Поляк с поплавками

Пятнадцатая серия «Подставить рокера»

Самого себя я убеждал, что не очканул при виде гранаты, но какое-то чувство недосказанности самому себе было. Да хули тут думать! Естественно, мальца струхнул, но тут же убедил себя, что я настоящий терминатор. Попиздев сам с собой ещё с минуту, пошёл дальше смотреть фильм. Плюнув на поездку в город, смешал себе ещё газировки из сифона, капнул одновременно мятного и розового, добавил замороженных (зелёных, зелёных, блять) виноградин и довольный бухнулся под вентилятор смотреть кино дальше. А фильм оказался нихрена не боевик, ржака началась прямо с того момента, когда негр с пестиком проломил дверь в каюту.

Я даже глотка сделать не успел, как за воротами засигналили. Тут же и вспомнил, что мистер Джейсон-Воробей собирался ко мне заглянуть. Ну вот и нахрен ты ко мне припёрся, Коля? Я тут хочу в гордом одиночестве поржать, а ты теребонькаешь там на улице. Спрятав от греха подальше в своей комнате шлем, я, с недовольной физиономией, попёрся встречать очередного гостя. Табличку что ли на ворота повесить «Приём гостей окончен»? Воробей, по своему обыкновению, был жизнерадостен и весел. Однако, иногда «рокер» кидал по сторонам испуганные взгляды. Со стороны не заметно. Но я-то вижу!

— ПОляк, как сам, как на пляже? — поприветствовал меня Колёк.

— Да нормально. Борька уехал, я на выходных. Закатывай своего «Чезета», пойдём в летницу под вентилятор, — предложил я. Общаться-то особо и не хотелось, но если припёрся Воробей, надо его использовать на полную. Пусть со мной фильм смотрит и заодно ходит встречать гостей и посылать их нахер. А Колёк большой любитель иностранных фильмов. Особенно, про каких-нибудь мужиков на мотоциклах.

Воробей с радостью принял мое предложение, и мы вдвоём, затолкав «Чезета» во двор, отправились в летницу. Колёк скинув кроссовки, плюхнулся на ковёр возле вентилятора, подложив под голову диванный пуфик. Выцыганил у меня стакан «газировки на мяте». Как истинному джентльмену я ему предложил соломинку и конфету на палочке. Объяснил, что фильм только начался, и мы уже вдвоём продолжили просмотр.

— Хыыы, блять, зырь панк, — ржал во всю глоту Воробей, — Андж, а это твой дед что ли в кино снимается?

— Дурак, что ли? — сперва даже не понял я.

— Да вот он же седой, всех отпиздил, ха, и Горбачёву вломил, — не унимался Колёк.

Чёрт! А точно, главный герой был абсолютно точной копией моего деда. Только дед Казик был подстрижен более стильно (догадайтесь, благодаря кому).

— Колян, только не говори никому, — заржал я, — надо деду этот фильм показать!

И мы продолжили просмотр, ухохатываясь над проделками главного героя и запоминая хлёсткие фразочки.

Пару раз кто-то приходил, но я предупредил Спару-Воробья, что на паузу ставить не буду и он, даже не одевая кроссы, выскакивал на улицу и отправлял нахер визитёров. Ничего особенного: один раз за сэмом, да пару дуриков, которым Костыма наплёл, что пОляк снова стрижёт.

— Андж, давай перекурим, поставь на паузу, — заканючил Колёк.

— Бля, то давай поссым поставь на паузу, теперь перекурим. Иди сам, я всё рано не курю. Дотерпишь до конца, пачку иностранных сигарет подарю!

— О, так бы сразу, — восхитился Спара и без каких-либо проблем досмотрел фильм до конца. Я поставил кассету на перемотку и мы, вспоминая самые смешные моменты, пошли на лавочку к мангалу.

— Держи, протянул я корешу пачку «Лики-Стрике».

— Салют всеми клапанами, — обрадовался Колян. Распечатал пачку, прикурил, — Ухмм, нормальное такое курево, не то что «Родопи». Сигу докурю, остальное оставлю на выезды, — принял решение рокер и спрятал пачку. Наверное, боялся, что отниму.

— Ты актёра запомнил? Надо с ним ещё фильмы поискать, у меня кассет, не пересмотренных, штук пятнадцать, — спросил я Колька.

— Ну да, ты ж сказал, запоминай — Влезли Нильсан. Это типа дед твой!

Мы снова заржали, напугав молдаван за соседним забором, собирающихся в город.

— Блин, завтра тоже в город надо, — не подумавши пизданул я. Но тут же исправился, — так неохота на электроне переться.

— Так поехали завтра с утра. Мне в мастерскую надо, мастер просил подъехать.

— Так ты же в отпуске?

— Да там хороший магарыч намечается, — уклончиво ответил Воробей.

Ну ясно. Калымит, наверное, потихоньку. Деньги — они завсегда нужны.

— Слуш, а обратно когда?

— Так я тебя завезу куда надо, а потом часа через два заберу. Там делов немного, мне ещё мамка поручений надавала. Купи то, купи это, — развёл руками Колян.

Пошли в летницу искать ещё фильм с этим актером. Я перерыл кучу видеокассет. Не нашёл. Предложил Воробью поставить от балды первую попавшуюся кассету. Тот, с довольной улыбочкой Джейсона Донована, сунул руку в ящик, достал кассету и отдал её мне. Оказался какой-то фильм про лётчиков — «Аэроплан». И это оказалась тоже ржачная комедия именно с актёром, который косил под моего деда!

— Колёк, ну ты везунчик! — хлопнул я Воробья по плечу, — надо же так — бумс и нашёл!

И тут мне в голову пришла интересная мысль, и я добавил как бы невзначай:

— Видать, ведьма какая тебе ворожит!

Джейсона-Спару аж тряхануло. Он якобы прихихикнул и первые десять минут фильма сидел с напряжённой спиной, уставившись в экран. Но стакан «газировки» и разрешение перекурить, с обещанием поставить фильм на паузу, снова привели «рокера» в себя. Так просидели до темноты. Я ради прикола снова одел «сиськопритягивающую» футболку. И действительно, кореш изредка бросал взгляды на цветное пятно на моей груди и застывал на несколько секунд, морща хорошо подкрашенные брови. Договорились на утро по встрече, и Воробей благополучно убыл домой. Пугать я его не стал. Хорошего помаленьку.

Поутру встав пораньше и покормив Тишку, я разжарил на сковородке остатки картошки с салом, вбив туда пару яиц и посыпав зеленью. Накрыл крышкой, сбегал в душ на улице. Хотелось побыстрее проснуться. Подтянулся с десяток раз, снова попытался закрутить солнышко и нырнул в душевую будку. Брр. А чего брр?.. За ночь-то особо и не остыло. Бак наполнял вчера после визита молдаванок. Успела водичка согреться. Тем более, бак для воды, это же одно из моих технических достижений. Начитался «Юного техника», нашёл где-то в гаражных запасах банку чёрного «Кузбасс лака» и покрасил собственноручно этот грёбанный бак. И действительно, вода на солнце стала нагреваться намного быстрее. О, а чьи это резиночки для волос на полке для мыла? Ну ясно, опять «селянки» забыли, надо внушение сделать. Охх, хорошо! Блять! Я как батя! Тот вечно, идя в душ или ванную, забывает полотенце и орёт матери, чтоёбы принесла. Трусами спортивными не вытереться они шелковые, херня получается. Пришлось голяком в мокром виде, распугивая гусениц «хозяйством» с криком «Охохооо!» — нестись в летницу. Гусеницы походу подумали, что я ебанутый и связываться не стали. Прибежал домой и понял, что я высох, высушил голову феном и, надев модные труселя из Франции, со смаком позавтракал. Бля, опять всё съел! Ну ладно, молдаванки обещали пирожочков сегодня. Надо прикупить рыбных консервов. Мамка как-то делала пирожки с рыбной консервой и яйцом, неплохо так заходили. О, а ещё с горохом толчёным и луком пережаренным — тоже ничего! Так, в думках о высокой кулинарии из рыбных консервов и гороха, я напялил «парадные» джинсовые шорты, футболку собственной окраски и закинул спортивную сумку через плечо. Тут и Джейсон-Спара нарисовался. Порыкивал своим «Чижиком» и зевал во весь рот. Хватит зевать! Поехали! Вовремя мы смылись, а то уже от дядьки Фёдора ко мне направлялись весёлые «селянки». Тут бы Воробей точно затормозился минимум минут на пять. Помахав девчонкам бейсболкой, я вцепился в раму. Воробья обнимать не хотелось, почему то Атанас вспомнился. А этот рокер гнал, падла, так, что я чуть свою модную кепку не потерял.

Приехали уж слишком рано. Ателье ещё было закрыто. Договорился с Кольком, откуда он меня заберёт и пошёл бездумно шарахаться по уже немного жарким улицам. Если бы на «Кавасе» поехал, прибыл бы гораздо позже. Но с другой стороны Спара, как истинный «король улиц», знал все проулочки и места безопасного проезда и не его вина, что мне ещё шарахаться с полчаса. Увидел, что с лотков начали продавать мороженное, купил себе стаканчик, сел на лавочку и бездумно заработал языком. Проходящим мимо девчонкам подмигивал и поигрывал бровями. Прошедшему мимо бичу дал двадцать копеек. Увидел, что открылся газетный киоск, прикупил себе « Комсомольца Кубани» и с умным видом принялся рассматривать картинки. Передовицы, как обычно не читал, а так, заднюю страницу с молодёжными новостями и статейками про популярные музыкальные группы. Наконец-то приехала Ксюха на понтовом таком «Спутнике»-девятке. Ишь ты, француженка, в шляпе ходит. Нахрена она эту шляпу под шорты напялила? Из машины вовсю распевает «Комбинация» про какой-то белый вечер и белый остров. Про белогвардейцев, наверное. Сейчас модно такую хрень слушать. Вон, Тальков вечно что-то выдаёт. Оксана открывала двери ателье, я тихонько подкрался сзади и заканючил:

— Мадам, же не манж пассюжур!

— Чего? — Оксанка повернулась ко мне, не поняв нихрена.

— О рье до рья (стараясь картавить и косить под Мирей Матье), — ответил я. На этом мои познания во французском закончились.

— Ахахаха! — заржала Ксюха, — Анджейка, ты что ли?

И Ксюха, как истинная француженка, клюнула меня в щёчку и распахнула галантно дверь.

— Хули встал, заходь, — как истинная кубаноидка затолкала меня внутрь.

В помещении было прохладненько и уютно.

Пошли в Оксанкин кабинет, и я упал на кресло.

— По делам или просто в гости? Кофеёк будешь? — спросила кооператорша и, не дождавшись ответа, закинула в электрическую кофеварку несколько ложек молотого, достала из холодильника бутылку воды, залила и поставила кипятиться.

— Подсела на натуральный, — пожаловалась она, — индийский растворимый теперь не лезет. Рассказывай, давай, как дела? Как тебе «комбинесс»?

— Блин, ты мне ещё комбинашку привозила? А зачем? Я же парень? Наверное, Машка себе умыкнула, — ответил я. Так и знал, не всё Мадонна отдала. Курва белобрысая.

Кооператорша зашлась в хохоте:

— Дурачок, это комбинезон плавательный, ну по-французски!

— Аааа, охрененый! Я о таком несколько лет мечтал!

Ксюха налила мне в чашку кофе, подвинула картонку с кусковым сахаром и вазочку с иностранными конфетками. Так, попивая кофеек, и встречая швей, мы проболтали до прихода завпроизводством Машки. Мадонна вошла быстрым шагом, потянула воздух носом:

— Ууу, сегодня робуста!

— Комбинашку отдай, — с места в карьер наехал я.

— Ой, а кто у нас такой жёлтенький? А у кого такие бровки? — принялась меня дёргать за щеки подружка.

В конце-концов успокоились, и я решился приступить к разговору, ради которого заглянул.

— Оксан, скажи честно — сколько раз ты на мою футболку взглянула?

— Ээ... мм... ну клёвый рисунок, не видела раньше, хотя фасон знакомый. Ну, раза три точно.

— Не ври, восемь раз. Я считал.

— Я постоянно пялюсь, — честно сказала Машка, рисунок какой-то непонятный, то ли притягивающий, то ли гипнотизирующий.

Тут до Мадонны дошло. Она подорвалась с кресла, подбежала ко мне и потребовала:

— Снимай!

Я снял футболку, оставшись с голым торсом:

— У какие сисички, — восхитилась Мадонна, пытаясь меня ущипнуть, — Андж, майку я узнала, а вот рисунок — твоя работа?

Девчата схватили футболку и начали рассматривать на свет, слюнявить и тереть рисунок.

— Стойкие краски, видно, что импортные, — сделала заключение Оксанка, — прокрасилось хорошо. Узор, честно говоря, немного гипнотизирует. Ты знаешь, даже привлекает внимание!

— А к чему? — начал я ее подначивать.

— Ну, к майке, — ответила Оксанка, так и не снявшая шляпу.

— Стоп, стоп, стоп, — рявкнула Мадонна, — Ксюха, ты не поняла к чему эта белобрысая шельма ведёт?

Кооператорша отрицательно покачала шляпой.

— К сиськам! — выпалила Машка, — рисунок на груди, и мы постоянно пялились на грудь Анджа! А если!

— Дощечка! — вдруг хохотнула Ксюха.

— Дощечка! — повторила Машка и схватилась за телефон.

Оксанка вытащила из стола роскошную белую футболку с отложным воротником и с кармашком на груди.

— Надевай, твоя! Наша фирменная! Твою забираем!

— Да мне и так неплохо, — затупил я.

— Андж, сейчас наша девчонка из магазина придёт, не хотим, чтобы она тебя увидела!

— А чего такого?

— Завистливая она, — вздохнула Ксюха.

Машка дозвонилась до магазина и вызвала кого-то в ателье. Пока я одевал футболку, которая называлась «поло», девчонки в полголоса что-то обсуждали между собой.

— Хорошо тебе, — одобрила Машка, — только сиськи всё равно выпирают.

В дверь постучались, и через секунду зашла вполне нормальная такая девчонка-продавщица.

— Привет Даш! Как по смене? — задала вопрос якобы по делу начальница.

Дарья начала рассказывать и повернулась ко мне боком. А где? Нет! Ну так же ведь не бывает. Это же явно девочка. Хвостики, юбочка джинсовая. Ну да точно — дощечка!

Тут Машка, задав пару вопросов, подключилась в обработку девчонки.

— Даха, смотри! Сейчас по заграничным методичкам повышаем продаваемость. Ты у нас самая ушлая. Зацени-ка футболочку. Не мужская, это уни.

Девчонка уставилась на футболку, чуть затормозилась и махнула головой. Цепануло, походу.

— Интересная такая — ответила она задумчиво.

— Дайте девушке футболку поносить, — брякнул я, — пусть за кассой стоит и считает, сколько раз у неё за футболку эту спросят.

Оксанка и Ксюха с немой злобой и с довольными взглядами посмотрели на меня.

— Конечно, давайте, — тут же обрадовалась девчонка и, схватив футболку, смылась.

— Вот же курва! — восхитилась Машка, — я собиралась ей это поделикатнее сказать, а ты прямо в лоб пизданул.

— Да ладно, потом позвоню, расскажете результат. Туда бы ещё надпись какую сбацать!

— А какую? — тут же включилась Ксюха, — На французском? Нет не то. На английском? Да, пожалуй. Сделать легко. У нас же всё есть! Мы постоянно клепаем на футболки и «поло» надписи. Вышивкой, материал не тот.

— Хочешь, подскажу? — подначил я кооператорш, вспомнив медичку Вальку в кружевном лифоне.

— А ну? — загорелась Мадонна.

Я молча уставился на Машкину грудь. Она терпеливо ждала, наконец не выдержала и рявкнула:

— В глаза мне смотри!

— Ураа, — заорала Ксюха, — Лукин ин май айз, на инглише. И со смыслом, и с подколом! На наших станках литер английских полно! Сто рублей этому хлопцу!

— Аххааа, — заржала Машка, — поняла! Андж, ну ты, сука, реально золотое копытце. А, нет! Поджелтённое!

Девчата ещё поржали, и Оксанка отдала мне сто рублей за идею и за состав красок. Маечки сами по себе копеечные, затрат на преображение, можно сказать, никаких. Если будут пользоваться спросом, ещё сотку накинут. Хорошо живут кооператоры, однако!

— Оксан, а чего ты всё в шляпе да шляпе? — спросил я перед уходом.

Машка снова заржала в голос.

— Да ничё, — махнула рукой Ксюха, — так просто.

— Да Оксанка решила, что в Парижу лучшие цирюльники, и подстриглась в супер-мупер салоне красоты за бешеные франки, — начала вещать Мадонна, несмотря на протестующие взгляды подружки.

— Ну, тупанула я, — взвилась Ксюха, — подумала, раз Париж не такой красивый, как на картинках, то хоть подстригусь, чтобы впечатления от негров и грязи на улицах сгладить. У с-т-и-л-и-с-т-а, — сказала она по буквам.

— Так, блять, два часа меня стриг это обсос с усиками, всё визжал что-то, — продолжила она и сняла шляпу.

Епть! Короткий ёжик на голове и остроконечные баки, висящие сосульками, ещё и затылок какими-то рваными полосками.

— Эээ, ну извини, я не знал, — мне аж пришлось сделать вид, что смутился, лишь бы не заржать.

— Щас отрасту, или к тебе, или к Машке на поклон пойду. Ты хоть без усиков и не жеманный.

— Ой, типа я с усиками?! — обиделась Машка.

А я и не заметил, что прошло больше двух часов. Вышел на улицу, а там уже Джейсон-Спара на «Чижике» стоит порыкивает.

— Андж, ты где ходишь, епть? Уже пятнадцать минут жду, — начал возмущаться Колёк, но увидел провожающих меня девчонок и улыбнулся, как истинный Донован, закинув чёлку на затылок.

— О, ещё один с бровками, — восхитилась Мадонна, — привет, Колян!

— Салют! — заулыбался Спара.

Я начал садится на заднее, когда Ксюха рявкнула, — А ну-ка стой!

— Чего? — не понял я.

— Коленька, а не хочешь плакат, красивый с иностранной надписью? — нежно проворковала Ксюха и что-то зашептала на ухо Машке. Та забежала перед «Чижиком», сложила пальцы «фотоаппаратом» и брякнула:

— Чииик, готово. Ксюха, а ведь на зимнюю коллекцию самое то! На парку с меховым воротником. На летнюю хлипковат.

— Эээ... мы не можем! — задёргался я в ужасе я, вспомнив фотографшу Светку и её студию.

— Класс! — восхитился Джейсон-Спара-Долбоёб, — А с какой надписью?

— Коленька, без разницы. Главное — на плакате будет красивый рокер! — ворковала Машка, постоянно включая «блядский» взгляд и показывая мне кулаки.

Этот рокер-дятел чуть штанцы свои не обтрухал и согласился на всё.

— Через пять минут едем! — возвестила Оксанка, потом оглянулась на меня и так задумчиво посмотрела.

Холодный пот стёк у меня по спине. Помню я все те издевательства надо мной зимой. Нет, ни за что!

— Блин, а Анджей великоват для летней, а то сразу бы двух Зайцевых убили!

Слава богу! А Колька развели по полной программе. Мы доехали до Светкиного ателье и Воробья утащили под свет прожекторов и будущей славы. Я отбрехался, что надо охранять мотоцикл от всякого жулья, и поэтому лучше посижу здесь. Не пойду я к этой полоумной Светке ни за что!

Я сидел на мотоцикле с газеткой про достижения комсомольской молодежи Кубани и добросовестно нихрена не делал. Планировал до обеда вернутся, но с этим автослесарем рокерского пошива всё пошло не так. Из дверей студии выскочил какой-то типок в шортах и джинсовой безрукавке, обвешанный несколькими фотоаппаратами и в уебанской панамке. Посмотрел по сторонам и, увидев меня, заулыбался и подскочил на полусогнутых:

— Чес жестешь Анджей, — провозгласил он на херовом польском.

— И чо? — буркнул я в ответ. Какой-то подозрительный тип! В бороду что ли ему прописать?

— Ксанья павидала чес жестешь полакем комсамолец! — продолжал он нести ахинею.

— Ты, блять, по-русски можешь говорить? Я нихера не понял твоего бреда, — спросил я в надежде, что чувачок обидится и уйдёт.

— О! А ты по-русски говоришь! — удивился тип, — Оксана и Светлана сказали, что у них зимой работал моделью польский комсомолец Анджей. Я корреспондент из этой самой газеты, — он кивнул на печатное издание в моих руках.

— Да ты ошибся, я не работал никаким моделью, я школьник Данила из станички, приехал за кормом для уточек, — злобно и с вызовом ответил я. Вот девки, что я им плохого сделал? Даже Воробья не стал отговаривать.

— Да нет, я тебя в альбоме работ Светланы видел. Я же корреспондент, хорошо запоминаю лица.

— Так я причем, чего ты от меня хочешь?

— Ну интересно — польский комсомолец на Кубани! — раздухарился корреспондент, — хороший материал. Работал моделью, был токарем на заводе!

— Какой, нахрен, польский? Я вообще-то в Союзе родился! У меня из польского только дед и кликуха.

— Блин. Жаль, — опечалился корреспондент и представился, — Николай Лесничий!

— Данила, — сбрехал я, — правда что ли такая фамилия?

— Да не! Псевдоним. Читал статью о токсикоманах? Нет? А о соревнованиях по скейтборду? А про клуб «Юный десантник»?

Пришлось соврать, что читал. Не отвяжется ведь.

Я объяснил парню, что его просто подкололи весёлые кооператорши. Кстати, про Оксанкино ателье он тоже писал и про то, как она во Францию на слёт модельеров попала. Корреспондент Лесничий расстроился, ему надо было дать материал на следующий выпуск. Я посоветовал взять материала у Машки в пошивочной. Репортер посмотрел на меня с опаской и отодвинулся. Посудачили ещё мальца. Парнем он оказался довольно острым на язык, рассказывал весьма интересно. Помочь что ли?

— Коля, так ты сгоняй на Архипку на днях. Там фестиваль неформалов должен быть, местные говорят — интересно.

— Уже в курсе! Задание от редакции получил, — понятливо кивнул Лесничий, — ладно, напишу опять про рокеров что-нибудь, пожёстче.

— Как пожёстче? — не понял я.

— Ну, там, язва на теле общества кубанской молодежи, нарушают спокойствие, носятся на мотоциклах, убиваются. В редакции это любят, хотя сейчас сверху нам вломили за однобокий взгляд.

— Херню ты какую-то несёшь! — заявил я, — нашел язву. Ты пацана наверху видел, которого фоткают?

— Ну да, такой американистого вида, его в куртках фотают, — подтвердил Коля Лесничий.

— А это простой пацан из станички, автослесарь золотые руки. Вот смотри — «Чезет» сам собирал из хлама. Возглавил кружок мотолюбителей, сам не пьёт, не курит. В кружке у него строгая дисциплина. Все простые парни и девчонки, выезжают вечерами по местам боевой славы, — нес я пургу, косясь на корреспондента. Тот сперва слушал, не понимая, потом достал блокнотик и начал, что-то накидывать.

— Данил, слуш, но хорошо же реально! — обрадовался он, — это и есть не однобокий взгляд.

Потом он не однобоко посмотрел на меня и радостно замахал руками:

— Данил, Данил, а можно я тебя сфотаю на мотоцикле и вот так с газетой, чтобы название было видно?

— Только один раз, и морду мне всякой хернёй не пудри и в глаза не свети! — согласился я.

Лесничий обежал меня несколько раз. Для антуражу, как выразился корреспондент, он сбегал в студию к Светке и вытащил какие-то чудовищные ботинки и стрёмную кожанку, всю в заклёпках.

— Ой, блять, ну тебя нахер, — попытался отбрехаться.

— Ну, давай! Тебя же в газете напечатают!

И тут я не подумавши пизданул:

— Опять в Советском Спорте?

А репортер умён и хитер. Он внезапно перестал трясти курткой перед моим носом и совершенно точно выдал:

— Анджей Загребельный, внук заслуженного генерала, ученик спортивной школы-интерната, вернулся в родную секцию, получив заслуженное звание «мастер спорта» и активно включился в работу по воспитанию будущей гордости советского плавания.

— Хватит, — прервал я Лесничего, — откуда ты эту херню взял?

— Из собственной статьи зимой. Нас, правда, не пустили в бассейн, тренер рассказал и разрешил с балкона сфотографировать. Вот откуда я лицо твоё запомнил! Хотя ты был далековато и в шапочке!

— Ладно, давай куртку и ботасы, только не пиши про меня ничего, — согласился я, вспомнив коротенькую статейку с фотографией, которую дед показывал всем, а потом положил у себя на рабочем столе под оргстекло. Правда тогда старый ещё хлобыстнул так неплохо и пытался научить меня махать шашкой и заставить продолжать дело Дзержинского. Чего там Дзержинский не доделал, я так и не понял.

Лесничий сфотал меня, пообещав что напишет статью про простого рокера Спару Джейсона, без упоминания настоящего имени. Чего-то Колька долго нет. Репортер сбегал, отдал причиндалы и возвестил, что ещё чуть-чуть, и кореш освободится. Спару ему фотографировать запретили и выгнали взашей.

Тут мимо нас пошла колонна каких-то ряженых казаков в кубанках шароварах и с гармошками.

— Любо, братцы, любоо! — орал какой-то усатый хер, а тетки в сарафанах и платочках красиво ему подвывали.

— О, самодеятельный хор кубанских казаков, — обрадовался Лесничий и, пожав мне руку, побежал за артистами.

Еще одни неформалы, ходят, народ пугают. Я от нечего делать сплясал в присядку, чем напугал проходивших мимо мамашек с детьми.

— Вали в парк плясать, брейкер грёбанный, — обматерили меня мамки и уволокли хохочущих спиногрызов.

Появился Воробей с лицом узника концлагеря.

— ПОляк! Они меня измотали, — печально произнес он, — я думал — пара фоток, а там жопа, а в жопе ананас. Давай свалим в станичку. Не хочу я никаких плакатов. Кстати, завтра заеду, заберу, — тут же оживился он.

— Так тебя же без мотоцикла фотали? — удивился я.

— Там мелкая эта, Светка, сказала типа она мастер фотомонтажа. «Урал» мне вставят между ног, — похвастался Колян.

— Вставляй себе между ног «Чезет» и поехали, — взмолился я.

И чтобы Джейсон поменьше болтал, напугал его тем, что, по-моему, идёт Светка. Мы стартанули от греха подальше и скоро подъезжали к станичке. Воробей расщедрился и даже дал мне прокатиться до магазина, где я закупился «Сайрой» и рисом.

— Неплохо, Анджуха, вполне нормально, — одобрил рокер, — уговори деда мотоцикл тебе взять. Что-нибудь простенькое для начала — «Минск», к примеру.

— Да щас, он прямо возьмёт и мне «Минск» купит, — состроил я недовольную гримасу.

Воробей укатил весь в мечтах о всемирной славе или хотя бы о плакатике со своей мордой, не подозревая, что слава совсем рядом. Корреспондент «Комсомольца» Николай Лесничий поможет ему в этом!

Колёк вроде свалил куда-то в Горячий Ключ, время ещё полно. Недаром я просил Колька возле автозаправки остановиться, якобы попросить самому проехать. А так я высмотрел цены на бензин и распорядок работы. Заправка работала без перерывов. Я крадучись выгнал «Каваса», переодев белую подаренную футболку на тельняшку. Напялил шлем на голову и выехал, крадучись, из станички. Заправился и счастливый остановился у придорожных кустов перессать, заехав прямо в кювет на мотике. Мимо меня прогрохотал какой-то совхозный «Пазик», оглашаемый песнями Шатунова про «Белые Розы». Голоса какие-то знакомые! Я высунулся из кустов и присмотрелся вслед автобусу, неторопливо пылящему к остановке возле станички. Вон, смотрю, остановился, и из салона начали вываливаться мои одноклассники. Вон и Верочка Сергеевна выскочила и радостная что-то орёт.

— Ураа! — донеслось до меня, и я чуть не обоссал себе кеды.

Одноклассники из совхоза вернулись! Пацаны и девчонки, одетые как последние деревенские чуханы, закидывали на спины рюкзаки, сумки и разбредались по домам, кто в одиночку, кто по парам. Вера Сергеевна, закинув на спину объёмный рюкзак, бойко зашагала в сторону своего дома. А вон, смотрю, Продик, гребцы и несколько девчонок стайкой идут, хохочут. Надо напугать! Нет, не буду. Лучше подожду вечера! Подождал, блять! Потихоньку вылез и покатил мотоцикл по улочке, не снимая шлема, в каждую секунду в готовности, или сьебать, или остановиться и сделать независимый вид. Хули, смотрите, сломался! Разошлись гребцы. Убежали к своим домам девчата. Один Продик идёт с какой-то высокой девчонкой. Так это же Галя! Давно не видел Мирошникову, а она издалека вообще такая прикольная стала. Без очков, волосы выгорели. Идёт, о чём-то Продику втолковывает, тот руками разводит. Зашли за угол, я чуть подождал и тоже вышел. Вышел в тот момент, когда они нырнули под ветки огромной тютины, и Продик, прижав Мирошникову за талию, засасывал её прямо в губы. А та и не трепыхалась, даже руки ему на плечи положила.

М-да, ясно, почему он к Ритке не поехал на день рождения. Эх, Мирошникова! Самое время идти слушать Пахомова и пить газировку с самогоном.