Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 6

Эскал!

Мой государь?

Вам пояснять, в чем сущность управления,

Считал бы я излишней тратой слов,

Раз мне известно, что познанья ваши

Намного превосходят все советы,

Которые я мог бы дать. Осталось

Облечь нам только этой властью ваши

Высокие достоинства и — к делу

Их применить[92]. Дух нашего народа,

Уставы государства и язык

Законов наших знаете вы лучше,

Богаче вы и опытом и знаньем,

Чем кто-либо на памяти моей,

Вот полномочье! Следуйте ему. —

Просите Анджело прийти сюда.

Как, думаете вы, он нас заменит?

Его по воле сердца мы избрали,

Чтобы, пока отсутствовать мы будем,

Он мог достойно здесь нас представлять,

Ссудив ему наш гнев и вверив милость,

Всей нашей власти полноту ему

Вручили мы! Как смотрите на это?

О! Если в Вене кто-нибудь достоин

Такую честь и милость оправдать,

То это Анджело.

Да, вот и он!

Всегда покорен вашей воле, герцог,

Прошу сказать — чем я могу служить?

Есть в жизни у тебя черты такие,

Что наблюдателю по ним легко

Прочесть всю будущность твою. И сам ты

И качества твои не таковы,

Чтоб ты на одного себя их тратил:

Себе не вправе ты принадлежать.

Как факелы, нас небо зажигает

Не для того, чтоб для себя горели.

Когда таим мы доблести свои —

Их все равно что нет. Высокий ум

Стремится к высшей цели! Ведь без пользы

Природа, бережливая богиня,

Даров своих не даст ни капли в рост,

Но с должника желает получить

И благодарность и процент. Однако

Я говорю тому, кто знает сам

Все то, что я могу ему сказать,

Итак, мой Анджело!

В отсутствие мое будь за меня!

И смерть и милость в Вене пусть живут

В твоих устах и в сердце. Хоть и старше

Эскал — тебе помощником он будет.

Вот полномочье!

Добрый государь!

Прошу вас испытать металл мой, прежде

Чем лик такой прекрасный, благородный

На нем чеканить!..

Возраженья брось.

Наш выбор сделан тщательно и тонко.

Ты избран: так прими же эту честь.

Не терпит отлагательств наш отъезд,

И много нерешенных важных дел

Оставит он! Тебе писать мы будем,

Как только время и дела позволят,

И ждать известий будем от тебя. —

Прощайте же. Надеюсь на успех

Моих желаний.

Государь, позвольте

Хотя бы вас немного проводить?

Нет, слишком я спешу!

И пусть тебя сомненья не смущают:

По чести, власть твоя равна моей,

Усиливай иль изменяй законы,

Как ты захочешь! Дай же руку мне.

Уеду тайно я. Народ люблю я,

Но выставляться напоказ ему

Я не люблю; пусть это от души —

Мне не по вкусу громкие восторги

И возгласы, а тех, кто это любит,

Я не считаю умными. Прощайте.

Пусть небеса удачу вам пошлют!

И счастливо вас приведут обратно!

Благодарю. Прощайте!

Позвольте, граф, просить вас уделить

Мне время для беседы: я хотел бы

Исследовать до дна мою задачу.

Даны мне полномочья, но какие —

Еще мне неизвестно.

Так как и мне. Пойдемте же со мною.

И, верно, скоро выясним совместно

Вопросы эти.

Следую за вами!

Зачем же напоказ меня водить?

Пойдем в тюрьму, к которой присужден я.

Да я ведь это делаю не назло:

Граф Анджело так приказал особо.

Власть... Этот полубог... Как тяжело

Платиться за вину нас заставляет.

В писанье сказано: кого захочет —

Того помилует, кого захочет —

Того ожесточит. Таков закон!

Как! Клавдио в цепях!.. За что же цепи?

За лишнюю свободу, милый друг.

Как следует за пресыщеньем пост,

Так и за неумеренной свободой

Нас цепи ждут. Томимы грешной жаждой,

Как крысы, что отравы обожрались,

Мы жадно пьем — и, выпив, умираем.

Назвать его — уж будет преступленьем.

Убийство?

Нет.

Разврат?

Зови хоть так!

Пора, пойдемте, сударь.

Минуту, друг! Мой Луцио, два слова.

Хоть сотню, коль они тебе на пользу.

(Вот как берут распутство под надзор!)

Вот дело в чем: я обручен с Джульеттой,

Но с ней до свадьбы ложе разделил,

Ее ты знаешь. Мне она жена.

Нам не хватает внешнего обряда,

Мы медлили из-за ее родных,

Не расстающихся с ее приданым,

Что в сундуках они своих хранят.

От них свою любовь мы скрыть хотели,

Пока на брак согласья не получим,

Но тайных ласк взаимных наших след

Начертан слишком ясно на Джульетте.

Я посылал: его нельзя найти.

И вот тебя прошу я об услуге:

Сестра моя сегодня в монастырь

Послушницей должна была вступить.

Найди ее, скажи, что мне грозит,

И за меня моли, чтоб попыталась

Жестокого наместника смягчить

И упросить: в ней вся моя надежда.

У юности ее, быть может, свой,

Немой, но выразительный язык,

Что трогает людей; к тому ж сестра,

Когда захочет, разумом и речью

Умеет убеждать.

Мой добрый Луцио, благодарю...

И через два часа...

Иду за вами.

О нет, святой отец, не думай так:

Бессильная стрела любви не может

Пронзить в броню закованную грудь.

И если я пришел у вас просить

Дать тайно мне приют в монастыре,

То цель моя и строже и важнее,

Чем цели пылкой юности!

Скажите,

В чем эта цель?

Вы знаете, отец мой,

Как я всегда любил уединенье,

Как мало придавал цены собраньям,

Где юность, роскошь и разгул пируют.

И вот я графу Анджело вручил

(Он человек воздержанный и строгий)

Всю власть мою и все права здесь в Вене.

Он думает, что я уехал в Польшу;

Сам этот слух я распустил в народе,

И верят все ему, святой отец!

Вы спросите, зачем я это сделал?

Да, государь.

У нас суров закон, уставы строги

(Узда нужна для лошадей упрямых),

Но вот уже почти пятнадцать лет[97],

Как мы из виду упустили их, —

Как устаревший лев, что из пещеры

Не хочет на добычу выходить,

Как баловник-отец подчас ребенку

Показывает розги, чтобы ими

Не наказать, а только напугать,

И постепенно делаются розги

Предметом не боязни, а насмешки, —

Так если мы закон не соблюдаем,

То сам собою отмирает он.

Свобода водит за нос правосудье.

Дитя бьет мамку. И идут вверх дном

Житейские приличья.

Но от вас

Зависело вернуть законам силу:

От вас страшней бы это было, чем

От Анджело.

Боюсь, что слишком страшно.

Моя вина — я дал народу волю.

Тиранством было бы его карать

За то, что я же разрешал им делать:

Ведь не карая, мы уж позволяем,

Вот почему я это возложил

На Анджело: он именем моим

Пускай карает, я же в стороне

Останусь и злословью не подвергнусь.

А чтоб следить за ним порой, под видом

Монаха буду навещать и власти

И мой народ. А потому, прошу,

Монашеское платье мне достаньте

И научите как себя вести,

Чтоб настоящим иноком казаться.

Еще причины есть, о них потом

Я сообщу, но главное скажу:

Граф Анджело и строг и безупречен,

Почти не признается он, что в жилах

Кровь у него течет и что ему

От голода приятней все же хлеб,

Чем камень. Но когда достигнет власти —

Как знать? Увидим, как себя явит

Тот, кто безгрешным кажется на вид.

И прав других у вас, монахинь, нет?

Тебе прав наших мало?

О нет, я б не желала больших прав:

Скорей хотела б я устава строже

Для общины сестер блаженной Клары.

Мир этим стенам!

Кто-то нас зовет.

Мужчина! Дорогая Изабелла,

Открой ему. Спроси, чего он хочет.

Ты можешь говорить с ним. Мне нельзя.

Послушница ты только, а когда

Ты примешь полный постриг, то с мужчиной

При старшей только сможешь говорить,

И то закрыв лицо, а если будешь

С лицом открытым, то должна молчать.

Опять зовет! Прошу, ответь ему.

И вам да будет мир! Что надо вам?

Привет вам, дева! Если только, впрочем,

Вы — дева (как легко предположить

По этим розам на щеках). Скажите,

Нельзя ли повидать мне Изабеллу?

Она в монастыре на послушанье,

Несчастный Клавдио — ей брат.

Несчастный?

Скажите, почему же он несчастен?

Я Изабелла. Я его сестра.

Прекрасная и кроткая, ваш брат

Вам шлет привет. Но я хочу быть краток:

Ваш брат в тюрьме.

О горе! Но за что?

За то, за что, будь я его судьей,

Я б наказаньем сделал благодарность:

Подруге он ребенка подарил.

О, сударь, не шутите!

Я не шучу, хоть мой грешок любимый

С девицами дурачиться, шутить

И вздор болтать... но не со всякой стал бы

Я так себя вести. Вы для меня

Святое и небесное созданье,

Бесплотный дух, отрекшийся от мира,

И с вами говорю чистосердечно,

Как со святой.

Насмешкой надо мной гневите бога!

Не думайте! Вот вкратце вам вся правда:

Ваш брат с своей возлюбленной сошелся,

Как тот, кто ест, полнеет, как весна

Цветущая из брошенных семян,

Из борозды выводит пышность жатвы, —

Так лоно отягченное подруги

Несет, как урожай, его ребенка.

Ребенок от него... Ужель сестра

Джульетта...

Как — сестра?

Названая сестра. Так часто в школе

В своей горячей, хоть бесплодной, дружбе

Меняются подруги именами.

Она!

Так пусть он женится на ней!

Вот в этом-то и суть. Наш герцог странно

Исчез (и многих, в том числе меня,

Он обманул надеждой на войну.

Но знаем мы теперь от тех, кому

Известны все пружины государства,

Что все его поступки далеки

От истинных намерений). Оставил

Наместником и с безграничной властью

Он Анджело, а это человек,

В чьих жилах вместо крови снежный студень, —

Он никогда не чувствовал биенья

И жара чувств сердечных, но природу

Смирял трудом, наукой и постом.

Чтоб устрашить обычай и свободу,

Которые до сей поры бесстрашно,

Как мыши возле львов, сновали смело

Близ гнусного закона, воскресил он

Закон жестокий тот, под чьим ударом

Жизнь брата вашего погибнуть может.

Его он приказал арестовать

И хочет применить на нем всю силу

Ужасного закона для примера.

И нет надежды, если не удастся

Вам Анджело смягчить мольбою нежной.

Вот сущность порученья, что просил

Ваш бедный брат меня вам передать.

Он хочет жизнь его отнять?

Его

Приговорил он к смерти, и тюремщик

Уж получил приказ его казнить.

О! Чем же я, несчастная, могу

Помочь?

Вы попытайте ваши силы.

Увы! Какие силы? Сомневаюсь...

Сомнения — предатели: они

Проигрывать нас часто заставляют

Там, где могли б мы выиграть, мешая

Нам попытаться. К Анджело ступайте!

Пусть он узнает: там, где просят девы,

Дают мужчины щедро, точно боги.

А если уж, склонив колени, девы

Начнут рыдать, — о, их мольбы тогда

Свершаются, как собственная воля.

Я постараюсь!

Только поскорее.

Пойду туда немедля.

Я лишь игуменье должна сказать,

Зачем иду. Благодарю смиренно.

Привет снесите брату. Я до ночи

Ему пришлю сказать, чего добилась.

Имею честь.

Благодарю вас, сударь!

Но ведь нельзя же из закона делать

Нам пугало воронье, что стоит,

Не двигаясь, пока, привыкнув, птицы

Не обратят его в насест.

Пусть так:

Но лучше в гневе нам слегка поранить,

Чем насмерть зарубить. Хотел бы я

Спасти его... Я знал его отца:

Он благороднейший был человек...

Подумайте, достойный граф

(Хоть я и знаю вашу добродетель),

Неужли вы в волнении страстей,

Когда б согласовалось время с местом,

А место отвечало бы желанью,

Или когда б кипенье вашей крови

Могло достичь венца своих стремлений, —

Неужли вы хоть раз единый в жизни

Не погрешили сами так, как тот,

Кого теперь вы судите так строго,

И сами не нарушили закона?

Изведать искушение — одно,

Но пасть — другое. Я не отрицаю,

Что часто средь двенадцати присяжных,

Произносящих смертный приговор,

Есть вор иль два виновней, чем преступник...

Те преступленья, что суду известны,

Карает суд! Не все ли нам равно,

Что вора вор осудит. Очевидно,

Когда мы на полу брильянт увидим,

То мы нагнемся, чтоб его поднять.

Но если мы чего-нибудь не видим,

То мимо, не задумавшись, проходим.

Вы не должны оправдывать его

Тем, что и я грешил; скорей скажите,

Что если я, судья его, свершу

Такое преступленье, пусть тогда

Мой приговор послужит образцом:

Меня приговорите тоже к смерти!

Без жалости! Он должен умереть.

Как хочет ваша мудрость.

Где тюремщик?

К услугам вашим!

Завтра к девяти

Часам утра казнен быть должен Клавдио.

Пусть духовник придет к нему сегодня;

Последний час пути его настал.

Прости его господь и нас прости,

Добро сгубить нас может, грех — спасти.

Кто невредим из дебрей зла выходит,

Кто за проступок легкий смерть находит.

Все это тянется, как ночь в России,

Когда она всего длиннее там...

Я ухожу. Вы выслушайте их.

Надеюсь, повод выдрать всех найдете.

И я надеюсь также, граф. Прощайте.

Пороть меня? Пусть возчик клячу лупит.

Кто сердцем смел — и порке не уступит.

Который час?

Одиннадцать уже.

Прошу вас, отобедайте со мной[103].

Благодарю покорно.

Как горько думать мне о смерти Клавдио.

Но тут нельзя помочь.

Граф Анджело суров.

Но так и нужно.

И милостью порою не бывает,

Что милостью нам кажется на вид,

Прощенье новую вину родит.

Все ж бедный Клавдио!.. Тут не поможешь,

Идемте, сударь!

Он слушает доклад, но скоро выйдет.

Я доложу ему о вас.

Прошу вас.

Спрошу его: быть может, он смягчится...

Несчастный... согрешил он как во сне.

Все возрасты... все люди в этом грешны.

И — умереть за это!..

Что вам надо?

Вам завтра Клавдио казнить угодно?

Но разве же я вам не говорил?

Приказа не дал? Так к чему ж опять

Такой вопрос?

Я поспешить боялся.

Я, с позволенья, видывал не раз,

Как после казни в строгости своей

Раскаивался суд.

Моя забота!

Исполните ваш долг иль уходите

В отставку; справимся без вас.

Простите...

А как с Джульеттой быть? Она уж стонет

И разрешенья ждет...

Ее устройте

Вы в надлежащем месте, да скорей.

Сестра приговоренного вас просит

Принять ее.

А! У него сестра?

Да, редких добродетелей девица:

На днях она вступает в монастырь,

Коль не вступила.

Так. Принять ее!

Прелюбодейку вы переведите.

Дать все, что нужно, ей, но без излишка.

Приказ я дам.

Спаси бог вашу честь!

Останьтесь здесь.

Прошу вас. Что угодно?

Пришла я в горе умолять вас, граф...

Молю вас выслушать меня.

В чем просьба?

Есть грех... Он больше всех мне ненавистен.

Строжайшей кары больше всех достоин.

Я за него не стала бы просить —

И вот должна просить... и не должна бы...

Но борются во мне мое желанье

И нежеланье.

Так... Но в чем же дело?

Мой брат... Он вами осужден на смерть.

Я умоляю вас: пускай не брат мой,

Но грех его умрет!

Пошли ей небо дар его растрогать!

Как! Грех — карать, а грешника щадить?

Но каждый грех еще до совершенья

Уж осужден. Обязанность свою

Я обратил бы в нуль, когда бы стал

Карать вину и отпускать свободным

Преступника!

О! Справедлив закон,

Но строг. Так у меня нет больше брата,

Спаси вас бог.

Не отступайтесь так!

К нему! Просите, киньтесь на колени.

Хватайте за полы его, молите!

Вы слишком холодны! Просить так вяло

Нельзя ведь и булавки. Попытайтесь!

Он должен умереть?

Спасенья нет.

Нет, есть! Ведь вы могли б его простить?

Я не прощу.

Могли б, коль захотели?

Раз не хочу, то, значит, не могу.

Но вы могли б, и мир не стал бы хуже...

Когда б его вы сердцем пожалели

Вот так, как я...

Он осужден: уж поздно.

Вы слишком холодны!

Ужели поздно?

О нет! Ведь если я сказала слово,

То и назад я взять его могу.

Поверьте мне: все украшенье власти —

Корона, меч наместника, и жезл

Вождя, и тога судии — ничто

Не может озарить таким сияньем,

Как милость. Если бы на вашем месте

Был брат, а вы на месте брата были, —

И вы могли бы пасть, как он; но он,

Он не был бы так строг, как вы.

Довольно!

О, если б я имела вашу власть!

О, если бы вы были Изабеллой!

Ужели было б так? О нет! Понять

Сумела б я, что значит быть судьей,

А что — приговоренным.

Славно! Дальше!

Ваш брат законом осужден, и даром

Вы тратите слова.

О горе, горе!

Но люди были все осуждены,

Однако тот, чья власть земной превыше,

Нашел прощенье? Что же будет с вами,

Когда придет верховный судия

Судить вас? О, подумайте об этом —

И милости дыхание повеет

Из ваших уст, и станете тогда

Вы новым человеком.

Покоритесь,

Прекрасная девица: ведь ваш брат

Не мною, а законом осужден.

Будь он родным мне братом или сыном,

С ним было б то же: завтра он умрет.

Как? Завтра? О, как скоро! Пощадите!

О, пощадите! Не готов он к смерти.

Ведь и цыплят на кухне мы не бьем

До времени. Так неужели небу

Служить мы будем с меньшею заботой,

Чем собственной утробе? Добрый граф,

Мой добрый граф, подумайте: ну кто же,

Кто умирал за это преступленье?

А многие грешили так.

Прекрасно.

Закон не умирал, он только спал.

Не многие посмели б так грешить,

Когда бы первый, кто закон нарушил,

Наказан был! Теперь закон проснулся,

Взглянул и увидал, как предсказатель,

В стекле волшебном сразу все грехи —

И новые и продолженье старых,

Допущенных небрежностью и ныне

Уже готовых вывестись на свет.

Но больше им теперь не размножаться:

В зародыше умрут.

Явите милость!

Я милостив, являя правосудье:

Жалею даже тех, кого не знаю,

Которым я потворством повредил бы;

Спасаю многих, одного карая.

Я прав пред тем, кто за один свой грех

Ответит — он не совершит другого.

Довольно. Он умрет. Покорны будьте.

Так. Первый приговор вы изрекли —

И первой жертвой будет брат несчастный.

Счастлив, кто великана мощь имеет,

Но тот жесток, кто пользуется ею

Как грозный великан.

Так, так! Прекрасно!

О, если б все имеющие власть

Громами управляли, как Юпитер, —

Сам громовержец был бы оглушен.

Ведь каждый жалкий, маленький чиновник

Гремел бы в небесах,

И все гремел бы. Небо милосердней:

Оно своею грозною стрелой

Охотней дуб могучий поражает,

Чем мирту нежную. Но человек,

Но гордый человек, что облечен

Минутным, кратковременным величьем

И так в себе уверен, что не помнит,

Что хрупок, как стекло, — он перед небом

Кривляется, как злая обезьяна,

И так, что плачут ангелы над ним,

Которые, будь смертными они,

Наверно бы, до смерти досмеялись.

Еще, еще, девица; он сдается.

Он тронут, видно!

Дай ей бог удачи!

Нельзя своею мерой мерять ближних.

Пусть сильные глумятся над святыней —

В них это остроумье; но для низших

Кощунством это будет!

Ты верный путь нашла; еще, еще!

Что слово гневное для полководца,

То для солдата будет богохульством!

Откуда это знаешь ты? Но дальше!

При чем же я в подобных рассужденьях?

При том, что власть, хоть может ошибаться,

Как все другие, все ж в себе таит

Противоядье против дел своих.

Вы в собственное сердце постучитесь,

Его спросите: знало ли оно

Такой же грех, как брата; если только

Сознается оно вам в грешных мыслях —

О, пусть тогда язык ваш не посмеет

Произнести над братом приговор.

Ее слова полны такого чувства,

Что пробуждают чувства и во мне.

Прощайте!

О, постойте, добрый граф!

Ну, я подумаю. Придите завтра.

Постойте, я хочу вас подкупить!

Как? Подкупить меня?

Дарами, что разделит с вами небо.

Испортили вы все.

Не жалким золотом и не камнями,

Которых цену изменяет прихоть,

Но искренней молитвою святою,

Которая стремится к небесам,

Пока еще не восходило солнце, —

Молитвой чистых душ, смиренных дев,

Что от земного отреклись навеки.

Ну, хорошо, придите завтра утром.

Так! Все отлично! Но теперь пойдем.

Спаси вас небо, граф!

Аминь, аминь!

(Я на пути к такому искушенью,

Которое молитва отвращает.)

Когда мне завтра можно к вам прийти?

В любое время утром до полудня.

Пусть небеса спасут вас!

От тебя!

От самой добродетели твоей!

Что ж это? Что? Ее вина — моя ли?

Кто тут грешнее? Та, кто искушает,

Иль тот, кто искушаем? Нет, о нет:

Она не искушала, это я.

Я, точно падаль около фиалки,

Лежу на солнце, заражая воздух...

Иль целомудрие волнует больше,

Чем легкость, в женщине? Когда у нас

Так много места, неужли нам надо

Разрушить храм, чтоб свой вертеп построить?

Стыд, Анджело, стыд, стыд! И что с тобою?

Ты ль это? Неужли ее греховно

Желаешь ты за чистоту ее?

Пусть брат ее останется в живых!

Разбойники имеют право грабить,

Когда воруют судьи. Что со мной?

Ужели я люблю, что так хочу

Опять ее услышать? Так хочу

Налюбоваться вновь ее глазами?

О чем мечтаю я? О, хитрый бес!

Святого ловишь ты, надев святую

Приманку на крючок. Но нет соблазна

Опаснее того, что нас ведет

На путь греха, пленив нас чистотою...

Распутнице еще не удавалось

Ни чарами природы, ни искусства

Хотя б немного взволновать мне кровь,

Но побежден я девушкой невинной.

А раньше над любовью я смеялся

И глупости влюбленных удивлялся!

Мир вам! Я не ошибся — вы тюремщик?

Да, это я. Что вам, отец, угодно?

По праву милосердия святого

И по уставу нашему пришел я,

Чтоб навестить страдальцев, заключенных

В темнице. Дайте ж разрешенье мне

Их повидать и расскажите, в чем

Их преступленья, чтоб я мог как должно

Им помощь оказать.

Для вас охотно сделал бы и больше.

Вот вам одна! Дворянка молодая.

Попалась в сети юности своей —

Сгубила честь свою и ждет ребенка,

Ее сообщник к смерти присужден.

Он тоже молод, и скорей пристало б

Ему вторично грех такой свершить,

Чем умереть за этот!

Когда ж его казнят?

Наверно, завтра.

Я все устроил: подождите здесь

Вас скоро уведут.

Красавица! Раскаялись ли вы

В своем грехе?

Раскаялась, отец мой,

И терпеливо свой позор несу.

Хочу я научить вас, дочь моя,

Как совесть испытать и как проверить,

Действительно раскаяние ваше

Иль мнимо.

О, готова я учиться.

Вы любите того, кто был виною

Несчастий ваших?

Да, люблю не меньше,

Чем ту, что для него была виною

Его несчастий.

Значит, по согласью

Вы оба согрешили?

По согласью.

Тогда ваш грех тяжеле, чем его.

Я в этом сознаюсь вполне и каюсь.

Так, дочь моя. Но если вы скорбите

Не о самом грехе, а о позоре,

Который следствием греха явился,

Такая скорбь — не достоянье неба:

Она — о нас самих и указует,

Что мы хотим повиноваться небу

Не от любви, а только из боязни!

Нет, каюсь я, что совершила грех,

И рада стыд терпеть!

Вот так и надо.

Сообщник ваш, я слышал, завтра должен

Идти на смерть. Сейчас пройду к нему.

Будь мир над вами. Benedicte[104].

Пойдет на смерть!.. Закон бесчеловечный?

Зачем ты мне даруешь жизнь, когда

В ней ужас хуже смерти для меня?

Как жаль его!

Хочу ль молиться или размышлять,

Молитвы, мысли — все идет вразброд...

Слова пустые небу говорю:

Не слыша их, мое воображенье

На якоре у Изабеллы стало...

И я жую, как жвачку, имя божье,

А в сердце — ядовитый грех желаний...

Наука государственного дела

Сухой и скучной стала мне, подобно

Полезной, но давно прочтенной книге.

И всю мою прославленную важность,

Которой я горжусь, — не при других

Будь сказано, — я выгодно сменял бы

На перышко, которым на свободе

Играет ветер. О почет! О внешность!

Как часто ты своею оболочкой

Не только на глупцов наводишь страх,

Но мудрых ложным блеском увлекаешь!

Страсть остается страстью. Пусть напишут

У черта на рогах: «вот добрый ангел», —

То будет ложный герб.

Что там еще?

Монахиня одна

Желает видеть вас.

Веди сюда.

О боже!

Зачем же кровь так к сердцу прилила,

Что и оно собою не владеет

И остальные члены все лишило

Необходимых сил?..

Вот так теснится глупая толпа

Кругом того, кто в обморок упал:

Помочь ему желая, отнимает

Тот воздух, что его бы оживил.

Так чернь бежит к любимому монарху,

Кругом толпится ревностно и льстиво,

И грубая и шумная любовь

Скорей на бунт похожа.

Что скажете, прекрасная девица?

Решенье ваше я пришла узнать.

Приятней было б мне, когда его

Уже вы знали бы. Ваш брат умрет.

Так. Что ж, храни вас бог.

А мог бы жить,

Как вы и я. Но должен умереть.

Так вы решили?

Да.

Когда? Скажите, умоляю вас,

Чтоб в этот срок — пусть в долгий иль короткий —

Душа его очиститься успела.

О, гнусный грех! Одно и то же будет

Простить того, кто отнял у природы

Жизнь человека, и простить того,

Кто в низком сладострастье беззаконно

Чеканит, как фальшивую монету,

Подобье божие. Да. Ведь не хуже

Отнять уже сложившуюся жизнь,

Чем влить металл в прибор неразрешенный

И жизнь фальшивую создать.

Так судят в небесах — не на земле.

Ага, вот как! Я вас ловлю на слове:

Что предпочли бы вы — дать брату

Пасть жертвой справедливого закона

Или ценою собственного тела

Спасти его, отдавшись на позор,

Как та, что обесчестил он?

Поверьте!

Скорее жизнь свою отдам, чем душу.

При чем душа тут? Вынужденный грех

Сочтется — не причтется.

Что за речи?

Я, впрочем, не ручаюсь. Сам себя

Могу я опровергнуть. Но ответьте:

Я именем закона произнес

Над вашим братом смертный приговор.

Но нет ли милосердия в грехе,

Которым можно жизнь его спасти?

Спасите! Грех я на душу возьму.

Не будет это грех, а милосердье!

Коль этот грех вы на душу возьмете —

Сравняются и грех и милосердье.

Коль это грех — за жизнь его молить, —

Пусть небо даст мне сил на искупленье!

Коль это грех, что вы его простите, —

То я прибавлю в утренней молитве

Ваш грех к своим грехам и за него

Вы не ответите!

Но вы меня

Не поняли. Что это? Простота

Иль хитрое притворство? Это хуже.

Пусть я проста, пусть я во всем плоха,

Но лишь бы помнить мне, что я не лучше!

Так ум лишь хочет ярче ослепить,

Когда себя скрывает. В черной маске

Сильней нас привлекает красота,

Чем без нее. Но... слушайте меня.

Чтоб быть ясней, заговорю я проще:

Ваш брат умрет.

Так.

И грех его таков, что за него

Закон карает только смертью.

Знаю.

Допустим, способ есть его спасти.

(Под этим я не мог бы подписаться,

Но предположим!) Вы — его сестра.

И кто-то к вам желаньем воспылал,

Кто б мог... своим влияньем на судей,

Своей ли властью... Клавдио спасти

От кары всемогущего закона,

И в мире не было б другого средства

Спасти его, как только лишь отдать

Сокровище девичьей красоты,

Чтоб выкупить его, иначе смерть...

Как поступили б вы?

О... как для брата, так и для себя:

Будь даже я сама под страхом смерти,

Рубцы бичей носила б, как рубины,

С восторгом в гроб легла бы, как в постель,

Чем тело дать свое на поруганье!

Тогда... ваш брат умрет.

И легче этот путь!

Пусть лучше здесь умрет несчастный брат,

Чем чтоб сестра, спасая жизнь его,

Сама бы умерла для вечной жизни.

Так чем же вы добрей того закона,

Что так хулите вы?

Бесчестная, позорящая сделка

Свободной просьбе — не сродни.

Равнять нельзя с законным милосердьем

Позорный выкуп!

Вот как? И, однако,

Давно ли упрекали вы закон

В жестокости и братняя вина

Казалась шуткой вам — не преступленьем?

О граф, простите мне! Бывает часто,

Чтобы достичь того, чего желаем,

Противоречим мы самим себе.

Я извиняла грех мне ненавистный

Для выгоды того, кого люблю.

Мы слабы все...

Иначе — пусть умрет

Мой брат, раз только он один на свете

Виновен в общей слабости людской!

Да-да, и женщины все тоже слабы.

Как зеркала, в которые глядятся...

Что так же разбиваются легко,

Как и легко наш образ отражают.

Ах, женщины... Пусть небо нам поможет...

Мужчины, нами пользуясь во зло,

Свои созданья портят. Да, зовите

Нас слабыми, затем что по природе

Мы нежны и доверчивы.

Так, верно!

И раз вы сами в слабости сознались

(Признаться, мы, мужчины, не сильнее,

И нас волнует грех...) — я буду смелым.

Ловлю вас на слове: вы будьте только

Тем, что вы есть. Да, женщиной, не больше —

Иначе вы не будете ничем,

Когда ж вы — женщина (а в этом мне

Порукой весь ваш облик), докажите,

Что это так: в наряд вы облекитесь,

Что волею судьбы вам предназначен.

Граф! У меня один язык: молю вас,

И вы со мной, как прежде, говорите!

Я просто вам скажу: я вас люблю.

Мой брат любил Джульетту. Вы сказали,

Что он умрет за это.

Он не умрет, коль ты меня полюбишь!

О, поняла я: ваша добродетель

Имеет право притворяться худшей,

Чем есть, чтоб испытать других.

Верь, честью

Клянусь тебе, я правду говорю!

О правда гнусная! О лицемерье!

Но обличу тебя я — берегись!

А! Подпиши помилованье брату —

Или кричать я буду на весь мир,

Что ты за человек!

А кто тебе поверит, Изабелла?

Ведь все — и незапятнанное имя,

И строгость жизни всей, и отрицанье

Своей вины, и сан мой в государстве

Так перевесят ваши обвиненья,

Что вы задохнетесь в своих словах,

Как в смраде клеветы. Теперь я начал

И со своих страстей узду снимаю.

Отдайся вожделенью моему.

Прочь сдержанность, долой стыда румянец,

Гонящий то, чего сама ты хочешь...

Спаси жизнь брата! Красоту свою

Отдай на волю мне. Иначе он

Не просто кончит жизнь на плахе,

Но в страшных пытках будет умирать

Из-за упрямства твоего. Ответ

Ты дашь мне завтра. Иль, клянусь я страстью,

Во мне кипящей, я сумею стать

Тираном! Говори все, что захочешь,

Но ложь моя — знай это наперед —

Над правдою твоею верх возьмет.

К кому бежать и где искать защиты?

Кто мне поверит, если все скажу?

О, лживые уста! Один и тот же

Язык что хочет может возвестить:

И смертный приговор и милосердье,

Закон склоняя пред своею волей,

И правдой и неправдою вертя

По прихоти своей. Пойду я к брату:

Хоть согрешил он из-за пылкой крови,

Но чести дух высокий в нем живет.

И если б двадцать он имел голов,

Чтоб их сложить на двадцать плах кровавых,

Он все бы отдал, чтоб его сестра

Не обрекла себя на поруганье!

Чтоб чистой жить, его на смерть предам.

Но чистота дороже брата нам.

Внушу ему — пусть встретит смерть достойно,

И пусть его душа уйдет спокойной!

Ты все ж надеешься на милость графа?

В несчастии другого нет лекарства —

Одна надежда.

Надеюсь жить и умереть готов.

Готовься к смерти, а тогда и смерть

И жизнь — что б ни было — приятней будет.

А жизни вот как должен ты сказать:

«Тебя утратив, я утрачу то,

Что ценят лишь глупцы. Ты — вздох пустой,

Подвластный всем воздушным переменам.

Которые твое жилище могут

Разрушить вмиг. Ты только шут для смерти,

Ты от нее бежишь, а попадаешь

Ей прямо в руки. Ты не благородна:

Все то, что делает тебя приятной, —

Плод низких чувств! Ты даже не отважна,

Тебя пугает слабым, мягким жалом

Ничтожная змея! Твой отдых — сон;

Его зовешь ты, а боишься смерти,

Которая не более чем сон.

Сама ты по себе не существуешь,

А создана из тысяч малых долек,

Рожденных прахом! Ты не знаешь счастья,

Гонясь за тем, чего ты не имеешь,

И, забывая то, чем обладаешь.

Ты не надежна: с каждою луной

Меняется причудливо твой облик.

Ты если и богата, то бедна,

Как нагруженный золотом осел,

Под ношей гнешься до конца пути,

Покамест смерть не снимет этой ноши.

Нет у тебя друзей; твое же чадо,

Которое на свет ты породила,

Чресл собственных твоих же излиянье,

Клянет подагру, сыпь или чахотку.

Зачем с тобой скорее не кончают?

Ты, в сущности, ни юности не знаешь,

Ни старости: они тебе лишь снятся,

Как будто в тяжком сне, после обеда.

Сама твоя счастливейшая юность —

По-старчески живет, прося подачки

У параличной старости; когда же

Ты к старости становишься богатой,

То у тебя уж больше нет ни силы,

Ни страсти, ни любви, ни красоты,

Чтобы своим богатством наслаждаться.

Так где ж в тебе, что жизнью мы зовем?

Но в этой жизни тысячи смертей

Скрываются... А мы боимся смерти,

Что сглаживает все противоречья!»

Благодарю смиренно. Я все понял...

В стремленье к смерти нахожу я жизнь,

Ища же смерти — жизнь обрящу. Пусть

Приходит смерть!

Откройте мне, кто здесь!

Да будут с вами мир и благодать!

Кто там? Войдите: это пожеланье

Вполне достойно доброго приема.

Мой сын, к тебе опять приду я вскоре...

Благодарю, отец мой!

Мне надо с Клавдио поговорить.

Пожалуйте.

Вот к вам сестра пришла.

Прошу вас — на два слова!

И больше, коль угодно.

Меня вы спрячьте, чтоб я мог их слышать!

Ну что, сестра? Какое утешенье?

Как всякое, приятное для нас.

Все хорошо, о да, все хорошо.

У Анджело есть в небесах дела —

Тебя туда он спешно посылает,

Чтоб ты его послом навек остался.

Так приготовься же возможно лучше —

Назавтра в путь.

Ужели средства нет?

Есть лишь одно: чтоб голову спасти,

То сердце надвое разбить.

Так есть?

Да, брат, ты мог бы жить!

В судье проснулась дьявольская жалость.

Моли его. Он жизнь твою спасет.

Но скованным останешься до смерти.

Тюрьма пожизненная?

Да, тюрьма

Пожизненно: такое заточенье,

Что, если б даже ты владел всем миром,

Ты был бы связанным.

Но как же так?

А так, что если б ты пошел на это,

То честь с себя содрал бы, как кору,

И жил бы обнаженным.

Будь яснее!

О, я боюсь тебя. Я трепещу.

Чтоб, суетную жизнь свою спасая,

Шесть-семь коротких зим не предпочел

Ты вечной чести. Ты боишься смерти?

Но ужас смерти — в страхе перед смертью.

Ничтожный жук, раздавленный ногой,

Такое же страданье ощущает,

Как с жизнью расстающийся гигант!

К чему меня стыдить? Иль полагаешь,

Что мужество я только почерпну

У девушки — у нежного цветка?

Верь, если суждено мне умереть,

То смерть я встречу, как мою невесту,

И радостно приму ее в объятья!

Вот это говорит мой брат! Отец мой

Из гроба говорит! Да! Ты умрешь:

Ты слишком благороден, чтобы жизнь

Купить такою низкою ценою.

Святоша гнусный, кто суровым видом

И мудрой речью юность леденит

И убивает на лету безумство,

Как сокол — птицу. Это сущий дьявол!

Когда бы выкачали из него

Всю грязь, остался б, верно, пруд бездонный,

Как самый ад!

Как? Анджело святейший?

Все это ложь! Все адское притворство,

Чтобы облечь презреннейшую плоть

В одежды царские! Подумай, Клавдио!

Когда б ему я отдала невинность,

Простил бы он тебя.

О, быть не может!

Да, если б этот грех я совершила,

Грешить спокойно мог и ты бы дальше.

Сегодня ночью от меня он ждет

Того, чего я выполнить не в силах

Без отвращения. Иль ты умрешь.

Ты этого не сделаешь!

О Клавдио!

Когда бы дело шло о жизни только,

Ее я кинула бы, как булавку,

Без размышленья, чтоб спасти тебя.

Благодарю, любимая сестра!

Готовься, Клавдио, завтра умереть.

Да, так и в нем есть страсти: из-за них

Готов он дать пощечину закону,

Который только что хотел ввести?

Так грех мой уж не грех, а если грех,

То наименьший из семи грехов!

Как — наименьший?

Когда бы этот грех был самым тяжким,

То неужли он в мудрости своей

Пошел бы из-за прихоти мгновенной

На ужас вечной кары? О сестра!

Что скажет мне мой брат?

О, смерть ужасна!

А жизнь позорная — еще ужасней.

Но умереть... уйти — куда, не знаешь...

Лежать и гнить в недвижности холодной...

Чтоб то, что было теплым и живым,

Вдруг превратилось в ком сырой земли...

Чтоб радостями жившая душа

Вдруг погрузилась в огненные волны,

Иль утонула в ужасе бескрайнем

Непроходимых льдов, или попала

В поток незримых вихрей и носилась,

Гонимая жестокой силой, вкруг

Земного шара и страдала хуже,

Чем даже худшие из тех, чьи муки

Едва себе вообразить мы можем?

О, это слишком страшно!..

И самая мучительная жизнь:

Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, будут раем

В сравненье с тем, чего боимся в смерти.

О горе, горе!

Милая сестра!

Дай, дай мне жить! Грех во спасенье брата

Природа не сочтет за преступленье,

А в добродетель обратит!

О, зверь!

О, низкий трус, бесчестный, жалкий трус!

Моим грехом ты хочешь жизнь купить?

Не хуже ль это, чем кровосмешенье?

Жизнь сохранить свою ценой позора

Своей сестры? О, что должна я думать?

Иль мать моя была отцу неверной?

Не может же одной быть крови с ним

Такой презренный выродок! Так слушай:

Умри! Погибни! Знай, что, если б только

Мне наклониться стоило б, чтоб гибель

Твою предотвратить, — не наклонюсь!

Я тысячи молитв твердить готова,

Чтоб умер ты. Но чтоб спасти тебя —

Ни слова не скажу я!

Изабелла!

Но выслушай меня.

О! Стыд, стыд, стыд!

Твой грех уж не случайность — ремесло,

И милость будет сводней для тебя.

Так лучше умереть тебе скорее.

Я умоляю, выслушай меня...

Позвольте, юная сестра, сказать вам

Одно лишь слово.

Что угодно вам?

Стыдись, стыдись ты, сводник, гнусный сводник!

Ты помогаешь страшный грех свершать

И этим хочешь жить? Подумай только:

Что значит набивать свою утробу

И спину прикрывать таким преступным

И грязным ремеслом? Скажи себе:

Благодаря позорным скотским ласкам

Я ем, пью, одеваюсь — я живу!

И это-то зловонное житье

Ты называешь жизнью? Кайся! Кайся!

Докажешь, если черт тебе поможет, —

Без наказанья и без увещанья

Нельзя исправить этого скота...

О, если б каждый свят был, как на вид,

А грех — обманом не был бы прикрыт!

Ни мощь, ни сан — ничто нас не спасает,

Святым нож в спину клевета вонзает!

И где король — чья власть так велика,

Чтоб удержать язык клеветника?

Но кто идет?

Не здешний я, мне по делам на время

Пришлось сюда приехать. Я монах

Святого братства, прибыл с порученьем

Я от его святейшества из Рима.

Мир вам!

Кому свой меч вручает бог,

Быть должен так же свят, как строг:

Собою всем пример являть,

В чем чистота и благодать,

И мерить мерою одною

Свою вину с чужой виною.

Позор злодею, что казнит

За грех, что в нем самом сокрыт!

Втройне стыдиться должен тот,

Кто ближнего пороки рвет,

Как сорную траву на поле,

А свой порок растит на воле!

Как часто грешника скрывает,

Кто с виду ангелом бывает,

Как часто лицемерный вид

Преступный замысел таит

И, как паук, способен в сети

Завлечь все сильное на свете!

Направлю хитрость против зла,

Чтоб нынче с Анджело легла

Им позабытая Марьяна.

Так! Прочь обман — путем обмана.

За ложь сочтемся ложью с ним

И их союз возобновим!

«Прочь уста — весенний цвет,

Что так сладостно мне лгали.

Прочь глаза — небесный свет,

Что мне утро затмевали.

Но поцелуй прошу отдать:

То была любви печать,

Любви печать».

Довольно петь — скорее уходи:

Сюда идет мой мудрый утешитель,

Смирял он часто горький ропот мой.

Простите, мой отец! Мне очень жаль,

Что вы меня за музыкой застали,

Но верьте — это не для развлеченья,

А только чтоб смягчить тоски мученья.

Я верю. Но у музыки есть дар:

Она путем своих волшебных чар

Порок способна от греха спасти.

Но добродетель может в грех ввести.

А, в добрый час! Привет! Ну как, скажите,

Прошел ваш разговор с достойным графом?

Он показал мне сад свой, обнесенный

Высокою оградой. Этот сад

На западе выходит в виноградник,

В него ведут дощатые ворота,

Их отпирает этот ключ, побольше,

А этот вот, поменьше, от калитки,

Из виноградника ведущей в сад.

Туда прийти я обещала в полночь.

Найдете ли дорогу вы туда?

Я в точности заметила ее.

Таинственно шепча, в волненье грешном,

Все в точности указывая мне,

Он сам прошел по ней со мною дважды.

Какие же еще у вас условья,

Которые Марьяна знать должна?

Нет никаких. Одно лишь: полный мрак...

Еще ему сказала я, что долго

Остаться не смогу, и объяснила,

Что мне служанку взять с собой придется,

И будет ждать она, предполагая,

Что я пошла о брате хлопотать.

Так, хорошо. Но я еще с Марьяной

Не говорил.

Придите к нам Марьяна!

Вот познакомьтесь с этою девицей:

Она желает вам помочь.

Всем сердцем.

Вы верите в мое расположенье?

Да, верю, и его я испытала.

Возьмите ж за руку ее, как друга,

И ей найдется, что вам рассказать.

Я подожду вас здесь. Не торопитесь.

Уж скоро ночь туманная настанет.

Угодно ль вам пройтись?

О власть! О сан! Мильоны глаз фальшивых

Следят за вами; тьма неверных слухов,

Противоречий вслед ползут за вами;

И тысячи присяжных остроумцев

В вас пищу выдумкам своим находят

И вымыслом терзают злобно вас.

А вот и вы! Ну что же? Сговорились?

Отец, она на все готова, если

Согласны вы.

Не только соглашаюсь —

Прошу!

С ним говорить вам не придется,

Лишь, расставаясь, шепотом скажите:

«Так помните о брате!»

О, не бойтесь!

О вы не бойтесь, дорогая дочь.

Он нареченный ваш супруг, и, значит,

Грехом не будет вас соединить.

Законность ваших прав и притязаний

Украсит ваш обман! Теперь — идем.

Сперва посеем, а потом пожнем.

Позвать ко мне Клавдио и Бернардина.

Жаль Клавдио. Убийцу же ничуть

Я б не жалел, хоть он мне братом будь!

Вот, Клавдио, твой смертный приговор!

Сейчас уж полночь. Утром — ровно в восемь —

Бессмертным станешь ты. Где Бернардин?

Так крепко спит, как утомленный путник,

Здоровою усталостью сраженный.

Его никак не могут добудиться.

Да! Кто бы мог к добру его направить?

Ступай — и приготовься.

Что за шум?

Дай небо сил тебе!

Иду. Иду!

Быть может, это милость иль отсрочка

Для Клавдио?

Привет, святой отец!

Прекраснейшие духи мирной ночи

Да охранят вас, добрый человек!

Был кто-нибудь еще здесь?

Никого

С тех пор, как пробил час тушить огни.

А Изабелла?

Нет.

Еще придет.

Что доброго для Клавдио?

Надежда.

Жесток наместник наш!

Не то, не то.

Вся жизнь его идет, как и правленье,

Путями справедливости и долга;

Смиряет он в священном воздержанье

В себе самом то, что смирять в других

Имеет право; если б сам он грешен

Был в том, что так преследует в других,

Тогда б он был тираном, но теперь —

Он только справедлив.

Вот и идут.

Он очень добр. В надсмотрщиках тюрьмы

Встречаем редко к людям милость мы.

Но что за шум?.. Кто одержим так спешкой,

Что сотрясает толщу стен тюремных?

Пусть подождет, пока привратник встанет,

Чтобы его впустить. За ним пошли.

Что? Не было отмены приговора,

И Клавдио умрет?

Нет, нет отмены!

Хоть и близка заря, но до рассвета

Вы новости услышите.

Быть может,

Вам что-нибудь известно? Но, боюсь,

Мы не должны помилованья ждать.

Еще таких примеров не бывало.

Притом наместник сам предупредил

Во всеуслышанье, с судейских кресел,

Что и не будет их.

Его гонец.

И с ним — прощенье Клавдио.

Итак, прощенье получил несчастный,

Но куплено оно ценой ужасной.

Легко и просто в преступленье впасть.

Да, у порока милость растяжима:

Он всем готов простить свой грех любимый.

Что ж пишет он?

Смерть неизбежна. Я молю тебя —

Ты о пути подумай предстоящем.

Но выслушай...

Такой, как он, ни к жизни ни годится,

Ни к смерти. Это каменное сердце.

За ним, и отвести его на плаху.

Как вы нашли преступника?

В грехе

Он закоснел. Не приготовлен к смерти.

Таким его отправить в мир иной

Преступно было б.

Здесь в тюрьме, отец мой,

От злой горячки умер нынче ночью

Один морской разбойник, из Рагузы.

Он Клавдио ровесник. Волоса

И бороды у них по цвету схожи;

Что если мы дадим убийце время

Раскаяться, наместнику ж пошлем

Мы голову пирата-рагузинца,

Который с Клавдио и больше схож?

О, этот случай нам дарует небо.

Скорей пошлите, наступает час

Назначенный. Исполните приказ.

А я пойду и приложу старанье

Несчастного наставить в покаянье.

Исполню все, отец! Но Бернардин

Казнен быть должен нынче днем. Так что же

Мы будем делать с Клавдио? Ведь если

Дознаются, что он не умер, трудно

От гибели спастись мне будет.

А вот что: поместите их обоих

Вы в потайные камеры. И раньше,

Чем солнце дважды озарит приветом

Тех, кто живет под ним, — найдете

Себя вы в безопасности, поверьте!

Я ваши указанья все исполню.

Так поспешите голову послать

Скорее графу.

Я же напишу

Наместнику. Письмо снесет тюремщик;

Я извещу, что я уж близко к дому

И по причинам важным должен в город

Торжественно вступить; его ж прошу

Пожаловать навстречу мне к святому

Колодцу, за три мили от столицы.

Там, холодно, обдуманно все взвесив,

Решу я, как с ним надо поступить.

Вот голова. Я сам ее доставлю.

Так, хорошо... Скорее возвращайтесь:

Я многое хотел бы вам открыть

Наедине.

Я поспешу как можно.

Мир вам. Откройте!

Голос Изабеллы!

Пришла узнать, помилован ли брат.

Я истины пока ей не открою,

Чтоб радостью небесною утешить,

Когда она и ждать ее не будет.

Могу ль войти?

Привет вам, дочь прекрасная моя.

Привет из уст святых вдвойне мне дорог!

Ну что, освободил наместник брата?

Освободил... навек от этой жизни.

Ваш брат казнен, и голову его

Снесли наместнику.

Не может быть!

Однако это так. О дочь моя!

Терпением вы мудрость докажите.

К нему! К нему! Ему глаза я вырву!

Но вас к нему не пустят на глаза.

О, злополучный Клавдио! О, я

Несчастная! О, лживый мир! Будь проклят,

Жестокий человек!

От этих воплей

Ему вреда не будет, вам — нет пользы.

Снесите горе молча. Предоставьте

Все небесам. Запомните, что я

Скажу. Тут будет правда в каждом слове.

Вернется завтра герцог. Так не плачьте.

Один монах, его отец духовный,

Мне сообщил об этом. Он послал

Известие и графу и Эскалу.

Они его у врат столицы встретят

И сложат власть с себя. Сберитесь духом,

Направьте ум по верному пути —

И отомстите вы тогда злодею

И герцога приобретете милость

И общую хвалу.

Я повинуюсь.

Вот вам письмо: отцу Петру отдайте.

Скажите, что прошу его прийти

К Марьяне в дом сегодня в ночь. Ему

Я поручу обеих вас с Марьяной.

Он к герцогу вас приведет: тогда

Наместника вы гласно обличите.

А я, смиренный раб, обетом связан —

Присутствовать при этом не смогу.

Ступайте же и слезы осушите.

Идите с легким сердцем и не верьте

Вы ордену святому моему,

Коль мой совет вам будет не во благо.

Но кто идет?

А, добрый вечер. Где же

Тюремщик? Эй, монах!

Куда-то вышел.

Допустим. Прикажите же, прошу вас,

Все это обнародовать. Я утром

Приду к вам. Дайте также знать вельможам

И свите, чтоб готовы были к встрече.

Исполню все. Прощайте.

Доброй ночи!

Смущен я этим... Как отупел.

Что предпринять — не знаю. Обесчестить

Девицу — и кому? Тому, кто сам

Назначил казнь за это преступленье!

Когда бы нежная ее стыдливость

Ей не мешала свой позор открыть,

Как обличить она меня могла бы!..

Но нет, ей не позволит здравый смысл.

Мой сан таким доверьем облечен,

Что если клевета меня коснется,

Хулителя она же и погубит!

Он мог бы жить! Когда б я не боялся,

Что пылкая горячность молодая

Его заставит после отомстить

За то, что жизнь бесчестную купил он

Ценой позора. Если б был он жив!..

О, если нас покинет благодать,

Не знаем мы, как жить, чего желать!

Вот эти письма после мне доставишь.

Тюремщику известен весь наш план.

Мы дело начали. Все помни точно,

И к цели неуклонно ты иди.

Не можешь ты с пути и уклониться,

Коль будет нужно. Так спеши. Ступай

Ты к Флавию; скажи ему, где я.

Дай знать Роланду, Крассу, Валентину —

Пускай к воротам вышлют трубачей.

Но Флавия сперва пришли ко мне.

Я поспешу.

Благодарю, мой Варрий!

Ты не промедлил, что ж, идем со мной.

Еще друзья придут к нам, добрый Варрий.

Мне тягостно об этом говорить:

Я правду бы охотнее сказала.

Ведь ваше дело — обвинять его.

Но так мне посоветовал наш друг:

Он говорит, что это нужно делу.

Послушайтесь его.

Еще сказал он,

Что если вдруг он станет говорить

Против меня, чтоб я не удивлялась,

Что это будет горькое лекарство,

Но приведет нас к сладкому концу.

Ах, если бы брат Петр скорей пришел...

Тсс, вот и он.

Скорей, скорей идемте!

Я вам нашел удобное местечко:

Не сможет герцог не заметить вас.

Уже два раза трубы протрубили,

Вельможи все и власти городские

Ждут у ворот — с минуты на минуту

В них вступит герцог. Поспешим туда.

Достойный брат![114] Привет мой — в добрый час!

Мой добрый друг! Как рад тебя я видеть!

С счастливым возвращеньем, ваша светлость!

Обоим вам — от сердца благодарность.

Я сведенья имел о вас и слышал

Похвал так много вашему правленью,

Что всенародно вас благодарю,

Впоследствии ж вознагражу достойно.

Тем более я чувствую свой долг.

Заслуги ваши громко говорят.

Скрыв их в душе, несправедлив я был бы.

Они достойны в медных письменах

Найти приют надежный, чтоб его

Не тронули ни ржавчина времен,

Ни вымарки забвенья. Дайте руку:

Пусть видит наш народ, как внешней лаской

Я выражаю внутреннее чувство.

Эскал! Тебе даю другую руку:

Вы оба мне — надежная опора.

Пора! Смелее, говорите громче.

Да встаньте на колени!

Правосудья,

Великий государь! Склоните взор

К поруганной — о, я сказала б — деве,

Когда бы смела! О великий герцог!

Не опозорьте взгляда своего,

Взирая на другой предмет, пока

Вы жалобы не примете моей.

Молю я правосудья! Правосудья!

В чем ваша жалоба? Кто вас обидел?

Короче. Вот граф Анджело: ему

Все расскажите смело. Правосудье

В его руках.

Великий государь!

Вы дьяволу мне каяться велите?

Нет, выслушайте сами, что скажу вам:

Меня сурово покарайте, если

Вы не поверите моим словам,

Иль за мою обиду отомстите.

О выслушайте, выслушайте только.

Вот здесь же выслушайте...

Государь!

Боюсь, она повреждена в уме.

Она меня за брата умоляла —

Его ж приговорил недавно к смерти

Правдивый суд.

Правдивый суд! О боже!

И вот слова ее горьки и странны...

Да, очень странны, но зато правдивы.

Что Анджело клятвопреступник — это ль

Не странно? Анджело — прелюбодей,

Насильник девичий и лицемер —

Ведь это странно? Странно?

Да, стократ.

Но это так же верно, как и странно.

Да, так же верно, как и то, что он —

Граф Анджело. Стократ все это верно:

Ведь правда будет правдой до конца,

Как ни считай.

Несчастную возьмите:

В ней говорит расстроенный рассудок.

О государь! Молю: коль веришь ты,

Что есть блаженство кроме этой жизни,

Не отвергай меня под впечатленьем,

Что я безумна. Не считай, молю,

Невероятности за невозможность.

Возможно ведь, чтоб самый худший в мире

Злодей казался честным, скромным, строгим,

Как Анджело, и Анджело возможно

При всем величьи, титулах и сане

Быть сверхзлодеем. Верь мне, государь!

Когда он не злодей, то он ничто.

Он больше чем злодей, когда б могла я

Найти еще слова, чтоб зло клеймить.

Клянусь, когда помешана она,

Как кажется и мне, — ее безумье

В одежду разума облечено.

Такую связь в словах и мыслях редко

Находим у безумных.

О, не надо!

Не повторяйте этих слов: не надо

Меня безумной звать из-за того,

Что показалось вам невероятным.

Но лучше разум свой заставьте вы

На свет из тайников всю правду вызвать

И ложь прогнать, что притворилась правдой.

Я знаю многих и вполне здоровых,

В которых разума гораздо меньше.

Что ж хочешь ты сказать мне?

Брат мой Клавдио

Приговорен был графом к смертной казни

По обвиненью в прелюбодеянье.

В тот монастырь, где я была белицей,

Брат некоего Луцио прислал...

Я самый — Луцио, если ваша светлость

Мне разрешит... Я к ней пришел от Клавдио —

Просить пойти и вымолить у графа

Помилованье брату.

Так и было.

Вам говорить никто не поручал.

Да, ваша светлость, но ведь и молчать

Мне не велели.

Но теперь велю,

Заметьте! А когда вам говорить

Придется за себя, молите бога

Послать вам нужные слова.

Ручаюсь!

Вы за себя ручаетесь, смотрите.

Он за меня кой-что уж рассказал.

Так, правильно.

Да. Правильно, быть может.

Неправильно, что говорить беретесь,

Пока вас не просили! — Продолжайте.

И я пошла к преступному злодею

Наместнику...

Вот это бред безумной!

Простите, но слова подходят к делу.

Опять звучит разумно. Дальше. К делу.

Короче, чтоб не тратить лишних слов,

Рассказывая, как я убеждала,

Как плакала, молила на коленях,

Как он отказывал, что отвечала, —

Все это слишком длинно, я начну

С позорного конца, о чем мне стыдно

И больно говорить: он предложил мне

Отдать на жертву похоти его

Мою невинность, девственное тело

И тем купить освобожденье брата.

Боролась долго я, но наконец

Любовь сестры взяла над честью верх!

Я отдалась ему. И в то же утро,

Достигнув цели, он послал приказ

Казнить его.

Весьма правдоподобно!

Не столь правдоподобно все, как верно.

Клянусь я небом, жалкое созданье,

Не знаешь ты сама, что говоришь.

Иль ты подкуплена, чтоб очернить

Честь графа злобным вымыслом. Во-первых,

Он выше подозрений, во-вторых,

Невероятно, чтобы он так строго

Карал порок, в котором сам виновен.

Будь грешен он — грех брата твоего

Он мерил бы своею мерой

И к смерти бы его не присудил.

Но ты подучена. Скажи всю правду,

Сознайся прямо, по чьему совету

Ты с жалобой пришла?

И это все?

О силы неба! Дайте мне терпенья,

Но час придет, тогда разоблачите

Злодейство, что защиту здесь нашло.

Избавь вас бог от горя, я ж уйду,

Оскорблена и предана стыду.

Ты рада бы уйти, я знаю. Стража!

В тюрьму ее! Ужели мы позволим

Чернить того, кто близок нам и дорог,

Дыханьем ядовитой клеветы?

Здесь заговор! Сознайся же, кто знал,

Что ты идешь сюда?

Знал человек,

Кого я здесь хотела б очень видеть.

Отец Людовик!

А, отец духовный?

Кто знает этого монаха?

Я!

Я, ваша светлость! Вот монах-проныра!

Я не люблю его. Когда б не ряса,

Давно бы я его отколотил

За речи те, что против вас он вел.

Как — против нас? Хорош монах, однако!

И эту злополучную настроил

Против наместника? Сыскать монаха!

Еще вчера я видел их в тюрьме —

Ее с монахом. Пребесстыжий малый,

Нахал монах!

Мир вам, мой государь!

Я слышал, как обманывали здесь

Ваш августейший слух. Все ложь! Во-первых,

Особа эта ложно обвиняет

Наместника: он так же неповинен

В сношеньях грешных с нею, как она

В связи с младенцем нерожденным.

Верю.

А вам известен ли отец Людовик?

Как человек святой и честной жизни,

Он вовсе не пронырлив, не нахален,

Как утверждает этот дворянин.

И честью вам ручаюсь: никогда

Не стал бы он позорить вашу светлость.

Позорил гнусным образом, поверьте.

Ну, хорошо!.. Со временем он сам

Сумеет оправдаться, но сейчас

В горячке он лежит, мой государь.

И по его-то просьбе, — так как он

Узнал, что будет жалоба на графа, —

Я и пришел, чтоб от его лица

Вам рассказать, что правда и что ложь.

Он все готов присягой подтвердить.

И доказательства всему представить.

Сперва об этой женщине. Чтоб снять

С достойного вельможи обвиненье

Позорное, мы обличим другую

Во лжи: во всем сознаться ей придется.

Граф Анджело, ну не смешно ль вам это?

Как велика глупцов несчастных дерзость!

Подайте нам сиденья. Добрый брат мой,

Я здесь хочу остаться беспристрастным,

Вы сами будете своим судьей.

Пускай она лицо свое откроет,

Потом уж говорит.

Мой государь!

Простите, но лица я не открою,

Пока мне не прикажет мой супруг.

Вы замужем?

Нет, государь.

Девица?

Нет, государь.

Вдова?

Нет, государь.

Так что же вы такое, если вы

Не женщина, не дева, не вдова?

Заставьте замолчать его! Придется

Довольно за себя ему болтать.

Я повинуюсь, государь!

Я признаюсь, не замужем, но также

Я признаюсь, что не девица я.

Познала мужа я, но муж не знает,

Что он меня познал.

Я повинуюсь, государь!

И что ж здесь в пользу графа говорит?

Сейчас я и до этого дойду.

Та, кто его в разврате обвиняла,

В том обвиняла моего супруга.

Притом она указывала время,

Когда его в объятьях я держала

Со всей любовью. В этом дам присягу.

А, так она другого обвиняла,

А не меня.

Нет, не другого, граф.

Но вы сказали — вашего супруга?

Да, государь! И Анджело — супруг мой.

Он думает, что он меня не знал,

Но знает он, что знает

Изабеллу!

Что тут за обман?

Открой лицо!

Когда велит супруг,

Откроюсь я.

Вот, Анджело жестокий,

Вот то лицо, которое — ты клялся —

Достойно восхищенья твоего.

Вот та рука, которую сжимал ты,

Произнося обет. Вот я сама:

Я отняла тебя у Изабеллы.

Да! Я с тобой была в беседке ночью

Под видом той, кого воображал ты.

Вы с ней знакомы?

Очень даже тесно,

Как говорит она.

Довольно, сударь!

Я повинуюсь, государь!

Мой государь! Я должен вам признаться,

Я с ней знаком. Лет пять тому назад

Шла даже речь о браке между нами.

Но это дело разошлось: отчасти

Из-за того, что не могли за ней

Приданого обещанного дать,

Но главное — пошла молва худая

О легкомыслии ее... С тех пор

Пять лет уже я с ней не говорил,

Ее не видел и о ней не слышал.

Клянусь вам честью.

Благородный герцог!

Как верно то, что свет с небес исходит,

Что речь идет от слов, что в правде — разум,

А правда — в добродетели живет,

Так верно то, что я его жена,

Коль что-нибудь обет священный значит.

И, государь, в прошедший вторник ночью

Я с ним была в его садовом доме,

И как жену он там меня познал.

Раз это правда — невредимой встану

С колен. А если нет — навеки здесь,

Как памятник из мрамора, застыну.

Я до сих пор ее с улыбкой слушал.

Но, государь, теперь прошу, позвольте

Начать мой суд. Терпенья больше нет.

Я вижу, что какой-то сильный враг

Избрал орудьем бедных, глупых женщин

И подослал их. Государь, позвольте

Мне заговор распутать?

О, всем сердцем.

Карайте их, как вам угодно будет.

Ты, глупый ты монах. И ты, злодейка,

Сообщница той, прежней! Неужели

Вы думали, что ваших клятв довольно,

Хоть всех святых сюда с небес сведите,

Чтобы превысить славу и заслуги

Того, кто облечен моим доверьем?

Эскал! Прошу, будь вместе с ним судьей

И помоги разоблачить коварство,

Найдя его исток. Другой монах

Замешан тут. Послать за ним немедля.

Да, если бы он мог сюда прийти...

Он с жалобой направил этих женщин.

Тюрьмы начальник знает, где живет он:

Пускай пойдет за ним.

Сыскать скорее.

А вы, мой верный, благородный брат

Расследуйте все дело до конца.

За нанесенное вам оскорбленье

Карайте как угодно. Я на время

Покину вас, но не сходите с места,

Пока не разберете клеветы.

Со всем усердьем разберем мы дело.

Почтенье месту! Иногда и дьявол

За огненный престол свой тоже чтится.

Где герцог? С ним хочу я говорить.

В нас герцог ныне. Мы вас будем слушать.

Смотрите ж, говорите только правду.

По крайней мере смелым буду я.

О бедные созданья! Как же вы

Пришли искать ягненка у лисицы?

Прощай же, справедливость! Государя

Здесь нет, — тогда пропало ваше дело,

Несправедливо герцог поступил,

Отдавши вас во власть тому злодею,

Которого пришли бы обвинять.

Он, он — подлец. О нем и говорил я!

Что, непочтительный монах, безбожник?

Довольно, что настроил этих женщин

Ты клеветать на честного вельможу,

А ты еще в глаза и всенародно

Его злодеем смеешь обзывать?

А герцога назвать несправедливым

Осмелился? Схватить его! На пытку!

Да из него мы вытянем все жилы,

Пока он не признается во всем.

Несправедлив наш герцог!..

Не так пылко!

Меня не смеет тронуть пальцем герцог,

Как самого себя пытать не стал бы.

Ведь я не подданный его, не здешний,

Но в Вене часто по делам бываю

И, наблюдая, вижу развращенье,

Что здесь кипит и хлещет через край.

Законы есть для каждого проступка,

Но все проступки властью так терпимы,

Что все законы строгие висят,

Как список штрафов в лавке брадобрея

На посмеянье людям!

Позорит он правительство! В тюрьму!

Что можете сказать о нем вы, Луцио?

Он тот и есть, о ком вы говорили?

Нет. Я клянусь, что герцога люблю,

Как самого себя!

Остановитесь, сударь, подождите!

Ты первый, негодяй, кому пришлось

Монаха сделать герцогом.

Их всех троих беру я на поруки.

Куда, куда? Останьтесь. Вам с монахом

Сказать придется слово! — Взять его!

Ну, тут похуже виселицы будет...

Тебе прощаю я твои слова.

Садись. Ну, а себе его попросим

Мы место уступить.

Позвольте, сударь...

Найдется ль у тебя довольно слов,

Достаточно ума или бесстыдства,

Которые могли б тебе помочь?

Коль есть — на них надейся лишь, пока

Всего я не открою, а тогда —

Покинь надежду.

Грозный государь!

Виновнее моей вины я был бы,

Храня надежду быть не обличенным,

Когда узнал, что вы, как божий суд,

В дела мои проникли. Государь!

Не длите же позора моего.

Примите за допрос мое признанье:

Судите и приговорите к смерти.

Вот милость, о которой я прошу.

Марьяна! Подойдите. — Говори:

Ты был с ней обручен?

Да, государь!

Ступай и обвенчайся с ней немедля.

Святой отец! Свершите вы обряд

И возвратитесь с ними; вы, надсмотрщик,

Сопровождайте их.

Мой государь!

Позором графа я смущен сильнее,

Чем странностью всего, что происходит.

Приблизьтесь, Изабелла! Духовник ваш

Теперь ваш герцог. Но — как и тогда

Служил вам поученьем и советом —

С одеждою я сердца не сменил

И предан вам, как прежде.

О, простите,

Мой государь, что утруждать я смела

Величие неузнанное ваше!

Вы прощены. Но, милое дитя,

И вы меня простите. Знаю я,

Смерть брата вашего гнетет вам сердце.

Вы удивляетесь, зачем скрывался,

Когда бы мне лишь стоило открыться,

Чтобы его спасти? Зачем я медлил?

О, милая, виной поспешность казни:

Она свершилась раньше, чем я думал,

И замыслы разрушила мои.

Но мир ему. Он нынче в вечной жизни,

Где страха смерти нет. Она прекрасней,

Чем жизнь под страхом смерти на земле.

Утешьтесь же: он счастлив!

Да, я знаю.

Вот новобрачный.

Он вас оскорбил

Разнузданным своим воображеньем.

Его простите — ради Марианы.

Но так как брата вашего казнил он,

Виновным он является вдвойне.

Он честь невинной девы опозорил

И не исполнил данного ей слова —

Ценою этой брата пощадить!

И самый милосерднейший закон

Взывает громко к нам его ж словами:

«За Клавдио — наместник, смерть за смерть!»

Всегда ведь отвечает гневу — гнев,

Любви — любовь; так по его примеру

И воздадим мы мерою за меру. —

Открылась, Анджело, твоя вина;

Ты отрицать ее уже не можешь.

Тебя казнят на той же самой плахе,

Что Клавдио, и с той же быстротой.

Казнить его!

О добрый герцог!

Ужель в насмешку вы мне дали мужа?

Нет, он в насмешку вашим мужем стал!

Решил я вашу честь восстановить

И счел необходимым обвенчать вас,

Иначе то, что он вас опозорил,

Могло бы жизнь испортить вам в дальнейшем

И счастью помешать в союзе новом.

Его богатства все хоть по закону

Отходят к вам, но мы их отдаем

Как вдовью долю вам. Они вам купят

И лучшего супруга.

Добрый герцог!

Иного, лучшего я не прошу!

И не просите: твердо я решил.

Кротчайший государь...

Мольбы напрасны!

Взять и казнить его.

Теперь вы, сударь!

О государь! — Друг нежный, Изабелла!

Со мною вместе преклони колена,

И буду я тебе служить всю жизнь.

Вы просите рассудку вопреки:

Когда б она за Анджело молила,

Дух брата встал бы с каменного ложа

И ужасом убил ее.

О друг мой!

О Изабелла! Только преклони

Со мной колена рядом, только руки

Воздень безмолвно — и не говори,

Я все скажу. Ведь праведником часто

Становится раскаявшийся грешник.

Кто не грешил — не каялся. Быть может,

Раскается и муж мой? Изабелла!

Ужель не склонишь за меня колен?

За Клавдио смерть. Умрет он.

Государь!

Судите вы преступника, как будто

Мой брат был жив. Я думаю, — я верю, —

Что искренним в своих делах он был,

Пока меня не встретил. Если так,

Оставьте жизнь ему. Брат мой погиб

За ту вину, которую свершил,

Но Анджело...

Намеренья он злого не исполнил,

И так оно намереньем осталось.

Намеренье, погибшее в пути,

Пускай и похоронено там будет.

Намеренья — ведь это только мысли...

О, только мысли.

Просьбы бесполезны.

Довольно, встаньте. — Вспомнил я еще...

Надсмотрщик, почему казнен был Клавдио

В час неурочный?

Мне был дан приказ.

Как? Письменный приказ вы получили?

Нет, частным образом — приказ изустный.

Вы должности лишаетесь за это.

Отдать ключи!

Простите, сам я думал,

Что тут ошибка, но уверен не был.

Я пожалел об этом, поразмыслив,

И вот вам доказательство: в тюрьме

Есть заключенный. Должен был его

Казнить я по словесному приказу —

Я не казнил его.

Кто он такой?

Преступник Бернардин.

Хотел бы я,

Чтоб с Клавдио ты так же поступил.

Сходи за ним: его хочу я видеть.

Как я скорблю, что человек такой

Ученый, мудрый, Анджело, как вы,

Мог погрешить так грубо — вспышкой страсти,

А после — недостатком разуменья.

Как я скорблю, что скорбь вам причинил.

Скорбь так сильна в раскаявшемся сердце,

Что жажду я не милости, а смерти.

Я заслужил ее: о ней прошу.

Который Бернардин?

Вот, государь.

Один монах мне говорил о нем.

Я слышал, ты душой так огрубел,

Что дальше этой жизни ты не видишь,

И так и действуешь. Ты осужден,

Но на земле грехи твои прощаю.

Воспользуйся же милостью такой,

Чтоб лучшей жизни стал и ты достоин.

Отец! Его наставьте вы: вам в руки

Я отдаю его. А это кто же?

Еще один спасенный мною узник.

Он с Клавдио был должен умереть,

И на него похож, как на себя.

Коль он на брата вашего похож,

Мы ради этого ему прощаем!

А вас прошу — свою мне дайте руку,

Скажите мне, что будете моей.

Он братом станет мне. Об этом после.

Но Анджело увидел луч надежды —

Сдается мне, глаза его блеснули...

Так, Анджело. Ваш грех вам отплатил

Добром. Любите же свою жену.

Ее цена пусть вам придаст цены.

Я чувствую потребность всем прощать.

Но есть один, кому простить нет силы.

Так я, по-вашему, глупец, и трус,

Распутник, и невежда, и безумец?

Скажите, что такого я вам сделал,

Чтоб вы могли меня так поносить?

Да, выпороть сперва, потом повесить.

Пускай везде глашатаи объявят,

Что, если только девушка найдется,

Которую сгубил распутник этот,

Пусть явится: он женится на ней.

(Он сам мне говорил, что есть одна,

Которую оставил он с ребенком.)

Как обвенчается — тогда его

Пусть выпорют, а уж потом повесят.

Ты женишься, клянусь моею честью, —

Тогда тебе прощу я, так и быть,

И клевету и все грехи. В тюрьму

Пока, и все исполнить, как велел я.

Хула на государя заслужила

Подобной кары. — Клавдио, ты честь

Своей невесте должен возвратить. —

Тебе, Марьяна, радости желаю. —

Да, Анджело, люби ее. Я был

Ее духовником и добродетель

В ней оценил. — Тебя, Эскал мой добрый,

Благодарю за доблесть доброты:

В дальнейшем жди награды по заслугам. —

А вас, надсмотрщик, за заботы ваши,

За верность тайне я благодарю:

На лучший пост я вскоре вас назначу. —

Ты, Анджело, прости ему обман, —

Тебе принес он голову пирата,

Такой обман прощает сам себя. —

Мою ты просьбу знаешь, Изабелла!

Она ко благу твоему клонится.

И если только я тобой любим,

Будь все мое — твоим, твое — моим.

Идем к дворцу. Там мне открыть уместно

Все, что досель вам было неизвестно.