Полный карман песка

Полный карман песка

Автор: М. Лейтон

Книга: Полный карман песка

Серия: Вне серии

Переводчик: Аура Лопес

Редактор: Анна Ковальчук

Вычитка: Светлана Павлова

Русификация обложки: Александра Волкова

Любое копирование и размещение перевода без разрешения администрации, ссылки на группу и переводчиков запрещено.

Аннотация:

Я не знаю, что такое — великая история любви. Это мгновенное влечение, когда мальчик встречает девочку? Страстные поцелуи и сказочный конец? Или это жизнь, полная трагизма, как предоплата за несколько украденных моментов чистого счастья? Боль и страдания, которые, можно сказать, стоят того, чтобы в конце концов обрести недостающий кусочек своей души?

Ответ: я не знаю. Я не знаю, что такое великая история любви. Я только знаю, что такое — моя история любви. Знаю только то, что я нашла Коула в тот момент, когда мы с Эмми бежали от ночного кошмара, — то единственное, что спасло меня. Спасло нас. Он был сломлен еще больше, чем я, но каким-то образом мы собрали осколки друг друга в единое целое. Если это — великая история любви, это — грандиозный роман, — значит моя… наша история — величайшая из всех.

Глава 1

Иден

Октябрь

Лицо Эмми светится, когда она бежит на полной скорости к кромке воды, гонясь за отливом. У меня на сердце теплеет от ее радостных криков, когда вода гонится за ней в ответ. Они двигаются взад и вперед, затянутые в бесконечный танец отливов и приливов.

Всего несколько раз за шесть лет ее жизни я видела ее такой счастливой, такой беззаботной и оживленной. Одно это оправдывает данный переезд. Может, нам и не придется покидать это место. По крайней мере, какое-то время.

Маленькие ножки неустанно несут ее, когда она бежит от пенистых волн, поднимая брызги воды и песка. Я наблюдаю за ее игрой, чувствуя удовлетворение, которого не было уже давно. Может быть, это пойдет ей на пользу.

В конце концов, глотая воздух, она не поворачивается, чтобы бежать за отливом, а направляется ко мне, пока не врезается своим маленьким телом в меня, подобно крошечной пуле. Я хватаю ее, крепко прижимаю к себе и, зарываясь носом в ее шею, вдыхаю запах детского порошка, свежего воздуха и маленькой девочки.

Когда она отодвигается, то улыбается.

— Это было весело, мама. Ты видела, как я быстро бежала? Даже волны не могли схватить меня.

Желтовато-зеленые глаза сияют, а щеки розовеют от холодного воздуха. Ее горячее дыхание смешивается с океанским бризом, проникая в меня, подобно счастью, наконец целиком заполняющему меня.

— Видела! Ты бежала так быстро, что я с трудом удержала тебя.

Она возбужденно хлопает.

— Мы можем прогуляться, прежде чем уйдем?

Я смотрю на часы. Предполагалось, что мы встречаемся с домовладельцем в три часа в его офисе, но мы успеем, если вернемся к машине в течение часа.

— Конечно, но мы не сможем остаться надолго.

Не успеваю я закончить фразу, как она уже на ногах, вне пределов досягаемости, и, сверкая на фоне пляжа, ее длинные волосы развеваются позади нее, как полночное пламя.

Этот ровный участок пляжа практически пуст, поэтому я позволяю ей бежать так быстро, как ей хочется. Скорее всего, обратно мне придется ее нести, но я не возражаю. Я высоко ценю любую возможность быть рядом с ней и притворяться, что ничто в мире не сможет отнять ее у меня. К тому же, все эти упражнения означают, что она, скорее всего, уснет у меня на руках сегодня вечером. Она будет утомлена. Я улыбаюсь при мысли об этом. Отличное завершение дня, который кажется почти идеальным.

Впереди Эмми останавливается в нескольких шагах от того, что мне теперь удается распознать — кто-то строит изящный замок из песка. Я вижу, как она засовывает большой палец в рот, поэтому прибавляю скорость. Для нее это явный признак несчастья. Это и тот факт, что она идет, словно статуя, не двигая ни одним мускулом. Это — единственные внешние признаки ее состояния.

Не глядя назад, будто ощущая мое присутствие, когда я останавливаюсь рядом с ней, она тянется свободной рукой к моим пальцам, сжимая их так крепко, как может.

Я приседаю; это то, о чем я узнала, успокаивая ее. Когда ее что-то тревожит, ей нравится иметь возможность спрятаться. Несмотря на то, что она укрывается за моими ногами, если я стою, она расслабляется намного быстрее, если я опускаюсь вровень с ней, где могу обнять ее.

Она удивляет меня, когда не поворачивается к моей груди, чтобы спрятать лицо, как обычно делает в подобных ситуациях. Вместо этого она стоит совершенно спокойно, глядя на мужчину, который, опираясь на руки и колени, строит замок. Он повернут к нам спиной, и я сомневаюсь, что он догадывается о нашем присутствии; он слишком сосредоточен на том, что делает. Очевидно, он серьезно относится к сооружению замка; это дает мне достаточно времени, чтобы изучить обстановку.

Замок выше, чем Эмми, и имеет, по меньшей мере, дюжину шпилей и башенок разных размеров. Вероятно, его сооружение заняло целый день. Есть даже деревья в «замковых угодьях», что сбегают вниз, к подножию холма, который он в настоящее время копает. Весь целиком замок производит сильное впечатление. Но и близко не так впечатляет, как парень, который его строит. Я признаю это сразу, как только обращаю на него внимание.

Его руки широкие и с длинными пальцами, загорелые и выглядят умелыми, словно бы ими часто пользовались, и вероятно, мозолистые. Я взглядом следую по ним вверх к мускулистым предплечьям, покрытым толстыми венами и лентами сухожилий, бицепсам, которые выступают под темно-синим хлопком его футболки. Материал сильно натянулся на его широких плечах, слишком сильно, что только подчеркивает его узкую талию.

Я оцениваю мужчину таким же бесстрастным образом, что и замок — определяя форму и структуру. Ничего больше.

Так и есть, пока он не поворачивает свою лохматую светлую голову, чтобы посмотреть на меня.

По морщинам, что появляются на его лбу, и теням в ярко-голубых глазах, я могу сказать, что мы застали его врасплох. Обычно я стараюсь быть вежливой и извиняюсь, но в тот момент мои мысли так же разрознены и неуловимы, как и мое дыхание.

Он красивый, да. Хорошо сложен, да. Уверена, в другой жизни, или если бы я была кем-то еще, он бы привлек меня. Только меня не привлекают мужчины. Или женщины. Больше нет. Меня больше никто не привлекает.

Тогда почему я не могу дышать? Почему чувствую себя так, будто только что упала в черную дыру, которая высосала весь воздух из мира, наполнив мой желудок горячими камнями?

Он откидывается назад, садясь на корточки, почти зло отряхивая руки. Внутри у меня все трепещет, когда он смотрит на меня. Это не настоящий страх или смущение. Больше похоже на… осознание. Особенное осознание.

Эмми шевелится, заходит за меня, чтобы выглянуть через мое плечо, и ее движение притягивает его пронизывающий взгляд. После этого, думаю, я перестаю существовать.

Когда он пристально смотрит на нее, краски покидают его красивое, золотое лицо, унося с собой хмурость, что была на нем. Его рот приоткрывается, и я слышу звук вырывающегося из него дыхания. Если бы я не знала, то сказала бы, что он выглядит шокированным. Я только не знаю, почему.

Он изумленно смотрит на Эмми несколько долгих секунд, прежде чем безмолвно отвернуться. Сначала он ничего не делает. Не двигается, не говорит. Даже, кажется, не дышит. Просто стоит на коленях, отвернувшись от нас, и глядит на замок из песка. Но потом, спустя мгновение, он поворачивается к своему холму. Яростно копается в песке, почти зло, и я удивляюсь, что его пальцы не кровоточат.

Я на самом деле не знаю, должна ли сказать что-то или нет, поэтому решаю не говорить. Он уже не кажется слишком взволнованным нашим присутствием. Но еще одно вмешательство может быть воспринято еще хуже.

Как только я поднимаюсь, чтобы подхватить Эмми на руки и отнести ее отсюда, мужчина останавливается и поворачивает голову, бросая беглый взгляд на пучок ромашек, чьи стебли глубоко закопаны в песок перед замком. Его плечи заметно опускаются. Я вижу, как его рука выдается вперед, затем останавливается, а потом начинает двигаться снова. Он тянется за одним цветком, вытягивает его из связки и вертит в пальцах. Я знаю, что должна уйти, оставить его с делами и мыслями, что занимали его до нашего прихода, но не могу. Не сейчас. Не могу, только не знаю, почему.

Наконец он снова смотрит на нас, на Эмми. Его взгляд не слишком прямой, словно он знает, что моя дочь тяготится излишним вниманием. Я смотрю, как он протягивает цветок, и его рука слегка дрожит, когда он держит его перед ней. Я готова взять цветок, но Эмми удивляет меня, хватая подарок самостоятельно: ее тонкая маленькая ручка тянется, чтобы осторожно забрать ромашку из его рук.

Незнакомец слегка улыбается ей и снова отворачивается. Он не видит, как губы Эмми кривятся вокруг большого пальца, все еще засунутого в рот. Он не видит, как она после этого смотрит на него.

— Спасибо, — тихо говорю я ему.

Он останавливается, повернувшись настолько, чтобы я могла увидеть его сильный профиль — прямой нос, резной рот, квадратный подбородок. Он кивает и затем возвращается к своей работе, будто пытаясь вернуть тот момент, когда мы прервали его.

Озадаченная и растерянная, я отворачиваюсь и несу дочь обратно туда, откуда мы пришли. Запах свежесрезанных ромашек терзает мой нос, а тихое мурлыканье ребенка щекочет мое ухо.

Глава 2

Коул

«Кто, черт возьми, это был?» — думаю я, удивляясь, почему чувствую себя так, словно только что получил кулаком в живот. Я сдерживаю желание повернуться, чтобы посмотреть, как она уходит. Или пойти за ней.

«Кто, черт возьми, это был, и что, черт возьми, она только что со мной сделала?»

Глава 3

Иден

Связка колокольчиков звенит над головой, когда я проталкиваюсь через дверь «Питстопа Бэйли». Этот адрес дал мне домовладелец, когда сообщал, где забрать ключи от нашего коттеджа. Быстрый взгляд вокруг, и я понимаю, что в магазине пусто. Неуверенно делаю шаг вперед, практически волоча Эмми за собой. Она так крепко держится за мою левую ногу, что я с трудом могу идти.

— Здравствуйте, — тихо говорю я.

— Привет!

Я подпрыгиваю, когда из-за прилавка, где стоит кассовый аппарат, внезапно появляется женщина с дико торчащими коричневыми волосами. Она широко улыбается. В руке у нее покрытый инеем стакан. На вид я бы дала ей тридцать с хвостиком, возможно, лет на десять старше моих двадцати трех. Она прелестна — нос кнопкой, большие карие глаза, — даже несмотря на ощущение, что она с трудом держится в вертикальном положении.

— Привет, я ищу Джейсона Бэйли. Я пришла не туда? Этот адрес…

— Нет, милочка, ты именно там, где нужно. Проходи, — произносит она, смеясь, и протягивает руку, с энтузиазмом подгоняя меня вперед. Я плетусь к ней, в то время как Эмми висит на моей ноге. Когда женщина замечает мою дочь, ее карие глаза начинают светиться.

— А это кто? — спрашивает она мягко.

Я наклоняюсь, чтобы погладить волосы Эмми, почти не удивившись, увидев, что она сосет большой палец. Она смотрит на женщину, как на пугающего пришельца.

— Это Эмми. Она очень застенчивая, — объясняю я. Я говорю это всем. Намного проще, чем сказать правду.

— Все принцессы такие, — невозмутимо заявляет женщина. — Я Джордан. Чем могу помочь двум милым леди? У нас есть все – от красок до вина и от приманок до хлеба. Гриль-бар, если вы голодны, и бар, если хотите пить.

— Только Джейсона Бэйли, пожалуйста, — повторяю я, глядя, как она пытается собраться, одергивая смятую рубашку и приглаживая растрепанные волосы.

— О, хорошо. — Она слегка поворачивает лицо в сторону и кричит: — Джейсон! Подойди сюда. — Улыбка не покидает ее лицо.

В большинстве маленьких городков новые люди привлекают внимание, словно язвы на больших пальцах, и Миллерс-Понд, штат Мэн, не исключение. В 2001 здесь произошел демографический взрыв, в итоге город вместил колоссальное количество человек – три тысячи четыреста. А теперь – три тысячи четыреста два. Думаю, именно поэтому в этом магазине было всего понемногу. Сети больших супермаркетов или универмагов еще не нашли сюда свой путь. Судя по карте, ближайший супер-центр по меньшей мере в тридцати милях отсюда.

— И что же привело вас в Миллерс-Понд? — спрашивает она.

Я улыбаюсь и откашливаюсь, мне неловко от ее вопросов. Но у меня есть тщательно составленная история, как раз для таких случаев.

— Ну, я родилась в Бангоре. Просто приехала поближе к дому.

— Поближе, но не слишком близко? Умная девочка.

Я улыбаюсь ее наблюдению и добавляю:

— К тому же нам нравятся маяки, а в Миллерс-Понд есть один из самых старых в стране… ну, я так слышала.

Это довольно уместный ответ; надеюсь, достаточно уместный, чтобы удержать ее (или кого-либо еще) от дополнительных вопросов. Конечно, все это выдумка. Стопроцентная ложь. Но так и должно быть.

— Все верно, милочка. Вы приехали в правильное место. И ты только что подружилась с человеком, который может рассказать тебе все, что нужно знать об этом

городе и его людях. Кроме того, я делаю шикарный ром с «Колой», — признается она, подмигнув, ее голос понижается до громкого шепота. Полагаю, из уважения к Эмми.

— Ром с «Колой» может сделать и деревенский дурачок, Джордан, — произносит мужчина, появляясь в дверях позади прилавка. Похоже, он примерно того же возраста, что и Джордан и, судя по его светло-коричневым волосам и такого же цвета глазам, я бы сказала, что они родственники. — Или, в данном случае, городской пьяница.

Хотя его слова язвительны, он улыбается Джордан, и она смеется, шутливо ударяя его по руке. Ее кулак соскальзывает, и она почти падает, но парень хватает ее за плечи и, более-менее поддерживая, поднимает. Он качает головой, и, наконец, переводит взгляд на меня.

— Джейсон Бэйли, брат Джордан. Вы, должно быть, Иден.

— Да. Приятно познакомиться с вами.

— Я слышу южный говор?

Мои губы нервно кривятся. Я приложила много усилий, чтобы побороть любой намек на акцент в голосе, поэтому его наблюдения меня беспокоят. Готовой лжи на этот случай у меня не припасено.

— Да. Я пробыла там недолго, но, должно быть, прилипло.

Он кивает, кажется, удовлетворенный ответом.

— А это ее дочь, Эмми. Она застенчивая принцесса, — сообщает Джордан.

Я не могу не заметить, как Джейсон проводит по мне взглядом от груди до ног и обратно, после чего обращает внимание на Эмми. Он просто улыбается ей, не пытаясь заговорить, что к лучшему. Когда его теплые глаза снова встречаются с моими, мне приходит в голову, что он красив и явно заинтересован. По крайней мере, внешне. Только мне этого не нужно. Вероятно, нормальную женщину это бы подкупило. Но я не нормальная. Хотелось бы быть, но не уверена, что когда-нибудь стану.

— Что ж, приятно познакомиться с вами обеими. С нетерпением жду, когда смогу вас узнать.

Его улыбка такая же вежливая, как и слова, но что-то подсказывает мне, что в его намеке нет ничего невинного.

Я только киваю, думая про себя, что он никогда не сможет узнать меня настолько хорошо.

— У нас был длинный день. Если я могу просто получить ключи…

Полагаю, предложить оправдание моему отсутствию интереса — лучший способ не задеть его самолюбие, и мне это удается. Все, что угодно, чтобы избежать неприятностей.

— Конечно. Пойдемте в мой офис, — говорит он, шагая к концу прилавка и указывая на еще одну дверь.

Оказавшись внутри, я копаюсь в сумочке в поисках бланка, который заполнила. Это простой лист, ничего слишком навязчивого или сложного. Фактически, простые требования к аренде этого коттеджа и были решающим фактором в выборе Миллерс-Понд. Джейсон позволил мне безопасно оформить аренду посредством отправленного по факсу соглашения, не спрашивая номера моей социальной страховки, и дал возможность заплатить за шесть месяцев вперед банковским чеком, который я отправила ему по электронной почте. Теперь осталось только получить ключи.

Джейсон вытаскивает конверт из верхнего ящика стола. На нем небрежно нацарапано «Иден Тейлор» и адрес коттеджа. Он открывает его и вытряхивает ключи себе на ладонь, делает несколько пометок, а затем протягивает их мне.

— Вы знаете адрес?

— Да, мы проезжали его по пути сюда.

— Тогда добро пожаловать в Миллерс-Понд.

И только в это мгновение я выдыхаю. Может, это то место, что мы наконец сможем назвать домом. Безопасным домом.

Глава 4

Иден

Тринадцать дней спустя

В нашем маленьком коттедже тихо, когда я встаю. По пути в ванную я закрываю дверь Эмми. Она спит как сурок, за исключением случаев, когда у нее ночные кошмары, но мне нравится, чтобы ее укрытие было настолько мирным, насколько это возможно, пока она не проснется.

Полы из твердых пород дерева холодят ноги, пока я молча пробираюсь к плите и хватаю чайник с горячей водой. Мне нравится наш дом. По какой-то причине, будь то очаровательное изогнутое крыльцо или большой дуб на переднем дворе, или успокаивающие бежевые стены и уютный старый камин, здесь присутствует ощущение дома. Уже. А мы не пробыли в этом коттедже и полных двух недель.

Я поднимаю взгляд, когда наливаю воду в чайник. Внутри зарождается трепет, когда я вижу его. Он здесь. Я надеялась, что он будет здесь.

Мы переехали тринадцать дней назад, и с тех пор я каждое утро наблюдаю, как мужчина, строивший замок из песка, приходит работать в коттедж, расположенный через улицу, по диагонали от моего. Дождь или солнце — он здесь. Я не знаю, кто он или почему притягивает меня к окну каждый день, но все повторяется из раза в раз.

Я нахожу, что часто поглядываю на него. Вероятно, чаще, чем следовало бы. Но как бы сентиментально это ни звучало, что-то в нем затрагивает меня. Почти зовет. И я не могу это побороть.

Конечно, смотреть на него — одно удовольствие. Когда это говорит кто-то вроде меня, это многое значит. Физически — он все, чего может хотеть женщина: высокий, подтянутый, рельефно вылепленный во всех нужных местах. В большинстве случаев он не носит ничего, кроме выцветших джинсов, рабочих ботинок и пояса с инструментами. Иногда бейсбольную кепку. Редко рубашку. Если и было тело, созданное для того, чтобы ходить без рубашки, это его тело. Но не это притягивает меня к окну раз за разом, день за днем. Даже не татуировки на его ребрах — одна слева, гласящая «всегда», другая справа, — «никогда». Нет, что-то еще побуждает меня смотреть на него. Нечто… большее.

Я заметила, сооружает ли он что-то, выскабливает или носит что-либо через дверь, — он окутан аурой одиночества. Словно мир покинул его. Или, может быть, он покинул мир. Не могу точно сказать. Я только знаю, что подобное определенно несвойственно мужчине с его внешностью.

Я думаю о нем, сидящим на пляже в тот день. Строящим замок из песка так, будто в мире нет ничего важнее этого действия. Для человека, который выглядит как он, странно быть таким… одиноким.

Может, это и привлекает меня — его уединение. Конечно, я не могу быть уверена, но что-то говорит мне, что у него нет жизни помимо работы. Иногда он появляется раньше, чем я встаю, а это рано, и остается работать допоздна, заканчивает даже позже, чем я купаю Эмми. Он в одиночестве ест ланч на лужайке, и я никогда не вижу, чтобы он разговаривал по мобильнику или общался с людьми, что проходят мимо. Он просто появляется, чтобы побыть одному. Совсем одному.

Мы попадаем в странный ритм. Это всего лишь мелочь, но она кажется значимой. Каждый день, в какой-то момент, он застает меня смотрящей на него. Каждый день. И каждый день удерживает мой взгляд, даже издалека. У меня вызывает озноб то, как он смотрит на меня в ответ. Но затем, прежде чем отвернуться, он хмурится, как на пляже в тот день. Как будто я заставляю его думать о чем-то, о чем он думать не хочет. И моя потребность узнать, в чем дело, возрастает с каждым проходящим днем. Потребность, не желание.

Я не уверена, что его сломленность проявляется в чем-то еще, кроме нашего

случайного контакта (если это вообще можно назвать «контактом») или все это — лишь в моей голове, но по какой-то причине именно это слово приходит на ум, когда я вижу его — сломленность. Тот, кто сломлен.

Внешне он практически идеален. Ну, даже не практически. Он идеален. Безупречен. Бесподобен. Но слишком тих, слишком замкнут, слишком… одинок для такого красавца. Может быть, поэтому я думаю, что он сломлен. Уверена, в городке такого размера каждая одинокая женщина на десять миль вокруг стала бы стучаться в его дверь, предлагая помочь с тем, в чем он нуждается. Или хочет.

И еще, кажется, у него никого нет. Я также заметила, что его безымянный палец пуст. Как, похоже, его жизнь.

Может быть, у него есть темные тайны, от которых защищается город. Жуткий скелет в шкафу, монстр-маньяк под кроватью. Возможно, это причина номер один, единственная, что нужна мне, чтобы держаться подальше, вдали от него. И именно это я и делаю. Большей частью потому, что и он остается вдали от меня, никогда не предлагая зайти или поговорить, когда мы проходим мимо. Он просто держится сам по себе, и я делаю то же самое.

Но все же он притягивает меня.

Поэтому я здесь. Смотрю. Жду, кажется. Чего — не знаю. Я часто чувствую, что вот-вот что-то случится. Только ничего не происходит.

Громкий стук в дверь пугает меня, и я проливаю кофе на свою футболку. Хватаю салфетку и вытираюсь, стремительно направляясь к двери прежде, чем кто бы то ни был сможет разбудить Эмми. Она спит допоздна. Иногда я думаю, что Господь создал ее такой, чтобы защитить.

Я выглядываю сквозь квадратик стекла наверху обычной деревянной двери и вижу Джордан, которая улыбается мне. Этим утром она выглядит удивительно собранной и причесанной, учитывая, как она, по всей вероятности, провела ночь.

Я поспешно снимаю дверной засов и открываю.

— Привет, Джордан.

— Привет, милочка, — говорит она, протискиваясь за мной и неся в гостиную коричневую картонную коробку. С первого дня нашей встречи она воспринимает меня как свою надолго потерянную лучшую подругу.

Раньше она никогда не приходила ко мне домой, но очевидно, что уже была внутри еще до моего приезда. Она пристраивает коробку на кофейный столик и усаживается на край софы, повторяя ежедневный ритуал.

— Мне всегда нравился этот материал, — сообщает она, поглаживая рукой бархатистую светло-коричневую ткань обивки.

— Ты была здесь раньше?

— Раз или два. Я встречалась с парнем, который жил здесь до тебя.

— Встречалась? — удивляется Джейсон позади меня. Он входит, неся другую коробку. — Ты не встречаешься.

— Почему, черт возьми, я не встречаюсь?

— Ты похожа на городской велосипед. Ты катаешься. А не встречаешься.

— Ух! — пищит Джордан, обиженная. — Ты это слышишь? — Она кажется разгневанной, но затем так же быстро, как рассердилась, она отмахивается от него, и улыбка возвращается на ее лицо, сводя на нет недовольство. Я не могу решить, то ли это добродушное подшучивание, чтобы подразнить, или у них отношения на грани любви-ненависти. — Итак, твой домовладелец заказал несколько вещей. Хотел, чтобы мы принесли их, когда они прибудут.

— Домовладелец? — спрашиваю я в замешательстве. — Я думала, Джейсон был домовладельцем.

— Нет, он просто лакей.

— Я менеджер по недвижимости, не лакей, — резко отвечает Джейсон. Затем он

поворачивается ко мне. — Владелец собирался заменить несколько вещей прежде, чем вы въедете, но не было времени. Хотя лучше поздно, чем никогда, верно?

Я киваю, немного стесненная тем, что в мое пространство так резко и неожиданно вторглись.

— О каких вещах мы говорим?

— Новая микроволновка, — говорит он, указывая на самую тяжелую коробку, которую принес, — новые жалюзи для кухни и новая кофеварка.

Я оживляюсь при упоминании о кофеварке.

— Это мило. Я кипятила воду каждое утро.

— Ну, больше не будешь, — заявляет Джейсон с улыбкой.

Джордан поднимается и прохаживается по кухне, останавливаясь, чтобы выглянуть в окно, как часто делала я. Я размышляю, видит ли она парня, создателя песочного замка. Потом размышляю, знает ли она его.

— Проклятие, — произносит она со вздохом. — Стыдно закрывать этот вид новыми жалюзи. — Таким образом, я знаю, что она его видит. В окрестностях нет ничего впечатляющего, кроме него. Она поворачивается ко мне с широкой улыбкой. — Разве что именно поэтому он прислал новые жалюзи.

— Поэтому кто прислал мне новые жалюзи?

— Владелец, — многозначительно отвечает она. — Коул Дэнзер. — Он, должно быть, заметил их отсутствие.

Я присоединяюсь к ней в кухне, глядя туда, где великолепный мастер измеряет кусок дерева.

— Как он мог узнать?

— Ну, полагаю, Коул не слепой и может видеть за сто шагов, — объявляет она с улыбкой, склоняя голову к окну.

— Подожди, так это он владелец? — спрашиваю я, восхищаясь движением мускулов на его плечах во время работы.

— Да. Коул Дэнзер. — Мечтательный вздох в ее голосе соответствует выражению ее лица.

— Чокнутый Коул, — так мы зовем его, — говорит Джейсон, протискиваясь между нами, чтобы положить жалюзи на раковину.

Джордан задыхается.

— Мы?

— Да, мы, — хмуро подтверждает Джейсон. — Ты сама начала это.

— Нет, я зову его «чокнутый горячий Коул». Но ты никогда не называл его чокнутым.

— Это потому что я работаю на него.

— А что, сегодня ты на него не работаешь? — На это Джейсон ничего не говорит, но я вижу, как его ноздри раздуваются. — О, или это потому, что тебе нравится наша милая маленькая мисс Иден? И ты не хочешь, чтобы она имела виды на прекрасного «лакомого» мужчину через улицу?

— Джордан, просто заткнись. Это даже не имеет никакого смысла, — возмущается ее брат.

Когда Джейсон слегка наклоняется, чтобы вытащить жалюзи из коробки, Джордан указывает на него и беззвучно шевелит губами за его спиной:

— Ты ему нравишься!

— Джордан, иди открывай магазин. Вернешься за мной через час, — резко говорит Джейсон.

— Хорошо, — раздражается она. — Проводи меня, Идди.

«Идди? Это что-то новое», — думаю я.

Джордан тянется к моей руке и хватается за нее, практически уволакивая меня к двери. Выталкивает меня на маленькое изогнутое крыльцо, но и там не останавливается.

Когда она продолжает идти, я начинаю сопротивляться.

— Это достаточно далеко, Джордан. Я не в том виде!

Я думаю о своих прямых черных волосах, собранных в хвост, овальном лице и орехово-серых глазах, лишенных косметики, об облитой кофе футболке и розовых шортах с надписью «Сочная штучка» на заднице. Я чувствую, что мое лицо горит от смущения.

Она останавливается и смотрит на меня.

— Ты превосходно выглядишь. Теперь пойдем со мной.

Прежде чем я начинаю спорить, она тащит меня во двор. Автоматически мои глаза находят путь к Коулу в то мгновение, когда он попадает в поле зрения. Он все еще во дворе, но теперь двигает лестницу.

— Привет, Коул, — вопит Джордан, заставляя мой желудок скатиться к голым пальцам ног. Трава покрыта холодной росой ранней осени, которая покрывает мои ноги. Я сдерживаю дыхание, когда Коул смотрит на нас, его брови немедленно сходятся на переносице. Он не отвечает. Просто держится совершенно неподвижно, его длинные пальцы обвиваются вокруг лестницы, предплечья напряжены, бицепсы увеличились в размере. — Ты уже встречал Иден?

Поскольку Джордан тащит меня, словно мешок, я ощущаю на себе его глаза, поразительно-голубые, полностью проникающие сквозь одежду к скрытой под ней коже. Руки и ноги покрываются мурашками, и, к моему полному унижению, напрягаются соски. Жар его взгляда и прохлада утра — слишком сильный контраст для моего тела, чтобы это осталось незаметным.

Когда мы останавливаемся в футе от него, я вижу, как он прикрытыми глазами окидывает меня с головы до пят. Мои соски натягивают футболку, привлекая его внимание по пути обратно. Я скрещиваю руки на груди, молясь, чтобы это закончилось.

Долгое время он молчит. Достаточно долго, чтобы показаться грубым, но у меня не создается впечатления, что он такой. Такое ощущение, что он просто задумался. Он хмурится еще сильней, и на секунду кажется, будто он намерен отвернуться, чего все же не делает. Вместо этого прислоняет лестницу к одному плечу и протягивает свою руку.

— Коул Дэнзер.

Его голос. Боже! Он вызывает у меня желание застонать. Он похож на шелковую ткань, наброшенную поверх зубчатого гравия. Он принадлежит спальне. Темной, теплой спальне. Где удовольствие и боль мирно сосуществуют, усиливая ощущения и скручивая пальцы ног. Он мог бы быть сексуальным в любых обстоятельствах, даже если бы вслух читал энциклопедию или объяснял план страхования.

Неохотно я протягиваю свою правую руку, и моя ладонь скользит в его. Его рука мозолистая, пальцы грубые; так и знала, что они будут такими. Как увидела его почти две недели назад, умело возводящего замок из песка, так с тех пор и подозревала, что они будут такими. Они царапают мою чувствительную кожу, заставляя стенки желудка пульсировать от шквала ощущений.

— Иден Тейлор, — отвечаю я.

Несмотря на его внешнюю холодность и более чем недружелюбное выражение, его прикосновение теплое и каким-то образом убеждающее, что он мог бы исправить, исцелить, вернуть обратно к жизни все, за что бы он ни взялся этими руками.

Это смешно; первый признак того, что я, вероятно, теряю рассудок.

Я не такая. Не из тех женщин, что тают от мужчины. Любого мужчины. Но этот делает что-то со мной. У меня ощущение, что, если бы обстоятельства были подходящими, я бы растаяла для него. Или с ним.

Он кивает один раз и быстро отпускает меня. Я размышляю, почувствовал ли он тоже что-либо.

— Джордан, — выпаливает он резко, кивая, прежде чем схватиться за лестницу и продолжить свою работу, будто мы не стояли во дворе.

Джордан, еще улыбаясь, снова берет меня за руку и ведет обратно туда, откуда мы

пришли, словно для этого загадочного мужчины это было совершенно нормальное приветствие. Когда мы выходим из зоны слышимости, Джордан избавляет меня от необходимости завести разговор о Коуле.

— Почему все горячие парни должны быть такими чертовски чокнутыми? — спрашивает она раздраженно.

— Почему ты так говоришь? Я имею в виду, что он — чокнутый.

Не глядя на меня, она отвечает:

— Потому что он определенно чокнутый. Похоже, из тех, что говорят с мертвецами. Чокнутый из «Пролетая над гнездом кукушки».¹ Чокнутый из «Двенадцати обезьян».² — Она останавливается посередине дороги и смотрит мне в глаза. — Что не делает его менее привлекательным. Я имею в виду, боже, что бы я ни отдала, чтобы раздеть этого мужчину. Шестью разными способами, начиная с воскресенья.

Она задумчиво улыбается, продолжая идти, наполовину таща меня за собой. В голове вращается миллион вопросов.

— Он на самом деле говорит с мертвыми?

— Да, — отвечает она. — Ну, предположительно. Я этого никогда не слышала, но это общеизвестный факт.

«Черт! Это довольно безумно!».

— С кем он разговаривает?

Она не отвечает, пока мы не возвращаемся в мой двор, и даже тогда понижает голос.

— Со своей дочерью. По крайней мере, я только о ней знаю.

«Его дочь умерла?».

Я закрываю глаза, сопротивляясь побуждению наклониться и засунуть голову между коленей. О, боже! Я чувствую, будто кто-то ударил меня кулаком в грудь, весь воздух выходит из моих легких с резким шипением.

— Е-его дочь?

Джордан кивает.

— Да. Я думаю, она могла умереть в автокатастрофе. Хотя, кажется, подробностей никто не знает. Либо просто не говорят об этом. Ну, в знак уважения.

Я хочу задать еще кучу вопросов, но не могу. Слова не срываются с моих губ. Все, о чем я могу думать, — это о своей Эмми, и что бы я делала… что бы чувствовала, если бы она…

Нет. Я не могу об этом думать. Я не смогла бы жить без нее. Просто не смогла бы.

— Думаю, во многих отношениях его жизнь закончилась в тот день. Весь мир был на его ладони. Богатый, горячий, успешный футболист, красивая жена, обожаемая дочь, а потом — БАМ. Ушло. Все.

— Как это…

Мой вопрос прерывает Джейсон.

— Джордан, я же сказал тебе идти открывать магазин. Стром Таггл только что звонил. Он ждет на парковке больше пятнадцати минут.

— О, доставучий Стром. Он там только для того, чтобы, как и каждый другой день, взглянуть на мой зад. Он может подождать. — Джордан кидает на меня извиняющийся взгляд и крутит ключи на пальце. — Иногда заходи в гриль-бар. Я куплю тебе выпить и сэндвич с цыпленком.

— Я на самом деле не могу… не с Эмми… — Я указываю большим пальцем на коттедж, мое сердце болит, когда я думаю о своей маленькой девочке, своем целом мире, мирно спящем внутри. Живом и здоровом.

— О, хорошо, хорошо. Ну, тогда я приду к тебе. Мне нужна новая подруга. Этот городок страшно нуждается в ком-то не стервозном, — объявляет она с усмешкой.

— Джорда-а-ан, — предупреждающе взывает Джейсон.

— Иду. Иду.

Пока Джордан неторопливо идет к грузовику, я стою, уставившись ей вслед, желая, чтобы она вернулась и ответила на миллион вопросов, роящихся у меня в голове.

Глава 5

Иден

Старая духовка прогревается, а я замешиваю смесь для кексов, когда Эмми выбегает из своей комнаты.

— Доброе утро, спящая красавица! — зову я через плечо, когда слышу топот ее ног. — Что у тебя…

— Мамочка, посмотри, что я нарисовала! — возбужденно говорит она, останавливаясь рядом со мной и приподнимаясь на цыпочки, чтобы сунуть лист бумаги мне в лицо.

Я опускаю миску и беру из ее пальцев карандашный рисунок. Пусть он нарисован грубо — подобно тому, как рисует большинство детей шести лет, — но легко можно узнать замок из песка и слишком большую ромашку на верхушке одной из башенок.

— Как красиво, ягодка, — восклицаю я, мое сердце снова пронзает боль, когда я думаю о мужчине на той стороне улицы. — Может, мы попробуем построить такой в следующий раз, как пойдем на пляж.

— Мы можем пойти сегодня?

— Нет, у тебя сегодня домашнее задание, юная леди. Но, может быть, завтра. Если не будет слишком холодно.

С визгом Эмми выхватывает картинку из моих пальцев и бежит к холодильнику, где выдергивает из-под магнита рисунок двухдневной давности и заменяет его этим. Когда она пытается уйти, я ее останавливаю.

— Эммелин Сэйдж, пожалуйста, подними его и положи в ящик. — Я уже снова вожусь с тестом, поэтому головой указываю на рисунок, что теперь покоится на полу. Этот изображает собаку, которую мы видели на днях; она куда-то бежала.

Эмми не жалуется; она просто подхватывает листок и отправляет его в кухонный ящик, куда попадают все остальные ее работы, когда она устает видеть их на холодильнике.

Она убегает, и, мгновение спустя, я слышу щелчок телевизора, сопровождаемый музыкальным звуком ее любимого мультфильма. Я выливаю синее тесто в форму для кексов, выскребая последние ягоды черники из миски. Я слизываю немного смеси с пальцев, одновременно ставлю миску в раковину и пускаю воду.

Когда я открываю дверцу духовки, чтобы поставить кексы, оттуда вылетает облако дыма, заставляя меня задохнуться. Кашляя и чихая, со слезящимися глазами, я ставлю противень и машу рукой в воздухе; наконец, я вижу, как пробраться к окну, чтобы открыть его.

Конечно, его заклинило; оно запечатано толстым слоем свежей краски. Я бегу к двери и рывком открываю ее, толкаю дверь-ширму в надежде, что дым найдет свой путь наружу. Хватаю с крыльца кресло-качалку с прямой спинкой и вклиниваю его в проем, чтобы дым мог выйти наружу, а сама возвращаюсь внутрь, чтобы выключить духовку.

Я машу журналом, словно веером, когда топот ног привлекает мое внимание к двери. И я перестаю — двигаться, думать, дышать — когда вижу его. Коул Дэнзер, огромный, вдвое более привлекательный, идет по моей кухне. Мгновение он осматривается, потом тянется над раковиной, чтобы распахнуть заклиненное окно. Он делает это с поразительной легкостью, и на несколько секунд я фокусируюсь только на гладких мускулах его бицепсов.

Я словно под сильным гипнозом, к тому же потрясена. Само собой. Он только что возник из ниоткуда. И теперь он здесь. В моем доме. В моем личном пространстве.

И я понимаю, как сильно я хочу, чтобы он был здесь. В моем доме. В моем пространстве.

Я гадаю, почему просто стою статуей — в своей все еще запачканной футболке,

держа журнал, с приоткрытым ртом смотрю на него. Я не удивляюсь его грубости, когда он обращает свой почти яростный взгляд на меня. Начинаю думать, что он всегда такой.

— Я подумал, что ваш дом горит, — рычит он своим хриплым сексуальным голосом. — Что случилось?

Он похож на грозовую тучу, что внезапно возникает, потрескивая от рвущегося наружу электричества. Он даже заставляет подняться волоски на моей руке, подобно тому, как меняет полярность вокруг меня. Думаю, это от его близости.

Его лицо в нескольких дюймах от моего, я все еще упираюсь в угол шкафа. Я выдувала дым через дверь. Теперь просто стою здесь, странно смущенная.

Стоя передо мной здесь, в моей крошечной кухне, он кажется даже выше и шире. И, несмотря на удушающий дым, я могу почувствовать запах его мыла — свежий и хвойный. Я делаю ошибку — глубоко вдыхаю, и это заставляет меня закашляться.

Присущая ему хмурость становится глубже, стоит мне чихнуть, но, когда я задерживаю дыхание, он смягчается, поднимает бровь. Словно безмолвно произносит: «Ну так что?»

Когда он так на меня смотрит, я даже не могу вспомнить вопрос.

— П-простите? — заикаюсь я, продолжая разглядывать его, несмотря на то, что могу показаться грубой.

Боже, он потрясающий! Конечно, я подумала, что он невероятно красив, еще в первый раз, как увидела его. И он все еще красив, зол ли он, или хмурится, или пытается меня игнорировать. Но вот так… когда он не смотрит на меня сердито… он самое великолепное существо из всех, что я когда-либо видела. Его голубые глаза кажутся более яркими, губы — более точеными, челюсть — более сильной. Притяжение к нему моего тела, моей души — магнетическое. Гравитационное. Непреодолимое.

— Что случилось? — повторяет он, помогая мне выйти из ступора.

— Я… я не знаю. Я прогревала духовку, чтобы испечь кексы. — Я гляжу на противень, что покоится на столешнице. — А потом…

После того как большая часть дыма выплывает через открытое окно, Коул распахивает дверцу духовки. Оттуда извергается еще одно серое облачко. Он просто смахивает его прочь и наклоняется, чтобы заглянуть внутрь.

— Что-то застряло в решетке. Вы не почистили ее, прежде чем включить?

Его вопрос заставляет меня обороняться. Теперь моя очередь хмуриться.

— Вообще-то почистила. Полагаю, я просто не подумала проверить нагревательные элементы. Да и зачем бы это? Кто готовит еду на решетке?

— Ну, она слишком горячая, чтобы чистить сейчас. Вам придется подождать, пока она остынет, — объявляет он, закрывая дверцу и выпрямляясь.

— Спасибо за этот мудрейший совет, — резко отвечаю я, мой голос сочится сарказмом.

Брови Коула снова принимают хмурое выражение.

— Я просто не хотел, чтобы вы обожглись. — Его забота кажется искренней.

О.

Теперь я чувствую себя супер-чувствительной задницей.

— Я знаю. Простите. Просто… это была длинная пара недель.

Коул смотрит на меня гипнотизирующими голубыми глазами. Не говорит ни слова, просто смотрит. Я могу сказать, что он думает. Его губы двигаются, будто он кусает внутреннюю сторону щеки.

— Что привело вас сюда? В Миллерс Понд? — наконец спрашивает он, почти нехотя, как если бы на самом деле спрашивать не хотел, но не смог сдержаться.

— Новое начало, — отвечаю я, забыв всю тщательно отрепетированную полуправду и откровенную ложь.

— А что было не так со старым?

Я смутно думаю про себя, что должна укорить его за чрезмерное любопытство, чтобы отбить желание задавать столько вопросов в будущем. Но прежде чем успеваю это сделать, я вижу, как в поле зрения позади Коула медленно возникает любопытное маленькое лицо.

Эмми.

Должно быть, она не в настроении.

Я бросаю свой журнал и протискиваюсь между Коулом и столешницей; теперь я могу направиться к дочери. Ее большой палец уже во рту.

Когда я беру ее на руки, она поворачивает свою голову и прижимает щеку к моей; наши лица повернуты к Коулу. Ее большие зеленые глаза решительно направлены на него.

— Это мистер Дэнзер, — говорю я ей, не доставая обычными «мамочкиными» фразами вроде: «Можешь сказать «Привет». Она не станет. И доктора говорят мне, что не стоит ее заставлять. Это лишь добавляет чувство давления, а дополнительные волнения ей ни к чему. — Это моя дочь, Эмми.

Коул немного бледнеет. Он не выглядит таким… нездоровым, как в тот день, когда мы бежали к нему на пляже, но в его взгляде все еще читается испуг; и теперь я его понимаю. Я размышляю о ребенке, которого он потерял — сколько лет ей было, на кого была похожа, были ли они близки? Полагаю, что были.

— Привет, Эмми, — здоровается он; когда он обращается к ней, его голос приглушенно-хриплый. Он вызывает у меня мурашки на руках и ком в горле. Я представляю, что это его «отцовский» голос, который говорит: «Ты любима, я никогда не раню тебя». Я слышу это ясно, как день, и в моей груди ноет при мысли о его потере.

Коул не приближается к нам, а Эмми, конечно, ничего не говорит. Хотя, посмотрев на него несколько мгновений, она поднимает свободную руку и указывает на холодильник. Напряженные голубые глаза Коула поворачиваются в том направлении и останавливаются на висящей там картинке. Он медленно подходит к ней, тянется, чтобы коснуться пальцем ромашки.

— Песок и ромашки, — говорит он, его голос чуть выше шепота.

Он смотрит на изображение несколько долгих секунд, и я в растерянности, не знаю, что сказать. Чувствую, как его печаль наполняет мою кухню туманом, таким же плотным, как дым.

Когда он, наконец, приходит в себя, то поворачивается к нам и — Боже, помоги мне — он улыбается. И что это за улыбка! Она полностью меняет его лицо. Он был великолепен раньше. Даже умопомрачителен. Но когда его губы кривятся, его зубы блестят, а глаза светятся, он, на мой взгляд — самая действенная мужская сила, которую я когда-либо встречала.

Я беспомощно смотрю, как он разговаривает с моей дочерью.

— Красиво, Эмми. Я рад, что тебе понравился замок.

Ее глаза устремлены на Коула (и я не могу ее за это осуждать). Эмми покачивается, пока я не опускаю ее вниз. Она медленно пятится, не отводя взгляда и не вытаскивая палец изо рта. Когда она доходит до края кухни, то поднимает свои пальцы, показывая ему жестом следовать за ней.

Коул смотрит на меня, ожидая одобрения. Я киваю; понятия не имею, куда это заведет, но жажду узнать. Эмми никто не привлекает. Никто с тех пор, как мы покинули дом. Именно по этой причине теперь мое сердце так полно надежды, что я практически могу чувствовать его трепет, словно предвкушая нечто чудесное.

Коул следует за Эмми, а я следую за Коулом назад в комнату Эмми. Она останавливается в дверном проеме и указывает на ромашку, которую Коул дал ей. Она захотела поместить ее в рамку, чтобы можно было повесить на стену.

Она не выпустила ее из рук, пока мы не пришли домой в тот день. Когда наконец сделала это, то настояла, чтобы мы ее сохранили. Я позволила ей помочь мне сжать цветок между газетами и картоном, а затем мы придавили ее на неделю тяжелой книгой.

Когда все было готово, я использовала одну из своих старых рамок, чтобы разместить ромашку. Эмми захотела повесить ее прямо у кровати, где могла бы видеть ее каждый день, — так она сказала.

Коул садится на корточки в холле, снаружи комнаты Эмми, не приближаясь к ней слишком близко.

— Ты сама это сделала?

Она трясет головой и указывает на меня.

— Твоя мама помогала?

Она кивает.

— Мамы — хорошие помощницы, так ведь?

Она снова кивает.

— Ну, вы проделали хорошую работу. Может быть, однажды ты сможешь помочь мне сделать такую же. Для подарка.

Эмми ничего не говорит, только смотрит на нашего посетителя как олененок, попавший в свет фар. В этот странно-трогательный момент мы все совершенно неподвижны. В конце концов, Коул медленно встает и говорит, ни к кому особенно не обращаясь:

— Думаю, я лучше пойду.

Он поворачивается, чтобы проскользнуть мимо меня в узкий коридор, запах его мыла терзает мой нос, а тепло его тела — остальную часть меня. Я вжимаюсь в стену, боясь коснуться его. Ради меня или него, не знаю. Чувствую только, что это могло бы открыть дверь к чему-то такому, что я не смогу контролировать.

Эмми выходит в коридор, и мы обе смотрим, как он уходит. Только перед тем, как он исчезает, я говорю:

— Спасибо.

Он поворачивается, вновь кивает с тем же непроницаемым лицом, что и раньше, а затем уходит.

Когда мы с дочерью смотрим сквозь пустой дверной проем в пустой двор, я спрашиваю себя, было ли хорошей идеей позволить ему приблизиться к Эмми, увидеть ее комнату. Ведь если он сумасшедший, кто знает, на что он способен?

Обычно я не насмехаюсь над своей паранойей, но в этот раз делаю исключение. Что-то говорит мне, что Коул скорее умрет, чем позволит Эмми пролить хоть слезинку. Или любой маленькой девочке, если на то пошло. Я бы сказала, что, если бы она и оказалась когда-то в хороших руках, сумасшедших или нет, эти руки принадлежали бы Коулу Дэнзеру.

И я гадаю, относится ли то же самое и ко мне.

Глава 6

Коул

Я знаю, что эта маленькая девочка — не Черити. Она похожа на нее. Практически в точности. Даже пахнет так же — тот же сладкий запах порошка, что я буду помнить до самой смерти. Но я знаю, что это не она. Просто не может быть она. Знаю.

Хотя я бы отдал что угодно, чтобы это была она. Чтобы получить второй шанс. Стать лучшим отцом. Проводить больше времени, уделять больше внимания, делать все то, что был должен. Мог бы делать. И не делал. Но я утратил свой шанс и никогда не прощу себя за это. Никогда. Просто не смогу.

Вот почему я не могу позволить ей уйти. Не на этот раз.

Несмотря на разговоры о том, что я сумасшедший, несмотря на мнение докторов по поводу того, что я вижу и слышу, я знаю, что моя дочь ушла. Знаю, что не могу ее видеть или слышать, или говорить с ней. Но все же делаю это. Потому что боюсь, что иначе потеряю ее навсегда. А я не могу так рисковать. Не могу позволить ей уйти.

Я никогда не хотел снова чувствовать. Ничего. Вообще ничего, кроме мучительной тоски, что напоминает мне о том, что случилось. О том, кто я и что сделал. Я больше никогда не хотел чувствовать надежду, любовь, желание… Я не заслуживаю чувств. По крайней мере, хороших. Лишь боль, страдание и тоску. И вину. Удушающую вину.

Но, черт возьми, как же это трудно с ней! Когда она смотрит, проникая в меня своим взглядом, в котором отражается душа. Смеется со своей дочерью, с девочкой, слишком похожей на все то, что я потерял.

Я знал, когда впервые увидел их в тот день на пляже, что они принесут мне проблемы. И был прав. Я уже не могу перестать думать о них — маленькой девочке, которая так похожа на мою, и женщине, чье лицо я вижу во сне.

Глава 7

Иден

Сегодня воскресенье. Мы провели в Миллерс-Понд ровно месяц. Мы с Эмми идем на пляж. Я подумала, что лучше насладиться им, пока можем. Кажется, погода день ото дня становится холоднее. К тому же, мне нужно было выбраться из дома. Я ловлю себя на том, что одержимо высматриваю, не появится ли Коул поработать в доме через улицу, но его нет. Первое утро, когда он отсутствует, с тех пор, как мы здесь, и по какой-то причине мне не по себе.

Я провела первые два часа, постоянно поглядывая в окно, не пришел ли он. Затем, когда он не появился, следующие два часа я раздумывала, почему. Что-то не так? Он закончил свою работу? Куда он теперь пойдет? Увижу ли я его снова?

Конечно, у меня нет ответов, что расстраивает еще больше. Так что мы с Эмми решили выбраться на прогулку.

Я одеваю ее в толстовку с капюшоном поверх кофты, прежде чем мы направляемся на короткую прогулку по пляжу. Я хотела, чтобы она надела перчатки, но она любит чувствовать песок, и, поскольку я не могу позволить ей ходить босиком, мы сошлись на том, что я понесу ее перчатки в кармане. Они могут ей понадобиться еще до конца дня.

— Мы можем сегодня построить замок из песка?

— Не сегодня. Слишком холодно. Вода может превратить тебя в кубик льда размером с Эмми, и что я буду с ним делать?

Она хихикает.

— Ты не сможешь положить меня в свой напиток. Я утону.

Я улыбаюсь.

— Да, ты утонешь, если я положу тебя в напиток, поэтому давай обойдемся без замка из песка, пока не станет теплее. Хорошо, глупая букашка?

— Хорошо. — Она не кажется излишне разочарованной.

На пляже Эмми гоняется туда-сюда за волнами, но не так долго, как обычно, поскольку не может мочить ноги. Она подбирает немного мокрого песка и несколько раз бросает его в прибой, но и это не длится долго. Через двадцать минут она подбегает ко мне, так что можно идти гулять.

— Теперь мы можем прогуляться, мамочка?

— Конечно, — отвечаю ей. — Давай я проверю твои руки.

Она послушно кладет свои пальчики на мои, так что я могу чувствовать температуру. Они замерзают.

— Время для перчаток. — Я достаю их из кармана и держу открытыми, чтобы пропихнуть ее крошечные руки внутрь. Она сгибает пальцы несколько раз, пока перчатки не садятся как следует. Затем я трогаю ее уши и нос. — И давай наденем капюшон. У тебя уши холодные.

— Мама, — ноет она. Я знаю, что когда она зовет меня «мамой», то недовольна.

— Не «мамкай». Надевай капюшон, или пошли домой.

Уставясь на меня угрюмым взглядом, она надевает капюшон и протягивает мне веревочки, чтобы завязать под подбородком.

— Спасибо.

Мы направляемся вдоль пляжа. Эмми бросается вперед по пустому ровному участку. Она бежит так быстро, как могут нести ее маленькие ноги по твердому, слежавшемуся песку.

Думаю, мы обе видим замок одновременно. Я благодарна, что Эмми замедляется, так что я могу схватить ее и остановить раньше, чем она подойдет ближе.

— Он строит другой замок, мамочка, — говорит она возбужденно, с расширившимися глазами, когда голова Коула появляется из-за строения. — И еще есть цветы.

Она порывается подойти, но я останавливаю ее.

— Может быть, ему нравится это делать, когда никто не смотрит, Эм. Давай позволим ему достроить, а мы можем вернуться завтра и посмотреть, когда все будет готово. Что скажешь?

— Но у него есть цветы, — печально спорит она, указывая на букет ромашек, закопанных в песок. — В прошлый раз он дал мне один.

— Я знаю, малыш, но, думаю, ему хотелось бы оставить их здесь для кого-то особенного.

Я раздумываю, имеет ли это какое-то отношение к его мертвой дочери. Очевидно, что увлечение замками — нечто большее, чем просто забава. Даже с этого расстояния я вижу, какими красными и злыми выглядят его сильные руки. И могу только представить, как холодно им, должно быть, работать с мокрым песком в такой промозглый, ветреный день. К тому же, кто знает, сколько он пробыл здесь, строя очередной замок.

Каждая его деталь так же тщательно продумана, как в первом, что мы видели. Может быть, даже больше. Почему он это делает? Для кого он их строит?

Эмми, должно быть, раздумывает над тем же самым, потому что начинает задавать вопросы, когда я разворачиваю ее, чтобы вернуться тем же путем, которым мы пришли.

— Для кого он оставляет цветы, мамочка?

— Я не знаю, милая, но, бьюсь об заклад, они для кого-то очень особенного для него.

Задумчивая пауза.

— Где его маленькая девочка?

Я устремляю на нее взгляд, к мудрым зеленым глазам, что смотрят на меня. Она так быстро растет. Слезы затуманивают мое зрение, когда я фиксирую каждую деталь этого момента — розовые щеки Эмми, пряди темных волос, выбивающихся из-под капюшона, ее маленькие пальчики в перчатках, сжимающие мои. Она моя причина, чтобы жить. Была ей с того самого дня, как родилась. Все, что я делала, было для нее. Я не могу представить свою жизнь, если Эмми не будет ее частью. И даже не хочу этого.

— Что заставляет тебя думать, что у него есть маленькая девочка?

Она пожимает плечами, не отвечая на мой вопрос. Она очень проницательная, но я не могу предположить, что привело ее к этому заключению.

— Так есть?

— Больше нет.

— Что с ней случилось?

— Я не знаю.

— Она на небесах?

— Думаю, да.

Она успокаивается на несколько минут, пока мы идем, ее пальцы твердо обхватывают мои. Когда она, наконец, заговаривает снова, ее слова разбивают мне сердце.

— Некоторым малышам не суждено остаться внизу со своими мамами. И папами. Некоторые малыши — ангелы. А ангелам суждено быть на небесах.

Она не спрашивает меня. Она рассказывает, словно взрослая, пытается деликатно объяснить. Будто помогая мне понять.

— Может быть, милая.

— Некоторым из них суждено быть здесь совсем немного, а потом уйти.

— Возможно.

Я раздумываю над ходом ее мыслей, над тем, как она в своей голове оправдывает смерть ребенка. Я не знаю, в каком возрасте большинство детей способны реально понять смерть, но Эмми достаточно сообразительна, чтобы правильно выразиться уже сейчас. Я не хочу добавлять еще тревог, объясняя бессмысленную трагедию.

И снова длинная пауза; Эмми на ходу рассматривает носки своей обуви.

— Ты будешь такой же печальной, как он, если я уйду на небо?

Мое сердце замирает в груди. Всего лишь мысль… но от нее перехватывает дыхание

самым болезненным способом.

— Я бы никогда снова не стала прежней, — говорю я ей, пытаясь контролировать дрожь в голосе.

— Но я не хочу, чтобы ты была печальной. Я хочу, чтобы ты была счастлива, даже если меня не будет рядом, чтобы сделать тебя счастливой.

— Я никогда не смогу быть счастлива без тебя, Эмми. Ты весь мой мир. Мой солнечный свет.

Она молча обдумывает это, и я немедленно сожалею, что была с ней так откровенна. Я не хочу, чтобы она несла это бремя — удерживать свою мать от падения. Нет ребенка, способного выдержать подобную ответственность.

— Может быть, тогда я смогу остаться, пока у тебя не появится еще что-то счастливое.

Я останавливаюсь, приседаю перед своей дочерью, беру обе ее руки в свои. Смаргиваю слезы. Я не хочу ее пугать.

— Эмми, ты никуда не уйдешь. Его маленькая девочка погибла в аварии. Такое иногда случается, но это не значит, что то же произойдет с тобой.

— Но я не смогу всегда быть рядом, мамочка. И я не хочу, чтобы ты была печальной. — В ее взгляде отражается сердце. Она на самом деле беспокоится об этом. Обо мне. О том, что может случиться со мной, если ее здесь не будет.

Я прикасаюсь к ее гладкой, холодной щеке.

— Не беспокойся обо мне, малыш. Это моя работа — беспокоиться о тебе. Не наоборот.

Она смотрит глубоко в мои глаза, в ее юном мозгу крутятся мысли, которых мне, вероятно, никогда не понять.

— Мамочка?

— Что, милая?

Весь этот разговор приводит меня в ужас. Я сопротивляюсь желанию схватить ее в объятия и держать так крепко, что она станет частью меня, так же, как тогда, когда я носила ее почти девять месяцев.

— Ты обещаешь попытаться?

— Попытаться что?

— Быть счастливой, когда я буду на небесах.

— Эмми…

— Мама! — в отчаянии выкрикивает она.

— Эмми, что все это означает?

— Обещай!

Я сглатываю комок в горле. Никогда откровенно не лгала своей дочери. До сегодняшнего дня. И даю обещание, которое я точно не способна исполнить.

— Я обещаю.

Она похлопывает меня по руке — слишком «старческий» жест для кого-то такого юного.

— Но это обещание, о котором нам с тобой не стоит волноваться. Тебе суждено быть здесь, со мной, Эммелин Сэйдж. Не думай ни о чем другом.

Возвращаясь в коттедж, мы не разговариваем. Воздух тяжел от множества эмоций, которых просто не должно быть.

Глава 8

Иден

Очевидно, что в штате Мэн погода может измениться внезапно. Хотя вчера и было очень холодно — такой ветер мог бы дуть зимой, — но сегодня холодно вдвойне.

С тех пор как я учу Эмми на дому (больше из необходимости — из-за ее тревог и наших частых передвижений), жизненно необходимо найти что-то, чем можно заниматься, сбежав за пределы дома, где бы мы в данный момент ни находились. Здесь, в Миллерс-Понд, в качестве побега выступали прогулки вниз по дороге или к пляжу, поскольку ближайший город, Эшбрук, — еще миль на тридцать дальше. Но теперь, с изменением погоды, пляж отпадает, поэтому я рассматриваю причины отважиться выбраться в «Бэйли». Сегодня я решаю вывести Эмми на обед. А в «Бэйли» есть гриль.

Когда мы приходим, Джордан, постоянная принадлежность всеобъемлющего магазина, встречает нас за кассовым аппаратом.

— Ну, привет, леди! — восклицает она; в ее речи явно заметен северный акцент. Может, говори она более внятно, он не был бы так ярко выражен.

«Уже выпила? В полдень?»

Я начинаю думать, что у Джордан могут быть некоторые проблемы с выпивкой.

— Привет, Джордан!

Эмми, как всегда, крепко сжимает мои ноги.

— Что сегодня привело вас двоих? Мое великолепное искусство общения? Мое невероятное чувство юмора? Мое непоколебимое равновесие? — Она произносит последнее, изображая, что идет по канату и почти оступается на слове «непоколебимое». При этом она смеется, и я не могу удержаться от улыбки. В конце концов, она забавная, когда выпьет.

— Ее необъяснимая способность раздражать покупателей? — Джейсон появляется за прилавком, как часто делает.

Джордан окидывает его взглядом, полным отвращения, но он игнорирует ее, улыбаясь мне.

— Привет, Иден. Рад тебя видеть.

— Привет, Джейсон.

— Я заходил к тебе домой в прошлое воскресенье. Думал взять вас с Эмми на пикник.

Меня это удивляет.

«Он заходил? На пикник? Даже не спросив заранее?»

Когда я впервые встретила его, то догадывалась, что Джейсон — немного самоуверенный, но это как-то слишком… дерзко для меня. И не особенно нравится.

— О, ну… нас там не было.

— Да, я это заметил.

Я смеюсь, чувствуя себя глупо. Я ужасно лгу «на лету». Мне нужно время, чтобы обдумать, спланировать, отрепетировать. Хотя это и не было ложью, по какой-то причине он всегда заставляет меня испытывать дискомфорт. Словно хочет знать обо мне слишком много. То, как он на меня смотрит, следуя за мной своим взглядом...

— Мы ходили на пляж.

Он кивает, и, поскольку молчание затягивается, я пытаюсь придумать хороший способ отговорить его впредь от подобных «заездов». Прежде чем я могу что-то предложить, он сам дает мне возможность.

— Я бы позвонил, но у меня нет твоего номера.

— У меня нет телефона.

Он хмурится.

— Думаешь, это хорошая идея, если учесть, что у тебя ребенок?

Конечно, я не могу объяснить своих причин для этого, но, даже если бы и могла, то не прониклась бы его замечанием. Очевидно, и Джордан тоже.

— У тебя же так много детей, которым нужна забота. Идиот! Почему бы тебе не заткнуться, к черту, и перестать третировать моего покупателя?

— Твоего покупателя? Единственная причина, почему ты не довела нас до банкротства, это я. Думаю, это тебе нужно сменить поведение.

— По крайней мере, я не достаю каждого, кто сюда заходит, засранец!

Эмми все сильнее цепляется за мою ногу по мере того, как их ссора обостряется.

— Думаю, мы лучше присядем, — говорю я спокойно, направляя свою дочь к табурету в той стороне, где расположен бар-закусочная.

Их голоса скатываются до раздраженного шипения, пока я снимаю куртку Эмми и кладу ее себе на колени. Когда я открываю для нее меню, Джейсон появляется у соседнего стула.

— Я достаю тебя? Серьезно? — судя по выражению лица, он искренне раскаивается.

— Все в порядке, — отстраненно отвечаю я.

— Я не хотел. Клянусь. Я только… всего лишь немного беспокоился. Вот и все. Я хочу сказать, что, если хочешь, я был бы счастлив поставить тебе телефон.

Я чувствую, что голова Эмми тыкается мне в руку, толкая ее вбок, чтобы прислониться к моей груди. Похоже, она пытается вжаться в меня, чтобы скрыться. Повышенные голоса вызывают у нее тревогу. А этого у нее и так в избытке.

— Я это ценю, но мы в порядке.

— Ты уверена?

— Уверена. Мы просто пришли немного поесть. Вот и все. — Я смягчаю фразу улыбкой, чтобы это не прозвучало грубо.

— О, хорошо… ладно. — Тон его голоса меняется, и теперь сильно напоминает его сестру. Шлепнув ладонью по стойке, он встает. — Тогда я вас оставлю.

Кивнув, Джейсон поворачивается, чтобы уйти. В этот миг дверь со звоном распахивается, привлекая взгляды всех присутствующих. Входит Коул Дэнзер во всем своем мужском великолепии — ошеломляющем, заставляющем замирать сердца. Его взгляд мгновенно находит меня, удерживает на месте, не отпуская. Внезапно я чувствую, что задыхаюсь, словно он, открыв дверь, выпустил из комнаты весь воздух.

Снова увидеть его для меня подобно физическому удару. Я не видела его неделю. С тех пор, как погода стала холоднее, он, должно быть, занимается чем-то другим. Или работает внутри, и я просто не вижу, когда он приходит и уходит. А я смотрела. Часто. Поверьте мне. Но снаружи никогда не было машины или грузовика, так что, если он здесь, то, должно быть, живет достаточно близко, чтобы дойти пешком.

При этой мысли словно холодные пальцы пробегают вниз по моему позвоночнику, вызывая дрожь. Всего лишь мысль о том, что он мог быть так близко от меня… все это время… днем и ночью…

— Че-ерт возьми, — шепчет Джордан, вероятно, громче, чем намеревалась. Полагаю, это все недостаток сдержанности, вызванный алкоголем. — Привет, Коул.

Коул отпускает мой взгляд ровно на столько, чтобы взглянуть на Джордан и кивнуть. Затем его глаза снова возвращаются к моим, а он приближается.

Я так поглощена его появлением, что забываю — Джейсон все еще слишком близко.

— Кстати, Иден, — произносит Джейсон, склоняясь ко мне, — если тебе нужна какая-то помощь, то я здесь. В это время года погода может быть жестокой.

Я откашливаюсь, переводя взгляд на него; отклоняюсь подальше, пока он не выпрямляется.

— Думаю, у нас все будет в порядке, но, если что, я знаю, где тебя найти.

Джейсон не делает даже движения, чтобы уйти. Он просто поворачивается лицом к Коулу и скрещивает на груди руки. У меня неосознанное подозрение, что это его способ застолбить свое право или что-то в этом роде.

— Как дела, Коул? — спрашивает он достаточно любезно.

В то время как его вопрос невинен, язык его тела говорит совсем иное, и это беспокоит меня. Оно произносит: «Она моя», но это совсем не так. Оно предупреждает: «Назад», но я не хочу, чтобы Коул отступал. Оно также сообщает: «Я буду бороться за нее», а у меня это вызывает ненависть. В общем, мне совершенно не нравится то, что я вижу.

Коул останавливается в нескольких шагах, его голубые глаза скользят по Джейсону. Он снова кивает:

— Джейсон.

В комнате повисает напряжение. На лице Коула обычное выражение — странная пустота. За исключением хмурости, которую иногда он обращает на меня, это выражение лица он носит чаще всего. Но не его выражение создает напряжение в комнате. А то, как он стоит напротив Джейсона, словно ждет его движения. И это создает ощущение что, несмотря на тот факт, что они работают вместе, между этими двумя нет любви.

Эмми, словно чувствуя повисшее в воздухе напряжение, заползает ко мне на колени и засовывает большой палец в рот. Коул краем глаза перехватывает ее движение и переводит взгляд на нее. Его жесткое выражение смягчается, а губы кривятся. Лишь в уголках. Это не улыбка, но для Эмми, должно быть, этого достаточно; она бросает на него взгляд, ее голова покоится на моей груди. Я вижу, как поднимается ее крошечная ручка, а пальцы один, два, три раза приветливо машут.

Он снова переводит взгляд на Джейсона. Они не обменялись ни словом, но Джейсон перемещается влево, уходя с пути Коула. Коул оседлывает стул через два от того, на котором сидим мы с Эмми. Он поднимает меню, словно говоря, что, что бы еще ни произошло, какие бы подводные течения ни топили всех остальных, на него они не повлияют.

Джейсон уходит, не говоря ни слова, и приближается Джордан, вьется вокруг Коула, словно пчела, притягиваемая его необычной разновидностью меда. Она смотрит на него, бесстыдно опершись локтем и крутым бедром на барную стойку. Все, чего ей не хватает, — это жвачки, чтобы надуть ее, а затем лопнуть пузырь.

— Что я могу предложить тебе, красавчик?

Коул даже не смотрит.

— Думаю, они пришли сюда первыми. Возьми заказ у них, но включи в мой счет.

— В этом нет необходимости, — произношу я.

Коул переводит взгляд своих красивых голубых глаз на меня, пригвождая к месту. Какое-то время он молчит. Только заставляет меня таять под этим взглядом.

— Я знаю. Но поскольку вам так и не досталось кексов…

— Но это была не ваша вина.

Он пожимает плечами, его взгляд падает на Эмми. Он подмигивает ей, прежде чем возвращает свое внимание к меню. Я смотрю вниз, вижу, что она ухмыляется. Что в нем привораживает ее? Я читаю это на ее лице так же ясно, как чувствую на своем.

«Может, это генетическая слабость, что передалась ей от меня? Словно Коуломания, или зависимость от Коула?»

Он, кажется, притягивает ее так же неотвратимо, как и меня.

— По мне, так все в порядке, девочки, — присоединяется Джордан. — Никогда не спорь с потрясающим мужчиной, который хочет тебе что-то купить. — Она сверкает своей улыбкой в сторону Коула, но он, кажется, даже не замечает, продолжая изучать меню.

В конечном счете, я заказываю Эмми жареный сыр с мелким картофелем, даже не уверенная, что она будет сейчас есть, а себе беру сэндвич с цыпленком. Джордан уверяет меня, что это — просто умереть, и единственное, что может сделать его еще лучше — это «Кровавая Мэри».

— Лучше не надо, но спасибо, — отвечаю я задумчиво.

— Что я могу предложить тебе, Коул? Что-нибудь из того, что видишь, вызывает аппетит? — спрашивает она, невозмутимая в своей погоне за его вниманием. Мне немного

стыдно за нее. Но я благодарна, что, кажется, она слишком пьяна, чтобы на самом деле беспокоиться, что выставляет себя дурой.

— Двойной чизбургер комбо. С собой, — говорит он, кладя меню обратно на место и вставая. — Я сейчас вернусь.

Он уходит, направляясь к двери с универсальным знаком, обозначающим мужскую комнату. Мы с Джордан смотрим ему вслед.

— Проклятье на этого мужчину! Он так хорошо сопротивляется моему шарму. Я делаю все, почти бросаюсь перед ним на стол, но… ничего. Nada. — Она преувеличенно вздыхает. — Но, в конечном счете, я его добью. Он — мой личный Эверест.

— Как это?

— Он — то единственное, что я твердо намерена покорить, даже если это меня убьет.

Она подмигивает мне, затем поворачивается, чтобы крикнуть заказ кому-то, кто готовит; кому-то по имени Рауль, если я правильно ее поняла. Затем плавной походкой движется прочь, насвистывая и качая бедрами, поднимает из-за прилавка припрятанный напиток. Я знаю, что она осушает его до дна, поскольку слышу, как соломинка начинает всасывать воздух. Могу только предположить, что это было.

Она уносит стакан прочь, исчезая в задней комнате, вероятно, чтобы заново наполнить его из своего собственного запаса. Пока ее нет, Коул возвращается из уборной.

Он скользит обратно на свой стул и, когда заговаривает, то даже не смотрит на меня.

— Я слышал, что сказал Джейсон.

Его голос достаточно громкий, он вызывает дрожь в моих руках. Но не думаю, что имеет значение, что именно он сказал, или где, или когда он это сказал. Думаю, я всегда реагирую на его проклятый голос.

— О?

Он кивает.

— Я живу недалеко. Всего лишь вверх по дороге от вас. Хижина на пляже, — объясняет он. Я точно знаю, какую он имеет в виду. Только один дом на самом деле выглядит как хижина. Мы с Эмми проходим мимо каждый раз, как идем этим путем. — Если вам что-то нужно, когда испортится погода, приходите ко мне.

Почему-то знать, где он живет, кажется… интимным. Я бы сказала, многие знают, где можно найти этого мужчину, но, могу поспорить, сам он рассказал об этом всего нескольким из них. И вот он здесь, практически приглашает нас в свою жизнь, если нам что-то понадобится. Я чувствую почти гордость, словно он одаривает нас чем-то необычным и драгоценным.

— Спасибо. Я это ценю.

Он поворачивается, чтобы встретиться со мной взглядом. И снова удерживает его. Совершенно без усилий. Немилосердно. Я чувствую, что не могу отвернуться. Или, может быть, не хочу. Будто, сделав это, рискую потерять что-то совершенное. Не знаю, почему, но такое чувство, что это… важно, словно мы медленно строим что-то бесценное.

— Я могу прийти и проверить вас, когда выпадет снег. Если вы хотите.

— Я бы не хотела причинять вам неудобство.

«Но втайне мне хотелось бы, чтобы ты появлялся у моей двери. Каждый день. Всегда.»

Он пристально смотрит на меня, прежде чем ответить. При этом говорит так мало, так осторожно выбирая каждое слово, что, кажется, это еще больше говорит о нем. Делает его даже более притягательным.

— Это не доставит мне проблем, поверьте, — произносит он своим богатым, сотканным из гравия голосом. Дрожь снова пробегает по моим рукам, и я вздрагиваю — слегка. Но достаточно для того, чтобы Эмми заметила. Она поднимает голову и смотрит

на меня. Я убираю несколько прилипших темных прядей с ее щеки, там, где она прижималась ко мне.

— Мы, конечно же, ценим это, так ведь, Эмми?

Она смотрит на Коула своими большими зелеными глазами и кивает, ее губы снова кривятся в еле заметной улыбке.

Он кивает ей в ответ. В то же время откуда-то из-за окна, что ведет на кухню, звонит колокольчик. Оттуда все еще никто не идет, хотя… в шаге от меня мог бы произойти взрыв, и я бы не заметила. Так на меня влияет этот мужчина. Вероятно, мне стоило бы бояться. Только я не боюсь. Я заинтригована и… очарована; больше, чем когда-либо, насколько я помню. Больше, чем, как я думала, вообще способна.

Стремительно появляется Джордан, ставит свой предсказуемо полный стакан обратно за прилавок. Она тянется через окно и берет сумку из чьих-то рук; кажется, она появляется из ниоткуда. Может, на самом деле Рауль маленького роста.

Она несет ее к Коулу, держа так, будто это приглашение на секс-вечеринку.

— Наслаждайся, — говорит она самым хриплым голосом.

Коул кивает, непроницаемый к ее усилиям, и бросает на стойку банкноту.

— Этого должно хватить. Спасибо, Джордан.

— В любое время, — говорит она, в то время как он встает и берет сумку.

Затем, без лишних слов или взглядов, Коул направляется к двери. Три пары глаз смотрят ему вслед.

Глава 9

Иден

Как бы сильно я ни любила наш маленький коттедж, в нем, должно быть, целая куча трещин. Кажется, его невозможно согреть. Не имеет значения, как сильно я поворачиваю термостат, теплее все равно не становится. Не холодно, но и не тепло. Мы с Эмми носим свитеры, даже когда находимся внутри.

Я выглядываю в окно, когда прохожу через гостиную. Теперь это стало привычкой, хотя с тех пор, как сильно похолодало, я не вижу, что Коул работает через улицу. Но все еще смотрю… на всякий случай…

И сегодня это сработало. Через окно коттеджа, по диагонали от моего, я вижу его. Сердце трепещет в груди, заставляя меня на секунду потерять дыхание.

Должно быть, там тепло, потому что на нем лишь белая футболка. Я могу видеть его лишь до пояса, но и этого достаточно. Достаточно, чтобы заставить запорхать бабочек внутри и послать холодной коже волну тепла.

Коул стоит напротив окна, между губ зажато несколько гвоздей; он что-то прибивает над головой. Я позволяю себе скользнуть по нему голодным взглядом, пробежаться по божественному лицу, рельефным мускулам, узкой талии. Ткань его футболки поднимается, когда он тянется вверх, обнажая нижний ряд мускулов на рельефном животе. У меня внутри все сжимается, когда я представляю, на что похожа по ощущениям эта кожа ― гладкая и твердая. Вероятно, теплая. Даже горячая.

― Что это, мамочка?

Я виновато подпрыгиваю, ― настолько очарована, что не слышу, как она подошла.

― Ты меня напугала! Ты что ― ниндзя на тренировке? ― дразню я.

Глаза Эмми светлеют.

― Как в «Черепашках Ниндзя?» ― спрашивает она.

― Даже лучше! Ты не зеленая и не обязана целыми днями носить на спине этот тяжелый панцирь. Но если хочешь попытаться, ты можешь начать носить меня.

Я хватаю ее и притворяюсь, что пытаюсь вскарабкаться ей на спину. Она визжит и извивается, поэтому я щекочу ее.

― У тебя руки холодные, ― говорю я ей, когда она пробегает маленькими ледяными пальчиками по моей шее в попытке пощекотать меня. ― Как насчет горячей ванны, чтобы тебя согреть?

― Ванны? — спрашивает она в ужасе. ― Бр-р-р!

Как и у всех детей в мире, ванна находится в списке наименее любимых вещей Эмми.

― Чистая маленькая девочка? Бр-р-р! ― мои пальцы танцуют вверх-вниз по ее позвоночнику, и она извивается, пытаясь увернуться от них. ― Прекрасно. Полагаю, тогда придется удовлетвориться чистой и теплой мамочкой.

― Это звучит лучше, ― признает она с проказливой усмешкой.

― А после этого… ланч. Затем домашнее задание, ― предупреждаю я.

Я вижу, как глаза Эмми округляются, затем она отворачивается от меня, чтобы убежать обратно в гостиную. Домашнее задание, особенно с тех пор, как она на домашнем обучении и лишена товарищей, чтобы смягчить удар, стоит как раз над ванной в ее «списке вещей, которые я не выношу». Заставлять ее делать что-либо из этого списка ― словно выдергивать ей зубы.

В ванной комнате я поворачиваю кран с горячей водой, чуть смягчаю ее холодной, потом скручиваю волосы и избавляюсь от одежды. Думаю, мои глаза расширяются, когда я опускаю в воду большой палец ноги. Я погружаюсь в теплую жидкость, не сдерживая стон.

― Черт возьми, как же хорошо! — объявляю я пустой комнате.

Здесь довольно тихо, спокойствие нарушает лишь приглушенный гул телевизора.

Я позволяю глазам закрыться, в мои мысли проскальзывает Коул. Его красивое лицо, невероятное тело, неприкрытая сила. Скрытая уязвимость. Он похож на нечто прекрасное, восхитительное, искусно созданное, загадочное, и словно упакован в коробку с надписью «Держись подальше», небрежно выведенной спереди. Что создает самую непреодолимую комбинацию, которую я когда-либо встречала. Так легко представить его сбивающим меня с ног, держащим в своих сильных руках, сокрушающим мои губы своими идеально вылепленными губами, согревающим мою кожу своим шершавым прикосновением. Боже!

Я не знаю, сколько времени провела в мире своих фантазий; наконец, поднимаю голову, чтобы осмотреться. Эмми счастливо поет вместе с одним из своих любимых DVD-дисков, а моя вода значительно похолодела. Не готовая еще отказаться от Коула, я цепляюсь большим пальцем ноги за затычку и дергаю. Позволяю спуститься паре дюймов почти холодной воды, прежде чем снова затыкаю ванну и поворачиваю кран, чтобы добавить еще горячей. Я слышу приглушенный звон, и практически вся конструкция остается в моей руке, за ней следует шквал воды.

Тяжелые брызги ударяют мне прямо в лицо. Я визжу и прижимаю руку, чтобы заткнуть дыру в трубе. Вода попадает мне в глаза, вздымается к потолку и выливается из ванной на пол прежде, чем я успеваю среагировать. И даже после она все еще извергается, словно безумная. И становится все горячее.

― Мама! Что случилось?

Эмми стоит в дверях с широко раскрытыми глазами. Я расправляю ладонь у основания трубы, чтобы остановить течь, осматриваясь вокруг в поисках какого-либо вентиля, отключающего воду. И вижу лишь один, как раз рядом с ванной ― для унитаза.

Мои мысли несутся вскачь. Я не сантехник! И понятия не имею, что делать в подобной ситуации, помимо того, чтобы позволить воде затопить дом, ― а это окажется настоящим кошмаром! Одна мысль, один человек, и словно хлопок в моей голове. Разумно это или нет, но я цепляюсь за этот образ.

― Эмми, мне нужно, чтобы ты сбегала в коттедж через улицу. Ты знаешь, где мистер Дэнзер работал летом?

― Да, я знаю, в каком.

― Иди прямо туда и постучи в дверь. Не останавливайся и не разговаривай больше ни с кем, слышишь?

― Я не буду, мамочка. ― Ее глаза смотрят испуганно, но она уже пятится из ванной.

― Эмми, найди мистера Дэнзера и приведи его сюда, хорошо?

Она кивает и затем поворачивается, готовая бежать.

― Эмми! ― кричу я. И облегченно вздыхаю, когда она снова появляется в дверном проеме. Мои щеки пылают. ― Дай мне два полотенца, ― прошу я.

Она хватает одно с раковины, где я его оставила, другое достает из шкафчика внизу, и протягивает оба мне. Вода обильно вытекает из-под моих пальцев, когда я ослабляю хватку, чтобы обмотать одно полотенце вокруг тела, при этом протащив половину его по воде, а другое запихать в трубу, чтобы остановить поток горячей воды.

― Хорошо. Иди, иди, иди!

Она бежит прочь, а я молюсь о том, чтобы это оказалось верным решением. Сейчас ужасное время года для поиска альтернативного жилья. И если кто-то и сможет все это починить, держу пари, что это Коул.

Я снова выдергиваю пробку и слушаю, как булькает, спускаясь, вода в ванной, а мой желудок сжимается от тревожного ожидания.

Глава 10

Коул

Часть меня рада, что Иден больше не появляется в окне. Довольно тяжело просто выбросить ее из своих мыслей, но когда я могу ее видеть… когда она спокойно стоит в своей кухне и смотрит на меня…

Я закрываю глаза и стискиваю зубы от ненужного ощущения, что прорывается во мне. Не хочу к ней что-либо чувствовать. Не хочу думать о ней или представлять, что чувствую ее мягкие губы своими. Не хочу лежать ночью без сна и думать о том, что она делает, что надевает, когда ложится в кровать, или на что похожа, когда спит. Не хочу ничего подобного.

Но это не имеет значения. Я увяз в любом случае. Неважно, как сильно я с этим борюсь, она — это все, о чем я могу думать. Включая и день на пляже.

Я почти не слышу стук в дверь. Слишком погружен в раздумья, а звук очень мягкий. На секунду перестаю стучать молотком, чтобы послушать; возможно, я мог ошибиться, приняв посторонний шум за стук. Но затем я слышу его снова, нерешительный, но настойчивый.

Я кладу молоток и иду к двери, приоткрываю ее, чтобы выглянуть наружу. На крыльце стоит дочь Иден, Эмми. Ее глаза размером с чайные блюдца, палец уютно засунут в рот, и она покачивает одной ногой, полностью скрытой чем-то, подозрительно похожим на ботинок ее матери.

Во мне вспыхивает жгучая паника. Я рывком распахиваю дверь и опускаюсь перед ней на одно колено.

― Эмми, что это? Твоя мама ранена?

Она медленно трясет головой, подозрительно глядя на меня, словно я могу попытаться схватить ее и убежать. Облегчение омывает меня, и на секунду я опускаю голову. Я не могу проявлять беспокойство. Не могу выказывать больше, чем простую вежливость, что проявляют люди, когда тревожатся о том, что случилось с кем-то, кого они едва знают. Но на самом деле все иначе. Это облегчение… паника, что я почувствовал вначале… все это намного больше, чем простая вежливость. Чертовски больше.

И я понятия не имею, почему.

Снова коротко, неясно мелькает мысль: «Что, черт возьми, она со мной делает?»

Эмми поднимает руку и указывает назад, на свой дом. Ее сообщение ясно.

Я мог бы ответить, но слова застревают у меня в горле, когда она, удивляя меня, тянется к моей руке и обвивает свои маленькие пальчики вокруг моих. Что-то перехватывает у меня в груди. На несколько секунд мир становится тревожно-эмоциональным. Проходит какое-то время прежде, чем я могу говорить.

С волнением она тащит меня за собой.

― Тебе нужно, чтобы я пошел с тобой? — наконец выдавливаю я.

Она кивает.

Я протягиваю руку назад, чтобы толчком закрыть дверь; теперь я могу следовать за ней. Она держит мою руку, ее пальчики сжимаются сильнее по мере того, как она спускается по ступенькам в своей слишком большой обуви. Ботинки гремят по доскам, и я медленно иду рядом с ней, осторожно поддерживая, чтобы она не упала. Это горько-знакомое ощущение, из тех, которыми хочется насладиться и одновременно убежать прочь.

Только я не могу. Эта маленькая девочка нуждается во мне. Ее мать нуждается во мне.

Пока мы пересекаем улицу, мое внимание раздваивается. Часть меня размышляет над тем, что я могу найти в коттедже впереди, а другая напоминает, почему я не хотел снова чувствовать. Если я почувствую хоть что-нибудь, то обречен чувствовать все. Хорошее и плохое. Мирное и болезненное.

На своем собственном крыльце Эмми освобождает мою руку, скидывает обувь и

скачет вверх по ступенькам. Она оставляет дверь открытой и несется через дом, бросив взгляд назад, чтобы убедиться, что я последую за ней.

Я ставлю ботинки ее матери, которые подобрал на нижней ступеньке, рядом с дверью, и направляюсь внутрь. Эмми бежит к ванной и встает рядом с дверью, заглядывая внутрь; она все еще сосет свой большой палец.

― Привет? — зову я, чтобы объявить о своем присутствии.

― Я здесь! — доносится обреченный ответ.

Я направляюсь к ванной комнате, не зная, чего ожидать. При виде открывшейся картины у меня чуть не подгибаются ноги. Пресвятая Матерь Божья! Это Иден. В ванной. На коленях. Совершенно мокрая. Прикрытая лишь промокшим насквозь полотенцем, которое самым аппетитным образом обрисовывает каждый ее изгиб.

Только спустя несколько мгновений я снова могу говорить. При этом чувствую себя так, словно меня ударили кулаком в живот. Что такого есть в этой женщине, что заставляет меня так сильно ее хотеть? Спустя столько времени и столько женщин с их попытками, почему она? Почему сейчас?

У меня нет ответов ни на один из этих вопросов. Я только знаю, что все мое тело туго натянуто, словно чертов барабан, просто оттого, что я на нее смотрю.

― Вы можете отключить воду? ― произносит она, вырывая меня из задумчивого состояния.

Я быстро поворачиваюсь и направляюсь наружу, вокруг дома к водопроводной магистрали, что скрывается во дворе рядом со счетчиком. Кручу ручку, чтобы закрыть вентиль, потом снова направляюсь внутрь, оставив крышку открытой до тех пор, пока не буду готов снова пустить воду.

В ванной я вижу, что течь уже пошла на спад, и Иден дышит немного легче. Мышцы на тонких руках все еще напряжены под блестящей от воды кожей. Груди вздымаются под узлом полотенца. Тяжело, адски тяжело снова перевести взгляд на ее лицо.

Но ее лицо… Боже, она прекрасна! Ее волосы насыщенного черного цвета, как у ее дочери, а кожа фарфорово-кремовая. Даже если она не мокрая, то светится атласным блеском, что вызывает в кончиках пальцев непреодолимое желание прикоснуться. Нос маленький и изящный, губы розовые и сочные. Но захватывают меня ее глаза. То, как она на меня смотрит, то, что светится в их ореховой глубине. Словно она может видеть меня насквозь.

Даже теперь, когда вода остановилась, а она поворачивается ко мне, позволив упасть усталым рукам, ее глаза меня притягивают. Удерживают там, где я стою. Не позволяют уйти. Хотя часть меня и так этого не хочет.

Ее губы ломаются в измученной улыбке.

― Уф! Вот это было купание.

Эмми хихикает, и Иден ей подмигивает. Внутри меня растет странное удовлетворение, словно парообразное тепло ванны греет меня изнутри. Сердце само завязывается в узел, состоящий из миллиона эмоций. Но лишь от одной из них внутри все сжимается.

Предательство.

Предательство моей дочери. Ее памяти. Я не могу быть счастливым. Без нее ― нет. Если она не может находиться здесь и быть счастлива, тогда и я не могу. Я дал ей обещание. И намерен его сдержать.

Глава 11

Иден

Мне показалось, всего на секунду, что я увидела в глазах Коула какую-то вспышку. Словно таяние льда. Или решение смягчиться.

Но затем она исчезла. Словно я только что ее придумала. Теперь он такой же, как и всегда — великолепный, безразличный мужчина.

― Чтобы это починить, мне нужно взять кое-что в «Бэйли». Так что на время вам придется побыть без воды. Если возникнет проблема, добро пожаловать через улицу. Там тепло и есть вода.

― Думаю, какое-то время мы будем в порядке, ― отвечаю я, дрожа без горячей воды, что поддерживала тепло.

Коул хмурится, когда его взгляд скользит по мне. Несмотря на выражение его лица, мое тело отзывается горячим трепетом там, где он касается его взглядом.

― Вы замерзнете.

Словно по сигналу, мои зубы начинают стучать, а холод окружающего воздуха, словно лед, оседает на мокрых конечностях.

― Если вы дадите мне всего минуту, чтобы одеться…

Я не хочу, чтобы он сбежал. Лучше померзнуть еще несколько минут и обойтись без воды, чем позволить ему сейчас уйти. Но так не должно быть.

Складка меж его бровей углубляется.

― О, простите. Я… я вернусь.

И он уходит, снова оставляя нас с Эмми смотреть ему вслед.

⌘⌘⌘⌘

Просидев полтора часа будто на иголках, я, наконец, слышу снаружи рев машины, который быстро смолкает. Эмми бежит к окну, но я заставляю себя сидеть на месте. Он может постучать, и тогда я пойду открывать дверь. Но я не хочу, чтобы он думал, что я сидела и ждала его все это время.

Хотя именно этим я и занималась. С того самого момента, как он оторвал свои обжигающе-холодные голубые глаза от моего мокрого тела, я не смогла изгнать его из своих мыслей.

«Кого, черт возьми, я дурачу? Я слишком много думаю о нем… постоянно!»

― Это Джордан, мамочка, ― сообщает мне Эмми.

Мое настроение резко падает. Я не знаю, как воспринимать Джордан, и не совсем ей доверяю, так что время, проведенное с ней, не доставит удовольствия. Тем более, что вместо нее я ждала Коула. Нечестная сделка. Совсем нечестная.

Но я поднимаюсь и иду к двери, выглянув наружу, прежде чем ее открыть. Мой желудок сжимается, когда я вижу, что, направляясь к моей двери, позади Джордан идет Коул. Учитывая, как сильно она виляет бедрами, нетрудно догадаться, что она лелеет надежду, что он обратит внимание на ее зад.

Когда я открываю дверь, она широко ухмыляется и подмигивает мне, словно знает — я прекрасно понимаю, чего она добивается.

― Он смотрит? — шепчет она, когда останавливается передо мной.

Я перевожу глаза с нее на Коула. Его прямой взгляд устремлен на меня, приводя в замешательство. Привычная хмурость никуда не исчезла с его лица, но голубые глаза вспыхивают, встречаясь с моими. Внезапно мне становится трудно дышать и приходится приложить усилия, чтобы заставить свои легкие растягиваться и сжиматься снова и снова.

― Да? — шипит Джордан прежде, чем Коул поднимается на крыльцо.

Я только улыбаюсь и киваю, с трудом пытаясь сфокусировать взгляд и внимание на ней, а не на мужчине, идущем позади нее.

― Поскольку он не водит, я привезла этого великолепного мужчину сюда со всеми

сантехническими товарами.

«Не водит?»

И пусть я никогда не видела его на машине, мне и в голову не приходило, что Коул может не водить.

― Я сказал тебе, что могу прогуляться, ― произносит он ровно, останавливаясь позади Джордан.

Повернув голову, она обращает на него через плечо улыбку в миллион ватт.

― И упустить возможность пофлиртовать с тобой? Без шансов.

Когда она поворачивается ко мне, то округляет глаза, а губы ее складываются в возбужденное: «Боже мой!» Судя по румянцу на ее щеках и нехарактерному блеску в глазах, я бы сказала, что сегодня она явно счастлива, вне зависимости от наличия алкоголя. Даже если она и выпила, как обычно, то этого не заметно.

― Мы можем войти? — спрашивает Коул, в голосе отчетливо слышится раздражение. У меня чувство, что он не слишком рад своему затруднительному положению.

Я подавляю усмешку.

― Конечно.

Я отступаю и открываю дверь шире. Джордан шагает первая, Коул плетется следом за ней. Мои губы дергаются, когда я смотрю на его хмурое лицо.

― Не вздумайте смеяться! — он наклоняется и шепчет мне, когда проходит мимо. После этого сдерживать веселье становится еще тяжелее.

Когда я закрываю за ним дверь, с трудом удерживаюсь, чтобы не улыбаться от уха до уха. И только отчасти потому, что его реакция на Джордан так забавна. Главная же причина в том, что у меня теплеет внутри, и волна жара накрывает с головы до пальцев ног лишь оттого, что он поделился этим со мной. Почти похоже на личную шутку. И я понимаю, что мне нравится разделять подобное с этим мужчиной. И что я хочу узнать его лучше.

Намного лучше.

У меня такое чувство, что в жизни Коула примерно столько же людей, которым он может доверять, как и тех, кому могу доверять я — ни одного. Ну, за исключением Эмми.

Но что-то подсказывает мне, что я могу доверять ему. И я хочу ему доверять. Я хочу быть способна доверять хоть кому-то. Это было так давно…

Коул шагает прямиком к ванной. Удивительно, но моя дочь идет следом за ним, оставляя меня наедине с Джордан, которая, кажется, не слишком торопится уйти. Она уже устроилась на софе, поэтому я смиряюсь с тем, что придется проводить время с ней, пока она намерена оставаться здесь.

Я размещаюсь на большом стуле лицом к ней, поджимая под себя холодные ноги. Джордан это замечает.

― У тебя здесь не особенно тепло? — спрашивает она резко.

― Да, это не очень теплый дом.

Она дрожит, несколько раз проводит ладонями вверх и вниз по рукам.

― Похоже на правду. А я даже не захватила с собой ничего, чтобы согреться, ― добавляет она, понимающе подмигивая.

― Все в порядке. Я начинаю к этому привыкать.

― Так ты не работаешь?

Я знала, что эта женщина из тех, что идут прямо напролом, но — вау! — она только что превзошла себя.

― М-м-м… не за пределами дома. Я обучаю Эмми на дому, так что… ― я умолкаю, надеясь, что она позволит этой нити порваться.

― Ну, это же не приносит денег, так ведь?

Я напряженно смеюсь.

― Нет, но у нас есть небольшие сбережения.

И это правда. Ей ни к чему знать все омерзительные подробности того, как эти деньги попали ко мне или сколько от них осталось. Они надежно укрыты под фальшивым дном моего чемодана, которое я оторвала и снова пришила на место.

Джордан смотрит на меня и кивает. Не совсем подозрительно, скорее… с любопытством.

― А где отец принцессы?

«О, Боже! И так будет продолжаться все утро?»

― Я… м-м… на самом деле я не говорю об этом при Эмми, ― отвечаю я низким голосом. И это тоже правда. В некоторой степени, Эмми — чрезвычайно восприимчивый ребенок. На самом деле, она никогда не выспрашивала у меня подробностей о своем отце. Думаю, каким-то странным образом она понимает, что ей лучше не знать.

― Оставим это, ― дружелюбно уступает она. — Тогда давай пошепчемся о твоем горячем сантехнике. Между вами двоими что-то происходит, или что?

― Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?

Джордан бросает на меня испепеляющий взгляд.

― Я, может, и пьяница, но не дура. И обращаю внимание на то, что меня интересует. И знаешь, милочка, этот мальчик меня интересует. — Ее улыбка искренняя. Кажется, она ни в малейшей степени не расстроена тем, что он может интересоваться мной.

А если верить ее словам, так оно и есть.

Хотя на самом деле я этого не замечаю, не могу сказать, что подобная мысль не вызывает волнения. И могу только представлять, на что может быть похоже стать объектом чего-то, что отличается от его привычной хмурости и спокойной, задумчивой отрешенности.

― Почему же тогда вы двое никогда… м-м… не встречались?

Я вспоминаю комментарий Джейсона о ее принадлежности к городским «велосипедам».

Она громко вздыхает.

― Не имеет значения, как сильно я пытаюсь вытащить его из панциря… и из одежды заодно, ― добавляет она, шаловливо сморщив нос, ― он держится сам по себе. Я знаю, что парень сломлен и все такое, но порой меня начинали посещать мысли, что он гей.

Я размышляю о том, что же я знаю в этом плане о Коуле. И ничто ни малейшим намеком не заставляет меня усомниться в том, что он — стопроцентное воплощение восхитительно-темной, отважной мужской силы.

― Но теперь ты так не думаешь?

Она лишь отмахивается от меня.

― Нет, и, наверное, на самом деле никогда так думала. Просто это было проще понять и принять, чем его отказ. — Ее комментарий, неожиданно проницательный, застает меня врасплох.

― О, ― говорю я ровно, не зная, что можно еще сказать.

Лицо Джордан становится непривычно серьезным.

― У меня у самой за плечами непосильная ноша. И я не стану проклинать кого-то просто за то, что он держит дистанцию. Хотя это и ранит.

― Почему ты так говоришь?

Она смотрит на свои руки; ее пальцы непроизвольно перебирают, подтягивают, перекручивают бахрому на диванной подушке. Такой я вижу ее в первый раз: напряженная, не уверенная в себе и, думаю, слегка опьяненная.

― Мой муж бросил меня три года назад. Но прежде он успел перетрахать половину города и рассказать всем о том, как я пыталась забеременеть. Он был настоящим сукиным сыном. И я признаю, что он больно меня ранил, и с тех пор я не смогла стать прежней. Но просто… просто… это так унизительно, ― признается она со слезами в голосе. Я слишком шокирована ее историей и той неожиданной мягкостью, что проявилась в ней,

так что просто сижу, уставившись на нее. К счастью, она на меня не смотрит. Громко засопев, Джордан трясет головой, будто избавляясь от плохих воспоминаний. Наконец, она поднимает свои блестящие карие глаза и улыбается. — Именно тогда я начала пить. И с тех пор не оглядывалась назад.

Я никогда не видела, чтобы кто-то так гордо заявлял о пристрастии к алкоголю, но, думаю, в некотором смысле она заработала свою слабость. Кроме того, кто я такая, чтобы судить? Мы все исцеляемся или справляемся (или избегаем сражений, как в данном случае) различными способами. У меня достаточно проблем, чтобы еще критиковать эту раненую женщину за сделанный ею выбор, когда муж от нее отвернулся.

― Так что теперь ты можешь понять, почему моя миссия — залезть к этому мужчине в штаны, ― произносит она, кивая по направлению к ванной.

― М-м, ― уклоняюсь я от ответа.

«Нет, я совсем не вижу связи».

Она пожимает плечами.

― Если выпьешь больше, все станет очевидней, ― объясняет она с усмешкой. — Но я рада, что ты этим не занимаешься. Твоя маленькая девочка в тебе нуждается.

В этот момент я решаю, что мне нравится Джордан Бэйли. Очень. Даже если она сломалась и вступила на опасный путь со всей этой выпивкой. Иногда я думаю, что сломленные люди притягиваются друг к другу, словно разбитые осколки; притягиваются на каком-то глубинном уровне, недоступном тем людям, на чьих душах не осталось шрамов.

Я смотрю в сторону ванной комнаты, размышляя о мужчине внутри, которым так восхищается моя дочь. Может, именно поэтому меня так непреодолимо притягивает к нему. Может быть, он сломлен больше всех нас.

Глава 12

Коул

Она проникла в меня. Я думал об Иден с той секунды, как оставил ее — с отремонтированным краном и текущей водой. Думал, она существует сама по себе, что Джейсон может прийти и проверить ее, особенно после того как Джордан расскажет ему о случившемся. И это меня гложет. Трудно признавать, как сильно беспокоят меня мысли о том, что он находится в ее доме, находится рядом с ней. На самом деле, это касается любого мужчины.

Даже несмотря на то, что я не хочу привязанностей, не хочу чувств, каким-то образом я ощущаю, что Иден уже моя. Или, по крайней мере, должна быть. А того, что принадлежит мне, не коснется другой мужчина. А если попытается, то не сможет рассказать об этом несколько дней, пока не поправится.

Конечно, это не имеет смысла. У меня нет на нее прав. Даже нет права заботиться. Но я это делаю. Всевышний Боже, я это делаю!

Вот почему, хотя я и не должен — не должен заботиться, не должен вмешиваться, не должен все только ухудшать — я отправляю электронное письмо своему агенту и прошу его прислать мне как можно скорее телефон без договора. Как бы неразумно это ни было, я хочу, чтобы она имела способ связаться со мной. И только со мной.

Глава 13

Иден

Прошло всего два дня с тех пор, как я видела Коула, но такое ощущение, что это было вечность назад. Я словно наркоман, испытывающий потребность в следующей дозе. Что со мной не так? Никогда такого не было. Ни с кем, и тем более с мужчиной! Слишком много плохого опыта. Слишком тяжелый груз прошлого. Я даже не хочу желать кого-то подобным образом.

И все же я здесь. Желаю. И как-то извращенно наслаждаюсь этим. Предвкушение, восприятие, возбуждение — они как зависимость, как сам Коул — переворачивают существование. Однако меня беспокоит, что они такие же пагубные, как одержимость.

Я не могу позволить этому дойти до крайней точки. В первую очередь необходимо защитить Эмми. И пусть я чувствую, что Коул может быть хорошим и… каким-то безопасным, если течение переменится, я должна быть готова выплыть. Сначала Эмми. Всегда. Так и должно быть.

Стук в дверь вырывает меня из беспокойных мыслей. Я смотрю на Эмми, сидящую на полу. Приступающую к очередному рисунку. Вероятно, она даже не знает, что я в комнате. Когда у нее в руке цветной карандаш, она теряет связь с реальностью. Я рада, что у нее есть эта отдушина, отгораживающая ее от мира вокруг и того уродства, что порой возникает в нем.

Я поднимаюсь и иду к двери. Поскольку я совсем рядом, мне даже не нужно вставать на цыпочки, чтобы выглянуть через верхнее стекло. Сердце убыстряет ход при виде тусклой блондинистой шевелюры. Я знаю, кто снаружи. Каждый нерв в моем теле кричит его имя.

Сбрасываю цепочку и отпираю засов, открывая дверь Коулу. Его удлиненные волосы обрамляют лицо. Несмотря на холод, он одет только в толстовку и джинсы. Но я забываю об этом, лишь только поднимаю взгляд. В тот момент, когда я встречаюсь с его напряженными небесно-голубыми глазами, я застываю. Захвачена им. Тону в море синевы.

Никто из нас не произносит ни слова. Тяжелый удар в бедро возвращает меня к реальности. Это моя дочь, подбежав, врезается в меня, чтобы остановиться. Я опускаю глаза.

Ее палец снова во рту, но она уже улыбается. Осторожно она отодвигается от меня — не очень далеко, чтобы быть способной держаться, — но достаточно, чтобы протянуть руку Коулу. Она обхватывает его пальцы своими и тянет его к нам.

Когда он шагает вперед, его глаза снова находят мои. Все еще захваченная его взглядом, я не отступаю. Мы просто стоим в дверях, почти касаясь друг друга, его красивое лицо — чуть выше моего. Так близко, что я могу сосчитать каждую длинную ресничку, что обрамляют его ясные глаза, каждый светло-коричневый волосок, что усеивают его худые щеки. Он — прекрасная комбинация красоты и мужества.

― Могу я войти? — спрашивает он, и его голос вызывает во мне волну дрожи. Чувствую, как Эмми тянет его, притягивает ближе ко мне. Я не отступаю. Что-то во мне страстно желает его близости. Хочет большего.

Я поднимаю вверх подбородок. Мои губы покалывает от невысказанного желания, чтобы он коснулся их, ласкал их. Поглощал их.

― Конечно, ― отвечаю я, но никто из нас не двигается.

На несколько долгих секунд мы прикованы к месту, притяжение между нами — так же ощутимо, как живое существо.

Но затем он сдвигается в сторону, обходя меня, позволяя Эмми утянуть его в гостиную, чтобы показать свой рисунок. Она поднимает листок и протягивает ему. Он мягко берет бумагу из ее пальцев. Рисунок выглядит таким маленьким, когда его держат большие руки Коула. Он мог бы с легкостью его смять, вероятно, даже раздавить в пыль, но он этого не делает. Он держит листок бережно, словно это — самая драгоценная вещь в мире.

Перед приходом Коула я была так погружена в свои мысли, что на самом деле не видела, что нарисовала Эмми. Но теперь, глядя поверх руки Коула, я ясно вижу, что она пыталась изобразить его. На рисунке Эмми держит его за руку, а ее ботинки — по меньшей мере, размеров на пять больше положенного. Я размышляю, не связано ли это с тем днем, когда Эмми пошла, чтобы привести Коула ко мне, в то время как я застряла в ванной, сдерживая потоп.

Коул опускается перед ней на корточки, поворачивая лист бумаги к ней рисунком.

― Это я? — спрашивает он, указывая на высокого мужчину с бледными, желтовато-коричневыми волосами. Эмми кивает, вертя в руках край футболки с изображением Гермионы. — Это прекрасно. — Выражение лица Коула говорит о том, что он не просто старается быть милым. Он на самом деле впечатлен.

Конечно, я горжусь ей. Когда Эмми чем-то увлечена, она делает это прекрасно. Она часто добавляет детали, которые меня удивляют. Все доктора, что наблюдали ее с тех пор, как мы уехали, поддерживали ее стремление рисовать как средство терапии. К счастью, она, кажется, в самом деле наслаждается этим.

Коул протягивает рисунок Эмми, но она толкает его обратно к нему.

― Это для меня? — Она кивает. ― Спасибо. Я уже знаю, куда повешу его.

Он встает, держа лист бумаги в руке, и улыбается Эмми. Я вижу, что ей становится неудобно от его спокойного внимания. Она опускает глаза и пододвигается ко мне, прислоняясь, в конце концов, лбом к моему боку.

Когда Коул переводит взгляд с Эмми на меня, в нем так ясно читаются скорбь и тоска, что это почти лишает меня равновесия. Я думаю о том, что каждый раз, как он смотрит на мою дочь, то вспоминает о своей потере.

― Коул, я… ― Я даже не знаю, что сказать. Вероятно, мне не стоит заговаривать об этом. Несмотря на то, что мне известно о его потере, предполагается, что я не должна знать об этом. Но я чувствую необходимость что-то сказать, как-то утешить его, хотя и знаю, что это невозможно. Не думаю, что существует утешение для родителя, потерявшего ребенка.

Он снова хмурится, как и всегда, словно скрывая этим малейшее проявление эмоций. Или, может, всего лишь хороня свою боль. Вероятно, я этого никогда не узнаю.

― Я кое-что вам принес, ― начинает он.

Меня так захватило его всепоглощающее присутствие, что я забыла даже предположить, почему он может быть здесь. Коул тянется к своему карману и извлекает мобильный телефон. Айфон, если быть точной.

― Я хотел, чтобы у вас было что-то на крайний случай. Мой номер в него уже занесен.

У меня не хватает мужества сказать ему, что у меня есть телефон. У меня ребенок. И с моей стороны должно быть совершенно безответственно не иметь способа, по крайней мере, позвонить в 911. Тем не менее, это — прекрасный телефон. Настоящий телефон. Из тех, которыми я пользовалась, когда жила еще у своей тети.

Мысль эта порождает стремительную череду мельтешащих образов и эмоций, вызывая чувство, будто сердце замерло в груди.

― Это всего лишь телефон, ― произносит Коул.

Я отвожу глаза от плоского, прямоугольного экрана.

― Что?

Он хмурится еще сильнее.

― Это всего лишь телефон. Он не кусается.

― Да, верно, я знаю… Простите… я просто задумалась.

― Вам не обязательно использовать его, чтобы звонить мне. Я просто хотел, чтобы

он был у вас на случай необходимости. Зима здесь…

― Жестокая, я знаю, — заканчиваю я за него, избавляясь, наконец, от озноба, накатившего на меня. — Я и в самом деле это ценю. Но вам не стоит беспокоиться.

Он пожимает плечами.

― Я знаю.

Я не знаю, что на меня находит. Возможно, необходимость узнать хоть что-то об этом загадочном мужчине, пока он стоит здесь, в моей гостиной, чувствуя себя благодетелем.

― Почему вы это сделали?

― Почему я сделал что?

― Почему вы принесли мне телефон?

― Я сказал вам. Я…

― Я знаю, что вы мне сказали, но мы — не ваша забота.

Его губы кривятся от досады.

― Я и не утверждал обратного. Просто пытался помочь. Но теперь вижу, что совершил ошибку.

Он кладет телефон на кофейный столик и пытается отвернуться, но я останавливаю его, положив руку на его предплечье. Я чувствую, как он откликается на мое прикосновение, ощущаю кончиками пальцев пульсацию его мышц.

― Подождите! Я не это…

― Я не должен был приходить.

― Коул, стойте! Пожалуйста. Я не это имела в виду. Я просто… Я не хочу, чтобы вы о нас беспокоились. Кажется, у вас… у вас и без нас достаточно поводов для беспокойства.

Его глаза похожи на бурное море.

― И что, по-вашему, это означает?

Я вздыхаю, злясь на себя за то, что только все испортила.

― Я просто имею в виду… Боже! Не знаю, что я имею в виду. Но точно не то, как это прозвучало. Я… я благодарна за подарок. Спасибо. Я только… мне не хотелось бы создавать вам дополнительных проблем. Джордан… Джордан сказала, что вы не водите машину, и я… я…

Его лицо каменеет, от него веет холодом.

― Люди многое обо мне говорят.

― Так вы водите?

Его черты заостряются еще сильнее. Кажется, это и есть ответ на вопрос.

― Пользуйтесь телефоном, если он вам нужен. Если нет, то выбросите в помойку.

Коул отшатывается от меня и направляется к двери длинными, злыми шагами. Мне остается только снова смотреть, как он уходит. Или погнаться за ним.

На этот раз я иду за ним следом.

― Коул, подожди.

Он останавливается, рука замерла на ручке двери. Он не поворачивается лицом ко мне, и я вижу напряженный профиль, твердые очертания его челюсти и маленькую жилку, что ритмично бьется на горле.

― Да?

Я подхожу вплотную к нему, снова обвиваю пальцами его руку и, поднимаясь на цыпочки, прижимаюсь губами к его холодной щеке.

― Спасибо, ― шепчу я его коже.

Я отстраняюсь, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его рот — в дюйме от моего, и я замираю, завороженная магнетизмом, что существует между нами.

Я вижу, как его пронизывающий взгляд падает на мои губы. Знаю, что должна отодвинуться, но не делаю этого. И не уверена, что смогу; мышцы ног дрожат так, что удивительно, как они еще меня держат.

Рука Коула — возле моей груди, и что-то побуждает меня прижаться к нему, чтобы облегчить боль, что становится сильнее с каждым проходящим днем. Словно бы способный почувствовать ее, Коул наклоняется ко мне. Всего чуть-чуть. Самым мимолетным движением. Но и этого достаточно. Достаточно, чтобы раздуть пламя нашего притяжения.

Я подпрыгиваю, когда грубый стук в дверь разбивает волшебство. Несколько секунд никто из нас не двигается, не решаясь позволить этому уйти. Чем бы «это» ни было.

На втором стуке я снова твердо встаю на ноги. Коул прочищает горло и отступает в сторону, чтобы я могла открыть дверь, но его взгляд все еще на мне. Я чувствую его, словно бархатные пальцы, которые меня обнимают. Приводя в замешательство.

Дрожащей рукой я тянусь к ручке и рывком распахиваю дверь. На моем крыльце стоит Джейсон. Он улыбается.

― Джейсон. Привет, ― выдавливаю я. Я чувствую, словно мне не хватает дыхания.

― Иден, ― кивает он, его улыбка становится шире. — Могу я войти?

― О, конечно, ― я заикаюсь, отступая назад, чтобы позволить ему войти.

Я точно вижу тот момент, когда он замечает Коула. Язык его тела полностью меняется. Он словно застывает, а его улыбка становится холодной. Он пытается это скрыть, но только полный дурак мог бы не заметить.

― Привет, Коул. Не знал, что ты здесь, ― произносит он, будто бы не замечая напряжения, повисшего в комнате.

― Джейсон, ― кивает Коул. — Что привело тебя?

Джейсон демонстрирует белый бумажный бланк.

— Принес товарный чек на то, что ты купил в магазине. Джордан забыла о нем, когда упаковывала товар. Я ей сказал, что занесу. Но поскольку тебя не было дома и в коттедже через улицу, я решил оставить его Иден. Ну, ты же здесь что-то ремонтировал.

Я думаю, что в этом есть смысл, но как-то слишком много возни из-за товарного чека.

― Спасибо, ― Коул спокоен. Он тянется к бумаге, складывает ее и сует в карман джинсов.

― Ты ведь уже уходил? — невинно интересуется Джейсон у Коула, указывая за свое плечо, на дверь.

Коул невозмутим:

― Фактически, да.

Джейсон делает пару шагов в сторону гостиной, а Коул снова приближается к двери.

― Звоните, если я вам понадоблюсь, ― произносит он. Затем, окинув меня долгим взглядом, уходит, оставляя в комнате свободное пространство такого размера, что и десять Джейсонов не смогли бы заполнить. Я чувствую странную… утрату. Это ощущение становится отчетливее с каждым разом, когда я нахожусь рядом со своим прекрасным арендодателем, а потом он уходит.

― Я думал, у тебя нет телефона, ― напоминает о себе Джейсон после того, как закрывается дверь, а комната погружается в тишину.

― Коул принес его мне, ― признаюсь я, не следуя за ним в гостиную.

Его брови поднимаются.

― Он это сделал? Ну, похоже, тебе удалось вытащить парня из его панциря.

Я пожимаю плечами. Не знаю, что на это сказать, хотя его наблюдение меня радует.

― Парню нужны все друзья, каких он только сможет заполучить. На самом деле, никто не хочет иметь с ним ничего общего, так что…

Я понимаю, что он делает. Понимаю, чего добивается. И это приводит меня в ярость. Однако, я не позволяю ему этого увидеть.

― Тогда я рада, что отличаюсь от них.

― Ты определенно отличаешься, ― соглашается Джейсон. Его искренняя (слегка похожая на акулью) улыбка возвращается, а взгляд благодарно скользит по мне.

Словно бы ощущая мой дискомфорт, Эмми оставляет свое место на полу и подбегает ко мне, обвивая руки вокруг моей талии и глядя на меня своими большими, сияющими зелеными глазами.

― Спасибо, что принес чек для Коула. Мы с Эмми как раз собирались заняться уроками.

Выражение его лица серьезное, но он все еще кажется достаточно приятным.

― Тогда я пойду.

Когда он проходит мимо меня, намного ближе, чем мне бы хотелось, то останавливается и наклоняется к моему уху.

― Если тебе понадобится помощь, лучше будет позвонить мне. Не думаю, что ты захочешь положиться на Коула. Только не с его историей.

Я хмурюсь. Мне хочется спросить. Уверена, он знает, что мне захочется. Но в эту ловушку я не попадусь.

― Думаю, тогда ты должен оставить мне свой номер.

Кажется, это удовлетворяет его совсем немного. Он вытаскивает бумажник и извлекает из пачки визиток одну. На ней написано: «Джейсон Бэйли. Пит-стоп «Бэйли». Управление недвижимостью «Бэйли». Импорт «Бэйли».

Чего он не делает в этом городе?

― Звони мне в любое время. Я серьезно.

Он слегка проводит согнутым указательным пальцем по моему подбородку, словно мы настолько близки, а потом тянется к ручке двери. Задержав дыхание, я жду, чтобы он исчез. Как не похоже на Коула — мне пришлось сопротивляться побуждению умолять его остаться. И когда дверь за Джейсоном закрывается, я не могу сдержать вздох облегчения. Ничего похожего на пустоту и сильное желание, что оставил после себя Коул.

После ухода Джейсона Эмми снова возвращается на свое место на полу. Я придвигаю стул и сажусь, глубоко погруженная в мысли. Что Коул со мной делает? Как я могу быть так очарована кем-то, кого едва знаю? Что в нем притягивает меня, удерживает с такой силой и не позволяет уйти?

Что. Есть. В. Коуле?

Я не знаю, сколько прошло минут — десять, двадцать, шестьдесят? — когда чей-то настойчивый кулак барабанит в дверь. Два резких удара. Мое сердце тяжело бьется в груди, когда я поднимаюсь, чтобы идти открывать. Но это ничто по сравнению с тем диким галопом, что начинается, когда я вижу за дверью Коула, который смотрит на меня голодными глазами.

Коул.

Он вернулся.

И он собирается меня поцеловать.

Я чувствую это словно статическое электричество, поднимающее каждый тонкий волосок на моем теле.