Политическая и военная жизнь Наполеона

Глава 8

Проект Питта унизить Францию. Третья коалиция. Кампания 1805 года. Сражения при Ульме и Аустерлице. Действия в Италии и Тироле. Несогласия с Пруссией. Венский и Прессбургский договоры. Баварский и Вюртембергский курфюрсты принимают титулы королей. Массена знимает Неаполитанское королевство. Морская война. Сражение при Трафальгаре.

Выступление такого сильного флота и расположение 160 000 войска на берегах против Англии, в 20 лье от ее гаваней, должны были внушить ей справедливые опасения; она почувствовала необходимость выйти во что бы то ни стало из своего затруднительного положения. Питт снова сделался главой министерства; этот непримиримый враг Франции стал тотчас же искать во всех державах Европы союзников, чтобы составить новую коалицию против нас.

Начало этой третьей коалиции еще не совсем известно: кажется, Россия подала первую мысль; другие приписывают это Лондонскому кабинету; впрочем, как бы то ни было, этим двум державам нетрудно было согласиться между собой после того, как российское посольство оставило Париж, не получив от меня удовлетворения ни на одно из своих требований, и когда шведский посланник последовал этому примеру.

Сент-Джеймский кабинет прилагал все старания увеличить неудовольствия: князь Чарторижский(1), министр иностранных дел, дал почувствовать английскому министерству готовность императора Александра противиться с оружием в руках всякому новому увеличению власти с моей стороны. Питт с жадностью принял эту мысль: тотчас же начались переговоры для составления ужасной коалиции, единственного средства к отвращению удара, готового поразить Англию. Говорят, что эти сообщения Чарторижского были следствием происков людей, приверженность которых к Англии не была тайной.

Нашему неумолимому сопернику казалось недостаточным поставить пределы могуществу Франции в ее тогдашних границах, освященых трактатами; он хотел заставить нас принять границы 1792 года. Без этого нельзя было ни обещать Австрии увеличения, желание которых увлекло ее к объявлению войны, ни побудить к ней Пруссию.

Знаменитая нота 16 января, предлагавшая Европе раздел всего, что у нас отнимется, есть любопытный памятник, оправдывающий все мои действия для ограждения Франции от опасности подобных намерений.

Питт предлагал возвратить Австрии Ломбардию, а Сардинскому королю не только Пьемонт, Савойю и Ницу, но, для укрепления его против нас, уступить ему и Генуэзскую республику; Пруссии отдать Бельгию, чтоб этим отделить нас от Голландии и лишить меня влияния на нее. Малые княжества, расположенные на левом берегу Рейна, уступленные нам по договорам Кампо-Формийскому и Люневилльскому, Питт хотел отдать Пруссии, Австрии или другим членам германской империи, которые примут участие в коалиции.

Сколь справедливо было с одной стороны, чтобы европейские державы противились увеличению моей империи, столь с другой было несправедливо стеснять Францию в границы 1792 года. Это бы еще имело вид справедливости, если б и другие державы согласились войти в прежние свои границы; но Россия, Австрия и Пруссия не разделили ли Польшу в 1795 году? Не приобрела ли Англия почти половину Индии? Франция же, напротив того, не утратила ли своих семейственных связей с Испанией, Австрией, Сардинией и Неаполем? Не сделались ли ее союзники в Индии английскими провинциями? Разорение С. Доминго не лишило ли ее первенства в Антильском море? Лишить теперь Францию всего того, что приобрела она в Европе после 1792 года, значило привести ее в положение еще вдвое слабейшее того, в каком она была в 1792 году. Великая нация, победоносная в продолжение десяти лет, не должна упадать, когда неприятели ее возвышаются. Подвергать меня такому унижению значило заставить меня или умереть с оружием в руках, или покорить Европу.

Опасения, внушенные Европе моим предприимчивым гением и моим превосходством, могут объяснить согласие, с которым сухопутные державы приняли проект Лондонского кабинета; а опасение беспрестанно подвергаться подобной опасности оправдывает все меры, принятые мной, чтобы первенствовать в Европе, и тем избегнуть угрожавшей мне погибели. Такие обоюдные опасения, слишком далеко простертые, служат часто поводом к самым ужасным политическим несогласиям и увлекают людей за границы благоразумия, в особенности после революций.

Как худо ни был расположен ко мне Российский кабинет, но не мог не найти проект Питта преувеличенным; новое происшествие отстранило все затруднения. Я чувствовал, что Италия не могла существовать под республиканской формой рядом с моей империей; это бы было противоречие. Я не мог также никому предоставить управлять ею, потому что Европа мне ее уступила, и полуостров этот был необходим для моих морских планов.

Итальянская депутация, прибывшая к моему коронованию, была обращена в совет под председательством Мельци(2), и после прений, продолжавшихся несколько недель, поднесла мне 17 марта конституционный акт, по которому Итальянская республика обращалась в наследственное kopолевство и корона предоставлялась мне.

Чтоб успокоить Европу, хотя на время, я велел предложить эту корону моему брату Иосифу, надеясь уменьшить этою тенью раздельности опасное впечатление, произведенное таким увеличением моего могущества.

Но Иосиф затруднился принять трон, платящий дань и хотел предписать мне уничтожение договора, по которому Италия обязана была платить ежегодно 30 миллионов, или содержать 30 000 французов, необходимых для ее защиты.

Мне не понравилась эта кичливость, несогласная с моими намерениями, и я возложил на мою собственную главу железную корону Ломбардских королей, венчавшую некогда чело Карла Великого и уже несколько веков забытую. Однако, чтобы предупредить возражения моих неприятелей, я обещал передать венец другому и отделить его от короны французской, когда англичане возвратят Мальту, а русские очистят республику Семи островов: это бы мне позволило оставить владения Неаполя и возвратить Ломбардии некоторый род независимости.

Впрочем, в сущности, Европе было все равно, был ли я пожизненный президент или король: важно было то, чтобы корона Италии была отделена от французской тотчас же, или, по крайней мере, после моей смерти. В особенности настаивала на этом Австрия, охотнее соглашаясь однакоже иметь на границе своей королевство, нежели демократическую республику.

Для объявления этой важной перемены, я прибыл 18 марта в сенат и снова имел случай объяснить перед Европою мои политические виды: я заключил речь свою следующими словами:

«Гений зла тщетно будет искать повод возжечь войну на твердой земле: что присоединено к нашей империи конституционными законами, то и останется к ней присоединенным. Никакая новая держава не будет с ней соединена; но постановления Батавской республики, акт посредничества 19-ти Швейцарских кантонов, и этот первый статут Итальянского королевства, останутся постоянно под нашим покровительством; мы никогда не потерпим, чтобы на них посягнули! Всегда и во всех обстоятельствах мы будем так же умеренны, и надеемся, что народ наш не будет более в необходимости снова напрягать те усилия и то мужество, с которыми он всегда защищал свои законные права».

Но то, что я считал умеренностью, казалось насильством в глазах остальной части Европы. Император Александр стал договариваться с Англией насчет проекта Питта в то время, когда получил это известие. Он рассудил, что нельзя было более колебаться объявить войну, и, не теряя времени, подписал 11 апреля оборонительный и наступательный договор с Лондонским двором. Однако ж Россия, по благоразумной умеренности, не определила в нем ничего положительнаго на счет Бельгии и Рейнских провинций; она требовала только очищения Неаполя и Голландии, возвращения Пьемонта Сардинскому королю и независимости Швейцарии. Хотя эти первоначальные распоряжения делались в величайшей тайне, но я не мог обманываться на счет неприязненного расположения России; впрочем, пока Австрия не приступила к союзу, чего мне было опасаться неприятеля, отделенного от меня 500 лье непроходимого для нас пространства?

Может быть я избежал бы грозы, если бы согласился заплатить за нейтралитет Австрии совершенной независимостью Итальянской республики; но я повторяю, это было бы противоречие в организации Европы; а как только в Италии утверждалось монархическое правление, то следовало или овладеть самому короной, или видеть ее на главе чужеземного принца; в таком случае, для чего же мы покорили эту страну? Впрочем, кто мог ручаться, что моя умеренность не будет принята Венским кабинетом за слабость? Я не мог доверять Австрии: она была слишком дурно ко мне расположена, и я полагал, что довольно сделал со своей стороны, обязавшись торжественным актом, отделить Италию от Франции.

В самом деле, большая часть древних династий ужасалась, видя меня на троне. Несмотра на учтивость, нами друг другу оказываемую, они видели во мне опасного противника. Я в самом себе заключал уже революцию. Oни опасались империи не менее республики; даже еще и более, потому что империя была могущественнее.

Со временем я бы успокоил их моей умеренностью; но жестокая необходимость, заставлявшая меня закрыть для англичан Неаполь, Голландию и Ганновер, распространила везде опасения. Несмотря на мои уверения, что эти действия клонились к общей выгоде и составляли меру чисто оборонительную, все великие державы уверились, что политика их требует напасть на меня сколь возможно скорее, то есть, не дав мне времени собрать все мои силы.

Однако же Австрия колебалась еще несколько времени, или от того, что она опасалась принять участие в борьбе, которой первые удары ей самой должно было выдержать, или от того, что хотела лучше приготовиться. Венский кабинет, уверенный, что не следовало торопиться, но, напротив, выждать благоприятнейшую минуту, медлил; он впрочем и не был согласен с англичанами насчет организации, предположенной ими для государств твердой земли.

В то самое время, как мои эскадры плыли к Мартинике, чтобы совершить соединение легче и удобней, чем в Европе, я решился отправиться в Италию, чтобы короноваться в Милане. Эта поездка соответствовала многим равно важным целям. Первой из них было усыпить англичан, обманув их совершенно насчет моего предприятия; во-вторых, я хотел устрашить Австрию моим присутствием на ее границах; наконец возбудпть народный дух итальянцев, явясь в блеске, который был для них нов и должен был возбудить любовь к славе и Отечеству. По дороге к Лиону я заехал в Бриенн, где получил воспитание, которому был всем обязан и где судьба готовила мне впоследствии ужасные удары. Лион меня встретил с невиданным восторгом; роскошь, которою я окружал мой двор, была ему порукой за процветание его мануфактур: слава и выгоды одушевляли прием лионцев.

Проезжая Алессандрию, я предписал приступить к работам, которые сделали ее в несколько лет сильнейшим пунктом Европы и ключом Италии. Двадцать миллионов были назначены для этого предмета. Находясь в южной долине реки По, в выгодном расстоянии от Турина, Генуи, Милана, Пьаченцы и Пармы, Алессандрия должна была в случае неудач служить убежищем большой армии и основанием всех наших наступательных действий в северной Италии. Может быть Павия или Кремона более бы способствовали к военным действиям против Австрии и к господствованию линию реки По; но, как политический пункт, Алессандрия вполне соответстовала моим видам. Шестнадцать полков пехоты, собранные для маневров в лагере при Маренго, должны были представить выигранное нами сражение и напомнить австрийцам о превосходстве нашего оружия; другой лагерь, собранный у Кастильоне для той же цели и состоявший из 17 полков, доказывал Венскому кабинету, что я готов был вступить с ним в бой, если бы ему это вздумалось.

Коронация моя в Милане совершилась 26 мая с торжественностью, достойною великолепного собора, в котором она происходила. Даже во времена Карла Великого подобная пышность не ослепляла итальянцев. После благословения, данного архиепископом и кардиналом Капрарой, я взял железную корону ломбардских королей и возложил ее на себя. Милан был в восторге, который Ломбардия тем откровеннее разделяла, что духовенство возносило меня до небес, как восстановителя алтарей. Папа, ехавший впереди меня на расстоянии двух дней пути, раздавал благословения подвластным мне народам, и тем возвысил в глазах черни блеск моих побед. Стоустая слава верно не передаст потомкам той деятельности, с которой я во время этого путешествия в одно и то же время учреждал организацию Итальянского королевства, отдавал приказания Булонской экспедиции моим эскадрам, находившимся в море, занимался приведением в порядок внутренних дел Франции и, наконец, переговорами с европейскими кабинетами о присоединении к моей империи Генуэзской республики. Один из красноречивейших писателей сего века [Mathieu Dumas: Precis des evenenients militaires], которому не достает только более твердой точки зрения, чтобы сравниться с известнейшими писателями древности, занялся изображением этой занимательной картины, которое потомство верно поставить наряду с лучшими местами Тита Ливия. Оставив Милан, я передал бразды правления Евгению с титулом вице-короля; он во всех отношениях был достоин моей доверенности, и сделался искреннейшим другом моим и одним из лучших моих генералов. Вскоре после этого лукский трон был отдан моей сестре Элизе Баччиоки(3). Я прибыл в Геную и занял ее с торжеством и пышностью, которая на несколько минуть заставила генуэзцев забыть перемену их положения: Генуя присоединена была актом 4 июня.

Рассчитав, что пора возвратиться флоту адмирала Вильнёва, я ускакал из Турина с парада, и прибыл в величайшем инкогнито за три дня в Париж и потом в Булонь, где все приготовлялось к амбаркации.

Между тем как я составляд в Милане, Турине, Алессандрии и Генуе эти великие предположения, Вильнев возвращался в Европу согласно данных ему приказаниям. Это возвращение, которого англичане не ожидали, сильно беспокоило их. У них было в готовности только десять кораблей под командой адмирала Колдера у Ферроля, где считалось до восемнадцати французских и испанских кораблей. Только пять кораблей под начальством адмирала Стирлинга(4) были расположены перед Рошфором, где у нас было шесть кораблей и столько же прекрасных фрегатов, которые скоро нашли случай выйти из гавани под командой адмирала Аллемана. Вильнёв, выиграв более двух недель времени перед английскими вестовыми судами, казалось, легко мог напасть врасплох на англичан у Ферроля, прогнать их, соединиться с собранной в этой гавани эскадрой, прибыть к Рошфору, и потом с 40 кораблями идти к Бресту. Но, по непредвиденному несчастью, англинские вестовые суда, благоприятствуемые попутным ветром, прибыли вовремя для извещения разных эскадр и Рошфорской флот получил приказание немедленно присоединиться к Колдеру; тогда предположенное нами соединение не могло уже обойтись без боя.

В самом деле, Колдер с 15 кораблями и тремя фрегатами 22 июля, на высотах Финистера, встретил Вильнёва, имевшего 19 кораблей и 7 фрегатов. Пасмурная погода не позволила им рекогносцировать друг друга; оба устроились в боевую линию, сошлись борт к борту, и дали одно из тех сражений в параллельном боевом порядке, где искусство ничего не значит. Два испанских корабля, сильно поврежденные, вогнаны были в средину английскаго флота и взяты; впрочем, это сражение не было ознаменовано никакими решительными последствиями.

Вильнёв преследовал на другой день отступающего неприятеля, который, подтянув крейсеры, оставленные у Ферроля, отправился к Бресту для соединения с находившимся там флотом, но он был принужден бурей войти 25 июля в залив у Виго, будучи не в состоянии, по причине противного ветра, достигнуть желаемой пристани. Он возвратился в Ферроль спустя несколько дней, и, соединившись с 5 французскими и 10 испанскими кораблями, отправился 13 августа с 30 кораблями в Виго, а потом к Кадиксу, куда и прибыл 21 августа, в то самое время, когда, по моему рассчету, ему следовало появиться перед Брестом, где Гантом уже начал маневрировать, чтобы поддержать его действия. Адмирал Коллингвуд(5) снова блокировал Кадикс; у него не было и половины сил Вильнёва и надо было ожидать, что наш адмирал, воспользовавшись своим превосходством, нападет и разобьет его, поставив между двух огней: берега и флота. Но он ничего не сделал и удовольствовался тем, что вошел в гавань. Он так потерялся, страшась большой ответственности, что даже забыл оставить в Виго нужные приказания адмиралу Аллеману, который искал его с 6 прекрасными французскими кораблями, вышедшими из Рошфора, и явился в Виго двумя днями позже Вилльнёва. Но, не зная его пути, Аллеман не мог к нему присоединиться и стал крейсировать между Бискайей и Ирландией.

Корнуоллис, узнав о соединении нашего флота, отправил Кольдера с 20 кораблями к Финистерре, приказав наблюдать за нами или вступить в бой. Не найдя нашего флота, этот адмирал дошел до Кадикса, где соединился с Коллингвудом. Корнуоллис, способствовал бы этим исполнению моего предположения, если бы Вилльнёв, по приказанию моему, направил свои силы к Бресту. В самом деле, здесь могли представиться два случая: или бы Вилльнёв встретил Кольдера на пути, или бы они разошлись; в первом случае, имея 38 кораблей против двадцати неприятельских, он разбил бы их и тем принудил бы Корнуализа подать помощь Колдеру и освободить Гантома; во втором, Вильнёв, разъехавшись с Колдером, явился бы перед Брестом, напал бы там врасплох на Корнуоллиса, бывшего вдвое его слабее; сей последний случай, более вероятный, был вместе с тем и самый выгодный. Вильнёв, отступив совершенно от моего плана, вместо того, чтобы явиться с торжеством у Бреста, отправился на самый южный конец полуострова, с 33 кораблями и 10 000 десантного войска, без всякой пользы для Франции.

Таким образом, через малодушие одного человека и случайную скорость двух вестовых судов разрушился план, так глубоко обдуманный; я уверен, что Вильнёв, несмотря на недостаток силы духа, вполне выполнил бы свое поручениe, если бы успел напасть врасплох у Финистерре на одного Колдера, крейсировавшего и не бывшего в состоянии с успехом сразиться, и таким образом не допустил бы сего последнего соединиться со Стирлингом и совершенно изготовиться к бою.

Направление на Кадикс, взятое Вильнёвом, сделало высадку совершенно невозможной в этом году, потому что англичане, узнав наши намерения, приняли против них свои меры. Притом же, полученные мной донесения от моего посланника из Вены, извещавшие о грозных приготовлениях Австрии, заставили меня решиться обратить удары на твердую землю, которыми я надеялся, если не уничтожить Англию, то, по крайней мере, лишить ее владычества на морях и влияния на твердой земле.

В самом деле, моя поездка в Италию решила недоумение Австрии, которая уже четыре месяца продолжала переговоры с Англией и Россией для образования новой коалиции. Самым ревностнейшим агентом ее был Винцингероде(6), генерал-адьютант императора Александра. Венский кабинет хотел прежде испытать вооруженное посредничество и только в случае неудачи решиться на открытый разрыв. Это обыкновенное средство, чтобы выиграть время; Австрия показала под Прагою, что разумеет она под именем посредничества.

Однако, чтоб угодить Францу II-му и самому испытать, нельзя ли кончить дело переговорами, император Александр решился послать Новосильцева(7) в Париж. Этот посланник доехал до Берлина, но известие о присоединении к Франции Генуэзской республики заставило послать ему приказание не продолжать путь. Это присоединение, в самом деле, разрушало последнюю возможность сближения, потому что только эту республику можно было предложить Сардинскому королю в вознаграждение за Пьемонт. Притом же, как заставить меня отказаться от короны Италии, когда я только что присоединил к моей империи государство, объявленное независимым по Люневилльскому договору? С этого времени война становилась неизбежной.

Подкупленные Англией публицисты обвиняли меня, как зачинщика неприязненных действий; как будто бы предложение отнять у нас Бельгию и Рейнские провинции не было уже само по себе объявлением войны! Впрочем, я должен сознаться, что из всех моих политических действий нет ни одного неосновательнее этого присоединения, не вовремя произведенного. Выбранная для этого минута была неблагоприятна; я готовился оставить Италию и отправиться в Булонь, чтобы приготовить мою армию к произведению десанта, когда Вильнёв появится в канале. Мои выгоды требовали щадить Австрию, чтобы остановить неприязненные намерения России. Когда Венский кабинет соглашался признать меня президентом Итальянской республики, я мог быть уверенным, что он также признает меня и королем (что в сущности не изменяло положения дел), если эта новая корона должна была после моей смерти отделиться от короны французской. Но присоединять к этому насильству еще другое, то есть уничтожение республики, освященной договорами, и открывать этими постепенными присоединениями дальнейшие виды на Италийский полуостров, вопреки всем договорам, значило добровольно подавать повод к общей коалиции в то самое время, когда я готовился двинуться на берега Темзы [Наполеон должен здесь находиться в очевидном затруднении, объясняя свое тогдашнее поведение. Он продиктовал на острове С. Елены все точки зрения, с которых он смотрел на высадку. Он дал Вильнёву наставления, которые вполне заставляют верить действительности предположения этой экспедиции. Многие этому никогда не верили. Но достоверно то, что поведение Наполеона, казалось, вызывало войну на твердой земле, и заставило думать, что он охотнее желал приобретать лавры в Австрии, нежели в Англии. Но если он хотел войны на твердой земле, то каким образом объяснить мысль подвергать опасности все морские силы Франции и Испании, соединенные в канале, и жертвовать ими без всякой цели? Если же напротив, он хотел сделать высадку в Англию, то отчего не отложить на шесть месяцев перемены в Италии и присоединение Генуи, которые необходимо вовлекали его в двойную войну?].

Время, в которое Австрия тайно приступила к С. Петербургскому договору 11 апреля, в точности неизвестно: но с половины июля она занималась составлением операционного плана на случай, если вооруженное посредничество не доститнет своей цели; она формально к нему приступила 9 августа, но только в таком случае, когда предложенные ею перемены в преобразовании положения государств твердой земли будут приняты.

Первоначальный план союзников был следующий: выставить в поле 400 000 войска, а именно: 250 000 австрийцев, 115 000 русских и 45 000 шведов или других малых держав, на содержании Англии. Австрия находила, что этих войск было недостаточно для сильных совокупных действий в Италии и против грозной преграды Рейна. Она объявила хорошо составленной нотой, что, так как французские военные силы простираются, по предположениям, до 600 000, то необходимо увеличить и действующие войска. Так как затруднение состояло в прибытии русских прежде моего нападения на австрийцев, то почитали необходимым действовать главными силами в Италии, а в Германии только обороняться. Предложение было справедливо, но выведенное из него заключение нелепо. Место соединения русских в Германии было главным пунктом, а потому-то именно и следовало расположить главные силы на операционной линии, где это соединение должно было совершиться; к тому же эта линия была для меня и кратчайшая, и важнейшая. Эгоизм Венского кабинета его ослепил; он вел войну только для возвращения Италии и потому полагал, что туда следовало устремить все свои усилия. Австрия ошибочно увеличила силы, которые я мог противопоставить коалиции. Она полагала, что будет иметь дело со всей нашей армиею, что было совершенно невозможно при охранении наших обширных границ: я никогда не мог бы выставить против нее более 250 000 человек.

Петербургский кабинет послал в Вену генерала Винцингероде условиться и положительно определить план действий. Этот генерал заметил, что русским предстояло пройти от Бродов до Браунау 284 лье, а большой армии от Булоня туда же 274. Итак, рассчитывая время, нужное для извещения меня о вступлении русских в Австрию и распоряжений для направления армии по различным дорогам для прохода Франции, русские должны дойти ранее меня до Инна и даже до Изера. Александр обещал иметь в совершенной готовности значительные резервы, так что он мог бы даже увеличить положенное число войск.

Австрия решилась объявить войну и окончательно было положено:

что она выставит для действии в Италии 130 000 пехотинцев и 13 500 кавалеристов, в Тироле 50 000 и 2 000, в Германии 66 000 и 23 000, в отдельных корпусах 28 000 1 500. Всего 274 000 и 40 000;

что Россия двинет в Германию 100 000 человек, половина которых прибудет в середине октября; отправит один корпус из Корфу и, высадив его в Неаполь, велит ему присоединиться к неаполитанцам и англичанам, и вместе с ними направится к По.

Третий англо — русский корпус выйдет в Ганновере и Померании, присоединится к шведским войскам под начальством Густава IV; наконец четвертая русская армия, собранная на Буге и под стенами Варшавы, будет угрожать Пруссии с целью или увлечь ее к войне, или, если она на это не согласится, удержать ее в нейтральном положении.

Однако же надежды союзников разрушились о твердую волю Фридриха-Вильгельма, который решился, во что бы то ни стало, сохранить нейтралитет. Союзники испрашивали у него дозволения пройти через польские его провинции, но он в ответ на это собрал на Висле военные силы, достаточные, чтобы внушить почтение к неприкосновенности его державы.

Я довольно поздно получил известие о намерениях союзников; но в июле я предугадывал существование коалиции по сбору австрийцев в Италии, а русских — на Буге. Русские меня бы не беспокоили, если бы Австрия не принимала участия в моей борьбе с Англией. Я через Талейрана требовал объяснений; Кобенцль отвечал уклончиво. Я велел объявить Венскому кабинету, чтоб он отозвал свои войска, или я приму их расположение за нарушение мира. Между тем, как с той, так и с другой стороны, готовились к войне.

Австрия, постигая всю выгоду союза с Баварией, употребляла все возможныя усилия, чтоб привлечь ее на свою сторону, но не преуспела; курфюрст Максимилиан Иосиф(8) слишком хорошо понимал всю важность союза, доказанную действиями его предков, и помнил недавния притязания Австрии, желавшей увеличить на его счет свои владения; он был лично предан Франции, и уверенный, что я вовремя успею, чтобы помочь ему, решился присоединиться к нам, если бы австрийцы ворвались в его владения.

Курфюрсты Вюртембергский(9) и Баденский желали вступить в коалицию, что было весьма естественно по их родственным связям с Австрийским двором; но соседство Страсбурга и Майнца заставило их опасаться статьспервыми моими жертвами и помогло моим министрам привлечь в наши ряды этих владетелей.

Австрийцы начали кампанию хуже, чем когда-либо. Они надеялись напасть на меня врасплох, и эта надежда послужила к их погибели. Я принял все меры, чтобы обратиться на Темзу при спокойствии на твердой земле, или на Дунай, в случае если твердая земля вызовет меня на бой и помешает исполнению моего предприятия. Отъезжая из Парижа в Булонь, я объявил Кобенцлю, что желаю мира на твердой земле, и что, уверенный в дружелюбном расположении его государя, еду отдать последние приказания насчет высадки. Я велел производить частые репетиции амбаркаций и десантов, для приучения войск исполнять их с быстротой; мы посадили на суда 150 000 человек в полчаса; все военные тяжести уже были заранее загружены; я приказал удвоить репетиции, и наложил эмбарго [запрещение выходить судам из гаваней] на все гавани.

Авангард корпуса Нея выступил из Монтрёля, чтоб следовать по берегу и потом присоединиться к булонскому сбору. Корпус Сульта целых два дня оставался на судах, равно как и мои экипажи. Эти приготовления обманули Кобенцля; он донес, что через неделю я буду в море. Австрийцы, поверив ему на слово, немедленно ворвались с 84 000 в Баварию, не дождавшись прибытия русских. Они надеялись этим увлечь курфюрста, что бы им доставило 20 000 подкрепления и выгоду перенесть театр войны на Рейн; но вместе с тем это отдаляло соединение с русскими войсками и увеличивало все трудности выполнить его.

Они вдвойне обманулись в рассчете: Максимилиан, узнав о намерениях неприятеля, приготовился к отъезду из Мюнхена, и только что австрийцы перешли Инн, он удалился в Вюрцбург со всем своим двором и армиею. Австрийцы продолжали однако же свой поход, хотя он был уже после этого безрассуден и не имел вовсе никакой цели. Войдя в Баваpию и перейдя Изер и Лех, они расположились на Дунае и Иллере. Эрцгерцог Фердинанд(10) предводительствовал ими только по имени: он имел приказание слепо повиноваться генералу Макку, которого вся Германия признавала за великого полководца, хотя он показал свою неспособность во Фландрии и Неаполе. Эрцгерцог Иоанн занимал с 40 000 Тироль; другая армия, силою в 100 000, под начальством эрцгерцога Карла, шла на Эч, чтобы ворваться в Италию.

Известие о неприязненных приготовлениях Венского кабинета и действиях его против Баварии и Италии, дошло до меня почти в одно время с известием о сражении, данном Вильнёвом Колдеру, и о его отплытии к Виго.

Если б эта экспедиция была даже моим единственным планом, то при таких обстоятельствах от него следовало отказаться. Моя армия, на все готовая, за сутки повернула направо, и направилась в Германию: почты были остановлены; наши колонны уже шесть дней шли в Лотарингию, а в Париже думали еще, что они садятся на суда. Однако ж я не мог оставить всю мою флотилию без защиты от нападения англичан: я сформировал в Булони корпус из третьих (резервных) батальонов армии и вверил начальство над ними Брюну. Другой корпус, под начальством Коло(11), охранял Антверпен и Флессинген; сверх того, в Страсбурге, Майнце, Юлихе и Александрии были учреждены четыре запасных лагеря. Маршалы Лефевр и Келлерман образовывали в Майнце конскриптов, назначенных в корпуса большой армии и формировали из них, до поступления на места назначения, резервные дивизии и гарнизоны. Независимо от этих подвижных сил следовало совершенно обеспечить наши и голландские берега и приготовить вспомогательные средства, чтобы действовать за границей всеми силами государства. Я восстановил полезное учреждение национальной гвардии, предоставив себе право распоряжаться ее организацией и определением времени и числа назначаемых к выступлению разных ее частей. При нужде это средство могло нам дать для внутреннего охранения 100 000 человек, а это не безделица. Назначена была конскрипция в 80 000, чтобы вовремя обеспечить рекрутский набор и таким образом комплектовать действующие корпуса. Значительные торги были заключены на устройство в Страсбурге транспортов для артиллерийских обозов с лошадьми и проводниками, нанятыми в Альзасе, Швейцарии и Лотарингии.

Я также должен был полагать, что англичане и русские возобновят предположение сделать высадку в Голландию, или, по крайней мере, завладеть Ганновером; утвердясь в этой стране, они бы могли беспокоить Батавскую республику. Я предложил Пруссии занять это курфюршество, оставляемое Бернадоттом, шедшим в Австрию, и в ожидании, на что она решится, вверил начальство над Бельгией и Голландией моему брату Людовику(12).

На Массену, имевшего в Италии 50 000 войска, возложено было противостоять вдвое сильнейшим войскам эрцгерцога Карла. Сен-Сир должен был завладеть Неаполем и распустить неаполитанскую армию прежде, чем англичане и русские могли бы его предупредить и напасть на него; но, по заключении договора о нейтралитете, подписанного 27 сентября герцогом Галло, неаполитанским министром, по которому земли его государя должны были быть обеспечены от нападений англичан и коалиции, Сен-Сир поспешил очистить королевство и идти к Эчу для подкрепления Массены.

Я предоставил себе командовать большой армией и наказать Макка за дерзость, с которою он сам шел под наши удары. [Состояние большой армии в 1803 году:

Баварцы, две дивизии: Вреде и Деруа.

1-й корпус, Бернадотт; пехотные дивизии: Друэ, Риво; кавалерия — Келлерман.

2-й корпус, Мармон; пехотные дивизии: Буде, Груши, Дюмонсо, кавалерия — Герен.

3-й корпус, Даву; пехотные дивиизии: Биссон, Фриан, Гюден; кавалерия — Фоконне.

4-й корпус, Сульт; пехотные дивизии: Сен-Иллер, Вандам, Легран, кавалерия — Маргарон.

5-й корпус, Ланн; пехотные дивизии: Сюше, Газан, Удино (сводные гренадеры).

6-й корпус, Ней; пехотные дивизии: Дюпон, Луазон, Малер; кавалерия — Кольбер; пешиe драгуны под начальством Бараге д'Иллье.

7-й корпус, Ожеро; пехотные дивизии: Дежарден, Матьё (Дюма), дивизии кирасирские: Нансути, д'Опуль. драгунские: Клейн, Вальтер, Бомон, Бурсье. дивизия легкая: Трельяр(13) (кавалерийский резерв под начальством Мюрата).

Гвардия, Мортье, пешие 8 батальонов; Бессьер, конные 14 эскадронов.

Примечание: Сульт имел сначала 4 дивизии; но Сюше был потом откомандирован. Мортье впоследствии получил корпус, в состав которого поступили из других корпусов пехотные дивизии Дюпона, Газана и Дюмонсо.

Мои колонны направлялись к Рейну с величайшей быстротой. Кавалерийские резервы под командою Мюрата, подкрепляемые корпусом Ланна, перешли эту реку 25 сентября у Келя и угрожали выходам Шварцвальда, чтоб обмануть неприятеля и маскировать движения, целью которых было обойти правый фланг австрийцев. 26 сентября переправились корпуса Нея, Сульта и Даву; первый, выйдя у Карлсруэ, направился на Штутгарт. Курфюрст Вюртембергский не пропустил его главной квартиры в Луисбург, а курфюршеские войска, не получив надлежащих приказаний, заперли ему ворота Штутгарта. Ней вывез артиллерию, чтоб их выбить. Генерал Фуль почел за лучшее отворить их, что не было одобрено его государем. Сульт перешел реку у Шпейера и двинулся к Гейльбруну, а Даву, переправившись при Мангейме, направился к Неккар-Эльсу; Мармон перешел у Майнца и двинулся в Вюрцбург, где нашел корпус Бернадотта, шедший из Ганновера и соединенный с баварской армией, простиравшейся до 25 000.

Между тем, как исполнялись эти приготовительные движения, я старался привлечь на свою сторону Вюртембергскаго курфюрста, несколько обиженного насильственным входом Нея в его столицу. Тотчас по приезде моем в Луисбург я заключил с ним трактат, по которому получил 8 000 вспомогательного войска. Три недели перед тем я уже заключил подобный договор с курфюрстом Баденским на 4 000 человек. Гессендармштатский курфюрст обещал столько же; эти войска не принимали никакого участия в войне; но они служили к охранению моих сообщений; это было выгоднее нежели видеть их в рядах неприятельских.

Все силы, какие я имел под рукой на правом берегу Рейна, считая и баварцев, простирались до 180 000 человек. Я решился воспользоваться этим превосходством для уничтожения неприятельской армии, зайдя ей в тыл и прервав таким образом сообщения ее с русскими, шедшими из Моравии. Корпуса Нея, Сульта, Ланна, кавалерия Мюрата и моя гвардия двинулись на Донауверт и Диллинген, корпуса Даву и Мармона в Нёйбург, а Бернадотт с баварцами на Ингольштадт. Мармон и Бернадотт прошли во время своего марша княжество Аншпахское, владение пруссаков, надеявшихся на свой нейтралитет. Это обстоятельство, которое я почитал ничтожным, судя по происшествиям в 1796 и 1800 годах, поссорило нас с Пруссией [в 1796 году Журдан и эрц-герцог Карл в нескольких местах проходили нейтральные владения пруссаков; в 1800 году Старрай и Ожеро дали сражение около Нюремберга, так же на земле, им принадлежавшей].

Ожеро, шедший с 7 корпусом из Бреста и долженствовавший поэтому сделать более переходов, был назначен прикрывать наш правый фланг со стороны Граубиндена и охранять пространство между Рейном и верхним Дунаем.

Австрийцы сделали ошибку, начав слишком рано неприязненные действия; но их можно было извинить тем, что они питали надежду привлечь, волей или неволей, Баварию на свою сторону; но когда двор и армия оставили Мюнхен и перешли в Вюрцбург, то непонятно, зачем Макк продолжал наступать до Ульма и там остановился. Если он имел хотя малейшее известие о быстроте, с которой моя армия подвигалась из Булони к Рейну, то непростительно рисковал успехом всей кампании, ведя силы в бой отдельно, когда только успешное соединение их с русскими могло доставить победу коалиции; если же он ничего не знал, то это еще страннее, потому что всей Германии это было известно.

Я не терял ни минуты, чтобы наказать Макка за его грубую ошибку. Мы были расположены на Дунае, как в 1800 году на По. Действия самого Макка нам удивительно помогали. Этот знаменитый ученик Ласси не мог ни на что решиться. Он надеялся прикрыть линию Дуная, направив свой правый фланг под командой генерала Кинмайера(14) к Раину, центр на Гунтцбург, а левый фланг под Ульмские укрепления. Он выстраивал таким образом боевый порядок, фронтом к Рейну, в то самое время, когда мы выходили уже на оконечности его линии, чтоб напасть на него с тылу.

Кинмайер был слишком слаб, чтобы воспрепятствовать нам перейти Дунай. 6 октября Вандам, подкрепленный другими дивизиями Сульта, овладел Донаувертским мостом; на другой день Мюрат переправился со своей кавалерией на правый берег и, перейдя Лех открытой силой, дошел до Раина. Кинмайер отступил на Айху. Даву и Мармон шли по тому же направлению, через Нёйбург. Сульт 8-го двинулся из Донауверта прямо к Аугсбургу. Ней поднялся вверх по левому берегу Дуная из Диллингена к Гунцбургу, а Мюрат и Ланн — вверх по правому берегу. Прийдя в Вертинген, они встретили там отряд из 12 батальонов под начальством генерала Ауффенберга(15), посланный Макком слишком поздно из Инсбрука на помощь Кинмайеру. Наша кавалерия, подкрепленная гренадерами Удино, рассеяла этот корпус и взяла 3 000 пленных. С другой стороны, Кинмайер не осмелился принять бой и отступил к Изеру. 9-го Сульт прибыл в Аугсбург, куда также явился и Мармон. Даву направился через Айху, Мюрат остановился со своей кавалерией в Цумарсгаузене. Таким образом, более 120 000 человек разлились подобно грозному потоку на всех сообщениях неприятеля с Веною.

Макк, совершенно не понимая наших действий, полагал избегнуть опасности, сделав перемену фронта назад; он растянул свой правый фланг до Меммингена, а центр между Иллером и Гунцбургом, оставя левый фланг под Ульмом, и не составив никакого решительного плана, чтобы противостоять ударам, ему угрожавшим [так как австрийцы ничего не печатали о несчастиях этого, то и нельзя было достоверно узнать планы и соображения Макка].

Я отдал приказание Бернадотту и Даву двинуться к Мюнхену как для преследования Кинмайера, так и для удержания русской армии, которая шла к нему на помощь и уже миновала Линц. Сульт был направлен через Ландсберг к Меммингену, чтоб отрезать Макку путь в Тироль. Я же сам пошел к Ульму по правому берегу Дуная с кавалерией Мюрата и корпусами Ланна и Мармона.

Но недостаточно было отразить Макка от основания его действий на Инне и от большой дороги, ведущей через Мюнхен в Вену; цель этого генерала была соединиться с русскими, и он легко мог достигнуть Богемии, следуя из Ульма по правому берегу Дуная на Нордлинген и Мангейм. Тем более следовало опасаться этого движения, что неприятель, зайдя нам в тыл, захватил бы наши парки, обозы и отставших, и, разрушив мосты на Дунае, обезопасил бы себя от наших ударов. Я предвидел все эти неудобства и усилил Нея дивизией Газана, драгунами Бараге д'Иллье и кавалерийской дивизией Бурсье. Ему было предписано подняться по левому берегу Дуная с 40 000 войска, во-первых, чтобы прикрыть наши сообщения, во-вторых, чтобы отрезать сообщения неприятеля и в-третьих, чтобы маскировать Ульм, единственный пункт для дебуширования австрийцев. Однако же, чтобы не лишиться столь значительной части сил, я приказал Нею овладеть мостами на Дунае, переправить через них авангарды, поручив им защищать эта мосты и уведомлять маршала о происходящем на моей стороне, чтоб он мог принять участие в решительном сражении, если бы оно произошло недалеко от него. Он имел славное дело в Гунцбурге, где овладел мостом; он захватил также мосты эльхингенский и лейнгеймский. Его правый фланг под начальством Дюпона занял позицию у Альбека. Мюрат своим прибытием в Бургау облегчил эти успехи, зайдя в тыл войскам, противопоставленным Нею.

Хотя мы были многочисленнее неприятеля, но мои сложные движения рассеяли армию; помня нашу неудачу при Маренго, я думал избегнуть подобного несчастья, вверив Мюрату войска Нея, Ланна и кавалерийские резервы, чтобы дать более единства моим отрядам. Эта предосторожность дозволяла мне самому устремиться на встречу русским, если б они вышли на Мюнхен ранее совершенного разбития Макка. Я после в этом раскаялся: Мюрат не постиг причины наставлений, данных мною Нею; он вообразил, что неприятель сосредоточивался на Иллере, для того чтоб принять за основание Тироль, и потому приказал Нею совершенно оставить левый берег Дуная и двинуться из Гунцбурга и Эльхингена на Роту, а оттуда к Ульму и Виблингену. Это значило совершенно открыть дорогу в Богемию и наши сообщения. К счастью, Ней только частично исполнил эти приказания: он двинул дивизию Луазона из Эльхингена к Роте, намеревался соединиться с ней через Лейнгейм в Киссендорфе; но, вопреки приказанию великого герцога Бергского, оставил на левом берегу реки дивизии Дюпона и Бараге д'Иллье.

Узнав об этом уже впоследствии, я получил высокое мнение о дарованиях Нея: но потом я узнал, что обязан был этим одному из его офицеров.

Макк совершенно потерялся, видя наши смелые и быстрые действия; наконец, опомнясь, он почувствовал, что время искать средства выпутаться из своего опасного положения. Собран был военный совет, и после долгих прений решили, как говорят, чтобы эрцгерцог Фердинанд с 20 000 отборного войска пробился по дороге на Гейденгейм и Нордлинген [австрийцы ничего не издали об этой несчастной для них кампании, и мы знаем об их действиях только понаслышке. Одни говорят, что военный совет был следствием Гунцбургского сражения 10 числа; по словам других, он был собран после Эльхингенского дела, происшедшего в ночь с 14 на 15 число. Эрц-герцог и Макк не были согласны в их мнениях].

Макк для прикрытия этого движения решился удерживать Ульм с остальною частью армии, надеясь, без сомнения, пробраться потом в Тироль. Если действительно австрийские генералы приняли план этого эксцентрического отступления по методе Бюлова(16), то они достойно увенчали все сделанные ими ошибки. Для их спасения им следовало оставить в Ульме 4 000 человек гарназона, а остальные силы собрать в массу, и стараться пробиться или в Богемию, или в Тироль, а не рассыпаться по всем дорогам, доставляя мне этим возможность истребить по частям всю армию.

Как бы то ни было, но корпус в 25 000 вышел из Ульма по левому берегу, в тот самый день, когда Ней, дурно направленный Мюратом, оттянул обратно дивизию Луазона из Эльхингена на Роту и, чтобы соединиться с нею, вышел сам из Гунцбурга с дивизиею Малера. Мои генералы, казалось, сговорились очистить неприятелю свободный проход, чего он ни как не должен был ожидать. К довершению неудачи Бараге д'Иллье, получивший приказание соединиться с Дюпоном в Альбеке, чтобы вместе идти на Ульм, не исполнил этого. Дюпон прибыл один 11 октября, в деревню Гаслах с 6 батальонами и 3 полками кавалерии, наткнулся на главные силы Макка. Счастие поправило эти ошибки. Австрийский генерал хотел растянуть свои фланги, чтоб окружить наш малый отряд: его многочисленная кавалерия сделала слишком дальнее движение влево; между тем Дюпон сосредоточил свои силы в центре у Юнгингена. Эта деревня переходила из рук в руки до 6 раз. 9-я легкая полубригада, заслужившая под Маренго название несравненной и храбрая 32-я, краса бывшей Итальянской армии, обессмертили себя в этот день. Благодаря их мужеству Дюпон прорвал 1-ю неприятельскую линию, окружил и взял отдельно стоявшую колонну, удержался до ночи, и до рассвета начал отступать к Альбеку, ведя до 3 000 пленных. Правда, он оставлял поле сражения, усеянное третью его дивизии; кавалерия, заскакавшая ему в тыл, взяла 9 орудий и весь его обоз; но он с 7 000 восторжествовал над 20 000 неприятелей и удержал их движение: он возвращался, покрытый славою и трофеями. Бараге д'Иллье, который должен был ему помочь, остановился в Лангенау под предлогом, что боялся подвергать явной опасности свои войска; странный образ помогать своему товарищу! На другой день Ней, введенный в заблуждение Мюратом, который все еще предполагал дать cpaжениe на Иллере, отозвал обратно Дюпона в Гунцбург, боясь оставить его одного на левом берегу.

Я узнал 12-го в Аугсбурге о движениях, предписанных Нею Мюратом; я имел прежде намерение идти с Даву на Мюнхен, где опасались приближения русских и эрц-герцога Иоанна; но, видя, что без моего личного присутствия на Дунае будут делать только глупости, я поспешил в Пфаффенгофен, а гвардию мою направил на Гунцбург. Мармон двинулся к Иллеру; Ланну было поручено охранять Вейсенгорн и Пфуль; Сульт свернул от Ландсберга на Мемминген, чтоб занять дорогу в Тироль. 13 утром я получил донесение о неравном бое, выдержанном Дюпоном; нельзя было терять времени; я поспешил в Киссендорф, главную квартиру Нея, которому я уже приказал через Бертье снова занять Эльхингенскую позицию, не понимая, что могло побудить оставить ее. Ней направился в Фалльгейм, намереваясь снова взять Эльхингенский мост, где слышна была довольно сильная канонада.

Макк, извещенный 12-го об отступлении Дюпона, послал вслед за ним к Альбеку корпус Вернека; корпус Лаудона должен был идти в Эльхинген, чтоб занять этот пункт. Австрийский генерал не знал, что начать; только что отделавшись от Дюпона, он узнал, что Сульт напал на оконечность его правого фланга в Меммингене, окружил в этом городе дивизию Спангена и оттеснил отряд Вольфскеля на Оксенгаузен. Он поспешно отправил из Ульма генерала Елашича для прикрытия этой дороги, а в случае возможности и для освобождения Спангена. Но уже было поздно; окруженный 25 000 войска в городе, обнесенном стеною и старым валом, лишенный жизненных и военных припасов, Спанген сдался 13-го, почти с 7 000 австрийцев. Мысль послать Вернека на Гейденгейм, между тем как Елашич шел на Биберах, достаточно поясняет, с каким неприятелем мы имели дело. Австрийские дивизии Лаудона и Риша(17), расположенные на Эльхингенских высотах, должны были прикрывать движение Вернека и всей армии, которая готовилась за ним следовать. Этот авангард их, который во время моего прибытия в Киссендорф атаковал Эльхингенский мост, защищаемый генералом Малером с одним полком. Чтоб прикрыть себя от многочисленного неприятеля, начальствовавший там офицер велел разрушить одну арку моста и отступил на правый берег. Ней, видя, что все предсказанное им Мюрату сбывается, поспешил собрать дивизию Малера и двинулся сам с дивизиею Луазона. Австрийцам, угрожаемым в свою очередь приближением этих сил, оставалось только сжечь остатки моста; однако же они не успели исполнить это вполне.

Ней сделал все приготовления, чтоб исправить мост и снова перейти на левый берег, который он занимал три дня тому назад. Таким образом, при моем прибытии я нашел, что все зло исправлено и что мои планы поняты и отлично выполнены: оставалось сообразить средства придвинуть туда же остальную часть моей армии. Ланн, занимавший против Ульма Пфуль и Кирхберх, должен был приготовиться поддержать в случае нужды Нея; Мармон получил приказание сменить Ланна с его позиции и расположиться на обоих берегах Иллера. Сульт, заставив австрийцев, окруженных им в Меммингене, положить оружие, двинулся по направлению к Ахштеттену, чтобы отрезать дорогу в Биберах. Дюпон, получивший приказание снова наступать из Бренца на Альбёк, должен был поддерживать Нея в его атаке на Эльхивген. Таким образом, все было приготовлено к совершенному окружению неприятеля. Что бы он не предпринял, его погибель была неизбежна и зависела от успеха сражения 14 октября.

Несколько дней сряду продолжалась ужасная погода: мы стояли в грязи по колени; Дунай выступил из берегов; мост, частью сожженный, был исправлен, но не совсем хорошо. 14 октября утром погода прояснилась. Ней мужественно перешел на рассвете мост со стрелками 6 легкого и гренадерами 39 полков. Деревня Эльхинген возвышается амфитеатром на крутом берегу Дуная, на некотором расстоянии от него; она окружена садами со стенами, командующими постепенно друг над другом; огромный монастырь венчает вершину возвышенности. Это один из крепчайших пунктов, какие только можно себе вообразить. Надобно было овладеть первыми домами, чтобы прикрыть переход и построение войск, и потом теснить неприятеля из дома в дом по мере прибытия наших отрядов. Подобный подвиг, произведенный в виду 15 000 войска и 40 орудий, требовал всей неустрашимости Нея, никогда не обнаружившего столь блестящего мужества, как в этом случае [он имел довольно жаркий спор с Мюратом, и как бы вызывая eго на испытание храбрости, он, в полном мундире направлял сам голову каждого батальона. Находясь везде, где было более опасности, он, казалось, искал погибели: смерть не смела сразить бесстрашного].

После нескольких нерешительных успехов монастырь был взят 6 легким полком, и вся дивизия успела выстроиться на площадке, обойдя левый фланг неприятеля через часовню св. Вольфганга. Тут закипел настоящий бой; Ней видел, что ему надлежало произвести перемену фронта, чтоб не быть опрокинутым в Дунай и очистить переход через него; но, вытянув свое правое крыло на высоты, он должен был обеспечить левое, составлявшее решительный пункт, где австрийцы удерживались под покровительством леса и могли снова взять Эльхинген. Храброму 69 полку было поручено взять этот лес, который должен был сделаться опорою нашей новой линии. Этот полк бросился в дело с неимоверною смелостью, посеял смерть и страх в рядах неприятеля и преодолел все преграды. В это самое время кавалерия Кольбера и Бурсье, поддерживаемая пехотою Луазона, исполнила блестящую атаку; вскоре дивизия Малера перешла в свою очередь мост и дала Нею возможность продолжать его успешные действия. Разбитый неприятель был отброшен через Кесселбрун на Гаслах, в направлении к Ульму, с потерей 20 орудий и 3 000 пленных; один только отдельный корпус успел направиться по дороге в Альбек, куда, как все заставляло полагать, дивизии Луазона назначено было двинуться вслед за Вернеком. Ней, извещенный, что близ правого его фланга находится неприятельский отряд, полагал опасным провести ночь на Гаслахских высотах и возвратился для удобнейшего прикрытия мостов на Альбекские высоты, где и расположил свою главную квартиру.

Между тем как Ней собирал столь дорого купленные лавры, Дюпон между Альбеком и Лангенау сражался с пехотою Вернека, которая, по-видимому, хотела действовать наступательно.

15-го поутру армии были еще ввиду одна другой, но в таком положении, что погибель неприятеля казалась неизбежною. Макк занимал прежним левым своим флангом, превратившимся в правый, высоты Лара и Морингена, впереди Ульма. Войска Вернека были растянуты к северу за Альбек, по направлению к Неренштеттену.

Дождь, переставший 14-го, снова пошел сильнее прежнего; несмотря на ужасную погоду, наши войска удвоили усилия, одушевленные уверенностью в победе. Ней направил дивизии Луазона и Малера к Гаслаху, кавалерия моей гвардии их поддерживала. Дюпон, отделенный еще от нас, находился между Альбеком и Лангенау против сил превосходных. Ланн перешел Эльхингенский мост и старался восстановить мост у Тальфингена, чтоб поддержать Нея; Мармон занял его место на Пфульских высотах и у Кирхбергского моста на Иллере; Сульт продолжал приближаться к Ульму по дороге, ведущей от Бибераха; наконец Мюрат со своей кавалерией также дебушировал из Эльхингена на высоты левого берега реки.

Из этого расположения видно, что австрийцы, став тылом к Рейну, казалось, заняли место моей армии, которая в свою очередь, как будто шла из Вены и заняла место австрийцев. Это было повторение сражения при Маренго, но представлявшее нам еще более выгод и надежды на успех. Бой продолжался недолго; Макк, потеряв надежду держаться под стенами Ульма, вошел в город [полагают, что тут только эрц-герцог Фердинанд, видя, что сообщение с Вернеком прервано, решимся выступить с 3000 кавалерии, чтоб лишь соединиться и достигнуть Богемии], арьергард его был сильно тесним; на всех пунктах неприятель бежал в беспорядке.

Ульм, окруженный хорошими баcтионными фронтами с водяными рвами, расположен в долине, над которою господствуют Михельсбергские и Гайсбергские высоты. Край расположил там в 1800 году укрепленный лагерь, единственный способ долго защищать этот пункт. Эти наружные укрепления были уже срыты: Макк принялся их возобновлять, но эта работа была только что начата. Ней бросился с дивизиею Малера на Михельсберг и взял редут, в след за ним направлялся Луазон. Сюше овладел Гайсбергским укреплением.

Заняв Михельсберг и обозревая Ульм, Ней заметил несколько австрийских войск вне города, и послал к штутгартским воротам 50-й полк. Цель его была устрашить неприятеля и потом заставить его сдаться, потому что не было сделано никакаго распоряжения, чтобы поддержать эту атаку. Храбрый 50-й полк, досадуя, что не принимал участия в Эльхигенском сражении, с яростию бросился на неприятеля, и смешавшись с ним, проник до самых ворот города; один батальон бросился даже направо в укрепление. Сюше, видя эту атаку, послал туда 17-й легкий полк, не зная цели Нея: этот полк смешался с 50-м; но австрийцы, заметив, что натиск не поддержан, ободрились, взяли в плен проникнувшую в город часть войск и опустили решетку. Ней послал офицера в Ульм требовать сдачи, угрожая Макку новою, сильнейшею атакою.

Между тем, как происходили эти дерзкие попытки против Ульма, Вернек теснил Дюпона между Альбеком и Лангенау. Неизвестно, хотел ли Вернек, отрезанный от Ульма Эльхингенским сражением, соединиться с Макком, или думал только завладеть Лангенау для прикрытия своего отступления; мне трудно было поверить этому донесению. Видя наконец из положения дел, что неприятель точно разрезан на две части, я тотчас приказал Мюрату двинуться с 3-мя дивизиями драгун через Альбек на помощь Дюпону, и сделал все нужные распоряжения для подкрепления драгунами постов в Гунцбурге и Донауверте. Я старался только уничтожить ту часть неприятельских войск, которая заперлась в Ульме, будучи уверен, что другая не уйдет от нашей кавалерии. Эрц-герцог Фердинанд возвратился в Ульм вместе с Макком; но, видя позорную и неизбежную участь остатков его армии, решился броситься со всею своею кавалериею через Гейслинген на Аален, чтобы там соединиться с пехотою Вернека и достигнуть вместе Богемии [таковы донесения, полученные Наполеоном; другия же известия уверяют, что эрц-герцог начал свое отступление до Эльхингенского сражения]

На другой день, 16-го, я велел бросить в Ульм несколько гранат и послал полковника Сегюра к Макку с предложением о сдаче, угрожая ему приступом и гибелью всего гарнизона: я уполномочил его дать 6 дней срока. Макк требовал 8 дней; он полагал, что русские были в Дахау и могли в это время подкрепить его; он объявил парламентеру, что прежде съест 3000 лошадей, у него бывших, нежели сдастся; это значило признаться в недостатке жизненных припасов, и я очень хорошо знал, что его нападение было слишком быстро, чтоб дозволить ему достаточно снабдить магазины. Все, что он привез с собою или собрал посредством реквизиций, было едва достаточно для продовольствия на две недели, проведенные им без всякой пользы на Иллере.

Сегюр был вторично послан в Ульм 17-го; Бертье вскоре за ним последовал для переговоров, и после нескольких Макк прислал в мою главную квартиру князя Лихтенштейна(18), чтоб кончить это дело. Я ему представил в самом мрачном виде отчаянное положение, в котором находились австрийцы; намекнул о приступе, припомнив ему, что в Яффе упрямство шейха заставило меня предать мечу 4 000 турок: он возвратился вполне уверенный, что оставалось одно только средство: сдаться на капитуляцию. Уверенный, что Бернадотт, Вреде и Даву занимают Мюнхен, что эрцгерцога Фердинанда преследуют на дороге к Нордлингену превосходные силы, и что русские еще не думали переходить Инн; одним словом, считая совершенно невозможным получить скорую помощь, австрийский фельдмаршал решился сдать город 25 октября, если до истечения этого срока не будет освобожден; а до того времени он сдал одни ворота Нею. Я тотчас же отрядил Ланна на Аален, чтобы содействовать Мюрату в преследовании эрцгерцога.

Спустя сутки после заключения этого условия мы получили известие о блистательных успехах, одержанных Мюратом над эрцгерцогом Фердинандом. Неутомимый в случае удачи Мюрат настиг сначала арьергард Вернека (16-го у Лангенау). Рекогносцировать, атаковать вместе с Дюпоном и опрокинуть неприятеля было для него делом одной минуты. Он взял 2 000 пленных, и до рассвета отправился преследовать главный корпус по дороге в Нересгейм. Затрудненный 500 артиллерийскими повозками и обозом, Вернек не мог не быть настигнут нашими войсками, которым победа придавала крылья; принужденный принять невыгодный бой, он потерял еще около 1 000 человек. Эрцгерцог, чтоб ускорить свое отступление, снова отделился от пехоты Вернека и направился по дороге в Нюремберг.

Вернек, сильно атакованный 18-го у Трохтельфингена, близ Нордлингена, обойденный и окруженный с усталыми и всего лишенными войсками, сдался на капитуляцию с 8 000 человек. Общее мнение обвиняло этих старых генералов, отличавшихся во многих сражениях, за то, что они положили оружие почти перед равными силами; в самом деле, нельзя быть окруженным меньшим числом кавалерии, когда имеешь хорошую пехоту и артиллерию. Большой парк, направленный влево, был в тот же день взят у Топфингена бригадою драгун.

Извещенный в тот же вечер об этих победах, я тотчас увидел, какую можно извлечь из них пользу. Мне важно было ускорить развязку, потому что войска, собранные около Ульма, терпели во всем недостаток. При быстром походе нашем мы не устроили ни одного магазина; правда, мы занимали очень большое пространство и земля была весьма изобильна; но на позиции, где войска в сборе, необходимы большие запасы продовольствия.

Притом же мне необходимо было идти к Инну, чтобы не подвергнуть Бернадотта и Даву ударам русской армии. Я пригласил Макка в мою главную квартиру; он был так прост, что явился. Я ему сообщил плен Вернека; объявил, что Бернадотт и Вреде опрокинули Кинмайера за Инн, взяв у него 2 000 пленных; что Сульт, перейдя Дунай выше Ульма, занял сообщения с Тиролем и Форарльбергом; наконец, я ему предложил сдать Ульм не ожидая срока, что было бы совершенно без пользы и цели. Он так потерялся, что попал в расставленные ему силки и забыл о только что выпущенной прокламации против первого, кто осмелится говорить о сдаче, и о том, что он хотел прежде съесть последнюю лошадь, нежели сдаться. Ослепленный соблазнительными моими предложениями оставить в Ульме корпус Нея в полном составе, казавшийся достаточным для его осады, он полагал спасти свою честь и славу смешным рассчетом, которым бы нельзя было обмануть последнего из его солдат [под предлогом привести в бездейственное состояние корпус Нея в Ульм Макк, казалось, нетерпеливо желал увенчать свой позор и ускорил сдачу, которая возвращала в мое распоряжение корпуса Сульта, Мармона и гвардию. Притом же безумно было полагать, что один Ней с 25 000 мог обложить крепость, имевшую 30 000 гарнизона, растянутую на довольно значительном пространстве и расположенную по обеим сторонам Дуная].

Он согласился сдать Ульм на другой день. Согласно с этою прибавочной статьей, 30 000 австрийцев, предводимые 16 генералами, прошли мимо меня утром 19 числа и сложили свое оружие, которое назначалось отправить во Францию. Многие из австрийских солдат, вышедших из себя, бросали свои ружья при выходе из города, вместо того, чтобы класть их в кучи, показывая этим негодование против своих предводителей. 40 знамен, 60 пушек и 3 000 кавалерийских лошадей были сверх того трофеями этого славного дела. В числе пленных генералов находились Кленау, Дьюлаи, Готтесхайм, два князя Лихтенштейна(19), о храбрости и дарованиях кототорых говорит каждая страница истории. В продолжение десяти лет я одержал много побед, но никогда еще не наслаждался подобным торжеством: целая неприятельская армия складывала у моих ног оружие, знамена и пушки. Став на возвышении, господствующем над городом и всем Дунаем, я мог насмотреться на эту чудную картину, обещавшую мне так много в будущности. Макк поместился с прочими генералами возле меня. Пока проходили их колонны, я их утешал в случайностях войны, и жалел об ослеплении и кабинета, пославшего их на погибель только для выгод Англии. Совершенно преданный мысли о высадке, я ничего не требовал от Австрии, говорил я; мне надобны были корабли, колонии, торговля. Какую же выгоду мог иметь император, отклоняя удары мои от державы, производящей все смуты на твердой земле? До сих пор все шло превосходно; но увлеченный моим предметом, я прибавил к этому некоторые угрозы против императорского дома.

«Все монархии оканчиваются, — сказал я, — император должен ужасаться мысли, что время падения Лотарингского дома(20) может скоро наступить».

Я мог бы гордиться после столь славного события, увенчавшего мои соображения; но не чувство гордости внушило мои слова. Я хотел заставить трепетать Вену и предписать ей законы. Я всегда был уверен в своем превосходстве, но гордость никогда не ослепляла меня. Во всяком случае, эта выходка, сделанная с извинительною целью, была неуместна, и я почувствовал, что мог бы обойтись и без нее.

Из всей армии Макка только корпус Кинмайера, эрцгерцог Фердинанд с 3 000 кавалерии и дивизия Елашича избежали совершенного поражения; последняя, вышедшая из Ульма по дороге в Фуссен, осталась прикрывать тирольские дефиле и вскоре была также окружена.

Эрцгерцог, предоставив Вернека на произвол судьбы, следовал прежде по дороге в Нюремберг, а потом бросился на Альтмюль и Донауверт, чтоб достигнуть дороги, ведущей в Хам. Он приказал своему арьергарду идти по дороге в Нюремберг, чтоб обмануть Мюрата, успел в этом и возвратился в Богемию с 2 или 3 000 конницы.

Потомству будут лучше известны соображения Макка и Венского кабинета; пусть оно судит их. Говорили, что Макк в своей армии имел сильных противников, что не выполняли его приказаний и что разбросали армию против его воли. Все это может быть справедливо; но может ли главнокомандующий согласиться сделаться орудием погибели своей армии? Когда его ставят между славою и бесчестием, между спасением государства и потерею его армии, он должен уметь сделать достойный выбор. Запертый в Ульме, Макк должен был, по крайней мере, попытаться выйти, чтоб последовать за Елашичем по дороге в Фуссен: он успел бы и позже сдаться без выстрела.

Таким образом, я уничтожил 80 000 армию без генерального сражения, как бы мановением волшебного жезла, потеряв с моей стороны всего 6 000 человек. Начало кампании было блистательно; но, чтобы решить успех ее, нам нужно было разбить русских, шедших усиленными маршами на помощь к своим союзникам. Еще до сдачи Ульма я направил Сульта на Ландсберг и Мюнхен; Ланн и Мюрат двинулись по тому же направлению, разбив эрцгерцога Фердинанда.

Несмотря на все наши успехи, мое положение делалось затруднительно. Прусский король (Фридрих Вильгельм III), приказавший 8 сентября двинуть 60 батальонов и столько же эскадронов на Вислу для встречи русских, получил известие о насильственном переходе наших войск через Аншпах; его десятилетняя политика вдруг рушилась; всеобщий крик мщения раздался во всем государстве. Берлинский кабинет предписал образовать 4 корпуса в Гофе, Гильдесгейме, Мюнстере и резерв в Берлине. Одна дивизия вступила в Ганновер, оставленный Бернадоттом и восстановила правление курфюрста; в тоже самое время я получил ноты, коими требовали от меня удовлетворения за насильственной переход через прусские владения. Однако же совершенное разбитие Макка немного усмирило этот воинственный порыв; я отчасти на это рассчитывал: я был уверен в успехе моих действий, с той минуты, как Макк остался в Ульме; я полагал, допустив движение моих войск через нейтральные владения, что всегда буду иметь довольно времени и способов удовлетворить Фридриха Вильгельма, если мой план удастся. Чтоб рассеять вновь собиравшиеся над нами тучи, было необходимее, нежели когда-либо, воспользоваться огромными выгодами и превосходством, которое они мне доставили над первой русской армией, предоставленною нашим ударам погибелью Макка. Кутузов(21) пришел с 40 000 в Браунау на Инне, где он принял колонну Кинмайера, которую Бернадотт и Вреде преследовали и разбили в двух сражениях. Генерал Мерфельдт присоединился к ней с несколькими подкреплениями и принял над нею начальство. Первое движение неприятелей было вперед на Хааг, но известие об Ульмской капитуляции не долго оставило их в приятном заблуждении возможности наступления. Окончив распоряжения об отправлении пленных во Францию и приказав приступить к работам для обеспечения Аугсбурга от нападений, построив на Лехе сильное мостовое укрепление, я прибыл 24 вечером в Мюнхен, и, пробыв там три дня, поспешил на Инн, с довольно основательной надеждой уничтожить Кутузова подобно Макку. Без сомнения я должен был ожидать здесь более сопротивления: но неравенство способов было так велико, чте я не мог сомневаться в результатах. Сульт и Мармон также направлялись к Инну; Ланн, освобожденный капитуляцией Вернека, свернул в Баварию; даже Мюрат, преследовавший остатки армии эрцгерцога Фердинанда до Нюремберга, обратился со своею обычной деятельностью через Нёймарк в Регенсбург и прибыл к Инну почти в одно время со мною.

Ожеро перешел Рейн в Гунингене 26 октября; я приказал ему и Нею вместе с баварской дивизией Деруа уничтожить корпуса, оставшиеся в Тироле. Когда все было готово к переходу через Инн, мы тронулись 28 октября 3 колоннами. Бернадотт, подкрепляемый Мармоном, перешел в Вассербурге и направился на Зальцбург, для обороны которого был оставлен корпус Мерфельдта. Даву встретил русских у Мюльдорфского моста, который они сожгли; он исправил мост и достиг Зальцы в Бурггаузене, где он также принужден был исправить мост, что дало союзникам два дня времени. Резервы Сульта следовали тою же дорогой. Ланн, находившийся на левом крыле, двинулся из Ландсхута к Браунау. Неприятель отступал на всех пунктах при приближении наших колонн, после нескольких выстрелов, понимая опасность вступить в генеральное сражение. Он оставил без выстрела Браунау, бастионные фронты которого не были даже вооружены, до того австрийцы были уверены, что они скорее займут Францию, нежели увидят нас под Веной. Браунау хороший пункт, могущий служить основанием действий, равно как и Зальцбург, который хорошо укреплен, несмотря на то, что окрестная местность им господствует. Мы с этого времени могли принять Зальцу и Инн за прекрасную операционную линию, потому что Бавария, Ульм, Ингольштадт и все пространство до Рейва были или в наших руках, или в союзе с нами.

Перейдя Зальцу и Инн, Мюрат с своею кавалериею составил авангард преследовавших войск; 29-го он имел стычку с apьepгapдом Кинмайера у Рида; 31-го произошло более важное дело при Ламбахе, где мы в первый раз сошлись с русскою пехотою; отряд, состоявший из 4 000 человек, держался по эту сторону Трауна, чтобы дать время обозам пройти дефиле. Дивизия Биссона атаковала их; 17-й линейный полк хотел отмстить за поражение при Требии и выполнил это со славою; но он встретил достойных противников; только после жаркого сражения, во время которого ранили Биссона, неприятель, начав отступление, был опрокинут со значительным уроном.

Я решился идти на Вену не останавливаясь. Нашлись люди, которые меня осуждали, и хотели, чтоб я остановился на Инне, чтоб собраться с силами: они не стыдились называть мое движение на Аустерлиц сумасбродством, и главною причиной этого выставляли то, что прусская армия угрожала направиться к верхнему Дунаю. Не в укор этим господам, я скажу, что всегда лучше их умел рассчитывать марши. Армии нужно время, чтобы дойти от Берлина к Ульму, в особенности, когда эта армия была двинута на Вислу против русских, и при двадцатилетнем мире уже отвыкла от быстроты, потребной в движениях. Самое непреложное правило войны есть быстро ударять на неприятеля, который не приготовлен к встрече. Кутузов сам спешил под мои удары; следовало наказать его за это. Оставшись на Инне, я бы допустил эрцгерцогов Карла и Фердинанда, Кинмайера и Кутузова соединиться с армией Александра в верхней Австрии, и должен был бы опасаться тогда нападения 200 000 войска, не считая пруссаков, которым моя позиция на Инне не воспрепятствовала бы идти к верхнему Дунаю. Не лучше ли было бы посоветовать мне возвратиться в Страсбург? В самом деле, если б я остался в Пассау, ничто не помешало бы герцогу Брауншвейгскому двинуться через Нюрнберг к Ульму. Чтобы отвратить это движение, должно было или возвратиться за Рейн, или предупредить неприятеля, напав на русских: одно было постыдно, другое славно; я не мог колебаться. Я понимал лучше этих критиков, что моя выгода требовала порознь разбить удаленные друг от друга корпуса; я имел превосходство над неприятелем в сражениях и должен был искать их. Потерпев поражение, я мог бы отступить к Дунаю, или прибегнуть к посредничеству Пруссии, чтобы окончить войну переговорами. Заняв Вену, я заставлял трепетать Берлин; мог пользоваться неистощимыми пособиями Австрии; прервать всякое сообщение между эрцгерцогом Карлом и русской армией; одним словом, мог располагать всеми действиями. Охота все осуждать должна быть чрезвычайно сильна, когда могла побудить недоброжелателей моих выводить из объясненного плана такие ложные заключения. Если пруссаки пошли бы в Швабию, эрцгерцог Карл в верхнюю Австрию, а император Александр к Дунаю, то остаться на Инне значило бы избрать пункт, где бы эти три массы могли совокупно действовать. Еще бы можно было допустить эту позицию, если бы она предохраняла наш тыл от обхода пруссаков; но как в Вене, так и на Инне мы могли быть обойдены, если б неприятель расположился на верхнем Дунае и на наших сообщениях с Франциею. Притом же, я еще не знал, на что решится Пруссия, когда предписал движение на Вену; Пруссия слишком восставала против нас; когда хотят войны, то менее шумят и более делают: я очень хорошо знал, что она желала угрозами достигнуть своей цели. Я имел намерение дать ей приличное удовлетворение; только в середине ноября она начала действительно склоняться на сторону наших неприятелей.

Император Александр, извещенный о впечатлении, произведенном в Берлине проходом через Аншпах, счел нужным отправиться в столицу Пруссии, уверенный, что своим увлекательным обращением привлечет на свою сторону короля, который до сих нор сопротивлялся всем предложениям его кабинета. 3 ноября был подписан между Россиею и Пруссиею договор, о котором я узнал только во прибытии графа Дьюлаи в мою главную квартиру, под стенами Вены.

Обратимся к моему движению на эту столицу: я следовал за главными силами моей армии по левому берегу Дуная. Два корпуса шли по горам, как для прикрытия моего движения, так равно и для обхода больших рек, пересекающих эту дорогу. Мы так сильно теснили неприятеля, что он, несмотря на прекрасную позицию на Трауне, ни на минуту не остановил нас и без боя оставил Линц с его прекрасным мостом на Дунае. Нетрудно было мне оценить все выгоды, которыя я мог извлечь из этого. Я тотчас решился переправить за реку 20-тысячный корпус, под командою маршала Мортье(22) [этот новый корпус был составлен из дивизий: Дюпона, отряженной от Нея при Ульмском деле, Газана, взятой из корпуса Ланнa и Батавской генерала Дюмонсо, откомандированной от 2-го корпуса], приказав ему спуститься по левому берегу, чтобы угрожать сообщениям русских с Моравией и тем принудить их уступить нам без боя крепкие позиции, облегчающие оборону доступа к Вене.

Если б они захотели удерживаться, то этот корпус мог, овладев мостами и отрезав русских от Моравии, совокупно со мною окружить их со всех сторон. Чтоб обеспечить это движение, я приказал флотскому капитану Лостанжу(23) образовать значительную флотилию из судов, взятых на Дунае и спускаться по реке, держась на одной высоте с Мортье.

Между тем, как мои обширные предначертания исполнялись одно за другим с точностью, удивлявшей меня самого, моя Итальянская армия действовала не менее счастливо и выполняла с такою же точностью свое назначение. Австрийцы сделали три важные ошибки в своем плане действий: во-первых, они наступали слабою частью своих войск; во-вторых, оставались в бездействии с сильнейшей частью в Италии; в-третьих, употребили в Тироле армию, бывшую свидетельницей уничтожения двух прочих, пока не пришла ее очередь. Эрцгерцог Карл должен был иметь более 100 000 человек, не считая гарнизонов и тирольских корпусов.

(1) князь Чарторижский — Адам Ежи Чарторыйский (польск. Adam Jerzy Czartoryski; на русский лад Адам Адамович Чарторыйский; 14 января 1770, Варшава — 15 июля 1861, под Парижем) — глава княжеского рода Чарторыйских, которого в течение долгой жизни польские инсургенты не раз прочили в короли Польши.

(2) Мельци — Мельци д, Эрил (Francesco Melzi d,Eril) Франческо (1753–1816) — герцог Лоди (duc de Lodi) (20 декабря 1807 года), итальянский политический деятель и крупный землевладелец.

(3) Капрара — Его Высокопреосвященство кардинал Джованни-Баттиста Капрара (Иоанн-Баттист Капрара) (итал. Giovanni Battista Caprara; 29 мая 1733 — 21 июля 1810) — итальянский государственный деятель и кардинал, легат Пия VII во Франции, принимал участие в заключении конкордата 1801 года. Дюма Гильом-Матье — (Guillaume-Mathieu Dumas) (1753–1837) — граф Империи (14 февраля 1810 года), дивизионный генерал (1 февраля 1805 года). Тит Ливий — (лат. Titus Livius; 59 до н. э., Патавиум — 17 н. э.) — один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну. Элиза Баччиоки — Элиза Бонапарт (полное имя Мария Анна Элиза Бонапарт фр. Marie Anne Elisa Bonaparte; в замужестве Баччиоки итал. Bacciochi), (3 января 1777, Аяччо, Корсика — 6 августа 1820, Триест, Австрийская империя) — великая герцогиня Тосканская (1809–1814), княгиня Луккская и Пьомбинская (1805–1814), старшая из сестёр Наполеона Бонапарта.

(4) Колдер — сэр Роберт Колдер (13 июля 1745 — 1 сентября 1818), адмирал Британских военно-морских сил. Стирлинг — сэр Чарльз (Stirling, 28 апреля 1760 — 7 ноября 1833 г.), вице-адмирал Королевского Военно-Морского флота.

(5) Коллингвуд — Катберт, 1-й барон Коллингвуд (Cuthbert Collingwood, 1st Baron Collingwood of Coldburne and Heathpool; 26 сентября 1750, Ньюкасл-апон-Тайн — 7 марта 1810) — британский вице-адмирал.

(6) Винцингероде — барон Фердинанд Фёдорович Винцингероде (нем. Ferdinand von Wintzingerode; 1770–1818) — русский генерал от кавалерии и генерал-адъютант немецкого происхождения.

(7) Новосильцев — граф (с 1833 г.) Николай Николаевич Новосильцев или Новосильцов (1761 — 8 (20 апреля) 1838, Санкт-Петербург) — русский государственный деятель, член Негласного комитета, президент Императорской Академии наук (1803–1810), кабинета министров (1832), председатель Государственного совета (1834).

(8) Максимилиан Иосиф — Максимилиан I (нем. Maximilian I. von Bayern), также Максимилиан I Иосиф (27 мая 1756 — 13 октября 1825) — курфюрст Баварии с 16 февраля 1799 по 1 января 1806 года (как Максимилиан IV), король Баварии с 1 января 1806 года, из династии Виттельсбахов.

(9) Курфюрст Вюртембергский — Фридрих Вильгельм Карл (нем. Friedrich I. Wilhelm Karl; 6 ноября 1754 — 30 октября 1816) — герцог Вюртемберга с 23 декабря 1797 года, курфюрст Вюртемберга с 29 апреля 1803 года, король Вюртемберга с 1 января 1806 года под именем Фридрих I.

(10) Эрцгерцог Фердинанд — Фердинанд III (Иосиф-Иоанн-Баптист), великий герцог тосканский, эрцгерцог австрийский (1769–1824), второй сын герцога Леопольда I Тосканского и инфанты Марии-Луизы, дочери испан. короля Карла III.

(11) Коло — (Claude-Sylvestre Colaud) Клод-Сильвестр (1754–1819) — граф Империи (26 апреля 1808 года), дивизионный генерал (20 сентября 1793 года).

(12) Людовик Бонапарт — (Louis Bonapart) (1778–1846) — принц Франции, дивизионный генерал (11 марта 1804 года), король Голландии (Roi de Hollande) (с 24 мая 1806 года по 1 июня 1810 года), младший брат Императора Наполеона I-го.

(13) Вреде — Карл-Филипп фон Вреде (нем. Carl Philipp Joseph von Wrede; 1767, Гейдельберг — 1838, Эллинген) — князь баварский, фельдмаршал и дипломат. Деруа — Бернгард Эразм фон Деруа (Дерой) (нем. Bernhard Erasmus von Deroy; 11 декабря 1743 — 23 августа 1812) — граф, баварский генерал, участник похода Наполеона в Россию. Герен — Герен д’Этокиньи, Франсуа (Francois Guerin d'Etoquigny) — дивизионный генерал. Биссон — (Baptiste-Pierre-Francois-Jean-Gaspard Bisson) Батист-Пьер-Франсуа-Жан-Гаспар (1767–1811) — граф Империи (10 сентября 1808 года), дивизионный генерал (1 февраля 1805 года). Фриан — (Louis Friant) Луи (1758–1829) — граф Империи (5 октября 1808 года), дивизионный генерал (4 сентября 1799 года). Фоконне — Фоконне, Жан Луи Франсуа (Jean Louis Francois Fauconnet), родился 24 декабря 1750 г. — умер 22 октября 1819 г., дивизионный генерал. Легран — (Claude-Just-Alexandre-Louis Legrand) Клод-Жюст-Александр-Луи (1762–1815) — граф Империи (10 марта 1808 года), дивизионный генерал (20 апреля 1799 года). Маргарон — Пьер (Pierre Margaron), родился 1 мая 1765 г. в Лионе, умер 16 декабря 1824 г. в Париже, французский дивизионный генерал. Газан — Газан де ла Пейрьер (Honore-Theophile-Maxime Gazan de La Peyriere) Оноре-Теофил-Максим (1765–1844) — граф Империи и де ла Пейрьер (27 ноября 1808 года), дивизионный генерал (25 сентября 1799 года). Малер — Жан-Пьер Фирмен Малер (29 июня 1761, Париж — 13 марта 1808, Вальядолид) — французский генерал-майор. Кольбер — Кольбер-Шабане (Auguste-Francois-Marie de Colbert-Chabanais) Огюст-Франсуа-Мари (1777–1809) — барон Империи (2 июля 1808 года), бригадный генерал (24 декабря 1805 года), младший брат дивизионного генерала Эдуарда Кольбера-Шабане (Pierre-David, dit Edouard Colbert-Chabanais) (1774–1853) и генерал-лейтенанта Луи-Пьера-Альфонса Кольбера-Шабане (Louis-Pierre-Alphonse de Colbert-Chabanais) (1776–1843). Дежарден — (Jacques Jardin, dit Desjardin) Жак (1759–1807) — дивизионный генерал (19 марта 1794 года). Нансути — граф (27 июля 1808) Этьен Мари Антуан Шампьон де Нансути (фр. Etienne Marie Antoine Champion de Nansouty) (30 мая 1768, Бордо, департамент Жиронда — 12 февраля 1815, Париж) — наполеоновский дивизионный генерал (24 марта 1803). д'Опуль — (Jean-Joseph-Ange d,Hautpoul) Жан-Жозеф-Анж (1754–1807) — граф д, Опуль-Салетт (Comte d,Hautpoul-Salette) и Империи, дивизионный генерал (10 октября 1796 года). Вальтер — (Francois Valterre de Saint-Ange) Франсуа (1759–1837) — барон Империи и Сент-Анж (Baron de Saint-Ange) (19 декабря 1809 года), бригадный генерал (29 января 1808 года). Бомон — Луи Кретьен Карриер, граф де Бомон (1771–1813). Французский генерал. Бурсье — Франсуа Антуан Луи (Bourcier), французский дивизионный генерал. Трельяр — Трельяр, Анн Франсуа (Anne Francois Trelliard) — дивизионный генерал.

(14) Кинмайер — Михаэль фон Кинмайер (нем. Michael von Kienmayer, 1755–1828) — австрийский генерал, участник Наполеоновских войн, генерал-губернатор Галиции.

(15) Ауффенберг — фельдмаршал-лейтенант Франц Ксавьер фон Auffenberg (1744–1815).

(16) Бюлов — Дитрих Генрих фон Бюлов (нем. Adam Heinrich Dietrich Freiherr von Bulow; 1757, Фалькенберг, Альтмарк — 1807, Рига) — один из интереснейших и значительнейших классиков военной литературы.

(17) Спанген — Carl Joseph von Spangen, Graf von Uyternesse, born 5 August 1763, promoted to GM on 1 September 1805 and appointed commander of Memmingen garrison. On 14 October Marshal Soult surrounded the town and the garrison capitulated. Spangen retired in 1806 and died on 1 April 1824. Риш — Иоганн Сигизмунд граф фон Риш (2 августа 1750 — 2 ноября 1821), австрийский генерал, участник Наполеоновских войн.

(18) Лихтенштейн — Иоганн I фон Лихтенштейн (нем. Johann Baptist Joseph Adam Johann Nepomuk Aloys Franz de Paula; 26 июня 1760 — 20 апреля 1836) — 10-й фюрст (князь) Лихтенштейн, возглавлял род в 1805–1806 и в 1814–1836 годах.

(19) Дьюлаи — Игнац (Гиулай) фон Марош-Немет и Надашка (нем. Ignacz Gyulay von Maros-Nemeth und Nadaska) (11 сентября 1763 — 11 ноября 1831) — австрийский военачальник эпохи Наполеоновских войн. Готтесхайм — Фридрих Генрих барон фон Gottesheim (родился 1749 в Geudertheim; умер 5 апреля 1808 в Праге), австрийский командир времен французских войн и войны третьей коалиции. Два князя Лихтенштейна — 1) Мориц Иосиф Иоганн Баптист князь Лихтенштейн (21 июля 1775 в Вене, † 24 марта 1819), фельдмаршал-лейтенант австрийской армии. 2)Алоис Гонзага Иосиф Франц де Паула Теодор фон Лихтенштейн (1780 в Вене, † 4 ноября 1833 в Праге, Чехия)

(20) Лотарингский дом — (фр. Maison de Lorraine), также известен как Эльзасский дом (фр. Maison d'Alsace) или дом Шатенуа (нем. Haus Chatenois) — один из величайших владетельных домов в истории Европы.

(21) Фридрих Вильгельм III — (нем. Friedrich Wilhelm III.; 3 августа 1770, Потсдам — 7 июня 1840, Берлин) — король Пруссии c 16 ноября 1797. Кутузов — Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (с 1812 светлейший князь Голенищев-Кутузов-Смоленский; 1745–1813) — русский генерал-фельдмаршал из рода Голенищевых-Кутузовых, главнокомандующий во время Отечественной войны 1812 года.

(22) Мортье — (Adolphe-Edouard-Casimir-Joseph Mortier) Адольф-Эдуард-Казимир-Жозеф (1768–1835) — герцог Тревизский (Duc de Trevise) (2 июля 1808 года), маршал Франции (19 мая 1804 года). (23) Лостанж — де Лостанж, в то время командовал судами Дунайской флотилии.