Политика Англии в Африке

Глава V АНГЛИЙСКИЙ КОЛОНИАЛИЗМ БЕЗ ИМПЕРИИ

Антиимпериалистические революции, прокатившиеся по Азии, Африке и Латинской Америке в послевоенные годы, сокрушили колониальную систему империализма. На развалинах британской, французской, голландской, бельгийской империй образовалось несколько десятков новых суверенных государств. Достижение национальной независимости ранее угнетенными народами стало возможным благодаря образованию и укреплению мировой социалистической системы, общему изменению соотношения сил на международной арене в пользу социализма, обострению межимпериалистических противоречий, движению солидарности афро-азиатских стран и ряду других факторов.

Огромных успехов в борьбе за национальную независимость добились, в частности, народы африканских стран, входивших прежде в Британскую колониальную империю.

В начале 60-х годов английские правящие круги, как отмечалось в предыдущих главах, вынуждены были согласиться на предоставление политической независимости большинству своих африканских колоний.

Ныне апологеты британского империализма распространяют миф о том, что Англия «добровольно», из «великодушия» пожаловала независимость своим колониям. В одном из документов Лейбористской партии указывалось: «Начиная с 1945 г. Британия добровольно отказалась от величайшей и обширнейшей колониальной империи из всех, когда-либо созданных за всю историю человечества. Лейбористская партия гордится тем, что этот отказ от империализма и трансформация империи белого человека в многорасовое Содружество были осуществлены в 1946 г., в то время когда премьер-министром был Эттли…»[318].

Это и подобные утверждения находятся в вопиющем противоречии с действительностью. Тем не менее часть английской и мировой общественности верит в эту красивую легенду, к которой британская пропаганда неутомимо присочиняет все новые и все более живописные подробности. Как писал индийский журналист Зафар Имам, «политические и общественные деятели — тори, лейбористы, либералы — и правая, левая и официальная пресса никогда не упускают случая подчеркнуть, как благородно и своевременно поступила Англия, пожаловав независимость своим колониям… Поэтому не удивительно, что молодежь в Англии склонна думать, будто колоссальная экономическая эксплуатация афро-азиатских стран британским империализмом на протяжении веков была чем-то вроде большой шутки, окончившейся традиционным добрым англосаксонским юмором и благожелательностью. Британская молодежь… не хочет много знать об империалистическом прошлом, и ее незнание афроазиатских дел поразительно. С другой стороны, старшее поколение хочет забыть прошлое… По своему образу мыслей англичане очень напоминают послевоенную Западную Германию. Молодые западные немцы не хотят знать о нацистской эре, а старые стремятся забыть прошлое. Таким образом, обеим этим странам свойственно общее чувство вины»[319].

Если обратиться от мифов к действительности, то оказывается, что английские правительства как консервативные, так и лейбористские всеми мерами пытались воспрепятствовать завоеванию народами колоний политической независимости, а когда это стало невозможно, приложили максимум усилий для того, чтобы сделать предоставление независимости сугубо символическим актом.

Широко применяя слова лорда Хэйлшема о том, что уступка общественному нажиму — «самая надежная гарантия против революции», правительство консерваторов надеялось и на этот раз, изменив форму, ничего не изменить по существу. По его инициативе в решениях конференции стран Содружества в Монреале в 1958 г. было записано: «Мы знаем, что если слишком долго препятствовать осуществлению чаяний наименее развитых стран, то демократические институты, о которых все мы так печемся, могут оказаться под угрозой»[320].

«Другими словами, — писал, комментируя это решение, прогрессивный английский историк Алан Браун, — самое мудрое, что могут сделать империалисты, — это уйти из колоний, пока их оттуда не вышибли, но постараться при этом сохранить возможно более сильное влияние на освободившиеся от колониализма страны… Тори убедились, что после определенного момента продолжение политики прямого подавления национально-освободительного движения привело бы к тому, что вся старая машина колониального господства вместе со своим персоналом была бы сметена, а на ее месте утвердились бы такие правительства, влиять на которые прежние колонизаторы уже не могли бы. Если, напротив, не переходя этого рубежа, колонизаторы предоставят колониям независимость… то они могут по-прежнему пользоваться в этих государствах определенным влиянием, точно так же как, сохраняя неприкосновенными позиции своих концернов в бывших колониях, они могут по-прежнему эксплуатировать местное население»[321].

Предоставление независимости сопровождалось на первых порах рядом весьма обременительных условий как экономического, так и военного, а отчасти и политического характера. Отказ от политического контроля вовсе не означал отказа от сохранения влияния Англии в бывших колониях. Говоря об этом, авторы книги «Отношение к Африке» писали: «…Хотя Британия побуждается своими идеалами и неотъемлемыми силами империи к постепенному отречению от власти и трансформации власти во влияние, ее моральная ответственность не уменьшается, а скорее возрастает. Дело в том, что передача власти, подготовка зависимых территорий к самоуправлению — это самая деликатная, трудная и сложная роль, какую только может играть имперское государство»[322].

Как правило, английские колонии в Африке после получения политической независимости должны были признавать верховный суверенитет британской короны.

Конституции бывших английских колоний, «дарованные» Лондоном, обычно включали положение о том, что соответствующая страна объявляется «независимым государством в составе Содружества наций, признающим королеву своим сувереном и располагающим кабинетом и парламентской системой правления примерно того же типа, как в Соединенном Королевстве и доминионах Содружества наций»[323]. Таким образом, навязанная бывшим колониям система правления давала английским правящим кругам дополнительные возможности для оказания своего политического, экономического и идеологического влияния.

Кроме того, конституции устанавливали двойное гражданство (подданный английского короля и одновременно гражданин соответствующей страны Содружества наций), которое означало сохранение за английскими подданными привилегий в области предпринимательской деятельности и при устройстве на административную и гражданскую службы[324]. При помощи этого немаловажного приводного ремня Англия намеревалась удерживать в орбите своего влияния бывшие колонии в Африке.

В ряде стран английским колонизаторам удалось привлечь на свою сторону определенные круги национальной буржуазии, допустив ее на правах младшего партнера к эксплуатации ресурсов этих стран, и поставить у власти марионеточные правительства, послушно выполняющие волю своих европейских хозяев.

Там, где это было возможно, английский империализм стремился как можно дольше сохранить различные ступени переходного статуса в своих бывших колониях и особенно стадию так называемого внутреннего самоуправления. На этой стадии сфера деятельности английских колониальных властей значительно сократилась: часть их функций перешла к национальным представительным учреждениям и национальным правительствам. Однако важнейшие функции государственной власти — контроль над вооруженными силами, внешними сношениями, высший контроль над законодательными и исполнительными органами власти — по-прежнему оставались в руках английской колониальной администрации. С одной стороны, такой статус колоний вполне устраивал английских империалистов, поскольку он снимал с них формальную ответственность за положение в стране и перекладывал ее на африканских лидеров. К тому же со многими африканскими деятелями, как не без оснований считали в Лондоне, легче было договориться, если они были в правительстве, а не в оппозиции. С другой стороны, предоставляя своим бывшим колониям внутреннее самоуправление, Англия рассчитывала ослабить натиск национально-освободительного движения.

Английское правительство обосновывало необходимость сохранения контроля над своими владениями «незрелостью» африканского общества. Эта точка зрения высказана в уже упомянутой книге «Отношение к Африке», которая имеет характерный подзаголовок «Очерк главных проблем Британской Африки, намечающий политический курс, которого должно придерживаться в будущем каждое английское правительство». Авторы этой книги пишут: «Британское правительство должно сохранять власть, для того чтобы следить, как бы новорожденные демократии не были превращены каким-нибудь демагогом в тоталитарные режимы. Выборы, свобода слова, независимость гражданских служб, контроль над полицией и армией суть те ответственности, от которых британский губернатор не должен отказываться, пока колония политически не созреет настолько, что демократия будет вне опасности»[325].

При предоставлении независимости африканским колониям Англии удалось навязать им военные соглашения, сохранившие в ее руках сеть важных военно-воздушных, военно-морских и сухопутных баз. Кения, Танганьика, Уганда, Нигерия, Сьерра-Леоне не только согласились оставить на своих территориях английские военно-морские, военно-воздушные и сухопутные базы, но и санкционировали пребывание британских генералов на высших военных постах. Министерство обороны Англии сохранило за собой привилегию на вооружение и обучение местных армий.

Великобритании удалось также сохранить и даже усилить экономические позиции в независимых африканских странах.

Важнейшим рычагом влияния Англии на ее бывшие колонии в Африке стало Содружество наций [326].

После окончания второй мировой войны общая площадь африканских стран Содружества составляла около 6 млн. кв. км, а население — около 90 млн. человек. Кроме того, британские флаги развевались еще в нескольких странах Африки, которые формально не были колониями Англии. Так, английский флаг был одной из двух эмблем Судана, находившегося под англо-египетским кондоминиумом. Этот флаг реял также и над бывшими итальянскими колониями — Ливией, Эритреей и Сомали, которые временно находились под управлением британской военной администрации.

Прошедшие с тех пор 20 с лишним лет внесли большие коррективы в карту Африки. Ливия в 1951 г. стала независимым королевством. Эритрея в 1952 г. объединилась с Эфиопией. Сомали в 1950 г. стало подопечной территорией Италии, а через десять лет, объединившись с бывшим Британским Сомали, обрело независимость. В 1956 г. окончился англо-египетский кондоминиум над Суданом, который стал независимой республикой. В 1961 г. ЮАР вышла из Содружества, в результате чего оно сразу уменьшилось на 1223 тыс. кв. км и 16 млн. человек. Южный Камерун, присоединившийся к Республике Камерун, также оказался вне Содружества. Все эти перемены сузили географические рамки Содружества в Африке.

Однако Содружество в Африке претерпело не только количественные, но и качественные изменения. Прежде всего существенно изменилась его структура в связи с изменением политического статуса многих входящих в него стран. В 60-х годах большинство бывших английских колоний, обретя независимость, провозгласило республиканский строй.

В результате создалось парадоксальное положение, когда британская королева считается главой союза государств, многие из которых имеют республиканское устройство и отвергают монархическую систему управления.

Чтобы преодолеть это противоречие и сохранить Содружество как инструмент влияния Англии на членов этого союза, английские юристы взялись за перья и еще раз продемонстрировали гибкость и умение переделать форму, не меняя сущности британской колониальной доктрины.

Согласно разработанным юристами законоположениям, британская королева считается теперь не главой, а лишь символом объединения стран, именуемого «Содружеством наций».

Несмотря на усилия британского империализма сохранить главенствующее положение в Содружестве, его позиции оказались в значительной степени подорванными.

Радикальные изменения, которые претерпели конституционно-политические формы Содружества, обусловили его новую структуру и значительное ослабление роли Англии в Содружестве. Нельзя не согласиться с утверждением составителя сборника по истории Содружества А. Менсера о том, что «в 1962 г. Содружество было значительно менее британским, чем в 1953 г. — в год коронования Елизаветы»[327].

Ярким проявлением ослабления позиций Англии в Содружестве была проходившая в сентябре 1966 г. в Лондоне конференция премьер-министров Содружества наций. Конференция показала, что атмосфера пиетета и преклонения перед Англией, которая когда-то царила в Содружестве, кончилась. Позиция Англии по родезийскому вопросу, главному вопросу конференции, подверглась острой критике руководителей подавляющего большинства государств — членов Содружества. По выражению одного английского юриста, эта конференция обладала некоторыми чертами судебного процесса, причем в роли подсудимого выступала Англия. Несмотря на все усилия Г. Вильсона навязать свою точку зрения участникам конференции и восстановить былой престиж Англии в Содружестве, судьба последнего висела на волоске.

Лишь в последний момент Г. Вильсону удалось предотвратить срыв конференции угрозами лишить «мятежных» членов. Содружества экономической помощи.

Новая структура Содружества проявляется в пестроте конституционно-правового статуса входящих в него стран. Одни из них — монархии, другие — республики, одни обрели независимость, другие еще остаются колониями. Среди независимых стран также можно различить унитарное или федеративное, однопартийное или многопартийное государственное устройство. Однако следует в то же время отметить, что при всех этих различиях правовые системы этих государств имеют и значительные черты сходства, так как в основе их всех лежит английское право.

Адвокаты британского империализма утверждают, что новая структура Содружества обусловила и его новый характер, что, поскольку большинство его членов приобрело независимость, нынешнее Содружество не имеет ничего общего с бывшей Британской империей, в которой господствующее положение принадлежало Англии.

При этом они ссылаются на отсутствие центрального органа исполнительной и законодательной власти в Содружестве, на практику созыва конференций премьер-министров, министров и других представителей стран, на обязательство членов Содружества информировать и консультироваться друг с другом «по любой проектируемой акции, которая может затронуть их интересы», на создание секретариата Содружества во главе с канадцем и т. д. Все это якобы свидетельствует о равноправии членов Содружества и о том, что Англия отказалась от имперской политики.

Однако такого рода утверждения на деле далеки от истины. Нынешнее Содружество наций по своей структуре, организации и внутренним взаимоотношениям входящих в него стран представляет собой модифицированную форму Британской империи на стадии ее прогрессирующего распада, когда многие бывшие британские колонии либо вовсе вышли из Содружества, либо, оставшись в нем, обрели статус суверенных государств. Главное заключается в том, что английский империализм не отказался от претензий на господствующую роль в Содружестве и продолжает сохранять в своих руках многие прямые и в особенности косвенные рычаги воздействия на страны, получившие политическую независимость.

Весьма показательно, что в Англии существует специальное Министерство по делам Содружества, которое нс только активно участвует в решении вопросов взаимоотношений со странами Содружества, но в ряде случаев вмешивается в вопросы внутренней жизни этих стран, относящиеся к исключительной компетенции их правительств.

Вынужденный отказаться от функции прямого политического-контроля над многими бывшими колониями, британский империализм сумел сохранить механизм экономической эксплуатации и отчасти военно-стратегического влияния в этих странах.

Возможности для деятельности английских монополий в Африке в последние годы не только не уменьшились, а возросли. Достаточно сказать, что нефтяная монополия «Шелл Бритиш петролеум» в Нигерии, инвестировавшая 70 млн. ф. ст., объявила, что в ближайшие восемь-десять лет она будет непрерывно увеличивать инвестиции. Масштабы деятельности алмазодобывающей компании «Уильямсон» в Танганьике выросли за послевоенные годы в такой степени, что если в 1944 г. вся добыча на шахте в Мвадуи умещалась в двух коробках из-под сигарет, то теперь она составляет более 600 тыс. карат в год общей стоимостью около 5,5 млн. ф. ст. Империалисты не скрывают своих надежд на то, что грабеж национальных богатств Африки будет происходить в будущем так же, как и в прошлом. Их девизом стали, по-видимому, слова У. Черчилля: «Будущее неизвестно, но прошлое вселяет в нас надежду».

Однако в обстановке все возрастающего влияния социалистических стран, подъема национально-освободительного движения во всем мире, в том числе и в Африке, английские империалисты вынуждены разрабатывать и реализовывать новую неоколониалистскую тактику, заключающуюся в применении более замаскированных и скрытых форм колониальной политики. Сущность этой политики не подверглась серьезным изменениям, но она обставляется новыми юридическими декорациями и прикрывается «шумовой завесой» демагогических фраз, призванных скрыть черные дела колонизаторов.

Английские империалисты и связанные с ними реакционные круги оказывают сопротивление ломке старых порядков в молодых государствах Африки. Налицо непримиримое противоречие между потребностями независимого развития (экономического и политического) этих стран и интересами империализма. На современном этапе национально-освободительной борьбы перед народами бывших колоний встает ряд новых проблем. Важнейшая из них — проблема выбора пути дальнейшего развития.

Большинство стран — бывших английских колоний в Африке— развивается в настоящее время по капиталистическому пути, оставаясь пока в системе капиталистического мирового хозяйства, в орбите экономического и политического влияния главным образом своей бывшей метрополии.

Английский империализм пытается всеми мерами затормозить поступательное движение народов своих бывших колоний по пути укрепления национальной независимости. Для этого он использует арсенал средств, представляющих собой сочетание новых методов колониальной политики (экономическая помощь, более глубокое проникновение в экономику независимых стран, сотрудничество с местными эксплуататорскими классами) со старыми «испытанными» методами.

Из всех форм колониальной эксплуатации главную роль в политике современного английского империализма играет так называемый экономический колониализм. Эксплуатация африканских стран через торговые и различные финансовые операции является важным источником прибылей для британских монополий.

Стремясь компенсировать потерю многих своих владений путем интенсификации экономической эксплуатации стран Содружества, Англия по сравнению с 1938 г. вдвое увеличила к 1963 г. торговлю с бывшими колониями.

Резкое увеличение торговли дает английской буржуазии огромные прибыли, так как торговля с развивающимися странами основана па неэквивалентном обмене.

Обладая многовековым опытом эксплуатации народов колоний, британский империализм определил другие капиталистические державы в использовании валютных и таможенных рычагов для защиты своих экономических позиций в условиях распада колониальной системы. Многие страны, разорвавшие цепи колониализма и завоевавшие политическую независимость, продолжают оставаться в стерлинговой зоне и связаны с Англией единой преференциальной таможенной системой — одним из главных рычагов, при помощи которых английской буржуазии удается сохранять бывшие и нынешние колонии в орбите своего экономического влияния.

Сущность преференциальной таможенной системы сводится к тому, что многие товары, импортируемые в Англию из стран Содружества, а также импортируемые из Англии в эти страны, пользуются по сравнению с другими товарами рядом льгот и привилегий, выражающихся прежде всего во взимании пониженных пошлин.

Система имперских преференций была впервые установлена на Оттавской имперской конференции 1932 г.

В настоящее время на территории всех бывших английских владений в Африке, охватываемых системой преференций, действуют преференциальные пошлины. Импорт товаров из стран долларовой зоны и всех других валютных зон, кроме стерлинговой зоны, подлежит ограничению и обложению повышенными таможенными пошлинами.

Другим каналом эксплуатации Англией африканских стран, входящих в Содружество, является валютно-финансовая система. Финансы и денежное обращение этих стран непосредственно зависят от кредитно-денежной системы Великобритании. При помощи специального валютно-финансового механизма — так называемой системы стерлингового стандарта — Англия осуществляет контроль над денежным обращением и финансами многих стран Содружества. Система стерлингового стандарта предполагает автоматическую конверсию местных валют в фунты стерлингов по твердому курсу.

Поскольку многие африканские страны не имеют собственных эмиссионных банков, операции по обмену валюты осуществляют фактически подконтрольные Англии валютные управления или комиссионеры, выпускающие местные денежные знаки в обмен на фунты стерлингов. Полученная в результате таких операций английская валюта зачисляется на счета этих органов в Английском банке. Для совершения валютно-финансовых операций африканские страны обязаны платить фунты стерлингов за передачу им эквивалентной суммы местной валюты. Тем самым они лишаются возможности регулировать собственное денежное обращение, исходя из потребностей их собственного производства и товарооборота.

Важный рычаг валютно-финансовой эксплуатации Англией стран Содружества — стерлинговая зона. Основой созданного еще в начале 30-х годов стерлингового блока была политическая или экономическая зависимость ряда стран от Англии. После второй мировой войны стерлинговый блок оформился в стерлинговую зону. Это крупнейшая валютная группировка современного капитализма, охватывающая свыше 50 стран и территорий, большинство которых — политически самостоятельные государства. Страны стерлинговой зоны занимают 20 % территории земного шара[328]. В нее входит помимо стран Содружества также ряд государств, формально не являющихся его членами (Ирландия, Иордания, Ливия, Кувейт и др.).

Кроме соглашения о свободном обращении валюты, между странами, членами стерлинговой зоны, было заключено соглашение, обязывающее их хранить подавляющую часть своих валютных резервов в Англии (стерлинговые авуары). Формально стерлинговые авуары считаются государственным долгом Англии странам-кредиторам. Фактически эти авуары представляют собой принудительно изъятую Англией часть национального продукта стран стерлинговой зоны. Механизм образования стерлинговых авуаров весьма прост: вместо того чтобы оплачивать импорт и услуги из стран стерлинговой зоны наличными, английские власти записывают причитающуюся к оплате сумму на специальные счета соответствующих стран, и эта сумма считается задолженностью Англии стране-поставщику. Такая форма финансовой эксплуатации Англией стран стерлинговой зоны стала широко практиковаться еще в годы второй мировой войны, когда стерлинговая задолженность Англии достигла 3,7 млрд. ф. ст.[329]. После второй мировой войны английские империалисты предпринимали неоднократные попытки описать задолженность Англии ее торговым контрагентам, предлагая рассматривать эту задолженность как «вклад соответствующих стран в общее дело борьбы с врагом». Однако Индия, Египет и ряд других стран, не желавших отказываться от части своего национального продукта, оказывали сопротивление английскому империализму. Стремясь удержать в своих руках контроль над стерлинговыми авуарами, английские правящие круги замораживали эти средства, лишали таким путем законных владельцев права свободно ими распоряжаться. Выплата по стерлинговым обязательствам производилась мелкими суммами по специальным соглашениям, в которых Англия навязывала другим странам невыгодные им условия.

После окончания второй мировой войны стерлинговые авуары продолжали играть большую роль в английской колониальной политике. Если в 1950 г. стерлинговые авуары колоний составляли 808 млн. ф. ст., то в 1957 г. уже 1486 млн. ф. ст.[330]. К весне 1966 г. задолженность Англии странам стерлинговой зоны составляла 2422 млн. ф. ст.[331].

В современных условиях Англии становится все труднее проводить в жизнь такую политику. Английским правительственным деятелям приходится все чаще давать заверения о готовности разблокировать стерлинговые авуары и погасить часть своих обязательств странам-импортерам.

Однако, выражая на словах готовность пойти навстречу законным требованиям народов зависимых от Англии стран, английские империалисты на деле продолжают использовать стерлинговые авуары как мощный рычаг экономического и политического давления на правительства и народы других стран. Особенно наглядно эта политика Англии проявилась во время Суэцкого кризиса. Немедленно после национализации компании Суэцкого канала английское правительство заблокировало все стерлинговые авуары Египта.

Принудительное изъятие материальных ценностей, создаваемых в других странах, через образование и накопление стерлинговых авуаров служит орудием экономического закабаления слаборазвитых стран английским империализмом.

В обстановке распада колониальной системы позиции английского империализма в его валютной зоне оказались в значительной степени подорванными. Возникновение ряда самостоятельных государств на месте бывших колоний положило конец бесконтрольному хозяйничанью Англии в стерлинговой зоне, дало ее ранее бесправным участникам право голоса в делах зоны. В ряде бывших английских колоний усилилась тенденция к большей валютной самостоятельности, что выразилось, в частности, в создании собственных центральных банков. Все это приводит к усилению центробежных тенденций в стерлинговой зоне.

Вместе с тем стерлинговая зона перестает быть монопольным «валютным заповедником» для английского капитала. В странах стерлинговой зоны Англии приходится теперь сталкиваться со все растущей конкуренцией ее империалистических соперников — США, ФРГ, Японии и других стран.

Тем не менее Англия все еще остается основным экспортером капитала в стерлинговой зоне и в странах Содружества (за исключением Канады), далеко оставившим позади себя по размерам капиталовложений в этих странах другие империалистические державы. Примерно 70 % капиталов, инвестированных в странах Содружества, приходится на Англию. Для сравнения укажем, что только 15 % инвестированных капиталов в странах Содружества принадлежат США, 10 %—Международному банку реконструкции и развития.

Распределение английских капиталовложений между отдельными странами Содружества весьма неравномерно. Весьма значительная часть заграничных инвестиций Англии приходится в настоящее время на страны Африки.

Лишившись возможности осуществлять непосредственный политический контроль над своими бывшими колониями, британский империализм, как отмечалось, пытается сохранить контроль над экономикой этих стран. Роль тяжелой артиллерии в экономическом наступлении Англии на Африку играют крупнейшие английские монополии-гиганты. Уходя из Африки через парадную дверь, колонизаторы как бы вновь возвращаются туда с «черного хода». На смену покинувшим африканские берега колониальным чиновникам прибывают служащие компаний, страховые агенты и всякого рода жрецы «большого бизнеса».

Британская официальная пропаганда стремится представить коварного Альбиона как некоего доброго дядюшку стран Содружества, который оказывает им большую и бескорыстную помощь. Однако в действительности превозносимая апологетами колониализма британская политика помощи — это часть неоколониалистской стратегии, применяемой империалистами после второй мировой войны. В условиях существования социалистических стран и роста антиимпериалистических настроений в Азии и Африке колониалисты вынуждены маневрировать, для того чтобы сохранить свой престиж, экономическое и политическое влияние в этих странах.

Английские правительственные деятели часто не считают даже нужным делать секрет из того факта, что их главная цель в Африке — использование любых возможностей для усиления влияния Англии на правительства молодых независимых государств. Министр по делам Содружества Боттомли заявил в Палате общин в июне 1965 г.: «Сегодня африканские страны составляют почти половину всех членов Содружества. Их значе-174 ние видно из того факта, что только на них приходится почти половина населения всех независимых государств Африки к югу от Сахары… Наши исторические, административные и другие связи со странами Содружества в Африке всегда были очень тесными… Постоянной и настойчивой политикой Британии должно быть сохранение этих связей и завязывание новых, когда для этого представляется случай» [332].

Предоставляя развивающимся странам помощь в форме субсидий и кредитов, британские правящие круги рассчитывают повлиять на их внешнюю и внутреннюю политику, захватить контроль над ключевыми экономическими позициями в этих странах. Кроме того, они надеются перетянуть на свою сторону правящую элиту некоторых африканских и азиатских стран. Британские правящие круги рассматривают свою помощь не только как средство экономического порабощения развивающихся стран, но и как орудие в борьбе против своих империалистических конкурентов и соперников.

Политические изменения в Африке весьма заметно повлияли на структуру и размеры помощи Англии африканским странам. Основная часть экономической помощи шла в те африканские страны и регионы, где позиции английских колонизаторов казались наиболее прочными. Так, в 1958 и 1959 гг. отмечалось заметное сокращение британских кредитов странам Западной Африки, что было связано с завоеванием независимости Ганой и усилением освободительной борьбы в Нигерии и Сьерра-Леоне. В то же время возросли английские кредиты колониям в Восточной Африке [333].

Примерно 30 % субсидий Англии африканским странам имели форму долгосрочных займов. Остальные субсидии выделялись на финансирование планов развития хозяйства, на покрытие бюджетных дефицитов и на расходы, связанные с деятельностью колониальной администрации. В среднем по всем этим статьям в конце 50 — начале 60-х годов ежегодно расходовалось около 70 млн. долл., из которых около 40 % получили страны Восточной Африки, 20 %—Западной Африки и 40 % — страны Центральной и Южной Африки [334].

Весьма знаменательно, что в стоимостном выражении экономическая помощь Англии развивающимся странам не может идти ни в какое сравнение с баснословными прибылями, получаемыми там английскими монополиями.

В 1965–1966 гг. Англия предоставила африканским странам помощь на общую сумму 100 млн. ф. ст.[335]. Между тем ежегодная прибыль одних только английских монополий, действующих в Южной Африке, составляет около 130 млн. ф. ст.[336]. Таким образом, несмотря на все уверения английских колонизаторов о «бескорыстном» характере их помощи, на деле экономическое партнерство Англии с африканскими странами выгодно прежде всего первой. Даже проанглийски настроенный автор Джозеф Камбу вынужден был сделать следующее признание: «Я, конечно, знаю о возможных выгодах, которые Британия извлекает из партнерства. Я не упускаю также из виду и тот факт, что Англия имеет обязательства в отношении этих стран, своих бывших колоний, которые вносили свой скромный вклад в развитие британской экономики в течение многих прошлых десятилетий» [337].

Весьма примечательно и распределение британской экономической помощи. К концу 1965 г. из 60 млн. ф. ст. английских субсидий, предназначенных Кении (которая возглавляет список получателей британской помощи), свыше 13 млн. ф. ст. было предоставлено в виде займа для выплаты компенсации бывшим английским колониальным чиновникам, 12 млн. ф. ст. — для выкупа земель белых поселенцев, 3,5 млн. ф. ст. — для покупки оружия, 24 млн. ф. ст. — для обеспечения выплаты очень высоких процентов по прежним займам.

После окончания в конце 1965 г. переговоров о дополнительной финансовой помощи Кении правительственная делегация последней выразила крайнее разочарование результатами переговоров. Англия предложила на четырехлетний период, начиная с апреля 1966 г., всего 18 млн. ф. ст., из которых на развитие экономики— 11 млн. ф. ст. и на покупку земель белых поселенцев — 7 млн. ф. ст.[338].

Значительная часть английской помощи Кении направлена на создание условий для еще более глубокого проникновения в страну английского капитала, на выплату компенсации бывшим английским колониальным чиновникам и поселенцам, жалованья и пенсий английским подданным, работающим в Кении.

Прогрессивный английский историк-коммунист Алан Браун назвал Кению классическим примером обмана правительством Англии африканских народных масс[339].

Еще до объявления Кении независимой английское правительство приняло меры к тому, чтобы европейские поселенцы не пострадали в каком-либо отношении. В июле 1962 г. министр колоний Англии Р. Модлинг объявил план выкупа земель, принадлежащих белым поселенцам на Центральном нагорье. План Модлинга предусматривал приобретение английским правительством в течение ближайших четырех лет одного миллиона акров европейских земель. При этом земли, приобретенные европейцами в результате насильственных земельных экспроприаций у африканцев, должны были выкупаться по очень дорогой цене. План Модлинга был составлен в точном соответствии с требованиями европейских поселенцев в Кении и самых реакционных кругов в Англии.

Когда Кения потребовала независимости, европейские колонисты стали переводить свои деньги в европейские банки и отказались от планов дальнейшего расширения своих ферм и увеличения сельскохозяйственного производства. Уже к концу 1961—началу 1962 г. темпы отлива капиталов из Кении достигли 1 млн. ф. ст. в месяц. Все это больно ударило по экономике страны, расстроило ее финансы, привело к резкому падению рыночного спроса. По словам Алана Брауна, в этот период «колонизаторы делали все возможное, чтобы повлиять на выбор будущего руководства, с которым им впоследствии пришлось бы иметь дело. И они осуществляли свой экономический шантаж до тех пор, пока были в состоянии продолжать его»[340].

Именно эту цель — повлиять на африканских лидеров и заставить их выполнять свою волю — и преследовало британское правительство, оказывая Кении экономическую помощь.

Подобный характер имеет и помощь Танганьике. Согласно заявлению, опубликованному в Лондоне в июле 1961 г., Танганьике была обещана помощь в 4 млн. ф. ст., но только при условии, что страна не будет получать никакой помощи для выполнения своих экономических планов из других источников. В заявлении также упоминалось о двух займах па общую сумму 9 млн. ф. ст. для выплаты компенсаций и пенсий иностранным служащим, т. е. бывшим английским колониальным чиновникам[341].

Всего Танганьика за время, прошедшее после получения независимости, получила от Англии в виде помощи около 27,5 млн. ф. ст., но значительная часть этих средств осела в карманах английских чиновников и специалистов.

Когда 25 января 1963 г. между Нигерией и Англией было подписано соглашение об английском займе в 10 млн. ф. ст. на первые два года шестилетнего плана, английская сторона настояла на включении в договор специального пункта о том, что эти средства должны быть истрачены на покупку английских товаров и оплату услуг, необходимых для выполнения проектов развития[342].

Объем английской экономической помощи африканским странам непрерывно сокращается. Если в 1961/62 г. сумма ее составляла 160 млн. ф. ст., то в 1962/63 г. — 148 млн. ф. ст. Толь ко 10 % этой суммы было предназначено непосредственно на экономическое развитие.

«Новый курс», провозглашенный Дугласом-Хьюмом на конференции премьер-министров стран Содружества наций 13 июля 1964 г., не внес изменений в экономическую политику английского империализма. «Новый курс» не дал ничего, что могло бы помочь развивающимся странам поднять свою экономику. Предложения Хьюма сводились к проекту увеличения расходов на образование с 2,5 млн. ф. ст. до 5 млн. ф. ст. в год в течение ближайших пяти лет. По словам Идриса Кокса, это было сделано для того, чтобы рекрутировать среди обученных таким образом кадров людей, готовых служить тем же политическим целям применительно к Англии, каким служит «Корпус мира» для США.

Значительные средства были ассигнованы на подготовку африканских специалистов в стенах английских высших учебных заведений. По данным министра по делам Содружества Боттомли, в 1965 г. около 1500 английских учителей работали в африканских странах и более 16 тыс. африканских студентов учились в Англии[343].

Согласно данным, содержащимся в Белой книге, Англия тратит ежегодно около 2 млн. ф. ст. на подготовку учителей для работы в развивающихся странах. В 1965 г. в Англию приехали 2800 студентов и стажеров из развивающихся стран[344]. Белая книга предлагала следующие дополнительные меры: 1) создать в Министерстве по развитию заморских стран отделы по сельскому хозяйству, технике и администрации, 2) учредить 400 дополнительных должностей (по тем же ключевым профессиям) в английских правительственных учреждениях, университетах, чтобы подготовить контингент квалифицированных кадров для работы в развивающихся странах, 3) основать институт по исследованию развития этих стран в Сассексе.

Экономическая помощь и подготовка кадров по английскому образцу — таковы два главных рычага, при помощи которых английский империализм пытается создать преданную себе элиту из среды африканской буржуазии.

Но это не единственные рычаги. Воспользовавшись наследием колониального прошлого, английский империализм широко использует в своих неоколониалистских целях территориальные споры и конфликты между африканскими странами. «Величайшая опасность в современной Африке — это неоколониализм и его главный инструмент — балканизация»[345], — пишет известный английский африканист Б. Дэвидсон.

Английские империалисты прилагали и продолжают прилагать значительные усилия, чтобы раздуть до больших масштабов территориальные споры и конфликты между Ганой и Того. Сомали, Эфиопией и Кенией и тем самым торпедировать африканское единство и его руководящий орган — Организацию африканского единства.

После того как Англия вынуждена была в июне 1960 г. предоставить независимость Британскому Сомали, который вошел в состав Сомалийской Республики, созданной 1 июля того же юда, английское правительство не прекращало своей провокационной политики, направленной на обострение сомалийско-эфиопских отношений. Враждебная политика, проводимая Англией в отношении Сомалийской Республики, привела в марте 1963 г. к разрыву дипломатических отношений между Сомалийской Республикой и Англией.

В январе 1964 г. в странах Восточной Африки произошли волнения в некоторых местных воинских гарнизонах. Главными требованиями взбунтовавшихся солдат были повышение жалованья и замена офицеров-англичан африканцами.

Эти события вызвали серьезнейшие опасения в столицах молодых восточноафриканских государств, где положение было весьма непрочным. Такая обстановка была использована английскими империалистами, для того чтобы попытаться усилить свое влияние в этом районе. При первых же сообщениях о беспорядках Англия, добившись соответствующей просьбы, направила свои войска в Танганьику и Уганду и усилила гарнизоны в Кении. Не могла не обратить на себя внимания высокая степень готовности английских войск. Лишь за несколько дней, в феврале 1964 г., в Кению было переброшено 2 тыс. английских солдат (кроме 6 тыс., уже находившихся на английских военных базах), в Уганду — 450 и в Танганьику — около 700. Столь большая оперативность английского военного командования позволила многим обозревателям сделать вывод о том, что английское правительство либо само было замешано в провоцировании беспорядков в Восточной Африке, либо знало о готовящихся мятежах.

Временным вводом английских войск не ограничилось вмешательство Великобритании в дела африканских стран, только что получивших независимость. В Лондоне были весьма обеспокоены событиями на Занзибаре и их возможными последствиями для соседних африканских стран. Дуглас-Хьюм сделал заявление, передававшееся по телевидению в США, о «коммунистическом заговоре» в Восточной Африке. Английские правящие круги подняли шумиху о «неспособности» Ньерере «поддерживать порядок» и потребовали выдвинуть ему на смену своего ставленника — «сильного человека», которого уже назначили командующим армии Танганьики. Если бы план колонизаторов, имевший целью повторение конголезского варианта 1960 г., был осуществлен, то англичане могли бы нанести сильнейший удар по демократическим силам не только Танганьики, но и Кении, Уганды и Занзибара.

Со специальной миссией в страны Восточной Африки выехал министр по делам Содружества Дункан Сэндис. Главная его задача состояла в том, чтобы попытаться использовать ту щель, которая образовалась в Восточной Африке в связи с январскими событиями и в которую можно было бы попробовать протащить троянского коня английского колониализма. Сэндис оказал нажим на правительство Кении, заставив его согласиться на сохранение в стране английских войск, срок пребывания которых истекал к концу 1964 г.

Спекулируя на возможности повторения январских событий, Сэндис стремился навязать восточноафриканским странам идею создания мобильных сил под английским контролем с центром в Кении. Ему удалось добиться соглашения, согласно которому Англии предоставлялось право направлять свои воинские части в Кению для прохождения обучения; английские военные корабли получали возможность пользоваться средствами технического обслуживания в кенийском порту Момбаса. Англия обязывалась оказывать Кении содействие в оснащении армии, небольших военно-воздушных и военно-морских сил и т. п.

В связи с этим газета «Известия» писала 13 марта 1964 г.: «Англия пытается использовать старый прием, свойственный всем хищникам, — уцепившись за коготок, потянуть всю птичку. Это вновь напоминает африканским странам о необходимости бдительности…».

В соответствии с соглашением, заключенным в 1964 г., Англия оказывает Кении помощь в оснащении вооруженных сил. К середине 1964 г. общая сумма средств, выделенных английским правительством на поставки оружия и военных материалов Кении, составила 3,5 млн. ф. ст.

В августе 1965 г. в Кении проходили совместные маневры английских и кенийских вооруженных сил. Поскольку кенийские батальоны начали формироваться заново после волнений в январе 1964 г., значительная часть войск, принявших участие в маневрах, состояла из английских солдат и офицеров. Этим шагом правительства Англии был нанесен существенный ущерб политике неприсоединения, провозглашенной в Хартии Организации африканского единства. Маневрами в Кении Англия как бы показывала, что она располагает в этом важном районе Африканского континента не только экономическими, но и военными позициями, с которыми не могут не считаться африканские страны.

Наряду с методами открытого вмешательства и нажима на правительства африканских государств английские империалисты широко используют скрытые формы вмешательства — шпионаж, подкуп, тайные заговоры, убийства и всякого рода инсинуации.

Книга О’Брайена «В Катангу и обратно» разоблачает неприглядную роль британских представителей в Конго в тот период, когда Чомбе добился отделения Катанги от Конго и вел борьбу против центрального правительства[346].

Чтобы ослабить позиции в Уганде, а если удастся, и опрокинуть правительство М. Оботе, взявшее курс на независимое развитие, англо-американские империалисты пошли на такую провокационную меру, как ввоз в страну большого количества денежных знаков, что повлекло за собой инфляцию и рост дороговизны. Выступая с речью в сентябре 1965 г., премьер-министр М. Оботе предостерег угандийцев, что деньги, циркулирующие в Кампале, «присылают в страну некоторые великие державы, которые хотят заменить ее нынешнее руководство угодными им людьми»[347].

Распространяя всякого рода провокационные слухи, английские империалисты стремятся ввести в заблуждение африканскую общественность и таким образом навязать точку зрения, выгодную колонизаторам. Так, после принятия Советом министров ОАЕ в конце 1965 г. решения о разрыве дипломатических отношений с Англией из-за ее попустительства родезийским расистам империалистические круги и их агентура предприняли попытку сорвать выполнение этого решения. С этой целью была выпущена в эфир фальшивка, сфабрикованная Би-Би-Си. Английское радио не раз сообщало о том, что решение ОАЕ о разрыве дипломатических отношений с Англией якобы необязательно для африканских стран, а лишь принято в качестве совета. Генеральный секретарь ОАЕ заявил, что распространение этих утверждений не что иное, как попытка дезинформировать мировую общественность[348].

Обычным приемом современной тактики колонизаторов в африканских странах стало запугивание эксплуататорских кругов этих стран угрозой коммунистической опасности. Антикоммунистическая пропаганда используется как своего рода «шумовая завеса» для прикрытия империалистической политики колонизаторов.

Колониальная политика английского империализма не ограничивалась территориями своих бывших колоний и протекторатов. Британские монополии активно вмешивались во все основные события, происходившие на Африканском континенте, стремясь затормозить распад колониальной системы и сохранить свои многомиллионные прибыли. Яркое проявление этого — политика Великобритании в конголезском вопросе.

Современная политика британского империализма в Конго диктуется, с одной стороны, интересами влиятельных монополистических групп лондонского Сити, располагающих крупными вложениями в экономике страны, с другой — ключевым географическим положением Конго в сердце Центральной Африки, на стыке имперских коммуникаций, ведущих на запад, восток и особенно юг континента.

Английское проникновение в Конго связано с начальным периодом колониального грабежа страны. Старинная английская монопольная компания «Танганьика консешнз», учрежденная в 1899 г., приобрела на территории конголезской провинции Катанга огромную земельную концессию общей площадью 155400 кв. км для освоения открытий меди и других металлов и минералов, сделанных здесь от имени шотландца Роберта Уильямса, друга и соратника известного английского авантюриста Сесиля Родса[349]. Концессия была получена через посредство бельгийского «Комите спесиаль дю Катанга», сохранившего за собой право на 60 % прибылей. В 1906 г. была учреждена бельгийская компания «Юнион миньер дю О’Катанга», которая приобрела все права на монопольную эксплуатацию минеральных богатств Катанги, принадлежавшие английской «Танганьика консешнз». Однако последней удалось сохранить важные интересы в горнодобывающей промышленности Верхней Катанги, закрепив за собой крупный пакет акций «Юнион миньер».

Примечательно, что и свыше 30 лет спустя, накануне второй мировой войны, английская «Танганьика консешнз» владела 177 000 акций и 61 384 4,5-процентными облигациями (по 100 б. фр. каждая) бельгийской «Юнион миньер», являясь одновременно держателем 134 016 сертификатов с правом голоса, но без участия в прибылях бельгийской монополии[350]. Сверх того. «Танганьика консешнз» получила «особые права» на участие в так называемых нераспределенных прибылях бельгийской компании. Устав «Юнион миньер» специально предусматривал, что «всякий раз, когда прибыль, распределяемая между акционерами „Юнион миньер“, превышает 93 150 000 б. фр., 10 % от суммы такого превышения выплачивается „Комите спесиаль дю Катанга" и „Танганьика консешнз": соответственно 60 % и 40 %». Последнее «право» — архаический пережиток колониального прошлого— приносит английским капиталистам из «Танганьика консешнз» миллионы долларов прибылей ежегодно.

До 1967 г. «Танганьика консешнз» принадлежало 14,47 % акционерного капитала «Юнион миньер» и она контролировала 20 % голосов акционеров в этой номинально бельгийской компании.

Английские монополисты располагают крупными вложениями капиталов также в тропическом сельском хозяйстве Конго, особенно в производстве растительных масел. Важную роль в сельскохозяйственной экономике страны играет фирма «Сосьете дез Юилери дю Конго Бельж» (переименована в 1960 г. в «Плантасьон Левер о Конго») — филиал английского колониального треста «Юнайтед Африка компани» (ЮАК), располагающего разветвленной сетью своих отделений почти во всех странах Африканского континента. ЮАК — дочерняя компания мощного англо-голландского мыльно-маргаринового концерна «Юнилевер», имеющего обширные международные связи и владеющего 400 филиалами почти во всех странах капиталистического мира. Вложения «Юнилевер» в Конго, реализуемые через конголезский филиал ЮАК, составляют 4 % всех активов этой могущественной международной монополии[351]. Активы группы «Юнилевер» составляли по инвентарной оценке в 1961 г. более 345,9 млн. ф. ст., или свыше 968,6 млн. долл.[352]. Таким образом, вложения «Юнилевер» в Конго достигают почти 40 млн. долл. Английские капиталисты владеют в Конго многочисленными плантациями и насаждениями масличных культур, двумя заводами по переработке маслосемян и сетью торговых предприятий, осуществляющих экспортно-импортные операции. Площадь принадлежащих английской фирме плантаций и насаждений масличной пальмы составляет 750 кв. км. Заводы английской компании в Левервиле и Бумбе перерабатывают десятки тысяч тонн продуктов масличной пальмы ежегодно. В Конго действуют многочисленные маслобойно-жировые компании, однако монопольное положение занимает «Юнайтед Африка компани», контролирующая до 80 % производства пальмового масла в стране. Уместно напомнить, что по размерам экспорта пальмового масла Конго занимает третье место в мире после Нигерии и Индонезии. На пальмовое масло приходилось в 1959 г., например, свыше 11 % всей валютной выручки страны [353].

Наряду с прямыми вложениями капиталов в ключевые отрасли конголезской экономики (горнодобывающая промышленность Катанги, тропическое сельское хозяйство) монополистические группы Сити оказывают также косвенное влияние на некоторые весьма важные отрасли экономики Конго, прежде всего на алмазодобывающую промышленность.

Алмазные рудники Конго принадлежат к числу богатейших в мире, поставляя около 50 % добычи алмазов стран капитализма. Особо важное значение имеют рудники Лубилаш в южной части конголезской провинции Касаи, дающие до 65 % добычи промышленных алмазов в капиталистических странах[354]. Алмазодобывающая промышленность Конго находится в тесной зависимости от английской алмазной монополии «Де Беерс». Монополия «Де Беерс» не только владеет рудниками в ряде важных алмазодобывающих районов Африки (ЮАР, Юго-Западная Африка, Танзания), но и через сеть своих филиалов в Лондоне полностью контролирует сбыт алмазов основных алмазодобывающих стран капиталистического мира.

Могущественные банковско-промышленные группы лондонского Сити, представленные в руководстве «Танганьика консешнз», «Де Беерс» и других важнейших английских колониальных монополий, владели в Конго крупными активами и располагали важными экономическими интересами, особенно в провинции Катанга. Именно поэтому правительство Великобритании придерживалось «особой линии» на протяжении всего конголезского кризиса. Не случайно оно упорно отстаивало «независимость» Катанги, покровительствовало катангским сепаратистам, рьяно защищало марионеточное «правительство» Чомбе.

В политике Англии в конголезском вопросе наряду с экономическими крупную роль играли и продолжают играть также военно-стратегические соображения. Стратегическое значение Катанги, расположенной на ближних подступах к Замбии и Южной Родезии, сомнений не вызывает. Именно поэтому конголезская провинция Катанга, точнее Южная Катанга, находится постоянно в фокусе английской колониальной политики во всем огромном регионе Южной и Центральной Африки — от Анголы на западе до Мозамбика на востоке, от Замбии и Южной Родезии на севере до Капской провинции ЮАР на юге. Район Верхней Катанги образует своеобразное «солнечное сплетение», откуда радиально расходятся важнейшие стратегические трассы, пролегающие на север, запад, восток и юг континента. К числу таких коммуникаций принадлежит бенгельская железная дорога, эксплуатируемая «Компанией железной дороги Бенгела». Последняя в свою очередь контролируется английской колониальной монополией «Танганьика консешнз». Дорога Бенгела непосредственно связывает главные горнопромышленные центры Верхней Катанги (Колвези, Жадовиль, Кипуши и др.) с побережьем Атлантического океана.

По свидетельству выходящего в Лондоне журнала «Африкен уорлд», дорога Бенгела, «являясь единственной железной дорогой, связывающей западноафриканское побережье с железными дорогами Центральной и Южной Африки, а также восточного побережья, занимает исключительное место, и с экономической и стратегической точек зрения, в сети коммуникаций Африканского континента»[355]. По существу бенгельская дорога служит конечным звеном разветвленной железнодорожной сети, эксплуатируемой британской компанией «Родижиен рэйлуэйз» и бельгийской «Компани де шмэн де фер дю Ба Конго о Катанга».

В истории колониальных захватов английского империализма в Африке процесс строительства и экономического освоения бенгельской железной дороги образует поучительный эпизод, заслуживающий специального рассмотрения. «Компания железной дороги Бенгела» была учреждена в 1902 г. шотландцем Робертом Уильямсом. «Компания Бенгела» была учреждена на основе концессионного договора с правительством Португалии на срок 99 лет с первоначальным капиталом 3 млн. ф. ст., состоявшим из 3 млн. акций, достоинством в фунт стерлингов каждая [356].

Основным учредителем «Компании Бенгела» была английская «Танганьика консешнз», владевшая 90 % ее акционерного капитала (2,7 млн. акций); остальные 10 % акций принадлежали правительству Португалии. Впоследствии акционерный капитал компании был увеличен вдвое и в настоящее время составляет 3 млн. ф. ст. (3 млн. акций по 2 ф. ст. каждая) [357].

Концессионный договор предусматривал строительство железной дороги для связи богатых минералами районов Центральной и Южной Африки с выходными портами на побережье Атлантического океана. На строительство бенгельской дороги потребовалось 20 лет. В 1928 г. она была доведена до границы с Конго, а в 1931 г. присоединена к железнодорожной сети Северной и Южной Родезий. Железная дорога Бенгела протяженностью 1340 км проходит от пункта Тейшейра-ди-Соза на конголезско-ангольской границе до порта Лобиту в Анголе. Выходной океанский порт бенгельской дороги Лобиту наряду с Дакаром, Фритауном и Монровией — один из лучших глубоководных портов на всем западноафриканском побережье. За по-следние 20 лет Лобиту непрерывно реконструировался. Сейчас он превратился в крупнейший морской порт Западной Африки южнее экватора. Пропускная способность Лобиту в результате ввода в эксплуатацию механических погрузчиков с обработкой до 5–6 тыс. т руды ежедневно значительно возросла. Программа по расширению мощностей погрузочных устройств порта намечает дальнейшее увеличение его потенциала — от 2 млн. т в настоящее время до 3,5 млн. т в будущем. Причалы Лобиту приспособлены для одновременной приемки и размещения восьми океанских лайнеров. Возросшее значение порта Лобиту прямо связано с увеличением грузооборота железной дороги Бенгела, обслуживающей главные «зоны минералов» Центральной Африки: горнопромышленный район Верхней Катанги и «Медный пояс» Замбии. Только за один 1958 год, например, по бенгельской дороге было перевезено около 455 тыс. т различных видов минерального сырья.

Бенгельская дорога — кратчайший и наиболее дешевый вид железнодорожной связи, обеспечивающий доставку стратегического минерального сырья Катанги к выходным портам на Атлантике. В самом деле, расстояния от горнопромышленных центров Верхней Катанги до выходных портов на Атлантическом и Индийском океанах составляют (по железной дороге, в км): Матади (конголезский порт на побережье Атлантического океана)—3800; Кейптаун (южноафриканский порт на побережье Атлантического океана)—4000; Бейра (мозамбикский порт на Индийском океане)—2800; Дар-эс-Салам (порт Танганьики на Индийском океане)—2600; Лобиту (порт Анголы на побережье Атлантического океана)—2100 (в том числе 1340 км по бенгельской дороге). Преимущества «экономящей время» железной дороги Бенгела для главных потребителей катангского минерального сырья — западноевропейской и североамериканской промышленности — очевидны; Бенгельской дороге отводится важное место в военных планах, в тактике и стратегии британского империализма в Центральной и Южной Африке. Напомним, что именно здесь не только расположены важнейшие африканские «зоны минералов», но и сконцентрирована значительная часть промышленного потенциала континента.

Весь горнопромышленный комплекс Верхней Катанги и тесно связанная с ним бенгельская железная дорога — объекты все усиливающегося соперничества империалистических держав, главным образом Англии и США. Империалисты США уже давно стремятся проникнуть в этот англо-бельгийский «заповедник». Экспансию США возглавляют крупные банки Уолл-стрита, стремящиеся любой ценой прорваться в Катангу для установления своего контроля над сырьевыми богатствами конголезской сокровищницы.

Еще в 1950 г. сообщалось, что Английский банк продал англо-бельгийской группе 1678 тыс. акций компании «Танганьика консешнз»[358]. В ответ англо-бельгийская финансовая группа «уступила» 750 тыс. акций на общую сумму 375 тыс. ф. ст. (1050 тыс. долл.) монополистической группе США в составе крупных американских банков «Ладенбург-Тельман энд К°» и «Лазар бразерс энд К° оф Нью-Йорк». В результате этой сделки банкиры США обеспечили себе определенное участие в «Танганьика консешнз»: 8 % капиталов, 19 % голосов и два места в наблюдательном совете. Так как «Танганьика консешнз» имела важные интересы в «Юнион миньер», монопольно эксплуатирующей богатства Катанги, то эта финансовая операция открывала монополистам США косвенный доступ в конголезскую кладовую стратегического сырья.

Вторжение доллара в сферу английских интересов в Катанге, выразившееся в приобретении финансистами США крупного пакета акций «Танганьика консешнз», вызвало явное замешательство в английских правящих кругах. Об этом свидетельствуют осуществленные правительством Великобритании контрмероприятия, гарантировавшие имперские интересы в Верхней Катанге и английские концессионные права на бенгельскую железную дорогу. По требованию английского правительства «Танганьика консешнз» дала в ноябре 1950 г. специальное обязательство, что на протяжении десяти лет как минимум она не станет уступать кому бы то ни было своей доли в акционерном капитале «Юнион миньер дю О’Катанга» или в «Компании железной дороги Бенгела» «без согласия государственного казначейства ее величества»[359]. Впоследствии это обязательство было снова возобновлено, на этот раз на неограниченный срок.

Эта акция английского правительства, непосредственно направленная против усиливающегося нажима монополистов США, одновременно учитывала возможность создания в недалеком будущем ряда независимых африканских государств и, следовательно, потенциальную угрозу британским имперским интересам в этом стратегически важном районе Африканского континента.

В свою очередь банкиры и промышленники Уолл-стрита большие надежды связывали с предстоящим предоставлением Конго независимости, твердо рассчитывая, что молодая африканская республика широко откроет двери иностранным, в первую очередь американским, капиталам.

Примерно за год до предоставления стране независимости финансовый глава рокфеллеровской династии Дэвид Рокфеллер, президент второго крупнейшего частного банка в США «Чейз Манхэттен бэнк», посетил Конго. Выступая на пресс-конференции в американском консульстве в Леопольдвиле, Рокфеллер заявил: «Бесспорно, что Соединенные Штаты через пять-десять лет должны будут импортировать 30 % сырьевых материалов, от которых зависит вся экономическая жизнь по ту сторону Атлантики»[360]. При этом он подчеркнул, что «США проявляют большой интерес к Конго… Однако американские вложения здесь будут обусловлены „климатом" в стране. Американцы не желают вкладывать капиталы там, где они нежелательны или где условия невыгодны».

Это откровенное заявление виднейшего представителя американского большого бизнеса прямо нацеливало крупные монополии и банки США на природные богатства Конго, особенно на обширные минеральные ресурсы Катанги.

Однако размах освободительного движения конголезского народа, направленного против колонизаторов и засилья в стране иностранных монополий, вызвал известную сдержанность американских бизнесменов в отношении новых вложений своих капиталов в Конго.

Провозглашение политической независимости Конго и рождение молодой африканской республики 30 июня 1960 г., последовавшие вслед за тем кровавые события, спровоцированные колонизаторами, сепаратистское движение в Катанге — все это привело к важным изменениям в расстановке империалистических сил и могущественных международных финансовых групп, борющихся за господство в Конго.

Симптоматично, что именно в разгар конголезского кризиса группа Рокфеллера стремилась любой ценой прорваться в конголезскую сокровищницу — Катангу. В условиях исключительной финансовой паники на главных фондовых биржах капиталистического мира монополия Рокфеллеров приобрела пакет акций на сумму в 1,3 млн. долл, конголезской фирмы «Компани дю Конго пур ле комерс эл’индустри»[361]. Эта конголезская компания в свою очередь входит в бельгийскую финансовую группу «Сосьете женераль де Бельжик» и полностью контролируется последней. Таким образом, эта биржевая сделка открывала монополистам США из банкирского дома Рокфеллеров косвенный доступ к стратегическим сырьевым ресурсам Катанги.

Однако окончательное отделение Катанги от Республики Конго 11 июля 1960 г., создание здесь сепаратистского марионеточного режима Чомбе, активно поддерживаемого и щедро финансируемого англо-бельгийскими монополистами из «Юнион миньер», сорвало планы империалистов США.

Особенно хорошо заработали на конголезском кризисе английские капиталисты из «Танганьика консешнз» и контролируе мой ими «Компании железной дороги Бенгела». Стремясь полностью отрезать Катангу от Республики Конго, катангские сепаратисты под диктовку своих англо-бельгийских хозяев из «Юнион миньер» в июле 1960 г. взорвали главный железнодорожный мост через р. Лубилаш. По этому мосту проходит главная конголезская железная дорога — так называемая «Вуа насиональ» (Национальная дорога), или «Трансконголе» (Трансконголезская дорога), с конечным пунктом в Матади на побережье Атлантического океана. В результате железнодорожное сообщение между «независимой» Катангой и остальными частями Конго было прервано. До отделения Катанги по «Вуа насиональ» экспортировалось до 40 % минерального сырья Катанги. Напомним, что Катанга приносила Конго от 50 до 60 % ее доходов. Причем только экспорт меди, добываемой на рудниках и шахтах «Юнион миньер», составлял около трети стоимости всего конголезского экспорта, т. е. валютной выручки страны [362].

Создав «независимую» Катангу и финансируя «правительство» марионетки Чомбе, империалисты из «Юнион миньер» и «Танганьика консешнз» поставили своей задачей экономическое удушение молодой африканской республики. Катангское минеральное сырье стало транспортироваться на запад главным образом через Анголу по бенгельской железной дороге.

Чистая прибыль «Компании Бенгела» составила в 1960 г. 9,37 млн. долл., тогда как в 1959 г. она равнялась 6,14 млн. долл. Только за второе полугодие 1960 г. английские капиталисты, владеющие «Танганьика консешнз» и полностью контролирующие грузооборот по железной дороге Бенгела, заработали на кровавых событиях в Конго круглую сумму в 3,23 млн. долл.

Дальнейшее развитие конголезского кризиса и усиление сепаратистского движения в Катанге способствовали росту грузооборота и, следовательно, прибылей бенгальской железной дороги. Президент «Танганьика консешнз» Чарльз Уотерхауз, выступая 25 января 1962 г. на очередном годичном собрании акционеров компании в Солсбери, заявил: «На протяжении 1961 г. работа железной дороги протекала бесперебойно. Удовлетворительные результаты за первые 9 месяцев 1961 г., показанные в моем отчете в форме таблиц и диаграмм, ясно отражают работу за весь год»[363].

В сентябре и особенно в декабре 1961 г. военные операции ООН в Катанге временно вывели из строя некоторые предприятия «Юнион миньер», что уменьшило грузооборот бенгельской железной дороги.

Провозглашение «независимости» Катанги оказалось выгодным бизнесом для английских капиталистов, заседающих в «Танганьика консешнз», также и в другом весьма важном отношении. События в Конго привели к существенному перераспределению акций «Юнион миньер», в результате которого в несомненном выигрыше оказались английские капиталисты. Одним из важнейших акционеров концерна «Юнион миньер», владевшим 18,14 % его акционерного капитала, был бельгийский «Комите спесиаль дю Катанга». Главным акционером его былобельгийское правительство, контролировавшее две трети всех капиталов; треть акционерного капитала принадлежала старинной бельгийской колониальной фирме «Компани дю Катанга»[364]. Таким образом, фактическое участие бельгийского правительственного «Комите спесиаль дю Катанга» в акционерном капитале «Юнион миньер» выражалось в 12,09 %; остальные 6,05 % составляло долевое участие «Компани дю Катанга».

Примечательно, что в июне 1960 г., буквально накануне провозглашения независимости Конго, «Компани дю Катанга» в качестве «меры предосторожности» поспешно перевела свою долю участия в портфеле ценных бумаг «Комите спесиаль дю Катанга» на собственный баланс, в результате чего ее долевое участие в акционерном капитале «Юнион миньер» заметно выросло[365]. Так как «Компани дю Катанга» уже владела 8,77 % капиталов «Юнион миньер», то ее фактическое участие в концерне увеличилось до 14,82 %.

Специальные соглашения предусматривали передачу после провозглашения независимости Конго всех активов «Комите. спесиаль дю Катанга», в том числе пакета акций «Юнион миньер», центральному конголезскому правительству. Хотя «Комите спесиаль дю Катанга» был по существу ликвидирован, однако, по официальному заявлению руководства «Юнион миньер», «его акции находятся на хранении до урегулирования политических проблем в Конго». Бельгийские колонизаторы, в панике покидая Конго в июне 1960 г., беззастенчиво ограбили молодую африканскую республику, прихватив с собой пакет акций «Юнион миньер», принадлежащий «Комите спесиаль дю Катанга» и представляющий собой законную собственность конголезского правительства. Эти ценные бумаги были депонированы в сейфах бельгийских банков в Брюсселе и фактически «заморожены» колонизаторами. В результате на месте, в Конго, главными акционерами, а следовательно, и фактическими хозяевами «Юнион миньер» оказались бельгийская колониальная фирма «Компани дю Катанга» и английская монополия «Танганьика консешнз».

«Компани дю Катанга» принадлежит к числу крупных компаний, входящих в сферу интересов бельгийского банковского консорциума «Сосьете женераль де Бельжик» и полностью контролируется последним. Хотя «Сосьете женераль» располагает участием во многих промышленных, торговых и финансовых корпорациях в различных районах капиталистического мира, главной сферой ее интересов остаются Бельгия и Конго. Прямое участие банковской группы «Сосьете женераль» в акционерном капитале «Юнион миньер» до провозглашения независимости Конго составляло 4,64 %, а косвенное (через «Компани дю Катанга» — еще 14,82 %. Таким образом, в целом самым крупным акционером «Юнион миньер» была могущественная бельгийская финансовая группа «Сосьете женераль де Бельжик», контролирующая 19,46 % капиталов и 24 % голосов в этом горнопромышленном концерне, монопольно эксплуатирующем минеральные богатства Катанги.

Однако после предоставления независимости Конго положение радикально изменилось. Штаб-квартира «Сосьете женераль» в Брюсселе оказалась отрезанной от своей африканской «империи». Представителями «Сосьете женераль» в Конго оставались «Компани дю Катанга» и «Юнион миньер».

В этих условиях явное преимущество оказалось на стороне английских монополистических групп, представляющих интересы «Танганьика консешнз» и «Компании железной дороги Бенгела». В результате английская «Танганьика консешнз», контролирующая 14,47 % капиталов и 20 % голосов «Юнион миньер». стала важнейшим экономическим и политическим фактором в ходе дальнейшего развития конголезского кризиса. Немалую роль играло и то обстоятельство, что с 17 ноября 1950 г. штаб-квартирой «Танганьика консешнз» стал Солсбери, расположенный близ Катанги.

Создание «независимой» Катанги позволило полностью сохранить производственный потенциал «Юнион миньер», а значит, и ее колониальные барыши. В самый разгар конголезского кризиса, в июле 1960 г., хорошо осведомленная швейцарская газета «Нейе цюрхер цейтунг» лаконично сообщала: «Предприятия крупнейшего горнопромышленного концерна страны „Юнион миньер дю О’Катанга“ уже возобновили свою работу»[366]. Добыча металлов и минералов даже увеличилась. Чистая прибыль (после вычета налогов) англо-бельгийского концерна выражалась в 1960 г. внушительной суммой в 47,4 млн. долл.[367].

В 1961 г. борьба международных монополистических групп, особенно английских и американских, за экономическое и политическое господство в Конго приобретает все больший накал и напряжение.

Катанга, как уже отмечалось, пользовалась заслуженной репутацией одной из богатейших зон минералов в Тропической Африке. Британское правительство и банкиры Сити рассматривали Катангу в качестве своей «первой линии» обороны на путях нарастающей американской экспансии. Видные деятели Консервативной партии, заседающие в Палате лордов и Палате общин, имеют крупные интересы в «Танганьика консешнз», «Компани Бенгела», «Бритиш Саут Африка компани» и других английских колониальных монополиях, действующих в Центральной Африке и Катанге. Это маркиз Солсбери, лорд Робинс, граф Селборн, лорд Лэндсдаун, связанные на протяжении многих лет с дворцовой иерархией и «Форин оффисом».

Первые два раунда империалистической борьбы за экономическое и политическое господство в Катанге — в сентябре и декабре 1961 г. — завершились в пользу английских и бельгийских интересов, представленных в «Танганьика консешнз» и «Юнион миньер».

Американские монополии, стремившиеся проникнуть в Катангу под прикрытием «голубых касок» ООН, потерпели на этот раз поражение. Военные операции ООН в Катанге в сентябре и декабре 1961 г. нанесли предприятиям англо-бельгийской монополии сравнительно небольшой ущерб. Выходящий в Лондоне журнал «Уэст Африка» по этому поводу сообщал: «Военные повреждения установок группы, обусловившие в прошлом году (1961 г. — М. А.) необычные расходы, сейчас отремонтированы, и с 12 марта 1962 г. производство меди, кобальта и других металлов возобновлено в нормальном объеме»[368].

Производство за 1961 г. практически мало пострадало. Заводы и рудники «Юнион миньер» по-прежнему поставляли 8 % выплавки меди и 60 % продукции кобальта стран капитализма. Финансирование ремонтных и восстановительных работ потребовало крупных затрат, что несколько снизило размеры прибылей концерна. Тем не менее и второй год «конголезского кризиса» принес английским и бельгийским капиталистам солидные барыши. Чистый доход (после вычета налогов) «Юнион миньер» составил в 1961 г. свыше 30,5 млн. долл.[369]. Значительная часть этой суммы непосредственно перешла в сейфы «Танганьика консешнз».

Результат этот, конечно, не мог удовлетворить могущественные американские финансовые группы. США все настойчивее начали выдвигать идею «экономических санкций» против мятежной провинции, которые полностью бы парализовали деятельность «Юнион миньер». Этот новый маневр банкиров и финансистов Уолл-стрита выразился в попытках осуществить под флагом ООН «экономический бойкот» Катанги. По подсчетам американской печати, из Катанги в 1961 г. было экспортировано 290 тыс. т меди и 8232 т кобальта, стоимость которых составляла соответственно 182 млн. и 22 млн. долл.[370]. Экспорт кобальта и меди обеспечивал приблизительно 85 % валютной выручки этой конголезской провинции. Марионеточное «правительство» Чомбе только за один 1961 год получило от своих англо-бельгийских хозяев из «Юнион миньер» примерно 37 млн. долл, в виде экспортных пошлин, «ройалтис» и различных налогов[371]. «Экономический бойкот» Катанги, пропагандируемый империалистами США, полностью парализовал бы деятельность «Юнион миньер», а значит, и катангских сепаратистов.

Однако широко разрекламированные планы «экономического бойкота» Катанги, формально выдвигавшиеся ООН, а фактически продиктованные американскими монополиями, встретили в штыки главные покупатели катангского минерального сырья: бельгийские, английские и французские капиталисты.

Французская газета «Монд» в своих комментариях по этому вопросу откровенно писала: «Действительно, возможный экономический бойкот Катанги и, следовательно, меди „Юнион миньер" — так как об этом главным образом идет речь — не дорого бы стоил США. Американская промышленность заботится в основном о красном металле, поставляемом отечественными и чилийскими рудниками, которые первыми извлекут выгоду от задержки экспорта из Элизабетвиля. Наоборот, бельгийские и французские заводы, в значительной степени зависящие от катангской меди, испытали бы серьезные перебои в производстве, если бы иссяк этот источник снабжения»[372]. Но, конечно, одна эта аргументация не остановила бы США.

Особенно сильное противодействие планам США, направленным на экономическую изоляцию Катанги, оказали английские правящие круги, тесно связанные с «Танганьика консешнз». «Компанией железной дороги Бенгела» и «Бритиш Саут Африка компани», имеющими важные интересы в Катанге, Анголе, Замбии и Южной Родезии.

Решительное сопротивление видных деятелей из состава правого крыла Консервативной партии убедило империалистов США в нереальности вынашиваемых ими планов по «экономическому бойкоту» Катанги. Американская печать вынуждена была с нескрываемым сожалением констатировать: «Британия покупает очень мало меди и кобальта, но крупные британские вложения капиталов в огромную бельгийскую горнопромышленную компанию „Юнион миньер дю О’Катанга“ делают британское участие важным… Есть опасения, что медь и кобальт все же найдут покупателей, поскольку эти металлы будут продолжать поступать на внешние рынки через Анголу и Родезию. По-видимому, нет шансов, чтобы Португалия или Родезия отказались разрешить экспорт из Катанги»[373].

Третий раунд межимпериалистической битвы за господства в Катанге характеризуется особенной остротой и напряженностью, непрерывными столкновениями интересов соперничающих здесь могущественных монополистических групп. В декабре 1962 г. «голубые каски» вступили на территорию Южной Катанги, чтобы оккупировать мятежную провинцию. Эта «акция ООН» вызвала незамедлительно бурную реакцию в Лондоне. 65 депутатов-консерваторов внесли в парламент предложение, требующее от ООН предоставления Катанге «права на самоопределение» [374].

Французская газета «Монд» в редакционной статье, откровенно озаглавленной «Третий раунд», писала: «Недавнее посещение Конго американской миссией, возглавляемой генералом Трумэном, имело своей целью организацию военной акции против Катанги. В течение нескольких часов международные войска завладели главными стратегическими пунктами Элизабетвиля, разрушив заграждения, воздвигнутые катангской жандармерией. Итак, является ли это концом катангского сепаратизма? Так пытаются думать в Брюсселе, где убеждены, что на этот раз американцы, как и ООН, хотят покончить с г-ном Чомбе и его друзьями. Последние, однако, всегда могут рассчитывать на группы наемников и особенно на твердую политическую и финансовую поддержку за границей» [375].

Перипетии империалистической борьбы за господство в Катанге приняли на этот раз настолько откровенно циничный характер, что соперничающие могущественные финансовые интересы перестали скрывать своп подлинные агрессивные цели и намерения. Характерно в этом отношении переданное по радио воззвание ООН к катангской жандармерии, в котором говорилось: «Катангские жандармы! Дело, во имя которого вас вооружил г-н Чомбе, не является вашим. Оно служит иностранным интересам, поддерживающим сепаратизм в целях извлечения прибылей за счет эксплуатации ваших природных богатств»[376]. Воззвание ООН, таким образом, прямо свидетельствовало, во имя чьих интересов осуществляются операции «голубых касок» в Катанге. Империалисты США решили сбросить маску, заявив о своих притязаниях на богатства Катанги.

После занятия административного центра катангских сепаратистов, Элизабетвиля, войска ООН 28 декабря 1962 г. предприняли атаку к северу от столицы мятежной провинции. За короткий срок «голубые каски» последовательно овладели Кипуши на замбийской границе и военной базой Камина, обеспечившей им контроль над значительным сектором коммуникаций в Южной Катанге[377]. В начале января 1963 г. американская печать, подводя предварительные итоги «операции ООН» в Катанге, с явным удовлетворением констатировала: «По заявлению официальных лиц, с падением Жадовиля Объединенные Нации теперь контролируют от двух третей до трех четвертей производственных мощностей „Юнион миньер“». Тем не менее катангским сепаратистам, осуществлявшим политику «выжженной земли», удалось взорвать ряд важных железнодорожных и дорожных мостов, линий центральных электропередач, некоторые другие коммуникации и производственные устройства «Юнион миньер», особенно в районе Жадовиля.

Штаб-квартира «Юнион миньер» в Брюсселе 4 января 1963 г. разъяснила, что «разрушения в Жадовиле парализовали все производство. Жизненно важные центры разрушены, и потребуются многие месяцы, чтобы производственные устройства вновь вступили в эксплуатацию. Разрушения были произведены по приказу президента Чомбе, под угрозой оружия».

Англо-бельгийские монополисты, вдохновлявшие и финансировавшие катангских сепаратистов, в предвидении нового, еще более серьезного материального ущерба и полного паралича производственной деятельности «Юнион миньер» предпочли компромисс. «Для спасения от разрушения катангцами промышленных предприятий Колвези, обеспечивающих более половины производства „Юнион миньер", и соседней плотины Делькомюн, — писала французская газета „Монд", — по-видимому, ищут компромисса»[378]. Парижская биржа немедленно реагировала на это заявление повышением курса акций бельгийских и английских компаний, имеющих важные интересы в Катанге[379].

21 января 1963 г. в 11 час. 40 мин. по местному времени войска ООН, не встретив сопротивления, без единого выстрела вступили в последний бастион «независимой» Катанги — Колвези, а вечером того же дня расположенные здесь заводы «Юнион миньер» возобновили работу[380]. Как заявил представитель ООН в Леопольдвиле, «горнопромышленные предприятия Колвези остались неповрежденными».

Англо-бельгийской монополии, диктовавшей политический курс Чомбе, вновь удалось сманеврировать, поступившись на этот раз «независимостью» Катанги

Конечно, англо-бельгийские интересы в Катанге сильно пострадали, но материальный ущерб оказался значительно меньшим, чем предполагалось ранее. На очередном годичном собрании акционеров «Танганьика консешнз» 24 января 1963 г. было объявлено: «Политики „выжженной земли" удалось избежать в районе Колвези, где наряду с меде-кобальтовым рафинировочным заводом Луилу находятся центральные станции, поставляющие четыре пятых электроэнергии Катанги. „Юнион миньер" понесла серьезные убытки, но рудник Кипуши и плавильный завод Лубумбаши работают. В Колвези и Жадовиле возобновление работ предполагается на следующей неделе, но еще в течение некоторого времени производство будет осуществляться в замедленном темпе»[381].

Сложнее обстояло дело с восстановлением повреждений в области инфраструктуры. Нормальный производственный ритм мог быть достигнут только после реконструкции взорванных железнодорожных мостов и ремонта линий высоковольтных электропередач. Ремонтные работы по восстановлению линий электропередач высокого напряжения были завершены в начале мая 1963 г.[382].

Несмотря на причиненный материальный ущерб, «конголезский кризис» оказался для английских и бельгийских капиталистов высокоприбыльным бизнесом. Только за три года (1960–1962) английские и бельгийские капиталисты из «Юнион миньер» и «Танганьика консешнз» заработали на крови и страданиях конголезского народа свыше 91 млн. долл. К этому следует добавить чистый доход бенгельской железной дороги, составивший за этот же период еще приблизительно 30 млн. долл.

Английские и бельгийские капиталисты из «Танганьика консешнз» и «Юнион миньер» стремились прежде всего к сохранению своих интересов в Катанге. Этого им удалось добиться. Влиятельный английский еженедельник «Экономист» в начале 1965 г. с удовлетворением констатировал: «Законность и порядок царят в Катанге… Приблизительно то же справедливо в отношении Южного Касаи, где (по крайней мере, в алмазодобывающих районах) почти спокойно»[383]. Президент «Танганьика консешнз» Чарльз Уотерхауз, характеризуя итоги истекшего года, заявил: «На протяжении 1964 г. производственная деятельность „Юнион миньер" протекала бесперебойно и была удовлетворительной. План 1964 г. был реализован; было произведено 275 тыс. т меди. Продукция кобальта составила 7700 т. а концентратов цинка — 184 тыс. т.

Именно сохранение своих прибылей и «прав» на эксплуатацию огромных минеральных богатств Катанги стоит в центре английской политики в Конго. «Налоги „Юнион миньер“ образуют главный источник доходов центрального правительства в Леопольдвиле, а экспорт минералов приносит стране почти всю ее валютную выручку, — писал „Экономист" 6 февраля 1965 г. — Золотые рудники на Севере находятся на территории повстанцев; плантации — источник сельскохозяйственного процветания Конго — почти бездействуют… Катанга находится под более твердым контролем центрального правительства, чем любая другая часть Конго. Но это только потому, что нынешнее центральное правительство возглавляется прежними руководителями Катанги. Опрометчивым было бы считать, что статус-кво продолжался бы, если бы г-н Чомбе потерял власть в Леопольдвиле»[384]. В этом заявлении содержалось недвусмысленное предупреждение и угроза. Английские империалисты не собирались отказываться от своих многомиллионных прибылей в Катанге.

Концерн «Юнион миньер» продолжал монопольно эксплуатировать минеральные богатства Катанги до января 1967 г., когда правительство Конго приняло решение о его ликвидации.

Вновь созданная конголезская компания «Жекомин» («Женераль конголез де минерэ»), 60 % акционерного капитала которой принадлежит правительству республики, получила монопольное право на эксплуатацию ископаемых богатств Катанги.

17 февраля 1967 г. в результате длительных переговоров в Брюсселе и Киншасе конголезское правительство подписало соглашение, предусматривающее обслуживание «Жекомин» бельгийской компанией «Сосьете женераль де минерэ де Бельжик» (СЖМ) в области производства, транспортировки и сбыта минералов, а также использования европейского инженерно-технического персонала, занятого на рудниках и заводах Катанги [385].

Таким образом, хотя и был достигнут определенный компромисс, победа конголезского правительства несомненна. «Осуществляя свои суверенные права, — говорилось в правительственном коммюнике, — Конго отмечает новый шаг в реализации своей экономической независимости».

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что компания СЖМ, подобно «Юнион миньер», контролируется могущественным бельгийским финансовым консорциумом «Сосьете женераль де минерэ де Бельжик», имеющим крупные интересы в различных районах Конго.

Борьба монополистических групп за участие в эксплуатации богатств Конго вступила в новый этап. В развертывающейся здесь экономической битве остро сталкиваются противоречивые интересы — английские, американские, бельгийские, французские и даже японские. Предпринимаются попытки ослабить влияние «Танганьика консешнз», которая еще в 1964 г. перевела свою штаб-квартиру из Солсбери на Багамские острова.

Военные базы империалистических держав Запада — наземные, военно-воздушные и военно-морские, еще существующие в ряде независимых государств Африки, выполняют важные функции стратегических плацдармов и выгодных аванпостов для господства над Африканским континентом. Они расположены на важнейших международных воздушных трассах и стратегических морских коммуникациях, пересекающих необъятные просторы Атлантического и Индийского океанов.

Политику навязывания африканским странам режима военной зависимости широко практикует английский империализм.

Стремясь сохранить военный контроль над недавно добившимися независимости странами, правительство консерваторов заставило подписать двусторонние военные соглашения правительства Нигерии, Ливии и Сьерра-Леоне. Так, предоставив политическую независимость своей бывшей колонии Нигерии в октябре 1960 г., Англия навязала нигерийскому правительству военный договор, который ставил страну по существу под неограниченный военный контроль Великобритании: он давал право беспрепятственных полетов английской авиации над территорией Нигерии и использования ее аэродромов. Однако решение правительства Нигерии о заключении с Англией военного договора натолкнулось на сильное сопротивление нигерийского парода.

Под давлением общественного мнения внутри страны и за ее пределами правительство Нигерии объявило в начале 1962 г. об аннулировании военного договора 1960 г. Выступая в Палате общин 9 февраля 1962 г., заместитель министра по делам Содружества Брейн заявил о том, что 22 января 1962 г. английское и нигерийское правительства подписали совместное заявление об отмене этого договора.

Однако Англия сумела сохранить за собой возможность вмешательства в дела Нигерии и использования ее территории в военно-стратегических целях. Сообщая об отмене договора, английская газета «Гардиан» писала, что Нигерия будет по-прежнему получать военное снаряжение и использовать английских военных экспертов, а английская авиация сохранит за собой право перелета через территорию Нигерии и испытания самолетов в условиях тропического климата. «Единственное, чего теперь не будет, — это самого соглашения»[386], — писала газета.

Сьерра-Леоне, получившей независимость 27 апреля 1961 г., английское правительство также сумело навязать военное соглашение, превращавшее столицу этой страны Фритаун в крупнейшую военно-морскую базу Англии в Западной Африке.

Большое внимание в военных планах английских империалистов по-прежнему уделяется Восточной Африке, которая рассматривалась как важный стратегический плацдарм, предназначенный для использования в случае возникновения чрезвычайных событий в Африке и на Среднем Востоке.

В последние годы колониального владычества в Кении было развернуто широкое строительство военных баз, аэродромов, казарм и т. п. В марте 1958 г. в Найроби закончилось сооружение нового аэродрома, на строительство которого было израсходовано 2,5 млн. ф. ст.[387]. Посетивший Кению в июне 1958 г. военный министр Великобритании заявил, что «его правительство намерено превратить Кению в одно из важнейших звеньев английской оборонительной системы»[388].

Когда под нажимом национально-освободительного движения Англия летом 1963 г. дала согласие на предоставление независимости Кении 12 декабря того же года, она вынуждена была согласиться на ликвидацию военных баз в стране. Во время состоявшихся в июне 1963 г. в Лондоне переговоров было достигнуто соглашение о том, что вывод английских войск из Кении должен быть завершен в течение 12 месяцев со дня провозглашения независимости.

Выступая 6 февраля 1964 г. в Палате общин, тогдашний британский премьер-министр Дуглас-Хьюм сказал: «Я бы хотел, чтобы паши африканские партнеры по Содружеству знали: мы хотим вывести паши войска из их стран, как только они сочтут, что это будет для них безопасно. У нас нет каких-либо иных мотивов для сохранения их там, кроме желания помочь им в поддержании порядка»[389]. Действия Англии по наращиванию военной мощи в Восточной Африке, ее усилия, направленные на сохранение своего влияния в вооруженных силах этого района, свидетельствуют об обратном.

Крупное место в стратегии Запада отводится также военно-морской базе в Южной Африке Саймонстаун, расположенной близ мыса Доброй Надежды, в 37 км от Кейптауна. Консерваторы, находившиеся в Англии у власти в течение 13 лет (1951–1964), заключили соглашение с правительством ЮАС о совместном использовании морской базы в Саймонстауне. Согласно этому соглашению, подписанному в 1955 г., Великобритания отказалась от своего контроля над этой крупной южноафриканской морской базой, помогавшей ей удерживать почти 150 лет господство на мировых трассах в Южной Атлантике. Однако Англия сохранила за собой право на использование портовых мощностей Саймонстауна как в мирное время, так и в период войны. Соглашение также предусматривало «совместную защиту обеими странами морских путей, пролегающих вокруг Южной Африки, и военное сотрудничество в случае нападения на Южную Африку».

Крупная англо-американская база сухопутных войск, флота и военно-воздушных сил создается на принадлежащих Англии Сейшельских островах[390].

По некоторым просочившимся в печать сведениям, эта база будет не менее мощной, чем все восточноафриканские базы вместе взятые[391].

До последнего времени американские и английские военные базы существовали в Ливии. В 1964 г. правительство Ливии заявило о своем намерении ликвидировать иностранные военные базы. Хотя английские войска выведены из Западной Ливии, Великобритания сохраняет свои сухопутные базы в Бенгази и Тобруке, аэродром в Эль-Адеме. Около Эль-Адема находится британская военная база, где дислоцируются танковые и авиационные части. Эта база служит перевалочным пунктом для переброски английских солдат с европейских баз в Южную Аравию.

В целом следует сказать, что военно-стратегические позиции английского империализма в Африке еще достаточно сильны. Опутывая свои бывшие колонии путами договоров о так называемом военном сотрудничестве, Англии удается сохранить там свои военные и военно-морские базы, которые используются в качестве опорных пунктов агрессивного блока НАТО.

Африканская общественность самым решительным образом требует ликвидации военных баз на Африканском континенте. Выражая эти настроения, занзибарская газета «Занзибар войс» писала в июне 1966 г.: «Независимые государства Африки не хотят, чтобы на их земле были иностранные базы, поскольку они напоминают народам континента о договорах, навязанных им в прошлом колониальными и империалистическими державами. Кроме того, эти базы представляют собой серьезную угрозу миру и свободе Африки»[392].

Пытаясь сломить освободительное движение африканцев в стране, «белое» правительство Южной Родезии стало на путь массовых репрессий. В начале 1964 г. по всей стране были проведены сотни арестов. В феврале арестовали лидера Союза африканского народа Зимбабве Джошуа Нкомо. Летом 1964 г. на основании так называемого закона о поддержании законности и порядка были лишены свободы 93 африканских лидера.

Весной 1964 г. премьер-министр Южной Родезии У. Филд вынужден был подать в отставку под давлением правого крыла «Родезийского фронта», требовавшего еще более решительного курса и провозглашения независимости страны при сохранении действующей конституции. Филда сменил Ян Смит — представитель самой правой группировки белых поселенцев. Южной Родезии⁷⁶. Упорство белых Родезии объясняется тем, что их власть базируется на земельной собственности. В тех странах Африки, где господство белых основывалось на деятельности монополий, последние сравнительно легко приняли независимость, так как знали, что новые правительства вряд ли пойдут на национализацию собственности монополий без соответствующей компенсации. В Родезии же белые — это фермеры, выращивающие табак и чай на земле, захваченной у африканцев. Переход власти в руки африканцев неизбежно будет означать там пересмотр вопроса о земельной собственности и лишение белых основы их могущества.

Политика английского правительства, фактически направленная на поощрение расистов, получила свое откровенное выражение в выступлении английского представителя в Комитете 24-х Р. Джеклинга: «Южная Родезия в течение длительного времени была самоуправляемой. Поэтому нет ничего удивительного, что ее правительство желает получить независимость для страны примерно в то же время, что и две другие территории, с которыми она прежде была связана федерацией» ⁷⁷.

В конце августа 1964 г. по приказу Яна Смита в стране было введено чрезвычайное положение. Патриотические партии были объявлены вне закона, а одна из двух главных ежедневных газет — «Дэйли ньюс», сочувствовавшая этим партиям, объявлена запрещенной. 26 августа прогрессивные элементы организовали демонстрацию протеста против незаконных мер правительства.

Демонстрация была разогнана войсками, а 90 человек арестовано [393].

Осенью 1964 г. Ян Смит побывал в Лондоне, где он вел переговоры с премьер-министром Дугласом-Хьюмом. Коммюнике, опубликованное после переговоров, не оставляло сомнения в том, что английское правительство вступило в сговор с расистским правительством Южной Родезии и готовит условия, необходимые для провозглашения последним независимости в одностороннем порядке. Подталкиваемое Смитом и Фервурдом, а также влиятельными представителями крупного британского бизнеса, заинтересованного в сохранении своих инвестиций в Африке путем создания мощного белого бастиона от Солсбери до Иоганнесбурга, английское правительство фактически поддержало требования расистов о сохранении действующей конституции Южной Родезии.

Сосланный в отдаленный район Южной Родезии Джошуа Нкомо прислал премьер-министру Великобритании письмо, в котором решительно отверг требования Яна Смита о «независимости» на основе существующей конституции. Африканские националисты, утверждал Нкомо, отвергают нынешнюю конституцию с тех пор, как она была выработана в 1961 г. Нкомо потребовал созыва конференции для выработки системы выборов по принципу «один человек — один голос». «Всякий референдум, основанный на нынешней конституции, будет совершенно неприемлем»[394], — заявил лидер освободительного движения Южной Родезии.

В начале ноября 1964 г. правительство Смита с благословения британских правящих кругов организовало противозаконный референдум. Подавляющая часть африканского населения (за исключением 11 тыс.) не была допущена к участию в референдуме. В результате Смит добился одобрения своего лозунга «независимость на основе конституции 1961 г.»[395].

В октябре 1964 г. на парламентских выборах в Англии победу одержала Лейбористская партия. На смену правительству консерваторов во главе с Хьюмом пришло лейбористское правительство, возглавляемое Г. Вильсоном.

Занимая в вопросах колониальной стратегии почти те же позиции, что и Консервативная партия, лейбористское руководство, однако, несколько изменило колониальную тактику. Ни на минуту не забывая об интересах английских монополий, оно сочло, что с точки зрения этих интересов целесообразно в ряде вопросов отказаться от твердолобой позиции тори и перейти к более гибким методам политики, предполагающим большую дозу политического камуфляжа и социальной демагогии для маскировки истинных целей своей политики.

Изменение колониальной тактики после прихода к власти партии лейбористов коснулось прежде всего южнородезийского вопроса. Учитывая крайне отрицательную реакцию мирового общественного мнения и испытывая нажим со стороны стран — членов Содружества, правительство Вильсона решило отказаться от проводившегося консерваторами курса открытой поддержки расистского режима Смита.

Английские правящие круги начали усиленно афишировать себя как противников независимости Родезии на основе расистской конституции 1961 г. Более того, Вильсон заявил, что он применит политические и экономические санкции в том случае, если Родезия объявит себя независимой без согласия английского правительства. «Одностороннее провозглашение независимости Южной Родезии Смитом, — заявил Вильсон, — будет актом мятежа. Великобритания откажется признать новое государство „независимым" и сохранит за собой право применить экономические и политические санкции»[396].

Вильсон направил Смиту письмо, в котором указывал, что британское правительство не согласится на независимость Родезии, пока конституционные реформы не расширят африканское представительство в государственных органах[397].

Однако дальше заявлений и угроз лейбористское правительство не хотело и нс пыталось пойти. Его сопротивление режиму Смита было очень слабым, осторожным и имело в значительной мере показной характер. Лейбористское правительство по сути дела занималось умиротворением расистского правительства Смита и не пыталось оказывать на него сколько-нибудь существенного нажима. Оно вело с правительством Смита переговоры и тем самым фактически признавало его законным правительством Родезии. В то же время правительство Вильсона отказывалось от встречи с представителями патриотических партий, представлявших африканское население Родезии. В связи с этим Африканский национальный союз Зимбабве направил английскому правительству меморандум, в котором говорилось: «Вопрос заключается в том, как и когда будет достигнуто правление большинства. Наше право быть выслушанными по этому вопросу не менее, если не более бесспорно, чем право Смита, ибо всему миру известно, что Смит говорит только от имени белых, составляющих всего 217 тыс., а мы представляем мнение более чем четырехмиллионного африканского большинства»[398].

В феврале 1965 г. лейбористское правительство направило в Родезию для переговоров со Смитом министра по делам Содружества А. Боттомли и лорд-канцлера Гардинера. В день прибытия английских министров на аэродром в Солсбери пришли 6 тыс. африканцев. Они несли плакаты: «Освободите Нкомо!», «Правление большинства немедленно!». «Один человек — один голос!» и др.

После переговоров с правительством Смита Боттомли имел встречу с Нкомо и пятью другими африканскими лидерами, специально привезенными из места заключения. Для того чтобы избежать народных манифестаций, встреча была организована в одном из отдаленных районов страны — в долине Хиппо Вэлли[399].

После этой встречи Нкомо сумел распространить заявление, в котором говорилось, что в Родезии сложилось серьезное политическое положение, когда сотни тысяч африканцев ограничены в правах или арестованы, а тысячи томятся в тюрьмах. Нкомо осудил организацию встречи с Боттомли в столь отдаленном месте и заявил, что «это сделано только для того, чтобы помешать африканскому народу выразить ему свою поддержку» [400].

Как справедливо писал журнал «Панафрика», Боттомли и Гардинер «не потребовали освобождения африканских лидеров. Вместо этого, услышав от Смита о намерении объявить расистскую диктатуру независимо от согласия Англии, Боттомли, вернувшись, заявил в парламенте, что Британия не будет применять силы против него»[401]. В сообщении парламенту о результатах десятидневной миссии в Родезию Боттомли сказал, что правительство не будет «использовать военные средства, чтобы заставить путем конституционных изменений ввести правление африканского большинства»[402].

Переговоры с Боттомли убедили Смита, что английское правительство не только не собирается принимать решительных мер, но, напротив, готово пойти на уступки зарвавшимся расистам в случае их победы на парламентских выборах. После миссии Боттомли клика Смита начала форсировать подготовку к парламентским выборам, намеченным на 5 мая, которые должны были стать прелюдией к провозглашению «независимости».

Международная общественность с напряженным вниманием следила за угрожающим развитием событий в Родезии. В эти дни четко выявились два подхода к южнородезийской проблеме. Независимые афро-азиатские страны, поддержанные Советским Союзом и другими социалистическими странами, решительно потребовали принятия самых энергичных мер против распоясавшихся расистов. Иную позицию заняли западные страны.

В конце апреля Комитет 24-х обратил внимание Совета Безопасности на положение в Южной Родезии. Комитет 18 голосами при 4 воздержавшихся (США, Италия, Австралия и Дания) принял проект резолюции 12 афро-азиатских стран и Югославии, требующий от правительства Англии немедленно отменить парламентские выборы в Южной Родезии. Представитель Англии, демонстрируя очевидное намерение своего правительства и в дальнейшем саботировать решение ООН по Южной Родезии, отказался участвовать в голосовании[403].

По требованию 31 африканской страны для рассмотрения положения в Южной Родезии был созван 28 апреля Совет Безопасности. Африканские делегаты выступили с требованием, чтобы Англия не передавала суверенитета правительству Смита и выполнила волю африканского большинства.

Одновременно в Дар-эс-Саламе была созвана чрезвычайная сессия Комитета девяти ОАЕ для выработки совместных решений по южнородезийской проблеме.

Между тем английское правительство не предпринимало никаких мер, чтобы помешать инсценировке, готовившейся в Южной Родезии 5 мая.

Зная о позиции Лондона и опираясь на политический, экономический и военный союз с ЮАР, а также на поддержку Португалии, ФРГ и Испании, Смит решил игнорировать волю прогрессивной мировой общественности. Накануне выборов он пригрозил выслать из страны полмиллиона африканцев, если кто-либо вздумает «помешать» ему утвердить господство белых. Был введен закон, предусматривающий смертную казнь для тех, у кого будут обнаружены бомбы или гранаты, и 20 лет тюремного заключения за обладание «наступательным оружием»[404].

Верные правительству Смита племенные вожди получили огнестрельное оружие; их наделили широкими правами вплоть до права отправлять своих соплеменников в ссылку[405]. Специальные фургоны с громкоговорителями разъезжали по африканским городам. Африканцам угрожали, что отныне они не смогут создавать политические партии[406].

Избирательный закон, лишивший права участия в выборах подавляющее большинство африканского населения, а также методы террора и шантажа позволили расистским экстремистам легко одержать победу на «выборах». «Родезийский фронт» завоевал более ²/з голосов в парламенте. Таким образом, европейцы, которых в стране насчитывается немногим более 200 тыс., получили в парламенте 50 мест, а 4 млн. африканцев — только 15.

Английское правительство не только не осудило позорный фарс в Южной Родезии, но фактически санкционировало «выборы» 5 мая. Оно дало понять, что «массовый успех» Смита побудит Лондон пойти на уступки. По мнению наблюдателей, после победы Смита на выборах Вильсон решил принять более «гибкую» позицию в переговорах с ним[407].

Более «гибкая» позиция английского премьера сводилась по-сути дела к готовности пойти на компромисс со Смитом. Именно так расценил эту позицию Смит, который тотчас же после выборов заявил: «В настоящее время мы собираемся ускорить переговоры с Великобританией для того, чтобы дать Южной. Родезии независимость под управлением белых»[408].

В июне 1965 г. правительство Смита самочинно направило в Португалию своего дипломатического представителя Гарри Рид-мена, даже не спросив на это разрешения у Лондона. Но и эта политическая пощечина не заставила Вильсона занять более твердую позицию в родезийском вопросе. Колеблющаяся и двусмысленная политика Англии имела свои причины.

С одной стороны, на Уайтхолл влияли монополистические круги, заинтересованные в стабилизации положения в Родезии. Клика Смита получала щедрую финансовую поддержку от ряда английских и англо-американских монополий, действующих в Центральной и Южной Африке, в том числе от таких могущественных концернов, как «Англо Америкэн корпорейшн оф Саут Африка», «Танганьика консешнз», «Бритиш Саут Африка» и др. Английские правящие круги учитывали, что сохранение в Родезии власти белого меньшинства освободило бы Лондон от прямой ответственности за расистский террор правительства Смита.

С другой стороны, английское правительство в своей политике в отношении Родезии не могло не считаться с настроениями стран — членов Содружества, многие из которых заявили, что, если Англия не примет эффективных мер против домогательств режима Смита, они выйдут из Содружества. Еще XVI сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла специальное решение, предлагающее Англии перед предоставлением независимости Южной Родезии изменить ее конституцию в пользу африканского большинства. Давление международной общественности привело к попыткам Лондона закамуфлировать свою политику поощрения южнородезийских расистов.

Отказ Лондона Смиту в немедленном предоставлении независимости имел характер театрального жеста, а заклинания Вильсона и его угрозы применить экономические санкции не могли испугать родезийских «ультра», понимавших, что и в Лондоне они имеют влиятельных покровителей, особенно среди лидеров Консервативной партии. Подтверждением этого в глазах клики Смита было то, что английское правительство совершенно исключало возможность военного решения родезийской проблемы. Вильсон аргументировал это, в частности, тем, что. Англия не может послать войска в Родезию, так как не располагает территориями по соседству с этой страной.

Беспочвенность такой аргументации разоблачил президент Замбии К. Каунда, предложивший создать британскую военную базу в Замбии. С аналогичными предложениями к Англии обратились Дж. Кениата и Дж. Ньерере. «Равнодушие Англии к этим предложениям представляет резкий контраст с той цепкостью, с которой британское правительство держится за базы на Кипре и в Адене, где британские войска не имеют никаких законных прав», — писал в связи с этим журнал «Нью Африка» в статье, посвященной политике лейбористского правительства в Родезии.

Характерно, что проводившаяся Лондоном политика умиротворения и поощрения расистского режима Смита находила полное понимание и поддержку в Вашингтоне. Официальные представители Белого Дома не раз подчеркивали, что они одобряют политику Англии в родезийском вопросе. Помощник госсекретаря по африканским делам М. Уильямс высказался еще определеннее. Когда его спросили о позиции США в родезийском вопросе, он лицемерно заявил: «Позиция США, состоящая в том, что мы верны принципу самоопределения и независимости, излагалась много раз и во многих местах. Я полностью поддерживаю эту позицию».

В конце октября в Солсбери вылетел Г. Вильсон. Вместо принятия эффективных мер, которых требовала от Англии мировая общественность, британский премьер-министр пытался уговорить Смита отсрочить провозглашение независимости. Согласно выдвинутому им компромиссному плану, Родезии должна быть предоставлена «испытательная независимость», во время которой расистов просили «проявить добрую волю к африканцам». Вильсон предложил также учредить англо-южнородезийскую совместную комиссию для урегулирования конфликта. Вильсон встретился с Нкомо и Ситоле, которых привезли из концлагеря Вильсон заявил им, что они не могут рассчитывать на «военное вмешательство» Англии в случае захвата власти расистами, и посоветовал занять «более реалистическую позицию».

В этих условиях правительство Смита отвергло даже те робкие рекомендации, которые внес на его рассмотрение английский премьер-министр. Руководители правящей партии «Родезийский фронт» демонстративно отказались встретиться с Вильсоном, желая подчеркнуть твердость и непреклонность своей позиции. 29 октября южнородезийское правительство не разрешило Вильсону выступить по телевидению.

Несмотря на все это, Вильсон в одном из интервью дал ту гарантию, которой от него добивался Смит. «Я думаю, что было бы неправильным использовать силу, чтобы пытаться добиться конституционного решения…»[409]. По образному выражению журнала «Панафрика», «этот предварительный намек был, конечно, зеленым светом для Смита»[410].

3 ноября, через три дня после отъезда Вильсона из Солсбери, правительство Смита выступило с резким заявлением, в котором в категорической форме предупредило Англию, что если она не согласится предоставить независимость Родезии, то «дверь для дальнейших переговоров окажется закрытой». Фактически расисты предъявляли Англии ультиматум. Но даже это не побудило правительство Вильсона к сколько-нибудь решительным действиям. Окончательно убедившись, что Англия не намерена применять против них силу и не хочет передачи власти в руки африканцев, расисты уверовали в свою полную безнаказанность и решили действовать.

11 ноября 1965 г. расистское правительство Смита провозгласило «независимость» Южной Родезии. Это был логический результат той политики умиротворения и флирта с родезийскими расистами, которую проводили английские империалисты.

Заговор колонизаторов против народов Африки был разоблачен в специальном «Заявлении Советского правительства в связи с положением в Южной Родезии», в котором, в частности, говорилось: «Превращение Южной Родезии в „независимое" государство белых расистов является открытым вызовом колониализма народу этой страны, на протяжении многих лет ведущему мужественную борьбу за свободу и независимость, вызовом народам Африки и всего мира… Советское правительство полностью разделяет мнение независимых африканских государств, выраженное в решениях Организации африканского единства, о том, что правящие круги Англии никогда не смогут снять с себя ответственность за это преступление против африканских народов, за национальную трагедию народа Зимбабве, ведущего многолетнюю упорную борьбу за свои права»⁹⁶.

Преступные действия южнородезийских расистов вызвали гнев и возмущение международной общественности.

Чрезвычайная сессия Совета министров Организации африканского единства в Аддис-Абебе в начале декабря приняла специальную резолюцию, призывающую все африканские государства разорвать дипломатические отношения с Англией.

После одностороннего провозглашения режимом Смита «независимости» Южной Родезии единственной ответной мерой английского правительства было введение так называемых экономических санкций.

В числе объявленных им экономических санкций были эмбарго на поставки нефти и нефтепродуктов в Родезию, отказ от закупки южнородезийского табака и замораживание южнородезийских активов. Английская буржуазная пресса шумно рекламировала экономические санкции, уверяя своих читателей, что они в течение трех-четырех месяцев свалят режим Смита. Эти утверждения аргументировались тем, что запасов горючего в Родезии якобы хватит только на три месяца.

Очень скоро стала очевидной неэффективность эмбарго на поставки нефти и нефтепродуктов. В опубликованном в феврале 1966 г. докладе ООН указывалось, что у Южной Родезии есть запасы нефти и бензина, достаточные для того, чтобы продержаться по крайней мере до середины лета, даже если она не будет получать новые поставки. Однако главным фактором, в значительной степени сводившим на нет английское эмбарго, были тесные экономические связи между режимом Смита и реакционными правительствами Португалии и ЮАР. Еще до введения эмбарго эти страны поставляли Родезии около половины необходимого ей количества нефти и бензина. После введения эмбарго поток нефти в Родезию из ЮАР и Мозамбика, по сообщениям английских газет, стал так велик, что превысил даже ее нормальные потребности до введения нормирования.

Официально нефтепровод из мозамбикского порта Бейра в южнородезийский город Умтали закрыт. Но фактически он продолжает действовать. Кроме того, нефть доставляется в Южную Родезию с нефтеперерабатывающих заводов ЮАР по южноафриканским шоссейным и железным дорогам либо непосредственно из ЮАР в Родезию, либо через Ботсвану. В феврале 1966 г. издающаяся в Иоганнесбурге газета «Рэнд дэйли мейл» не без гордости сообщила, что ежедневно в Родезию прибывает 140 тыс. галлонов бензина из ЮАР и 240 тыс. галлонов из Мозамбика. В то же время вследствие рационирования горючего, введенного Смитом в декабре, ежедневное потребление бензина в Родезии сократилось до 330 тыс. галлонов[411]. «Такое положение объясняется тем, — писал парижский журнал „Ле муа ан Африк“, — что Претория и Лисабон, хотя и отказались от дипломатической поддержки родезийского правительства, с готовностью оказывают ему существенную помощь. Политика невмешательства южноафриканцев и португальцев — это миф, предназначенный для внешнего потребления. Сохранение белого антинационалистического правительства в Солсбери составляет в действительности серьезную заботу Фервурда и Салазара» [412].

В ЮАР была развернута открытая кампания под лозунгом «нефть для Родезии». Корреспондент «Правды» сообщал из ЮАР: «На перекрестках центральных улиц Иоганнесбурга высятся огромные плакаты: „Общество друзей Родезии", „Вносите деньги! Каждый день мы посылаем в Родезию 130 контейнеров бензина. Вносите деньги!" Здесь же, у плакатов, „активисты" общества оформляют взносы сердобольных расистов»[413].

Правительство Фервурда официально отмежевалось от этой кампании, назвав ее проявлением «частной инициативы». Однако в действительности, как о том свидетельствуют неопровержимые факты, эта кампания проводилась по инициативе и при полной поддержке правительственных кругов ЮАР. В Северном Трансваале пять крупнейших нефтяных компаний создали нефтяную базу, с которой в Родезию поставляются сотни тысяч галлонов бензина. Значительную долю средств для организации этой базы внесло правительство ЮАР. Большие взносы на адрес «Общества друзей Родезии» поступают также из США, ФРГ, Англии и других стран. Не остались в долгу перед своими родезийскими друзьями и португальские колонизаторы. В начале апреля в мозамбикский порт Бейра прибыл танкер «Иоанна 5» с нефтью для расистского режима Смита и туда же направился танкер «Мануэлла». Как выяснилось позже, собственником нефти, доставленной «Иоанной 5», была ЮАР, ее транспортировкой занимались греческая и панамская компании, а банковские операции были осуществлены через голландские банки.

Чтобы закамуфлировать свою политику умиротворения расистов, английские официальные круги заявили, что все танкеры, подвозящие нефть для Родезии, будут останавливаться. Английское правительство даже потребовало срочного созыва Совета Безопасности. Однако очень скоро стало ясно, что эта мера была предпринята лишь для того, чтобы опередить возможные дипломатические акции со стороны независимых африканских государств.

Совет Безопасности принял английскую резолюцию, которая предоставляла Англии право использовать силу для задержания танкеров, транспортирующих нефть в Южную Родезию. В то же время в этой резолюции ничего не говорилось о применении силы по отношению к режиму Смита или о мерах, которые бы заставили ЮАР и Португалию прекратить поставки нефти в Родезию. Как отмечала газета «Правда», «решение Совета Безопасности, принятое по инициативе Англии (при голосовании делегаты СССР, Мали, Болгарии, Франции и Уругвая воздержались), по существу означает сохранение прежней политики Лондона, которая предусматривает отказ от вооруженного вмешательства с целью ликвидации незаконного режима Смита» [414].

На основании решения Совета Безопасности английский фрегат задержал судно «Мануэлла». Английская печать не замедлила объявить об успехе политики санкций в борьбе с режимом Смита. Однако в тот день, когда была задержана «Мануэлла», в Родезию были доставлены тысячи галлонов бензина по шоссейным и железным дорогам из Южной Африки.

Столь же малоэффективными были английские санкции в отношении основных видов южнородезийского экспорта. Так, табак, один из главных экспортных товаров Родезии, после введения бойкота выразили желание покупать ФРГ, Испания, Италия, Голландия и ряд других стран. Уже к апрелю 1966 г. весь урожай табака был полностью распродан. США, ФРГ, Италия и другие страны продолжали вести торговлю с Родезией, несмотря на взятые ими обязательства воздерживаться от нес. Как заявили в марте управляющие Родезийского банка, объем экспорта (за исключением некоторых товаров) был лишь немногим ниже объема экспорта в тот же период прошлого года.

Провозглашенная Вильсоном политика санкций оказалась блефом, имевшим единственную цель — ввести в заблуждение мировую общественность.

Английская газета «Дейли мейл» опубликовала статью своего корреспондента из Солсбери под заголовком «Уже март, а Смит продолжает идти вперед». В статье говорилось: «С каждым днем появляются новые факты и признаки, свидетельствующие о том, что наше эмбарго похоже на решето, пропускающее воду. В Солсбери забавляются, слыша утверждения Уайтхолла, причем они кажутся смешными даже противникам режима Смита. У каждого приезжающего в Лондон из Родезии создается впечатление, что Уайтхолл опьянен своими иллюзиями относительно санкций и что он постоянно пускает дымовую завесу, чтобы скрыть свое полное незнание фактов. Безусловно, настало время взглянуть в лицо истине, а именно, что Смит побивает санкции и с каждым днем становится все сильнее» [414]¹.

Смит умело воспользовался «странной войной», которую вело против него правительство Вильсона, чтобы, с одной стороны, укрепить расистский союз с Португалией и ЮАР, а с другой — чтобы подавить оппозицию внутри страны.

Стабилизации режима Смита благоприятствовала также и обстановка, сложившаяся в Африке к весне 1966 г. Первые месяцы этого года ознаменовались переходом неоколониализма в контрнаступление. В феврале произошел контрреволюционный переворот в Гане, который вывел эту страну из числа стойких и решительных борцов против расистского режима в Родезии. Империалистам и их агентуре удалось добиться известного ослабления Организации африканского единства.

В новой обстановке, создавшейся в Африке, английский империализм решил сбросить маску. Он раскрыл свои карты в «родезийской игре». Забыв собственные громогласные заверения о том, что Англия не будет иметь никаких контактов с режимом Смита, правительство Вильсона открыто начало с ним переговоры. Оно сделало ход навстречу властям Солсбери, предложив им начать новый диалог. Это предложение было понято Смитом как желание Лондона закончить игру в поддавки сделкой, которая была бы приемлемой для обеих сторон. Откликнувшись положительно на предложение Лондона, Смит недвусмысленно намекнул, какого рода компромисс могли бы устроить обе стороны. Выступая 30 апреля в Солсбери, он заявил: «Я считаю, что существуют широкие возможности для маневрирования, которое позволит обеим сторонам прийти к соглашению… Тот факт, что Родезия не ставит предварительных условий, прежде чем сесть за стол конференции, не означает, что она сдаст свои позиции. Это означает только, что мы сохраним статус-кво» [415].

Такого же мнения придерживались и некоторые английские официальные лица. Вернувшийся из поездки в Родезию лорд Болтон заявил, что губернатор Родезии Гиббс просил передать британской общественности, что «обе стороны должны встретиться за круглым столом и поговорить, ибо это единственная благоразумная вещь, которую следует сделать для разрешения кризиса» [416].

Чтобы подготовить благоприятный климат для переговоров, в Африку отправился видный дипломат, английский посол в Дании Райт. Вначале он встретился в Претории с Фервурдом, а затем направился в Солсбери, где договорился о начале новой серии переговоров [417].

9 мая в Лондоне открылись переговоры между представителями английского правительства и южнородезийского режима. Официально переговоры должны были выяснить вопрос, существует ли основа для дальнейших переговоров на более высоком уровне, чтобы покончить с положением, сложившимся в стране после одностороннего провозглашения независимости белыми поселенцами. Фактически же переговоры преследовали цель выиграть время, отвлечь внимание мировой общественности и дать возможность Смиту оформить в конституционном порядке то, что мятежники присвоили себе незаконно. «Дейли мейл» с полным основанием писала: «Переговоры будут тянуться бесконечно. Они являются козырем в игре против давления афроазиатских стран в ООН» [418].

Первый (лондонский) этап переговоров закончился 20 мая, а 31 мая в Солсбери вылетели представители английского правительства. По сообщениям английской печати, Вильсон дал указание своим представителям заверить правительство Смита, что Англия не собирается проводить «новый раунд санкций» против Родезии [419].

Английскую делегацию на переговорах возглавил помощник заместителя министра по делам Содружества Д. Уотсон, родезийскую — доверенное лицо Смита К. Гринфилд. Хотя переговоры велись в обстановке строгой секретности, в английскую печать просочились сообщения о том, что между обеими сторонами установилось молчаливое взаимопонимание, в основе которого лежит общая задача — вести переговоры столь долго, сколько это будет возможно. Такая тактика отвечала интересам обеих сторон: Смит мог под шумок переговоров укреплять расистский режим, а английскому правительству они давали возможность создавать видимость каких-то действий. Как сообщала газета «Дейли мейл», Фервурд не только помогал, но и направлял действия Смита. Это он дал команду продолжать переговоры в момент, когда Смит готов был их прервать.

В связи с явно обозначившимся намерением английского правительства пойти на сделку со Смитом Политический комитет Коммунистической партии Великобритании опубликовал 23 июня 1966 г. заявление, в котором говорилось: «Шаг за шагом правительство Вильсона шло на одну уступку за другой, что укрепляло правление белого меньшинства. Сейчас, семь месяцев спустя после одностороннего провозглашения Южной Родезией независимости и принятия против нее так называемых санкций, Смит по-прежнему получает ежесуточно из Южной Африки 200 тыс. галлонов нефти… Всякая задержка в установлении твердой позиции в пользу правления большинства в Южной Родезии была бы пагубной. Она лишь содействовала бы незаконному режиму Смита и укрепила бы правление сторонников апартхейда в ЮАР. Она вызвала бы сильную оппозицию во всей Африке и среди всех прогрессивных сил в мире» ¹⁰⁷.

Как показал дальнейший ход событий, беспокойство, выраженное в этом заявлении, имело серьезные основания.

По сообщениям печати, суть английских предложений во время переговоров в Солсбери фактически сводилась к тому, что клика Смита должна была остаться у власти, зато Родезия возвращалась «под сень британской короны» и получала конституцию с туманными обещаниями постепенного перехода правления в руки африканского большинства.

На состоявшейся в сентябре 1966 г. конференции стран Содружества 18 стран потребовали от английского правительства дать гарантию в том, что независимость Южной Родезии будет предоставлена лишь при условии установления правления африканского большинства. Правительство Вильсона наотрез отказалось это сделать.

По словам президента Танзании Ньерере, «конференция показала, что правительство Англии готово предоставить независимость Южной Родезии, не основываясь на принципе правления африканского большинства» [420].

Решив остаться верной духу решений, принятых в декабре 1965 г. ОАЕ по родезийскому вопросу, Танзания не приняла участия в конференции стран Содружества. Действия Танзании навлекли на нее гнев английского правительства. Они привели к тому, что обещанный Танзании беспроцентный заем в 7,5 млн. ф. ст. был заморожен [421]. Несмотря на сильный нажим Лондона, правительство Танзании не отказалось от своих принципов. Более того, оно решило оказать помощь Замбии, столкнувшейся после провозглашения «независимости» Родезией с большими экономическими трудностями. Помощь Танзании позволили наладить снабжение Замбии горючим, доставляемым на грузовых машинах.

Ведутся переговоры о строительстве железной дороги, которая свяжет две страны. Правительство Танзании решило также построить на юго-востоке страны аэропорт, который будет обслуживать Замбию.

После конференции стран Содружества стало совершенно очевидно, что правящие круги Англии не отказались от планов решить родезийский вопрос сделкой со Смитом.

Правительство Вильсона оказалось в очень трудном положении. С одной стороны, оно не могло не считаться с мировым общественным мнением и мнением афро-азиатских членов Содружества, настаивавших на принятии решительных мер, чтобы покончить с режимом Смита. К тому же такой же точки зрения придерживались и широкие круги английской общественности, в том числе многие члены Лейбористской партии. 115 лейбористских парламентариев-«заднескамеечников» подписали документ, требующий введения в Родезии правления африканского большинства. С другой стороны, у Вильсона были связаны руки, так как на него оказывали нажим представители крупного бизнеса, действовавшие главным образом через прессу и влиятельных деятелей Консервативной партии.

Лидеры консерваторов то и дело выступали в парламенте с речами, открыто призывающими к полюбовной сделке с Яном Смитом. Газета «Морнинг Стар» сообщила 13 декабря 1966 г. о том, что группа парламентариев-тори во главе с Дунканом Сэндисом начала кампанию, «которая обрадует родезийских расистов». Тори проводили эту кампанию под девизом «мир с Родезией»; они требовали возобновления переговоров со Смитом и признания его режима в обмен на несущественные уступки. Любопытно, что видную роль в этой группе консерваторов играли такие реакционеры, как Патрик Уолл и Джон Биггс-Дэвисон, снискавшие сомнительную известность своей твердолобой позицией еще во время Суэцкой авантюры.

Под нажимом консерваторов и стоящих за их спиной влиятельных монополистических кругов Вильсон и другие правительственные деятели все чаще стали выдвигать аргумент о том, что экономические санкции в отношении Родезии больно бьют по экономике самой Англии (раньше английское правительство уверяло, что санкции опрокинут режим Смита). Одновременно был пущен в ход еще один аргумент, состоявший в том, что санкции против Родезии приведут к торговой войне с Южной Африкой, жертвой которой якобы будет сама Англия. «Самый факт, что такие аргументы пускаются в ход, еще раз показывает, что никогда не было ни малейшего намерения устранить режим Смита», — писал в связи с этим Джек Уоддис в газете «Морнинг Стар» от 3 декабря 1966 г.

Оперируя тем не менее указанными выше аргументами, Вильсон добился санкции парламента на возобновление переговоров со Смитом. Последние должны были вестись на основе шести принципов, составлявших, по словам Вильсона, основу политики правительства в родезийском вопросе. Первые пять принципов были сформулированы в Синей книге, изданной правительством еще в конце 1965 г.: 1) неуклонное продвижение к правлению большинства (декларированное еще в южнородезийской конституции 1961 г.), 2) предоставление гарантий против регрессивных поправок к конституции, 3) немедленное улучшение политического статуса африканцев, 4) продвижение к ликвидации расовой дискриминации и 5) провозглашение независимости на условиях, приемлемых для всего народа Родезии. Позже Вильсон сформулировал и шестой принцип, согласно которому не должно быть угнетения большинства меньшинством и меньшинства большинством.

Африканское население Южной Родезии в лице патриотических партий категорически отвергло шесть принципов Вильсона, основанных на расистской конституции 1961 г. Тем не менее британский парламент одобрил эти принципы и уполномочил Вильсона встретиться с Яном Смитом, чтобы еще раз попытаться на их основе урегулировать родезийский конфликт.

Встреча состоялась в начале декабря 1966 г. на борту английского крейсера «Тигр» в Средиземном море. Лидеры запрещенной Смитом партии Африканский союз народа Зимбабве заявили, что они рассматривают эту встречу как «тщательно обдуманную попытку узаконить и легализовать незаконный режим». Они заявили, что их партия не признает никакого соглашения, достигнутого в ходе переговоров, на которых не представлено африканское большинство.

Комментируя встречу на крейсере «Тигр», Джек Уоддис писал в «Морнинг Стар» 3 декабря 1966 г.: «Только двое белых — Вильсон и Смит — обсуждают сейчас судьбу Южной Родезии без единого представителя африканского национального движения. Для любой другой африканской страны, включая Кению с 60 тыс. белых поселенцев и Замбию с 75 тыс., переговоры о независимости были прежде всего переговорами между британским правительством и африканскими представителями. Даже тори придерживались этого правила. Вильсон же пытается полностью игнорировать желания людей, которых это больше всего касается».

Во время переговоров Вильсон предложил Смиту весьма умеренный проект урегулирования конфликта, который включал следующие требования: 1) парламент должен быть распущен; 2) британский губернатор X. Гиббс, которого Смит и его коллеги признают лишь частным лицом, должен быть облечен законодательной властью; 3) губернатор должен назначать министров правительства, в том числе пять министров, не являющихся членами «Родезийского фронта» (из них двух африканцев); 4) вооруженные силы должны находиться под контролем губернатора. В ходе переговоров был выработан так называемый рабочий документ, однако уже в декабре стало известно, что родезийский парламент отверг требования Вильсона.

После этого английское правительство вынуждено было отказаться от идеи дальнейших переговоров со Смитом. Пытаясь снять с себя ответственность за положение в Родезии, Англия обратилась в ООН. Английский министр иностранных дел Браун предложил Совету Безопасности ввести так называемые выборочные экономические санкции против Родезии. Санкции должны были касаться лишь родезийского экспорта табака, сахара, хрома, железа, шкур и некоторых других товаров. Однако английский проект не предусматривал эмбарго на поставки нефти в Родезию. В то же время английская делегация всячески противилась введению торгового бойкота в отношении ЮАР, через территорию которой проходят основные транспортные артерии, связывающие Родезию с внешним миром.

В отличие от английской делегации, которая настаивала на выборочных санкциях, африканские делегаты высказались за всеобъемлющие санкции, включающие эмбарго на нефть. Они требовали также введения бойкота против ЮАР, правительство которой нагло заявило, что, каковы бы ни были решения ООН, оно будет и впредь помогать Родезии.

Английская делегация развила в кулуарах ООН бурную деятельность в пользу «умеренных» санкций. Используя право вето, Англия отвергла требования африканских делегатов ввести всеобъемлющие санкции против Родезии и 16 декабря Совет Безопасности принял решение о выборочных санкциях.

Выступая на пресс-конференции 23 февраля 1967 г., Смит сказал, что санкции, утвержденные ООН, не дают результатов. «Я не могу заметить никаких изменений в результате принудительных санкций. Положение по сути дела остается прежним».

Идрис Кокс писал в начале 1967 г. в «Лейбор мансли»: «До тех пор, пока ЮАР и Португалия могут восполнять ущерб, наносимый санкциями… незаконный режим Смита сможет не только существовать, но даже надеяться на получение еще больших уступок».

Активные действия Португалии и ЮАР, направленные на поддержку Смита, делают такую перспективу весьма реальной. Как сообщила 13 февраля 1967 г. лисабонская газета «Диарио да манья», салазаровский министр иностранных дел Ф. Ногейра направил два письма У Тану. Он выразил в них сомнение в законности резолюции от 16 декабря, «поскольку некоторые постоянные члены Совета Безопасности воздержались». Кроме того, Ногейра потребовал от ООН выплаты Португалии компенсации в 28 млн. долл, за «ущерб, причиненный Мозамбику в 1966 г. в результате санкций против Родезии». Сменивший Фервурда в сентябре 1966 г. Форстер заявил, что он намерен продолжать в отношении Родезии ту же политику, какую проводил его предшественник, включая «нормальную торговлю».

Таким образом, экономические санкции, хотя и поставили Смита перед рядом сложных проблем, не могут быть средством решения родезийской проблемы. Эта проблема оказалась для Англии «крепким орешком». Ее попытка передать вопрос в ООН и снять с себя ответственность за положение в Родезии нанесла большой урон престижу Англии как великой державы. С одной стороны, правительство лейбористов испытывает давление прогрессивной общественности и афро-азиатских членов Содружества, с другой — крупных монополий и правого крыла консерваторов. По существу оно бросило на произвол судьбы 4 млн. африканцев Родезии и еще раз показало, чьи интересы в Африке оно защищает.

Родезийский кризис несомненно является и кризисом британского колониализма. Он существенно ослабил позиции Великобритании в Содружестве и усилил в нем центробежные тенденции. Он содействовал поляризации сил как в правящем лагере Великобритании, так и в Африке.

Последними колониальными владениями Англии в Африке оставались три южноафриканских протектората — Басутоленд, Свазиленд и Бечуаналенд. В конце XIX в. эти три территории были поставлены под «покровительство» английской короны. Англия навязала их правителям договоры о протекторате, воспользовавшись нависшей над ними угрозой аннексии со стороны южноафриканских буров. Однако народы этих территорий скоро убедились, что «цена», уплаченная Англии за «защиту» и покровительство, была непомерно высока. Они оказались низведенными до положения жителей колониальных задворков Британской империи. Англия не только ничего не делала для политического и экономического прогресса протекторатов, но, принеся в жертву их интересы, сделала их экономически зависимыми от ЮАС. Единственной хозяйственной функцией этих территорий стало обеспечение золотых рудников и шахт ЮАС, в эксплуатации которых большую роль играл английский капитал, дешевой рабочей силой.

Протектораты, рассматривавшиеся Южно-Африканским Союзом как интегральная часть его территории, были превращены г придаток его экономики. Торговля протекторатов осуществлялась через территорию ЮАС, таможенные власти ЮАС собирали пошлины со всех товаров, выделяя протекторатам некоторый процент сбора, протектораты имели общую с ЮАС валюту и т. д.

Экономическую зависимость протекторатов правящие круги ЮАС стремились дополнить политической зависимостью. В 1909 г. в Акт о создании Южно-Африканского Союза была внесена специальная статья, предусматривавшая включение в будущем протекторатов в состав ЮАС[422]. Однако, несмотря на частые переговоры и постоянный нажим правящих кругов ЮАС на Англию, последняя отказывалась передать протектораты Союзу. Поскольку расовая сегрегация была возведена в ЮАС на уровень официальной политики, передача в этих условиях ЮАС южноафриканских протекторатов «означала бы серьезную потерю престижа Англии в Африке и во всем мире, потерю доверия к ней и ее намерениям, которое продолжали испытывать еще многие африканцы. К этим соображениям добавилось нежелание способствовать усилению ЮАС, проявившего в послевоенные годы центробежные и „локально-империалистические" тенденции»[423].

Однако в то же время следует отметить, что английские правящие круги не исключали в будущем при благоприятных условиях перспективу передачи протекторатов под политический контроль ЮАС. Их тактика состояла в том, чтобы временно законсервировать этот вопрос, а главное — не привлекать к нему внимание широкой мировой общественности. Когда один из лидеров освободительного движения Бечуаналенда Чекеди Кхама, встревоженный аннексионистскими устремлениями ЮАС, обратился к английским властям протектората с просьбой дать ему визу для поездки в Нью-Йорк, в Совет по опеке ООН. британский верховный комиссар лорд Харлеч отказал ему в этом [424].

Нажим ЮАС на протектораты особенно усилился, после того как в 1948 г. к власти пришла Националистическая партия во главе с Маланом. «Во время моего визита в эти три территории, — писал известный английский исследователь Джон Хэтч, — мне часто говорили, в частности британские резиденты, об усилении проникновения в протектораты африканеров из Союза. Правительство ЮАС стремится проникнуть экономически во все три территории. В Свазиленде, например, мне рассказали, что фермерский кооператив Наталя, финансируемый Южноафриканским земельным банком, уже прочно утвердился в южной части протектората и теперь пытается проникнуть в северную. Как только во всех трех странах продаются земельные владения, их скупают фермеры-африканеры, которые более платежеспособны, чем их английские конкуренты, благодаря большим займам, предоставляемым им „Фолькскаас", контролируемым националистами банком» [425]

В апреле 1950 г. премьер-министр ЮАС Малан выступил в южноафриканском парламенте с официальным предложением начать переговоры с Англией о передаче ЮАС протекторатов. В ответ на участившиеся требования ЮАС о переговорах премьер-министр Англии У. Черчилль заявил 13 апреля 1954 г.: «Не может быть никакого вопроса о том, чтобы правительство ее величества согласилось в настоящий момент на передачу… Поэтому я искренне надеюсь, что д-р Малан и его правительство не будут без особой нужды настаивать на решении, которое мы не можем принять без риска подорвать к себе доверие» [426]. В этом ответе, с одной стороны, содержалось объяснение причин, по которым Англия воздерживалась от передачи протекторатов {«риск подорвать к себе доверие»), а с другой — содержался скрытый намек на то, что в будущем в случае «особой нужды» Англия может пойти на этот шаг.

Перспектива передачи протекторатов ЮАС за соответствующую компенсацию и при соответствующих условиях вовсе не исключалась британским правительством. Именно эта перспектива и определяла в конечном счете всю политику Англии в отношении протекторатов. Они рассматривались Лондоном как козырные карты, которые следовало припрятать до конца игры и выпустить только в том случае, если нависнет серьезная угроза над позициями английского капитала в ЮАС. Учитывая ту роль, которая была уготована протекторатам, английские правящие круги сознательно воздерживались от инвестирования государственного и частного капитала в экономику протекторатов. Промышленность во всех трех странах практически отсутствует. Сельское хозяйство ориентировано главным образом на производство экспортных культур.

В крупнейшей из территорий — Бечуаналенде (население — 350 тыс., из них 2 %—европейцы) много плодородных земель, превосходящих по качеству даже густонаселенные районы Южной Африки. Однако из 275 тыс. кв. миль плодородных земель лишь 100 тыс. занимают бечуаны, остальные находятся в руках европейских фермеров и компании Тати. Низкая урожайность сельскохозяйственных культур, отсутствие пастбищ для скота, необходимость искать деньги для выплаты налогов заставляют взрослых мужчин мигрировать в Южную Африку. Считают, что до 60 % мужского населения страны постоянно находится за границей.

Басутоленд (население — 697 тыс.; европейцев насчитывается всего 2 тыс.) из-за гористого ландшафта имеет очень мало пригодных к культивации земель. Более 40 % взрослого мужского населения — примерно 150–200 тыс. мужчин в возрасте от 17 до 30 лет — вынуждены работать в ЮАР. Басуто — основная рабочая сила на шахтах ЮАР, где существует строгий «цветной барьер». Белый шахтер получает минимум пять шиллингов за час работы, а африканец — три шиллинга за восьмичасовую смену [427].

В сельском хозяйстве Басутоленда работают главным образом старики, женщины и дети. Своего хлеба в стране не хватает. Главный предмет питания басуто — кукуруза — ввозится из ЮАР. Жители горных районов разводят крупный рогатый скот, овец и коз. Шерсть вывозится в ЮАР. Другие виды хозяйственной деятельности сводятся почти исключительно к оптовой и розничной торговле, причем подавляющее большинство магазинов и лавок принадлежит английскому лорду Фрэзеру, нажившему огромное состояние на продаже товаров в кредит нанимающимся на шахты[428]. Обрабатывающая промышленность полностью отсутствует.

Свазиленд (население — 266 тыс., в том числе 10 тыс. европейцев) имеет хорошие пахотные земли и пастбища. Отчужде-пие земель на этой территории приняло еще большие масштабы, чем в двух других протекторатах. Небольшое число европейских фермеров владеют почти 70 % земельного фонда[429]. Около 7 тыс. свази ежегодно уходят в ЮАР на заработки на шахты и около 3 тыс. — на фермы, принадлежащие белым.

В последнее время в Свазиленде остро ощущается усиление влияния ЮАР, пытающейся аннексировать этот протекторат. 1 июля 1963 г. ЮАР установила на границе первые пограничные посты, чтобы контролировать передвижение населения из ЮАР в Свазиленд и обратно. В сентябре того же года был принят закон, согласно которому самолеты, летящие из Свазиленда над территорией ЮАР, должны обязательно сделать посадку в ЮАР. Таким образом, были фактически пресечены поездки политических беженцев из Свазиленда. Все более усиливается и экономический контроль ЮАР над протекторатом. Южноафриканским компаниям принадлежат сахарные плантации и предприятия по добыче асбеста, олова, железной руды.

Конституционный статус протекторатов не походил на статус других колониальных владений Англии. Вся полнота законодательной и исполнительной власти на территориях принадлежала так называемым верховным комиссарам (в отличие от губернаторов в других английских колониях). При них существовали три консультативных совета: африканский (состоявший из вождей), европейский и смешанный. Первый Законодательный совет в Басутоленде был учрежден только в 1959 г.

Протектораты находились в ведении не Министерства колоний, а Министерства по делам Содружества. Таким образом, вопрос о судьбе южноафриканских протекторатов рассматривался Англией как подчиненный вопросу об отношениях Англии и ЮАР.

В 1958 г. делегация населения Басутоленда прибыла в Лондон, чтобы потребовать у английского правительства демократизации управления страной, в частности преобразования консультативного совета в законодательный и увеличения процента избираемых членов с 36 до 50. 18 декабря 1958 г. лорд Хьюм заявил в парламенте о принятии требований делегации. Однако конституционные новшества в Басутоленде были более чем умеренными, они по-прежнему сохраняли за английским правительством полный контроль над территорией. В ноябре 1959 г. аналогичные требования английскому правительству предъявил созданный в Бечуаналенде конституционный комитет. 30 декабря эти предложения английское правительство приняло. Такого же рода конституционная реформа была проведена и в Свазиленде.

Весной 1963 г. конституционная комиссия, созданная в Басутоленде из членов партии Африканский национальный конгресс, Национальной партии, а также представителей европейцев, предъявила Лондону требование ввести всеобщее избирательное право и предоставить стране независимость. Лидер Африканского национального конгресса Мохехле заявил, что, если на это требование не будет дан ответ в течение шести месяцев, он созовет специальное совещание, чтобы разработать план операции «Независимость» [430].

Английское правительство вынуждено было пойти на уступки. После многочисленных проволочек оно дало согласие на проведение всеобщих выборов в стране. В результате выборов 29 апреля 1965 г. Национальная партия получила в Национальном: собрании 31 место, Африканский национальный конгресс — 25 мест, партия «Марематлу фридом парти» — 4 места. Правящая Национальная партия известна своими связями с ЮАР. Ее лидер Л. Джонатан открыто выступает за расширение этих связей. Правительство Джонатана пользовалось поддержкой Фервурда. Политика Англии состояла в том, чтобы предоставить независимость Басутоленду, пока у власти стоит Джонатан, и одновременно способствовать усилению позиций ЮАР в Басутоленде. Тот факт, что у власти находилось правительство Национальной партии, заставлял прогрессивных лидеров воздерживаться от выдвижения лозунга немедленной независимости.

Проведя в июне 1966 г. скоропалительные переговоры с правительством Джонатана в Лондоне, английское правительство объявило о том, что оно намерено предоставить независимость протекторату. 4 октября 1966 г. Басутоленд получил независимость и был переименован в королевство Лесото.

В начале 1964 г. конституционная комиссия Бечуаналенда (включавшая представителей Демократической партии, Народной партии и др.) представила Лондону свои конституционные предложения. Эти предложения носили весьма умеренный характер. Они предусматривали внутреннее самоуправление с всеобщим избирательным правом и сохранение резервных прав верховного комиссара в отношении любого решения Национального совета[431]. Выработанная на основе этих предложений конституция была введена в Бечуаналенде в 1965 г. В апреле состоялись выборы, победу на которых одержала Демократическая партия. Ее лидер Серетсе Кхама стал премьер-министром.

30 сентября 1966 г. Бечуаналенд получил независимость и стал республикой в рамках Содружества наций под новым названием «Ботсвана». Поскольку выборов до объявления независимости больше не проводилось, Кхама автоматически занял пост президента республики. Бывший заместитель премьер-министра стал вице-президентом. По истечении первого президентского срока Кхамы члены Законодательной ассамблеи изберут нового президента. Верхняя палата вождей конституцией не предусмотрена, хотя вожди племен и настаивали на ее создании.

Правительство С. Кхамы и правящая Демократическая партия приняли ряд мер по ослаблению зависимости страны от ЮАР и Родезии. Правительство обратилось к квалифицированным специалистам-африканцам, живущим за границей, с призывом вернуться в Ботсвану и занять место уехавших белых служащих. Намечено строительство нескольких предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья. Проектируется строительство железной дороги из Ботсваны через Замбию в Танзанию. «Мы намерены, — заявил С. Кхама, — установить отношения со всеми миролюбивыми странами и готовы перенять любой полезный для нас опыт».

Стремление правительства Ботсваны ослабить зависимость от ЮАР и установить связи со многими африканскими странами встречает растущее сопротивление со стороны расистского режима в ЮАР, который вынашивает аннексионистские планы в отношении молодой республики.

После прошедших в июне 1964 г. выборов Свазиленду было предоставлено внутреннее самоуправление, которое практически не внесло изменений в политическое положение страны. В Свазиленде до сих пор отсутствует министерская система. Традиционный верховный вождь король Собхуза и его партия «Имбоколо», известная своими связями с ЮАР, одержали победу на выборах, видимо, благодаря щедрой финансовой помощи южноафриканских властей. Эта партия, построенная на племенной основе, заинтересована в подавлении роста национально-освободительного движения.

В марте 1966 г. был опубликован проект конституции, согласно которому Свазиленд должен стать к 1970 г. независимым королевством в рамках Содружества. Эти предложения предусматривают сохранение в Свазиленде монархического строя и передачу всей полноты власти племенным вождям во главе о королем Собхузой.

Прогрессивная партия Свазиленда опубликовала заявление, в котором указывает, что конституция была выработана реакционерами и что вся система правления «будет инструментом империалистов и колониалистов». Партия требует аннулирования данного проекта и созыва конституционной конференции для выработки новой конституции [432].

Как писал выходящий в Лондоне журнал «Перспектив», «территории Юго-Западной Африки, Бечуаналенда, Басутоленда и Свазиленда экономически интегрированы с Южной Африкой.

Существует значительная миграция рабочей силы. Их обслуживают банковские учреждения ЮАР, они пользуются услугами Южной Африки и их внешняя торговля составляет часть внешней торговли ЮАР» [433].

На конференции премьер-министров Содружества наций в марте 1961 г. было принято решение об исключении Южно-Африканского Союза из Содружества. Расистский террор, политика жестокого апартхейда, расстрел мирной демонстрации африканцев в Шапервиле в марте 1960 г. настолько возмутили мировую общественность, что почти все премьер-министры, прибывшие на конференцию, были уполномочены своими правительствами потребовать осуждения апартхейда.

Во время своей поездки в ЮАС в начале 1960 г. английский премьер-министр Макмиллан не отмежевался от политики апартхейда. Стремясь угодить Фервурду, он отказался даже встретиться с африканскими лидерами и осудил международный бойкот южноафриканских товаров. На конференции премьер-министров Содружества в 1961 г. усилия Макмиллана были направлены на то, чтобы не допустить обсуждения вопроса о ЮАС. Он старался уверить участников конференции, что вопрос об апартхейде — это «внутренний» вопрос ЮАС и что он не может быть включен в повестку дня конференции.

Британские империалисты вели хитрую и двуликую игру, надеясь использовать проблему апартхейда в своих интересах. Они были не прочь слегка покритиковать Фервурда за его расистскую политику, чтобы нажить на этом политический капитал в глазах мировой, особенно африканской, общественности. Однако они стремились сохранить ЮАС в сфере политического и экономического влияния Англии. «Если бы д-р Фервурд, — говорил позднее с досадой Макмиллан, — проявил хотя бы малейшее желание понять взгляды своих коллег по Содружеству или сделал какую-либо уступку, или поддержал бы в нас какую-либо надежду, или хотя бы оставил почву для нее, конференция могла бы увидеть за нынешними трудностями возможности в будущем»[434]. Со своей стороны Фервурд констатировал, что британские министры «приложили колоссальные усилия», чтобы не допустить исключения ЮАС из Содружества [435].

Однако английская дипломатия потерпела на конференции в Ланкастер-хаузе в марте 1961 г. крупное поражение: ЮАС вышел из Содружества наций. 31 мая 1961 г. на основе проведенного в октябре 1960 г. референдума среди «белого» населения правительство объявило страну Южно-Африканской Республикой.

Премьер-министр Фервурд заявил, а британский премьер Макмиллан подтвердил, что, «несмотря на некоторые изменения юридического порядка, в отношениях между ЮАР и Англией все остается по-прежнему». ЮАР не вышла из стерлинговой зоны, не изменила политических и военных соглашений с Англией. Точку зрения крупного английского капитала выразил президент действующей в Южной Африке английской компании «Юнион корпорейшн, лтд», который в день провозглашения ЮАС республикой заявил: «Хотя мы все сожалеем, что Южная Африка перестала быть членом Содружества, мы надеемся, что Соединенное Королевство и южноафриканское правительство вступят в новые отношения, в результате которых мало изменятся или вовсе не претерпят никаких изменений те дела, которые касаются нашего бизнеса…»[436].

Несмотря на формальное исключение ЮАР из Содружества, английские правящие круги продолжали оказывать режиму Фервурда всестороннюю политическую, экономическую и военную поддержку.

Экономические связи Англии с ЮАР с каждым годом растут. В 1963 г. Англия поставила ЮАР товаров на 155 млн. ф. ст., что составило более 30 % всего импорта страны, и ввезла 28 % всего ее экспорта.

Английский делегат предпочел воздержаться при голосовании в Совете Безопасности ООН 31 июля и 7 августа 1963 г. резолюций, запрещающих ввоз оружия в ЮАР. Стремясь укрепить позиции расистского правительства в борьбе с национально-освободительным движением, Англия осуществляет широкий экспорт оружия в ЮАР.

Еще в марте 1962 г. министр обороны ЮАР Фуше заявил, что военные связи ЮАР с дружественными ей странами никогда не основывались на письменных договорах, за исключением соглашения о военно-морской базе в Саймонстауне, согласно которому Англия имеет право использовать эту базу в случае войны. Фуше добавил, что Запад вполне отдает себе отчет в стратегическом значении Южной Африки, и намекнул, что Англия будет полностью стоять на стороне ЮАР ¹²⁵.

Англия предоставила ЮАР танки типа «Сарацин», которые были пущены в ход в Шапервиле, снабжала южноафриканскую полицию слезоточивым газом. По заказу ЮАР в Англии было построено несколько военных кораблей; фирма «Хэндли-Пэйдж» получила заказ на восемь бомбардировщиков типа «Марк II Виктор», способных нести ядерное оружие [437].

Смена в октябре 1964 г. консервативного правительства лейбористским породила в прогрессивных африканских кругах надежду на то, что новое английское правительство прекратит позорную практику поставок оружия ЮАР. Выражая настроения этих кругов, орган южноафриканской компартии «Африкэн комюнист» писал в конце 1964 г.: «Мы надеемся, что лейбористское правительство не будет терять времени и пересмотрит эту возмутительную политику, которая причинила ущерб репутации Англии и ее отношениям с Африкой и остальным миром».

Но пришедшее к власти правительство лейбористов продолжало курс консерваторов. Правда, новый премьер-министр Г. Вильсон заявил в Палате общин 17 ноября 1964 г., что его правительство решило наложить эмбарго на экспорт оружия в Южную Африку, но тут же добавил: «Рассматривается вопрос о контракте на поставку 16 самолетов типа, Бекэнир“». Он сказал также, что решение об эмбарго никак не повлияет на базу в Саймонстауне, «так как она может быть аннулирована только взаимным соглашением между Англией и ЮАР» [438].

25 ноября Вильсон объявил в Палате общин, что правительство с уважением отнесется к уже заключенным контрактам на поставки оружия правительству ЮАР [439]. Лейбористское правительство осталось глухим к многочисленным призывам международной общественности применить широкие экономические и дипломатические санкции против Южно-Африканской Республики.

Дипломатическая и военная поддержка, оказываемая правящими кругами Англии южноафриканскому режиму, обусловлена факторами экономического, политического и военно-стратегического характера.

С экономической точки зрения, как уже отмечалось в главе I, Южная Африка с существующей там системой апартхейда представляет собой одну из наиболее выгодных сфер приложения британских капиталов: около 900 млн. ф. ст. вложили английские монополии в алмазные копи, золотые прииски и другие предприятия ЮАР. Действующие в ЮАР крупные английские монополии, эксплуатируя дешевый труд африканцев, получают фантастические прибыли. По подсчетам экономистов, норма прибыли на инвестированный в Южной Африке капитал доходит до 15 %, или почти до 130 млн. ф. ст. в год[440]. Поэтому политический режим в ЮАР рассматривается английской правящей верхушкой как лучший гарант английских экономических интересов в Южной Африке.

С политической точки зрения английский империализм видит в ЮАР главную силу и опору господства белого человека в Африке к югу от р. Замбези. Сколачиваемый «дьявольский союз», который включает Южную Родезию, португальские колонии и ЮАР и за спиной которого стоят реакционные круги Великобритании, должен, по расчетам колонизаторов, обеспечить «белое руководство» над огромным районом континента — от Замбези до Кейптауна.

Наконец, в отношениях Англии с ЮАР немалую роль играют соображения военно-стратегического характера. В военных планах английского империализма придается большое значение военно-морской базе Саймонстаун, расположенной недалеко от мыса Доброй Надежды. В 1955 г. английское правительство подписало с правительством ЮАС соглашение, по которому Англия получила право на использование базы в Саймонстауне как в мирное время, так и в случае войны. По этому соглашению в мирное время контроль и руководство базой и всем прилегающим к ЮАР морским районом принадлежит южноафриканским военным властям, а в военное время — командованию королевского флота Великобритании. Подписание этого соглашения английские правящие круги рассматривали как крупную дипломатическую победу. В знак благодарности правительству ЮАР Англия тотчас же после подписания соглашения приняла от него заказ на строительство 20 морских судов, в том числе минны? тральщиков и подводных лодок, на общую сумму 18 млн. ф. cт. сроком на восемь лет [441]⁰.

Военно-морской базе в Саймонстауне отводится исключительно важное место в военно-стратегических планах как Лондона, так и штабов НАТО. Журнал «Уорлд Тудэй» писал, что «Британия и ее партнеры по НАТО разделяют с Южной Африкой интерес к морским путям вокруг мыса Доброй Надежды. Этот интерес связан не столько с перспективой мировой войны, сколько с возможностью ситуации, при которой по какой-либо причине проход через Суэцкий канал станет трудным или невозможным» [442].

В весьма любопытной статье Уильяма Гуттериджа «Интересы британской обороны в Южной Африке» автор, анализируя значение Саймонстауна, указывает, что в настоящее время су-шествуют три морских пути в Индийский и Тихий океан из Европы и Америки: через Панамский канал, Суэцкий канал и вокруг мыса Доброй Надежды. В случае какого-либо кризиса, отмечает Гуттеридж, два из них могут быть закрыты для судов по указанию местных правительств или в результате актов саботажа. Автор напоминает, что во время Суэцкого кризиса 1956 г. 400 судов ежедневно обходили мыс Доброй Надежды. Отсюда понятно, отмечает он, что «безопасность южноафриканских портов имеет несомненно некоторое отношение и к безопасности Великобритании и Запада» [443]. Возражая тем, кто считает, что Саймонстаун из-за своих ограниченных возможностей в снабжении топливом крупных морских судов должен стать по преимуществу ремонтной базой, что как военная база он должен быть заменен строящимися базами на островах в Атлантическом и Тихом океанах, Гуттеридж пишет: «Острова Вознесения, Святой Елены, Сейшельские, Маврикий — все их легко перечислить, но, вероятно, менее легко превратить в эффективную замену давно налаженного комплекса сооружений» [444].

Саймонстауном не ограничивается то значение, которое придается Южной Африке в военной стратегии Запада и, в частности, английского империализма. В разрабатываемых в штабах НАТО военно-стратегических планах Южная Африка рассматривается как важнейший коммуникационный центр для осуществления авиационной и морской связи между Европой и Азией. В уже цитировавшейся статье Гуттеридж пишет: «Возможное закрытие авиапутей на Среднем Востоке привело к изучению так называемых воздушных путей Содружества через Африку… Но политика неприсоединения африканских государств означает ненадежность этих линий. Западная, Центральная и Восточная Африка поэтому, видимо, неприемлемы для Запада со стратегической точки зрения… Следовательно, нужно усилить использование путей, пересекающих Африку все дальше и дальше к югу, пока они не пройдут через крайнюю оконечность континента» [445].

Отдавая себе отчет в том, какие выгоды может извлечь ЮАР из проявленного к ней интереса в штабах НАТО, министр обороны Фуше в 1963 г. заявил, что после начала третьей мировой войны, если Суэцкий и Панамский каналы окажутся закрытыми, в Южной Атлантике и Индийском океанах будут находиться 2 тыс. судов, которые не смогут обойтись без портов ЮАР. Фуше многозначительно спросил: «Где Англия будет обучать свои войска, в случае если начнется ядерная война между Востоком и Западом? Она может обучать их здесь в Африке. А где в Африке будет безопасно это делать, за исключением Южной Африки?»[446]. В июле 1965 г. министр обороны хвастливо подчеркнул, что в «Южной Африке можно произвести взрывы, самые мощные из всех известных миру до сих пор» и что «2 тыс. белых ежегодно получают военную подготовку» [447].

Более того, по словам тунисского еженедельника, «некоторые африканские правительства опасаются, что Претория уже располагает атомными устройствами, которые она может использовать против тех соседних государств, которые отважатся поддержать народное восстание против ее режима»[448].

После убийства осенью 1966 г. премьера ЮАР Фервурда его преемник Форстер заявил: «Моя задача — идти дальше по пути, на котором пал Хендрик Фервурд». Выполняя эту «задачу», правительство Форстера усилило расовый террор, приняло новый драконовский закон против инакомыслящих, увеличило военные расходы на 10 %. Связи английского правительства с правящими кругами ЮАР становятся в последнее время все более тесными. В основе этого сближения лежат прежде всего экономические факторы. В связи с тем что позиции английского капитала в Конго (Киншаса), Замбии, Танзании и других странах оказались потесненными, роль ЮАР как прибыльной сферы английских инвестиций еще больше возросла. Быстро растет торговля ЮАР с Англией — торговый оборот между ними в 1966 г. достиг 600 млн. ф. ст. Кроме того, огромное значение для Англии имеет продажа южноафриканского золота на лондонском рынке, который золотопромышленники предпочитают американскому вследствие существующих в Англии более высоких цен на золото, а также в силу ряда политических причин. В январе 1967 г. министр экономики ЮАР Дидерих посетил ряд стран Западной Европы, в том числе Англию, добиваясь увеличения экспорта ЮАР в эти страны. Официальные круги Лондона проявили большой интерес к этому визиту. Касаясь отношений ЮАР с Англией, Дидерих заявил по возвращении из поездки, что «в будущем Великобритания намерена поддерживать и расширять торговые связи с ЮАР».

С 1960 г. в мировой печати стали появляться сообщения о том, что между Португалией, Южно-Африканским Союзом и Южной Родезией существует секретный военный пакт. После провозглашения «независимости» Южной Родезии эти сообщения участились. Есть все основания предполагать, что такой пакт либо уже заключен, либо переговоры о нем идут полным ходом. Западная пресса не жалела сил, расписывая огромные преимущества, какие дало бы расистам заключение военного пакта. Так, лондонский журнал «Уорлд Тудэй» писал в середине 1965 г.: «Формальный пакт сделал бы возможным, например, использование родезийских ВВС для прикрытия португальских наземных атак на бойцов африканского сопротивления или использование отрядов южноафриканской армии для усиления белых родезийцев в случае какого-либо конфликта, который может последовать за провозглашением независимости» [449].

По данным западных специалистов, армия ЮАР насчитывает 26 500 солдат, а полицейские силы — 29 600 человек. К тому же власти ЮАР заявляют, что в случае необходимости может быть поставлено под ружье 250 тыс. обученных солдат. Южная Родезия унаследовала от Федерации Родезии и Ньясаленда сильный военно-воздушный флот и имеет 4300 вооруженных солдат и 6400 полицейских. Португалия располагает в Африке большой сухопутной армией — около 45 тыс. в Анголе и 16 тыс. в Мозамбике [450]. Слияние всех этих вооруженных сил дало бы возможность белому меньшинству сколотить самую мощную военную силу на Африканском континенте.

Наиболее эффективно развиваются связи участников «дьявольского союза» в экономической области.

В начале 1959 г. Фервурд выдвинул идею «общего рынка» всех государств Южной Африки, включая протектораты. Однако острая реакция общественного мнения заставила его временно отложить свой проект. В 1964 г. министр иностранных дел ЮАР Мюллер во время поездки в Европу снова выступил с проектом создания «общего рынка». На съезде Националистической партии в Претории в ноябре 1964 г. министр обороны ЮАР Фуше заявил, что ЮАР может помочь не только «своим собственным» национальным группам, но и благоприятно настроенным по отношению к ней нациям в Африке [451]⁰. Реакция южнородезийских расистов на это предложение была, разумеется, положительной. В декабре того же года заместитель премьера Южной Родезии К. Дюпон назвал идею «общего рынка» «восхитительной» [452]. Две страны тотчас же заключили соглашение о снижении торговых пошлин. За этим «первым шагом» к «общему рынку» последовали переговоры о предоставлении Смиту займа в 2,5 млн. ф. ст., соглашение о котором было подписано в марте 1965 г.[453].

Южную Родезию посетили южноафриканский министр сельского хозяйства Айс и министр шахт и планирования Хаак. Южнородезийское правительство назначило послом в Претории Джона Гаунта — одного из самых непримиримых в рядах «Родезийского фронта» сторонников «превосходства белых». Это назначение было расценено как намерение Смита развивать самые тесные связи с ЮАР.

В начале 1965 г. Фервурд предоставил Португалии заем в 2,5 млн. ф. ст. на строительство гидроэнергетической системы в Анголе [454]. В том же году было закончено строительство нового нефтепровода между Бейрой (Мозамбик) и новым родезийским нефтеперерабатывающим заводом в Умтали.

В марте 1965 г. Португалия и ЮАР подписали новый торговый договор; в апреле были заключены соглашения о воздушном сообщении между ЮАР, Южной Родезией и Португалией. Готовясь к провозглашению «независимости», правящая клика Южной Родезии наводнила португальские колонии своими торговыми миссиями, в то же время принимая у себя делегации бизнесменов из Анголы и Мозамбика [455]. На торговой ярмарке в Булавайо участвовала делегация из Анголы. Там же была представлена делегация из Испании.

В середине 1965 г. Смит подписал с Франко испано-родезийское соглашение, обеспечивающее экспорт родезийской стали в Испанию [456].

В августе 1965 г. на открытие выставки в Солсбери был приглашен генерал-губернатор Мозамбика Коста Алмейда, который заявил, что его приглашение — свидетельство отличных отношений между Португалией и Родезией. «Я здесь как сосед и как друг» [457], — сказал этот высокопоставленный салазаровский чиновник. Чтобы продемонстрировать свое благорасположение к Смиту и поощрить его к провозглашению «независимости», Салазар принял в 1965 г. представителя Родезии в Португалии Ридмена, предоставив ему дипломатический статус. После объявления «независимости» Южной Родезии Лисабон дал понять, что готов оказать Смиту военную помощь в случае вторжения чьих-либо войск в Родезию.

За спиной «дьявольского союза» маячит тень британских монополий, жизненно заинтересованных в укреплении и консолидации расистских режимов в Южной и Центральной Африке. Поддержка Англией «дьявольского союза» проявляется не только в отказе Лондона вплоть до 1967 г. от эффективных санкций против расистского правительства Смита и не только в продолжающихся поставках оружия ЮАР. Английские монополии прилагают огромные усилия для того, чтобы еще крепче привязать южнородезийскую экономику к своей системе в Южной Африке, подводя экономический фундамент под «дьявольский союз». Некоронованный король южноафриканской промышленной империи Гарри Оппенгеймер сообщил, что «Англо Америкэн корпорейшн оф Саут Африка» вложила большие капиталы в ирригационные сооружения долины Хиппо, а в апреле 1965 г. объединила разные южнородезийские компании, связанные с оппенгеймеровской империей, в одну «Англо Америкэн корпорейшн Родезия, лтд» [458].

Создаваемый «дьявольский союз» должен, по мысли его авторов, стать противовесом Организации африканского единства; ему отводится роль тяжелой артиллерии в планах неоколонизаторов.

Вопросы неоколониалистской политики занимают одно из главных мест на страницах ведущих органов английской буржуазной прессы. Усиленное внимание к этим проблемам со стороны печати стало особенно заметным в 60-х годах. Раньше, в период колониальных режимов, империалисты не проявляли особого беспокойства об идеологическом обеспечении своего господства в порабощенных ими странах. Роль духовных наставников в колониях выполняли главным образом религиозные миссии. Печать время от времени публиковала экзотические сообщения из «заморских территорий» в духе киплинговских романов. Считалось, что этих сообщений вполне достаточно, чтобы внушить читателям мысль о гуманности колониализма и незыблемости Британской империи, над которой «никогда не заходит солнце». В своей книге «Это твоя империя» А. Кэмпбелл не без основания писал, что английские газеты предпочитали новостям из колоний всякие другие сообщения под предлогом, что их читателей эти новости не интересуют[459]. Даже влиятельная «Таймс», широко освещающая все внешнеполитические проблемы, до поры до времени не касалась близко этой «непопулярной» темы. В 1951–1960 гг. она издавала для сравнительно узкого круга читателей специальное приложение «Таймс бритиш кол он из ревью», где освещались важнейшие аспекты колониальной политики британского империализма.

С середины 50-х и особенно в 60-х годах, ознаменовавшихся подъемом национально-освободительного движения в Африке и в других районах мира, отношение прессы к колониальным проблемам резко изменилось. На страницы газет и журналов густым потоком хлынули статьи о событиях в Африке. Редакции ведущих органов буржуазной прессы — газет «Таймс», «Дейли Телеграф» и «Гардиан» — стали не только регулярно информировать читателя о событиях на континенте, но и комментировать их с определенных политических позиций, подсказывать правящим кругам курс действий в африканских делах.

Мощная волна антиимпериалистических революций, постановка вопроса во многих странах, завоевавших политическую независимость, о необходимости вести борьбу за экономическую самостоятельность, рост влияния среди освобождающихся народов идей научного социализма — все это заставило империалистов изменить стратегию и тактику колониальной политики, активизировать идеологические средства борьбы против национально-освободительных сил. В этих условиях буржуазная печать превратилась в одно из основных идейных орудий неоколониалистического наступления против народов Африки.

Роль прессы английских монополий как пособника современных колонизаторов нашла яркое отражение в пропаганде мифа ю «добровольной деколонизации», в попытках спасти расистские режимы под прикрытием фальшивого лозунга о «расовом партнерстве», в ее враждебном отношении к прогрессивным силам и движениям на континенте, в кампании гонений и клеветы против передовых государств, выбравших некапиталистический путь развития.

Контрнаступление против освобождающихся народов империалисты и их печать ведут под обветшалым знаменем антикоммунизма.

Пропаганда мифа о «добровольной деколонизации». Буржуазная печать утверждала, что политическая независимость была результатом не революционной борьбы народов, а добровольным даром Англии, закономерным итогом ее «просветительской» деятельности в колониях. «Самоуправление всегда было целью английской колониальной администрации»[460], — писало в 1958 г. колониальное приложение «Таймс».

Подобные заявления были рассчитаны не только на то, чтобы обелить черное прошлое колонизаторов. В еще большей мере они были нацелены на то, чтобы подчинить борьбу африканских народов политическому руководству Запада, направить бурный процесс революционного освобождения от колониализма в тихое русло «добровольной деколонизации», конституционной подготовки независимости по инструкциям и графикам, разработанным в Министерстве колоний.

Неоколониалистская политика прикрывалась в прессе и в официальных речах цветистыми фразами о заинтересованности Англии в предоставлении независимости колониям и их дальнейшем развитии. В октябре 1961 г. министр колоний заявил в Палате общин, что и в прошлом и в настоящем английское правительство «неотступно следует планомерной политике, направленной на то, чтобы привести колонии к независимости в наилучшие сроки при помощи наилучших методов, учитывающих чаяния колониальных народов, их социальные и экономические интересы» ¹⁵⁰.

Крылатой фразой в писаниях буржуазных газетчиков стал известный неоколониалистский лозунг: «Теряя империю, Англия приобретает Содружество». Каждый раз, когда над «британской» Африкой взвивался флаг нового независимого государства, буржуазные газеты спешили прокомментировать это событие как торжество политики «деколонизации». Приветствуя в апреле 1961 г. независимую Сьерра-Леоне, «Таймс» подчеркивала в редакционной статье, что своей независимостью страна целиком обязана мудрому правлению английских губернаторов[461]. То же писали буржуазные газеты и в день провозглашения независимости Танганьики, Уганды и других стран. В лучшем случае где-то на втором или третьем плане отмечалась роль умеренных (moderate) лидеров, но ни единым словом печать не обмолвилась о национально-освободительном движении как о решающем факторе в борьбе за независимость этих стран.

Такая фальсификация прошлого и настоящего африканских народов преследовала далеко идущие цели. Если, говоря языком «Таймс», Запад всегда стремился «подготовить опекаемые нм народы Африки к тому дню, когда они смогут взять на себя ответственность за свои дела» [462], и если, по утверждению «Дейли Телеграф», «действительная история Африки дала ничтожно малые духовные ценности» [463], то, следуя логике неоколонизаторов, на современном этапе политическим опекуном и наставником африканцев должен остаться Запад. Следовательно, не сами африканские народы, а западные державы должны формировать процесс их государственного и национального становления, определять условия и темпы их продвижения к независимости, ставя это в прямую связь со степенью «вестернизации колонии»[464].

В утверждении этой мысли «Дейли телеграф» оказалась консервативнее самого Гарольда Макмиллана. Как известно, в начале 1960 г. Макмиллан первый из английских премьеров совершил длительную поездку по странам Африки. Свежие формулировки неоколониалистской политики он изложил в своем выступлении в Кейптауне. Вместе с тем он вынужден был признать влияние национально-освободительного движения на судьбы Африки и призвал западный мир считаться с «ветром перемен», проносящимся над континентом [465].

В некоторых редакциях на Флит-стрит, в частности в редакции «Дейли Телеграф», программную речь Макмиллана встретили без энтузиазма и даже нашли ее упадочнической. Статьи корреспондента этой газеты П. Уорсторна, сопровождавшего Макмиллана в поездке по Африке, были не столько комментарием, сколько поправкой к речи премьера. Уорсторн писал: «Важнее не тот ветер перемен, который дует над Африкой, а тот, который проносится над Англией в сторону Африки. Действительные революционные перемены состоят сегодня не в том, что думают о нас африканцы, а в том, что мы думаем о них» [466].

Характерно, что одной из своих статей Уорсторн дал следующий заголовок: «Имеем ли мы право уходить?» Корреспондент «Дейли Телеграф» рассуждал так, словно судьба английских колоний целиком и полностью зависит от Уайтхолла, а не от народов, поднявшихся на борьбу с колониализмом. «Наступило время, — писал он, — не для настроения ухода и упадочничества, а для нового порыва веры, для нового подъема, если угодно, колониализма, чтобы спасти хотя бы некоторую часть этого континента» [467].

Усилиями буржуазных газет империалисты — эти злейшие враги африканских народов — превращались в их друзей и доброжелателей, спасителей от «коммунистической угрозы». Редакция «Дейли Телеграф» нашла статьи своего корреспондента столь важными и актуальными, что издала их отдельной брошюрой под названием «Ветер перемен». Основные положения этих статей стали программными для «Дейли Телеграф» на весь последующий период.

За редким исключением капиталистическая печать поддерживала официальный курс на «добровольную деколонизацию», т. е. на подготовку такой независимости, которая сохраняла бы экономические позиции английских монополий в бывших колониях. Всякая другая альтернатива неоколониализму, откуда бы она ни исходила, стала встречать, как правило, отпор не только на страницах либеральной «Гардиан» и «независимой» «Таймс», но и откровенно консервативной «Дейли Телеграф». Это, конечно, не исключало и не исключает в прессе рецидивов старого колониализма с его ориентацией на силу и призывами к «твердым действиям» против «черных экстремистов», но для материалов такого рода газеты стали отводить место в отделах писем. В редакционных же статьях их главная забота заключалась в стремлении убедить сторонников классического колониализма в устарелости их методов и в необходимости новых методов, определенных тактических уступок национально-освободительному движению.

Одним из примеров того, как буржуазная печать пропагандировала и отстаивала принципы неоколониалистской политики, может служить полемика вокруг конституции для Северной Родезии в феврале — марте 1961 г.

«Назад пути нет» — так почти символически озаглавила «Таймс» свою передовую по поводу парламентских дебатов по этому вопросу. Газета призывала отказаться от опыта прошлого и основывать политику в Африке «на реалистическом признании действительности настоящего и вероятности будущего» [468].

Хотя речь шла всего-навсего о том, чтобы увеличить представительство африканцев в законодательном органе Северной Родезии, крайне правые консерваторы дружно ополчились против каких-либо изменений в конституции колонии и обвинили министра колоний Маклеода в предательстве интересов белых. «Таймс» в этой ситуации стала на сторону Маклеода и призвала его не поддаваться «давлению реакции». Обращаясь к правительству, она писала, что «мудрый путь для него в эту эру революционных изменений в Африке состоит в том, чтобы трезво и неуклонно идти вперед, в полную меру сознавая, что африканцев в Северной Родезии подавляющее большинство и что прошло время, когда их можно было держать на почтительном расстоянии. Было бы большим несчастьем, если бы господин Маклеод ослабил сейчас свои усилия, потому что до сих пор они были своевременными и предусмотрительно исходили из истинных, долговременных интересов белых» [469] ^[470].

«Исходить из долговременных интересов» империалистов — это больше всего заботило газету, это ей хотелось бы внушить и колеблющемуся в выборе конституционных средств правительству, и воинственно настроенным ультра из Консервативной партии, и европейцам в колониях. Она согласилась с противниками Маклеода, что африканское большинство может привести к повторению ситуации в Конго, но тут же оговаривалась, что риск будет еще большим, если следовать «провокационно медленной политике» ¹⁶⁰.

Сторонники старых методов колониальной политики приняли статью «Таймс» как вызов в свой адрес. Газета дала им возможность излить негодование в отделе писем и выступила с новой передовой, где подвергла осуждению не только заявления крайне правых консерваторов типа лорда Солсбери, но и действия правительства, которое на этот раз поддалось их давлению. Газета писала, что, отказавшись внести изменения в конституцию, правительство сделало «подарок экстремистам», т. е. революционным руководителям национально-освободительного движения в Северной Родезии [471].

Не получило одобрения поведение английских ультра и со стороны «Дейли Телеграф». Однако, критикуя «несвоевременные заявления» лорда Солсбери, она в равной мере осудила и «либеральные» действия консервативного правительства, пытавшегося при помощи конституционных маневров заманить на свою сторону деятелей национально-освободительного движения[472]. Главная сила, на которую рассчитывала «Дейли Телеграф» в первую очередь, — это европейское население колоний и его реакционные лидеры. Их она и старалась убедить в правильности неоколониалистского курса, внушить им мысль о том, что темп «подготовки подвластных народов к полной свободе… не может быть темпом похоронного марша»[473].

Свое неоколониалистское кредо газета выразила в этот период следующим образом: «Ни одна партия в Англии не собирается покинуть соотечественников на произвол безответственного черного национализма. Именно поэтому предпринимаются усилия с целью выдрессировать африканцев уменью пользоваться властью, пока английская администрация находится в колониях и имеет возможность следить за тем, чтобы властью не злоупотребляли» [474].

Разными словами «Таймс» и «Дейли Телеграф» говорят об одном и том же — о «долговременных интересах» империалистов в Африке. И та и другая согласны, что «провокационно медленная политика» или «темп похоронного марша» в подготовке независимости могут привести к нежелательным для колонизаторов последствиям. Но «Таймс», хотя и робко, иносказательно, призывает учитывать «действительность настоящего», т. е. растущую силу национально-освободительного движения, а «Дейли Телеграф» до конца верна своей линии, согласно которой все преобразования на этом континенте должны совершаться по плану самих колонизаторов. С этой позиции она пыталась и пытается воздействовать на ход событий в Африке.

Если посмотреть на позиции «Гардиан» в данном вопросе, до увидим, что ей больше было свойственно стремление к «золотой середине», которая, по мнению этой газеты, заключалась в компромиссе с умеренно настроенными африканскими лидерами. С этих позиций она и приветствовала предложение Маклеода о предоставлении африканцам Северной Родезии незначительного большинства в парламенте. В передовой статье под характерным заголовком «Где-то между» газета писала: «Конференция по Северной Родезии была похожей на религиозный спор за званым обедом: верующий утверждал, что бог есть, атеист — что бога нет, а хозяин заявил, что истина, вероятно, находится где-то между этими двумя утверждениями»[475].

«Верующий» в этой аллегории — представители африканских партий на конференции, требующих африканского большинства и в законодательном и в исполнительном органах; «безбожник» — расист Рой Веленский и его друзья в Англии, настаивающие на том, чтобы власть целиком оставалась за белыми; «хозяин» — это Маклеод, который нашел формулу, «удовлетворяющую требованиям и той и другой стороны» [476].

В разноголосый хор пропагандистов современного колониализма «Гардиан» вносит свои нотки. Если консервативные газеты нет-нет да и сорвутся на колонизаторский тон, то для либеральной «Гардиан» компромиссная линия — это принцип. «С лидерами националистов надо уметь договариваться, а не ссориться» [477], — заявила она однажды словами своего корреспондента Клайда Сэндлера. Поэтому «Гардиан» с большей решительностью, чем какая-либо из буржуазных газет, выступила против расистских требований Роя Веленского и с большим пафосом ополчилась на английское правительство за то, что оно поддалось этим требованиям.

Но это были лишь отдельные нотки в хоре современных колонизаторов, поющих одну и ту же песню о «добровольной деколонизации», о «цивилизаторской миссии» Англии в подготовке отсталых народов к «полной свободе» и т. п. Некоторая разноголосица в капиталистической прессе была выгодна английским правящим кругам: создавалось впечатление неимоверной сложности колониальных проблем, что, в конечном счете, помогает находить такие решения, которые в наибольшей мере отвечают интересам империалистической буржуазии.

Миф о «добровольной деколонизации» усиленно подкреплялся в буржуазной прессе разговорами об особой ответственности Англии перед народами колоний. Поскольку Англия, твердила капиталистическая печать, озабочена тем, чтобы до конца выполнить свою «просветительскую миссию» в колониях, то она никак не может позволить «неопытным» и «неподготовленным» народам «встать на ноги раньше, чем они научатся ходить» [478]. На практике это означало бесконечные проволочки с предоставлением независимости колониям под предлогом их «неподготовленности» и отсутствия «зрелого руководства», т. е. людей, гото-вых сотрудничать с империалистами после провозглашения независимости.

Далее, Англия несет ответственность за судьбу своих соотечественников в Восточной и Центральной Африке и поэтому она должна добиться такого положения, чтобы им после объявления независимости были гарантированы все привилегии, которыми они пользовались при колониальных режимах. А это могло означать только одно: европейское меньшинство сохраняет в экономике независимых государств господствующее положение и использует его в своих интересах и в интересах английских монополий. Раскрывая суть этой озабоченности о судьбах белых в Кении, «Дейли Телеграф» писала: «Люди, создавшие страну (т. е. европейское население Кении. — А. К.), должны оставаться в ней… и если не возродить старую Кению, то сделать ее образцом для всей Африки» [479]. Весь процесс «подготовки» независимости Кении проходил под прикрытием этого неоколониалистского лозунга.

Особая ответственность Англии, утверждала печать, заключается еще и в том, чтобы обеспечить экономическую подготовку независимости. На страницах буржуазных газет это выглядело как заинтересованность в экономическом развитии отсталых народов, в повышении их жизненного уровня. А на деле это означало дальнейшее проникновение английских монополий в экономику будущих молодых государств с целью подчинения их иностранному капиталу. При помощи этого пропагандистского приема печать стремилась также выхолостить из национально-освободительного движения антиимпериалистическое содержание и подменить его неоколониалистским лозунгом: «Сначала хлеб — потом свобода».

Печать утверждала далее, что Англия несет ответственность за оборону колоний от возможных агрессоров и за их внутреннюю безопасность и поэтому должна содержать там свои базы. Сохранение военных баз диктовалось отдельным территориям как одно из условий предоставления им независимости.

И, наконец, Англия ответственна за «идеологический вакуум», который образуется в результате ее «добровольного ухода» из колоний. Заполнить этот вакуум идеологией «свободного мира», не допустить проникновения в Африку коммунизма — это, заявляла буржуазная печать, обязанность не только Англии, но и всего Запада. В этой области английский империализм готов сотрудничать с любым своим соперником на Африканском континенте, прежде всего с монополиями США. «Вызов Африки относится не только к Англии, но и ко всему свободному миру», — писала «Таймс» 4 января 1961 г. Газета приветствовала решение американцев «выйти на политическую арену Африки» как «самое значительное событие 1961 года». Сознавая, что английскому империализму в современных условиях трудно противостоять в одиночку напору национально-освободительной борьбы, капиталистическая печать то и дело обращалась к США и другим западным державам с призывом к «совместным усилиям» в Африке. Еще в 1956 г. «Таймс» писала: «Англия нуждается во всемерной поддержке со стороны Соединенных Штатов Америки, с тем чтобы помочь этим территориям (речь шла об английских колониях в Западной Африке. — А. К.) наилучшим образом, осторожно, на законной и планируемой основе прийти к самоуправлению. Ничто так не повергнет весь этот район в хаос и не сделает его легкой добычей коммунистического господства, как опрометчиво поспешный уход из колоний, ускоренный внешним политическим давлением» [480]⁰. С тех пор призывы к коллективному колониализму, обильно сдобренные антикоммунистическими выпадами, не сходят со страниц капиталистической прессы Англии.

Миф о «добровольной деколонизации», усиленно распространяемый прессой в годы борьбы африканских народов за политическую независимость, имел, таким образом, самое непосредственное практическое назначение. Пропагандируя его, печать английских монополий дезориентировала общественное мнение относительно действительных целей империалистов в Африке, маскировала и облегчала их неоколонизаторскую деятельность по экономическому порабощению освобождающихся народов.

То обстоятельство, что главные органы английской буржуазной прессы имеют доступ в Африку и пользуются здесь определенным влиянием, делает их особенно действенным орудием неоколониалистской пропаганды. Несомненно, эти органы оказывали и оказывают свое воздействие на политику национального руководства африканских стран, на местную буржуазию и интеллигенцию. Но, несмотря на все старания империалистической пропаганды, не «добровольная деколонизация», а антиимпериалистическая борьба народов была решающим фактором в великих преобразованиях на континенте. Не «ветер перемен», дующий в заданном империалистами направлении, а буря национально-освободительных революций определила ход событий в Африке.

Это нашло наглядное подтверждение в крушении другого пропагандистского мифа империалистов — о так называемом расовом партнерстве в странах Восточной и Центральной Африки.

Попытки спасти расистские режимы. Политика английского империализма в восточных и центральных районах Африки с их плодородными землями, неисчерпаемыми запасами полезных ископаемых, дешевой рабочей силой и благоприятным климатом; была направлена на то, чтобы укрепить господствующее положение европейцев и обеспечить иностранному капиталу беспрепятственную деятельность. После того как английским империалистам удалось насильственно навязать африканцам Федерацию Родезии и Ньясаленда, буржуазная печать, используя концепцию «расового партнерства», пыталась обосновать колониальную политику Англии исторической обязанностью европейцев-поселенцев вести отсталые народы к «христианской цивилизации» и особой ответственностью Англии перед своими «соотечественниками» в колониях. Печать выступила своеобразным посредником между расистскими лидерами и их покровителями в Лондоне, с одной стороны, и руководителями национально-освободительного движения в Африке — с другой. Первых она уговаривала не очень медлить, а вторых — не очень спешить. Расистов она стремилась убедить в необходимости некоторых конституционных уступок африканцам, а руководителям последних доказывала, что требование «один человек — один голос» несвоевременно. Так, лавируя между «экстремизмом» двух противостоящих друг другу сил, печать хотела добиться некоего равновесия в положении дел, некой видимости «расового партнерства». На деле это не могло означать ничего другого, кроме поощрения политики расистов и подавления законных прав африканского населения на управление своими странами.

Может показаться несколько странным, но наиболее полное «теоретическое» обоснование «расового партнерства» дали право-реформистские деятели. Среди официальных документов по колониальному вопросу, изданных Лейбористской партией в 1956–1957 гг., первым был документ о политике лейбористов р странах со смешанным населением («плюральных обществах», по терминологии авторов документа) [481]. Все, что позднее говорили по этому вопросу консервативные деятели, что писала консервативная, либеральная и «независимая» печать, было в основном повторением главных положений лейбористского документа. «Мы несем особую ответственность перед народами колоний, потому что Уайтхолл является резиденцией колониальной администрации, которая подотчетна парламенту Соединенного Королевства». Это слова из лейбористской брошюры о «плюральном обществе» [482]. А вот заявление тогдашнего министра колоний в консервативном правительстве: «Федерация создана для того, чтобы жить. Не может быть никакого разговора о ее роспуске… Английское правительство несет особую ответственность перед населением Северной Родезии и Ньясаленда, как черным, так и белым…» [483].

В таком же духе неоднократно выступали консервативные газеты и либеральная «Гардиан». «Федерация, — писала „Гардиан", — это часть английского сооружения, и Англия несет ответственность за то, чтобы она не рухнула…» [484].

И на страницах лейбористского документа и на страницах буржуазных газет мы в обилии встречаем рассуждения о главенствующей роли европейцев-поселенцев в развитии колоний, о гуманном характере их миссии в Африке. «В политическом, экономическом и социальном смысле, — пишут лейбористские авторы, — европейцы были самыми важными иммигрантами в Африке… В каждой области опыт европейцев, общие и технические знания, капиталы дали им власть, значительно превосходящую их количество» [485]. Точно так же рассуждал и один из авторов «Дейли Телеграф»: «Сегодняшнюю Африку создали европейцы, только количественно составляющие меньшинство ее населения» [486].

Точка зрения на европейцев как на главенствующую, руководящую силу в политической, экономической и социальной жизни стран Восточной и Центральной Африки была основополагающей в идее «расового партнерства», она как бы подводила под нее историческую базу. Отсюда следовали все остальные аспекты политики «расового партнерства»: сохранение и укрепление доминирующей роли европейцев на неопределенно длительный период, постепенное привлечение к управлению странами представителей африканской элиты, имеющих «индивидуальные заслуги». Все разговоры в прессе о том, что «мультирасовое общество» (так, в отличие от лейбористов, называла страны со смешанным населением консервативная печать) «должно означать взаимное доверие и сотрудничество между расами», что «интересы, прерогативы и обязанности разных рас» должны быть «соответственно сбалансированы»[487], предназначались для затемнения реакционной сути «расового партнерства», для обмана общественного мнения как в самой Англии, так и за ее пределами.

Нередко сами газеты особенно в разделе писем довольно откровенно обнажали подлинный смысл «расового партнерства». Так, некто Баттерфильд в письме в «Дейли Телеграф» писал, что «мультирасизм» должен уничтожить африканский национализм, что английское правительство может добиться успеха в проведении политики мультирасизма только в союзе с Объединенной федеральной партией — партией белых расистов [488]. Другой автор «Дейли Телеграф», Дуглас Браун, доказывал, что олицетворением мультирасизма является… Ангола, и призывал учиться у португальских колонизаторов политике «расового партнерства» [489].

Несколько иными словами газета говорит о том же и в редакционных статьях. Вот один из примеров. Перед нами передовая «Дейли Телеграф» от 4 января 1961 г. под названием «Спасательная работа в Африке». Она была приурочена к очередной поездке Маклеода в Кению, где должны были состояться его переговоры с колониальным правительством и национальными руководителями. Без европейцев, говорилось в статье, без их огромного вклада в социальный и экономический порядок не только многорасовое, но и всякое другое общество в Африке невозможно. Газета на этот раз стремилась не столько убедить африканцев в том, что европейцы для них благо и поэтому их интересы и привилегии не должны ущемляться после независимости, сколько доказать самим европейцам, что они должны остаться в Африке. Если европейцы уйдут из Кении, испугавшись возможной потери своих прибылей, «тогда ничего нельзя будет сделать, чтобы предупредить превращение ветра перемен в тайфун».

В Кении английские колонизаторы делали ставку на «Новую партию» Бланделла, министра-европейца. Бланделл пытался объединить в своей партии европейцев-фермеров, азиатских поселенцев и умеренных из африканцев. Буржуазная печать превозносила «бланделлизм» как практическое воплощение идеи «расового партнерства». Сам Бланделл так представлял это партнерство на страницах «Дейли Телеграф»: «Если мы сможем ехать по дороге к будущему в одном автобусе, которым, возможно, будет править африканец, а европеец будет указывать ему путь по карте, то мы разрешим все наши проблемы, как и проблемы Африки» ¹⁸⁰. Иными словами, африканцам Кении предлагался механизированный вариант известной колониалистской идеи о партнерстве всадника и лошади.

Под напором национально-освободительной борьбы разваливалась Федерация Родезии и Ньясаленда. Уже в 1960 г. кризис ее назрел настолько, что специальная комиссия английского правительства, изучившая положение дел на месте, вынуждена была констатировать: в политическом отношении, как воплощение идеи «расового партнерства», Федерация не оправдала возложенных на нее надежд. Вместе с тем комиссия утверждала, что с экономической точки зрения Федерация доказала свои преимущества и поэтому должна быть сохранена, но не силой, а «по соглашению»¹⁸¹.

Это был новый маневр неоколонизаторов, рассчитанный на спасение их «сооружения» в Центральной Африке. Поскольку вопрос о насильственных мерах снимался с повестки дня и на первый план выдвигалась задача добиться от африканцев «согласия» на сохранение Федерации, хотя бы и под другой, экономической вывеской, потребовалась усиленная пропагандистская обработка общественного мнения. Печать английских монополий развернула лихорадочную деятельность, чтобы предотвратить крах Федерации.

Когда министр по делам Содружества Сэндис уезжал в Солсбери для ведения очередного тура переговоров с Роем Веленским, «Дейли Телеграф» наставляла его следующим образом: «Трудная, но не безнадежная миссия Сэндиса состоит в том, чтобы добиться согласия на конституционную реформу, способную убедить африканцев в реальности партнерства, к которому их ведут» [490].

Печать в это время особенно чутко реагировала на «нежелательные» репрессивные действия федеральных и южнородезийских властей против национально-освободительных сил. Однако еще большему осуждению со стороны газет подвергалась «неразумность» деятелей национально-освободительного движения. В связи с запрещением властями Солсбери Союза африканского народа Зимбабве (ЗАПУ) в сентябре 1962 г. «Гардиан» писала: «Африканцы Южной Родезии страдали от неразумного руководства… Оно оказало им плохую услугу во время переговоров о новой конституции… Надо было нс отвергать 15 мест, предложенных африканцам, а бороться за эти места и, используя их, добиваться чего-то лучшего» [491]. «Но запретить ЗАПУ, — продолжала „Гардиан", верная своей компромиссной линии, — это не значит уничтожить национализм. Представления Эдгара Уайтхэда о безрасовом обществе слишком абстрактны для понимания их африканцами. Нужно что-то более конкретное, нужны новые компромиссы…» [492].

Чем неизбежнее становился распад Федерации, тем с большей энергией газеты восхваляли ее несуществующие экономические преимущества для самих африканцев. Из этих писаний вытекало, что все три территории, составляющие Федерацию, никак не могут обойтись друг без друга, что существование федерального правительства облегчает их бремя расходов на оборону, на поддержание «закона и порядка», на межгосударственные отношения и т. д. «Не может ли решение вопроса, — спрашивала „Таймс", — заключаться в наделении отдельных территорий политическим суверенитетом и в то же время в объединении их в тесный прогрессирующий союз под именем… экономического сообщества Центральной Африки?» [493].

Именно эту цель — возродить Федерацию под новой вывеской— ставило английское правительство, создав весной 1962 г. Министерство Центральной Африки во главе с видным консервативным деятелем Батлером. Благословляя Батлера в его первую поездку в Солсбери, «Дейли Телеграф» писала: «Батлер увидит, как много из Федерации может быть сохранено… Он должен установить, каким образом африканские лидеры Северной Родезии и Ньясаленда, за которые Англия несет непосредственную ответственность, собираются управлять этими странами и финансировать их. Какими бы ни были их цели, все три территории остаются взаимозависимыми друг с другом… Экономические соображения заставят их жить вместе, хотя может быть найдено новое политическое обрамление союза» ¹⁸⁶.

Не рассчитывая на то, что колонизаторам удастся сломить волю африканских руководителей и склонить их на предательский компромисс с расистами из Солсбери, печать все чаще стала проявлять озабоченность о создании в странах Восточной и Центральной Африки социальной опоры, «среднего класса», который бы помог империалистам провести в жизнь планы нового порабощения африканских народов¹⁸⁷. Органы английской буржуазной прессы тревожило неумение южнородезийского правительства переманить на свою сторону менее стойких национальных лидеров и сделать их своими марионетками. Печать учила расистов искусству политического маневрирования. Чаще других газет с поучениями подобного рода выступала наиболее искушенная в этом деле «Таймс». «Эдгар Уайтхэд прав, — писала газета в одной из передовых, — когда он заявляет, что Южная Родезия могла бы развиваться на мирной и здоровой основе, если бы этому не мешали националистические лидеры в его стране. Но он прав только в том случае, если предполагается, что могут быть найдены другие лидеры, способные привлечь на свою сторону те силы, которые подчинил своему влиянию Нкомо»[494].

Министерство Батлера, призванное спасти Федерацию, не просуществовало и двух лет. В канун 1964 г. английское правительство официально заявило о роспуске Федерации Родезии и Ньясаленда. Африканцы весело похоронили символический труп ненавистной «Читтаганьи», как они прозвали Федерацию.

Лондонские газеты спели отходную Федерации, но сквозь плач на ее развалинах раздавались и бодрые нотки. «Хотя мультирасизм, — писал африканский корреспондент „Таймс“. — как политическая система дискредитирован, общество Центральной Африки, особенно Родезии, остается многорасовым. Европейцы здесь не просто администраторы. Они даже не поселенцы… Многие из них родезийцы с самого рождения и не имеют другой родины… Поэтому перспективы расовой гармонии после роспуска Федерации представляют более чем теоретический интерес» [495].

Все свои надежды неоколонизаторы возложили теперь на Южную Родезию, где, по их расчетам, в том или ином виде должна была восторжествовать идея «расового партнерства».

После объявления «независимости» Южной Родезии правительством Яна Смита 11 ноября 1965 г. буржуазная печать сделала вид, что она крайне возмущена «мятежом» расистов. Но это было лицемерное возмущение. Фактически пресса давно уже подталкивала и поощряла деятелей из Солсбери на этот противозаконный акт. Сначала газеты использовали требование расистов дать Южной Родезии независимость как средство нажима на африканских руководителей. Если Южная Родезия, рассуждала «Дейли Телеграф», выйдет из Федерации и объединится с Южно-Африканской Республикой, то африканцам не будет от этого лучше [496]°. Затем планы расистов добиться независимости и «идти в одиночку» стали получать со стороны прессы все более и более откровенную поддержку. «Как же быть? — спрашивала, Таймс“ после очередного демарша Солсбери. — Англия, конечно, не собирается силой удерживать Южную Родезию от независимости. Она имеет все основания на независимость»[497].

Когда стало ясно, что министерству Батлера не удастся спасти Федерацию, «Дейли Телеграф» решительно заявила в передовой от 22 мая 1963 г.: Южной Родезии надо дать независимость, и пусть она сама, т. е. ее европейские лидеры, решает свои расовые проблемы. Один из авторов этой газеты, Джордж Уиндер, разъяснял правительствам стран Содружества, что они поступают неправильно, отказывая Южной Родезии в праве на независимость при действующей конституции. Метод его аргументации был сугубо расистским. «Подавляющее большинство африканцев Южной Родезии, — писал Уиндер, — все еще находятся на стадии родового строя и поэтому не имеют никакого понятия о правопорядке и о тех концепциях индивидуальной свободы, которые англичанин усваивал в течение столетий. Представление о том, что демократия по принципу „один человек— один голос“ может привиться в Африке, абсурдно…»[498].

Подобные заявления до конца обнажают подлинный смысл «расового партнерства» как политики подавления африканского большинства европейским меньшинством.

Буржуазная печать не скрывала своего расположения к расистским правителям Южной Родезии, которые в мае 1965 г. устроили фарс «всеобщих выборов», чтобы укрепить господствующее положение и расчистить путь к «независимости». Газеты изображали главаря родезийских расистов Яна Смита спасителем от «угрозы коммунизма», защитником «интересов Запада» в Африке. 6 мая 1965 г., в канун «выборов», газета «Скотсмен» поместила статью Яна Смита. В ней говорилось, что «белые решили отстаивать свои принципы и объединиться с Южной Африкой и Португалией в твердой решимости спасти эту часть Африки от экстремизма и в конечном счете от коммунизма» [499].

В тот же день в «Дейли Мейл» появилось интервью ее корреспондента с Яном Смитом. И здесь акцент делался на том, что белые расисты спасают Африку от коммунистов [500].

В довершение к этому еженедельник «Ист Африка энд Родезиа» опубликовал интервью с министром иностранных дел Португалии под заголовком «Португалия борется в Африке против коммунистов»[501], а «Дейли Телеграф» открыла в отделе писем рубрику в поддержку расистов. «Коммунистическая угроза в Африке очень реальна, — писал один из авторов этой рубрики. — Родезия имеет все основания опасаться захвата власти коммунистами, если африканцам будет преждевременно дано управление» ¹⁹⁶

Это было похоже на широкую политическую кампанию в поддержку не только расистского режима Яна Смита, но и всего «дьявольского союза», который, по замыслам колонизаторов, должен стать оборонительным валом на пути национально-освободительных революций, надвигающихся с севера Африки.

На фоне этой кампании объявление «независимости» Южной Родезии было не «мятежом», а закономерным итогом всей предшествующей деятельности правящих кругов Англии и реакционной Прессы. Знаменательны в этом отношении слова Юлиана Эмери, члена английского парламента. «Если это мятеж, — воскликнул он на собрании консерваторов, — то этот мятеж обернут в Юнион Джек» [502]. Он мог бы добавить, что «мятеж» южнородезийских расистов обернут также в редакционные полосы английских буржуазных газет.

Характерно, что «Таймс», которая до объявления «независимости» проводила в отношении южнородезийских расистов политику «умиротворения» и активно поддерживала все усилия Вильсона в этом направлении, вышла 12 ноября 1965 г. со следующими заголовками на всю полосу: «Ян Смит заявил, что

Юнион Джек будет по-прежнему развеваться над Родезией», «Возможность расовой гармонии в Африке не отвергается». Слова для заголовков были взяты из текста декларации Смита, с которой он выступил по радио 11 ноября и которую «Таймс» напечатала целиком. В редакционных статьях газета наметила курс действия по отношению к «мятежникам». Этот курс, писала «Таймс», должен заключаться в том, чтобы «вернуть Родезию на путь последовательного конституционного развития, с которого она сошла». «Это главное, — продолжала газета, — а наказание Смита и его коллег — задача второго плана. Если бы Родезия была повержена в состояние анархии, это не было бы победой разума и свободы. Политическое давление и экономические санкции могут преследовать только одну разумную цель — убедить родезийцев, что их ввели в заблуждение»[503].

Как и другие буржуазные газеты, «Таймс» решительно высказалась против применения вооруженной силы в Южной Родезии. Она активно поддержала лицемерную политику лейбористского правительства в родезийском вопросе.

Весной и летом 1966 г., когда безэффективность экономических санкций стала настолько очевидной, что даже буржуазная пресса не могла отрицать этого, с ее страниц по-прежнему раздавались призывы «убедить родезийцев» в «неразумности» их поведения и ни в коем случае не прибегать к силе. «Дейли Телеграф» нашла нужным предупредить Вильсона, чтобы он «повторил свое обещание и заявил, что не пошлет английские войска в Родезию, если санкции не достигнут своей цели» [504].

Политика умиротворения расистов все более и более обнаруживает себя как политика их поощрения.

Поход против африканского единства. Верные принципу «разделяй и властвуй», империалисты и их печать сеют рознь и вражду между африканскими народами, стремятся внести раскол в национально-освободительное движение, изолировать передовые страны.

Известно, что первым практическим шагом на пути к африканскому единству был союз Ганы и Гвинеи (1958 г.), к которому в декабре 1960 г. присоединилась Мали. Сначала пресса отнеслась к союзу скептически, как к чему-то нереальному. Это был наигранный скепсис, за которым скрывалась тревога империалистов перед растущим панафриканским движением. Прошло немного времени, и эта тревога империалистов вылилась на страницы газет в виде клеветнических заявлений о том, что союз Ганы и Гвинеи — это «антиевропейский» союз, который якобы поддерживают коммунисты, чтобы поссорить Францию с Англией [505]. Борьбе африканских народов за боевое антиимпериалистическое единство капиталистическая печать противопоставила тактику вбивания клиньев. Для этой тактики характерно стремление поссорить между собой как отдельные государства, так и группировки государств, образовавшиеся в процессе борьбы за африканское единство.

Не успел ганско-гвинейский союз возникнуть и несколько окрепнуть, как империалистическая печать противопоставила ему Нигерию. Еще до провозглашения независимости Нигерии неоколонизаторы сделали на нее ставку, как на противовес «экстремистской» политике Ганы. В 1958 г. колониальное приложение «Таймс» писало: «На западе континента доктор Нкрума занят подготовкой ядра, вокруг которого он надеется создать Соединенные Штаты Африки. Успех этого предприятия, кажется, будет зависеть от отношения к нему Нигерии. Нигерия не будет долго думать, чтобы решить, на какие позиции она должна встать по отношению к другим африканским странам и ко всему миру»[506].

Английские неоколонизаторы так готовили независимость Нигерии, чтобы ее позиции полностью отвечали интересам империалистов в этой стране и за ее пределами. Ободренные неоколониалистской пропагандой, некоторые нигерийские деятели стали повторять ее лозунги. Бывший премьер-министр Нигерии Балева призывал Запад помогать Нигерии, «чтобы она смогла выполнить свое призвание лидера Африканского континента»[507].

Провоцирование конфликтов между Ганой и Нигерией, длившееся вплоть до известных событий в этих странах в январе и феврале 1966 г., — это лишь один из эпизодов в раскольнической тактике неоколониалистской пропаганды. Другими, более важными моментами этой подрывной деятельности были атаки против первых государственных союзов в Африке и Организации африканского единства.

В январе 1961 г. состоялась конференция независимых африканских государств, составивших так называемую Касабланкскую группу. На конференции присутствовали делегации Ганы, Гвинеи, Мали, Ливии, ОАР, Марокко и представители Временного правительства Алжира. Конференция приняла важные решения о положении в Конго, об оказании помощи борющемуся Алжиру, о совместных действиях против апартхейда.

Неоколонизаторы забили тревогу. Когда вскоре после образования Касабланкской группы была сформирована Монровийская группировка, включающая в себя Нигерию, Камерун, Либерию, Того и другие африканские государства, капиталистическая пресса поспешила использовать ее для раскольнической деятельности. Первой заботой буржуазных газет стало натравливание Монровийской группы на Касабланкскую, противопоставление их друг другу.

С появлением Монровийской группы печать уже не подвергала сомнению реальность африканского единства, как она делала это раньше. Наоборот, теперь она выступила чуть ли не поборником единства. Этот маневр имел своей целью подчинить процесс объединения Африки влиянию «умеренных» руководителей, выступающих за сотрудничество с империалистами.

С этих позиций печать освещала подготовку и ход Лагосской конференции африканских стран в начале 1962 г.

Лагосская конференция могла бы стать поворотным пунктом во взаимоотношениях между двумя группировками. На повестке дня конференции стояли вопросы, в решении которых были заинтересованы все независимые страны. Однако сближения не произошло. Когда стало известно, что организаторы конференции не пригласили на нее Временное правительство Алжира (чем явно хотели угодить империалистам), Гана, Гвинея, Мали, ОАР и Марокко отказались участвовать в ней.

Как действовала в этой обстановке «Таймс»? Накануне конференции она выступила с передовой статьей, в которой писала: «Лагосская конференция должна принести разультаты, если Монровийская группа, превосходящая и по размерам и по населению Касабланкскую, сможет присоединить ее к себе» [508].

После того как надежды неоколонизаторов на объединение двух группировок под эгидой «умеренности» рухнули, «Таймс» сбросила с себя личину примирителя и заговорила своим обычным языком. 25 января 1962 г. она опубликовала сообщение из Лагоса под характерным заголовком: «Атака доктора Азикиве против Касабланкской группы».

Газеты снова стали восхвалять «умеренную» программу монровийцев и всячески поносить «прокоммунистическую» платформу касабланкцев, акцентировать внимание на разногласиях между группами, искажая и преувеличивая их.

Так продолжалось вплоть до конференции глав африканских государств и правительств в мае 1963 г., которая завершилась созданием Организации африканского единства.

Прошлый опыт словно ничему не научил реакционную печать: газеты опять заговорили о том, что из объединения Африки ничего не получится. Вот несколько удивительно похожих друг на друга высказываний разных печатных органов перед конференцией в Аддис-Абебе.

«Таймс», 5 марта 1963 г.: «До фактического единства еще далеко. Существует много противоречивых проблем, которые разделяют Африку или угрожают ее стабильности…»

«Дейли Телеграф», 14 мая 1963 г.: «Предстоящая встреча в Аддис-Абебе нацелена на примирение двух главных африканских блоков. Но шансы на компромисс незначительны…».

«Гардиан», 22 мая 1963 г.: «Те, кто ожидал от конференции чуда объединения… уже начали распускать это собрание как потерпевшее фиаско…».

Предсказав конференции неизбежный провал, империалистическая пресса не стала пассивно ждать, когда сбудутся ее пророчества. Она развернула активную деятельность вокруг повестки дня конференции, стремилась вбить клин между делегациями «умеренных» и «экстремистских» государств, провозносила «практицизм» первых и противопоставляла их «экономический» подход к проблемам единства позициям тех, кто на первый план выдвигал задачу политического, антиимпериалистического объединения. Поскольку одним из инициаторов такого объединения была тогда Гана, то против нее и направила пресса свои пропагандистские стрелы, отравленные ядом провокационной лжи.

Мало сказать, что печать делала акцент на расхождениях — только о них газеты и писали, хотя в работе конференции некоторые спорные вопросы, например сомалийско-эфиопский пограничный конфликт, заняли совсем незначительное место. Общее представление о характере статей и корреспонденций, освещающих конференцию, дают их заголовки: «Сомали оскорбляет Хайле Селассие», «Буря на африканской встрече в верхах» («Гардиан»), «Первые препятствия для Ганы» («Таймс»), «Соперничающие лагери на африканском совещании в верхах» («Дейли Телеграф») и т. п.

Печать английских монополий не ограничилась, однако, провоцированием ссор и конфликтов между африканскими государствами и критикой политического, «негативного», по ее словам, объединения Африки. Она пыталась навязать конференции свою «позитивную» программу. «Может ли Африка объединиться?»— спрашивала «Таймс». И отвечала: может, но это будет не тот союз, за который ратуют Гана и другие страны, а что-то похожее на Организацию американских государств [509]. Такой «союз», где, как и в ОАГ, руководящую роль играют иностранные монополии, вполне устроил бы английских империалистов.

Конференция в Аддис-Абебе не пошла по пути, намеченному неоколониалистской пропагандой. Всю ее работу пронизывал дух непримиримости к проискам империалистов в Африке. Конференция продемонстрировала, что основа, на которой может создаться африканское единство, — это борьба за скорейшее уничтожение колониализма и неоколониализма во всех их проявлениях.

В конечном счете и буржуазная пресса так или иначе должна была признать, что встреча в Аддис-Абебе ознаменовала собой внушительную победу антиимпериалистических сил в Африке. «После конференции Англия и США утратили инициативу в африканских делах» [510], — грустно констатировала «Дейли Телеграф».

Вместе с тем в редакциях лондонских газет и журналов позаботились о том, чтобы извлечь из происшедшего необходимые выводы. Еженедельник «Уэст Африка» писал в редакционной статье «Уроки Аддис-Абебы»: «Теперь уже нельзя теоретически делить африканские государства на „умеренные" и „воинственные", как это показывает угасание Монровийской и Касабланкской групп. Проблема, которая должна стать предметом особого внимания английского правительства, состоит в том, что вся Африка объединяется, и часто — вопреки английской политике» [511].

В этих условиях «Дейли Телеграф» стала доказывать, что Англия отказалась от традиционной политики по принципу «разделяй и властвуй» [512]. Но это был лишь отвлекающий маневр империалистической пропаганды. Раскольническая тактика неоколонизаторов, направленная на подрыв африканского-единства, с новой силой дала знать о себе, после того как им удалось сколотить проимпериалистическую группировку — Общую афро-малагасийскую организацию. Ее и использовала реакционная печать, чтобы способствовать срыву третьей конференции глав независимых африканских государств осенью 1965 г., которая должна была принять важные решения о положении в Южной Родезии и в ЮАР, о поддержке национально-освободительной борьбы в португальских колониях и рассмотреть другие назревшие вопросы.

Основной удар и на этот раз газеты стремились нанести по Гане, в столице которой проходила работа конференции. Руководство Ганы, возглавляемое в то время К. Нкрумой, стояло на твердых и последовательных позициях как по отношению к южнородезийским расистам, так и в решении некоторых других общеафриканских проблем. Поэтому реакционная пресса задалась целью во что бы то ни стало дискредитировать Гану, изолировать ее от других африканских государств. Гане приписывались подрывные действия против соседних государств— Берега Слоновой Кости, Верхней Вольты и Того, входящих в Общую афро-малагасийскую организацию. «Дейли Телеграф» утверждала, что Кваме Нкрума является «главным препятствием» на пути к дальнейшему сближению африканских государств [513]. Это писалось в те предшествующие конференции дни, когда правительство Ганы обещало соседним странам запретить на своей территории деятельность оппозиционных групп из этих стран, когда в одностороннем порядке оно открыло границу с Того и провело в жизнь ряд других мероприятий, чтобы устранить частные расхождения, которые могли бы помешать успешной работе конференции в Аккре.

Но именно эти расхождения больше всего и занимали английскую буржуазную прессу. При помощи их она и пыталась сорвать один из важнейших африканских форумов, не допустить согласованных и активных действий африканских государств против расистского режима Яна Смита.

Отвечая на провокационные попытки реакционной прессы поссорить с Ганой другие африканские государства, деморализовать их устрашающими разговорами о стремлении Ганы к «господству» на континенте, ганская газета «Спарк» писала: «Будучи не в состоянии выступить открыто против африканского единства, они (английские реакционные газеты. — А. К.) стремятся дискредитировать страну, которая сыграла одну из главных ролей в достижении единства. За дымовой завесой худосочной лжи, сосредоточенной вокруг вопросов, являющихся внутренним делом Ганы, они пытаются скрыть свои преступления против африканского единства. Эти газеты знают, что их хозяева хотят только такого объединения Африки, которое могло бы стать марионеточной организацией империализма. Но поскольку африканское единство является решающей освободительной силой на континенте, они постараются сделать все, что в их силах, чтобы остановить процесс объединения. Кампания против Ганы имеет целью или ликвидировать существующие достижения в борьбе за единство, или же исключить из этой борьбы Гану…» [514].

Неоколониалистская пропаганда в капиталистической прессе, ее выступления в поддержку расистских режимов и внутренней реакции, кампании, направленные на подрыв африканского единства, — составная часть империалистического контрнаступления против освобождающихся народов континента.