Поляна, 2013 № 02 (4), май

От автора

С Антониной Павловной Кожемяко я встречалась в прошлом году в Яропольском краеведческом музее.

18 мая 2013 года ей исполняется 89 лет. Для нее это двойной праздник, так как 18 мая — еще и Международный день музеев.

Сельский библиотекарь, создатель и бессменный директор Яропольского краеведческого музея, заслуженный работник культуры РФ, она до сих пор является хранителем и гидом своих любимых детищ — музея и библиотеки.

Вот ее рассказ.

Шел 1941 год. Немцы приближались к Волоколамску.

До прихода фашистов в деревне Парфеньково колхозники успели засыпать семенной фонд для посева на будущий год, прирезать колхозных коров и раздать мясо по воинским частям, а колхозное имущество мой отец Павел Константинович, председатель колхоза, решил раздать колхозникам.

Мама с тремя младшими детьми эвакуировалась, мне, самой старшей, исполнилось семнадцать, и я осталась с отцом. Несколько лет тому назад ему оторвало кисть руки в льномялке, и я, как говорил отец, была его правой рукой.

30 октября 1941 года в деревню вошли немцы.

Нас с отцом выгнали из дома. Приютили соседи. Но тут же объявились предатели — братья Селиверстовы. По их наводке разыскали отца, привели в немецкий штаб и приказали отобрать у колхозников ранее розданное зерно. Папа отказался, тогда его посадили в холодный погреб.

Немцы спешили к Москве и через несколько часов выступили из деревни в сторону Клина, забыв про отца. Колхозники выпустили его из погреба.

Через три дня в деревне разместился новый немецкий отряд. Деревенские ребятишки пошли собирать в лесу трофеи и обнаружили тянущийся по земле кабель (как выяснилось позже, это была немецкая линия связи). Они вырезали около ста метров этого кабеля, и вырезка эта кончалась как раз у нашего дома, который стоял на краю деревни.

Хотя мы в доме и не жили, фашисты обвинили в диверсии отца. Немцы кричали, что здесь живет партизан, что он имеет связь с партизанами. Папе грозила виселица.

На казнь отца собрали всю деревню.

Тогда родственники ребят, вырезавших кабель, вывели детей из толпы, и те признались, что это сделали они.

Ребят немцы выпороли, а папу заставили раздеться по пояс на морозе. Немецкий офицер стал водить рукояткой пистолета по правому плечу отца и о чем-то спорить с другими немцами. Затем папу завели в дом, который стоял нетопленный несколько недель, затопили печь и, закрыв трубы, специально напустили дыма. У дверей поставили охрану.

Под вечер в доме собралось много немцев, они шумно ругались, а потом стали что-то сколачивать на улице у стены дома. Отец был еще жив и думал, что это делают виселицу для него и председателя сельсовета Никиты Сергеевича Алексеева. Он накануне отказался провести немцев через болото в обход на Теряево — Клин, откуда наши войска не давали фашистам покоя.

У папы была с собой опасная бритва, и он решил покончить с собой, чем терпеть новые издевательства немцев, но от угарного газа и нервного напряжения потерял сознание.

Очнулся, в доме тихо, темно. Немцы куда-то исчезли. Из охраны остался один солдат, по национальности чех. Он немного говорил по-русски. Чех потряс папу за плечо и говорит тихонько: «Комрад, комрад! Гитлер капут!»

Папа в начале ничего не мог ему ответить — спазмом сжало горло. Чех влил папе в рот немного воды. Первое, что отец спросил: «Кого немцы повесили?» Солдат ответил, что повесили восемь человек военнопленных.

Под арестом в своем доме папа находился недели две. Чех давал ему кое-что из еды, когда оставался охранять один. Помнили об отце и односельчане. Соседка, Наталья Степановна Ускова, входила с ведром в дом, просила у охранника разрешения взять коры для ягнят, обходила вокруг печи, на которой лежал отец, и иногда ей удавалось незаметно положить ему хлеб, сало или еще что-нибудь.

В это время немцы стали отбирать в Парфенькове и соседних деревнях молодежь для отправки в Германию. Семья Усковых меня и молодую учительницу Татьяну спрятали у себя в подполье на картошке. А чтобы немцы нас не нашли, односельчане привели и поставили в избу маленького теленка и ящик с поросенком. Печь тетя Шура специально натопила жарко. Маленькая избушка, четверо детей, от поросенка с теленком по избе идет зловонный запах. Немцы сунутся в избу, сморщатся, пробормочут «русиш швайн» и уберутся. Так мы с Татьяной и были спасены.

Началось наступление под Москвой, немцев погнали назад. Наша деревня до войны насчитывала сто двадцать семь домов и двадцать колхозных построек. Отступая, немцы сожгли все до единого дома. Сгорело все, не осталось даже холодных построек. Часть жителей покинула деревню. Большинство же осталось около сожженных домов, спрятавшись в окопах.

Во время пожара нам с отцом удалось вытащить из дома стол, несколько табуретов, еще кое-какую утварь и поставить все это около нашего нового жилья — промерзшего земляного окопа. Мороз тридцать градусов. Ноги промокли. У папы начали отмерзать большие пальцы ног, поднялась температура. Он мучился от страшной боли. Недалеко от деревни идут бои, рвутся снаряды. Отец плачет, просит оставить его одного и уходить из выгоревшей деревни. Есть нечего, все голодные. Собираем щепки от разбитой снарядами мебели, разжигаем в окопе костерок, в ведре топим снег. В теплую воду кидаем горсть муки и пьем эту болтушку. Хорошо, что с собой был еще кусок соленого сала. Вот и вся еда.

Так в окопе мы мучились восемь дней. Бои не прекращались. Днем в окоп залетали осколки снарядов. От близких разрывов осыпались стенки окопов. Мороз пробирал до костей. Оставаться в окопе больше не было сил. Отец снова начал просить оставить его одного. Я уговорила его потихонечку двигаться к нашим.

Мы выбрались из окопа и поползли в направлении деревни Шишково. Вокруг шла стрельба, рядом взвизгивали пули. Глубокий снег не давал возможности передвигаться. Я тащила отца, положив его на какую-то тряпицу, одной рукой он держался за мою шею. Сам передвигаться совсем не мог.

Сколько метров мы отползли от нашего окопа, не помню. Но, наверное, моя молитва дошла до Бога. Когда силы совсем покинули меня, к нам подъехал на лыжах русский солдат в белой маскировочной одежде. Это был разведчик, искавший проходы в минных полях.

«Это ведь по вам стреляют! — отругал он нас. — Черная одежда на белом снегу — отличная мишень!» Солдат велел нам затаиться и уехал.

Но вскоре вернулся. За ним другой солдат привел лошадь, запряженную в дровни. На них были какие-то ящики, покрытые белой материей. Папу погрузили на ящики под покрывало, а мне приказали держаться за оглоблю и не поднимать головы из-за лошади, тоже покрытой белой тканью, чтобы не было видно немцам.

В этот день, 6 января 1942 года, в деревне Шишково для нас окончилась оккупация. Наше Парфеньково освободили позже — 17 января.

В Шишкове папу знали, нас пригласили в дом, напоили, накормили. В тепле у папы боли в ногах усилились. С трудом удалось найти лошадь, чтобы добраться до деревни Харланиха, где стоял артдивизион и была хорошая медсанчасть.

Я пришла туда и слезно молила врача о помощи отцу. Но отец не мог сам встать на ноги и дойти до медсанчасти. Пришлось ждать прихода с передовой машины скорой помощи. На ней папу привезли в медпункт, где ему ампутировали большие пальцы на ногах. И снова отвезли в тот дом, где мы остановились.

В этом доме кроме военных расположилось еще восемь семей из нашего Парфеньково, поэтому можно было только стоять, так было тесно. Стоя, искали друг у друга вшей. Лишь для папы отвели в углу место, где он мог лежать. Его увозили на перевязку и привозили обратно.

Прошло столько лет, но и сейчас мне страшно вспоминать об этом.

Когда мама с сестренками вернулась из эвакуации, она не узнала меня. Соседи говорили, что я выглядела старше ее.

Ярополец освободили в январе 1942 года, и мы с отцом перебрались в это село и остались там жить.

Стояли сильные морозы, но молодежь по двое суток не заходя домой, чистила от снега дорогу, по которой шли машины с боеприпасами в сторону фронта.

В марте меня вызвали в сельсовет и говорят: «Нужно культуру на селе восстанавливать. Ты девушка активная, и комсомол поручает это тебе».

Я даже не знала, с чего начинать.

Выделили помещение — жилой дом без окон, без дверей, крыша дырявая, фундамент разбит. Собрала ребят, пошли по окопам, землянкам, насобирали досок, горбылей. Заколотили оконные проемы, нашли дверь, сложили печку-времянку, грели руки. Ноги же примерзали к полу — там гулял ветер. Когда на улице стало теплее, намесили глины с мякиной и сделали фундамент на весь дом. Электричества, как и во всех окружных селах, не было: фашисты, покидая Ярополец, взорвали электростанцию.

Вместо светильников приспособили стреляные гильзы. Сбоку пробили отверстие, чтобы можно было вешать на стену, вставили фитили, нашли керосин, из жести вырезали козырьки, чтобы потолок не коптился.

Такое было освещение у первой избы-читальни, где по вечерам стала собираться молодежь. Всем хотелось знать, что происходит на фронте, ведь газет не получали, радио не было.

Я договорилась в воинской части о политинформаторе, он приходил и время от времени читал сводки Совинформбюро.

Ребята старались все записывать. Разбили село на десятидворики, где собирались соседи, и пересказывали им то, что узнавали сами. Собираться приходилось не часто, так как продолжали работать на фронт — рыли оборонительный ров от деревни Петровское до деревни Кузяево протяженностью одиннадцать километров.

Сильно промерзшая земля поддавалась только лому и кирке. Дисциплина строгая, военная. А меня назначили командиром роты. Мои солдаты — полторы сотни женщин, вооруженных лопатами. Я вставала в пять утра и шла до трассы семь километров.

Бывало, приду на объект, а многих людей на местах нет. Тогда ведь в каждом доме было горе. Расставлю людей по трассе, а командир спрашивает, где остальные.

Приходилось возвращаться в Ярополец и выяснять причины отсутствия людей. С участковым милиционером, бывшим партизаном, мы и обходили закрепленные за ротой три деревни: Ярополец, Юркино и Большое Сырково.

Господи! Сколько же горя было у людей! Отцы, мужья, братья гибли на фронте. Освобожденные территории были напичканы минами, снарядами. Их еще не успели обезвредить. От мин часто гибли дети из-за своего любопытства. Взрослым не было никакой возможности присматривать за ними — все работали от зари до зари на фронт, на победу.

Весна 1942 года. Наступила посевная пора. В нашем колхозе «Призыв» все разрушено, нет ни одной лошади. Колхозное поле пахали на себе, впрягаясь по восемь человек в плуг. Плугом управлял Андрей Иванович, пожилой колхозник.

Как тяжело было пахать вместо лошади! А первые пуды зерна для посева от станции Волоколамск тоже приходилось таскать на себе. Зерно засыпали в мешки и несли их на себе двадцать три километра до Яропольца. Сеяли вручную, разбрасывая семена по полю.

Осенью 1942-го вернулся с фронта с изуродованной правой рукой машинист яропольской ГЭС Афанасий Иванович Иванов. Добираясь до села, думал, что сможет работать и с одной левой рукой. Но вот беда — электростанции нет, она взорвана немцами.

Я была свидетелем его горьких слез. Он сказал: «Тогда я сам буду восстанавливать станцию». Попросил людей помочь ему. А кто остался в селе? Убитые горем матери да голодные подростки.

За рекой Ламой у деревни Юркино было много окопов и блиндажей. Мы разбирали их, выкапывая бревна на поверхность. Затем брали передок от телеги (две оглобли, два колеса да веревки) и на нем перетаскивали бревна за три километра к месту стройки. У Афанасия Ивановича был еще один помощник — старичок Алексей Андреевич Кулаков, бывший летчик, строитель, мастер на все руки. Он нашел песчаную косу и сказал, что для строительства нужен песок. Так мы еще и песок на носилках таскали за километр.

Здание электростанции мы построили. Но электрические столбы были повалены, провода оборваны. За помощью опять обращаемся в воинскую часть.

И вот постепенно стали подключать к электролинии деревню за деревней, и к 1948 году все деревни получили электричество.

Но это было в 1948-м, а весной 1943-го года надо было как-то обрабатывать землю и заниматься посадками. Комсомольцы села попросили у колхоза один гектар земли, обработали его, со скотного двора в корзинах натаскали навоз.

А где взять посадочный материал? У населения картофеля совсем не осталось. Часть забрали немцы, другая часть померзла, так как уходя немцы оставляли дома открытыми или вовсе сжигали.

Пошли по воинским частям, выпросили срезки с картофеля для посадки.

Собранным картофелем, который хранили в подполье избы-читальни, помогали многодетным семьям. Из эвакуации вернулись учителя. Им тоже выдавали картофель на питание.

Многие женщины от непосильного труда, плохого питания, нервного напряжения страдали куриной слепотой. Как только солнце пойдет на закат, у них теряется зрение. Садится женщина на поле и плачет. Ведь ее ждут голодные дети, домашние дела, а она даже до дома дойти не может. Не раз приходилось провожать таких женщин и помогать по хозяйству — натаскать воды и дров, приготовить немудреную пищу.

Невозможно описать все дела, которыми приходилось заниматься нам, молодежи, в те тяжелые годы. Но немцев все дальше и дальше гнали на запад. Радостные вести с фронта вливали в нас новые силы. У всех было одно желание — делать все, чтобы приблизить долгожданный день победы.

Я уже говорила, что с марта 1943 года была заведующей избой-читальней, как тогда говорили — избачем. Во время войны фашисты сожгли сельскую библиотеку. Сгорело двадцать пять тысяч книг. Став библиотекарем, я начала собирать книги. Кто-то из односельчан отдавал свои, у кого-то оставались библиотечные. Собирала книги и в Яропольце, и по соседним деревням.

Вначале для библиотеки мне выделили одну неотапливаемую комнату при яропольском сельсовете. Занялась я ее благоустройством. В комнате было две двери, одна входная, другая проходная, которую я забила, к косякам прибила рейки, положила доски. Так получился мой первый стеллаж из шести полок. Доски оклеила белой бумагой и расставила свой первый фонд — сто пятьдесят три книги.

Образование у меня было всего семь классов. Московская областная библиотека организовала заочные курсы для начинающих библиотекарей. Поступила на эти курсы и я, а нашему району, как пострадавшему от оккупации, в виде шефской помощи выделили большое количество книг. Доставка на себе. Со станции Волоколамск идти пешком до села двадцать три километра.

Зима, дороги занесены снегом. Книги я перевязывала пачками наперевес через плечо и по сугробам несла в нашу библиотеку. Иду, голодная до головокружения, книги тяжелые, одну ногу поставишь в сугроб, а другую не знаешь, куда ставить. Но желание создать в селе хорошую библиотеку было неистребимо.

В центре Яропольца стоял Народный дом, так его стали называть после революции 1917 года. Раньше в нем был трактир, после революции второй этаж превратили в клуб, а в 1951 году в Народный дом переехала библиотека, где и сейчас существует. В одной из комнат организовали читальный зал. Здесь же жители слушали лекции, беседы. По просьбе женщин организовала для них курсы кройки и шитья. Купить одежду было сложно, и женщины учились сами шить немудреную одежду для себя и детей.

В это время у нас было уже более двенадцати тысяч книг. Я выписывала много тематической литературы.

Расскажу об одном случае.

Иду как-то домой, смотрю — на краю поля стоит трактор, а в нем копается Анатолий Куракин. Я пошутила, что, мол, Михалыч, не слушается он тебя. Куракин ответил, что вот трактор дали, а инструкции к нему нет. Узнав марку трактора, я выписала из районной библиотеки необходимую документацию. Надо сказать, что мы часто выписывали необходимые книги, и нам никогда не было отказа.

За успехи в пропаганде книги наша библиотека в 1965 году получила диплом «Лучшая в РСФСР» и приз газеты «Известия». К нам стали приезжать гости из других стран — посещая библиотеку, они интересовались историей села, задавали вопросы о Пушкине, Гончарове, Чернышевском, декабристах.

А я занялась изучением истории села Яропольца.

Материалы об исторических событиях края накапливались. Хранились они в читальном зале. Количество документов, фотографий, экспонатов и живой интерес людей к этому натолкнули на мысль о создании музея. Моя задумка нашла положительный отклик в районе и в Москве.

И вот 23 ноября 1969 года в селе был торжественно открыт краеведческий музей.

А в 1987 году он получил почетное звание «Народный краеведческий музей села Ярополец».

Я и сейчас продолжаю собирать материалы для музея и вести экскурсии для посетителей.

Я счастлива, что все еще работаю и несу радость людям!