Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 4

О, если б муза вознеслась, пылая,

На яркий небосвод воображенья,

Внушив, что эта сцена — королевство,

Актеры — принцы, зрители — монархи!

Тогда бы Генрих принял образ Марса,

Ему присущий, и у ног его.

Как свора псов, война, пожар и голод

На травлю стали б рваться. Но простите,

Почтенные, что грубый, низкий ум

Дерзнул вам показать с подмостков жалких

Такой предмет высокий. И вместит ли

Помост петуший — Франции поля[176]?

Вместит ли круг из дерева[177] те шлемы,

Что наводили страх под Азинкуром?

Простите! Но значки кривые могут

В пространстве малом представлять мильон.

Позвольте ж нам, огромной суммы цифрам,

В вас пробудить воображенья власть.

Представьте, что в ограде этих стен

Заключены два мощных государства,

Что поднимают гордое чело

Над разделившим их проливом бурным.

Восполните несовершенства наши,

Из одного лица создайте сотни

И силой мысли превратите в рать.

Когда о конях речь мы заведем,

Их поступь гордую вообразите;

Должны вы королей облечь величьем,

Переносить их в разные места,

Паря над временем, сгущая годы

В короткий час. Коль помощи хотите,

Мне, Хору, выступить вы разрешите.

Я, как Пролог, прошу у вас терпенья,

Вниманья к пьесе, доброго сужденья!

Милорд, узнайте: вновь грозит нам билль,

Рассмотренный при короле покойном

В одиннадцатый год его правленья;

Лишь смуты и раздоры прекратили

В палате общин прения о нем.

Но как, милорд, сопротивляться нам?

Обдумать должно. Если билль пройдет,

Утратим мы владений половину:

Все земли, благочестием мирян

Завещанные церкви, отберут;

На их доходы будут содержать

Штат короля; пятнадцать знатных графов,

Пятнадцать сотен рыцарей, а также

Шесть тысяч двести избранных эсквайров;

А для призренья нищих, престарелых,

Убогих, непригодных для трудов

Построят сто прекрасных богаделен;

И каждый год вносить в казну мы будем

Червонцев тысячу — так билль гласит.

Глоток изрядный!

Он осушит чашу.

Но что же предпринять?

Король наш милостив и благосклонен.

И чтит он искренне святую церковь.

Он в юности добра не обещал.

Едва отца дыханье отлетело,

Как необузданные страсти в сыне

Внезапно умерли; и в тот же миг,

Как некий ангел, появился разум

И падшего Адама прочь изгнал,

Преображая тело принца в рай,

Обитель чистую небесных духов.

Никто так быстро не обрел ученость

И никогда волна прекрасных чувств

Так бурно не смывала злых пороков,

И гидра своеволья никогда

Так быстро недр души не покидала,

Как в этот раз.

Отрадна перемена!

Послушайте, как судит он о вере, —

И в изумленье станете желать,

Чтобы король наш сделался прелатом.

Заговорит ли о делах правленья, —

Вы скажете, что в этом он знаток.

Войны ль коснется, будете внимать

Вы грому битвы в музыкальных фразах.

Затроньте с ним политики предмет, —

И узел гордиев быстрей подвязки

Развяжет он. Когда он говорит,

Безмолвен воздух, буйный ветрогон,

И люди, онемев от изумленья,

Дух затая, медвяной речи внемлют.

И кажется, теорию его

Искусство жизни, практика взрастила.

Непостижимо, где обрел он мудрость.

Он склонен был к беспутным развлеченьям

В компании невежд пустых и грубых;

В пирах, забавах, буйствах дни текли;

К науке рвенья он не проявлял;

Не знал уединенья, не чуждался

Публичных шумных мест, простонародья.

Растет среди крапивы земляника;

Прекрасно зреют сладкие плоды

Вблизи других, неблагородных ягод.

Так размышленья долго прятал принц

Под маской буйства; без сомненья, разум

В нем возрастал, как травы по ночам,

Незримо, но упорно развиваясь.

Должно быть, так. Пора чудес прошла,

И мы теперь должны искать причину

Всему, что происходит.

Но, милорд,

Что предпринять для устраненья билля,

Палатой принятого? Что, король —

За или нет?

Как будто равнодушен.

Но все ж скорее нас поддержит он,

Чем притязанья стороны противной.

Его величеству я предложил

От имени церковного собора —

Ввиду французских дел, о чем беседу

Я с государем только что имел, —

Внести ему значительную сумму,

Крупнее, чем когда-либо давало

Его предшественникам духовенство.

Как предложенье принял он, милорд?

Его величество был благосклонен

И проявил заметный интерес,

Хоть не успел в подробностях дослушать

Обоснованье прав его законных

На герцогства различные и графства

И даже на французскую корону —

Тех прав, что прадед Эдуард оставил.

Что ж помешало королю дослушать?

В тот миг посол французский попросил

Аудиенции. Теперь, наверно,

Настал приема час. Четыре било?

Да.

Тогда пойдем, чтоб выслушать посла;

Хоть я заранее могу сказать,

О чем француз там будет говорить.

Идем. И я хочу его послушать.

Где благородный лорд Кентерберийский?

Его здесь нет.

За ним пошлите, дядя.

Позвать ли нам посла, мой государь?

Повременим, кузен. Сначала надо

Решить один вопрос, весьма серьезный,

Что Франции касается и нас.

Храни господь священный ваш престол

И вас на много лет!

Благодарим.

Ученый лорд, мы просим разъяснить нам,

Согласно праву и воззреньям церкви,

Препятствует ли нашим притязаньям

На Францию Салический закон[178].

Но сохрани вас бог, мой верный лорд,

Ученость вашу извратить лукавством

И на́ душу тяжелый грех принять,

Ссылаясь тут на мнимые права,

Противоречащие в корне правде.

Известно богу, сколько унесет

Цветущих жизней роковая распря,

Которую вы пробудить готовы.

Итак, подумайте, на что обречь

Хотите нас, понудив меч поднять.

Во имя бога, будьте осторожны!

При столкновенье двух таких держав

Рекой прольется кровь. А кровь безвинных

Отмщенья жаждет, к небу вопиет,

Кляня того, кто наточил мечи,

Скосившие цветы короткой жизни.

С таким условием прошу начать,

А мы послушаем, всем сердцем веря,

Что совестью омыта ваша речь,

Как первородный грех — крещеньем.

Внимайте же, мой добрый государь,

Внимайте, пэры, призванные жизнь

Отдать престолу. Притязаньям вашим

Преградой служит лишь один закон[179], —

Его приписывают Фарамонду[180]:

«In terram Salicam mulieres ne succedant» —

«В земле Салийской нет наследниц женщин».

Ошибочно французы почитают

Ту землю Францией, а Фарамонда —

Создателем запрета женских прав.

Но признают их авторы правдиво,

Что та земля Салийская лежит

В Германии, меж Эльбою и Залой:

Там Карл Великий, покоривший саксов,

На их угодьях франков поселил.

А те, германских женщин презирая

За их распущенное поведенье,

Закон установили, что лишил

В земле Салийской женщин прав наследства.

И та земля, меж Эльбою и Залой,

Теперь в Германии зовется Мейссен.

Как видите, Салический закон

Не предназначен для страны французской.

Землей Салийской франки завладели

Спустя четыреста и двадцать лет

По смерти Фарамонда короля,

Которому закон приписан ложно;

Скончался он от рождества Христова

В четыреста двадцать шестом году.

А Карл Великий саксов покорил

И поселил за тою Залой франков

В году восемьсот пятом. Утверждают

Их авторы, что свергший Хильдерика

Пипин Короткий предъявил права

На Франции корону как потомок

Блитхильды, дщери Ло́таря законной.

Гуго Капет, похитивший корону

У Карла Лотарингского, что был

Карла Великого прямым потомком, —

Желая тенью права подкрепить

Свой титул, — стал производить свой род

(Хотя неверно в корне) от Лингары —

От Карломана дочери и внучки

Людовика, что сыном был родным

Карла Великого. Вот почему

Покоя не было на гордом троне

Потомку узурпатора Капет,

Людовику Десятому[181], пока он

Не доказал, что род его от бабки,

Прекрасной королевы Изабеллы,

Восходит к королеве Эрменгарде,

Что Карлом Лотарингским рождена.

Чрез брак ее опять взошло потомство

Карла Великого на трон французский.

Итак, нам ясно, как сиянье дня,

Что притязанья короля Пипина,

Капета и Людовика всецело

Основаны на силе женских прав.

Так и теперь во Франции ведется,

Хотя они Салический закон

И ставят вам преградой, государь.

Они барахтаться в своих сетях

Предпочитают, чем лишиться прав,

Похищенных у вас и ваших предков.

Могу я с чистой совестью, по праву

Потребовать, что мне принадлежит?

Пусть будет грех на мне, мой государь!

Написано в священной Книге Числ[182],

Что если сын умрет, то переходит

Наследство к дочери. Властитель мой,

Восстаньте, взвейте наш кровавый стяг!

На мощных предков обратите взор;

И на могиле прадеда-героя,

Вам давшего на Францию права,

Его бесстрашный дух вы призовите

И деда. Принца Черного Эдварда,

Который, разгромив войска французов,

Трагедию на славу разыграл,

В то время как отец его могучий

С холма взирал с улыбкою, как львенок

Ручьями проливал французов кровь.

Тогда хватило нашим храбрецам

Лишь половины силы для победы,

Меж тем, как половина войск другая

Стояла праздно и, смеясь, глядела!

О, вспомните о славных мертвецах!

Их подвиги для мира воскресите!

Вы унаследовали их престол.

Их кровь геройская и в ваших жилах

Струится. О могучий государь!

Вы на заре весенних дней созрели

Для подвигов и грозных предприятий.

Все братья-короли, земли владыки,

Ждут с нетерпеньем, чтоб восстали вы,

Подобно львам отважным, вашим предкам.

Все знают, государь, что есть у вас

И сила и права; и ни один

Король английский не имел доселе

Дворян — богаче, подданных — верней.

Здесь, в Англии, теперь лишь их тела,

Сердца же их во Францию стремятся.

Так и телам туда лететь велите,

Чтобы на трон французский ваше право

Огнем, мечом и кровью подтвердить!

И церковь, чтобы в этом вам помочь,

Готова вам вручить такую сумму,

Какой еще ни разу не давало

Предшественникам вашим духовенство.

Нам предстоит не только снарядить

Войска в поход, но часть оставить дома,

Чтоб дать отпор шотландцам: не замедлят

Они ворваться к нам.

Охрана пограничная должна,

Мой государь, служить стеной защитной,

Путь пресекая хищникам в страну.

Не о грабителях мы речь ведем, —

Страшимся мы набега войск шотландских.

Шотландец был всегда сосед неверный.

История гласит, что всякий раз,

Как прадед мой во Францию вторгался,

В страну незащищенную шотландцы

Врывались, как поток в разлом плотины,

Напором буйным полнокровных сил,

Злосчастный край набегами терзали

И осаждали крепости и замки;

Вся Англия, лишенная защиты,

Перед соседом буйным трепетала.

Он причинял скорее страх, чем вред.

Нам родина такой дает пример:

Когда все рыцарство ушло сражаться

Во Францию, то горькая вдова

Не только защитить себя сумела,

Но захватила короля шотландцев,

Как зверя, и во Францию послала,

Эдварда новым лавром увенчав

И уподобив хронику свою

Сокровищнице, славою богатой,

Как тинистого моря дно богато

Сокровищами с кораблей погибших.

Старинная пословица права:

«Коль хочешь Францию сломить,

Сумей Шотландию разбить».

Едва орел английский улетит,

В его гнездо шотландец лаской хищной

Крадется — царственных яиц вкусить;

И, словно мышь в отсутствие кота,

Не столько съест он, сколько перепортит.

Итак, остаться дома должен кот?

Но в этом нет потребности насущной.

У складов наших — прочные замки

И для воришек славные капканы.

Пока рука за рубежом воюет,

Дом головою мудрою храним;

Все члены государства, от крупнейших

До самых мелких, действуют в согласье;

К финалу стройному они стремятся,

Как музыка.

Недаром в государстве

Труды сограждан разделило небо,

Усилья всех в движенье привело,

Конечной целью смертным указав

Повиновенье. Так трудятся пчелы,

Создания, что людную страну

Порядку мудрому природы учат.

У них король и разные чины:

Одни, как власти, управляют ульем,

Ведут торговлю вне его другие,

А третьи, с острым жалом, как солдаты,

В набегах грабят пышные цветы,

И весело летят они с добычей

В палату властелина своего:

А он, сосредоточен, величав,

Следит, как рой строителей поющих

Возводит дружно своды золотые.

Заготовляют горожане мед,

И бедняки-носильщики толпятся

С тяжелой ношею в воротах тесных;

Суровое вручает правосудье

С гуденьем грозным бледным палачам

Ленивого, зевающего трутня.

Так вещи, однородные в основе,

Свершаться могут разными путями:

Как стрелы с разных точек в цель летят,

Как ряд путей ведет в единый город,

Как много рек в одно впадает море,

Как в центре круга многих линий встреча, —

Так тысячи предпринятых шагов

Приводят к одному с успехом полным.

Итак, во Францию, властитель мой!

Вы разделите на четыре части

Весь свой народ. Одну с собой возьмите, —

И Галлия пред вами затрепещет.

И если мы на родине без вас

С тройною силой пса прогнать не сможем, —

Пусть разорвет он нас и пусть навек

Утратим мы былую нашу славу.

Послов дофина позовите к нам.

Решились мы, и с помощью господней

И вашей, доблестные наши мышцы,

Повергнем Францию к своим стопам,

Иль разорвем ее в клочки и станем

На троне Франции страною править

И герцогствами гордыми ее.

Иль прах свой мы в бесславной урне сложим,

И не воздвигнут в память нас гробницы.

Одно из двух: иль славу возгласит

Потомство нам, или могила наша,

Как турок с вырезанным языком,

Немою будет, надписи лишенной.

Теперь готовы мы принять привет,

Что нам дарит дофин, кузен прекрасный;

Ведь им вы посланы, не королем.

Угодно ль вам, о государь, чтоб мы

Свободно высказали вам посланье.

Иль передать нам в сдержанных словах

Лишь общий смысл послания дофина?

Король мы христианский, не тиран,

И наши страсти разуму подвластны

И скованы, как пленники в тюрьме.

А потому без страха передайте

Нам речь дофина.

Вкратце вот она.

Вы, государь, через послов недавно

Потребовали некоторых герцогств

Во имя прав великого Эдварда.

В ответ на это принц, наш повелитель,

Вам говорит, что юность бродит в вас;

Он просит вам сказать, что не добьетесь

Вы ничего у нас веселой пляской,

И герцогства вам не добыть разгулом;

Поэтому он посылает вам

Сокровищ бочку, зная ваши вкусы

И требует взамен, чтоб вы отныне

Про герцогства не заводили речь.

Какой там дар?

Для тенниса мячи.

Мы рады, что дофин так мило шутит.

Ему — за дар, вам — за труды спасибо.

Когда ракеты подберем к мячам,

Во Франции мы партию сыграем,

И будет ставкою отцов корона.

Скажите, что затеял он игру

С противником, который устрашит

Все Франции дворы игрой. Мы видим:

На буйства дней былых он намекает,

Не зная, что́ из них мы извлекли.

Мы не ценили бедный трон английский:

Живя на стороне, мы предавались

Разгулу буйному. Ведь так ведется:

Вдали от дома людям веселей.

Скажите же ему: по-королевски

Я подниму величья паруса,

Когда взойду на мой французский трон;

Для этой цели, отстранив величье,

Трудился и корпел я, как поденщик;

Но я восстану и сияньем славы

Во Франции все взоры ослеплю;

Ослепнет сам дофин, смотря на нас.

Скажите принцу, что мячи насмешкой

Он в ядра пушечные превратил

И тяжким будет для него отмщенье,

Что принесут они; насмешка эта

Разлучит много тысяч жен с мужьями,

С сынами — матерей, разрушит замки, —

И поколения, что в мир придут,

Проклятью шутку принца предадут.

Но это все еще в руках господних;

Я призову его. Во имя бога,

Скажите принцу: скоро я приду,

И отомщу, и праведной рукой

Свое святое дело сотворю.

Идите с миром и скажите принцу,

Что острота его утратит соль,

Когда заплачет от нее народ. —

С охраной проводите их. — Прощайте.

Веселое посланье!

Пославшего мы покраснеть заставим.

Итак, не будем времени терять —

Подготовляться мы начнем к походу.

Теперь о Франции все наши мысли

И о творце, который нас ведет.

Поэтому все силы надлежит

Нам для войны собрать и все обдумать,

Что нам поможет быстро окрылить

Наш будущий успех. Во имя бога,

Накажем принца у его порога!

И должен каждый силы приложить,

Чтоб это дело славное свершить.

Теперь вся наша молодежь в огне;

Наряды шелковые — в сундуках,

И оружейники теперь в почете;

О славе помыслы в груди у всех;

Луга сбывают, чтоб купить коней.

За образцом всех королей стремятся

Меркурьи наши, окрылив пяты[183].

Над ними реет в вышине Надежда

И держит меч, который весь унизан

Коронами различных величин —

Для Гарри и сподвижников его.

Из верного источника проведав

Об этих грозных наших снаряженьях,

Дрожит француз и хитрою интригой

Разрушить хочет планы англичан.

О Англия! Ты дивный образец

Величия душевного! Геройский

Великий дух таишь ты в малом теле,

Какие подвиги ты б совершила,

Будь все твои сыны тебе верны!

Но вот вина твоя: нашел француз

В тебе гнездо пустых сердец и тщится

Их гнусными червонцами набить.

Три подлеца: один — граф Ричард Кембридж,

Другой — лорд Генри Скруп Мешемский, третий —

Сэр Томас Грей, нортемберлендский рыцарь,

Продав себя (о, страшная вина!),

Вступили в заговор с врагом трусливым.

Коль сдержит слово яд и преступленье,

От их руки падет краса монархов

В Саутемтоне, до своего отплытья.

Терпенья наберитесь. Мы на сцене

Вам разных мест подобие представим.

Уплачено убийцам. План созрел.

Король покинул Лондон, и теперь,

Почтенные, мы перейдем в Саутемптон;

Там наш театр, там будете и вы.

Оттуда вас во Францию доставим.

Затем назад примчим, для переправы

Смирив пролив. Мы не хотим нимало,

Чтоб вам от нашей пьесы тошно стало[184].

Но, лишь когда король свой путь пройдет,

В Саутемптон наша сцена перейдет.

Хозяин я тебе, прохвост?

Клянусь рукой, мне гнусно это имя!

Не будет Нелль держать жильцов.

Solus, паршивый пес? Ах ты, гадюка!

Тебе я solus в рожу закачу,

Дам в зубы solus, в глотку загоню,

И в легкие поганые, и в брюхо,

И, что похуже, — в пакостную пасть!

Я солуса всажу тебе в кишки.

Палить я мастер; вот нажму курок, —

И вылетит огонь[188].

Хвастун проклятый! Бешеная тварь!

Зияет пасть могилы, смерть близка.

Итак, издохни!

О, клятва грозная! Она умерит гнев.

Дай мне кулак, дай лапу мне твою;

Ты мужествен душой.

Couple a gorge![190]

Тебя я вызываю вновь на бой!

О критский пес[191]! Ты вздумал подобраться

К моей жене? Нет, в госпиталь ступай

И там из бочки смрадного позора

Достань чуму из племени Крессиды[192],

Долль Тершит имя ей; на ней женись!

А quondam[193] Куикли будет навсегда

Моей супругой. Pauca![194] Будет с нас.

Разлейтесь бурно, реки! Войте, черти!

Тот подлый раб, кто платит!

Пусть мужество решит, кто прав. Держись!

Меч — это клятва. Надо верить клятвам.

Получишь ты немедля целый нобль[195];

В придачу водку от меня получишь,

И будет дружба, братство между нами:

Для Нима стану жить, он — для меня.

Так должно быть. При при войске маркитантом

Пристроюсь, буду деньги наживать.

Дай руку мне.

Получишь чистоганом.

Сказал ты правду, Ним:

В нем сердце треснуло, вконец разбито.

Утешим рыцаря и будем жить, ягнятки!

Скажу, как перед богом: наш король

Предателям доверился беспечно.

Должны их скоро всех арестовать.

А с виду так спокойны и смиренны,

Как будто преданность в груди несут,

Увенчанную верностью примерной.

О заговоре королю известно, —

Их письма удалось перехватить.

Как! Человек, что ложе с ним делил

И милостями был осыпан щедро,

Подкуплен недругами и задумал

Предательски монарха умертвить!

Попутный ветер дует. Поспешим! —

О лорд мой Кембридж, добрый лорд Мешемский

И вы, о рыцарь, дайте мне совет:

Как думаете, смогут наши силы

Сквозь рать французов проложить свой путь

И совершить великие деянья,

Ради которых мы собрали их?

Да, государь, коль долг исполнит каждый.

Сомнений нет у нас; мы твердо верим,

Что сердце каждого, кто едет с нами,

В согласье дружном с нашим сердцем бьется,

А души тех, кто остается дома,

Желают нам успеха и побед.

О государь, такой любви и страха

Монарх еще доселе не внушал.

Никто не знает скорби и тревог

Под сенью сладостной державы нашей.

И даже вашего отца враги

Сменили желчь на мед и служат вам,

Исполненные верности и рвенья.

За это мы премного благодарны.

Скорей забудем мы свои заслуги,

Чем по заслугам наградить забудем

И в полной мере каждому воздать.

Стальные мышцы напряжет усердье,

И никому не в тягость будет труд:

Ведь всякий рад служить вам неустанно.

Так мы и мыслим. — Дядя, отпустите

Преступника, что взят вчера в тюрьму

За оскорбление особы нашей.

Мы думаем: вино тому причиной;

Теперь он трезв, и мы его прощаем.

Такое милосердие опасно:

Пусть понесет он кару, чтоб других

Не заразил своим дурным примером.

О, дайте проявить нам милосердье!

Тогда ему смягчите наказанье.

Ему окажете большую милость,

Подвергнув каре и даруя жизнь.

Ах! Вы к своей любви ко мне чрезмерной —

Защитники плохие для бедняги.

Но, если мы пощады не дадим

Вине случайной, как судить мы станем

То преступленье тяжкое, что крепко

Обдумано, рассчитано, созрело? —

Я все-таки прощу того беднягу.

Хоть Кембридж, Грей и Скруп в своем усердье

И в нежном попечении о нас

Хотели б кары. — К Франции вернемся.

Кто должен полномочья получить?

Я, государь:

Вы приказали нам о том напомнить.

А также я, мой добрый властелин.

И я, мой повелитель.

Граф Кембриджский, вот полномочье вам;

А также вам даю, лорд Скруп Мешемский,

И вам, сэр Грей, нортемберлендский рыцарь.

Прочтите их. Я знаю цену вам. —

Лорд Уэстморленд, кузен мой, нынче в ночь

Мы отплывем. — Что с вами, господа?

Что увидали вы в бумагах этих?

Вы побледнели? Что за перемена! —

Их лица — как бумага. — Что прочли вы?

Что напугало вас и с ваших лиц

Прогнало кровь?

Я признаю вину

И отдаю себя на вашу милость.

Мы все взываем к ней!

Она жила в нас час назад; но вы

Убили в нас ее своим советом.

Для вас позор — о милости молить!

Все ваши доводы на вас восстали,

Как на хозяев — псы, терзая вас. —

Смотрите ж, принцы, доблестные пэры,

На этих извергов английских! Вот он —

Лорд Кембридж. Вам известно, мы всегда

В своей любви почетом окружали

Высокий сан его. А он, польстившись

На горсть ничтожных крон, легко вступил

С врагами в заговор, поклявшись им

Здесь, в Хемптоне[196], меня убить. Поклялся

И этот рыцарь, нашей доброте

Не менее обязанный, чем Кембридж. —

О, что скажу тебе, лорд Скруп, жестокий,

Неблагодарный, дикий человек?

Ты обладал ключами тайн моих;

Ты ведал недра сердца моего;

Ты мог бы, если бы пришло желанье,

Меня перечеканить на червонцы.

Возможно ли, чтоб удалось врагу

Исторгнуть из тебя хоть искру зла,

Способную лишь палец повредить мне?

Хоть правда выступает предо мной,

Как черное на белом, — глаз не верит.

Идут измена и убийство рядом,

Как пара дружных дьяволов в ярме.

Работа их бесхитростна, груба

И не исторгнет крика изумленья;

Но ты, рассудку вопреки, заставил

Убийству и предательству дивиться!

И хитрый дьявол, что тебя толкнул

На это безрассудное деянье,

Отличия добьется в преисподней.

Все дьяволы, внушители измен,

Преступные деянья прикрывают

Заплатами, являющими блеск

И образ добродетели прекрасной:

Но тот, кто соблазнил тебя восстать,

Не дал тебе предлога для измены,

Лишь именем предателя прельстив.

И, если демон, соблазнитель твой,

Весь мир пройдет, как лев, ища добычу, —

Вернувшись в Тартар, скажет он собратьям:

«Ничьей души отныне не пленить

Мне так легко, как этого британца».

О, как во мне доверье подозрением

Ты отравил! Мы ценим верных долгу, —

Ты был таким. Мы ценим лиц ученых, —

Ты был таким. Мы ценим родовитых, —

Ты был таким. Мы ценим крепких верой, —

Ты был таким. Мы ценим лиц воздержных,

Свободных от разгула, гнева, страсти,

Душою стойких, неподвластных крови,

Украшенных дарами совершенства,

Приемлющих свидетельства очей

И слуха лишь по зрелом обсужденье, —

Таким возвышенным казался ты.

Падение твое меня заставит

Впредь лучших и достойнейших людей

Подозревать. Ты будешь мной оплакан.

Вторичному грехопаденью равен

Проступок твой. — Виновность их ясна.

Возьмите их, предайте правосудью.

И да простит господь их тяжкий грех.

Господь раскрыл наш замысел преступный.

Моя вина ужасней мне, чем смерть!

Молю у вас прощенья, государь,

Хоть за измену заплачу я жизнью.

Не золото врагов меня прельстило:

Я взял его как средство поскорее

Мое намеренье осуществить[197].

Но план разрушен — господу хвала!

Я стану радоваться в смертных муках,

Моля его и вас простить меня.

Никто не радовался так, встречая

Раскрытье государственной измены,

Как я сейчас ликую, что разрушен

Мой план проклятый. Пусть меня казнят,

Но все ж меня простите, повелитель.

Бог да простит вас! Вот вам приговор.

Вы в заговор вступили против нас

С лихим врагом и золото его

Залогом нашей смерти получили;

Вы продали монарха на закланье,

Его вельмож и принцев — на неволю,

Его народ — на рабство и позор,

И всю страну — на горе и разгром.

Не ищем мы отплаты за себя,

Но дорожим спасеньем королевства,

Которое вы погубить хотели, —

И вас закону предаем. Идите,

Несчастные преступники, на смерть.

Пусть милосердный бог вам силу даст

Принять ее достойно, с покаяньем

В проступках ваших. — Уведите их. —

Теперь во Францию, милорды! Будет

Поход для нас богатым бранной славой.

Война счастливой будет, я уверен.

Господь по милости своей раскрыл

Измену, что подстерегала нас

В начале предприятья. Нет сомнений,

Преграды все устранены с пути.

За дело, земляки! Мы наши силы

Поручим богу и в поход направим.

Садитесь веселей на корабли.

Развернуты знамена боевые.

Пускай лишусь я английского трона,

Коль не надену Франции корону.

Нет, у меня и так в груди тоска. —

Ободрись, Бардольф. — Ним, распетушись. —

Мужайся, малый. Умер наш Фальстаф —

И мы скорбеть должны.

Идем! — Любовь моя, подставь мне губки.

Оберегай имущество мое;

Разумной будь, тверди: «Пей и плати!» —

И никому не верь.

Ведь совесть — вафля, клятва же — солома.

Замок — вот пес надежный, мой утенок.

Пускай caveto[202] будет твой советник.

Ну, осуши хрусталь своих очей! —

Во Францию, собратья по оружью!

Мы из французов высосем всю кровь.

Скорей целуй ее в уста. — Идемте!

Хозяйкой крепкой будь — вот мой тебе завет.

Вся сила Англии идет на нас,

И приложить должны мы все старанья,

Чтоб царственный отпор пришельцам дать. —

Вы, герцоги Беррийский и Бретонский,

Брабантский, Орлеанский, двиньтесь в путь,

А также вы, дофин, и подготовьте

Все наши крепости к войне, снабдив

Припасами и смелым гарнизоном.

Вперед свирепо рвутся англичане,

Как воды в пасть разверстую пучины.

Должны мы осторожность проявить,

Которой учит нас пример недавний,

Когда на нивах наших англичане,

Столь презираемые нами, страх

На нас нагнали.

Грозный мой отец,

Вы правы — мы должны вооружиться.

Ведь даже мир не должен усыплять нас,

И, если б не было о битвах речи,

Уместна все-таки была б забота

Об усиленье крепостей и войска,

Как если бы грозила нам война.

Итак, немедля двинемся мы в путь,

Осмотрим слабые места страны

Усердно, не выказывая страха,

Как если б собирались англичане

Плясать, как на гулянье в майский день;

Ведь их страною так небрежно правят,

И скиптр ее в руках у сумасброда,

У юноши пустого, вертопраха —

Чего ж бояться?

Тише, принц дофин!

Вы судите о нем совсем превратно.

Спросите, ваша светлость, у послов,

С каким величьем принял он посланье,

Сколь мудрые советники при нем,

Как он в речах был сдержан, а меж тем

Как тверд и грозен в царственном решенье, —

И вы поймете: буйство юных дней

Повадкой было римлянина Брута[203],

Что прикрывал свой ум безумья маской,

Как прикрывает опытный садовник

Навозом корни, что нежней других.

Нет, вы неправы, коннетабль почтенный:

Другого мненья мы; но все равно.

При обороне выгоднее думать,

Что враг сильнее, чем на самом деле, —

Тогда вернее защитимся мы.

А слабая и скудная защита

Подобна скряге, что, сукна кусочек

Жалея, портит весь камзол.

Согласен.

Допустим, что силен король английский, —

Так будем же и мы его достойны.

Отведал нашей крови прадед Гарри;

Он — порожденье той семьи кровавой,

Что нас травила на родных дорогах.

Припомним самый черный наш позор —

Проигранную битву при Креси[204],

Когда все принцы были взяты в плен

Рукой и черным именем Эдварда

Уэльского, что звался Черным Принцем.

А на горе, сам мощный, как гора,

Стоял, увенчанный лучами солнца,

Его отец, с улыбкою любуясь,

Как героический его наследник

Творения природы истреблял,

Губя цвет племени, что двадцать лет

Отцы и бог растили. Генрих — отпрыск

Победной ветви; будем же страшиться

Его природной мощи и судьбы.

От короля английского послы

К вам просят доступа, мой государь.

Мы примем их сейчас. Введите их.

Охота горяча. Как рвутся псы!

К ним повернитесь — и замрут на месте.

Тогда лишь лают псы, когда добыча

От них бежит. Мой добрый властелин,

Покруче с ними будьте, покажите,

Какого государства вы глава.

Греха в гордыне меньше, чем в смиренье.

Вы к нам от английского короля?

Да. Он приветствует вас, государь,

И требует во имя всеблагого

Творца, чтоб вы от власти отреклись,

Сложив с себя заемное величье,

Что волей неба и людей законом

Ему с потомками его дано, —

Корону Франции и все права,

И титулы различные, издревле

Присущие короне. Чтоб вы знали,

Что это не пустое притязанье,

Почерпнутое в мусоре веков,

В пыли и прахе ветхого забвенья, —

Он эту родословную вам шлет,

Где ветви все начертаны правдиво,

И просит вас таблицу рассмотреть.

Когда вы убедитесь, что ведет

Свой род он от славнейшего из славных —

Эдварда Третьего, — он предлагает

Вернуть ему корону и страну,

Захваченные вами незаконно,

Поскольку он — природный их владыка.

А если нет, — что будет?

Кровавая борьба; хотя б корону

В груди сокрыли вы, ее он вырвет.

Итак, на вас идет он грозной бурей,

В громах, колебля землю, как Юпитер,

Чтоб в случае отказа покорить.

Он заклинает вас любовью божьей

Отдать корону, пожалев несчастных,

Которым жадною, разверстой пастью

Грозит война. Он говорит: падут

На вашу голову убитых кровь

И слезы горьких вдов, сирот, невест —

О женихах, супругах и отцах, —

Что будут пролиты в грядущей распре.

Вот что он требует, вот цель посольства.

Но, если здесь присутствует дофин,

Я передам ему привет особый.

Мы ваше предложение обсудим

И завтра брату-королю ответ

Дадим.

А что касается дофина, —

Я за него. Что Англия мне шлет?

Насмешку, ненависть, презренье, вызов

И все, что может мощный властелин

Вам выразить, себя не унижая,

И что считает он достойным вас.

Так молвит он, и, если ваш отец

Насмешки вашей горечь не смягчит

Согласием на требованья наши,

От вас потребуют расплаты жаркой,

И ваша дерзость эхом прогремит

В пещерах Франции и в подземельях

И к вам вернется в грохоте орудий.

Скажите, что отец мой даст согласье

Лишь вопреки желанью моему.

Я жажду с Англией борьбы; затем-то,

Как подходящий дар его беспутству,

Я и послал парижские мячи.

Парижский Лувр за это потрясет он,

Будь там хотя бы первый двор Европы,

И разницу, поверьте, вы найдете,

Как подданные все его нашли,

Меж обещаньем юных дней его

И тем, что ныне он дает на троне;

По граммам взвешивает время он, —

Потери ваши это вам докажут,

Когда побудет он у вас подольше.

Ответ подробный завтра мы дадим.

Скорей нас отпустите, или Генрих

Придет узнать причину промедленья:

Ведь он во Францию уже вступил.

Мы скоро вас отпустим с добрым словом;

Лишь ночь себе дадим мы — срок ничтожный,

Чтобы решить серьезный столь вопрос.

Так наше действие летит вперед

На крыльях реющих воображенья,

Быстрее дум. Представьте, как садится

Король в доспехах бранных на корабль

В Хемптонской гавани, и гордый флот

В сиянье Феба вымпелами веет.

Взгляните вы фантазии очами,

Как по снастям карабкаются юнги;

Свисток услышьте в рокоте нестройном,

Порядок водворяющий; смотрите,

Надул незримый ветер паруса,

Влекущие громады кораблей

Наперекор волнам. Вообразите,

Что с берега вы смотрите на город,

Качающийся на крутых валах, —

Так представляется могучий флот,

В Гарфлер[205] плывущий. Следуйте за ним!

Цепляйтесь мыслью за корму судов;

Покиньте Англию, как ночь, немую,

Которую старухи стерегут

Да старики, утратившие силы,

Или младенцы, что еще в пеленках;

Ведь каждый, у кого на подбородке

Хоть волосок пробился, поспешает

Во Францию за рыцарями вслед.

Работу дайте мыслям. Перед вами —

Осада города: с лафетов пушки

Разверзли пасти грозно на Гарфлер.

Представьте, что из лагеря французов

Посол, вернувшись, сообщает Гарри,

Что предлагает дочь ему король

И герцогства ничтожные в придачу.

Отвергли предложенье. Канонир

Подносит к пушке дьявольский фитиль.

Все сметено. Игрой воображенья

Прошу восполнить наше представленье.

Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом,

Иль трупами своих всю брешь завалим!

В дни мира украшают человека

Смирение и тихий, скромный нрав;

Когда ж нагрянет ураган войны,

Должны вы подражать повадке тигра.

Кровь разожгите, напрягите мышцы,

Свой нрав прикройте бешенства личиной!

Глазам придайте разъяренный блеск —

Пускай, как пушки, смотрят из глазниц;

Пускай над ними нависают брови,

Как выщербленный бурями утес

Над основанием своим, что гложет

Свирепый и нещадный океан.

Сцепите зубы и раздуйте ноздри;

Дыханье придержите, словно лук.

Дух напрягите. — Рыцари, вперед!

В вас кровь отцов, испытанных в бою,

Отцов, которые, как Александр,

С утра до ночи здесь упорно бились

И прятали мечи в ножны тогда лишь,

Когда уж нечего рубить им было.

Не опозорьте матерей своих,

Но докажите, что и впрямь родили

Вас те, кого зовете вы отцами.

Пример подайте вы простолюдинам;

Учите их сражаться. — Поселяне!

Вас Англия взрастила, — так теперь

Явите мощь свою, нам показав,

Что вы ее сыны. Я в том уверен;

Ведь нет средь вас столь низких, в чьих бы взорах

Теперь огонь не вспыхнул благородный.

Стоите, вижу, вы, как своры гончих,

На травлю рвущиеся. Поднят зверь.

С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича:

«Господь за Гарри и святой Георг!»

Здесь небу жарко, верно ты сказал.

Ударов град; рабы господни гибнут.

Но щит и меч

В кипенье сеч

Стяжают славу нам.

О, если б было мне дано

Свершить желание одно —

Удрать в кабак родной[207]!

Не худо: но бежать отсюда

Трудней, чем птице петь.

Великий герцог, пощади бедняг!

Умерь свой гнев, свой мужественный гнев.

Умерь свой гнев, великий герцог!

Голубчик, дорогой! — Будь милостив, смягчись!

Ну как? На что решился комендант?

В последний раз ведем переговоры;

Поэтому на милость нашу сдайтесь

Иль в гордой жажде смерти бросьте нам

Свой вызов. Говорю вам как солдат, —

А это имя очень мне подходит, —

Начав бомбардировку вновь, не кончу,

Пока полуразрушенный Гарфлер

Не будет погребен под грудой пепла.

Замкнутся милосердия врата;

Свирепый воин, грубый, жесткий сердцем,

С душою необузданнее ада,

Рукой кровавой скосит, как траву,

Прекрасных ваших дев, детей цветущих.

Моя ль вина, коль ярая война

В уборе пламени, как тьмы владыка,

С лицом в крови, неистовства свершит,

Что связаны с борьбой и разрушеньем?

Моя ль вина — о нет, скорее ваша, —

Коль ваши девы в руки попадут

Горячего и буйного насилья?

Как удержать разнузданное зло,

Когда оно с горы стремит свой бег?

Ведь так же безнадежно обуздать

Солдат, воспламененных грабежом,

Как на́ берег призвать Левиафана.

Поэтому, о жители Гарфлера,

Свой город пожалейте, свой народ,

Пока еще подвластны мне войска,

Пока прохладный ветер милосердья

Уносит прочь отравленные тучи

Насилия, убийства, грабежа.

Иначе вы увидите тотчас же,

Как, весь в крови, от ярости слепой,

Солдат ухватит грязною рукой

За косы ваших дочерей кричащих

Рванув отцов за бороды седые,

Им головы о стены раздробит;

Проткнет копьем детей полуодетых,

И, обезумев, матери рыданьем

Свод неба потрясут, как иудейки,

Когда младенцев Ирод избивал.

Что скажете? Вы город нам сдадите?

Иль это все вы претерпеть хотите?

Надеждам нашим наступил конец;

Дофин, чьей помощи просили мы,

Ответил, что пока еще не в силах

С таким сразиться войском, чтобы нас

Освободить. Итак, король великий,

На вашу милость город мы сдаем.

Входите к нам; располагайте всем, —

Мы более не в силах защищаться.

Открыть ворота! — Эксетер, мой дядя,

В Гарфлер войдите; пребывайте там

И укрепитесь против сил французских;

Всем окажите милость, добрый дядя.

Близка зима; растут в войсках болезни,

И мы вернемся временно в Кале.

Сегодня в городе гостим у вас,

А завтра в путь готовы в ранний час.

Сомнений нет: он Сомму перешел.

И, коль теперь мы не сразимся с ним,

Во Франции не жить нам, государь;

Покинем всё и варварам-пришельцам

Мы виноградники свои уступим.

O Dieu vivant![209] Возможно ли побегам,

Рожденным сладострастьем наших предков,

Росткам, привитым к дикому стволу,

Подняться так внезапно к облакам,

Глумясь над их самих родившим стеблем?

Норманны! Всё норманнские ублюдки[210]!

Mort de ma vie![211] Коль мы его не сможем

Остановить, я герцогство продам

И ферму грязную себе куплю

На острове зубчатом Альбиона.

Dieu de batailles![212] Откуда пыл у них?

Их край туманен, холоден, угрюм,

И солнце бледное, сурово хмурясь,

Плоды их убивает. Разве может

Отвар из ячменя, для кляч пригодный,

Их ледяную кровь разгорячить?

А наша кровь, согретая вином,

Холодной станет? Ради нашей чести,

Не будем мы сосульками на кровле

Висеть, меж тем как тот народ холодный

Горячим потом нам кропит поля,

Что лишь бедны отвагою владельцев.

Клянусь я честью!

Все дамы говорят, смеясь над нами,

Что пыл у нас погас, что им придется

Отдать тела английской молодежи,

Чтоб Францию бойцами населить.

Шлют к англичанам нас — учить их танцам:

Летучим вольтам, сладостным курантам, —

И говорят, что наша сила в пятках:

Мы мастера лишь бегать от врага.

Где наш герольд Монжуа? Послать его,

Пусть вызовом приветствует врагов. —

Воспряньте, принцы, и спешите в бой!

Острей меча пусть будет наша доблесть.

Шарль Делабре, французский коннетабль,

Вы, герцоги Бурбонский и Беррийский,

Брабантский, Орлеанский, Алансонский,

Бургундский, Барский; Водемон, Рамбюр,

Жак Шатильон, Бомон, Фуа, Фоконбер,

Гранпре, Русси, Лестраль и Бусико, —

Вы, герцоги, и принцы, и бароны,

Во имя ваших ленов — стыд наш смойте.

Английский Гарри рвется в глубь страны,

Гарфлера кровью обагрив знамена.

Вы на врага обрушьтесь, как лавина,

Что низвергают снеговые Альпы

С высот на дно подвластных им долин.

Ударьте разом, — сил у вас довольно, —

И привезите пленником в Руан

Его в повозке.

Это будет славно!

Но жалко мне, что рать его мала,

Изнурена болезнями, походом.

Уверен я: при виде наших войск

Сорвется сердце Гарри в бездну страха,

И вместо подвигов он выкуп даст.

Поторопите, коннетабль, Монжуа.

Пусть Генриху он скажет: мы желаем

Узнать, какой он нам предложит выкуп. —

Дофин, останетесь в Руане вы.

О нет! Мой государь, я умоляю...

Терпение. Останетесь вы с нами. —

Вы, коннетабль и принцы, все в поход!

Пускай скорей победы весть придет.

Ну, капитан, мне милость окажи!

Ведь герцог Эксетер с тобой любезен.

Бардольф, солдат отважный, крепкий сердцем

И редкой храбрости, — судьбой жестокой

И прихотью Фортуны колеса,

Слепой богини,

Стоящей на бегущем вечно камне...

Фортуна Бардольфу — суровый враг:

Распятие похитил он — и будет

Повешен. Злая смерть!

Пусть вешают собак, не человека;

Веревка пусть ему не сдавит глотку.

Но Эксетер обрек его на смерть

За пустяковину.

Замолви перед герцогом словечко —

И пусть Бардольфа жизненную нить

Не перервет грошовая веревка.

Проси его. Я отплачу тебе.

Итак, возрадуйся.

Умри, проклятый! Фигу получай!

Испанскую!

Меня по платью узнаете вы.

Да, узнаю. Что от тебя узнаю?

Владыки моего решенье.

Открой его.

Что ты посол, я знаю. Как зовешься?

Монжуа.

Ты порученье выполнил прекрасно.

Вернись, Монжуа, и королю скажи,

Что битвы с ним пока я не ищу

И предпочел бы нынче без препятствий

В Кале вернуться. Ведь, сказать по правде, —

Хоть неразумно столько открывать

Могучему и хитрому врагу, —

Мои войска изнурены болезнью,

В числе уменьшились; остаток их

Не крепче равного числа французов.

Когда здоровы были, — знай, герольд, —

Я полагал на каждого из наших

По три француза. Но прости, господь,

Мне речь хвастливую! Французский воздух

Вдохнул в меня такой порок, — я каюсь.

Пойди и королю скажи: вот я;

Мой выкуп — эта немощная плоть.

Мои войска — мне слабая охрана.

Но с божьей помощью пойдем вперед,

Хотя бы встали и король французский

И с ним еще союзник, столь же сильный,

Нам на пути. — Вот за труды тебе[213].

Скажи — пускай обдумает король:

Коль нас пропустит, мы пройдем; коль нет,

Мы вашу почву алой вашей кровью

Окрасим. А затем, Монжуа, прощай.

Вот содержанье нашего ответа:

Не ищем мы сражения теперь,

Однако избегать его не станем.

Так передай.

Скажу. Благодарю вас, государь[214].

Враги на нас не нападут, надеюсь.

В руках мы божьих, брат, не в их руках.

К мосту ступайте снова. Ночь подходит.

Мы за рекою лагерь разобьем,

А завтра утром их погоним дальше.

Теперь лишь два часа, а к десяти

По сотне пленных сможем нагрести.

Теперь вообразите поздний час,

Когда ползущий гул и волны мрака

Корабль вселенной буйно заливают.

От стана в стан, сквозь недра хмурой ночи,

Гуденье войска долетает глухо,

И часовые могут различить

Враждебной стражи приглушенный шепот.

Костры ответствуют кострам; в огнях

Видны врагов темнеющие лица,

И конь грозит коню, надменным ржаньем

Пронзая ночь глухую; а в шатрах

Хлопочут оружейники, скрепляя

На рыцарях доспехи молотком;

Растет зловещий шум приготовлений.

Запел петух, и заспанному утру

Часы на башне три часа пробили.

Своим числом гордясь, душой спокойны,

Беспечные и наглые французы

Разыгрывают в кости англичан,

Браня тоскливую, хромую ночь,

Что, словно ведьма старая, влачится

Так медленно. Бедняги англичане,

Как жертвы, у сторожевых костров

Сидят спокойно, взвешивая в мыслях

Опасность близкую; понурый облик,

Худые щеки, рваные мундиры

Им придают в сиянии луны

Вид мрачных призраков. Но кто увидит

Вождя высокого отрядов жалких,

Палатки обходящего и стражу,

Воскликнет тот: «Хвала ему, хвала!»

Обходит он один свои войска,

Приветствует со скромною улыбкой,

Зовет их: братья, земляки, друзья.

На царственном лице не видно страха

Пред мощной ратью, окружившей их.

Бессонная и тягостная ночь

Не согнала с его лица румянец;

Он смотрит бодро, побеждая немощь

С таким веселым, величавым видом,

Что каждый, как бы ни был он измучен,

В его глазах поддержку обретет.

Дары обильные, подобно солнцу,

Взор щедрый короля струит на всех.

Страх тает: каждый, знатный и простой,

Глядит на облик Генриха в ночи,

Начертанный рукою нашей слабой[222].

На поле битвы сцена перейдет,

И мы должны — о горе! — опорочить

Смешным и жалким подражаньем боя, —

Где четверо иль пятеро бойцов

Нелепо машут ржавыми мечами, —

Честь Азинкура. Все ж вообразите

Событий правду в жалкой передаче.

Да, правда, Глостер, велика опасность:

Тем больше быть должна отвага наша. —

Брат Бедфорд, с добрым утром. — Боже правый!

Добра частица есть во всяком зле,

Лишь надо мудро извлекать ее.

Лихой сосед нас поднял спозаранку, —

Полезно это нам, а также делу;

Притом для нас он — как бы наша совесть

И проповедник: нас он призывает

Достойно приготовиться к кончине.

Так можем мы добыть из плевел мед,

У дьявола добру учиться можем.

День добрый вам, сэр Томас Эрпингем.

Милей для вашей головы седой

Подушка мягкая, чем дерн французский.

Нет, государь, мне любо это ложе;

Могу сказать: я сплю, как мой король.

Как хорошо, когда пример нас учит

Любить невзгоды: на душе легко.

Когда же дух ободрен, без сомненья,

Все наши члены, мертвые дотоле,

Могильный сбросив сон, как змеи — кожу,

Придут в движенье бодро и легко. —

Сэр Томас, одолжи мне плащ твой. — Братья,

Мой утренний привет вы передайте

Всем принцам в нашем стане, а затем

Просите их в моем шатре собраться.

Исполним, государь.

А мне быть с вами?

Нет, мой добрый рыцарь;

С моими братьями пойдите к лордам;

Совет с моей душой держать я должен,

И общества другого мне не надо.

Храни тебя господь, отважный Гарри!

Спасибо, старина, на добром слове.

Qui va là?[223]

Свой.

Скажи мне толком, кто ты: офицер?

Иль из народа низкого, простого?

Я дворянин, — командую отрядом.

Орудуешь копьем?

Вот именно. А ты?

Такой же дворянин, как император.

Так, значит, ты знатнее короля.

Король — миляга, золотое сердце,

Проворный парень и любимец славы;

Он родом знатен, кулаком силен.

Башмак его целую грязный. Сердцем

Люблю буяна. Как тебя зовут?

Гарри Le Roy[224].

Леруа! Должно быть, корнуэлец ты?

Нет, я уэлец.

Ты знаешь Флюэллена?

Как же, знаю.

Скажи ему: в Давидов день сорву я

С его башки порей[225].

Ты друг ему?

Так фигу получай!

Спасибо. Бог с тобой.

Меня зовут Пистоль.

Свирепое тебе подходит имя.

Уэлец этот, хоть и старомоден,

Но мужествен, усерден, благороден.

Все, все — на короля! За жизнь, за душу,

За жен, и за детей, и за долги,

И за грехи — за все король в ответе!

Я должен все снести. О тяжкий долг!

Близнец величия, предмет злословья

Глупца любого, что способен видеть

Лишь горести свои! О, скольких благ,

Доступных каждому, лишен король!

А много ль радостей ему доступно —

Таких, каких бы каждый не имел,

Коль царственную пышность исключить?

Но что же ты такое, идол-пышность?

Что ты за божество, когда страдаешь

Сильнее, чем поклонники твои?

Какая польза от тебя и прибыль?

О пышность, покажи, чего ты стоишь!

Чем вызываешь в людях обожанье?

Ведь ты не более как званье, форма,

Внушающие трепет и почтенье.

Тебя страшатся, а несчастней ты

Боящихся тебя.

Как часто вместо восхищенья льешь

Ты лести яд! О, захворай, величье,

И пышности вели себя лечить.

Как думаешь, погаснет жар болезни

Пред титулами, что раздуты лестью?

Поклоны низкие недуг прогонят?

Тебе послушны нищего колени,

Но не его здоровье. Сон спесивый,

Играющий покоем короля,

Король постиг тебя! Известно мне,

Что ни елей, ни скипетр, ни держава,

Ни меч, ни жезл, ни царственный венец,

Ни вышитая жемчугом порфира,

Ни титул короля высокопарный,

Ни трон его, ни роскоши прибой,

Что бьется о высокий берег жизни,

Ни эта ослепительная пышность —

Ничто не обеспечит государю

Здоровый сон, доступный бедняку.

С желудком полным, с головой порожней,

Съев горький хлеб нужды, он отдыхает,

Не ведает ночей бессонных, адских:

Поденщиком с зари и до зари

В сиянье Феба трудится, а ночью

Он спит в Элизии. С рассветом встав,

Подводит он коней Гипериону[227],

И так живет он день за днем весь год,

В трудах полезных двигаясь к могиле —

Когда б не пышность, этакий бедняк,

Работой дни заполнив, ночи — сном,

Во всем счастливей был бы короля.

Ничтожный раб вкушает дома мир,

И грубому уму не догадаться,

Каких забот монарху стоит отдых,

Которым наслаждается крестьянин.

Встревожены отлучкой вашей лорды,

Вас ищут, государь.

Мой добрый рыцарь,

Вели им всем собраться в мой шатер;

Я буду там скорей тебя.

Исполню.

О бог сражений! Закали сердца.

Солдат избавь от страха и лиши

Способности считать число врагов,

Их устрашающее. На сегодня,

О, на сегодня, боже, позабудь

Про грех отца — как он добыл корону!

Прах Ричарда я царственно почтил[228],

И больше горьких слез над ним я пролил,

Чем крови вытекло из жил его.

Пять сотен бедняков я призреваю,

Что воздевают руки дважды в день,

Моля прощения за кровь. Построил

Я две часовни; грустные монахи

Там поминают Ричарда. Готов я

И больше сделать, хоть ничтожно все,

Пока я не покаюсь сам в грехах,

Взывая о прощенье.

Мой государь!

Не Глостера ли голос? —

Меня ты ищешь? Я иду с тобой. —

Там ждут меня заря, друзья и бой.

Луч золотит доспехи наши. В бой!

Montez à cheval![229] Коня! Слуга! Стремянный!

О, благородный пыл!

Via!.. Les eaux et la terre![230]

Rien plus? L’air et le feu![231]

Ciel[232], мой кузен.

Ну что, мой коннетабль?

Вы слышите, как ржут пред боем кони?

На них вскочив, в бока вонзите шпоры,

Чтоб кровь их брызнула врагам в глаза,

И лихо убивайте англичан!

Коль кровью наших скакунов заплачут,

Их собственных мы не увидим слез.

Враги уже готовы к бою, пэры.

Так на коней, о принцы, на коней!

Взгляните лишь на этот сброд голодный

И обнищалый — и ваш гордый вид

У них тотча́с все мужество отнимет

И превратит их в шелуху людей.

Работы мало здесь для наших рук;

В их скудных жилах еле хватит крови,

Чтобы кривые сабли обагрить,

Что обнажат французские герои

И вложат праздными в ножны; лишь дунем —

И дух отваги нашей их убьет.

Вне всякого сомнения, сеньоры,

Хватило бы обозных и крестьян,

Толпящихся в ненужной суетне

Вокруг отрядов наших, чтобы поле

Очистить от ничтожного врага;

А мы стояли б зрителями праздно

У основанья этого холма.

Но не позволит это наша честь.

Что вам еще сказать? Нажмем слегка —

И дело сделано! Пусть трубный гром

Вам возвестит: в седло! — и бой начнем.

Едва появимся на поле, страх

Пред нами англичан повергнет в прах!

Что медлите, французские сеньоры?

Дрожа за шкуру, падаль островная

Собой пятнает утреннее поле,

Их тряпки рваные висят плачевно[233],

И ветер наш презрительно их треплет.

Марс кажется банкротом в их толпе:

Едва глядит сквозь ржавое забрало;

И всадники в недвижности своей

Походят на фигуры канделябров,

Что держат свечи; у несчастных кляч,

Что головы понурили свои,

Слезятся тусклые глаза, и кожа

Повисла складками на их боках.

Поникли удила у бледных губ,

Недвижные, испачканные жвачкой;

И палачи их, наглые вороны,

Кружа над ними, часа смерти ждут.

Нет слов, чтобы живую дать картину

Безжизненности этих войск, какую

Они собою в жизни представляют.

Они прочли молитвы; смерти ждут.

Уж не послать ли им обед, и платья,

И корму для голодных лошадей,

Пред тем как бой начать?

Я стяг свой ожидаю. Но пора!

У трубача я стяг его возьму —

Он мне заменит мой. Вперед, вперед!

Высоко солнце, день нам славу шлет.

А где ж король?

Осматривает вражеское войско.

Их будет тысяч шестьдесят бойцов.

Да, по пяти на одного — и свежих.

Храни нас бог! Как силы неравны!

Прощайте, принцы: долг меня зовет.

Коль нам на этом свете не придется

Увидеться, то радостно пред смертью

Простимся мы, мой благородный Бедфорд,

Мой милый Глостер, Эксетер добрейший,

И ты, кузен[234], и воины! Прощайте!

Прощай, мой Солсбери! Желаю счастья.

Прощай, мой добрый граф, сражайся храбро!

Хоть я напрасно это говорю:

Ты воплощение самой отваги.

Он полон мужества и доброты,

Как подобает принцу.

Если б нам

Хотя бы десять тысяч англичан

Из тех, что праздными теперь сидят

На родине!

Кто этого желает?

Кузен мой Уэстморленд? Ну нет, кузен:

Коль суждено погибнуть нам, — довольно

Потерь для родины; а будем живы, —

Чем меньше нас, тем больше будет славы.

Да будет воля божья! Не желай

И одного еще бойца нам в помощь.

Клянусь Юпитером, не алчен я!

Мне всё равно: пусть за мой счет живут;

Не жаль мне: пусть мои одежды носят;

Вполне я равнодушен к внешним благам.

Но, если грех великий — жаждать славы,

Я самый грешный из людей на свете.

Нет, не желай, кузен, еще людей нам.

Клянусь создателем, я б не хотел

Делиться славой с лишним человеком.

Нет, не желай подмоги, Уэстморленд,

А лучше объяви войскам, что всякий,

Кому охоты нет сражаться, может

Уйти домой; получит он и пропуск

И на дорогу кроны в кошелек.

Я не хотел бы смерти рядом с тем,

Кто умереть боится вместе с нами.

Сегодня день святого Криспиана;

Кто невредим домой вернется, тот

Воспрянет духом, станет выше ростом

При имени святого Криспиана.

Кто, битву пережив, увидит старость,

Тот каждый год в канун, собрав друзей,

Им скажет: «Завтра праздник Криспиана»,

Рукав засучит и покажет шрамы:

«Я получил их в Криспианов день».

Хоть старики забывчивы, но этот

Не позабудет подвиги свои

В тот день; и будут наши имена

На языке его средь слов привычных:

Король наш Гарри, Бедфорд, Эксетер,

Граф Уорик, Толбот, Солсбери и Глостер —

Под звон стаканов будут поминаться.

Старик о них расскажет повесть сыну,

И Криспианов день забыт не будет

Отныне до скончания веков;

С ним сохранится память и о нас —

О нас, о горсточке счастливцев, братьев.

Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,

Мне станет братом: как бы ни был низок,

Его облагородит этот день;

И проклянут свою судьбу дворяне,

Что в этот день не с нами, а в кровати:

Язык прикусят, лишь заговорит

Соратник наш в бою в Криспинов день[235].

Мой государь, готовьтесь бой принять:

Стоят французы в строе боевом;

Сейчас они обрушатся на нас.

Коль мы готовы духом, — все готово.

Пускай погибнет тот, кто духом слаб!

Кузен, подмоги больше ты не хочешь?

Будь божья воля, я вдвоем с тобою

Принять хотел бы этот славный бой!

Пять тысяч воинов ты отвергаешь?

Мне это больше по душе, чем если б

Ты пожелал еще хоть одного.

Все по местам! Да будет с вами бог!

Еще раз прихожу узнать, король,

Не хочешь ли ты предложить нам выкуп,

Пока твое паденье не свершилось?

Ты, без сомненья, на краю пучины:

Она тебя поглотит. Коннетабль

Тебя во имя милосердья просит

Напомнить спутникам о покаянье,

Чтоб души их спокойно отлетели

С полей, где лягут жалкие тела

И будут гнить.

Кем послан ты теперь?

Великим коннетаблем.

Ответ мой прежний передай ему:

Сперва меня убейте, а потом

Мои продайте кости. Боже мой!

К чему так зло шутить над бедняками?

Был человек: он продал шкуру льва

Еще живого — и убит был зверем.

Не сомневаюсь, многие из нас

На родине могилу обретут,

Где бронза этот день увековечит.

А те, что кости сложат храбро здесь,

Хотя б их погребли в навозных кучах,

Получат славу; солнце их пригреет

И вознесет их доблесть к небесам,

Останки ж их отравят воздух ваш

И разнесут по Франции чуму.

Вот преимущество бойцов английских:

Они и мертвые, подобно пулям,

Что, о́ землю ударясь, отскочили,

Вторично свой полет возобновляют,

Неся с собою смерть и разрушенье.

Я гордо коннетаблю говорю:

Для нас война — суровая работа;

В грязи одежда, позолота стерлась

От переходов тяжких и дождей;

На шлемах нет ни одного пера

(Залог того, что мы не улетим!),

И время превратило нас в нерях...

Но мессою клянусь: наш дух исправен,

И обещали мне мои солдаты,

Что к ночи будут все в одеждах новых,

Сорвав камзолы пестрые с французов,

Из строя выбитых. Коль сдержат слово

(Бог даст, случится так), я выкуп мой

Внесу вам скоро. — Не трудись, герольд,

Не приходи за выкупом напрасно:

Лишь тело будет выкупом моим;

А я отдам его в таком лишь виде,

Что вам не будет пользы от него.

Так передай пославшему тебя.

Исполню, государь. Итак, прощай.

В последний раз внимаешь ты герольду.

Боюсь, придешь ты снова толковать

О выкупе.

О государь, молю вас

Мне поручить передовой отряд.

Бери его, мой Йорк. — Войска, вперед! —

Пошли сраженью, бог, благой исход!

Сдавайся, пес!

Калите? Calmie, custure me[237].

Ты, верно, дворянин? Как звать тебя? Ответствуй.

О, се́ньор Дью — наверно, дворянин.

Мои слова заметь, о сеньор Дью;

О сеньор Дью, умрешь ты от меча,

Коль ты, о сеньор Дью, мне не заплатишь

Изрядный выкуп.

Питьё? Тут не помогут и червонцы.

Я вырву у тебя нутро сквозь горло

Кровавою рукой!

Добра? Ах, пес!

Проклятый, разжиревший ты кабан!

Какого там добра?

Что ты сказал? Что предлагаешь мне?

Спроси мерзавца, мальчик, по-французски,

Как звать его.

Скажи: ему я перережу глотку.

Вуй, куп да горже пермафуа, болван[246];

Коль ты не дашь мне крон, прекрасных крон, —

Я искрошу тебя своим мечом!

Что он сказал?

Скажи ему: мой гнев утих, и кроны

Готов я взять.

Ну, поясни мне, мальчик.

Хоть я пью кровь, но милость окажу.

Иди за мной.

Mort de ma vie![253] Всё, всё теперь погибло!

Позор и вечный стыд на шлемы наши!

O méchante fortune![254]

Зачем бежать?

Ведь сломлены ряды.

Позор навек! Скорей с собой покончим!

Не их ли мы разыгрывали в кости?

Не у него ль мы требовали выкуп?

Стыд! Вечный стыд для нас! Один лишь стыд!

Умрем со славой! Снова на врага!

Кто не пойдет за герцогом Бурбонским,

Пусть прочь идет и с шапкою в руках,

Как подлый сводник, охраняет дверь,

Пока лакей, гнусней моей собаки,

Его прекраснейшую дочь бесчестит.

Нам в помощь беспорядок, что сгубил нас!

Идем толпой и жизни отдадим!

Еще нас много здесь живых на поле,

И хватит, чтобы англичан сломить:

Лишь надо нам восстановить порядок.

Порядок к черту! Ринусь прямо в свалку!

Позор грозит нам. Жизни мне не жалко.

Ну, земляки, мы хорошо сражались,

Но бой еще не кончен: враг — на поле.

Вам герцог Йоркский шлет привет, король мой.

Он жив, мой дядя? Трижды видел я,

Как падал он и вновь вставал сражаясь;

От шпор до шлема был он весь в крови.

В уборе этом он, храбрец, лежит,

Равнину утучняя; рядом с ним,

Товарищ верный по кровавым ранам,

Лежит и Сеффолк, благородный граф.

Он умер первым; Йорк, залитый кровью,

Подполз к нему, лежавшему недвижно,

И, взяв за бороду, приник устами

К зиявшим ранам на его лице

И так молил: «О, подожди, кузен!

Моя душа с твоей умчится в небо.

Повремени, друг милый! Полетим

Мы вместе ввысь, как в этой битве славно

Сражались рядом, рыцари-друзья!»

Я подошел, стал ободрять его.

Он улыбнулся, протянул мне руку

И, чуть пожав, сказал: «Мой добрый лорд,

Вы королю привет мой передайте!»

И, раненой рукою шею друга

Обняв, поцеловал его в уста!

Так, обрученный смерти, он скрепил

Святой завет любви своею кровью.

Прекрасная картина эта слезы

Из глаз моих исторгла против воли:

Мне изменило мужество на миг

И слабость матери во мне воскресла

В потоке слез.

Я вас не осуждаю:

Внимая вам, могу я лишь с трудом

Сдержать туманящие взор мой слезы.

Но слушайте, что это за тревога?

Рассеянные силы враг собрал.

Пусть каждый пленников своих убьет!

Отдать приказ.

Не гневался во Франции ни разу

Я, как сейчас. Возьми трубу, герольд:

Скачи к тем всадникам, что на холме;

Вели спуститься им, коль будут биться,

Иль пусть умчатся, не мозолят глаз.

А не хотят, — мы двинемся на них

И расшвыряем разом их, как камни,

Что из пращей метали ассирийцы.

К тому ж мы перережем глотку пленным;

Не пощадим ни одного из тех,

Кого еще возьмем. Скажи им это.

Идет герольд французский, государь.

На этот раз смиренней вид его.

Что значит твой приход, герольд? Ты знаешь,

Что только эти кости — выкуп мой.

Ты вновь за выкупом?

Нет, государь;

Я к вам пришел о милости просить.

Позвольте обойти нам поле битвы,

Убитых сосчитать, предать земле

Дворян отдельно от простых людей.

Из наших принцев многие — о горе! —

Лежат, в крови наемников купаясь,

А черни грубые тела смочила

Кровь принцев. Раненые кони бродят,

В крови по щетки, и в смятенье диком

Подковой бьют господ своих убитых,

Вторично умерщвляя их. Позволь же,

Король великий, поле осмотреть

И взять убитых!

Но, сказать по правде,

За кем победа, я еще не знаю.

Немало ваших всадников я вижу,

По полю скачущих.

Победа — ваша.

Не нам за то, а господу хвала! —

Как имя замку, что стоит вон там?

То Азинкур.

Так будет зваться битва в день Криспина

Отныне битвою при Азинкуре.

Да, я ношу его в тот славный день:

Ведь я уэлец, добрый мой земляк.

Да сохранит господь меня таким! —

Герольды, с ним идите

и узнайте

Число убитых у сторон обеих. —

Позвать ко мне вон этого солдата.

Прошу вас, брат мой Глостер и лорд Уорик,

За Флюэлленом следом вы идите,

Перчатка, что ему я дал сейчас,

Ему пощечину доставить может.

Она — того солдата; должен был бы

Я сам ее носить. Иди же, Уорик.

Коль тот его ударит (а, судя

По грубости его, он сдержит слово),

Легко произойти несчастье может.

Известно мне; отважен Флюэллен,

И вспыльчив нравом, и горяч, как порох,

И оскорбленье быстро возвратит.

Смотрите же, чтоб не было беды. —

Идемте, дядя Эксетер со мною.

Тот, с кем ты обещал подраться, — я;

Ты мне порядком нагрубил, молодчик.

Какое дашь мне удовлетворенье?

Но ты посмел мне нагрубить.

Вы кронами мою перчатку, дядя,

Наполните. — Бери ее, солдат;

Как знак отличия, носи на шапке,

Пока я не потребую обратно. —

Дать крон ему.

А вы с ним помиритесь.

Подсчитаны убитые, герольд?

Вот список павших воинов французских.

Кто взят из знатных, дядя, нами в плен?

Карл, герцог Орлеанский, — королю

Племянник он; Бурбонский герцог Жан,

Сир Бусико и тысяча пятьсот

Баронов, рыцарей, оруженосцев,

Не говоря о множестве солдат.

Легло французов в поле десять тысяч, —

Так в списке значится, — и в том числе

Владеющих знаменами дворян

И принцев полегло сто двадцать шесть;

А рыцарей, дворян, оруженосцев

Тут восемь тысяч и четыре сотни.

Из них пятьсот вчера возведены

В сан рыцарский. Итак, из всех убитых —

Лишь тысяча шестьсот простых солдат;

Все остальные — рыцари и принцы,

Бароны, графы, видные дворяне.

Вот имена знатнейших, павших в битве:

Шарль Делабре, великий коннетабль;

Жак Шатильон, французский адмирал;

Начальник лучников, сеньор Рамбюр;

Гроссмейстер Франции Гишар Дофен;

Жан, герцог Алансонский; Антуан,

Брабантский герцог (брат ему — Бургундский),

И герцог Барский Эдуард; из графов:

Гранпре, Русси и Фоконбер, Фуа,

Бомон и Марль, Лестраль и Водемон.

О, смерть пожала царственную жатву!

А где же список англичан убитых?

Граф Сеффолк, герцог Йоркский Эдуард,

Сэр Ричард Кетли, Деви Гем эсквайр;

И больше знатных нет, а прочих всех —

Лишь двадцать пять. — Твоя десница, боже,

Свершила все! Не мы, твоя десница. —

Когда случалось, чтоб в открытой схватке,

В простом бою, без хитростей военных

Такая разница была в потерях

У двух сторон? Прими, господь, победу,

Она — твоя!

Да, это просто чудо!

Пойдемте стройным шествием в селенье;

Пускай войскам объявят: смерть тому,

Кто будет хвастаться победой нашей:

Она — господня.

Да, капитан, но признавая тут же,

Что нам господь помог.

Исполним все священные обряды:

Прослушаем «Non nobis» и «Te Deum»[256];

С молитвой мертвых предадим земле;

Потом — в Кале; потом — в свою страну.

Счастливей нас никто не вел войну.

Пусть те из нас, кто хроник не читал,

Позволят мне помочь им, а читавших

Прошу смиренно извинить мне то,

Что время, числа и поток событий

Здесь не даны со всею правдой жизни

И широтой. — Теперь перенесем

Мы Генриха в Кале; вот он уж там...

Затем помчим его на крыльях мысли

Через пролив. Покрыт английский берег

Плотиной тел: мужчины, жены, дети;

Их крики заглушают голос моря,

Что голосу глашатая подобен,

Путь пролагающего королю.

Сойдя на берег, путь он держит в Лондон.

Так мысли скор полет, что вы теперь

Представить можете, что он в Блекхите,

Где лорды домогаются нести

Его погнутый меч и шлем измятый

Пред ним по городу. Но Гарри, чуждый

И гордости и чванства, не согласен:

Всю славу, почести и восхваленья

Он богу отдает. Теперь покажет

Вам всем прилежная работа мысли,

Как Лондон буйно извергает граждан.

Лорд-мэр и олдермены в пышных платьях,

Как римские сенаторы, идут;

За ними вслед толпой спешат плебеи

Навстречу цезарю-победоносцу.

Так было бы, хоть и в размерах меньших,

Когда бы полководец королевы

Вернулся из похода в добрый час —

И чем скорее, тем нам всем отрадней! —

Мятеж ирландский поразив мечом[257].

Какие толпы, город покидая,

Его встречали б! Но вполне понятно,

Что многолюдней встреча короля.

Он в Лондоне; французы умоляют,

Чтоб оставался в Англии король.

Вмешался в дело даже император[258],

Чтобы наладить мир. Теперь опустим

Событья, что произошли пред тем,

Как наш король во Францию вернулся.

Перенесем его туда. Поведал

Я обо всем, что в эти дни свершилось.

Простите сокращенья мне и взор

Направьте вновь на Францию в упор.

Ты из Бедлама? Жаждешь ты, троянец,

Чтоб я порвал тебе нить Парки? Прочь!

Меня тошнит от запаха порея.

Сам Кадуаладер[259] с козами своими

Меня бы не заставил съесть его.

Троянец подлый, ты умрешь!

Я должен это есть?

Дубинку придержи; ты видишь — ем.

Мне — грош?

Беру твой грош как мщения залог.

Я всколыхну за это целый ад!

Иль шлюхою моя Фортуна стала?

Узнал я, от французской хвори Нелль

В больнице умерла,

И я теперь прибежища лишен.

Я стал стареть, и выбивают честь

Дубинкой из моих усталых членов.

Ну, хорошо же! Сводником я стану

И легким на́ руку карманным вором,

Я в Англию сбегу и стану красть;

Кровоподтеки пластырем прикрою

И стану клясться, что обрел их в битвах.

Мир всем, собравшимся для примиренья!

Желаю счастья вам, наш брат король,

Прелестнейшей принцессе и кузине.

И вас приветствуем, Бургундский герцог,

Сочлен и отрасль царственной семьи,

Созвавший это славное собранье!

И принцам всем и пэрам мой привет!

Сердечно рад я видеть пред собою

Вас, брат достойный, Англии король. —

Приветствуем и всех английских принцев.

Да будет так же счастлив, брат король,

Свидания приятного исход,

Как нам отрадно видеть ваши очи,

Которые метали до сих пор

При встречах на французов роковые,

Убийственные взоры василисков[261].

И мы надеемся, что эти взоры

Утратили свой яд, и в этот день

Вражда и злоба сменятся любовью.

Сказать «аминь» на это мы явились.

Примите, принцы Англии, привет мой.

Мой долг священный — равная любовь

К обоим вам, великим государям

Британцев и французов. Приложил я

Всю силу разума и все старанья,

Чтоб на свиданье вы сюда пришли, —

Вы этому свидетели, монархи.

Теперь, когда я выполнил задачу,

И взором царственным, лицом к лицу,

Вы встретились, — да будет мне, монархи,

Дозволено спросить пред всем собраньем,

Какое затрудненье иль преграда

К тому, чтоб мир, истерзанный, нагой, —

Богатства, радостей, искусства пастырь —

Явил свой лик в прекраснейшем саду,

Во Франции любезной и обильной.

Увы, он слишком долго был в изгнанье,

И, в груды свалены, плоды земли

От изобилья своего гниют.

Лоза, веселия источник, сохнет,

Заброшенная, изгороди наши,

Как пленники, заросшие щетиной,

Топорщатся ветвями. Поросли

Поля бурьяном, беленой, дурманом;

А между тем ржавеет праздно плуг,

Что должен сорняки искоренить.

Луга, где прежде аромат медвяный

Струили клевер, буквица, ромашка,

Не ведают ухода и покоса;

Владеют ими лень и запустенье;

Лишь белена, крапива да лопух

На них растут: ни пользы, ни красы.

И как дичают, вопреки природе,

Поля, угодья, изгороди наши, —

Так мы в своих домах и наши дети

За недостатком времени забыли

Науки, что должны служить стране.

Как дикари, живем мы, как солдаты,

О крови помышляющие, взором

Суровые, небрежные в одежде,

Ругатели, погрязшие в пороках.

Чтоб родине вернуть благообразье,

Мы собрались. Я умоляю вас

Поведать, почему не может мир

К нам возвратиться и, прогнав разруху,

Нас прежним счастием благословить.

Коль вы желаете, о герцог, мира,

Отсутствие которого влечет

Столь много зол, должны купить вы мир

Согласием на требованья наши.

По пунктам все изложены условья,

И список требований вам вручен.

Король их выслушал, но до сих пор

Не дал ответа.

Вам желанный мир

Зависит, герцог, от его ответа.

Успел я посмотреть лишь беглым взором

Условья. Не угодно ли вам выбрать

Кого-нибудь из ваших приближенных,

Чтоб вместе с нами более подробно

Их рассмотреть? Мы обещаем вам

Дать свой прямой, решительный ответ.

Извольте, брат мой. — Дядя Эксетер,

Вы, брат мой Кларенс, вы, брат Глостер, Уорик

И Хентингтон, пойдите с королем.

Даю вам полномочья утверждать,

Иль расширять, иль изменять условья,

Намеченные здесь, как ваша мудрость

Сочтет достойным нашего величья.

Согласье мы дадим. — А вы, сестра,

Останетесь или пойдете с ними?

Любезный брат, я с принцами пойду;

Быть может, голос женский пригодится

При обсужденье спорного вопроса.

Кузину нашу вы оставьте с нами:

Она ведь — главный пункт, на первом месте

Стоящий в списке требований наших.

Мы разрешаем ей.

Екатерина,

Прекрасная, прекраснейшая в мире!

Не откажите научить солдата

Словам, приятным слуху нежной дамы

И в сердце зажигающим любовь.

Мы приняли разумные условья.

А вы что скажете, друзья мои?

Король все наши пожеланья принял:

Во-первых, дочь дает он, а затем

Все пункты принимает он всецело.

Нет, не вполне отверг я это, брат;

По вашей просьбе соглашусь на это.

Я вас прошу в залог любви и дружбы

Принять и этот пункт в ряду других,

А также дочь свою мне дать в супруги.

Ее берите, сын мой, и потомство

Произведите с ней, — да прекратится

Вражда давнишняя двух королевств,

Чьи берега от зависти бледнеют,

На благоденствие друг друга глядя.

Пусть нежный ваш союз в их сердце дружбу

И христианский мир произрастит;

И пусть отныне меч войны кровавый

Не разделит содружные державы.

Аминь!

Ну, Кет, привет тебе! Как королеву

Тебя целую на глазах у всех.

Господь, премудрый устроитель браков,

Сольет сердца и страны воедино!

Как муж с женой сливаются в любви,

Так две страны соединятся в браке.

Пусть никогда раздор и злая ревность,

Тревожащие ложе добрых браков,

Не омрачают дружбы наших стран,

Чтобы расторгнуть мирный их союз.

Дружите с англичанами, французы!

Пусть бог скрепит навеки эти узы!

Аминь!

Мы к свадьбе приготовимся. В тот день,

Бургундский герцог, вы мне присягнете,

А также пэры, чтобы мир скрепить.

Кет милой клятву верности я дам,

Она же — мне. Да будет благо нам!

Итак, рукой неловкою своей

Наш автор завершил повествованье,

Вмещая в тесный круг — больших людей

И ослабляя подвигов сиянье.

Не долго в славе дни твои текли,

Свет Англии! Но взыскан ты судьбою:

Ты приобрел прекрасный сад земли,

И сыну он завещан был тобою.

И стал младенец Генрих королем,

И Англии и Франции владыкой.

За власть боролись многие при нем, —

Отпала Франция в разрухе дикой.

Все это представляли мы не раз;

Примите ж ныне милостиво нас.