«В моей грамматике был учитель физкультуры», - говорит он наконец. Широкая улыбка. «Однажды вечером пригласила нас двоих в свой клуб. Это было на самом деле. Она с ее короткой юбкой и блестящими белыми бедрами. Да уж.'
6
Вот, в назидание моих коллег, сумма всего того, что мне довелось уловить в жизни Эда вдали от площадки для бадминтона ко времени Падения. Теперь, когда я пришел, чтобы записать это, меня бы удивила степень, если бы я не слушал и запоминал по образованию и привычке.
Он был одним из двух детей, рожденных с разницей в десять лет в старой методистской семье горняков Северной страны. Его дедушка приехал из Ирландии, когда ему было двадцать. Когда шахты закрылись, его отец стал моряком-торговцем:
После этого я нечасто его видела. Пришел домой и заболел раком, как будто его ждал - Эд.
Его отец также был коммунистом старого образца, который сжег свой партийный билет после советского вторжения в Афганистан в 1979 году. Я подозреваю, что Эд ухаживал за ним на смертном одре.
После смерти отца семья переехала где-то недалеко от Донкастера. Эд получил место в средней школе, не спрашивайте меня, в какую. Его мать проводила все свободное от работы время на уроках обучения взрослых, пока они не были сокращены:
У мамы больше мозгов, чем ей когда-либо разрешалось использовать, к тому же у нее есть Лора, о которой нужно заботиться - Эд.
Лаура - его младшая сестра, у которой проблемы с обучением и частично инвалид.
В возрасте восемнадцати лет он отказался от христианской веры в пользу того, что он назвал «всеобъемлющим гуманизмом», который я принял за нонконформизм без Бога, но из такта я воздержался от предложения ему этого.
Из средней школы он поступил в «новый» университет, я не знаю, в какой именно. Компьютерные науки, немецкий дополнительно. Класс ученой степени не указан, поэтому я подозреваю, что средний, новый - его собственный пренебрежительный термин.
Что касается девочек - это всегда деликатная сфера, когда дело касалось Эда, и я бы ни за что не вошел без приглашения - либо он им не нравился, либо они не нравились ему. Я подозреваю, что его неотложная озабоченность мировыми делами и другие легкие эксцентричности сделали из него требовательного спутника жизни. Я также подозреваю, что он не знал своего собственного влечения.
А из друзей-мужчин, людей, с которыми он должен тусоваться в тренажерном зале, или разбираться в мире, или бегать трусцой, кататься на велосипеде, паб? Эд никогда не упоминал мне ни одного такого человека, и я сомневаюсь, существовали ли они в его жизни. Подозреваю, что в глубине души он носил изоляцию как знак чести.
Он слышал обо мне на бадминтонной виноградной лозе и обеспечил меня для своего постоянного соперника. Я был его призом. Он не хотел делить меня.
Когда у меня была причина спросить его, что побудило его устроиться на работу в СМИ, если он так ее ненавидел, он сначала уклонился:
Где-то видел рекламу, брал на нее интервью. Завалили что-то вроде экзаменационной работы, сказали, что ладно, заходите. Вот и все. Ага - Ред.
Но когда я спросил его, есть ли у него близкие по духу коллеги на работе, он просто покачал головой, как будто вопрос не имел отношения к делу.
А какие хорошие новости об уединенной вселенной Эда, насколько я мог прочесть? Германия. И снова Германия.
У Эда была серьезная немецкая ошибка. Я полагаю, что у меня это есть, хотя бы от упрямого немца, скрывающегося в моей матери. Он провел год обучения в Тюбингене и два года в Берлине, работая в своей медиа-компании. Германия была кошачьими усами. Его граждане были просто лучшими европейцами на свете. Ни одна другая нация не сравнится с немцами, особенно когда дело доходит до понимания того, что такое Европейский союз - Эд на своем высоком коне. Он хотел бросить все и начать там новую жизнь, но с девушкой, студенткой Берлинского университета, ничего не вышло. Насколько я могу судить, именно благодаря ей он провел своего рода исследование подъема немецкого национализма в 20-е годы прошлого века, который, кажется, был ее предметом. Несомненно то, что благодаря таким произвольным исследованиям он почувствовал себя вправе провести тревожные параллели между приходом диктаторов в Европе и приходом Дональда Трампа. Расскажите ему об этом, и вы поймаете Эда как можно сильнее.
В мире Эда не было границы между фанатиками Брексита и фанатиками Трампа. Оба были расистами и ксенофобами. Оба поклонялись одной и той же святыне ностальгического империализма. Однажды взявшись за эту тему, он потерял всякую объективность. Трамписты и сторонники Брексита сговорились лишить его европейского права по рождению. Каким бы одиноким он ни был в других отношениях, в Европе он не выказывал никакого сожаления, заявляя, что он говорит от имени своего поколения, или указывая пальцем на мое.
Был случай, когда мы сидели, временно исчерпал, в раздевалке Athleticus после нашей обычной упорной игры. Нырнув в свой шкафчик, чтобы забрать свой смартфон, он настоял на том, чтобы показать мне видеозапись внутреннего кабинета Трампа, собранного вокруг стола, поскольку каждый в свою очередь протестует против своей бессмертной верности своему дорогому лидеру.
«Они приносят кровавую клятву фюрера», - признается он мне задыхающимся голосом. «Это повтор, Нат. Смотреть.'
Я покорно наблюдал. И да, это было рвотное средство.
Я никогда его не спрашивал, но думаю, что искупление Германии за ее прошлые грехи
с наибольшей силой обращалась к его секуляризованной методистской душе: мысль о том, что великая нация, вышедшая из-под контроля, должна покаяться в своих преступлениях перед миром. Какая еще страна когда-либо делала подобное? он потребовал знать. Извинилась ли Турция за резню армян и курдов? Извинилась ли Америка перед вьетнамским народом? Искупили ли британцы колонизацию трех четвертей земного шара и порабощение бесчисленного количества его граждан?
Рукопожатие вверх-вниз? Он мне ничего не сказал, но я предполагаю, что он подобрал его, когда жил в Берлине в прусской семье девушки, и из какого-то странного чувства преданности сохранил эту привычку.
7
Сейчас десять часов залитого солнцем весеннего утра пятницы, и все птицы это знают, потому что мы с Флоренс, встретившись за ранним кофе, я из Баттерси, а она, я полагаю, из Пимлико, выходим вдоль Темзы. Набережная в сторону головного офиса. В прошлом, возвращаясь из отдаленных отдаленных мест для переговоров в офисе или отпуска на родине, я иногда чувствовал себя напуганным нашим слишком заметным, многоэтажным Камелотом с его шепчущими лифтами, яркими коридорами и туристами, уставившимися на мост.
Не сегодня.
Через полчаса Флоренс представит первую за три года полномасштабную спецоперацию лондонского генерала, и на нее будет положено разрешение Хейвена. На ней элегантный брючный костюм и легкий намек на макияж. Если она боится сцены, она не выдает этого. Последние три недели мы были полуночниками вместе, сидя лицом к лицу в предрассветные часы за шатким столом на козлах в Операционной комнате Хейвена без окон, изучаем карты улиц, отчеты наблюдения, перехваты телефонных звонков и электронной почты, а также последние новости от Разочарованная любовница Орсона, Астра.
Именно Астра первой сообщила, что Орсон собирается использовать свой дуплекс на Парк-лейн, чтобы произвести впечатление на дуэт кипрских, дружественных Москве отмывателей денег словацкого происхождения с частным банком в Никосии и филиалом в лондонском Сити. Оба являются полностью идентифицированными членами одобренного Кремлем преступного синдиката, действующего в Одессе. Узнав об их прибытии, Орсон приказал провести электронную проверку своего дуплекса. Никаких устройств обнаружено не было. Теперь команда Перси Прайса должна была исправить это упущение.
С согласия отсутствующего директора Брина Джордана российский департамент также предпринял несколько собственных шагов в воду. Один из ее сотрудников представился редактором новостей Florence's Daily Mail и заключил сделку с ночным портье. Газовая компания, поставляющая энергию на дуплекс Орсона, была уговорена сообщить об утечке. Команда грабителей из трех человек под напыщенным Эриком провела разведку дуплекса под видом инженеров компании и сфотографировала замки на усиленной стальной двери, ведущей в компьютерный зал. Британские производители замков предоставили дубликаты ключей и инструкции по расшифровке комбинации.
Теперь все, что остается, - это официально дать Роузбаду зеленый свет пленумом крупных зверей головного офиса, известных под общим названием «Операционное управление».
*
Если отношения между мной и Флоренс категорически не тактильны, и каждый из нас будет стараться не чистить руки или иным образом не вступать в физический контакт, тем не менее, они близки. Оказывается, наши жизни пересекаются во многом, чем мы могли ожидать, учитывая разницу в возрасте. Ее отец, бывший дипломат, дважды подряд работал в посольстве Великобритании в Москве, взяв с собой жену и троих детей, из которых Флоренс была старшей. Мы с Прю скучали по ним на шесть месяцев.
Во время учебы в Международной школе в Москве она приняла русскую музу со всем рвением юности. В ее жизни была даже мадам Галина: вдова «одобренного» поэта советских времен с полуразрушенной дачей в старинной колонии художников Переделкино. К тому времени, когда Флоренс была готова поступить в английскую школу-интернат, специалисты Службы по поиску талантов уже наблюдали за ней. Когда она сдала экзамены A-level, они послали собственного русского лингвиста для проверки ее языковых навыков. Ей присвоили высшую оценку, доступную для нерусских, и она обратилась к ней, когда ей было всего девятнадцать.
В университете она продолжала учебу под руководством Управления и проводила часть каждого отпуска на низкоуровневых курсах обучения: Белград, Петербург и совсем недавно Таллинн, где мы могли бы снова встретиться, если бы она не жила под своим покровом, будучи студенткой лесного хозяйства и Я как дипломат. Она любила бегать, как и я: я в Баттерси-парке, она, к моему удивлению, в Хэмпстед-Хит. Когда я указал ей, что Хэмпстед находится далеко от Пимлико, она без колебаний ответила, что от двери к двери ее ходит автобус. В свободный момент проверил, и оказалось, что 24 прошли весь путь.
Что еще я знал о ней? Что у нее было всепоглощающее чувство естественной справедливости, которое напомнило мне Прю. Что она любила изюминку оперативной работы и обладала к ней талантом, выходящим за рамки обычного. Что Управление часто раздражало ее. Что она молчала и даже осторожно относилась к своей личной жизни. И вот однажды вечером, после долгого рабочего дня, я увидел, как она сидела в своей каморке, сжав кулаки, и по щекам текли слезы. Одна вещь, которую я усвоила на собственном горьком опыте от Штефф: никогда не спрашивайте, что не так, просто дайте ей возможность. Я уступил ей место, не спросил, и причина ее слез оставалась ее собственной.
Но сегодня она не заботится о мире, кроме операции «Бутон розы».
*
В моих воспоминаниях о том утреннем собрании лучших представителей Офиса есть что-то сказочное, ощущение того, что могло быть, и воспоминание о
Напоследок: конференц-зал на верхнем этаже с освещенными солнцем потолочными окнами и панелями медового цвета, умные слушающие лица, повернутые к Флоренс, и я, сидящий плечом к плечу за столом для женихов. Каждый член нашей аудитории был известен мне по прошлым жизням, и каждый по-своему заслуживал моего уважения: Гита Марсден, мой бывший руководитель станции в Триесте и первая цветная женщина, которая добралась до верхнего этажа; Перси Прайс, глава постоянно расширяющегося отдела наблюдения Службы. Этот список можно продолжить. Гай Браммел, дородный, хитрый пятидесятипятилетний руководитель отдела российских требований, в настоящее время заменяет Брина Джордана, застрявшего в Вашингтоне. Марион, высокопоставленный сотрудник нашей сестринской службы, о привязанности. Затем двое из самых уважаемых коллег Гая Браммеля - Бет (Северный Кавказ) и Лиззи (Россия, Украина). И, наконец, по крайней мере, Дом Тренч, как глава лондонского генерала, воздерживается от входа до тех пор, пока все не устроятся, из опасения, что его покажут на меньшее место.
«Флоренс», - снисходительно говорит Гай Браммел, садясь за стол. "Давайте посмотрим, что вам нужно?"
И вдруг вот она, уже не рядом со мной, а стоит в шести футах от меня в брючном костюме: Флоренс, моя талантливая, но темпераментная ученица второго года обучения, говорит мудрость своим старшим, в то время как наш маленький Илья из Хейвена сидит на корточках, как эльф. в проекционной будке с репликой, сопровождая ее своим слайд-шоу.
Сегодня в голосе Флоренс нет страстной пульсации, нет намека на внутренний огонь, бушевавший в ней последние месяцы, или на особое место, отведенное Орсону в ее личном аду. Я предупреждал ее сдерживать эмоции и говорить чистыми. Перси Прайс, наш главный хранитель, заядлый церковник и не сторонник англосаксонских ругательств. Я тоже не подозреваю, что Гита, хотя она терпима к нашим неверным путям.
И до сих пор Флоренс оставалась в курсе. Читая обвинительный акт Орсона, она не возмущается и не заявляет о себе - она может быть сразу и без того, - но такая же самоуверенная, как Прю, в тех случаях, когда я появляюсь в суде на десять минут, просто чтобы послушать ее слезы. оппозиция в вежливые клочки.
Сначала она сообщает нам необъяснимое богатство Орсона - огромное, офшорное, управляемое с Гернси и лондонского Сити, где еще? - затем другие заграничные владения Орсона на Мадейре, Майами, Церматте и на Черном море, затем его необъяснимое присутствие на приеме, устроенном в российском посольстве в Лондоне для ведущих сторонников Брексита, и его вклад в миллион фунтов стерлингов в фонд борьбы за независимость. для выпускников. Она описывает тайную встречу, которую Орсон посетил в Брюсселе с шестью российскими киберэкспертами, которых подозревали в широкомасштабном взломе западных демократических форумов. Все это и многое другое без трепета эмоций.
Только когда она доходит до предлагаемого расположения скрытых микрофонов в целевом дуплексе, ее хладнокровие покидает ее. Слайд-шоу Ильи дает нам дюжину из них, каждая из которых отмечена своим красным пятном. Марион умоляет прервать:
«Флоренс, - строго говорит она, - я не понимаю, почему вы предлагаете создать специальные учреждения против несовершеннолетних».
Не думаю, что до сих пор видел, как Флоренс немела. Я спешу ей на помощь в качестве начальника подстанции.
«Я думаю, что Мэрион, должно быть, имеет в виду нашу рекомендацию, чтобы все комнаты в дуплексе Орсона были закрыты, независимо от того, кто их занимает», - бормочу я ей в сторону.
Но Мэрион нельзя успокаивать.
«Я сомневаюсь в этичности установки аудио и видео оборудования в детской комнате. Также в спальне няни, что я нахожу столь же сомнительным, если не больше. Или мы должны предположить, что дети Орсона и няня представляют интерес для разведки? »
К настоящему времени Флоренс взяла себя в руки. Или, если вы знаете ее так же, как я, готовилась к бою. Она делает вдох и издает свой самый сладкий голос из женского колледжа Челтнема.
«Ясли, Мэрион, - это то место, куда Орсон ведет своих друзей по бизнесу, когда ему нужно рассказать им что-то особенно секретное. В комнате няни он трахает своих проституток, когда дети в Сочи отдыхают на море, а няня и его жена покупают украшения в Cartier’s. Источник Астра сообщает нам, что Орсон любит хвастаться своим женщинам своими умными сделками, пока он их трахает. Мы думали, что должны это услышать ».
Но все в порядке. Все смеются, громче всех смеется Гай Браммел; даже Мэрион смеется. Дом смеется, то есть трясется и улыбается, даже если смеха не происходит. Мы стоим, у журнального столика собираются кучки. Гита сердечно поздравляет Флоренс. Невидимая рука сжимает мое предплечье, что я не люблю в лучшие времена.
«Нат. Такая хорошая встреча. Кредит лондонскому генералу, кредит Хейвену, кредит лично вам ».
«Рад, что вам понравилось, Дом. Флоренс - многообещающий офицер. Приятно, что ее авторство признано. Так легко эти вещи ускользнуть ».
'И всегда
этот твой сдерживающий голос на заднем плане, - возвращается Дом, стараясь не слышать мою маленькую вылазку. «Я практически слышал это: твое отеческое прикосновение».
«Что ж, спасибо, Дом. Спасибо, - красиво отвечаю я и гадаю, что у него в рукаве.
*
После хорошо выполненной работы мы с Флоренс идем обратно по тропинке у реки на солнышке, замечая друг другу - но в основном Флоренция делает замечание, - что если бутон розы принесет только четверть предсказанных нами дивидендов, один В чем мы можем быть уверены, так это в том, что это будет занавес для роли Орсона как марионетки России в Лондоне и занавес - ее самое искреннее желание - для его запасов грязных денег, припрятанных в южном полушарии постоянно вращающейся прачечной лондонского Сити.
Затем, поскольку мы еще не ели, а время в любом случае немного нереально после всех ночных часов, которые мы потратили на этот момент, мы откладываем использование трубки, ныряем в паб, находим себе нишу за пирогами с рыбой и бутылка красного бордового - тоже напиток Штефф, как я не могу удержаться от нее, и оба они фанатики рыбной ловли - мы рассматриваем в подходящем уклончивом языке утренние слушания, которые на самом деле были намного длиннее и техничнее, чем я привел здесь , при участии Перси Прайса и Эрика, напыщенного грабителя, по таким вопросам, как маркировка и наблюдение за объектами наблюдения, пропитка обуви или одежды цели, использование вертолета или беспилотника, а также что произойдет в случае незапланированного возвращения Орсон и его свита направляются в целевой дуплекс, пока скрытная команда все еще находится внутри. Ответьте, полицейский в униформе вежливо проинформирует их о том, что в здании были обнаружены злоумышленники, так что будут ли добрые дамы и господа любезно воспользоваться полицейским фургоном и выпить чашку горячего чая, пока расследование продолжается?
«Так вот и все, не так ли?» - размышляет Флоренс над своим вторым или, может быть, третьим стаканом красного. «Мы дома и сухо. Гражданин Кейн, наконец-то настал ваш день ».
«Пока не споет толстая дама», - предупреждаю я.
"Кто она, черт возьми?"
«Подкомитет Казначейства должен дать свое благословение».
'Состоящий из?'
«По одному мандарину от казначейства, министерства иностранных дел, министерства внутренних дел и обороны. Плюс пара кооптированных парламентариев, которым можно доверить выполнение того, что им говорят ».
'Который является то, что?'
«Проштампуйте операцию и верните ее в головной офис для принятия мер».
«Кровавая трата времени, если вы спросите меня».
Мы возвращаемся на метро в Хейвен и обнаруживаем, что Илья мчался впереди нас, чтобы сообщить о великой победе с Флоренс как героиней часа. Даже сварливый Игорь, шестидесятипятилетний литовец, выходит из своего логова, чтобы пожать ей руку, и - хотя он втайне подозревает, что любая замена Джайлзу - это российский заговор - тоже мой. Я убегаю в свой офис, перекидываю галстук и пиджак через стул и уже выключаю компьютер, когда у меня хрипит семейный мобильный телефон. Предполагая, что это Прю, и надеясь, что это наконец-то Стефф, я копаюсь в кармане пиджака. Это Эд, звучит ужасно.
"Это ты, Нат?"
«Удивительно, но это так. А ты, должно быть, Эд, - легкомысленно отвечаю я.
«Ага, ну». Долгая пауза. - Понимаете, это только о Лоре. В понедельник.'
Лаура, сестра, у которой проблемы с обучением.
«Все в порядке, Эд. Если вы связаны с Лорой, забудьте об этом. Поиграем в другой раз. Просто скажи слово, и я посмотрю, когда выйду на свободу ».
Однако он позвонил не по этой причине. Есть еще кое-что. С Эдом всегда так. Подожди достаточно долго, он тебе скажет.
- Видишь ли, только она хочет четверку.
"Лаура делает?"
«В бадминтоне. Да уж.'
«Ах. В бадминтон.
«Она демон для этого, когда она в настроении. Ничего хорошего, ум. Я имею в виду, вроде действительно ничего хорошего. Но ты знаешь. С энтузиазмом.
'Конечно. Звучит здорово. Так что за четыре?
«Ну, знаете, смешанные. С женщиной. Может быть, твоя жена. Он знает имя Прю, но, похоже, не может его произнести. Я говорю за него Прю, а он говорит: «Да, Прю».
- Боюсь, Прю, Эд, не может. Мне даже не нужно ее спрашивать. Понедельник - ночь хирургии для неудачливых клиентов, помнишь? В вашем магазине никого нет? »
'На самом деле, нет. Не то чтобы я мог спросить. Лаура действительно плохая. Да уж.'
К этому времени мой взгляд упал на дверь из точечного стекла, отделяющую меня от закутки Флоренции. Она сидит за своим столом спиной ко мне и тоже закрывает свой компьютер. Но что-то ей попадается. Я замолчал, но не перезвонил. Она поворачивается, смотрит на меня, затем встает, открывает стеклянную дверь и поворачивает голову.
«Я тебе нужен?» - спрашивает она.
'Да. Вы действительно плохо играете в бадминтон? »
8
Вечер воскресенья перед запланированной на понедельник четверкой с Эдом, Лорой и Флоренс. Мы с Прю наслаждаемся одним из лучших выходных с момента моего возвращения из Таллинна. Реальность постоянного постоянного присутствия меня дома все еще нова для нас, и мы оба понимаем, что это требует тщательной работы. Прю любит свой сад. Я готов к стрижке и поднятию тяжестей, но в остальном мой лучший момент - это когда я беру ей джин с тоником на ходу шесть. Участие ее юридической фирмы в коллективном иске против Big Pharma идет хорошо, и мы оба этому рады. Я немного менее рад, что наше воскресное утро отдано «рабочим бранчам» ее преданной команды юристов, которые, судя по тому немногому, что я слышал об их обсуждениях, больше походят на анархических заговорщиков, чем на опытных юристов. Когда я говорю это Прю, она хохочет и говорит: «Но это именно то, что мы есть, дорогая!»
Днем мы пошли в кино - я забыл, что мы видели, кроме того, что нам понравилось. Когда мы вернулись домой, Прю распорядилась вместе приготовить сырное суфле, которое, как уверяет нас Стефф, является гастрономическим эквивалентом старинных танцев, но нам это нравится. Я натираю сыр, а она взбивает яйца, пока мы слушаем Фишера-Дискау на полную громкость, поэтому никто из нас не слышит писк моего офисного мобильного, пока Прю не убирает палец с миксера.
«Дом», - говорю я ей, и она скривилась.
Я ухожу в гостиную и закрываю дверь, потому что мы понимаем, что, если это офисные вещи, Прю предпочитает не знать об этом.
«Нат. Простите мое возмутительное вторжение в воскресенье ».
Я прощаю его, если коротко. Судя по его добродушному тону, я предполагаю, что он собирается сказать мне, что у нас есть зеленый свет Казначейству для Роузбад, информация, которую вполне можно было подождать до понедельника. Но у нас нет:
- Боюсь, что нет, Нат. В любую минуту, без сомнения.
Не строго? Что это значит? Как не беременна строго? Но он звонил не поэтому.
«Нэт» - это недавно разработанный Нэт в начале каждого второго предложения, призывающий меня к оружию, - «Могу ли я уговорить вас оказать вам огромную услугу? Вы случайно не свободны завтра? Я знаю, что понедельники всегда непростые, но только в этот раз? »
'Сделать что?'
«Соскользни ради меня в Нортвуд. Многонациональный штаб. Ты уже бывал там раньше?'
"Нет"
«Что ж, теперь это твой шанс, который выпадает раз в жизни. Наши немецкие друзья обзавелись свежим горячим источником информации о программе гибридной войны Москвы. Они собрали аудиторию профессионалов НАТО. Я думал, это просто твоя улица ».
«Вы хотите, чтобы я внес свой вклад или как?»
'Нет нет нет. Лучше не надо. Совсем неправильный климат. Это строго общеевропейский характер, поэтому британский голос не будет хорошо принят. Хорошая новость в том, что я предоставил вам машину. Первый класс, с водителем. Он отвезет вас туда, подождет, сколько это продлится, а потом отвезет домой в Баттерси ».
«Это сотрудники российского департамента, Дом, - раздраженно возражаю я, - а не лондонский генерал. И уж точно не Хейвен, ради Христа. Это похоже на отправку помощи ».
«Нат. Гай Браммел ознакомился с материалами и лично заверил меня, что российское ведомство не видит для себя роли на встрече. То есть фактически вы будете представлять не только лондонский генерал, но и российское ведомство одним махом. Я думал, тебе это понравится. Это двойная честь ».
Это совсем не честь; это чертовски зануда. Тем не менее, нравится вам это или нет, я командую Домом, и наступает момент.
«Хорошо, Дом. Не беспокойся о машине. Я возьму свое. Полагаю, в Нортвуде есть парковка?
«Полная чушь, Нат! Я настаиваю. Это классная европейская встреча. Офис должен показать флаг. Я очень серьезно остановился на транспортном пуле ».
Я возвращаюсь на кухню. Прю сидит за столом в очках и читает «Гардиан», ожидая, пока поднимется наше суфле.
*
Наконец-то вечер понедельника, ночь бадминтона с Эдом, наша четверка для его сестры Лоры, и я должен сказать по-своему, чего я с нетерпением жду. Я провел мрачный день в заключении в подземной крепости в Нортвуде, делая вид, что слушаю ряд немецких статистических данных. Между сессиями я стоял, как лакей, за шведским столом, извиняясь за Брексит перед целым рядом специалистов европейской разведки. Поскольку по прибытии меня лишили мобильного телефона, я могу позвонить Вив, когда я еду домой в лимузине с водителем под проливным дождем - Дом `` недоступен '', новая тенденция, - чтобы мне сказали, что Решение подкомитета Казначейства по Rosebud «временно приостановлено». В обычном режиме меня бы не слишком беспокоили, но то, что Дом «еще не пришел», никуда не денется.
Сейчас час пик, дождь, задержка на мосту Баттерси. Я говорю водителю, чтобы он отвез меня прямо в Атлетикус. Мы подъезжаем как раз вовремя, чтобы увидеть Флоренс, закутанную в пластиковую накидку, исчезающую на ступенях крыльца.
Мне нужно понять
верно ли то, что произошло с этого момента.
*
Я выскакиваю из офисного лимузина и собираюсь крикнуть вслед Флоренс, когда вспоминаю, что в суматохе исправления нашей четверки она и я не смогли согласовать наши прикрытия. Кто мы такие, как мы познакомились и как мы оказались в одной комнате, когда звонил Эд? Все, чтобы решить, так что используйте момент как можно скорее.
Эд и Лора ждут нас в вестибюле, Эд широко улыбается в устаревшем клеенчатом пальто и неглубокой шляпе, которые я приписываю его отцу-мореплавателю. Лаура прячется за его юбкой и дергает его за ногу, не желая выходить. Она маленькая и крепкая, с кудрявыми каштановыми волосами, лучезарной улыбкой и голубым платьем из дирндл. Я все еще решаю, как ее поприветствовать - отойти и весело помахать рукой или дотянуться до тела Эда, чтобы пожать ей руку - когда Флоренс подпрыгивает к ней со словами «Вау, Лаура, люблю платье! Он новый? », На что Лаура лучезарно улыбается и говорит:« Эд купил его. В Германии »- глубоким хриплым голосом и восхищенно смотрит на своего брата.
«Единственное место в мире, где можно купить такую», - объявляет Флоренс и, хватая Лору за руку, ведет ее в женскую раздевалку с надписью «увидимся, ребята» через плечо, в то время как Эд и я смотрим ей вслед.
«Где, черт возьми, ты ее нашел?» - ворчит Эд, скрывая очевидный интерес, и у меня нет другого выбора, кроме как рассказать свою половину импровизированной истории для прикрытия, которую еще предстоит согласовать с Флоренс.
«Чей-то могущественный помощник - это все, что я знаю», - неопределенно отвечаю я и направляюсь в мужскую раздевалку, прежде чем он сможет задать мне еще несколько вопросов.
Но в раздевалке, к моему облегчению, он предпочитает умалчивать об отмене Трампом ядерного договора Обамы с Ираном.
«Слово Америки настоящим и впредь официально объявляется недействительным», - объявляет он. 'Согласовано?'
`` Согласен '', - отвечаю я, - и, пожалуйста, продолжайте, пока у меня не будет возможности возвысить Флоренцию, что я намерен сделать как можно скорее, потому что мысль, что Эд может вбить себе в голову, что я что-то кроме частично занятого бизнесмена.
«А что касается того, что он только что сделал в Оттаве» - по-прежнему на тему Трампа, пока он натягивает свои длинные шорты, - «знаете что?»
'Какие?'
«Он на самом деле заставил Россию хорошо выглядеть в отношении Ирана, который должен быть первым для чьих-либо кровавых денег», - говорит он с мрачным удовлетворением.
«Возмутительно», - согласен я, думая, что чем раньше мы с Флоренс выйдем на корт, тем счастливее я буду - и, возможно, она слышала что-то о Роузбад, чего я не слышал, так что спросите ее и об этом.
«А мы, британцы, так отчаянно нуждаемся в свободной торговле с Америкой, что мы будем говорить: да, Дональд, нет Дональда, целуй свою задницу, пожалуйста, Дональд всю дорогу до Армагеддона» - поднимая голову, чтобы взглянуть на меня полным, немигающим взглядом. «Ну, не так ли, Нат? Продолжай.'
Так что я согласен во второй или в третий раз, отмечая только, что он обычно не начинает приводить мир в порядок, пока мы не сидим за нашими лагерами в Stammtisch. Но он еще не закончил, что меня устраивает:
«Этот мужчина чистый ненавистник. Он так сказал, что ненавидит Европу. Ненавидит Иран, ненавидит Канаду, ненавидит договоры. Кого он любит? »
«Как насчет гольфа?» - предлагаю я.
Третий суд задек и заброшен. Он занимает собственный сарай в задней части Клуба, поэтому здесь нет ни зрителей, ни прохожих, что, как я предположил, было причиной того, что Эд заказал его. Это было угощением Лоры, и он не хотел, чтобы на кого-то смотрели. Мы торчим и ждем девушек. Здесь Эд, возможно, снова поднял острый вопрос о том, как мы с Флоренс узнали друг друга, но я призываю его продолжать говорить об Иране.
Дверь в женскую раздевалку открыта изнутри. Одна в своем наряде Лаура неравномерно шагает по подиуму: новенькие шорты, безупречные клетчатые кроссовки, футболка с Че Геварой, ракетка профессионального уровня, все еще в упаковке.
А теперь войдите во Флоренцию, не в офисной одежде, не в презентабельном брючном костюме или промокшей от дождя коже: просто раскрепощенная, стройная, уверенная в себе молодая женщина с короткой юбкой и блестящими белыми бедрами подросткового возраста Эда. Я украдкой смотрю на него. Вместо того, чтобы казаться впечатленным, он сделал самое незаинтересованное лицо. Моя собственная реакция - это реакция юмористического возмущения: Флоренс, ты не должна так выглядеть. Затем я взял себя в руки и снова стал ответственным домашним мужем и отцом.
Мы объединяемся в пары единственным разумным способом. Лаура и Эд против Флоренс и Нат. На практике это означает, что Лаура стоит, зарывшись носом в сеть, и бьет все, что встречается на ее пути, а Эд забирает все, что она не взбивает. Это также означает, что в перерывах между митингами у нас с Флоренс есть все возможности для тайного слова.
«Ты чей-то могущественный помощник», - говорю я ей, когда она берет из задней части площадки челнок. «Это все, что я знаю о тебе. Я друг твоего босса. Подделайте это оттуда ».
Никакого ответа, никакого ожидания. Хорошая девочка. Эд ремонтирует один из кроссовок Лауры, который расстегнулся, или она говорит, что это так, потому что внимание Эда значит для нее все.
"Мы столкнулись друг с другом в офисе моего приятеля"
, - продолжаю я. «Ты сидел за своим компьютером, я вошел. Иначе мы не узнаем друг друга от Адама». И очень тихо, как запоздалая мысль: «У тебя было что-нибудь на Роузбад, пока я был в Нортвуде?»
На все это я не получаю ни малейшего ответа.
У нас есть троица, минуя Лору у ворот. Флоренс - одна из спортсменок Бога: она легко рассчитана и реагирует, ловка, как газель, и слишком грациозна для ее же блага. Эд делает свои обычные прыжки и выпады, но не спускает глаз между митингами. Я подозреваю, что его нарочитое отсутствие интереса к Флоренции идет на пользу Лоре: он не хочет, чтобы его младшая сестра расстраивалась.
Еще один митинг между нами троими, пока Лора не плачет, что ее оставили в стороне и что это уже не весело. Мы приостанавливаем все, пока Эд падает на колени, чтобы утешить ее. Это идеальный момент для меня и Флоренс, чтобы небрежно встать лицом к лицу, положив руки на бедра, и завершить нашу историю с обложки.
«Мой друг, ваш работодатель - торговец сырьевыми товарами, а вы - временный работник высокого класса».
Но вместо того, чтобы признать мою историю, она решает узнать о страданиях Лоры и попытках Эда подбодрить ее. С криком: «Эй, вы двое, немедленно разорвите это!», Она прыгает к сети и приказывает, чтобы мы немедленно поменяли партнеров, и это будут мужчины против женщин в смертельной схватке, лучшая из трех игр, и она будет служить первым. Она идет к противоположному двору, когда я прикасаюсь к ее голой руке.
«У тебя все в порядке? Ты слышал меня. Да?'
Она оборачивается и смотрит на меня.
«Я больше не хочу, черт возьми, врать», - громко говорит она, сверкая глазами. «Ни ему, ни кому-либо другому. Понял?'
Я понял, а Эд? К счастью, он не показывает никаких признаков того, что сделал это. Шагнув по другую сторону сети, она отнимает руку Лоры от руки Эда и приказывает ему присоединиться ко мне. Мы играем наш грандиозный матч - мужчины мира против женщин мира. Флоренс преследует каждый попадающийся на ее пути шаттл С большой помощью со стороны нас, мужчин, женщины достигают своего превосходства над нами и, высоко подняв ракетки, с триумфом направляются в свою раздевалку, а мы с Эдом - в нашу.
Это ее любовная жизнь? Я спрашиваю себя. Те одинокие слезы, которые я видел, но не заметил? Или мы имеем дело со случаем того, что сотрудники Офиса с удовольствием называют синдромом верблюжьей спины, когда то, о чем вам нельзя говорить, внезапно перевешивает то, что вы есть, и вы временно падаете из-за напряжения?
Вытаскивая свой офисный мобильный телефон из шкафчика, я выхожу в коридор, нажимаю «Флоренс» и получаю электронный голос, сообщающий мне, что эта линия отключена. Пробую еще пару раз, все равно без радости. Я возвращаюсь в раздевалку. Эд принял душ и сидит на решетчатой скамейке с полотенцем на шее.
«Мне было интересно, - неохотно размышляет он, не зная, что я вышел из комнаты и теперь вернулся. 'Ну ты знаешь. Только если ты готов, вроде того. Может, мы могли бы где-нибудь поесть. Не в баре. Лауре это не нравится. Где-нибудь. Нас четверо. На меня.'
'Ты имеешь в виду сейчас?'
'Да уж. Если ты готов. Почему нет?'
«С Флоренс?»
'Я сказал. Нас четверо ».
«Откуда ты знаешь, что она свободна?»
'Она. Я спросил ее. Она сказала да.'
Тогда подумай, да, я готов. И как только у меня появится шанс - желательно до еды, а не после - я выясню, что, черт возьми, ей в голову взбрело.
«На дороге Золотая Луна», - предлагаю я. 'Китайский язык. Они остаются открытыми допоздна. Вы можете попробовать их ».
Едва я закончил говорить это, как мой зашифрованный мобильный телефон Office взрывается. Думаю, все-таки Флоренция. Слава Богу. В одну минуту она больше не играет в правила Office, а в следующую мы все идем обедать.
Пробормотав что-то о том, что Прю нужна мне, я отступаю в коридор. Но это не Прю и не Флоренс. Это Илья, сегодняшний вечерний дежурный в Хейвене, и я предполагаю, что он собирается сообщить мне запоздалую новость о том, что мы получили согласие подкомитета на Роузбад и, черт возьми, время тоже.
Только вот Илья звонил не для этого.
«Флэш приближается, Нат. Ваш друг фермер. Для Питера ».
Вместо «друга-фермера» следует читать Вилы, российский студент-исследователь Йоркского университета, унаследованный от Джайлза. Вместо Питера читайте Нат.
«Сказать что?» - требую я.
«Пожалуйста, нанесите ему визит как можно скорее. Вы лично, никто другой. К тому же это очень срочно ».
«Его собственные слова?»
«Я могу отправить их вам, если хотите».
Я возвращаюсь в раздевалку. Как сказала бы Штефф, это не проблема. Иногда мы сволочи, иногда - самаритяне, а иногда просто ошибаемся. Но подведи агента в час нужды, и ты подведешь его навсегда, как любила говорить мой наставник Брин Джордан. Эд все еще сидит на решетчатой скамье, наклонив голову вперед. Его колени раздвинуты, и он смотрит вниз между ними, пока я проверяю расписание поездов на своем мобильном телефоне. Последний поезд в Йорк отправляется с Кингс-Кросс через пятьдесят восемь минут.
«Боюсь, я должен полюбить тебя и оставить тебя, Эд, - говорю я. «В конце концов, для меня нет китайца. Немного
о делах, которыми нужно заняться, прежде чем они меня обидят ».
«Круто», - замечает Эд, не поднимая головы.
Я иду к двери.
«Привет, Нат».
'Что это такое?'
«Спасибо, хорошо? Это было очень мило с вашей стороны. Флоренция тоже. Я сказал ей. Сделал день Лоры. Сожалею, что ты не можешь делать китайский язык ».
'Я тоже. Пойдите для утки по-пекински. Подается с блинами и джемом. Что, черт возьми, с тобой? »
Эд раскрыл руки в театральном представлении и вертит головой, как будто в отчаянии.
«Хотите что-нибудь узнать?»
«Если это быстро».
«Либо Европа трахнута, либо кто-то с яйцами должен найти противоядие от Трампа».
«А кто это может быть?» - спрашиваю я.
Нет ответа. Он снова погрузился в свои мысли, и я еду в Йорк.
9
Я поступаю достойно. Я отвечаю на крик, который каждый агент-бегун в мире берет в могилу. Мелодии меняются, строки меняются, но, в конце концов, каждый раз это одна и та же песня: я не могу жить с собой, Питер, стресс убивает меня, Питер, бремя моего предательства слишком велико для меня, моя любовница бросил меня, моя жена обманывает меня, мои соседи подозревают меня, мою собаку сбили, а ты, мой верный хендлер, единственный человек в мире, который может убедить меня не порезать запястья.
Почему мы, агенты-бегуны, каждый раз прибегаем? Потому что мы в долгу.
Но я не чувствую, что многим обязан особенно спокойному агенту Вилы, и это не моя первая забота, когда я сажусь на задерживающийся поезд до Йорка в вагоне, набитом кричащими детьми, возвращающимися из Лондона. Я думаю об отказе Флоренс присоединиться ко мне в истории, которая так же естественна для нашей тайной жизни, как чистка зубов. Я думаю о добре на операцию «Бутон розы», которое до сих пор отказывается материализоваться. Я думаю об ответе Прю, когда я позвонил ей, чтобы сказать, что меня не будет сегодня вечером, и спросил, есть ли у нее новости о Стефф:
«Только то, что она переехала в новые шикарные раскопки в Клифтоне, и не говорит, с кем».
«Клифтон. Какая арендная плата?
«Боюсь, это не наше дело. Электронное письмо. Только одностороннее движение »- хоть раз не смогла скрыть нотку отчаяния в голосе.
И когда грустный голос Прю не звучит мне в ухо, я могу потчевать меня голосом Флоренс: я больше не хочу, черт возьми, врать. Ни ему, ни кому-либо другому. Понял? Что, в свою очередь, возвращает меня к вопросу, который не давал мне покоя с тех пор, как Дом получил елейный телефонный звонок с предложением машины с шофером, потому что Дом никогда не делает ничего без причины, даже если он извращен. Я пробую Флоренс на ее мобильном телефоне еще пару раз и получаю тот же электронный вой. Но я все еще думаю о Доме: почему ты убрал меня сегодня с дороги? И вы случайно не причина, по которой Флоренс решила не лгать ради своей страны, что является довольно серьезным решением, если лгать для своей страны - это ваша избранная профессия?
Так что только в Питерборо, защищенный бесплатным экземпляром Evening Standard, я ввожу бесконечную цепочку цифр и обращаюсь к неудовлетворительной истории болезни агента Пичфорка.
*
Его зовут Сергей Борисович Кузнецев, и впредь, вопреки всем известным правилам моего дела, я буду называть его простым Сергеем. Он родился в Петербурге, сын и внук чекистов, его дед - заслуженный генерал НКВД, похороненный в стенах Кремля, его отец - бывший полковник КГБ, умерший от множественных ран, полученных в Чечне. Все идет нормально. Но остается неясным, является ли Сергей истинным наследником этого благородного происхождения.
Известные факты говорят в его пользу. Но их очень много, некоторые сказали бы слишком много. В шестнадцать лет его отправили в спецшколу под Перми, где помимо физики преподавали «политическую стратегию», эвфемизм для заговора и шпионажа.
В девятнадцать лет поступил в МГУ. После получения диплома с отличием по физике и английскому языку он был выбран для дальнейшего обучения в специальной школе для спящих агентов. С первого дня своего двухлетнего курса, согласно его показаниям, он решил перебежать в любую западную страну, в которую он был назначен, что объясняет, почему по прибытии в аэропорт Эдинбурга в десять вечера он вежливо попросил поговорить с высокопоставленным лицом. офицер британской разведки ».
Его мнимые причины для этого были безупречными. С ранних лет он утверждал, что тайно поклонялся у ног таких светил физики и гуманизма, как Андрей Сахаров, Нильс Бор, Ричард Фейнман и наш Стивен Хокинг. Он всегда мечтал о свободе для всех, науке для всех, гуманизме для всех. Как тогда он мог не ненавидеть варварского самодержца Владимира Путина и его нечестивые дела?
Сергей тоже был гомосексуалистом по собственному признанию. Этот факт сам по себе, если бы об этом узнали его сокурсники или преподаватели, немедленно выгнал бы его из курса. Но, по словам Сергея, этого не произошло. Каким-то образом он сохранил гетеросексуальный фронт, флиртуя с девушками на поле и даже ложился спать с парой - по его словам, чисто для прикрытия.
И в подтверждение всего вышесказанного достаточно взглянуть на неожиданный сундук с сокровищами, лежащий на столе перед его ошеломленными докладчиками: два чемодана и один рюкзак, в котором находится весь набор инструментов настоящего шпиона: угли для секретной записи, пропитанные почти новейшие соединения; вымышленная подруга, которой можно написать в Дании, причем секретное сообщение должно быть написано невидимым углеродом между строк; сверхминиатюрная камера, встроенная в брелок для брелока; три тысячи фунтов стартовых денег десятками и двадцатками, спрятанными в основании одного чемодана; пачка одноразовых блокнотов и для bonne bouche номер телефона в Париже, по которому можно позвонить только в экстренных случаях.
И все сошлось, вплоть до перьевых портретов его псевдона
Его учителя и товарищи-стажеры, уловки профессии, которой его учили, тренинги, которые он проводил, и его святая миссия как лояльного русского спящего агента, которую он произносил, как мантру: усердно учись, заслуживай уважения своих научных сотрудников. коллеги, разделяющие их ценности и философию, пишут статьи для своих научных журналов. В экстренных случаях никогда ни под каким предлогом не пытайтесь связаться с истощенной резидентурой в российском посольстве в Лондоне, потому что никто о вас не слышал, и в любом случае резиденты не обслуживают спящих агентов, которые сами по себе являются элитой, поднятыми вручную практически с рождения и контролируется собственной эксклюзивной командой в центре Москвы. Поднимайтесь по течению, связывайтесь с нами каждый месяц и мечтайте о России-матушке каждую ночь.
Единственное, что вызывало любопытство - а для его докладчиков нечто большее, чем любопытство - было то, что ни в одном из них не было ни капли новой или коммерческой информации. Каждый самородок, который он обнаружил, был раскрыт предыдущими перебежчиками: личности, методы обучения, ремесла, даже игрушки шпионов, две из которых были скопированы в черном музее в люксе для выдающихся посетителей на первом этаже главного офиса.
*
Несмотря на оговорки оппонентов, российский отдел под руководством ныне отсутствующего Брина Джордана оказал Виллу всесторонний прием перебежчиков, пригласил его на обеды и футбольные матчи, а также в составлении его ежемесячных отчетов для своей вымышленной подруги в Дании о деятельности его коллег-ученых. , прослушивая его комнаты, взламывая его связь и периодически помещая его под негласное наблюдение. И жду.
Но для чего? В течение шести, восьми, двенадцати дорогостоящих месяцев от кураторов его Московского центра не исходило ни единой искры жизни: ни письмо с секретным подтекстом или без него, ни электронное письмо, ни телефонный звонок, ни волшебная фраза, произнесенная в заранее определенной коммерческой радиопередаче. заранее установленный час. Они его бросили? Они его загрохотали? Проснулись ли они от его скрытого гомосексуализма и сделали ли выводы?
По мере того, как каждый бесплодный месяц сменял предыдущий, терпение российского департамента улетучивалось до того дня, когда вилы были переданы Хейвену для `` обслуживания и неактивной разработки '' - или, как сказал Джайлз, `` для обработки толстой парой резины ''. перчатки и пара очень длинных щипцов для асбеста, потому что, если я когда-нибудь нюхал тройку, у этого мальчика были все отметины, а затем еще несколько ».
Возможно, отметины, но если так, то они вчерашние. Сегодня, если мне что-то подсказывает опыт, Сергей Борисович был всего лишь еще одним плохим игроком в бесконечном цикле российских дабл-дабл, который отыграл свой час, но его выбросили. И теперь он решил, что пора нажать кнопку помощи.
*
Шумные ребятишки пересели в вагон-буфет. Сидя один в углу, я звоню Сергею по мобильному телефону, который мы ему дали, и получаю тот же упорядоченный, невыразительный голос, который я помню на церемонии передачи с Джайлсом в феврале. Я говорю ему, что отвечаю на его звонок. Он благодарит меня. Я спрашиваю его, как он. Он здоров, Питер. Я говорю, что не приеду в Йорк раньше одиннадцати тридцати, и ему нужна встреча сегодня вечером, или она может подождать до утра? Он устал, Питер, так что, может быть, завтра будет лучше, спасибо. Вот и все, что «срочно». Я говорю ему, что мы вернемся к нашей «традиционной схеме», и спрашиваю: «Тебя это устраивает?», Потому что за агентом на местах, каким бы сомнительным он ни был, всегда должно быть последнее слово в вопросах торговли. Спасибо, Питер, его устраивает традиционное расположение.
Из своей плохо пахнущей спальни в отеле я снова пробую мобильный телефон Флоренции. Сейчас уже за полночь. Более электронный вой. Не имея другого номера для нее, я звоню Илье в Хейвен. Получил ли он хоть какое-нибудь известие о бутоне Розы?
«Извини, Нат, я не тупица».
«Что ж, тебе не нужно быть таким чертовски легкомысленным», - резко бросаю я на него и раздражаюсь.
Я мог бы спросить его, слышал ли он случайно что-то от Флоренс или случайно не знает, почему ее мобильный телефон в офисе отключен, но Илья молод и непостоянен, и я не хочу, чтобы вся семья Хейвен волновалась. Все действующие члены обязаны предоставить номер стационарного телефона, по которому с ними можно связаться в нерабочее время, если нет сигнала мобильного телефона. Последний номер стационарного телефона, зарегистрированный Флоренс, был в Хэмпстеде, где, насколько я помню, она тоже любит бегать. Похоже, никто не заметил, что Хэмпстед не совсем соответствовал ее заявлению о том, что она живет с родителями в Пимлико, но, как заверила меня Флоренс, всегда есть автобус 24.
Я набираю номер Хэмпстеда, беру аппарат и говорю, что я Питер из службы безопасности клиентов, и у нас есть основания полагать, что ее учетная запись была взломана, поэтому для ее собственной безопасности, пожалуйста, позвоните по этому номеру как можно скорее. Я пью много виски и пытаюсь заснуть.
*
«Традиционная процедура», которую я применяю к Сергею, началась с тех времен, когда к нему относились как к живому двойному агенту с серьезной перспективой развития. Отправной точкой была привокзальная площадка к ипподрому Йорка.
Он должен был прибыть на автобусе, вооруженный копией газеты Yorkshire Post за предыдущий день, в то время как его оперативный сотрудник ждал в служебной машине на остановке. Сергей бездельничал с толпой достаточно долго, чтобы группа наблюдения Перси Прайса решила, прикрывается ли встречу противниками, - возможность не столь надуманная, как может показаться. После того, как хозяева поля разрешили все, Сергей отправлялся к автобусной остановке и изучал расписание. Газета в левой руке означала прерывание. Газета в его правой руке означала, что все системы работают.
Процедура нашей церемонии передачи, разработанная Джайлзом, напротив, была менее традиционной. Он настоял на том, чтобы это проходило в квартире Сергея в университетском городке, с бутербродами с копченым лососем и бутылкой водки, чтобы запить их. Наша тонкая, как вафля, крышка, если нам придется отчитываться за себя? Джайлз был приглашенным профессором из Оксфорда в экспедиции по охоте за головами, а я был его нубийским рабом.
Что ж, теперь мы вернулись к традиционной процедуре без копчения лосося. Я нанял разорившийся «Воксхолл» - лучшее, что компания по аренде автомобилей может мне предложить в то время. Я еду одним глазом в зеркало и не знаю, что ищу, но все равно смотрю. День серый, идет мелкий дождь, еще прогноз. Дорога к ипподрому прямая и ровная. Возможно, здесь мчались римляне. Слева от меня мелькают белые перила. Передо мной появляется помеченный шлюз. На пешеходной скорости я пробираюсь сквозь покупателей и искателей удовольствий влажного дня.
И действительно, на автобусной остановке Сергей среди толпы ожидающих пассажиров разглядывает желтое расписание. В правой руке он сжимает экземпляр «Yorkshire Post», а в левой - музыкальный футляр, которого нет в сценарии, со свернутым зонтиком, продетым через верх. Я прохожу несколько ярдов мимо автобусной остановки, опускаю окно и кричу: «Эй, Джек! Запомните меня? Питер!'
Сначала он делает вид, что не слышит меня. Это материал из тетрадки, и так должно быть после двух лет спальной школы. Он озадаченно поворачивает голову, обнаруживает меня, изумляет и восхищает.
'Питер! Мой друг! Это ты. Я действительно не верю своим глазам ».
Ладно, хватит, садись в машину. Он делает. Мы обмениваемся воздушными объятиями со зрителями. На нем новый дождевик Burberry, палевый. Он снимает его, складывает и благоговейно кладет на заднее сиденье, но держит музыкальный футляр между коленями. Когда мы уезжаем, мужчина на автобусной остановке грубо смотрит на женщину, стоящую рядом с ним. Видите, что я только что увидел? Бедняга средних лет подбирает хорошенького арендодателя среди бела дня.
Я слежу за всеми, кто уезжает за нами, будь то машина, фургон или мотоцикл. Ничего не бросается в глаза. По традиционной схеме Сергею заранее не сообщают, куда его отвезут, и не говорят сейчас. Он худее и тревожнее, чем я помню с момента нашей передачи. У него взлохмаченная копна черных волос и печальные глаза спальни. Его тонкие пальцы играют татуировку на приборной панели. В его комнатах в колледже они сделали такую же татуировку на деревянной ручке его стула. Его новая спортивная куртка Harris Tweed слишком велика для его плеч.
«Что в музыкальном футляре?» - спрашиваю я.
«Это бумага, Питер. Для тебя.'
«Только бумага?»
'Пожалуйста. Это очень важный документ ».
'Я рад слышать это.'
Его не трогает моя краткость. Возможно, он этого ожидал. Возможно, он всегда этого ждал. Возможно, он презирает меня, как я подозреваю, он презирал Джайлза.
«У вас есть что-нибудь на вашем теле, в вашей одежде или что-нибудь еще, кроме бумаги в музыкальном футляре, о котором я должен знать? Ничего подобного из того, что снимается, записывается? »
«Пожалуйста, Питер, я не знаю. У меня отличные новости. Ты будешь счастлив.'
Хватит дела, пока мы не доберемся туда. Из-за шума дизельного двигателя и дребезжащего кузова я боюсь, что он выйдет с вещами, которые я не слышу, а мой офисный смартфон не может записывать или передавать в Хейвен. Мы говорим по-английски и будем говорить на нем, пока я не решу иначе. У Джайлза ни черта не было русского. Я не вижу смысла в том, чтобы давать Сергею понять, что я другой. Я выбрал вершину холма в двадцати милях от города, якобы с прекрасным видом на вересковые пустоши, но все, что мы видим, когда я останавливаю «Воксхолл» и выключаю двигатель, - это серое облако под нами и проливной дождь, хлестающий по лобовому стеклу. По законам ремесла мы уже должны были согласовать, кто мы, если нас беспокоят, когда и где мы снова встретимся, и есть ли у него какие-то насущные заботы? Но он кладет музыкальный футляр себе на колени, уже расстегивает ремни и вытаскивает коричневый конверт с мягкой подкладкой формата А4, незапечатанный.
«Московский Центр наконец-то связался со мной, Питер. - Спустя целый год, - заявляет он, что-то среднее между академическим презрением и скрытым волнением. «Очевидно, это важно. Моя Анетт из Копенгагена написала мне красивое и эротичное письмо на английском языке, а под ним в нашей секретной копии письмо от контролера Московского центра, которое я перевел на английский.
h for you »- после чего он пытается сделать мне презентацию конверта.
«Подожди минутку, Сергей». Я завладел мягким конвертом, но не заглядывал внутрь. «Позвольте мне уточнить это. Вы получили любовное письмо от своей подруги из Дании. Затем вы применили необходимое соединение, подняли секретный текст, расшифровали его и перевели содержание на английский для моей пользы. Все сам. Самостоятельно. Это так?'
«Верно, Питер. Наше общее терпение вознаграждено ».
«Так когда именно вы получили это письмо из Дании?»
'В пятницу. В полдень. Я не мог поверить своим глазам.'
«А сегодня вторник. Вы ждали до вчерашнего дня, чтобы связаться с моим офисом ».
«Все выходные, пока я работал, я думал только о тебе. Днем и днем мне было так приятно, что я одновременно занимался разработкой и переводом в уме, желая только, чтобы наш хороший друг Норман был с нами и радовался нашему успеху ».
Норман для Джайлза.
«Итак, письмо от ваших московских кураторов находится у вас с пятницы. Вы пока что показывали его кому-нибудь? »
«Нет, Питер. Я не. Пожалуйста, загляните внутрь конверта.
Я игнорирую его просьбу. Его больше ничего не шокирует? Ставит ли его академический авторитет выше шпионов?
«И пока вы занимались разработкой, декодированием и переводом, разве вам не приходило в голову, что у вас есть постоянный приказ немедленно сообщать офицеру по обработке любых писем или других сообщений, которые вы получаете от российских диспетчеров?»
'Но конечно. Именно это я и сделал, как только расшифровал…
«… До того, как вы, мы или кто-либо еще предпримем какие-либо действия? Вот почему ваши собеседники забрали у вас развивающееся соединение, как только вы прибыли в Эдинбург год назад? Чтобы ты не мог заниматься собственными разработками? »
И когда я достаточно долго ждал, пока утихнет мой не полностью симулированный гнев, и все еще не получил ответа, кроме вздоха снисходительности на мою неблагодарность:
«Что вы сделали для комплекса? Загляните в ближайшую аптеку и прочитайте список ингредиентов, чтобы любой, кто слушал, подумал: а, отлично, у него есть секретное письмо, которое нужно разработать? Может, на территории кампуса есть аптека. Здесь?'
Сидим бок о бок, прислушиваясь к дождю.
«Пожалуйста, Питер. Я не глупый. Я поехал в город на автобусе. Я делал покупки в разных аптеках. Я платил наличными, я не разговаривал, я был сдержан ».
Такое же самообладание. Такое же врожденное превосходство. И да, этот человек вполне мог быть сыном и внуком выдающихся чекистов.
*
Только теперь я разрешаю заглянуть внутрь конверта.
Сначала два длинных буквы, сопроводительное письмо и подпись под текстом. Он скопировал или сфотографировал каждую стадию проявления, и распечатки были здесь, чтобы я мог видеть, аккуратно упорядоченные и пронумерованные.
Во-вторых, конверт с датским штампом, с его именем и адресом университетского городка, написанным девичьей континентальной рукой на лицевой стороне, а на оборотной стороне имя и адрес отправителя: Анетт Педерсен, которая живет в доме номер пять на первом этаже жилого дома в г. пригород Копенгагена.
В-третьих, поверхностный текст на английском языке, состоящий из шести тщательно написанных сторон тем же девичьим почерком, что и конверт, восхваляющий его сексуальное мастерство в ребячливых выражениях и утверждающий, что просто подумать о нем было достаточно, чтобы дать писателю оргазм.
Затем приподнятый нижний текст с столбцом за столбцом четырехзначных групп. Потом версия на русском, расшифрованная с его одноразового блокнота.
И, наконец, его собственный перевод русского текста en clair на английский для моей личной выгоды как не говорящего по-русски. Я хмуро смотрю на русскую версию, отбрасываю ее жестом непонимания, беру его английский перевод и перечитываю его два или три раза, в то время как Сергей изображает удовлетворение и кладет руки на приборную панель, чтобы ослабить напряжение.
«В Москве говорят, что вы переезжаете в Лондон, как только начнутся летние каникулы», - заметил я небрежно. «Как вы думаете, почему они хотят, чтобы вы это сделали?»
«Она говорит», - поправляет он меня хриплым голосом.
'Кто говорит?'
«Анетт».
«Итак, вы говорите, что Анетт настоящая женщина. Не просто какой-то мужчина из Центра подписал себя женщиной? »
«Я знаю эту женщину».
«Настоящая женщина? Анетт. Вы ее знаете, говорите?
«Верно, Питер. Та самая женщина, которая называет себя Анетт в целях заговора ».
«А как вы пришли к этому удивительному открытию, могу я спросить?»
Он подавляет вздох, давая понять, что собирается войти на территорию, где я не могу следовать за ним.
«Каждую неделю в течение часа эта женщина читала нам лекцию в школе для сна только для класса английского языка. Она подготовила нас к заговорщической деятельности в Англии. Она рассказала нам много интересных историй болезни и дала нам много советов и мужества для нашей секретной работы ».
«И вы говорите мне, что ее звали Анетт?»
«Как все преподаватели и все студенты, у нее было только рабочее имя».
"Что было что?"
«Анастасия».
"Так не Анетт?"
«Это несущественно».
Я стисну зубы и ничего не говорю. Через некоторое время он возвращается в
Такой же покровительственный тон.
«Анастасия - женщина значительного интеллекта, которая также способна обсуждать физику без простоты. Я подробно описал ее вашим докладчикам. Похоже, вы не осведомлены об этой информации ».
Это правда. Он описал Анастасию. Только не в таких точных или ярких выражениях, и уж точно не в качестве будущего корреспондента, называющего себя Анетт. С точки зрения докладчиков, она была просто очередным аппаратчиком Московского центра, который заглядывал в школу спящих, чтобы улучшить свой имидж.
«И вы думаете, что это письмо вам написала женщина, которая называла себя Анастасией в школе спящих?»
'Я убежден.'
«Только нижний текст или верхняя буква тоже?»
'И то и другое. Анастасия стала Анеттой. Для меня это сигнал признания. Анастасия, наша мудрая наставница из Московского Центра, стала Анетт, моей страстной любовницей в Копенгагене, которой не существует. Также я знаком с ее почерком. Когда Анастасия читала нам лекцию в спальной школе, она посоветовала нам европейские манеры письма без влияния кириллицы. Все, чему она нас учила, было только для одной цели: ассимилироваться с западным врагом: «Со временем вы станете им. Вы будете думать, как они. Вы будете говорить как они. Вы почувствуете себя такими же и будете писать, как они. Только в своих сокровенных сердцах ты останешься одним из нас ». Как и я, она тоже была из старой чекистской семьи. Ее отец, а также ее дед. Этим она очень гордилась. После своей последней лекции она отвела меня в сторону и сказала: ты никогда не узнаешь моего имени, но мы с тобой одной крови, мы чисты, мы старые чекисты, мы Россия, я тебя всей душой поздравляю с твоим отличное призвание. Она обняла меня ».
Не здесь ли в моей памяти зазвенели первые слабые отголоски моего оперативного прошлого? Вероятно, так и было, потому что моим непосредственным инстинктом было перенаправить разговор:
«Какой пишущей машинкой вы пользовались?»
«Только ручной, Питер. Ничего электронного не использую. Так нас учили. Электроника слишком опасна. Анастасия, Анетт, она не электронная. Она традиционна и желает, чтобы ее ученики тоже были традиционными ».
Применяя отточенные навыки самоконтроля, я стараюсь игнорировать одержимость Сергея женщиной Анетт или Анастасией и возобновляю чтение его расшифрованного и переведенного под-текста.
«Вы должны снять комнату или квартиру на июль и август в одном из трех выбранных районов Северного Лондона - да? - который ваш контролер, - говорите вы этой бывшей преподавательнице, - затем переходит к вам. Предлагают ли вам эти инструкции что-нибудь? »
«Так она нас учила. Чтобы подготовить заговорщицкий митинг, необходимо иметь альтернативные места. Только так можно учесть логистические изменения и обеспечить безопасность. Это также ее операционная максима ».
«Вы когда-нибудь были в каком-нибудь из этих районов Северного Лондона?»
«Нет, Питер, не видел».
«Когда вы в последний раз были в Лондоне?»
«Только на один уик-энд в мае».
'С кем?'
«Это несущественно, Питер».
«Нет, это не так».
'Друг.'
'Мужской или женский?'
«Это несущественно».
«Так что мужчина. У друга есть имя? »
Нет ответа. Продолжаю читать:
«Находясь в Лондоне в июле и августе, вы примете имя Маркуса Швейцера, немецкоязычного швейцарского внештатного журналиста, для которого вам будут предоставлены дополнительные документы. Вы знаете Маркуса Швейцера? »
«Питер, я не знаю такого человека».
«Вы когда-нибудь использовали такой псевдоним?»
«Нет, Питер».
"Никогда о таком не слышал?"
«Нет, Питер».
«Маркус Швейцер звали друга, которого вы взяли в Лондон?»
«Нет, Питер. И я его не взял. Он сопровождал меня ».
«Но вы говорите по-немецки».
«Я адекватен».
«Ваши докладчики сказали более чем адекватно. Они сказали, что вы говорите свободно. Меня больше интересует, есть ли у вас какие-либо объяснения инструкций Москвы? »
Я снова потерял его. Он погрузился в созерцание, похожее на Эд, его взгляд был устремлен на кипящее ветровое стекло. Неожиданно ему нужно сделать объявление:
«Питер, я сожалею, что не могу быть этим швейцарцем. Я не поеду в Лондон. Это провокация. Я ухожу в отставку.'
«Я спрашиваю вас, почему Москва должна желать, чтобы вы были независимым немецкоязычным журналистом-фрилансером Маркусом Швейцером в течение двух летних месяцев в одном из трех избранных районов северо-восточного Лондона», - настаиваю я, игнорируя эту вспышку.
«Это сделано для того, чтобы облегчить мое убийство. Такой вывод понятен любому, знакомому с практикой Московского центра. Может не ты. Сообщив Центру адрес в Лондоне, я пришлю им инструкции относительно того, где и как меня ликвидировать. Это нормальная практика в случае подозреваемых в предательстве. Москва будет рада выбрать для меня самую мучительную смерть. Я не пойду ».
«Немного сложный способ решить эту проблему, не так ли?» - предлагаю я без колебаний. «Притащить тебя в Лондон, чтобы убить тебя. Почему бы не привести вас в такое безлюдное место, вырыть яму, пристрелить вас и посадить в нее? Затем поделитесь с друзьями в Йорке, что вы
прибыли благополучно дома, в Москве.
и работа сделана? Почему ты мне не отвечаешь? Связано ли ваше изменение взглядов как-то с другом, о котором вы мне не расскажете? Тот, который вы взяли в Лондон? У меня такое чувство, что я даже встречал его. Это возможно?'
Я совершаю прыжок интуиции. Я складываю два и два и получаю пять. Вспоминаю эпизод, который произошел во время праздничной передачи с Джайлсом в университетскую квартиру Сергея. Дверь открывается без стука, веселый юноша с серьгой и хвостом поворачивает голову и начинает говорить: «Эй, Серж, у тебя есть…», затем видит нас и с подавленным «возгласом» тихо закрывает дверь за спиной. как бы говоря, что его там никогда не было.
В другой части головы меня поразила вся сила памяти. Анастасия, псевдоним Анетт, и любые другие имена, которые она предпочитает, больше не мимолетная тень, наполовину вспоминая из моего прошлого. Она солидная фигура роста и оперативного мастерства, как только что ее описал сам Сергей.
«Сергей, - говорю я более мягким тоном, чем раньше, - почему еще ты мог бы не быть Маркусом Швейцером в Лондоне на лето? Вы запланировали отпуск с другом? Это напряженная жизнь. Мы понимаем эти вещи ».
«Они хотят только убить меня».
«А если у вас есть планы на отпуск и вы можете сказать мне, кто ваш друг, то, возможно, мы сможем прийти к взаимоприемлемой договоренности».
«У меня нет таких планов, Питер. Я думаю, что на самом деле вы проектируете. Может у тебя есть планы на себя. Я ничего о тебе не знаю. Норман был добр ко мне. Вы стена. Вы Питер. Ты не мой друг.'
«Тогда кто ваш друг?» - настаиваю я. «Давай, Сергей. Мы люди. Проведя год в одиночестве здесь, в Англии, разве не говорите мне, что вы не нашли кого-нибудь, с кем можно подружиться? Хорошо, может тебе стоило нас уведомить. Забудем об этом. Предположим, все не так уж и серьезно. Просто с кем поехать в отпуск. Летний партнер. Почему нет?'
Он набрасывается на меня с негодованием по-русски и лает:
«Он не мой летний партнер! Он друг моего сердца! »
«Что ж, в таком случае, - говорю я, - он звучит именно так, как вам нужен друг, и мы должны найти способ сделать его счастливым. Не в Лондоне, но мы что-нибудь придумаем. Он студент?'
«Он аспирант. Он культурный - и для лучшего понимания: «Он воспитан во всех художественных предметах».
«А может, товарищ-физик?»
«Нет. Для английской литературы. Для ваших великих поэтов. Для всех поэтов ».
«Он знает, что вы были российским агентом?»
«Он бы меня презирал».
«Даже если вы работаете на британцев?»
«Он презирает всякий обман».
«Тогда нам не о чем беспокоиться, не так ли? Просто напишите мне его имя на этом листе бумаги ».
Он берет мой блокнот и ручку, поворачивается ко мне спиной и пишет.
«И его день рождения, который, я уверен, ты знаешь», - добавляю я.
Он снова пишет, отрывает страницу, складывает и властным жестом протягивает мне. Я разворачиваю его, смотрю на имя, кладу его в мягкий конверт с другими его подношениями и забираю свой блокнот.
«Итак, Сергей, - говорю я вообще более теплым тоном. «Мы решим дело вашего Барри в ближайшие несколько дней. Положительно. Творчески, я уверен. Тогда мне не придется сообщать Министерству внутренних дел Ее Величества, что вы перестали с нами сотрудничать, не так ли? И тем самым нарушил условия вашего проживания ».
Свежий поток дождя хлынул по лобовому стеклу.
«Сергей принимает», - объявляет он.
*
Я проехал некоторое расстояние и припарковался под кустом каштанов, где ветер и дождь не такие сильные. Сидя рядом со мной, Сергей принял позу высшей отстраненности и делает вид, что изучает пейзаж.
«Итак, давай поговорим еще о твоей Анетт», - предлагаю я, выбирая свой самый расслабленный тон голоса. «Или мы вернемся к тому, чтобы называть ее Анастасией, как вы знали ее, когда она читала вам лекцию? Расскажи мне больше о ее талантах ».
«Она опытный лингвист, женщина отличного качества и образования, наиболее искусная в заговоре».
'Возраст?'
«Я бы сказал, наверное, пятьдесят. Может, пятьдесят три. Не красиво, но с большим достоинством и харизмой. И в лицо тоже. Такая женщина могла поверить в Бога ».
Сергей тоже верит в Бога, сказал он собеседникам. Но его вера не должна быть опосредованной. Как интеллектуал он не любит духовенство.
«Рост?» - спрашиваю я.
«Я бы сказал, метр шестьдесят пять».
"Голос?"
«Анастасия говорила с нами только по-английски, и у нее явно превосходно».
«Вы никогда не слышали, чтобы она говорила по-русски?»
«Нет, Питер. Я не.'
«Ни одного слова?»
"Нет"
'Немецкий?'
«Только однажды она говорила по-немецки. Это было процитировать Гейне. Это немецкий поэт эпохи романтизма, тоже еврей ».
'В твоих мыслях. Сейчас, а может быть, когда вы слушали ее речь. Как бы вы разместили ее географически? Из какого региона? »
Я ожидал, что он демонстративно поразмыслит, но он тут же вернулся:
«Мне показалось, что эта женщина, судя по ее осанке, темным глазам и цвету лица, а также по ритму ее речи, была из Джорджии».
Скучно, убеждаю я себя. Будьте посредственным профессионалом.
‘S
Sergei? ’
"Пожалуйста, Питер?"
«Какая дата вашего запланированного отпуска с Барри?»
«Это будет весь август. Это будет возможность посетить в качестве паломников ваши исторические места британской культуры и духовной свободы ».
«А когда начинается ваш университетский семестр?»
«24 сентября».
«Тогда почему бы не отложить отпуск до сентября? Скажите ему, что у вас в Лондоне важный исследовательский проект ».
'Я не могу это сделать. Барри захочет только сопровождать меня ».
Но голова уже кружится от альтернатив.
«Тогда подумай об этом. Мы отправляем вам - например, - официальное письмо, скажем, на записной книжке физического факультета Гарвардского университета, с поздравлением с вашей замечательной работой в Йорке. Мы предлагаем вам двухмесячную летнюю исследовательскую стажировку в Гарвардском кампусе в июле и августе с оплатой всех расходов и гонораром. Вы можете показать это Барри, и как только вы завершите свое заклинание в Лондоне в роли Маркуса Швейцера, вы двое сможете продолжить с того места, на котором остановились, и провести время своей жизни, используя все те прекрасные доллары, которые дал Гарвард. вам для вашего исследовательского проекта. Это сыграет? Хорошо, так или нет?
«Если такое письмо правдоподобно, а гонорар реалистичен, я уверен, что Барри будет горд за меня», - заявляет он.
Некоторые шпионы - легковесы, притворяющиеся тяжеловесами. Некоторые из них сами по себе тяжеловесы. Если только моя воспаленная память не обманывает меня, Сергей только что перешел в супертяжелую категорию.
*
Сидя в передней части машины, мы, как два профессионала, обсуждаем, какие ответы мы будем отправлять Анетт в Копенгагене: первый вариант подтекстового заверения Центра в том, что Сергей будет выполнять его инструкции, затем текст обложки, который Предлагаю оставить его эротической фантазии, оговорив только то, что вместе с подтекстом я утверждаю его перед отправкой.
Сделав вывод - не в последнюю очередь для моего удобства - что Сергею, вероятно, будет удобнее работать с женщиной-хендлером, я сообщаю ему, что отныне он будет работать с Дженнифер, также известной как Флоренс, по всем рутинным вопросам. Я обязуюсь привезти Дженнифер в Йорк в ознакомительную экспедицию и обсудить, какое прикрытие лучше всего подходит их будущим отношениям: возможно, не подружку, поскольку Дженнифер высокая и красивая, а Барри может обидеться. Я останусь контролером Сергея, Дженнифер будет подчиняться мне на всех этапах. И я помню, как думал про себя, что все, что попало во Флоренцию на площадке для бадминтона, было подарком сложной агентской операции по восстановлению ее морального духа и проверке ее навыков.
На заправочной станции на окраине Йорка я купил два бутерброда с яйцом и кресс-салатом и две бутылки газированного лимонада. Джайлз, несомненно, принес бы корзину Fortnum. Когда мы закончили пикник и вместе вычистили из машины крошки, я высаживаю Сергея на автобусной остановке. Он пытается обнять меня. Вместо этого я пожимаю ему руку. К моему удивлению, еще рано. Я возвращаю арендованный автомобиль в депо, и мне повезло, что я успеваю на скорый поезд, который доставит меня в Лондон вовремя, чтобы отвезти Прю к нашему местному индейцу. Поскольку офисные вопросы запрещены, наш разговор за ужином касается постыдных практик Big Pharma. Вернувшись домой, мы смотрим новости на канале 4 о догоняющих событиях и после этой безрезультатной записки ложимся спать, но сон приходит ко мне медленно.
Флоренс до сих пор не ответила на мое телефонное сообщение. Согласно загадочному запоздалому электронному письму от Вив, приговор подкомитета Казначейства по делу Rosebud «должен быть вынесен в любой момент, но еще не принят». Если я не нахожу эти предсказания столь же зловещими, как я мог бы это сделать, то это потому, что моя голова все еще радуется невероятной цепочке связи, которую Сергей и его Анетт открыли мне. Мне вспоминается афоризм моего наставника Брин Джордан: если вы будете достаточно долго шпионить, шоу снова начнется.
10
Рано утром в среду, ехав на метро в Камден-Таун, я внимательно посмотрел на соревновательные задания, которые меня ожидали. Как далеко заходить в проблеме неповиновения Флоренции? Доложить о ней в отдел кадров и инициировать полномасштабный дисциплинарный трибунал с Мойрой в кресле? Небеса лишаются. Лучше поговорить с ней один на один за закрытыми дверями. И с положительной стороны, наградите ее быстро развивающимся случаем агента Вилы.
Войдя в темный коридор Убежища, я поражаюсь необычной тишине. Велосипед Ильи есть, а где Илья? Где кто? Я поднимаюсь по лестнице на первую площадку: ни звука. Все двери закрыты. Лезу на второй. Дверь в кабину Флоренции заклеена липкой лентой. На него наклеена красная табличка «Вход запрещен», а дверная ручка сбрызнута воском. Но дверь в мой кабинет настежь. На моем столе лежат две распечатки.
Первый - это служебная записка от Вив, информирующая адресатов о том, что после должного рассмотрения компетентным подкомитетом Казначейства операция «Бутон розы» была отменена по причине несоразмерного риска.
Второй - это служебная записка от Мойры, информирующая все соответствующие департаменты о том, что Флоренс уволилась из Службы с понедельника и что процедура полного увольнения была активирована в соответствии с правилами увольнения.
*
Думайте сейчас, делайте кризис позже.
По словам Мойры, отставка Флоренс произошла всего за четыре часа до того, как она появилась на четверке с Эдом и Лорой в «Атлетикусе», что во многом объясняло ее ненормальное поведение. Что заставило ее уйти в отставку? На первый взгляд, отмена операции «Бутон розы», но не торопитесь. Медленно прочитав оба документа в третий раз, я вернулся на площадку, зажал рот ладонями и крикнул:
«Всем, пожалуйста. В настоящее время!'
По мере того как моя команда осторожно выходит из-за закрытых дверей, я собираю воедино историю или столько ее, сколько кто-нибудь знает или хочет сказать. Около одиннадцати утра понедельника, когда я благополучно спрятался в самом темном Нортвуде, Флоренс сообщила Илье, что у нее назначена встреча с Домом Тренчем в его офисе. По словам Ильи, обычно надежного источника, она выглядела скорее обеспокоенной, чем взволнованной перспективой.
В час пятнадцать, когда Илья был наверху, накрывал стойку связи, а остальная часть команды сидела внизу, обедая сэндвичами и читая телефоны, в дверях кухни появилась Флоренс, вернувшаяся с встречи с Домом. Шотландка Дениз всегда была ближе всего к Флоренс по иерархии и обычно брала на себя своих агентов, когда Флоренс была связана или в отпуске.
«Она просто стояла там, Нат, несколько минут смотрела на нас, как на сумасшедших» - Дениз в восторге.
«Флоренс действительно что-нибудь сказала?»
«Ни единого слова, Нат. Просто посмотрел на нас ».
Из кухни Флоренс поднялась наверх в свою комнату, заперла на себя дверь и - обратно к Илье - пять минут спустя вышла с сумкой-переноской Tesco, в которой лежали ее шлепанцы, фотография мертвой мамы, которую она хранила на столе. , ее кардиган, когда выключено отопление, и девичьи вещи из ящика стола. То, как Илье удалось увидеть всю эту коллекцию с одного взгляда, ускользает от меня, так что позвольте себе поэтическую лицензию.
Затем Флоренс «целует меня, как трижды по-русски» - Илья, в полном восторге, - «крепко обнимает меня и говорит, что это для всех нас». Объятие есть. Итак, я спрашиваю, о чем все это тогда, Флоренс? потому что мы знаем, что нельзя называть ее Фло. И Флоренс говорит, что ничего особенного, Илья, кроме того, что корабль захватили крысы, и я прыгнул ».
За отсутствием дальнейших показаний это были прощальные слова Флоренции Хейвену. Она провела переговоры с Домом, подала прошение об отставке, вернулась из головного офиса в Хейвен, собрала свое имущество и примерно к 15.05. вернулся на улицу и был безработным. Через несколько минут после ее отъезда два молчаливых представителя службы внутренней безопасности - не крысы, захватившие корабль, а хорьки, как их обычно называли, - прибыли в зеленом офисном фургоне, вытащили компьютер и стальной шкаф Флоренс и потребовали знать каждого члена моего персонала по очереди, доверила ли она им какой-либо предмет на хранение или обсуждала ли она причины своего отъезда. Получив необходимые заверения по обоим пунктам, они опечатали ее комнату.
*
Поручив всем продолжать свою работу, как обычно, безнадежная надежда, я выхожу обратно на улицу, сворачиваю в переулок и усердно иду десять минут, прежде чем устроиться в кафе и заказать себе двойной эспрессо. Дышите медленно. Расставьте приоритеты. На всякий случай я пробую мобильный телефон Флоренции. Мертвый как дронт. На ее номер телефона в Хэмпстеде новое сообщение. Его произносит молодой презрительный мужчина из высшего общества: «Если вы звоните во Флоренс, ее больше нет по этому номеру, так что уходите». Я звоню Дому и говорю Вив:
«К сожалению, у Дома встречи подряд
Ей весь день, Нат. Могу я чем-нибудь помочь? »
О, я так не думаю, спасибо, Вив, нет. Вы бы сказали, что он спиной к спине дома, или они в городе?
Она колеблется? Да она:
«Дом не принимает звонки, Нат, - говорит она и звонит.
*
«Нэт, мой дорогой друг, - говорит Дом с большим удивлением, потакая своей новой привычке использовать мое имя как оружие. 'Всегда пожалуйста. У нас назначена встреча? Подойдет ли завтра? Честно говоря, я немного завален снегом ».
И в подтверждение этого у него есть разбросанные по столу бумаги, которые говорят мне только о том, что он ждал меня все утро. Дом не вступает в конфронтацию, что мы оба знаем. Его жизнь - это шаг вперед между вещами, с которыми он не может столкнуться. Я бросаю защелку на его дверь и сажусь в престижное кресло. Дом остается за своим столом, погруженный в документы.
«Ты ведь остаешься?» - спрашивает он через некоторое время.
«Если ты не против, Дом».
Он берет другой файл из своего лотка для входящих, открывает его, внимательно погружается в его содержимое.
- Печально о Бутоне Розы, - предлагаю я после подходящего молчания.
Он меня не слышит. Он слишком поглощен.
«Мне тоже грустно из-за Флоренции», - размышляю я. «Один из лучших русских офицеров, когда-либо потерянных Службой. Могу я увидеть отчет? Может, оно у тебя там есть? »
Голова все еще опущена. «Сообщить? О чем вы болтаете? »
«Отчет подкомитета Казначейства. О непропорциональном риске. Могу я увидеть это, пожалуйста? »
Голова немного приподнята, но не слишком далеко. Открытый файл перед ним все еще имеет большее значение.
«Нат, я должен сообщить вам, что как временный сотрудник London General вы не допущены к какому-либо подобному уровню. У нас есть еще вопросы? »
«Да, Дом. Мы делаем. Почему Флоренс ушла в отставку? Почему ты отправил меня в Нортвуд по дурацкому поручению? Вы планировали на нее напасть?
На последнем трясется голова.
«Я бы подумал, что такая возможность больше относится к вашей линии, чем к моей».
"Так почему?"
Откиньтесь назад. Пусть кончики пальцев найдут друг друга и образуют свадебную арку. Они делают. Теперь можно начинать подготовленную речь.
«Нат, как вы можете предположить, я действительно получил, строго конфиденциально, индивидуально, предварительное предупреждение о решении подкомитета».
'Когда?'
«Для вас это ни здесь, ни там. Могу я продолжить? »
'Пожалуйста, сделай.'
«Мы оба знаем, что Флоренс - не то, что мы с вами называем зрелым человеком. Это основная причина, по которой ее сдерживали. Талантливый, никто не оспаривает этого, тем более я. Однако из ее презентации операции «Бутон розы» мне стало очевидно, что она была эмоционально - осмелюсь сказать, слишком эмоционально - вовлечена в ее исход для ее собственного и нашего блага. Я надеялся, что, неофициально предупредив ее до официального объявления решения подкомитета, я смогу смягчить ее разочарование ».
«Итак, вы отправили меня в Нортвуд, пока вы промокали ее лоб. Очень внимательный ».
Но Дом не любит иронии, особенно когда он ее мишень.
«Однако мы должны поздравить себя с более серьезным вопросом - ее внезапным уходом из офиса», - продолжает он. «Ее ответ на решение подкомитета запретить Rosebud по соображениям национальных интересов был несоразмерным и истеричным. Служба может считать, что избавилась от нее. А теперь расскажи мне о вилах вчера. Виртуозное исполнение старого Нэта, если можно так выразиться. Как вы толкуете его инструкции из Москвы? »
Мне также знакома привычка Дома перескакивать с одного предмета на другой, чтобы избежать недружественного огня. Однако в этом случае он оказал мне услугу. Я не считаю себя лукавым в целом, но Дом повышает мою игру. Единственный человек, который когда-либо собирается мне рассказать о том, что произошло между ним и Флоренс, - это Флоренс, но она недоступна. Так что идите к цели.
«Как я могу толковать его инструкции? Лучше спросить, как бы их истолковало российское ведомство, - отвечаю я с высокомерием, не уступающим его.
"Что как?"
Высокий, но и твердый. Я старая русская рука, обливающая холодной водой пыл неопытного собрата-офицера.
«Вилы - спящий агент, Дом. Вы, кажется, забываете об этом. Он здесь надолго. Он спит ровно год. Московскому центру пора разбудить его, сдувать с него пыль, пустить манекен и убедиться, что он все еще здесь для них. Как только он докажет, что это так, он снова уснет в Йорке ».
Кажется, он собирается спорить, думает лучше.
«Итак, в чем именно заключается наша тактика, исходя из предположения, что ваша посылка верна, что я не обязательно принимаю?» - резко требует он.
«Смотри и жди».
«И предупреждаем ли мы, наблюдая и ожидая, департамент России, что мы это делаем?»
«Если вы хотите, чтобы они взяли дело в свои руки и вычистили из него лондонского генерала, сейчас самое подходящее время», - парирую я.
Он надувается и отворачивается от меня, словно желая посоветоваться с вышестоящим начальством.
«Хорошо, Нат, - насмехается надо мной, - мы смотрим и ждем, как ты предлагаешь». Я надеюсь, что вы будете держать меня в курсе всех будущих событий, какими бы незначительными они ни были, в тот момент, когда они
происходят. И спасибо, что зашли, - добавляет он, возвращаясь к бумагам на своем столе.
«Однако», - говорю я, не вставая со стула.
«Однако что?»
«В инструкциях Pitchfork есть подтекст, который подсказывает мне, что мы могли бы рассматривать нечто большее, чем просто стандартный манекен, чтобы держать спящего в напряжении».
«Вы только что сказали прямо противоположное».
«Это потому, что в истории Pitchfork есть элемент, по которому вас никоим образом не допустили».
'Бред какой то. Какой элемент? »
«И сейчас не время пытаться добавить свое имя в список идеологической обработки, иначе российскому департаменту нужно будет знать причину. Я полагаю, вы не захотите большего, чем я ».
«А почему бы и нет?»
«Потому что, если моя догадка верна, то, что мы можем рассмотреть - при условии подтверждения - это прекрасная возможность для Хейвена и лондонского генерала провести операцию с нашими двумя именами, привязанными к ней, и без подкомитета Казначейства, чтобы ее усилить. Принесу ли я твое ухо или я вернусь, когда будет удобнее? »
Он вздыхает и отодвигает свои бумаги.
«Может быть, вы хорошо знакомы с делом моего бывшего агента Дятла? Или ты слишком молод? - спрашиваю я.
«Конечно, я знаком с делом Дятла. Я прочитал это. А кто нет? Триест. Их резидент, бывший КГБ, старожил, консульское прикрытие. Насколько я помню, вы наняли его из-за бадминтона. Позже он вернулся к шрифту и снова присоединился к оппозиции, если вообще когда-либо оставил ее. Я бы подумал, что в твоей фуражке нет ни единого пера. Почему мы вдруг заговорили о Дятле? »
Для опоздавшего Дом сделал свою домашнюю работу довольно тщательно.
«Дятел был надежным и ценным источником до последнего года своей работы на нас», - сообщаю я ему.
'Если ты так говоришь. Другие могут придерживаться другой точки зрения. Мы можем перейти к делу, пожалуйста?
«Я хотел бы обсудить с ним инструкции Московского центра для Pitchfork».
'С кем?'
«С дятлом. Узнай его мнение о них. Взгляд инсайдера ».
'Вы безумец.'
'Может быть.'
«Старк безумно смотрит тебе в голову. Дятел официально признан токсичным. Это означает, что никто из этой службы не поедет туда без письменного личного согласия главы российского ведомства, который случайно находится в пурде в Вашингтоне. Дятел ненадежный, абсолютно двуличный и закоренелый русский преступник ».
"Разве это не так?"
«Нет, это мое мертвое тело. Здесь и сейчас. Немедленно отправлю его в письменной форме, копию в дисциплинарный комитет ».
«А пока, с вашего разрешения, я хотел бы взять отпуск поиграть в гольф».
«Ты не играешь в гребаный гольф».
«И в случае, если Дятел согласится встретиться со мной, и выяснится, что у него есть интересный взгляд на инструкции Pitchfork из Московского центра, вы можете просто решить, что вы все-таки приказали мне нанести ему визит. А пока я предлагаю вам дважды подумать, прежде чем писать это грубое письмо в дисциплинарный комитет ».
Я у двери, когда он мне перезванивает. Я поворачиваю голову, но остаюсь у двери.
«Нат?»
'Да?'
«Как ты думаешь, что ты собираешься от него получить?»
«Если повезет, я еще ничего не знаю».
«Тогда зачем идти?»
- Потому что никто не вызывает в Оперативное управление догадки, Дом. Оперативное управление похоже на оперативную разведку, приготовленную двумя способами, а лучше тремя. Это называется доказательной базой, если термин для вас неизвестен. Это означает, что они не слишком впечатлены корыстным бредом заземленного полевого человека, застрявшего в захолустье Камдена, или его несколько непроверенного главы лондонского генерала ».
«Ты злишься», - снова говорит Дом, отступая за свои папки.
*
Я вернулся в Хейвен. Повернув ключом на вытянутых лицах моей команды, я иду работать над составлением письма моему бывшему агенту Дятлу по прозвищу Аркадий. Я пишу в своем воображаемом качестве секретаря бадминтонного клуба в Брайтоне. Я приглашаю его привезти в наш красивый приморский город команду смешанных игроков. Я предлагаю дату и время игры и предлагаю бесплатное проживание. Использование открытого кода слова старше Библии и основывается на взаимопонимании между автором и получателем. Понимание между мной и Аркадием ничем не обязано никакой кодовой книге, а все - концепции, согласно которой каждая посылка содержит свою противоположность. Таким образом, я не приглашал его, а искал от него приглашения. Даты, когда условный клуб готовился встречать своих гостей, были датами, когда я надеялся, что меня примет Аркадий. Мои предложения гостеприимства были почтительным вопросом о том, примет ли он меня и где мы можем встретиться. Время игры показало, что любое время мне подходит.
В абзаце, который был настолько близок к реальности, насколько позволяло прикрытие, я напомнил ему о дружеских отношениях, которые долгое время существовали между нашими двумя клубами вопреки постоянно меняющейся напряженности в большом мире, и подписал себя Никола Халлидей (миссис), потому что Аркадий За пять лет нашего сотрудничества я знал меня как Ник, несмотря на то, что мое настоящее имя значилось в официальном списке консульских представителей Триеста. Миссис Холлидей не сообщила свой домашний адрес. Аркадий много знал
мест, куда можно написать, если он захочет это сделать.
Затем я сел и смирился с долгим ожиданием, потому что Аркадий никогда не принимал свои важные решения в спешке.
*
Если я опасался того, во что я впустил себя с Аркадием, мои бадминтонные бои с Эдом и наши политические туры по горизонту на Штаммтише становились для меня все более ценными - и это несмотря на то, что Эд, к моему невольному восхищению избивал меня руками.
Казалось, это произошло в мгновение ока. Внезапно он начал играть в более быструю, свободную и счастливую игру, и разница в возрасте между нами зевала на меня. Потребовалась сессия или две, прежде чем я смог объективно насладиться его улучшением, и как можно лучше я поздравил себя с моим участием в этом. При других обстоятельствах я мог бы подбросить более молодого игрока, чтобы тот сразился с ним, но когда я предложил ему это, он был так оскорблен, что я отступил.
Более серьезные проблемы моей жизни решить было труднее. Каждое утро я проверял адреса конторы на предмет ответа Аркадия. Ничего. И если Аркадий не был моей проблемой, то Флоренс была. Она была дружна с Ильей и Дениз, но, как бы я ни давил на них, они знали о ее местонахождении и делах не больше, чем любой другой член команды. Если Мойра знала, где ее найти, я был последним, кому она рассказывала. Каждый раз, когда я пытался представить, как Флоренс из всех людей могла уйти от своих любимых агентов, я терпел неудачу. Каждый раз, когда я пытался восстановить ее основную встречу с Домом Тренчем, я снова терпел неудачу.
После долгих поисков души я попытал счастья с Эдом. Это был долгий путь, и я знал это. Моя импровизированная история для прикрытия позволила мне и Флоренс ничего не знать друг о друге, кроме одной вымышленной встречи в офисе моего условного друга и одной игры в бадминтон с Лорой. Все, что у меня было в противном случае, было растущим предчувствием, что эти двое были взаимно привлечены с первого взгляда, но, поскольку я теперь знал о душевном состоянии Флоренс, когда она появилась в Атлетикусе, было трудно представить, что она была настроение быть влеченным к кому угодно.
Мы сидим в Stammtisch. Мы допили свои первые пинты, и Эд принес нам вторую. Он только что поразил меня четырьмя - одним к своему понятному удовлетворению, если не моему.
«Так как китайцы?» - спрашиваю я, выбирая подходящий момент.
«Кто китаец?» - Эд, как обычно, поглощен другим.
«Ради бога, ресторан Golden Moon по дороге. Где мы собирались вместе поужинать, пока мне не пришлось бежать, чтобы спасти деловую сделку, помнишь?
«Ах да, верно. Отлично. Она любила утку. Лаура сделала. Ее лучшее, что было когда-либо. Официанты испортили ее насквозь ».
«А девушка? Как ее звали? Флоренция? Была ли она хорошей ценой?
«Ну да ладно. Флоренция. Она тоже была великолепна ».
Он прижимается ко мне или просто ведет себя как обычно? Я все равно пытаюсь:
- У вас случайно нет номера для нее? Мне позвонил мой приятель, тот, кого она искала. Сказал, что она была потрясающей, и он хотел предложить ей работу на полную ставку, но агентство не играет в мяч ».
Эд некоторое время обдумывает это. Хмурится по этому поводу. Исследует его разум или делает вид, что это делает.
«Нет, не могли бы, не так ли?» - соглашается он. «Эти подонки из агентства держали бы ее в напряжении всю оставшуюся жизнь, если бы могли. Да уж. Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Нет », за которым последовала резкая критика в адрес нашего действующего министра иностранных дел,« этого долбаного этонского нарциссического элита без приличных убеждений, препятствующих его собственному продвижению »и так далее.
*
Если и есть какое-либо утешение от этого бесконечного периода ожидания, кроме наших бадминтонных сессий по вечерам в понедельник, то это Сергей, он же Вилы. В одночасье он стал призовым агентом Хейвена. С того дня, как закончился его университетский семестр, Маркус Швейцер, швейцарский журналист-фрилансер, поселился в первом из трех своих районов Северного Лондона. Его цель, с готовностью одобренная Москвой, состоит в том, чтобы по очереди отобрать каждый район и отчитаться по нему. Не имея возможности предложить ему Флоренцию, я назначил его хранительницей Дениз, образованную государством, с детства одержимую всем русским. Сергей принял ее, как если бы она была его потерянной сестрой. Чтобы облегчить ей задачу, я одобряю поддержку других членов команды Haven. Их прикрытие - не проблема. Они могут называть себя начинающими репортерами, безработными актерами или вообще никем. Если бы московская лондонская резидентура развернула всю свою конницу противодействия надзору, она ушла бы с пустыми руками. Непрекращающиеся требования Москвы о местонахождении обременили бы самого прилежного спящего агента, но Сергей равняется им, а Дениз и Илья готовы оказать помощь. Необходимые фотографии сделаны только на мобильный телефон Сергея. Для Анетт, также известной как Анастасия, нет слишком незначительных топографических деталей. Каждый раз, когда из Московского центра поступает новый набор требований, Сергей пишет свои ответы на английском языке, и я их утверждаю. Он переводит их на русский язык, и я тайно одобряю русский язык, прежде чем он будет закодирован Сергеем с помощью одноразового блокнота из своей коллекции.
Это означает, что на Сергея возложена ответственность за свои ошибки, а последующая аккуратная переписка с Центром выглядит подлинной. Кафедра подделки отлично справилась с приглашением физического факультета Гарвардского университета. Друг Сергея Барри благоговеет. Благодаря помощи Брин Джордан в Вашингтоне, профессор физики из Гарварда ответит на любые случайные вопросы, которые приходят от Барри или где-то еще. Я отправляю Брину личное сообщение с благодарностью за его усилия и не получаю ответа.
Затем снова ожидание.
В ожидании, когда Центр Москвы перестанет волноваться и остановится на одном месте в Северном Лондоне. Ожидая, пока Флоренс поднимет голову над парапетом и расскажет мне, что заставило ее отказаться от своих агентов и своей карьеры. В ожидании, когда Аркадий оторвется от забора. Или нет.
Потом, как и будет, все сразу начало происходить. Аркадий ответил; не то, что вы могли бы назвать с энтузиазмом, но тем не менее ответ. И не в Лондон, а на его предпочтительный адрес в Берне: один простой конверт на имя Н. Холлидея, чешская печать, электронный шрифт, а внутри - открытка с изображением чешского спа-курорта Карловы Вары и брошюра на русском языке для отеля. в десяти километрах от того же города. И сложите внутри брошюры отеля форму бронирования с полями для отметки: требуемые даты, размещение, предполагаемое время прибытия, аллергия. Напечатанные крестики в полях сообщают мне, что в ближайший понедельник я приеду в десять часов вечера. Учитывая теплоту наших прежних отношений, было бы трудно представить более сдержанный ответ, но, по крайней мере, он говорит: «Приди».
Используя свой неаннулированный паспорт под псевдонимом Николас Джордж Халлидей - я должен был сдать его по возвращении в Англию, но меня никто не просил об этом - я бронирую себе рейс в Прагу на утро понедельника и оплачиваю его своей личной кредитной картой . Я пишу Эду, с сожалением отменяющим нашу игру по бадминтону. Он возвращается с «Цыпленком».
В пятницу днем я получил сообщение из Флоренции на свой семейный мобильный телефон. Он говорит мне, что мы можем «поговорить, если хочешь», и предлагает мне номер, отличный от того, с которого она пишет. Я звоню с мобильного телефона с оплатой по мере использования, звоню на автоответчик и обнаруживаю, что испытываю облегчение оттого, что не разговариваю с ней напрямую. Я оставляю сообщение о том, что попробую еще раз через несколько дней, и ухожу, думая, что я говорю как кто-то, кого я не знаю.
В шесть часов вечера того же дня я отправляю «все взоры» в Хейвен, копию в отдел кадров, информируя их о том, что я беру недельный отпуск по семейным обстоятельствам с 25 июня по 2 июля. Если мне интересно, чем я занимаюсь по семейным обстоятельствам, мне не нужно искать дальше, чем Стефф, которая после нескольких недель молчания по радио объявила, что придет к нам на воскресный обед с «другом-вегетарианцем». Есть моменты, которые созданы для осторожного примирения. Насколько я понимаю, это не один из них, но я знаю свой долг, когда вижу его.
*
Я в нашей спальне, собираю вещи для Карловых Вар, перебираю одежду на предмет следов стирки и всего, что не должно принадлежать Нику Холлидею. Прю, после долгого телефонного разговора со Стефф, поднялась наверх, чтобы помочь мне собрать вещи и рассказать все об этом. Ее вводный вопрос не предназначен для гармонии.
«Вам действительно нужно брать с собой бадминтонную экипировку до Праги?»
«Чешские шпионы постоянно в нее играют», - отвечаю я. «Мальчик-вегетарианец или девушка-вегетарианка?»
«Мальчик».
«Тот, который мы знаем, или тот, который нам еще предстоит узнать?»
Было ровно два из многих парней Стефф, с которыми мне удалось пообщаться. Оба оказались геями.
«Это Юнона, если ты помнишь имя, и они вместе едут в Панаму. Она сказала мне, что Юнона - сокращение от Джунаид, что, очевидно, означает боец. Не знаю, привлекает ли это его еще больше? »
«Может».
«Из Лутона. В три часа ночи. Так что они не останутся у нас на ночь, вам будет приятно это услышать ».
Она права. Новый парень в спальне Стефф и дым от травки, идущий из-под двери, не соответствуют моему видению семейного счастья, особенно, когда я собираю вещи в Карловы Вары.
«Кто вообще едет в Панаму, черт возьми?» - спрашиваю я столь же раздраженно.
«Ну, я думаю, Стефф знает. В довольно большой степени ».
Ошибившись в ее тоне, я резко поворачиваюсь к ней.
«Что ты имеешь в виду? Она идет туда и не вернется? '' - и обнаруживает, что улыбается.
«Вы знаете, что она мне сказала?»
'Еще нет.'
«Мы могли бы вместе приготовить пирог с заварным кремом. Стефф и я. Между нами. Сделайте пирог с заварным кремом на обед. Юнона любит спаржу, и мы не должны говорить об исламе, потому что он мусульманин и не пьет ».
«Звучит идеально».
«Должно быть, прошло пять лет с тех пор, как мы со Стефф что-нибудь приготовили вместе. Она думала, что вы, мужчины, должны быть на кухне, помните? И мы не должны этого делать ».
Как можно лучше погрузившись в атмосферу праздника, я иду в супермаркет, покупаю несоленое масло и содовый хлеб, два основных продукта гастрономического режима Стефф, и искупляю свое хамство бутылкой ледяного шампанского накануне.
, если Юнона не разрешена. И если Юноне не разрешат, то я предполагаю, что Стефф тоже не пойдет, потому что к настоящему времени она, вероятно, уже на пути к обращению в ислам.
Я возвращаюсь из магазина и вижу, что они стоят в холле. Тогда происходят сразу две вещи. Вежливый, хорошо одетый молодой индиец выходит вперед и забирает у меня мою сумку с покупками. Стефф обнимает меня, засовывает голову мне в изгиб плеча и оставляет ее там, затем отстраняется и говорит: «Папа! Послушай, Джуно, разве он не великолепен? Вежливый индиец снова выходит вперед, на этот раз для того, чтобы его официально представили. К настоящему времени я заметил серьезное кольцо на обручальном пальце Стефф, но я понял, что со Стефф лучше подождать, пока мне скажут.
Женщины идут на кухню, чтобы приготовить пирог с заварным кремом. Я открываю шампанское и дарю каждому из них по бокалу, затем иду обратно в гостиную и предлагаю по одному и Юноне, потому что я не всегда воспринимаю советы Стефф относительно ее мужчин буквально. Он без возражений соглашается и ждет, пока я приглашаю его сесть. Для меня это новая территория. Он говорит, что боится, что все это стало для нас неожиданностью. Я уверяю его, что со Стефф нас ничего не удивляет, и он, кажется, чувствует облегчение. Я спрашиваю его, почему Панама? Он объясняет, что является дипломированным зоологом, и Смитсоновский институт пригласил его провести полевое исследование больших летающих летучих мышей на острове Барро-Колорадо на Панамском канале, и Стефф отправляется в поездку.
«Но только если я избавлюсь от ошибок, папа», - вмешивается Стефф, высовывая голову из-за двери в фартуке. «Мне нужно окуриться, я не могу ни на что дышать, и я даже не могу носить свои новые ботинки для траха, верно, Юнона?»
«Она может носить свою обувь, но она должна надевать на нее накидки, - объясняет мне Юнона, - и никого не окуривают. Это чистое украшение, Стефф.
«И мы должны остерегаться крокодилов, когда выходим на берег, но Юнона собирается унести меня, не так ли, Юнона?»
«И лишить крокодилов полноценной трапезы? Конечно нет. Мы здесь, чтобы сохранить дикую природу ».
Стефф хохочет и закрывает перед нами дверь. Во время обеда она мигает своим обручальным кольцом вокруг стола, но это в основном для моей пользы, потому что она все накипела Прю на кухне.
Джуно говорит, что они ждут, пока Стефф закончит учебу, что займет больше времени, потому что она перешла на медицину. Стефф не успела рассказать нам об этом факте, но мы с Прю также научились не слишком реагировать на такие изменяющие жизнь откровения.
Юнона хотела официально попросить меня о ее руке, но Стефф настаивала на том, что ее рука не принадлежит никому, кроме ее собственной. Он все равно спрашивает меня через стол, и я говорю ему, что это только их решение, и они должны уделять столько времени, сколько им нужно. Он обещает, что они будут. Они хотят детей - «Шесть», - вмешивается Стефф, - но только в будущем, а тем временем Юнона хотела бы познакомить нас со своими родителями, которые оба являются учителями в Мумбаи, и они планируют приехать в Англию на Рождество. И пусть Юнона поинтересуется моей профессией, потому что Стефф был неопределенным, и его родители наверняка захотят узнать. Государственная служба или социальная служба? Стефф казалась неуверенной.
Сидя через стол, одна рука за подбородок, а другая за Юнону, Стефф ждет моего ответа. Я не ожидал, что она будет держать разговор о подъемнике при себе, и не счел нужным просить ее об этом. Но, очевидно, у нее есть.
«Ой, все вежливо», - возражаю я со смехом. «На самом деле иностранный гражданский. Коммивояжер королевы с небольшим дипломатическим статусом, подытоживая это.
«Так что, торговый советник?» - спрашивает Юнона. «Могу я сказать им британского коммерческого советника?»
«Подойдет», - заверяю я его. «Торговый советник пришел домой и пустил траву».
На что Прю отвечает: «Чепуха, дорогая. Нат всегда себя уговаривает ».
И Стефф говорит: «Он верный слуга Короны, Юнона, и чертовски крутой, не так ли, папа?»
Когда они ушли, мы с Прю рассказываем друг другу, что, может быть, это было немного сказкой, но если они завтра разойдутся, Стефф свернет за угол и станет той девушкой, о которой мы всегда знали. После мытья посуды мы рано ложимся спать, потому что нам нужно заняться любовью, а у меня ранний полет.
«Так кого же ты тогда спрятал в Праге?» - озорно спрашивает меня Прю на пороге.
Я сказал ей, что это Прага и конференция. Я не сказал ей, что это Карловы Вары и прогулка по лесу с Аркадием.
*
Если есть хоть одна информация из этого, казалось бы, бесконечного периода ожидания, которую я оставил напоследок, то это потому, что в то время, когда она произошла, я не придал ей значения. Днем в пятницу, как раз перед тем, как Haven собирался на выходные, отдел внутренних исследований, заведомо вялый орган, представил свои выводы относительно трех районов Северного Лондона, внесенных в список Сергея. Сделав ряд бесполезных наблюдений об общих водотоках, церквях, линиях электропередач, исторических достопримечательностях и архитектурных памятниках, они решили
В сноске отметил, что все три «рассматриваемых района» были связаны одним и тем же велосипедным маршрутом, который пролегал от Хокстона до центра Лондона. Для удобства они прикрепили крупномасштабную карту с розовым велосипедным маршрутом. Когда я пишу, он лежит передо мной.
11
Не так много написано и, надеюсь, никогда не будет, об агентах, которые посвятили лучшие годы своей жизни шпионажу в нашу пользу, получали свои зарплаты, бонусы и золотые рукопожатия и без суеты, без разоблачения или дезертирства уходили на пенсию. мирная жизнь в стране, которую они лояльно предали, или какое-то не менее благоприятное окружение.
Таким человеком был Дятел, иначе Аркадий, бывший глава резидентуры Московского центра в Триесте, мой бывший соперник по бадминтону и британский агент. Описывать его самовербовку на благо либеральной демократии - значит проследить бурный путь по сути порядочного человека - на мой взгляд, далеко не каждого - привязанного с рождения к американским горкам современной российской истории.
Незаконнорожденный беспризорный ребенок тбилисской проститутки еврейского происхождения и грузинского православного священника тайно воспитан в христианской вере, а затем замечен его учителями-марксистами как выдающийся ученик. У него вырастает вторая голова, и он мгновенно обращается в марксизм-ленинизм.
В шестнадцать лет он снова замечен, на этот раз КГБ, обученным в качестве агента под прикрытием, и ему поручено проникновение христианских контрреволюционных элементов в Северную Осетию. Как бывший христианин и, возможно, настоящий, он хорошо подготовлен для этой задачи. Многие из тех, о ком он сообщает, расстреляны.
В знак признания его хорошей работы его назначают в самые низшие чины КГБ, где он зарабатывает себе репутацию покорного и «суммарного правосудия». Это не мешает ему посещать вечернюю школу по высшей марксистской диалектике или изучать иностранные языки и, таким образом, иметь право на работу в разведке за границей.
Его отправляют с зарубежными миссиями, он участвует в «незаконных мерах», что означает «убийство». Прежде чем он станет слишком запятнанным, его вызывают в Москву для обучения более мягким искусствам фальшивой дипломатии. Как пехотинец шпионажа под дипломатическим прикрытием он служит в резидентурах Брюсселя, Берлина и Чикаго, участвует в полевой разведке и контрнаблюдении, обслуживает агентов, которых он никогда не встречает, заполняет и опорожняет бесчисленные мертвые почтовые ящики и продолжает участвовать в нейтрализации реальных или воображаемых врагов Советского государства.
Тем не менее, по мере взросления никакое патриотическое рвение не может помешать ему приступить к внутренней переоценке своего жизненного пути, от его матери-еврейки до его неполного отречения от христианства и безудержного принятия марксизма-ленинизма. Тем не менее, даже когда падает Берлинская стена, его видение золотого века либеральной демократии по-русски, народного капитализма и всеобщего процветания поднимается из-под руин.
Но какую роль в этом затянувшемся возрождении метрополии сыграет сам Аркадий? Он будет тем, кем был всегда: ее стойким защитником и защитником. Он защитит ее от саботажников и саквояжников, будь то иностранцы или доморощенные. Он понимает непостоянство истории. Ничто не терпит того, за что не борются. КГБ больше нет: хорошо. Новая идеалистическая шпионская служба защитит весь народ России, а не только ее лидеров.
Требуется его бывший соратник Владимир Путин, чтобы окончательно разочароваться, сначала подавив стремление Чечни к независимости, а затем стремление его любимой Грузии. Путин всегда был шпионом пятого разряда. Теперь он был шпионом, ставшим самодержцем, который истолковывал всю жизнь с точки зрения конспирации. Благодаря Путину и его банде неискупленных сталинистов Россия шла вперед не в светлое будущее, а назад, в свое темное, иллюзорное прошлое.
«Ты человек Лондона?» - мычит он мне на ухо по-английски.
Мы два дипломата - технически консулы - один русский, один английский, танцуем на ежегодной новогодней вечеринке в ведущем спортивном клубе Триеста, где за три месяца мы сыграли пять партий в бадминтон. Зима 2008 года. После августовских событий Грузия держит Москву под прицелом. Группа играет хиты шестидесятых с брио. Никакого подслушивающего устройства или скрытого микрофона не будет. Водитель и телохранитель Аркадия, которые раньше смотрели наши игры с балкона и даже сопровождали нас в раздевалку, сегодня вечером кутеж с новообретенной подругой по другую сторону танцпола.
Я, должно быть, сказал: «Да, я человек Лондона», но я не слышал себя сквозь шум. С тех пор, как на нашей третьей сессии в бадминтон я сделал ему импровизированный пас, я ждал этого момента. Мне ясно, что Аркадий тоже этого ждал.
«Тогда скажи Лондону, что он готов», - приказывает он мне.
Он? Он имеет в виду человека, которым он собирается стать.
«Он работает только с тобой», - продолжает он, все еще по-английски. «Он будет играть против тебя здесь снова через четыре недели с большой горечью, в то же время, только в одиночном разряде. Он официально бросит вам вызов по телефону. Скажи Лондону, что ему понадобятся ракетки с полыми ручками. Эти ракетки будут обменены в удобный момент в раздевалке. Вы будете
устроить это для него ».
Что он хочет взамен? Я спрашиваю.
«Свобода для своего народа. Все люди. Он не материалист. Он идеалист ».
Если когда-либо мужчина принимал себя более милым, я еще не слышал об этом. После двух лет в Триесте мы потеряли его в Московском Центре, когда он был вторым в их отделении Северной Европы. Пока он был в Москве, он отказывался от контактов. Когда его отправили в Белград под прикрытием культуры, мои начальники в российском отделе не хотели, чтобы меня видели следящим за ним, поэтому они дали мне Торгового консула в Будапеште, и я увез его оттуда.
Лишь в последние годы его карьеры наши аналитики начали замечать в его отчетах признаки - сначала преувеличения, а затем и явной фальсификации. Они сделали из этого больше, чем я. Для меня это был очередной случай, когда агент стареет и устает, немного теряет самообладание, но не хочет перерезать шнур. И только после того, как два учителя Аркадия - московский центр щедро и мы более осторожно - выпили за него и наградили медалями в знак признательности за его беззаветную преданность нашему делу, мы узнали из других источников, что по мере приближения его двух карьер В конце концов, он старательно закладывал основы третьего: собирал для себя часть преступного богатства своей страны в масштабах, о которых не могли и мечтать ни его российские, ни его британские казначеи.
*
Автобус из Праги все глубже погружается в темноту. Черные холмы по обе стороны от нас все выше поднимаются на фоне ночного неба. Я не боюсь высоты, но не люблю глубины, и мне интересно, что я здесь делаю, и как я уговорил себя отправиться в безумное путешествие, которое я бы не предпринял десять лет назад и не пожелал бы для товарища-офицера вдвое моложе. На курсах подготовки полевых офицеров, за кружкой виски в конце долгого дня, мы обращались к фактору страха: как уравновесить шансы и сопоставить свой страх с ними, за исключением того, что мы не говорили страх, мы говорили смелость.