Полет над пропастью

Глава 6. Суконное рыло

— Откуда ты все это взял, почему обо мне так думаешь, что я трудягу презираю? — обиделась Варвара.

— А ты сама много раз проболталась. Я ж тебя внимательно слушал. И все ждал, когда ж переломит тебя жизнь, когда поймешь, что за трудягой жить спокойнее.

— Ну что уламываешь? Дело вовсе не в том, кто ты? Вся беда во мне! Я перестала себе верить, комплексы измучили. Их подавить нужно сначала.

— Зачем себя давить? Живи, какая есть. Стоит ли меняться? К чему лишняя морока? Я вот тоже пытался себя поменять. Ан ничего доброго с того не получилось. С самой голожопости меня меняли. Особо отец ремнем старался все подровнять. Драл каждый день, как шелудивого козла. Едино не обломилось ему натуру выпрямить! — усмехнулся Антон.

— За что ж били? — спросила Варя, невольно пожалев человека.

— Проказливым был. Побил отец крепко, я и запомнил. Отловил лягушонка, да сунул в миску со щами. Отец как ковырнул ложкой, выудил лягушонка, меня за ухо из-за стола вытащил, опять наподдал, я ему в постель ежа сунул. Ну, так-то ночью ложился и голой задницей угодил на колючки. А меня так выпорол, две недели ни сесть, ни лечь не мог.

— Наверно после того уже не шкодил?

— Еще борзей стал. Ужа над дверью вешал, всех насмерть пугал. Козла в постиранные отцовские кальсоны наряжал. Больше всех отца доставал. Сколько его ремней порезал и сжег, счету нет Но и у меня жопа шкурой не успевала обрастать. Весь синий ходил. Когда отец не находил ремень, сек розгами, это было куда больней ремня. Детство тем и запомнилось, порками, бранью, криками. И все-то я был самым гадким и гнусным. Никто не догадался погладить меня по голове, взять на колени. Относились, что к кусачему зверьку. Никто никогда не пожалел, не попытался поговорить по-доброму, хоть родни полно имелось. Все об меня кулаки точили.

— Сколько лет тебе было?

— Годов пять, не больше!

— А что ж мать не пощадила?

— Ни до того было. Она, как кобыла, впрягалась с утра в работу и до ночи вламывала. Пот со лба обтереть было некогда. Помню, отцу в чай соли насыпал. Он за кнут и за мной. Я в огород и под юбку к матери забился. Сижу не дыша. Знаю, стоит мне вылезти, запорет насмерть. Ну, отец велел матери вытащить меня. Она пожалела и не вытолкала. Так он ее выпорол. Вот этого ему до гробовой доски не простил. И нынче на могиле ругаю его за мать. Забыть не получается. Она в семье самой тихой и безответной была. Отец верх в семье держал. Всеми командовал и меня спозаранок, с шести лет в работу впряг. Чуть побежал я с мальчишками на речку, придет, выволокет из реки за ухо, всю дорогу до дома на его сапогах кувыркаюсь. Думал, когда-нибудь насмерть уложит. Но… Не повезло ему. Стоговал он сено вместе с дедом на лугу. Два старших брата с ними, тоже помогали. Оставалось пару копен закинуть, но поднялась гроза. И молния попала прямо в наш стог. В нем отец с дедом были. Там их и убило. Обоих разом и стог как спичка сгорел. Сено хорошо высохло. К нему не подступить. Вода далеко. Пока хлынул ливень, от стога ничего не осталось. Только два скелета. Их так и похоронили вместе, в одном гробу. Но дома никто особо не плакал. Даже на горе время не нашлось, надо было жить дальше. Вот и впряглись всей гурьбой, от стара до мала. Не заметили, как взрослеть стали. Так подросла и Настя, сестра моя. В невесты вышла. Приметил ее сын председателя колхоза и стал вкруг ней виться. Настя на него и не глядит. Он ее на покосе приловил, когда девка, сморившись, передохнуть легла. Другие на речку пошли ополоснуться. Сеструха и не ждала той беды. А я, ну как нарочно на той копне уснул. Очнулся от крика Насти. Она уже не своим голосом взвыла. Глядь, председателев выродок уже скрутил сеструху и залез на нее. Я как сиганул вниз и с вилами на борова попер. От злобы в глазах темно сделалось. Куда ему угодил — не увидел. Только свалил он с сестры мигом. А я ему вилами добавил. Он ни защититься, ни убежать не может, портки на коленках болтаются. Заорал, а я опять на него попер. Он и так весь в крови, а я от злобы помутился. В то время опороченная девка кому нужна? Вот так-то и вступился за сестру и за семью, Калекой оставил я того кобеля. Изувечил так, что мужское ему сгубил навсегда. Председатель все грозился убить меня за сына. Он у него единственным был. Ну, а мне свою сестру жалко. Так вот меня и отправили в колонию малолетних уголовников. Пять лет там отсидел. Вернулся, и через два года в армию забрали.

— А как Настя? Неужели за нее не наказали?

— Сеструха вышла замуж. Все было путем. Да при родах умерла. Уж лучше б не беременела. Разрыв какой-то получился. От потери крови померла. Рожала в деревне. Случись такое в городе, конечно, спасли б.

— А ребенок жив остался?

— Не повезло! Простыл вскоре. Следом за Настей ушел.

— Бедный! Как не повезло тебе! Сколько горя с самого детства! — пожалела Варя и спросила:

— Ты хоть в школе учился?

— Варька, не с моим суконным рылом в господа лезть! В школу мы зимой ходили. Осенью и весной ни до занятий. Потом уж в армии, а раньше ее — в колонии научился кой чему. В армейке командиры говорили, что сгубила деревня меня, задавила способности, а они имелись хорошие. Я даже стихи сочинял, все про деревню, про мамку, про жизнь. Говорили, неплохо получалось, только шибко грустно. От моих стихов даже большие командиры плакали.

— А твоя мать жива? — перебила Варя.

— Нет. Померла три зимы назад. Не углядел, не сберег ее. Сама поехала в лес дров наготовить. Дерево спилила, оно, когда падало, придавило мать. Будь не одна, может, успели б спасти, а тут подмочь стало некому. Так и за гинула… А ведь сколько уговаривал ее перебраться ко мне в город, так нет, отказалась, не захотела с хозяйством расстаться. Трудягой была, не могла сидеть без дела. Так и померла от работы, — тяжело вздохнул Антон.

— Тут у нас с ней еще оказия случилась. Воспретил сельсовет хлебом и зерном скотину кормить. Даже покосы нам обрезали в пользу колхозов, вынуждали весь скот с подворий извести. Ну, а жить как? Стали промышлять, кто во что горазд. Так то и я, с кучи обмолоченного зерна, прямо с тока, стер целый чувал зерна, запарил, дал корове, сыпанул курам, свиньям, а в тот лихой момент проверяющие нагрянули. Глянули в кормушки, акт составили на мать, хозяйство то ее! Я следом за ними в контору прибежал. Сказал, что мать ни при чем. Меня за жопу и опять на два пода посадили за вред и ущерб, причиненный государству. Так я и не понял, за что сидел? Сколько зерна всякий год в полях сгнивало, даже неубранное, не обмолоченное, и за это ни с кого не снимали шкуру. Я же пропасть не дал. Ведь и на току и на элеваторе, зерно горело и гнило тоннами. Я про это знал. Ну и что? Председатель колхоза за своего сына мстил мне много лет. Не пришел на собрание, лишали тринадцатой зарплаты. Не выдержал я и пошел в город. Понял, что в своей деревне нет жизни. Сгноят в тюрьме, или подстерегут где-нибудь в потемках с топором. Ведь сколько раз приходилось убегать от пьяных мужиков, какие по бухой за бутылку всю родню порубят. А я кто для них? Вот так то и приплелся в город с краюхой хлеба за пазухой и с десяткой в кармане. Враз на мебельную возник. Там глянули и хохот подняли, мол, тебе, деревня, чего здесь надо? Тут мастера, художники, а ты что есть? Проваливай отсюда! Нынче мастеров сокращают, потому что заказов нет! — вспоминал Антон.

— А меня в колонии, где за председательского сына срок отбывал, научили кой чему. Конечно, шкафы и стенки я не делал, а вот табуретки, лавки, скамейки, столы и тумбочки наловчился делать сам. В той колонии мастером был дедок. Проворный, добрый человек, он ни на кого не орал, ни одного не обидел. И всегда говорил:

— Я не буду заставлять вас работать и учиться ремеслу своему. Кто умней, тот поймет что каждое дело человека прокормит и в любую годину не оставит без куска хлеба…

— Запомнил и перенял от дедочка все. Когда меня на мебельной осмеивать стали, ответил, что я на себя завсегда заработаю и другим подмогну не упасть с голодухи. Мужики аж офонарели заслышав такое, ушам не поверили. Заволокли в цех, мол, покажи, ка на что годен? Я не заробел. Жрать хотелось. И недолго думая, смастерил скамейку. Ох, и ладная она получилась. Вся ровная, белая, удобная, со спинкой, с ручками. А люди хохочут, мол, кому она нужна ежли стулья и кресла не берут нынче? Тут сторожиха с уборщицей подоспели на мое счастье. Глянули, понравилась им моя работа. И тут же запросили для себя, чтоб возле дома поставить. Потом и для баньки стребовали. Дедок- вахтер заказал скамейки и столик на кладбище к могиле жены. Я не гордый, ни от какого заказа не отказывался. И весь первый месяц даже ночевал в цехе. Когда ж получку дали, многие мне позавидовали. Я не меньше хваленых мастеров получил. И вскоре определился в общежитие. Уже через месяц заказами меня засыпали. Поверишь, до ночи работал, даже подсобника дали. Мои скамейки и лавки из- под рук хватали. Б детские сады и в больницы, в школы и парки, во всякие стадионы и даже в морги. Я еле успевал с заказами справляться. На обед время не хватало. Вот тогда и поприкусили языки мастера, зауважали. Куда там осмеивать меня, по имени с отчеством стали называть. Ну, а тут дедок-сторож меня-приглядел, понравился я ему чем-то. Он и позвал к себе в дом. Оно и понятно, тяжко жить одной душой старому человеку. Ну, мы с ним быстро сжились. Харчились вместе, вдвух в баньке парились, участок подняли. Я дом подремонтировал, выкопал колодец рядом с избой. Даже кур мы завели в сарае, дед за ними ходил и радовался. Так-то пять зим прошли, а на шестую захворал человек. Свой дом, вот этот, он отписал мне вскоре, в первую же зиму. Я на то и не глянул. А он когда совсем худо ему стало, подозвал и говорит:

— Скоро я помру, Антон. Время мое пришло. Ты мне заместо сына был. Ни разу ничем не забидел. Об одном моя просьба будет, поставь возле могилы скамейку и стол, какие сам сделаешь. И крест смастери, не ставь на ноги мне тяжеленный памятник. Под крестом хочу лежать, уж ты не потребуй, постарайся для меня и я благословлю тебя в доме этом. Пусть он признает новым хозяином, даст здоровья и убережет от всех бед. Живи тут спокойно…

— А через неделю помер. Сколько ж лет ему было? — спросила Варя.

— Почти девяносто, без трех месяцев.

— Хорошо пожил! Долго!

— Он мне один всю родню заменил. Отца и деда, братьев и друзей. Один он был у меня. Жаль, что мало пожил, — посетовал человек. Я его никогда не забуду. Жаль, что боле таких не встречал.

— Он бездетным был?

— Его сын погиб. Уже после войны подорвался на мине. Вывозил лес с деляны и напоролся. Чему удивляться, в брянских лесах еще и теперь снаряды находят. Немцы минировали лес, сколько людей погибло, хотя много лет прошло. Старик мой своего сына до конца жизни оплакивал. И умирая, радовался, что смерть подарит долгожданную встречу с сыном. Я понимал, но как было жаль, что он уходит от меня навсегда. Мне и нынче кажется, что дед, пусть ни в этой жизни, а в прежней был мне самым родным человеком! Как жаль, что его нет…

— Все мы не вечные, Антон!

— Да про то и говорить не надо. Понятно. Я вот скажу тебе, что можно много годов знать человека, а не доверять ему. Другого почти не знаешь, а душа к нему, как к родному тянется. Вот попробуй, пойми, почему так получается?

— Мне тоже жаль моих родных. Но что поделать? Правда, в жизни встречала много хороших людей, но после смерти мужа отношения с ними оборвались. Иногда некоторые звонят, но это уже ни то, что было прежде, — пожаловалась Варвара.

— Бывает, люди имеют много друзей, знакомых, а живут пусто. Случись что, никто им не поможет, все отойдут в сторону, отвернутся, словно никогда не были знакомы. Случается у иного единственный друг. Незнатный и небогатый. А приди лихая минута, всегда подставит плечо, выручит, поможет, а если понадобится, жизнь положит молча. Таких не много, но имеются средь человеков. И я с одним из них дружил. Как жаль, что эти люди слишком мало живут, — посетовал Антон тихо, уставясь в дальний угол зала.

— Ты был женат по любви?

— Конечно. Без записи, понятное дело. Но какая разница? Есть регистрация, иль нет ее, она ничего не решает в жизни. Главное, есть ли любовь? Без нее гнездо не слепишь и семью не создашь. Конечно, в наши годы базлать про любовь смешно. Но без уваженья ничего не состоится. Это верняк! Одною постелью семью не удержать. Ей другое тепло нужно, от самой души, вот только не все человеки сберегли ту душу, — задумался Антон.

— А она жива? — спросила Варя.

— Куда денется? Уже бабкой стала. Она первой была.

— Внуки твои?

— Каб мои были б, жили б со мной.

— Нет, не думай ничего плохого. Я не выгонял ее, и она про меня плохого не брехнет. Но так вот не сложилось промежду нами, хоть и впрямь, любили друг дружку много лет. Считай, с самого сызмальства знались. Она единая понимала и ждала. Своею радостью считала и ни на кого другого не глядела. Покуда росли, все казалось гладко и шелково шло. На одной улице жили, всяк шаг на виду Но с самого детства невзлюбили меня ее родители. Было, встретимся где в деревне, они аж заходятся. Готовы в клочья порвать.

— С чего так? — удивилась Варя.

— Сказывал, что озорным рос. Они не только слыхали, а и сами от меня натерпелись! — покраснел человек, вспомнив детство:

— Я ж знал, что они Нюрку супротив настраивают, не дают видеться, ругают ее, а и меня обзывают по-всякому. Вот за это и получали полные пригоршни. Ну, однажды ихнего кабанчика на крышу избы заволок и привязал к трубе. Вся семья обыскалась, где кабанчик орет. Ни в сарае, ни во дворе его нет, а визжит, будто режут. А свиненок уже всю крышу изгадил, покуда увидели. Ну, попробуй его достать и сними с избы. Крыша вовсе ветхая, ступить на нее страшно, того гляди, провалишься в самый дом. Так вот они его только к вечеру сняли, кабан, что чумной, а может с радостей, по двору до ночи носился. Когда поймали, увидели, что грыжа появилась у скотины, видно со страха иль от крика. Пришлось его прирезать. Так Анькин отец грозился и меня отловить, разделать и опалить рядом с кабанчиком. Ну да я не порося! Дарма в руки не даюсь. И осерчал на Нюркиного папашку. А он, хоть и в годах, но редким кобелем был. Выследил я, когда он к Верке одноглазой пришел, и только они свет погасили, я дверь избы подпер колом и позвал Веркиного мужика — деревенского пастуха. Он на то время на крестинах бухал. Сказал, что его дома гость дожидается, какой к бабе на ночь пришел. Тот враз протрезвел, бегом в избу воротился и накрыл обоих на горячем. Что тут было, словами не передать. Своей бабе голову на задницу чуть не свернул. Анькиному отцу руки и ноги поломал, на уши их закручивал. Уж и не знаю, кто меня им выдал, но когда оба отдышались, вздумали проучить. До ночи гонялись за мной по всей деревне с веревкой. Отлупить иль повесить вздумали, только не пришлось, не достали они. Сбежал я и спрятался от них. Потом им в печную трубу кота сунул. Тот всю ночь блажил, спать никому не дал. А дело зимой, в лютый холод. Попробуй, затопи печь, коль в ней кот застрял? Пришлось трубу разбирать. А выложи ее заново на холодище! Вот и приперлись к нам. Матери моей грозить стали, что меня живым на погосте зароют, если она не остановит от озорства. Ну, я на то время в подвале спрятался и все слышал. Мамка и впрямь отговаривать стала. Испугалась, а что спросишь с озверевшего мужика?

— Так это ж в детстве было! Сколько лет прошло! Разве взрослым людям могли помешать детские шалости? — засомневалась Варвара.

— Они согласны были за кого угодно дочку отдать, только ни за меня!

— Но все ж вы поженились?

— Сошлись. Она приехала в город учиться на бухгалтера. Колхоз ее послал на два года. А я к тому времени уже сам в этом доме хозяевал. Деревенские ничего не знали, куда я подевался. Но с Нюркой через мою маманю связь держали. Так вот и отыскались. Привел я ее в дом, велел хозяйкой быть. А она вся дрожит, шибко отца боялась. Он у ней и впрямь хуже змея. И хоть Анютка моя уж взрослой стала, отцовского гнева пуще смерти боялась. Ну да порешили мы понемногу его злобу с души вытравить, хотя предлагал Анютке записаться. Чтоб стать законными мужем и женой. Но не решилась девка без родительского благословенья на такое. И жили скрытно. Но живот наружу полез. Как только это приметил отец, а жена в деревню каждый выходной ездила, схватил ее за косу, намотал на руку так, что голову чуть не сорвал с плеч и все прознал мигом. Он чуть не задохнулся, услышав, что живет со мной и ребенок у нас будет… Мужик кинул ее на пол и ногами по ней топтался, — сорвался навзрыд голос Антона. Он отвернулся, налил воду в стакан, пил давясь каждым глотком. Потом долго сидел молча, приходил в себя.

— Что это за отец? Зверь какой-то! — возмутилась Варя.

— Ни то слово! Он дите сгубил, сына! И Нюрку еле спасли от погибели. Она так орала, что вся улица в дом ворвалась, еле вырвали бабу из папашкиных рук. Анютка в больницу попала и еле выжила. Уж какая учеба? О ней вспоминать не хотела. Даже нос из дома не высовывала.

— Совсем глупая! Ушла б к тебе навсегда из деревни, и жили б спокойно. Уж здесь ты не дал бы жену в обиду! — встряла Варя

— И я об том, говорил ей. Да вишь как оно не заладилось промежду нами. Анька воспитана была в послушании родителю. А тут еще такое случилось, что любовь ее перешиб отец, выбил кулаками. Она когда на ноги встала, про меня уже слышать не могла. Отреклась перед иконой при всех. На том ее родитель успокоился, а через год выдали Аню замуж. За пожилого и нелюбимого. Она родила сына. И теперь живет в городе. Иногда мы с нею видимся. Она в павильоне работает, молочные продукты продает. Вроде все у Анютки сложилось нормально. Муж спокойный, на сына не жалуется. У него уже двое своих детей. Вот только нет радости в глазах. Словно вся жизнь идет мимо. Сама ничего не говорит, а я вижу, что не в радость бабе жизнь с нелюбимым, навязанным, — отмахнулся Антон:

— Она, когда увидел ее впервые в павильоне, даже за прилавок присела со страха. Говорить не хотела. Боялась. А я рассмеялся, кого тут испугалась? Анютка со стыда покраснела. Разговорились мы. Вот тут много чего узнал.

— Отец ее все еще жив?

— Нет. Нашла его своя кончина. Вышел он в сад на Воздвиженье. Хотел сухие листья от деревьев сгрести в кучу и подпалить. Забыл о празднике, в тот день, то от стариков всякий слышал, в лес иль в сад нельзя ходить. А он забыл. Там его змея достала, укусила за ногу, гадюка. И откуда она взялась, к ним в сад никогда змеи не заползали. Тут же день особый! Кого змея укусит, спасти не удавалось. Так и с ним получилось, ни врач, ни знахарка не помогли человеку. Весь распух, почернел и через пару часов кончился в муках. Достал его Бог, пометил шельму. А уж как он кричал от боли, помощи просил у всех. Забыл, что за загубленную детскую душу когда-то ответ придется держать! Так веришь, Варюха, Нюрка даже на похороны не приехала. Как говорили деревенские, и на могиле ни разу не была. Выходит, не может простить извергу нашей загубленной любви и сынишку не увидевшего света.

— А почему теперь ни вместе?

— Поздно, Варенька, ушел наш поезд, отпели соловьи. Она мужа не оставит и никогда не изменит ему, верней собаки с ним живет. Теперь вот дважды бабкой сделалась. О чем нынче базарить? Анна свою семью ни на кого не сменит. Я и не предлагался ей. Годы все притупили. Отболел и я, уже не страдаю. Когда случается видеться, говорим спокойно, уже без боли о прошлом. Разошлись наши пути — дорожки, не сумели удержать счастье, видать руки были слабыми у обоих.

А значит, и не стоит прошлое ворошить.

— Жаль, что так нескладно у тебя получилось, — посочувствовала Варвара.

— Я ж тебе к чему говорил, чтоб знала, нет и в этом моей вины.

— Но и теперь ее любишь!

— С чего взяла? — удивился Антон.

— Столько лет один маешься неспроста. Сидит эта Аня занозой в сердце твоем и никого в него не пускает.

— Э-э, нет Варюха! Не в ней дело. Я сам иным стал. Баб вокруг меня много вьется. Были всякие серед них. Но ни по мне.

— А и я не подарок! Видишь, со своими не ужилась, не смогла их семью сберечь и сама от них ушла. Простить не могу. А видеться и подавно. Словно отрезала дочку от сердца. Порой и не вспоминаю неделями. Но первое время было тяжко, — призналась Варя.

— Я, честно говоря, недолго был отцом. Но если б меня назвало б мое дитя старым дураком, конечно, не простил бы и проучил бы круто. Чтоб мое говно на меня голос подняло, иль обозвало паскудно? Ну, уж хрен! Получила бы полную пазуху каленых орехов.

— Не хочу связываться, портить нервы, верю, что сама судьба не раз накажет Анжелку Мне добавлять не придется, — ответила баба.

— Пожалуй, ты права! Знаешь, у нас на работе; баба имеется, ходит, пальцы веером держит, косит под продвинутую крутую, всех подначивала, высмеивала. Даже на работу возникала в дорогих побрякушках. А зимой сама знаешь, темнеет рано. В конце смены выходишь из проходной, на улице темнота, как у негра в жопе. Но ее приметили пацаны. Окружили сворой, всю как есть ободрали, сорвали цепочку с шеи, перстни и кольца, даже мочки порвали, чтоб сережки взять. Сумку обшмонали, взяли сотовый телефон, да еще самой ввалили так, что с месяц в больнице провалялась. Конечно, тех ребят не нашли. Зато баба совсем другою сделалась. Уже не корячится, как говно на ветке. Не гнется в крендель, вспомнила, как здороваться нужно и уже не рядится на работу в новогоднюю елку Скромно, серенько одевается, без вызова. И даже морду красить перестала. С работы вместе со всеми домой вертается, не решается выходить в одиночку. Вот так и поставили ей на место мозги уличные мальцы. Вернули бабу в человеки! Так оно завсегда случается. Не пуши хвост веером, рядом всегда сыщется тот, кто шутя ощиплет.

— Я не поняла, ты это к чему рассказал? — насторожилась Варя.

— О дочке твоей! И ее где-то жизнь прижучит.

— Не надо, Антон. Я ей плохого не желаю.

— Это ни от людей приходит! — улыбнулся загадочно и спросил:

— Так ты когда согласишься ко мне навовсе?

— Антон, чего так торопишь?

— Я не гордый! Могу и подождать! Был бы толк! А и тебе тянуть не резон! Годочки бабьи, что в речке вода! Текут, и все вниз, к старости. Сколько порхать будешь? И сколько самой отведено, не угадать! Одинокого, да сирого болезни и беды достают чаще, чем семейных, где друг о дружке пекутся всякий день. Там и душа спокойнее, и здоровье покрепче.

— М не подумать нужно, ладно, Антон!

— Прикольная ты, Варюха! Иль такие как я на каждом углу стоят? Ведь и я не бессрочный. Сколько ждать мне твое слово?

— Я сама тебе позвоню. Как что-то решу, не промедлю, — пообещала Варвара.

— Ну, гляди ж, я жду! — кивнул Антон коротко и, проводив Варю до двери общежития, вернулся в машину.

— Вот так подружка, черт бы тебя порвал! Я не успела оглянуться, как ты моего хахаля заклеила! — Вошла в комнату комендантша и, хохоча, присела к столу.

— Не дергайся! Не закадрила! Свободный твой Антошка!

— Не бреши!

— Даю слово! Даже не тронутый! Весь как есть в целости и сохранности.

— И что? Даже не пытался до тебя?

— Нет!

— А чего так долго у него торчала?

— Предложенье мне сделал!

— Да иди ты! — удивилась Людмила.

— Честное слово!

— И что ответила?

— Поначалу враз отказала. А он уговаривать ста Весь свой дом показал. И сам наизнанку вывернулся Все о себе рассказал. Ему я ответила что подумаю..

— Варя, не смеши, чего тут тянуть? Мало что я базарю, ты не гляди, хватай Антона руками и зуба, ми и на шаг от себя не отпускай никуда! Такие н часто нам обламываются, как родной сестре говорю

— А как же

ты? — Ну, что я? Не пришлась ему по душе!

— Ты еще раз попробуй! — советовала Варя.

— Я уж не раз, сколько времени его клею, да о не хочет меня видеть, отворачивается старый черт. А ведь нутром чую, не уголек, целый костер у неге внутри горит. Только не каждую подпустит обогреться. Уж как я его обхаживала, да полный облом получила. Отставку дал, но почему?

— Видать, рыжих не любит! — хохотнула Варя.

— Я пять раз перекрашивалась. И в блондинку, и в шатенку, и в седую, ему это до заду. А сколько денег на парикмахеров извела! Но не повезло! Так хоть ты не зевай, не упускай мужика. Он пусть кондовый, но денежный, и в хозяйстве сведущий, за ним, как за Китайской стеной ни один сквозняк не достанет. Не смотри, что рыло у него суконное, зато весь город уважает больше, чем любого воротилу. У него и на счету кучеряво!

— Откуда знаешь?

— У меня в банке знакомая. Эта все пронюхала. Сказала, что Антошке дед какой-то, не только дом, но и вклад завещал. И теперь Антон вовсе пархатым стал. Ему пять жизней можно кайфовать не работая. Так что не гляди на его кривое рыло. Зато жить станешь, как муха в меду! И не раздумывай, соглашайся.

— А ты не обидишься?

— Мне было б больно, если б его упустили на сторону. А так хоть кому-то достанется. Ты ж не чужая мне, почти своя, как сестра. И еще знай! У него желающих баб полные карманы, долго не тяни с ответом…

— Не знаю, как дочь на это посмотрит? Высмеет или обругает? Скажет, что на стари лет с ума сошла!

— Она пусть на себя глянет! Всю семью просрала, шизанутая. А и кто тебя осудит, ведь ничью семью не разбила, ни у кого не отбила и не увела. Для семьи мужика берешь, всерьез! Разве за такое судят баб? Не-ет, милая! Завидовать станут, вот это точно. Он иного предпринимателя за пояс заткнет. Да что звенеть впустую? Поживешь с ним, сама увидишь все.

— Мне перед тобою неловко! — призналась Варя:

— Получается, что его у тебя отняла. Ты для себя присмотрела, а я Антона увела.

— Закинь переживать. Оно хоть и досадно, что отставку получила, но сама знаешь, мужик инструмент тонкий, силой на себя не натянешь и не удержишь. Приглядел он тебя и радуйся. Смотри за ним в оба, чтоб какая-то молодая сикуха его не отбила.

Варя с Людмилой оглянулись на внезапно открывшуюся дверь, в нее любопытно заглянула соседка Наталья:

— Бабоньки, давайте чайку сообразим! — прикрыла рукой бутылку, видневшуюся из кармана.

— Ты, твою мать, с каким чаем сюда возникла? Че за праздник в твоем гареме? Иль новых хахалей отбили у путанок? — гаркнула Людмила добавив:

— Кого замуж отдаете? Уж не Прасковью ли? Той уж восемь десятков, а все мечтает заклеить молодого ухажера, какой бы ее на руках носил, прямо из койки в туалет… Вот только желающих нет, и конкуренток у нее шибко много!

— Людмила Петровна, да при чем Прасковья? У меня сегодня день рожденья, аж полтинник исполнился. Вот и возникла к вам, не могу одна в такой день оставаться и пить сама с собой перед зеркалом. Все ж бабы мы, живые люди, человеки, любить и помнить себя должны всегда, — робко протиснулось в комнату рыхлое, полное тело и, поставив на стол бутылку вина, добавила:

— Коль некому нас согреть, сами про себя позаботимся. Чтоб они задохнулись все, эти козлы про клятые, во всем общежитии ни одна живая душа мен не поздравила. А ведь сколько бывших хахалей здесь канают. Раньше комплиментами засыпали со все концов. Нынче, козлы, и здороваться отвыкли. И это мужики! Чтоб у них в яйцах грыжи повырастали у кобелей!

— Не заходись, кобыла толстожопая! Сама виновата! Сколько учила тебя не трахаться с троим:, в один день. Они и пользовались как половиком. Выдержку надо было иметь. В одну неделю с одним, в другую со вторым, глядишь, серьезной бабой считали б! Может замуж бы взял какой- нибудь придурок, — смеялась комендантша.

— Я уже имела мужика! С меня этого говна хватит!

— Тогда погадай нам! — попросила Варя.

— Давай! А ты пока закуску сообрази! — достала из кармана замусоленную колоду карт.

— Ну, что Людмил, тебе первой скинуть?

— Нет, Наташ, брось карты на Варьку, ей теперь нужнее. Я подожду, уже ни к спеху.

— Не мельтеши Варька! Присядь на минуту, возьми карты под задницу и посиди на них, чтоб правду сказали. Глянем, что ждет тебя! — отдала колоду.

— Вчера на работе так вымоталась, еле до койки добралась! — пожаловалась Наташка.

— С кем так набухалась? — насмешливо прищурилась Людмила.

— Ни капли в рот не взяла. Только нынче получку дали. На халяву где возьму? Вот когда была молодою и холостой, тогда и вправду весело жила. А как надели на меня седло семьи, пошли сплошные муки. Лучше век одной куковать! Пропади они пропадом все эти мужики! Едино, горести от них! Верно говорю, Варька? Ну, че растеклась, подыми жопу, отдай карты! Гляну, че тебя ждет?

Пока тасовала, раскладывала, Людмила с Варей сгорали от нетерпения:

— А прикидываешься недотрогой! Гля, как хахалями обросла! С одним вовсе недавно сердешный разговор вела. Он с серьезным подходом к тебе, девка. Холостой со всех концов. С себя нормальный. А денежный, аж жуть! Вот только твоя качель на него не маячит. Не держишь его на сердце, не хочешь его. Другого ищешь!

— Да никто не нужен! Никого не ищу! Брешут твои карты! — вспыхнула, покраснела баба.

— Зачем карты обсираешь, дурковатая? Они при чем? Показали, что увидели!

— В моей заднице?

— Захлопнись! Дай мне брехнуть! — рассмеялась Наташка и продолжила:

— Свиданье у тебя состоится с другим королем. Его давно знаешь. Он большую должность занимает. Все трахнуть хочет. Но никак не получается, потому что ты дура! Чего свою звезду в кулаке держишь? Наш бабий век короче бздеха!

— Ты мне про дочку скажи! — попросила Варвара.

— Да погоди с ней! Слушай, что прозвеню. Короче, у тебя с тем начальником будет казенный разговор, и он тебе чего-то предложит. То ли работу, а может содержанье!

— Еще чего наплетешь! — фыркнула Варя.

— Ни я, карты так показывают…

— Натка! Лучше вякни, выйдет ли она замуж? И за кого с этих отморозков? — встряла Людмила.

— Не дергайтесь! Все по порядку скажу. Но сначала, что у ней скоро состоится и висит над головой! Так вот, гляди сюда, Варька! Быть тебе трахнутой начальником! Этот кот давно вкруг облизывается. Хитрый пройдоха! За свою услугу натурой снимет. А и ты не в накладе. Хорошую работу получишь. У того кота! Но знай, мужик этот очень больной. И помрет скоро. Долго с ним не покувыркаетесь. Он давно болеет. Ну да хрен с ним! Зато тот, с каким виделась, человек здоровый. Твоя судьба с им. Не упускай!

— А дочка? Скажи про Анжелку. Как там у нее?

— Да отвяжись с нею! — рассмеялась Натка и всмотревшись в карты, руками всплеснула коротко:

— А у тебя тут еще встреча с мужиком состоите Ох, и. горячая! Аж пар во все стороны попрет. Внезапно свидитесь. Ну и отведете души, пусть моя жопа треснет, если сбрешу, но горячей того мужика в свете, нету! Он бабами, как собака блохами оброс.

— Откуда он на Варьку свалится? — позавидовала Людмила, добавив:

— Сразу трое мужиков! Тут хоть бы половинка обломилась!

— Этот хахаль несурьезный! Варька случайно под него попадет!

— Да иди к чертям! Нарисовала из меня какую-то проститутку А я уж сколько лет натурального мужика не знаю. Брешешь ты вместе со своими картами! С чего это я с ума сходить стану? — отмахнулась баба.

— Уж и не знаю, откуда столько придурков вокруг тебя соберется. Но в девках не оставят, не переживай!

— Ты про дочку скажи! Да вот она твоя сучка! Тягается, как кошка мартовская, со всеми подряд. Стерва она у тебя редкая!

— С чего придумала? Она хорошая!

— Кинь ты вступаться за лярву! У ней мужиков больше чем кобелей на суке! Угомону нет на твою девку! Во, глянь как таскается! — ткнула пальцем в карты:

— Болеть станет скоро. Но недолго. Нет, непутящая она!

— С мужем помирится?

— Откуда он возьмется?

— Ну, был же! Отец ребенка! Сын у них!

— Постоянного мужика нет возле ней. Все как есть приблудные, только на ночь, а то и меньше. Никакого мужа! Не выиграла дурака в лотерею! Во! Она опять работу сменяет. С этой ее выкинут. С какой-то бабой она побрешется, видать с начальницей своей, все из-за хахаля. То уж не впервой! Тебя она на сердце не держит. Знать, позабыла! Одни пьянки и гулянки на уме. Ничего хорошего. Ни единого просвета в жизни. Сплошная черная дыра!

— Так и не опомнится?

— Покуда этого не видать.

— А ребенок? С ним что?

— Нету его тут. Не выпал, не захотел показаться рядом с ней.

— Неужель так и пропадет моя дуреха?

— Эта не загинет, говно не тонет, всегда поверх лужи мотается. И эта так-то! Хотя проку от ней нету.

— Натка! У Анжелки будет семья?

— С какой сырости ей взяться? Вконец истаскалась твоя телка.

— Не может быть! — не поверила Варя.

— Вот у тебя в жизни наметилась перемена. Но тоже под вопросом, выходит, все от одной, от самой зависит. Что выберешь, то получишь…

Варя слушала Наталью, затаив дыханье. Та редко кому гадала. Многое потом совпадало, потому к Наташке вечерами тянулись бабы изо всех комнат. Выстраивалась очередь из желающих узнать свое будущее. И каждая что-то приносила за гаданье. Кто жратву, выпивку иль курево, Наталья брала все, ничем не брезговала. Ее услугами пользовались все жильцы. Случалось, даже мужики приходили, а потом долго удивлялись:

— И откуда она все знает? Сама по себе дура набитая. А возьмет карты, сущая ведьма, аж рядом страшно сидеть, все наружу выволокет еще и понюхать заставит! Черт в юбке, колдунья! Хотя с виду корова, бочка с говном.

Комендантша все знала, видела, но не мешала бабе, потому что сама нередко пользовалась ее услугами, за это Наталье многое сходило с рук и прощалось. Ее часто бесплатно кормили повара в столовой общежития, без денег мылась в душе и парилась в ванной, на халяву ее стригли и причесывали в парикмахерской. В свои дежурства по комнате она никогда не убирала, за нее всегда наводили порядок другие… Никто в общежитии ее не минул. Даже горожане нередко приходили к Наталье, и быстро миновав холл, чтоб вахтер не остановил и не выгнал, заскакивали в коридор и бегом влетали в комнату. Оттуда выходили кто в слезах, другие смеялись во весь рот, нахваливали Натку. Та к вечеру набиралась так, что туз от шестерки не могла отличить. И говорила заплетающимся языком:

— Матерь вашу в сиську, ну куда вы, бляди, разбегаетесь, сбирайтесь в кучку, ни хрена понять не могу, почему пиковая дама с вальтом тусуется? Ей, курве, уже королей не хватает, старой хварье?

Варя тоже ждала, что еще скажет бабе по картам, но Натка на трезвую голову не говорила много:

— Короче! Вот тот хмырь, какой нынче тебе, а не дочке предложился, хахаль стоящий во всех отношениях. Слышь, ты за него зубами и всем другим держись. Натуральный мужик, усекла? Упустишь, жалеть будешь! Во! — собрала колоду и сунула карты себе под зад. — Пусть отдохнут! — улыбнулась накрытому столу и потянулась к бутылке.

— А знаешь, кто Варьке предложился нынче? — прищурилась Людмила в сторону Наташки и, будто плюнула той в лицо:

— Лавочник Антон!

— Чего? — подскочила Натка, мигом забыв о

Картах. Ты что? В самом деле его заклеила?

— Чего зашлась? Едино он с тобой не стал бы жить! Несерьезная ты баба, вот он и отвалил от твоей кормы, чтоб свой руль не потерять. А и не обещал тебе ничего. Про это я доподлинно знаю, — усмехалась Людмила, добавив:

— Про то и без карт известно…

— Ах ты, холера, чума ходячая, короста плешатая! Да как он посмел? — всполошилась баба.

— Чего поднялась, дура заполошная? Он с Варькой всерьез закрутил.

— А меня куда?

— Хо! Вспомнила вчерашние забавы? Он тебе обещался?

— Нет, но мы ж вблизях были!

— Ты не единственная! И он тебе на транде печать не ставил. Мало что когда-то было. Давно забыть пора! — встряла Людмила.

— Это почему-то забыть? Чем Варька лучше? — серчала баба.

— Она путевая! К ней в двери не ломились мужики гурьбой.

— Закинь! У нее враз трое выскочили по картам! А я уже целую неделю за мужичий хрен не держусь. Все козлы тащутся мимо.

— Видно, надоела ты им.

— Шалишь, Людка! Я не виновата, что вместо мужиков мудаки остались. Им только бутылку дай, бабу не хотят. Хоть какую покажи, ничего не смогут. Все потеряно и пропито! Омылились козлы! Ночью погреться не с кем. Дожили!

— Эх-х, бабы! Да где теперь мужикам сберечь себя? Жизнь дерьмовая, работы нет. А если кто-то вкалывает, получает гроши, на них не то семью продержать, самому не прокормиться. Единая морока, как день ото дня протянуть эту рутину.

— Все так маются! Согласилась Наталья.

И вдруг зазвонил сотовый телефон Вари. Она бросилась к нему торопливо, надеясь услышать Анжелку или внука.

— Здравствуй, Варя!

— Кто вы? — не узнала баба.

— Вот как? Уже и не узнаешь старых друзей? — услышала обидчивое.

— Простите, наверное, слишком много времени прошло, — терялась женщина, пытаясь по голосу узнать звонившего.

— Ладно, не буду мучить, Дмитрий Иванович беспокоит. С таможни! Вспомнила?

— Дима, здравствуй! Прости склерозную…

— Мне увидеться с тобою нужно, поговорить.

— Давай встретимся.

— Варь! Ты работаешь где-нибудь?

— Пока нет, но хочу устроиться. А что?

— Мне человек нужен, юрист на таможню. Ты как, справишься?

— А почему бы нет?

— Твои молодые отпустят?

— Я давно с ними не живу. Они разбежались, и сама ушла от Анжелки. Живу в общежитии, ни с кем не общаюсь и не знаю что и как? Дозвониться не могу, номера заменили, короче потерялись все.

— Понятно! — ответил хмуро.

— А встретиться в любое время можем, — назвала адрес.

Дмитрий пообещал приехать через час.

Варя оглянулась. Людмила и Наталья, убрав со стола, поспешили из комнаты, поняв, что у бабы предстоит деловая встреча, решили ей не мешать.

Человек приехал минута в минуту, как и обещал. Он сел напротив женщины:

— А ты не изменилась, все такая же милая, очаровательная. Это хорошо, что время тебя не изменило.

— Зато в душе состарилась на целый век.

— Крепись, Варвара! Сколько слышу, никому детки ни в радость. Потому самой о себе заботиться придется.

— А я ни на кого не полагалась. Вот здесь в общежитии работаю библиотекарем. Конечно, оклад смешной, зато никуда ходить не надо, все рядом на одном месте. Да и много ли нужно? На питание хватает. Идет стаж. Хотя, если по совести, даже работой мое дело не назвать. Никто книгами не интересуется. Все телевизоры смотрят. За неделю в библиотеку, самое большее трое человек придут, на том и все. Кажется, люди читать разучились. Что самое обидное, себя лишней, ненужной чувствую. Никакого интереса нет. Давно хочу настоящую работу найти.

— Выходит, я очень кстати тебя нашел! — улыбался человек.

— Присядь поближе, голубушка, давай поговорим о деле, по какому пришел, — предложил Дмитрий Иванович.

Они говорили долго и условились на другой день увидеться на таможне.

Варю завалил бумагами Дмитрий Иванович, объяснил, что к чему, женщина сориентировалась и разобралась в документах, предписаниях, положениях. Разобравшись, разложила по стопкам и принялась изучать.

В конце дня Дмитрий пришел, глянуть, как дела у Вари?

— Справляешься?

— Пока получается. Но завал разгрести не меньше недели потребуется.

— Ты уверена?

— А что, долго? Раньше не получится. Тут одних постановлений гора. Со штрафами нужно разобраться, оправдывалась женщина.

— Думал месяца два-три запросишь, — рассмеялся человек. И предложил:

— Конец работы! На сегодня хватит.

— А я только разошлась. Думала еще часа три поковыряться.

— Ну, если есть желание, с часок поработай. А потом ко мне поедем ужинать.

— Дима, а я слышала, ты никого к себе не приглашаешь. Для меня исключение сделал?

— Вот именно.

— Почему? — спросила Варя.

— Я давно хотел пригласить тебя. Но все что-то мешало. Какие-то внезапные встречи, неотложные дела, командировки, совещания, в общем сплошная суета, повседневка. Как сама знаешь, чем больше везешь, тем круче грузят. А в итоге, сколько времени не виделись и не общались. Только не подумай, что вспомнил о тебе по рабочей необходимости. Я никогда не забывал тебя…

— Спасибо, Дима! Мне это очень дорого.

— Варя, помимо работы могу предложить продолжить нашу прерванную дружбу.

— Дима, ты всегда был моим другом, и наши добрые отношения не прерывались никогда. Они на время замерли, мы взяли тайм-аут, но друг друга не за бывали, — пустила Варвара в ход свое обаяние и откровенно кокетничала с окончательно растерявшимся человеком. Дмитрий пытался срочно отделаться от комплексов радости, неуверенности. Но это ему никак не удавалось. Он слишком давно не общался с женщинами, особо с такою, как Варя и забыл, как надо держаться и вести себя.

А Варвару измучило грубое окружение жильцов общежития. Она давно нигде не появлялась, не ходила в гости к прежним друзьям и знакомым. Впрочем, ее никто не приглашал. Высший свет не поднимал до своего уровня человека упавшего, поскользнувшегося, потерявшего именитость, знатное родство и состояние. Таких презирали и отталкивали, выдавливали из своей среды, переставали узнавать и замечать.

Варя испытала на себе весь этот букет. И теперь ей так хотелось вернуться в прошлое, окунуться в него с головой, жить и дышать в своем окружении, забыв ту серость и грубость, в какую упала невольно после смерти Виктора. И, наконец, появилась надежда!

Дмитрий Иванович был своим там, где общалась и дышала элита, избранные города, его сливки. Он может вернуть ее к ним, подарить счастье, и Варвара, сообразив, ухватилась за эту возможность обеими руками.

Она огляделась вокруг, смекнула свое. Если Дмитрия удастся зацепить за самые жабры, можно неплохо устроиться.

Баба не успела увидеть особняк, было слишком темно. А вот внутри совсем недурно. Правда, сам мужик ни эффектен, нет былой оригинальности, па- тускнел и постарел, но лоск на него еще можно навести. Главное, что на ее фоне он, конечно, будет смотреться много лучше. Конечно, его сверкающая плешина в сочетании с жидкой косичкой смотрятся смешно. Но это можно исправить. Об удовольствиях в постели придется забыть. Вон, какая одышка у мужика, живот безобразным мешком повис и перехваченный широким ремнем напоминает громадную сардельку. Как к такому привыкнуть, как полюбить его? Нет, этого никогда не будет. Но… Как хочется в прошлое, какое оборвала нелепая смерть Виктора. Эту ошибку нужно исправить и кроме самой Вари с той ситуацией никто не справится. Ведь в высшем обществе мало обращают внимания на внешность, там свои мерки и ценности, свои представленья обо всех и обо всем…

— Ну, что ждет меня с этим кондовым Антоном? Стану прозябать с тем суконным рылом. Буду набивать харчами его кладовку и подвал, трястись над каждой копейкой, а он станет проверять всякую трату. Попробуй с таким купи какое-нибудь украшение или тряпку, он со свету сживет или выкинет из дома, а мне снова возвращаться в общагу, да еще ославленной. А и кто посмотрит на меня после Антона? Никто не признает и не поймет такой брак. Сам лавочник, конечно, пойдет только на гражданский брак. Случись с ним что-нибудь я тоже останусь без жилья и денег, меня попросту выбросят, как собаку, и я ничего не добьюсь. Какой же мне смысл в таком замужестве? Чтоб опять жалеть о своей ошибке? Да зачем такое нужно? — думала Варвара.

Она рассматривала дорогие ковры на стенах и на полу, изящную мебель, посуду из хрусталя и фарфора. Сразу было понятно, что хозяин имеет хороший вкус и крепкий достаток.

Домашний кинотеатр огромных размеров, дорогой музыкальный центр, все это восторгало, и баба размечталась, как станет здесь полновластной хозяйкой, прибрав к своим рукам все вместе с Дмитрием Ивановичем.

— Этого подношенного интеллигента я заставлю шевелиться на семью. Нужно просто заполучить его вместе с потрохами.

Варвара улыбается, вот она будто невзначай расстегнула верхнюю пуговицу, села поудобнее, приоткрыв колени, томно поддерживала разговор. Ее голос стал мягким, мурлыкающим, вкрадчивым.

Дмитрий сидел, обалдев от счастья. Он поверил, что женщина влюблена в него по уши и буквально тает, общаясь с ним.

Человек и не предполагал, что так быстро добьется ее расположения, и поверил в искренность бабы. Он вскоре пересел к ней поближе. Словно невзначай коснулся колена Варвары, та не отодвинулась, не оттолкнула. И Дмитрий осмелел.

Мужик боялся, что в решающий момент она взбунтуется, сбросит его, обзовет, выскочит из дома. А Варвара ждала, когда он преодолеет свою робость…

Утром они старались избегать прямых взглядов. О прошедшей ночи не вспоминали. Весь день на работе ни словом не обмолвились о недавнем. Дмитрию было неловко за минувшую ночь. И он понимал, что Варвару теперь трудно будет уговорить к нему в гости. Ведь он не сумел проявить себя настоящим мужчиной. Видно, сказался большой перерыв…

Варвара злилась, но умело скрывала свое раздражение. Она, конечно, ругала человека за прошедшую ночь, но молча. Никаких внешних проявлений истинных чувств. Она даже не смотрела в сторону Дмитрия Ивановича, чтобы сослуживцы ничего не заподозрили и не пустили раньше времени какой-нибудь пакостный слушок, который испортит репутацию обоих. Всему свое время. Не нужно спешить, — решает Варя, и украдкой глянула на Дмитрия Ивановича. Тот наблюдал за нею исподтишка.

— Эх, ты, импотент! — думала баба, и добавляла молча:

— Тиражированный, смылившийся, старый лапоть! Какая дура согласится жить с тобой, не имея в запасе любовника? Потому канаешь один. Будь мужиком, давно бабу завел. Кому ты такой нужен? Разве только для веса в обществе, чтоб вернуть свое имя! Но как стерпеть тебя?

— Ни разу в мою сторону не глянула. Значит злится. Эта ночь не подарок ей. Теперь силой не затащить к себе… Ведь бабе тоже не тридцать лет! Сколько ей нужно? А я и по молодости прытью не отличался. Да будь я погорячее, нашел бы помоложе тебя, любую семнастку заклеил бы не только на ночь. Но в том-то и дело, что в постели слабак, а молодая мигом заведет «дублера». Тебе ж Варвара, хахаль ни к чему, ни те годы. Отцветаешь, как черемуха по холодам. Ну, еще годочков пять, семь, а дальше что? Хотя и теперь никому не нужна. Я тебе подарком с неба свалился. Думаешь, не понимаю тебя? Еще как раскусил. Погоди, дозреешь. И будешь сама просить встречу.

Варвара в конце дня даже не заглянула в кабинет как всегда, не попрощалась. Ушла молча. И Дмитрий Иванович, обидчиво прикусив губу, решил никогда больше не просить бабу о встрече, не делать никаких намеков, не говорить комплиментов, и вообще стать холодным и равнодушным к Варваре. А потому в этот вечер поехал в баню с друзьями, решив забыть и отвлечься.

Варя, придя в общежитие, сразу легла в постель. Ее знобило. Не помогал жаркий плед. Она пыталась уснуть, но сон не шел.

Женщину одолела обида.

— Это же надо, за весь день ни разу не подошел, не сказал ни слова, не позвал никуда. Вот козел облезлый! Ему ли гоношиться? Тоже мне, истрепанный веник, престарелое чмо! Да что собой представляещь? — бесило бабу. Но тут же себя успокаивала:

— Ну не будет же он при всех носиться вокруг меня! Это ж работа! Зачем нам лишние разговоры и пересуды? Он еще может позвонить, приехать и позвать… Ну уж тут повыделываюсь, заставлю попереживать. Сторицей свое возьму, — усмехается мрачно.

— Вот только бы не перегнуть, не сломать! Это придурок с норовом! — уговаривает саму себя. И постепенно согревшись, засыпает.

Проснулась Варя почти в полночь. Ей вдруг захотелось поесть. Она вспомнила, что после работы не ужинала. И, ахнула. А ведь Дмитрий Иванович так и не позвонил ей.

— Вот так облом! А может, недосуг было? Какая- нибудь неотложная встреча. Но с кем? Неужели минуту не мог выкроить для меня? Значит, не нужна, — кольнуло самолюбие, и сразу пропал аппетит.

На следующий день она услышала, что Дмитрий Иванович в командировке и вернется лишь через неделю.

Варя успокоилась, ее не бросили, просто помешала работа. И к вечеру настроение выровнялось.

— Может, позвонит, если не будет слишком занят: А может перед самым возвращением попросит о встрече? Ведь эти мужчины такие непредсказуемые! — думает баба и слышит громкий стук в дверь.

— Димка! Конечно он! — открыла двери и увидела Антона. Руки опустились.

— Ну, что надумала, что решила? — спросил, забыв поздороваться.

— Антон! Мне некогда было думать, я устроилась на работу и сейчас осваиваюсь на новом месте. Нагрузка большая, мне пока ни до чего. Поужинать забываю.

— Поехали ко мне. Там приготовишь и поедим, — предложил простовато.

— Антон, я устала на работе! Никуда не хочется выходить, сил нет! — пожаловалась тихо.

— Я тоже работаю, — ответил он сухо.

— Ну ты сравнил! — обиделась Варя.

— Я сегодня семь лавок собрал. Уже их разобрали заказчики. А у тебя? — смотрел на бабу вприщур.

— Где твои лавки, а где документы! Ты знаешь, что такое законодательная основа работы таможни?

— А на хрена она мне нужна? Я ее в глаза не видел и не нужна сто лет!

— Я работаю на таможне! — гордо вскинула голову Варя.

— Ну и дура! — услышала в ответ и растерялась от неожиданности:

— Почему это ты так?

— Сама подумай, кто на таможне «пашет»? Про то весь город галдит. Там жулики, одни взяточники прикипелись. Это та же милиция, только в другой форме. Отнимают у людей товар, какой народ за свои кровные купил. Обдирают всех без стыда. Их так и зовут грабителями. Серед люду нет к ним уваженья. Зачем туда пошла работать? Как людям теперь скажу, кого в дом собираюсь взять?

— А я еще и сама ничего не решила. Так что не спеши переживать и объявлять, а уж раз тебе стыдно за меня, давай забудем все, о чем говорили! Я за тебя не держусь, мы ничем друг другу не обязаны и не должны. Я своей работы не стыжусь! И мне наплевать, что говорят о нас дремучие люди! Что вы знаете о нашей работе? Да это мы отлавливаем контрабанду и воров! Но кто сознается добровольно, за что его задержали на таможне? Любой начинает изворачиваться. Сколько я там работаю, а уже при мне задержали воров. Один дорогую картину украл из музея, а двое негодяев стащили икону из церкви.

— Зачем она им? Их теперь во всех магазинах продают.

— Но не такие! Эти особые, древние, очень ценные.

— А какая разница, что на стену повесить?

— Дремучий ты, Антон, и рассуждаешь как мужик из глухой деревни. Коль ты не разбираешься, не лезь и не суди таможников. Мы не с людьми, с ворами боремся.

— А милиция на что?

— У них своя работа. Они горожан оберегают от уголовников. Мы — целое государство!

— Да брось! Что может баба против мужика. Смешно! — рассмеялся человек.

— Если б мы не были нужны, государство не создавало бы таможни!

— Ой, не суши мозги политикой, я в ней никогда не разбирался. Она мне ни в жизни, ни в работе не нужна. И я от ней ни копейки не имею.

— Тогда молчи и не обижай! — вспыхнула Варя.

— Так я и не хочу того! Совсем по другому делу пришел, со своей заботой! Когда ты придешь ко мне в хозяйки, в мой дом? — смотрел на бабу ожидающе.

— Сначала в душу наплевал, а теперь спрашиваешь. То воровкой обозвал, тут же в хозяйки ждешь. Сам определись сначала. Если тебе за меня перед горожанами стыдно, к чему в дом к себе уговариваешь?

— Вот чудная, работу всегда сменить можно.

— А если я не захочу?

— Тогда сиди дома. Там и без таможни забот прорва, только успевай поворачиваться.

Варвара отвернулась, поморщившись, и подумала:

— Тебе ни жена, а кобыла нужна.

Но отказать Антону не решилась.

— А вдруг с Дмитрием Ивановичем не склеится ничего. Так и останусь одна в этой зашарпанной общаге? Теперь квартиры подорожали. Если двушку брать, все сбережения отдай за нее. Однокомнатную покупать вовсе не престижно. В нее не пригласить порядочных людей. Никто на меня и не глянет. Осмеют, что докатилась до маломерки, скворечника. А тут может что- то обломится. Если уговорю расписаться, дом мне останется. Какой ни хреновый Антон, жилье у него приличное. Тогда можно спокойно жить. Глядишь, если какую-то пенсию получу, да понемногу брать с вклада, продышать можно, — смекнула баба и, повернувшись к человеку, натянула улыбку на лицо:

— Знаешь, Антоша, дома насижусь, когда пенсию получу. Теперь поработать нужно. Сам понимаешь, копейка в семье лишней не бывает.

— То верно! — согласился мужик и спросил:

— Так ты когда ко мне перейдешь?

— А как мы жить будем с тобой? — спросила Варя, вздумав заранее прощупать почву на будущее.

— Ну, как все люди! — растерялся человек.

— Люди по-разному сходятся. Сам знаешь.

— Обыкновенно. Чего накручивать, не пойму. Ты об чем?

— Ну, как в дом приду?

— Ногами!

— Сожительницей? Всем соседям и городу на- смех? — спросила напрямую.

— Как ты то хочешь?

— Ну, если сходиться всерьез, только законной женой. Мне развлеченья не нужны.

— Выходит, только с росписью согласишься перейти ко мне? Так тебя понял?

— Ну да! — подтвердила баба, добавив:

— Не хочу, чтоб мне в лицо люди смеялись. На работе не поймут, с чего это я вот так скатилась в сожительницы. Никогда в этом звании не была, я еще не перестала себя уважать. И в городе свое имя имею.

— Варь, зачем пустое мелешь? Кому в городе есть до нас дело, как мы живем? Поверь, у всех свои заботы. Нам с тобой тоже не по семнадцать и тебе уже не рожать. К чему лишние заморочки? А вдруг что-то не так? Ну, мало ль что? Надо год иль два привыкнуть, приглядеться друг к дружке, с записью не опоздаем. Но привыкнув друг к другу… Я супротив твоего условия с поспешной росписью. Она не удержит.

— Ты кому не веришь? Себе или мне? — нахмурилась баба и решила отказать Антону. Жить с ним без росписи не входило в ее планы.

— Сколько семей нынче живут в гражданском браке, считай, половина горожан не расписываются враз!

— Мне мое положение не позволяет! У меня свой взгляд на семью и жизнь. Если б знала, что предлагаешь сожительство, даже говорить с тобою не стала! Это не для меня! Поищи другую! Я не пойду на незаконную, сомнительную связь с мужчиной. Ты, Антон ошибся адресом!

— Вот так? А я тебя считал умной бабой! — снял с вешалки куртку, надевая ее, сказал усмехнувшись:

— Когда поймешь и поумнеешь, звони!

— Никогда! — услышал ответ в спину.

— Ну и хрен тобой. Ты в свете не единственная поживу сам, оно тоже неплохо. А то ишь, у ней положение не дозволяет быть в сожительницах! А какое он то положенье у бабы? Хоть как ее ни крути, едино твое место внизу, кем бы ты ни была, хоть царицей, ил блядью, иль нищей, и нечего тут выделываться! — заглянул в комнату к гадалке Наташке, сказал, что ждет; ее в машине и, определив бабу на заднее сиденье, повез домой, даже не оглянувшись на окно Варвары.

Вместе с Наткой плотно поужинали, и без лишних; уговоров увел бабу в спальню. Там, не включая свет, нащупал в постели Наташку.

— Иди ко мне мой дружочек! Что ни говори, старая любовь не ржавеет! — притянула баба мужика к себе. Она обняла Антона, целовала лицо, губы, плечи. И до самого утра не сомкнула глаз.

Наташка не просила росписи, не настаивала на постоянном сожительстве. Ничего не вымогала и не требовала. Она радовалась близости с человеком, какой ей давно нравился. И хотя видела, что заходил Антон к Варваре, ни о чем не спросила и ни словом не упрекнула мужика, лишь плотнее обнимала и ласкала человека без устали.

Спозаранок, когда солнце только осветило городские крыши, Антон повез бабу в общежитие, ничего не обещая, не договариваясь на следующую встречу.

Натка знала, теперь Антону долго не потребуется женщина. С месяц ни к одной не подойдет и ни на какую не глянет.

Антон сунул ей в карман бутылку водки. Знал, когда бы он ни приехал, Натка никогда не откажет, молча сядет в машину, а приехав к нему домой, покорится без слов и просьб.

О-о, если бы она не пила и следила бы за собою! Если б по пьянке не принимала на себя всех желающих мужиков, Антон давно бы на ней женился. Но в том была беда бабы, она была слишком неразборчива и часто не могла вспомнить, кто это всю ночь озоровал с нею. К рассвету хахали успевали раствориться в длинных коридорах общежития, не оставив Натке на опохмелку.

— Вот козлы! Опять смылись, слиняли все. И сколько их нынче было? Один иль двое?

— Трое! — отзывалась другая баба со своей койки.

— А кто они? — спрашивала Натка хрипло.

— Не знаю. Да и какое мне дело, кто тебя тянул? Ты у своей «звезды» спроси!

— Если б она говорить умела! — досадовала Наташка, что так и не набралась решимости отказать и выгнать мужиков, какие собирались к ней по потемкам в комнату.

Об этом в общежитии знали многие. Но кроме комендантши никто не рисковал делать бабе замечания. Наташка не просто знала все обо всех, но и умела за себя постоять так, что навсегда отшибала желание ругать ее или указывать, как надо жить.

Вот и теперь, вернувшись в общежитие, завалилась в койку. До работы целых три часа, можно выспаться…

Варя видела, как Антон взял в машину Наташку, та привычно расположилась на заднем сиденье. У Варвары злоба перехватила горло. Ведь вот только вышел от нее, предложил одуматься, оставил надежду, а сам тут же отловил последнюю из баб.

— Вот геморрой ишачий! Скотина мерзкая! Кретин! Жертва неудачного аборта! Ко мне мылился, а повез в дом последнюю курву! Конечно, в постель ее затащит, для чего ж взял? И после этого с ним о чем-то говорить, с этой помойкой? Да ни за что в жизни! — дала себе слово и решила полностью переключиться на Дмитрия Ивановича.

Когда он вернулся из командировки, Варя успела забыть все прежние обиды и снова сверкала многообещающими улыбками, обволакивала томными, зовущими взглядами и не спешила выйти из его кабинета.

Дмитрий Иванович был очень доволен результатами командировки и на радости пригласил Варвару опять к себе домой. Та обрадовалась, что ее заигрывание понято, мигом юркнула в машину, ослепляя Дмитрия улыбками. Тот остановился возле магазина, купил вина и, вскоре вернувшись, пообещал:

— Я думаю, этот вечер будет теплее прежнего.

— Мы оба постараемся! — отозвалась Варя весело, обдумывая свой план.

— Давай сначала кофе выпьем, взбодримся! После работы расслабиться надо, предложила Варя и начала разговор издалека:

— Дим, а у тебя много друзей в городе?

— Кого? Да у меня их почти нет. Я по своей работе не могу дружить с людьми. А почему о том спросила?

— Наверное, скучно одному?

— Мне и подумать о таком некогда, — рассмеялся человек гулко и сел напротив:

— О чем ты думаешь? — спросил внезапно.

— О тебе! О нас обоих, — ответила не задумываясь.

— Обо мне? Это что-то новенькое. И что именно?

— Тебе не надоела еще вот такая неустроенная жизнь?

— Меня она устраивает.

— Это сегодня! Но наступит день завтрашний. Там и старость не за горами.

— До этого еще далеко. Доживу ли до нее?

— Оглянуться не успеешь.

— И что ты предлагаешь?

— Подготовиться к ней заранее! — вздохнула Варя и, подвинувшись к Дмитрию поближе, сказала тихо:

— Пора создавать семью.

— С кем? — глянул на бабу удивленно.

— Ну что за наивный вопрос, Дима? Я давно вижу, как относишься ко мне, но не решаешься начать разговор первым. Тебя сдерживает неудача нашей первой ночи. Ну так она объяснима. Я считаю ее твоей неопытностью, ну назовем пристрелкой. Мы оба не были готовы к этой ночи, а потому не берем ее в расчет. Давай поговорим серьезно и определимся. Уверена, у нас все будет хорошо!

— Варь, я давно понял тебя! Но обзаводиться семьей не хочу. Это не входит в мои планы.

— Почему? Неужели тебя устраивает одиночество? Ведь при твоем положении холостячество просто неприлично. Люди, твое окружение, наконец, сослуживцы, строят всякие домыслы, они авторитета не прибавят никому.

— Какие домыслы?

— Одни считают импотентом, другие извращенцем, иные и вовсе гомосексуалистом. Никто не поверит, что ты обычный человек и тебе не хочется завести семью. Но сам подумай, время бежит быстро. Тебе надо спешить…

— Куда мне торопиться? Варя, я ничего не упустил. И если вздумаю стать семейным, для меня не будет проблемы и создам семью в один день.

— Так за чем остановка? Что сдерживает тебя? — подсела так близко, прижалась к человеку. Тот будто не почувствовал и не приметил. Облокотился на стол:

— Прикольная ты женщина! Да если я хотел бы семью заиметь, труда бы это не составило, но я не создан для семьи, не могу постоянно жить с одною. Мне нужна перемена. Одна баба быстро надоедает. А уж если приспичило б надеть себе хомут на шею, поверь, выбрал бы семнастку, такую, у какой ноги из ушей растут и сама из себя картинка из работ французских художников! Пойми, я ни за что не женюсь на ровеснице, или на такой как ты!

— Вот как? — поджала баба губы обидчиво:

— Тогда не пойму тебя! Осыпаешь комплиментами, везешь к себе домой, зачем, если не лежит душа?

— Я же говорил о переменах. Они мне нужны как воздух! Вот и ты подвернулась. Но о постоянной связи с тобой я никогда не думал, зачем обольщать пустыми надеждами. Ну, встань перед зеркалом нагишом и посмотри на себя, ты никого не сможешь обольстить, гпянь на грудь и на живот, они обвисли, попка потеряла свою форму и скоро станет хлюпать по пяткам. На лице морщинки, на висках седина. Посмотри, какие у тебя руки? Они сморщились и потеряли изящность. Никто не поверит, что ты интеллигентка и когда-то входила в элиту общества. Ты поблекла и безнадежно стареешь.

— Можно подумать, что ты в форме! Глянь на себя! Смех, да и только. Из-за обвисшего пуза ботинки не видишь. Грудь как у бабы, задница с кадушку. Даже плечи, будто у старухи взял на прокат. Посмотри на свое лицо, как авоська, в клетку. Весь опухший, отечный, все хорохоришься, но твои потуги смешны! Твоя облезлая косичка точь-в-точь крысиный хвост. Куда тебе семнастку, если ты со мной оплошал как мужик!

— Потому не состоялось, что увидел тебя голую. И сразу все в отказ ушло! Я ничего не мог исправить, натура воспротивилась. Что поделаешь, не волен ей приказать.

— Димка! Ты циник и нахал, если не сказать хуже. Я даже не предполагала за тобою такое!

— Варь! А разве было бы лучше соврать, сочинить небылицы или сослаться на болезнь? Сказал честно. Мы давно друг друга знаем. К чему выделываться?

— Выходит, ты никогда ничего ко мне не питал?

— Нет, не так! Я хотел тебя как женщину до тех пор, пока не увидел в постели голой!

— А зачем сегодня привез?

— Хотел бухнуть и не увидеть…

— Выходит, ты смотришь только на тело бабы?

— Что еще может интересовать в женщине? — изумился Дмитрий искренне.

— А душа, характер, хозяйственность, уменье вести себя в обществе, преподнести достойно себя и мужа…

— Такими пустяками никогда не засорял голову. Я в обществе давно принят, меня все знают. К известному не добавить и не убавить. А все прочее мне не нужно. По дому хорошо справляется домработница. А в жизни устраивает старый уклад. Я не хочу никаких перемен. Женщин не возвожу до абсолюта и никогда не переживаю из-за них, С тобою нас связывает давнее знакомство. Когда-то, но это было много лет назад, ты даже нравилась. Но прошло время, мы оба остепенились. И теперь я спокойно сижу с тобою рядом, и ничто меня не беспокоит и не горит.

— А я то дура намечтала, что помогу тебе. Жалко стало, думала, пропадаешь от одиночества.

— Вот нафантазировала! Да я никогда не бываю один, только когда работаю! — рассмеялся человек и, указав на спальню, сказал:

— Там столько красоток перебывало, что всех имен не упомнить.

— Тогда не буду тебе мешать. Развлекайся, престарелый повеса. Я не хочу стоять в очереди к тебе. Но когда придет твоя зима, ты меня не раз вспомнишь, — одевалась поспешно Варя.

— Подожди! Я отвезу тебя! — вызвался Дмитрий и вскоре высадил бабу у общежития. Она вымучено улыбнулась ему, помахала вслед рукой, но человек не видел. Он вел машину, улыбаясь, довольный собой. Еще бы! Лишил Варвару повода склонять его как импотента среди сотрудниц таможни. Теперь она не захочет сплетничать. Конечно, тяжело ей будет пережить услышанное о себе, но и тут он не соврал…

Дмитрий решил свернуть к недавней знакомой. Ох, и хороша эта крошка! Такую ни грех иметь в подружках, сворачивает в неосвещенный проулок и вскоре его машина слилась с темнотой ночи.

Варя тем временем вернулась в комнату, потеряно разделась, села к столу, обхватила руками голову, мысли одна другой мрачнее будоражили женщину:

— Я для него старая, его не устраивают мои формы! И это кто сказал? Какой-то Дмитрий! Когда был жив Виктор, тот тип на цыпочках ходил вокруг, не смел лишнее слово сказать, а теперь как осмелел! Он никогда не женится на ровеснице! В обществе такой брак сочтут непристойным и пещерным! Давно ли вот так рассуждать начал? Хотя о чем это я? Теперь все? мужики уже не говорят, а именно поступают, как он сказал. Выходит, удивляться нечему. А что делать? Как жить? Неужели на себе надо ставить крест и забыть обо всем, что дорого в этой жизни.

Варвара оглядывается на дверь, Людмила Петровна, как всегда, вошла в комнату без стука и, глянув на бабу, спросила:

— Ты чего как не трахнутая?

— Такая и есть, усмехнулась Варя горько.

— С чего облом?

— Старая стала, так и прозвенел! Обидно до самой задницы! — покатились слезы горохом.

— Ты погоди! Кто вякнул такое?

— Какая разница? Мужик!

— Сколько ж самому?

— Мой ровесник!

— Пошли его на «третий этаж» и забудь его маму! Небось сам урод отпетый, с десятого этажа выпавший и не пойманный. Если таких как ты не трахать, то кого ему надо?

— Так и вякнул, семнасток и моложе! Они на себя не смотрят. Раз возможности позволяют, будут с сикухами кувыркаться.

— Во, козлы проклятые! А может он это по бухой звенел?

— Кой черт! Совсем трезвый!

— Не-е, у него явно не все дома! Такими как ты не швыряются.

— Поверишь, я ему сама предложенье сделала хлюпала Варька.

— Какое?

— Насчет семьи. Мы друг друга давно и хорошо знаем. Он все годы вокруг меня таял. Дифирамбы говорил, руки целовал, а когда до постели, импотентом оказался. Я, дура, давай его успокаивать, предложилась в жены. Он и прозвенел, мол, старая ты, от того и не получилось ничего. Мол, с молодыми все срабатывает без проблем, а с тобой облом. Мол, сиськи, письки обвисли…

— Чего? Ну сморчок, старая клизьма! Давай проучим мудака! Накажем его!

— Как? — высохли слезы у Варвары.

— Пригласи его в общагу. Накачаем его до потери пульса и забросим в постель к Прасковье. Та уж лет тридцать мужика не щупала. Ну, а он как увидит бабку в одной постели, иль обсерится, иль психом станет.

— Он ко мне больше не придет и по общагам вообще не ходит, не надирается до обмороков, хорошо знает меру. С ним такой фортель не получится. Я его хорошо знаю, — отмахнулась Варя и добавила:

— Кстати, он мой начальник на работе. Знаешь, как отыграться сумел бы, не до смеху было б!

— А ты сама придумай что-нибудь. Ведь заклеить хотела, раз на семью фаловала. Он из крутых? Хоть есть навар с него? Кучеряво ли дышит?

— Чего ж иначе я его уламывала?

Что он ответил конкретно?

— Так и заявил, что старая я для него!

— А у вас на работе помимо него есть путевые козлы? — спросила Людмила.

— Имеются. Но что толку? Они все в его подчиненьи и звание ниже, и молодые. С такими даже думать о флирте совестно:

— А если кого-то из его друзей закадрить?

— Зачем? Они все одинаковы, им тоже баба нужна лишь на ночь. Но мне такое ни к чему. Что тут в запасе остается, лет пять и все. Дальше уже и впрямь, самой никто не будет нужен. Ну, а как жить?

— Да погоди! У тебя в запасе еще Антон есть. Конечно, его только на черный день, когда уже рядом никого не останется и выбора совсем не будет. Но пока мы бабы, искать надо! Ты у себя на работе получше оглядись. Случается, иной капрал пархатей генерала. Глядишь, с него как с мужика больше прокуй Ты не на должность гляди, подружка! Вон как моя соседка устроилась. Вышла замуж за директора базы. Он дом ее в терем превратил. Пять лет в барынях канала, пальцы веером крутила. А директора ревизия хвать за жопу и посадили на червонец. Он через год накрылся в зоне, помер совсем. Зинка мигом собразила, огляделась и подвалила под бок к завскладу. Корявый, плюгавенький, совсем неприметный мужичонка. Около него такой как я бабе даже перднуть в полную силу страшно, чтоб не убить нечаянно. Ну, точный лешачок с болота. А Зинка баба габаритная. Чуть худее русской печки. За ее кормой половину городских мужиков спрятать можно. Уж как она его приметила, из какой щели вытащила, до сих пор понять: не могу, — хохотала Людмила. И отхлебнув чай, продолжила:

— Я его, когда впервой увидела, этого окурка, не поняла, чего ему в Зинкином дворе понадобилось? Подумала, что воришка и гаркнула:

— Эй, ты! Суслячья бородавка! Хер в самоволке! А ну, выметайся со двора! Чего ты там шаришь, кого потерял? Брысь отсюда, гнида кастрированная!

— А он вылупился, моргает обиженно и отвечает мне, мол, он не вор, а хозяин новый, что сама Зинка это подтвердит. Та, как на помине на крыльцо вышла и позвала этого суслика обедать. Мне и спрашивать I стало ни к чему. Ну так-то смотрю, соседка моя еще круче чем за директором зажила. Все у ней есть. Даже новую импортную машину купили. Сама даже во двор выходит в таких нарядах, что у меня в глазах рябит. Вот так-то и спросила соседку, как ей так повезло, что! мужики один лучше другого попадаются. А Зинка и ответила:

— Я свою звезду знаю куда приткнуть и кому доверить. Нынче на должность не гляжу. Что в ней проку. От высокого званья одни мороки. А вот чем незаметнее человек, тем надежней, и жизнь спокойнее. И правда, скоро уж десять лет как они сошлись.

Ни шуму, ни гаму с их дома ни разу не слышала. Ее огрызок завсегда Зинаиде во всем помогает. Но и она его бережет. И никогда не пожалела, что с ним сошлась. Живут, как лебеди, все льнут один к другому. Вот так-то, Варька? А ты все ковыряешься, начальника тебе подай, чтоб он, отморозок, на работу при галстуке ходил, козел! Петлю бы ему на горло, а не галстук!

— Людка, кому-то везет!

— А ты оглядись!

— На Антона что ли? — отмахнулась досадливо.

— А чем он плох?

— С Наташкой спутался!

— Брось ты ерунду нести! О ней все мужики города отметились. Она своих хахалей давно не считает, имен не помнил и замуж бабу никто не возьмет. Сама о том не мечтает. Какое замужество, если у ней мужиков больше чем в бочке огурцов перебывало. Ну, может и приловил на ночь. А почему ты отказала?

— Без росписи не хочу!

— Дурная! Пещерная! Теперь враз не расписывается никто!

— А как? Перед смертью что ли?

— Теперь поживут года два-три и только потом супружество оформляют. Не доверяют, а может, нужды в том нет.

— Вот и Антон мне предложил подождать с годок- другой.

— А ты отказалась?

— Конечно.

— Ну и дура! Мужик один не останется! А вот ты накукуешься в одиночестве! Что тебе начальники? Чего за ними ссышь? Их теперь вона как меняют, не успеваешь имена запомнить!

— Грубый и жадный этот Антон. Побывала я у него дома. Как у бабы, порядок всюду. Но почувствовала, из него копейку не выдавишь. Такой всякую трату запишет в тетрадку и будет подсчитывать, во что ему баба обходится? Чуть перебор, выгонит из дома.

— Да брось, Варька! Ты приласкай его в поел накорми повкуснее, не скупись на похвалы и оттает мужик, потянется к твоему теплу как цветок. Про деньги и подсчеты забудет, помня, что впереди ночь. Согретый, обласканный и сытый, покладистым будет, Из него хоть веревки вей. Не шипи, не ругай хотя бы на первых порах, — учила Людмила.

— Ну а как без росписи? Не приведись что с ним, куда денусь? Сожительница ни жена. Выкинут родственники, и не докажешь ничего. Считай, опять годы впустую выкинула!

— Не заходись. Не одна ты такая. Но время все меняет. Понемногу зуди, но не налегай, чтоб из себя не вывести. Придумай, найди ситуацию, в какой роспись понадобится, и ткни его в нее носом.

— А какую причину придумать? — загорелись глаза Варвары.

— Ну, вот у тебя дом в деревне есть, — напомнила Людмила.

— И что с того?

— Чего он бездарно гниет? Продай, коли к Антону перейдешь.

— Кому он нужен?

— В твою деревню переселенцев скоро привезут. Им жилье понадобится. Да и в самой деревне молодые семьи появились.

— Эти сами строят себе дома.

— Короче, поручи ему продать дом!

— Ты что? Как это я свое ему доверю? Да и не сумеет Антон справиться. Откуда знает истинную цену дома?

— Дура! В этом любой мужик скумекает. И лучше тебя продаст. Но тебе главное роспись. Когда продадите дом, вот тут и закинь, мол, если бы расписались» деньги на одном вкладе держали бы, как и подобает в семье.

— Ну, а он ответит, мол, какая разница? Хочешь, я на свой положу сам, а коль не веришь, себе счет заведи!

— Ты сама подметила его жадность. Вот и говорю тебе, что прижимистый так не скажет. Он в каждую копейку зубами вцепится и пойдет на все.

— А зачем ему доверять продажу дома? Я сама с этим справлюсь, — не понимала Варя.

— Никуда те деньги не денутся. Важно другое, он сам их будет выколачивать из покупателя, сам и получит. А как с ними расстаться и отдать пусть даже тебе! Все мужики собственники, на том и попадаются. Тут же он на двойной крючок сядет, а ты двойную выгоду поимеешь. Распишешься и будешь иметь право на весь вклад.

— а его родня? Она не промедлит на дележ всего!

— Кроме сына никого нет. А и он на Северах. Обеспечен! Мать умерла, отца не стало, сестра была. Но, по-моему, тоже на том свете. Оно и сам Антон никому не помогал. Не помню, чтоб таким хвалился. Вот и прибери его к рукам покуда другую не приглядел. С мужика какой спрос? Подвернется какая-нибудь помоложе, да похитрее, выхватит из-под носа, ты останешься совсем одна! Ну, а баба все ж, как ни держи себя в руках, природа свое потребует. От нее не убежишь и не спрячешься! Плюнь на своего начальника и держись за Антона.

— Да, с Димкой сорвалось. Больше никого на примете нет. Никто не клеится и не предлагается. Эдак и впрямь одна останусь. Еще лет пять и вовсе старухой назовут! — согласилась невесело.

— Я хоть здесь в общаге кого-то зацеплю, коль нужда припрет, хотя бы на ночь. Но ты так не хочешь. Тебе богатый, интеллигентный и законный нужен. Даже от Антона нос воротишь. А зря! Таким как он не бросаются. Пусть мужик корявый, кондовый и рыло у него суконное, но он нынче в большом спросе.

— Что ж мне делать то? Он и не приходит ко мне, и не звонит.

— Сама объявись! Не гонорись, баба!

— Ну, первой даже неприлично, — покраснела Варя.

— О чем ты? Не смеши! Хватай мужика за жабры и держи мертвой хваткой! — рассмеялась комендантша и встала из-за стола, пошла к двери.

— Скоро мой хахаль должен с работы воротиться. Вот и приловлю, пока его какая-нибудь сикуха ш заклеила. Или к Наташке мужики сфалуют, вытащу его потом? Даже мне нынче нелегко удержать возле себя козла, хоть ты привязывай отморозка, держи на ошейнике! Он, придурок, все равно на сторону на других баб смотрит. Но пытаюсь удержать. И ты свое не упускай! — глянула на часы и заторопилась из комнаты.

Варя сидела за столом, обдумывая предстоящий разговор с Антоном.

— Чего я переживаю? Спрошу его, как здоровье! что нового произошло в жизни. Сама в гости напрашиваться не стану. Слишком жирно для этого быдла. Пусть задыхается от счастья, что сама ему позвонила. Конечно, если этот вахлак ничего не поймет, приглашу в гости. Коли он позовет, поломавшись, соглашусь. Чтоб не думал, будто на шею ему вешаюсь и готова запрыгнуть на загривок в эту же минуту. Пусть поуговаривает козел! — думала баба, похваливая себя!

— Погоди, недоросль я еще укажу твое место, а то ишь, гоноровый, расписываться не хочет Бегом побежишь, кретин! В твоем доме тебя схомутаю и еще спасибо заставлю сказать. Что мне стоит обломать старого дуралея? — ложится спать, мысленно переключившись на Дмитрия Ивановича.

— С тобой вообще, даже здороваться не буду. Пройду мимо, будто никогда не были знакомы. А собственно нас ничего не связывает. Старая дружба? Но ведь ты сам не причислял меня к своим друзьям Да, был любезен, однажды помог зятю, но как давно это было. Какою наивной и доверчивой была я тогда! Теперь другою стала. Жизнь изменила. Как осталась одна, сразу поняла, как глупо потратила годы. А сколько имела поклонников и вздыхателей! Вернуть бы их; теперь… Из каждого свою выгоду выдавила бы, ни одного не выпустила б без пользы для себя. А тогда какою дурой была! На дочь понадеялась. Первую оплеуху от нее получила. И кто только ни обижал меня? Теперь тоже в грязь втоптать пытаются. Никогда не думала, что Димка от меня откажется. Вот клоп висложопый! Глянуть не на кого, а туда же! Высмеял и оплевал! Ему молодку подай! Я стара для него! Ах ты, гнилая клизьма! Прохвост! Недоносок! Какой молодухе нужен, кастрированный таракан? Да на тебя старухи перестали оглядываться, ходишь, как беременный! Погоди, как получишь отставку у своих сикуха, быстро поумнеешь и ко мне вернешься. Но только поздно будет, — засыпает Варя улыбаясь.

Ей снился Дмитрий. Он улыбался какою-то неестественной, портретной улыбкой и все просил у нее прощенья. За что? Утром она так и не смогла вспомнить. Вот только от чего-то легла на душу тяжесть. Видно, обида на человека так и не прошла.

Варя торопливо оделась, она не любила опаздывать, чтоб не ловить на себе косые взгляды сотрудников таможни, какие, ох и не случайно говорили при ней, что молодые не могут найти работу, а пожилые не хотят уходить на пенсию. От того, мол, получается перекос в обществе, что нет у старшего поколения сознания и должного понимания молодых.

— Вот прежний начальник никогда не принимал на работу тех, кому больше тридцати. Считал их неперспективными. А вот Дмитрий Иванович берет древних. Он ценит опыт, дисциплину и преданность, ему дороже старая закалка, потому, набрал своих ровесников. А того не понимает, как тяжело молодым работать рядом с пожилыми.

Варя понимала, что все эти камни летели в ее адрес, но не спорила, не ругалась и не жаловалась Дмитрию. За это ее уважали. С нею охотно общались, делились невзгодами и проблемами. Знали, сказанное никогда не выйдет за стены таможни.

Варя едва открыла дверь, вошла в коридор и увидела непривычное скопление сотрудников. Они тихо переговаривались и как-то странно оглядывались на кабинет Дмитрия Ивановича.

— Что случилось? — спросила Варя, не сдержав любопытства.

— А разве вы ничего не знаете?

— Нет, — от чего-то стало холодно ей. И услышала:

— Дмитрий Иванович умер сегодня ночью…