Половодье

ЛЮДМИЛА СЕРГЕЕВНА

Она была очень уравновешенная женщина. Никогда не нервничала, не терялась, как некоторые молодые врачи. Предупредительная с сестрами, ласковая с заболевшими детьми, она нравилась всем, кто ее знал или хотя раз с нею встречался. Одним словом, Людмила Сергеевна относилась к тем людям, которые при первой же встрече завоевывают ваше доверие. С ней было легко работать, особенно во время ночных дежурств. Получив вызов, она быстро собирала медицинскую сумку и шла к ожидавшей у подъезда машине. Вернувшись с какой-нибудь дальней окраинной улицы, молча ставила ту же сумку на стол, садилась и скорей всего себе, чем сестре, говорила:

— Ну вот, теперь ребенок будет жить.

Одно только не нравилось сестрам в Людмиле Сергеевне: врач была неразговорчива. Злые языки (без них, кажется, не обходится ни одно учреждение) говорили, что у Людмилы Сергеевны неудачно сложилась жизнь, что кто-то кого-то бросил и т. п. Но толком никто ничего определенного сказать не мог. Одно было всем известно: молодая красивая женщина была не замужем.

— Столько мужчин увивается, а она — ноль внимания, — частенько повторяла старая нянечка Варвара Семеновна. — Ведь так бабе и засохнуть недолго… Не пойму я нонешних девиц.

Впрочем, в глаза Людмиле Сергеевне ничего подобного никто не говорил. Да она и не нуждалась, вероятно, в советах. Жила, как могла, работала, как умела. Прислушиваться к сплетням было некогда да и неинтересно. Любила оставаться наедине. А кто остается по своей доброй воле один, у того, видимо, есть о чем подумать.

Вот и сегодня Людмила Сергеевна осталась одна, если не считать находящейся за фанерной стенкой сестры, дежурившей у телефона. Было два часа ночи. Людмила Сергеевна сидела, задумавшись. Вдруг за ее спиной мягко скрипнула дверь, как умеют скрипеть, кажется, только двери в медицинских учреждениях.

— Есть вызов, Людмила Сергеевна, — сказала сестра, подавая заполненный синими чернилами форменный бланк. — Должно быть, что-то серьезное. У ребенка, передают, очень высокая температура.

— Давайте, — спокойно произнесла Людмила Сергеевна, вставая. — Так, улица Героев Арктики… дом тринадцать…

Вдруг бумажка выпала из руки плавно опустилась на пол. Когда сестра подняла ее и взглянула на Людмилу Сергеевну, то не узнала своего врача. Перед нею было залитое бледностью лицо, с побелевшими вздрагивающими губами и расширенными серыми глазами.

— Что с вами, Людмила Сергеевна? — испуганно спросила сестра. — Вы больны?

— Нет, ничего… сейчас пройдет, — тихо ответила она, отстраняя сестру.

— На вас же лица нет.

— Скажите лучше, кто звонил?

— Родители.

— Мужской или женский голос? — так же тихо спросила Людмила Сергеевна.

— Видимо, отец.

— Машина готова?

— Да.

— Я поехала, — спокойно сказала Людмила Сергеевна, ровной походкой направляясь к выходу.

Сестра, проводив ее взглядом, недоуменно пожала плечами.

…Улица Героев Арктики была на другом конце города. Старенький «Москвич» с красным крестом на ветровом стекле вот уже десять минут бежал по асфальтированной струне, вырывая фарами из тьмы багряные клены и низенькие деревянные домики. Под шинами шуршали опавшие листья. В машине, под матовым стеклом плафона, мигал электрический свет… Молоденький шофер Иван Иванович то и дело косился на врачиху, как он называл Людмилу Сергеевну.

В руках Людмила Сергеевна держала форменный бланк, в котором синими чернилами были заполнены положенные графы: «…Улица Героев Арктики… дом 13, Саша Макаров… пять лет…».

Подкатив к серому двухэтажному дому с резным балконом над невысоким открытым крылечком, «Москвич» скрежетнул тормозами.

— Приехали, — сообщил Иван Иванович.

— Знаю, — не взглянув на водителя, ответила Людмила Сергеевна.

Подойдя к двери, она дотронулась до кнопки электрического звонка. Было слышно, как во втором этаже скрипнула комнатная дверь, и чьи-то тяжелые каблуки торопливо громыхнули вниз по деревянным ступенькам.

— Ах, доктор, пожалуйста…

«Он», — узнала Людмила Сергеевна.

— Вверх и направо… Разрешите вашу сумочку…

«Ни в коем случае не подавать вида… при той…». Людмила Сергеевна, медленно отсчитывая ступеньки, мысленно представила себя уже там, наверху, в квартире, одна из комнат которой сплошь заставлена книгами, а во второй, побольше, на стене висит огромный ковер с причудливыми золотыми узорами на черном бархате.

«В первой комнате мало что изменилось за эти… шесть лет… Разве что книг прибавилось», — зайдя, отметила Людмила Сергеевна.

— Где же ваш… сын, Сергей Петрович?

Мужчина, шедший впереди, остановился, несколько секунд что-то, видимо, вспоминал, а потом тихо, одними губами, прошептал:

— Люда… Людмила Сергеевна, вы?..

Она ничего не ответила и прошла в спальню. В ней никого не было, кроме больного ребенка, лежавшего в детской кроватке. На стене, у кроватки, висел ковер с причудливыми золотыми узорами на черном бархате. «Тот самый, привезенный в пору студенчества с практики из Монголии»… Людмила Сергеевна присела на стул, придвинутый предупредительным хозяином, и взялась за ручку ребенка.

Пульс едва прощупывался. В Саше Макарове, пяти лет, еле-еле теплилась жизнь. Он лежал, подвернув одну ручку под подушку, а другую откинув в сторону. Лицо его было бледное, глаза полузакрыты. На тоненькой шейке чуть заметно вздрагивала синенькая жилка.

— Папа… папочка, — вдруг раздался тихий стон ребенка.

— Дайте больше свету, — тихо приказала Людмила Сергеевна.

Сергей Петрович включил лампу-переноску. Врач, не торопясь, сделала ребенку укол и устало откинулась на спинку стула. «А как он на него похож… Тот же упрямый лоб, прямой нос, короткий подбородок и плотно сжатые губы — губы настойчивого человека…».

— Скажите… Людмила Сергеевна, это… серьезно? — послышался за ее спиной тревожный приглушенный голос.

— Не буду от вас скрывать: очень. Да, а где… мать ребенка.

Минуту длилось молчание. Людмила Сергеевна повернулась. Сергей Петрович стоял у противоположной стены, держа руки за спиной. Голова его была опущена, свесившаяся прядь волос бросала на лицо тень, похожую на неширокую траурную ленту.

— Давно? — тихо спросила Людмила Сергеевна.

— Скоро год.

— А вы все время в разъездах, в экспедициях?

— Участь геолога. Правда, вот уже полгода сижу в управлении. Обстоятельства…

— Кто же присматривает за сыном?

— Бабушка днем приходит. Моя мама.

«Добрая старушка, правда, немного ворчливая. Ко мне она относилась, кажется, хорошо. В пору нашей студенческой дружбы она как-то не то в шутку, не то всерьез сказала: «Скоро у нас свой врач будет, только жаль, детский». А потом, когда Сергей закончил институт и уезжал в первую экспедицию, она все тем же добродушно-шутливым тоном заметила: «Не отпускай ты, Людочка, его надолго. Найдет он там себе какую-нибудь кралю»… Сбылись, Елизавета Ивановна, твои пророческие слова…».

— А у вас, Людмила Сергеевна, есть… семья?

Этот вопрос вывел врача из задумчивости, хотя Людмила Сергеевна вначале не поняла, о чем ее спрашивают.

Сергей Петрович по-прежнему стоял у стены и смотрел ей прямо в лицо.

— Извините, — не дождавшись ответа, наконец, произнес он.

— Включите электроплитку, — приказала Людмила Сергеевна. — Надо сделать еще укол.

«Неужели ему не ясно, что у меня нет семьи лишь только потому, что она есть у него, — думала Людмила Сергеевна, сидя над кроваткой ребенка. — Хотя теперь и у него только полсемьи…».

Почти целую ночь Людмила Сергеевна не сомкнула глаз. Все это время не спал и Сергей Петрович. К утру кризис миновал. Саша задышал ровнее, на личике его появился румянец.

— Ну вот, теперь ваш сын будет жить, — облегченно вздохнула Людмила Сергеевна, собираясь уходить.

Сергей Петрович проводил ее на улицу. Прежде чем Людмила Сергеевна села в машину, он тихо спросил:

— Вы придете еще… к нам?

— Теперь, кажется, не обязательно.

Сергей Петрович отрицательно покачал головой. Людмила Сергеевна пристально посмотрела в его глаза — грустные, чуть усталые, полные затаенной муки и ожидания.

— Тогда, может, разрешите прийти… к вам… с сыном?

— С понедельника я работаю с утра, — ответила Людмила Сергеевна и почувствовала, что может почему-то вот-вот разрыдаться.