Полный карман песка

⌘⌘⌘⌘

Они позволяют мне остаться в углу палаты экстренной помощи, пока занимаются моей дочерью. Я заново оживаю, когда слышу нечто вроде «синусовый ритм», «чистые легкие» и «внутренняя температура поднимается». Они перебрасываются тысячей терминов, которых я не понимаю, нависая над неподвижным телом моей дочери. И все, что я могу, это смотреть. И слушать. И молиться.

Когда ее объявляют стабильной, доктор подходит, чтобы поговорить со мной. Я перевожу внимание на него. Хотя это и напоминает просмотр телешоу. Получается думать лишь половиной мозга и слышать так, словно я стою в другом конце туннеля.

Я мучительно пытаюсь уловить то, что он говорит, понимая лишь обрывки фраз.

Почти утонула.

Переохлаждение.

Непохоже, что она была в воде очень долго.

Сначала замедлилось поступление крови к конечностям.

Изменение сердечного ритма.

Кровоснабжение органов.

Насыщение кислородом.

Подвергалась риску.

Вероятно, ваша реакция спасла ей жизнь.

Теперь дышит сама.

Следующие восемь часов критические.

Усиленный педиатрический уход.

Говорить с ней.

Надеяться, что она скоро придет в сознание.

Подняться с ней наверх.

Я благодарю его.

Я думаю.

Вызовы сделаны. Отчет предоставлен. Все те же ключевые слова.

Медсестра, одетая во все голубое, просит меня пройти с ней. Она и еще одна медсестра везут Эмми к лифту. Я следую за ними.

Ее везут в крыло педиатрии, и мы идем вдоль коридора, окрашенного в спокойные желто-зеленые тона. На стенах медведи танцуют на больших красных мячах. Я заглядываю во все двери, мимо которых мы проходим. Вижу измученных родителей, некоторые плачут, некоторые нет, наблюдая за тем, как спят их тяжело больные дети. Они разного возраста, дети, но в глазах их родителей то же постоянство. Подавленность. Отчаяние. Безумное беспокойство. Оно здесь, в каждой палате, бродит, словно нежеланный гость.

Мы сворачиваем в палату, предназначенную для Эмми. Меня просят сесть на стул в углу, а мою дочь, находящуюся без сознания, перемещают на другую кровать и прикрепляют тянущиеся от нее различные трубки и шнуры к другой станции мониторинга.

Когда суматоха затихает, я остаюсь с одной медсестрой, наверное, лет на десять меня старше. Она обращается ко мне с доброй улыбкой, присев рядом со мной на корточки.

― Могу я называть вас Иден? ― спрашивает она. Я киваю. ― Хорошо, Иден, я Вера. Я буду присматривать сегодня за Эмми. Может, подойдете и расскажете мне о ней?

Так я и делаю. Иду с Верой к кровати Эмми и рассказываю ей все о своей дочери, пока она осматривает ее с головы до пят, слегка приоткрывая небольшие участки тела, что-то проверяя, а потом укрывая их снова. Она задает мне вопросы, такие, что одна мать может задать другой. Вопросы, что вызывают слезы у меня на глазах и панику в сердце. Этого не может быть с моей Эмми. Просто не может быть.

И вот Эмми укрыта и устроена в своей яркой палате; мягкий свет лампы льется из угла, где буду сидеть я. Вера берет меня за руку.

― Она будет в порядке, Иден. Вы просто все время разговаривайте с ней, будьте для нее утешением и силой. Я позабочусь об остальном. Может, вам что-нибудь принести? Что-то поесть или попить? Кофе?

Она должна знать, что я не буду спать. Я киваю.

― Это было бы чудесно. Спасибо.

Приближаясь к двери, она брызгает свою руку какой-то антибактериальной пеной, а затем снова поворачивается ко мне.

― Я могу вам кого-то позвать? Кого-то вы бы хотели здесь видеть? Для себя или для Эмми?

Она спрашивает о ее отце.

Но я думаю о Коуле.

«Коул».

Мое сердце, мое разбитое, ободранное, больное сердце сжимается при упоминании его имени. Оно соскальзывает с моего языка, словно мольба.

― Коул, ― говорю я ей. ― Коул Дэнзер, возможно, скоро будет здесь.

Сколько времени прошло с тех пор, как мы с Эмми покинули дом на «скорой»? С тех пор, как он сказал, что поедет следом?

Очередной приступ паники разрывает мне грудь. Что, если… Я задерживаю дыхание, стараясь успокоить дрожащие внутренности.

«Пожалуйста, Боже, пусть он будет в порядке. Сейчас я больше не вынесу. Ничего больше. Пожалуйста».

― Я оставлю сообщение в отделении экстренной помощи. Вероятно, сначала он заглянет туда.

Я пытаюсь улыбнуться. Не уверена, что мои усилия эффективны.

― Спасибо.

Она кивает.

― Конечно. Я вернусь с вашим кофе.

Как только дверь закрывается, я направляюсь к кровати Эмми. Сажусь бедром на край матраса.

― Эмми, это я, ― тихо сообщаю.

Я слушаю ответ. Что-нибудь. Слово, стон, всхлип. И не слышу ничего, кроме мягкого жужжания машины для обогрева, накачивающей теплый воздух в пластиковое одеяло, что покоится между ее кожей и тканью.

― Ты можешь открыть свои глазки и посмотреть на меня, малыш? ― я пытаюсь держать голос твердым, хотя он и хочет задрожать. Как мой подбородок. Но я сдерживаю дрожь, слезы, рыдания. Я хочу, чтобы она проснулась, а не испугать ее.

― Эмми. Эмме-е-е-лин Сэ-э-йдж, ― произношу я певучим голосом. ― Проснись, спящая красавица.

Она не шевелится. Я тянусь под одеяло и беру ее медленно теплеющую ручку, глажу каждый крошечный пальчик от основания до кончика, массируя их, пытаясь помочь убедить кровь вернуться в них.

Я начинаю напевать ее любимую песню. Из мультфильма, который она любит. Она всегда подпевает, когда он начинается, и потом снова, когда заканчивается. Я останавливаюсь каждые несколько фраз, чтобы произнести ее имя. Сказать ей, что люблю ее. Попросить ее открыть глаза.

Я чувствую запах кофе прежде, чем слышу, что Вера принесла его. Но когда я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить, не Вера держит горячую кружку. Это Коул.

Он бледен. Его волосы в беспорядке, словно он провел пальцами по длинным локонам тысячу раз. Безжизненный взгляд встречается с моим.

― Ничего, что я здесь? ― спрашивает он, его низкий голос ― успокоительный бальзам для моих измотанных нервов.

Я киваю, неспособная найти слова, чтобы сказать ему, как сильно я благодарна, что он пришел сегодня вечером, что помог мне найти дочь, что помог спасти ее жизнь.

― Я увидел шерифа у твоего дома, так что остановился и все уладил.

Райан. Я и забыла о нем, когда пропала Эмми.

Эмми.

Моя драгоценная Эмми.

Я киваю, и всхлип прорывается. Я подавляю его прежде, чем он может прозвучать в палате, уткнув голову в руки и задушив звук. Запах кофе делается сильнее, когда Коул приближается. А потом все, что я вдыхаю ― его запах. Холодный океан и теплая кожа. Соль и мыло. Коул.

Он окутывает меня своим запахом, притягивая в объятия. Я прячу лицо на его шее и плачу. Молча. Все мое тело сотрясается от усилий оставаться спокойной. Я молюсь и кричу, прошу и проклинаю. Я люблю и ненавижу, и все это ― не издав ни звука. Лишь мое дыхание касается горла Коула.

Когда приступ проходит, я отстраняюсь, тихо шмыгнув носом, и поворачиваюсь обратно к Эмми. Снова беру ее руку в свою, и мы вместе, Коул и я, охраняем ее, защищаем, желая вернуть обратно к жизни.

В тишине палаты, с приглушенными гудками и жужжанием мониторов и машин на заднем фоне, Коул рассказывает Эмми историю.

― Давным-давно одинокий человек строил на пляже замок из песка. Он привык к холодному песку и пронизывающему ветру, но никогда не чувствовал бриза теплее, чем в один особенный день. Он прилетел с не моря или юго-востока, как это часто бывает. Этот прибыл из какого-то более близкого места. С руками, перепачканными в песке, человек вдруг остановился и обернулся. Позади него стояла самая красивая маленькая девочка. Она была так похожа на кого-то, кого он любил и потерял. У нее были блестящие черные волосы и большие зеленые глаза. Она была очень похожа на свою маму, которая стояла рядом с ней. При виде них человек лишился дыхания. Он хотел отвернуться, но не смог. Не смог повернуться к ним спиной. Вместо этого он дал маленькой девочке ромашку. Это были любимые цветы ребенка, которого он потерял. А потом маленькая девочка и ее мама ушли. Человек понял, что после этого уже никогда не будет прежним. Он знал, что никогда не забудет двух красавиц на пляже в тот день. И не забыл. Он думал о них каждый день. Иногда они ему даже снились, снилось, как они вместе смеются, вместе играют. Что он любит их так, как семьи любят друг друга. Он начал беспокоиться, что никогда их больше не увидит, но у Господа был иной план. Маленькая девочка и ее красивая мама переехали в соседний дом, и человек видел их каждый день. Иногда просто через окно, но этого было достаточно. Он понял тогда, что мог бы влюбиться в маленькую девочку и ее маму. И он так и сделал. Точно так же, как и мечтал.

Коул не смотрит на меня, пока его слова не затихают, не придают тяжесть молчанию и не падают бесшумно на пол. Но когда он поднимает взгляд, медленно переводя его с бледного лица Эмми на мое, я чувствую всю любовь, в которой он признался. Чувствую ее, словно жар пламени. Вижу, как цвет на картине. Дрожащие вспышки красного и зеленого, синего и желтого, усеивающие безрадостный пейзаж. Проникающие сквозь тучи.

Его взгляд прикован к моему, и он продолжает:

― Я люблю тебя, Эмми. И, надеюсь, ты тоже сможешь меня полюбить.

Ком нарастает у меня в горле, и слезы наполняют глаза. Еще столько нужно сказать,

так много вопросов, столько всего решить, но Коул любит меня. Он любит нас. Это ясно, как день. И я тоже его люблю. Нужно поверить, что с остальным мы разберемся позже. Сейчас время для любви, согласия и силы. Для Эмми. Сейчас она нуждается в нас.

Ее пальцы в моей руке подергиваются, и мое сердце замирает. Но снова бросается вскачь, когда Эмми издает низкий хныкающий звук.

Я встаю и склоняюсь над ней, провожу рукой по лбу.

― Эмми? Ты меня слышишь, милая?

Она не отвечает, но морщит бровь. Я поворачиваюсь к Коулу.

― Позови медсестру.

Он сразу же выбегает из палаты.

― Эмми, ты можешь открыть глаза? ― Я смотрю. И жду. Сдерживая дыхание. Ничего. ― Эмми, пожалуйста, малыш. Это мамочка. Ты можешь открыть глаза и посмотреть на меня?

Ее веки дрожат. Так ведь? Я смотрю на них. С усилием. Как если бы хотела, чтобы они двигались. Могла я это вообразить? Или они на самом деле двигались?

Коул возвращается с Верой, которая подходит к кровати и начинает проверку. Когда она собирается поднять левое веко Эмми, чтобы посветить внутрь, Эмми вздрагивает и отворачивает голову.

Медсестра опускает свет и тянется к горе покрывал.

― Эмми, меня зовут Вера. Можешь ты сжать мои пальцы? ― Нет ответа. ―Эмми? Ты можешь сжать мои пальцы?

Я чувствую, словно моя жизнь, все мое существование балансирует на булавочной головке. Мое сердце бьется так тяжело и так быстро, что я задыхаюсь. Словно я вскарабкалась на холм или пробежала забег. Хотя, и присутствует некое чувство, будто я по-прежнему бегу. И еще не достигла финиша.

― Эмми, мо… ― Веры замолкает и улыбается. ― Хорошая девочка. Можешь покачать пальцами на ноге?

Я вижу легкое движение под одеялами, но настоящее облегчение чувствую двумя минутами позже. Когда моя дочь открывает свои изумрудно-зеленые глаза, ищет взглядом мое лицо и хрипло шепчет:

― Я остаюсь, мамочка.

Глава 31

Коул

Прошла неделя с того дня, как мы с Иден привезли Эмми из больницы домой. Я вижу их каждый день. Не могу держаться в стороне, и, кажется, Иден сама этого не хочет. Да и Эмми тоже. Она открывается все больше с каждым разом, как я ее вижу.

Сегодня они пригласили меня на ужин. Стол накрыт, и Иден ждет, пока испечется хлеб. Эмми рисует на полу с тех пор, как я здесь. Все, от докторов до медсестер, были поражены и благодарны, что у нее не было каких-либо неврологических отклонений. Как и мы с Иден.

«Ваша быстрая реакция: вытащить ее из воды, немедленно начать делать искусственное дыхание, ― все благодаря этому. Несколько минут промедления, и ее могло бы не быть здесь сегодня».

Я вздрагиваю при мысли, на что это могло быть похоже. Знаю, я не смог бы снова подняться. А Иден… это разрушило бы ее мир. Что еще сильнее разрушило бы мой.

Внезапно Эмми вскакивает и направляется ко мне, протягивая рисунок.

― Это мне? ― спрашиваю я. Она кивает.

Восемь рук, все на разном месте, вокруг замка из песка. Расстановка немного нескладная, но для шестилетнего ребенка все удивительно точно и подробно. Легко можно понять, что это.

Я соскальзываю с кухонного стула и опускаюсь перед ней на корточки, собираясь поблагодарить. Но не успеваю. Эмми удивляет меня, обвивая свои ручки вокруг моей шеи. Нерешительно я обнимаю ее тонкое тельце, притягивая к себе. Она не отодвигается, не уклоняется, не испытывает неудобств. Просто сжимает меня так сильно, как могут позволить ее маленькие ручки.

Когда она отпускает меня, то засовывает большой палец в рот.

― Спасибо, Эмми. Это красиво.

Она внимательно смотрит на меня, потом, спустя несколько секунд, неохотно вытаскивает большой палец и еще больше меня удивляет, сказав мне первые слова.

― Ты знаешь, кто это? ― спрашивает она.

Я слышу позади себя судорожный вздох Иден. Не нужно поворачиваться, чтобы понять, что в ее глазах слезы или что у нее потрясающая улыбка. Которая, скорее всего, прячется под ладонью, прикрывающей рот. Я могу представить, как она стоит на кухне позади меня, так же четко, как вижу рисунок, что держу в руках. Тот, что Эмми нарисовала для меня.

― Нет, кто это? ― спрашиваю я.

Она указывает на две пары рук побольше.

― Это твои и мамины, ― объясняет она. ― Это мои. А эти ― твоей маленькой девочки.

Эмми робко поднимает на меня взгляд. Она стоит так близко и смотрит так пристально, что я могу сосчитать каждую темно-зеленую крапинку в радужке ее глаз. Я улыбаюсь. Молчу какое-то время. Не думаю, что сейчас способен говорить.

― Мы все четверо строим замок из песка, ― предполагаю я, когда мой голос становится тверже.

― Как семья.

Я киваю. Вижу, как пальцы ее ног сжимают коврик. Она нервничает.

― Как семья. Мне это нравится, Эмми.

Она больше ничего не говорит, просто поворачивается и убегает, оставляя меня гадать, что же я сделал, чтобы заставить ее уйти. Но спустя несколько секунд прибегает обратно, что-то свисает с ее рук.

Она останавливается передо мной, перебирая цепочки, выбирая из связки, что держит в руке, самую длинную и толстую.

― Это твоя, ― сообщает Эмми, протягивая ее мне. Это цепочка с подвеской, на конце

ее качаются песочные часы, наполненные песком. ― Мы сделали их для нас. Так что тебе больше не придется класть песок в карман. Он будет с тобой все время. Даже в магазине продуктов.

Я смотрю на Иден. Ее глаза сияют. Очевидно, она поделилась с Эмми моим карманом песка. Я не возражаю. Это ничего. Мне не стыдно и нечего скрывать.

Я перекидываю цепочку через голову, и Эмми надевает свою. Она короче и тоньше, как и цепочка Иден, которая подходит ближе, чтобы ее забрать. Эмми поднимает свои песочные часы, целует их, а потом несется в гостиную смотреть мультфильмы.

Я поворачиваюсь к Иден. Меня восторгает песок; нечто такое особенное для меня, надежно удерживаемое внутри маленького сосуда.

― На следующую ночь, как я привезла ее домой, она рассказала, что побежала к тебе за помощью, но тебя не было дома, так что она решила спрятаться в тенях вдоль прибоя, пока не станет безопасно. Полагаю, вода оказалась холоднее, чем она думала, и она… ― голос Иден прерывается хриплым, удушающим звуком, и я тяну ее в свои объятия. Знаю, пройдет время прежде, чем исчезнет потрясение и этот страх. Когда она приходит в себя, то отклоняется назад и смотрит мне в глаза.

― Вчера она захотела вернуться на пляж. Сказала, что не боится песка, что там мы встретили тебя и твою маленькую девочку. Она хотела, чтобы ты не забывал ни ее, ни свою дочь, так что решила сделать для нас это.

Слезы снова наполняют ее глаза, и я целую ее в лоб.

― Я никогда не смогу забыть о них. Черити была частью меня. И всегда будет. Но Эмми тоже проникла мне в сердце. Я хочу, чтобы она была в моей жизни. Она и ты, ― осторожно говорю я ей.

Я смотрю через плечо на Эмми, потом возвращаю взгляд обратно к Иден.

― Могу я сегодня ненадолго остаться? Чтобы мы могли поговорить? После того как Эмми пойдет спать?

Улыбка Иден легкая, но счастливая.

― Конечно.

Я вздыхаю с облегчением. Мысленно я составляю список всего, что хочу ей рассказать, всего, чем хочу поделиться. Например, что я сказал Брук, что все закончилось. Что я хочу начать заново с ней и Эмми. Что стоит двигаться постепенно, день за днем, чтобы мы могли узнать друг друга, повзрослеть и сделать все правильно. Так, чтобы все не испортить. Я чувствую, словно получил у жизни второй шанс и хочу это сделать. Для Эмми. Для Иден. Для себя. Для моей дочери. Она бы хотела, чтобы я был лучше для Эмми. В этом она была удивительно щедра. Ничто не заставит меня перестать ее любить. Или скучать по ней. Или желать, чтобы все могло быть иначе. Она всегда будет жить в моем сердце. В моей душе. Я никогда не отпущу ее и не заменю. Я могу только доказывать ей, каждый день, что она сделала меня лучше. Что, зная ее и любя ее, я стал таким человеком, который мог бы ее заслужить. Если бы вернул.

И все это начинается сегодня.

Иден пытается обойти меня, чтобы проверить хлеб. Я останавливаю ее, слегка сжимая плечо пальцами.

― Иден?

Она поднимает на меня глаза, большие, орехово-серые. Ее взгляд переворачивает все внутри меня. Это правильно. Она правильная. Для меня. Для моей жизни. Она ― красота на моем пепелище. И я надеюсь на ее сострадание. Мы подходим друг другу. Словно были созданы друг для друга.

― Я заставлю тебя влюбляться в меня все больше и больше. С каждым днем. Обещаю.

Она улыбается мне, иной улыбкой, и я знаю, что буду помнить ее до конца своих дней.

― Нисколько в этом не сомневаюсь.

Эпилог

Иден

Пять месяцев спустя

Сколько бы я ни жила, не думаю, что пляж когда-нибудь будет выглядеть одинаково. Особенно этот. Я смотрю на длинное пространство, что раскинулось слева, на тропинку, по которой мы идем из нашего маленького коттеджа, и вспоминаю первый раз, когда мы с Эмми вступили на этот песок. Это было в тот день, когда мы переехали сюда. Наш третий переезд в попытке найти «дом». В тот день мы встретили того, кто смог изменить наши жизни навсегда.

В то время я понятия не имела, что встречу кого-то такого сломленного. Или что он станет человеком, который сможет нас исцелить. Или что этот песок может так же угрожать жизни, как и поддерживать ее. Я все еще чувствую тонкую нить страха, когда Эмми оказывается рядом с прибоем. Она уже не раз объясняла, что теперь ей семь лет. Она знает, как беречь себя. Хотя я и не отвожу от нее взгляд. Вероятно, пройдут годы прежде, чем я почувствую, что это безопасно. Если такое вообще случится. Но теперь за ней присматривает и кое-кто другой.

Я смотрю назад, туда, где Коул разговаривает с Коди и Джордан, пока Эмми и две ее маленьких подружки с ведрами воды заполняют ров, который вырыли они с Коулом. Он внимательно смотрит на нее, даже когда разговаривает со своими друзьями. Я чувствую себя в полной безопасности под его защитой, и Эмми тоже в полной безопасности.

Его глаза следуют за девочками, когда они бегут к прибою и осторожно набирают морскую воду. Коул и Эмми соорудили огромный, очень тщательно продуманный песочный замок для сегодняшнего праздника-барбекю на пляже перед хижиной Коула. Я знаю, что, если подойти и похлопать по карману на шортах Коула, можно почувствовать комок песка. Он все еще это делает. Все еще приносит ромашки своей дочери. Но теперь он включил Эмми. Они делают это вместе, все трое, полагаю.

Мы пригласили Коди и Джордан, которые теперь очень счастливая пара, и двух маленьких девочек Коди, которые с зимы стали хорошими подругами Эмми. Райан в тюрьме за растление малолетних, насилие, сексуальное нападение и побои. Люси на свободе, но она расплачивается по-своему: не только деньгами, которые дала мне, но и общественным мнением. Я чувствую, словно эта часть моей жизни, моего прошлого, действительно больше не сможет навредить мне или Эмми.

Брук подписала Коулу документы на развод через несколько дней после того, как Эмми вернулась домой из больницы. Это случится в конце следующего месяца. В общем, кажется, жизнь почти близка к идеальной. Наконец-то. Словно нам пришлось заплатить авансом за обретенное счастье. И пусть было трудно, теперь я могу сказать, что оно того стоило. Единственное, что я бы изменила, это страхи Эмми ― от Райана и от пляжа. Она всегда будет носить эмоциональные шрамы, но с каждым днем исцеляется все больше. Просто нужно делать все, что в моей власти, чтобы удостовериться, что отныне и впредь ее жизнь будет ровной и гладкой.

Эмми и ее подруги возвращаются, чтобы вылить воду в почти полный ров, и я слышу, как Коул просит ее постоять несколько минут. Когда он встает и поручает Джордан присмотреть за ними, я знаю, что он идет ко мне. Мы никогда не находимся далеко друг от друга. Кажется, чем дольше мы вместе, тем ближе нам нужно быть. Прикасаться, вновь подтверждать. Он проводит каждую ночь в моем доме и «возвращается» после того, как просыпается Эмми. Время разлуки кажется почти невыносимым, но мы наверстываем его, когда мы вместе. Даже вдвойне после того, как засыпает Эмми. И мы можем касаться, пробовать и запоминать каждую крошечную деталь друг друга. Я никогда не встречала более совершенного мужчины.

Я рассматриваю его длинное, худощавое тело, когда он направляется ко мне по пляжу. Почти вижу его в футболке и гетрах, гоняющим по полю футбольный мяч.

Широкий разворот плеч, подтянутая талия, длинные сильные ноги и руки. Рельефный живот, исчезающий под шортами, и магия, что скрыта внутри них.

Внутри все трепещет при мысли об этом.

Он останавливается передо мной, самоуверенно улыбаясь.

― Я мог бы спросить, о чем ты думаешь, но не хочу попасть в неприятности.

― Не знаю, что ты имеешь в виду, ― не признаюсь я, когда он обхватывает меня руками, прижимая грудью к своей груди, а потом приподнимает, отрывая ноги от земли. Единственное, чего бы мне хотелось ― обвить ноги вокруг его талии, но я знаю, что возникла бы неловкая ситуация.

― Да, думаешь, о чем-то порочном, ― настаивает он, прикусив зубами кожу на моем горле. ― Чего бы я ни отдал за двадцать минут наедине с тобой прямо сейчас.

Его горячее дыхание вызывает мурашки у меня на руках, и я чувствую, как соски тоже сжимаются.

― Тебе было недостаточно прошлой ночи?

Он отклоняется назад, чтобы посмотреть на меня.

― Наверное, мне никогда не будет достаточно. Я думал, ты это уже поняла. Но буду счастлив доказывать это тебе. Снова. И снова. И снова.

Его голос становится ниже, превратившись в чувственный шепот. Но в его глазах… Боже! Не думаю, что когда-нибудь к ним привыкну. Они такие глубокие, напряженные и… сексуальные. Он может заставить меня пережить миллион ощущений, даже не открыв рта.

― Люблю, как это звучит, ― признаю я, почти не дыша.

― А я люблю тебя.

Мое сердце подпрыгивает. Не могу скрыть улыбку, что растекается по моему лицу.

― Никогда не устану слушать, как ты это говоришь.

― Ну, так уж случилось, что мне нравится говорить тебе об этом, так что мы подходим друг другу.

― Никогда не думала, что смогу так полюбить кого-то, ― признаюсь я, проводя пальцем по его полной нижней губе.

― Рад, что ты выбрала меня, ― хрипло произносит он, целуя кончик моего пальца.

― Не думаю, что у меня был большой выбор.

― Нет, но я рад, что ты не слишком сопротивлялась.

― Я тоже.

― У меня есть к тебе вопрос, ― вдруг сообщает он, опуская меня на ноги и беря за руку. Мы идем по песку, но больше он ничего не говорит.

― Какой вопрос? ― наконец спрашиваю я.

Он словно меня не слышит. Мы продолжаем идти, он по-прежнему держит меня за руку. Минуты три спустя он останавливается и кладет руки мне на плечи.

― Закрой глаза.

― Что?

― Ты меня слышала.

Я делаю, как он просит, и он снова идет, на этот раз медленно, его руки все еще на моих плечах. Полагаю, он движется спиной вперед. Когда мы снова останавливаемся, он слегка разворачивает меня и отпускает.

― Можешь открыть глаза.

Я так и делаю, и вижу Коула перед собой на коленях. Позади него на слежавшемся песке выведены слова: «Выходи за меня». Мое сердце запинается, спотыкается, и я судорожно вздыхаю. Я размышляла о том, сможет ли Коул снова жениться. Он всегда говорил о нас, что мы будем вместе навсегда, но никогда не упоминал о браке.

Он достает из кармана черную бархатную коробочку, стряхивая с нее песок. Он хранил ее в том же самом кармане, что и песок для своей дочери, словно мы на самом деле теперь вместе в его сердце.

― Ты сделаешь это, Иден? Отдашь мне все свои «завтра»? Мои уже принадлежат тебе. Я сам, все, что есть у меня, все, что когда-либо будет ― твое. Что бы ты ни сказала, «да» или «нет», я весь твой. Все разбитые кусочки. Пожалуйста, скажи «да». Сделай так, чтобы моя жизнь снова что-то значила.

Когда я падаю перед ним на колени, он вынимает кольцо из коробочки. В центре большой бриллиант, а на другой стороне ― четыре бриллианта поменьше, вдоль кромки. Платиновая основа сделана таким образом, что выглядит как двое песочных часов, обрамленные центральным камнем.

― Я сказала «да» прежде, чем ты даже спросил. Говорила «да» каждый день с тех пор, как встретила тебя. Я знала тогда… каким-то образом знала, что ты сможешь меня починить.

― А ты починила меня.

― Вместе мы не сломлены.

― Наши кусочки подходят друг другу. Идеально. Так идеально, словно ты подходишь моей душе. Я люблю тебя, детка. Очень сильно, ― искренне произносит он.

Сердце колотится где-то в горле. Коул берет мою руку и надевает кольцо. Оно теплое и немного тяжелое, и такое правильное. Я поднимаю палец, чтобы изучить его поближе.

― Где ты его взял? Уверена, не в «Бэйли».

Единственное, чего не найдешь в «Бэйли» ― это кольца с бриллиантом.

Он усмехается.

― Нет, не в «Бэйли». Я нарисовал его и позвонил ювелиру в Портленде. Он сказал, что сможет это сделать. Даже сам привез сюда, когда закончил.

― Это было мило с его стороны.

― Думаю, ему стало любопытно после того, как я заказал второе.

― Второе?

Коул поднимает бархатную подушечку со дна коробочки и вытаскивает крошечное колечко, которое выглядит как розовая версия моего. Идеально для маленькой девочки.

― Давай найдем Эмми, ― предлагает он.

Я улыбаюсь так ясно, что, думаю, солнце может показаться тусклым. Чувствую, как улыбка светит на моем лице, словно лампочка в миллион ватт.

Коул встает и подхватывает меня на руки, чтобы отнести обратно. По пути он скрепляет наше соглашение поцелуем. Поцелуем, что соединяет вместе все наши разнообразные кусочки в самое прекрасное целое, какое только видел этот мир.

Конец

Notes

[

←1

]

Роман Кена Кизи, действие которого происходит в психиатрической лечебнице

[

←2

]

Фильм режиссёра Терри Гиллиама, где главный герой переносится в прошлое, в котором его принимают за сумасшедшего и помещают в психиатрическую клинику.

[

←3

]

Мишле́н (Michelin) — французская компания, производитель шин, один из лидеров в своей отрасли

[

←4

]

Уайлд Тёки (англ. Wild Turkey — дикая индейка) — бренд прямого бурбона из Кентукки.

[

←5

]

День независимости США. Считается днём рождения Соединенных Штатов как свободной и независимой страны. Праздник сопровождается фейерверками, парадами, барбекю, карнавалами, ярмарками, пикниками, концертами и т.п. (прим. перев.)

[

←6

]

Французские тосты ― ломтики хлеба, пропитанные смесью молока и яиц и обжаренные на сковороде.

[

←7

]

Препарат, выпускаемый для облегчения боли, аллергии и лечения симптомов, связанных с простудой и гриппом.

[

←8

]

День Благодарения ― официальный праздник в США в память первых колонистов Массачусетса, отмечается в последний четверг ноября. Традиционное блюдо, подаваемое на праздничный ужин в этот день ― индейка.

[

←9

]

Молескин ― толстая, плотная и прочная хлопчатобумажная ткань с начёсом на внутренней поверхности и гладкой глянцевидной лицевой стороной

[

←10

]

А́спен (англ. Aspen) — город в штате Колорадо, известен горнолыжным курортом и как место отдыха знаменитостей.

[

←11

]

50 градусов по Фаренгейту ― это 10 градусов по Цельсию