Поляк с поплавками

Девятая серия «Алые пилотки»

Как только Воробей показал подошвы потолку, я сразу стащил шлем и спрятал его на табуретку под столом, за свисающую скатерть.

Колёк встал и очумело посмотрел на меня:

— Андж, чего-то твои пирожки меня совсем убили! А давай ещё «ореховки» попробуем!

— Колёк, ты уверен? Ты уже второй раз рыбкой со стула ныряешь, — запереживал я.

— Поляк, ну реально вкусно. Только надо без пирожочков, меня глюки опять посетили!

Я намешал ореховки в меньших пропорциях и добавил в газировку чуть орехового варенья. Эксперимент продолжался. Если от первых двух Колёк просто падал, интересно, что будет после третьего коктейля?

Поставил в музыкальный центр первую попавшуюся кассету, достал из холодильника первый созревший розовый помидор, который мне притащила с огорода Златка. Нашинковал его, посыпал свежим чесноком и полил сметаной. Полученный натюрморт сунул под нос Коляну. Тот с подозрением косился на пирожки и мучался проблемой, взять ещё один или от греха подальше?

Хлебнув ореховки, Воробей пришёл в себя и, заточив сочный ломоть помидора, начал рассказывать о своей работе.

— Ну а в Джубге как отдохнули? — спросил я, с интересом наблюдая за корешем.

— Да нормально: костры пожгли, под гитару поорали, — ответил Джейсон Спара и уставился на меня, — Андж, а откуда ты знаешь про Джубгу?

— Так ты сам рассказал, когда розовой первый стакан нахлобучил, — сбрехал я.

Колёк потёр глаза и заржал:

— Блин, точно. Совсем плохой стал. В больничку что ли сгонять?

— Так сгоняй, у тебя же блат был в Горячем Ключе, — посоветовал я, вспоминая богатыршу-медичку, занимавшуюся мной пару лет назад.

— Да, наверное, забыла про меня, — пробормотал Воробей и, бездумно взяв пирожок, начал его со смаком жевать, — ммм... с капусткой.

Затрезвонил телефон, отвлекая меня от наблюдений за испытуемым.

— Здаров, курва! — поприветствовал меня задорный женский голос.

— Привет, Маш, — обрадовался я. Давно Мадонну и её мужа не видел. Наверное, уже пора стрижку подновить, да и сигарет нормальных заказать. Не угощать же нужных людей цыганским «Гэмелом».

— Андж, едем в твою сторону. Тут Ксюха из Франции вернулась, подарочек тебе передала, завезём, — обрадовала меня Машка, — стричься буш?

— Да, надо и виски, и затылок. Маш, а сигареты хорошие есть и жвачки?

— Я тебе блок «Мальборы Лихт» притащу, всё равно её курить не могу, слабая какая-то. Едем, готовь башку под мамкины ручки, — хохотнула она и отключилась.

Я оглянулся на Воробья. Блять! На него созерцательное настроение напало и уже отпиздило!

Воробей сидел, подперев рукой склонённую голову, и пускал слезинки по щекам, потихоньку хлебая ореховку.

— Колёёк! — позвал я его тихонько.

Спара Джейсон всхлипнул и начал подпевать магнитофону:

— И птица-ночь не гасит свечиии, а завтра скажем, что вчера был самый лучший в жизни вечеееер, вечееер...

Так, записываем результаты:

1. Мята — жизнерадостность и рассудительность.

2. Розовка — желание покончить жизнь самоубийством вместе со стулом.

3. Ореховка — Костя Пахомов Ласковый Май.

Надо выводить его из этого состояния. Поищу «Арию» на кассетах. Ну-ка поставим.

Воробей печально посмотрел на меня и, утерев слезинки, вякнул:

— Андж, ну вот нахера ? Я так приторчал, вспомнил медсестричку, подумал хорошо бы с ней посидеть где-нибудь возле речки или моря, на звёзды посмотреть.

— Колёк, я тебе вот этой ореховки на следующей неделе пузырь презентую. Намешаешь с «пепси» ну или с «колокольчиком», пригласишь медичку на море, сядете на берегу, посмотрите на закат, наебнёте по полста, ты ей споёшь, она и растает.

— А пирожков дашь? — тут же встрепенулся Воробей, — Инка, она пожрать любит!

Пришлось убедить Колю, что и пирожки будут. Потом я убеждал его, что поёт он лучше Пахомова и выглядит круче Донована и послезавтра я его снова подстригу.

Еле его спровадил, он лез обниматься и ко мне, и к Тихону.

Мне стало как-то неудобно: пацан пьяненький, а сейчас на мотоцикле поедет. Вдруг куда врежется? Однако Воробей был настоящий «рокер» — только сел за своего «Чижика», сразу пришёл в себя, мотнул головой и, вскинув руку в салюте, дал по газам и... остался на месте. Поругался сам на себя, завёлся и укатил.

Странный самогон получился, Колёк никогда так быстро с моего сэма не съезжал. Наверное, всё дело в пирожках! Пойду ещё один под чаёк и сметану заточу. В летнице со стола мне улыбнулась бутылка ореховки. Я погрозил ей пальцем и спрятал в холодильник. Попил чайку и пошёл в большой дом копаться, в кладовку. Мне же динамик нужен. Вот старая деревянная колонка. Я оторвал чёрную парусину с лицевой стороны. Ого! Два динамика. Быстренько открутил, вместе с проводами. Всё сгодится. Пойду к нычкам с деньгами. Надо всё-таки Руслану деньги за пугач отдать. Мужик с руками, да и не высокомерный, как Шишка. Наличности ещё хватало. Остались деньги с прошлых продаж. Но кампанию о том, что «тетя Яна» снова в деле, надо запускать. Так с мыслями о насущном, я упаковывал сумку на выезд, выбрал для Вальки ещё пару кассет, из тех которые не смотрел.

Ну, а тут как раз и Мадонна с Витькой подъехали. Машка, поприветствовав меня радостным похлопыванием по жопе, по своему обыкновению попёрлась в душ. Витёк радостно погнался за Тихоном, который не стал убегать, а уебался на спину и принялся танцевать нижний брейк.

Я поболтал с Витьком и подготовил рабочее место парикмахера. Машка пришла из душа в одном купальнике и, стащив мой парикмахерский фен, сушила волосы и рассказывала за работу в ателье. Оксанка неплохо раскрутилась со своими поставками на Ростов и Москву, гоняла на конференции какие-то и показы. Подцепила себе хахаля и с ним слетала во Францию. Чего она зубы мне заговаривает? Где подарок? Мадонна ответила, что сперва подстрижёт меня, а потом подарки.

Усадила меня, взъерошила волосы, которые я уже успел вымыть в ванной.

— Ты, пиздец, ещё и выгорел, белее снега стал, — поругалась она, — поджелтим немного. Чёлку оставлю, чтобы брови ни выгорали.

— Ага, давай, — согласился я.

— Брови! — хохотнула Мадонна и зловеще повторила, — ну да, брови.

Работала она минут двадцать, потом намазала голову краской, сказала, чтобы глаза закрыл, типа краска в глаза попадёт. Ну закрыл, постоянно так делаю, ничего особенного. Я даже прикимарил с закрытыми глазами. Сквозь дрёму чувствовал прикосновение парикмахерской кисточки к бровям. Щекотно!

Машка закончила работу феном и щеткой и скомандовала:

— Открывай глаза!

Сука!!! Я хотел заорать и, развернувшись, дать Машке леща.

Подстригла охуенно, без споров и базаров... Волосы поджелтила, ну прямо в тему, смотрится как натуральный цвет. Но она мне брови подстригла и покрасила в чёрный цвет. Это нахуя, спрашивается? Может со стороны-то и не заметно, но я ведь знаю, что у меня брови тоже выгорели!

— Маш, ёпть, ты что за хуйню сотворила?! — спросил я в ужасе, сразу продумывая, как мне не показать всю эту «красоту» спасателям и местным пацанам. Придется панаму вообще нигде не снимать.

Машка упёрла руки в бока и с вызовом посмотрела на меня:

— Да не ссы в компот, у тебя реально были не брови, а пиздец. А тут новая красочка для бровей из Франции, — гаркнула она, — а тебе хорошо, образ законченный проявился, прямо на плакаты в парикмахерскую фотать можно.

— Не надо! — испугался я.

— Нет, ты погляди какой?! Я щас Светке-то позвоню, ей снова модели нужны для съёмок, а ты ей с прошлого раза понравился, всё тебя разыскивала. Щааас позвоню! — шуганула меня Мадонна.

— Маш, да что пацаны скажут, — заныл я.

— Андж, ты дебил. Твои пацаны и не заметят даже и нихрена не поймут. Вот девочки, те заметят, — и она подмигнула мне, — я тебе вот этот маленький пузырёк оставила. У тебя же чуйка на новую моду, не тупи.

Чуть попозже оказалось, что действительно так и есть. Витёк, зашедший в летницу хлебнуть минералочки из сифона, на вопрос Машки, как ему причёска Анджа, глянул на меня мельком и, показав большой палец, ушёл опять на улицу.

— А чтобы деточка ни плакала, вот ему подарочек от тёти Оксаны и тёти Маши, — возвестила Мадонна и вручила мне большой непрозрачный пакет.

Подарком оказались неопреновые плавательные бриджи и футболка. Охренеть, такие только у тренера в Волгограде были, для открытой воды! В Союзе таких не делали, однозначно. Я терзал батю в Ленинграде просьбами достать такой. Я плакался деду, что на соревнованиях в открытой воде у меня в плавках яйца мерзнут. И всё безрезультатно. Я вспомнил, что жаловался Машке на эту вселенскую несправедливость, и тыкал ей фоткой, вырезанной из иностранного спортивного журнала. Ну та и взяла на заметку. А когда Оксанка уезжала во Францию, Мадонна ей напомнила про мою «мечту». Размеры мои девчата-кооператорши знали лучше меня, сколько там в талии, сколько размах плеч и прочее. И вот три дня назад Оксанка прилетела и притащила мне чёрный с голубым костюм. Какой же я мудак, что жаловался на пропавшее лето! На тебе Анджей красный «Кавас», только не ной, на тебе «водолазки» и не плачь. А чего я зимой-то не ныл? Может мне дед своего «Мерседеса» вручил бы?

— Маш, охуеть! Сколько должен? — я уже забыл про брови и гладил костюмчик, удивительно приятный на ощупь.

— Забей, ты нам и так с Ксю много подгонов сделал. Можно сказать, мы тебе ещё должны. Кстати, держи «Мальбору», там Оксанка тебе ещё всяких конфетосов жвачек и ещё кое-чего насыпала, глянь в пакете.

Ого! Куча жвачек, конфет в красивых обёртках, какие-то круглые конфеты на палках «Спура-Спурс», несколько пар спортивных носков и несколько труселей на маленьких вешалочках.

— Маш, а трусишки-то зачем?

— Ой, блять, смутился, как девочка, — заржала Мадонна, — Ты ж мальчик большой, а в твоих семейниках только на похороны генеральных секретарей ходить.

— Чего? — не понял я суть Машкиных размышлений.

— Ну ты дебилушка. Завлекёшь в свои польские сети кубанскую молодушку, как скинешь трикушки, а у тебя вместо семейников французское бельишко, вот тут она и задушит тебя между сиськов! Или ты подштанники предпочитаешь? — заржала уже в голос Машка.

— А чё? Батя со склада из части приносил — клёвые, в них зимой нормально ходить, — не понял я.

— Ой, дебиииил!!! — завопила Мадонна и принялась щипать меня за жопу, приговаривая, — Ты чё такой тупой, ты чё такой тупой?!

— Витяяя, забери свою бабу!!! — заорал я в ужасе.

***

Мадонна с Витьком уехали, прихватив бутылочку свежего «мятного». Я сидел в раздумьях и в новом французском «плавнике» на лавочке возле мангала. Я даже себя из шланга водой окатил. Хорошо! А вот теперь думаю — ехать сейчас вечером в Архипку или с утра? Лучше всё-таки, наверное, вечером. В каморке я нормально высплюсь, а то с утра вставать ни свет ни заря.

Опять кто-то засигналил на улице. Но по звуку вроде «Чижик» Воробья!

Как так-то? Он же от меня три часа назад на незаведенном мотоцикле уезжал?

Действительно, это был Колёк и в дупель трезвый!

— Андж, ты не помнишь, что сегодня было, а? — жалобно спросил он меня. Странно, от него даже перегаром не несло.

— Чего было? — включил я дурака.

— Ну, я к тебе заехал... Помню, в летнице сидели, что-то пил и всё... Очнулся дома на диване в саду под черешней. Голова не болит, сушняка нет, а ничего не помню, хоть убей!

— Да не заезжал ты ко мне! Я тебя в крайний раз два месяца назад видел, кстати, здарова! — я подошёл и обнял Воробья и пожал ему лапу.

— Эээ... здаров, — ответил он осторожно.

— Закатывай моцик, пойдём, посидим, расскажешь, что да как!

Спара Джейсон Колёк подозрительно посмотрел по сторонам, потом на меня. Тихон со стороны двора запрыгнул на забор и подозрительно уставился на Воробья.

Колёк помотал головой, отгоняя какие-то видения, и мы, затащив «Чижика», зашли в летницу. Ха! А я только разжарил для себя штук пять вкусных молдаванских пирожочков.

— Колёк! Угощайся, — придвинул я ему тарелку.

Воробей в ужасе отскочил от стола:

— Да не, Андж, что-то не хочу. Давай, ты меня подстригёшь лучше!

Я согласился, ожидая, что Воробей спросит меня за брови и начнёт угорать.

Да ничего подобного, только позавидовал моим поджелтённым волосам. Ещё спросил, где я такие шорты и футболку купил. Он в каких-то журналах видел экипировку мотогонщиков. И костюмчик был весьма похож и необычен. Мадонна была права что ли? Мне обидеться что ли на невнимательность Воробья? У меня такие брови, не хуже чем у Брежнева, а тут ноль внимания!

Работал над головой Коляна долго, потом начал его обесцвечивать и желтить волосы. Спара, убаюканный песнями из магнитофона, прикимарил. Я нанёс последние мазки кусочком поролона и приказал Воробью не открывать глаза.

— Хрр, мм, — ответил мне тот, пытаясь уронить голову.

Ах так! Я под расчёску машинкой подстриг ему брови, красиво вывел широкую часть к переносице. Этот «станичный рокер» послушно задирал голову и не отсвечивал. Где там кисточка? Как Машка показывала наносить краску? Не одному же мне ходить с красивыми бровями! А этот дятел ничего не замечал. Всё время подошло, обесцветился. Поволок его в ванную, заставил промыть хорошенько голову. Потом снова усадил и начал работать расчёской и феном. Красота!

Колёк наконец-то пришёл в себя и радостно пялился на своё отражение.

— Андж, ну в этот раз вообще пиздец! — радостно заорал он. Крутился перед зеркалом, взъерошивал волосы, скрещивал руки на груди. Вылитый, блять, Джейсон Дуван.

— В этот раз ты как-то даже по-другому подстриг, ещё лучше, — восхищался Колёк, не понимавший ничего в бровях. Он и не сообразил про метаморфозу.

Ничего! Абсолютно!

— Давай, Колёк, за новую прическу? — предложил я.

— Блин, — почесал голову Колёк, — такое впечатление, что это со мной уже было!

— Да не переживай, у меня тоже бывают такие глюки, — хохотнул я и демонстративно начал мешать коктейль в болгарский стакан.

Воробей нахмурился, пытаясь что-то вспомнить, автоматически взял с тарелки пирожок и откусил:

— Ммм! С капусткой!

Я, намешав, коктейль и набросав туда мороженных зелёных виноградин, подал его Коляну и переставил кассету на музыкальной приставке.

— И птица ночь не гасит свечи, — выдал снова Пахомов.

У Воробья, сделавшего большой глоток, выступили слёзы, и он довольно красиво подпел:

— А завтра скажем, что вчерааа.

Короче, я опять накачал Воробья газированными коктейлями и помог вытолкать ему «Чижика» на улицу. Пока он что-то там пьяно напевая себе под нос подкручивал, я успел сгонять в летницу и схватить шлем.

— Пока, пОляк, — помахал мне «рокер» и всё-таки завёвшись, потихоньку поехал по направлению к своему дому.

Я тут же напялил шлем, предварительно свистнув. Воробей оглянулся. Я, напялив шлем, помахал ему рукою. Он чуть не уебался со своего «Чезета», но успел выровняться и, дав газ на полную, свалил в закат.

***

На посту пришлось остановиться. Капитан был на месте и сидел в дежурке, что-то черкал в журналах.

— Тащ, капитан, тут парень какой-то вас ищет, — возвестил милиционер, остановивший меня и ржавший надо мной, когда я потребовал провести к старшему.

— О, так это наш, — обрадовался милиционер и, выйдя из-за стеклянной перегородки, поздоровался со мной, чем озадачил сопровождавшего мента.

— Дядь, Миш вам передали, когда и во сколько заехать на массаж? — спросил я.

— Да нет, а ты чего, договорился где?

— Да я вчера ехал, вашему постовому передал всё: во вторник и четверг к девяти вечера в триста первый кабинет, в санатории.

— Аааа, блин, вот к чему эта записка у меня была: «Вт, четверг триста один», воскликнул капитан, — а я и не понял, думаю, что за бред!

Мы ещё поболтали, подошёл знакомый сержант Юра, который курил. Меня проводили до мотоцикла, расспрашивая про работу. Я завёлся. Потом чуть подумал и, вытащив из багажника пачку «Мальборо Лихта», окликнул сержанта:

— Юр, ты американские куришь ?

Сержант обернулся:

— Ну да! Если угощают!

— Угощаю, лови! — и я кинул ему пачку.

Сержант, ловко сдёрнув с головы фуражку, поймал в неё пачку и одобрительно помахал рукой.

***

Загнал в гараж мотоцикл, забрал вещи и крадучись пошёл к своему чердаку.

Девчат по дороге не попадались и я, спокойно добравшись, замаскировался и минут через пятнадцать заснул сном праведника с красивыми бровями.

Как обычно с утра, я прибежал к зданию администрации раньше всех и висел на турниках, пытаясь закрутить солнышко.

Начал подтягиваться народ. Семён с Валькой запаздывали. Подошёл Карпыч, поржал с меня и, запрыгнув на турники, сделал без остановки раз шесть подъём-переворотом. Подошёл моторист Руслан, и я ему тайком отдал оставшуюся сумму за пугач. Моторист радостно ухмыльнулся и в предвкушении чего-то там потер руки.

— Да не на синьку, — пояснил он мне, — ружьё делаю подводное своё, мне пружины хорошие нужны и ещё кое-что по запчастям.

Блин. А он походу и не синяк, может просто от скуки хлещет. Мне потом Карпыч рассказал, что у Руса иногда бывает «тихая белочка». Выпьет и сидит возле магнитофона, афганские песни слушает. Драться не лезет, не орёт. А мастер он действительно на все руки, всё что угодно починить может. Ну, посмотрим. Динамики-то я взял с собой и магнитофон с каморки прихватил с десятком кассет.

Прибыл Семён с Валентиной, быстренько провёл инструктажи и разогнал всех по рабочим местам. Я заскочил к Валюхе, забрал эротику про голых с пистолетами и отдал новые. Валька пристально посмотрела на меня и наморщила лоб.

— Анджей, фильмец вообще угарный, ржала как кобыла, — оповестила она, продолжая бросать пристальные взгляды.

— Да там же эротика, чего там смешного? — не понял я.

Валька ещё больше закатилась в хохоте. Я непонимающе пожал плечами и презентовал ей пачку «Мальборо». Медичка тут же схватила пачку и довольная предложила выйти «подышать», да меня на пирс проводить.

— Андж, нихера не пойму, тебе брови кто делал? — спросила Валюха, выпуская струйку дыма и снова всматриваясь мне в лицо.

Никто из мужиков даже внимания не обратил. А вот тут придирчивый взгляд.

— Да так, — обрехался я. Нагнувшись к пакету, достал иностранную конфету на палочке и вручил медичке. При этом шорты чутка предательски сползли на жопу.

— Клёвые трусишки, — заценила Валюха и ущипнула меня за жопан, — у фарцы берешь?

Я еле отбрехался и, пообещав рассказать Вальке про брови потом, смылся на пирс к Карпычу, которому было пофиг на брови и иностранные трусы.

По расчасовке мы были вторые, и «Восток» пока стоял на стапелях. Миша ходил вокруг катера, проверял краску, колупая ногтём и вяло позевывая.

Я показал Руслану динамики, тот покрутил их в руках, понятливо кивнул и пошёл к мичману. Они о чём-то побеседовали, и Миша скинул крышку радиостанции. Руслан притащил из гаража какие-то причиндалы и, размотав с большой катушки электрический удлинитель, достал паяльник и какую-то хрень в коробочке. Буквально через пятнадцать минут свистнул меня. Я, от нехрен делать, бегал по мелководью, высоко задирая ноги и разминая плечевой пояс.

— Анджей, держи хер бодрей, иди, принимай работу, — снова позвал меня моторист.

Тут и Карпыч с моим пирожком в зубах подтянулся. (Ведь всё сожрёт, до обеда ничего не останется).

Руслан припаял проводки и закрепил динамик прямо на корпусе радиостанции сверху, так чтобы крышка нормально захлопывалась. Сделал вывод от бортовой сети на питание магнитофона. Что-то соединил проводками. Теперь радиостанцию было слышно открытым ухом, а при помощи магнитофона можно было менять громкость. Ну, а магнитофон можно было просто слушать, чем мы сразу же и занялись, спустив «Востока» на воду.

— Спсатиииль трицать адиин к администрации подойдите на задачу, — прохрипела очень противно радиостанция. Я аж вздрогнул. Блин, а как противно-то! На громкой связи пипец, как звучит.

Карпыч матернулся, ему ещё хотелось полежать на карематах под солнышком. Видно ночь была бессонная, но пришлось идти.

Вернулся он быстро, с глазами, полными безысходности и тоски.

— Анджуха, нам пиздец! — взвыл он и потряс в сторону моря кулаком.

— Чего, Миш? — не понял я.

— Пионеры, блять! — ответил непонятно Миша и, схватив каремат, закинул его на катер, — Шишка подлый знал, что это случится, вот почему он сейчас на патруле, — продолжал он стонать.

— Вам пиздец! — подтвердил Руслан, слушавший магнитофон и выставлявший уровни громкости динамика. Техник от греха подальше спрятался в своём гараже и не отсвечивал. Миша долго и обстоятельно беседовал по радио с Центральной.

Уточнил время, есть ли достаточное количество спасиков, какой лагерь, сколько взрослых, какую программу нам надо отработать. По-моему, так ничего страшного: выйти чуть дальше Ежа, встретить прогулочный пароходик с детьми из пионерлагеря, пересадить их на катер, домчать до санаторского пляжа, там высадить, дальше пионеров заберут автобусами. Делов-то! Но мичман подошёл к этому делу, как будто мы с ним должны были ограбить банк. Всё что-то перепроверял, меня заставил взять ещё один круг и дополнительный набор страховочных лент. Проверить карабинчики на сидениях, лебёдку. Я всё сделал и перепроверил с десяток раз. Чтобы успокоить Мишу, пришлось угостить его иностранной конфетой на палочке. Миша, как тёртый мариман, каких только конфет себе в рот не совал, поэтому с любопытством забрал конфетку и начал её рассматривать, временно успокоившись.

Пока было время, я модернизировал панаму, чтобы не слетала с головы. На ней когда-то был кожаный ремешок, чтобы одевать под подбородок, но я его перед обработкой в хлорке снял. И теперь постоянно боялся потерять головной убор. Из дома я привёз шнурок от кедов и, проколов поля шляпы, пропустил шнурок в дырку и завязал в узелок. Также сделал с другого края. Получилось вполне неплохо. Хотя, надо было просто взять панаму с собой и пристрочить дома на машинке. Дурик я!

— Миша, как конфета? — спросил я мичмана, балдеющего возле магнитофона.

— Херня какая-то. Безвкусная бумага с привкусом целлофана, — пожаловался мичман.

— А ты её развернуть пробовал? — с удивлением спросил я.

Ну, естественно, Миша ответил, что пробовал. На самом деле он вынул конфету изо рта, с удивлением посмотрел на неё и так, чтобы я не заметил, принялся её разворачивать.

Через десяток минут на полном ходу мы выходили в акваторию под песню про «шёпот звезд в тиши ночной» и напряженный взгляд старого морского волка Миши, который вместо трубки посасывал конфету.

Красивый белый кораблик, радостно покачиваясь на волнах, медленно, в отличие от нашего «Востока», шёл по курсу на санаторный пляж. Я приставил бинокль к глазам.

Ого, минимум человек пятьдесят детей. Всё пестрит красными пилотками и галстуками. А по громкой корабельной связи старпом заунывно просит вожатых убрать детей от поручней. Увидев нас, пионеры громко завопили и начали махать руками. Я помахал в ответ, и мы начали подходить ближе. Ребятня завизжала ещё громче. Миша заложил вираж, и мы пошли параллельными курсами на расстоянии десяти метров от бортов.

— Ловко прыгают на лодке наши алые пилотки,

Вот и Коля, вот и Вера!

Кто мы дети? — заорал женский голос на катере.

— Пионеры! — радостно подхватили дети.

В нашу сторону спикировал бумажный самолетик и ушёл между бортами в воду.

Какой-то мелкий пацан заорал в нашу сторону:

— Моряки, заберите меня!

— Эдик, отойди от поручня, — заорал молодой женский голос невидимой мне пока вожатой.

— Морякиии!!! — заорали все дети хором, — Заберите Эдика!

— Карпыч, сочувствуем, — сказали по громкой связи с корабля.

Мичман, насупившись, вцепился в штурвал и беззвучно матерился. С борта вылетел оранжевый спасик и решил свалить подальше.

— Эдиииик!!! — заорала воспитательница.

— Он сам! — заорал неведомый Дима.

Дали бы по жопе этому Эдику и не мучались. На меня пялилась куча глаз с борта корабля, чем безумно нервировали. Всё, дошли и стали в точке разгрузки.

— Анджуха, найтуй, — отдал команду Карпыч.

Я забросил швартовы, нас крепко принайтовали бок о бок. Я принял железную лесенку трапа.

— Карпыч, принимай по десять, они мелкие. Иначе два часа будем разгружаться, — посоветовал нам сверху матрос с прогулочного.

— Анджей, наверх. Проверяй спасики на всех. Вверху подаёшь по одному, я на приёме.

Я забежал по лесенке и спрыгнул на борт прогулочного пароходика. Меня тут же окружили дети и начали дёргать за шорты.

— Меня первого, меня первого! — стали они орать и бесится. Блять, да где воспитательница или вожатая? Ко мне подскочила тётка в белой футболке и красном галстуке.

— Товарищ матрос, сперва меня, я несу ответственность за детей!

— А вы кто? — спросил я сухопарую тетку с очень злым лицом.

— Вы хам, товарищ матрос, я старший воспитатель. Называйте меня Лидия Петровна, — я старше вас во-первых, во-вторых, я доложу вашему начальству о вашем некорректном поведении.

— Не трогайте матроса, он красивый, — завопили тут же пионерки.

Блин, чего я ей такого-то сказал? Я молча взял у неё из рук спас жилет. Надел на неё, проверил крепления. Пару слов инструктажа, как положено. Воспетка взглянула на меня, как на ничтожество, и полезла вниз по трапу.

— Дамочка, — заорал снизу Карпыч, — джинсы бы какие одели или шорты, мне на ваши кружевные труселя ну никак не охота смотреть!

— Я буду жаловаться! Хам, хамло! — орала Лидия Петровна где-то внизу. Пионеры и экипаж прогулочного ржали во всё горло. Блять, я что ли с ними один? Пришлось выцепить самого шебутного пацана, того самого Эдика. Тот мне пояснил, что с ними ещё вожатая Рита, она поедет в крайней партии, а сейчас она на другом конце корабля. Собрала всех и считает по головам.

— Эдька, ты временно старший. Подводи ко мне по одному человеку, я буду направлять их вниз, — скомандовал я пацану.

Тот махом смекнул и начал ко мне таскать пионеров по одному и помогать одевать спасики. Пацан оказался просто шебутной, но сообразительный. В процессе экипировки он рассказал, что Лидия из старших — нудная, пипец. Заставляет учить нудные речёвки, во время тихого часа не даёт драться подушками, как есть — угнетатель честного пионерского народа. И отряд у них называется «Моряки», конечно получше «Звёздочек» и «Черноморцев».

Первую партию при помощи Эдика я быстро сплавил на борт к Карпычу. Карпыч отчалил и малым ходом ушёл к пляжу. Я болтал с пацаном, который отшивал пионерок, подбегавших ко мне с вопросами. Мелкий был смышлёный, а баловался просто от переизбытка энергии. Когда он рассказывал про речёвки, которые заставляет учить Лидия, я ухохатывался. Выслушав один из стихов, я даже призадумался — рифма была не явной, но напрашивалась.

— Эдик, а если вместо того, чтобы крикнуть «моряки» в ответ Лидии, можете крикнуть что-то другое? — спросил я пацана, заранее просчитав последствия. Будут ругать, свалит на меня, а мне вообще пофиг.

— Ой, да мы постоянно так делаем, — подтвердил мелкий, — а чо надо-то?

Я рассказал ему суть. Эдик заржал, ему такое и в голову не приходило.

Чтобы был сговорчивее, я достал ему пачку жвачки, лично для него, и пачку для остальных пионеров, которые согласятся за иностранную жевательную конфету предать «светлый образ». Эдька быстро смекнул, что к чему, и пообещал исполнить всё в лучшем виде.

Вернулся мичман. Я закинул ему шкерт, на который он повесил спасики. Подтянул наверх, развязал. Снизу заорала Лидия Петровна, с требованием, чтобы я не эксплуатировал мальчика. Эдик опечалился, но всё равно остался мне помочь. Я вручил понятливому пацаненку последнюю иностранную конфету, и мы с ним ловко одели следующую партию и спустили к Карпычу на борт. Эдька, как истинный патриот, уходил последним и вместо того, чтобы отдать пионерский салют, как делали другие пионеры и пионерки, поднял вверх большой палец и спустился вниз.

Прибежала девочка — староста отряда с кормы и сказала, что она от вожатой Маргариты Алексеевны и та спрашивает, когда можно подходить? Я ответил, что как только увидят катер на подходе, пусть подходят по одному к трапу. Поболтал с матросом с пароходика. Того била нервная дрожь при виде пионеров, и он беспощадно бранился. Капитан, говорят, вообще после каждого заплыва с пионерлагерями с горла бутылку «беленькой» выпивает и бегает голый по кораблику. Поржали. Карпыч пришёл быстрее, чем в предыдущий раз, и без Лидии Петровны. Миша, навязывая спасики на шкерт, поведал, что в этом заплыве за всеми следил мелкий шкет Эдик и никому не позволял ни рукой волны потрогать, ни с места встать. Всем кулаки под нос совал и пацанов на что-то подговаривал. А Лидия Петровна задолбала своими указаниями, как будто она царь и бог, и морской начальник. Я поднял спасики, развязал и начал снаряжать по одному приходящих пионеров. На последнем спасике я охренел: мало того, что пионерка была высокой, ростом мне под уровень носа, так еще...

Короче, я поднял глаза, проведя ими по выпирающим таким неплохим сиськам и прикрывавшему их красному галстуку.

— Привет, Марго, как служится пионервожатой? — спросил я Дианцеву, которая, вылупив свои ярко зеленые зенки из под рыжей чёлки, пялилась на меня.

— Анджей!? — ответила она с восторженным удивлением и тут же покраснела. У рыжих это хорошо видно.

— Рита, давай на борт, время поджимает. Там расскажешь, — бодро скомандовал я, не подавая вид, что приятно удивлен.

Ритка послушно выпятила грудь вперёд, позволяя мне застегнуть карабинчики и, оглянувшись на меня, приятно покачивая жопаном в чёрных шортах, сползла по трапу на катер.

— Миша, всё! — проорал я мичману и, пожав лапу матросу с прогулочного пароходика, скатился вниз.

Дианцева стояла, чуть покачиваясь, и не знала, куда присесть. Я прыгнул на штатное место спасателя на корме. Хотя и привык сидеть на баке в позе лотоса на спасательном круге, здесь лучше не выкаблучиваться. Ритка беспомощно оглянулась.

— Даю малый, — скомандовал Карпыч, оглянувшись на меня и подмигнув. Дианцеву силой инерции бросило мне на колени. Однако она не стала вскакивать, а лишь удобнее устроилась и, уцепившись за спинку переднего сиденья, прикрикивала на пионеров, иногда совершая совсем уж ненужные движения задницей. Когда благополучно подходили к пляжу, она оглянулась на меня и брякнула:

— А я и не замечала, какие у тебя красивые брови, — снова покраснела и, якобы для равновесия, схватила меня за шею.

Поговорить с Риткой так и не удалось, подошли к берегу, и началась высадка пионерского десанта. Когда все выпрыгнули на гальку, под восхищённый шёпот пионерок, я спрыгнул в воду и вытащил Ритку на руках на берег, под злобным взглядом Лидии. Ритка уже не краснела, а только улыбалась и гладила мой затылок под панамкой. Вспомнила «королева», с кем на Новы Год за летницей целовалась (правда потом так не хило наблевала). Дианцева только успела мне полушепотом на ухо сказать, в каком они лагере с Воронцовой, и по окрику Лидии побежала строить свой отряд с героическим названием «Моряки». Несколько пионерок, окружив Ритку и схватив её за руки, начали одолевать её вопросами, кивая в мою сторону. Классная «королева», улыбаясь, отправила девчонок в строй и, обернувшись, помахала пилоткой, сдернув её с головы.

— Ух, какая кралечка, — оживился мичман, — жаль молоденькая, не в моих габаритах, — одобрил мои действия мичман. Я же в это время судорожно перекручивал кассету.

Так, а теперь на полную громкость:

— Маргариитааа!!! — завопил на весь санаторный пляж Минаев (не Леонтьев, но даже лучше). Дети прямо в строю бросились танцевать. Лидия окриком всех поставила по стойке смирно и повела пионеров к выходу, громко крича свою речёвку:

— И печаль нам не с руки. Кто мы, дети???

— П И З Д Ю К И! — хором проорал отряд.