Покорители шторма. Бриз

Глава 1

Карась был уверен, что после смерти отца кто-то наложил на него проклятие, кто-то такой же гнусный и мелкий, как трущобный крысёныш. Во всяком случае, еще год назад, когда родители были живы, Карась не помнил, чтобы с ним творилось нечто подобное, а вот теперь…

Его проклятием стал чуткий нос.

Запахи — какая мелочь, честное слово, если только ты не живешь на улице. Если тебе не приходится ночевать в тех же трущобах, окутанных вонью сточных канав, грязных тел и тухлых тряпок. Если днем ты не ходишь клянчить работу в рыбном порту, смрад которого становится невыносимым за два квартала. Если вечером ты не поджидаешь пьяненьких растяп подле таверны, откуда доносятся запахи жареной мойвы и луковых лепешек.

Последнее было особенно невыносимым, потому как в порту редко находилась работа для одиннадцатилетнего мальчишки, и к вечеру Карась обычно умирал с голоду.

— Эй! — через раскрытое окно донесся весёлый хмельной голос, слышно было, как проехалась лавка по доскам пола. — А щщас всем пива за мой щщёт! Э-эх!

Десяток голосов грянул вразнобой что-то одобрительное, а Карась едва не заскулил от тоски. В животе было пусто аж до колик, а вечер, как назло, выдался прохладным, и таверна с её тёплыми желтыми окошками, сияющими в десяти шагах, выглядела маяком среди серых колючих волн.

Карась очень хорошо представлял, что ощущает корабль, идущий ко дну в приветливом сиянии маяковых огней. Впрочем, какой там корабль. Потрёпанная шлюпка. Детская поделка из коры и обрывка половой тряпки.

— Не-е, — дверь таверны распахнулась, выплёскивая на улицу еще больше света, и с той стороны на ней повис мужчина средних лет.

Обернувшись внутрь, он твердо, хотя и очень неразборчиво заявил:

— Йа-а всё! Всё! Мне надо! Мне домой! Я и так… у-у!

Выдав эту решительную речь, он погрозил кому-то внутри пальцем, в ответ на что раздался громовой хохот, и закрыл дверь. Постоял какое-то время, шатаясь, вглядываясь в темноту перед собой.

Карась узнал этого мужчину: университетский профессор, кажется, Марель дель Бриз. Говорят, человек уважаемый, хотя, если бы кто спросил Карася, он бы поведал, что бессчётное число раз видел профессора в состоянии, не слишком подобающем его положению. И не однажды Карасю доводилось «провожать» Мареля дель Бриза до его дома. Жил профессор недалеко от Центра — островной части Бризоли, где обитали самые знатные семейства клана. Эта таверна на улице Гулящей находилась примерно на полпути между домом Мареля дель Бриза и Академией.

Бормоча и размахивая руками, профессор шёл по улице. Чтобы не упасть, он ставил ноги широко, словно матрос, многие месяцы не сходивший на сушу, а Карась, прячась в тени домов, крался перед ним. Он знал маршрут и знал несколько закоулков, где точно никто не увидит, как он «пройдет» мимо Мареля, заботливо «придержав» его за плечо.

Интересно, что удастся добыть из его карманов сегодня? Однажды Карась после встречи с профессором обзавелся сургучным шариком, а в другой раз вытащил кусок подсохшего сыра, обернутый тканью. И деньги, конечно. Не так чтобы много, но Карасю их хватало, чтобы два-три дня засыпать сытым.

Еще у него была мечта — вернуться домой, туда, где он не будет чужаком, приблудышем среди представителей верховного клана, потому как тут даже самый последний оборванец и пьянчуга был куда выше, чем он, Карась, давно зарекшийся произносить вслух своё настоящее имя.

Сарм дон Сирокко.

Скопить на путешествие к мечте, конечно же, пока не стоило и пытаться.

Другие люди проходили по этой улице навстречу или обгоняли профессора, их серые силуэты мелькали в свете окон и фонарей. Никто не замечал Карася, жавшегося в тень, но Карась видел каждого из них и еще пуще того замечал их запахи: морилка, пиво, рыбьи потроха, краска для лица, прогорклый жир… Были еще шаги, которые от самой таверны следовали за Марелем дель Бризом, шаги тихие и спокойные, они не ускорялись, не замедлялись и не пропадали в боковых улочках. Меж тем первая темная подворотня приближалась, и оставалось лишь надеяться, что этому второму человеку вот-вот потребуется свернуть куда-нибудь, иначе… Ну, иначе он, Карась, напрасно покинул свой пост у таверны.

Стараясь ступать на цыпочках и не выходить из тени, он ускорил шаг и скользнул в темный проулок. Дома тут стояли так близко друг к другу, что почти можно было коснуться стен, если раскинуть руки.

Карась скрючился в самом темном углу и горячо пожелал, чтобы Марель дель Бриз свернул сюда один, а второй человек пошел дальше по улице Гулящей.

Но они возникли почти одновременно. Профессор, кажется, немного протрезвел от прохладного вечернего воздуха, во всяком случае, шагал он заметно ровнее. А второй человек… сначала Карась обрадовался, подумав, что тот обгоняет профессора, а потом две тени слились в одну, сверкнул металл, раздался удивленный возглас, удар, хрип и…

Карась зажал себе рот, чтобы не завизжать как девчонка.

Он знал этот звук, с которым клинок пронзает тело, этот мерзкий хрустяще-хлюпающий звук, который…

Он зажмурился.

…с которым год назад совсем другой клинок пронзил тело его отца. Карась слышал это из-под кровати, куда отец велел ему забраться и сидеть тихо. Наверное, именно тогда что-то случилось с его носом, потому что кровь пахла так горячо, тошнотворно и сильно, этот запах заполонил всю комнату, залез в его нос, горло, разорвал его грудь и не давал дышать долго-долго, а потом Карась чувствовал, как меняется этот запах, когда лужи отцовской крови на полу остывают и высыхают. Он пролежал под кроватью почти сутки, наедине с запахом крови, потому что знал: пока он будет лежать так, от его мира остаются какие-то призрачные ошметки, а когда он выберется и увидит — его мир рассыплется на куски окончательно и навсегда.

Кровь, льющаяся на холодную землю, пахла иначе, острее, и этот запах тоже обволок весь Карасий нос, по горлу добрался до груди и заметался там кашлючими пузырьками.

Карась сглотнул раз, другой, зажал рот так сильно, что ногтями впился в щеки. Его колотила дрожь, но он этого не понимал, только в отчаянии соображал, что руки плохо закрывают рот, и это паршиво, потому как тот вот-вот начнёт орать. Карась смотрел на лежащее тело профессора широко открытыми глазами, но почти не сознавал, что именно видит. Вот второй человек отирает об одежду Мареля длинный кинжал и возвращает его в ножны на бедре, начинает шарить по карманам профессора, шарит там так бесконечно долго, и Карась всё боится вдохнуть и понимает: вот-вот пузырьки в груди окончательно расцарапают его грудь, и он зайдется кашлем, который услышит вся Бризоль. К горлу подкатывает, и Карась пытается сделать глубокий вдох ртом, но не может, потому что зажимает рот руками.

Наконец убийца издает восклицание, которое Карась слышит словно сквозь толщу воды, и поднимается. В руке у него тонкая кожаная трубочка, в каких всякие умники носят важные бумаги. Лежащий на земле Марель дель Бриз хрипит, он еще жив, убийца коротко и сильно бьет его каблуком в висок и идет, кажется, прямо на Карася. Тот снова хочет заорать, но снова не может, потому что всё еще зажимает себе рот руками, а убийца проходит мимо него, обдавая запахом кожи и солёного ветра, проходит и пропадает в темноте, как и не было.

Карась, тут же отмерев, бежит в другую сторону, к улице Гулящей, откуда пришел, кажется, десять лет назад. Но не добегает — его колени подламываются, и он, сам не понимая как, оказывается сидящим перед телом профессора, и тот держит его за руку своей большой ледяной рукой, на губах у него пузырится чернота с запахом крови, эти губы что-то шепчут, но Карась не понимает. Второй рукой он держит откуда-то взявшийся увесистый кошель.

— Сала-мандру, — выдыхает Марель дель Бриз, глядя на него невидящим взглядом, — найди, най…

А потом он закашливается черными пузырями, и его рука больше не держит руку Карася.

***

Бризоль с утра выглядела как разъяренный пчелиный улей — Аэртону дель Бризу доводилось наблюдать такие на старой ферме у дядюшки Бартона в Сарксе. В распахнутых окнах дома напротив виднелись силуэты погруженных в повседневность людей, по брусчатой мостовой катили кареты, пассажирские дилижансы, да изредка появлялись груженые различным товаром повозки, развозящие поставки со складов по лавкам и магазинчикам Счастливой улицы. По тротуару спешили по своим делам господа в деловых сюртуках, погруженные в свои проблемы, под ногами у них крутились уличные мальчишки — разносчики «Вестей Бризоли», серого газетного листка, лоточники с пирожками и просто попрошайки, последним доставались пинки и тычки от ровесников, находящихся при деле, и всем одинаково перепадало тростью по спине от потерявших терпение бризольцев.

С улицы пахло свежей выпечкой из пекарни «Троттса», что находилась на первом этаже дома, где снимал апартаменты Аэртон, и горячим брусничным отваром, что любила заваривать по утрам вдова Камилла, хозяйка пекарни. Эти запахи мешались с ароматами конского навоза и черного дыма из печных труб.

Вернее, Аэртон знал, что улица заполнена этими запахами. Он отчетливо помнил их. Только вот сам уже давно ничего не чувствовал. Издержки профессии. По роду деятельности ему доводилось бывать в таких смрадных дырах, что нос давно уже утратил способность воспринимать запахи.

Аэртон захлопнул окно и прошел к письменному столу. Ему предстояло прочитать корреспонденцию, что поступила за последние дни, и ответить на нее. После чего он собирался спуститься в таверну, неспешно позавтракать и нанести старым друзьям и родственникам несколько визитов вежливости, которые все последние месяцы откладывал из-за большой загруженности по службе. Да что там говорить, иногда даже спать некогда было. Но, похоже, судьба имела на него другие виды.

В дверь кабинета осторожно постучали, и, не дожидаясь приглашения, на пороге возник Кортон дель Бриз, его верный помощник и секретарь. Большого роста, крупного телосложения, внешним видом он больше напоминал боцмана с пиратского судна, чем столичного жителя, к тому же находящегося на службе в Тайной канцелярии. Разбойничья морда, одним словом. Если бы Кортон не приходился сыном любимому дядюшке Бартону из Саркса, то Аэртон не пустил бы его на порог своего дома. А так вот уже третий год они работали вместе, и Аэртон не мог нарадоваться на своего верного, пускай и недалекого помощника. Лучшего компаньона для агента по особым поручениям Тайной канцелярии найти трудно. Малоразговорчивый, зато с крепкими кулаками и острым клинком. Что еще нужно на улицах Бризоли сыщику.

Как всегда собранный и невозмутимый, Кортон дель Бриз отчеканил:

— К вам прибыл курьер из Тайной канцелярии с пакетом. Спустить с лестницы или просить?

«Началось», — подумал Аэртон.

Спустить с лестницы — заманчивая перспектива. В конце концов, сегодня у него был свободный от службы день, и Аэртон имел на это полное право. Но все же приказал:

— Проси.

Старый командор Жайкоб дель Бриз, его непосредственный начальник, возглавлявший кабинет и отвечающий за надзор за кланом Бриз и Академией мореходства, просто так не стал бы выдергивать его на службу. В особенности после успешного раскрытия дела Высоких отравителей, которым Аэртон занимался последние несколько месяцев. Старик Жайкоб сам уговаривал его отдохнуть, съездить на недельку-другую в провинцию к родственникам, понюхать цветочки, попить старого винца да поволочиться за провинциалочками из соседних поместий. Мол, без него столицу не разнесут по кирпичику, по крайней мере за неделю. Так что если Жайкоб позвал, значит, случилось и впрямь что-то серьезное.

Кортон вернулся в сопровождении мальчишки в форменном камзоле посыльного. Мальчишка чувствовал себя неуютно, старался не смотреть в глаза важному господину, переминался с ноги на ногу да краснел щеками. О пакете, похоже, он забыл, вероятно, первые дни служит, не успел еще привыкнуть к чужим людям.

Кортон церемониться не стал. Толкнул паренька в плечо и пообещал надрать уши, если он так и будет стоять столбом. Мальчишка тут же покраснел еще больше и вытащил из кожаной сумки, висящей на правом боку, запечатанный сургучом белый конверт. После чего вытянулся и словно окаменел. Только слышно было, как отчаянно стучит его сердце.

Аэртон махнул рукой, сказал, что ответа можно не ждать, и потянулся за ножом для бумаги. Вскрыв аккуратно конверт, он вчитался в послание. Убористым почерком, в котором угадывалась рука Жайкоба дель Бриза, было написано всего три строчки. Первая — витиеватые извинения за необходимость прервать заслуженный отдых столь уважаемого служащего. Вторая — строгий приказ немедленно явиться в Тайную канцелярию. Третья — ключевая фраза: «город в огне», что означало — дело чрезвычайной важности и не терпит промедления.

— Прикажи Габбсу запрягать, — приказал Аэртон.

Коляска к дому была подана через несколько минут. Аэртон успел спуститься на улицу, недовольно повел ноздрями, пытаясь поймать аромат сдобы из пекарни, но привычно ничего не почувствовал. Впрочем, с завтраком можно было попрощаться, как и с обедом.

Его доход давно позволял снять в Центре небольшой домик с собственной конюшней, но Аэртон считал, что как профессиональный сыщик он не должен светиться, к тому же находиться поближе к простому народу полезнее, все время держит в тонусе и не позволяет расслабиться.

Водрузив на голову широкополую шляпу с серебряной пряжкой, он зябко повел плечами и забрался в коляску. Подле него тут же уселся неизменный Кортон. Габбс, от которого отчетливо тянуло вечерней брагой, щелкнул кнутом, и коляска тронулась с места, набирая скорость.

Габбс отчаянно ругался на зазевавшихся прохожих и на нерадивых чужих кучеров, призывая на их головы страшные проклятия. В ответ ему неслись хлесткие ругательства и пожелания самых мучительных смертей, известных в мире. Аэртон откинул голову на подушку и закрыл глаза.

***

Ночью Карась почти не спал, а если срывался в дрёму, то его почти сразу выдергивала оттуда вонь сточных канав и помойки, в которую примешивался из сна запах крови. Карась вертелся с боку на бок, стучал зубами, натягивал на уши драный камзол, служивший ему одеялом, но сон не шёл, а мысли одолевали такие, что только держись.

Он понимал: все те люди, с которыми он знается в новой, уличной жизни, наплевали бы на просьбу профессора и постарались как можно быстрее забыть о ней, но Карась не хотел быть похожим на этих людей. Вообще-то он старался быть хорошим, таким, как родители.

Ну да, сейчас ему приходится воровать, потому как иначе не выжить, но когда он станет постарше, когда его охотней начнут брать на работу в порту или где-нибудь еще… Тогда он точно сможет быть таким же добрым и честным, как его отец и мать. И Карась с негодованием гнал мысли о том, что родителей сгубила как раз чрезмерная честность — быть может, в ином случае они сумели бы добыть денег на хорошего врача и лекарства, и мать осталась бы жива, а отец вообще никак не коснулся бы этой истории с грабежом и не погиб от удара меча.

Карась вертелся и вертелся, смотрел то на мутные звезды в затянутом дымкой небе, то на силуэты домов, черные у земли и серые — в вышине, где они смешивались с дымкой, закрывающей звезды.

Он знал, что не отмахнется от последней просьбы Мареля дель Бриза. Не сможет. Не захочет. Потому что профессор умирал так же, как его отец, но, в отличие от отца, успел взять Карася за руку и сказать последние слова. Потому что впервые за год Карася о чем-то попросили, а не приказали, не выругали, не погнали прочь, и пренебречь этой просьбой — значит, сделать еще один шаг туда, в плохую сторону, а это всё равно что плюнуть на прах родителей.

Конечно, он не пойдет к расследователям, он же не дурак. Те с радостью повесят убийство на него, никому не нужного бродяжку, а сверху набросают еще кучу преступлений помельче, с которыми не могут разобраться, и тогда Карась закончит свои дни на виселице, что ему вовсе даже ни к чему. По той же причине он не пойдет к дому профессора — ошивающегося рядом мальчишку могут заметить, запомнить, а внутрь Карасю всё равно не пробраться. И почему он не забрал ключ из кармана Мареля? А впрочем, может, и к лучшему, что не забрал — где именно в доме живет профессор, Карась понятия не имел.

Значит, остаётся Академия.

Карась так и сяк вертел в голове ситуацию, но неизменно приходил именно к этому выводу и тогда в ужасе зажмуривал глаза, нырял под одеяло и мотал головой. Пробраться в Академию! В такую неприступную Академию — не потому что её охраняют или еще что-то подобное, а потому что вся она — из какого-то другого мира, невозможно прекрасного, в котором люди не голодают и не идут на всякие низости, а учатся быть умными и благородными и вырастают в отважных покорителей вод и пучин!

Что за безумие приходит ему в голову! Где этот мир и где он, Карась?

***

Жайкоб дель Бриз, седой поджарый старик с густыми курчавыми бакенбардами, поднялся Аэртону навстречу, лишь только секретарь объявил его. Командор вышел из-за стола, заваленного книгами и бумагами, ухватил Аэртона за руку и усиленно затряс ее, словно собирался вырвать из плечевого сустава.

— Рад видеть тебя, мой мальчик. Очень хорошо, что все-таки нашел время выбраться ко мне. Если бы не вынужденная необходимость, я бы никогда не заставил тебя оторваться от важных дел. Но у меня не было другого выхода. Что-то мне подсказывает, что твой желудок так же пуст, как кладовая моей Шарви после большого праздника. Может быть, отвара с отбивной? Сегодня я ночевал здесь. Так что должно было что-то остаться от ужина. Присаживайтесь, друг мой.

— Благодарю вас, но давайте перейдем к делу. Хотелось бы знать, что за кракены перевернули Бризоль, ради чего мне пришлось обидеть старого дядюшку Бартона и отказаться от визита к нему, — вежливо направил разговор в нужное русло Аэртон.

Вернее, ему так показалось. Но старый лис Жайкоб не поддался на чужие правила игры. Его просто так не провести.

— Это не тот ли Бартон дель Бриз, что был капитаном на флагмане верховного тана пару десятков лет назад? Он возглавлял еще поход к Барьеру, который, впрочем, закончился ничем.

— Так точно.

— Знавал я старика Бартона. Славный человек. Нам довелось дружить. При встрече передавайте ему привет, друг мой. Но впрочем, и правда перейдем к делу. Оно не терпит отлагательств. Вчера поздним вечером, практически в ночь, неподалеку от улицы Гулящей был убит Марель дель Бриз, один из профессоров нашей славной Академии мореходства.

Аэртон возмущенно фыркнул и облокотился о стол, собираясь встать. Подумаешь, убили какого-то профессора, да за ночь на улицах города происходят десятки преступлений. Пускай убили аристократа, но это ничего не меняет. Велика ли честь ради этого лишать его законного отдыха. Пусть у констеблей ноги потеют.

— Что такого в этом профессоре, что им заинтересовалась Тайная канцелярия?

— Тайная канцелярия следит за лояльностью к верховному клану Бриз в других кланах. Наш кабинет занимается кланом Бриз, свободнодумцев хватает и среди наших. К тому же мы следим за Академией Мореходства, в которой профессор Марель дель Бриз возглавлял кафедру навигации.

— Это все равно ничего не объясняет, — возразил Аэртон.

— Профессор — «серая крыса». Он работал на наш кабинет. Он отвечал за вербовку новых агентов среди акваморов. В его руках были сосредоточены все нити к новым агентам, также и к старым, которые давно покинули стены Академии и вернулись в родные кланы. Многие из них прошли через него. Так что смерть старого дель Мареля, может, и является случайной, только мы должны убедиться в этом. А если его убили в связи с его тайной службой, мы должны найти и заказчика и исполнителя. Так что разобраться в этом деле можешь только ты. Я не хочу подключать других агентов. Должна соблюдаться полная тайна следствия. Ты работаешь неофициально.

Расшаркивания и танцы вокруг да около закончились. Старик Жайкоб перешел к делу.

— Ты отправляешься в Академию. Заступишь на место Мареля. Кто-то же должен заменить его на посту главы кафедры…

— Навигация не мой конек.

— Ничего страшного. Мы найдем человека, кто заменит покойного на лекциях, ты же займешься организационной работой. Главное, ты должен восстановить все связи Мареля с агентами: как нынешними акваморами, так и с выпускниками. И вычислить убийцу. Что-то подсказывает мне, что искать его следует в Академии. Не бывает таких совпадений, я в них не верю.

— Но сперва я должен увидеть место преступления, — потребовал Аэртон.

— Конечно, конечно, Баско сопроводит тебя. Он только что оттуда вернулся.

Жайкоб вернулся к своему креслу, взял в руки колокольчик и позвонил.

***

Гулящей улицу назвали по праву. Три кабака — блюда не отличались оригинальностью, овощи с разным мясом, да несколько вариантов домашних колбас, три сорта пива с пивоварни «Скотта и сыновья» — светлое, темное и пойло за два гроша, два вида крепкой браги от «Кортовской Дюжины» и целебные похмельные отвары «Мамаши Кураж», — постоялый двор, где часто останавливались гости из глухой провинции, кому не хватало денег на достойный ночлег в Центре, и бордель «Роза ветров», открытый круглосуточно.

Пить профессор Марель дель Бриз, а он любил заложить за воротник в свободное от службы время, начал в кабаке «Три офицера», здесь у него был открыт кредит. Хозяин, папаша Лонг дель Бриз, подробно пересказал первые часы загула профессора, вид у него при этом был весьма опечаленный. Аэртон мог его понять: со смертью профессора кредитная линия осталась непогашенной, без перспектив возвращения вложенных средств. Рассказ дель Лонга ничего толком Аэртону не дал. Обычная вечерняя попойка любящего это дело пьяницы. Ничего странного дель Лонг не заметил или просто не обратил внимания. В тот вечер было полно клиентов, и он только успевал отправлять заказы на кухню.

Во втором кабаке профессора никто не видел вот уже несколько недель, с тех пор как он проиграл в карангу кошель с монетами, равный его месячному заработку. Зато в третьем кабаке — «Черная сова» — профессора хорошо помнили. Именно отсюда он отправился на свидание со смертью. Хозяин отсыпался после ночной смены, но Кортон дель Бриз разбудит даже мертвого. Зевающий седобородый мужик с красными глазами долго пытался понять, на каком свете он проснулся, потом вспоминал профессора и наконец сообразил, что вслед за профессором его кабак покинул еще один человек. Причем поспешно и абсолютно трезвый, несмотря на три кружки выпитого пива. Тогда хозяин этому значения не придал, но вот теперь отчетливо помнил, что все время, пока профессор заливал глаза красненьким, странный трезвенник неотрывно следил за ним. Профессор, по обыкновению, пил один, так что свидетелей его загула не было. Но одно оставалось вне сомнения: убийца выслеживал профессора и смерть Мареля дель Бриза не была случайным следствием ограбления.

Осмотр места преступления ничего толком не дал. Обычная подворотня, грязный тротуар со следами неотмытой крови, мусорные корзины и крысы. За ночь, до того как нашли тело, они успели обглодать пальцы рук профессора и выесть его глаза.

По дороге к улице Гулящей Аэртон заехал в прозекторскую, где внимательно осмотрел мертвеца и его личные вещи. Кто бы ни убил профессора, но сделано все было четко, умело, а главное, очень смахивало на банальное уличное ограбление. Кошель с монетами при профессоре не был обнаружен, при этом кабатчик из «Черной совы» утверждал, что профессор был при деньгах, да к тому же нес что-то ценное, какой-то футляр с бумагами. Хозяин видел, как профессор старательно прятал его под камзолом. Футляр у мертвеца также обнаружен не был. Единственная ценная вещь, что нашли у покойника в карманах — простой ключ, который мог подойти как к входной двери в дом, так и к кабинету. Аэртон забрал ключ с собой. Оставалась надежда, что в Академии сумеют пролить свет на содержимое футляра. Пока что это единственная ниточка, за которую можно уцепиться.