Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 8. Письма

Комментарии (Письма к Н. С. Гумилеву)

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 32). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 17/30 октября 1906 г. (№ 6 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 12/25 ноября 1906 г. (№ 8 наст. тома). Конверт адресован: Франция, Париж Monsieur Nicolas Goumileff, Paris, 68 Bd St Germain, I France.

Я поехал дня на три... здесь на две недели. — Брюсов прибыл в Петербург не позднее 26 октября 1906 г. и вернулся в Москву 6 ноября (см.: Брюсов Валерий, Петровская Нина. Переписка: 1904–1913. М., 2004. С. 223, 227–228).

Я бы выбрал несколько пьес для «Весов». — Брюсов в следующий раз поместил три стихотворения Гумилева в № 7 «Весов» за 1907 (см. комментарий к № 11 наст. тома). Два из них (№№ 52, 53 в т. I наст. изд.) были уже посланы ему в предыдущем письме Гумилева (№ 6).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 386. К. 71. Ед. хр. 3). Опубликовано: Неизд 1980, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 24 августа / 6 сентября 1907 г. (№ 16 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 10/23 сентября 1907 г. (№ 17 наст. тома).

Правда, Вы по политическим убеждениям — правый, ...в нее послали. — Ср. письмо Брюсову к А. А. Блоку от 5 октября 1907 г.: «В Москве есть две газеты, которые жаждут Вашего сотрудничества. Первая: «Столичное утро». Политическое направление — «левее кадетов». Среди ее сотрудников — Д. Мережковский, 3. Гиппиус, я. Она ждет от Вас стихов...» (Переписка <Блока> с В. Я. Брюсовым (1903–1919) / Вст. статья З. Г. Минц и Ю. П. Благоволиной. Публ. и комментарии Ю. П. Благоволиной // Александр Блок. Новые материалы и исследования. (Литературное наследство. Т. 92). Кн. 1. М., 1980. С. 501). К контекстуализации брюсовских оценок см. также его дневниковую запись от июня 1907 г.: «Поездка по Волге. <...> Настроение всех, с кем я встречался, правое, но левее “октябристов”» (Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 158).

Печ. по: Revue des Études Slaves. LXXI/1. 1999. P. 161 (публ. Р. Дубровкина).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 1347. Оп. 1. Ед. хр. 97.

Связано с письмами Гумилева В. Я. Брюсову от 23 сентября / 6 октября 1907 г. и от 26 сентября / 9 октября 1907 г. (№№ 19 и 20 наст. тома) и является ответом на неизвестное письмо Гумилева от 22 сентября / 5 октября 1907 г. (см. № 19 наст. тома).

Есть некоторое основание предположить, что Гиль, возможно, собирался вступить с Гумилевым в переписку после его возвращения в Россию (см. комментарий к № 42 наст. тома). Однако, как указывает Р. Дубровкин, Гумилев в скором времени перестал разделять высокое мнение Брюсова о французском поэте и неизменный интерес к его творческим достижениям и теориям (прежде всего, «научной поэзии») (см.: Неопубликованное письмо Н. Гумилева. Publ., comment. et notes R. Doubrovkine // Revue des Études Slaves. LXXI/1. 1999. P. 160). В будущем, после закрытия «Весов», Гиль также стал одним из заграничных сотрудников «Аполлона».

Печ. по автографу письма № 20 наст. тома. Опубликовано: Неизд 1980, Полушин, ЛН.

...в Вашем стихотворении прелестные образы... Стихотворения Ваши будут напечатаны. — Разного рода солецизмы (в данном случае, переход с (неправильного) единственного числа на множественное) являлись характерной чертой эпистолярного стиля Рябушинского: ср., к примеру, уже упомянутое в комментарии к № 20 наст. тома «смешное до трогательности» письмо Рябушинского к Кузмину от 22 августа 1907 г. (Богомолов Н. А. К истории «Золотого руна» // Богомолов Н. А. От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 60–61). См. также, например, отзыв С. А. Соколова о «безграмотном языке» Рябушинского; и его скептическую оценку способности Рябушинского определять «родственные стремления» в современной ему литературе: «Когда создавалось «Золотое руно», я не мог не видеть, что Вы не обладаете ни должными знаниями, ни должным литературным опытом, ни достаточной литературной эрудицией, ни даже хотя бы самым смутным уменьем ориентироваться в различных литературных течениях и их оттенках» (Там же. С. 47, 42).

...с радостью помещаю Ваше имя... напечатаны в следующем номере журнала и уже набраны к печати. — Несмотря на это сообщение Рябушинского, имя Гумилева в списке сотрудников «Золотого руна» не появилось, и его ст-ния в журнале не печатались (см. комментарий к № 21 наст. тома). Хотя Гумилев резонно предполагал, что Рябушинский адресовал ему настоящее письмо, уже получив и проигнорировав его же «письмо с извинениями» (см. комментарий к № 20 наст. тома), это «внезапное» невыполнение уже обещанного все-таки также позволяет считать, что Рябушинский по той или иной причине мог получить несохранившееся второе письмо Гумилева только со значительным запозданием, отправив данное письмо незадолго до того.

На днях буду в Париже... повидаться с Вами. — Насколько известно, встреча Гумилева с Рябушинским не состоялась.

Печ. по: ЛН (см. с. 407–408). Ответ на письмо Гумилева от 13/26 декабря 1907 г. (№ 27 наст. тома). Ответом на это письмо явились письма Гумилева от 25 декабря 1907 / 7 января 1908 г. и от 27 декабря 1907 / 9 января 1908 г. (№№ 29 и 30 наст. тома).

«Образование» № 11 недавно... очень «похвально». — Имеется в виду отзыв П. Дмитриева в «Журнальном обозрении».

Баронессе О<рвиц>-З<анетти>. — Т. е. стихотворение «Маскарад» (№ 62 в т. I наст. изд.).

...отмеченные VV — мне хотелось... в то или иное издание. — Из стихотворений, отмеченных Брюсовым для отдачи «в то или иное издание», только «Волшебная скрипка» (№ 89 в т. I наст. изд.) и «Улыбнулась и вздохнула» («Самоубийство»; № 76 в т. I наст. изд.) были опубликованы им. «Мне было грустно» (т. е. «Думы»; № 54 в т. I наст. изд.) и «В красном фраке» («Маэстро»; № 83 в т. I наст. изд.) были помещены Гумилевым в периодических изданиях после его возвращения в Россию (Весна. 1908. № 2; Образование. 1908. № 7); «От кормы» (т. е. «Помпей у пиратов»; № 83 в т. I наст. изд.) вошло в РЦ 1908.

...у меня Ваша драма и новелла... — По-видимому, подразумеваются «Шут короля Батиньоля» (см. №№ 7 и 8 наст. тома и комментарий к № 8) и «новелла» «Радости земной любви» (№ 4 в т. VI наст. изд.).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 32). Опубликовано: Неизд 1980, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 13/26 января 1908 г. (№ 32 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 25 января / 7 февраля 1908 г. (№ 34 наст. тома).

Умер мой отец... расстроило все мои занятия. — Отец Брюсова Яков Кузьмич скончался 7 января 1908 г. Ср. письмо Вяч. И. Иванова к Брюсову от 14 января 1908 г.: «...Я не знавал твоего отца, ни разу не встречался с ним, ты только про него рассказывал; твоя особенная, личная близость с покойным, помимо любви сына, делает для тебя его утрату вдвойне тяжелой...» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 508).

«Раннее утро» для нас закрылось, ибо в нем изменилась редакция. — «В 1908 г. вместо Н. Л. Казецкого редактором-издателем «Раннего утра» стал Н. П. Прединский» (ЛН. С. 466).

Можно ли дать Ваши стихи в «Русский артист»? — Никаких стихов Гумилева в «Русском артисте» не появилось.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 32). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин, ЛН. Датируется по дате письма № 41 наст. тома.

Ответ на письмо Гумилева от 12 мая 1908 г. (№ 41 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо от второй половины мая (между 23 и 28 мая) (№ 42 наст. тома).

Посылаю Вам корректуру Вашей статьи... — Имеется в виду статья «Два салона. (Société des Artistes Indépendants — Société Nationale des Beaux Arts)» (№ 4 в т. VII наст. изд.).

Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 1. № 711). Опубликовано — Мельников В. П. Филологическое окружение Н. К. Рериха // Грани эпохи. № 10. 2002.

Настоящее, предельно краткое письмо свидетельствует об уже достаточно доверительных творчески-деловых отношениях Н. К. Рериха с Гумилевым; некоторое представление об их дальнейшем общении дает краткая запись в позднейших воспоминаниях Рериха, относящаяся, по всей видимости, к десятым годам: «Не забуду, как приходил вечерами Гумилев. Как горел он о благе, о совершенствовании. Задумывал поэму о граде Китеже. Толковали о постановке ее. Может быть, он уже начинал ее, но собраны ли все его писания?» (Рерих Н. К. Листы дневника. Т. II. М., 1995. С. 191 (Лист дневника «Во славу», датированный 24 февраля 1944 г.)). По сведениям В. В. Бронгулеева (не знавшего о существовании данного письма), Гумилев и Рерих «по-видимому, долгое время <...> обменивались письмами. К сожалению, архив Рериха, оставшийся в России после отъезда художника в Индию, был полностью уничтожен, а вместе с ним, естественно, и все письма Гумилева. По устному сообщению Л. Горнунга, это произошло в 1957 году. <...> По свидетельству очевидцев, была «гора всевозможных документов». <...> Так погибли еще одни бесценные материалы русской культуры» (Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 347).

...не заглянете ли ко мне по поводу альманаха. — По предположению В. П. Мельникова, «Рерих хотел посоветоваться по поводу альманаха, выпускаемого <...> издательством “Шиповник”». Однако Гумилев не участвовал в альманахах «Шиповник», и ни он, ни Рерих, не имели возможности повлиять на «тактику» издания (о восьмом и девятом выпусках альманаха «Шиповник», вышедших в начале 1909 г. и в мае месяце, см.: Келдыш В. А. Альманахи издательства «Шиповник» // Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. С. 275, 277–279. См. также письмо П. Потемкина В. Ю. Эльснеру весны 1909 г.: «Ремизов, Толстой, Волошин, Ауслендер, Гумилев, я — все сидим без издателей. Ибо ненавистны не только эсдекам, но и «Шиповнику», самому модернистскому из издательств» (цит. по: Тименчик Р. Д. «Остров искусства»: Биографическая новелла в документах // Дружба народов. 1989. № 6. С. 248–249)). По-видимому, речь на самом деле идет о каком-то нереализовавшемся замысле самого Рериха. Ср. дневниковую запись М. А. Кузмина, тоже датированную 23 января 1909 г.: «Вяч<еслав> ругал меня, что я гимны хочу отдать в альманах Рериха» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 105). Кузмин, должно быть, имел в виду стихи из цикла «Праздники Пресвятой Богородицы» (7 стихотворений), датированного январем-февралем 1909 г. и напечатанного в первом номере «Острова»; в начале февраля его рукопись находилась у Гумилева (см. № 60 наст. тома).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 406). Публикуется впервые.

Нет ли у Вас пьесы? Если нет, то не напишите ли коротенькую пьесу? — 14 декабря 1908 г. Ремизов написал В. Э. Мейерхольду: «Обращаю Ваше внимание на поэта Гумилева, который может быть полезен делу. <...> Его очень интересует театр, и он всегда готов будет приезжать из Ц<арского> с<ела> в Петербург» (цит. по: Мейерхольдовский сборник. Вып. 2. Мейерхольд и другие. Документы и материалы. М., 2000. С. 286). Под «делом» Ремизов подразумевает замысел театра «Лукоморье», который, по идее Мейерхольда, должен был одновременно представлять собой экспериментальную студию и некий центр, «способный объединить «молодых модернистов», ощущавших себя художественной элитой столицы» (Там же. С. 251). «Группа литераторов, артистов, художников и музыкантов, выступавших под именем “Лукоморье”», состояла из 33 человек, в нее помимо самого режиссера входили К. А. Сомов, С. А. Ауслендер, М. А. Кузмин, П. П. Потемкин, А. М. Ремизов, А. Н. Толстой, Б. К. Пронин, однако, по признанию Мейерхольда, «в распоряжении исполнителей совершенно не было интересного материала для ближайших постановок» (Там же. С. 266). В начале 1909 г. материальную поддержку театру «Лукоморье» предложил С. К. Маковский, которого Мейерхольд соответственно попросил говорить о «театральном действе <...> в будущем сезоне» на редакционном собрании «Аполлона» 9 мая 1909 г. (Там же. С. 268). Гумилев передал Ремизову свою пьесу «Шут короля Батиньоля», однако эта несохранившаяся гумилевская пьеса, хотя и понравилась Ремизову (см. его следующее письмо — № 10 наст. тома раздела «Письма к Н. С. Гумилеву»), очевидно, не подошла для репертуара «Интимного театра».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 406). Публикуется впервые. Ответом на это письмо является письмо Гумилева от 9 февраля 1909 г. (№ 60 наст. тома).

А Каменский обманул... журнал отлагается до марта месяца. — Имеется в виду поэт и прозаик Василий Васильевич Каменский (1884 — 1961), с 1910 г. ставший одним из организаторов группы кубофутуристов (отзыв Гумилева о его стихах в первом сборнике «Садок Судей» см. № 30 в т. VII наст. изд.). Возможно, что в данном письме речь идет о денежных расчетах, связанных с газетой «Луч света», о которой Ремизов сообщил А. Белому в письме от 5 января 1909 г.: «Тут у нас основывается газета «Луч света» с русскими сотрудниками. <...> Из знакомых участвуют Гумилев Н. С., гр. А. Н. Толстой, я, Блок, Городецкий и Г. И. Чулков. Я бы очень, очень хотел, чтобы Вы дали Ваши стихи русские. Редактор такой есть — Каменский В. В.» (Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 346; там же приводятся воспоминания самого Каменского: «В Петербурге возникла ежедневная газета <Е. Х.> Белкова — «Луч света». Меня пригласили редактировать. Я сгруппировал почти всю новую литературу. Предложил сотрудничать Ф. Сологубу, Алексею Ремизову, А. Блоку, Вяч. Иванову, Кузмину, Г. Чулкову, Хлебникову, Гумилеву, Городецкому. На одном из первых редакционных собраний Г. Чулков и Городецкий <...> осудили зло мой образ действий. Я ушел из редакции и газета кончилась»). Вышло всего два номера газеты, от 15 и 22 января 1909 г. До этого Каменский, проживавший в Петербурге с 1907 г., также редактировал иллюстрированный еженедельный журнал Н. Г. Шебуева «Весна», в котором Гумилев печатал стихи и рассказы, в том числе упомянутый в настоящем письме рассказ «Лесной дьявол» (Весна. 1908. № 11; см. № 11 в т. VI наст. изд.). О работе Каменского в «Весне», а также его встречах в это время с Ремизовым см.: Каменский Василий. Танго с коровами. Степан Разин. Звучаль Веснеянки. Путь энтузиаста. М., 1990. С. 428–434, 441.

О Вас есть несколько строчек и очень хороших в № 1 Весов. — Имеется в виду статья Ptyx [Б. Садовской] «Обзор русских журналов за июнь-декабрь 1908». В № 1 «Весов» за 1909 г. также появился рассказ Ремизова «Жертва» (Весы. 1909. № 1. С. 42–56), помещение которого «в органе, резко враждебном всему, что исповедует «З<олотое> руно» (в котором Ремизов до этого часто печатался), вызвало резкий, «принципиальный» протест «руководителей» «Золотого руна», нашедший выражение в двух письмах секретаря редакции Г. Э. Тастевена» (см.: Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 344–346; Валерий Брюсов и его корреспонденты. Лит. наследство. Т. 98. Кн. 2. М., 1994. С. 205–206).

Это для вятского вечера... будет или 7 или 25 марта. — Этот литературный вечер скорее всего не состоялся (по крайней мере — не состоялся в указанном составе). 7 марта 1909 г. Гумилев и Волошин, вместе с Брюсовым и И. Грабарем, были на обеде у С. К. Маковского, а с 22 по 26 марта Волошин был в Москве (см.: Купченко В. П. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1877–1916. СПб., 2002. С. 218, 219–220). Упомянутый Ремизовым поэт, переводчик, историк литературы Юрий Никандрович Верховский (1878–1956) был со второй половины 1908 г., по определению О. А. Дешарт, «обитателем... мансард (на башне Иванова — Ред.) <...>, любимейший друг В. И<ванова>, человек блаженный, не от мира сего, и вдруг невероятно, пронзительно зоркий, знаток просодии, умный поэт» (Иванов В. Собрание сочинений. Т. II. Брюссель, 1974. С. 824). Гумилев уже в декабре 1908 г. рецензировал сборник Верховского «Разные стихотворения» (№ 12 в т. VII наст. изд.), а в марте 1909 г. Ремизов причислил его к потенциальным сотрудникам журнала «Остров» (см. комментарий к № 63 наст. тома). Гумилев, должно быть, часто встречался с ним в «Академии стиха» и «Обществе ревнителей художественного слова», но при возникновении акмеизма Верховский всецело принял сторону Иванова, и их пути разошлись; более подробно о нем и его отношениях с Гумилевым см. комментарий к № 12 в т. VII наст. изд.

Пьесу я собираюсь устроить у Комиссаржев<ской>... — Тесные творческие связи Ремизова с театром Веры Федоровны Комиссаржевской (1864–1910) восходили к 1908 г.: «На Варварин день 1908 г. на театре В. Ф. Комисаржевской играли мое «Бесовское действо» <...> Режиссер В. В. Комиссаржевский — его первая постановка — встречен аплодисментами, М. В. Добужинский — его первые декорации — встречи восторженные, а я под дождь свистков и неистовые хлопки слышу: «Балаган!» «Бесовское действо» было вызовом, наперекор погоне за утонченностью петербургских эстетов». «За «Бесовское действо» она наградила меня лавровым венком, стоил 80 рублей...» (Ремизов А. М. Встречи. Петербургский буерак. Париж, 1981. С. 15, 174). В контексте этих театральных пристрастий Ремизова упоминается и Гумилев: «...«Бесовское действо» — весь мой театр и с русалиями пролетел! Кто знает или хоть бы слышал о «Бесовском действе»? И никого-то из свидетелей не осталось: Блок, Андрей Белый, Кузмин, Сологуб, Гумилев, Розанов, Щеголев, Волынский <...> Брюсов, Гершензон, все на том свете! Но разве моя театральная страсть из-за неудач или моего неуменья могла погаснуть? И я не существую?» (Там же. С. 187). В. Ф. Комиссаржевская скончалась от черной оспы 10 февраля 1910 г., так что намерение Ремизова «устроить» «Шута короля Батиньоля» у нее, видимо, не осуществилось.

Печ. по: Кобринский А. А. Николай Гумилев — секундант Волошина (несостоявшаяся дуэль как предыстория состоявшейся) // Гумилевские чтения 2006. СПб., 2006 (публикация).

Автограф — ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 36.

Письмо вызвано конфликтом Волошина с мужем его близкой знакомой по Коктебелю учительницы Александры Иосифовны Орловой (урожд. Бедункевич). Александра Иосифовна давно дружила с матерью Волошина, а в Максимилиана Александровича была долгое время влюблена. Убедившись в бесперспективности своего чувства, она вышла замуж за Константина Ивановича Лукьянчикова. Волошин, продолжая обращаться в письмах к ней свободно — как к своей доброй подруге, спровоцировал резкие выпады Лукьянчикова, грубо оскорбившего как самого поэта, так и его мать. Волошин попытался вызвать обидчика на дуэль, но после вмешательства самой А. И. Орловой, умолявшей предать дело забвению и не допустить поединка, вынужден был отказаться от этого намеренья (см. следующее письмо — № 12 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). Данное письмо интересно как «пролог» к будущему дуэльному инциденту Волошина с его нынешним «секундантом» — Гумилевым (см. комментарий к № 66 наст. тома).

...в прилагаемом открытом письме. — В открытке, посланной Е. О. Кириенко-Волошиной, К. И. Лукьянчиков писал:

Печ. по: Кобринский А. А. Николай Гумилев — секундант Волошина (несостоявшаяся дуэль как предыстория состоявшейся) // Гумилевские чтения 2006. СПб., 2006 (публикация).

Автограф — ИРЛИ. Ф. 562. Оп. З. № 36.

См. № 11 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома и комментарии к нему.

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 386. К. 71. Ед. хр. 3). Опубликовано: Неизд 1980, Полушин, ЛН.

Письмо находилось в конверте (ныне утраченном), адресованном: «Е. В. Б. Николаю Степановичу Гумилеву. Гост. Славянский базар № 100 (Никольская). От В. Я. Брюсова» (копия адреса снята П. Н. Лукницким).

Гумилев заходил к Брюсову в Москве по пути из Петербурга в Коктебель, куда он ехал к Волошину вместе с Е. И. Дмитриевой (см. № 65 наст. тома и комментарий к № 66). По сообщению П. Н. Лукницкого, «Вместе с Е. И. Дмитриевой остановился на один день в Москве (в гостинице «Славянский Базар», № 100 на Никольской улице)» (Труды и дни. С. 192). Согласно рассказу А. А. Ахматовой, записанному П. Н. Лукницким 5 апреля 1926 г., «встреча Брюсова с Гумилевым и Дмитриевой состоялась в кафе. Речь шла о сонетах. Брюсов очень хвалил сонеты П. Д. Бутурлина, книгу которого Гумилев купил сразу же после встречи и подарил Дмитриевой с надписью: “Лиле по указанию Брюсова”» (см.: ЛН. С. 494).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 406). Публикуется впервые.

Адрес на обороте открытки: «Е. в. род. Николаю Степановичу Гумилеву. Бульварная ул., д. Георгиевского. Царское село».

...брат тех Бурдюков... нуждается в руководителе. — Имеется в виду брат известных футуристов Николай Давидович Бурлюк (1890–1920?), который в 1909 г. окончил Херсонскую гимназию, а в 1909–1914 гг. учился на историко-филологическом и физико-математическом факультетах Петербургского университета. Впечатление о знакомстве с ним в следующем, 1910 г. передает его друг Бенедикт Лившиц: «Застенчивый, красневший при каждом обращении к нему, еще больше, когда ему самому приходилось высказываться, он отличался крайней незлобивостью, сносил молча обиды, и за это братья насмешливо называли его Христом. Он только недавно начал писать, но был подлинный поэт, то есть имел свой собственный, неповторимый мир, не укладывавшийся в его рахитичные стихи, но несомненно существовавший. При всей своей мягкости и ласковости, от головы до ног обволакивающих собеседника, Николай был человек убежденный, верный своему внутреннему опыту...» (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Нью-Йорк, 1978. С. 13). Н. Д. Бурлюк участвовал во многих футуристических изданиях и выступлениях, но так и не выпустил собственного сборника стихов. Гумилев в начале 1913 г. выделял его стихи, наряду с хлебниковскими, как «самые интересные и сильные» во втором сборнике кубофутуристов «Садок Судей» (см. № 61 в т. VII наст. изд.). Вскоре после этого вышел футуристический манифест «Идите к чорту» («...выползала свора Адамов с пробором — Гумилев, С. Маковский, С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах... <...> Сегодня мы выплевываем навязшее на наших губах прошлое...» и т. д.), вызвавший личную обиду Гумилева, прервавшего отношения с «будетлянами». Однако Н. Д. Бурлюк не подписал этот манифест, «резонно заявив, что нельзя даже метафорически посылать к чорту людей, которым через час будешь пожимать руку» (Лифшиц Б. Указ. соч. С. 131), и Гумилев «сделал исключение» для «студента первокурсника»: «...с ним он поддерживал знакомство и охотно допускал его к версификационным забавам «Цеха», происходившим иногда в подвале (т. е. в «Бродячей Собаке» — Ред.)» (Там же. С. 181). В 1909 г., когда было написано настоящее письмо, футуристические манифесты были еще впереди, но старшие братья Н. Д. Бурлюка, поэт и художник Давид (1882–1967) — по определению В. Шкловского будущий «гениальный организатор футуристов» — и художник Владимир (1888–1917) входили в группу художников под тавтологическим названием «Венок — Стефанос». Выставки «Венка» проводились в разных городах, в том числе в Петербурге в марте 1908 и марте 1909 гг.: о выставке 1908 г. как об открытии новаторских явлений в искусстве см. рецензию М. Волошина: «Русская живопись в 1908 г. “Венок”» (Русь. 29 марта 1908. № 88).

В объявлениях журнала «Аполлон» в числе сотрудников я не нахожу своего имени. — Ср. письмо Ремизова А. Белому от 24 мая 1910 г.: «...В «Аполлоне» меня под благовидным предлогом не принимают, да и жизни «Аполлону» написан срок. И я в воздухе между Аполлоном-Мусагетом, Речью и К° и твердынями русского просвещения» (цит. по: Переписка В. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вст. статья, прим. и подготовка писем Ремизова А. М. Грачевой; подготовка писем Вяч. Иванова О. А. Кузнецовой // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996. С. 115).

Жизнь свою понемногу налаживаю: по часам распределил занятия и прогулку. — Затянувшиеся неприятности, возникшие в связи с «делом о плагиате» (см.: Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. С. 113), значительно расстроили жизнь Ремизова, приведя к обострению язвенной болезни, которой он страдал с 1908 г. В 1909–1911 гг. он должен был соблюдать особый распорядок дня и лечебную диету, во многом затруднявшие его общение с друзьями (Там же. С. 117).

Так с Божьей помощью примусь и за писание. — Возможно, что Ремизов имеет в виду рассказ «Неуемный бубен», над которым он работал в конце 1909 г. 11 февраля 1910 г. он читал этот рассказ перед «синедрионом “Аполлона”» (Маковский, Вяч. Иванов, Зелинский, Кузмин, Ауслендер, Зноско-Боровский и др.), но «синедрион», хотя и «одобрил» услышанное, но к печати рассказ не принял: «С. К. Маковский, возвращая рукопись, мне объяснил на петербургском обезьяньем диалекте: по размерам не подходит, у них нету места, печатается большая повесть Ауслендера» (Ремизов А. М. Встречи. Петербургский буерак. Париж, 1981. С. 31–33).

Печ. по автографу (РНБ. Ф. 248. № 221). Опубликовано: Панорама искусств. 1988. № 11, Ustinov Andrey. Two Letters of Count Vasily Komarovsky // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Columbus, Ohio, 1993. P. 287.

Дмитрий Николаевич Кардовский (1866–1943) — художник, иллюстратор, сценограф; инициатор образования Нового общества художников в Петербурге в конце 1903 г.; преподаватель, а с 1915 г. — профессор петербургской Академии художеств. В 1907 г. Кардовские поселились в Царском селе, в доме Белозерова по Конюшенной ул., 35, куда в том же году переехали Гумилевы, и где они познакомились с Н. С. Гумилевым по его возвращении из Парижа весной 1908 г. (см. комментарии к №№ 13, 42 наст. тома). Воспоминания о Гумилеве оставили жена Д. Н. Кардовского, художница О. Л. Делла-Вос-Кардовская, и их дочь, Е. Д. Кардовская (Жизнь Николая Гумилева. С. 30–34; 34–40). В данном письме речь идет об обложке Ж 1910, автором которого являлся Д. Н. Кардовский. «Пестрая обложка книги» неоднократно привлекала на себя внимание рецензентов («...на обложке — восточный человек, пантеры, бесконечные нити жемчуга...»). Цветное воспроизведение обложки см. в кн.: Шубинский В. Николай Гумилев. Жизнь поэта. СПб., 2004 (между с. 384 и 385).

Лучше я отправлю его послезавтра — один день разницы не сделает... — «Жемчуга» были выпущены издательством «Скорпион» только в апреле следующего, 1910 г. (см. комментарий к № 86 наст. тома).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 453. К. 1. Ед. хр. 16). Публикуется впервые. Датируется по архивной помете: «Нач. 1910-х».

Эрик Федорович Голлербах (1895–1942 (?), умер в эвакуации) родился 23 марта 1895 г. в Царском селе. После обучения в реальном училище закончил Петербургский университет, затем работал научным сотрудником Русского музея, заведующим художественным отделом Госиздата, сотрудничал в институте книговедения, был председателем Ленинградского общества библиофилов. Известностью пользовались его книга о Царском селе «Город Муз» (в которой выведены апокрифические образы Гумилева и Ахматовой) и его работы по вопросам философии и эстетики. В 1919 г. вышел сборник его стихов «Чары и таинства», прошедший незамеченным. Второй сборник — «Портреты» (1926) был интересен не столько художественными достоинствами, сколько «мемуарным» содержанием: в нем были собраны «поэтические портреты» многочисленных «литературных знакомых» Голлербаха, в том числе «портрет» Гумилева (который сам поэт, по словам автора, находил «очень похожим»):

«Мои первые воспоминания о Николае Степановиче относятся к той поре, когда он был учеником Царскосельской Николаевской гимназии, а я учеником Реального училища в том же Царском селе. Вернее, от этого времени у меня сохранились не воспоминания, а мимолетные и смутные впечатления, — лично знакомы мы тогда не были. Он уже кончал гимназию, имел вполне “взрослое” обличье, носил усики, франтил, — я же был еще малышом. Гумилев отличался от своих товарищей определенными литературными симпатиями, писал стихи, много читал. В остальном он поддерживал славные традиции лихих гимназистов — прежде всего усердно ухаживал за барышнями. Живо представляю себе Гумилева, стоящего у подъезда Мариинской женской гимназии, откуда гурьбой выбегают в половине третьего розовощекие хохотушки, и “напевающего” своим особенным голосом: “Пойдемте в парк, погуляем, поболтаем”» (Голлербах Э. Ф. Н. С. Гумилев // Исследования и материалы. С. 579).

Публикуемая записка относится к более позднему, «университетскому» периоду в жизни Голлербаха; впрочем, его непосредственное общение с Гумилевым началось только в послереволюционные годы. Голлербаху принадлежит очерк о творчестве поэта, написанный к 15-летию его литературной деятельности (Вестник литературы. 1920. № 11). К сожалению, их отношения в последние месяцы жизни Гумилева омрачил нелепый скандал вокруг рецензии Голлербаха на альманах «Цеха поэтов» «Дракон» (см. №№ 56, 57 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома и комментарии к ним).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 32). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 25 марта 1910 г. (№ 86 наст. тома). Ответом (?) на это письмо явилось письмо Гумилева от 21 апреля 1910 г. (№ 87 наст. тома). Открытка с репродукцией: Eyck, Hubrt et Jean Van — Adam et Eve. Musée de Bruxelles, адресованная «Николаю Степановичу Гумилеву. Царское село. Бульварная, д. Георгиевского».

Н. Лернер — Николай Осипович Лернер (1877–1934) — критик, литературовед, пушкинист; сотрудник множества журналов, в т. ч. и «Весов». О скептическом («недолюбливал») отношении к нему Гумилева в более поздние годы см.: Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924–1925 гг. Paris, 1991. С. 249.

Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. Ед. хр. 505). Публикуется впервые.

Дат.: лето 1910 г. — по содержанию.

Жан Шюзевиль — французский поэт, критик, переводчик, с которым Гумилев встречался несколько раз в Париже в 1910 г. Возможно, что их знакомство осуществилось через Брюсова, который сам познакомился с Шюзевилем в Париже в 1908 или 1909 г. (см.: Динесман Т. Г. Предисловие к французской «Антологии русских поэтов» // Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 86). С. 200).

В настоящем письме речь идет о подготовительной работе к «Антологии русских поэтов», составленной и переведенной на французский язык Шюзевилем. «Антология» вышла в свет с предисловием Брюсова в декабре 1913 г. Гумилев рецензировал ее в № 5 «Аполлона» за 1914 г. (см. № 65 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему). В «Антологию» вошли переводы стихов Гумилева «Попугай», «Камень», «Основатели» и цикл «Озеро Чад» (№№ 151, 104, 101, 81, 93, 95 в т. I наст. изд.), со вступительной заметкой Шюзевиля, основанной, как и эта подборка, исключительно на Ж 1910. Если предположить, что Гумилев вручил Шюзевилю экземпляр своей книги в Париже в мае, то в настоящем письме, очевидно, речь идет о предоставлении для перевода русских текстов других авторов. Иначе говоря, Гумилев (не исключено, опять-таки, что по рекомендации Брюсова) мог принимать некоторое участие в предварительном выборе текстов для «Антологии».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 203). Опубликовано: ЛН.

Ответом на это письмо (после возникшей паузы в переписке) стало письмо Гумилева от 2 сентября 1910 г. (№ 89 наст. тома).

Я не писал Вам давно... пересказывать которые не было бы интересно. — В августе 1910 г. Брюсов переезжал с Цветного бульвара на 1-ю Мещанскую улицу. «С 1910 года в жизни поэта начинается «кабинетный период» — он уходит от журнальной полемики, кружковых выступлений, манифестов о новом искусстве и погружается в свой любимый книжный мир» (Мочульский К. В. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов. М., 1997. С. 427).

Ибо в этом году мне придется в Петербурге бывать неоднократно. — Осенью и зимой 1910 г. Брюсов в Петербург не выезжал.

Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф. 444. № 37). Опубликовано: Неизд 1980, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 24 мая 1911 г. (№ 96 наст. тома). Ответа от Гумилева на это письмо не последовало (не сохранилось?).

...в одном месте дактилические рифмы заменены женскими. — Брюсов подразумевает стр. 10–11 ст-ния «Из логова змиева» (№ 16 в т. II наст. изд.), напечатанного в Русской мысли (1911. № 7) с сохранением этой женской рифмы.

Читал Ваше письмо о поэзии и в большинстве с Вашими отзывами согласен. — Брюсов имеет в виду вторую часть № 30 в т. VII наст. изд. (стр. 113–280), опубликованную в майской книжке «Аполлона».

Более меня тревожит, что он пишет и в «Сатириконе» и (кажется) в «Синем журнале». — «Замечание Брюсова относится к стихам Эренбурга, появившимся в печати после его первой поездки в Италию весной 1911 г. Итальянские впечатления отразились во многих стихах, которые Эренбург активно рассылал по редакциям петербургских и московских журналов <...> В «Синем журнале» Эренбург не печатался» (Переписка <Брюсова> с И. Г. Эренбургом (1910–1916) / Вст. статья, публ. и комментарии Б. Я. Фрезинского // Валерий Брюсов и его корреспонденты. Книга вторая. (Литературное наследство. Т. 98). М., 1994. С. 516). «Не исключено, что Брюсов своим упреком косвенно предостерегал Гумилева, друзья которого (в частности, П. Потемкин) публиковались в <«Синем журнале»>» (ЛН. С. 504). Сам Гумилев поместил в этом петербургском еженедельнике от 23 апреля 1911 г. публикацию по привезенной им из Абиссинии «редкой коллекции картин».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 32). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин, ЛН.

Ответ на письмо Гумилева от 15 ноября 1911 г. (№ 109 наст. тома).

Спасибо за присланные стихи. ...Сообщу Вам об этом на днях. — Имеются в виду ст-ния «Я верил, я думал...», «Туркестанские генералы» и «Освобождение» (№№ 62, 65, 64 в т. II наст. изд. — см. № 109 наст. тома и комментарии к нему). Брюсов напечатал оба названные им ст-ния в январе 1911 г.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 406). Публикуется впервые.

Серафима Павловна все еще не на ногах... — Жена писателя С. П. Ремизова-Довгелло имела серьезные проблемы со здоровьем с того самого «холерного» 1909 г., о котором упомянуто в письме: ср. ее письмо Вяч. Иванову от 24 января 1909 г., написанное рукой А. М. Ремизова: «...была только что у Манасенна. <...> Говорит, что может быть рожистое воспаление на правой руке. И я должна пойти к нему во вторник непременно. Он будет спасать мою руку. Рукой совсем двигать нельзя, поэтому и писать не могу...» (цит. по: Переписка В. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вст. статья, прим. и подготовка писем Ремизова А. М. Грачевой; подготовка писем Вяч. Иванова О. А. Кузнецовой // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996. С. 112).

...выйдут VI и VII т<ома>... — В 1910–1912 гг. выходило восьмитомное Собрание сочинений Ремизова, работа над которым и обозначена им как «корректурная страда».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 517). Публикуется впервые.

Ответ на письмо Гумилева конца марта — начала апреля 1912 г. (№ 111 наст. тома). Ответа на это письмо не последовало, но оно упоминается в письме Гумилева от 28 августа 1912 г. (№ 117 наст. тома).

Дат.: конец марта — начало апреля 1912 г. — по времени отъезда Гумилевых в Италию.

Я познакомился с композитором Гартевельдом... — Гартевельд Вильгельм Наполеонович (1862–1927) — композитор и путешественник, автор оперы «Песнь торжествующей любви» (на сюжет И. С. Тургенева) (1894) и книги «Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913)» (М., 1914). В. Н. Гартевельд путешествовал и по Сибири, собирая песни каторжан, бродяг и сибирских инородцев. Его романсы на слова Гумилева на настоящий момент не найдены.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 31). Опубликовано: Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 8. С. 386.

Письмо относится ко времени внутренне очень сложном в отношениях Гумилева и Блока. С одной стороны, «после доклада Блока «О современном состоянии русского символизма» Гумилев был склонен сближать свое понимание идеала поэзии как строгого ремесла с некоторыми формулировками блоковского доклада. Когда осенью 1911 г. Гумилев вместе с Городецким организовал Цех поэтов, Блок (по-видимому, в пику Вяч. Иванову) рассматривался ими как «классик» этого кружка. Соответственно в поэзии Блока Гумилев выделял в этот период «акмеистические» черты...» (Неизвестная статья Н. С. Гумилева «Театр Александра Блока» / Вступительная статья Р. Д. Тименчика. Публикация и примечания Р. Л. Щербакова // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Книга пятая. (Литературное наследство. Т. 92). М., 1993. С. 23). С другой стороны, «А. Белый вспоминает, что к его приезду в Петербург в январе 1912 г. «был А<лександр> А<лександрович> исключен из тогда лишь сформированного «Цеха поэтов»: за непоявление в Цехе поэтов без уважительных причин» (Эпопея. 1923. № 4. С. 239)», а «Гумилев уже в эти годы определился как литературный антипод Блока, тем более что со стороны Гумилева явно присутствовал элемент личного соперничества с Блоком» (Там же. С. 29, 24).

История единственного сохранившегося блоковского послания к Гумилеву в полной мере отражает эту «двойственность момента». Письмо Блока — реакция на посланную ему из Италии (!) книгу Гумилева «Чужое небо» («сборник вышел во время отсутствия Н. Г. Первый экземпляр был послан Н. Гумилеву в Италию. НГ получил его во Флоренции» (Труды и дни. С. 219)). Экземпляр этот, снабженный надписью «Александру Александровичу Блоку с искренней дружественностью. Н. Гумилев», буквально испещрен блоковскими пометами (см.: Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 254), так что «нейтрально» любезный тон Блока не должен обманывать: старший поэт тоже относился к будущему теоретику акмеизма пристрастно и настороженно — до начала их своеобразного «противостояния», ставшего одной из самых замечательных и глубоких страниц истории русской литературы XX века, оставалось менее года.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 517). Публикуется впервые.

Ответом на это письмо стало письмо Гумилева от 28 августа 1912 г. (№ 117 наст. тома).

Дат.: до 28 августа 1912 г. — по дате ответа Гумилева.

Бог и бок — это вульгарность... Надеюсь Вы ее устраните. — В окончательном варианте отмеченные Чуковским строки звучат так:

Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 503). Публикуется впервые.

Ответом на это письмо стало письмо Гумилева от 3 октября 1912 г. (№ 118 наст. тома).

...как к нашему «патенту на благородство»... — Из ст-ния А. А. Фета «На книжке стихотворений Тютчева».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 36). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Написано на бланке журнала «Аполлон». Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 8 или 9 октября 1912 г. (№ 119 наст. тома).

...следующей формулой: «Литературный отдел — при непосредственном участии Н. Гумилева». — Ср. в «Проспекте «Аполлона» на 1913 г»: «отдел поэзии и литературы при непосредственном участии Н. Гумилева».

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 344). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

О коллизии осени 1912 г. между Гумилевым и эгофутуристами, среди которых центральной фигурой был Игорь Северянин (Лотарев Игорь Васильевич, 1887–1941), казавшийся в то время некоторым критикам «бо́льшим акмеистом, чем сами акмеисты» (см.: Игнатов И. Литературные отголоски // Русские ведомости. 6 апреля 1913 (№ 80)) — см. комментарий к № 55 в т. VII наст. изд. Иронический рассказ другого участника этих событий — Г. В. Иванова — мы находим в воспоминаниях И. В. Одоевцевой: «Я во что бы то ни стало хотел, чтобы и Северянин стал членом Цеха. И даже уговорил Гумилева позволить мне привести Северянина на заседание Цеха и баллотироваться. <...> По дороге в Цех Северянин, свежевыбритый, напудренный, тщательно причесанный, в лучшем своем костюме и новом галстуке, сильно волновался и все повторял, что едет в Цех только для того, чтобы увидеть эту бездарь in corpore и показать им себя — настоящего гения.

Гумилев, синдик Цеха поэтов, принял его со свойственным ему высокомерием и важной снисходительностью и слушал его стихи холодно и строго. Северянин начал читать их преувеличенно распевно, но под холодным, строгим взглядом Гумилева все больше терял самоуверенность. И вдруг Гумилев оживился:

— Как? Как? Повторите!

Северянин повторил:

— А где, скажите, вы такой удивительный соус ели?

Северянин совершенно растерялся и покраснел:

— В буфете Царскосельского вокзала.

— Неужели? А мы там часто под утро, возвращаясь домой в Царское, едим яичницу из обрезков — коронное их блюдо. Я и не предполагал, что там готовят такие гастрономические изыски. Завтра же закажу ваш соус! Ну прочтите еще что-нибудь!

Но от дальнейшего чтения стихов Северянин резко отказался и, не дожидаясь ни ужина, ни баллотировки, ушел. <...> Ушел в ярости на Гумилева. И, конечно, на меня. Впрочем, его все равно «прокатили бы на вороных». Цеху он совсем не подходил...» (Одоевцева II. С. 33). Заседание Цеха, о котором рассказывает Иванов, состоялось у Гумилевых в Царском селе 15 ноября 1912 г. (см.: Труды и дни. С. 222), за пять дней до написания данного письма. Очевидно, Гумилев решил смягчить впечатление от учиненного им «разноса» и зашел к Северянину «запросто», — но тот демонстративно «заболел инфлюэнцой» (гриппом) и дал «синдику» Цеха «от ворот поворот». Потом, осознав, что допустил неловкость уже в свою очередь, Северянин и написал данное письмо. Впрочем, очень скоро «политес» ему наскучил, и весной 1913 г. он подписывает «антиакмеистский» футуристический манифест с емким названием «Идите к чорту!» (см. комментарий к № 14 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 33). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Дат.: осень 1912 г. — весна 1913 г. — по содержанию.

Письмо связано с историей скандального перехода юного Георгия Владимировича Иванова (1894–1958) «из эгофутуристов в акмеисты» (см. комментарий к № 40 в т. VII наст. изд.; комментарий к предыдущему письму Игоря Северянина (№ 28 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома)). В несколько измененном виде это письмо было опубликовано в «Аполлоне» (1913. № 6. С. 91–92). Сходное по содержанию «открытое письмо» еще одного эгофутуриста-ренегата Грааля Арельского было помещено в № 2 «Гиперборея» за 1912 г. (С. 29–30).

...отделить свое имя от ряда новых выступлений футуристов... — «Имеется в виду манифест «Академия эго-поэзии» — так называемые «Скрижали» эго-футуризма, подписанные «Ректориатом», состоящим из Игоря-Северянина, Константина Олимпова, Георгия Иванова и Грааля Арельского. Этот лаконичный манифест рассылался по редакциям газет в виде листовки с января 1912 г. (см.: V. Markov. Russian Futurism: A History. Berkeley, 1968. P. 64–65, 393)» (Неизд 1986. С. 276). Возможно, впрочем, что речь здесь идет о манифесте «Идите к чорту!», появившемся весной 1913 г.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 34). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Дат.: первая половина 1914 г. — по содержанию.

О рецензиях Гумилева на книги Алексея Константиновича Лозины-Лозинского (1886–1916), вышедших в 1913 г., см. №№ 58 и 16 в т. VII наст. изд. и комментарии к ним.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 37). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

О взаимоотношениях Исаака Михайловича Шапиро с Гумилевым сведений нет. В письме цитируется ст-ние «Корабль» (№ 71 в т. II наст. изд.).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 176). Публикуется впервые.

Дат.: март 1914 г. — по содержанию (см.: Соч III. С. 386).

О С. А. Ауслендере см. комментарий к № 76 наст. тома.

В воспоминаниях Ауслендера этому эпизоду посвящен отдельный фрагмент: «Весной 1914 г. я собрался ехать в Италию. В это время я кончал переводить какие-то рассказы Мопассана и заказал Гумилеву перевести стихи, которые там встречались. Чуть ли не в день отъезда я поехал к нему на Васильевский остров. Там он снимал большую несуразную комнату для ночевки.

Когда я приехал, Гумилев только начинал вставать. Он был в персидском халате и ермолке. Держался мэтром и был очень ласков. Оказалось, что стихи он еще не перевел. Я рассердился, а он успокоил меня, что через десять минут все будет готово.

Вскоре приехала Анна Андреевна из Царского в черном платье и в черных перчатках. Она, не сняв перчатки, начала неумело возиться, кажется, с примусом. Пришел Шилейко.

Гумилев весело болтал с нами и переводил тут же стихи. После мы вышли с Анной Андреевной и поехали на извозчике» (Жизнь Николая Гумилева. С. 47–48). Переводы Гумилева — «Как ненавижу я плаксивого поэта...» и «Благословен тот хлеб, что нам из почвы скудной...» — вошли в рассказы «Сестры Рондоли» и «Проклятый хлеб». Книга Мопассана в переводах Ауслендера вышла в том же году в Москве (Мопассан Ги де. Сестры Рондоли: Рассказы. М.: «Польза», 1914). См. об этом также: Панорама искусств. М., 1988. Вып. II. С. 205–206.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 35). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

В письме речь идет о книге: Готье Т. Эмали и камеи. Перевод Н. Гумилева. Изд. М. В. Попова, влад. М. А. Ясный. СПб., 1914. Книга была напечатана в типографии А. Лаврова и К°. Об этом см. также комментарии к № 170 наст. тома. В контексте данного письма интересны слова познакомившейся с Лозинским несколько лет спустя И. В. Одоевцевой: «Роль Лозинского в кругах аполлоновцев и акмеистов была первостепенной. С его мнением считались действительно все. Был он также библиофил и знаток изданий. Это ему сборники стихов акмеистов обязаны своей эстетической внешностью <...> Гумилев говорил о Лозинском, внимательно рассматривающем принесенный на суд проект обложки:

И, действительно, “Лозинский глаз” всегда замечал “что-нибудь”. Вот эту букву надо поднять чуть-чуть и все слово отнести налево, на одну десятую миллиметра. А эта запятая закудрявилась, хвостик слишком отчетлив. Лозинский, прославленный редактор журнала “Гиперборей”» (Одоевцева I. С. 42).

Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 502). Опубликовано: НП (в комментариях, с. 71).

Ответ на письмо Гумилева от 16 апреля 1914 г. (№ 132 наст. тома).

Дат.: 16 апреля 1914 г. — по содержанию.

Об «однодневной переписке» Гумилева и Городецкого см. № 132 наст. тома и комментарии к нему.

...выставлять меня политиканом (твое P. S.)... — В дошедшем до нас черновике письма Гумилева посткриптума нет.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. № 47). Публикуется впервые.

О Е. А. Зноско-Боровском см. комментарий к № 78 наст. тома.

«Пипу» твою — Броунинга... — Имеется в виду гумилевский перевод пьесы Р. Броунинга (Браунинга) «Пиппа проходит». Этот перевод (со вступительной статьей В. М. Жирмунского) был опубликован в №№ 3 и 4 журнала «Северные записки» за 1914 год.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 35). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Ответ на письмо Гумилева от 9/22 июля 1914 г. (№ 134 наст. тома). Лозинский пишет это письмо, приняв на себя роль посредника-примирителя между супругами Гумилевыми, переживавших в это время резкий разрыв отношений (см. подробно об этом комментарий к № 37 наст. тома). Одновременно с этим письмом он отправил информацию о приезде Гумилева в Териоки и его адрес в Слепнево Ахматовой.

...Таня и я переселяемся в Петербург. — Т. Б. Лозинская была на последнем месяце беременности и 19 августа 1914 г., в день вступления России в мировую войну родила мальчика, будущего замечательного математика С. Л. Лозинского (1914–1985). Гумилев написал на его рождение ст-ние «Новорожденному» (№ 12 в т. III наст. изд.).

В Петербурге я ловил тебя по телефону... — Очевидно, после скандала в Слепнево и разрыва с Ахматовой Гумилев, по пути в Либаву, заехал в Петербург. Ахматова также поехала в Дарницу через Петербург, так что в середине июня Лозинский оказался «между двух огней», став de facto конфидентом обоих поссорившихся супругов.

...выписал через Вольфа (угол Морской) Georgiques Chretiennes. — Т. е. заказал для Гумилева через книжный магазин товарищества М. О. Вольфа книгу французского поэта и романиста Ф. Жамма (F. Jammes, 1868–1938) «Georgiques Chretiennes» (1912). См. № 37 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву».

Писал также, что Платонова и Кареева у меня нет, равно как и твоего Rossetti. — Платонов Сергей Федорович (1860–1933) — профессор русской истории, с 1920 г. — академик. Кареев Николай Иванович (1850–1931) — историк, публицист. Россетти Данте Габриэль (1828–1882) — английский живописец и поэт, основатель «Братства прерафаэлитов».

Печ. по автографу (РНБ. Ф. 474 (альбом П. Н. Медведева № 1. Л. 34–40)). Опубликовано: Гумилевские чтения 1984, Ахматова А. А. Десятые годы. М., 1989, Ахматова А. А. Сочинения. В 2 т. М., 1990. Т. 2, Хейт.

Два письма Ахматовой Гумилеву из Слепнево, написанные 13 и 17 июля 1914 г., в самый канун мировой войны, — единственные дошедшие до нас из всего их эпистолярного цикла. В сочетании с письмами Гумилева от 10/23 июля 1914 г. из Териок и от 17 июля 1914 г. из Петербурга (№№ 135 и 136 наст. тома) они дают возможность хотя бы частичной реконструкции стилистики утраченной переписки, позволяют услышать голоса великой супружеской пары в их диалогическом общении.

Предвоенные месяцы в жизни супругов Гумилевых были крайне драматичными и насыщенными всевозможными событиями, так что для лучшего понимания писем необходим исторический экскурс. Гумилев и Ахматова переехали из Царского села в Слепнево в конце мая 1914 г., рассчитывая, очевидно, на длительный совместный летний отдых. По приезде Гумилев пишет письмо М. Л. Лозинскому (см. № 133 наст. тома), приглашая его в гости («У нас дивная погода, теннис, новые стихи...», стр. 9). И, действительно, как фиксирует в своих записях П. Н. Лукницкий, «до 20-х чисел июня занятиями сменивших обитателей были “игра в лон-теннис, встречи с соседями по именьям”» (Труды и дни. С. 240). Затем следует тяжелейший конфликт, повод к которому нам неизвестен, но причина несомненна — с января 1914 года Гумилев серьезно увлекается Татьяной Викторовной Адамович (1892–1970, в замужестве — Высоцкая), сестрой юного Г. В. Адамовича, самого молодого участника «Цеха поэтов», в то время — выпускницей Смольного института и подающей надежды танцовщицей, в будущем — известной балериной, создательницей собственной балетной школы (см.: Tacianna Wysocka. Wspomnienia. Warszawa, 1962).

В материалах П. Н. Лукницкого сохранились любопытные материалы, связанные с этой важной биографической коллизией, существенно повлиявшей на творчество поэта (Т. В. Адамович посвящена книга стихов «Колчан», непосредственно с событиями лета 1914 г. связано появление рассказа «Путешествие в страну эфира» (см. № 15 в т. VI наст. изд. и комментарии к нему)). «Я вчера много говорил с В. С. Срезневской о Татиане Адамович. Та мне рассказала, что считает роман с Таней Адамович выходящим из пределов двух обычных категорий для Н. С. (первая — высокая любовь: к АА, к Маше Кузьминой-Караваевой, к Синей звезде), вторая — ставка на количество девушек... Роман с Таней Адамович был продолжительным, но, так сказать, обычным романом в полном смысле этого слова. В. Срезневская сказала, что однажды в разговоре с Николаем Степановичем она упомянула про какой-то факт. Он сказал: “Да, это было в период Адамович”» (Жизнь поэта. С. 162). Легко представить, как этот «обычный роман в полном смысле этого слова» действовал на Ахматову, тем более что «Таня Адамович, по-видимому, хотела выйти замуж за Николая Степановича» (Там же. С. 163), вела себя, насколько можно судить, достаточно «жестко» и без стеснения появлялась в царскосельском доме Гумилевых. Она была расчетливым, сильным, лицемерным, прагматичным до цинизма, обаятельным и талантливым человеком, любящим и понимающим искусство и умеющим окружать себя изысканным обществом («Мама позволила нам иметь jour-fixe, день приемов, и каждый понедельник по вечерам у нас всегда бывало по десять-пятнадцать гостей. Играли, пели, читали стихи, спорили. О, это были воистину очаровательные вечера. Всегда бывали Анна Ахматова [sic!], Михаил Кузмин, Николай Гумилев, Георгий Иванов. <...> Приходили и играли Лурье, Ирена Энери и — когда бывал в Петербурге — Николай Орлов. У наших вечеров была артистическая, дружеская атмосфера, и хотя моя сестра Габриэль и я, быть может, и составляли для некоторых особ своего рода магнит, то все же, а это — самое главное — объединяла нас всех общая приверженность искусству» (Жизнь Николая Гумилева. С. 89)).

У двадцатипятилетней Ахматовой впервые в ее отношениях с Гумилевым появилась сильная, настоящая «соперница», и она очень болезненно переживала это. Отношения между супругами с зимы 1914 г. совершенно разладились, и нужен был лишь внешний толчок, чтобы скрытое неблагополучие вырвалось наружу. Именно это и произошло в середине июня в благополучной, с теннисом и гостями-соседями «дачной» слепневской жизни. Реакция Гумилева была резкой и недвусмысленной: «Николай Степанович предложил АА развод (!). АА: “Я сейчас же, конечно, согласилась!” <...> Сказала Анне Ивановне [Гумилевой], что разводится с Николаем Степановичем. Та изумилась: “Почему? Что?” — “Коля сам предложил”. АА поставила условием, чтобы сын остался у нее в случае развода. Анна Ивановна вознегодовала. Позвала Николая Степановича и заявила ему, тут же при АА: “Я тебе правду скажу, Леву я больше Ани и больше тебя люблю...” <...> АА снова рассказывала, как она “всю ночь, до утра” читала письма Тани и как потом никогда ничего об этом не сказала Николаю Степановичу» (Жизнь поэта. С. 163). Кончилось все тем, что Гумилев уехал из Слепнево «в Либаву и Вильно, где жила Т. В. Адамович» (Труды и дни. С. 240), а Ахматова — «в Петербург (одна, к папе) <...> Пробыла у папы несколько дней, неделю — не больше, и поехала в Киев. Не в самый Киев, а в Дарницу (мама жила там)» (Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 74). Состояние ее исчерпывающе выражено в письме к М. Л. Лозинскому от 25 июня 1914 г. «За границу я не поеду, что там делать! А дней через 10 буду опять в Слепневе и уж до конца там останусь. Если даст Бог, помру, если нет — вернусь в Петербург осенью глубокой. <...> Лето у меня вышло тревожное: мечусь по разным городам, и везде страшно, пусто и невыносимо» (Там же). Действительно, в Дарнице Ахматова пробыла лишь несколько дней (приблизительно с 25 июня по 7 июля 1914 г.) — ведь в Слепнево на руках у А. И. Гумилевой оставался маленький сын. 9 июля она уже в Москве (где, пересаживаясь «в первый попавшийся почтовый поезд», идущий до Подобино или до Твери, она случайно встречает... Блока: «С кем вы едете?» — «Одна»), а 10-го — снова в Слепнево.

Между тем Гумилев пребывает в Либаве, и никакой связи между ним и Слепнево нет. Обстоятельства этого пребывания неизвестны, но не надо забывать, что буквально сразу же по отбытию из Либавы создается «Путешествие в страну эфира» — рассказ, дающий богатую пищу для размышлений, в том числе и в биографическом плане. Можно также с уверенностью сказать, что перспектива бракосочетания с Т. В. Адамович по истечении достаточно небольшого срока стала казаться ему все менее и менее заманчивой — и тогда же, 9 июля, когда Ахматова в Москве, удивляя Блока («Анна Ахматова в почтовом поезде»), на перекладных спешит в Бежецк, Гумилев «выныривает» в Териоках, в равном удалении и от Либавы, и от Слепнево (дом в Царском селе, по всей вероятности, как обычно, сдавался на лето дачникам). Здесь, в Териоках (ныне — Зеленогорск), он, здраво обдумав обстоятельства, принимает «соломоново решение» и дает знать о себе — другу, Лозинскому, причем — посланием самого «обтекаемого» содержания (см. письмо № 134 наст. тома). Лозинский, который из-за последнего срока беременности жены не может отлучиться из дому, все же идеально выполняет взятую им на себя «миссию примирения»: пишет блестящее в своем роде — «успокаивающее» и со многими ободряющими «подтекстами» — послание попавшему в затруднительное положение Гумилеву (см. письмо № 36 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома) и немедленно связывается с Ахматовой, сообщая ей точные координаты затерявшегося мужа. Та, подавив гордость, первая пишет настоящее — удивительное! — «примирительное» письмо:

Ахматова пишет это письмо, прилагая к нему два созданных в эти дни гениальных стихотворения (комментировать которые в этом контексте нет сил человеческих), — пишет, не зная, что пока «шли переговоры» между Ваммельсуу и Слепнево, сам Гумилев, отдав визиты Чуковскому и С. К. Маковскому и допоздна проговорив с ними о текущих вопросах литературной политики, наутро собрался с духом, и тоже, подавив гордость, решил первым «пойти на мировую»:

Это письмо от отправляет в Дарницу, откуда Инна Эразмовна Горенко (по всей вероятности, не менее взволнованная происходящим, чем Анна Ивановна Гумилева) немедленно пересылает его в Слепнево. Второе письмо Ахматовой — от 17 июля (№ 38 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома) — вздох облегчения, и такой же вздох облегчения — письмо Гумилева от того же 17 июля, которое он пишет «синхронно» с женой, также получив ее «мировую»: «Целую всех. Очень скоро увидимся» (см. № 136 наст. тома). Ни тот, ни другая не знают, что мирной жизни после благополучного примирения в это страшное лето им будет отпущено несколько часов — Гумилев, действительно, приедет одновременно со своим письмом (трогательные хозяйственные планы Ахматовой на осень так и останутся, увы, по всей вероятности, неизвестными ему), 19 июля 1914 года — в миг, когда Германия объявит войну России («Утром еще спокойные стихи про другое («От счастья я не исцеляю...»), а вечером вся жизнь вдребезги» (Черных В. А. Указ. соч. С. 76)). Все события этих месяцев Гумилев подытожил в строфах окончательной версии «Пятистопных ямбов»:

В истории мирового эпистолярного искусства найдется немного эпизодов, равных по драматизму, психологической глубине и исторической содержательности переписке Гумилева с Ахматовой в июле 1914 года.

В июньской книге «Нового слова» меня очень мило похвалил Ясинский. — Упоминание о положительной оценке «Четок» писателем и журналистом Иеронимом Иеронимовичем Ясинским (1850–1931), редактором консервативного журнала «Новое слово» (1908–1914; литературное приложение к газете «Биржевые ведомости») — несомненный скрытый «вызов» обиженной Ахматовой: Гумилев, ранее сотрудничавший с этим изданием, порвал все отношения с журналом и его редактором после выхода оскорбительно-разносной рецензии «М. Чуносова» (постоянный псевдоним Ясинского) на ЧН (Новое слово. 1912. № 7. С. 157–158). Действительно, в оценке «Четок» Ахматовой «М. Чуносов» был более чем комплиментарен: «Слова у нее простые, без вывертов, без модных фасонов, а между тем, кажутся новы. Стоят на месте, и из сочетания их звучит то прекрасное, что так характерно для стиха Анны Ахматовой. <...> Нет ничего «умного» в стихах Анны Ахматовой; она не мудрствует лукаво, но зато сколько поэтического, сколько глубоко прекрасного, очаровательно женского» (Новое слово. 1914. № 7. С. 158). Ср. его же заключения о стиле автора ЧН: «...Это почти пошлость и напоминает произведения фабричных поэтов из народа» (Новое слово. 1912. № 7. С. 157).

Сюда пришел Жамм. — Имеется в виду посланная Лозинским книга «Georgiques Chretiennes» («Грузинские христиане», 1912). См. № 36 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома.

...я распечатала письмо Зноски. — Возможно, имеется в виду письмо № 35 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома, которое переслали в Слепнево из Царского села, и теперь оно вновь пересылается к адресату — уже из Слепнева в Териоки. Тогда фраза про «большой конверт» означает, что к своему письму Ахматова приложила еще несколько писем и открыток, ожидавших Гумилева в Слепневе.

...получила от Чулкова несколько слов... — О Г. В. Чулкове см. комментарий к № 105 наст. тома. В ответном письме Ахматова писала: «Милый Георгий Иванович, не ссорьтесь со мной из-за моего молчания. Я так рада получать письма от Вас и отвечать, конечно, буду. А то, что Вы ни жить, ни умирать не хотите, — для меня и есть самое понятное. Здесь тихо, скучно и немного страшно. Вести извне звучат совсем невероятно, людей я не вижу и вообще как-то присмирела. Недавно начала писать наконец большую вещь, но, кажется, мне тишина мешает. И все вокруг такое померкшее, стертое и, главное, связанное с целым рядом горьких событий» (Ахматова А. А. Десятые годы. М., 1989. С. 132).

Печ. по: Ахматова А. А. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 2.

Автограф — РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 49.

Опубликовано: Ахматова А. А. Десятые годы. М., 1989, Ахматова А. А. Сочинения. В 2 т. М., 1990. Т. 2, Хейт.

Ответ на письмо Гумилева от 10/23 июля 1914 г. (№ 128 наст. тома). Письмо знаменовало собой окончательное примирение супругов Гумилевых после разрыва в июне 1914 г. (см. подробно о биографическом контексте письма комментарии к № 37 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). К письму было приложено ст-ние «Подошла я к сосновому лесу...».

Не забудь, что заложены вещи... — Ср. в воспоминаниях К. И. Чуковского: «Помню: стоит в редакции «Аполлона» круглый трехногий столик, за столиком сидит Гумилев, перед ним груда каких-то пушистых, узорчатых шкурок, и он своим торжественным, немного напыщенным голосом повествует собравшимся <...> сколько пристрелил он в Абиссинии разных диковинных зверей и зверушек, чтобы добыть ту или иную из этих экзотических шкурок. Вдруг встает редактор «Сатирикона» Аркадий Аверченко — неутомимый остряк и, заявив, что он внимательно осмотрел эти шкурки, спрашивает у докладчика очень учтиво, почему на обороте каждой шкурки отпечатано лиловое клеймо петербургского городского ломбарда. В зале поднялось хихикание — очень ехидное, ибо из вопроса сатириконовского насмешника следовало, что все африканские похождения Гумилева — миф, сочиненный им здесь, в Петербурге. Гумилев ни слова не сказал остряку. На самом же деле печати на шкурках были поставлены отнюдь не ломбардом, а музеем Академии наук, которому пожертвовал их Гумилев» (Жизнь Николая Гумилева. С. 135). По всей вероятности, Чуковский неправ, и клейма были поставлены именно петербургским городским ломбардом, а молчание Гумилева значило только, что «сатириконовский остряк» на деле оказался не очень воспитанным человеком, задающим вопросы, неуместные вне приватного общения.

Будет ли Чуковский читать свою статью об акмеизме как лекцию? — Имеется в виду рецензия Чуковского на книгу С. Городецкого «Цветущий посох» — см. комментарий к № 135 наст. тома.

...жду июльскую «Русскую мысль»... думаю о горчайшем, уже перенесенном... — Имеется в виду рецензия В. Я. Брюсова на «Четки», действительно появившаяся в № 7 «Русской мысли» за 1914 г. и оказавшаяся, в общем, положительной, хотя и указывающей на ограниченность ахматовского «поэтического горизонта». «Горчайшим» была рецензия на «Четки» самого Гумилева в № 5 «Аполлона», в которой, в частности, упоминалось, что Ахматова являет собой наглядный пример того, «как велика в молодости способность и охота страдать» (см. № 65 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему). Не исключено, что эта рецензия Гумилева и «сдетонировала» в сложном биографическом контексте июня 1914 г.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 34). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Дат.: 21 марта 1915 г. — по штемпелю почтового отделения Петрограда на почтовой карточке.

...молодого поэта Злобина... — Владимир Ананьевич Злобин (1894–1967) через три года, с 1919 г. станет секретарем Мережковских и войдет в историю русской литературы, прежде всего, именно в этом качестве (его книга о З. Н. Гиппиус «Тяжелая душа» (1970, вышла посмертно) — ценнейший источник сведений об обоих художниках). Во время написания данного письма В. А. Злобин был студентом историко-филологического факультета Петроградского университета. Знакомство его с Гумилевым по всей вероятности состоялось. По крайней мере, организуя кружок «Арион» в 1918 г. (см. комментарий к № 172 наст. тома), он, вместе с другими юными поэтами-«арионовцами», пригласит Гумилева быть их руководителем. Рецензию Гумилева на его стихи см. в № 75 в т. VII наст. изд.

...мизерного журнала «Богема»... — Л. М. Рейснер была издательницей «Богемы». Это был первый (и — недолговечный) из «домашних» журналов семьи Рейснеров. Следующий за «Богемой» «Рудин», выходивший в 1915–1916 гг., был более удачен и даже остался в истории предреволюционной журналистики как одно из политически-«левых» эстетических изданий (двадцатилетняя Рейснер критиковала в нем... Г. В. Плеханова за «оборонничество»). К сотрудничеству в своих журналах Л. М. Рейснер привлекала участников университетского «Кружка поэтов» (в который входила сама), в т. ч. О. Э. Мандельштама и В. А. Рождественского. В оформлении ее журналов участвовали С. Н. Грузенберг, Н. Н. Купреянов, Е. И. Праведников.

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 35). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

В письме содержатся мотивы письма Гумилева от 2 января 1915 г. (№ 133 наст. тома). Возможно это — «запоздавший» ответ. Письмо (на бланке журнала «Аполлон») вложено в конверт, адресованный: «Анне Андреевне Гумилевой или Н. С. Гумилеву от М. Лоз<инского>».

...видно, ты овладел тайной философского камня, ибо твои опыты превращения серебра в золото протекают в высшей степени успешно, клянусь Египетским Сержантом! ...рукоплещу близкому торжеству! — Имеется в виду скорый выход книги Гумилева «Колчан» (15 декабря 1915 г.), издание которой готовилось Лозинским. Обыгрываются две реминисценции из гумилевских текстов, находящихся в приватном обращении Лозинского: исключенной из «аполлоновского» текста заключительной строфы первой редакции «Пятистопных ямбов»:

(см. комментарий к № 98 в т. II наст. изд.) и четверостишие (стр. 33–36) из № 185 наст. тома).

А раз адепты Великого Трансхопса занялись разоблачением сокровеннейших тайн... открыть Окаменелыя Дороги. — В этом предельно семантически насыщенном отрывке реминисцентно обозначены: 1) Гермес Трисмегист — легендарный родоначальник магии (см. № 34 в т. IV наст. изд. и комментарии к нему); 2) Название популярной в среде поэтов «первого Цеха» литературной игры — «Транхопс» (см.: Иванов III. С. 226–227); 3) Ст-ние самого Лозинского «Он в юности меня томил...»:

Все же в целом оказывается информацией о решении Лозинского публиковать свою книгу стихов «Горный ключ» (вышла в издательстве «Альциона» (М.; Пг.) в следующем, 1916 г.); см. рецензию на нее Гумилева, во многом имплицитно пародирующую «герметический» стиль данного письма (№ 68 в т. VII наст. изд.) и комментарии к ней.

...украсить посвящением тебе мои пятистопные ямбы... чем богат... — Имеется в виду посвященное Гумилеву ст-ние Лозинского «Каменья» и его образность (см. комментарий к № 68 в т. VII наст. изд.).

Таня — Т. Б. Лозинская, жена писателя.

Филипка — домашнее прозвище С. М. Лозинского.

Струве — см. комментарий к № 69 в т. VII наст. изд.

Соловьев — имеется в виду Владимир Николаевич Соловьев (1884–1941), режиссер и театровед, друг Лозинского и знакомый Гумилева. О его участии в 1916 г. в судьбе гумилевской пьесы «Дитя Аллаха» см. комментарий к № 5 в т. V наст. изд. См. также № 171 наст. тома.

Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 501). Публикуется впервые.

Письмо оригинального поэта-авангардиста Тихона Васильевича Чурилина (1885–1946) связано с гумилевской рецензией на его книгу «Весна после смерти» (М., 1915) — см. № 67 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему.

...иметь... Вашу книгу, где «Открытие Америки». — Поэма «Открытие Америки» (№ 12 в т. II наст. изд.) вошла в ЧН.

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 8 ноября 1916 г. (№ 153 наст. тома).

Дат.: ноябрь 1916 г. — по дате письма № 153 наст. тома. Ответа на это письмо не последовало (не сохранилось?).

Милый мой Гафиз... — Обращение Рейснер к Гумилеву связано с написанной в феврале-марте 1916 г. «арабской сказкой» «Дитя Аллаха» (см. № 5 в т. V наст. изд. и комментарии к нему). Под именем «Гафиза» Гумилев выведен в незаконченном «Автобиографическом романе» Рейснер (см.: Рейснер Л. М. Автобиографический роман / Вст. статья А. И. Наумовой и Г. А. Пржиборовской; прим. Н. А. Такташевой // Из истории советской литературы 1920–1930 годов. Новые исследования и материалы. (Литературное наследство. Т. 93). М., 1983. С. 208).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответом на это письмо и письмо № 44 явилось письмо Гумилева от 8 декабря 1916 г. (№ 154 наст. тома).

Дат.: начало декабря 1916 г. — по дате письма № 154 наст. тома и по содержанию (праздник св. Николая, епископа Мирликийского, чудотворца — т. н. «Николы Зимнего» — 6/19 декабря). Письмо сохранилось частично (утрачен второй листок).

...будут все Юркуны... — В качестве обобщающего образа «поэтов, которые ее не любят», Л. М. Рейснер использовала фигуру Юрия Ивановича Юркуна (Юркунас, 1895–1938) — писателя из «круга М. А. Кузмина», интимного друга поэта (впоследствии — мужа О. Н. Арбениной).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответом на это письмо и письмо № 43 явилось письмо Гумилева от 8 декабря 1916 г. (№ 154 наст. тома).

Дат.: начало декабря 1916 г. — по дате письма № 147 наст. тома и по содержанию (праздник св. Николая, епископа Мирликийского, чудотворца — т. н. «Николы Зимнего» — 6/19 декабря).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 15 января 1917 г. (№ 157 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 22 января 1917 г. (№ 158 наст. тома).

Дат.: между 15 и 22 января 1917 г. — по датам писем №№ 157 и 158 наст. тома.

...Микель Анджело жил почти рядом с Содомой, после Леонардо, после женщин, неспособных держать даже Лебедя... — Упоминается современник создателя Сикстинской капеллы в Ватикане Микеланджело Буонаротти (1475–1564) Джованни Антонио Бацци, известный как Содома (1477–1549) (см. об этом художнике № 81 в т. II наст. изд. и комментарий к нему), а также — картина Леонардо да Винчи «Леда с лебедем» (см. № 95 в т. II наст. изд. и комментарии к нему).

...Брюсов, учившийся искусству, как Мазаччио перспективе... — Мазаччо (наст. имя Томмазо ди Джованни ди Симоне Гвиди, 1401–1428), итальянский живописец, творчество которого приходится на рубеж раннего Возрождения (т. н. кватроченто, т. е. XV век) и «Высокого Возрождения»; упоминаемое введение им в свои полотна законов перспективы уводило живопись от символической условности Средних Веков и стало прологом к «реалистическому» изображению человеческих фигур и интерьера на полотнах последующих итальянских мастеров — Леонардо, Микеланджело, Рафаэля. «Мазаччо пользуется линейной перспективой, изображая объемные фигуры в трехмерном пространстве, которое обладает реальной протяженностью, шириной и глубиной. Изображение отличается логической ясностью и зрительной достоверностью, оно ориентировано на реальное восприятие. Писатель конца XV века Ландино отмечал, что Мазаччо “превосходно передавал натуру, так как он стремился изобразить только действительность и моделировку фигур и был сильнее своих современников в перспективе”» (см.: Шрамкова Г. Искусство Возрождения. М., 1977. С. 11). Упоминание о «боевых тяжелых конях», вероятно, относится к картине последователя Мазаччо флорентийского художника Паоло Учелло (1397–1475) «Битва при Сан Романо» (1457): «Для Учелло, как и для многих современных ему мастеров, живописная перспектива стала необходимым средством познания реального мира и выражения его закономерностей в искусстве» (Там же. С. 12).

...ученый, как болонец... — В городе Болонья был открыт один из первых европейских университетов (см. № 97 в т. II наст. изд. и комментарии к нему).

...сикстинская капелла еще не кончена... — Интересно, что образ Возрождения ассоциировался у Л. М. Рейснер с русской революцией (см. ее письмо М. Л. Лозинскому, март 1920 г.): «Что будет дальше? Не знаю, по-моему, то величественное и спокойное восхождение Солнца Духа, тот новый Ренессанс. О котором мы все когда-то мечтали...» (Дружба народов. 1967. № 4. С. 245).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 22 января 1917 г. (№ 158 наст. тома).

Дат.: конец января 1917 г. — по содержанию. Возможно, письмо не сохранилось полностью.

Застанет ли Вас это письмо... — 23 января 1917 г. приказом по полку Гумилев был прикомандирован к корпусному интенданту 28 корпуса для закупки сена частям дивизии и направлен на станцию Турцевичи Николаевской железной дороги (близ Окуловки, где и остановился Гумилев). Оттуда он отправился в Петроград 28 января, где был арестован за неотдание чести генералу, сутки просидел на гауптвахте и затем был препровожден обратно в Турцевичи, согласно предписанию (см.: Соч III. С. 399). Очевидно, он успел повидать Рейснер и между ними произошел роковой конфликт, радикально изменивший отношения «Гафиза» и «Лери» (ср. нарочито «официальное» обращение Гумилева к корреспондентке в письме от 6 февраля (№ 159 наст. тома). Не исключено, что и инцидент с неотданием чести как-то связан с этим конфликтом и, возможно, аффектированным состояние поэта.

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Дат.: февраль-июнь (?) 1917 г. — по времени ссоры корреспондентов, после которой Гумилев вернул Л. М. Рейснер ее письма к нему, и дате последнего письма Гумилева к Рейснер (см. № 165 наст. тома).

Письмо не было отправлено. Надпись на конверте: «Если я умру, эти письма, не читая, отослать Н. С. Гумилеву», позволяет заключить, что это — «посмертное» послание Рейснер, которое должно было сопровождать возвращение писем Гумилева в случае смерти «Лери». Нужно отметить, что с февраля 1917 г. переписка шла только «в одну сторону» — Рейснер не отвечала на письма Гумилева, так что наличие в общей подборке ее писем ноября 1916 г. — января 1917 г. означает, что при их ссоре Гумилев вернул все письма, которые у него были с собой. Больше до отъезда поэта во Францию они, очевидно, не виделись.

Печ. по: СС IV (С. 546–548).

Автограф — Архив Струве.

Опубликовано: СС IV, СС IV (Р-т), Полушин.

Энгельгардт Анна Николаевна (в замужестве — Гумилева, 1884 или 1885–1942) — вторая жена Гумилева, ей посвящен «Огненный столп». А. Н. Энгельгардт была дочерью Л. М. Гарелиной-Бальмонт и Н. А. Энгельгардта. Ее отец начинал как поэт (Стихотворения. СПб., 1890), сотрудничал в газете «Новое время», журналах «Вестник иностранной литературы», «Книжки недели», «Русский вестник», «Исторический вестник» и др. как прозаик, переводчик, публицист и литературовед. Он был автором двухтомной «Истории русской литературы XIX столетия» (СПб., 1902–1903). Мать ее, первая жена К. Д. Бальмонта, ушла к Н. А. Энгельгардту от мужа, после того как Бальмонт влюбился в невесту Н. А. Энгельгардта Е. А. Андрееву. В результате возникшего в 1893–1894 гг. «любовного четырехугольника» возникают de facto две новые пары — К. Д. Бальмонт и Е. А. Андреева и Н. А. Энгельгардт и Л. М. Гарелина, — «формальный статус» которых оставался долгое время крайне запутанным. Так как Л. М. Гарелина не давала развод К. Д. Бальмонту, тот вынужден был «узаконить» родившуюся у нее от Н. А. Энгельгардта дочь. Отсюда и уверенность Гумилева, что его жена — дочь любимого им в юности поэта-символиста. Впрочем, Бальмонт хорошо относился к Анне Николаевне («Мне дорога эта девушка со всем своим очарованием и грустной судьбой...»), тем более что она была очень дружна со своим сводным братом, сыном поэта Н. К. Бальмонтом, который тоже жил в семье Энгельгардтов вместе с матерью.

А. Н. Энгельгардт училась в частной гимназии Лохвицкой-Скалон (вместе с О. Н. Арбениной — см. комментарии к №№ 175, 178 наст. тома). По воспоминаниям ее младшего брата, Александра Николаевича Энгельгардта, семья жила «очень уединенной жизнью», тем более что Н. А. Энгельгардт страдал с 1910 г. нервным заболеванием. «Сестра Аня особенно ничем не увлекалась. Читала много. По своему характеру была очень непосредственна, не по летам наивна и всегда — неожиданно обидчива». Закончив гимназию, А. Н. Энгельгардт поступает на Курсы сестер милосердия и, закончив их, работает в военном госпитале, расположенном в том же Эртелевом переулке, где жили Энгельгардты. «...Ей очень шел костюм сестры милосердия с красным крестом на груди. Она любила гулять в Летнем саду... в этом костюме...» Ее «роман» с Гумилевым начался после их встречи на брюсовском вечере в Тенишевском училище 14 мая 1916 г. В 1916–1917 гг. А. Н. Энгельгардт, вызывая бешеную зависть и ревность подруги — О. Н. Арбениной, — переписывается с Гумилевым и регулярно встречается с поэтом во время его отлучек в Петербург с фронта. Сведенья об этом имеются в дневнике О. Н. Арбениной (хотя и в специфической интерпретации): «24 ноября [1916 г.] Письмо... от Ани <...> Она пишет: «Г<умилев> пришел с фронта, я была оч<ень> вероломной по отношению к нему; но все же я его не оч<ень> не люблю!...» Дрянь! <...> И за что это мне, Господи! Мы в один день с нею с ним познакомились; одинаково и очень ему понравились (это-то я наверное знаю); и вот — он пишет ей, а я забыта им, как снега прошлых зим, как зелень старых весен... <...> Мне — мелкие радости, мелкие печали, мелкие волнения, — а ей — любовь и письма прекрасного, великого, бурного поэта!.. 27 ноября [1916 г.] <...> А Ане пишет любимый поэт, и ей жизнь улыбается. 30 ноября [1916 г.] <...> Он ей нравится. Хоть она и говорит — нет, как я. Он возил ее на острова в автомобиле, они ели в Астории икру и груши, приехал к ней в Вознесенск (в Иваново-Вознесенск, где Энгельгардты проводили лето; этот визит состоялся 10–13 июля 1916 г. — Ред.) и грозой, в беседке с настурциями, безумно целовал ее... <...> Он посвящает ей стихи и посылает розы! <...> 27 декабря [1916 г.] <...> Не на радость, а на горе я ей звоню! Незадолго до меня был ей звонок: он. Он просит уделить ему «10 минут». Только что приехал с фронта...» Нужно отметить, что А. Н. Энгельгардт именно в качестве второй жены поэта, «Анны Второй», и адресата его лирики конца 1910-х — начала 1920-х гг. (адресата «Огненного столпа!) была впоследствии излюбленной «мишенью» мемуаристов (прежде всего — «мемуаристок»), которые стремились всячески дезавуировать ее роль в последний период жизни Гумилева, представить ее «недалекой», «сварливой», «мелочной», а ее замужество — результатом случайного стечения обстоятельств. Между тем, как пишет современный исследователь, «все, что известно ныне об Анне Энгельгардт, заставляет думать о ней как о способной, даже одаренной девушке, но не сумевшей (может быть, не успевшей) раскрыться в насыщенной талантами атмосфере тех лет. Близкая к людям выдающимся (Бальмонт, Гумилев), она — в отличие от той же Ахматовой — осталась незамеченной в их тени» (см. подборку материалов: Анна Энгельгардт — жена Гумилева (по материалам архива Д. Е. Максимова) / Публикация К. М. Азадовского и А. В. Лаврова // Исследования и материалы. С. 358–398). См. также комментарии к письму № 60 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома.

...я перепутала адрес... — Парижский адрес Гумилева, действительно, поменялся осенью 1917 г. — см. комментарий к № 169 наст. тома.

...письмо придет чуть ли не через год. — Как указывает Г. П. Струве, письмо было получено в Лондоне, куда его пересылали из Парижа, 3 июня 1918 г., когда Гумилев уже вернулся в Петроград.

...твоя коллекция картин... — В Париже Гумилев коллекционировал экзотическую живопись (см. № 169 наст. тома и № 49 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). О судьбе вещей Гумилева, оставшихся в Париже, говорится в письме А. Цитрона М. Ф. Ларионову от 30 сентября 1919 г.: «Дело у меня такое: где Гумилев? Его вещи у меня — и ей Богу лучше бы он мне оставил сына! Я эти вещи перевозил в Лион (в 1918 г.) и обратно. Раз ящик упал с воза и стекла побиты. Не хочешь ли ты взять на хранение? Я к тому помирать собираюсь» (цит. по: Ustinov Andrey. Two Episodes from the Biography of Nikolai Gumilev // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Columbus, Ohio, 1993. P. 300).

...никого из мальчишек не вижу, кроме Володи Ч. ...все наши общие знакомые уехали. — Очевидно, имеется в виду Владимир Степанович Чернявский (1889–1946), поэт, актер, в 1916–1917 гг. поклонник А. Н. Энгельгардт. О. Н. Арбенина, у которой с Чернявским случилась тогда же «печальная история», вспоминала, что у него была книга Гумилева «Чужое небо», по тексту которой ставилась домашняя постановка «Дон-Жуана в Египте», где, помимо Чернявского, участвовали Николай Константинович (Никс) Бальмонт (1890–1926), сын поэта и сводный брат А. Н. Энгельгардт, и Л. И. Канегиссер (1896–1918), поэт, впоследствии — убийца председателя ПетроЧК М. С. Урицкого (см.: Исследования и материалы. С. 436).

Я работаю как сестра в санатории, вне города... — Письмо было отправлено 4 декабря 1917 г. из Лигово, деревни на Петергофской дороге, известной некогда как имение князя Г. Г. Орлова. В начале XX века это был пригородный поселок, ныне — юго-западная окраина города.

Печ. по.: Опыты. 1953. № 1.

Автограф — Архив Струве.

Опубликовано: Струве Г. П. Из архива Н. С. Гумилева. Неизданные материалы для библиографии Гумилева и истории литературных течений // Опыты. 1953. № 1. С. 186–187.

Льдов Константин (наст. имя Витольд-Константин Николаевич Розенблюм, 1862–1937) — поэт, прозаик, переводчик. Более всего был известен как детский поэт, автор целого ряда популярных детских стихотворных сборников, издававшихся и переиздававшихся начиная с 1880-х годов вплоть до революции. В качестве «взрослого» поэта (сборники «Стихотворения» (1890), «Лирические стихотворения» (1897), «Отзвуки души» (1899)) был типичным представителем «поэтического межвременья» 1880-х гг., хотя и участвовал в сборнике П. П. Перцова и Д. С. Мережковского «Молодая поэзия» (1895), сотрудничал в журнале «Северный вестник» — оплоте раннего русского символизма (с июня 1896 г. и до завершения издания выполнял обязанности секретаря журнала). В качестве поэта, прозаика и публициста К. Льдов активно публиковался в периодике 1900-х — 1910-х гг. С 1914 г. жил в Париже, в 1918 г. переехал в Женеву, потом — в Брюссель, где издал свой последний сборник стихов «Против течения» (1926). Публикуя письмо, Г. П. Струве писал: «В конце января 1918 г. Н. С. Гумилев, находившийся с лета 1917 г. в Париже <...> прибыл в Лондон. В начале февраля он получил на адрес русского консульства печатаемое ниже письмо от Константина Николаевича Льдова. <...> Гумилев, очевидно, познакомился с ним в Париже. В 90-х годах Льдов сотрудничал в «модернистском» «Северном Вестнике» А. Л. Волынского и Л. Я. Гуревич, и народническое «Русское богатство» даже провозгласило его символистом. <...> В дальнейшем Льдов оказался, однако, совершенно вне символистского течения и стоял далеко от тех литературных кругов, к которым принадлежал Гумилев. Из его письма можно заключить, что и со стихами Гумилева он познакомился лишь в Париже, после личного знакомства с ним» (Струве Г. П. Из архива Н. С. Гумилева. Неизданные материалы для биографии Гумилева и истории литературных течений // Опыты. № 1. Нью-Йорк, 1953. С. 181).

...мы обрадовались, узнав, что Вам удалось пристроиться в Лондоне... — 8 января 1918 г. Гумилев, узнав о том, что русский военный агент в Англии, генерал Ермолов имеет возможность направить на Персидский фронт 26 русских офицеров, подал рапорт генералу М. А. Занкевичу, командовавшему русскими войсками во Франции, о своем желании отбыть из Парижа в Лондон для последующей отправки в Месопотамию. 14 января 1918 г. он был командирован из Парижа в Лондон, однако по прибытию оказалось, что «неудовлетворение... прапорщика Гумилева проездными и подъемными деньгами» было истолковано английским военным ведомством как «отсутствие рекомендации» со стороны его непосредственного начальства (!), и потому «команд<иров>ание его в Месопотамию... отклонили» (см.: Исследования и материалы. С. 294). «Гумилев все-таки задержался в Лондоне еще на три месяца. С помощью Бориса Анрепа... устроился на работу в шифровальный отдел Русского правительственного комитета. Один из его знакомых написал ему из Парижа: «Мы обрадовались, узнав, что Вам удалось устроиться в Лондоне». Но комитет, как и все представительства добольшевистской России, доживал свои последние дни» (Давидсон А. Б. Николай Гумилев. Поэт, путешественник, воин. Смоленск, 2001. С. 285).

Коллекция направлена в отель Друо; туда же, вероятно, последует и обстановка. — «...Из письма явствует, что в Париже [Льдов] имел обстановку и даже ценные картины, которые собирался продавать с аукциона» (Неизданные материалы для биографии Гумилева... С. 181). Возможно, что именно собирание живописи стало причиной знакомства Гумилева со Льдовым (см. № 169 наст. тома, № 48 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома и комментарии к ним).

г. А-в... А. Н. — Сведений об упоминаемых в письме Льдова лицах нет.

Посылаю для самого придирчивого рассмотрения... — «В письме Льдова на том же листке были переписаны <...> четыре его собственных стихотворения. Эти свеженаписанные стихотворения он посылал на суд Гумилеву. Как и вся поэзия Льдова, они большой поэтической ценности не имеют, но любопытны как свидетельство того, что этот совсем не молодой (Льдову тогда было 55 лет) и в сущности далекий от всякого «модернизма» поэт подпал — очевидно, в результате личного общения — под влияние самого Гумилева. Влияние это особо чувствуется в стихотворениях «Кабилы» и «Поэма», отчасти в «Державине». В «Поэме» в типично-банальную «нивскую» поэзию врываются гумилевские нотки. В «Кабилах» чувствуется гумилевская фактура, не говоря уже о самой теме...» (Неизданные материалы для биографии Гумилева... С. 181–182).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 1384. Оп. 1. № 3). Публикуется впервые. Бумага заверена: «Верно. В. Трахтенберг».

Слезкин Юрий Львович (1885–1947) — прозаик, дебютировавший как талантливый автор мистико-фантастической прозы, а завершивший свою карьеру историческими романами в традициях «соцреализма». В дореволюционные годы был лишь «шапочно знаком» с Гумилевым по клубу «Медный всадник» (см.: Воспоминания о «серебряном веке». М., 1993. С. 468), зато в 1918–1919 гг., став секретарем петроградского Союза деятелей художественной литературы (СДХЛ, см. комментарий к № 52 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома), оказался связан с ним достаточно тесными деловыми отношениями и даже — в качестве счастливого избранника И. Е. Куниной — сумел внести в эти отношения оттенок романтической интриги. «...Ясно вижу... особняк, кажется мне, барона Гинзбурга... Тут находится (находилось в 1918 г.) какое-то профессиональное учреждение литераторов — не помню, клуб ли, союз. Не помню и того, зачем мы сюда пришли — прямо из Ботанического сада, где опьяняюще пахло всеми веснами мира... У Гумилева там какие-то дела <...> Он настаивает, чтобы я вошла, знакомит меня с множеством новых людей... <...> Через вечность, которая на часах, вероятно, не длилась более получаса, я увлекаюсь Слезкиным — кажется, председателем этого клуба или союза. Он в военной форме, без погон, ладный, движения у него молоды, красивы, темные волосы гладко и молодо причесаны — на пробор сбоку и — что самое важное: я чувствую, что и я ему нравлюсь. И вижу, что Гумилев хмурится. Это не ревность, я знаю, я уже массу вещей знаю! — это его сознание своей некрасивости рядом со Слезкиным. Он уводит меня из особняка в сад — быстрее, чем хотелось бы» (Кунина И. Е. Моя гумилевская весна // Литературное обозрение. 1991. № 9).

Данное письмо рисует Ю. Л. Слезкина только с «деловой» стороны. Упоминаемый в письме адрес — Васильевский остров, 11 линия, д. 18 — адрес описанного Куниной (правда в весеннее время) особняка барона Гинзбурга, где и помещался СДХЛ (см.: Соч III. С. 409).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. 1. 46). Публикуется впервые.

Гриневская Изабелла Аркадьевна (1864–1942) — драматург, прозаик, поэтесса, переводчица, критик. Обучалась на Высших женских (Бестужевских) курсах, затем, познакомившись с И. А. Ефроном, работала в «Энциклопедическом словаре». Владела многими европейскими языками и литературную деятельность начала переводами (В. Гюго, А. Мицкевич, Дж. Кардуччи, Г. Д’Аннунцио, Г. Гауптман, Шекспир, Байрон и др.). Печатала стихи, пьесы, рассказы, статьи в журналах «Живописное обозрение», «Нива», «Вестник Европы». В конце 1910-х — начале 1920-х годов работала переводчиком в издательстве «Всемирная литература». В последние, «советские» десятилетия своей жизни И. А. Гриневская по болезни и немощи никакого участия в литературной жизни не принимала. И. А. Гриневская была членом литературно-художественного кружка имени Я. П. Полонского и «Вечеров Случевского», где могла встречаться с Гумилевым, однако, судя по тому, что она не знала даже имя поэта (!), никаких контактов с ним у нее не было.

Письмо И. А. Гриневской состоит из двух частей, первая из которых, «вступительная», адресована, предположительно, Федору Александровичу Лютеру (1864–1920), преподавателю древних языков и участнику «Литературно-мыслительного кружка» в Петербурге, которого Гриневская, вероятно, использовала в качестве посредника «по старой дружбе» (его статус во «Всемирной литературе» неясен). Вторая часть письма адресована Гумилеву (которого она называет «Григорием Степановичем»). Это послание носит характер «открытого письма» и представляет собой, в сущности, критическую рецензию на книгу Гумилева и К. И. Чуковского «Принципы художественного перевода», вышедшую первым изданием в 1919 г., вторым, уже с «тройным» авторством — Гумилева, Чуковского и Ф. Д. Батюшкова, — в 1920 г. Датировка текста соответствует времени выхода этих изданий.

Письмо Гриневской отражает взгляд многих «спецов» (по тогдашней советской терминологии) «Всемирной литературы», не принимавших стремление Гумилева разработать для этого грандиозного проекта Горького некие общие, универсальные методические принципы, дающие хотя бы общие гарантии соответствия поставляемой издательством «продукции» качественному «стандарту» современного европейского перевода. Для понимания конфликта Гриневской и Гумилева (поводом для которого, как можно понять из письма, стала работа над книгой переводов С. Бенелли «Драматические поэмы» (опубликована в 1923 г.)) нужно особо отметить беспрецедентность самого феномена «Всемирной литературы» в истории мировой переводчицкой деятельности.

«Всемирка» (как очень скоро стали ее называть писатели, вовлеченные в дело) возникла 20 августа 1918 г., когда был заключен договор между А. М. Горьким, А. Н. Тихоновым, З. И. Гржебиным и И. П. Ладыжниковым об организации издательства «Всемирная литература». Согласно этому договору, издательство ставило своей целью «перевод на русский язык и подготовку к печати избранных произведений иностранной художественной литературы конца XVIII — XIX вв.». Полную ответственность за все предприятие взял на себя Горький, особо оговорив в договоре, что «А. М. Пешкову предоставляется полная свобода в организации издательства, как-то: в выборе подлежащих изданию книг, в установлении их тиража, в определении характера вступительных статей и примечаний, а также в выборе сотрудников, авторов, переводчиков и служащих издательства...» (см.: Зайдман А. Д. Литературные студии «Всемирной литературы» и «Дома искусств» // Русская литература. 1973. № 1. С. 141). Такой «авторитаризм» со стороны Горького не случаен, ибо он замышлял реализацию грандиозного просветительского проекта, равного которому не было со времен французской энциклопедии. Это не могло не вызывать скепсис и раздражение со стороны большинства привлекаемых им сотрудников, поставленных к тому же в подавляющем большинстве своем перед проблемой физического выживания и менее всего расположенных к пафосу футурологического мышления. «Трудно починить водопровод, — горько иронизировал Евгений Замятин, — трудно построить дом, но очень легко — Вавилонскую башню. И мы строили Вавилонскую башню: издадим Пантеон литературы российской — от Фонвизина до наших дней. Сто томов! Мы, быть может, чуть-чуть улыбаясь, — верили или хотели верить» (Замятин Е. Лица. Нью-Йорк, 1967. С. 16–19). Во «Всемирку» приходили те, кому в годы «военного коммунизма» негде было заработать на кусок насущного хлеба, и приносили с собой соответствующий настрой. «Переводы делаются наспех для «Всемирной литературы», — простодушно замечала И. В. Одоевцева. — <...> К переводам никто не относится серьезно — это халтура, легкий способ заработать деньги» (Одоевцева I. С. 216). Впрочем, были и гораздо более серьезные, «идеологические» оппозиции. «Во «Всем. Лит.» видел Сологуба, — отмечает в дневнике К. И. Чуковский. — Он фыркает. Зовет это учреждение «ВсеЛит» — т. е. вселить пролетариев в квартиру — и говорит, что это грабиловка» (Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 96).

«Пролетарий», читающий Байрона или Сема Бенелли, вызывал резкое раздражение у столь «народолюбивой» до революции русской интеллигенции. Горький был одинок в своем просветительстве — и совершенно неожиданно получил поддержку со стороны «аристократа» и «эстета» Гумилева.

В конце августа 1918 г. Гумилев «получает от М. Л. Лозинского письмо с извещением о возникновении издательства «Всемирная литература» и советом переговорить с А. Н. Тихоновым. После переговоров с А. Н. Тихоновым вошел в число членов редакционной коллегии издательства и принял участие во всей организационной работе, в выработке плана изданий, а впоследствии во всей текущей работе издательства» (Труды и дни. С. 283). Заметим, что несохранившееся письмо Лозинского Гумилев получает как раз в тот момент, когда становится очевидно, что возрожденное издательство «Гиперборей», равно как и прочие его «летние проекты» (см. № 171 наст. тома и комментарии к нему), терпят крах, и вопрос об источнике постоянного дохода встает очень остро. В горьковское издательство он приходит едва ли не так, как и все прочие его литературные знакомцы, — как, по словам Г. В. Иванова, «в единственное место, где можно было «не теряя чести», если не печататься, то заниматься литературным трудом, получая за него гонорар» (Иванов III. С. 410). То, что происходит дальше, с хронологической точностью зафиксировано в дневниках Чуковского 1918–1919 гг.

«28 октября. Тихонов пригласил меня недели две назад редактировать английскую и америк. литературу для “Издательства всемирной литературы при Комиссариате народного просвещения”, во главе которого стоит Горький. <...> Самое мучительное эти заседания под председательством Горького. Я при нем робею, глупею, говорю не то, трудно повернуть шею в его сторону — и нравится мне он очень, хотя мне и кажется, что его манера наигранная. <...> Он заботится только о народной библиотеке. Та, основная, к-рую мы затеваем параллельно, — к ней он равнодушен. Сведенья его поразительны. Кроме нас участвуют в заседании: проф. Ф. Д. Батюшков (полный рамоли, пришибленный), проф. Ф. А. Браун, поэт Гумилев (моя креатура), прив.-доцент А. Я. Левинсон — и Горький обнаруживает больше сведений, чем все они. <...>

Ноябрь 12. Вчера заседание — с Горьким. <...> На заседании была у меня жаркая схватка с Гумилевым. Этот даровитый ремесленник — вздумал составлять “Правила для переводчиков”. По-моему, таких правил нет. Какие в литературе правила — один переводчик сочиняет, и выходит отлично, а другой и ритм дает и все, — а нет, не шевелит. Какие же правила? А он — рассердился и стал кричать. Впрочем, он занятный, и я его люблю.

24 ноября. Вчера во “ВсеЛите” должны были собраться переводчики и Гумилев должен был прочитать им свою «Декларацию». Но вчера было воскресенье, “ВсеЛит” заперт, переводчики столпились на лестнице, и решено было все гурьбой ехать к Горькому. Все в трамвай! Гумилев прочел им программу максимум и минимум — великолепную, но неисполнимую — и потом выступил Горький. <...> “Именно потому, что теперь эпоха разрушения, развала, — мы должны созидать... Я именно потому и взял это дело в свои руки, хотя, конечно, с моей стороны не будет рисовкой, если я скажу, что знаю его меньше, чем каждый из вас...”

10 марта 1919. Был у меня Гумилев вчера. Говорили о Горьком. — “Помяните мое слово, Горький пойдет в монахи. В нем есть религиозный дух. Он так говорил о литературе, что я подумал: ого!”»

Это быстрое движение друг к другу двух великих художников — глобальное явление литературной жизни конца 1910-х годов — происходило, прежде всего, потому, что Гумилев оказался наиболее восприимчив к горьковской идеологии массового просвещения, мог воспринять и «вместить» ее как что-то безусловно «свое». «В наше трудное и страшное время спасенье духовной культуры страны возможно только путем работы каждого в той области, которую он свободно избрал себе прежде. Не по вине издательства эта работа его сотрудников протекает в условиях, которые трудно и представить себе нашим зарубежным товарищам. Мимо нее можно пройти в молчании, но гикать и улюлюкать над ней могут только люди, не сознающие, что они делают, или не уважающие самих себя», — формулирует он в 1921 г. свое собственное credo этих лет (см. № 180 наст. тома), почти дословно повторяя Горького. «Ты же знаешь о Леконт де Лиле, одном из величайших поэтов Франции, — обращался Гумилев к бывшему «сподвижнику» С. М. Городецкому, — почему бы не узнать о нем рабочему и крестьянину. <...> Литература и народ любовно тянуться друг к другу, только встреча их произойдет на улице, пестрящей обрывками воззваний, под выкрики митинговых ораторов, а в просторных светлых дворцах, превращенных в библиотеки...» (См.: Соч III. С. 337). Приняв «демократическую стратегию» «Всемирной литературы», Гумилев немедленно сделал из нее практические выводы: любая деятельность при таких масштабах (в том числе и деятельность переводчика) может мыслиться только как технология (те же ассоциации приходили в голову и Чуковскому: «Третьего дня я написал о Райдере Хаггарде. Вчера о Твэне. Сегодня об Уайльде. Фабрика!» (Чуковский К. И. Дневник... С. 96)). Гумилев понимает (и принимает) задачу издательства Горького как необходимости поставить переводы «на поток» — и начинает, увлекая туда же и Чуковского, создавать методику как необходимую основу любого технологического процесса, и учебные заведения для освоения этой методики молодыми кадрами — знаменитые «Студии перевода» при «Всемирной литературе». Вне подобных действий все рассуждения о «рабочем и крестьянине, которые открывают для себя творчество Леконта де Лиля», есть, конечно, прекраснодушная демагогия. В сущности, сотрудничество Горького и Гумилева во «Всемирной литературе» мы можем рассматривать как первый практически опыт «культурной революции» — хотя и в очень ограниченном масштабе.

Естественно, что такой «фабричный» подход к творческой работе переводчика не мог не вызвать как тайный, так и явный протест со стороны деморализованных происходящим (не только в области художественного перевода) старых переводчиков-«кустарей», которых привела во «Всемирную литературу» лишь (фатальный каламбур) горькая необходимость. Своеобразным «манифестом» этой «оппозиции» и стало открытое письмо Гриневицкой «Григорию Степановичу». Объективную же оценку деятельности Горького и Гумилева дал по прошествии лет Г. В. Иванов: «Его (издательства «Всемирная литература» — Ред.) значение очень велико — и тем, что добрая сотня русских писателей спасена им от голодной смерти <...> и благодаря ряду превосходных переводов, им изданных или приготовленных к печати. Техника перевода, в частности, стихотворного, была поднята «Всемирной литературой» на небывалую у нас высоту» (Иванов III. С. 234). Правоту этих слов подтверждает реализованная на деле в 1960-е — 1970-е годы мечта Горького — 200-томная массовая серия «Библиотеки всемирной литературы», давшая возможность доступа к сокровищницам мировой культуре миллионам русскоговорящих (и только русскоговорящих) «рабочих и крестьян» России XX века.

«Горные вершины», «На севере диком»... — Свободные переводы ст-ний И. В. Гете, воспринимаемые читателями как оригинальные произведения самого Лермонтова.

...9 заповедей Гумилева... — «Повторим же вкратце, что обязательно соблюдать: 1) число строк; 2) метр и размер; 3) чередованье рифм; 4) характер enjambement; 5) характер рифм; 6) характер словаря; 7) тип сравнений; 8) особые приемы; 9) переходы тона. Таковы девять заповедей для переводчика; так как их на одну меньше, чем Моисеевых, я надеюсь, они будут строже соблюдаться» («Переводы стихотворные»).

Сонет, октава, терцина — особые устойчивые формы стихотворной строфы.

Кардуччи... я должна была переводить... — Джозуэ Кардуччи (1835–1907), итальянский поэт, см. № 59 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему. Сведений о гумилевских переводах Кардуччи (или о переводах из Кардуччи, отредактированных Гумилевым) нет.

По поводу моего перевода Сема Бенелли... — Пьесы испанского драматурга Сема Бенелли (1877–1949) издавались «Всемирной литературой» дважды: С. Бенелли. Драматические поэмы «Рваный плащ», «Ужин шуток» (пер. А. В. Амфитеатрова и др. М.; Пг., 1923); С. Бенелли. Пер. И. А. Гриневской; под ред. Н. Гумилева и А. Л. Волынского. М.; Пг., 1923.

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 746. К. 45. Ед. хр. 44). Опубликовано: Гумилевские чтения 1984. Машинопись с подписью.

Письмо представляет собой ответ Ф. Сологуба (Тетерников Федор Кузьмич (1863–1927) на протест Гумилева против сологубовской статьи «О союзе деятелей художественной литературы» (Вестник литературы. 1919. № 4. С. 10–11). В этой статье Сологуб обвинил руководителей этой организации В. В. Муйжеля и Ю. Л. Слезкина (см. № 50 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» и комментарии к нему) в бесконтрольном разбазаривании и присвоении общественных фондов, отпущенных Народным комиссариатом просвещения на улучшение быта петроградских писателей. Союз деятелей художественной литературы (СДХЛ) был создан весной 1918 г. по инициативе самого Сологуба как для реализации издательских проектов, так и в качестве одного из первых в РСФСР «профессиональных союзов творческих работников». Однако, в отличие от горьковской «Всемирной литературы» или от созданного в тот же год Брюсовым (с подачи Луначарского) Всероссийского союза поэтов, деятельность СДХЛ, подававшего в начале своего существования большие надежды, превратилась в бесконечный ряд заседаний всевозможных секций, коллегий и комиссий, обсуждающих проекты, большей частью заведомо неосуществимые (ср. запись К. И. Чуковского от 13 февраля 1919 г.: «Вчера было заседание редакц<ионной> коллегии «Союза деятелей художественного слова». На Вас<ильевском> остр<ове> в 2 часа собрались Кони, Гумилев, Слезкин, Нем<ирович>-Данченко, Эйзен, Евг. Замятин и я. Впечатление гнусное» (Чуковский К. И. Дневник 1901–1920 гг. М., 1991. С. 100). Сразу после появления сологубовской статьи, 12 апреля 1919 г. из СДХЛ демонстративно вышли Горький, Блок, Замятин, Мережковский, Чуковский и Шишков, и была создана общественная комиссия, которая полностью подтвердила правоту Сологуба. СДХЛ прекратил свое существование, а Ю. Л. Слезкин даже счел за благо покинуть Петроград (о краткой истории СДХЛ см.: Ширмаков П. П. К истории литературно-художественных объединений первых лет советской власти: Союз деятелей художественной литературы (1918–1919) // Вопросы советской литературы. М.-Л., 1958. Вып. VII. С. 454–475).

Гумилев стал членом СДХЛ 8 мая 1918 г. (см.: ИРЛИ. Ф. 98. Ед. хр. 197. Л. 28 об.) и принимал активное участие в его начинаниях, был товарищем председателя совета Союза и членом его различных секций, но он не имел практического доступа к распределению средств Союза и не обладал никакими властными полномочиями. Тем не менее Сологуб, вообще недолюбливавший поэта, поставил его имя в один ряд с «хамелеонами» из правления СДХЛ. Гумилев, указав Сологубу на ошибку, потребовал извинений — и получил их в этом письме. См. о деятельности Гумилева в СДХЛ также: Базанов В. В. Из архивных разысканий о Николае Гумилеве (по материалам рукописного отдела ИРЛИ // Из творческого наследия советских писателей. Л., 1991. С. 323.

Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 3. № 123). Публикуется впервые. На бланке «Hotel Van Renggelaer. 15 East Eleventh street. New Jork».

Личность автора настоящего письма — Г. Сыромятникова — не установлена (в источниках «Гондлы» встречается статья С. Н. Сыромятникова «Саги скандинавского севера», предисловие к книге «Древнесеверные саги и песни скальдов в переводах русских писателей» (СПб., 1903) — см. комментарий к № 6 в т. V наст. изд.). В письме разбирается ст-ние «Экваториальный лес», опубликованное в № 1–2 журнала «Северное сияние» за 1919 г. (см. № 17 в т. IV наст. изд. и комментарии к нему), и упоминается цикл «Капитаны», опубликованный в № 1 «Аполлона» за 1909 г. (см. №№ 147, 148, 149, 150 в т. I наст. изд.).

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 2. Ед. хр. 145). Публикуется впервые. Дат: 1919–1920 гг. — по времени пребывания Г. В. Адамовича в Новоржеве (см.: Русские писатели. XX век. Ч. 1. М., 1998. С. 18).

Об отношениях Гумилева и Георгия Викторовича Адамовича (1892–1972) см. комментарий к № 68 в т. VII наст. изд.

...это «от Розанова»... — Имеется в виду парадоксализм, присущий стилю мышления Василия Васильевича Розанова (1856–1919).

...я Ч<айльд>-Гарольда могу повторять... а Дон-Гуана почти не помню... — В Каталоге издательства «Всемирная литература» (Пг., 1919) указаны поэмы Д. Г. Байрона «Чайльд Гарольд» (перевод Г. В. Адамовича), «Дон Жуан» (перевод Н. А. Оцупа), «Мазепа» (перевод Г. В. Иванова), «Лара» (перевод В. А. Рождественского) и «Гяур» (перевод Кладо). Все эти переводы были отредактированы Гумилевым (см.: Гумилевские чтения 1984. С. 92).

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 416. К. 6. Ед. хр. 61). В конверте «Торгово-экспортного акционерного общества. Петроград. Николаевская, 47», адресованном: «Здесь. Бассейная, 11. «Дом литераторов». Николаю Степановичу Гумилеву». Штемпель почтового отделения Петрограда — 01.08.20. По новой орфографии.

«Какие-то девицы писали ему записочки с предложениями романа и даже со стихами (мы очень хохотали)» (Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Гумилев // Исследования и материалы. С. 445).

...в четверг в Доме литераторов на чтении пьесы «Грешная покойница»... — Пьеса А. М. Ремизова.

...на вашем вечере в понедельник... — Имеется в виду «Вечер Н. Гумилева» 2 августа 1920 г. в «Доме искусств». Афишу этого вечера см.: БП. Вклейка между с. 128–129.

...Если будешь ты на горном пике... — Цитируется ст-ние «Лаос» из сборника стилизованных переводов Гумилева из китайской и индокитайской поэзии «Фарфоровый павильон» (см.: Соч III. С. 233).

Печ. по автографу (Архив Лесмана). Опубликовано: Исследования и материалы. С. 595–597.

«Я напечатал рецензию о сборнике «Дракон», в которой не очень почтительно обошелся с произведениями Гумилева. Иронический тон рецензии подействовал на Н. С. как личное оскорбление. Он высказал мне свое неудовольствие в довольно резких выражениях. Так как разговор наш произошел при свидетелях <...> и вскоре по Петербургу начали циркулировать «свободные композиции» на тему этого разговора, то я <...> обратился к суду чести при Петербургском отделении Всероссийского союза писателей с просьбой рассмотреть происшедшее столкновение <...> Н. С. сначала отказался явиться на суд чести, но потом его уговорили А. Л. Волынский и др. Этот суд чести <...> вынес резолюцию, как и полагается суду чести, двойственную и потому безобидную. Моя статья была признана действительно резкой и способной возбудить неудовольствие Гумилева, но было также признано, что она не давала Гумилеву основания употреблять при объяснении со мной обидные выражения. Кажется, Н. С. остался очень доволен приговором: при встрече со мной (мы после этого события «раззнакомились») он улыбался победоносно и насмешливо» (Голлербах Э. Ф. Н. С. Гумилев // Исследования и материалы. С. 588–589). Подробно об этом трагикомическом эпизоде см.: Зобнин Ю. В., Петрановский В. П. К воспоминаниям Э. Ф. Голлербаха о Н. С. Гумилеве (Суд чести) // Исследования и материалы. С. 592–605).

В № 40 «Известий Петросовета»... — «Есть в сборнике две дамы: М. Тумповская и Ирина Одоевцева. Обе умеют писать стихи и, вероятно, не хуже стихов вышивают салфеточки на столики и подушечки для диванчиков. Тумповская вышивает мечтательные и фантастические узоры, а Одоевцева любит “гумилевщину” и разные мрачные штуки, вроде солдата, подсыпающего в соль толченое стекло, или могильщика Тома, которому “не страшно между могил, могильное любит он ремесло”; “окончив работу, идет домой, вполне довольный судьбой такой”. Просто и хорошо. Домашние, наверно, хвалят не нахвалятся. “Вот она у нас какая. Стихи пишет, сам Гумилев одобряет”. Кстати сказать, Гумилев оповещает, что у поэтессы “косы — кольца огневеющей змеи” (без змеи он не может, ему непременно подавай не дракона, так змею) и “зеленоватые глаза, как персидская бирюза”». Голлербах цитирует здесь ст-ния И. В. Одоевцевой «Роберт Пентегью» и гумилевский «Лес» (№ 30 в т. IV наст. изд.), вошедшие в «Дракон. Альманах Цеха поэтов» (Пг., 1921).

Ольденбург С. Ф. (1863–1934) — востоковед-индолог; Державин Н. С. (1877–1953) — филолог и историк, славист; Лемке М. К. (1872–1923) — историк; Носков Н. Д. (1870–?) — критик; Стрельников (Мезенкампф) Н. М. (1888–1939) — композитор и музыкальный критик; Пресс А. Г. — историк философии; Курбатов В. Я. (1878–1957) — физико-химик, историограф Петрограда.

...выступать... с эстрады Дома отдыха можно... — «Осенью 1920 г. мы встречались с Н. С. в Доме отдыха (б<ывшем> Чернова) на правом берегу Невы» (Голлербах Э. Ф. Н. С. Гумилев... С. 586).

...подсыпать... «Толченого стекла»... — Имеется в виду «Баллада о толченом стекле» И. В. Одоевцевой.

...реагировал Блок на критику Розанова... — Имеется в виду критика В. В. Розановым взглядов Блока в статьях «Трагическое остроумие» и «Попы, жандармы и Блок» (Новое время. 9 и 16 февраля 1909 г.). Блок не ответил Розанову в печати, но написал учтивое и обстоятельное письмо.

...«жил на свете рыцарь бедный»... «в биографии славной твоей не должно оставаться пробелов»... — Цитируются ст-ния Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный...» и Ахматовой (неточно) «Сколько просьб у любимой всегда...»

Печ. по автографу (Архив Лесмана). Опубликовано: Исследования и материалы. С. 603.

На письме помета Голлербаха: «Не послал».

Печ. по: Жизнь поэта. С. 281.

Автограф — Дело Гумилева.

Ольга Максимовна Зиф (Зив (Вихман), 1904–1963) — в конце 1910-х — начале 1920-х гг. поэтесса, студистка Гумилева, участница организованного им поэтического кружка «Звучащая раковина». Впоследствии переехала в Москву и стала писать прозу для детей и «производственные романы». Записка относится ко времени последнего посещения Гумилевым Москвы после путешествия с адмиралом А. В. Немитцем по Крыму — 2–6 июля 1921 г.

Печ. по: Жизнь поэта. С. 287.

Автограф — Дело Гумилева.

Дат.: до 3 августа 1921 г. — по местонахождению письма (изъято при обыске).

На Почтамтской улице находилась квартира тетки Г. В. Адамовича, в которой жили Адамович и Г. В. Иванов, а после женитьбы Иванова — и И. В. Одоевцева (см.: Одоевцева II. С. 154).

Анна Николаевна, Михаил Леонидович — А. Н. Гумилева (Энгельгардт) и М. Л. Лозинский.

...один корпусной товарищ... — однокурсником Г. И. Иванова по Петербургскому кадетскому корпусу был Ю. П. Герман, один из руководителей Петроградской боевой организации. Иванов, встречавшийся с ним в послереволюционном Петрограде, характеризует его как человека «ледяного хладнокровия и головокружительной храбрости», убежденного антикоммуниста и профессионального конспиратора (см.: Иванов Г. В. Мертвая голова // Иванов Г. В. Собрание сочинений. В 3 т. М., 1993. Т. 3. С. 363–373). Ю. П. Герман был убит при переходе финской границы 30 мая 1921 года (в перестрелке было убито и ранено более десятка чекистов). Неизвестно, относится ли эта записка непосредственно к Ю. П. Герману, однако причина ее присутствия в «Деле Гумилева» — очевидна.

Печ. по: Жизнь поэта. С. 280.

Автограф — Дело Гумилева.

Дат.: до 3 августа 1921 г. — по местонахождению письма (изъято при обыске).

Гумилев и А. Н. Энгельгардт поженились 6 или 8 августа 1918 г. (см.: Труды и дни. С. 282). 14 апреля 1919 г. у них родилась дочь Елена. Поскольку Петроград в годы «военного коммунизма» испытывал жестокую нехватку продовольствия, Анна Николаевна с маленькой дочкой была вынуждена подолгу жить в Бежецке (с июня по август 1919 г., с января по июнь 1920 г. и с конца июля 1920 г. по май 1921 г.). После трагической гибели мужа А. Н. Гумилева оказалась без средств к существованию, ее попытки танцевать и работать в театрах были безуспешны. «Сестра Анна Николаевна жила продажей кой-каких оставшихся у нее вещей, родители мои — тоже, — вспоминал А. Н. Энгельгардт. — <...> Аня не могла найти себе места в жизни. Леночка подросла и пошла в школу; впоследствии, после школы, работала на почте» (Исследования и материалы. С. 374). «Тоненькая, бледная, молчаливая, грустная, затаившая свое горе, похожая по фигуре и манере скорее на девушку, чем на женщину, она была изящна, почти красива, — описывает Анну Николаевну Д. Е. Максимов, встречавшийся с ней в конце 1920-х годов. — Во всяком случае, все в ней казалось исполненным меры и естественного, непридуманного, но очень выдержанного стиля. <...> Эта хрупкая, неумелая, беспомощная женщина выглядела жертвой обступившего ее безжалостного города — «страшного мира». Может быть, в детской беспомощности и заключалась ее женская прелесть» (Исследования и материалы. С. 380). Конец Анны Николаевны Гумилевой был страшен — она умерла голодной смертью в блокадном Ленинграде в апреле 1942 г.; ее родители умерли раньше, в январе. Елена Николаевна Гумилева, дочь поэта, умерла от истощения последней — 25 июня 1942 г.

Нахождение в «Деле» Гумилева этой сугубо «домашней» записки вызывало недоумение исследователей: «Чего только нет в «деле» Гумилева! И приглашение участвовать в поэтическом вечере к нему подшито, и членский билет Дома искусств на 1920 г., и интимные записки со стершимся карандашным текстом... <...> Начиная с листа № 31 — подшитые к делу записки различных литераторов Гумилеву с просьбой о встрече, клочки бумаги, на которых поэт что-то помечал для памяти. Оказалась в деле и трогательная записка жены на смятой папиросной бумаге» (Хлебников О. Шагреневые переплеты // Огонек. 1990. № 18. С. 13). Между тем, если учесть, что одним из главных пунктов обвинения поэта был факт передачи ему денег «от организации на технические надобности», то данная записка оказывается косвенным подтверждением того, что материальное положение поэта не было бедственным. Согласно постановлению ВЦИК и Совнаркома от 17 января 1920 г. получение любых материальных средств от заграничных антисоветских организаций приравнивалось к соучастию в террористической деятельности и каралось расстрелом (см.: Новый мир. 1989. № 4. С. 268).