Поле под репу (СИ)

2

— Чудные дела на дальних границах Империи творятся.

— Тебе-то откуда знать? — оборвала толстушку миловидная девица.

Госпожа Вруля. «Госпожа» — это, конечно, не при хозяине замка, сэре Л'руте, и не при его гостях, только — между слуг. Высокая, с мужчину, что её нисколько не уродовало, прямая как палка, изначально угловатая. Ответственная работа сгладила резкие черты и научила плавным движениям — Вруля усердным трудом, прежде всего над собой, заслужила звание старшей горничной. В её-то годы. Говорят, раньше славилась вспыльчивым, но отходчивым нравом. Теперь, скорее уж, гонором. Испортила хорошую девицу златовласая зазноба сэра Л'рута.

Когда бывшие рабы появились в замке, на них смотрели осторожно, но по-доброму. Сейчас и вовсе почти всех принимали за своих, родных… однако будь у местных выбор, они бы пришлых баб на порог не пустили бы. А всё из-за пассии хозяина. Та, поначалу тихая и скромная, вскоре захватила внутреннюю власть. Красотка возомнила себя хозяйкой — и вела себя соответственно. Приказывала, требовала, не терпела возражений и даже наказывала. И без того не ангельский характер её окончательно испортился, когда любовница господина поняла, что полноправной хозяйкой ей не стать. Да, сэр Л'рут и впрямь души не чаял в грешной богине и уж точно не замечал творимое ею, но отдавал себе отчёт: пусть его любимая и благородной крови, ни женой, ни матерью его наследников она стать не сможет. У аристократов немало ограничений. Вот и срывала красотка злобу на слугах, и больше всех доставалось тем, кто был ближе — старшей горничной. И та не выдержала, начала отыгрываться на подчинённых.

Впрочем, нет, да и прорвётся прежняя Вруля, как сейчас — за общий стол на кухне села, не чинясь не рядясь.

— Ты же за ворота замка не выходишь, Пышка.

— Она не выходит? — вступилась за помощницу старшая повариха. Несмотря на должность, она отличалась болезненной худобой. — Это Леска за ворота носа не кажет, хотя уж с десяток парней ей прогуляться предлагали. А вот Пышечка наша ох как любит деревенские сеновалы. Вот и давеча с песнопевцем бродячим куда-то сбежала…

— Так это он, что ли, сказок тебе понарассказывал? — покачала головой Вруля. — Пышечка, мужик что угодно бабе наплетёт, лишь бы приголубила.

Младшая повариха, нисколько не смущённая ни проповедью, ни мнением о себе начальницы, утробно расхохоталась — все её три подбородка мелко затряслись, словно студень в дрожащей руке. Вообще, она вся походила на огромный кусок желе, угодивший в горы во время обвалов.

— Девочка моя, — Пышка не боялась старшей горничной даже, когда та изволила гневаться. — Это тебе сказки надобно рассказывать, а мне — подмигнуть достаточно. Глянь на меня. Если уж мужик ластится, значит, любовь у него ко мне истинная… пусть и мимолётная. Песнопевец мне баллады пообещал посвятить, вот! Надеюсь, когда-нибудь да услышу.

Вообще-то, толстушка несколько преувеличивала своё уродство. Если физически, то она впрямь была страшна как смертный грех, причём не один, а все семь. Она не относилась к тому типу очень больших женщин, которых ласково называли пышками, скорее ей в качестве имени подошло бы «опара» или «квашня». Слишком много жира, тяжёлая отдышка, грубый голос, ужасные манеры (правда, не за столом — всё, что касалось еды, для неё было свято), но… Душа! Светлая, добрая, она озаряла Пышку и заставляла тянуться к ней — и ухажёров, и подруг, тех и других настоящих, а не поддельных. И язык не поворачивался обозвать повариху толстухой, только нежно — толстушкой.

— Ладно-ладно, — сдалась Вруля. — Рассказывай уж, что тебе песнопевец в ушко намурлыкал.

— А он и правда мурлыкать умеет, — хихикнула Пышка. Получилось гулко, словно крикнули в глубокий колодец «э-ге-гей!». — А поведал он мне следующее… Кстати, на хлебень налегайте. Удался он мне сегодня. Только Леске оставьте — уж больно девке он нравится. И чего она в нём нашла? Нет, вещь, конечно, хорошая, иначе бы не делала, но… вот ведь! Странная девка! Бабоньки, может, ей доходчиво объяснить надобно, что от неё парни хотят?

— Не надо, — отмахнулась старшая горничная. — По глазам вижу, что всё понимает. Сохнет, наверное, по ком… Или обычаи иноземные не дозволяют.

— А Чернушке дозволили, — вмешалась надзирательница птичника и скотного двора.

— Чернушка — девица бойкая. Лучшего жениха Дальних курлык под венец загнала. И это ж всего денька три охмуряла! — Вруля озадаченно хмыкнула. — И правильно, а то парень совсем от рук отбился… Пышка, не отвлекайся!

— А я что… — Повариха разлила по кружкам коричневый пенистый напиток. — У полуденных границ Империи нашей, как раз за Мёртвыми увалами… Ну, это, где одни руины и призраки…

— Знаем, не дуры!

— Угу. Так вот, за Мёртвыми увалами, на подходах к Волглому древостою обретаются полудикие племена. Императора нашего они называют не иначе, как Большим Вождём, но своим господином и повелителем не считают. На их счастье, Империи они не нужны — земли у них бедные, разве что у самого Древостоя плодородные, да там нечисти — лучше с голоду помереть! Один только крестощит гигантский чего стоит!.. Правда, с леса-то дикари и кормятся, да на соседние племена набегают.

— Ой, и откуда ж ты такая умная? — не утерпела птичница.

— Не зря же я с песнопевцем не только миловалась, но и лясы точила, — Пышка мечтательно улыбнулась. — Он ведь началу свидетелем был — гостил у племени ксюханцев, легенды собирал. Песнопевцы, они же иной раз рыцарей посмелее будут — куда только голову не сунут, лишь бы новую историю услышать!

Так вот, ясноголосый мой как раз откланяться надумал, как явился ко ксюханцам юнец. Мальчишка совсем ещё. Одет не как воин, отличительного знака барда тоже нет, на горожанина не похож, для лапотника фигура не та, для невольника или беглого каторжника чересчур уж нос высоко задирает, а для благородной крови далековато в одиночку забрался. В общем, ни то, ни сё, ни это. Да ещё с голубыми глазищами, что по местным поверьям проклятием считается. Пацана из селения не погнали, ибо порченых за порог выставлять надобно осторожно, чтобы горестями своими не зацепил. А мальчишка, наглец, возьми и потребуй к себе вождя. Не позвал, не испросил дозволения с ним свидеться, а именно что потребовал!

Понятное дело, никакого бы вождя чужаку не предъявили, но тот милка моего в путь-дорогу собрать решил — больно уж пение его по вкусу пришлось, отпускать не хотел. Так случайно и вышло, как мальчишка желал — нос к носу с местным набольшим столкнулся. И нет бы поклониться да смутиться, он вдруг заявляет — мол, так и так, но теперь я ваш Верховный Вождь, и вы все должны мне подчиниться. Беспрекословно. Вот так и сказал. Тут уж безумца, понятное дело, никакие проклятия не спасли бы — отхлестали бы мальчишку по спине да тому, что пониже, и в степь голым отправили бы попрыгать. Но ничего такого.

По какой-то своей надобности в тот же день… что там! в тот же час! миг!.. заглянул в селение лесничий Волглого древостоя, шаман их главный. Уважали его племена больше тотемов своих и почивших предков. Именно к нему на поклон вожди шли, если дела хотели решить миром — как он скажет, так и будет. И вот великий этот чародей вдруг возьми и в ноги чужаку грохнись. Мол, видение ему было… Если уж лесничий в мальчишке Верховного Вождя признал, что уж говорить о ксюханцах — все на колени попадали и головы склонили. Мой медоголосый тоже не отставал. И, конечно же, про дорогу дальнюю забыл — что ему байки и сказки, когда у него на глазах историю творят!

— Историю? А разве это уже не история? — удивился поварёнок. Его за общий стол не пустили, а усадили в углу репу чистить.

— Нет, Рыжик, это ещё не история. История вот-вот начнётся, — фыркнула Пышка. — А что это ты Лескину работу делаешь?

Мальчишка радостно вскинулся — с овощами возиться никто не любил.

— Я наказала, — отрезала старшая повариха. — Нечего в баню к девкам голым лезть. Чего удумал! В новые шайки лягушек напустил. И где их только по зиме отыскал, уразуметь не могу!

Шкодник покраснел и с остервенением дёрнул увядшую ботву, отчего приплюснутый бледно-жёлтый корнеплод отлетел в одну сторону, Рыжик свалился со скамеечки в другую, а из перевёрнутой бадьи вывалились очистки.

— Ах, негодник! Вот же — руки-крюки! — вскочила начальница. — Даже Леска так не чудит! Раз не умеешь, значит, будешь учиться. Госпожа Вруля, отдаю тебе Леску теперь в полное распоряжение.

— Спасибо, — благодарной старшая горничная не выглядела. — Удружила, нечего сказать. Ладно, к чему-нибудь приставлю… А, кстати, не у лекаря ли Рыжик квакш украл? То-то он вчера потерянный ходил. Я-то полагала, что с хозяйской шлю… встретился.

— Что ж, у лекаря и выясним, — голос поварихи ничего хорошего не предвещал. — Пышка, рассказывай дальше.

— Рассказываю… Признали ксюханцы мальчишку Верховным Вождём. Тот, кстати, Молнией нарёкся. Созвали совет племён. И там, благодаря всё тому же лесничему, чужак главным сделался. Но не для всех. Несколько дальних племён из-за непогоды на совет не явились и решение его не приняли. Племена те были большими и жили у границ Волглого древостоя с обычным лесом, так что бед и страха почти не знали. Молнии по вкусу их отказ не пришёлся… В общем, набег не набег устроил, а народу немного порезал и всё ж таки Вождём стал. А потом лесничий к предкам ушёл, а перед смертью Молнию наследником нарёк. Тут уж избранность мальчишки никто не оспаривал.

— Удачно-то как! — скептически хмыкнула умная Вруля.

— Не то слово, — кивнула Пышка. — Сладкоречивым мой заметил, что шаман накануне с протеже рассорились. Подозрительный мальчишка.

— Так, что же песнопевец с вестью тревожной в столицу не заспешил?

— За кого ты его принимаешь?! — возмутилась повариха. — Поспешил, да ещё как! Да вот только и Молния без дела не сидел. Молва долетела, что мальчишка сумел-таки объединить дикарей, да ещё и закатных варваров под себя подмял. Умный не по годам, хваткий. И в Империю до поры до времени не лез… А вот теперь угрожает.

— Война? — охнула старая надзирательница за котами. Полосатых и хищных мурлык в замке было много, чтобы мышей-крыс да прочих паразитов стало поменьше. — Неужели Его Величество допустит?

— Да что ты, полоумная! — замахала на неё руками Вруля. — Конечно, не допустит!

— Но, сдаётся мне, — заговорщицки подмигнула Пышка, — с Молнией ему как с равным придётся считаться. Толкуют, дочь младшую ему в жёны всучить хочет… а ведь руку принцессы сам Коралловый Князь просил!

— Не возьмёт, — неожиданно вмешалась птичница.

— С чего ты взяла? — подивилась рассказчица.

— Да с того. Это ты с песнопевцами крутишься, а я с торгашами дело имею. Они тоже в новостях кое-что смыслят, — клювастая, как её подопечные, женщина завладела общим вниманием. О Пышке тотчас позабыли. — Любит этот Молния кого-то. А если и не любит, то верность хранит.

— Кому?

— А той, которая его силой наделила. Ведь для того чтобы власть захватить и удержать, недостаточно только ума и хитрости, нужна и сила. Да и если верно, что Молния всё дельце с шаманом состряпал, то, как же простой мальчишка мудрого чародея охмурил? Не-еет, магия у него за спиной. Только не своя — дарёная.

— Брехня, — снова заспорила Вруля. — Уж это точно байки.

— Не скажи, — Пышка на птичницу нисколько не обиделась. — Колокольчик мой видел амулет на груди парнишки. Вроде как простое колечко обручальное, только каменное. А в нём искры золотые — то почти невидимые, то сверкают, что солнца не надо. А мощью от него веет… Песнопевцы ведь тоже немного чародеи, они волшбу за версту чуют. На его-то глазах Молния к амулету не обращался, но кто знает, что он им творил, когда опасность подстерегала?

— Эй, так это же про него, выходит, баллада «Сила невесты»? — пискнул из угла Рыжик. О репе он давно забыл, слушая беседу старших. — Там ещё кольцо пулю из баллистера остановило. А ещё поётся, что кольцо это жениху подарила богиня — мол, докажи родичам моим, что меня достоин, а любовь моя будет тебя хранить…

На этом месте Дуня всё-таки уронила на пол тазы.

Ох, Сладкоежка — Чингисхан и Бонапарт в одном лице. Ох, натворил дел. Н-да, не зря он устроил представление со спасением «приёмной сестры» — легенды ведь должны с чего-то начинаться.

Дерзкий, любознательный, умный. Порывистый и вместе с тем расчётливый — уж как он сэра Режа и других воинов об устройстве Империи расспрашивал, о политике говорил, армией интересовался. Выходит, планы коварные строил — со Сладкоежки станется. Он был готов рискнуть всем и, если дело не выгорит, лечь на плаху — без сожалений и слёз. Собственно, рискнуть он уже рискнул… Другой вопрос, чем? Уж кто-кто, а странный мальчишка, похоже, всегда и во всём имел запасной вариант, как тогда, в городе «вечного праздника». Не удалось бы имперским разведчикам спасти рабов, стал бы Сладкоежка их поставщиком. Ненадолго, конечно, до удобного только ему момента. И вряд ли Пятиглазый пережил бы тот момент.

А как с колечком-то всё обернул. Любопытно даже, не специально ли племя выбирал, в котором гостил менестрель, местный аналог журналиста. Уж тот постарался и приукрасить историю, и разнести весть как о юном полководце, так и о тайнах, его окружающих. Паренёк за время путешествия с отрядом «кумира» и последующим освобождением невольников уяснил, что для него опаснее всего, что превращает умных и сильных мужчин в дурней и слабаков. Женщина. Стервозная златовласка, не ведая того, дала мальчишке бесплатный урок, а Пятиглазый, казалось бы, не так уж и подпавший под её чары, своей гибелью продемонстрировал, как с такими женщинами нельзя обращаться. Не выстави он красотку на помост, сэр Л'рут не вмешался бы — и «кумир», набив карманы звонкой монетой, покинул бы опасный город до прихода регулярный войск. А там уж — вывернулся бы наверняка.

Что может защитить от женщин? Любовь. Но лучше не своя — своя-то для других, что красная тряпка для быка. Если несчастная, то страдальца следует утешить. Если всепоглощающая, то отнять, переделать под себя, пересилить конкурентку. Если к мужчине, то исправить недоразумение, вылечить… А если это любовь богини? И с нею можно соперничать, но стоит ли, если эта любовь дарит избраннику удачу? С удачей, пусть и чужой, следует быть осторожным…

И ещё этот поганец увёл у Дуни единственный чего-то стоящий амулет. Может, он, как башмачки Дороти и Элли, перенёс бы домой? Впрочем, девушка из-за колечка почти не переживала — вручила его Сладкоежке Дуня без задней мысли. Действительно хотела поделиться с пареньком чем-то своим, кусочком души — ведь он, пусть опасный и непредсказуемый, сделал то же самое. Да и магические свойства каменной безделушки с немалой долей вероятности могли оказаться весьма преувеличенными.

Способны ли люди, как говорится, обычные смертные, поверить, что какой-то мальчишка может ни с того ни с сего встать во главе победоносной армии? В принципе, способны, даже если эта армия и не досталась мальчишке по наследству. Но куда как менее опасно, реши они, что малолетнего выскочку ведёт великая сила, например, магия. Своя ли, заёмная — роли не играет. Так что выставленным напоказ колечком Сладкоежка убил двух зайцев: и от охотниц на первых порах уберёгся, и сверхъестественность свою как бы подтвердил. А то, что она вся в уме — Дуня отчего-то считала, что друг и защитник не солгал насчёт волшебства — и странного единении с миром, другим знать не положено. Незачем извещать потенциальных врагов, что твоей улыбкой улыбается солнце, твоим гневом звенит сталь на поле боя, твоё искреннее смущение заливает воздух ароматом роз… Хотя… было ли смущение таким уж искренним? И смущении ли то было? Может, что-то иное? Впрочем, Дуня, откровенно говоря, не очень-то стремилась выяснить подробности — тогда, на площади ей больше понравился запах горькой полыни, нежели сладких роз, пусть от пышного их букета она и не отказалась бы.

А вдруг Сладкоежка захватит Империю и прискачет сюда, к уже присягнувшему ему сэру Л'руту, потребует к себе Дуню и, встав на колено, благоговейно преподнесёт цветы? Руку и сердце, конечно, не предложит — сдалась им, тем более юному Сладкоежке, такая глупость. Нет, сделает другу одолжение, покажет всем в замке, какова на деле Евдокия Лебедева…

— Леска! Уснула она, что ли? Лес! Кара небесная! Лес!

Подремали-помечтали — и хватит, пора к реальности возвращаться. А реальность такова, что Евдокия Лебедева, она же Лес, или просто Леска, разиня, каких поискать надо. Опять всё испортила.

— И-иизвините, — пискнула Дуня и кинулась собирать тазы. Всё, старшая повариха забудет о прегрешениях Рыжика и затребует безрукую иноземку обратно — тазы-то кухонные, для варенья. Интересно, а что они собрались варить по зиме? И, главное, из чего?

— Эй ты, мракобес, помоги! — рявкнула американским сержантом Пышка. Хорошо получилось — поварёнок даже поморщиться не догадался, сразу же кинулся поднимать утварь. — Леска, оставь, это теперь его забота. Лучше глотни, — она протянула тяжёлую, наполненную до краёв деревянную кружку, — твоё, любимое.

Передав посуду Рыжику, Дуня обхватила кружку и осторожно поднесла ко рту, пригубила. Глаза сами собой закрылись. Хлебень. Или самый настоящий и самый-самый вкусный на свете квас.

— Я ж говорила, дуреет она с него.

— Куда уж дальше? — фыркнула госпожа Вруля.

Дуня привычно не обратила на колкость внимания. Она наслаждалась. Пышка удивлялась, что иноземка нашла в хлебне, а путешественница между мирами делала вид, что не понимает вопроса. Не могла она сказать толстушке правду. Девушка нашла в хлебне дом. Дом, по которому отчаянно скучала, куда стремилась всей душой… и куда, похоже, ей никогда не вернуться.

Отыскать дорогу без чьей-либо помощи у Дуни не получилось — посиделки в обнимку с книгой, единственное путное, что пришло в голову, ничего не дали; все описанные в фантастике способы обращения к магии оказались не действенными. Даже какой-нибудь астрал не открывался. Молитвам пока не доставало искренности, пророческие видения не снисходили и, как прежде, никто не спешил предложить свои услуги пленнице чужого мира. С военным чародеем побеседовать не удалось, а замковый… хм, замкового волшебника смело можно было отнести к разряду местечковых мифов и легенд — жил он в угловой, обособленно стоящей башне, его не видели, но изредка слышали. Из людей у него никто не прибирался, а пищу оставляли на специальном столике, на кухне — та исчезала, а через некоторое время появлялись пустые тарелки и чашки. На кой ляд такой маг сдался хозяину, никто тоже не знал и не догадывался.

Другой учёный муж, лекарь, отчего-то пугал Дуню до немоты, что в сочетании с плохим владением языка привело к удручающим последствиями — при виде усталой чужачки, лекарь, крепкий, здоровенный мужик, спорящий в силе с кузнецом, сворачивал в сторону. Он, несмотря на профессию, суеверно боялся подхватить от Лески-растяпы сумасшествие. Да и косорукость приобрести тоже не желал.

Набиться к сэру Л'руту на серьёзный разговор не выходило — его покой (точнее, свой) надёжно хранила златовласка. Объясняться с ней девушка уж точно не собиралась, и вряд ли получилось бы что-нибудь хорошее — богиня не любила Дуню столь же яростно, сколь и Врулю. Если старшую горничную она унижала, чтобы развеять досаду, то за что прицепилась к Леске-полотёрке, та плохо понимала. Может, за то, что Пятиглазый их выставил на помост одновременно? Или потому, что Сладкоежка кинулся защищать ничем не примечательную иноземку, не замечая блистательную красавицу? Или… Да кто её знает, откуда взялась неприязнь — не нравились они друг другу, и всё тут. К тому же, хозяин оказался нечастым гостем в собственном замке — Империя требовала.

Испросить совета у старших, поделиться тайной как-то не находилось повода. Искать знатоков за воротами Дуня тоже не могла — банально не имела тёплой одежды, чтобы выйти в зиму, а одолжить, как казалось девушке, было не у кого. Вынуждено она искала путь домой сама.

Но как его найти? С чего начать?.. Был у них преподаватель, он частенько приговаривал на семинарах: если не знаешь, с чего начать ответ, вытирай доску. Вот Дуня и вытирала… то есть мыла полы. Подметала, мыла, драила — и не видела этому конца. Ох, глядя на средневековые замки и просто большие дома, виллы звёзд, девушка всегда задавалась вопросом, как же в них убирают. Руками. Вечно. Она начинала от парадного входа и заканчивала у лестницы на второй этаж, чтобы с утра продолжить с того места, где остановилась накануне — и так до вечера. Изо дня в день, чтобы добраться до чердаков, пыльных, но к счастью не требующих пока веника и тряпки, и возвращалась вниз, вновь к главным дверям. На следующий круг. И это притом, что в господские покои и большинство комнат Дуне ход был запрещён, там работали служанки рангом выше.

В чёрном труде минул день, второй, неделя. Затем другая. Месяц. Кажется, ещё один. Дуня сбилась со счёта — только неожиданно заметила, что когда-то короткие волосы вдруг достигли плеч.

Чуть позже, к более-менее освоенному полотёрству добавились задания по кухне. Ничего ответственного и тонкого девушке не поручали — репу почистить, небьющуюся посуду вымыть, сковороды и котлы от жира и пригоревшей пищи отскрести. На что-нибудь более интересное Дуне рассчитывать не приходилось — чересчур неловкой она оказалась.

Девушка и не предполагала, насколько же она не приспособлена к быту. Дома, если оно и замечалось, то незло веселило окружающих, здесь же неуклюжесть иноземной девицы бросалась в глаза. И сколько бы Дуня ни старалась, всегда выходило только хуже. В шуты же, на тёплое местечко, благо то освободилось, горемыка записываться не захотела — остатки гордости не позволяли, да и мелких насмешек более чем хватало.

Так и ползала она по замку, изредка, но как-то уже неубедительно мечтая о прежней жизни.

— Леска, поди сюда!

Дуня вздрогнула, едва не столкнув огромную каменную вазу, за которой пряталась в нише. Хорошее укрытие, где тебя никто не только не видит, но и не ищет. Туда помещалась как изрядно отощавшая девушка, так и ведро со шваброй. Там было сухо и тепло, имелось место для свечного огарка. Но, главное, там царило одиночество, ощущение музея — вот-вот раздастся вечерний звонок и старушки, кто ласково, кто ворчливо, а кто откровенно сердито, погонят посетителей вон. И Дуня восхищённо-разочарованная вернётся домой.

Напала жуткая хандра. Ничего не хотелось делать, ни о чём не желалось думать. Мечталось лишь о том, чтобы Дуню оставили в покое… и она, наверное, наложит на себя руки. К счастью, мрачная тоска не дозволяла сотворить такую глупость — и полотёрка Леска слепо пялилась в пустоту.

Зимнее солнце не заглядывало в окна-бойницы, отгородившись от страждущих хмурыми облаками и метелью. Упало давление — глаза смыкались на ходу. Заснуть мешала раздражающая чёлка — она вновь отросла настолько, чтобы стать неудобной. Ныл глубинной болью недолеченный зуб мудрости, отчего сводило подбородок и висок, кажется, начала опухать щека… Дом мелькнул радостным воспоминанием, и Дуня вдруг отчётливо поняла, что её ни родные, ни друзья уже не ждут. Сколько времени прошло! Куда ей теперь стремиться? И цель, единственная цель в жизни исчезла — раз и навсегда. Девушке стало дурно. Она, бросив работу, хотя сейчас именно в ней было спасение, забралась подальше от чужих глаз. И застыла. Если бы не полный досады зов Врули, Дуня свихнулась бы.

— Леска! Вылезай! Я знаю, что ты где-то здесь!

Отчаянная мысль вызревала — кому она нужна? Кому она нужна?!! Зачем всё?!! Этот плод, уже сладковатый от гнили, должен был упасть и разлететься мокрой, неприглядной мякотью, когда…

— Леска! Я что? Должна сама тебя оттуда выковыривать? А ну, вылезай, негодница! — и крепкая рука старшей горничной выдернула Дуню из укрытия — за волосы, на каменный пол. — Ты чего тут удумала?! Мне ещё призраков неприкаянных не хватало!

От пощёчины, захватившей и скулу, и шею, девушка резко пришла в себя.

— Что вам, госпожа Вруля?

Строгая красавица внимательно посмотрела на странноватую подчинённую. Наверное, что-то увидела, кивнула.

— Нам рук не хватает, а ты лодырничаешь! — рявкнула горничная. — Ёлка к мужу в семью уехала, сестрица её, Сосенка, животом мается, а тебя от кухни освободили. Иди, в библиотеке приберись!

— Библиотеке? — тоска издохла, уступив место любопытству. Ну, конечно, ей нужна библиотека! Это же знание! Там наверняка что-нибудь полезное найдётся! И Дуня вернётся домой… а что не один месяц с пропажи минул, так придумает что-нибудь, амнезией отбрешется! — А это где?

— Где, — передразнила Вруля. — Интересно, отчего не спрашиваешь, что это такое? — она махнула рукой, явно не требуя ответа. — За малым залом, северный коридор, самый конец, у лестницы.

— Резные двери? Там ещё два факела… — припомнила девушка.

— Они самые. Пол вымоешь. Осторожно! Мебель протрёшь сухой тряпкой, статуи — влажной. Для книг возьми пёрышко, — начальница вручила пушистую метёлку на длинной шарнирной ножке. — Там есть специальный подъёмник, увидишь. И воду смени!

Раздав указания и не дожидаясь понятливых кивков или уточняющих вопросов, Вруля замаршировала по своим делам. Их у старшей горничной имелось куда больше, чем у какой-то полотёрки.

Трудно сказать, чего Дуня ожидала от библиотеки. Вероятней всего — разнообразия, вряд ли — чудесных подарков и открытий. Поэтому, войдя в книгохранилище, девушка привычно осмотрела пол, прикинула объём работы, оптимальный обход помещения и принялась за уборку. Раньше, дома, она бы с интересом изучила обстановку, украдкой потрогала бы все гобелены на стенах, сунула бы нос в бойницы, к цветным витражам и, конечно же, открыв рот от изумления, разглядывала бы растущие ввысь стеллажи и прячущийся в полумраке стрельчатый потолок. Но сейчас Дуня твёрдо знала: сначала надо сделать дело, быстро и хорошо, а потом всё время в твоём распоряжении. Однако лишь камень и дерево под ногами засияли вымытым блюдцем и Дуня, разогнувшись, подняла глаза, прежняя студентка вернулась — «пёрышко» обвисло в безвольно опущенной руке.

Книги. Много книг. Куда там гиперкнижным и библиотекам! Это было царство книг, не иначе!

Толстые полки взлетали вверх, тиснёные золотом и серебром корешки мерцали, словно не книги это, а вычурные светильники. Ощущение усилилось, когда среди драгоценных металлов глаз выделил рубиновые узоры. Затем стали попадаться изумрудные и сапфировые. Потом роскошь потеснилась, дозволила соседствовать рядом мелу и углю. Когда же восторг схлынул, забирая с собой слепоту, стройные блестящие ряды распались — книги разнились как по ширине и высоте, так и по качеству исполнения обложек. Наверняка — по цене и содержанию. Тесно прижимались друг к другу заключённые в резное дерево фолианты и затянутые в сероватую мешковину книжечки, щеголяли бархатом изящные томики и морщились потрескавшейся кожей талмуды. Здесь, кажется, присутствовала и бумага вплоть до картона, и пергамент с берестой, что в очередной раз убедило Дуню — это параллельный мир со своими законами и историей.

Благоговейно затаив дыхание, девушка медленно прошла вдоль стеллажей, затем вернулась туда, где оставила ведро и прочий инвентарь. Но работу не возобновила. Заткнув за пояс метёлку и вытерши мокрые от волнения руки, Дуня ласково погладила переплёты. А потом резко потянула ближайшую книгу на себя, открыла.

Картинок как таковых не было. Как, впрочем, и букв — страницу от края до края, с тонким ободком полей занимал… рисунок не рисунок, что-то вроде плетёного кельтского узора или подробной схемы для вязания. Пролистав томик, девушка убедилась, что и на других страницах изображено то же самое. Лишь приглядевшись, Дуня заметила некоторые различия, однако системы не нашла. Пожав плечами — если уж говорить на местном языке сразу не получилось, кто сказал, что читать выйдет? да и какое-нибудь шифрование магическое вполне могло существовать, — путешественница между мирами взялась за другую книгу. Там картина повторилась. Вздохнув, девушка всё-таки попытала счастья с третьей.

Здесь явно писали буквами, но строчками или столбиками, справа налево или слева направо — не разобрать, каждый символ, довольно-таки простой в начертании, отстоял от другого на равном расстоянии как в стороны, так вверх и вниз, снова заполняя всё пространство страниц неким подобием таблицы. Таблицы эти окаймляли, а иногда делили цветочные узоры, которые своей вычурностью и пестротой лишь подчёркивали строгость текста в целом и букв по отдельности — те походили на обеднённую только до прямых линий катакану.

В следующих книгах письмена смотрелись более привычно — имелись абзацы и красные строки, большие и малые буквы, иллюстрации. Один фолиант пестрел пометками на полях красными и синими чернилами. Но если расположение символов не вызывало удивления, то и знакомыми они не выглядели. Более того, они явно были разными и не только во всём, как если бы перед Дуней положили книги на грузинском и китайском, но и в частностях, как в более-менее схожих русском и английском языках.

— Полиглот он, что ли? — пробормотала поражённая девушка. Таких людей она всегда уважала.

— Да нет, — раздалось за спиной. — Л'руту библиотека по наследству осталась. Сам-то он, слава богам, общий имперский освоил — и то хорошо.

Дуня испуганно обернулась. Позади, вольготно развалившись в глубоком и, что любопытно, мягком кресле, сидел мужчина. Он, закинув ногу на ногу и подперев кулаком подбородок, внимательно наблюдал за девушкой. Судя по позе, сидел он здесь давно, возможно ещё до того, как странная полотёрка явилась в библиотеку.

Этикету Дуню ещё не учили, оправдываться было глупо, а вести себя вызывающе, вставать в позу — ещё глупее. Но что-то требовалось сделать.

— Что у тебя с щекой? — не дождавшись реакции, поинтересовался незнакомец. Успевшая потупиться в поисках ответа, девушка вскинулась.

— Зуб… — и с явной паузой добавила вечно забываемое: — Господин.

Она не специально. Она не грубила, не пыталась отстаивать право быть иноземкой, дитём своего века и страны — она действительно забывала, что в этом монастыре иной устав и лучше бы ему следовать.

Известно, что к хорошему быстро привыкают. Надо признать, к плохому — тоже. Человек, как крыса, вообще ко всему привыкает. Вот и Дуня привыкла подчиняться… да и учиться особенно не пришлось — девушка никогда не была лидером, родителей и старших (не обязательно по годам) слушалась, от чужого мнения зависела. Даже несколько удивительно, что уже на втором курсе жила не с семьёй и не в общежитии, а с двумя школьными подругами в съёмной квартире. И это, скорее, была заслуга подруг и отца с матерью, нежели самой девушки. Так что ломать себя в параллельном мире чересчур сильно не пришлось.

Дуня не выбирала себе занятия — полотёрка так полотёрка. Не отказывалась от имени — Леска так Леска, хотя называлась куда как красивее — Лес. Уж лучше б не приняла совета Сладкоежки — Янепонимаю запомнить легче, а Дунькой она была с детства. Но раз уж представилась Лес, то пришлось привыкнуть к Леске. Только в мелочах она оставалась прежней Дуней: не водила знакомства с парнями, старалась мыться каждый день (впрочем, банных тут было аж два на неделе) и никак не могла выучить, как к кому обращаться.

— Поди сюда.

Девушка осторожно, бочком двинулась к мужчине, готовая в любой миг дать дёру. Хотя в замке сэра Л'рута с женщинами обращались на редкость уважительно, всё-таки владетельных господ Дуня разумно опасалась — мало ли что им в голову и куда пониже придёт, а она-то не из таких.

— Честно, хочется сказать «кис-кис-кис»… хотя больше ты похожа на пуганого волчонка, — видя, что на прыткость он служанку не вдохновил, незнакомец тяжко вздохнул, поднялся и подошёл к ней сам, ухватил за подбородок. — Не дёргайся ты. Во-первых, уже не убежишь. Во-вторых, от меня не убежишь. А, в-третьих, не сделаю я тебе ничего плохого. Что? У меня на лице написано — насильник и убийца?

Дуня помотала головой. Пальцы мужчины сжались сильнее… и от них побежала тёплая волна, рванула в гнусное убежище боли где-то под зубом и погнала ту из тела.

— Что за гадость ты туда засунула? — брезгливо поморщился незнакомец. На язык свалилось что-то горькое и противное. Пломба.

— Это не я — вра… лекарь, — отплевавшись в передник, выдавила Дуня. — А вы маг?

— Маг, — не стал отпираться мужчина. Только сейчас девушка по-настоящему разглядела его.

Он нависал над ней скалой, как, надо признать, и большинство представителей сильного пола. Чуток давил возрастом — лет тридцать с хвостиком, что для Дуни было всё ещё мудрой и далёкой старостью. Пугал мощью. О нет, странница между мирами не чувствовала волшебства, только — тепло, а то объяснимо с точки зрения биологии: организм, пусть не по своей воле, боролся с инфекцией, да ещё и зуб достраивал. Нет, от незнакомца веяло мужской мощью. Силой, потаённой яростью, готовой в любое мгновение вырваться и обрушиться на врага, и призывающей добротой, лаской. Хотелось кинуться в его объятья, прильнуть к груди и, слушая биение сердца, ощутить, как его руки сжимают плечи. Словно специально для более чем благодарной зрительницы, руки были обнажены — незнакомец носил отороченную рыжеватым мехом безрукавку, — и девушка могла рассмотреть в меру рельефные мышцы. Не качок, а просто спортивный парень для девчонки.

— Ну как? — улыбнулся он — и ноги превратились в желе, причём тающее.

Кумиры, вроде Пятиглазого, хороши для музеев и пьедесталов, потому что на искусство любуются, восхищаются его совершенством и не верят в его реальное существование. А вот мужчины, как этот маг, были настоящими, для людей, для обычных женщин… Дуня даже не определилась, красив ли он — просто именно такой, как нужно. Какая разница, насколько прямой у него нос и какого цвета его волосы и глаза, если это тот, за чьей спиной будешь чувствовать себя защищённой? Это тот, от кого с радостью родишь детей? Тот, кого, прощая все грехи, ждёшь домой?.. Правда, тонкая бородка от уха к уху ему не шла, совсем-совсем. Да и шрам, рассекающий бровь, всё ж таки уродовал. И ухо у него рваное. И пахнет он… приятно, не потом, но Дуня не любила кожаную одежду. И… За одним недостатком в глаза бросался другой — и девушка протрезвела.

— Ничего так, — заключила она.

Чародей искренне удивился, но нисколько не обиделся — он знал, что, несмотря на слова, девчонка перед ним вся слюнями изошла от восторга. И он знал, что Дуня всё понимает и знает.

— Но согласись: захоти — уговорил бы.

— Хоть мёртвую, — кисло протянула девушка.

— Так вот, вопрос: зачем брать силой, если тебе это несут даром?

— Кому-то только так и нравится.

— Резонно, — собеседник задумчиво покачал головой. От Дуни он не отходил. — Но я не из таких. Мне по вкусу, когда наслаждаюсь не только я, но и мной. К тому же, Л'рут в свой дом извращенцев всяких не пускает. Он — истинный рыцарь. Он боготворит и защищает женщин… какими бы эти женщины ни были.

Девушка нахмурилась. Выходит, сэр Реж на площади напирал вовсе не на предложение сдать златовласку в бордель, а на то, что беспомощные невольницы нуждаются в заботе опрометчиво доброго спасителя. Ох, как же она, неблагодарная, плохо о человеке подумала!

— И реши Л'рут, что я насильник, укоротил бы на какую-нибудь часть тела. И не худший вариант, если на голову.

— Вы же маг, — недоумённо напомнила Дуня. Она ещё раз внимательно осмотрела безымянного волшебника — он и без сверхъестественных сил в бою с кем угодно справится.

— Это тебя, малышка, остановит. Не его.

Дуня поморщилась — малышкой ей что-то быть не хотелось — и отступила на шаг.

— А вы из башни?

— Башни? — незнакомец вскинул брови и приблизился на шаг. — Нет, я в гости к другу заскочил. Поговорить о том о сём, напомнить, что любовницу пора бы куда-нибудь пристроить — как-никак сам Император заинтересовался судьбой верного вассала. Его Величество примерил на себя плащ свата…

— А разве у него нет дел поважнее? — девушка рядом с магом отчего-то чувствовала себя настолько свободно, что дала волю языку. Но, с другой стороны, тело сковал страх, рождённый необъяснимым… или, наоборот, чересчур уж понятным волнением. — Сплетничают, что на Империю войной некий Молния идёт…

— И разве это повод откладывать жизнь?

— Нет, — воспоминание о дерзком друге подействовало на Дуню сродни холодному душу. — И, если честно, хотелось бы мне посмотреть на эту стерву, когда её отправят в отставку.

— А ты злобное дитя, — оценил собеседник. Его шаг был шире. — А насчёт башни… Там никто не живёт…

Он наклонился, припадая к губам Дуни… но поцеловал лишь воздух. Рассчитывая на неожиданность, маг сам был захвачен врасплох. Впрочем, не улепетни девушка к себе в каморку, а обернись, посмотри на незнакомца, она бы засомневалась в его намерениях, и, возможно, судьба её переменилась бы. Но Дуня не обернулась и не увидела, как чародей, глядя ей вслед, беззвучно хохочет над перепуганной недотрогой.

Хандра не без помощи Врули отступила, взамен пришла обычная скука ничегонеделанья. Дуня и не заметила, как научилась выполнять свою работу быстро, хорошо и не думая. Вне же полотёрства девушку предоставили самой себе, не утруждая новыми заданиями, которые отвлекли, заинтересовали, утомили бы. В библиотеку и другие комнаты Дуню не направляли — старшая горничная была недовольна оставленным на видном месте ведром, о которое, ко всеобщему несчастью (и немного к тайному злорадству), умудрилась споткнуться златовласка. И что она среди книг забыла? Да и сломанную при падении метёлку-«пёрышко» Вруля простить не могла. Самой же девушке не хватало смелости войти в библиотеку, да и опасалась она наткнуться там на гостя сэра Л'рута, безымянного мага.

На кухне, как и обещали, страдал Рыжик. Поначалу Дуня вздыхала с облегчением, а потом осознала, что ей попросту нечем заняться — кухня ведь была не только грязными котлами и нечищеными овощами, она являлась центром замка и вовсе не только для прислуги. Здесь собирались посплетничать или послушать какую-нибудь красивую небылицу, легенду. Устраивали развесёлые попойки с неким подобием танцев. Тут всегда ждала Пышка, готовая подкормить любого, кто уступал ей в размерах… то есть — действительного любого. А уж хлебень для Лески она всегда припрятывала. Сюда заглядывали гости из тех, кого не беспокоил статус, вроде давешнего менестреля и торговцев. Они, как и мимохожая родня замковых слуг, рассказывали последние новости — о мире или о близлежащей деревне.

Не то чтобы Дуня нуждалась во всём этом, но суета на кухне оказалась каким-никаким, а развлечением. Исчезновение этого праздника жизни, в конце концов, заставило девушку решиться.

Любопытство. Оно было свойственно Дуне, как кошке при виде бесхозной сумки. Однако девушка давала ему волю осторожно, с оглядкой — кошку ведь любопытство губит, а Дуню оно точило изнутри. Точило, заставляло маяться. Оно ныло, словно застуженный зуб — и чаще рассасывалось, как боль, откладывая на вечное и всегда запоздалое «потом» поход к стоматологу. Дуня боялась резких движений в неизвестность, ведь можно что-то потерять, а потому следует всё обдумать, тщательно, долго… Очутившись в ином мире, девушка не изменила привычке в страхе, что всё может стать хуже, а не оттого, что стоит радоваться имеющемуся. Но избыток пустого времени победил болезнь… Всё ж беды — малые и большие — проистекают именно из этого.

Разговор с магом насторожил Дуню и вовсе не странными намёками чародея. Они пугали. Как и сны, в которые незнакомец явился незваным. Как мечты, в которых он царил всевластным императором. Да что там! Он стоял перед глазами, ощущался каждым волоском на теле. Губы ещё ловили отвергнутый поцелуй. Ничего подобного с девушкой не случалось с подростковых, ярких и скоротечных, влюблённостей. Такое безусловно Дуню пугало, но настораживало иное. В беседе было что-то… не сам маг, а его слова…

Маг?.. Башня! Гость сэра Л'рута утверждал, что в башне никто не живёт. Но тогда куда… к кому исчезала еда?

Раньше этот вопрос так и остался бы теоретическим, но сейчас хотелось хоть что-то сделать. И Дуня, незащищённая трудом и усталостью, решила сыграть в детектива, пусть её дедуктивные способности и желали лучшего.

Ничего изощрённого или чудного девушка творить не собиралась, она даже не рассуждала. Она сделала самое простое и, наверное, правильное при данных обстоятельствах: Дуня, закутавшись в несколько шалей и натянув поверх тапочек местный вариант валенок, вышла во двор. Исследовательница не заметила, что то, чем она отговаривалась два месяца — отсутствие тёплой одежды — как-то само собой у неё появилось. Острое, истинное желание, как оказалось, могло переплюнуть любое волшебство… но Дуня не обратила на это внимания: осмотревшись и убедившись, что никто за ней не следит, девушка быстро (насколько позволяла неудобная обувка) побежала к таинственной башне. О! Возможно, Дуня плюнула бы на свои изыскания, прознай, что за ней с неподдельным интересом — точь-в-точь как в библиотеке, даже поза была той же — наблюдал безымянный маг.

Отбитый копчик, мигом обветрившиеся губы, слезящиеся от холодного ветра глаза — и вот она у цели.

Серая, как положено… как крепостная стена и замок, мост, внутренние оградки и строения… башня, тронутая сединой грязноватого льда и белого с прозеленью мха, испещрённая старческими пятнами, похожими на коричневый лишайник. Эта башня не была частью укреплений. По крайней мере, не сейчас. Сейчас у её подножия среди нетронутых сугробов проглядывала неровная линия камней — возможно, прежняя, разрушенная в битвах стена. Старая хранительница замка не устояла, а башня невидимого мага не покинула насиженное место. Более того, если она издали казалась маленькой и ущербной, вблизи представлялась соперницей всему вокруг — и замку, и новой стене. Соперницей, законно претендующей на превосходство.

Дуня ошарашено задрала голову вверх — в глаза и рот залетел снег, шерстяной платок, прикрывающий макушку и уши, скатился на плечи, и холод коснулся висков. Но Дуня не замечала того, что раньше на дух не переносила — она стояла и смотрела. Она точно не могла сказать — куда: на низкое, тяжёлое небо или же на обломанные, оттого ещё более острые, ощерённые в хищном оскале зубцы серой одиночки. Что-то притягательное было в угрюмых, сердитых облаках и печальной, неприветливой башне… что-то… может, то, что Дуня впервые со времени переноса смотрела вверх — открыто, не сутуля плечи, не хмуря лоб… не готовясь упасть.

Чёрный крап головокружения смешался с удивительно острым пухом снега — и Дуня осторожно присела на землю, склонила голову. Теперь снег стекал холодными ручейками за шиворот. Наверное, она простудится. Вот уже дрожит в ознобе…

Девушка поднялась и подошла к двери, дёрнула. Заперто, возможно даже заколочено — не разобрать. Не особенно стремясь проломиться сквозь преграду, Дуня решила ту обойти — поискать другой вход. Надежды не оправдались — хотя теперь вокруг башни и можно было водить хороводы, дополнительных дверей в неё не прорубили. Имелось окошко — из-за неподходящих по размеру ставен, перекошенных, старых, но всё ещё крепких, отлично просматривалась толстая сетка-решётка, через такую даже кошке не пробраться. За окошком следовал деревянный навес, плохо защищающий от снега поленницу не поленницу, но какой-то топливный мусор. Интересно, а господин и хозяин знает, какое безобразие творится на его собственном дворе? Вряд ли… Вообще-то Дуне казалось, что башню и примыкающую часть замка местные обитатели не любят — кто же тогда здесь окопался? Таинственный маг? Почему-то девушка думала иначе.

Следующая находка заставила Дуню испугаться едва ли не до обморока и, дрожа, икать, пока девушка не сообразила, что это, скорее всего, остатки прошлых укреплений. С противоположной стороны от главного входа всё же имелся другой, только был он где-то на уровне третьего этажа.

Верхняя дверь выводила на обломанный, словно обвалился балкон, уступчик, в остальном она немногим отличалась от нижней, по большей части тем, что вроде бы была приоткрыта. Точно сказать Дуня затруднялась, так как страдала лёгкой, школьно-компьютерной близорукостью, потому допускала, что далёкая щель не более чем фантазия, желание увидеть то, чего нет. Но сейчас девушку подобная мелочь остановить никак не могла — интерес захватил всё её существо и пока отпускать не собирался. Внимательно осмотрев кладку под дверью, Дуня с восторгом обнаружила выпирающие камни — похоже, старая лестница на стену. Недолго думая — все мысли остались в замке, — девушка попыталась добраться до второго входа, однако вскарабкаться вышло где-то на высоту половины этажа — Дуня оскользнулась и ухнула в сугроб. По счастью тот оказался мягким, в отличие от сыпавших с небес льдинок.

Набрав полные валенки снега, промочив все юбки и шали, горе-скалолазка сумела признать, что промышленный альпинизм не её конёк. Девушка обожала горы, она в них родилась, но пикник с семьёй, когда до асфальтированного серпантина рукой подать, совсем не то, что цепляться скрюченными от холода пальцами за морозные камни в неудобной, мягко говоря, одежде. Да и сил, пусть их за эти месяцы и прибавилось, в мускулах явно не хватало. Дуня сменила тактику.

Отложив неприступную дверь про запас, девушка решила поискать иные способы проникновения. Самым очевидным было отыскать ключ. К сожалению, самое очевидное для Дуни не являлось самым простым: где и у кого хранились ключи, она знала хорошо, потому не сомневалась, что их ей не достать. Один комплект держала старшая горничная, но сталкиваться с Врулей лишний раз как-то не хотелось, тем более сейчас, когда замок полнился слухами. Приезд волшебника не остался незамеченным, и, конечно, он породил сплетни — люди сами пытались ответить на свои вопросы. Официально никто ничего не объявлял, но о целях гостя догадались быстро, дошло и до неглупой златовласки. Она поняла, что настало время уходить, и потому у прочих началась весёленькая жизнь, особенно у Врули.

Второй, или вернее оригинальный, набор носил ключник, местный завхоз. Его Дуня терпеть не могла. Да, безымянный маг был прав, утверждая, что у сэра Л'рута с женщинами обращаются вежливо, однако это нисколько не отменяло настырных ухаживаний, приставания, многозначительных намёков и пошлых острот. Ключник волочился за половиной девиц замка, гордо вёл счёт попорченным и обязательно хвастал всеми победами. Отделаться от него было не легче, чем от рыбного запаха. Любую же просьбу, особенно личную, не по делу, престарелый ловелас воспринимал как сигнал к действию, за взаимность и благосклонность. Дуня уже заметила на чужом примере, что после проще уступить этому прилипале, нежели с ним бороться. Отчего-то к господину и хозяину люди с жалобами не спешили, и вовсе не белокурая богиня казалась тому виной.

Имелся ещё третий комплект ключей, в свою очередь запертый в шкафу громадного погреба. Делать там полотёрке Леске было совершенно нечего, как и негде взять свечу — в темноте Дуня видела не лучше кого-либо, поэтому тренировки по взлому тоже пришлось оставить на потом. Сейчас у девушки имелся другой план. Еда.

Завтрак, обед и ужин для таинственного обитателя башни исчезали строго по расписанию, и обычно рядом никто не толкался. Расправившись с вечерними делами, Дуня прибежала к столику с яствами вовремя: она вцепилась в плошку с тыквенной кашей за мгновение, как та подёрнулась рябью и поплыла маревом в пустыне. За посудой стали блекнуть ладони — девушка похвалила себя за отличную идею… и вдруг сообразила, что запросто может остаться без рук. И вообще, откуда она знает, что в действительности происходит с едой? Куда та перемещается?

Плошка выпала из обессиленных пальцев. Не ощутив под ногами опоры, Дуня завизжала.

Зубы клацнули, едва не укоротив язык наполовину — девушка резко замолчала, чтобы через мгновение сдавленно замычать от боли: копчик решительно напомнил о своём существовании, и сделал он это далеко не самым приятным образом. Дуня утёрла слёзы и осторожно приоткрыла глаза. Когда она успела зажмуриться?

Прежде всего, исследовательница проверила себя на наличие всех частей тела. Как ни странно они не только виделись на месте, но и ощущались там, где их пристроила природа. Тогда Дуня огляделась.

Она сидела на полу. Металл. Не поверив, девушка погладила блестящую поверхность рукой, затем понюхала — так и есть: не дерево, не камень, не земля и не глина, к которым за несколько месяцев она успела привыкнуть. Странная башня… И обитатель у неё наверняка подозрительный… Или… или она вернулась?!

Дуня вскочила, отчего её повело в сторону, и прильнула носом к огромному застеклённому окну. Настоящему, правда непривычно толстому, со скруглёнными углами, зато затянутому по краям в модный белый пластик. Витражи — вещь, конечно, красивая, но из них дуло, да и света они давали мало. Впрочем, и это окно не спешило поделиться солнцем, так как снаружи царила ночь. Иссиня-чёрное полотно той стороны стекла расшили дорогим бисером огоньки: где-то извивающиеся цепочки — наверное, шоссе, где-то мерцающие, снующие туда-сюда светлячки — похоже, машины. Судя по движению, не все дороги сторожил почётный караул фонарных столбов. С другой стороны, жёлто-оранжевые и бледно-белые пятнышки сверкали подобно новогодним гирляндам на высокой ёлке. Серпантины в горах? Многоэтажные эстакады?

Мимо, совсем рядом, так что Дуня от неожиданности испуганно отшатнулась, тяжело проплыло нечто массивное. Оно перемигивалось разноцветными огоньками, точно самолёт, идущий на посадку… но не по форме и ощущениям. Тут чувствовалось иное… Однажды Дуня попала на показательные выступления гражданской авиации. Это было удивительно — странно и красиво, непонятно. Огромные, такие неповоротливые самолёты заворожили девушку своей бесшумностью и плавностью движений, как… как если бы Пышка вдруг закружилась в вальсе. Но этот летун отличался — он тоже был Пышкой, но вдруг похорошевшей. Всё такая же большая, всё такая же душевная, но мягкая и великолепная… Дирижабль?

Где же она всё-таки?

— Ээ-э…

В этом простеньком звуке смешались удивление, недоверие, вопрос и… снова чуждость, уже порядком позабытая чуждость другого, незнакомого, никогда не встречавшегося языка, хотя, казалось бы, междометие междометием. Неожиданный звук накрыл Дуню волной страха, похожей на ту, первую, которая встретила девушку в ином мире. Однако если тогда невольная странница испуганно застыла, то сейчас подпрыгнула каучуковым мячиком, одновременно разворачиваясь.

В комнате, помимо металлического пола и стиснутого пластиком окна, имелось кое-что ещё. Для начала: металлические же стены в клёпаных швах и потолок, выложенный светящимися пластинами — именно они позволяли разглядеть обстановку. Скудную донельзя: письменный стол, радующий взор блестящей пустотой; стул с подлокотниками; конструкция, напоминающая биотуалет, над ней, в глубине стены — раковина и кран. Напротив — подвесная койка. Всё перечисленное стиля металлик.

На койке, поверх невзрачного белья сидел парень лет семнадцати в серебристо-серых одеждах. По краям эту помесь пижамы и спортивного костюма очерчивали белые полосы — видимо, оправдание пластиковой рамы, единственной выбивающейся из цветовой гаммы помещения.

На неискушённый взгляд Дуни, комната походила на каюту новосёла-аскета какого-нибудь подводного, а то и космического корабля, но, судя по унылому лицу хозяина, хоть и расцвеченному блекнущими от возраста веснушками и неподдельным интересом к свалившейся из ниоткуда гостье, а также монолитной, без единого намёка на ручку или сенсорную панель двери, эта комната была не чем иным, как камерой, а её обитатель — узником.

Пока его рассматривали, юноша сидел, поджав ноги. Внезапно он подался вперёд. Дуня попятилась. Он откинулся на стену и заговорил. Девушка покачала головой, показывая, что не понимает. Юноша попробовал на другом языке. По крайней мере, Дуня так решила — всё равно ни одного знакомого слова она не уловила. Неужели всё начинать сначала? Иной мир, неизвестная судьба, незнакомое окружение, непонятные намерения… Опять? В отчаянии от повторения ужаса — почему-то сейчас произошедшее несколько месяцев назад представлялось именно чем-то ужасным — Дуня задала вопрос сама:

— Кто вы такой? — только закончив, девушка заметила, что обратилась не на родном языке, а на том, которому её обучили в отряде Пятиглазого и замке сэра Л'рута.

Хозяин уставился на гостью пустым взглядом. Потом сморгнул и нахмурился, словно припоминая что-то. Так и виделось, что в мозгу юноши разворачивается база данных, активизируется поиск, набирается запрос… Юноша махнул рукой — мол, повтори. И Дуня повторила:

— Кто вы такой?

Хотя за время путешествия и полотёрства уже поняла, что не всегда верно истолковывает эмоции и интонации.

— Я? Кто я? — переспросил хозяин. В его голосе сквозила неуверенность — похоже, этот язык юноша успел позабыть, пусть до конца у него и не получилось. И одновременно — возмущение поп-звезды, которую не признали в отдалённой деревушке. — Я заключённый сто сорок четыре. А вот кто ты? И что делаешь у меня в камере?

— Заключённый? — нахмурилась Дуня. — Узник? А что вы натворили?

Юноша посмотрел на неё широко открытыми глазами. Они не были у него большими, но казались огромными, словно два бездонных колодца жидкого серебра. Непроницаемые, тяжёлые. Издали холодные, вблизи — обжигающе горячие. Метановый океан под толстой коркой льда. Лёд, который вопреки законам не застыл, а медленно тёк, волновался, бурлил — едва заметно, на уровне ощущений. А на его беспрерывно движущейся поверхности танцевали искры — отражение пёстрых одежд Дуни. Чудилось, эти искры готовы растопить лёд — и эти глаза полыхнут пожаром в угольном карьере, потекут лавой по извилистой трещине в земной коре. Осветят и сожгут.

— Что я натворил? — нехорошая улыбка искривила лицо. — Да так, мучил, убивал…

И он начал рассказывать. С чувством, смакуя каждую деталь. Деталь, омерзительную до совершенства. Иногда он не знал, как выразиться на понятном Дуне языке, и переходил на свой. Порой, девушка не могла разобрать искажённое акцентом слово или попросту не находила верного ему толкования. Однако это нисколько не мешало «собеседнику» — он всегда доводил мысль до конца. Конца, от и до ясного слушательнице. Если разговорчивому Сладкоежке в своё время приходилось чуть ли не танцевать, чтобы объясниться, то заключённому сто сорок четыре хватало лишь изменять складку рта, единственную подвижную часть на холодной маске лица.

Когда расплавленное серебро потекло на Дуню, у девушки потемнело в глазах. Она ощутила, как падает. Затылок, будто бы это он смотрел на мир, панически предупредил, что ещё мгновение — и он встретиться с твёрдым краешком стола, но Дуня ничего не могла поделать. Тело не слушалось.

А потом это тело упало в тёплые и крепкие руки.

— Извини. Я тебя напугал? — серебро отхлынуло, уступая место обычному серому цвету. Парень смотрел на девушку тем же ясным взглядом, каким встретил всего миг назад. И как она могла позабыть те глаза?

Легко — даже сейчас Дуня видела в глубине ледяное дно. Дно, которое вымораживает светлую поверхность. И когда-нибудь выморозит… если, конечно, отринет весёлые искорки, что беззаботно плескались в серых озёрах.

— Нет, — солгала девушка. — Голова закружилась. От магии, наверное. — Тут бы отвесить хорошенькую оплеуху, но руки, да и вообще всё тело, превратились в кисель. К тому же юноша, усадив рядом с собой на койку, обнял Дуню за плечи и прижал к себе. Предусмотрительно. Особенно, когда девушке это очень нравится. — Не удивлюсь, что за такие шуточки тебя и посадили.

— Почти, — хмыкнул узник. — Не расскажешь, как ты сюда попала?

Чем ближе были его глаза, тем заметнее они меняли цвет, вбирая в себя привнесённое в камеру Дуней. А ведь он не сероглазый — догадалась путешественница. И он любит яркие, весёлые тона. Любит на них смотреть и дарить. Как же ему, бедняге, тут плохо! Тут, где нет ничего интересного, кроме белой рамы окна и своих русых волос, на которые и не взглянешь — почему-то девушка уверилась, что в камере нет зеркала. А ведь как бы он был хорош на лесной полянке в начале лета — в окружении ещё свежей зелени, под нестерпимо голубым небом с жёлтым, пушистым солнцем и лёгкими пёрышками облаков. Тогда бы его веснушки вспыхивали золотом, глаза бы сияли глубокой синевой, а губы разъезжались бы в задорной улыбке. Он бы никогда не стал парнем с бездушными глазами плавленого серебра.

Дуня настолько ярко всё себе представила, что почуяла аромат лесных цветов и трав, дерева, листвы и хвои. Даже недоумённо огляделась, но камера осталась камерой, полной металла — и радостное наваждение исчезло, оставив по себе лишь горький запах полыни.

— Ты здесь? — позвал собеседник. Он встряхнул головой, словно чужое видение его тоже не минуло, и на мгновение камеру озарил рыжий фейерверк. В огненном цветке Дуне кое-что не понравилось — она неожиданно легко вывернулась из чужих рук и устранила непорядок. Парень болезненно вскрикнул и отскочил от девушки на добрый шаг. — Ты чего?! Это мои волосы!

— У тебя седина, — хихикнула хулиганка.

— Нет! Я молодой! — совсем по-детски обиделся юноша.

— Смотри сам, — она протянула ладонь с уликой.

— Какая гадость! — скривился узник и смахнул мусор на пол. На серебристо-сером полу седого волоса не было видно. — Так, признаешься ты, откуда взялась или нет?!! Ты говорила о магии…

— Ну да, — гостья не отпиралась. Она в двух словах обрисовала свои изыскания. — Выходит, еда отправлялась не к волшебнику в башню, а к тебе?

— Нет, мою еду… если это можно так назвать… приносят вон оттуда, — юноша кивнул на гладкую дверь. — И скоро, кстати, будет очередная порция. Обед, кажется.

Дуня покосилась на тёмное окно.

— Здесь всегда ночь. По крайней мере, в это время года, — пожал плечами собеседник. — Я думаю, ты попросту не добралась до места назначения: выронив посуду, ты затерялась в пустоте между… не знаю, как это сказать по-вашему… в общем, затерялась и случайно оказалась у меня. Не могу сказать — как, почему… Слушай, раз ты сюда попала, поможешь мне сбежать? Сил моих нет сидеть! Скучно!

Девушка теперь смотрела на узника. И смотрела с явным сомнением.

— Я что? Похож на преступника?

— Минуту назад — очень, — напомнила Дуня.

— Твоя правда, — вынужденно согласился он. — Но мне вдруг очень уж захотелось разыграть тебя… Собственно, все мои беды из-за дурацкого чувства юмора и… ладно-ладно, и мерзкого характера. Не всегда молчу, когда стоит. Сую нос не в свои дела. Даю раздражающие советы. Могу ввязаться в драку на пустом месте. Но, поверь, я не совершал ничего такого, чтобы оказаться в этой камере. Я не понравился местному закону.

— Это и называется «преступник».

— О да. Но насколько преступны обычные слова?

— Всё зависит от ситуации. Иногда слова заслуживают смертного приговора.

— Истинно, — вновь не стал спорить юноша. — Однако в моём случае не слова были преступлением, а их отсутствие. И всё же власть сочла иначе. Я… — Он замялся: если среброглазое чудовище легко находило, что сказать, то пареньку с серо-голубыми ясными глазищами прежде требовалось подумать. — Я в опале у местных господ за то, что они не правы.

— Я поняла, — остановила Дуня.

— Поможешь?

Политический заключённый. Память души, ещё не позабытая история страны, где довелось родиться, заставляли в равной степени жалеть человека, назвавшегося так, и сомневаться в нём. Не доверять даже не из-за того, что конфликт, противопоставление себя официальной политике сулят неприятности, а потому, что политический заключённый — слишком хорошая личина для уголовника.

— А как? Как я тебе могу помочь? Чем? Ведь только здесь объявится охрана, и я попаду в соседнюю камеру — они решат, что я твоя сообщница. Не очень удачливая, к тому же.

— Охрану я беру на себя, — отмахнулся узник сто сорок четыре, — заполучить бы средство. А средство в тебе, — он коснулся плеч Дуни, но на этот раз осторожно, опасливо, словно девушка вот-вот рассыплется в прах. — Здесь, в этом мире… хм, стране, не знают магии. Ты принесла её частичку с собой…

— Ты волшебник?

— С ума сошла? Был бы я тогда здесь! И уж всяко не скучал бы. Нет, у меня есть амулет. Они, — юноша мотнул головой в сторону двери, — из милости не обратили на него внимания. Они оставили мне право на веру. Да и подарок своей девушки я никому не отдам… Я знаю, как пользоваться амулетом. Знаю, как заставить его собрать и накопить твою магию, а потом пустить её в ход.

Дуня нахмурилась.

— Ладно, — она вздохнула. — Бери.

— Спасибо. Я запомню.

Собеседник потянулся к ней. Жест был настолько красноречивым, что девушка смутилась. Щёки зажгло. Хотелось убежать, спрятаться в укромный уголок и одновременно броситься в объятия юноши, прильнуть к его груди… и чтобы он зарылся пальцами в её волосы, ласково коснулся макушки губами и зашептал нежные слова… Дуня сморгнула — и очередной морок развеялся. К счастью, пока она мечтала, ничего натворить так и не успела, застыв на месте. Похоже, узник странностей не заметил.

Юноша начал гладить воздух в каком-то полусантиметре от груди девушки, напротив сердца. Дуня ощутила, как что-то, пробежав по всему телу, течёт к солнечному сплетению. Это не было неприятно. От этого не было жарко или холодно. Просто что-то двигалось. А затем она скорее вообразила, чем почувствовала или увидела — из груди вырвался луч, солнечный лучик, полный весело кружащих пылинок. Он соединил сердце Дуни и руку узника, потом скользнул меж пальцев к груди юноши — там, под серой одеждой, засияла маленькая звезда. Амулет наполнялся магией. Магией, которую отдавала ему Дуня. Но девушка не казалась себе обделённой — наоборот! Чем ярче разгоралась звёздочка, тем лучше становилось Дуне. Она словно бы делилась радостью с другом, оттого становясь вдвойне счастливее. Хорошо.

Амулет погас.

— Спасибо. — Обитатель ультрасовременной камеры поднялся. Дуня за ним. — Обещаю — я найду способ, как тебя отблагодарить.

И вдруг он сжал её плечи, наклонился и сделал то, что до него не удавалось никому, даже более чем убедительному безымянному волшебнику, гостю сэра Л'рута. Какой-то семнадцатилетний юнец поцеловал Дуню. Поцеловал по-настоящему. Глаза девушки на миг расширились, хотелось от души врезать куда-нибудь… Веки сомкнулись, руки безвольно упали, тело обмякло — она позволила наглецу творить всё, что заблагорассудится. И тот сотворил — он резко отстранился от девушки и с силой толкнул её в открывающуюся дверь.

Дуня не успела ни вскрикнуть, ни задрожать в предчувствии удара. Она не успела испугаться или возмутиться. Она не успела ничего, даже подумать. Пролетев пару метров и не встретившись с препятствиями, она упала. И только позже ощутила… сожаление? утрату? горечь? Её бросили. Предали. Использовали… Потом по нервам в мозг всё-таки пришло сообщение от копчика — тот взрывался от боли. От боли, вернувшей Дуню к реальности.

Пол. Снова пол, но на этот раз холодный, грубый — каменный. И рука в чём-то липком и тёплом. Сломала? Девушка вспомнила, как что-то треснуло, когда она «приземлилась»… Дуня поднесла руку к глазам, затем осмотрелась. Каша. Тыквенная каша, измазавшая пальцы, испачкавшая рукав по локоть, а вокруг — глиняные осколки вперемешку с едой, чуть дальше — сладковато пахнущая лужа из хлебня. Девушка рухнула на чужой ужин. Внутри одинокой башни невидимого мага.

Дуня выругалась.

Смачно. От души. Естественно. Она ещё ни разу так не выражалась, но возвращение из тюрьмы в замок заставило исторгнуть из себя красочные, многоэтажные… хм, предложения. На родном она бы не смогла. Потому что дома ничего бы подобного и не случилось, а даже и произойди, Дуня бы рыдала в подушку три дня, но не ругалась на чём свет стоит. А вот на языке Сладкоежки, Пышки, госпожи Врули и сэра Л'рута всё вышло само собой.

Ну почему этот смазливый щенок её не спросил?!!

Поначалу Дуня решила, что он, как когда-то Пятиглазый, воспользовался ею как щитом или, вернее, тараном, но заключённый сто сорок четыре отблагодарил, как сумел: может, волшебником он и впрямь не был, но магией владел — похоже, он вернул спасительницу на потерянную межпространственную тропу, или как оно там называется. Отправил домой, как искренне считал. Нет бы узнать, чего хочет сама Дуня! Конечно, поразмыслив минуту-другую, девушка поняла, что камера с русоволосым юношей если и находилась в родном мире, то в ином времени или планете, но какая разница?! Дуня, будь у неё выбор, предпочла бы остаться там, где изобрели водопровод и канализацию.

Ну почему?!

Губы жёг поцелуй. Она желала такого так долго. А сейчас тот, кто его подарил, наверняка спешил к своей подруге, которая вручила столь полезный для беглеца-преступника амулет.

Запал прошёл. Теперь Дуня не смогла бы повторить высказанное мгновение назад. Она хотела плакать.

— Благовоспитанным девицам подобные слова не к лицу, — назидательно проскрипело из-за спины.

— Не ваше дело! — гнев вновь заполнил всё её существо. Огрызаясь, бедолага не обратила внимания на сам голос — деревянный, ненастоящий. Неживой. Она просто-напросто рявкнула на незнакомца, чтобы тот оставил её в покое.

— Очень даже моё, — не согласился хозяин.

Дуня вскочила, готовая наброситься на кого угодно с кулаками, обернулась и… замерла. Побледнела. Примёрзла к полу. Она бы закричала, не забудь от страха, что сама ещё жива. Да и как не забыть что-либо, если тебя отчитывает восставший мертвец?

Пергаментного цвета кожа морщилась мешковидными складками, словно бы перед тем, как умереть, её владелец резко похудел, растеряв не только избыточный жир, но и мясо. Может быть, именно из-за стремления к излишней стройности он и погиб. То, что это когда-то было мужчиной, скорее являлось Дуниными домыслами, нежели выводом из наблюдений: бильярдный шар черепа ещё топорщился пучками длинных седых волос, а тело более-менее прикрывал истлевающий балахон, что никоим образом не указывало на пол существа — это мог быть сеньор или женщина в платье, или же кто-то в ночной рубахе, не только носимой здесь любым от раба и крестьянина до высокородного господина, но и необходимой как защита от холода. Однако разговорчивый скелет был высок и широк в плечах, имел длинные руки, оттого Дуня и решила, что это всё-таки мужчина, а не женщина.

Хозяин шагнул. Кость неприятно потёрлась о кость. Незваная гостья судорожно сглотнула.

— Что же ты? Мало того что уподобила рот помойке, так ещё всякую вежливость забыла!

Рот страхолюдины приоткрылся, демонстрируя то, что при некотором воображении и незнании анатомии можно было бы обозвать зубами.

— М-мм… — девушка попыталась ответить, но ничего вразумительного выдавить не сумела. — И-и… и-ии…

— Онемела, что ли? — челюсти скелета не шевелились — похоже, рот для беседы ему не требовался. Да и чем там разговаривать? — Или дурочка… Да нет, словесами не просто так воздух сотрясала.

Он приблизился ещё на полметра — Дуню окутал сладковатый запах гнили. Хотя чему в этом существе гнить, если всё давно иссохло? Огромному глазу без века, чудом не выкатившемуся из глазницы? Мочкам ушей, оттянутым чуть ли не до плеч тяжёлыми серьгами — гроздьями алых камней в золотой сетке? Ноздре с блестящим кольцом или остатку нижней губы? А, может, рукам? Из-за тяжёлых перстней и браслетов кожа лопнула как при загаре, но под ней виднелась только кость.

— Ты могла хотя бы поклониться.

А что если вонь исходит из желудка? Что если этот мертвец в худших традициях упырей питается живым мясом? Ещё живым… Жуткая догадка заставила очнуться от гипнотического созерцания нечисти и действовать. Ещё сидя на полу, Дуня заметила проход. Сейчас он был за спиной — туда-то девушка и сиганула.

— Постой! Куда ты!

На удачу, дверь отворилась от лёгкого толчка. Вылетев из комнаты с бодреньким скелетом, Дуня очутилась на широкой лестничной площадке — хотела кинуться вниз, но вовремя заметила, что ступеньки обрываются во мрак буквально в нескольких шагах от неё. Пришлось карабкаться вверх. Поначалу было несложно — света из пристанища мертвеца хватало, а центральный колодезь башни, хоть и неограниченный давно обвалившимися перилами, не волновал, так как у стены хватало места и имелось за что зацепиться. Снова казалось: она дома, отправилась в давно намеченную экскурсию по замкам Рейна и Луары — и всё это игра в отважных рыцарей и прекрасных дев. Вот-вот окликнет гид… Дуня запнулась — темнота не дозволяла разглядеть дорогу, а чутьё не помогало. Накатил страх, резко обострившееся чувство опасности подталкивало в спину, хотя за топотом и шумным дыханием беглянка не слышала погони — ни скрипучего зова, ни омерзительного перестука костей, ни звона украшений. И всё-таки Дуня знала — чудище идёт за ней.

Надо спешить. Но куда? Что она будет делать, когда выберется к обломанным зубцам? Истошно звать на помощь? Кого — безымянного мага? сэра Л'рута? Может, ключника или Сладкоежку? Или сразу Бога? Да проще научиться летать! Или, девушка невесело усмехнулась, сражаться… Да уж.

Грустные мысли без сопротивления отодвинули прочь панику — и, отдавшись им, Дуня замедлилась. Мигом уловила то, чего боялась. Запах тлена. Однако на этот раз, уже приостановленная, она задумалась. Бег — не выход, потому что не убежать. Тогда что? Спрятаться? Точно! Спрятаться — пропустить мертвеца вперёд, а самой спуститься. Там обвал, но… ладно, что делать дальше, она решит на месте. Потом будет потом, а не сейчас.

Как назло стены резали только узкие ниши — щели к бойницам. Даже втиснись туда Дуня, ей не обмануть и человека, не говоря уж о нечисти. По крайней мере, так полагала девушка. Но вот прямо перед глазами забрезжил свет. Впрочем, свет — громко сказано. Тёмно-серая полоса во мраке, но она настолько контрастировала с окружающей чернотой, что и впрямь казалась яркой, куда более заметной, чем искорки окон, благодаря которым горе-исследовательница ещё помнила, какой стороны ей следует держаться. Комната? Путь наружу? Забыв всякую осторожность, Дуня пролезла в дышащее холодом отверстие.

Она сразу поняла, куда угодила. Даже несколько опешила от своей сообразительности. Вид отсюда был иным, да и сумерки не помогали узнаванию, но Дуне это не мешало. Она оказалась на том самом уступе со второй дверью в башню, до которого давеча пыталась добраться. Вот он — путь назад, обходная дорога, но… Девушка покачала головой и прижалась к намертво врезавшейся в камень створке — хотя площадка и была больше, чем представлялось снизу, всё-таки ощущение, что через миг она обломится, не отпускало. Да и останки внешней лестницы, замеченные с земли, отсюда не проглядывались — не хватало ни света, ни воображения. Следовательно, план не изменился. К тому же теперь Дуня знала, что внутренние разрушения — не непреодолимое препятствие: достаточно повиснуть на руках и спрыгнуть. Правда, ещё оставался запертый выход, но девушка надеялась, что у неё найдётся время разобраться.

Сладковатый, в чём-то приятный и оттого ещё более мерзкий аромат обитателя башни усилился, легко оттеснив запах снега, плесени и камней — мертвец приближался, всё так же не издавая ни звука. Дуня сдвинулась поближе к заиндевевшим петлям. Мимо прошло нечто. Девушка не видела сквозь дверь, ничего не слышала, но она, как с дирижаблем в мире заключённого сто сорок четыре, ощутила величие и мощь, почувствовала, как… разум? дух?.. что-то направилось вверх. На бродячий скелет похоже не было, но вонь разлагающейся плоти развеялась — Дуня решила вернуться. Но при первом же шажке нога угодила на обледенелый бугорок и подвернулась — девушка инстинктивно взмахнула руками и уцепилась за какую-то скобу. В следующий миг та вспыхнула ярким жарким пламенем — от неожиданности несчастная исследовательница упала бы, будь куда падать.

Маленький, словно обкусанный, выступ вытянулся в длинную стену. С одной стороны вздымались каменные щиты, с другой — её ограничивал невысокий широкий бортик. Туда-сюда сновали люди. Это не было ни обычным дозорным патрулём, ни сменой караула, ни даже неурочной проверкой или подготовкой к встрече важной персоны. Нет. Это был бой. Кто-то с хэканьем отпихивал от стены что-то тяжёлое — наверное, осадные лестницы. Другие, опасно свесившись между зубцами, обстреливали захватчиков из луков. Звенели мечи — там неприятель прорвался сквозь острый «огонь» и рогатины.

— Час от часу не легче, — оценила вслух Дуня. Хотя говорила она тихо, её услышали — ближайший воин на миг обернулся, затем каким-то отчаянным, уже нечеловеческим усилием откинул от себя двух противников (один вылетел за щиты, попутно, кажется, прихватив очередную лестницу, второй остался лежать там, где упал) и подскочил к девушке.

— Что ты тут делаешь, дура?! — рявкнул рыцарь. — Марш в замок!

— Сзади!!! — заорала в ответ Дуня.

Воин резко развернулся — султан на его шлеме пребольно хлестнул девушку по щекам. Та взвизгнула.

— Беги! — Дуне хватило пяти секунд, чтобы почувствовать, понять — и голосом, и лицом рыцарь напоминал сэра Л'рута. — Бе… О боги! Что это?

За стеной разгоралось зарево — золотисто-оранжевый с примесью кроваво-алого свет поднимался к иссиня-чёрному небу, будто солнце решило взойти не над горизонтом, а здесь, рядышком, над полем боя. Вот краски стали насыщенней, ярче, нестерпимее… и вместе с тем мертвее, неестественнее. Факел, в который, как выяснилось, вцепилась Дуня, поблек, растерял свою, пусть и опасную, но животворную силу — над головами сражающихся пылал другой огненный цветок. А в центре его танцевала ящерица. Дракон?

— Саламандра… — выдохнул рыцарь. — Безумцы. Они вызвали саламандру… — Он снова смотрел на Дуню. Такой безысходности, что плескалась в его глазах, душевной муки девушка ещё ни у кого не видела. — Беги. Если ты не грешила, у тебя есть шанс… она прощает только поцелуи женихов и щадит лишь верных жён. Беги.

Дуня судорожно кивнула и было бросилась к лестнице во двор, но от нового солнца отделился искрящийся шар и ударил по ступеням — те пылью осыпались на головы раненым и немногочисленному резерву.

— Через башню, девочка. К магу она не сунется. — Стена под ногами дрогнула от ещё одного удара. — И поторопи мастера Лучеля. Если он промедлит, то не только некого будет защищать, но даже не от кого.

— Вы можете сами…

— Дитя, — покачал он головой. — Доброе дитя… Скажи госпоже, что я всегда любил только её… — и добавил беззвучным шёпотом: — …пусть и никогда не был верен. Беги!

Дуня нырнула в щель. За дверью оказалось настолько темно, что девушка тотчас обо что-то споткнулась и на этот раз упала. Не встречая никаких препятствий, покатилась вниз.

Ступеней было больше рёбер. Стен оказалось больше, чем костей. Отделяющихся частей тела обнаружилось больше, чем Дуня раньше находила. В какой-то миг девушка отключилась — она и без того ничего не понимала, а тут и вовсе перестала помнить. Затем она очнулась, чтобы ощутить, как сердце сжалось, а желудок подскочил к горлу — она летела… падала! — и снова ничего.

Когда сознание вернулось во второй раз, Дуня не заметила — она вдруг почувствовала, что лежит в раскорячку и смотрит куда-то широко раскрытыми глазами. Ничего не видит. Зато всё болит. Ноги явно выше головы. Спина изогнута волной. Плечи перекошены. На грудь что-то давит… Девушка дёрнулась — правая рука на удивление легко поднялась и с попытки третьей нащупала предмет. Туфелька. Мягкая тряпичная тапочка. Так вот, что отвалилось от Дуни, когда она кубарем катилась по винтовой лестнице. Но почему же она давит гранитной плитой?.. Пошевелив пальцами ног, страдалица, во-первых, определила их наличие, а, во-вторых, отыскала напарницу туфельки, что мешала дышать — она была там, где её оставила хозяйка. Сжав находку в кулак, Дуня села. Со стоном рухнула обратно, снова поднялась — и с каким-то маниакальным упорством попыталась натянуть обувь на ногу. Удалось. Не сразу, но удалось. Мешало полное отсутствие света, а налившийся чугунной тяжестью затылок не дозволял трезво мыслить. Дуня осторожно легла. Нужно подумать.

Куда бы ни вывела её дверь в вышине — в будущее (что вряд ли), в прошлое (на что очень похоже) или же в параллельный мир, идентичный этому, но с иной историей, — вернула она девушку явно обратно, в башню к мертвецу. Точно так же, как толчок заключённого сто сорок четыре. Хотя… Кто сказал, что из-за саламандры не могла обвалиться внутренняя лестница, как это случилось с внешней? И надо бежать в замок, чтобы передать последние слова господина… Дуня нахмурилась. Что это она? Какой он ей господин? Чем она ему обязана? Ничем! Да и от плюющейся огнём ящерицы ей уже не спастись — не подходит уж девушка под описание, выданное рыцарем. А всё из-за какого-то семнадцатилетнего юнца!.. С другой стороны, делать что-то надо. Например, позвать замешкавшегося мага.

Дуня вновь села. На этот раз она благоразумно не стала спешить.

— Лучель? — голос был сухим, хриплым — пришлось прокашляться. — Мастер Лучель? Вы здесь?

— Здесь-здесь, — мигом откликнулись откуда-то сверху. — Сейчас буду. Что же ты, девочка, так бегаешь? Под ноги не смотришь? Я уж решил, что убилась. Ну, гадость сказала, ну, со всеми бывает — зачем же из-за того смерти искать? Подожди…

Но девушка ждать не пожелала: хотя от говорившего и веяло искренней заботой, ухо уловило деревянный скрип. Из-под потолка потянуло зеленовато-жёлтым светом и гнилью. К пролому шёл скелет. Видимо, то, что осталось от волшебника. И встречаться с этим Дуне не хотелось.

Она огляделась — теперь это имело смысл, так как благодаря страшилищу она прозрела. Ей повезло. А будь девушка осторожней у верхней двери, повезло бы больше: рухнуло всего-то с десяток ступеней. И, возможно, не саламандра тому виной — поверх каменного крошева и обломков валялись разбитые ящики и тряпичные тюки. Они, пропахшие чердачной плесенью и пылью, за годы не успели истлеть, чем и спасли Дуню — смягчили последний удар. Однако мешков и прочего мусора, прежде бывшего чем-то полезным, оказалось много, словно бы кто-то выставил на лестницу весь свой скарб, а та возьми — и просядь под тяжестью. Почему выдержал следующий виток, кто знает, но получалось, что маг не торопился помочь осаждённым, а собирал пожитки, намереваясь сбежать… По крайней мере, именно такое красочное объяснение пришло Дуне в голову. Что это — правда или художественная выдумка — у самого Лучеля выяснять девушка не решилась. Побарахтавшись секунду-другую в куче старья, путешественница между мирами и временем выбралась на чистые ступеньки и как можно быстрее двинулась вниз.

— Вот чумная девица! Ты где?

Дуня не ответила. Перед глазами плыло, поэтому она сосредоточила всё внимание на дороге, да и полумрак не дозволял отвлекаться на что-либо, даже страх. Придерживаясь за стену и пытаясь не останавливаться, девушка спустилась к началу лестницы, где обнаружила большую часть чужого разломанного имущества, а также останки перил и ещё чего-то, что ссыпалось сверху через центральный колодезь башни. Образовавшаяся куча надёжно перекрывала путь как во внутренние помещения, так и к выходу — дверь скорее угадывалась, нежели проглядывалась. И всё-таки Дуня не отдалась отчаянью, а поползла по шаткому «склону» баррикады.

Говорят, удача выбирает упорных. Утверждают, что успех приходит к настойчивым… Дуне повезло: мусор и ход наружу разделяла чистая полоса, на которой не только могла уместиться девушка, но которой было достаточно, чтобы открыть дверь и выпустить следопытку из ловушки. Осталась мелочь: снять засов и оттянуть створку на себя.

— Нет, всё-таки блаженная — то зовёт, то в прятки играет… — как можно скрип сделать ворчливым, трудно понять, но бодрому скелету это удалось. Однако Дуня на лишнее удивление не тратилась: с трудом выбив запирающую доску из проржавевших и, казалось, усохших крюков, беглянка дёрнула на себя ручку. Неудачно. Нет, дверь ощутимо тряхнуло, но с места она не двинулась — свободного пространства не хватало вовсе не для того, чтобы выбраться из башни, а для того, чтобы раскрыть дверь. Оставалось лишь бессильно расшатывать створку. И, как ни странно, довольно-таки бессмысленное действо дало положительный результат — дверь поддалась. Не раздумывая, девушка протиснулась в образовавшуюся щель.

Дуло. Холодный ночной ветер растрепал юбки и шаль, которую Дуня носила вместо кофты, забрался под верхнюю и нижнюю рубахи, ледяным шарфом обвился вокруг шеи. Наверху — и в настоящем, и в прошлом — девушка не успела замёрзнуть. Может, тому виной оказалось возбуждение, не испытываемое сейчас, или недоумение и любопытство, вытеснившие, заставившие не замечать потребностей тела. Или же дело в непогоде: на уступе было тихо, а у земли кружила и завывала метель, колкий снег, словно гравировщик, отстукивал пунктиром послание на лице. Девушка, взмокшая при беге, продрогла сразу.

Что делать? Логичнее и проще всего броситься к замку — там есть, где спрятаться. И там есть мудрые, знающие люди: лекарь, безымянный гость сэра Л'рута, сам господин. Уж кто-то из них наверняка разберётся с чудищем… А если нет? Если им ничего не известно о восставших мертвецах? Что если скелет был заперт в башне, а Дуня отворила темницу и выпустила страх наружу?.. Девушка кинулась обратно закрыть дверь, но опоздала: мастер Лучель, или то, что от него осталось, подошёл с той стороны в то же мгновение, что и Дуня с этой — из отверстия хлынула мерцающая внутренним светом белёсая дымка. Горе-исследовательница не успела отдёрнуть руку — и тонкий, склизкий на вид усик коснулся незащищённой кожи.

Пальцы ожгло. Предплечье онемело.

Она обнаружила себя в шагах двадцати от башни. Снова лёжа на спине, в позе выкинутой на берег медузы. Промокшая насквозь… то есть — от позвоночника до груди.

Провалялась Дуня без сознания недолго — по крайней мере, когда она перекатилась на живот и на самом деле разглядела обиталище мертвеца (ранее за него она принимала хозяйственные пристройки), туман всё ещё тёк через дверь. Скелета видно не было. Понаблюдав, как мга собирается в огромную каплю, игнорируя ветер и снег, девушка поднялась на четвереньки. Для желеобразного существа испытание оказалось не из лёгких.

— Ну, большую часть пути я до замка преодолела, — попробовала найти хоть что-нибудь положительное Дуня и ухнула обратно в снег. Тем временем белёсый ручеёк из башни иссяк, а капля вытянулась и начала принимать подозрительно знакомые очертания. Человек. Светящийся… Призрак! Так вот почему беглянка не слышала погони — скелет, может, и двигался, но преследовало девушку привидение… отчего, впрочем, нелегче. — Мастер Лучель? Что вам нужно?

Голос пропал. Совсем. Дуня разбирала слова лишь потому, что она их и говорила. Однако ни гундосая метель, ни беззвучие жертвы не помешали мёртвому волшебнику.

— Ты где? — позвал он в ответ. — И где я?

— Здесь, — откликнулся кто-то издалека.

Призрак, до того безошибочно плывший к дрожащей Дуне, приостановился и… Не то чтобы он обернулся, нет, он на миг снова обратился в гладкую каплю, а затем принял форму мужчины. Мужчины, смотрящего в другую сторону. На ещё одного мужчину. С позиции девушки трудно было разобрать, кто заглянул на огонёк: ни личности, ни внешности… жизнь или ещё одна тень. Кто?

— Вирьян?

— Я, Лучель.

— Где мы, друг? Почему я не узнаю местности?.. — призрак потерянно заозирался. Глаза заслезились от напряжения: когда чародей поворачивался к новоприбывшему, метаморфозу стерпеть ещё можно было, но теперь туман расплывался в шар и собирался в лицо с бешеной скоростью. В одно и то же мгновение, в одной и той же точке пространства существовали миллиарды мастеров Лучелей. Они поблёскивали колечками в носу, качали тяжёлыми серьгами, словно падающие ёлки игрушками. Их головы взрывались фонтанами конских хвостов, а одежды трепетали поруганным знаменем побеждённой стороны. Руки составляли шар, словно сама грозная Кали явилась в чужой мир сводить Дуню с ума. Никакой резкости и чёткости — только мельтешение, мельтешение, мельтешение… — Похоже на владения Рутов, но смотрится не так. — Маг взглянул на свою башню. — Разрушена. Стены нет… не там. Мы проиграли?

— Нет. Но цена… — собеседник приблизился. В мертвенном свете Дуня легко его узнала. Гость сэра Л'рута.

— Сколько лет прошло?

— Пара веков и тридцать четыре года, — пожал плечами Вирьян. Его дурацкая бородка демонической ухмылкой рассекала лицо.

— Я всех бросил? — только сейчас невольная свидетельница и в некотором смысле причина встречи давних знакомых поняла, что мастер Лучель не скрипит, а говорит вполне нормальным голосом. Голосом, полным вины и боли.

— Что ты, благодаря тебе мы выжили.

— Но благодаря мне жертв было больше, чем могло, так ведь?

— Наверное, — не стал отрицать гость. — Но и меньше тоже. Ты ошибся. Ты испугался — бывает. Ты отвык от битв. Во всяком случае, ты никого не продавал, а ведь имелись и такие. И ты не сбежал. Ты всё-таки остался.

— Остался? — призрак усмехнулся. Теперь он не менялся, словно бы почувствовав, какое неудобство он причиняет другим. Он застыл неподвижно, и стало видно, что снег старательно избегает столкновения с матовым сгустком, меняя траекторию вопреки желаниям ветра. Да и ветер не очень-то стремился дуть в сторону выходца из мира мёртвых. Казалось, законы природы мучительно раздумывали: выполняться ли им рядом с мастером Лучелем, или же плюнуть на всё и предоставить время другой власти, сверхъестественной. — Кого ты обманываешь, Вирьян? Кого пытаешься убедить — меня? Или себя? Я не ушёл только потому, что не смог найти дверь. Понимаешь, не смог! И все эти годы я только и делал, что искал… пока мой бездушный скелет жевал тыквенную кашу и заливал кости хлебнем. Только искал…

— И нашёл. Разве нет?

— Какая-то девочка… странная… Я, кажется, её поранил. И ещё со своими нравоучениями лез, — призрак расплылся-обернулся к Дуне. Девушка вжалась в снег.

— И кто кого обманывает и утешает? — покачал головой Вирьян. — Не бойся, я позабочусь о ней. Позже. Сейчас дозволь позаботиться о тебе, друг. Ты искупил всё, что следовало искупить. Больше страдать не надо. Ты не только искал дверь, но и защищал господина и его потомков… У Рута хорошие наследники, пусть тоже совершают немало глупостей. Но они хорошие. Ты им послужил. Достаточно. Пора им защищаться самим. А ты иди… тебя ждут дома.

— Ты присмотришь за Рутами? И девочкой?

— Присмотрю. Иди.

Чародеи — мёртвый и живой — обнялись. Дуня каким-то чудом поднялась на ноги и заковыляла к замку. Вроде бы ничего плохого не случилось… Земля тихо, едва заметно дрогнула. Девушка обернулась — вместо обломанной одинокой башни высилась куча камней. У импровизированного кургана, склонив голову, стоял уже не безымянный гость сэра Л'рута. Исследовательница не стала дожидаться, когда он заметит её — она нырнула в дверь на кухню. А потом… Потом — снова ничего.

Проснулась Дуня у себя в каморке. Проснулась вовремя, к завтраку. Но так и не смогла подняться, провалившись в бредовые сны.

…Эскалатор поднялся. Поддерживая юбку, Дуня сошла на «твёрдую землю» и запетляла между столбами перехода. Идти было не очень удобно, так как в метро царила духота, а с потолка текло, словно в майскую грозу на улице — девушка мгновенно промокла. К тому же она так и не отпустила подол, хотя одну из рук занимала недочитанная книга. Нет бы спрятать её в болтающуюся на плече сумку, но для этого почему-то требовалось остановиться, а люди и без того выражали недовольство медлительностью Дуни, то и дело подталкивая сзади или отпихивая в сторону плечом.

Зашумела электричка. Дуня не удивилась, хотя до станции следовало миновать поворот и лестницу. Однако — вот они, вагоны, переполненные и неуловимо похожие на подводные лодки и аквариумы одновременно. Поезд с характерным скрежетом затормозил — и толпа охотничьей стаей бросилась вперёд, увлекая за собой беспомощную студентку. Она знала, отлично знала, что ей не туда, однако сражаться с течением сил не имела. Её внесли в вагон, двери захлопнулись, поддав по спине, и… люди исчезли.

Она стояла в разрушенной башне почившего мага Лучеля. Прошлое? Опять прошлое? Винтовую лестницу заливал мертвенный свет, зеленовато-жёлтый и вместе с тем бледный. Никаких сомнений — обитель призрака. Нужно выбираться! Хорошо хоть теперь ей известно как! Вновь подобрав подол — книга исчезла, платье казалось воздушным, легче тумана, руки потели, то ли из-за мороси, то ли из-за внутреннего жара, — она побежала вниз. На пятом или шестом витке она осознала, что башня странным образом перевернулась — и Дуня летит вовсе не к подножию, а к вершине. Вот и люк над головой. Вздохнув, девушка вскарабкалась на крышу.

Ветер. Пронизывающий ветер. Как холодно! И страшно… А кому не будет страшно, если он окажется на холме среди поля — поля отгремевшей битвы, поля, засеянного искорёженными, изуродованными трупами. За спиной, на покрытом тёмно-коричневыми пятнами древке трепетало знамя. Ветвистая молния. Нестерпимо белая по центру, с затухающими сизыми краями, она рассекала на тысячи кусков грозную тёмную тучу. Здесь был Сладкоежка?.. Нет, вряд ли. Помимо стяга, ничего не напоминало его время и мир — ни копий и мечей, ни верховых животных, ни деревянных повозок. Впрочем, здесь не лежали автоматы, не врылись в землю танки или БТРы, не ухнули с небес самолёты. Сражавшиеся знали оружие пострашнее огнестрельного, такое ужасное, что даже падальщики не слетелись на пир… Не слетелись? Дуня вскинула голову. А что если они не могли? Что если битва ещё не окончена?.. Словно в ответ, в гари небес зажглось солнце.

Оно увеличивалось. Оно не слепило, потому что играло жёлто-красным, таким домашним огнём. Оно неслось прямо на непрошеную гостью, то ли преступницу, то ли ненужную свидетельницу преступления. Преступления — а чем ещё может быть это побоище?

Оно стало больше. Метеор? Снаряд? Нужно в бомбоубежище! Нужно спрятаться… Где-то был люк, она из него вылезла. Дуня посмотрела под ноги. Вот он. Подобные она неоднократно видела вдоль проспекта, по которому — так давно! — ездила в школу. Ей туда. Нырнув в тёмный зев, девушка всё-таки не позабыла закрыть люк и лишь после скатилась по металлической лестнице вниз. В спину дохнуло жаром, башню тряхнуло. Дуня снова очутилась в башне мастера Лучеля. В башне, атакуемой саламандрой.

Девушка кинулась вниз. Она бежала, нисколько не боясь споткнуться о подол платья, запнуться ногой о какое-нибудь украшение, оскользнуться наконец. Она бежала, не замечая, что ступени не вьются спиралью, а прямой дорогой, словно путь из тибетского монастыря, легли к выходу… А кто сказал, что к выходу? И к выходу куда, а не откуда? Но Дуня не обращала на это внимания, как и на двери, что мелькали по сторона. То наглухо заколоченные, то распахнутые настежь. Из таких тянуло весёлым смехом и едким дымом. В них зеленела юная листва и грохотали далёкие взрывы. Они манили тайнами и отпугивали секретами. Может, они вели в иные миры. А вдруг, звали домой. Или же заманивали в бесконечные иллюзии… Выход! Дуня узнала эту тяжёлую резную дверь с широким засовом в усохших крючьях. А рядом танцевал марионеткой скелет. Он звенел монетками на цепочке и пел квакающим голосом.

И так по кругу позабытой шарманкой. Сумасшествие… Чувствуя, если она станет его слушать и дальше, то точно свихнётся, Дуня мотнула головой, хэкнула, выбивая задвижку, и обломала ногти, занозила пальцы, поранилась в кровь. Боли не было. Плюнув на всё, девушка рванула дверь на себя. Та легко отлетела к стене, разбивая скелет на кости… Но снаружи Дуню ждала такая же дверь и такой же безумный мертвец.

За второй дверью была третья. За третьей — четвёртая. За четвёртой — пятая, шестая. Седьмая!..

Дуня вскочила, шумно глотая воздух, затем упала на подушки. Она вырвалась из снов в свою каморку.

— …не вышла, — донёсся встревоженный голос. — Я решила проверить. А она тут мечется по постели и лопочет по-своему. Иноземка.

На лоб легла рука, сухая и прохладная. Возможно, она и вернула Дуню из забытья. Отчего-то девушка ощутила покалывание в чужой ладони. Лёгкая судорога. Бывает, если долго сидишь в неудобной позе.

— Почему? — рука исчезла. Так и виделось, как владелец сжимает и разжимает пальцы, прогоняя кровь по сосудам.

— Вы не смотрите, что она худая. Она кушать любит — Пышку переспорит, так что завтрак ни в какую не пропустит. Работ у неё, конечно, поменьше стало, да и праздник… Ох, испугалась я за неё, сэр Вирьян. Чудная девка. На днях, вот, чуть душу к богам не отправила. По дому, наверное, скучает. В общем, прибежала к ней. А она… Вот же! Ведь здоровая девка. Не чихнула ни разу, когда весь замок от морозницы и зимницы хворал, а тут…

— Случается, — перебил маг. — Болезнь в человеке накапливается, а потом разом даёт о себе знать. Я о другом, Вруля. Почему ты лекаря не позвала? Его ж забота.

— Ох, господин мой. Мастер лекарь Леску не жалует. Иной раз мне кажется, что вовсе боится.

— Ясно, — хмыкнул собеседник. — Ладно, с ним я поговорю. Жалует не жалует, боится не боится, а на то он и мастер лекарь, чтобы лечить!

— Да, сэр Вирьян.

— Иди. Как хворь из тела выгоню, тебя верну — обтереть, переодеть, постель сменить. Это уж без меня…

— Конечно, сэр Вирьян, — дерзко встряла старшая горничная. — С вами и не получится. Леска мужчин не любит.

— Интересно — почему, — судя по голосу, вопрос маг задавал себе, но Вруля приняла его на свой счёт.

— Не знаю. Может, в рабстве что сделали.

— Ничего. Она ж даже не целов… Вот те раз, когда успела? Ладно, Вруля, ты иди. Иди, я тебя позову.

— Хорошо, господин мой.

Дверь с тихим хлопком затворилась, и Дуня вновь открыла глаза. Гость сэра Л'рута некоторое время постоял в безмолвии, потом сел на краешек кровати — из титана, что держит на плечах если не небо, то хотя бы потолок, он превратился в среднестатистического великана.

— Ну, здравствуй, малышка.

Он было собрался откинуть тёплый плед, но Дуня отпрянула, натягивая одеяло едва ли не на нос. Маг раздражённо вздохнул.

— Ты как? Вылечиться хочешь?

— А вы приставать не будете? — слабо откликнулась пациентка.

— Всегда мечтал изнасиловать труп, — доверительным голосом сообщил Вирьян, напоминая заключённого сто сорок четыре, когда тот живописал свои «преступления». — Я в душе некрофил, но все эти века скрывал.

— Века?

— Ладно-ладно, я всего на пяток лет старше твоего сэра Л'рута. Но маги, как и женщины, о своём возрасте лгут… хм, привирают немного. Кто мне поверит — в мою мудрость, силу, — если мне и пятидесяти нет?

— Я не труп, — вернулась к прежней теме разговора Дуня.

— А, ну да, — согласился чародей. — Ты — знойная, горячая красотка.

— Я не знойная и не красота.

— Зато горячая, что вулкан. Малышка, у тебя тридцать девять и два. И если я не ошибся с диагнозом, воспаление лёгких и бронхит разом. Скоро в этой постельке и впрямь будет труп, и я осуществлю давнюю мечту.

— Не смешно, — оценила девушка. — Что мне делать?

— Расслабься и не мешай, — пожал плечами Вирьян. — Могу тебя уверить: сексуальная магия доступна только женщинам. Мы, мужики, всё как-то традиционными, одобренными общественной моралью и церковью методами работаем.

Он спустил с Дуниных плеч одеяло и коснулся рукой груди, вторую просунул под спину. Ничего эротического в его действиях не было, скорее он напоминал аппарат для прогревания лёгких. Будучи ещё школьницей, девушка дважды схватывала пневмонию и знала, с чем сравнивать. Как и при лечении зуба, от пальцев мага потекло тепло, быстро переросшее в жар — вот и отыскалась саламандра, атакующая замок. Тело взмокло — дождь в метро и платье из мороси. Так просто, так легко объяснить бред…

— Всё, — чародей укрыл пациентку обратно и поднялся.

— Постойте.

— Да?

— Если вам не больше сорока, то откуда мастер Лучель знает вас? Судя по разговору, он умер более двух веков назад…

— А я, наивный, полагал, что ты хочешь сказать мне «спасибо», — маг направился к двери. — Есть у меня свои профессиональные секреты.

— Но?

— Тебя следует переодеть. Если я начну ими делиться, то снова заболеешь, — отрезал Вирьян и вышел.

— Спасибо, — поблагодарила пустоту Дуня. Отчего-то девушка не ощущала за собой вины. Что-то вновь насторожило её в беседе. И это «что-то» не позволяло отвлекаться на всякие неуместные переживания.

Дуня, зло пыхтя, брела по мрачному замку. Вообще-то, как она уже успела отметить, владения сэра Л'рута не были пронизаны скорбью и холодом, от них не веяло траурным унынием, как то представлялось по школьным экскурсиям, урокам истории и утверждению реконструкторов от литературы и жизни. Конечно, в разряд весёленьких дворцов сказочных или современных принцесс он тоже не попадал, однако поселиться в нём, немного усовершенствовав кое-что, даже прежняя Дуня не отказалась бы.

В замке имелась отопительная система. Да, неидеальная — кто-то мёрз, кутаясь в пледы и шали, а кто-то истекал потом от жары, — но всё же она существовала. Ведь не будь её, на вторую или третью зиму каменная громада раскатилась бы на отдельные валуны. Вентилировались помещения тоже неплохо, что, впрочем, Дуня пока не оценила по достоинству. Да и от спёртого воздуха она никогда не страдала.

Особенно мрачным замок тоже не выглядел. Цветные витражи веселили душу: когда зимнее солнце стучалось в окна, по коридорам беззаботно скакали красные, золотые, синие и зелёные зайчики. Там, где не хватало ни их, ни света, зажигали факелы и лампадки, последние — нередко зеркальные. Стены скрывались за гобеленами, раскрашенными полотнами, драпировками и картинами, с центральной галереи, из-под золочёных рам, с больших портретов внимательно и строго наблюдали за обитателями замка предки господина и хозяина — род Л'рутов был древним и богатым. Несмотря на утверждение Вирьяна, что потомки тех, кого охранял мастер Лучель, склонны к глупостям, своим наследием они распоряжались с умом (насколько уж смогла разобраться Дуня): если господам не хватало своего, они всегда находили толкового и верного управляющего, который не дозволял роскоши довести себя до нищеты, но и жить по-человечески не мешал. Украшать замок — тоже. Ведь не только жить, но и работать хорошо, когда на сердце тепло, а в глазах радость. Помимо того, украшения — это ещё и статус, метка, что хозяином здесь не бедняк. К такому и люди, и деньги побегут. У господина на первом месте была забота о родных, подданных, ну и о себе, разумеется.

Коридоры, комнаты и лестничные пролёты заставили сухими, а кое-где и живыми цветами, повсеместно стояли — Дуня до сих пор не верила — кадки с экзотическими растениями. Говорили, что в тех покоях, куда простую полотёрку не допускали, дом сторожили статуи. Утверждали, что красивые. Честно признать, девушке очень хотелось на них взглянуть, но пока не отыскались ни время, ни смелость.

Полы, даже в каморках прислуги, старались застелить коврами и циновками, соломенными или сплетёнными из ивовых прутьев. И прочая, прочая, прочая… Нет, этот замок сам по себе не был мрачным, разве что иногда, ближе к вечеру, тёмным. Но вот если к этому приложить плохое настроение…

Настроение Дуни хорошим сейчас не отважилась бы назвать не только властная госпожа Вруля, но и самовлюблённая златовласка. А какое может быть настроение у человека, вытянутого среди ночи на чёрную работу? Отвратительное! Ну, что бы сэру Л'руту не перенести официальный приём на послезавтра? Зима пока не кончилась, народу в гости заявится немного. Или хотя бы сегодня не дебоширить! Однако господа на то и господа, чтобы не спрашивать разрешения у прислуги. В итоге, бесконечно недовольный Рыжик с трудом растолкал Дуню в тот час, когда те, кто ещё не лёг, уже не ложатся.

— …куда? — не открывая глаз, прохрипела страдалица. Спросонья она всегда теряла голос.

— Сэр Вирьян тебя под венец зовёт, — пробурчал поварёнок.

Девушка только спряталась под одеяло — шутка была дежурной и, хотя жутко раздражала, изначально не вызывала у своего объекта никакой внешней реакции, кроме как в самый первый раз: Дуня настолько искренне удивилась, что испортила всем забаву, заставив хулиганов самопроизвольно во всём признаться. Другой вопрос: как они умудрялись выведывать такие вещи. Откуда им знать, что пришлый маг чем-то заинтересовал Леску? Чем — конечно, не поняли, зато растрезвонили по всему замку, что полотёрка-недотрога втюрилась в милорда, когда тот изволил лечить её от лихоманки. А, может… тс-сс, только шёпотом… но достаточно громким, иначе Леска — не дай боги! — не услышит. А, может, не только от зимнего недуга!

Забавно, что обрушение одинокой башни и исчезновение столика для еды, а с ним и желания готовить для таинственного волшебника, никто не связывал ни с Вирьяном, ни тем более с Дуней. Да и о беседе девушки с гостем сэра Л'рута в библиотеке доморощенные шпионы не знали — и всё-таки отыскали множество примет влюблённости странной полотёрки. Примет настолько ярких и правдоподобных, что даже Дуня засомневалась в себе. Конечно, в таких условиях она боялась не то что прямо — косвенно — расспрашивать о чародее, откуда он и где с ним можно пересечься. А пересечься требовалось, так как у девушки имелось несколько вопросов — важных, интересных, пусть и оставляющих ощущение того, что за ними она упускает из виду главное. Но Дуня молчала, иначе могла нарваться на лекцию о поведении. Или — ещё хуже — её отношения с Вирьяном обрастут такими подробностями, каких ни в одном латиноамериканском сериале не сыщешь. Обязательными компонентами станут совращение, безумная страсть и, естественно, разбитое сердце. Мол, сэр Вирьян поигрался с полотёркой и бросил, а та смириться не в силах.

— Ну, Леска! Ну, пожалуйста! Вставай! — затеребил Рыжик. — Мне от Пышки и госпожи Врули влетит! Я ж ещё вчерашние работы не закончил… Я… это… к подружке бегал.

«И при чём тут я?» — подумала девушка, но из постели всё-таки вывалилась. И теперь брела по замку, чтобы драить полы. Кто бы ещё заметил её усилия!

Неожиданно для себя Дуня притормозила, прошла пару-другую шагов и вовсе остановилась. Что-то не так… Воздух! Воздух изменился. Нет, ничего… Но вот ещё. И ещё. Словно носа коснулась маленькая кошачья лапка — шершавые подушечки, игриво выпущенные и вновь спрятанные коготки, мягкий мех. Лапка погладила кожу, осторожно пошевелила волоски в ноздрях, запуская туда почихунчик… Дуня поморщилась, закрывая лицо рукавом. Этот, ни с чем несравнимый «аромат» она распознала сразу. Девушка не первый и не второй день, как умела, пыталась избежать встречи с его обладателем, так как после вонь преследовала её целые сутки, пока здоровый сон не вымывал из головы надуманную дурь.

Когда им надоест?! Или… Или они действительно полагают, что стараются ради её блага? Самозванные свахи с кухни пытались и порой чересчур агрессивно устроить семейное счастье любому и каждому, не зависимо от возраста и пола. В жернова их доброты мигом угодили бывшие рабыни, разве что с пассией сэра Л'рута подпольные купидоны не связывались, а кто-то и сам мог позаботиться о себе, как остроухая циркачка Чернушка. Но безропотная Дуня — молодая и неприкаянная — казалось, упустила судьбу из своих рук. Кого только ей только не втюхивали! И конюхов, и женатого кузнеца (тоже иноземца, которому боги дозволяли иметь не одну супругу), даже Рыжика и старого ключника-ловеласа. Но Леска-полотёрка была неприступна — и тогда втюхивать начали уже Дуню. Вариантов осталось немного, и одним из них оказался ещё молодой помощник чистильщика уборных.

Хороший он или плохой, красивый или уродливый, интересный или серый — девушка не знала. И по существу, никто не знал, а кухонные балаболки всё-таки не могли чересчур уж расхваливать неизвестный товар. Потому они напирали на другое: надёжность и достаток. Должность чистильщика передавалась по наследству, была всегда и при любых хозяевах востребована — от них не избавлялись и при захвате замков, если, конечно, новые господа не оказывались варварами. Один изъян. Ма-ааленький — подмигивала Пышка. Запах. Дуню он убивал — однажды она хлопнулась в обморок, так как перестала дышать, чтобы не вдыхать.

Но и это доброжелательниц не вразумило.

«Интересно, — подумалось девушке, — они разбудили меня ради новой встречи?» Как бы то ни было, раздражённая из-за недосыпа и оттого давшая волю чувствам, Дуня развернулась и направилась к себе в каморку с явным намерением не вылезать из постели, пока высокородные гости не разбредутся по домам. Надоело!!! Случись всё это днём, девушка обождала бы, когда чистильщику наскучит сидеть в засаде, или нашла бы обходной путь, но сейчас Дуня не контролировала себя. Сейчас она на самом деле спала, бодрствовала лишь малая и не сказать что приятная её часть. Злая и нетерпимая, в некотором роде пьяная и потому смелая.

— О боги! Всё так плохо?

Дуня встала как вкопанная по центру очередного коридора. Нет, не оттого, что услышала голоса или протрезвела. И осторожность здесь была ни при чём. Нет! Она поняла, что заблудилась. Она! Облазившая этот опостылевший замок сверху донизу, заблудилась!

— Хуже некуда.

— Ещё этот Молния. Выяснили, что он на самом деле хочет? Чего добивается?

— Кажется, нет. Я точно не знаю — работаю по другому направлению… Рут, ты отошёл от темы.

Дуня — хоть убей! — не помнила, где коридоры пересекались буквой «Т». В замке таких мест имелось несколько, но обстановка этого под них не подходила — другие ширина и длина, иные украшения, не то восприятие. Может, виновато освещение? На нём по ночам, особенно на дорогих свечах в лампадках, экономили, иногда чересчур — старшая горничная прилюдно ругалась с осветителем, обвиняя того в торговле хозяйским имуществом. Права ли Вруля, Дуня судить не решилась, но двинулась к ближайшему фонарику — зажечь и разогнать полумрак. Вдруг отыщется приметная вещица, по которой девушка признает, куда всё-таки попала.

До стены она не добралась, так как увидела их. Сэр Л'рут и Вирьян, в полном соответствии с голосами, шли по правому ходу. Сомневаться не стоило: если кто-то из них и принял горячительного, то не настолько много, чтобы устроить кавардак, требующий срочной уборки. Вообще, они смотрелись как-то… чинно. Оба — и хозяин, и гость — степенно вышагивали по коридору. Они за беседой прогуливались по дому, а не пьянствовали. Значит — кухонные свахи всё же пытались свести Дуню с чистильщиком, но в это мгновение девушке было не до обид.

— Я в опале у Императора, — казалось, и сейчас сэр Л'рут увильнул от разговора, хотя слушательница и не знала о чём он.

— Ничего себе в опале! — фыркнул маг. — Дружище, ты нужен здесь. И отлично это понимаешь. Но хватит, — он развёл руками, — я не о том. К тебе едет невеста. Убери любовницу из дому, не оскорбляй будущую жену. Она милая умная девочка, покладистая…

— Уж не покладистей моей красотки, — оборвал хозяин. — Если она хоть чуточку в мать и малость в отца, то жизнь мне предстоит увлекательнейшая! Я, конечно, заслужил, но, дозволь, оттянуть неизбежное.

— Попробуй подарить ей детишек.

— Уважать отца они не будут, — откликнулся сэр Л'рут. Впрочем, расстроенным он ни в коей мере не выглядел — похоже, вопреки утверждениям, жениться он хотел и вовсе не на стервозной рабыне. Интересно, а не маг ли такой перемене виной? — Кстати, Вирьян, моя золотоволосая жаловалась, что ты к ней… хм, приставал.

— И ты поверил? — нахмурился чародей.

— Всем известно, что волшебники по этому делу ни мастера, ни любители.

— А если я скажу, что это чушь собачья?

— А если я отвечу, что ты отправил лучезарную мою с её предложениями куда подальше, а она решила отомстить?

— Рут, тогда почему? — Вирьян аж приостановился. — Почему она ещё здесь?

— А вот этого я не знаю, — хозяин удручённо пожал плечами. — Я даже понятия не имею, как она здесь оказалась. Что-то тянет, что-то держит…

Напротив господ, в каких-то десяти шагах от Дуни замерли двое в чёрном. Стояли они, как и девушка, по левую сторону ножки буквы «Т», но через коридор — их позиция позволяла контролировать весь обрубленный перекрёсток, однако служанку с ведром тёмные личности не замечали. Не видел её и сэр Л'рут с Вирьяном. Ни то, ни другое, откровенно говоря, Дуню уже не удивляло — ещё в родном мире девушка усвоила, что люди не обращают внимания на тех, кто занят своим делом. И слепота тем сильнее, чем больше разница в социальном статусе и чем неприятнее чужая профессия. Муравья разглядеть труднее, чем слона, пусть технически и проще. В этом мире Дуня была муравьём. Муравьём не выспавшимся и злым, потому — любопытным.

— Как думаешь — приворот?

— Внешне похоже, — чародей покачал головой. — Но только внешне. И красотка твоя ни сном ни духом. Сдаётся мне, из неё сотворили ловушку, но не для тебя или продавцов. Работал мастер. Боюсь, я бы тоже попался, не отвлеки меня кое-что.

— Башня? — догадался хозяин. — Ты расскажешь, что случилось?

— Случилось то, что надо, — досадливо поморщился Вирьян. — Расскажу после рождения первенца. Твоего. Отвлекло же меня иное. Ты не представляешь, что притащил из дальних краёв. Интересные у тебя девицы…

— Ты циркачку видел? Чистокровная смолянка!

— Ты не исправим, Рут, — вздохнул маг. — Чистокровная смолянка — и что? Неужели ничего другого не заметил?

Дуня напряглась — то, что собеседники не видели полотёрку, пусть и гуляющую по замку в неурочный час, было нормально, но то, что два воина не чувствовали засады (а чем же это ещё могло быть?), представлялось по меньшей мере странным. Незнакомцы в чёрном застыли в традиционной позе «как выскочу из-за поворота да как напугаю», но девушка сомневалась, что они собираются кричать «бу!» как в американских фильмах. Да и выскакивать им было неоткуда. Они не прятались, хотя и прижимались к стене. В руке одного маслянисто поблёскивал продолговатый предмет — кажется, длинный нож тёмного металла. Второй тоже что-то держал, несомненно — убийственное.

— Ты о ком? — спросил сэр Л'рут. — Только не говори, что об этой… косоглазенькой. Как её? Люка… нет, Леска. Вот, точно — Лес.

Оружием второго было нечто, вроде тонкого копьеца, если не сказать арматурного штыря. Хотя парочку от Дуни отделяла всего половина драпировки и коридор, девушка едва различала контуры клинка и заострённого стержня — их материал оказался чуть светлее одежд местных «ниндзя». Зато теперь девушка поняла, где находится. Она выбрала правильную дорогу, но на обратном пути… хотя, может, и раньше, помнится, когда она чересчур размахивала ведром, ей послышалось тихое «ой»… В коридоре, изогнутом буквой «Г», появилось зеркало. Подозрительное какое-то: оно отражало обстановку, но игнорировало людей.

Ну и пусть. Нутром чуя опасность, Дуня приготовилась развернуться и дать дёру — как и раньше, на рожон она не лезла и неприятностей старалась избежать. Да и что она могла, если даже волшебник Вирьян ничего не делал? Но… Сразу уйти не получилось — хотелось разузнать о «косоглазенькой» побольше.

— Именно.

— Что ты в ней нашёл?

Вот-вот. Неужели она всё-таки какая-нибудь Избранная? Высшие силы наделили её даром и великой миссией, но посылочка задержалась на почте?.. Дуня прислушалась к себе: а так ли она этого хочет? Она успела убедиться, что приключения — это то, за чем лучше наблюдать издали и желательно вообще по телевизору.

— Долго объяснять.

— Простым смертным? — они в очередной раз остановились.

— Ты прав, — усовестился чародей. — К тому же, ты один из тех, кто поймёт.

— Но не одобрит?

— Верно.

Теперь она не уйдёт. Если ей вдруг и полагается колечко Всевластья, то неплохо бы разузнать всё и об Ородруине. Хотя что-то подсказывало загостившейся страннице между мирами: ни то, ни другое ей всучить не хотят, но о предстоящих гадостях выведать всё не помешает… просто-напросто для того, чтобы иметь козыри на руках. Дуня поняла, о чём ей нужно побеседовать с Вирьяном. О возвращении домой!

Озарение снизошло, как и любое решение, которое упорно ищешь несколько дней, словно бы само собой. Ей требовались ответы, но главный вопрос всё время ускользал. В библиотеке замка девушка разговаривала с собой, нечаянно вслух, и чародей легко вписался в монолог, а затем не дал подумать, вытеснив из головы разумное дурацкой выходкой с поцелуем. Когда Дуню лихорадило, она тоже не могла оценить сказанного, так как то было привычным. Но столь чужеродным для этого мира! «Тридцать девять и два».

Вирьян свободно говорил на родном языке Дуни. И, значит, ему придётся выслушать девушку. Но сначала она послушает его.

— Эта девочка…

Фигура с ножом шевельнулась.

Смерть… Нет! Сейчас эти «ниндзя» убьют того единственного, кто может помочь… И Дуня, оглушительно завизжав, что есть дури — силы-то не было — швырнула ведро. Ей повезло — небольшое расстояние и наоборот немаленькая бадья сделали своё дело. Дуня попала — один из незваных гостей рухнул. Его напарник, однако, не растерялся и метнул штырь. Впустую. Вирьян, оттолкнув друга, упал — до пола не долетел, продолжив движение вперёд точно Супермен на бреющем, вцепился в ноги нападавшего.

— Обезвредил! — рявкнул маг, хотя до победы ему было далеко.

В ответ сэр Л'рут вскочил и бросил кинжал — из лишнего коридора выпало тело в чёрном. Пятого и четвёртого убийцу хозяин дома встретил обнажённым мечом. В тот же миг «зеркало» потекло на ковровую дорожку обычной водой и испарилось, оставив по себе мокрое пятно и трупы.

— Своего усыпил, — Вирьян поднялся. — Чародей. Трудно будет. Но смысл есть, остальные — мелкие сошки.

— Рад слышать, — огрызнулся рыцарь. — Ты чего, а?!

— Взрыв-волну обезвредил. С воротами повозиться пришлось — занят был… немного.

Дуня, которая во время драки вместо того, чтобы бежать или хотя бы прятаться, стояла столбом, осторожно попятилась. Может, не заметят… Но не тут-то было: Вирьян одним скачком оказался рядом с девушкой и ухватил её за руку.

— Куда же ты, спасительница? — изумился он. — Разговорчик есть.

— Ась? — откликнулась та.

Сэр Л'рут окинул обоих недоумённым взглядом. Хозяин не понимал гостя и служанку.

— Вирьян?

— О, прости, — чародей вернулся к местному языку. На мгновение девушке почудилось, что маг запнулся, словно размышляя, а не заставить ли Дуню отвлечься, подсунуть её разуму нечто любопытное, изматывающее или пугающее, нечто, за чем она опять позабудет свои открытия и вопросы, упустит из виду главное. Дуня сердито сдвинула брови и сжала зубы, показывая, что на этот раз она не дастся, не позволит себя заморочить. — Рут, и ты ещё спрашивал: что я в ней нашёл? Тебе когда-нибудь девушка жизнь спасала?

— До сей ночи? — хмыкнул рыцарь, от чего его шрам на мгновение свернулся запятой. — Нет. По крайней мере, таким образом… Она из твоих земель?

Странно, Дуне бы в голову не пришло поинтересоваться этим. Она бы начала со слова «откуда» и, пожалуй, ошиблась бы.

— Я некоторое время гостил в её стране, — Вирьян цокнул. Возможно, девушка всего лишь сочиняла, пытаясь узреть то, чего нет, однако её не покидала уверенность, что маг не ожидал такого подвоха от друга: сэр Л'рут, нисколько не скрываясь от волшебника, будто бы подсказывал Дуне, как поступить, как запомнить то, что она решительно не желает забыть — как заставить мага не отвертеться от собственного предложения. Как серьёзно поговорить с ним. — Рут, не процитируешь ли закон?

— Какой? — нахмурился хозяин. Похоже, гость нанёс ответный удар.

— Жизнь за жизнь, — улыбнулся чародей. В полутьме выглядел он жутковато: тонкая бородка и разъехавшиеся до ямочек в щеках губы сложились в клоунский оскал — ни дать ни взять демон, явившийся помучить смертных и оттого счастливый донельзя. — Если рыцарь спасает жизнь рыцарю, то…

— То рыцарь обязан тем или иным образом отдать долг, даже если ему придётся до самой своей кончины следовать за спасителем. Если рыцаря спасает младший, то рыцарь обязан признать спасителя равным. Если рыцаря спасает крестьянин, то рыцарь обязан взять спасителя под свою защиту как господин.

— А если рыцаря спасает женщина… — встрял Вирьян.

— …то рыцарь обязан отдать женщине жизнь.

— То есть — жениться, — не позволил поставить точку чародей. — Рут, дружище, познакомься со своей невестой.

— Невестой? — выдохнул хозяин дома. Несчастная полотёрка поддержала господина сдавленным писком. — А как же госпожа Л'лалио? Её родители? Его Императорское Величество?

— И прекрасная госпожа, и все её родственники, включая Его Величество, чтят закон Жизни. Они поймут, — медленно, словно сердитому ребёнку, принялся объяснять маг. — Тем более помолвка ещё не состоялась, а значит, ты ещё никому ничего не обещал.

— Это всего лишь отговорка, — напомнил сэр Л'рут. А ведь мгновение назад он пусть и не рьяно, но всё же старательно пытался отложить встречу с наречённой, а, следовательно, день свадьбы. День расставания со свободой, свободой любить того, кого вздумается. — И тебе не хуже моего известно, что жениться на простолюдинке я не имею права.

И тут Дуня увидела, как улыбается змей-искуситель. Если демоническая ухмылка немного пугала, то эта улыбка пробирала до костей. В ней было всё: и насмешка, и понимание, даже сочувствие… в некотором роде. В ней открывались все перспективы, нисколько не утаивалось ни плохое, ни хорошее, предлагались пути, как принять предложение и как избежать его. Эта улыбка ясно давала понять: у тебя тысячи возможностей, ты волен идти вперёд, назад или в сторону… но пойдёшь туда, куда укажу я. И тебе нечего противопоставить мне.

Сэр Л'рут отшатнулся. Вирьян шагнул к нему, заставляя Дуню сделать то же. Сцена до мелочей напоминала библиотеку, разве что на сей раз девушка тюком волочилась за магом, а в роли жертвы оказался грозный воин.

— И кто здесь сыплет отговорками? — чародей вскинул брови — и, казалось, тонкая бородка ободком окружила лицо. Смотрелось почти весело, словно отпечаток ведра, но Дуне было не до смеха. — Есть законы, превращающие другие в забавные предрассудки. Да и кто тебе сказал, что она простолюдинка? Если она моет полы твоего замка, дружище, ещё не значит, что она занимается этим с рождения. Тебе разве не жаловались на Лес?

— Жаловались.

— И то не умеет, и это, простейших вещей не знает, а то и не понимает, так ведь? — уточнил маг. — А ты глянь на её руки. — Вирьян снова дёрнул пленницу за запястье. На саму девушку чародей уже не обращал ни малейшего внимания, полностью сосредоточившись на хозяине дома. — Что видишь?

— Что? Рука как рука. Обычная.

— Да. Пальцы опухли от горячей воды со щёлоком, — кивнул волшебник. — Но всё равно они чересчур тонкие и длинные. Всё ещё изящные. Чувствительные.

— А средний кривой, — похоже, сэр Л'рут не знал, что сказать, и потому ляпнул хоть что-то.

— Именно. Это мозоль. От пера. Эта простолюдинка умеет писать.

— Ха! Вруля делает то же и, как ни стыдно, получше моего.

— Но она знает своё место. А вот бывшая рабыня… — не договорив, Вирьян внимательно посмотрел на друга. И тот опустил глаза, сдаваясь. — Твой ответ, Рут.

Рыцарь помолчал. Затем поднял голову, открыл рот… Дуня в ужасе уставилась на мужчину. Она отлично понимала, что её взгляд оскорбителен для хозяина, ведь сэр Л'рут хороший человек, не насильник и не злодей, да и по местным традициям она сейчас должна трепетать от восторга. Но она цепенела от страха, так как сэр Л'рут не был ей нужен, совсем. И даже не потому, что он её пугал, хотя и это тоже.

Господин сжал губы, нахмурился. Ещё подумал, словно бы в нерешительности, но внутри его глаз зажёгся странный огонёк. Задорный. Без тени обиды.

— Подожди-ка, Вирьян, — хозяин отстранился от гостя. — Мы кое-что забыли.

— Да?

— Лес, — сэр Л'рут был уверен. — Скажи: кого ты спасала? Меня? Или…

Чародей недоумённо обернулся к Дуне. За его спиной рыцарь подмигнул девушке.

— Извините… господин, — она покраснела. Добавлять ещё что-то не имело смысла.

— Так, что ты говорил о законе Жизни, сэр Вирьян? — хмыкнул хозяин дома.

— Э-ээ, — только и сумел выдавить маг.

— У тебя ведь нет обязательств, кроме как перед этой женщиной, — наступал сэр Л'рут. — И тебе нет нужды всем и каждому доказывать, что твоя невеста заморская принцесса — для тебя, чародея, идущего сквозь время, наши устои — пустой… забавный предрассудок. Да и подходишь ты бедняжке, потерявшей дом, куда лучше моего — ты можешь поговорить с ней по душам, на родном языке или вернуться с ней в её земли. — Казавшийся недалёким, воин, однако, был совсем не таким: повязывая на друге свадебные ленты, на деле он расписывал невесте достоинства жениха. Более того, в отличие от того же Вирьяна, не удосужившегося поинтересоваться мнением Дуни, сэр Л'рут только для неё и старался. — Конечно, ты староват для юной девы, но это — столь нужный ей опыт. — Хозяин, оставив гостя, направился к служанке и заговорил напрямую. — Он талантлив. Женщины твердят, что красив. Умён. Терпелив. Он — рыцарь и маг. Он богат. У него не один замок и ему почти всегда рады в чужих. Он в милости многих правителей. С ним хорошо будет жить. От него будут хорошие дети. Он надёжный защитник. — Сэр Л'рут обошёл Дуню, положил руки ей на плечи и, наклонившись, громко шепнул на ухо: — Ну как?

— Мне его борода не нравится, — брякнула девушка. Её щёки горели. Она не знала, куда себя деть, как исчезнуть. Она тяжело дышала и отлично понимала, что с ней творится. Но хуже того, понимали и двое взрослых мужчин — и от осознания этого Дуня смущалась ещё сильнее.

— Недолго сбрить, — уверил рыцарь, выпрямился. — Берёшь?

Странница между мирами вскинулась. Обернулась и посмотрела наверх, на господина и хозяина.

— А он-то берёт? — тихо, но отчётливо спросила она.

— Ты милостива, — улыбнулся сэр Л'рут. — Думаю, ты станешь хорошей женой. — Он снова посмотрел на друга. — Вирьян, тебе оставили право на последнее слово. Не упускай удачу: где ты ещё найдёшь такую супругу?

Вместо ответа волшебник подхватил освобождённую миг назад ладонь и припал губами к пальцам Дуни.

— А теперь иди, маленькая госпожа, — хозяин легко оттолкнул бывшую служанку в сторону. — Отдохни. А я прослежу, чтобы он не сбежал.

Девушка, пискнув что-то невразумительное, унеслась прочь. Она не споткнулась о трупы, не зацепилась за подол длинного платья и ни во что не врезалась — лишь один раз пребольно ударилась о порожек своей каморки. Упав на кровать, Дуня мигом уснула… но даже в калейдоскопе ярких, безумных красок бредовых видений девушку не покидало ощущение недосказанности. Что-то она не сделала, что-то вновь упустила из виду, словно позабытое, но бесконечно важное обещание.

— Не вертись, — Вруля заколола серебристой булавкой складку на длинной юбке, отошла, оценивая работу со стороны. — Думаю, так будет лучше. Ещё ленточку… да, точно, ленточку. Спустим с пояса. Красиво. Как считаешь? — старшая горничная обернулась к помощнице, той самой Сосенке, из-за которой полотёрка Лес познакомилась с магом Вирьяном.

— Красиво, — согласилась девушка. — Но муж замучается распутывать…

— Только если этого захочет жена, — Вруля фыркнула, Дуня вздрогнула и вновь покраснела. — Говорю: не вертись! Раз уж решила заделаться госпожой, учись вести себя.

— Да я… я… я, в общем-то, и не решала ничего, — сумела выдавить несчастная.

— Неужели? Тебя неволят? Тогда иди и скажи жениху, что, мол, так и так, но за тебя не пойду.

— Неудобно выйдет. Я вроде как согласилась.

— После помолвки будет много хуже, а уж если до венчания дотянешь… — Вруля резко развернула к себе подопечную. — Леска, скажи мне: ты хочешь замуж за сэра Вирьяна? Честно скажи.

— Не знаю, — пролепетала Дуня.

— Хочет, — отрезала Сосенка. — Госпожа Вруля, госпожа Лес просто боится, как и всякая девица.

Старшая горничная покачала головой.

— Пожалуй, ты права, — Вруля всё же колебалась, но свои мысли оставила при себе, вновь занявшись свадебным платьем для бывшей подчинённой. Торжественный день ещё не выбрали, но готовиться к нему начали заранее — всё, что касалось невесты, старшая горничная милостиво взяла на себя, в том числе и пошив наряда. Сегодня была предпоследняя примерка.

— А если госпожа Лес поправится?

— Пышка станцует от счастья — и с замком случится то же, что и с башней, — откликнулась грозная начальница. Дуня хихикнула, представляя невиданное доселе зрелище. — Да стой спокойно, Леска! — Превращённая в живой манекен девушка с визгом подпрыгнула — кто-то из горничных в очередной раз ткнул в неё иголкой. — И не пищи! Тоже мне жена рыцаря!

Вруля осталась Врулей — и Дуня радовалась. Оказалось, что Золушкой, которую наконец-то отыскал Принц, быть ох как нелегко: резко изменившийся социальный статус Лески-неумехи столь же резко и необратимо изменил отношение к ней. Если с господами она, как и прежде, не пересекалась, даже с Вирьяном, то со слугами Дуня встречалась постоянно. Девушка, несколько месяцев драившая здесь полы, и подумать не могла, сколько на самом деле проживает людей под кровом сэра Л'рута. Много. Очень много! Наверное, они виделись и, может, разговаривали с Дуней и раньше, но теперь они замечали её, обращали на неё внимание — уступали дорогу, кланялись, пытались оказать помощь… Нет, они не лебезили перед ней, не унижались — только лишь вели себя иначе. И это поведение было куда как непривычнее для странницы между мирами, чем прежнее — дома-то Дуня, будучи обычной студенткой, никак не относилась к высшей касте.

От всего этого хотелось спрятаться. Единственные, кто не позволил забыться девушке, выше чьего разумения было назвать какую-то иноземную полотёрку госпожой, оказались старшая горничная Вруля и толстушка-повариха Пышка. Но обе имели слишком много дел, чтобы искать убежище за их спинами.

— Госпожа Вруля, а давайте положим вот это, — Сосенка запихала в лиф что-то мягкое и объёмное, примерилась поднять юбку и сделать то же с панталонами.

— Не надо, — остановила горничную начальница. — Слов нет, выглядит лучше, но кого мы хотим обмануть? Мужа? Глупее не придумаешь.

Сосенка вздохнула, но послушно вернула Дуне родные формы.

— Красиво было, — поддержала девушку невеста.

— Красиво, — кинула Вруля. — Ну всё, стягивай с себя платье, перед свадьбой примерим ещё раз. Больше тут ничего не исправишь, только попортишь. Помочь?

— Спасибо, — проворно отскочила от чужих рук Дуня. — Я сама.

— Сама — так сама, — хмыкнула старшая горничная. — Только спать в нём не улягся.

Женщины вышли — и на девушку вновь обрушилось одиночество. Теперь оно имело иной оттенок.

Вруля, несмотря на возраст, и впрямь занимала свой пост по праву. Более того, ей следовало подниматься выше. Как там сказал Вирьян? Вруля знает своё место? По мнению Дуни, всё как раз таки наоборот: бывшая начальница ещё не отыскала его, она только-только подбиралась к нему. Старшая горничная была строгой, но заботливой. У неё все делали своё дело, даже безрукая Леска, но не ценой большой крови и чрезмерных усилий. Такая женщина и порядок наведёт, и оборону замка организовать сумеет. Вруля чувствовала людей. Тогда, в коридоре она не дала Дуне совершить самую большую глупость в жизни — расстаться с оной из-за каких-то пустяков. А сейчас горничная не понимала, чего хочет Дуня, так как девушка сама не знала этого.

Выйти замуж за Вирьяна? А так ли ей это надо? Насколько нужен ей маг?

Очень. Необходим! Но для чего? Для того, чтобы поговорить на родном языке. Для того, чтобы выяснить, откуда он известен волшебнику на самом деле. И, если правда сказанное сэру Л'руту, то вызнать у чародея, как вернуться домой, или даже заставить его показать дорогу в родительский мир.

Требуется ли Дуне ещё что-то? Наверное. Ведь чем-то она приглянулась Вирьяну. Чем-то таким, что мог понять рыцарь, выведший её из рабства, но не одобрить — девушка хорошо помнила беседу воинов. Вытрясти бы из мага продолжение… но тот, как на зло, исчез из поля зрения. Иногда Дуне казалось, что волшебник намеренно избегает встречи с наречённой. Словно та распознает, разузнает что-то и помашет на прощание ручкой.

Так, есть ли у девушки причины для брака? Уж всяко не любовь — ничего подобного Дуня к Вирьяну не чувствовала. Но с другой стороны, она отдавала себе отчёт, что это не самое важное в супружестве, особенно в этом мире, да и в родном, если на то пошло, тоже. Сексуальное влечение? О-оо, сколько бы ни отрицала Дуня, оно присутствовало и раньше оно стало бы причиной для свадьбы. Но сейчас девушка понимала, что это обычный животный инстинкт. Да и выражен он был не так уж и сильно. Рядом с Вирьяном она ощущала какое-то беспокойство, волнение, которое, однако, легко могла утишить… всего лишь подумав о Сладкоежке, вспомнив его улыбку и солнце, тотчас выглядывающее из-за облаков.

Губы сами собой разъехались, в глазах зажёгся весёлый огонёк. Дуня постояла немного, рассматривая узор на половицах, и медленно подняла голову. Из узкого мутноватого зеркала, будто в щель из-за двери, выглядывала тоненькая девушка в белом платье. Она мечтательно улыбалась. На щеках её, вопреки зимнему времени, горел нежный румянец.

Дуня подошла к отражению, коснулась гладкой поверхности. Тоненькая девушка с той стороны повторила все движения и вопросительно приподняла брови. Дуня отвернулась.

Её, не спросясь, переселили в комнату побольше, перенесли нехитрый, пусть как ни странно разросшийся, скарб, одарили кое-какими полезными вещицами. Видимо, всё это шло в нагрузку к «госпоже», как и отдельный закуток для умывания с прочим приведением в порядок, и громоздкая кровать с балдахином и полупрозрачной занавесочкой — ни дать ни взять марля от комаров. И ниша для платьев и белья, донельзя похожая на стенной шкаф, и другие не сказать что неприятные мелочи. И зеркало. Плохонькое по меркам родного мира, но роскошное по здешним. Зеркало, в котором отражалась почти незнакомая девушка.

Теперь азиатская кровь играла в Дуне, подчёркивала особенность, необычность случайной путешественницы. Словно бы над карандашным рисунком девушки поработало перо с тушью — всё осталось неизменным, только контуры стали ярче. А в смоли волос всё так же пылали нестерпимым огнём отдельные прядки. Странно, раньше для этого приходилось часами мучаться в парикмахерской, сейчас же за мастеров работала природа… О-оо, теперь Дуня могла отбросить ложную скромность и признаться, признаться себе, а не кому-то другому, что она хорошо понимает, чем способна привлечь местных мужчин — она и впрямь, как циркачка Чернушка, была экзотикой.

Но только не для сэра Л'рута — ему девушка не дозволила себя разглядеть. И не для Вирьяна — тот видел своё. Интересно, что всё-таки магу нужно?

Отражение, подчиняясь оригиналу, мотнуло головой. Неверный вопрос. Прежде всего, что нужно ей? Ей — Леске-полотёрке. Ей — Янепонимаю, рабыне. Ей — Дуне, студентке. Ей — Евдокии Семёновне, дочери четы Лебедевых. Ей. Она обожала длинные платья и мечтала о чистой любви. Именно в таком порядке. Даже сейчас она всё ещё была маленькой принцессой с детской, наивной верой, что когда-нибудь она выйдет замуж за прекрасного принца. И начнётся бал, и принесут подарки. И подруги будут скрежетать зубами от зависти, одновременно искренне радуясь за Дуню…

Платье, в которое обрядили девушку, оказалось правильным: красивым, удобным и вместе с тем затейливым. Белым. С огненными мазками ленточек и миниатюрных ягод, с чёрными россыпями цветов. Без дурацких рюш, но с блестящими в меру украшениями. Неизвестного материала — словно бы и из шёлка, и изо льна. В этом платье было приятно предстать перед мамой и женихом. В этом платье и только в нём стоило идти под венец, тем более что у алтаря невесту ждал задуманный принц… не совсем, правда, прекрасный и без коня с короной…

А ведь Дуня полагала, что ей будет не до подобных глупостей перед свадьбой, но отчего-то лишь они и приходили на ум. Потому что… потому что она не желала давать обет верности Вирьяну. Она — смешно сказать — хотела в этом чудесном платье встретить друга. Сладкоежку. Который в образе всепобеждающего Молнии, покорившего Империю, принявшего истинную вассальскую клятву сэра Л'рута, свысока глянет на мага Вирьяна… почему-то обязательно свысока, словно бы говоря «Ты — великий чародей, но мне, вот, мальчишке, волшебство без надобности, я и без него сделаю всё, что захочу»… Хотя, казалось бы, зачем так? Дуня не без основания подозревала, что Вирьяну не очень нужна магия, чтобы добиться желаемого. И всё-таки… Молния одобрительно хмыкнет, оценивая госпожу Л'лалио, презрительно, с отвращением скривится на златовласку… Пустое! Ничего этого он не сделает — лишь встанет на колено и подарит букет роз. А потом снова исчезнет по своим пугающим делам. И всё.

Почему?

Неужели она влюбилась в какого-то мальчишку? Да ему — дай боже, если четырнадцать есть. Она что? С ума сошла? Или… Или это какой-то приворот, как с белокурой зазнобой сэра Л'рута? Но не могла же она размечтаться о подростке только потому, что тот её поцеловал. Зато — захотел и поцеловал, в отличие от того же Вирьяна, давшего сбежать… Стоп, а при чём тут Сладкоежка? Дуня удивлённо посмотрела на отражение. За его спиной мелькнула тень.

— Ты? Что ты тут делаешь?

— Двуличная тварь. Мне тебя и убивать-то расхотелось, — сказала что плюнула прекрасная богиня-демоница сэра Л'рута. — И влюблять тоже. Противно.

— Что? — не поняла хозяйка комнаты. — О чём ты?

— Я тебя сначала не разглядела, — златовласка подошла ближе, как всегда блистающая великолепием, но… если Дунин образ незримый художник подчеркнул тушью, то незваную гостью он скрыл за матовой калькой, словно заложил страницы старого фотоальбома. — Потом уверила себя, что это не можешь быть ты. Но ведь я тебя узнала! Узнала!

— Пятиглазый и меня выставлял на помост, — напомнила девушка, но «собеседница» пропустила чужие слова мимо ушей.

— Узнала. Ничего — другие тоже узнают.

Златовласка выскользнула в коридор, Дуня кинулась за ней.

— Постой!

— Радуйся. Наслаждайся, — откликнулась белокурая чертовка и растворилась в полумраке общего холла.

Дуня не успела заметить, куда направилась «собеседница», так как у дальних дверей ей примерещился Вирьян. Девушка бросилась к тени — с господской любовницей и с её странностями она разберётся потом, сейчас бы поговорить с магом. Но тихую пустоту коридора сторожили безмолвные доспехи — если кто здесь и был, то он пропал так же, как и златовласка. Вздохнув, Дуня вернулась к себе.

На кровати, продавив расшитое покрывало и пуховое одеяло под ним, мерцали два инородных предмета. Огранённый под алмаз флакон и небольшой кинжал без ножен.

Убивать? Влюблять?

Девушка взяла сияющий водицей «кристалл», с удивлением и, пожалуй, восторгом посмотрела на танец разноцветных искорок внутри — зеркальные лампадки с хорошими свечами тоже прилагались к новому положению. Встряхнула и зачем-то поднесла к уху. Пузырёк вспыхнул, по комнате — будто бы сквознячок пробежал — поплыл и тотчас исчез смешанный аромат распускающейся сирени и свежескошенной травы. «Напиток N9»? Дуня, недоумённо пожав плечами, уронила флакон на постель — любопытство снова пряталось на задворках сознания, набираясь сил после прогулки в башню мастера Лучеля — и принялась изучать кинжал, но, мигом порезавшись об острый клинок, временно отказалась от глупой затеи. Не хватало ещё испортить красивое платье. Вруля так старалась!

Засунув кровоточащий палец в рот, девушка обернулась к зеркалу. Отражение теперь выглядело изумлённым и хитрющим одновременно, как ребёнок, готовящий пакость. Как Сладкоежка. Интересно, не происками ли златовласки Дуня задумалась о поцелуе мальчишки?.. Тьфу ты! Да не целовал её малолетний опекун! Это сделал нагловатый заключённый сто сорок четыре. Но отчего-то, вспоминая друга, девушка упорно представляла нахального юнца из сверхсовременной камеры. И не сказать чтобы они были похожи… хотя общее между ними имелось. Или это память играет с Дуней злую шутку? Никак не получалось увидеть мысленным взором Сладкоежку — перед глазами стоял случайный встречный, мимолётный знакомец, чьего имени девушка и спрашивать-то не хотела. Но почему? Как же это? Сладкоежка столько для неё сделал, а она, неблагодарная, даже не помнит его лица! Только улыбающееся из-за туч солнце. И запах. А ведь заключённый сто сорок четыре тоже мог им похвастаться. В его камере пахло полынью… Или это всего лишь воображение Дуни?

С девушкой подобное уже случалось. Единожды. И шло оно из далёкого-предалёкого, дошкольного детства. Один образ — приятный, до сих пор лелеемый — безнадёжно слился с другим, диаметрально противоположным. Она, двухлетняя, возилась в песочнице, когда к ней подкатился трёхлетний карапуз. Он наверняка уже ходил в садик, такой мальчик был серьёзный, важный и большой. Он вручил ей ярко-оранжевого жирафа в голубых пятнах (позже Дуня узнала, что это васильки) и объявил своей невестой, что подтвердил гордым чмоканьем в щёку. «Ухажёра», пространно извиняясь перед мамой и одновременно отчитывая деловое дитятко, увёл очень-очень высокий и строгий мужчина, которому помогали и вовсе великаны (много лет спустя, девушка догадалась, что это были телохранители как отца, так и сына).

Лет в шесть состоялась иная столь же мимолётная встреча, но царапины от неё остались и на теле, и в душе. С Дуней, всё из-за того же жирафа, сцепился ровесник. Игрушку, пусть и пошедшую мятыми трещинами, девочка отстояла, но с тех пор всё пыталась объяснить себе (и не могла), как один и тот же человек способен быть настолько разным, хотя умом отлично понимала, что мальчишки не связаны друг с другом — дело-то происходило в разных городах. Таких совпадений не бывает. И в любом случае, драчун, кажется, был помладше, когда «женишок» явно был старше. И никто не забирал беспризорного бандита — тот убежал сам, своей дорогой, так и не отобрав любимого жирафа…

Дуня рванула к стенному шкафу. Многострадальная юбка, так и не избавленная от шпаргалок, лежала на нижней полке, поверх сиротливо просвечивала дырочками в кружеве кофточка. У валенок и местного варианта сабо сиротливо пылились тапочки, всё ещё не стёртые до дыр. Девушка с минуту смотрела на них. Долгую минуту.

Она попала в другой мир. Столкнулась с магией. Была рабыней, едва не проданной в бордель. Стала полотёркой, потому что ничему иному обучить её не сумели. А теперь она вытащила счастливый билет — рыцаря, чародея и богача, интересного и, пожалуй, красивого мужчину, наверное, заботливого. Но… Она что? И дальше должна идти на поводке?! Плестись туда, куда потянут?! Пусть тянут добрые люди, пусть собачий ремешок сейчас необычен, украшен золотом и каменьями, увешан мелодичными колокольчиками, но это — всего лишь поводок. Ей не хочется. Ей надоело! Лучше уж как со Сладкоежкой бежать в сторону, по самим же вытаптываемой тропинке, а не по дороге, по которой ведут. Пусть это будет больно, невозможно, неправильно. Пусть ей придётся вернуться к хозяину. Но она хотя бы разок пойдёт туда, куда пожелает сама. Ведь это — последнее, что она может. Выбрать свой путь.

Может, это было умопомрачение, результат накопившейся и разом вышедшей ярости, несогласия с происходящим. Может. Но оно было.

Дуня покидала вещи прежнего мира и кое-какие этого в любимую вместительную сумку, натянула тёплую юбку под свадебное платье, засунула ноги в валенки и укуталась в цветастую шаль, ту самую, что досталась от ведьмы. А затем спорым шагом покинула гостеприимный кров сэра Л'рута через полузатопленный тайных ход. Тайный только на словах: раньше обитатели замка бегали через него в деревеньку у самых стен. Знала о нём и Дуня, потому как Леске неоднократно предлагали по нему прогуляться к счастью, да девушка отказывалась. После неудачного покушения на господина и хозяина ходом занялись всерьёз, но как ни странно по дороге никто не встретился, чтобы поинтересоваться, куда направляется госпожа Лес в подвенечном платье и старых валенках или хотя бы поздравить с предстоящей помолвкой. Может, это бы отрезвило девушку, но всё снова обернулось как обернулось.

Не думая, что же она творит, куда спешит без еды, одежды и денег, не страшась ночи, не обращая внимания на погоду, время последней битвы зимы и весны, Дуня шла вперёд. Шла, пока не услышала:

— А что это ты тут делаешь одна, красавица?