Политика Англии в Африке

Глава II АНГЛИЙСКАЯ КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В АФРИКЕ В ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

Колониальный вопрос всегда занимал важное место в политике всех английских кабинетов, сменявших друг друга у власти в послевоенные годы. Буржуазная английская наука и пропаганда стремятся создать впечатление, что основные буржуазные партии Англии — Консервативная. Либеральная и Лейбористская — якобы имеют принципиально разный подход к колониальной проблеме, что колониальная политика Лейбористской партии, в то время когда она находилась у власти, коренным образом отличалась от политики консервативного правительства в этом вопросе. Однако эти утверждения, направленные на дезориентацию общественного мнения в Англии и во всем мире, не соответствуют действительности. Факты показывают, что все буржуазные партии Великобритании не имеют крупных разногласий по основным вопросам колониальной политики. Разумеется, между ними существуют известные различия точек зрения по вопросам о методах колониальной политики, но все партии согласны в главном вопросе — о целях этой политики. Руководящие деятели трех партий считали главной целью колониальной политики максимальную эксплуатацию зависимых стран в интересах возможно большего обогащения господствующего класса Великобритании.

Однако на словах буржуазные политики не прочь демонстрировать якобы существенные различия в своем подходе к колониальной проблеме.

Лейбористское правительство Англии, пришедшее к власти в 1945 г., выступило с демагогическим лозунгом строительства «социализма» в колониях. Оно заявляло о намерении добиться процветания и благосостояния народов колоний. В своем предвыборном манифесте «Давайте посмотрим в будущее», изданном в апреле 1945 г., Лейбористская партия следующим образом определяла программу колониальной политики: «Лейбористская партия будет стремиться способствовать взаимному пониманию и сердечному сотрудничеству между доминионами Британского Содружества, ответственному самоуправлению для Индии и планируемому прогрессу наших колониальных территорий»¹.

Колониальная политика лейбористского правительства в 40-х годах была тесно связана с его внешней политикой. Как внешняя, так и колониальная политика лейбористов по основным проблемам пользовалась полной поддержкой партии тори. Как указывала программа компартии Великобритании, «они проводили единую с консерваторами и крупными американскими капиталистами империалистическую внешнюю политику»[71]. Проамериканский курс внешней политики, принятие помощи по плану Маршалла, предоставление английской территории под американские военные базы — все это определялось стремлением лейбористского правительства сохранить при помощи и поддержке США свои колониальные владения. Быстрый рост антиколониального движения среди народов Востока, приведший после второй мировой войны к отпадению от Британской империи ряда колоний в Азии, был одной из причин взятого лейбористским правительством курса на «экономическое развитие» африканских колоний, за счет усиленной эксплуатации которых оно рассчитывало компенсировать потерю британским империализмом Бирмы, Цейлона и Индии.

Бевин, который, по выражению известного английского общественного деятеля и юриста Д. Н. Притта, всегда был способен выражать точку зрения и амбиции тори лучше, чем большинство самих тори, разработал план превращения Африки в военно-стратегический резерв стран «Западного Союза», т. е. союза стран, присоединившихся к плану Маршалла[72]. Излагая свой план в Палате общин во время дебатов по международным вопросам 22 января 1948 г., он сказал: «Западный Союз… — это правильное определение… Прежде всего мы обращаем наш взор к Африке, где мы делим великую ответственность с Южной Африкой, Бельгией и Португалией, а также к Юго-Восточной Азии, с которой тесно связаны голландцы. Организация Западной Европы должна быть поддержана экономически. Это предполагает ее возможно более тесное сотрудничество с Содружеством и с другими заморскими территориями, не только британскими, но и французскими, голландскими, бельгийскими и португальскими… Если Западная Европа собирается достигнуть платежного баланса и равновесия в мире, существенно, чтобы эти ресурсы были развиты и получены и обмен ими проводился более подходящим и правильным образом»[73].

Правительство Эттли в соответствии с Законом о развитии заморских ресурсов, принятым в 1948 г., создало Корпорацию по развитию колоний и Корпорацию заокеанских продовольственных ресурсов[74]. Правительство предоставило в их распоряжение значительную сумму—150 млн. ф. ст., чтобы содействовать расширению активности английского капитала. Не случайно деятельность корпораций направлялась и руководилась Министерством колоний[75].

Лейбористские теоретики до сих пор с нескрываемым удовольствием и даже с гордостью пишут о том, что именно лейбористы, будучи у власти, первыми поставили вопрос о необходимости развития и повышения благосостояния колоний и тем самым внесли якобы большой вклад в освобождение народов британских колоний. Предмет особой гордости лейбористской историографии — многочисленные планы развития слаборазвитых территорий и создание всякого рода организаций по экономическому развитию колоний. Эти планы апологеты лейбористской политики рассматривают как «величайшее благодеяние» для народов Британской империи и как грандиозную революцию в жизни населения колониальных территорий.

Разоблачая эту демагогическую болтовню лейбористских теоретиков, вице-председатель Коммунистической партии Великобритании Палм Датт писал: «…Говорить о „развитии слаборазвитых колониальных и зависимых стран" без отмены колониальной системы, без прекращения ограбления и истощения этих стран в результате эксплуатации их заморскими империалистическими монополиями, без ликвидации устаревших социальных и экономических реакционных форм, существование которых искусственно поддерживается империализмом, — это в лучшем случае опасный по своим последствиям самообман, который можно сравнить с мечтами о ликвидации нищеты без прекращения капиталистической эксплуатации; на практике это самое дешевое лицемерие и ханжество империалистов, имеющее целью замаскировать действительное усиление колониальной эксплуатации термином „развитие"» [76].

Пытаясь изобразить свои колониальные мероприятия как «социалистическое обновление», направленное на повышение жизненного уровня и благосостояния народов колоний, лейбористское правительство развернуло шумную пропагандистскую кампанию вокруг пресловутого «плана развития колоний». Демагогический характер поднятой Лейбористской партией шумихи о «колониальном социализме» виден уже из того, что идею «плана развития колоний» впервые выдвинули консерваторы и лишь позднее ее подхватили лейбористы. Еще в 1940 г. консервативное правительство Чемберлена приняло Закон о развитии и повышении благосостояния колоний, согласно которому на экономическое развитие колоний должно было ежегодно ассигновываться 5 млн. ф. ст. Лейбористское правительство лишь увеличило ассигнования на колонии.

К середине 1950 г. во всех английских колониях Корпорация по развитию колоний строила или проектировала 42 предприятия на общую сумму около 25 млн. ф. ст. Из этой суммы более половины приходилось на африканские колонии Англин. Однако эта «помощь» была направлена не на подъем производительных сил и повышение жизненного уровня населения, а лишь на создание более широких возможностей для получения прибылей монополиями. Инвестиции производились не в те отрасли, в развитии которых были жизненно заинтересованы народы колоний (тяжелая, обрабатывающая, пищевая промышленность и т. д.), а главным образом в горную промышленность, строительство портов, дорог и военно-стратегических объектов. Официальной целью Корпорации по развитию колоний являлось развитие сельскохозяйственных культур: арахиса в Восточной Африке, какао в Гане и Нигерии, хлопка в Уганде, табака и чая в Северной Родезии и Ньясаленде, сизаля в Танганьике, риса в Сьерра-Леоне.

Планы Корпорации по развитию колоний и созданной вслед за нею Корпорации заокеанских продовольственных ресурсов не доводились до конца и не выполнялись, если они не были выгодны монополиям. Так, не были осуществлены до конца планы строительства птицеводческой фермы в Гамбии, выращивания земляных орехов в Нигерии, создания флота рыболовных траулеров и рыбоконсервной фабрики, ирригации рисовых плантаций в Западной Африке[77].

Потерпел крах и печально знаменитый план выращивания арахиса в Центральной и Восточной Африке, составлявший в свое время предмет особой гордости лейбористского правительства. Согласно этому плану, правительство должно было израсходовать первоначально 24 млн. ф. ст., а затем ассигновывать ежегодно 7,7 млн. ф. ст. Изданная в 1947 г. английским парламентом «Белая книга» рисовала идиллическую картину механизированной культивации земляного ореха на обширных плантациях в Танганьике. Северной Родезии и Кении, на которых должны были быть заняты 30 тыс. африканских батраков. Английская печать уверяла, что с осуществлением этого проекта Головина английского дефицита в жирах будет покрыта к 1950 г., что ежегодная экономика составила 10 млн. ф. ст. К 1952 г. предполагалось разбить плантации на площади 1,3 млн. га — 107 участков по 12 тыс. га каждый[78].

План выращивания арахиса не был выполнен. Огромные суммы из казны, т. е. из карманов английских налогоплательщиков, перекочевали в сейфы крупных монополий, которым английское правительство доверило осуществление «плана земляного ореха». В итоге к 1949 г., после того как на его выполнение было израсходовано 23 млн. ф. ст., арахисом была засеяна площадь в 50 раз меньше запланированной, а собранный урожай оказался меньше посевного материала [79].

На социальные нужды африканского населения «по планам развития колоний» ассигновывались ничтожные суммы. На просвещение в Нигерии, например, было ассигновано всего 0,5 млн. ф. ст., что в пересчете на душу населения составляло немногим более 0,01 ф. ст. на человека. Эта сумма равнялась седьмой части средств, израсходованных на потерпевший крах проект выращивания арахиса в Центральной и Восточной Африке. На другие социальные нужды Нигерии приходилось всего 384 тыс. ф. ст.

Выступая в парламенте в 1949 г., министр колоний лейбористского правительства Крич Джонс признал, что из всех средств, ассигнованных правительством на развитие колоний, на социальные нужды предназначалось менее шестой части[80].

Исследователь лейбористской политики Р. Брэди писал в своей книге «Кризис в Британии»: «Фразеология, с которой лейбористские ораторы защищали развитие колоний в Африке и повсюду, почти не отличалась от фразеологии либеральной и консервативной оппозиции… Проведенные лейбористами законы касаются почти исключительно экономического развития. Внимание социальному благосостоянию там, где оно уделялось, объясняется необходимостью создать условия для того, чтобы добиться более эффективного труда от африканских туземцев… Во время дебатов было очень мало различий в мнениях между лейбористами и оппозицией и это малое относилось почти исключительно к административным и финансовым вопросам. Дискуссия концентрировалась главным образом на ожидаемой выгоде для Англии от этого развития и велась почти исключительно в имперских выражениях в обычном смысле слова» [81].

Колониальная политика консервативного правительства, пришедшего к власти в ноябре 1951 г., ни в чем существенном не отличалась от политики предшествовавшего ему лейбористского правительства. Характерно, что сами лидеры консерваторов в ряде случаев заявляли о преемственном характере их колониальной политики. Провозглашенные лейбористским правительством цели колониальной политики одобрил и подтвердил министр колоний консервативного правительства О. Литтлтон 14 ноября 1951 г. Он с полной откровенностью заявил в парламенте о положительном отношении тори к так называемым социалистическим начинаниям лейбористов. «Мне приятно с самого начала разъяснить, — сказал он, — что правительство его величества намерено не изменять этих целей. Мы желаем видеть успешное конституционное развитие и на тех территориях, которые меньше продвинулись к самоуправлению, и на тех, которые имеют развитые конституции» [82].

Газета «Таймс» констатировала: «К счастью для колоний (?!), на деле существует мало доказательств в пользу тезиса о том, что… политика Консервативной и Лейбористской партий по колониальным вопросам весьма различна. Единственным примером различного подхода к этим вопросам за последние годы было навязывание консервативным правительством в 1953 г._ Центральноафриканской Федерации. Но даже и в этом случае именно лейбористское правительство начало эту политику, и кто знает, что бы сделали лейбористы, будь они у власти, когда пришло время ее осуществлять. В данном случае они были в оппозиции, голосовали против Федерации, но все же согласились помочь заставить ее действовать» [83].

Ту же мысль еще более определенно высказал несколько позже министр колоний в кабинете консерваторов Леннокс-Бойд: «Мне известно, что важнейший и единственный фактор, вызывающий у вас чувство неуверенности, — это мысль о возможной смене правительства в нашей стране. Я призываю вас не обращать особого внимания на самых шумных и крайних членов оппозиции. Существует гораздо больше согласия по колониальной политике между главными партиями, чем это может показаться. Что касается меня, я сделаю все возможное, чтобы укрепить двухпартийный подход к колониальным вопросам в нашей стране» [84].

Свое отношение к вопросу о судьбе английских колоний и стран Содружества Коммунистическая партия Великобритании предельно четко определила в свой программе «Путь Британии к социализму», в которой говорится: «Все отношения между народами современной империи, основанные на политическом, экономическом и военном порабощении, должны быть прекращены и заменены отношениями, основанными на полной национальной независимости и равноправии. Это требует отзыва всех вооруженных сил с территорий колониальных и зависимых стран и передачи суверенитета правительствам, свободно избранным народами» [85].

Развивая этот тезис программы компартии, Палм Датт писал: «Нынешние экономические отношения с другими странами империи являются антагонистическими, основанными на эксплуатации… Ликвидация отношений антагонизма и эксплуатации и замена их отношениями экономического сотрудничества в целях наилучшего использования ресурсов и обмена продуктами на основе эквивалентности сделала бы возможным быстрые успехи в экономической реконструкции и повышении уровня жизни к огромной общей выгоде для всех заинтересованных стран» [86].

Этот путь считают неприемлемым руководители и Лейбористской и Консервативной партий, программы которых, как писал журнал «Экономист» во время парламентских выборов 1955 г., отличаются друг от друга «не как черное от белого, а как два оттенка серого цвета» [87].

Кризис и распад Британской империи вызвали кризисные явления в главных буржуазных партиях Англии. В Консервативной партии, представляющей интересы крупнейших колониальных монополий, нарастает внутренняя борьба по колониальным проблемам между сторонниками традиционной твердолобой политики и сторонниками более гибкой колониальной тактики. Распад колониальной системы оказал огромное влияние и на Лейбористскую партию. Прослойка рабочей аристократии несколько сократилась, отмечается значительное полевение рядовых членов партии и обострение внутрипартийной борьбы между ними и реакционными правосоциалистическими лидерами [88].

Все сменявшиеся у власти в Англии правительства — лейбористский кабинет (1945–1951 гг.), консервативные кабинеты Черчилля (1951–1955 гг.), Идена (1955–1957 гг.), Макмиллана (1957–1963 гг.), Хьюма (1963–1964 гг.), лейбористское правительство Вильсона (с 1964 г.) — решали колониальные проблемы не в интересах широких масс колониальных народов, а в интересах правящего класса Англии.

В первые годы после окончания второй мировой войны политика английских империалистов в африканских колониях была направлена на то, чтобы подправить и подштопать косвенную систему управления, причем сделать это таким образом, чтобы не только укрепить свои колониальные позиции, но и создать в то же время видимость демократизации управления и приближения колоний к независимости. Исходя из этой генеральной цели, английский империализм приступил к широкому конституционному маневрированию. Английская буржуазия, известная своим огромным опытом и гибкостью в колониальных делах, многому научилась на опыте Индии и других стран Азии. Почувствовав, что уже первые антиколониальные выступления в африканских колониях в послевоенные годы являются легким дуновением того ветерка, который может быстро смениться сильным ветром, а затем и штормом, английская буржуазия сочла необходимым «в целях профилактики» приоткрыть выхлопной клапан в африканском паровом котле, не дожидаясь, пока накопится слишком много пара и котел взорвется. Английские правящие круги видели выход из создавшегося положения в колониальном реформизме, они пошли по пути мелких реформ и подачек, чтобы сбить слишком сильный накал освободительной борьбы в африканских колониях.

Все эти мелкие уступки апологеты колониализма изображали как «благородные» и «гуманные» акции британского правительства, подготовившие африканские колонии к независимости. На деле английский империализм предпринял конституционное маневрирование с одной целью — воспрепятствовать скорейшему достижению колониями самоуправления. Конституционные реформы сводились в основном к постепенному расширению представительства африканцев в органах колониального управления при сохранении реальной власти в руках английской администрации. В первые послевоенные годы отмечается новая стадия в конституционном положении колоний. Стремясь в соответствии с новыми политическими условиями создать подобие демократических институтов в колониях, английские власти учредили при губернаторе законодательные и исполнительные советы, имеющие совещательные функции[89].

Вначале законодательный совет состоял из английских колониальных чиновников, несколько позже в него были допущены представители местных феодальных кругов и местной торговой буржуазии.

Члены законодательного совета делились на три категории: официальные члены, т. е. английские чиновники, входящие в совет в силу занимаемого ими служебного положения («экс оффицио»); члены совета, назначаемые губернатором, и члены совета, избираемые местным населением.

Исполнительный совет состоял обычно из губернатора (председателя) и высших английских колониальных чиновников — главного секретаря, министра финансов, генерального прокурора и нескольких других чиновников, т. е. был откровенным проводником империалистической политики. Учреждение этих органов не изменило статуса колоний, так как исполнительные и законодательные советы были орудием диктатуры английских колонизаторов. В самом деле, пост председателя законодательного совета занимал английский губернатор. Он же назначал официальных членов из среды чиновников-европейцев. Неофициальные члены совета назначались губернатором из среды племенных вождей, которые, получая жалованье от английской администрации, естественно всегда голосовали по ее указке.

Выборные члены совета официально считались представителями африканского населения. Из-за высоких имущественных цензов широкие массы населения не имели возможности участвовать в голосовании. В результате избранными оказывались представители эксплуататорской верхушки африканского населения, зависимой от колонизаторов. Таким образом, само по себе учреждение законодательного и исполнительного советов практически не расширило политические права африканцев, оставило в неприкосновенности колониальную диктатуру английской администрации.

В первые годы после второй мировой войны в большинстве английских колоний отсутствовали еще законодательные и исполнительные органы с выборным большинством членов. Из семидесяти колоний Англии только в десяти были законодательные советы, более половины членов которых избирались[90]. В большинстве же колоний, в том числе и таких крупных, как Нигерия, Северная Родезия, Кения, официальные члены советов и члены, назначаемые английским губернатором, составляли абсолютное большинство в представительных органах.

Однако под давлением национально-освободительного движения в конце 40 — начале 50-х годов английские колонизаторы вынуждены были начать постепенно увеличивать представительство коренного населения в законодательных органах колонии, придерживаясь при этом традиционного принципа «спешить, не торопясь».

Официальные члены законодательного совета постепенно заменялись неофициальным большинством, частично назначаемым, частично выборным, а исполнительный совет преобразовывался в совет министров. Этот процесс конституционных преобразований в каждой колонии имел различные формы, темпы и особенности в зависимости от сложившейся конкретной обстановки и от степени зрелости национально-освободительного движения. Однако общей чертой конституционных реформ во всех колониях был их вынужденный, а не добровольный характер. Английским империалистам пришлось отступить перед лицом могучего национально-освободительного движения, охватившего весь Африканский континент.

Буржуазные апологеты английского империализма стремятся доказать, что конституционные реформы, расширение африканского представительства в законодательных органах и предоставление независимости ряду колоний были добровольным шагом английского империализма. Так, редакторы недавно изданного сборника пишут по поводу статьи У. Дюбуа, в которой подвергается острой критике деятельность колониальных держав в Африке: «Сегодня объективная оценка деятельности колониальных держав в Африке должна воздать гораздо больше похвалы Великобритании, которая была страной, систематически готовившей свои территории к самоуправлению и независимости» [91].

Такая оценка деятельности британских империалистов наcквозь апологетична. Достаточно обратиться к историческим фактам, чтобы убедиться в обратном. Выступая в 1916 г. в Законодательном совете Золотого Берега, Хью Клайффорд заявил, что существует «огромная разница между Законодательным советом и нижней палатой парламента. В последнем имеется и правительство, и противостоящая ему оппозиция, и если оппозиция достаточно сильна, она может опрокинуть правительство и занять его место. Что же касается Законодательного совета, то в нем ни при каких обстоятельствах неофициальные члены не могут заменить официальных и взять на себя их функции»[92]. Создавая в начале XX в. административную систему управления колониями, английские колонизаторы и не думали о каких-либо возможных изменениях в этой системе. Они исходили из того, что метод косвенного управления позволит этой системе существовать без каких-либо существенных изменений неопределенно долгое время.

Эндрю Коэн писал в своей книге: «Метод применения косвенного управления был основан на убеждении, что мы еще имеем впереди неограниченное время, в течение которого эта система будет расти и развиваться под нашим руководством. — убеждении, безусловно разделявшемся в то время почти всеми»[93].

Следует иметь в виду, что вопреки уверениям защитников английского колониализма увеличение африканского представительства в законодательных органах не решает вопроса о продвижении колонии к самоуправлению. Каким бы модификациям ни подвергался состав законодательных советов колоний, как бы ни изменялось в нем соотношение между выборным африканским и неафриканским представительством, факт остается фактом, что законодательные советы составляют часть колониальной структуры управления и потому подчинены английскому законодательству, разработанному специально для колоний и имеющему своей главной задачей сохранение колониального правового режима. Законодательные советы были лишены права решать вопросы о прекращении колониального статута. Они должны были действовать исключительно на основе колониального права, ограничивающего их компетенцию и дающего им право законодательной инициативы лишь в той мере, в какой она не выходит за рамки юрисдикции колониальной легислатуры. Английские империалисты обезопасили себя от возможности превращения законодательных советов в органы ниспровержения существующих колониальных порядков, введя ряд ограничений для их деятельности, всякое нарушение которых автоматически вело к роспуску законодательного органа. Английское колониальное право предусматривало, что ни один колониальный законодательный орган не может изменять: а) основных принципов английского обычного права в том виде, в каком оно применяется в Англии; б) юрисдикции существующего в Англии Тайного совета и в) закона о верности королю[94]. Ни одна колониальная легислатура не имела права издавать законы, имеющие экстерриториальный характер, а также законы об объединении в федерацию, разделении или административном слиянии частей своей собственной территории или объединении ее с другими колониями без разрешения короны или законодательного акта британского парламента. Без законодательного постановления английского парламента колониальные легислатуры не могли быть распущены[95].

Проводя конституционные реформы, английские империалисты ставили цель помешать переходу власти в руки тех национальных сил, которые выступали за политическую и экономическую независимость и создать условия, способствующие максимально длительному сохранению законодательной и исполнительной власти в руках британских колониальных чиновников и их агентуры.

Все сложные политические и социальные проблемы в африканских колониях британские колонизаторы пытались подменить вопросом о соотношении между назначенными и официальными членами законодательных советов, с одной стороны, и выборными африканскими членами — с другой. Расширение африканского представительства они изображали как панацею от всех социальных бед. Каждую свою уступку в этой области колонизаторы стремились представить как огромный шаг вперед на пути к полному самоуправлению.

В первые послевоенные годы английские империалисты провели конституционные реформы в ряде своих африканских владений, в том числе на Золотом Береге, в Нигерии, Сьерра-Леоне, Уганде, Кении, Танганьике, Северной Родезии, Занзибаре. Разумеется, вступив на путь колониального реформизма, английские колонизаторы маневрировали в зависимости от специфических местных условий. Особенно проявлялось различие в подходе английских властей к конституционной проблеме в колониях с подавляющим африканским большинством (Золотой Берег, Нигерия, Танганьика, Уганда) и в колониях, где значительную часть населения составляли белые поселенцы (Кения, Северная и Южная Родезии).

Из-за неблагоприятного климата и опасных тропических болезней европейская иммиграция в Британскую Западную Африку была крайне незначительной. В 1946 г. там проживало всего 20 тыс. европейцев (миссионеры, торговцы и чиновники). По словам Дж. Падмора, «переносчик малярии и родственный ему москит — переносчик желтой лихорадки — спасли более 30 млн. негров в Нигерии, на Золотом Береге, Сьерра-Леоне и Гамбии от наихудших губительных последствий империализма»[96]. Главной формой эксплуатации в Западной Африке стала эксплуатация африканских крестьян иностранными торговыми компаниями, скупающими у них сырье и вывозящими его на экспорт.

В Восточной и Центральной Африке (Кения, Родезия) значительный слой белых поселенцев составлял мощную социальную опору колониального режима, помогая ему блокировать все требования африканцев. Европейских иммигрантов привлекали здесь плодородные почвы, благоприятный климат, льготы, предоставляемые английским правительством. Главным эксплуататором населения в Восточной и Центральной Африке выступали белые поселенцы и монополии, экономические позиции которых особенно были сильны в горнодобывающей промышленности и сельском хозяйстве. Однако и в Западной, и в Центральной, и в Восточной Африке все конституционные реформы проводились с одними и теми же целями и шли по одной и той же линии — увеличения африканского представительства в законодательных и исполнительных органах. Рассмотрим для примера причины и характер послевоенных реформ в Западной Африке (Золотой Берег и Нигерия).

В Западной Африке сразу же после окончания второй мировой войны английский империализм столкнулся с новым фактором общественной жизни — с организованным национально-освободительным движением. На Золотом Береге это движение приняло вполне отчетливую форму борьбы за самоуправление. В эту форму оно вылилось в значительной степени благодаря тому обстоятельству, что оно формировалось при непосредственном участии и под влиянием многих демобилизованных солдат-африканцев, принимавших участие в военных операциях на фронтах второй мировой войны далеко за пределами Африки. Африканцы, которые сражались во время войны в Малайе, Бирме и других странах, вернулись на родину не только с орденами и медалями за проявленную доблесть и отвагу, но и с новыми идеями о необходимости и возможности добиться для своей страны такой же независимости, какой добились некоторые азиатские страны.

В условиях пробуждения политического сознания масс африканцев Золотого Берега английские правящие круги еще впериод второй мировой войны стали приходить к пониманию необходимости изменения своей политики в этой колонии. Вожди, скомпрометировавшие себя сотрудничеством с колонизаторами, не могли больше служить сдерживающим барьером для национально-освободительного движения. В этой обстановке английское правительство прибегло в Западной Африке к широкому политическому маневрированию. Оно решило пойти на уступки освободительному движению, с тем чтобы разрядить грозовую атмосферу и в то же время «обезвредить» движение.

В 1946 г. губернатор Золотого Берега Алан Бернс объявил о введении в колонии новой конституции. По этой конституции впервые в истории Западной Африки в состав Законодательного и Исполнительного советов было введено несколько африканцев. До этого Законодательный совет состоял только из официальных членов, а Исполнительный совет — исключительно из европейцев[97]. Новый Законодательный совет был составлен из губернатора, шести официальных членов, девяти представителей провинций (пяти от восточных и четырех от западных провинций), четырех представителей Ашанти, пяти муниципальных членов и шести назначенных членов²⁹.

Итак, из 30 членов Совета 12 составляли официальные и назначенные члены, т. е. английские колониальные чиновники, а 18 выбирались путем сложной недемократической избирательной системы[98].

Таким образом, первой отличительной чертой новой конституции было превращение Законодательного совета в представительный орган. Второе отличие новой конституции от старой состояло в том, что она вводила единую законодательную и исполнительную власть для колонии Золотой Берег и для района Ашанти, ранее не связанного административно с колонией. Это означало политико-административное объединение колонии и Ашанти, что нашло свое выражение во введении четырех членов — представителей Ашанти в Законодательный совет в Аккре.

Конституция Бернса была логическим выражением и серьезным симптомом острого кризиса, в который вступила в послевоенные годы английская система косвенного управления. Понимая неэффективность представительства только официальных английских чиновников и традиционных африканских властей в законодательных органах, английские власти в новых условиях сочли более целесообразным опираться не только на иерархию африканских вождей и в их лице на родо-племенную систему, но и на элементы, представляющие новые детрайбализированные слои африканского населения, — мелкую буржуазию и интеллигенцию.

Однако в законодательном органе ведущее положение по-прежнему занимали не представители зарождающихся буржуазных элементов, а феодальных кругов и родо-племенной верхушки.

Хотя Ашанти и северные территории впервые получили места в Законодательном совете, их представителей избирали фактически вожди и племенные советы. Поэтому в законодательный орган попадали главным образом вожди и родовые старейшины. Эти косвенно выбранные вожди тесно сотрудничали с официально назначенным меньшинством совета[99].

Это обстоятельство, а также закрепленное конституцией 1946 г. отсутствие ответственности губернатора перед Законодательным советом давали возможность английским колопиза-торам по-прежнему сохранять в своих руках реальную власть в колонии.

Конституция Бернса не могла удовлетворить африканцев и сразу же стала объектом критики со стороны передовых людей колонии[100].

В Нигерии, так же как и на Золотом Береге, английские колонизаторы сразу же после второй мировой войны встретили значительное противодействие своей политике со стороны освободительного движения, которое приобрело здесь внушительные масштабы. В 1944 г. возникла общенациональная нигерийская патриотическая партия Национальный совет Нигерии и Камеруна (НСНК), активно выступившая с требованием независимости.

Годы второй мировой войны были отмечены в Нигерии значительным подъемом рабочего движения. В 1945 г. развернулась первая в истории Нигерии всеобщая забастовка, которая продолжалась полтора месяца и закончилась удовлетворением колониальными властями требования рабочих о повышении заработной платы на 50 %. Рабочий класс выступил как крупнейшая сила в политической жизни страны, как передовой отряд национально-освободительного движения.

В условиях роста политической активности африканцев и обострения классовой и политической борьбы в колонии центральной задачей, выдвинутой правящими кругами Англии перед колониальной администрацией Нигерии, стало изыскание путей и средств для максимального ослабления национально-освободительного движения.

До второй мировой войны коренное население колонии было почти полностью устранено от участия в управлении. В Законодательный совет входили 46 членов, из которых только 10 были африканцы, да и те назначались губернатором. Исполнительный совет состоял из англичан; лишь в 1942 г. в него были введены два африканца.

В декабре 1944 г. губернатор Нигерии Ричардс представил министру колоний проект новой конституции, который был в 1946 г. одобрен и введен в действие. Чтобы составить представление о характере этой конституции, достаточно сказать, что при подготовке проекта Ричардс не консультировался ни с одним представителем нигерийских политических партий, профсоюзов и других массовых организаций. Как указывал Э. Коэн, единственными нигерийцами, с которыми консультировался Ричардс при подготовке конституции, были некоторые эмиры северных территорий[101].

Конституция Ричардса предусматривала разделение Нигерии на три административных района: Северный, Западный и Восточный, каждый из которых должен был иметь свой законодательный орган[102]. В Северном районе предполагалось учредить двухпалатное законодательное собрание, состоящее из 19 английских чиновников и 20 африканцев. Западный и Восточный районы получали однопалатные законодательные собрания. Намечалось, что Законодательное собрание Западного района будет состоять из 14 англичан и 15 африканцев, Законодательное собрание Восточного района — из 13 англичан и 14 африканцев[103]. В центральный Законодательный совет должны были входить помимо губернатора 16 официальных членов-англичан и 28 неофициальных членов, из которых 25 были африканцами [104].

Таким образом, население колонии впервые получило большинство в законодательном органе колонии. Однако истинная цель конституционной реформы Ричардса состояла вовсе не в том, чтобы предоставить африканцам действительную власть, а в том, чтобы создать видимость пребывания их у власти. Эта цель достигалась при помощи хитроумно разработанной системы выборов неофициальных членов легислатур, обеспечивающей участие в выборах лишь верным слугам английских колонизаторов. Большинство неофициальных членов региональных палат избирались местными властями[105], т. е. феодальными вождями, которые, согласно косвенной системе управления, составляли часть английского административно-чиновничьего аппарата. Неофициальные члены региональных палат лишь по названию были «неофициальными». По существу же они были ставленниками официальной администрации, «избиравшимися» по указке английских властей. Это в полной мере относится и к неофициальным членам центрального Законодательного совета, поскольку выборными коллегиями для них служили региональные палаты.

Из 28 неофициальных членов центральной легислатуры 18 назначались палатой вождей Северного района и региональными палатами Северного, Западного и Восточного районов, 6 — губернатором[106] ^[107]. Таким образом, 91 % членов легислатуры назначались или губернатором, или туземными властями³⁰.

Конституция Ричардса, установившая цепь представительства через вождей к региональным палатам и Законодательному совету, представляла собой не что иное, как модернизированную и приспособленную к новым условиям традиционную английскую систему косвенного управления.

Идеологи и теоретики британской колониальной политики оценили эту конституцию как надежное «успокоительное» средство для возбужденного общественного мнения в Нигерии. «„План Ричардса", — писал Р. Крокер, — это наиболее обнадеживающее изобретение английской колониальной политики после разработки Лугардом метода косвенного управления»[108].

Конституция Ричардса создавала условия, облегчавшие колонизаторам борьбу против национально-освободительного движения. Она положила в основу административного устройства Нигерии принцип регионализма. Разделение Нигерии на три района должно было, по мысли колонизаторов, способствовать расколу освободительного движения и затруднить объединение национальных сил для борьбы против колониального режима.

Нельзя согласиться с мнением известного английского буржуазного правоведа Мартина Уайта о том, что «представительная легислатура — это легислатура, состоящая из палаты, по крайней мере половина членов которой избирается»[109]. Исходя из этого определения, Уайт считает, что конституция 1946 г. поставила Нигерию «на грань представительного правительства» [110].

Советский исследователь Г. Фокеев пишет, что ни конституция Бернса, ни конституция Ричардса «в действительности не могли ни создать, ни поставить страну „на грань представительного правительства", поскольку не меняли характера существовавших конституционных органов…Законодательный совет не мог влиять на управление колониями, которое осуществлялось губернатором и подчиненными ему чиновниками, частично входившими в совещательный же Исполнительный совет. Исполнительная власть, таким образом, не подлежала никакому контролю со стороны Законодательного совета и формировалась независимо от него. Участие африканцев в управлении своими странами по-прежнему оставалось полнейшей иллюзией»[111].

Истинные цели конституции Ричардса были разгаданы руководством Национального совета Нигерии и Камеруна, который развернул активную борьбу за ее отмену. НСНК начал проводить в жизнь программу так называемых активных действий, включавшую митинги и демонстрации протеста против конституции, опубликование в печати статей, требующих ее отмены. Программа активных действий предусматривала, однако, ненасильственную тактику борьбы.

4 октября 1947 г. в Лагосе произошла массовая демонстрация, в которой приняли участие 30 тыс. африканцев. Демонстранты требовали отмены конституции Ричардса и предоставления Нигерии самоуправления.

В июне 1947 г. в Лондон выехала делегация НСНК во главе с Азикиве, чтобы потребовать от английского правительства отмены конституции 1946 г. и предоставления стране самоуправления. Однако лейбористское правительство, кичившееся своим демократизмом и «заботой» о народах колоний, наотрез отказалось удовлетворить справедливые требования самой массовой политической партии Нигерии. Во время беседы членов делегации с министром колоний Крич Джонсом последний недвусмысленно дал понять, что английское правительство не намерено вносить каких-либо изменений в конституцию и что поэтому делегации лучше всего вернуться на родину.

В органе НСНК, газете «Найджириэн споуксмэн», в июне 1949 г. была опубликована статья «Лейбористское правительство и колонии». В статье говорилось: «Лейбористское правительство, возвратившееся к власти в июне 1945 г., теперь приближается к четвертой годовщине своего правления империей. Не вдаваясь в его отношения с другими партиями в различных колониях, мы должны рассмотреть наши отношения с лейбористским правительством.

Первым министром колоний был мистер Джордж Холл, бывший шахтер. При нем мы стонали под конституцией Ричардса. Следующим был мистер Крич Джонс, бывший тред-юнионистский организатор. Он отверг нашу делегацию НСНК… закрыл уши для всех наших просьб. А что на земле остается для человека, если у него нет свободы? Недавние неожиданные перемены в Бирме и Ирландии поразили круги империалистического лагеря. Теперь очередь за Нигерией (она после потери Индии стала самой крупной колонией) получить свою автономию…»[112].

В ноябре 1949 г. в стране произошло событие, оставившее заметный след в истории Нигерии. В начале ноября шахтеры Энугу объявили забастовку, требуя повышения заработной платы. Администрация отказалась удовлетворить требования бастующих и объявила о намерении набрать новых рабочих. Тогда шахтеры решили не подниматься из шахт. В ответ на это администрация отдала распоряжение о прекращении подачи воды и свежего воздуха в шахты. В Энугу были подтянуты дополнительные подразделения полиции. 18 ноября произошла стычка полиции с рабочими, находившимися на поверхности, во время которой полицейские открыли огонь по безоружной толпе. В результате 18 рабочих было убито, 31—ранен. Известия о расстреле рабочих в Энугу всколыхнули всю страну. Повсюду проходили митинги, демонстрации и забастовки в знак протеста против кровавого злодеяния английских колониальных властей.

Новый мощный подъем антиимпериалистической борьбы, связанный с событиями в Энугу, заставил английское правительство ускорить подготовку новой конституции Нигерии взамен непопулярной конституции Ричардса. Новый губернатор Нигерии Джон Макферсон провел ряд консультаций с представителями провинциальных и региональных властей. Затем в Ибадане в 1950 г. была созвана конференция с участием феодалов Севера и Запада, представителей национальной буржуазии Юга и английских колониальных властей. Большинство голосов на этой конференции принадлежало английским чиновникам и представителям послушной им феодальной верхушки Северной и Западной Нигерии. Это предопределило характер принятой на конференции конституции, получившей название «конституции Макферсона».

Конституция Макферсона продолжила и углубила начатый еще конституцией Ричардса процесс искусственного расчленения Нигерии на отдельные регионы. Были образованы исполнительные советы в Северном, Западном и Восточном районах. Центральный Исполнительный совет преобразовывался в Совет министров, состоящий из 6 англичан и 12 африканцев. Резко увеличивалось представительство африканцев и в региональных ассамблеях[113]. Однако в Западном и Северном районах учреждались палаты вождей, что усиливало позиции колонизаторов в законодательных органах. Центральный законодательный орган, получивший теперь название «Палаты представителей», по-прежнему избирался членами региональных легислатур[114].

Губернатор сохранил за собой право законодательной инициативы. Наиболее важные министерские посты (обороны, финансов и юстиции) остались в руках англичан.

Конституция Макферсона была значительной уступкой национально-освободительному движению, так как она расширила африканское представительство в органах власти, но в то же время она была направлена на резкое ослабление этого движения путем децентрализации административного управления и усиления сепаратистских тенденций феодалов Севера и Запада.

Разрастающееся движение за независимость заставило английское правительство созвать летом 1953 г. новую конференцию для пересмотра конституции Макферсона. Эта конференция, проходившая в Лондоне, а затем в Лагосе, имела чрезвы чайно бурный характер. После долгих дебатов в 1954 г. была принята конституция Литтлтона (по имени нового министра колоний Англии), объявившая Нигерию федерацией (официально Федерация Нигерии была провозглашена 1 октября 1954 г.). Районам предоставлялась автономия, прерогативы центральной власти значительно сокращались. По конституции Литтлтона Южный Камерун был исключен из Восточного района и приобрел собственное правительство. Лагос был отделен от Западного района и стал федеральной территорией. Вводились должность генерал-губернатора федерации и губернаторов отдельных районов. Увеличивался состав центрального и местных законодательных органов.

Целью конституции Литтлтона было усиление регионализма и подрыв единства национальных сил Нигерии в борьбе за независимость. В то же время эта конституция означала дальнейшую уступку английского империализма национально-освободительному движению, достигшему в этот период значительной степени организованности и весьма внушительных масштабов. Однако ключевые министерства — обороны, финансов и внутренней безопасности — продолжали оставаться в руках английских колонизаторов. В конце 1954 г. были проведены первые федеральные выборы в палату представителей, на которых НСНК завоевал 79 из 184 мест. В Восточном и Западном районах за НСНК было отдано большинство голосов, на севере еще были сильны позиции местных феодалов.

Однако освободительное движение не прекращалось, оно перешло в новую фазу.

Центральная Африка, захваченная колонизаторами еще в 80—90-х годах XIX в., стала «жемчужиной» британского империализма в Африке. Огромные запасы полезных ископаемых — уголь, золото, асбест в Южной Родезии, крупнейшее в мире месторождение меди в Северной Родезии (так называемый Медный пояс), залежи бокситов, угля и серебра в Ньясаленде — все это придавало центральноафриканским территориям особую ценность в глазах английских империалистов.

До 1923 г. управление обеими Родезиями осуществляла могущественная «Британская Южноафриканская привилегированная компания», основанная в 1889 г. Сесилем Родсом. В 1923 г. по так называемому Девонширскому соглашению управление Родезиями перешло к английскому правительству, но компания сохранила за собой право собственности на все минеральные ресурсы.

К этому времени в Северной и особенно в Южной Родезии насчитывалось уже значительное число белых поселенцев, главным образом иммигрантов из Англии. В среде этих белых поселенцев и родилась в 30-х годах идея создания «великого белого доминиона». Вначале эта идея не получила полного одобрения правящих кругов Англии. Вплоть до второй мировой воины отношение английских правящих кругов к проекту объединения территорий в Центральной Африке оставалось двойственным. Образование единого хозяйственного комплекса в составе Южной и Северной Родезии и Ньясаленда сулило несомненные экономические выгоды стране-метрополии. кроме того, образование крупного объединения в Центральной Африке снимало вопрос о присоединении Южной Родезии к ЮАС, чего длительное время добивались правящие круги этого доминиона — практически независимого от Англии государства. В то же время английское правительство не совсем было уверено, что южно-родезийские колонисты сумеют удержать власть над несколькими миллионами африканцев двух северных протекторатов[115].

Но после второй мировой войны английское правительство вновь вернулось к вопросу об объединении своих трех колониальных владений в Центральной Африке. Теперь уже идея объединения имела многочисленных сторонников не только среди белых поселенцев Родезии, но и среди правящих кругов Англии. Это обстоятельство объяснялось рядом политических и экономических причин.

В условиях бурного подъема национально-освободительного движения в колониях в империалистических кругах Англии все большую поддержку получает идея централизации управления колониальными владениями с целью сделать колониальную систему более «устойчивой» и «жизнеспособной». Выдвинутые в послевоенный период проекты создания федерации Центральной Африки в составе двух Родезий и Ньясаленда и федерации Восточной Африки в составе Кении, Танганьики и Уганды предусматривали объединение «черных» территорий (т. е. территорий, где почти нет европейского населения) с «белыми» (Кения, Южная Родезия, в которых была значительная прослойка европейского населения). Но мысли империалистов, это должно было усилить их социальную опору в колониях в лице белых поселенцев и прикрыть формой «федерации» окончательное закабаление африканских народов, лишив их даже тех жалких прав, которыми они располагали. «Наша первая и самая главная цель, — писал Стэнли Кук, — создание великого британского доминиона Центральной Африки, чтобы усилить и консолидировать могущество Британского Содружества, которое в последние годы потеряло так много своих бывших членов»⁴⁸. «Бастионы империи, — заявил верховный комиссар Южной Родезии Гуденаф, — это Канада, Южная и Восточная Африка, и из них в усилении больше всего нуждается Африка… Появление сильного имперского блока в Южной, Центральной и Восточной Африке имело бы великое значение»[116].

Образование федерации в значительной степени диктовалось также интересами могущественных монополий, действующих в Центральной Африке, прежде всего интересами монополий «Медного пояса». Объединение Родезий и Ньясаленда, экономически связанных и дополняющих друг друга, создавало возможность для еще более интенсивной и беспрепятственной выкачки минеральных богатств Родезий с максимальным использованием дешевой рабочей силы из Ньясаленда, а также всех имеющихся коммуникаций и транспортных средств. Характерно, что в речи министра колоний Литтлтона в Палате общин 24 марта 1953 г. по поводу создания федерации фактически была сформулирована задача, поставленная перед правительством монополиями «Медного пояса». О. Литтлтон сказал: «Без федерации мы не можем ожидать развития коммуникаций… дорог и железных дорог и доступа к портам на самых экономичных и эффективных линиях. Наконец, мы должны признать экономическую взаимозависимость и индивидуальное отсутствие равновесия трех территорий в том виде, как они существуют сейчас. Так, медные шахты Северной Родезии зависят от угля в копях Ванкие в Южной Родезии» [117].

Образование федерации в центре континента должно было, по расчетам колонизаторов, парализовать всякую политическую активность африканцев, обеспечить незыблемость английского колониального господства не только в Центральной, но и во всей Африке, сделать «Медный пояс» более надежным местом для помещения капиталов. Обосновывая преимущества федерации, министр по делам Содружества лорд Хьюм отмечал: «Федерация сможет привлекать капиталы для своего развития в таких масштабах, которые были немыслимы для трех отдельно существовавших территорий»[118]. Один из создателей федерации Рой Веленский также был того мнения, что «объединенный, район мог быть более привлекательной сферой инвестиций, чем три меньшие территории» [119].

Монополии готовы были инвестировать свои капиталы в горнорудную промышленность Северной Родезии только при условии предоставления гарантий сохранности этих капиталов «Большой бизнес» требовал создания таких условий, при которых в обозримом будущем был бы невозможен приход к власти «черного» правительства. Говоря о настроениях заправил медных монополий, английский верховный комиссар в Северной Родезии предупреждал лондонское правительство: «Никто не будет вкладывать капиталы в эти территории, если будет существовать опасность, что правительственный контроль перейдет в руки незрелых и неопытных африканцев» [120]. Министр колоний Литтлтон заявил в палате общин: «Если мы дадим им (африканцам. — А. X.) равное представительство в федеральном правительстве, поток заморских капиталовложений полностью прекратится» [121].

Одним из побудительных мотивов при создании федерации было стремление английских колонизаторов укрепить финансовое положение трех центральноафриканских территорий, поправить пошатнувшийся бюджет Южной Родезии за счет Северной Родезии. В то время как бюджет Южной Родезии сводился с довольно большим дефицитом, в бюджете Северной Родезии отмечалось значительное превышение доходов над расходами. С созданием федерации произошло перераспределение доходов в пользу Южной Родезии, которое составило около 10 млн. ф. ст. в год [122].

К числу причин, обусловивших решение английского правительства образовать федерацию, следует отнести также опасения, вызванные ростом экспансионистских устремлений правящих кругов Южной Африки к английским владениям в Центральной Африке, и прежде всего Южной Родезии. Как пишет Г. В. Фокеев, «крупное федеральное объединение должно было, по мысли английского правительства, сделать Центральную Африку более самостоятельной по отношению к южному соседу, предотвратить ее поглощение и сохранить английский контроль» [123].

Что касается белых поселенцев Южной Родезии, то они ожидали от объединения трех территорий значительного усиления своих позиций. Они надеялись, что сравнительно многочисленная и хорошо организованная европейская община Южной Родезии сумеет надежно оградить интересы европейцев, обеспечит их политическую гегемонию и исключит возможность возникновения в будущем в Центральной Африке независимых африканских государств. Стремление укрепить политический контроль в стране вызывалось в этот период у белых поселенцев, в частности, заметным увеличением политической активности африканцев. В начале 50-х годов Африканский национальный конгресс расширил сеть своих отделений, развернул по стране агитационную и организационную деятельность, провел ряд митингов и забастовок, выступил за демократические преобразования, за получение независимости и свободы[124].

Это не был еще тот «ветер свободы», который десятилетием позже пронесся очистительным вихрем над континентом. Это был еще «легкий бриз». «Но европейцы Южной Родезии, как и их соседи в Северной Родезии, знали, что они не смогут сопротивляться, если бриз станет ветром, а ветер — ураганом»[125]. Белые поселенцы стремились к созданию государства по образу и подобию Южно-Африканского Союза, где белое меньшинство безраздельно господствует над африканским большинством населения.

В то же время белые поселенцы Южной Родезии ожидали огромных экономических выгод от создания федерации. Ранее они отвергали идею федерации, так как Северная Родезия была тогда бедной территорией. Но после того как резко возросли мировые цены на медь, в Северной Родезии начался небывалый экономический бум. Южная же Родезия стояла на грани финансового банкротства. Европейское население Южной Родезии завистливо смотрело через Замбези на своего северного соседа, мечтая о распределении его доходов в свою пользу[126]. Путь к ним лежал через федерацию. «… Белые в Северной и Южной Родезиях стали стремиться к федерации — белые Северной Родезии для того, чтобы бороться против африканского национализма, белые Южной Родезии для того, чтобы обезопасить себя от экономического краха и от африканского национализма»[127].

Белые поселенцы стремились к полному слиянию трех территорий и получению статуса доминиона. Английские правящие круги не хотели уступать командные позиции европейским поселенцам и, чтобы сохранить свой контроль над территориями, выступали за создание федерации, состоящей из самоуправляющейся колонии Южной Родезии и протекторатов Северной Родезии и Ньясаленда.

Что касается африканского населения обеих Родезий и Ньясаленда, то оно с самого начала решительно выступало против объединения трех территорий в какой бы то ни было форме и развернуло активную борьбу за срыв планов колонизаторов.

Первый практический шаг в направлении реализации плана объединения Родезий и Ньясаленда английское правительство сделало в 1945 г., когда был учрежден совещательный орган —

Совет Центральной Африки в составе 12 членов под председательством губернатора Южной Родезии. На совет была возложена задача координировать политику трех территорий[128].

Добиваясь статуса доминиона, европейские поселенцы Южной и Северной Родезий решили перехватить у английского ^правительства инициативу объединения трех территорий, с тем чтобы осуществить его своими силами и по своему собственному рецепту.

Лидером движения белых поселенцев за создание доминиона Центральной Африки стал Рой Беленский. Сын литовского еврея и африканерки Рой Беленский родился в 1907 г. Он переменил много профессий и впервые снискал известность в качестве боксера тяжелого веса, став в 1925 г. чемпионом Родезии[129]. В 1948 г. Р. Беленский информировал колониальные власти о том, что европейские поселенцы решили взять инициативу по ассоциированию трех территорий в свои руки.

В феврале следующего года в Виктории-Фоллсе была созвана конференция политических лидеров белых поселенцев. Ни один африканец не был приглашен участвовать в этой конференции. Не было там и представителей Министерства колоний[130]. Хотя конференция не приняла каких-либо определенных решений, она ускорила решение лондонского правительства пойти на компромисс с европейскими поселенцами.

В декабре 1949 г. министр юстиции Южной Родезии посетил Лондон и вернулся с поручением от министра по делам Содружества Филиппа Ноэль-Бэкера, уполномочивающим правительство Южной Родезии сформулировать предложения о какой-либо форме более тесной ассоциации центральноафриканских колоний, учитывая «обязательства правительства Соединенного Королевства перед африканцами Северной Родезии и Ньясаленда, различный конституционный статус трех территорий и нынешний отказ африканцев Северной Родезии и Ньясаленда от политической интеграции»[131].

При выработке предложений представители европейских поселенцев во главе с Р. Беленским, не желая идти на серьезный конфликт с английским правительством, согласились на принцип федерации, решив удовлетвориться обещанием Лондона в будущем предоставить федерации статус доминиона. Представленные предложения южнородезийского правительства были одобрены в ноябре 1950 г. министром колоний в лейбористском правительстве Артуром Гриффитсом. Однако в самом руководстве Лейбористской партии не было полного единодушия по вопросу о создании федерации.

«Но хотя лейбористское правительство и колебалось, — пишет проф. Макмиллан, — оно уже было наполовину убеждено в ценности федерации и комиссары дистриктов были инструктированы объяснить предложения о федерации народу двух колониальных территорий во всех деталях» [132].

Желая придать процедуре решения вопроса о федерации видимость демократического обсуждения с участием представителей населения центральноафриканских стран, Гриффитс заявил о своем намерении встретиться с политическими представителями народов трех территорий [133]. Широковещательное заявление Гриффитса имело, однако, демагогический характер. Это стало ясно, когда на открывшейся 18 сентября 1951 г. конференции в Виктории-Фоллсе в составе делегации Южной Родезии, возглавляемой ее премьер-министром Хаггинсом, не оказалось ни одного африканца [134]. Возражения пяти африканских делегатов от Северной Родезии и Ньясаленда против федерации, а также отказ участвовать в конференции патриотических партий — Африканского национального конгресса Северной Родезии и Африканского национального конгресса Ньясаленда — не были приняты во внимание. Конференция одобрила проект создания федерации Центральной Африки.

Смена правительства в Англии и замена лейбористского кабинета консервативным в конце 1951 г. породили у африканцев надежду на то, что новое правительство откажется от плана создания федерации. Эти надежды, однако, не оправдались.

Утверждения буржуазных и особенно лейбористских теоретиков о якобы существующих различиях в позициях Лейбористской и Консервативной партий по колониальным проблемам находятся в полном противоречии с фактами. Наглядным подтверждением этого служит политика той и другой партии в вопросе о федерации Центральной Африки.

Колониальный эксперимент по сколачиванию федерации Родезии и Ньясаленда, идею которого выдвинуло лейбористское правительство, полностью одобрило и практически завершило правительство консерваторов[135].

После прихода к власти консервативного правительства новый министр колоний Оливер Литтлтон заявил 21 ноября 1951 г. в Палате общин, что его правительство поддерживает идею более тесного союза территорий Центральной Африки и решения конференции в Виктории-Фоллсе. «Нельзя было сказать, — пишет по этому поводу известный английский африканист Ф. Мэзон, — что произошло хоть какое-нибудь изменение политики: его не было. В новом заявлении не было ничего такого, против чего мог бы возражать м-р Гриффитс»[136].

С приходом к власти консервативного правительства началась вторая стадия переговоров о создании федерации Центральной Африки.

В январе 1952 г. губернаторы Северной Родезии и Ньясаленда и премьер-министр Южной Родезии Хаггинс были вызваны в Лондон для переговоров. Большинство английских буржуазных газет призывали образовать федерацию, прежде чем африканцы и критики проекта федерации в Англии мобилизуют эффективную оппозицию. Такого же мнения придерживались и представители колониальных властей. Хаггинс откровенно заявил: «Поспешность диктуется отчасти тем, что африканцы… из-за ведущейся среди них пропаганды будут все меньше и меньше расположены к федерации. Поэтому могут произойти волнения, когда вы ее осуществите»[137].

Хотя в обеих Родезиях и Ньясаленде развернулось массовое движение протеста против планируемой федерации, ее организаторы не намеревались привлекать представителей африканцев к обсуждению этого вопроса. Более того, они даже пе делали секрета из того обстоятельства, что федерация является сугубо европейским предприятием, проводимым в интересах европейцев и вопреки интересам африканского населения. Доказательством этого может служить заявление Хаггинса о том, что цель его приезда в Лондон — избавиться от предложений беспокойных защитников прав африканцев[138]. «Хаггинс и новый министр колоний (Литтлтон. — А. X.), — пишет историк Томас Фрэнк, — вели себя так, словно были убеждены, что африканцы не доросли еще до того, чтобы иметь собственное мнение, и что пытаться завоевать согласие их лидеров на федерацию… было бы пустой тратой времени»[139].

Попытки английских империалистических кругов игнорировать мнение африканского населения не могли скрыть от мировой общественности того факта, что это мнение не только су-шествовало, но и было выражено достаточно решительно и определенно. Этим мнением было: «Нет федерации!».

Английский план создания федерации вызвал к жизни мощную волну национально-освободительного движения в Северной и Южной Родезиях и Ньясаленде. Организаторами движения стали Африканские национальные конгрессы трех территорий, развернувшие кампании протеста против планов колонизаторов. Еще в 1951 г. делегаты Африканского национального конгресса Ньясаленда заявили лейбористскому министру Гриффитсу, что Англия стремится помешать образованию африканских государств и хочет навязать африканцам политику «господства белого человека», проводимую Южной Родезией. В петиции английской королеве, подписанной многими жителями Ньясаленда, также отмечалось, что федерация направлена на укрепление в Центральной Африке господства европейцев. Видный деятель движения за независимость Ньясаленда Хастингс Банда, будучи в Лондоне, писал десятки памфлетов, разоблачавших коварные планы английских империалистов. «В языках банту, — писал Ф. Мэзон, — не существует слова „федерация"; единственное слово, которое может быть использовано вместо него, — амальгамация. За этим была более чем лингвистическая правда… В ответ на объяснение, что власть в федерации разделяется между федеральным и территориальными правительствами большинство африканцев ставили во главу угла вопрос: „Но кто же в конечном счете хозяин?"» [140].

Когда в апреле 1952 г. в Ланкастер-Хаузе в Лондоне открылась конференция для выработки конституции будущей федерации, прибывшие в Англию пять африканских делегатов от Северной Родезии и Ньясаленда отказались принять в ней участие. Они заявили, что прибыли не как делегаты на конференцию, а как «депутаты, посланные нашим народом, чтобы подтвердить нашу единодушную оппозицию федерации» [141].

Африканские делегаты опубликовали в «Таймсе» следующее письмо: «Мы возражаем против Центральноафриканской федерации в принципе по следующим мотивам. Мы опасаемся распространения на Северную Родезию и Ньясаленд туземной политики Южной Родезии, если эти три территории будут объединены в федерацию… Туземная политика Южной Родезии гораздо ближе к туземной политике Южно-Африканского Союза, чем к политике какой-либо другой британской территории в Африке. В Южной Родезии африканцы фактически отстранены от участия в выборах высоким цензом дохода в 250 ф. ст. в год. Различные законы страны официально провозглашают расовую сегрегацию. 48 млн. акров земли имеют 136 тыс. европейцев и 37 млн. акров — 2 млн. африканцев»[142].

При выработке проекта конституции федерации участники конференции исходили из того, что вся полнота законодательной власти в федерации должна оставаться за европейским меньшинством. Принцип европейской законодательной инициативы считался настолько само собой разумеющимся, что, когда один из ораторов предположил возможность прихода африканцев к власти через всеобщие выборы, Хаггинс без лишних церемоний заявил: «Это абсурд, так как европейцы всегда смогут изменить закон, чтобы помешать этому»[143].

Проект конституции федерации предполагал учредить федеральный законодательный орган из 26 выборных членов и 9 членов, «представляющих» африканские интересы (из них 7 выборных и 2 назначаемых). В проекте не уточнялась расовая принадлежность 26 выборных членов, но было ясно, что они должны были быть европейцами [144].

24 марта 1953 г. Палата общин большинством в 44 голоса одобрила проект конституции федерации (лейбористы и либералы голосовали против).

В апреле проект конституции был поставлен на референдум в Южной Родезии. К участию в референдуме из 2 млн. африканцев и 150 тыс. европейцев было допущено всего 46 355 человек, из которых только 380 были африканцами. На деле же участвовали в референдуме только 40 тыс. человек, в подавляющем большинстве европейцы. Понятно, что при таких условиях; положительный для колонизаторов результат голосования был гарантирован. 25 570 голосов было подано за федерацию[145].

В июле 1953 г. английский парламент принял закон о создании Федерации Родезии и Ньясаленда, а в сентябре того же года ее конституция вступила в силу.

Решение Англии о создании Федерации вызвало бурю протеста среди африканского населения обеих Родезий и Ньясаленда. Делегация вождей Северной Родезии и Ньясаленда вылетела в Лондон, чтобы лично изложить свои возражения английской королеве. Однако по совету министра колоний делегации было отказано в аудиенции. Тогда 120 вождей Ньясаленда направили петицию в Палату общин, в которой говорилось: «Мы не можем согласиться на передачу власти правительства Ее Величества Соединенного Королевства федеральному правительству, как это предусмотрено федеральной схемой»[146].

Африканский национальный конгресс Ньясаленда в знак протеста против создания Федерации объявил кампанию гражданского неповиновения. В Южной провинции и в районе Нчеу произошли восстания, в результате которых было убито 11 и ранено 72 африканца[147].

Конституция определяла Федерацию Родезии и Ньясаленда как владение Великобритании, находящееся под «суверенитетом Ее Величества» королевы Великобритании. Представителем королевы считался генерал-губернатор, наделенный фактически диктаторскими полномочиями. Генерал-губернатор подчинялся Министерству по делам Содружества наций. Ему было дано право назначать премьер-министра и министров из числа лидеров победившей на выборах в Федеральное собрание политической партии. Министры во главе с премьер-министром составляли Исполнительный совет.

Сформированный в декабре 1958 г. лидером Объединенной федеральной партии Роем Веленским Исполнительный совет состоял из десяти министров, включая премьера. Конституция формально не устанавливала каких-либо ограничений для африканцев занимать посты министров. Однако за первые семь лет существования Федерации в Исполнительный совет не входил ни один африканец.

Во всех звеньях государственного аппарата открыто проводилась политика расовой дискриминации. При обсуждении Закона о федеральной службе премьер-министр заявил: «Нереалистично предполагать, что африканцы будут иметь те же права, какие имеют европейцы»[148]. Действительно, Закон о федеральной службе фактически закрыл для африканцев доступ в государственные учреждения.

Управление Федерацией с самого начала стало исключительной монополией лиц европейского происхождения. Эта монополия рассматривалась создателями Федерации как первейшее условие и основополагающий принцип существования союза трех территорий. Даже изданная Лейбористской партией брошюра о лейбористской колониальной политике вынуждена была констатировать, что «создание Федерации было величайшим успехом белых поселенцев»[149].

Законодательным органом Федерации являлось однопалатное Федеральное собрание. Состав Федерального собрания был самой красноречивой иллюстрацией к провозглашенному конституцией положению о том, что основу государственной жизни составляет принцип партнерства африканцев и европейцев. Что означал на деле этот принцип «расового партнерства», видно из ст. 9 конституции 1953 г. Эта статья определяла состав Федерального собрания: 26 европейцев, 6 африканцев (по два от каждой территории) и 3 европейца, «представляющие» африканские интересы. Все европейские члены должны были избираться прямыми выборами и почти исключительно европейцами.

Генеральный принцип распределения законодательной власти между федеральным и территориальными парламентами состоял в том, что все дела, касающиеся белых, входят в компетенцию федерального, а все дела, касающиеся африканцев, — в компетенцию территориальных парламентов. Поскольку конституция Федерации предусматривала превосходство федерального закона над территориальным, это означало, что европейцы всегда имели возможность законодательно поддержать свои интересы, в то время как африканцы были разобщены административно по отдельным территориям и лишены какой-либо законодательной власти.

Первые выборы в Федеральное собрание, проходившие в декабре 1953 г., проводились на основе избирательных законов, действовавших в каждой из трех территорий. Из 66 979 избирателей в избирательных списках Южной и Северной Родезий было зарегистрировано лишь 440 африканцев, а в Ньясаленде — ни одного[150].

Рост национально-освободительного движения в Африке и требования мировой Общественности вынудили английское правительство и федеральные власти пойти на некоторое расширение избирательных прав африканского населения. Еще в 1956 г. была создана комиссия для изучения проблемы избирательного права. В своем докладе комиссия рекомендовала ввести избирательное право для африканцев, но ограничить его имущественным, образовательным и другими цензами. Практически эти ограничения превращали избирательное право для большинства африканцев в фикцию[151].

В апреле 1957 г. премьер-министр Федерации Р. Беленский и федеральный министр юстиции Дж. Гринфилд посетили Лондон, где консультировались с министром колоний Леннокс-Бойдом и министром по делам Содружества лордом Хьюмом. В результате этих переговоров было опубликовано совместное заявление, в котором сообщалось, что достигнуто решение о расширении состава Федерального собрания и избирательного права в Федерации[152].

Вскоре была принята поправка к конституции, вводившая новую избирательную систему, построенную по образцу южнородезийских избирательных законов. Хотя число членов Федерального собрания увеличилось, соотношение европейских и африканских представителей осталось фактически прежним. В новом Федеральном собрании насчитывалось 59 членов, из них 44 европейца, 12 африканцев, а также 3 европейца, «представляющие» интересы африканцев.

Из 12 африканских членов 4 избирались советами африканских представителей территорий и 8 — путем прямых выборов по спискам, доступ в которые для африканцев фактически закрывала система многочисленных цензов.

В экономическом отношении существовало принципиальное различие между колонией Южная Родезия и двумя протекторатами — Северной Родезией и Ньясалендом. Экономика Южной Родезии по сравнению с Северной имела значительно более развитый и разносторонний характер. До второй мировой войны самыми развитыми отраслями Южной Родезии были сельское хозяйство и горнорудная промышленность. После второй мировой войны широкая европейская иммиграция сопровождалась значительными капиталовложениями в легкую и обрабатывающую промышленность, строительство, инфраструктуру и т. д. Эти отрасли получили преобладающее значение в экономике Южной Родезии. В год создания Федерации чистый доход от европейского сельского хозяйства Южной Родезии составил 18,9 млн. ф. ст., от горнодобывающей промышленности — 12,7 млн. ф. ст., в то время как от обрабатывающей, энергетической промышленности и строительства — 31,7 млн. ф. ст.[153].

Колониальная диктатура европейского меньшинства в Федерации Родезии и Ньясаленда базировалась на применении грубой силы и жесточайшего насилия. Чтобы держать африканское население на постоянном осадном положении, колонизаторы проявляли особую заботу о создании сильных вооруженных сил Федерации. Для централизации управления армией и устранения возможности сепаратистских действий правительства обеих Родезий и Ньясаленда были лишены права создавать собственные вооруженные силы. Хотя правительство Федерации официально заявляло, что федеральные войска призваны «оборонять Содружество», на деле они рассматривались как главная опора для сохранения европейского господства в Центральной Африке. Передвижения войск внутри Федерации производились по приказам федерального правительства, но они могли быть использованы для целей «внутренней безопасности», т. е. для подавления национально-освободительных движений по требованию территориальных правительств (как это было во время подавления антиимпериалистических демонстраций в Ньясаленде в 1959 г.) [154].

Как пишут биографы Хаггинса Гэнн и Гельфэнд, премьер-министр Федерации «уделял большое внимание военным делам». за которые он нес личную ответственность как министр обороны. Он доказывал с самого начала, что в вопросах обороны Федерация должна быть независима как всякий доминион, против чего возражали имперские власти»[155].

Армия Федерации была отлично экипирована и вооружена современным оружием. Она еще больше выросла и окрепла при новом премьере Федерации Р. Беленском, став «самой эффективной военной машиной между Сахарой и Лимпопо»[156].

Федеральная армия насчитывала четыре полка, в трех из которых рядовой состав был африканским (полк Королевских африканских стрелков, полк Родезийских африканских стрелков и полк Северородезийских стрелков). Четвертый Королевский родезийский полк был укомплектован исключительно европейцами[157]. В каждой из трех территорий размещалось по одному африканскому полку. Местопребыванием Королевского родезийского полка была Южная Родезия. Этот полк набирался из молодых европейцев, которые обязаны были прослужить четыре с половиной месяца в так называемых национальных вооруженных силах. Помимо этого обязательного срока службы европейцы могли быть призваны в армию в случае войны или объявления «чрезвычайного положения». После прохождения срока службы все европейские юноши прикреплялись к военным участкам для прохождения постоянного военного обучения[158].

Федерация имела военно-воздушные силы, персонал которых составлял около 900 европейцев. ВВС Федерации располагали самолетами «ДС-3», «Вампир» и «Канберра». На вооружение приходилась значительная часть федерального бюджета. Так, в 1962/63 г. эта статья расходов составила 8 млн. ф. ст. из общей суммы бюджета Федерации около 70 млн. ф. ст.[159]. Огромные суммы тратились, кроме того, на содержание территориальных полицейских сил и полиции, обслуживавшей частные компании. Содержание полиции только в Южной Родезии обходилось в 4–5 млн. ф. ст. в год. Это на 2 млн. ф. ст. больше суммы, израсходованной на образование африканцев Южной Родезии в 1961/62 г.[160]. Территориальная полиция насчитывала примерно 5 тыс. полицейских[161]. В одной только Северной Родезии было больше 80 полицейских участков и постов.

В Южной Родезии колониальные власти возвели расовую дискриминацию на уровень государственной политики. Официальной концепцией, разработанной «отцами Федерации» Роем Беленским, Уайтхэдом и другими, была так называемая доктрина межрасового партнерства, которую взяла на вооружение и положила в основу всей практической деятельности правящая Объединенная федеральная партия. Эта доктрина состояла в том, что в силу расовой «неполноценности» африканцев последние должны выполнять роль роботов, обслуживающих белых хозяев, и, следовательно, их уровень жизни должен быть намного ниже уровня жизни белых. Формулируя эту расистскую доктрину, Рой Веленский заявил 29 января 1959 г.: «Следует раз и навсегда понять, что, когда мы говорим о сохранении высоких стандартов (уровня жизни. — А. X.) в Федерации и Африке, мы имеем в виду белые стандарты… Наконец, следует признать, что если западный мир хочет быть уверенным в доступе к минеральным и другим. богатствам Африки, то должно быть сохранено устойчивое влияние белого человека»[162].

Официально, по словам английского исследователя Кейгли, идея межрасового партнерства предполагала мирное сосуществование европейской и африканской общины в рамках одних и тех же границ, но с отдельным, обособленным развитием обеих общин. Эта теория напоминала доктрину, осуществляемую в бантустанах Южной Африки, которая импонирует многим европейцам Южной Родезии[163].

Лучше всего сущность доктрины межрасового партнерства определил один из ее создателей Хаггинс, который без обиняков заявил, что партнерство белых и черных должно быть похоже на «отношения всадника и лошади»[164].

Согласно этой доктрине, отношения между расовыми группами в Федерации должны были строиться по типу коммерческой сделки. Две стороны как бы договариваются о создании компании или товарищества на паях, где европейцы представляют капитал, технический опыт и руководство, африканцы — свой труд. То, что европейцы распоряжаются ресурсами страны и получают прибыли, служит «справедливой компенсацией» за содействие развитию коренного населения[165].

Под «межрасовым партнерством» имелось в виду такое партнерство, все выгоды от которого достаются одному партнеру за счет другого. Доктрина партнерства была формой грубого обмана африканских масс, ибо ее название должно было скрыть истинную сущность межрасовых отношений, устанавливаемых конституцией Федерации. «Слово „партнерство⁴⁴,— писал в связи с этим лидер освободительного движения Северной Родезии К. Каунда, — было изобретено архитекторами Федерации для того, чтобы можно было запродать идею Федерации британскому правительству. Однако ни одно официальное лицо не могло определить, что означало партнерство. Рой Беленский назначил даже комиссию, чтобы она определила партнерство, но она так и не составила доклад»[166]. О том, что доктрина партнерства имела в виду увековечение господства белого партнера над черным, сказал Р. Веленский в одном из своих выступлений: «Даже через сто или двести лет африканец не должен надеяться на господство в Федерации» [167]⁰.

Доктрина межрасового партнерства означала нечто иное, как расовую сегрегацию. В официально опубликованном в 1953 г. памфлете говорилось: «Вся политика географической (т. е. расовой. — А. X.) сегрегации исходит из того, что в Южной Родезии не должно быть смешанного общества. Она противостоит принципу некоторых политических мыслителей вне Африки, которые отрицают за европейцами право на отдельное постоянное место в какой-либо африканской общине. С теми, кто разделяет такие взгляды, европеец да и африканец в Южной Родезии не имеют ничего общего. Наша политика предполагает сохранение обеих рас и недопущение образования смешанной расы. Это в свою очередь означает, что вообще не существует какой-либо социальной связи между ними, так как в настоящее время эти расы имеют неодинаковый интеллектуальный уровень и не имеют общих взглядов и социальных традиций»[168].

Официальная концепция расовой сегрегации, мотивируемая отсутствием каких-либо общих взглядов и традиций у африканцев с европейцами и расовой неполноценностью африканцев, вызвала к жизни ряд расистских законов, составленных по образцу фашистского законодательства Южно-Африканского Союза.

Закон о подрывной деятельности, принятый в 1950 г., дающий министру юстиции право ограничивать и контролировать передвижение любых лиц, ведущих «подрывную пропаганду», закон о незаконных организациях 1955 г., по которому губернатор имел право объявлять любую организацию незаконной, и другие подвели юридическое основание под колониальную диктатуру европейского меньшинства в Южной Родезии.

Африканское население Южной Родезии было лишено всех тех огромных богатств, которыми располагала эта страна. Самым тяжелым результатом долголетнего господства колонизаторов была экспроприация европейцами африканских земель.

К 1960 г. на долю 2,3 млн. африканцев Южной Родезии приходилось не более 15 млн. га, в то время как 215 тыс. европейских колонистов владели (включая государственные земли и заповедники) примерно 24 млн. га—в 18 с лишним раз больше в пересчете на душу населения[169].

Стремясь превратить Южную Родезию в оплот империалистической диктатуры в Центральной Африке, английское правительство в послевоенные годы отпускало значительные средства для привлечения европейских иммигрантов в эту колонию.

Земельный банк, основанный 1 августа 1953 г., предоставлял европейским фермерам и фермерским организациям займы до 5 тыс. ф. ст. на срок до 15 лет. Такие займы могли получить вновь прибывшие поселенцы, а также старые поселенцы в годы засухи или наводнения [170]. Африканец, купивший землю, был лишен какой бы то ни было финансовой поддержки.

К услугам европейских иммигрантов, прибывавших в города, колониальные власти предоставляли те же жизненные удобства, которые имеют состоятельные круги в Англии. Посетивший Центральную Африку известный английский путешественник Блейк писал: «Иммигрант из Великобритании, делающий карьеру в Федерации, обнаружит, что в городе, где он живет, есть большая часть тех удобств, которыми он наслаждался на родине: отели, магазины, кино. Кроме того, на окраинах большинства городов разной величины расположены большие кинотеатры под открытым небом, к которым он подъезжает на своей машине и, сидя в ней, наслаждается картиной. Иными словами, он ведет тот же образ жизни, что и в Великобритании, плюс преимущество гораздо лучшего климата»[171].

Описывая все эти удобства и прелести городской жизни в Федерации, Блейк забывает, разумеется, упомянуть, что они не были доступны африканскому большинству населения. Возьмем, к примеру, отели. Ими могла пользоваться лишь европейская часть населения. В 1957 г. Ассоциация владельцев отелей Северной Родезии приняла решение об отмене «цветного барьера» в отелях и объявила их «нерасовыми». Однако это решение осталось на бумаге, и в ноябре 1959 г. Ассоциации пришлось-призвать к выполнению резолюции 1957 г. Но и вторая резолюция имела столь же малый эффект. Еще худшее положение-было в Южной Родезии. 24 октября 1959 г. премьер-министр этой колонии заявил, что правительство хотело бы видеть по крайней мере один или два многорасовых отеля в каждом большом центре, хотя их не было еще ни в Солсбери, ни в Булавайо. Он добавил, что оппозиция созданию «многорасовых отелей» была «значительной» [172].

Политика расовой дискриминации последовательно осуществлялась колониальными властями во всех сферах хозяйственной жизни. Система заработной платы в промышленности строилась по расовому признаку. На медных рудниках Северной Родезии средняя ежемесячная заработная плата рабочего-европейца составляла в 1954 г. от 105 до 112 ф. ст., а рабочего-африканца — всего 6–7 ф. ст. Средний доход работающего африканца в Северной Родезии в 1956 г. равнялся 70 ф. ст. в год, в то время как средний доход европейца— 1100 ф. ст. ¹⁰⁶.

В Южной Родезии действовало и продолжает действовать расистское законодательство, попирающее национальное и человеческое достоинство африканцев. «Носители европейской „цивилизации" применяют по отношению к нашему народу грязные бандитские законы, — писал лидер партии Африканский союз народа Зимбабве Джошуа Нкомо. — К числу актов позорного законодательства несомненно относится и так называемый закон о смешанном сожительстве, который наносит величайшее оскорбление нашим женщинам. По этому „закону" белый колонист может взять себе в наложницы любую африканку. Зато другой закон предусматривает жестокие кары для африканца, если он посмеет лишь „подозрительно глянуть" на белую женщину. Колонизаторы изобрели закон и о наказании за „бродяжничество"»[173].

По сравнению с Южной Родезией в протекторатах Северной Родезии и Ньясаленде существовало меньше дискриминационных законов и постановлений, поскольку протектораты формально считались управляемыми на основе договоров, заключенных в период колонизации между Англией и местными вождями.

Однако, несмотря на отсутствие в протекторатах законов о территориальной сегрегации, фактически африканцы были изолированы от европейцев. «Цветной барьер» отделял африканцев от европейцев во всех областях политической, экономической, социальной и культурной жизни. Пропитанная расовыми предрассудками колонизаторская верхушка смотрела на африканцев как на «людей второго сорта». Им запрещалось пользоваться теми же магазинами, кинотеатрами, парикмахерскими, ресторанами, автобусами, какими пользовались белые. Дружба между белыми и африканцами, а также браки между ними рассматривались как тягчайшее преступление, хотя в протекторатах не было законодательства, запрещающего смешанные браки. Обучение и медицинское обслуживание были раздельными. Особенно ярко проявилась расовая дискриминация в области образования. В то время как дети европейцев были полностью охвачены обязательным и бесплатным образованием, дети африканцев практически были лишены возможности учиться. В результате 90 % местного населения протекторатов в период колониального режима оставалось неграмотным [174].

На экономику Ньясаленда пребывание в Федерации оказало парализующее влияние. С вступлением протектората в Федерацию резко сократились возможности для развития местного предпринимательства. Если за четыре года, предшествовавшие образованию Федерации, удельный вес отечественной продукции в ньясалендской экономике возрастал ежегодно на 16,5 %, то после 1953 г. этот прирост упал до 10,5 % [175].

Колониальные власти не только не заботились об экономическом развитии Ньясаленда, но и сознательно тормозили его. Правящие круги Англии рассматривали эту территорию, бедную природными ресурсами, как резервуар дешевой рабочей силы, призванный удовлетворять нужды горнорудной промышленности Северной и Южной Родезий. Пресекая строительство значительных объектов, а также используя тяжелый налоговый пресс, английские власти вынуждали десятки тысяч жителей страны уходить на заработки в соседние более развитые в экономическом отношении территории. Отходничество стало подлинным бичом для африканского населения Ньясаленда. В 1957 г., например, около 140 тыс. взрослых мужчин протектората работали за его пределами: 100 тыс. в Южной Родезии, 26 тыс. в Южной Африке, 13 тыс. в Северной Родезии. В самом Ньясаленде по найму в этом же году работали 92 тыс.[176]. «Люди, как невесело говорят африканцы, составляют главный предмет ньясалендского „экспорта", „экспорта" необычного, который не только не приносит никаких доходов стране, но, наоборот, дезорганизует ее экономику и обрекает тысячи африканцев на горе и лишения» ¹¹¹.

С самого начала существования Федерации африканские национальные конгрессы выступили с решительным требованием ее роспуска. АНК Северной Родезии, Южной Родезии и Ньясаленда превратились в общенациональные политические партии с собственными программами, централизованным аппаратом. По словам американского исследователя Африки Р. Ротберга, эти партии «стали носителями идей национализма, а их лидеры подлинными вождями и идеологами, вызвавшими расцвет современного национализма». Теоретическим фундаментом программ этих партий является теория ненасилия. По словам того же автора, Ганди и индийский пример убедили африканских националистов, что ненасилие может быть эффективным оружием в борьбе против колонизаторов.

Следует подчеркнуть, что весьма популярная в Африке теория ненасилия имеет ряд слабых сторон. Эта теория, объявляющая единственно «законными» только мирные формы борьбы, искусственно ограничивает рамки освободительного движения и тормозит развязывание революционной инициативы масс.

Митинги, бойкоты, забастовки, посылки делегаций в Лондон— таковы были основные формы борьбы, использовавшиеся африканскими политическими партиями в борьбе против навязанной народам Центральной Африки Федерации.

Большую роль в развитии освободительного движения и внесении в него элементов сознательности, дисциплины и организации играли выступления рабочего класса.

Осенью 1954 г. два профсоюза горняков, угрожая забастовкой, добились некоторых уступок от компаний «Медного пояса». 3 января 1955 г. началась всеобщая забастовка африканских горняков в «Медном поясе». Бастующие выдвинули требование удвоить среднюю заработную плату[177]. Руководители Союза африканских горняков заявили: «Довольно с нас заработной платы рабов! Мы теперь полны решимости коренным образом изменить структуру заработной платы африканских горняков и довести ее до уровня цивилизованных стран»[178].

Компания категорически отказалась удовлетворить требование бастующих.

Забастовка продолжалась 58 дней. Ни угрозы, ни провокации меднорудных компаний не запугали бастующих. Подавляющее большинство тех, кто бросил работу 3 января, бастовали до последнего дня. Лишь 2 марта 1955 г. горняки вернулись на работу. Компании вынуждены были ввести надбавку на дороговизну и систему премий от прибылей. Но основное требование бастующих об увеличении заработной платы вдвое было отклонено. Вслед за 58-дневной забастовкой «Медный пояс» потрясла серия более кратковременных, но хорошо организованных забастовок. В докладе правительства Северной Родезии (ноябрь 1955 г.) указывалось, что в 1954 г. насчитывалось 158 забастовок, во время которых было потеряно 50 тыс. человеко-дней[179].

Забастовочная борьба родезийского пролетариата приняла такой размах и имела столь революционизирующее воздействие на массы африканского населения, что английские власти решили прибегнуть к крайним мерам, чтобы противодействовать росту этого движения. 12 сентября 1956 г. правительство Северной Родезии объявило «чрезвычайное положение в „Медном поясе“». В тот же день власти арестовали 32 руководителей Союза африканских горняков, в том числе генерального секретаря Союза Мэтью Нклома.

В ноябре того же года лидер партии Африканский национальный конгресс Северной Родезии Кеннет Каунда направил министру колоний требования, принятые в октябре на партийной конференции. Главными среди них были следующие: отмена чрезвычайного положения в «Медном поясе», разрешение Северной Родезии отделиться от Федерации, дарование африканцам права голоса и равного представительства с европейцами в Законодательном и Исполнительном советах[180].

Чрезвычайное положение в «Медном поясе» было отменено в январе 1957 г.

На 1958 год были назначены выборы в Федеральную ассамблею. В основу нового избирательного закона были положены предложения Хаггинса (лорда Мальверна), согласно которым создавались два избирательных списка. Попавшие в верхний список, для которого вводился ряд высоких цензов, избирали большинство членов Федеральной ассамблеи. Примерно четвертая часть членов ассамблеи избиралась вместе избирателями верхнего и нижнего списков. Верхний список с высокими цензами обеспечивал, таким образом, европейское большинство в Федеральной ассамблее, в то время как нижний список давал возможность проникнуть в ассамблею некоторому числу африканцев. Таким образом, новая избирательная система, с одной стороны, прочно закрепляла руководящее положение в Федерации за европейским меньшинством, а с другой — создавала камуфляж «многорасовой структуры» законодательного органа. План лорда Мальверна лег в основу опубликованного 22 мая 1957 г. закона о дополнении к конституции.

Почти одновременно с опубликованием этого закона стало известно о расширении английским правительством компетенции и полномочий федерального правительства. Соглашение об этом было достигнуто в ходе переговоров, которые вел Рой Беленский в Лондоне. По окончании переговоров было опубликовано заявление, в котором указывалось, что в будущем значительная ответственность за иностранные сношения должна быть передана федеральному правительству и что «британское правительство не издаст никакого закона, чтобы исправить или отменить какой-либо федеральный закон, иначе как по просьбе федерального правительства» [181].

Облечение федерального правительства большими правами было крупной уступкой Англии. Оценивая результаты переговоров, Р. Беленский заявил: «Полномочия, которые теперь нам переданы, значительны и дают Федерации практически полнейшую независимость во внешних делах» [182].

Победу на выборах в Федеральную ассамблею в 1958 г. одержали партии, отражающие интересы европейских поселенцев. Из 89 тыс. зарегистрированных избирателей только 1731 человек, или 2 % избирателей, были африканцы, а 96 % — европейцы, составляющие всего 4 % населения. Было сформировано федеральное правительство во главе с Р. Веленским.

После выборов Р. Беленский выступил с заявлением о том, что его правительство намерено добиваться от Англии предоставления Федерации статуса доминиона в 1960 г. В то же время он дал понять, что будет всячески противиться расширению прав африканцев и будет добиваться для европейцев монопольного права управлять страной.

Твердолобая позиция Роя Беленского была сформулирована в его выступлении 10 марта 1959 г.: «Я должен объяснить этим людям, полагающим, что мы, т. е. элемент, который я считаю цивилизаторским в этой части мира, собираемся уйти через 10 или 15 лет, что они должны быть готовы к горькому разочарованию»[183]. Таким образом, политический курс правительства Р. Беленского был направлен на дальнейшее укрепление в стране европейской диктатуры и превращение ее в государство типа Южно-Африканского Союза.

По всей стране начались массовые демонстрации и митинги, на которых выражался гневный протест против расистской политики Р. Беленского и выдвигались требования роспуска Федерации.

Стремясь помешать перерастанию массового недовольства африканцев в активные революционные действия, федеральное правительство ввело 26 февраля 1959 г. чрезвычайное положение в Южной Родезии и 3 марта — в Ньясаленде.

В Северной Родезии вне закона был объявлен Африканский национальный конгресс. 11 марта были арестованы и высланы в отдаленные районы страны его главные руководители, а позднее арестовано 500 активных членов Конгресса [184].

Вот как описывал репрессии, последовавшие вслед за введением «чрезвычайного положения» в Южной Родезии, П. Гиббс: «Правительство Южной Родезии провело „операцию Паук“, как она официально называлась. В ней участвовали почти все полицейские силы, военные части и весь резерв полиции. В полночь, когда все еще спали, правительство объявило чрезвычайное положение, которое давало ему право ареста без предъявления обвинения. Ровно в 2 часа полицейские — европейцы и африканцы, — одетые в форму или в обычную одежду, получив индивидуальные инструкции, отправились небольшими группами поднимать с постели и арестовывать сотни ни о чем не подозревающих людей, которых власти занесли в списки как активных членов Африканского национального конгресса» ¹²⁰.

Вслед за Южной Родезией волна колониалистского террора обрушилась на Ньясаленд. Туда были двинуты части Королевских африканских стрелков и Королевского родезийского полка. Общая численность войск, сконцентрированных в Ньясаленде, составила 3 тыс. солдат[185]. В ночь на 3 марта губернатор Ньясаленда объявил чрезвычайное положение и провел так называемую операцию «Восход солнца». За одни только сутки были арестованы 263 человека. Всего же за время действия закона «о чрезвычайном положении» в Ньясаленде арестовали 1400 человек. В тюрьмы были брошены все известные полиции члены поставленного вне закона Африканского национального конгресса, в том числе и его руководитель Хастингс Банда.

Несмотря на репрессии, национально-освободительное движение продолжало развиваться. Вместо запрещенных патриотических партий возникли новые: Конгресс Малави в Ньясаленде, Национально-демократическая партия в Южной Родезии и Объединенная партия национальной независимости в Северной Родезии. Созданные на базе старых партий, они тем не менее стали более организованными, лучше приспособленными к новым условиям борьбы [186].

В начале 1960 г. английское правительство поставило на утверждение парламента вопрос о дополнительных ассигнованиях в 700 тыс. ф. ст. на чрезвычайные мероприятия в Ньясаленде. Отвечая на вопрос в Палате общин, министр колоний без обиняков заявил, что эти ассигнования помогут почти удвоить численность полицейских сил с 1268 до 2407 человек. Критикуя предложения правительства об ассигнованиях на «чрезвычайное положение», один из представителей оппозиции Г. Томсон сказал в Палате общин: «Я напоминаю, что в начале чрезвычайного положения я спросил досточтимого предшественника джентльмена (министра колоний. — А. X.), сколько насчитывается в Ньясаленде африканцев с высшим образованием. Ответ был, что есть 22 африканца с высшим образованием, из которых 12 в то время находились в тюрьме. Мы бы хотели больше видеть, чтобы дополнительные ассигнования использовались на удвоение числа средних школ и технических училищ, а не на удвоение числа полицейских в Ньясаленде» [187].

Борьба народа Ньясаленда за выход из Федерации продолжала нарастать. В июле 1960 г. английское правительство было вынуждено начать в Лондоне переговоры с представителями политических партий Ньясаленда о расширении политических прав для африканцев. Делегацию Ньясаленда возглавил освобожденный из тюрьмы Хастингс Банда. В результате переговоров было достигнуто соглашение о введении в Законодательном совете африканского большинства. Состав совета был определен в 33 человека: 5 официальных членов и 28 неофициальных, — из которых 20 были африканцы. В Исполнительный совет дополнительно был введен один африканец.

В Северной Родезии события развернулись в том же направлении, что и в Ньясаленде. Однако сопротивление колонизаторов в этой стране приняло более затяжной характер. Требования введения всеобщего избирательного права для африканцев встречали отчаянное сопротивление со стороны английских властей и федерального правительства. Их позицию выразил Р. Веленский, заявивший в ноябре 1958 г.: «Всеобщее избирательное право для взрослых — это миф, и пока я — глава федерального правительства, оно никогда не будет обсуждаться» [188].