Полет Стрижа

1

Анатолий вышел в тамбур задолго до остановки. Уезжая прошлым летом из родного города, Стриж прощался с ним надолго, может, навсегда. Нежданная черная весть о смерти первого тренера, больше чем тренера — учителя, наставника, друга, поневоле возвращала его к тому, что он пытался забыть. Память — она как вода. Брошенный камень уже на дне, а круги все идут и идут…

Почти год назад, в апреле, он уже возвращался в этот город после десятилетней вынужденной разлуки. И его сразу попытались убить. Началась большая охота на маленькую птичку, на него, Анатолия Стрижова. Его смертельный недруг Мурай знал, что Стриж будет мстить, пути назад ему не было. И закрутилась смертельная карусель, да такая, что отродясь не видел старый провинциальный город. Если бы не пришли на помощь новые друзья, тоже ученики Васильича, не стерпевшие бандитский мураевский беспредел, вряд ли бы он смог отбиться.

Анатолию вспомнились их лица: импульсивного, по-мальчишески восторженного Ильи Шикунова, сдержанного, не по годам мастеровитого Сергея Волина. И третьего, более старшего по возрасту, немногословного, но удивительно надежного Андрея Казакова, стрелка-спортсмена, настоящего снайпера. Уже потом, много позже, Стриж осознал, какую громадину они свалили. Ведь в той схватке против них была и власть законная, начиная с мэра и начальника милиции, и власть теневой силы, от Мурая до последнего тупого качка-"кентавра".

Да, они смогли это сделать, и он, Стриж, видел предсмертный страх в глазах Мурая. Но какую дорогую цену пришлось заплатить… Сердце снова кольнула тупая иголка совести: Ольга. Ее глаза, улыбка, ощущение тепла, доброты и любви. Они и были-то вместе несколько дней, но ее смерть Стриж никогда не сможет себе простить.

На перроне он задержался, скинул сумку с плеча. Что-то тревожное шевельнулось в душе, не то память, не то предчувствие. Ранняя весна девяносто пятого удивляла и радовала. Снег почти сошел, и воздух уже пропах знакомым, особым будоражащим запахом весеннего беспокойства. Стриж сдернул с головы черную вязаную шапочку, сунул ее в карман и собрался было шагнуть вперед, когда кто-то увесисто шлепнул его по плечу.

Резко обернувшись, Стриж засмеялся и раскрыл объятия:

— Илья, Серега!

Это действительно были они, два неразлучных друга: длинный, поджарый Илья и невысокий, широкоплечий крепыш Сергей. По очереди обнялись, долго разглядывали друг друга. Стриж поневоле отметил, как возмужали его молодые друзья, особенно это подчеркивала солдатская форма.

— Вы откуда? — спросил он их.

— Да вон, с электрички. — Илья кивнул головой на зеленый состав, из которого, как с потревоженного муравейника, валил и валил народ.

— На похороны Васильича?

— Да, служим недалеко, дали трое суток.

Помолчали, сразу загрустив. Все трое прошли школу старого тренера, всем троим он дал путевку в жизнь, и слишком нелепой казалась эта внезапная черная весть. Народ, между тем, схлынул, на опустевшем перроне остались они одни. Стриж глянул на часы.

— Пошли, а то времени уже много, как бы не опоздать к выносу.

Перейти с платформы к вокзалу они не успели — на первый путь влетел пассажирский поезд. До перекидного моста идти было далеко, а все поезда стояли здесь не больше четырех минут. Друзья решили переждать.

Состав долго останавливался, наконец, противно проскрежетав напоследок тормозными колодками, замер.

Лязгнула входная дверь, проводник освободил лестницу. Взгляды всех троих поневоле остановились на лице сходившего пассажира. Илья присвистнул, Сергей засмеялся, а Стриж вначале ничего не понял. Отметил только, что где-то видел этого высокого симпатичного парня в солидной дубленке и высокой ондатровой шапке.

— Нет, а вы откуда узнали, я ведь ни телеграммы не посылал, не звонил? — растерянно спросил тот, протягивая руку друзьям.

— Андрюха! — наконец понял Стриж и кинулся обнимать Казакова.

Потом коротко объяснил, по какому поводу они собрались. Андрей погрустнел:

— Вот беда-то! Как жаль Васильича… Я и не знал.

— Ну, а ты каким ветром в наши края?

— Да в Москве был, в командировке, вот время осталось, решил завернуть на пару дней.

— Ну пошли, пошли, пора! — заторопил Стриж, и четверка друзей двинулась по дороге в город. В родной для них всех. Город, не самый красивый на этой планете, город, который можно было полюбить, лишь родившись и прожив в нем детство и юность. С его бесконечными, на многие километры, улицами, с серыми частными домиками и сараями, с покосившимися заборами, со старыми друзьями, любимыми и просто родными людьми.

Город, который меньше года назад они, рискуя жизнью, освободили от черных сил зла. Так, по крайней мере, им казалось.

2

Толпу около спортзала они увидели издалека. Эти похороны отличались от обычных: мало было женщин, отсутствовали мордастые юродивые и старухи, кочующие с одних поминок на другие. Мужчины же чем-то неуловимо походили друг на друга. И тех, кому было за сорок, и парней помоложе роднила какая-то особая, нет, не выправка, скорее, сила. В движениях, жестах этих людей чувствовалась стать знающих себе цену мужчин. "Стриж, Стриж!" — прошелестело по толпе. Взгляды устремились на четверку друзей. После событий прошлого года Анатолий стал в городе личностью легендарной.

С крыльца навстречу им сбежал плотный, курносый парень с широким, несколько простодушным лицом.

— Толян, успел, молодец! Я знал, что ты будешь, так всем и говорил: Стриж в лепешку разобьется, а к

Васильичу приедет.

— Привет, Ванек! — обнял друга Стриж. — Как он умер?

Иван Кротов опустил голову.

— Прямо здесь, на тренировке. Зашел к себе в кабинет, а через полчаса хватились — уже все. Сердце. Пошли?

В зале народу было битком. Они стали пробираться вперед, и снова за спиной Анатолий услышал шелест своей фамилии: "Стриж!"

Молча постояли у гроба. Глядя на родное лицо, Стриж думал: "А Васильич на себя не похож. Никогда он не лежал вот так спокойно, как сейчас. И второй подбородок откуда-то появился. Он не любил подушек и спал всегда на жестком. Как сам говорил — дворовое воспитание, память о беспризорном детстве".

Слез не было, только застыло горе внутри непроходящей болью. Вскоре стали выносить гроб. Стриж хотел поднять тоже, но остальные оказались настолько высоки, что он отошел в сторону. Несли на руках до самого кладбища.

Только сейчас, собравшись вместе, бывшие боксеры поняли, как много их прошло через этот спортзал, через жесткие и добрые руки учителя. Всю дорогу Стриж оглядывался по сторонам, искал глазами кого-то.

Наконец не выдержал, спросил у Кротова: "А Игорь где?" Игорь был другом детства Стрижа, самым титулованным из учеников старого мастера, чемпионом Европы и мира, заслуженным мастером спорта.

— В Америке, говорят, сейчас отдыхает.

— А, ясно.

На кладбище долго говорил пузатый словоохотливый мэр, затем представитель спорткомитета. О главном — о боли, о сердце, о душе коротко, но хорошо, искренне сказал один из первых учеников Васильича, седой уже, плотный мужик, прилетевший на похороны из Воркуты. Долго прощались. Стриж поцеловал учителя в лоб и, отойдя в сторонку, угрюмо смотрел, как происходит обычное дальнейшее действо. Крышку забили гвоздями, гроб опустили. В несколько рук засыпали яму землей, установили временный памятник.

Когда все закончилось, направились к автобусам. Стриж не двинулся с места, сидел на соседней низенькой ограде и вспоминал, вспоминал… Автобусы один за другим тронулись в направлении города. Оглянувшись,

Стриж увидел стоящих неподалеку друзей: Андрея, Серегу, Илью. Остался и Иван с какой-то девушкой.

— Вы чего не уехали? — спросил Анатолий.

— Мы тебя подождем, — переглянувшись с ребятами, сказал Илья.

— Ладно вам, — он вздохнул, бросил еще раз взгляд на фотографию на памятнике, отвернулся, подошел к друзьям. — Зря вы остались, я еще к Ольге хотел зайти.

— Ну и мы с тобой, — снова за всех ответил Илья.

— Тогда пошли.

Увязая в подтаявшей кладбищенской глине, он двинулся к трем приметным березам. Стараясь ступать по островкам оставшегося снега, подошел к скромной ограде. Калитка открылась с трудом, видно, осела. Стриж подошел с торца могилы, опустился на колени прямо в подтаявший снег и застонал от мучительной душевной боли. Он начал Ольгу забывать, в памяти черты ее лица таяли, словно в тумане, а эта фотография безжалостно вернула все на жестокие круги больной совести. Да, она была именно такой: эта легкая улыбка, эти большие серые глаза, гладко зачесанные волосы. В который раз он сказал ей прости и снова не почувствовал в душе облегчения.

Рядом с Ольгой лежал в земле сырой Витька, ее муж. Фотография была из свадебного альбома — веселый, в строгом костюме, с галстуком. Поднявшись с колен, Анатолий стер выступившие слезы, мельком глянул на

Витькину фотографию и отойдя спросил Крота:

— Как там Ольгина дочь?

— У Витькиной матери. Но та прихварывает сильно, боюсь долго не протянет.

— Ясно. Ну, пошли. Всех вроде навестили.

Стали пробираться к шоссе.

— Толян, пошли правее, — внезапно забеспокоился Ванька.

— Чего это? — удивился Стриж. — Здесь же ближе.

— Тут дорога лучше.

— Ладно, тебе, и так по уши в грязи.

Пройдя по узкому проходу между оградок, он вдруг остановился около одной, вгляделся в фотографию, потом повернулся к Ивану.

— Ты от этого что ли уводил? — Стриж кивнул в сторону могилы Мурая.

— Ну, да, — нехотя признался тот.

— Чудак, я к мертвым злобы не держу.

Скользя по глине и помогая друг другу, они вскарабкались на высокую насыпь пустынного шоссе. Дорога эта шла от города до кладбища, да чуть подальше чадила городская свалка. Перегородив шеренгой весь асфальт, двинулись к окраине, разговаривая на ходу. Стриж наконец разглядел попутчицу Ивана. Высокая, под стать Кроту, девушка в коричневой кожаной куртке с выдавленными на плечах узорами, в сапогах до колен на тонком каблучке. На голове у нее была только красная вязаная полоска-ободок, на шее такого же цвета длинный шарф. Чем-то она не понравилась Стрижу. Слишком тяжелый, на его привередливый взгляд, подбородок, длинноватый нос. Правда, хороши были глаза, темно-карие, почти черные. В тех немногих взглядах, что были брошены на него, он сумел оценить колодезную глубину их темного бархата. "Воображала, не могла потеплей одеться", — подумал Стриж, глядя, как их спутница пытается спрятать нижнюю часть лица в свой красивый, но отнюдь не теплый шарф.

— Крот, хоть бы представил девушку.

— А, это Ленка, моя соседка, прошу любить и не обижать.

— Очень приятно, Анатолий, — галантно наклонил голову Стриж.

Дама изобразила белыми от холода губами подобие улыбки и снова зарылась носом в шарф.

— Лен, неужели так холодно? — вкрадчиво поддел попутчицу Стриж.

— Издеваешься? — Она негодующее посмотрела на него. Остановила взгляд на его непокрытой голове, распахнутом вороте куртки, где сразу за легким джемпером и рубашкой виднелась молочно-белая кожа.

Неожиданно улыбнулась:

— Не всем же быть моржами! — Голос у нее оказался низким, слегка хрипловатым, с какими-то звенящими, как у камертона, подголосками.

— А я не морж, кто тебе такую глупость про меня сказал? — удивился Стриж.

— Ну как же, а кто с катера вплавь до берега добирался? — Это она вспомнила прошлогоднюю одиссею

Стрижа, когда ему в апреле пришлось купаться в Волге.

— Ну, начнут из автомата садить — любой поплывет.

— Нет, — ее даже передернуло. — Я лучше тут же камушком на дно. В такой холод…

Она на ходу содрала узкие, щегольские перчатки, расстегнула молнию вытащила из кармана длинную тонкую пачку дамских сигарет с ментолом, сунула одну в рот. Ванька мигом поднес огонек зажигалки, сам закурил что-то поубойней. Стриж поморщился: он не любил курящих женщин. "Воображала", — еще раз подумал он, глядя, как Ленка натягивает свои пижонистые перчатки.

Уже подходили к городу, когда впереди показались две бешено несущиеся машины.

— Ах, ты черт! — выругался Кротов и щедро добавил матом. — Принесло их не вовремя!

Стрижа поразила перемена, произошедшая с их спутницей: кровь словно отхлынула от ее лица, зрачки расширились. Она явно была напугана.

— Прячься за меня! — скомандовал Иван, заслоняя собой Ленку. Никто из остальных не понимал, что происходит, но, освобождая дорогу, все невольно сгрудились вокруг девушки. Машины пролетели мимо. В первой, БМВ, стекла были сильно затонированы. В несущемся следом «джипе» Стриж разглядел чей-то небритый профиль с характерным кавказским носом.

— Это кто еще? — удивленно спросил он Крота.

— А, чеченцы!

— Чеченцы? Откуда?

— Да появились тут месяца за два до войны. От Джохара вроде бы сбежали. Скромненькие такие. А теперь видишь, обнаглели! Хозяевами себя почувствовали, раскатывают!

Они уже шли по городу, когда сзади снова раздался рев моторов. БМВ пролетел мимо, но «джип», уже миновав остановившихся друзей, вдруг резко затормозил, его даже занесло на мокром асфальте. Открылась дверца водителя, и из машины неторопливо вылез высокий, черноволосый красавец джигит. Он был действительно хорош собой: тонкий в талии, поджарый, волосы вились крупными кудрями, узкое лицо с большими черными глазами и хищный орлиный нос. Из всей толпы он видел, казалось, только одну девушку.

— Леночка, дорогая, — характерным гортанным голосом начал он, растягивая тонкие губы в ехидную усмешку. — Так давно тебя не видел, слушай, соскучился прямо. Поедем, покатаемся. С ветерком прокачу.

Стриж глянул на Ленку. Ту прямо-таки трясло от ненависти и страха. Между тем джигит, подойдя ближе, потянул ее к себе. Его руку перехватил Крот.

— Слушай, Алибек, езжай себе дальше, добром прошу.

Тот повернулся к нему:

— Ваня, я тебе уже говорил: это не твоя девушка, это моя девушка.

Он снова дернул Ленку, та идти с ним по-прежнему не хотела, упиралась, била другой рукой по его костистому волосатому запястью. Стриж шагнул вперед и двумя пальцами, большим и указательным, нажал на запястье руки чеченца. Эту болевую точку ему в свое время показал знакомый массажист в юношеской сборной. Алибек, отпустив Ленку, отдернул руку, с ненавистью посмотрел на незнакомого ему человека.

— Слушай, ты кто такой? Тебе жить надоело, да-а?! Гуляй отсюда! — Протянув руку, он попытался ладонью толкнуть Анатолия в лицо. Стриж уклонился и, перехватив руку чеченца, вывернул ее вниз и за спину так, что ее владелец вскрикнул и замер в этой неестественной, нелепой и унизительной позе. Из машины выскочили еще несколько чеченцев, но Крот с остальными встали на их пути, загородив беседующую парочку.

— Ты сейчас сядешь и поедешь домой, понял? — негромко сказал Стриж Алибеку.

Тот пытался вырваться, но Анатолий, как клещами, держал его руку.

— Как тебя зовут, скажи? — почти шепотом спросил Алибек.

— Стриж, — усмехнулся Анатолий.

— Это я тебе на могиле напишу, собака!

— Много было уже таких охотников. Давай, вали! — И, разжав руку, Стриж вышвырнул Алибека за круг.

Стоя рядом со своими людьми и растирая онемевшее запястье, чеченец с ненавистью смотрел на врага.

Издалека послышался рев мотора, и через несколько секунд, взвизгнув тормозами, остановилась вторая машина кавказцев. Из нее выскочили еще четверо. Расклад был теперь за ними, чуть ли не вдвое. И Алибек решился. Он крикнул что-то гортанно своим собратьям, и те кинулись в бой. Их было восемь против пятерых, и судя по крикам, позам и прыжкам все они изучали какое-то восточное единоборство. Но против них были четыре мастера спорта, прошедших жесткую школу «железного» тренера. Встав в круг, они удачно встретили наглого противника. Через несколько секунд двое уже лежали на земле без чувств, а третий, стоя на коленях и зажимая солнечное сплетение, мучительно пытался вдохнуть свежего воздуха. С остальных джигитов пыл сразу слетел, и вот тут уж «повеселились» боксеры. Стриж быстро отправил в нокаут еще одного противника, помог Андрею справиться с высокорослым соперником и обернулся к другим. Илья, как на ринге, танцуя перед соперником, легко уходил от самодельных «мавашей», а затем точно и быстро бил его по лицу сериями красивых ударов. Соперник Сергея бросился бежать, и тот, пугнув его для скорости, смеясь, вернулся назад. А

Крот лупцевал Алибека. Дрался тот неплохо, у обоих по лицам текла кровь. Но Иван брал своей мощью. При одном росте с соперником он был чуть ли не вдвое шире в плечах, а тяжесть и сила ударов довели его в свое время до призеров чемпионата Союза. Несколько таких ударов потрясли Алибека, он, как говорят в боксе, «поплыл». Тогда он отпрыгнул назад, выхватил из кармана выкидной нож. Громко щелкнула пружина, остро блеснуло выскочившее лезвие, и Алибек взмахнул им перед собой. Все замерли.

— Не подходи, зарежу! — закричал чеченец.

— Да нужен ты нам сто лет, дерьмо такое, — презрительно бросил Стриж. Навидался он в свое время таких вот дурных в зоне, рисковать не стоило. — Морду мы тебе достаточно начистили, правда, Вань? — Он обнял одной рукой друга.

Тот подул на разбитые костяшки пальцев и с усмешкой кивнул головой. Между тем очухавшиеся джигиты потихоньку стягивались за спину главаря. Тот наконец перестал махать своим тесаком.

— Вы все уже покойники. Я вам всем голову отрежу, сам. И тебе, и тебе, и тебе… — он тыкал окровавленным пальцем в сторону ребят. Распаляясь, он подошел совсем близко. — А ты, — он ткнул пальцем в сторону Лены, — рабыней моей будешь, ты у меня…

Что он хотел сказать, так и осталось неизвестным, потому что Ленка вдруг взвизгнула и, выскочив вперед, резко ударила Алибека ногой в пах. Тот захрипел, согнулся, а Ленка, сложив два своих кулачка в изящных перчатках в «замок» с разворота врезала чеченцу по лицу. Тот упал и, выронив нож, начал корчиться на асфальте, зажимая руками низ живота. Стриж, не нагибаясь, подтолкнул ногой нож к выбоине на асфальте и, наступив на лезвие, переломил его надвое.

— Пошли, ребята, на сегодня с него хватит.

Обойдя тело, они двинулись в город, оставив озабоченно гомонящих собратьев хлопотать вокруг своего предводителя.

3

Взбудораженная схваткой компания всю дорогу обсуждала нюансы прошедшего сражения. Особенно всем понравился финальный аккорд Ленки. А та из застывшего «свежемороженого» существа неожиданно преобразилась в озорную, с блестящими глазами хохочущую девушку. Анатолий вдруг поймал себя на том, что плохо слушает друзей, и машинально поворачивает голову за прыгающей молодой козочкой. А Ленка то изображала, как она произвела свой знаменитый удар, то скакала на одной ножке по нарисованным детворой на подсохшем асфальте классикам, то просто приплясывала от радости. Поймав недоуменный взгляд Стрижа, она изобразила "большие глаза", а потом просто показала ему язык.

Между тем подошли к дому Ильи.

— Толян, давай ко мне! — предложил он, потянув Стрижа за рукав.

— Нет! — дружно закричали остальные и, уцепив Анатолия кто за что мог, потянули в разные стороны.

— Разорвете, черти! — испуганно закричал Стриж. — Ну, я прямо не знаю куда направиться. Баня у кого-нибудь есть?

— У меня есть! — Ленка от радости даже подпрыгнула. — И баня, и ванна, на любой вкус.

— Точно, Толян, — авторитетно подтвердил Крот. — Баня у нее классная, попаримся!

Остальные приуныли, крыть было нечем. Попрощались. К Ленкиному дому они подошли втроем: хозяйка,

Стриж и Иван. Взглянув на двухэтажную хоромину, Стриж вдруг вспомнил одну интересную подробность.

Пока Лена, открыв калитку, загоняла в будку лающую собаку, он потянул Ивана за рукав и шепотом спросил:

— Слушай, это ведь дом Сорокина?

— Он умер лет пять назад. Ленка теперь вдвоем с матерью живет.

— А, ну тогда ладно.

Сорокин был главным инженером самого крупного в городе завода. Стриж запомнил его суровым и неулыбчивым седым мужиком двухметрового роста. Особенно почему-то осталось в памяти, как его привозили на обед: в неизменной белой заводской «волге».

Прошли в дом. Огромная прихожая была столь чиста, что Стрижу с Иваном стало неудобно за свои заляпанные грязью «чоботы».

— Раздевайтесь, раздевайтесь! — ободрила их хозяйка и, небрежно скинув сапоги, не снимая куртки, побежала вверх по лестнице на второй этаж.

— Мам, мам, ты как у меня? Ничего? — ее резкий звенящий голос был слышен даже внизу.

— Мать у нее болеет, — шепотом сообщил Иван. — Она сразу после смерти мужа сдавать начала, а тут еще с

Ленкой эта история.

— Какая история? — тихо спросил Стриж, но Крот не ответил — по лестнице уже спускалась хозяйка. Куртку свою она оставила наверху, теперь на ней оставались черные трикотажные лосины и такой же черный, в обтяжку свитер. У Анатолия невольно перехватило дух — настолько она была хороша в этом наряде.

Длинноногая гибкая Ленка была столь идеально, даже на привередливый взгляд Стрижа, сложена, что у того мелькнула глупая мысль: "У нас на южном пляже за лето с такой фигурой две-три, может быть, встречаются".

Лена спускалась с озабоченным видом, но, увидев изумленные глаза Стрижа, расхохоталась, встала, подбоченясь, на ступеньках и спросила:

— Что, нравится?

Анатолий смутился, рассмеялся и честно кивнул головой. Ленка же, по-балетному встав на цыпочки и изобразив руками взмахи крыльев, медленно прокрутилась вокруг своей оси. Крот откровенно смеялся над

Анатолием, а тому было не до шуток — ему очень не хотелось снимать куртку, слишком явно проступал его чисто мужской восторг.

— Ну, ладно, раздевайтесь, я пока посмотрю, чего бы нам поесть сварганить.

Она прошла на кухню. Стриж с облегчением вздохнул и стянул наконец с себя куртку. Не успел Иван отсмеяться над мужскими беспокойствами друга, как из кухни высунулась голова Ленки.

— Как будем: сначала обед, потом баня, или… ого, я кажется произвела впечатление! Ну, так как, баня или обед?

— В баню надо ходить натощак, — храбро заявил красный от смущения Стриж.

— Ну, тогда зря раздевались, идите во двор, качайте воду.

Она вернулась на кухню. Отсюда хорошо было видно, как, идя по двору, Иван потешается над сконфуженным Стрижом. Ленка усмехнулась, и эта улыбка не покидала ее лицо весь вечер.

4

После парилки долго сидели в прохладном предбаннике, блаженствуя душой и телом. Иван потягивал баночное пиво, а Стриж, не признававший спиртного, какой-то импортный сок. Два часа на полке размягчили их до состояния пластилина. Глядя на друга, Стриж вдруг усмехнулся:

— Ванек, а ты чего это такой живот отрастил? Не стыдно?

Тот лениво покосился на свое солидное брюшко и махнул рукой:

— Да ну его! Конституция у меня такая, я, еще когда занимался, мучился. Как выступать, так у меня килограмма два лишние. Из парилки не вылезал. А уж как бокс бросил, совсем вширь попер.

— А работаешь где?

— Да, охранником в банке. Скучновато, конечно, но платят прилично. Ты сына-то часто видишь? — перевел он разговор на другое.

— Каждый день. Я там секцию веду, он ко мне часто прибегает.

— Ну и как, в тебя?

Стриж кивнул головой, в глазах блеснул огонек радости.

— Звереныш! Характер еще тот.

— То-то я гляжу ты фигуру держишь. — Ванька кивнул головой на атлетический торс друга.

— А мне по-другому нельзя, привычка. Да и по пляжу пройдешься — на душе лучшеет, сразу столько приятных знакомств.

Стриж уже рассказал, что работает спасателем на пляже в своем приморском городе.

— Ну ты там, наверное, развернулся! Тут-то уж что творил, а там — юг, море, курорт!

— Это еще не все. Там у нас есть санаторий для лечения женского бесплодия, это вообще труба! Туда под вечер мужики со всего побережья съезжаются.

— Чего это на больных-то? — удивился Крот.

— Дурак ты, Ванек, им же надо проверить, как лечение подействовало.

Посмеялись. Потом Стриж осторожно спросил.

— А у тебя как с этой, с Ленкой, всерьез?

Иван вытаращил глаза.

— Да ты что! Спаси господь! Ей таких, как я, пяток нужно. Да и сам знаешь, я же заядлый холостяк!

Стриж почему-то обрадовался.

— Я при Ленке больше как телохранитель, — продолжил Иван. — Я ее с детства знаю, еще лет десять назад в футбол гоняли.

Стриж улыбнулся. Ванька как-то не взрослел с годами. Про женитьбу даже слышать не хотел: рыбалка, охота, футбол с пацанами. Глядя на курносое, простоватое лицо друга, Анатолий спросил:

— А тетя Клава?

— Ой, запилила! — Иван огорченно мотнул головой. — Женись да женись!

— Как она, не болеет?

— Ну, на ней пахать и пахать.

Мать Крота обладала незаурядной работоспособностью и энергией. Произведя на свет сына, она быстро дала под зад ленивому и пьющему супругу и одна воспитывала Ивана, умудряясь при этом держать грандиозное подсобное хозяйство: корову, свиней, кур, кроликов, уток. Анатолий ни разу не видел ее праздной или отдыхающей. Она все время носилась и носилась по дому, по двору, готовила, убиралась, стирала, кормила живность и при этом неустанно пилила сына за лень, а позже и за нежелание подарить ей внуков.

— А что это за чеченцы, объясни, — Стриж снова припомнил дневную стычку.

— Ну, как тебе сказать? Объявились сначала два брата, этот вот Алибек и старший его — Муса. Тот старше его лет на двадцать, солидно так держится. Перекупили бесхозный дом Мурая, бизнесом занялись, денег у них полно. А потом они, как тараканы, плодиться стали. Охнуть не успели, а их уже тут человек двадцать. Сначала тихо себя вели, скромненько так. Я же видел, они часто к нам в банк приезжали. Уж рассыпались-то, рассыпались, Джохара крыли как только могли. Но потом обжились. Центральный универмаг перекупили,

Абрамчик-то слинял вместе с деньгами. Машин понакупили. У них кроме этих двух еще «форд» и «вольво».

Гоняют на них как бешеные, сам сегодня заметил. По ночам особенно любят. Говорят, они в последнее время наркотиками приторговывают. Ты представляешь, умудрились из города цыган выжить! Весь Цыганский край пустой стоит.

Стриж присвистнул. Самый дальний и запущенный район города с незапамятных времен населяли цыгане.

Его так и звали — Цыганский край. Жить в подобных трущобах могли только романтики лесов, полей и карманов. К ним в любое время шли за дефицитным товаром: куревом, водкой, даже наркотой. Власти десятилетиями бились над этой проблемой и никак. А тут — сами!

— Они, похоже, уже все городское начальство скупили. У нас ведь городок маленький, все про всех знают.

Муса такие попойки закатывал местным властям — с ума сойти! Кстати, ты на кладбище видел рядом с могилой

Васильича целый ряд новых могил?

— Не обратил внимания.

— Это все ментовское начальство лежит. Начальник милиции, его зам, начальник ГАИ, местный комитетчик.

Вся верхушка. Недавно ездили на рыбалку да по пьянке зарулили в полынью.

— А чего это чеченцы к Ленке лезут? — снова перевел разговор Стриж. Ванька сразу поскучнел.

— Это грязная история. Девчонки шли втроем с дискотеки, подъехал этот Алибек. Ленку затащили, ну и…

— Ясно, — прервал его Стриж.

— Она подала в суд, но эти две крысы, ее подруги, сказали, что она сама к ним села. К Ленке сейчас многие плохо относятся, и этот придурок проходу не дает. Я уже раз ее отбивал.

Помолчали. Холод постепенно остужал разогретые тела, стало зябко.

— Пошли в дом, что ли?

— Пошли, — согласился Стриж. Уже одеваясь, он вдруг глянул на друга и сказал:

— Слушай, а ведь из нашего с тобой года немного народу осталось. Мы да Игорь еще где-то в Америке.

— Точно. Мурай, Цыпа и Витька в прошлом году пулю получили, — начал загибать пальцы Иван. — Булатов утонул, Петька умер от рака…

— Да ты что?! — прервал его Стриж. — Я и не знал.

— Уж полгода, он же в Чернобыль в свое время напросился, патриот хренов.

— Как же, всегда впереди!

— Вот его лейкемия и скрутила. Захаров по пьянке под поезд попал.

— Жалко, хороший был парень.

— Ну и Фрол. Этот тоже от водки сгорел.

— Да, глупо все. Пошли.

5

Хозяйка заждалась гостей.

— Ну, вы и париться! Я уж бояться стала, не угорели ли.

— Сходила бы проверила, спинку бы потерла, — невозмутимо бросил Ванька, сбрасывая наброшенную на плечи куртку.

— Ну, сейчас! — Лена высоко подняла брови и, фыркнув, пошла в зал.

Она снова преобразилась, успела завиться, подкрасила глаза, подвела их черным карандашом. Впрочем, косметики было минимум, только помада выгодно подчеркнула чувственный узор большого красивого рта.

Темно-бордовое трикотажное платье, гораздо выше колен и с глубоким вырезом на груди ничуть не хуже демонстрировало все достоинства ее фигуры, чем предыдущий наряд, столь сильно поразивший Стрижа.

Черные колготки и черные же лаковые туфли на высоченном каблуке довершали это убийственное для настоящего мужчины одеяние. Стриж даже головой тряхнул, отгоняя секундное оцепенение.

В зале уже манил белоснежной чистотой скатерти накрытый стол. Расположились кто как мог: Ивану с его габаритами по вкусу пришелся диван, Стриж устроился в кресле, а Лена, по праву и обязанности хозяйки, на стуле поближе к кухне. Первый тост был за Васильича, помянули каждый, как хотел: Иван водкой, Лена налила себе ликера, а Стриж, верный себе, соком. Давненько Анатолий не ел так много и вкусно.

Напробовавшись закусок, салатов и других яств, он одобрительно заметил:

— Хорошо готовишь.

— Старалась, — улыбнулась в ответ Ленка.

Она снова изменилась, это была уже женщина-"вамп". Ее улыбка, взгляд вполоборота, сам голос, низкий, волнующий, с вибрирующими тонами, — все это будоражило и пленяло. Больше стало плавности в жестах, блеска в глаза. А рельефная узорность губ как бы жила особой жизнью и высвечивала все мысли и чувства хозяйки.

Стриж чувствовал, как он постепенно пьянеет от нее. Это была одна из особенностей его души. Женщины заменяли ему и вино, и наркотик. Пригласив хозяйку на танец, он положил руки на гибкую талию и невольно провел чуткими пальцами вверх по спине. Ленка вздрогнула, отстранилась слегка, сказала требовательно:

— Не надо так делать.

— Почему?

— Ну… лучше не надо.

— Хорошо, — согласился Стриж, чуть отстранясь от девушки.

Соловый от спиртного Ванька лениво крикнул им:

— Хорошо смотритесь. Идеальная пара.

Ленка поперхнулась смехом. Стриж глянул на их отражение в темной полировке гарнитура и тоже усмехнулся. На шпильках она была почти на голову выше его. Ну, Стрижа это еще ни разу не остановило.

— А у тебя побыстрее что-нибудь есть? — спросил он Ленку.

— Сейчас будет. — Она подскочила к магнитофону, поменяла кассеты. Грянуло что-то очень импортное и сверхзабойное.

— Класс! — одобрил Анатолий и так крутанул хозяйку, что та чуть не врезалась в зеркальный шкаф. Стриж ее вовремя подхватил и развернул в другую сторону. Танцевать он толком не умел, но зато отдавался этому занятию со всей душой и энергией. Уже через пару минут Елена поняла, что с такими танцами она или сломает каблуки, или подвернет ногу. Пришлось избавиться от туфлей. "Вот так-то лучше", — усмехнулся про себя

Стриж.

Танцевала она хорошо. В отточенности жестов и плавности движений чувствовалась какая-то школа.

— Танцевальный кружок? — спросил он, не прерывая движения.

— Бери выше — балетный класс.

Она поднялась на цыпочки, головку по-балетному вверх, одну руку в сторону, толчок ногой, и оборот.

— Это называется фуэте, — прокомментировала сама и, перейдя на обычный танец, продолжила прерванную мысль: — Правда, всего два года.

— Все равно чувствуется. — Стриж опять крутанул Ленку, задыхаясь от сильного, влекущего запаха ее духов.

Музыка сменилась, они решили передохнуть. Хозяйка подняла свои невероятные туфли, спрятала их в один из шкафов стенки.

— Как ты на них только ходишь.

— Ну, это еще что! Мать мне на восемнадцатилетие купила белые свадебные туфли, там каблук еще больше.

— Это ж какого жениха надо к таким туфлям, баскетболиста? — невинно поинтересовался Стриж.

Настроение у Лены вдруг мгновенно испортилось. Она присела за стол, вытащила свою длинную сигарету, прикурила от горящей свечи.

— Был один такой.

— И что?

— Весь вышел.

Налив себе рюмку ликера, она толкнула задремавшего Крота:

— Вань, хватит спать! Давай выпьем.

— Ой, задремал, — Иван спросонья смешно таращил глаза. Почти на ощупь он нашел бутылку, плеснул себе водки, чокнулся с Ленкой и, влив в себя сорокаградусную жидкость, как томатный сок, с чувством выполненного долга откинулся на спинку дивана.

Стрижу не понравилось, как Лена пьет: отчаянно, одним махом.

— Ну ты даешь!

— Не нравится? Ванька научил — одним глотком.

Она налила себе еще рюмку, уже водки.

— Вань, да проснись ты! Давай еще выпьем.

— О, господи… — простонал очнувшийся Крот. — Всю ночь в карты резались на дежурстве, а теперь смаривает…

Но рюмку он глотнул исправно, как какой-то отлаженный, хорошо работающий автомат.

— Пойду я, пожалуй. — Иван стал выбираться из-за стола, шумно, с грохотом мебели, со звоном посуды. —

Завтра на рыбалку хочу сходить. Слушай, Толян, а может, и ты со мной? Пораньше за тобой зайду, одену как надо и айда на лед. Волгу проведаешь, отдохнешь на природе.

Глаза у Стрижа заблестели.

— А что, это, пожалуй, идея. Когда ты выспишься-то?

— Ну, как высплюсь, так и высплюсь. Часов в семь жди.

— Он раньше десяти не встает, — сообщила Ленка, продолжая дымить сигаретой.

— Ладно, годится.

Стоя в прихожей, они долго хлопали друг друга по плечам, говорили какие-то необязательные слова.

— Слушай, — перейдя на шепот и косясь в сторону оставшейся в зале хозяйки, спросил Стриж. — Ты не обидишься, если я с ней, ну, того…

— Я же тебе сказал… — начал Ванька своим звучным баском.

— Тс-с!.. Тихо ты! — шепотом выругал его Анатолий. — Ну, ладно, не обижайся потом.

— Скажешь тоже!

Перейдя дорогу, Иван привычным движением сунул руку через забор и отодвинул деревянную задвижку, которой мать на ночь закрывала калитку. Сделав три шага вперед он остановился и вполголоса позвал собаку:

«Мухтар». В эту же секунду что-то очень легкое скользнуло по его лицу, Крот услышал за спиной шорох, хотел оглянуться, но тут резкая боль сдавила горло, пережимая дыхание и ток крови. Он захрипел, попытался схватить удавку рукой, но прямо перед ним появилась чья-то черная фигура и холодное лезвие ножа, скользнув по ребру, плотно вошло в тело, остановив его большое сердце.

6

Ленка все так же сидела за столом, докуривая свою длиннющую сигарету. Перед нею снова стояла полная рюмка. Стриж поморщился, подошел к окну, открыл форточку. Потом сел рядом, обнял за талию.

— Ну, брось хандрить. Задел невольно больную тему?

Лена только кивнула головой.

— А я тебя, кажется, помню, — сказал Стриж, чтобы хоть как-то отвлечь девушку. — Такая маленькая худющая пигалица с двумя косичками в голубом платьишке. Ты все отца встречала, когда он на обед приезжал.

Ленка засмеялась, глаза у нее снова заблестели.

— О, эти голубые платья! У меня мать обожает голубой цвет, вот и порхала я все детство этаким голубым мотыльком.

Она говорила вроде бы смеясь, только сквозь смех проступала какая-то горечь. Потом встала, вытащила из книжного шкафа альбом с фотографиями, открыла его.

— Вот такую ты меня видел?

— Точно, — подтвердил Стриж, разглядывая фотоснимки.

— Непохожа? — спросила она.

— Не-а, — признался Анатолий.

В детстве она была просто гадким утенком: худенькая, невзрачная. С годами менялась, но не сильно. И только на цветных курортных фотографиях она была уже такой, как сейчас, с неуловимым шармом роковой женщины.

— Это на юге, в Сочи. Раньше каждый год выезжали куда-нибудь. Такие санатории, курорты! Папа ведь не последняя величина был в городе. Хорошо жили, дружно, спокойно, счастливо. А это я в Ленинграде, пытались меня в балетную школу отдать. Но… климат. Переболела раз, другой. Еле выходили. Так и не получилось из меня балерины.

— А хотелось?

— Не знаю. Сейчас не знаю. А тогда горела: Плисецкая, Уланова. Сорокиной не получилось.

Анатолий открыл страницу со странной фотографией — видно было, что Ленка отрезала кого-то стоящего рядом, осталась только большая ладонь на ее плече.

— Кого это ты откромсала? — спросил Стриж, показывая снимок хозяйке.

Та поморщилась:

— Именно его и откромсала, жениха своего.

— И чего так?

— Понимаешь, — Лена снова потянулась к пачке, вытащила сигарету и, катая ее в пальцах перед глазами, продолжила, — я жизнь свою делю на две части: до смерти папы и после нее. Все так изменилось. Раньше ни в чем не знали отказа, все было просто и легко, мама не работала. А как отец умер, она сразу сдала, постарела, болеть начала. И жених тут же откатился пятками назад, забавно, правда? Я уже училась. Чтобы окончить институт, пришлось продать машину. А сейчас вот думаю — зачем все это было? Месяц проработала в дурдоме под названием школа и сбежала.

— А сейчас чем занимаешься?

— Челночу. Мешок на плечи, две сумки в руки и вперед, за орденами. Продам шмотки — с месяц живу. Деньги кончаются — снова в столицу.

— И хорошо берут?

— Увы. У нас город пенсионеров и безработных. Да я бы бросила, но лекарства для матери очень дорого стоят.

Она снова открыла альбом на той странице, где были море и юг. Долго смотрела на свою фотографию около сочинских дельфинов. На ней она была такая счастливая, улыбающаяся, юная. Или освещение изменилось, или что-то в ней самой, но Стриж вдруг увидел легкие мешки под ее глазами.

— Лен, а сколько тебе лет?

— Такие вопросы женщинам не задают.

— Я знаю, ну а все-таки?

— Ну, допустим, я на десять лет моложе тебя, доволен?

"Двадцать пять, — произвел про себя несложные подсчеты Стриж. — И ни мужа, ни семьи".

Ленка закрыла альбом, подняла рюмку.

— Может, не надо, а? — задержав ее руку, попросил он.

— А если я хочу напиться? Растравила себе душу этими фотографиями. Живет вот такая счастливая дурочка, а потом раз обманут, два — предадут, а потом еще и еще раз. А там и совсем эти скоты вроде Алибека…

Стриж почувствовал, что сейчас она сломается, слезы на глаза еще не навернулись, но они были где-то рядом, а женских слез он боялся больше всего на свете.

— Черт, тогда давай выпьем вместе! — неожиданно предложил он.

— Ты же не употребляешь?! — удивилась Ленка.

— Ну, а сейчас вот захотел. Только не этого, — он отодвинул подальше водку, — вина хорошего, если есть, послаще.

— Сейчас!

Она убежала на кухню и скоро вернулась с красивой пузатой бутылкой.

— Токайское, любимое мое. Неужели в самом деле будешь пить?

— Пятнадцать лет не притрагивался, — сознался Стриж, вдыхая тонкий аромат желтоватого вина. — Давай за тебя, Лен. Чтобы у тебя все было хорошо. Ладно?

Они выпили сладковатое, похожее на густой сок вино, а потом Анатолий мягко притянул девушку к себе и начал целовать такой желанный бархат ее губ.

7

Все оказалось именно так, как и предполагал Стриж. В постели Ленка была неистова и ненасытна. Когда наконец кончился этот шторм чувств, Анатолий, успокоив дыхание и ощущая во всем теле блаженную немоту, повернулся к девушке. В полумраке неяркого настенного бра были видны только копна ее спутанных волос да белая полоска шеи. Он протянул руку, мягко опустил ее на волосы. Лена, слегка вздрогнув, повернула к нему раскрасневшееся лицо с шалыми, хмельными глазами, усмехнулась:

— Ну, не замучила?

— Да нет, живой, — бодро отозвался Стриж.

— Давно я так не отрывалась, уж извини.

— Ладно, я не внакладе.

Она посмотрела в сторону стола.

— Ты чего?

— Сигаретку бы…

Стриж недовольно покачал головой, поморщился.

— Курящая женщина — это ужасно.

Она засмеялась.

— Пять минут назад ты был другого мнения.

— И все равно, — стоял на своем Анатолий, — целовать курящую женщину — это словно…

— Знаю, знаю, — не дала докончить ему избитое сравнение Лена, — и все равно — целовался, да еще как. Я, вообще-то, недавно курю, раньше так, баловалась. Это уже после всех последних бед втянулась. Покуришь — вроде легче.

— Так и на иглу можно сесть.

— Скажешь тоже! — фыркнула Ленка. — Меня от одного вида наркошек трясет.

— Но выпить-то ты любишь, — гнул свое Стриж.

— Да, ну и что. Твое какое дело? — Ленка занервничала, чувствовалось, что она разозлилась, даже села в кровати.

— Ну, ладно, ладно, — успокоил он ее, — я ведь просто тебя получше узнать хочу. Что-то в тебе есть такое особенное. Не пойму.

— Чего ты не поймешь? — с интересом спросила Лена, поудобней устраиваясь на его руке.

— Ну, не такая ты, как все.

— И в чем?

— Да не знаю я! Сначала ты мне не понравилась. Потом удивила, ну это после драки. А уж вечером!..

Она довольно засмеялась, глаза заблестели.

— Уметь надо.

— И кто тебя научил?

— Не знаю. Природа. Правда, я лет до пятнадцати вообще жалела, что девчонкой родилась. Подружек почти не было, одни парни. С Ванькой вон в футбол играла, здоровая дурында. Ну, а потом… С одной стороны, хорошо, а с другой… Поулыбаешься какому-нибудь проводнику, сколько раз ведь без билета приходилось ездить, а потом в вагоне не знаешь, как от него отвязаться. А ты мне тоже сначала не понравился. Маленький такой, невзрачный. Я даже разочаровалась. Знаменитый Стриж, знаменитый Стриж — а тут полметра с кепкой.

— А ты что, высокая, что ли? Что-то не заметил.

Ленка от возмущения даже привстала с подушки, слегка шлепнула ладошкой по голове Стрижа.

— Нет, лежит где-то там под мышкой и еще выступает!

— Ладно врать-то. Во мне сто семьдесят два и в тебе, наверное, столько же.

Ленка, как была нагишом, соскочила с кровати, нашла на столе губную помаду и, подойдя к стене, старательно отмерила на светлых обоях мерку своего роста. Стриж с интересом наблюдал за ее действиями.

— Ну-ка, иди-иди, давай посмотрим, кто кого выше и на сколько.

Стриж, смеясь, встал с кровати и так же, не сильно стесняясь полного отсутствия какого-нибудь наряда, встал спиной к стене. Тут он долго дурачился, не давая Ленке произвести точные измерения: вставал на цыпочки, а то и подпрыгивал вверх. Перемазав вкривь и вкось всю стену губнушкой, она все-таки уловила момент и чиркнула метку его истинного роста.

— Ну, — восторженно закричала она, — смотри, видишь, я тебя выше!

— Разве на сантиметр-другой…

Стрижа вид голой Ленки, вся эта шутливая возня с нечаянными, но обжигающими прикосновениями, давно уже возбудили. Он притиснул девушку к стене и, прижимаясь к ее упругому телу, с улыбкой сказал:

— Ты не так мерила. И не там.

Она чуть вздрогнула, подняла и опустила свои руки на его плечи, обвила их кольцом. Он еще раз удивился, как легко и быстро Ленка загорается страстью. И прежде чем приникнуть к ее губам в долгом поцелуе, шепнул ей на ухо:

— Вот за что я люблю высоких женщин.

Сквозь пелену страсти в ее глазах мелькнула искорка торжества, и губы, барометр ее настроения, сложились в победную усмешку, но губы Стрижа и поднимавшаяся волна желания заставили забыть ее обо всем, кроме любви.

8

Среди ночи его разбудило осторожное движение ее холодного тела.

— Ты чего? — спросонья, еле оторвав голову от подушки, спросил Стриж.

— Спи, я к матери поднималась, — объяснила Лена.

Стриж уловил слабый запах табака.

— И курила, — закончил он речь за нее.

— У тебя нюх как у собаки, я даже зубы почистила, все равно учуял!

Он засмеялся. Потом спросил:

— А бросить можешь?

— Не знаю. Стимул нужен.

— А что для тебя стимул?

Ленка помолчала несколько секунд.

— Не знаю, может быть, любовь. Все остальное как-то поблекло.

Анатолий, уловив по голосу, что задел что-то глубинное своим простым вопросом, отбросил сон. Лена, положив голову на его руку, продолжала:

— Денег не было, о деньгах мечтала. Сейчас деньги есть, а счастья нет. Друзья были, подруги. И этого лишилась. Вот и осталась одна надежда…

Стриж совсем проснулся. В полумраке Ленкиного лица не было видно. Вдруг он почувствовал что-то влажное на сгибе локтя и по вздрагивающим плечам понял, что она плачет. Черт, что за наказание! Каждый раз, сталкиваясь с женскими слезами, он терялся, не знал что делать, только внутри что-то начинало тяжело и мучительно болеть, словно невидимые жернова перемалывали в порошок и его душу.

— Лен, ну что ты, Лен? — Он гладил ее по волосам, целовал руки и шею, говорил какие-то необязательные и глупые слова. Только голос дрожал от муки и боли. Она совсем уж в голос разрыдалась, потом потихоньку затихла, только шмыгала носом, вслушиваясь даже не в слова Стрижа, а в его голос.

— Ты уж прости, — начала оправдываться она, — накатило что-то. Знаешь, сейчас мне очень одиноко. И так-то друзей мало имела, а сейчас последних растеряла. Те двое, уж какие вроде подруги были, и то предали.

— За что они тебя так?

— Ну, одна просто до денег всегда была жадная. А другая… Я ее недавно в угол зажала, спрашиваю: "Ну, говори, за что ты так со мной?" Все оказалось очень просто. Мы с ней класса с третьего дружим. Девчонка такая невидная, толстая, вообще звезд с неба не хватала. Так вот, она все эти годы мне жутко завидовала. У меня и учеба легко шла, и папа начальник, и на юг каждый год, а тут еще и балетная школа. Помню, как она радовалась, когда я вернулась оттуда, все расспрашивала, как, почему. Я-то, дура, думала, она радуется от того, что со мной снова будет, а это просто порода людей такая есть: если другим плохо — им хорошо, и наоборот.

Вот такая у меня была подружка.

— Избила? — спросил Стриж.

Лена кивнула головой.

— Еще как. Давай спать, что ли? — Она перевернулась на бок, сладко зевнула.

"С ума от нее можно сойти! То рыдает, то спи… Ну и перепады", — подумал Анатолий. Ему показалось, что он уже не уснет, слишком ясной и светлой была голова. Но минут через пять оба уже спали, мирно и ровно дыша.

9

— Толь, пошли позавтракаем, — донесся из кухни звонкий Ленкин голос.

— Сейчас, — откликнулся Стриж, нанося очередную серию ударов своему зеркальному двойнику. Отскочив от трюмо, пару раз резко уклонился, снова пошел в атаку. Вдруг он поймал в зеркале чей-то взгляд. Невысокая, голубоглазая женщина с гладко уложенными светлыми волосами стояла в дверном проеме с чашкой в руке.

Стриж смутился, он был в одних плавках, в чужом доме. Обернувшись, он неуклюже поклонился:

— Здравствуйте!

Женщина как-то странно взглянула на него и пошла дальше, на кухню.

— Мам, ну ты что, позвать не могла! — донесся до Стрижа возмущенный Ленкин голос.

"Как на пустое место посмотрела", — думал Анатолий, торопливо одеваясь. Уже сидя за столом и поглощая обильный завтрак, он сказал Ленке:

— А ты не похожа на мать.

— Ни капли. И на отца тоже. Говорят, в его мать, только я ее ни разу не видела, даже фотографий нет. Только со слов папы.

После завтрака Стриж вышел по двор, по-хозяйски прошелся по нему. Собака лаяла на него, но уже не так, как вчера, взахлеб, а с перерывами, помахивая хвостом, — привыкала. Наконец, нашел себе дело. Вчера с

Ванькой они кололи березовые чурбачки для бани. Их оставалось еще много. Анатолий с удовольствием отдался этому азартному делу. Топор с веселым звоном раскалывал чурбачки, куча поленьев потихоньку росла.

Ленка, завернувшись от утренней прохлады в коротенькую дубленку и подставив лицо весеннему солнышку, с интересом наблюдала за споро работающим Стрижом. Он уже скинул куртку и был только в своей неизменной любимой майке-тельняшке.

— Ты чего? — спросил он, поймав ее задумчивый взгляд. Она только улыбнулась своими роскошными губами и движением головы показала, что нет, ничего. Наконец запал у Анатолия прошел, он быстро сложил плоды своего труда в аккуратную поленницу и, накинув куртку, подошел к хозяйке дома.

— Хороший у тебя теремок, а особенно баня.

Та небрежно махнула рукой.

— Глаза бы мои на все это не смотрели.

— Чего так? — удивился Стриж.

— Не знаю. Слишком много воспоминаний. Уехала бы отсюда давным-давно, да мать никак не хочет бросать все это. Еще бы — память о папе.

— Она у тебя сильно болеет?

— Да она просто убивает себя потихоньку. Сколько можно, в день по сто раз: а помнишь это, а помнишь то.

Господи! На юг надо, у нее хронический бронхит. Вот соберусь с силами, наторгую побольше, может, и уговорю.

— Слушай, приезжайте ко мне, — как-то неожиданно для себя предложил Стриж. Эта мысль у него появилась мгновенно и тут же, без всякого обдумывания была высказана вслух. — Квартира у меня, правда, однокомнатная, но ничего, поместимся. Море в ста шагах, пляж под боком, катер в моем полном распоряжении. Денек-другой и махнем, а?

Глаза у Ленки заблестели.

— Попозже бы, скажем, в мае.

— Приезжайте в мае, согласен.

Ленка спрыгнула с перил, встала напротив Стрижа.

— Ловлю на слове! Возьму маму и нагрянем.

— Ладно, — рассмеялся Анатолий, — буду ждать. Где Ванька, спит, что ли, все? Время восемь, обещал прийти в семь.

— Я ж тебе говорила, что он раньше десяти не встает. И будить бесполезно, с этим даже тетя Клава ничего поделать не может.

Они сделали несколько шагов по двору. Невдалеке послышался рев мотора, у их дома мотоциклист притормозил, через забор перелетел какой-то предмет, и сразу же взревел двигатель — водитель, чувствовалось, выдал газ до упора. Что-то круглое покатилось к их ногам. "Пацаны мячик бросили", — подумал Стриж, с недоумением вглядываясь в лежащий на земле предмет.

Первой все поняла, а поняв, отчаянно, во весь голос закричала Ленка. Забрызгав сапоги темной венозной кровью, у ее ног лежала отрезанная голова Ваньки Кротова.

10

Игорь Семыкин всегда старался придать своему веснушчатому молодому лицу солидность и обстоятельность. Удавалось это ему плохо. Высокий, худой, с непокорными светлыми волосами, он выглядел моложе своих двадцати шести лет. Волей судьбы недавний выпускник милицейской школы неделю назад оказался самым старшим милиционером в этом городе. Былые приспешники Мурая и Арифулина благополучно отбывали сроки, многих просто выгнали. И когда ухнул под лед уазик с новым милицейским начальством, во главе горотдела невольно оказался он. Сейчас Семыкин топтался посредине широкого сорокинского двора и мучительно боролся с дурнотой. Голову Крота увезли, но она так и стояла у него перед глазами, этот мучительный оскал зубов, полузакрытые мутные глаза, лужица запекшейся черной крови рядом.

За свою не слишком длинную жизнь он повидал уже довольно много крови и трупов, но привыкнуть к этому так и не смог. Да что там он. Сорокалетний сержант с объемным брюшком, увидев такую жутковатую картину, вдруг как-то разом побелел и, отбежав к калитке, начал извергать из желудка плотный завтрак и остатки вчерашнего ужина.

Расспросы, составление протоколов — все кончилось. Не было только матери Крота. Она с утра уехала в соседний город, и голову друга опознавал Анатолий Стрижов. Получалось, что спокойной жизни — виновен ли

Стриж в этом или нет — с ним так и не вышло. Но главным было другое. Лейтенант думал вот о чем. Все вроде было ясно — кто пошел на беспредел и как, и зачем. Однако что делать дальше? Если они начали резать головы здесь, в глубине России, то что предпринять ему, человеку, отвечающему за безопасность в этом городе?

Раздумья Игоря прервал вошедший во двор сержант с белой портупеей гаишника. Анатолий, из окна кухни наблюдавший за лейтенантом, увидел, как тот вздрогнул, выслушав рапорт и, отпустив гонца кивком головы, обернулся к дому.

— Одевайся, поехали, — крикнул он Стрижу. — Кажется нашли тело.

Надев куртку и натянув сапоги, Анатолий вернулся в гостиную, подошел к лежащей на диване Ленке. Та спала. Час назад ей пришлось сделать укол, чтобы прекратить истерику. "Пусть отлежится", — подумал Стриж и осторожно поцеловал Лену в губы.

Машину вел сам Семыкин. Они недолго тряслись в некомфортабельном уазике по проселочной дороге и скоро остановились около бетонного моста через небольшую речку. Там уже стояла машина ГАИ и еще два «жигуленка»: патрульный и машина криминалистов. Подошел следователь Петренко, седой пятидесятилетний коренастый мужчина с глазами человека, уже все повидавшего в этой жизни. Он прибаливал, был простужен.

Но получилось так, что из всех криминалистов остался он один. Зверева, самая хваткая и дошлая из них, наконец-то решилась на тридцать седьмом году обзавестись потомством и сейчас дохаживала в декретном.

Еще один был в отпуске, другой в больнице с обострением язвы. Вот и пришлось Петренко, зябнущему сейчас от свежего ветра и повышенной температуры, вести это неприятное дело.

— Так и не доехал я до прокурора. Услышал сообщение по радио и свернул сюда, — сообщил он.

Семыкин подспудно не любил этого человека. Казалось бы, не с чего, дело свое тот знал хорошо, но…

Пытаясь разобраться, Игорь определил Петренко как «потухшего». В сущности тому было глубоко наплевать на все беды и боли этого страшного мира. Он не работал, он дорабатывал оставшееся до пенсии время.

— Тело нашли с полчаса назад, — продолжал следователь. — С ночи снег припорошил, а сейчас пригрело. На мосту видна кровь, видно сбросили сверху, рассчитывали, что оно пробьет лед и утонет. А лед еще крепкий, чуть у берега только подтаял.

Все подошли к перилам, глянули вниз. Тело лежало буквой Т, руки раскинуты в стороны, ноги ровно.

Можно было бы сказать лицом вниз, но лица-то как раз и не было. Картина выглядела уродливой, странной и страшной.

— Спустимся вниз. Все сняли? — обратился Петренко к невысокому мужчине в штатском с фотоаппаратом на шее.

Тот неторопливо кивнул и, докурив сигарету до фильтра, щелчком послал ее подальше с моста, вдоль дороги. От запаха дыма у Игоря вдруг резко что-то крутануло в желудке, подкатила дурнота. Еле справившись с тошнотворным позывом, он махнул рукой и первым стал спускаться вниз. Осторожно, по одному ступив на лед, подошли к трупу. Здесь Семыкин немного растерялся.

— Ты его опознаешь? — спросил он Стрижа, стараясь не глядеть на то место, где должна была быть голова.

Стриж задержал взгляд на кровавом обрубке. Его тоже замутило, он отвел глаза.

— Да, это он. Вон, якорь на левой руке и надпись: «Балтфлот».

Анатолию припомнилась вчерашняя банька, разомлевший от пара Иван, его мощное, заплывшее жирком, красное после парной тело и большая, с изогнувшейся в броске акулой эмблема того же Балтфлота на левом плече.

— Ладно, пошли, — сказал лейтенант Стрижу. Оставив криминалистов отрабатывать свой хлеб, они двинулись к берегу.

Вскарабкавшись наверх, на дорогу, Семыкин достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся. Табачный дым горчил, перед глазами снова встал застывший оскал Ванькиного лица, кровавый обрубок шеи с белой костью позвонка. Лейтенанта наконец вывернуло, полоскало долго и тягостно.

Между тем со стороны города подъехала "скорая помощь", из машины вылез врач в белом халате, какой-то милиционер с сержантскими погонами. Вдвоем они стали помогать выйти кому-то еще. У Семыкина невольно вытянулось лицо: седая грузная старуха поддерживаемая с двух сторон врачом и сержантом, добрела к перилам и в голос запричитала:

— Ваня, Ванечка, Ваня!..

Стриж с недоумением смотревший на эту картину, вдруг понял, что старуха с трясущейся седой головой —

Ванькина мать. Еще вчера он мельком видел ее в окно: черноволосую, мощную, но подвижную, веселую. Она спешила из магазина, задержалась с соседкой прямо напротив сорокинского дома. Ванька тогда крикнул ей в форточку: "Ма, я здесь!" Та услышала, погрозила пальцем и, засмеявшись над шуткой соседки, направилась к себе.

Как же она изменилась за эти часы! Слепо шагая, она повернулась и направилась к спуску с моста. Игорь прошипел проходившему мимо сержанту: "Ты что, сдурел? Зачем ее сюда привез?!" Тот сделал недоуменное и даже обиженное лицо, пожал плечами, хотел что-то сказать, но Ванькина мать невольно увлекла его вниз по крутому склону.

— Идиот! — высказал свое мнение о подчиненном лейтенант и двинулся к машине. — Поехали в город.

11

Братья с ненавистью смотрели друг на друга. Все, что копилось в душе годы и годы, все, что подспудно тлело долгое время, наконец выплеснулось. Они родились от разных матерей, но не только это разделяло их.

Вражда длилась с детства, впрочем, с какого детства? Когда появился на свет Алибек, Мусе было уже двадцать, и он имел свою семью. Лет десять он не обращал внимания на этого пацана, да и жизнь его тогда проходила в разъездах по всей стране. Ну, а когда малыш подрос, Муса понял, что проглядел звереныша. Они завидовали друг другу. Муса — тому, что младший брат красив, молод, любимец отца и всей родни. Алибек же не мог примириться с тем, что Муса старший, что он умен, почитаем за это другими и именно он преемник отца в его тейпе.

Муса здорово нажился на фальшивых авизо и очень неплохо вложил деньги в недвижимость за пределами

Чечни. Он был знаком с Дудаевым, но когда у того пошла кругом голова от мании величия, понял, что дело зашло слишком далеко. Сумев вовремя убедить отца и других старейшин своего тейпа, что ситуация может перемениться, он накануне войны перебрался в этот тихий городок в Поволжье. Отец, семьи — все осталось там.

Война их пока что не тронула, но все было готово к тому, чтобы в случае необходимости быстро эвакуировать весь клан сюда, подальше от огня сражений.

А волжский городок был еще ценен и тем, что здесь находился перекресток железнодорожных, шоссейных и речных дорог. Небольшой, невидный, он лежал, как паук, на серебристых нитях транспортных магистралей.

Здесь было тихо, совсем неплохо жилось вдалеке от большого, высокомерного, а значит, и дорогого начальства. И здесь можно было проворачивать большие дела.

Очень быстро Муса нащупал и соединил разорванные Стрижом связи наркомафии. Если Мурай, кроме своего города, снабжал наркотиками Урал и Сибирь, то Муса расширил эту географию и открыл еще два маршрута: в Прибалтику и на юг России. Счет грузам у него шел уже не на граммы или килограммы. Дело было отлажено до совершенства. Что стоило бросить в громадный рефрижератор с фруктами, всего на полчаса завернувший в городок, пару невзрачных ящиков, прикрыв их сверху пахучим грузом? Так и разбегался по городам бывшего СССР несущий горе груз. Чтобы обеспечить себе безопасность, Муса скупил на корню всю местную власть. Отсюда ему не грозило ничего. И вдруг — такая полоса невезения. Сначала гибель всего милицейского начальства, а сейчас Алибек и его ЧП!

Как назло, вчера вечером Муса уехал по делам в соседний город, там и ночевал у любовницы. Когда утром вернулся, и человек, поставленный присматривать за младшим братом, рассказал ему, что тот сотворил в его отсутствие, Мусе показалось, что остатки его волос встают дыбом. Не от ужаса, крови он не боялся и повидал ее на своем веку немало. Но подвалы, подвалы его дома, то, что находилось в них! Если сюда сунется милиция, наступит конец всем им.

Муса проклял тот день, когда согласился на уговоры Джохара и ввязался в это дело. Но, вообще-то, выбора у него не было. Тот большой и умный шакал. Он просто дал понять, что не выпустит их отца Али с семейством, если Муса не согласится ему помочь в одной важной операции. Было это сказано любезным тоном, а белозубая улыбка как всегда сияла на лице отставного генерала. Но Муса хорошо знал цену слову и делу первого президента Чечни. Был и еще один момент — корысть. Себе Муса отстегивал очень неплохой посреднический процент, и не в деревянных рублях, а в столь приятно шуршащих зеленых долларах. И все это летело псу под хвост из-за этого подонка!

— Ты дурак, ты больше чем дурак, ты идиот!

Примерно так звучал диалог братьев в переводе на русский.

— Ты нас всех подставил под удар. Ты что, забыл, что ты уже не в Чечне? Это там ты отрезал головы русским и знал, что тебе за это ничего не будет. Сейчас ты в России! О, какой идиот! Отрезал ты эту голову, спрячь ее и любуйся ею до конца дней. Зачем ее подкидывать во двор паскудной бабе, только потому что она тебя обидела?!

— Я сказал — я сделал, — блеснув глазами, высокомерно ответил Алибек. — Я и другим отрежу, клянусь

Аллахом!

Брат буквально взорвался, закричал, брызгая слюной и потрясая растопыренными пальцами рук:

— Да никому ты ничего больше не отрежешь!!! Через полчаса придут и заберут тебя! А заодно и всех нас!

Вспомни, что у нас в подвале?!

Алибек усмехнулся:

— Вот именно. Пусть только сунутся.

— Идиот! — Муса плюхнулся на диван, закрыл лицо руками и даже застонал от безысходности.

— Пусть докажут, что это сделал я, — продолжил Алибек.

— Да пойми, — снова закричал на него Муса. — Ни один русский не станет отрезать другому голову! Твой поступок сразу указывает на нас. Что делать, что делать?! Машины будут только к вечеру, до этого надо как-то продержаться.

У него вдруг забрезжила идея. Вскочив, он схватился за телефон, потом положил его. "По телефону нельзя, надо лично".

— Сиди дома, никуда не выходи и никого не впускай и не выпускай!

Муса вышел из дома, кликнул Махмуда, своего шофера, двинулся к первой ближайшей к нему машине — «джипу». Открыв дверь, он хотел было уже сесть и вдруг отшатнулся. Пол машины был залит спекшейся кровью.

— Шайтан! — выругался Муса. — Иса! — крикнул он низкорослого, молодого парня, почти мальчишку в черной вязаной шапочке горшком. Долго и подробно что-то объяснял ему, наконец сел в «вольво» и выехал со двора.

Алибек, наблюдавший за всем происходящим из окна, усмехнулся и не торопясь спустился в подвал.

Включив свет, он долго ходил среди больших длинных ящиков, заполнивших все помещение. Наконец перетащил на свободное место один из ящиков. Прикинул что-то, вылез из подвала, но скоро вернулся с топором и, взломав крышку, вытащил густо смазанный солидолом новенький автомат Калашникова.

12

— Много на себя берете, лейтенант, — голос прокурора Малышева был строг, чувствовалась многолетняя выучка в произношении обвинительных речей. — Джиоевы — уважаемые в городе люди. Муса Алиевич немало сделал в благотворительных целях. Вспомните хотя бы подарки для детдомовцев под Новый год.

— Но факты… — начал Семыкин.

— Не факты, а версии, — прервал его прокурор, мельком глянул на сидевшего рядом с Игорем Петренко, — версии. Слишком уж гладко у вас все выходит. А вдруг это подстроено? Кто-то хочет подставить братьев, избавиться от них нашими руками. Вы не думали об этом? Да и свидетели у вас весьма ненадежные. Хотя бы вот этот, — он на секунду водрузил на нос очки, глянул в бумаги, — Стрижов. Он же сидел, причем за двойное убийство. Да и неясна его роль в событиях прошлого года. Мне непонятно, почему на него не возбудили дело.

Я это так не оставлю. А теперь представьте следующую картину: встретились эти двое, как его, Кротов и

Стрижов, естественно, выпили и что-то там не поделили. Да, хотя бы эту самую девицу! Ну вот, драка, фатальный исход, попытка свалить все на приезжих чеченцев. Как, логично?

Прокурор в упор уставился на лейтенанта. "Дурак или купленный?" — думал Семыкин.

— Стриж не пьет, — негромко произнес он.

— Кто не пьет? — Малышев во всю глотку захохотал. — Чтобы русский да не пил, да еще оттуда…

"Пацан, — думал он, вытирая слезы, — сейчас я тебя дожму".

— Хорошо, лейтенант, — прокурор слишком часто именовал нынешнего и. о. начальника милиции по званию, чтобы тот не забывал, кто он. Всего лишь лейтенант. — Я подпишу ордер на обыск машин Джиоевых. Можете допросить Алибека как свидетеля. Но не более.

Он наклонился над столом, черкнул несколько слов в казенной бумаге, протянул ее Семыкину.

Глядя в глаза этого широкоплечего грузного человека с большой лысой головой, Игорь увидел в них торжество, и волна ненависти поднялась у лейтенанта в груди. Он вырвал бумагу из рук прокурора и молча вышел из кабинета, грохнув напоследок дверью.

"Пацан начинает показывать зубы", — с некоторым замешательством подумал прокурор.

— Ты там присматривай за ним, а то наломает дров, — кивнув в сторону двери, сказал он Петренко.

Проводив следователя, Малышев отогнал нехорошее предчувствие, колыхнувшееся в душе и, отодвинув наброшенную поверху газету, продолжил занятие, прерванное приходом этих двоих.

— Так, по курсу у нас пять тысяч сто, умножаем на…

В приемной Семыкин остановился, подавляя в душе гнев, и, повернувшись к удивленной секретарше, стараясь говорить как можно небрежнее, спросил:

— Джиоев давно уехал?

— Да нет, минут за пять до вашего приезда.

— Ага, ясно. Спасибо.

"Купили", — окончательно подвел для себя итог лейтенант.

13

К дому Мурая пришлось ехать в одной машине. «Жигуленок» прокуратуры наотрез отказался заводиться.

Похоже их там давно ждали. Когда уазик Семыкина просигналил около ворот мураевского «дворца», немедленно зажужжал электродвигатель и тяжелая створка поползла в сторону. Посреди двора стоял сам хозяин, просто сияющий от радости и гостеприимства.

— О, какие люди, какие гости! — Муса широко раскинул руки и, словно не замечая сумрачного и холодного вида Семыкина и даже того, что тот не собирался подавать ему руку для приветствия, сам схватил ее и начал горячо трясти в своих ладонях, приговаривая: — Рад, очень рад!

Стрижу, стоящему сзади около машины, сразу бросилось в глаза среди многих чеченцев, стоящих на крыльце, перекошенное какой-то судорогой лицо Алибека. Эта смесь ненависти и презрения появилась на нем при виде склоненной в приветствии головы брата. И было непонятно, кого он больше ненавидит — незваных гостей или брата за это унижение перед ними.

— А я думаю, почему это лейтенант не заходит? Вот капитан Семин, земля ему пухом, частенько заглядывал на огонек, — велеречиво продолжал хозяин дома.

— Я к вам по официальному делу, — прервал его словоизлияния Игорь и сунул под нос Джиоеву ордер на обыск. — Нам нужно допросить вашего брата и осмотреть все ваши машины.

Муса про себя облегченно вздохнул: Малышев не обманул, не подвел, дом гости обыскивать не имели права.

— Какого брата? — Лицо Мусы приняло глуповатый вид. Он немного переигрывал, ломал комедию истинного кавказца. — Слушай, дорогой, у меня здесь все братья — двоюродные, троюродные, по отцу, по матери, все мы одной крови.

— Родного, родного нам надо, Алибека. — Семыкин снова оборвал словоизлияния старшего Джиоева, твердо глянул в его глаза и успел заметить полыхнувшее в них и тут же погасшее пламя ненависти.

— Хорошо, в чем дело? Нам скрывать нечего. Машины вон стоят, смотрите. А брат… Алибек! — обернувшись к крыльцу, позвал Муса.

Семыкин кивнул головой эксперту в сторону машин, а сам повернулся к подходящему младшему Джиоеву.

— Нам нужно задать вам пару вопросов. Где мы можем расположиться? — лейтенант снова обратился к старшему брату.

Тот секунду поколебался, потом что-то гортанно крикнул стоявшим на крыльце. Те шустро разбежались в разные стороны и через пять минут, к вящему изумлению официальных гостей, выволокли из гаража старый, но еще крепкий стол, а из дома принесли несколько мягких стульев. Семыкин и находившийся рядом Петренко переглянулись — гостеприимные хозяева явно не хотели пускать их в дом. Сели. Петренко, глуховато покашливая в кулак застарелым кашлем-лаем, разложил свои бумаги.

— Фамилия, имя, отчество? — задал первый вопрос следователь.

— Мое? — Алибек ехидно усмехнулся, хотел что-то сказать неприятное, но, поймав гневный взгляд брата, опустил голову и глухо проговорил:

— Джиоев Алибек Алиевич.

— Год и место рождения?

Допрос продолжался по извечно апробированной схеме.

Стриж, по-прежнему стоящий у машины, теперь обратил внимание на напряженно-настороженное лицо старшего брата. Остальные чеченцы, не расходясь, продолжали толпиться на крыльце, вполголоса что-то обсуждая между собой.

— Где вы были между десятью вечера вчерашнего дня и десятью утра сегодняшнего?

— Спал.

— Все время?

— Конечно. Как лег в десять, так и встал сегодня в одиннадцать. Устал вчера очень.

— Была стычка между Кротовым и вами вчера днем?

— Ну, была.

— Правда ли, что вы обещали отрезать ему голову?

— Ну, слушай, — неожиданно вмешался старший брат, — мало ли, что наговоришь сгоряча.

— Вопрос не к вам, Муса Алиевич, — Петренко голоса не повысил, головы даже не повернул в его сторону. —

Повторяю: говорили ли вы, что отрежете головы всем участвующим в драке с противоположной стороны?

Глаза у Алибека вдруг заблестели, лицо передернуло судорогой. Он открыл уже рот, чтобы сказать что-то, но его опередил Муса:

— Товарищ следователь, мой брат плохо говорит по-русски. Я не хочу, чтобы его допрашивали без переводчика. Он еще молодой, глупый, не поймет чего-нибудь, наговорит на себя. Мы отказываемся давать показания без переводчика.

Следователь и Семыкин переглянулись.

— У вас есть такое право, — нехотя констатировал Петренко, — но найти переводчика в наших условиях почти невозможно.

В глазах старшего Джиоева промелькнуло торжество.

— Это уже ваши трудности. Я не хочу рисковать из-за одного лишнего слова младшим и любимым братом.

— Мне кажется, что он все понимает и хорошо говорит по-русски, — попробовал вступиться Семыкин.

— Нет-нет, — поднял ладони вверх Муса, — он вырос в горах, большую часть жизни провел на пастбищах, откуда ему хорошо знать русский язык?

— Вы бы могли переводить, если уж так плохо обстоят дела, — предложил следователь.

— Нет, я человек занятой, мне скоро надо на одну важную встречу. Бизнес, понимаете ли, коммерция. О, я даже уже опаздываю.

Тут к Петренко подошел один из экспертов, прошептал что-то на ухо. Тот оглянулся на машины чеченцев.

— Муса Алиевич, а где еще один ваш автомобиль, «джип»?

— А, "джип", — Муса с облегчением рассмеялся. — Увы, лишились мы этой машины. Иса, наш самый младший братишка, поехал кататься и перевернул его.

— Что, так сильно? Неужели не отремонтируете?

— Сгорел «джип», дотла сгорел! Иса еле выпрыгнул, чуть сам не погиб.

Он крикнул что-то в сторону крыльца и к столу робко приблизился шмыгающий носом подросток лет шестнадцати. Даже за несколько шагов от него несло бензином и гарью.

— Вот, полюбуйтесь — штаны даже подпалил.

Нижние концы пятнистых маскировочных штанов действительно порыжели от огня.

— Где и когда это произошло? — спросил Петренко у "самого младшенького".

Тот недоуменно перевел взгляд на брата. Чувствовалось, что он действительно не понимает по-русски. Муса что-то энергично и требовательно начал спрашивать у него. Иса долго и путано отвечал, старший снова переспрашивал, обращался к толпе на крыльце, те тоже что-то кричали в ответ. Шум стоял, как на базаре.

Наконец Муса коротко и грубо что-то сказал пацану, и тот совсем опустил голову.

— Какой ишак, а! Разбил машину и даже не может объяснить где. Еле у других выяснил. Это километрах в пятнадцати от города, там еще колос такой железный стоит.

— Совхоз "Урожай", — подсказал Семыкин.

— Да-да, вот именно.

— Но сейчас ведь вы переводили слова Исы, почему же вам не перевести и ответы другого брата? — заметил усмехнувшийся Петренко.

Муса явно не ожидал такого вопроса. Глаза у него забегали, он метнул злобный взгляд на топтавшегося рядом Ису, что-то буркнул ему, и тот отошел к крыльцу под насмешки стоявших там родичей.

— Это другое дело. — Муса что-то сказал Алибеку, и тот, пожав плечами, поднялся со стула и, отойдя на несколько метров в сторону, демонстративно повернулся к ним спиной, закурил сигарету.

Муса примостился боком на стул, на котором только что сидел Алибек, и вполголоса начал объяснять:

— У нас с братом сложные отношения. Он, как вам это сказать, не совсем примерный младший брат.

Чересчур гордый, чересчур вспыльчивый, понимаете ли. Мне часто приходится его, как бы это сказать, то остужать, то осаживать. А он считает, что я к нему слишком плохо отношусь. Это моя головная боль, — слова давались ему нелегко. Зато все искупалось искренностью интонации. Впервые за весь разговор он не играл, не притворялся, это чувствовалось.

— Если я буду переводить, а его потом посадят, Алибек решит, что это я его подставил, понимаете, и доказать ему обратное я не смогу. Трудно с ним, ох, как трудно! — от всей души вырвалось у Мусы в самом конце монолога.

— Ну, хорошо. Не хотите — не надо, — нехотя согласился следователь. — Пусть подпишет протокол и свободен.

Муса встал со стула, обратился на своем языке к Алибеку. Тот, бросив сигарету, подошел и, не садясь на стул, примерился подписаться. Муса вдруг снова что-то крикнул ему, зло и требовательно. Младший переспросил и расписался гораздо выше, чем собирался сделать это ранее.

"А старший-то, видно сидел, повадки еще те", — мелькнула одна и та же мысль у Семыкина и Петренко.

— Ну, что ж, ладно, идемте, лейтенант. — Следователь собрал бумаги и ежась от холода двинулся к уазику.

Семыкин нехотя встал из-за стола, его не устраивал такой исход этого глупого допроса. Но тут снова активизировался старший Джиоев.

— А вы, лейтенант, все-таки заходите на огонек, приглашаю. Таким шашлыком угощу! И Людочку приведите, она у вас просто красавица! А дочке непременно пришлю в подарок куклу, не просто куклу, а настоящую Барби!

"Откуда он знает про жену и про дочь?" — растерянно подумал Семыкин и встретился взглядом с Мусой. Это был уже совсем другой человек. Губы улыбались, но глаза, глаза смотрели злобно и тяжело. И еще в них была торжествующая искра. Из-под сердца у Игоря поднялась волна страха, не за себя — за жену и дочь. Лейтенант понял, что хозяин нашел его слабое место. Он резко развернулся и пошел к машине.

Стриж, стоя лицом к толпе чеченцев, вдруг поймал торжествующий взгляд Алибека. Тот усмехнулся и провел указательным пальцем себе по горлу. Стриж дождался, когда Семыкин и все остальные сядут в машину, и исподтишка сунул с размаху правую руку под сгиб левой: хрен тебе! Лицо Алибека исказилось гневом, он рукой попытался выхватить что-то из-за спины, но рука нащупала только воздух. Гримаса досады появилась на лице молодого чеченца.

14

— Видел? — спросил Петренко Семыкина, когда уазик выехал за ворота.

— Что? — очнулся от своих дум лейтенант.

— Джигит явно привык ходить с автоматом на плече. До сих пор рефлекс остался.

— Может быть, — рассеянно отозвался Игорь.

— Забрось меня к прокуратуре, — попросил Петренко, — пойду своему борову докладывать.

— Слушай, Федор Семенович, ты прокурора получше знаешь, какая его главная слабость?

— Малышева? — Следователь рассмеялся. — Знаю я его даже слишком хорошо. Мы с ним вместе еще на юридическом учились. В одной комнате жили в общаге. Ну, а слабость у него всегда была одна — жадность.

— Да, кажется, так, — кивнул головой Семыкин, окончательно утверждая ранее вынесенный для прокурора приговор.

— Иван Егорович, — Игорь повернулся к эксперту, — после огня можно найти остатки крови?

— Можно, только для этого экспертизу надо делать в области.

— Как скоро получится?

— С неделю.

— Долго, — огорчился Игорь.

Высадив следователя и экспертов у прокуратуры, Семыкин, отводя глаза, обратился к Стрижу.

— Мне надо домой заехать.

— Ладно, я подожду, — словно не поняв намека, отозвался Анатолий.

Лейтенант недовольно пожал плечами и сорвал машину с места. Он выжимал все, что мог из своего не слишком скоростного уазика.

— Ну, быстрее, кобыла чертова! — сквозь зубы выругался Семыкин.

Наконец вот он, продолговатый серый утюг «хрущевской» пятиэтажки. Хлопнув дверцей машины, Игорь бегом взбежал на третий этаж, толкнул дверь. Обычно жена держала ее запертой, а теперь дверь с легким скрипом открылась, и сердце у него оборвалось. Игорь сделал шаг через порог, в глаза сразу бросилось, что на вешалке нет плаща жены и курточки дочери. Он метнулся в комнату. Пусто. На темной полировке журнального столика лежал белый квадратик бумажки. Знакомым летящим почерком жены было написано:

"Игорь, они грозятся убить Настеньку". И тут же резко, так, что он вздрогнул, зазвонил телефон. Лейтенант сорвал трубку.

— Да, Семыкин!

— Лейтенант, — знакомый, недавно им слышанный гортанный голос поставил все точки над "i", — забудь на время про все. Я много не прошу — день, два. За Людочку и дочь не беспокойся, вернем в целости и сохранности. Слово даю.

— Дай поговорить с ними, — потребовал Семыкин.

— Их нет здесь, они в другом месте. Будь благоразумен. И еще. Не вздумай искать их. Я ведь сразу узнаю. А то ты, видно, решил, что ты самый главный в городе. Забудь об этом.

Длинные гудки, донесшиеся из трубки, оповестили об окончании разговора и послужили какой-то окончательной точкой, лишившей Игоря последней надежды. Он без сил опустился на маленький детский стульчик, на который дочка обычно складывала одежду. Чувство было такое, словно из него выдернули позвоночник. Две противоположные эмоции — бессилие и ярость проявились на глазах скупыми слезами…

Стриж уже по походке лейтенанта понял, что случилось что-то недоброе. Семыкин молча сел на свое место и замер.

— Что? — коротко спросил Анатолий.

— Они увезли их.

Стриж выругался, рубанул сгоряча кулаком по жесткому кожаному сиденью.

— Какие условия? — спросил он.

— Хотят, чтобы я оставил их в покое дня на два.

— Ясно, — кивнул головой Анатолий, — они за это время все улики прикроют, да и Алибек куда-нибудь слиняет.

Он с сочувствием глянул на застывшего в какой-то отрешенной позе лейтенанта и спросил:

— Что делать будешь? Своих поднимешь?

Семыкин отрицательно мотнул головой.

— Нельзя. Он предупредил, чтобы я не дергался. И я ему верю. Достал же он где-то мой адрес, и Люда им дверь открыла тоже не просто так. Что-то они сказали такое, что она поверила.

— Слушай, — Стрижу пришла в голову простая и очевидная мысль, — а если этим займемся мы?

— Чем? — не понял Игорь.

— Ну, поисками твоей семьи. Я подключу своих ребят, пройдемся по старым связям. Чеченцы в доме или нет?

— Не знаю, — нехотя ответил лейтенант, сунул в рот сигарету и, прикурив, щелкнул переключателем рации.

— Седьмой, седьмой, это первый.

— Да, Игорь, слушаю, — тут же отозвался из динамика молодой голос.

— Валя, у тебя кто-нибудь стоит на площади перед домом Мурая?

— Да, Анисимов и Клюев.

— Запроси их, выезжал ли кто из дома за это время или нет?

— Хорошо.

Рация замолкла. Молчали и мужчины. Лейтенант курил, а Стриж напряженно думал, что же такое предпринять, чтобы выручить семью Семыкина.

— Первый, я седьмой, — наконец прорезался из динамика долгожданный голос. — Они говорят, что никто из дома не выезжал. И никто не въезжал.

— Спасибо, Валя! — поблагодарил Семыкин невидимого собеседника и попросил еще: — Слушай, пусть оттуда никуда не исчезают, ведут за домом наблюдение. Если там на обед, то по очереди. И обо всех, кто въедет или выедет, немедленно докладывайте мне, понял?

— Хорошо, Игорь. Что-нибудь случилось?

— Потом объясню. — Семыкин отключил передатчик.

— Валя Демченко, друг мой. Так же, как я, и. о. начальника ГАИ, — пояснил лейтенант Стрижу. — Ему я доверяю.

— Так на чем же они жену твою увезли? — спросил напряженно прокручивающий всю ситуацию в голове

Стриж. — Все машины у них во дворе.

— Сейчас узнаем, — бросил лейтенант и, выпрыгнув из машины, быстро вошел в подъезд. Вскоре он вернулся.

— Продовольственный фургон, ЗИЛ-130. Номер 36–48. Инвалид здесь живет, без обеих ног. Целый день торчит у окна, все видит, все слышит, — пояснил он в ответ на удивленный взгляд Стрижа.

— Они ее что, посадили в кузов?

— Нет, в кабину. Петрович говорит, что их было двое, черные. Один нес ребенка, — голос у него дрогнул, он снова вытащил из кармана пачку сигарет.

— Понятно, — кивнул головой Анатолий.

Семыкин опять взялся было за рацию, но потом раздумал.

— Ладно, это надо с глазу на глаз, — пробормотал он. Потом все-таки на что-то решился.

— Седьмой, седьмой, ты сейчас где?

— Я на Пролетарской, возле «Хлебного».

— Стой там, я к тебе подъеду.

— А меня подбрось к дому Сорокиных, — попросил Анатолий.

Они подъехали к дому, и, уже открыв дверцу, Стриж спросил лейтенанта:

— Ну, так что, ты разрешаешь нам заняться этим делом?

Семыкин только вздохнул.

— Попробуйте. Только об одном прошу — не лезьте на рожон, а то они…

Он замолчал. Стриж понял, что Игорь хотел сказать: "Убьют мою семью", но не смог выговорить этих страшных слов.

— Хорошо, постараюсь, — пообещал он.

15

Около ворот Анатолий застал всех троих друзей, озябших, озабоченных. Сергей был на своем самодельном «мустанге» — собранном прошлой весной из разномастных запчастей мотоцикле. Коротко, сдержанно поздоровались.

— Все знаете? — спросил Стриж. Те закивали головами.

— Ну, а теперь слушайте дальше. — И он рассказал им про продажного прокурора и «гостеприимного» старшего Джиоева, про усмешку Алибека и тот странный его жест рукой, про беду лейтенанта.

— Оружие у нас есть? — спросил он в конце без всякого перехода. Друзья переглянулись.

— Есть, — сдержанно ответил Илья.

— Три автомата, два пистолета, — уточнил Андрей.

— Негусто. Ладно, где они?

— У меня на даче.

— У тебя есть дача? — удивился Стриж.

— Да от тетки в наследство досталась. Так, шесть соток, домик, яблони.

— Ну, что ж. Съездите?

— Может, все смотаемся? — предложил Илья. — Я возьму у отца «ижак».

— Тем лучше.

Дача была в отдаленном пустынном месте. Изрядно побуксовав в весенней грязи, они все-таки пробились к нужной им ветхой избушке. Пока взламывали засыпную стенку, подняли тучу удивительно едкой пыли и долго чихали вместе и вразнобой до слез и смеха. Достав завернутое в тряпье оружие и вытащив на середину домика шаткий самодельный столик, деловито занялись его чисткой. Глядя на сосредоточенные лица товарищей,

Стриж вспомнил, как всего год назад, нет, даже меньше, тот же Илья, как мальчишка, радовался каждому прикосновению к этим холодным губительным «игрушкам». "Взрослеют пацаны, пообвыкли".

— Что не так, мастер? — обратился он к снайперу.

Андрей держал пистолет по-особенному, плавно поднимал вверх, не целился, а словно взвешивал его, искал центр тяжести.

— Два месяца не держал в руках. Подвести боюсь. Без тренировки трудновато.

— Ну иди, постреляй. Место глухое, да и с глушителем.

— Патронов мало. Всего десяток остался.

— Ладно, не жалей.

Андрей кивнул, вышел на крыльцо, оглянувшись, снова стал нянькать свою черную «игрушку». Потом спустился вниз, отошел подальше. Глядя на него из окна, Стриж подумал: "Дергается что-то наш стрелок".

Неожиданно он понял, что произнес эти слова вслух, порой с ним подобное случалось. Ребята переглянулись.

— Свадьба у него скоро, — пояснил Илья.

— А, понятно.

Тут с улицы донесся негромкий хлопок, за ним другой. Выглянув, они успели заметить падающий черный комок.

— Ворона! — крикнул Андрей, увидев в дверях любопытные лица друзей.

— А второй выстрел?

Стрелок молча показал в другую сторону, влево от домика. Медленно кружась в воздухе, там опускались на землю два легких черных пера.

— Ну вот, а ты боялся! — подбодрил друга Илья.

Они закончили чистку оружия. Нагрузившись автоматами, Илья и Сергей вышли из домика, а Стриж на пороге остановил снайпера.

— Андрей, может, ты не будешь в наших делах участвовать? Я тебя пойму, все-таки тебе это сейчас ни к чему.

Тот только улыбнулся, покачал головой.

— Нет. Я потом себе не прощу, если с вами что-то случится.

И отведя руку Стрижа, пошел к мотоциклам. Анатолий вздохнул, сунул свой «макаров» в боковой карман и, натянув шапочку, двинулся следом.

16

Недалеко от центрального универсама их остановил красный свет светофора. Рассеянный взгляд Стрижа внезапно наткнулся на что-то знакомое. Бригада грузчиков загружала в фургон бидоны из-под молока.

— Слушай, — Стриж толкнул в бок сидевшего за рулем Илью. — Этот грузчик, вот тот, здоровый…

— Узнал? Твой друг Голома. Из рядов славной милиции выгнали, но в тюрьму не посадили. Теперь вот мастер погрузочно-разгрузочных работ. Здоровый, между прочим, бык.

Они уже тронулись, когда Стрижа осенила одна интересная мысль.

— Слушай, а он ведь у чеченцев работает?

— У них.

— Поворачивай.

Машина с молоком от магазина уже отъезжала, трое в синих, потертых халатах заходили в дверь служебного входа. Стриж догнал и похлопал по плечу самого высокого из них. Голома обернулся, вздрогнул, и в глазах его Анатолий увидел, нет, не страх, скорее какую-то беспомощность. Слишком уж плохо для него кончались все предыдущие встречи. Он вообще сильно сдал, поседели виски, появились мешки под глазами, начал сутулиться.

— Привет, лейтенант. — Стриж протянул ему ладонь. Рукопожатие было совсем не таким, какое можно было ожидать от столь мощного мужика, вялое, безразличное. — Поговорить надо, отойдем?

Голома кивнул головой и крикнул вглубь коридора:

— Ващь, я шейчас подойду, подошди минуточку.

Стриж подавил улыбку, очень уж она была не к месту — все-таки своей редкой дикцией Голома был обязан именно ему. Именно он при двух их последних встречах крушил челюсти бывшего милиционера…

Зайдя за угол, уселись в дворовом скверике на свободной скамейке.

— Ну, как живешь? — спросил Стриж.

— Да ничего, — в голосе Голомы чувствовалась напряженность, он старался не смотреть в глаза собеседнику. —

Работаю вот.

— Тяжело?

— Шначала да, шейчас пьивык. Сила ешть.

Раздался свист. Из-за угла один из грузчиков с пропитой физиономией отчаянно жестикулировал на всем понятном международном языке.

— Да погоди ты! — отмахнулся от него экс-лейтенант.

— Попиваешь, что ли? — спросил Толян.

— Да так, немного. Шейчас вон, цербер наш, заведующая уехала на молокозавод с браком рашбиратьша, вот и приглашают.

— Ну, ладно, я тебя надолго не задержу. Скажи, ты, как бывший милиционер, за хозяевами своими ничего такого особенного не замечал?

— Чего такого? — переспросил Голома, и Стриж начал сомневаться в успехе своего замысла.

— Ну, как это говорят, криминала. Наркотики там, еще чего?

— А, это… Да нет.

— Как они, вообще? Платят хорошо?

Голома кивнул головой.

— Высокомерные, наверное? — продолжал выпытывать Стриж.

— А, это да! Ошобенно младший. Пуштой ящик побрезгует поднять. Мы над ними, знаешь, чего удивляемша? Машины к ним приходят, не к нам на шклад и не в магазин, а прямо к ним домой. Так вот, они шами их разгружают, нам не доверяют. То, понимаешь, пуштой ящик не поднимет, а то целые рефришераторы шами загрушают.

— А ты откуда знаешь?

— А я живу напротив их дома. Он на горе, мне оттуда вше видно, что там творитша во дворе. Шпрашивал — говорят, фрукты.

— Ну, спасибо, это уже кое-что. Значит, не доверяют вам?

— Да. — Голома несколько замялся. — Мы иногда ящик-другой уроним, пошмотреть, што там, ну и…

Он сделал жест, словно загребает что-то своими громадными ручищами.

— Ясно. Слушай, а куда они все это разгружают, прямо в дом?

— Нет, там подвал большой, вход шбоку, но пошледнее время шгрушают прямо в дом, машины больно большие, не входит вше в подвал.

— Ясно, спасибо тебе. Скажи, а у них есть еще какие-нибудь помещения?

— Какие? — опять не понял Голома.

— Ну, дома там, склады?

— На Кузнешной базе.

— Это большой такой сарай? — припомнил Стриж.

— Да, — подтвердил Голома.

— Он же, по-моему, даже не отапливается?

— Нет.

— И все? Больше у них ничего нет?

— Вообще-то, — начал припоминать Голома, — они хотели купить дом за городом. Вроде для отдыха. Но где — не знаю. Щас шпрошу. Ващька, Ващь! — вскричал он в сторону магазина. — Ващька у нас вше про вшех знает.

Из-за угла показался еще один грузчик в синем халате, с менее пропитым лицом. Чуть выше среднего роста, кривоногий. Особой достопримечательностью его организма был длинный висячий нос с крупным утолщением посредине.

— Ващь, — обратился к нему Голома, — ты што-то про дом говорил, купили его хозяева или хотят купить?

— А, этот, загородный, — понял тот. — Купили. Я-я Ма-ахмуда спрашивал на днях, купили, что ли, этот за- агородный дом, он ответи-ил «да».

"Господи, а этот заикается. Их тут что, по дефектам речи подбирают?" — подумал Анатолий, и ему поневоле стало смешно.

— Ну, и где находится дом? Давно они его приобрели? — пряча усмешку, спросил он у всезнайки. Тот, чувствовалось, любил поговорить, даже невзирая на природные неприятности.

— Во-от я и спрашиваю у этого Ма-ахмуда, шофера Мусы: где? А он толком сказать не может. Говорит только, что дворец с колоннами на берегу Волги. А купили его неда-авно, с неделю назад, может, дней десять.

— Дворец с колоннами? — озадаченно повторил Стриж. — Что еще за дворец?

— Што за двоец? — переспросил и Голома. В нем словно проснулся прежний азарт, глаза заблестели, прорезался командирский голос. — Далеко, в какой-нибудь деревне?

Василий пожал плечами.

— Он сказал, ча-ас езды, и еще там фонтан перед домом.

Голома со Стрижом переглянулись.

— Где это у наш мошет быть дом ш колоннами? — с недоумением спросил Голома.

— Да еще с фонтаном? — добавил Анатолий.

— Партийные дачи, может быть? — подал голос словоохотливый Вася.

— Где у наш тут партийные дачи? — накинулся на него коллега по бригаде. — Выше — там ешть, но туда чаша два езды. И был я там. Нету там никаких двойцов ш колоннами, отдельные коттедши.

— Да не знаю я! — уже обозлился Вася-всезнайка. — Не сказал он.

— Ну, ладно, ладно, — успокоил Стриж друзей-приятелей. — Лучше скажите, где ваш фургон 36–48?

— Да-а черт его знает. Пришли с утра два чеченца, Кольку, шофера, отправили домой и до сих пор их нет.

Завмаг рвет и мечет, сахар кончился, колбасу надо подвезти, а фу-ургон-то один, — подробно доложил Вася.

— Ну, спасибо, ребята. — Стриж пожал обоим мужикам руки. — Вы здорово мне помогли.

Грузчики уже повернулись уходить, когда Анатолию пришла в голову простая, но интересная мысль. Он задержал рукой экс-лейтенанта.

— Голома, погоди, кто у тебя сейчас дома?

— Никого. Шена ш дочкой лешат в больнице ш шелтухой.

— А как дом найти? — допытывался Стриж.

— Он на горе, прямо над мураевшким. Там большой шеновал, а рядом голубятня.

— Так ты, оказывается, коржатник? — удивился Стриж. Коржатниками у них называли старых голубятников, осколков массового психоза на голубей в послевоенные годы.

— Увашаю ошень, — в глазах отставного лейтенанта забрезжила гордость.

— Молодец. Слушай, ты не против, если мы займем твой сеновал на время — посмотрим, чем они там занимаются.

— Ладно, — не слишком охотно согласился Голома.

— Спасибо, — Анатолий задержал в ладонях его руку. — И, пожалуйста, не держи на меня зла.

В лице Голомы что-то дрогнуло, Стрижу стало совсем его жалко. Уж очень потерянным и беспомощным выглядел парень теперь. Вольно или невольно Анатолий уже два раза круто менял судьбу этого человека. Не найдя никакого ответа, Голома только махнул рукой и, сутулясь, поспешил к магазину.

Стриж нашел своих парней на стоянке. Не теряя времени даром, они жевали горячие беляши.

— Ну, ребята, кое-что есть, — прыгая в коляску, объявил довольный Анатолий. — Поехали, лейтенанта найти надо.

— На, твоя доля, — Илья протянул ему еду.

— М-м, вкусно! — Стриж наконец понял, как он голоден, и с жадностью стал уничтожать горячие, еще дымящиеся беляши.

17

На одном из перекрестков они тормознули уазик Семыкина, рассказали все, что узнали.

— Дом с колоннами, дворец с фонтаном, — озадаченно повторил Игорь. — Видел я в Алексеевке дома для этих самых "новых русских", но там что-то не было ни колонн, ни фонтанов. Да и по времени не подходит. До

Алексеевки езды всего пятнадцать минут.

— Может, пошутил этот самый Махмуд, а мы тут голову ломаем? — подал голос Илья.

Тут заговорила радиостанция уазика.

— Первый, первый, я двенадцатый…

— Да, первый слушает, — торопливо отозвался Семыкин.

— Из дома выехал мотоцикл с двумя седоками, «ямаха», номер РТ 408, движется в сторону рынка.

— В сторону рынка, значит, должен проехать мимо нас, — быстро сообразил Стриж.

— Исчезните! — приказал лейтенант.

Друзья торопливо надели шлемы и, отъехав от машины Семыкина, укрылись за огромным рефрижератором.

Игорь захлопнул дверь и сосредоточил все внимание на зеркале заднего обзора, именно оттуда должны были пожаловать гости. Секунд через тридцать мимо него действительно промчались двое в закрытых шлемах на красивом импортном мотоцикле. И номер был именно тот, что сообщили по рации. Из-за рефрижератора вывернулся мотоцикл с Сергеем и Стрижом, за ним Илья на «Иже».

— Мы поедем за ним, вы держитесь подальше! — прокричал лейтенанту Стриж, и уже на ухо Сереге: — Гони, брат!

Кавалькада рванулась в погоню.

Это было не так просто. Приближаться близко они не рисковали, а потому и боялись потерять преследуемых, все-таки машина под чеченцами была мощная. «Иж» Ильи безнадежно отстал, еще дальше держался Семыкин. Вскоре выехали из города и понеслись по магистральному шоссе Москва — юг России. Тут было много машин, это и облегчало задачу, и усложняло ее — могли запросто потерять чеченцев из виду. Что минут через сорок и случилось. Сергей со Стрижом проклинали все на свете. Остановились. Вскоре к ним на обочину зарулил Илья.

— Что? — коротко спросил он.

— Как сквозь землю провалились, — обескураженно ответил Сергей. Стриж с досадой мотнул головой.

Подъехал Семыкин.

— Потеряли, — коротко, со вздохом ответил Анатолий на немой вопрос тревожных глаз лейтенанта и отвернулся. "Ну вот, доверь нам, мы возьмемся! Сели задом в лужу", — горько подумал Стриж.

— А не могли они свернуть куда-нибудь? — предположил лейтенант, доставая сигареты.

— Скорее всего, — поддержал его Сергей.

— Если подумать, — вступил в разговор Андрей, — мы ехали сорок пять минут. Махмуд говорил про час.

Свернуть они могли только влево, к Волге. Помните, он упоминал дворец с видом на Волгу?

— Точно! — обрадовались все.

— И мне кажется, — Андрей улыбнулся своей скупой, но удивительно красивой улыбкой, — я могу сказать, где находится этот дворец.

— Ясновидящий? — иронически спросил Стриж.

— Догадливый, — снова усмехнулся снайпер. — Я смотрел не только вперед, но и на таблички по сторонам. Тут только один съезд влево. И уж его-то вы знаете.

Он выдержал паузу, посмотрел всем по очереди в глаза и, откровенно рассмеявшись, произнес:

— "Солнечный плес"!

После этих слов последовал трудноописуемый всплеск эмоций. Кто схватился за голову, кто хохотал во всю глотку, Стриж с досадой стукнул себя кулаком по коленке. "Солнечный плес" был самым известным в районе пионерским лагерем, где каждый из них провел не одну смену. Там действительно имелся один большой старомодный корпус с колоннами, фасадом на Волгу, а перед ним простенький, но фонтан.

— Так его что, продали? — удивился Стриж.

— Сейчас большинство лагерей не действует. Завод давно хотел избавиться от него, — подтвердил Семыкин. —

Я слыхал, что его продали, но не знал, что Джиоевым.

— Ну что ж, поехали, проверим, — предложил Илья.

— Только подъехать надо с тыла, там, где кухня, — добавил Сергей. — А ты, лейтенант, встань не доезжая, сверни куда-нибудь, чтобы машину не было видно.

— Хорошо, — согласился Семыкин.

18

Лагерь располагался в красивом сосновом бору. Дорога была хоть и старая, но вполне приличная, асфальтированная. Она по дуге огибала "Солнечный плес" и уходила дальше, где стояли еще три небольших санатория и турбаза. Семыкин свернул в сторону, не доезжая с полкилометра, загнал машину за невысокий пригорок и пешком двинулся вслед за мотоциклами. Те же, не таясь, проехали мимо старомодных ворот-арки с навеки прибитым портретом дедушки Ленина и бодрящим лозунгом: "Будь готов! — Всегда готов!"

Внешне в лагере было тихо и заброшенно. Только из-за угла сарая торчал квадратный кузов грузового фургона.

— Вот он! — шепнул на ухо Сергею Стриж, разобрав номер: 36–48.

— Отыскали! — кивнул головой тот.

Проехав чуть дальше, они свернули в пологую лощинку, заросшую кустарником, и заглушили двигатели.

— Андрюха, ты гений, — похвалил друга Стриж.

Тот лишь слегка улыбнулся. Разобрав оружие, друзья осторожно, стараясь не шуметь, двинулись к лагерю.

В нем почти ничего не изменилось за столько лет. Еще больше стало дыр в обветшавшем заборе да штукатурка изрядно поотлетала на некогда белоснежном корпусе. Друзья проникли на территорию и сгрудились за небольшим сараем, стоящим сзади и чуть сбоку от нужного им здания. Черные окна были пусты, ни света, ни движения. Переждав немного, перебежками перебрались за длинную пристройку кухни-столовой.

Отсюда, только несколько сбоку, был хорошо виден фасад основного корпуса. Около массивного крыльца с фигурными перилами стоял знакомый мотоцикл.

— Здесь, голубчики, — удовлетворенно шепнул себе под нос Стриж.

— Что делать будем? — шепотом спросил Илья.

— Надо узнать, сколько их, — предложил Сергей.

— Погоди, — остановил обсуждение Стриж, — кажется, вот они все.

На крыльцо вышли четверо, стали прощаться. Прощались, как видно, надолго, тискали друг друга в объятиях, что-то горячо говорили, смеялись. Из-за угла было плохо видно, центральное крыльцо как бы вдавалось внутрь здания, деля его на два флигеля. Наконец, закончив ритуал прощания, двое сбежали вниз, к мотоциклу. Уже поднимая шлем, один из них оглянулся назад в ответ на очередное «курлыканье» соплеменников. Стрижа словно что-то кольнуло в сердце — он узнал Алибека.

— Ах ты, черт! — Анатолию стал понятен смысл этого продолжительного прощания. Алибек решил все-таки сбежать подальше от неприятностей. Муса убедил его покинуть город.

"Пристрелить его прямо сейчас? — Рука невольно сильнее сжала автомат. — Но остальные успеют убить жену лейтенанта. Вдруг еще кто-нибудь в доме есть?" Ему очень не хотелось отпускать убийцу Ивана.

Поколебавшись секунду, Стриж обратился к друзьям.

— Серега, Илья, берите мотоцикл и дуйте за Алибеком. Не упустите его.

— Ясно. — Они ушли тем же путем, что и пришли.

«Ямаха» взревела всей мощью своего дурного двигателя, с крыльца еще крикнули что-то напоследок, потом сидевший за рулем Алибек газанул, и мотоцикл молнией вырвался за ворота. Звук его мотора стал удаляться, где-то в лесу заработал другой мотоцикл. "Секунд тридцать, — прикинул Стриж. — Успеют или нет? Неужели уйдет гад?"

— Ну что, пойдем? — шепотом спросил он Андрея.

— Давай, — согласился тот.

Они перебежали к торцевой, глухой стороне здания, потом пригнувшись, осторожно скользнули за угол.

Более высокий Андрей, встав на цыпочки, тихонько заглянул в окошко, отрицательно мотнул головой. То же самое он повторил у остальных окон. "Скорее всего, они в соседнем крыле или с другой стороны флигеля", — подумал Стриж. Он мысленно восстановил в памяти план здания. Три палаты слева, три палаты справа, точно так же в другом флигеле. Между ними две комнаты воспитателей и "красный уголок".

Убедившись, что на крыльце никого нет, они быстро миновали это массивное сооружение. Андрей снова заглянул в окошко, потом в другое. В третье он взглянуть не успел.

— Это кто такие тут? — заорал сзади них дурной голос.

Стриж аж подпрыгнул от неожиданности. Андрей же вскинул руку с пистолетом и еле удержался от выстрела. Кричал старик по кличке Лешак, бессменный сторож этого лагеря. Он действительно, как самый настоящий леший, густо зарос ярко-рыжего цвета бородой и пышной, того же цвета, шевелюрой. Сколько он здесь жил, не знал никто. У него был свой домик за оградой лагеря, летом он откармливал свиней на остатках пионерских харчей, держал двух коров. Большой был любитель застать ребятишек за чем-нибудь противозаконным и шугануть их во всю свою луженую глотку. Своей привычке он не изменил и теперь.

— Вы что тут делаете, кто разрешил?! — продолжал орать дед.

Над вжавшимся в стену Стрижом с треском отдираемой краски открылось окно. Вслед высунулась чья-то черноволосая голова.

— Эй, дед, чего орешь! Тэбе сказали, что ты уволен, гуляй отсюда.

Больше он ничего добавить не успел, Стриж, перехватив автомат как дубину, со всей силы навернул прикладом по черепу любопытного.

— Подсади! — бросил он Андрею, когда «обласканная» таким способом личность освободила оконный проем.

Тот подставил руки и почти закинул Стрижа внутрь здания.

В комнате, кроме лежащего без сознания чеченца, больше никого не оказалось. Обстановка была временной, неуютной: две панцирных кровати, стол без клеенки, два стула — все из реквизита старого лагеря. У одной стены громоздились большие щиты с наглядной агитацией, и только в углу за койками стоял большой плоский обогреватель, да бормотал что-то переносной телевизор. Стриж огляделся и бросился к выходу. Дверь как будто специально для него открылась, в проеме появился второй чеченец.

— Стоять, руки! — властно приказал ему Стриж.

Тот повиновался, сделал шаг вперед. Стриж чуть отступил, держа своего визави под прицелом. Парень был высокий, сухощавый. Удивила Стрижа какая-то искорка смеха, мелькнувшая в его глазах. Затем тот сделал что-то неуловимо быстрое ногами, Анатолий почувствовал пальцами какой-то удар, он даже не успел удивиться, а автомата в его руках уже не было. Нападающий между тем продолжал удивлять: крутанулся на месте, и, если бы не редкая реакция Стрижа, который все-таки успел чуть-чуть уклониться от пятки противника, ему бы досталось больше. Но и того, что попало, хватало. Он отлетел назад, ударился спиной о наклонно стоящие щиты, отскочил в сторону — как раз вовремя, ибо успел уклониться от кулака, пробившего в фанерном щите приличную дыру.

Стриж тряхнул головой, отгоняя оставшийся после полученного удара легкий звон, и встал в стойку. За это время они невольно поменялись местами — чеченец оказался спиной к окну, а Анатолий спиной прикрывал дверь. Теперь они находились в равном положении. Каждый был в своем деле мастер. Чеченец попробовал ударить ногой — Стриж уклонился. Тогда тот сработал руками, Стриж снова ушел от ударов, да еще и успел левой приложиться по лицу противника. Сколько бы они прыгали так, неизвестно, но тут раздался глухой звон стекла, глаза у кавказца закатились, и он плавно сложился у ног незаметно возникшего в комнате Андрея. В руке тот держал горлышко от бутылки.

— Спасибо, Андрюха! — хрипло поблагодарил Стриж, потрогал разбитую губу и, подхватив с пола свой автомат, рванулся в коридор. Открыл одну дверь — пусто, распахнул другую…

Все-таки их было трое. И этот третий, рослый, мощного сложения детина, густо заросший бородой, держал пистолет у виска смертельно испуганной русоволосой женщины.

— Заходи, дарагой. Только автомат брось на пол.

Стриж понял, что он не успеет уже ничего.

19

Бородатого звали Резо. Именно к нему приезжал прощаться Алибек. А познакомились они в Абхазии, на родине Резо, воевали вместе бок о бок. Резо являлся для Алибека не просто командиром — был его кумиром, человеком, на которого тот мечтал походить. В конце концов они стали кровными братьями. Роднило их еще одно — общность духа. В обоих жила какая-то природная свирепость, неприятие чужой воли и безрассудная жажда власти.

Резо был истинным "солдатом удачи", и когда в самом начале чеченской войны шальная пуля раздробила ему ногу, он подумал, что для него жизнь, та, к которой он так привык и полюбил, кончилась. Но кости врачи ему собрали, хоть с костылями, но он начал ходить. Тогда за ним и приехал Алибек. Предложение пожить у кровного брата Резо принял с радостью, горы ему уже осточертели.

Комнату ему обставили по высшему разряду, совсем не так как увиденную Стрижом соседнюю. Мягкий уголок, телевизор, игровой компьютер, вина и жратвы навалом. Днем он гулял по лесу, дышал смолистым воздухом. Что ему здесь не хватало — так это женщины. Алибек обещал решить проблему, но теперь ему самому пришлось бежать из этих мест. Вот почему Резо решил пойти к заложнице. Он никогда ни в грош не ставил все эти условности. Мало ли что там наобещал Муса. Еще когда эти двое привезли женщину, он сразу оценил ее неброскую, чисто русскую красоту. Резо сказал себе — она будет моей.

Попрощавшись с Алибеком и переждав немного, он двинулся со своими костылями в комнату заложницы.

Людмила сидела на кровати рядом со спящей дочкой. Все это время она испытывала странную смесь страха и какого-то непонятного чувства нереальности всего происходящего, словно это был затянувшийся кошмарный сон. Но по-настоящему она почувствовала весь ужас, когда поймала на себе взгляд из окна именно вот этого человека. Когда только ключ начал скрежетать в замке, она сразу поняла, что идет бородатый.

Худощавая, зеленоглазая, с длинными русыми волосами, она казалась еще моложе своих двадцати двух.

Такие всегда нравились Резо. Он не спешил. Женщину надо сломать с самого начала, это он понял давно. По- хозяйски устроился на единственном стуле, неторопливо закурил. Стянув с себя куртку, остался в одной безрукавной тельняшке. Мощные плечи, грудь и руки — все это поросло у него густой шерстью. На левом плече виднелась татуировка — эмблема ВДВ, память об армии.

— Ну, что, девочка, — голос его густой, слегка хриплый, звучал негромко и ровно, без эмоций. — Ты, наверное, любишь свою дочь? Ну, не молчи, скажи хоть слово.

Людмила только кивнула, страх перед этим человеком почти парализовал ее.

— Любишь, это хорошо. Значит, ты сделаешь все, о чем попросит тебя дядя Резо. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя дочурка на всю жизнь осталась слепой?

И он словно из воздуха сотворил в руках отполированный до зеркального блеска охотничий нож. Люда вздрогнула и подалась назад, прикрывая собой мирно спящую девочку.

— Ты, я вижу, все поняла. Иди, сделай дяде Резо приятно.

И он начал неторопливо расстегивать штаны.

Тут за стеной возник какой-то непонятный шум. Резо насторожился, сунул нож в высокий армейский ботинок, выхватил пистолет, не обращая внимания на гипс, в два прыжка оказался рядом с женщиной, схватил ее за волосы, оттащил в угол, приставил пистолет к ее голове и замер, переводя взгляд то на окна, то на дверь.

20

… Стриж понял, что ничего не успеет. Выстрелить он не сможет, а если бросит автомат, бородатый его сразу кончит.

— Отпусти ее! — крикнул он, больше для Андрея.

— Я сказал, положи автомат, — негромко, не меняя ровной интонации повторил Резо.

Стриж понял, что враг сильнее, он держит в руках жизнь жены лейтенанта и без сомнения нажмет на курок в любую секунду. Таких людей Стриж достаточно повидал в свое время в зоне. Они брали власть голосом, взглядом, стоящей за всем этим внутренней силой. Анатолий бросил автомат под ноги абхазцу, а сам плавно опустился на колени. Резо удивился только на секунду, потом повернул ствол в сторону Стрижа, тот увидел аккуратный кружок дула. "Неужели все?" — мелькнуло в голове. Грохнул выстрел…

Прошло уже с полчаса, как все кончилось, а Стриж никак не мог унять внутреннюю дрожь. Он сидел прямо на полу, прислонившись спиной к стене и, полузакрыв глаза, прислушивался к своему телу. По тому словно проехали танком, оно все болело, не было сил. Такое с ним случалось на ринге после тяжелого, проигранного боя. Только почему проигранного?

Он приоткрыл глаза, чуть повернул голову. Резо лежал завалившись набок, изуродованного лица не было видно, только ноги, одна в ботинке, другая в грязном гипсе. И волосатая рука с толстыми сильными пальцами.

Та самая, что недавно держала в руках его жизнь. И Стрижу снова, как в замедленной съемке, явился в памяти короткий миг, когда он увидел черный глаз своей смерти. А затем, все так же в замедленном ритме: голова кавказца дергается, тело начинает падать назад, вспышка выстрела — мышцы Резо еще выполнили последний приказ мозга, но пуля ушла вверх, в стену за спиной Стрижа. Повезло и Андрею — полметра левей, и она досталась бы ему. Повезло им обоим.

Они на какое-то мгновение расслабились, вдыхая густой запах сгоревшего пороха. Андрей опустил свою мощную «пушку», и тут за его спиной, где-то в коридоре грохнули два пистолетных выстрела. Андрей дернулся назад, выглянул в коридор и облегченно вздохнул. Это был Семыкин, и подоспел он как нельзя кстати. Забытый ими каратист очухался и стоял в коридоре, держа в руках автомат. Еще несколько секунд — и покрошил бы он всех в капусту к чертям собачьим.

В комнату вошел Андрей.

— Что там? — спросил Семыкин. Он сидел на кровати, держа на руках дочку. Люда примостилась рядом, истерика уже кончилась, теперь она только всхлипывала на его плече да не отпускала руку мужа ни на секунду.

А сначала долго ревела, взахлеб, до икоты. Все пыталась что-то рассказать, и никак слова не шли сквозь рыдания.

— Все нормально, все проверил, больше тут никого нет. Вызвал наряд, «скорую». Телефонная линия оборвана, воспользовался твоей рацией. Деда на всякий случай оставил охранять чеченца. Но вряд ли он выживет, хорошо ты его приголубил.

Последние слова он адресовал уже Стрижу. Потом сел рядом, они переглянулись. Анатолий обнял его.

— Сколько я тебе уже должен, Андрюха? Я с тобой в жисть не расплачусь. Называй цену.

Тот улыбнулся.

— Ловлю на слове. Шафером у меня на свадьбе будешь?

— Конечно! — улыбнувшись, согласился Стриж.

— Ну, значит, в расчете.

Они рассмеялись, и Анатолий почувствовал, как внутренняя дрожь, то остаточное напряжение, что не отпускало его все это время, исчезло. Появились силы снова жить и радоваться каждому новому глотку воздуха, каждой новой секунде. "А чего я, собственно, так испугался? Просто меня хотели в очередной раз убить. Который уж по счету? Надо как-нибудь на досуге посчитать".

— Как там наши, интересно? — нарушил молчание Андрей. — Догнали что ли Алибека?

21

Алибек уходил. Они чуть было не потеряли его сразу, на шоссе. Сергей хотел повернуть налево, но встречные машины шли сплошным потоком, заставив их остановиться, выжидая возможность проскочить на нужную полосу движения. Илья чисто случайно оглянулся, вскрикнул и хлопнул рукой по плечу друга.

Чеченцы уходили совсем в другую сторону, назад, к городу. Все прояснилось минут через десять, когда «ямаха» свернула на шоссе, ведущее в аэропорт. Через полчаса Сергей затормозил около здания аэровокзала.

Большие лайнеры здесь не садились, но и на Як-40 можно было улететь очень далеко. Оставив мотоцикл на платной стоянке, там, кстати, с другой стороны уже стояла знакомая «ямаха», они прошли в зал ожидания.

Аэропорт был небольшой, но очень уютный и современный. Среди немногочисленного народа они сразу увидели черную куртку Алибека около пассажирских касс. Там собралась небольшая толпа, и Илья с Сергеем, не особенно таясь, подошли и встали чуть в стороне, разглядывая товары, разложенные местными коммерсантами на лотках, и прислушиваясь к тому, о чем говорили чеченцы. А те что-то лопотали по-своему, пересмеивались, мало внимания обращая на окружающих. Тут подошла и очередь Алибека.

— Слушай, дэвушка, дай билет до Владикавказа. Нэту? А куда есть? Минеральные Воды? Через час?

Хорошо, дарагая, давай до Минвод. Сколько посадок? Три! Вай, мама! Это взлет, посадка, снова взлет, посадка. Я лучше пешком пойду. Нэт, дэвушка, я пошутил! Какая ты, однако, серьезная. Спасибо, дэвушка, сдачи нэ надо.

Довольные чеченцы отошли от кассы.

— Блин, что же делать? — шепнул Илья Сергею.

— Не знаю, — ответил тот и внимательно посмотрел на друга. На боку у того висела большая спортивная сумка. В ней они прятали АКМ с откидным прикладом. Почти такая же была и у чеченцев.

— Слушай, есть идея! — и Сергей что-то зашептал на ухо товарищу. Губы у того расплылись в улыбке.

— Надо попробовать. Давай я позвоню, а ты иди на улицу от греха подальше, еще перепутают, не дай Бог.

Дождавшись, когда Сергей уйдет, Илья поинтересовался в справочном бюро телефоном отделения милиции аэропорта. Затем он выждал, пока освободился телефон-автомат и, набрав нужный номер, что-то долго и горячо говорил в телефонную трубку.

Вскоре к мирно поглощавшим мороженое чеченцам подошли трое в синей форменной одежде.

— Куда летим? — строго спросил старший по званию, лейтенант.

— На юг, дарагой, в Минеральные Воды, — весело ответил Алибек.

— Ага, Минводы, потом Карачи, далее везде, — съязвил неулыбчивый милиционер.

— Слушай, дарагой, зачем так говоришь, — вскричал уже обеспокоенный Алибек.

— Пройдемте с нами, — предложил лейтенант.

— Слушай, дарагой, зачем так, он вот совсем не летит, — попробовал выгородить товарища Алибек.

— Пройдемте оба, — настаивал упрямый мент.

Чеченцы переглянулись. Алибек был чист, но у его провожатого в сумке лежал чехословацкий пистолет- пулемет «скорпион», а в кобуре под мышкой — «вальтер».

— Ну, хорошо, хорошо, мы пойдем, нам бояться нечего.

Нагибаясь, чтобы поднять стоящую у ног сумку, Алибек коротко глянул на своего напарника. Илья, наблюдавший за всем происходящим со стороны, понял все сразу, даже подался вперед, хотел что-то крикнуть ментам, но было уже поздно. Алибек, разгибаясь, с размаху ударил тяжелой сумкой по лицу стоящего рядом сержанта. Второй чеченец, не оглядываясь, пнул рьяного лейтенанта по голеностопу, и пока тот, взвыв от боли, на время выключился из игры, врезал ребром ладони по глазам третьего мента. Развернувшись, Алибек добавил согнувшемуся лейтенанту по голове сумкой. Теперь они были совсем свободны. Не теряя времени,

Алибек швырнул свою сумку в большое витринное стекло, а его напарник, подхватив обитое кожей сиденье, высадил и второе.

Сергей, стоявший рядом со своим мотоциклом, только вытаращил глаза, когда вслед за звоном бьющегося стекла в оконном проеме показались две знакомые фигуры. Подхватив сумку, они кинулись к своему мотоциклу под аккомпанемент ошалелого визга двух шарахнувшихся от них девиц. Уже взревел двигатель, и только тогда из окна выпрыгнул прихрамывающий милиционер без фуражки с пистолетом в руке и как-то жалобно закричал:

— Стой, стрелять буду!

Сергей надел шлем, бросил другой подбегающему Илье и рванул вниз рычаг кикстартера.

22

Между ними успел вклиниться милицейский «жигуленок» с включенной сиреной. Илья расстегнул сумку и, глянув вперед, успел заметить, что показавшиеся на одном из поворотов из-за милицейской машины чеченцы заняты как раз тем же.

— Водитель мотоцикла, немедленно остановитесь! — проскрежетал голос из мегафонов «жигулей».

В ответ простучала короткая очередь. «Жигуленок» мотнуло, он чуть было не вылетел с дороги. Очевидно, менты не ожидали столь резкого ответа.

— Остановитесь, иначе открою огонь на поражение! — опять донеслось из громкоговорителя.

Чеченец снова начал стрелять, теперь он бил одиночными, экономил патроны. Илья и Сергей увидели, как в заднем стекле машины появилась паутина трещин — пуля насквозь прошила салон. Менты стали вилять по шоссе, стараясь уйти от огня. Но мотоцикл по прямой неизбежно уходил, они снова прибавили в скорости, приблизились почти вплотную. Чеченец сзади вывернулся насколько мог, вытянул руку с оружием, прицелился. Нервы у водителя «жигулей» не выдержали, он крутанул руль влево. Это было роковое решение — машину вынесло на встречную полосу, лоб в лоб мчавшемуся навстречу КамАЗу. Грохот удара слился со звоном стекла, смятую легковушку откинуло назад, развернув поперек шоссе. Каким-то чудом мотоцикл

Сергея проскочил мимо. Илья даже глазом моргнуть не успел, его колено прошло в нескольких миллиметрах от угла багажника пронесшейся навстречу машины. Уже за спиной у себя они снова услышали тяжелый грохот. Оглянувшийся Илья увидел, что в покореженный «жигуленок» вписалась серая «волга», а чуть подальше заваливался в кювет КамАЗ. В последний момент его шофер попытался уйти от удара, и тяжелая машина, отбросив «жигуленок», понеслась по касательной вниз с крутого откоса дороги. Илью передернуло, настолько все произошло быстро и страшно. Сергей же назад не оглядывался. Он выжимал все что мог из рожденного в муках творчества мотогибрида. Скорость перевалила уже за сотню, Сергей знал это не по спидометру, еще перед армией он у него сломался, а починить никак не дошли руки. Но расстояние до «ямахи» медленно, но неумолимо увеличивалось.

— Стреляй, Илья! — крикнул он через плечо другу.

Тот вытащил «калашникова» с откидным прикладом, перекинул сумку назад, чтобы не мешалась. Сергей пригнулся к рулю, а Илья, наоборот, вытянулся, чуть отклонился в сторону и держа автомат по всем правилам и уставам двумя руками, тщательно прицелился. Это было опасно, так как он держался только за подножки, зацепившись за них ступнями снизу, любая кочка могла выбросить его из седла. Но думать об этом было некогда, он уже нажал на спуск. Чеченцы оглянулись, сидевший вторым снова вытащил свой короткоствольный, но мощный «скорпион» и начал торопливо садить пулю за пулей в их сторону. Илья дал еще одну очередь, потом другую. Стрелявший чеченец дернулся, выронил оружие и, заваливаясь назад и вбок, выпал из седла.

— Ага! — радостно закричали оба друга.

И тогда Алибек сделал то, что подсказала ему интуиция — свернул на проселок. Вскоре связанные невидимой нитью мотоциклисты попали на совсем разбитую колхозными тракторами дорогу. Илья закинул за спину бесполезный автомат — какая тут стрельба, усидеть бы в седле. Они уже не летели, с ревом ползли по разбитой колее, выбрасывая назад целый шлейф грязи. И свернуть было некуда — по обе стороны дороги тянулась уже почти съевшая снег пашня. Расстояние не увеличивалось, но и не сокращалось — все те же пятьдесят-шестьдесят метров. Наконец пашня кончилась, и Алибек свернул прямо в поле. Тут земля еще держала хорошо, гонка началась снова.

Алибек, без сомнения, имел за плечами хорошую школу. Он без труда вел мотоцикл по сложной трассе. На иных кочках машина подпрыгивала высоко вверх, но он неизменно точно приземлялся на два колеса и, пользуясь превосходством в мощности и весе, все больше и больше отрывался от преследователей. Вот он исчез за пригорком, Сергей спустя несколько секунд выскочил вслед за ним и даже закричал от ярости и разочарования. Внизу, в распадке, был небольшой овраг, и именно в этот момент Алибек, используя небольшой пригорок как трамплин, перелетел на другую сторону. Им вдвоем на родном мотоцикле не стоило об этом и мечтать. Сергей резко дал по тормозам, их поволокло юзом, остановились лишь в полметре от края оврага. Алибек же на гребне очередной высотки остановился, торжествующе вскинул вверх сгиб правой руки под запястье левой и засмеялся. Илья рванул из-за плеча автомат, но веер пуль не застал на пригорке уже никого.

Донельзя обескураженные своей неудачей и физически измученные проклятой проселочной дорогой, Илья и Сергей подъезжали к городу, когда сзади кто-то просигналил. Это были Андрей и Стриж.

— Где это вы так уделались? — спросил удивленный Анатолий заляпанных по самую шею друзей.

— Кроссом пришлось заняться, — нехотя отозвался Сергей, разглядывая свои черные от грязи штаны.

Более словоохотливый Илья начал рассказывать все перипетии погони за Алибеком. Стриж тоже поведал о своих делах. Прошло с полчаса.

— Ну, ничего, не переживайте, — успокоил Анатолий хмурых друзей. — Главное, что вы не дали ему так просто уйти. Никуда он от нас не денется, чует мое сердце.

Тут, коротко прогудев, к ним подъехал уазик Семыкина. Лейтенант был один.

— А где Люда? — удивился Стриж.

— Завез к матери в деревню.

— Как она? — поинтересовался Андрей.

— Ничего, немного успокоилась. А у вас что? — обратился лейтенант к преследователям Алибека.

Пришлось Илье рассказывать все снова.

— Да, наворочали вы, однако, — мотнул головой лейтенант. Он хотел еще что-то добавить, но тут подала голос рация.

— Первый, первый, вызывает двенадцатый.

— Первый слушает, — отозвался лейтенант.

— К дому Джиоевых подъехал рефрижератор с прибалтийскими номерами. Загоняют его во двор.

— Хорошо, спасибо, — поблагодарил Семыкин и обратился к друзьям. — Надо бы посмотреть двумя глазами на этот рефрижератор.

— И лучше это сделать с голомовского сеновала, — продолжил за него Стриж.

— С какого сеновала? — не понял Игорь.

— Голому знаешь? — спросил Стриж.

— Кто его не знает, — усмехнулся Семыкин.

— Так вот его дом стоит на горе, над домом Мурая. А сеновал выходит как раз во двор. Дома сейчас никого нет, разрешение я у хозяина получил, так что все нормально, — успокоил лейтенанта Анатолий.

— Ну, ты даешь! — снова усмехнулся Игорь. — Старые связи, да? Впрочем, раз разрешение получено, то можно и на сене поваляться. Поехали.

"Похоже, у лейтенанта с возвращением семьи вернулось и чувство юмора", — отметил про себя самый наблюдательный из друзей — Андрей.

Они уже повернулись расходиться, но снова ожила рация:

— Первый, первый, ответьте двенадцатому.

— Первый на связи, — быстро отозвался лейтенант.

— Только что во двор дома заехал мотоцикл «ямаха» с одним седоком. Номер сильно заляпан грязью.

Все переглянулись.

— Ага, все-таки пташка вернулась! Слава Богу! — с облегчением вырвалось у Ильи.

— Я же тебе говорил! — хлопнул его по плечу Стриж.

В город они ворвались, не очень заботясь о соблюдении знаков по ограничению скорости в населенных пунктах. Недалеко от площади Стриж тормознул всю кавалькаду.

— Который тут дом Голомы? — спросил он друзей, крутя головой во все стороны.

— Вон тот, — Андрей кивнул вверх по склону. — Только оттуда видно, что творится во дворе, и голубятня на месте.

— Похоже на то, — согласился Анатолий.

Развернувшись, они переулками подъехали к дому с голубыми наличниками на окнах, с громадным сеновалом внутри двора, выходившим тыльной стороной как раз на дом Мурая. Рядом, на плоской крыше сарая стоял аккуратный домик голубятни с неизменным шестом и поперечиной наверху.

— А ничего мент живет, вон какие хоромины отгрохал, — присвистнул Илья, разглядывая кирпичную громадину. Тут он скосился в сторону лейтенанта, тот ведь тоже был из той же «породы». Но Семыкин ничем не выдал своего недовольства этой прилипшей с незапамятных времен кличкой.

Пришлось приступом брать высоченный забор. Сергей остался охранять технику, а остальные, кто с шутками, кто с матом, пошли на штурм высоченного забора. Огородами пробрались к сараю и, не обращая внимания на отчаянный лай злой немецкой овчарки, бьющейся на цепи во дворе, полезли на сеновал. Он наполовину был забит пыльным и душистым сеном. Снизу несло коровьим навозом, иногда и сама корова коротко подавала голос. Дружными усилиями отодрали одну доску, лейтенант навел на мураевский двор бинокль.

— Ага, разгружают. Большие ящики. Из свежего дерева, без маркировки, плотные. Теперь другие пошли, поменьше. Встали чего-то, ругаются. В гараж носить стали, машины выгоняют. Видно, в доме все забили, ставить некуда.

Он отошел от импровизированного окна, передал бинокль Стрижу. Тот, рассмотрев все подробно, сунул бинокль в руки Илье.

— Зараза, сколько же в него влазит, все носят и носят?! — удивился объемности рефрижератора эмоциональный Илья.

— Надо бы его тормознуть и выяснить, что он привез, — задумчиво предложил Андрей.

— О, загружают!

— Что загружают? — все обернулись к Илье.

— Вроде бы фрукты. Ящики такие все в росписях, с дырками.

— Много? — продолжал допрашивать лейтенант.

— Три, четыре, пять… Пять штук.

— Только-то? Что-то маловато для такой махины.

— Может, еще что-то загрузят? — предположил Андрей.

— Скорее всего. Не будут же они гонять его порожняком, — сказал Семыкин.

— Так как его все-таки тормознуть и все выяснить? — вернулся к своей идее Андрей.

— ГАИ подключить, — предложил Илья.

— Они уже все сгрузили, чего им теперь бояться, — отверг эту идею Стриж. — Разве только мы их сами остановим.

— Это как? — спросил лейтенант, насторожившись.

— Есть одна мысль, — почесал висок несколько смущенный Анатолий. — Только опять будет не совсем по закону.

— Опять? — спросил лейтенант.

Они посмотрели друг на друга.

— Игорь, давай уж пойдем до конца.

Семыкин неуверенно качнул головой.

— Не имею права. — Но сказал он это скорее по обязанности, по своему статусу и положению.

— Игорь, — Стриж умышленно два раза назвал его по имени. Он словно подчеркивал, что теперь, после того что он сделал для лейтенанта, их отношения встали на другой уровень. — Ты будешь в стороне. Мы сами все сделаем. Если что — открещивайся от нас, мы не обидимся. Ты, главное, не мешай.

— Мне надо подумать. — Лейтенант сел на сено, снял шапку и, обхватив руками свои непокорные сивые вихры, задумался.

Прошлый раз он согласился легко, ведь дело шло о его семье. А сейчас стоял вопрос о том, чтобы применить силу вроде бы против ни в чем не повинных людей. Они могли и не знать о том, что везут, хотя вряд ли. Кто согласится возиться с опасным грузом за просто так, без хорошей оплаты? Дальнобойщики и без этого получают немало, и если они шли на риск, значит, им платили очень хорошо.

Но самое главное — вставал вопрос этики. В школе милиции в курсантов пытались вбить римское правило:

"Плохой закон — но закон". Закон превыше всего. Вот только к своим двадцати шести годам Игорь Семыкин давно уже понял, что в жизни все иначе. Закон — это не то, что написано в толстой книге, а то, что угодно вышестоящим. Все продается и покупается. Неделю назад при назначении его и. о. начальника милиции тот же

Малышев торжественно пожал ему руку и прозрачно намекнул, что именно он будет одним из тех, кто решит, оставить лейтенанта на этом посту или снова отправить к тем многим внизу.

Но было и другое. Застывший оскал мертвого лица Ивана Кротова, простого русского парня. Глумливая рожа прокурора с его торжествующей силой верховной власти, этот жуткий взгляд Мусы Джиоева и его,

Игоря, унизительный страх за семью. Заплаканное лицо жены, ее рвущие душу рыдания, непонимание в глазах ребенка.

Ненависть подступила волной к горлу лейтенанта. В душе он всегда был самолюбив, иначе бы не пошел в милицию. И это положение пешки, когда ты — никто, ты — орудие в руках тех, кто выше тебя по званию, давно уже воспринимал как личное унижение. А еще рядом находился Стриж. Семыкина не было в городе во время прошлогодней бурной эпопеи. Он застал уже сложившуюся легенду. В ней были двое: Стриж и огромная и безжалостная система, внешне могущественная и несокрушимая. А Стриж смог ее победить. Сегодня он подтвердил эту легенду, он сумел, казалось бы, невероятное — найти и спасти его семью.

— Хорошо, — кивнул головой лейтенант. — Попробуйте. Я буду рядом. Объясни только, что ты собираешься делать?

Вскоре вся троица дружным штурмом снова взяла забор, теперь изнутри, изрядно пугнув при этом проходящую мимо женщину.

— Едем! — крикнул Стриж, надевая шлем.

— Куда? — спросил изрядно промерзший и заскучавший в ожидании друзей Сергей.

— К Ленке.

23

Стриж ворвался в дом, как ураган.

— Лена, Ленка, где ты?! Лена!

Ему никто не ответил. Он хотел уже метнуться на второй этаж, но тут ощутил запах табачного дыма. Она была в зале, лежала вниз лицом на диване, ноги на подушке, рука свесилась, рядом валялся потухший окурок.

На столе темнела бутылка из-под "Солнечного бряга" и стакан. Стриж взял бутылку в руки, посмотрел на свет — на донышке.

— Да, приплыли. — Он постоял секунду, потом решился. — Лен, Лена, проснись!

Он долго тряс ее за плечи, уговаривал. Наконец девушка открыла глаза, абсолютно ничего не видящие и не понимающие.

— Лен, ну, очнись ты. А, черт! Целый пузырь без закуски.

Наконец он ее усадил, но пока ходил в прихожую за обувью и одеждой, Ленка снова упала на диван. Кое- как натянув на нее сапоги и напялив куртку, Стриж накинул еще сверху шарф и, подхватив на руки, понес из дома. Осторожно ступая по ступеням, Анатолий бормотал про себя:

— Вчера вроде легкая была, а сейчас впору надорваться.

Усадив Ленку на сиденье люльки «ижака», он тяжело перевел дух и, вытирая пот, заявил:

— Фу, думал пупок развяжется.

— Чего это она? — удивился Илья.

— Чего-чего. Отдыхает. Поехали.

Семыкин ждал их около дома Голомы. Открыв дверцу уазика, он сообщил:

— Рефрижератор завернул на склад Джиоевых, загрузился фруктами. Сейчас уже выехал из города.

— Давно?

Семыкин глянул на часы.

— Три минуты назад.

Все переглянулись — догнать на мотоцикле «рено» было чистейшей авантюрой. Но Стриж, махнув рукой, решил:

— Надо попробовать. Чем черт не шутит, пока Бог спит. Езжай за нами, лейтенант, только не мешай, пожалуйста. — И оборотясь, скомандовал: — Газу, Илья, газу!

24

Бешеная гонка длилась уже сорок минут. Довольно теплый для этого времени года воздух на скорости превратился в ледяной поток, пробирающий до самых костей. Глаза слезились от ветра. Стриж пригнул голову и поймал расширенный от ужаса и непонимания Ленкин взгляд.

— С добрым утром! — нагнувшись к самому уху, сказал ей Анатолий и, уловив ответное негодование, подмигнул и рассмеялся.

— Вот они! — прокричал, оборачиваясь к Стрижу, Илья.

Действительно, серебристая громада рефрижератора стояла около построенного в старинном русском стиле заведения под громким именем "Трактир «Подкова». Рядом с трактиром находилась еще и заправочная станция. Кормили в «Подкове» довольно сносно, хотя и обдирали нещадно, зная о длинных рублях дальнобойщиков.

Невдалеке, у обочины, пристроился «жигуленок» гаишников. Они уже занялись своим делом, останавливая проходящие машины.

— Спасибо, Валя, дальше я его поведу сам, — поблагодарил в микрофон Семыкин. Проехав пару километров, он остановил уазик. Остановились и мотоциклисты.

— Лен, ты как? — спросил Стриж.

Та подняла на него посиневшее лицо, зубы выбивали крупную дрожь.

— Да, такая красотка нам не нужна. Ну-ка, вылазь! — Анатолий почти выволок ее из люльки и взяв за руку, скомандовал: — Бегом!

Стриж припустил вдоль дороги, буксируя за собой упирающуюся девушку. Парни тоже разминались, прыгали, грелись движением. Илья с Серегой провели даже короткий, но интенсивный мини-бой. Семыкин, постояв минутку и подумав, крикнул им:

— Я к «Подкове», предупрежу, как они поедут.

Он развернул машину и умчался назад к трактиру.

Вернулись Анатолий с Ленкой. Лицо у той раскраснелось, глаза блестели.

— Ну вот, другое дело, — остановившись и оглядев ее, довольно заявил Стриж. — Лена, ради Бога! Надо остановить один грузовик. Ты его только тормозни, а уж дальше мы поработаем.

— Как это поработаете? — не поняла та.

— Ну… — Стриж вытащил пистолет, показал его Ленке.

— Расскажи-ка! — потребовала девушка.

Стриж вздохнул и пересказал последние события, подробно остановился на ее задаче.

— Ясно. Дай мне, — и она протянула руку к пистолету.

— А ты сможешь? — засомневался Анатолий.

— Дай! — требовательно повторила Ленка, дергая пистолет за ствол. Он поневоле вспомнил, как ударила она

Алибека, и отдал оружие.

— Только не нажми случайно. Дай я поставлю на предохранитель. Вот так.

Он щелкнул собачкой. Парни уже загнали мотоциклы в лесопосадку, сами пристроились с автоматами в кустах по обе стороны дороги.

— Дай-ка я посмотрю на себя, — Ленка вытащила из кармана маленькое зеркальце. — Кошмар! — Она достала помаду, подкрасила губы, подвела карандашом глаза, расчесала маленькой массажкой волосы, красиво завязала свой невероятный шарф. — Хорошо, у меня карманы большие, никакой косметички таскать не надо.

Мимо них, погудев клаксоном, промчался уазик.

— Едут! Ну, Лена, вся надежда на тебя, давай! — Стриж чмокнул ее в щеку и бросился в придорожные кусты.

25

Два друга, два «викинга», Арвидас и Гедеминас, пребывали в благодушном состоянии. Благополучно выполненный рейс венчал хороший ужин, где они позволили себе по сто граммов коньячку. Правда, впереди лежал еще путь домой, но, по сравнению с тем, что они уже сделали, он казался сущим пустяком. К тому же нынешний их опасный груз был куда менее заметен.

Девицу, голосующую около обочины, дальнобойщики увидели издалека и дружно заржали в две луженые глотки. Это было как раз то, что нужно здоровому мужику после сытного ужина для полного счастья.

— Берем? — спросил сидевший за рулем Гедеминас.

— Конечно!

Громадная махина тупорылого тягача, взвизгнув шинами и фыркнув пневматикой тормозов, остановилась рядом с Ленкой. Сердце у нее забилось отчаянно, и горло вмиг пересохло, но она изобразила на лице какое-то подобие улыбки.

— Куда вам, девушка? — Улыбающаяся рыжебородая физиономия прибалта в берете с глупым белым шариком помпончика склонилась над ней сверху. Надо было что-то говорить, но она не смогла выдавить ни слова, а поэтому просто сунула вверх руку с зажатым мертвой хваткой пистолетом. Если бы не предусмотрительность Стрижа, водитель был бы уже мертв, так как Ленка изо всех сил давила указательным пальцем на спусковой крючок.

Гедеминас не испугался, скорей удивился. Рэкетиров они повидали немало на этих дорогах, но вот такого еще не встречали. Додумать, что ему теперь делать, то ли завести разговор, то ли просто ударить ногой по руке с пистолетом, он не успел. Рядом с Ленкой как из-под земли вырос невысокий крепыш с автоматом в руке и коротко и жестко приказал:

— Вылазь!

Второй «викинг» безмятежно ожидал конца переговоров с девушкой, а когда заподозрил что-то неладное и потянулся к припасенной рядом с сиденьем здоровенной монтировке, его дверца распахнулась, и очень знакомое дуло «калашникова» сняло все вопросы.

Прибалтов отвели в лесопосадку, подъехавший Семыкин вежливо препроводил дальше по трассе слишком любопытных из остановившихся машин. Сергей сел за руль и, осторожно съехав по крутому спуску, укрыл рефрижератор за лесопосадкой метрах в ста от места общей группы. Он, Илья и присоединившийся к ним лейтенант взялись за осмотр грузовика.

Между тем на полянке шел торг. Стриж усадил «викингов» на сваленный ствол березы и неторопливо увещевал «гостей»:

— Ребята, деньги нам ваши не нужны, жизни тоже. Скажите только одно — что вы привезли Джиоевым?

— Консервы, — ответил один из водителей, тот, что был в берете с помпоном.

— Только не надо, не надо нам это фуфло гнать! — Стриж поморщился. — Давайте не будем терять времени.

Скажите и езжайте с Богом. Зачем зря тянуть резину.

— Мы просто водители, — не торопясь, твердо выговаривая слова, начал другой шофер. — Нам что скажут, то и везем. Наше дело, как это у вас говорят, сторона.

Беседа явно затягивалась. "Да, эти не скажут", — зло подумал Стриж, вслушиваясь в неторопливую речь прибалта. Между тем Арвидас потихоньку поглядывал по сторонам. Охранников было всего двое, допрашивающий их крепыш с автоматом и худощавый парень с пистолетом, сидевший несколько в стороне, на пеньке той же самой березы, с несколько отрешенным лицом. Остальные были заняты машиной, да за деревьями маячила коричневая куртка девушки-приманки. Ездили вместе они уже давно, лет пять, понимали друг друга с полуслова. И сейчас только на секунду встретились взглядами, все решили, напряглись…

Выстрел прозвучал неожиданно громко. Он был явно не стартовый и не подстегнул, а наоборот, остановил.

Гедеминас поднял руку, потрогал берет на макушке. Помпона не было. Он сглотнул слюну, растерянно уставился на друга.

— Без глупостей! — предупредил Стриж и признательно глянул на Андрея. Сам он прозевал этот опасный момент.

На звук выстрела примчался встревоженный Сергей.

— Что случилось?

— Да так, по душам беседуем. А что у вас?

— Ищем, пока ничего.

— Давайте, давайте! А то господа тут лапшу нам на уши вешают.

Сергей убежал обратно. Минут через двадцать появились все трое. Впереди шел лейтенант, в руках нес металлическую коробку сантиметров тридцать на тридцать и мешочек с апельсинами.

— В жизни бы не нашли, хорошо я срочную служил на таможне, повидал кое-что.

Открыли ножом нехитрый замочек коробки. Она доверху была полна стодолларовыми купюрами.

— Это не криминал, это плата за груз, — заявил явно взволнованный Арвидас.

— Да, это не криминал. А вот это — криминал, — лейтенант поднял вверх пакетик с апельсинами. Вытащив один и передав пакет Сергею, он тем же перочинным ножом осторожно вскрыл оранжевую корочку апельсина.

Внутри оказалась вата и небольшой пакетик с темной густой массой. Ковырнув ножом полиэтилен, Семыкин понюхал вещество и удовлетворенно кивнул головой:

— Так и есть. Героин.

Затем он показал Стрижу тонкий шовчик на другом плоде и произвел ту же операцию. Вскоре на березовом пеньке лежало уже восемь таких пакетиков.

— Ну, что ж, варяги, — обратился к дальнобойщикам лейтенант. — Или вы говорите, что привезли Джиоевым, или я оформляю это, — он показал на наркотик, — и вы садитесь лет на пять в нашу, российскую (он плотно выделил это слово), тюрьму.

Такая перспектива водителям явно не понравилась. Они начали о чем-то взволнованно препираться по- литовски. Наконец договорились, и Арвидас — видно было, что он лидер в своем маленьком коллективе, — сказал по-русски:

— Хорошо, начальник. Единственно, мы хотим гарантии, что нас отпустят, если мы все расскажем.

— Гарантии? — Семыкин усмехнулся. — Ну, хорошо, слово офицера вас устроит?

Дальнобойщики переглянулись.

— Ладно, попробуем вам поверить. Мы привезли оружие.

— Какое, сколько?

— Разное. Там и ваши автоматы, и взрывчатка, и мины, несколько ПТУРСов, и даже два «стингера».

— Давно ему возите?

— Четвертый рейс.

— Раньше действительно возили консервы и фрукты, — добавил Гедеминас, — а на обратном пути прихватывали это.

Он кивнул головой в сторону наркотиков.

— Куда оружие идет дальше? — продолжал расспросы лейтенант.

— Конечно, в Чечню, — как о само собой разумеющемся ответил несколько удивленный Арвидас.

— А почему не везете до конца? — снова задал вопрос любопытный милиционер.

— Опасно, могут накрыть.

— Дальше его везут армейские машины, — проговорился более болтливый Гедеминас.

Арвидас бросил на него недовольный взгляд, о дополнительной информации они с ментом не договаривались.

— Армейские? — удивился Стриж.

— Да, — нехотя подтвердил Арвидас. — Однажды мы даже застали машины во дворе за погрузкой. Это все, что мы знаем.

— Ну, что ж, раз обещал, езжайте, — и Семыкин отдал прибалтам их документы.

Они поднялись, потоптались на месте, нерешительно поглядывая на героин и ящичек с деньгами.

— А это останется у нас, — с усмешкой бросил им Стриж.

Поняв, что ни того, ни другого им не отдадут, дальнобойщики двинулись к рефрижератору, переговариваясь и оглядываясь на ходу. По их напряженным спинам Анатолий понял, что водители ждут выстрелов в спину.

— Трусят «викинги». А это куда девать? — Стриж кивнул в сторону пенька.

Семыкин, очнувшийся от своих каких-то дум, глянул вниз.

— А, это… Как вещдоки их не оформить, продавать тоже не будем.

И он пинком спровадил опасный груз в ближайшую залитую водой колдобину.

— Поехали, — как-то устало сказал лейтенант.

— Возьми Ленку в кабину, — попросил Стриж.

— Хорошо. Лена, пошли, — крикнул Семыкин сидевшей в отдалении на мотоцикле девушке.

Через пару минут своеобразный кортеж помчался назад в город.

26

Всю обратную дорогу и Стриж, и лейтенант думали об одном: что им теперь делать? Снова идти к прокурору? Тот костьми ляжет, но не допустит их до дома Джиоевых. Все решилось само собой. Когда они проезжали площадь перед этим проклятым домом, к его воротам свернул большой КамАЗ с брезентовым тентом и армейским номером.

— Черт, уже приехали! — выругался Семыкин.

Кавалькада не сговариваясь направилась в переулок к дому Голомы. Побросав транспорт, все кинулись к забору и, дружно одолев его под аккомпанемент собачьего лая, побежали к сараю. В машине осталась одна

Ленка. Она отогрелась в сравнительно теплой кабине уазика и сладко спала на заднем сиденье, улыбаясь чему- то во сне.

Лейтенант первый приник к биноклю.

— Что-то у них не то, что-то не вытанцовывается.

— Что, как? — нетерпеливо приплясывал рядом Стриж.

— Не знаю. Вон, посмотри, как Муса бушует. — Он передал бинокль Анатолию.

Действительно, Муса неистовствовал:

— Как один грузовик? Ты обещал пять, пять! Где они?

— Ну, пойми же, Муса. Мне же тоже надо свои грузы возить. Медикаменты, жратву. И так еле-еле один

КамАЗ выделил. Пятнадцать ящиков тушенки в магазин загнал, чтобы твой груз разместить. — Тучный майор с автомобильными эмблемами возмущенно пожал плечами.

— Наверное, не помещается у них в одном, — догадался Стриж. — Рефрижератор гораздо больше, да если до этого еще привозили… Вот сука красномордая! — без перехода вдруг выругался Стриж.

— Ты про кого это? — не понял Игорь.

— Да вон, майор один, бочонок с салом. Мне бы его хоть на пять минут, эх, я бы его и уделал!

— Вообще-то это идея, — глаза у лейтенанта загорелись. — Надо тормознуть фургон на глазах у чеченцев.

Представляешь, как они всполошатся.

— И побегут звонить всяким там прокурорам, — скептически заметил Илья.

— Надо перерезать им телефонный провод, — подал голос из-за спин более высоких друзей Серега.

— А где он? — заинтересовался Семыкин.

— Да вон, на крыше. Гусак с проводами, нижний ярус.

— Как же его перерезать?

— Может, я попробую? — вмешался Андрей.

Все поглядели на его внушительный пистолет.

— А достанешь? — засомневался лейтенант. Андрей только кивнул головой.

— Давай. Стреляй, не бойся, у них там сейчас дизель ревет.

Действительно, во дворе маневрировал КамАЗ, стараясь как можно ближе подъехать к крыльцу. Андрей встал во весь рост, взял тяжелый свой пистолет в обе руки. Стеклянная фигурка изолятора казалась отсюда просто точкой. Все поневоле затаили дыхание. Выстрел, другой… Только третий оказался удачным — не только разлетелся изолятор, но и упал оборванный кабель.

— Все! — выдохнул снайпер и блаженно улыбнулся, переводя дыхание.

Пока друзья восхищенно поздравляли Андрея, приникший к биноклю лейтенант увидел, как грузовик дернулся еще на полметра, взревел напоследок и смолк. Стало тихо, даже слышны были гортанные выкрики чеченцев.

— Ну, что ж, теперь я подниму всех своих орлов! — И Семыкин заспешил к своему верному уазику.

27

КамАЗ, натужно ревя, осторожно миновал ворота. На площади водитель поддал газу, из высоко поднятой трубы вырвалось черное облачко дыма, машина свернула к улице, ведущей на выезд из города. Еще несколько секунд, и она исчезла за домами. Муса облегченно вздохнул. Подспудное чувство тревоги не покидало его весь день. Теперь хоть дом разгрузили, остался только битком набитый подвал.

Джиоев развернулся, чтобы уходить. Стоявший около пульта Махмуд нажал на кнопку, и ворота с грохотом и лязгом поползли, перекрывая вход. И вот тут заполошный вой милицейских сирен заставил Мусу круто развернуться лицом к площади. Две машины ГАИ неслись в том направлении, куда уехал зеленый КамАЗ.

— Стой! — крикнул Муса Махмуду и, повернувшись к крыльцу, нашел на нем Алибека. — Съезди на мотоцикле, посмотри, что там.

Алибек метнулся в гараж и вывел из бокса свою грязную «ямаху». Поймал брошенный кем-то шлем, торопливо надел его, крутнул газ и рванул скоростную машину в ту сторону, куда скрылись машины. Вернулся он скоро, не прошло и трех минут.

— Менты потрошат грузовик, — сказал, снимая шлем.

— Но они же не имеют права, это военный транспорт! — возмутился старший брат.

Алибек только ехидно усмехнулся:

— Они даже прострелили его колеса.

— Шайтан! — Муса метнулся в дом, схватил телефонную трубку. Увы, она молчала. "Кажется, все", — понял

Муса.

— Кончилось твое время. Теперь мое слово главное, — раздался сзади знакомый голос, и поднявший глаза в зеркало старший Джиоев увидел, как Алибек вскинул на плечо автомат.

— Ого, — Илья, наблюдавший в бинокль за домом, оживился. — Вот оно, началось.

— Что там?

— Посмотри сам, — он передал бинокль Стрижу, — третье окно слева.

— Да, явное дуло. Похоже на пулемет. А вон еще один, на первом этаже.

За забором взвизгнул тормозами уазик. Через минуту на сеновал взобрался Семыкин.

— Ну, что? — нетерпеливо обратился к нему Стриж.

— Все нормально. По накладным продукты, а на самом деле доверху забит оружием.

— Как взяли, без проблем?

— Ну, прямо! Останавливаться не хотел, пришлось скаты ему прострелить. Кстати, твое желание исполнилось — Демченко ему морду набил. У него младший брат в Чечне. А что у вас?

— Глянь сам.

Игорь взял бинокль, присвистнул.

— Вот это да! Раз, два, три. А это что? Похоже на крупнокалиберный.

— А где твои?

— Оцепили площадь, никого не пускают.

— Сколько стволов? — спросил сидевший в уголке Андрей.

— Если серьезных, то десять.

— Всего? — удивился Стриж.

— А ты чего хочешь? Спасибо, что эти есть. Я позвонил в область, попросил срочно прислать ОМОН. Из части, охраняющей мост, обещали выделить солдат.

Он снова начал разглядывать чеченское гнездо.

— Притихли, как вымерли. Что теперь? Поехать с ультиматумом?

— Опасно, — предостерег Стриж.

— Знаю.

— Через «матюгальник» к ним обратись, — предложил Илья.

— Можно и так. Но пока переждем. Людей из окрестностей еще не эвакуировали.

Лейтенант вслушивался в доклады по радио, переспрашивал что-то, требовал, торопил. Непоседливый Илья все разглядывал в бинокль проклятый богом дом, Андрей вроде бы даже дремал, Сергей ушел и вскоре вернулся с оружием.

Стриж же прилег на сено, закинул за голову руки и, прикрыв глаза, задумался о своей жизни. Он всегда любил друзей, женщин, шумные компании, веселье, комфорт. И что он видел на своем пути? Сначала тренировки, часами и часами, пот, боль в усталых мышцах и еще большая боль, моральная, после поражений.

Потом два года унижений в армии, тяжелый и часто бессмысленный труд, власть над ним людей не всегда хороших, власть, узаконенная уставом. Одна отрада — друзья, небольшая кучка истинных и верных. Любовь, короткий светлый период. И десять лет в зоне, отрыв от всего самого естественного для него — свободы и женщин. Потом возвращение, короткая, как вздох, любовь к Ольге и вечная боль потери. Только появление сына, о котором он эти десять лет не знал, возродило его душу к жизни. И вот теперь все по новой — смерть

Ваньки Кротова и впереди снова кровь. Он не боялся погибнуть, но опять вести за собой других? Имеет ли он на это право?

И припомнился ему тюремный лазарет, где он зализывал раны после очередной разборки. Был там один мужичок, неприятный, слащавый какой-то, вещающий речи свои чеканным слогом, с хорошо поставленной дикцией. В какую ересь тот пытался заманить его, Стриж уже и не помнил: не то йеговист, не то баптист. Но разговаривать с ним было забавно. И однажды Стриж вроде бы исповедался ему. Не исповедался, просто пересказал свою жизнь, а потом спросил:

— Ну, а теперь объясни — за что мне это все?

— А это крест твой. У каждого свой крест, большой или маленький. Только все несут за себя, а ты еще и чужое прихватываешь.

— Почему?

— А ты всегда правды ищешь, справедливости. Христос сказал: блаженны алчущие и жаждущие правды, блаженны гонимые за правду.

— Как это — блаженны? Безумны, что ли?

— Нет, Богу угодны.

Тогда он рассмеялся, не убедил его проповедник. А вот про крест слова запали в душу. Лишний раз подтвердилось сейчас: самый страшный крест — вести за собой на смерть дорогих тебе людей.

И почему-то сразу, без перехода, пришла совершенно другая мысль, настолько простая и естественная, что он удивился, как не додумался до нее раньше. Он удочерит Верочку, Ольгину дочь. Только бы остаться в живых.

Наконец Семыкин последний раз щелкнул переключателем рации и поднялся с охапки сена.

— Все готово.

— Как выселили-то, без проблем?

— Скажешь! Ты что, наш народ не знаешь? До драк дело доходило.

— Ничего, — усмехнулся Стриж. — Пальба начнется — без штанов побегут.

Лейтенант между тем снова поднес ко рту микрофон:

— Седьмой, седьмой… Валя, ответь!

— Слушаю, Игорь, — сквозь треск помех донеслось из динамика.

— Попробуй поговорить с ними, предложи сдаться. Только не лезь под пули.

— Хорошо, я попробую.

Через несколько секунд над площадью загремел металлизированный, многократно усиленный голос:

— Внимание! Всем в доме! Предлагаю сдаться. Выходить по одному с поднятыми руками! Повторяю…

Ответом было молчание. В пасмурную погоду, что постепенно сгустилась ближе к вечеру, дом с незажженными окнами казался слепым. Алибек, несмотря на весь свой гонор, ясно понимал, что дело их плохо. Он не знал, много ли против него выставлено войск, насколько труден будет предстоящий бой. Чисто интуитивно он тянул время, поглядывал на часы, ждал сумерек, темноты, шанса вырваться. А там… Он верил в свои силы. "Захвачу какой-нибудь автобус или школу с детьми, дадут и вертолет до Чечни, и деньги. Тогда там поймут, кто чего стоит: я и он". Даже теперь, на краю жизни он мерил происходящее все тем же фетишем первенства.

На сеновале все замерли в ожидании.

— Молчат. Придется, наверное, все-таки мне идти, — нарушил тишину лейтенант.

— Опасно, — предупредил Стриж.

— Знаю. Но что делать? Не посылать же других?

— Погоди, Игорь. Есть одна идея. Подожди минутку, я сейчас.

Стриж колобком скатился по лестнице, одним прыжком перемахнул через забор. Через несколько секунд взревел двигатель Серегиного гоночного гибрида.

— Он что, хочет сам?.. — понял наконец замысел Стрижа лейтенант.

И в ту же секунду на площадь стремительно вылетел мотоциклист. Стриж сидел на нем с непокрытой головой, светлые волосы бешено трепал встречный ветер. На середине площади он поднял мотоцикл на заднее колесо и что-то крикнул в сторону дома.

Этого Алибек уже вынести не мог. Он выскочил на балкон и сыпанул длинной очередью вдогонку обидчику. Тут же выстрелил Андрей. Пуля, просвистев в сантиметре от головы чеченца, выбила целый фонтан белых крошек из силикатного кирпича и заставила младшего Джиоева кинуться под защиту стен.

Андрей даже застонал от обиды и досады.

— Ладно, ты его еще достанешь, — приободрил друга Илья.

Тот покачал головой:

— Может, это был самый важный выстрел в моей жизни.

— Ну, вот все и решилось. Огонь! — скомандовал Семыкин в микрофон.

Тут же со стороны домов, полукругом окружающих мураевский дворец, раздался нестройный треск выстрелов. Ответ был страшен. Дом полыхнул огнем сразу во все стороны. Били не менее чем из двадцати стволов, не экономя патронов, делая паузы лишь для того, чтобы сменить магазин. Басовито выделялся голос

ДШК, полыхнул выстрел гранатомета, и сразу среди домов взлетел клуб взрыва, полетели какие-то палки, что- то загорелось. И снова, не прошло и минуты, бабахнул гранатомет. Заслоненный высокими заборами, стал разгораться жаркий огонь с копотью.

— Машину подбили, — вслух вздохнул лейтенант.

Тут пулемет нащупал и их. Очередь полоснула чуть повыше голов, прошив насквозь дощатый сарай.

— Вниз, быстро! — крикнул лейтенант и кубарем скатился по лестнице. За ним, пригибаясь, последовали все остальные. А пули все кромсали и кромсали голомовский сеновал. Вся команда перебралась за угол кирпичного дома, но оттуда ни черта не было видно.

— Надо подняться выше, за железную дорогу, — предложил Андрей.

Лейтенант кивнул головой, все уже приготовились к броску вверх по склону, когда Сергей вдруг чертыхнулся и побежал назад к сараю.

— Ты куда? — дружно, в один голос закричали все.

— Корову выведу! — ответил он на ходу.

Меньше чем через минуту он вернулся.

— Ну что?

Сергей только махнул рукой:

— Точно в голову.

Выбежали на улицу, прикрытую домом от обстрела.

— Куда? — закричал Семыкин, вставая перед несущимися с ревом сирен пожарными машинами. — Назад, здесь зона обстрела!

Завернув ошалевших пожарных, стали карабкаться выше в гору, туда, где проходила отводная линия железной дороги к местному заводу. Под свист пуль залегли за насыпью, отдышались. Отсюда как на ладони была видна вся панорама боя. Прилегающий к площади квартал находился в дыму, кое-где занялись пожары.

Особенно сильно пылал сарай, в котором они недавно находились.

— Бедный Голома, хоть бы дом не сгорел, — пожалел экс-лейтенанта Стриж.

— Алло, все, кто слышит, здесь первый. Как положение, какие потери?

— Товарищ лейтенант, это сержант Зимин. Рядом со мной убит один, Коля Рудаков, двое ранено. Сгорели две машины ГАИ. Патронов мало.

— А у них там, похоже, патронов полно, — кивнул Стриж в сторону ощетинившегося огнем дома.

Доклады продолжались, и все они были неутешительны.

— Уже двое убитых, четверо ранены, — подвел итог лейтенант. — Черт, как все плохо!

Между тем у Стрижа и его ребят патроны тоже были на исходе. Стреляли одиночными, подолгу и старательно целясь.

— Я подойду поближе, здесь слишком далеко, — прокричал Андрей. Он побежал чуть дальше по насыпи и, перемахнув через нее, исчез в лабиринте заборов и домов.

Гранатомет продолжал равномерно разбрасывать по округе огненные шары взрывов. Чувство безысходности начало переполнять душу Семыкина. "Еще с полчаса такой стрельбы, и сгорит полгорода. А скоро стемнеет, и они уйдут. Вырвутся и уйдут. Начальство будет очень «довольно». Да черт с ним, с начальством! Как обидно будет!" Лейтенант расстроенно шмыгнул носом и поднял голову. Над всем хаосом и огнем кружилась ошалевшая стайка белокрылых голомовских голубей.

Ожила давно молчащая рация:

— Игорь, Игорь, где ты?

— Валя, живой! Молодец, рад тебя слышать. Я за железной дорогой выше дома, понял?

— Да, хорошо. Мы разгрузили КамАЗ, там много патронов к «калашникову», присылай за ними к водокачке.

— А гранатометов нет?

— Есть два «стингера», но в них столько электроники, боюсь куда-нибудь не туда ткнуть.

— Ладно. Всем, кто слышит, патроны к автоматам у старой водокачки, ясно?

— Серега, сгоняй, — попросил Стриж.

Сергей молча кивнул и, пробежав чуть ближе к мертвой для обстрела зоне, где и стояла их техника, кубарем скатился вниз, завел свой верный мотоцикл и исчез из виду.

Неожиданно лейтенанта кто-то тронул за плечо. Обернувшись, Игорь увидел троих людей в пятнистой воинской форме, при автоматах, в касках. На спине у одного из них находилась рация с длинной гибкой антенной.

— Командир, что за пальба в центре города? — спросил офицер, на погонах которого Семыкин разглядел четыре капитанских звездочки.

— Вы кто?

— Капитан Синицин, новосибирский ОМОН. Наш состав стоит на станции, ехали в Чечню.

Семыкин коротко изложил ситуацию. Капитан присвистнул:

— Вот те на, попали на войну раньше, чем ожидали.

Он отошел в сторону и долго что-то диктовал в круглый микрофон рации.

— … И побольше гранатометов, — только и донеслось до Игоря.

Между тем подъехал вернувшийся с боеприпасами Сергей. Оставив мотоцикл в мертвой зоне за домом

Голомы, он перебежками добрался до друзей.

— Разбирай!

Патроны были россыпью, приходилось огонь вести по очереди. Один стрелял, другие в это время набивали магазины.

— Ба, а это еще что за спящая красавица? — удивился один из омоновцев.

Все обернулись туда, куда смотрел солдат. Из открытой дверцы уазика показалась фигура Ленки. По заспанному лицу и неуверенной походке Стриж понял, что она только что проснулась. "Во дает!" — рассмеялся он про себя.

А Елена действительно все это время спала. С утра принятое успокоительное, спиртное и просто тепло кабины уазика после ледяной гонки на мотоцикле усыпили ее мертвецки. Внезапно очнувшись от близкого взрыва, девушка не поняла, где она находится и как сюда попала. Открыв дверцу, она неуверенно ступила на землю и, ошалело оглядываясь по сторонам, пошла по дороге. Тут сзади нее снова грохнул взрыв — чеченцы саданули очередной гранатой. Ленка взвизгнула и, ошалев совершенно, бросилась бежать по дороге. Да не в ту сторону — прямиком к мураевскому дому.

— Стой, куда, дура! — дружно закричали за насыпью. Но Ленка, не разбирая дороги, неслась вперед. Еще метров двадцать, и она вылетит в зону обстрела.

— А, черт! — Стриж бросил автомат и, перемахнув во весь рост через насыпь, побежал наперерез. Засвистели пули, но он уже проскочил опасную зону и, поймав Ленку в объятья, свалил ее на землю, прикрыл своим телом. Тут же, разнося основательный забор в щепу, чуть повыше их тел прошла очередь из ДШК, и дважды с небольшим интервалом жахнул гранатомет, засыпав их остатками того же самого забора. Стрижу с Ленкой пришлось бы совсем туго, если бы не два десятка солдат в бронежилетах и пятнистых касках. Они словно из- под земли возникли у насыпи и с ходу открыли огонь по окнам здания.

Сразу захлебнулся гранатомет, чеченец получил пулю между глаз, пулеметчик с проклятием отскочил от окна, настолько густо стали ложиться пули. Воспользовавшись паузой, Анатолий вскочил, схватил Ленку под руку и рванулся с ней под прикрытие каменного голомовского дома. Оглянувшись, он увидел, как пятнистые фигуры перебегают по огородам на другие улицы. "Слава Богу, теперь мы их дожмем", — подумал Стриж. И словно подтверждая эту мысль, уже со стороны города ударил по дому гранатомет. У одного из окон второго этажа как-то сразу исчез еще державшийся оконный переплет, и изнутри рванула вспышка взрыва, повалил черный дым. Затем еще взрыв и еще… Огонь чеченцев приутих, огрызались только окна первого этажа и небольшие отдушины подвала.

Когда Джиоевы увидели густо замелькавшие среди домов пятнистые маскхалаты, почувствовали, как усилился огонь, оба поняли — это конец. Муса, взрывом ему оторвало полщеки, бросил автомат и оглушенный, шатаясь, подошел к зеленому ритуальному коврику, опустился на него и, оборотившись в сторону Мекки, стал молиться. Так же оглушенный, но без единой царапинки, Алибек несколько секунд смотрел на брата, потом упрямо мотнул головой и, не выпуская из рук автомата, пошатываясь, спустился вниз. В гараже несколько чеченцев возились с БМВ. Увидев Алибека, один из них окликнул его, показал рукой на машину. Тот отмахнулся:

— Давай! — крикнул он им.

Машина взревела, с места набрала скорость и, вырвавшись через пролом в заборе на простор площади, отчаянно понеслась навстречу огненным вспышкам выстрелов. Стреляли по ним, стреляли, ощетинившись во все стороны стволами автоматов, и из машины. Двое были убиты, но двигатель работал, шофер не пострадал, и

БМВ вот-вот должен был вырваться из зоны огня. Алибек уже подумал: «Ушли», но тут на дорогу выскочила фигура в пятнистом комбинезоне, солдат присел на одно колено, на секунду, не больше, застыл, полыхнуло пламя, и через мгновение гораздо больший взрыв подбросил автомобиль вверх, превратив движущуюся еще машину в огненный шар.

Алибек скрипнул зубами, вскинул автомат и, нажав на курок, не отпускал до тех пор, пока оружие не замолкло, израсходовав все патроны. Тут в подвале глухо ухнули два взрыва. Гранатометчики ОМОНа добрались и до нижних огневых точек. Раздался отчаянный крик, по лестнице, шатаясь, поднимался один из чеченцев. Алибек не понял даже, кто перед ним, раненый зажимал глаза руками, сквозь которые лилась и лилась кровь. Вслед за ним вылез еще один в горящей одежде. С ревом он начал кататься по земле, пытаясь сбить пламя.

Из подвала потянулись черные клубы дыма, на секунду даже вырвалось из дверей пламя, и раздался чей-то предсмертный вой. Отбросив бесполезный автомат, Алибек перебежал к гаражу, нырнул в бокс, вытащил оттуда широкую доску, поставил ее на капот осевшего на пробитых скатах «вольво». Затем снова скрылся в гараже, выехал оттуда на своей «ямахе», развернулся, дал газу и направил мотоцикл на импровизированный трамплин. В воздухе в спину ему вдарила могучая взрывная волна, но он уже был по ту сторону забора.

28

Получилось так, что Стриж с Ленкой оказались ближе других к месту побега Алибека. Когда чудовищной силы взрыв разметал крышу здания, превращая все и всех внутри в пыль и клочья, они одни наблюдали его дерзкий полет. При приземлении чеченец еле удержался в седле, вильнув, чудом вывернул в переулок и, пронесшись мимо них, так же беспрепятственно миновал ничего не понявших омоновцев из второй цепи заграждения.

— А, черт! — закричал Стриж.

Автомат остался там, за насыпью. Но отпускать Алибека было нельзя. Он перепрыгнул поваленный забор, развернул Серегин мотоцикл в сторону, куда уехал враг, завел его и уже было тронулся, когда на спину его обрушилось что-то тяжелое. Мотоцикл мотнуло в сторону, Стриж еле удержал руль. Скосившись назад, он понял, что это Ленка прыгнула на заднее сиденье.

— Ты куда, дурочка, слазь!

— Еще чего! Газуй, уйдет ведь!

Плюнув, он крутанул рукоять газа.

Алибек был уже далеко, и они бы никогда его не догнали, если бы тот не решил свернуть на другую улицу.

Плохо зная город, он вместо переулка влетел в тупик. Развернувшись и выскочив на асфальт, он оказался всего лишь метрах в тридцати от Стрижа. Ленка взвизгнула, крикнула отчаянно: "Давай!" и чем-то больно ударила

Анатолия по плечу. Скосившись, Стриж признал в предмете, зажатом в ее кулачке, тот самый пистолет, что лично дал ей перед рандеву с прибалтами.

— Стреляй, Ленка, стреляй! — прокричал он, захлебываясь ледяным, сжатым до плотности резины воздухом.

Девушка подняла пистолет, вытянула руку, нажала на спуск. Ничего не произошло.

— Собачку вниз, — прохрипел он ей сквозь рев и ветер.

Ленка нашла эту проклятую собачку и сдвинув ее вниз, снова вытянула руку вперед. Грохнул выстрел, другой, третий. При каждом она смешно взвизгивала, подпрыгивала на сиденье.

Услышав сзади, так близко выстрелы, Алибек занервничал, сбавил ход и вылетел в ближайший переулок, к счастью для него, оказавшийся сквозным. Затем он снова свернул на основную улицу, поддал газу. Он бы ушел, и мотоцикл у него помощнее, и один он был на нем. Но Ленка снова стала стрелять, и Алибек свернул раз, потом другой. Теперь они неслись по улице, самой ближней к Волге. Город уже кончился, слева был косогор и река, справа тянулись ветхие хибарки Цыганского края. Алибек начал потихоньку увеличивать разрыв. Стриж даже застонал от досады, но тут над ухом бабахнул выстрел. "Седьмой, последний", — подумал успевший сосчитать все предыдущие Стриж. И все-таки случилось чудо. Последним патроном Ленка умудрилась попасть в заднее колесо «ямахи».

Мотоцикл резко бросило в сторону, Алибек попробовал выровнять двухколесную машину, но та уже не слушалась руля, его потянуло влево, за косогор.

Свернув следом, Стриж резко остановил свой мотоцикл на краю. В самом низу откоса валялся мотоцикл, а по грязно-серому волжскому льду бежала, прихрамывая, черная фигура. Бросив мотоцикл, Стриж, а за ним и

Ленка по обледенелому склону скатились вниз. Лед у берега слегка подтаял, но дальше был еще крепок.

Оглянувшись, Алибек понял, что его догоняют, и вытащил пистолет. Он не помнил, сколько в нем осталось патронов, знал только, что немного. Выстрелил — пуля ушла выше. Тогда он снова побежал, но сильно ушибленные при падении левая нога и бок не давали ему возможности далеко уйти. Решив, что его все равно догонят, он остановился и, подняв пистолет двумя руками, стал ждать. В гонке он не понял, кто его преследовал, но теперь, разглядев лицо противника, радостно осклабился. "А, это ты. Вот и хорошо".

Стриж остановился. Между ними было всего метров двадцать, не более. Алибек затаил дыхание, прицелился, нажал на спуск. За долю секунды до этого Стриж отпрыгнул в сторону. "Шайтан", — пробормотал младший Джиоев и снова прицелился. Теперь он решил не ждать долго, стрелять сразу, как поймает врага на мушку. Но и Стриж уже не ждал, он уклонялся, делал резкие и неожиданные прыжки в сторону, ни мгновения не оставаясь на месте. Еще выстрел — снова мимо. Алибек сделал несколько шагов вперед, но Анатолий не дал сократить дистанцию, отскочил чуть назад. Еще выстрел. Снова мимо. И тут подбежала несколько отставшая от Стрижа Ленка.

— Ну тебя-то я пристрелю! — прошипел сквозь зубы чеченец и направил ствол на девушку.

Стриж прыгнул вперед, грохнул выстрел. Пуля задела правое плечо, и он упал лицом вниз.

— Ага! — закричал Алибек, подбегая ближе, — вот тебе!

Он нажал на спуск, но раздался только сухой щелчок — патроны кончились. Несколько секунд Алибек стоял, еще не веря этому, потом бросился на Стрижа, развернул тело лицом вверх и замахнулся рукоятью пистолета, чтобы обрушить ее на голову врага. Но Ленка с воплем повисла на руке, не давая чеченцу ударить. Он сделал попытку отбросить ее, но девушка вцепилась в него, как клещами, и только моталась из стороны в сторону, крича что-то бессмысленное и жуткое.

— Да уйди ты! — взревел взбешенный чеченец.

Поднявшись во весь рост, он попытался ударить ее левой рукой. Но тут очнувшийся Стриж лежа сделал подсечку, и Алибек упал, выронив от неожиданности оружие. Отлетела в сторону и Ленка. Когда она поднялась на ноги, мужчины уже катались по льду, сцепившись в один клубок. Стриж почти не чувствовал правой руки, но и Алибек стонал от боли в покалеченной ноге. Пытаясь достать горло друг друга, они все дальше и дальше откатывались от берега. Ярость увеличивала их силы, они почти забыли про свои раны. Долго ли еще длилась бы эта схватка — не известно, но Волга все решила по-своему.

Раздался треск, и смертельные враги внезапно оказались в воде. Именно на этом месте восемь дней назад ушел под лед уазик с ментовским начальством.

Разжав руки, Стриж развернулся и поплыл к краю полыньи. Но тут на него сзади насел Алибек.

— Уйди, гад! — закричал Стриж, но тот лез и лез всем телом на него. — Утонем же, скотина, куда!

И только развернувшись к чеченцу и увидев его перекошенное ужасом лицо, Анатолий понял, что тот не соображает, что делает — Алибек просто не умел плавать.

— Ах ты, зараза! — Его выручил опыт работы спасателем. Поджав ноги, Стриж с силой выбросил их вперед и этим ударом отбросил от себя ошалевшего чеченца. Тот рванулся было снова к нему, но тяжелое каменеющее от холода тело не повиновалось Алибеку, он ушел под воду с головой, потом почти до пояса вынырнул, заорал дико и отчаянно, снова ушел под воду. Еще раз показалась над поверхностью его голова, перед тем как течение затянуло его под лед.

Ленке, стоявшей в метре от полыньи на коленях, вдруг открылось под тонким прозрачным льдом до неузнаваемости искаженное ужасом лицо Алибека с открытым в последнем крике ртом. На миг его тело словно присосалось ко льду, но потом его развернуло на бок, мелькнул характерный орлиный профиль, и оно исчезло в темной глубине. Сбросив оцепенение, Ленка поднялась на ноги, и только крик Стрижа: "Не подходи, стой там!" остановил ее.

— Толя, Толя! — по-бабьи жалобно, с подвыванием закричала она.

— Шарф, кинь мне шарф! — отплевываясь и борясь с оцепенением, прохрипел Стриж.

Торопливо стянув свое неистово красное кашне, Ленка бросила один конец Стрижу и, когда тот схватил его здоровой левой рукой, начала тянуть. Анатолий почти не помогал ей, правая рука не работала, да и зацепиться было не за что. Она сделала шаг, другой. Стриж уже наполовину вылез на прочный лед. Тут она поскользнулась, упала, но и лежа, беспощадно обламывая длинные ухоженные ногти о немилосердно холодный и твердый лед, все тянула по сантиметру упрямую тяжесть из полыньи. Наконец он почти весь оказался на льду. Напрягая оставшиеся силы, Стриж начал перекатываться, все больше и больше отдаляясь от промоины. Все! Он, тяжело дыша, замер лицом вниз. Ленка подбежала к нему с плачем, упала сверху, обняла.

— Ты чего? — еле слышно спросил Анатолий.

Девушка только мотнула головой, потом, отдышавшись, толкнула его.

— Толь, вставай, замерзнешь. Вставай, говорю!

— Сейчас, только отдохну немного, — голос его слабел, стали закрываться глаза.

— Толенька, кому говорю, не спи, вставай! — тормошила она его.

— Отстань… — слабо попробовал он протестовать. Но Ленка уже перевернула его лицом верх, затем, накинув руку Стрижа себе на плечи, с трудом подняла.

— Ну, пошли, пошли, кому говорю, давай, быстро! Господи, да что ж это у тебя ноги-то подгибаются? Иди,

Толя, иди, тебе надо идти.

— Зачем, куда? Куда мне идти? Ольги нет… Васильича тоже… Ваньки и то нет… Оставь.

— Иди! — Она встряхнула его. — Сыну ты нужен, ясно тебе, мне нужен, друзьям твоим нужен!

— Сыну? — Он открыл глаза, хотя и с большим усилием, но стал переставлять ноги.

И словно назло им, леденя, потянул северный ветер, сначала робко, потом все яростнее.

Они добрались до берега, здесь силы совсем оставили Стрижа. Хотя на холоде рана почти не кровила, но все равно — слишком вымотался он на этом обманчивом мартовском льду. Они сделали по обледенелому косогору шаг, другой, сорвались и скатились вниз. Ленка уже не уговаривала его — у нее самой не оставалось сил. Рыдая, она цепляла его и снова пыталась вытащить на крутой склон. А еще кончался день. Быстрые весенние сумерки дотлевали последними минутами. Рухнув очередной раз, она еле слышно начала шептать ему:

— Я больше не могу. Толь, не могу. Прости меня, — слезы катились из ее глаз. — Толь, почему ты молчишь,

Толя?

Она в отчаянии оглянулась кругом. В синих сумерках Ленка разглядела валявшийся мотоцикл Алибека, и хорошая мысль мелькнула в ее голове. Она подползла к нему, открыла бензобак, и когда натекла приличная лужа, озябшими руками долго шарила по коробке, потом чиркала спичкой, пугаясь от мысли, что они отсырели. Пламя полыхнуло так неожиданно сильно, что она закричала от теплового удара и почувствовала, как запахло паленым — это подгорели кончики ее волос. Но тепло оживило ее, она подошла к Стрижу, подтащила его поближе к необычному костру и положив его голову себе на колени, стала ждать. Каждая секунда была как год, а минуты длились столетиями. Наконец, случилось то, чего она так ждала, на что рассчитывала. Рев моторов, свет фар, бегущие вниз фигуры и голоса, знакомые голоса:

— Вот они! Здесь!

ЭПИЛОГ

Стриж катался на гигантской карусели. Изрядно устал, начинала кружиться голова. Он крикнул в полутьму ночи: "Эй, кончайте!", вернее, хотел, но не смог крикнуть, и карусель все крутилась и крутилась, пока он не понял, что никакой карусели нет, это он сам висит в воздухе и крутится в каком-то бешеном водовороте. "Ну, хватит, хватит!" — думал он, а сквозь сжатые зубы подступала к горлу тошнота, и страх зябкой немотой струился от ног вверх по телу. Он попробовал поднять руку и понял, что не может. "Перекреститься", — мелькнула мысль, но рука снова не подчинилась мозгу. Он застонал и, словно испугавшись этого звука, вращение стало уменьшаться, он снова обрел власть над своим телом, пошевелился, почувствовал боль, услышал какие-то голоса и… провалился в беспамятство.

Но настал день, когда он открыл глаза. "Белое и лампочка. Потолок. Жив, значит". Не шевелясь, он лежал и вспоминал происшедшее. Ванькину глупую смерть, столб взрыва, разметавший мураевское логово, схватку на льду. Вдруг он испугался: "Господи, руки-ноги-то у меня не отмерзли?" И так резко зашевелился всем телом, что сразу нахлынуло головокружение. Но то, что все конечности на месте, Стриж понял определенно.

— О, ожил никак? — в поле зрения Анатолия появилось лицо человека, довольно потрепанное жизнью, недавно побитое и давно небритое, но живое и вполне довольное собой.

— А то лежишь тут один, как дурак, — продолжал человечек, — поговорить не с кем, тоска. Сейчас я врача вызову, он просил. Говорил, если очнется, ты, Петрович, сразу скажи.

Мужичок исчез из поля зрения Стрижа. Анатолий прикрыл глаза, задремал даже.

— Ну-ка, ну-ка, покажите мне его! — этот рокочущий бас мог принадлежать только одному человеку — доктору

Самойлову. Стриж улыбнулся и открыл глаза.

— Док, — слабым голосом приветствовал он гостя. — Вы-то как тут оказались? Какими судьбами?

— Какими? Нашими, неисповедимыми. Вот уж не думал, что снова тебя штопать придется.

— А как же ваша уютная сельская обитель?

— Что село? Вот пристали, скальпель к горлу, иди, полосовать народ некому. Так что я уже полгода в городе, завотделением хирургии.

— Поздравляю. Ну, ничего лишнего мне не отрезали?

— Да хотел, вообще-то, отрезать тебе один рудимент, да ладно, думаю, одна в жизни у парня радость…

Стриж растянул в улыбке губы, хмыкнул. Потом спросил:

— А как вообще дела?

— Ну, как-как, по-разному. Наворочали вы с Семыкиным дел, не расхлебать. С того только-только обвинение в превышении власти сняли. Да, кстати, Малышева арестовали.

— Жадность фрайера сгубила, — прокомментировал Анатолий и продолжил расспросы. — Много народу погибло?

— Из наших городских — четверо милицейских. Шестнадцать ранено, в основном, чисто случайно.

— А мои ребята, никто не пострадал?

Доктор отвел глаза.

— Андрей Казаков, третьи сутки между жизнью и смертью. Случайная пуля, в самом конце. В область увезли.

— Андрюха! — Стриж дернулся, застонал от боли душевной и физической. Он вспомнил лицо друга тогда, на даче. И почему-то голос при встрече на вокзале: "… на пару дней завернул".

"Вот и завернул на горе себе и родителям. И невесте".

— Да, а как Ленка?

— Ленка? Сорокина? В соседней палате.

— Что с ней?

— Плохо. Крупозное воспаление легких, истерический синдром. Она почему-то вбила себе в голову, что ты умер. Еле успокоили.

— Она мне жизнь спасла, из проруби вытянула.

— Знаю. И на себе тащила с полкилометра.

— Ну-ка, помоги мне встать, — потребовал Стриж.

— Какое вставать, ты что? Лежи. Знаешь, мы сколько в тебя чужой кровушки влили? Ого! Твоей почти не осталось.

— Помоги, говорю! — требовательно повторил Анатолий.

— О, Господи, что за упрямец!

Доктор помог Стрижу одеться в казенную, не по росту пижаму, потом подняться. Анатолий на секунду прикрыл глаза, переждал головокружение.

— Пошли.

Они доковыляли до порога.

— Ты к своей Ленке, что ли, собрался? — понял наконец Самойлов.

— Ну да.

— Так бы сразу и сказал.

Хирург подхватил Стрижа, как ребенка, на руки и ворча под нос что-то вроде: "Бараний вес, шестьдесят килограммов, и все сплошного упрямства…", прошел метров пять, не слишком вежливо, ногой открыл дверь женской палаты и опустил свою ношу на стул рядом с Ленкиной кроватью.

— Кавалер прибыл.

Она лежала, закрыв глаза. Черные волосы спутались, черты лица обострились, губы были бескровно- белыми. Особенно ему бросилась в глаза почти прозрачная фарфорово-белая рука, лежащая поверх одеяла, с воткнутой поверх кисти в вену иглой капельницы. Тонкие длинные пальцы слегка подрагивали, волновались.

— Лен, а Лен? Слышишь меня, Лен? — позвал Стриж.

— Слышу, — тихо шепнула девушка.

— Привет. — И замолчал, не зная, что сказать. А потом выдохнул: — Лен, ты как, баскетболиста будешь ждать или за меня замуж пойдешь?

Губы девушки еле заметно улыбнулись.

— Ну, говори, — все требовал ответа Стриж.

И вся палата, пять шумных, разного возраста и темперамента баб замерли так, что слышно было, как в дальнем конце коридора медсестры гремят шприцами, готовясь к процедурам.

— Пойду, — еле слышно ответила Ленка и наконец-то открыла свои невероятно красивые, темно-карие, с колодезной глубиной глаза.

— Ну, — восторженно загудел сзади Анатолия доктор Самойлов, — раз девушка хочет замуж, значит будет жить!

И все находившиеся в палате засмеялись. Каждый по мере своих возможностей и сил. А Стриж улыбался и не отводил взгляда от тонкого Ленкиного лица.