Полярный конвой. Пушки острова Наварон

Поврежден носовой скорострельный автомат, прямо под нами – пробоина величиной с дверь… Должно быть, натворило там бед…

Едва ли адмирал расслышал последние слова. Опустившись на колени возле Вэллери, он подложил ему под голову здоровую руку. Командир корабля лежал, скрючившись, у дверцы. Он хрипло, прерывисто дышал, захлебываясь кровью, которая шла у него горлом. Лицо Вэллери было смертельно бледно.

– Крайслер, вызвать на мостик Брукса, то есть начальника медицинской службы! – закричал Тиндалл. – Живо!

– На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка. Прошу подтвердить сообщение. Прошу подтвердить сообщение.

Голос в динамике говорил торопливо, уже не так монотонно, и теперь даже в его металлической бесстрастности ощущалась какая-то тревога.

Положив трубку, Крайслер озабоченно посмотрел на адмирала.

– Ну? – властно спросил Тиндалл. – Он скоро придет?

– Никто не отвечает, сэр. – Поколебавшись, юноша прибавил:

– Линия, видно, повреждена.

– Так какого дьявола вы здесь стоите? – взревел Тиндалл. – Сбегайте за ним. Первый офицер, прошу принять на себя командование кораблем! Бентли, вызовите на мостик старшего офицера!

– На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка.

Тиндалл испепеляющим взглядом впился в динамик, но тотчас похолодел: до его сознания дошел смысл слов радиста.

– …Попадание в кормовую часть. Из дивизиона живучести докладывают, что разрушен шифрпост. Радиолокационные рубки номер шесть и семь выведены из строя.

Повреждена корабельная лавка. Кормовой командно-дальномерный пост получил значительные повреждения.

– Кормовой пост! – Тиндалл с бранью начал стаскивать перчатки, но тотчас сморщился от острой боли: он забыл, что у него сломана рука.

Осторожно подложив под голову Вэллери свои толстые перчатки, он с трудом поднялся.

– Кормовой командный пост! Но ведь там Тэрнер! Боже, неужели же он…

Не договорив, адмирал, спотыкаясь, бросился к задней части мостика.

Опираясь о поручни трапа, Тиндалл с опаской посмотрел в сторону юта.

Сперва он не увидел ничего, кроме задней трубы и грот-мачты. Сводящий с ума плотный серый туман, круживший над кораблем, был совершенно непроницаем.

Неожиданно туман и дым, висевшие над ютом, на какое-то мгновение рассеялись.

Тиндалл судорожно вцепился в поручни; косточки пальцев побелели как слоновая кость.

Кормовой надстройки как не бывало. Вместо нее возвышалась нелепая груда исковерканного, изуродованного металла. Взору Тиндалла предстала третья башня, обычно невидимая с мостика. Башня на вид повреждений не имела.

Но остальные сооружения кормовой надстройки исчезли.

Не было ни радиолокационных рубок, ни шифрпоста, ни служебного помещения корабельной полиции, ни корабельной лавки. Кормовой камбуз, должно быть, уничтожен почти полностью. Смерть прошлась по юту стальной метлой. Чудом уцелела лишь обрубленная грот-мачта. Но сразу за ней адмирал увидел кормовой пост управления, венчавший это чудовищное нагромождение. Кормовой пост скособочен, укрепленный на нем дальномер сбит.

Именно тут находился Тэрнер, старший офицер крейсера…

Тиндалл покачнулся и едва не упал с верхней ступеньки крутого трапа. Он встряхнул головой, чтобы прогнать туман, сдавливавший его мозг. Где-то в области темени ощущалась странная тупая боль. Именно там, казалось, и возникал этот туман… «Корабль-счастливчик» – так когда-то называли «Улисс». Двадцать месяцев ходил он в самые трудные походы и не получил ни единой царапины… Но Тиндалл знал, что когда-нибудь счастье от него отвернется.

Заслышав торопливые шаги ног, поднимавшихся по металлическому трапу, он с усилием поднял отяжелевшие веки и тотчас узнал смуглое, худощавое лицо старшего сигнальщика Дэвиса. Тот поднимался с флаг-дека. Лицо его было белым как полотно, он учащенно дышал. Дэвис открыл было рот, но тут же осекся, уставившись на поручни.

– Ваша рука, сэр! – Он перевел изумленный взгляд на глаза адмирала. – На ней же нет перчатки!

– Неужели так? – Тиндалл посмотрел на свою руку с некоторым удивлением.

– И в самом деле. Благодарю вас, Дэвис.

С этими словами он убрал руку с мерзлой стали и равнодушно поглядел на кровоточащую, с содранной кожей, ладонь.

– Пустяки. В чем дело, паренек?

– Я только что с поста управления авиацией. – Глаза

Дэвиса потемнели от пережитого ужаса. – Там разорвался снаряд. Пост… его просто не существует. А запасной командный пункт, что над ним…

Срывающийся голос сигнальщика утонул в грохоте залпа первой башни.

Казалось почему-то странным, что орудия главного калибра по-прежнему действуют.

– Я там был, сэр, – продолжал Дэвис несколько спокойнее. – Все… Словом, беднягам не повезло.

– А что с коммандером Уэстклиффом? – произнес

Тиндалл, хотя и понимал, что цепляется за соломинку.

– Не знаю, сэр. Пост управления разнесло в клочья. И

если он находился там…

– Где же ему еще было находиться? – прервал его мрачным голосом Тиндалл. – Авиационный офицер никогда не оставлял свой командный пункт во время боевой тревоги…

Сжав в кулаки изуродованные руки, адмирал замолчал: послышался пронзительный визг и оглушительный треск снарядов, разорвавшихся до жути близко. Оба эти звука слились в адскую какофонию.

– Боже мой! – прошептал Тиндалл. – Чуть снова не угодило! Дэвис! Что за дьявол!

Голос внезапно превратился в мучительный стон. Отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, адмирал ударился спиной о палубу, да с такой силой, что едва не отбил себе легкие. Это Дэвис, взвившись точно снаряд катапульты, перелетел через последние три ступеньки трапа и с размаху ударил головой и плечами в живот адмиралу.

Упав на ноги Тиндалла, юноша неподвижно лежал, раскинув руки.

С усилием набрав воздуха в легкие, Тиндалл словно всплывал из пучины обморока. Еще ничего не соображая, он машинально приподнялся, но сломанная рука подломилась, не выдержав тяжести тела. От ног, похоже, тоже не было проку. Они были точно ватные. Туман рассеялся, и в потемневшем небе возникали ослепительные разноцветные вспышки – красные, зеленые, белые. Что это, осветительные снаряды? Какой-то новый тип? Усилием воли адмирал заставил себя размышлять. До его сознания дошло, что между этими яркими отблесками и пронзительной болью где-то в лобной части его мозга есть какая-то связь.

Он провел по лицу тыльной стороной ладони: глаза его были все еще зажмурены…

– Вы ранены, сэр? Не двигайтесь. Мы вас сию же минуту унесем отсюда, – прогудел над головой адмирала грудной, властный голос. Тиндалл отпрянул назад в неописуемом ужасе. Это был голос Тэрнера, а Тэрнер, он знал, погиб.

Уж не умер ли и он сам? И мир, куда он теперь попал, –

это жуткий мир, где все смешалось – кромешный мрак и ослепительный свет, – темный и яркий мир, наполненный болью, бессилием и голосами из прошлого?

Неожиданно веки его открылись. В каком-то футе от себя Тиндалл увидел худощавое пиратское лицо старшего офицера, озабоченно склонившегося над ним.

– Тэрнер! Неужели это Тэрнер? – с надеждой протянул руку адмирал и, несмотря на боль, благодарно ощутил прикосновение жесткой ладони старпома. – Тэрнер! Ну, конечно же, это вы! А я-то думал…

– Кормовой командный пост? Меня там и близко не было. Я шел сюда, уже по трапу на бак поднимался, когда разорвался первый снаряд. Меня швырнуло на палубу…

Как себя чувствуете, сэр?

– Слава Богу! Слава Богу! Только вот ноги. Силы небесные, что это?

Глаза его расширились от изумления. Над самой головой Тэрнера навис похожий на дерево огромный белый ствол, наклонившийся на левый борт.

Протянув руку, можно было коснуться этой громады.

– Это фок-мачта, сэр, – объяснил Тэрнер. – Последним снарядом ее ниже рея срезало. Воздушная волна закинула обломок на мостик. Боюсь, почти полностью разрушен пункт управления зенитным огнем. Мачту вдавило в главный командно-дальномерный пост. Юный Кортни вряд ли смог уцелеть… Дэвис вовремя заметил, что она падает. Я поднимался вслед за ним.

«Дэвис!» – Тиндалл только сейчас вспомнил о нем. Ну, конечно же, Дэвис!

Должно быть, это он и придавил ему ноги. Вытянув шею, Тиндалл смог увидеть тело юноши; огромная мачта упала тому на спину.

– Ради Бога, старпом, вытащите его!

– Лежите, сэр, скоро придет Брукс. С Дэвисом все в порядке.

– В порядке? Вы говорите, в порядке! – кричал своим голосом Тиндалл, не обращая внимания на молчаливые фигуры, скапливавшиеся вокруг. – Вы что, спятили, Тэрнер? Бедняга парень, должно быть, мучается.

Сделав отчаянное усилие, адмирал попытался подняться, но несколько пар рук – заботливых и крепких –

удержали его.

– С ним все в порядке, сэр. – Голос Тэрнера прозвучал непривычно тихо.

– Это правда, сэр. Дэвис больше не мучается. Он отмучился.

Тиндалл все понял. Ошеломленный страшным открытием, закрыв глаза, адмирал плашмя упал на спину.

Глаза его были все еще закрыты, когда появился Брукс,

уверенный, расторопный. С его приходом у всех словно отлегло от сердца. Не прошло, казалось, и минуты, как адмирал снова был на ногах – потрясенный, весь в синяках и ушибах, но в целом невредимый. Открыто выражая неповиновение доктору, Тиндалл настоял, чтобы его отвели на мостик. При виде Вэллери, который, пошатываясь, прижимал ко рту белое полотенце, глаза его вспыхнули.

Но он промолчал. Нагнув голову, адмирал с мучительным усилием забрался в свое высокое кресло.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка. Прошу подтвердить сообщение.

– Этот проклятый болван все еще бормочет? – сварливо заметил Тиндалл. – Почему никто не заткнет ему глотку?

– Вы были без сознания всего лишь несколько минут, сэр, – заметил Капковый мальчик.

– Несколько минут! – Тиндалл изумленно уставился на него и тотчас умолк. Потом взглянул на Брукса, перевязывавшего ему правую руку.

– Начальнику корабельной медслужбы больше нечего делать? – спросил он неприязненно.

– Да, нечего, – проворчал Брукс. – Когда снаряды рвутся в четырех стенах, начальнику медслужбы остается одно… подписывать свидетельства о смерти, – добавил он грубо. Вэллери и Тэрнер переглянулись. Вэллери понял, что Брукс даже не догадывается, насколько тяжело состояние Тиндалла.

– На мостике! Докладывает радиорубка! «Вектра»

снова запрашивает указаний. Срочно. Срочно.

– «Вектра», – Вэллери взглянул на умолкнувшего, оцепеневшего адмирала и повернулся к посыльному. –

Крайслер! Во что бы то ни стало доберитесь до радиста.

Пусть повторит первое донесение.

Снова поглядев на Тиндалла и увидев его искаженное лицо, он посмотрел вниз, через борт, куда смотрел адмирал… И тотчас отпрянул в ужасе, подавив внезапную тошноту. Зенитчик, находившийся в гнезде ниже мостика,

– ровесник Крайслера, должно быть, увидев падающую мачту, попытался спастись. Едва он выскочил из гнезда, как антенна радиолокатора, укрепленная на мачте, обрушившейся на мостик, – стальная решетка площадью в добрую сотню квадратных футов – с размаху ударила по нему. Комендор лежал без движения – обезображенный, изуродованный, не похожий на человеческое существо.

Лежал, раскинув руки, словно распятый на спаренном стволе своего «эрликона».

Вэллери отвернулся в душевной боли. Боже, до чего безумная и бессмысленная эта вещь – война! Будь проклят этот немецкий крейсер, эти немецкие артиллеристы! Будь они трижды прокляты!. Хотя что это он? Ведь они просто делают свое дело, и делают его дьявольски умело. Невидящим взором каперанг уставился на остатки своего мостика. Какая точность, будь они неладны! «Интересно, получил ли повреждения вражеский корабль?» – машинально подумал Вэллери. Очевидно, нет, а теперь попасть в него и вовсе невозможно.

«Улисс», по-прежнему мчавшийся в тумане на зюйд-ост, стал слеп, пав жертвой непогоды и немецких орудий, выведших из строя обе радарные установки. Хуже того, и оба командно-дальномерных поста в безнадежном состоянии. Если так будет продолжаться и дальше, криво усмехнулся он, останется одно: пустить в ход абордажные крючья и сабли. Хотя орудия главного калибра «Улисса» и уцелели, с военной точки зрения крейсер беспомощен.

Больше того, он попросту обречен. Как это выразился кочегар Райли? Ах, да. «Нас бросают на съедение своре волков». Вот именно, брошены на съедение волкам. Но только Нерон, подумал он устало, был бы способен ослепить гладиатора, прежде чем бросить его на арену…

Огонь прекратился. На мостике воцарилась могильная тишина. Невыносимая, небывалая тишина. Слышен был лишь шум воды, рассекаемой форштевнем, глухой рев огромных втяжных вентиляторов котельного отделения да монотонное, действующее на нервы щелканье гидролокатора. Но, странное дело, эти звуки лишь усугубляли безмолвие.

Вэллери увидел, что глаза всех устремлены на адмирала

Тиндалла. Старина Джайлс бубнил что-то неразборчивое.

Его лицо стало вдруг мертвенно-серым, изможденным.

Адмирал перегнулся через борт. Казалось, взгляд его был прикован к убитому юноше. А может быть, к решетке локатора? Дошло ли до его сознания, что в действительности означают сбитая радарная антенна и разрушенные командно-дальномерные посты? Вэллери долго смотрел на адмирала, потом отвернулся, поняв, что дошло.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка!

Все, кто находился на мостике, и без того взвинченные до предела, так и подпрыгнули, заслышав голос в динамике. Все, кроме Тиндалла. Он застыл словно изваяние.

– Донесение с «Вектры». Первое донесение, полученное в 09.52.

Вэллери взглянул на часы. Прошло всего шесть минут.

Невероятно!

– Повторяем текст донесения. «Установлены контакты.

Три контакта. Повторяю, три. Отставить три. Пять контактов. Крупное сосредоточение подводных лодок противника впереди по курсу и на траверзе. Вступаю в бой».

Всем было известно, что, вопреки указаниям руководства, Тиндалл самолично принял решение оставить конвой почти без всякого охранения. На свой страх и риск. Вэллери невольно восхитился мастерством, с каким была подложена приманка и рассчитано время захлопнуть мышеловку. Каково-то воспримет старина Джайлс этот страшный просчет, завершивший целый ряд роковых ошибок, – просчетов, за которые, говоря по справедливости, судить его нельзя… Но держать ответ ему все равно придется. Железный голос динамика прервал размышления командира крейсера.

– Передаю текст второго донесения с «Вектры»:

«Вступил в бой. Начал бомбометание. Один транспорт торпедирован, тонет. Танкер торпедирован, имеет повреждения, но остается на плаву, управляется. Прошу срочных указаний. Прошу срочной помощи».

В динамике щелкнуло. Снова воцарилась напряженная, неестественная тишина. Так продолжалось пять, десять, двадцать секунд. Потом все, словно сговорясь, как-то неловко отвернулись.

Тиндалл стал слезать со своего кресла. Движения его были неуклюжими, медленными. Он неуверенно зашаркал ногами – так ходят очень дряхлые люди.

Было заметно, что он сильно хромает. Правая рука,

неестественно белая из-за наложенной на нее повязки, поддерживала сломанную кисть левой руки. В фигуре адмирала ощущалось какое-то неестественное, как бы вымученное достоинство, лицо было бесстрастно, лишь бледный отсвет улыбки, казалось, еще играл на нем. Потом он заговорил – словно бы с самим собой.

– Я нездоров, – произнес он. – Спущусь вниз.

Крайслер, при всей своей молодости понявший разыгравшуюся у него на глазах трагедию, отворил дверцу и вовремя подхватил Тиндалла, когда тот оступился на ступеньке трапа.

Адмирал, бросив через плечо умоляющий взгляд, заметил сочувственный кивок Вэллери.

Оба – старик и юноша – медленно, бок о бок, пошли в сторону юта. Спустя короткое время шарканье стихло.

Изуродованный мостик стал удивительно пустынным, а те, кто на нем находились, чувствовали себя словно осиротелыми. Старины Джайлса – жизнерадостного, энергичного, неутомимого Джайлса – больше не было. Люди еще не успели осознать непоправимое: столь быстрой и разительной была эта страшная перемена в адмирале. В ту минуту они лишь почувствовали себя беззащитными, беспомощными и одинокими.

– Ибо сказано: «Устами младенцев глаголет истина…»

– Конечно же, первым нарушил тишину Брукс. – Николлс всегда утверждал…

Осекшись на полуслове, старый врач медленно, словно что-то припоминая, покачал головой.

– Схожу выясню, не могу ли чем-нибудь помочь, –

проговорил он и стал торопливо спускаться с мостика.

Вэллери, проводив его взглядом, повернулся к Бентли.

Поросшее седой щетиной, осунувшееся лицо командира, казавшееся мертвенно бледным в туманном полусвете, было бесстрастно.

– Отправьте три депеши, главстаршина. Сначала

«Вектре»: «Идти курсом 360 градусов. Не рассеиваться.

Повторяю, не рассеиваться. Иду на помощь». – Помолчав, он добавил: – «Подписано: Командующий 14-й эскадрой авианосцев». Записали?. Хорошо. Шифровать некогда.

Пусть передают клером. Пошлите немедленно кого-нибудь из ваших людей в радиорубку.

– Второе радио «Стерлингу», «Сиррусу» и «Викингу»:

«Немедленно оставить преследование. Курс норд-ост. Ход самый полный». Это тоже передать открытым текстом.

Вэллери повернулся к Карпентеру.

– Как голова, штурман? Можете нести службу?

– Разумеется, сэр.

– Спасибо, мой мальчик. Вы слышали, что я говорил?

Конвой изменит курс на норд… минут через шесть, в 10.15.

Скорость его шесть узлов. Рассчитайте как можно скорей наш курс соединения с конвоем.

– Третье радио, Бентли. «Стерлингу», «Сиррусу» и

«Викингу»: «Радар выведен из строя. Не могу обнаружить вас. Выпустить туманные буи. Подавать сигналы сиреной с перерывом в две минуты». Эту депешу пусть зашифруют.

Подтверждения депеш тотчас на мостик. Старший офицер!

– Слушаю, сэр. – Тэрнер в мгновение ока был рядом.

– Объявить обычную походную готовность. Полагаю, к тому времени, как мы придем, «волчья стая» уберется восвояси. Кто будет на подвахте?

– А Бог ее знает! – откровенно признался Тэрнер. –

Допустим, вахта левого борта.

Вэллери усмехнулся.

– Левого так левого. Отрядите из подвахтенных две партии. Пусть первая партия расчищает обломки. Все за борт. Ничего не оставлять. Вам понадобится кузнец и его подручный, а Додсон, думаю, выделит вам газорезчиков.

Руководство примете на себя. Вторая партия будет выполнять обязанности похоронной команды. Пусть ее возглавит Николлс. Все трупы снести в корабельную лавку…

Через час дать мне отчет о потерях и повреждениях сумеете?

– Сделаю это гораздо раньше, сэр… Нельзя ли поговорить с вами с глазу на глаз?

Оба зашли в броневую рубку. Когда дверь за ними захлопнулась, Вэллери с любопытством и чуть ли не весело взглянул на Тэрнера.

– Снова бунт, старпом?

– Нет, сэр. – Тэрнер, расстегнув куртку, достал из заднего кармана брюк плоскую бутылку и посмотрел сквозь нее на свет.

– Слава Богу, цела! – произнес он с облегчением. –

Боялся, что она разбилась, когда я упал. Это ром, сэр. Неразбавленный. Я знаю, вы противник подобного зелья, но ничего. Хлебните, вам это необходимо!

Вэллери нахмурил брови.

– Ром. Послушайте, старпом, что это вы себе позволяете?

– К едреной матери правила и уставы, командир! –

грубо прервал его Тэрнер. – Выпейте, вам это будет как нельзя кстати! Вы контужены, потеряли много крови и до смерти замерзли.

Он открыл фляжку и сунул ее в руки Вэллери, который неохотно взял ее.

– Будем смотреть фактам в лицо. Вы нам нужны, нужны как никогда, а вы едва стоите на ногах. Да, да, едва стоите,

– прибавил он сурово. – А ром поможет вам продержаться еще несколько часов.

– Вы весьма деликатны, – пробормотал Вэллери. –

Хорошо, как вам угодно.

Он замолчал, не донеся флягу до рта.

– Кстати, вы подали мне одну мысль, старпом. Прикажите боцману начать раздачу рома. Велите сыграть сигнал:

«Улучшить состояние!» Каждому матросу двойную порцию. Им это тоже понадобится. – Глотнув, он поморщился.

Но не вкус рома вызвал у него гримасу отвращения. –

Особенно похоронной команде, – добавил он.

ГЛАВА 10

В пятницу

(пополудни)

Щелкнул выключатель, и хирургическую палату, где начало темнеть, залило резким голубоватым светом.

Вздрогнув, Николлс проснулся и машинально прикрыл рукой утомленные веки: резало глаза. Он прищурился и с усилием взглянул на стрелки ручных часов. Уже четыре!

Неужели он так долго спал?

Боже, ну и колотун!

Восседая в зубоврачебном кресле, он с трудом повернул голову назад. У двери стоял Брукс. Запорошенный снегом капюшон, словно венец, обрамлял его серебристые волосы. Онемевшими пальцами он пытался распечатать пачку сигарет. Наконец ему удалось вытащить одну сигарету. Держа в руке горящую спичку, он насмешливо поднял брови.

– Привет, Джонни! Простите, что разбудил вас, но вы нужны командиру. Правда, времени у вас еще хватит. –

Поднеся сигарету к угасающему пламени, он снова поднял глаза. – Как себя чувствуете? Хотя чего тут спрашивать? Я

себя чувствую еще хуже. Не осталось ли у вас этой отравы?

– Отравы, сэр? – в тон ему ответил Николлс. – Она понадобилась вам только потому, что поставили ошибочный диагноз? С адмиралом все будет в порядке, не волнуйтесь.

– О дьявол! До чего же несносны зеленые юнцы, особенно в тех, слава Богу, редких случаях, когда они оказываются правы… Я имел в виду ту самую бутылку контрабандного зелья, что изготовлено на острове Молл.

– Колл! – поправил его Николлс. – Но это неважно, как оно называется, – все равно его больше нет. Это вы его выпили, – прибавил он недружелюбно. Он устало усмехнулся при виде огорченного лица Брукса, затем, сжалившись, произнес:

– Но бутылочка «Талискера» у нас найдется.

Подойдя к шкафчику с надписью «Яд», он отвинтил крышку флакона с наклейкой «Лизол». Он скорее услышал, чем увидел, как стекло коснулось стекла, и машинально, как бы со стороны, попытался определить, почему у него так сильно трясутся руки.

Брукс опустошил свой стакан и блаженно вздохнул, чувствуя, как по всему телу разливается благодатное тепло.

– Спасибо, мой мальчик, спасибо. У вас налицо все задатки первоклассного лекаря.

– Вы так думаете, сэр? А я нет. Я больше так не думаю.

После сегодняшнего дня. – Он поморщился, вспомнив что-то. – Их было сорок четыре.

Одного за другим, словно мешки с мусором, их побросали за борт. На все ушло каких-то десять минут.

– Сорок четыре? – поднял глаза Брукс. – Неужели так много?

– Не совсем, сэр. Это число пропавших без вести.

Убитых человек тридцать, и Бог знает, сколько кусков и клочьев… В посту управления авиацией пришлось пустить в ход швабры и лопаты. – Он невесело усмехнулся. – Сегодня я не обедал. Не думаю, что и у остальных из похоронной команды появился аппетит. Задраю-ка я этот иллюминатор.

Он поспешно отвернулся от Брукса и пересек лазарет.

Невысоко над горизонтом сквозь редкий снежок он заметил мигающий свет вечерней звезды.

Значит, туман рассеялся – туман, который спас конвой, укрыл корабли от подводных лодок, когда транспорты резко повернули на север. Он увидел «Вектру» с бомбосбрасывателями, на которых не оставалось ничего, даже отдаленно похожего на глубинные бомбы. Увидел «Вайтуру», подбитый танкер, почти по палубу осевший в воду, который угрюмо тащился в хвосте конвоя.

Видел четыре транспорта типа «Виктори» – огромные, мощные, надежные и в то же время, при всей их кажущейся неуязвимости, какие-то жалкие. Захлопнув водонепроницаемую крышку иллюминатора, туго закрутив все до последнего барашка, Николлс круто обернулся.

– Почему мы не поворачиваем назад, черт возьми? –

вырвалось у него. – Кого Старик хочет одурачить, нас или немцев? Без авиационной поддержки, без радара, без малейшей надежды на помощь! Немцы теперь знают наши координаты с точностью до дюйма, а дальше им будет еще проще следить за нами. А впереди еще целая тысяча миль!

– Повысив голос, он продолжал:

– И теперь каждый поганый немец, действующий в

Ледовитом океане, – будь то надводный корабль, субмарина или самолет – облизывается, выжидая момент, когда можно будет прикончить нас на досуге. – Он в отчаянии покачал головой. – Я не боюсь опасности, сэр. Вы это знаете. Но ведь мы свидетели самого настоящего убийства, если не сказать самоубийства. Выбирайте, что вам угодно, сэр. Все равно конец будет одинаков.

– Послушайте, Джонни, что-то вы разговорились…

– Почему же он не поворачивает назад? – Николлс даже не услышал замечания, сделанного Бруксом. – Ему стоит только отдать приказ. Чего он хочет? Смерти или славы?

Чего ищет? Бессмертия за мой счет, за наш счет? – Он зло выругался. – Пожалуй, Райли был прав. Не правда ли, заголовок получится превосходный: «Капитан первого ранга

Ричард Вэллери, кавалер ордена „За боевые заслуги“, посмертно представлен…»

– Заткнитесь! – Фраза прозвучала как удар хлыста.

Глаза Брукса стали холодными, как Ледовитый океан, – И

вы смеете подобным образом отзываться о капитане первого ранга Вэллери? – продолжал старый врач. – Осмеливаетесь чернить имя достойнейшего человека…

Не окончив фразы, Брукс с гневным удивлением покачал головой. Он молчал, тщательно подыскивая нужные слова, не сводя при этом глаз с побелевшего, напряженного лица лейтенанта.

– Он отличный офицер, лейтенант Николлс. Возможно, даже превосходный офицер. Но это не самое главное. Это еще ничего не значит. Главное то, что он самый честный, самый порядочный человек из всех, кто ходил по этой не знающей милосердия, Богом забытой земле. Ни вы, ни я ему не чета. Никто ему не чета. Он один в этом мире, но никогда не бывает одинок. С ним такие люди, как апостол

Петр, Беда Достопочтенный9, святой Франциск Ассизский.

– С коротким смешком Брукс прибавил:

– Не правда ли, забавно слышать подобные речи от такого закоренелого циника, как я?. Возможно, мои слова кажутся вам святотатственными, хотя правда не может быть святотатством. А я знаю, что это правда.

Николлс ничего не сказал. Лицо его словно окаменело.

– Гибель, слава, бессмертие… – безжалостно продолжал Брукс. – Таковы были ваши слова, не так ли? Смерть? –

Он усмехнулся и снова покачал головой.

– Для Ричарда Вэллери смерти не существует. Слава?

Конечно, он стремится к славе, каждый из нас ищет славы, но все великосветские «Лондон Гэзетт», все букингемские дворцы мира, вместе взятые, не помогут нашему коман-

9 Беда Достопочтенный (ок. 673-735) – английский теолог и первый английский историк. Ввел в обиход летоисчисление «от Рождества Христова». (Прим. переводчика.)

диру снискать такой славы, какая ему нужна. Капитан первого ранга Вэллери не ребенок, а лишь дети забавляются побрякушками… Что касается бессмертия…

– Брукс усмехнулся, но уже без всякого сарказма, и положил руку на плечо Николлсу. – Я вас спрашиваю, Джонни, разве это не глупо – стремиться к бессмертию, если одной ногой стоишь в могиле?

Николлс ничего не ответил. Затянувшееся молчание стало тягостным, шум воздуха, втягиваемого вентилятором, – раздражающе громким. Наконец Брукс откашлялся и многозначительно посмотрел на «Лизол».

Наполнив стаканы, Николлс закрыл шкафчик. Заметив взгляд молодого лейтенанта, Брукс почувствовал жалость.

Да, что же сказал Каннингем10 во время немецкого вторжения на Кипр?. «Неразумно злоупотреблять долготерпением людей». Банально, но справедливо. Справедливо даже по отношению к таким людям, как Николлс. Какое тяжкое испытание пришлось, должно быть, на долю этого мальчика. Целое утро он извлекал из-под обломков изуродованные останки того, что недавно называлось людьми. В довершение всего, ему было вменено в обязанность опознать каждый из трупов, осмотреть все куски…

– Еще один шаг, и я окажусь в дерьме. – Голос Николлса был едва слышен.

– Не знаю, что и сказать в свое оправдание. Не понимаю, как я мог говорить подобным образом… Простите меня.

10 Английский адмирал, командующий Средиземноморским флотом во время второй мировой войны. (Прим. переводчика.)

– И вы меня простите, – искренне проговорил Брукс, –

Я был с вами резок. Мне действительно жаль, – подняв стакан, он стал любовно рассматривать его содержимое. –

За наших врагов, Джонни. За их гибель и посрамление. Не забудем и адмирала Старра.

Осушив залпом стакан, Брукс поставил его и пристально посмотрел на Николлса.

– Полагаю, вам следует выслушать и все остальное, Джонни. Знаете, почему Вэллери не поворачивает назад? –

Он криво усмехнулся. – Вовсе не потому, что этих проклятых немецких лодок сзади ничуть не меньше, чем впереди, а это наверняка так. – Брукс закурил новую сигарету и стал спокойно продолжать:

– Сегодня утром командир связался с Лондоном. Он высказал предположение, что конвой Эф-Ар-77 отправят на дно (правда, он выразился иначе, сказал, что конвой будет истреблен, что одно и то же) задолго до того, как он достигнет мыса Нордкап. Вэллери просил хотя бы разрешить ему, на худой конец, обогнуть Нордкап с севера, а не идти прямо на восток… Жаль, что сегодня не было заката, –

прибавил он не без юмора. – Хотелось бы взглянуть на него еще раз.

– Ну, разумеется, – нетерпеливо проговорил Николлс. –

И каков же был ответ?

– Что? Ах да, ответ… Вэллери рассчитывал получить его тотчас же. А ждать пришлось целых четыре часа. –

Брукс улыбнулся, но глаза его были невеселы. – Кто-то где-то замышляет нечто грандиозное. Скорее всего, гигантскую десантную операцию. Только об этом – молчок, Джонни.

– Само собой, сэр.

– Но что именно, не имею ни малейшего представления.

Возможно, даже давно обещанный Второй фронт. Во всяком случае, для операции, очевидно, крайне необходима поддержка флота метрополии. Но флот метрополии по рукам и ногам связан «Тирпицем». Отсюда – приказ во что бы то ни стало разделаться с этим линкором. Любой ценой.

– Брукс усмехнулся, в глазах сверкнул холодок. – Мы –

большие шишки, Джонни, важные персоны. Мы представляем собой самую богатую, самую лакомую приманку и потребовались для того, чтобы заполучить самую богатую, самую лакомую добычу в мире, хотя подозреваю, что шарниры капкана, при помощи которого намереваются поймать эту добычу, подзаржавели… Радиограмма была подписана первым лордом адмиралтейства… и Старром.

Решение принято на уровне кабинета. Мы должны следовать дальше. Идем прямо на восток.

– Выходит, мы и есть та самая «любая цена», – возмущенно проговорил Николлс. – Нас заранее списали, как залежалый товар.

– Да, нас заранее списали, – согласился Брукс. В динамике над его головой щелкнуло, и он простонал:

– Вот чертова музыка! Опять двадцать пять!

Дождавшись, когда замрет горн, возвещающий вечернюю боевую тревогу, Брукс протянул руку в сторону

Николлса, поспешившего было к двери.

– К вам это не относится, Джонни. Пока. Я говорил, вы нужны командиру.

Через десять минут после объявления тревоги он велел явиться на мостик.

– Что? На мостик? Какого еще дьявола?

– Восклицания такого рода не украшают младшего офицера, – с торжественной миной произнес Брукс. – Какое впечатление произвели на вас морячки? – продолжал он без всякой связи с предыдущим. – Ведь вы работали с ними все утро. Такие же, как всегда?

Николлс заморгал недоуменно, потом пришел в себя.

– Пожалуй. – Помолчав, прибавил:

– Как ни странно, дня два назад они были в лучшей форме. Ну, а теперь они в таком же состоянии, как тогда, в

Скапа-Флоу. Зомби, бродячие привидения. Даже хуже.

Теперь они и ходят-то еле-еле! – Николлс сокрушенно покачал головой. – Одни носилки тащили пять-шесть человек. То и дело запинаются, натыкаются на разные предметы. Словом, спят на ходу. Глаза открыты, но ничего не видят. Люди чертовски устали, даже под ноги себе не смотрят.

– Знаю, Джонни, знаю, – кивнул Брукс. – Сам все видел.

– В них не осталось больше ни бунтарства, ни злобы. –

Николлс говорил с каким-то изумлением, пытаясь сложить в стройное целое расплывчатые, рассеянные впечатления. –

Для мятежа они просто выдохлись. Но дело не в этом.

Когда мы расчищали пост наведения истребителей, то и дело слышались от них такие вот фразы: «Счастливчик»,

«Умер легкой смертью» и все в таком вот духе. А еще говорили: «Старый Джайлс совсем из ума выжил». Вы бы видели, каким жестом сопровождалась эта фраза. Причем говорили без всякого юмора, даже мрачного юмора висельников… – Николлс снова покачал головой. – Не знаю, что это с ними, сэр. Апатия, безразличие, безнадежность, называйте как хотите. Словом, люди они пропащие!

Брукс пристально поглядел на него, потом негромко спросил:

– Пропащие, говорите? – После некоторого раздумья он прибавил:

– Знаете, Джонни, пожалуй, вы правы… Но, как бы то ни было, поднимайтесь наверх. Командир намерен сделать обход корабля.

– Что? – Николлс был поражен. – Во время боевой тревоги? Покинуть мостик?

– Вот именно.

– Ну это невозможно, сэр. Это… это беспрецедентно!

– Таков уж каперанг Вэллери. Об этом-то я и твержу вам весь вечер.

– Но этим он убьет себя! – негодующе воскликнул

Николлс.

– Именно так и я сказал ему, – согласился Брукс. – С

клинической точки зрения он уже умирает. Он давно должен быть мертв. В чем у него душа держится, одному Богу известно. Во всяком случае, жив он не переливанием плазмы и не лекарствами… Иногда, Джонни, нам полезно напоминать, сколь ограничены возможности медицины.

Кстати, это я уговорил его взять вас с собой… Не нужно заставлять ждать себя.

То, что увидел лейтенант Николлс, напоминало чистилище. Во время продолжавшегося целых два часа обхода корабля им с Вэллери пришлось перешагивать через высокие комингсы дверей, втискиваться в невероятно узкие люки и горловины, пробираться между изуродованными стальными конструкциями, взбираться и спускаться по сотне трапов, стынуть на холоде, от которого заходится сердце. Но воспоминание об этом обходе на всю жизнь останется в его памяти, всякий раз согревая душу удивительно теплым и светлым чувством признательности к

Вэллери.

Командир крейсера, Николлс и главный старшина

Хартли начали обход корабля с юта. Вэллери и слышать не хотел, чтобы его, как прежде, сопровождал полицейский сержант Гастингс. Грузная фигура Хартли дышала какой-то спокойной уверенностью. В тот вечер Хартли работал точно вол, открывая и закрывая десятки водонепроницаемых дверей, поднимая и опуская бесчисленное количество тяжелых люков, поворачивая тысячи задраек, закрывавших эти двери и люки, и уже через десять минут после начала обхода, несмотря на протест Вэллери, протянул свою могучую руку и предложил командиру помощь.

По крутому бесконечному трапу все трое спустились в орудийный погреб четвертой башни – темный, мрачный каземат, тускло освещенный крохотными, как спичечные головки, лампочками. Здесь работали бывшие мясники, булочники, ремесленники, то есть те, кто до мобилизации занимался мирным ремеслом.

Почти сплошь это были вояки, годные лишь для службы в военное время.

Распоряжался ими опытный кадровый артиллерист.

Работа, которую они выполняли, была грязной, тяжелой и неблагодарной. Как ни странно, до этих людей никому не было никакого дела. Странно потому, что работа эта была чрезвычайно опасна. В случае попадания в каземат восьмидюймового бронебойного снаряда или торпеды четырехдюймовая броня оказалась бы не более надежной защитой, чем лист газетной бумаги…

Уставленные снарядами и гильзами стены погреба отпотели, по ним стекали струйки ледяной воды. Часть матросов сидели или лежали, прислонясь к стеллажам. Лица у людей посинели, осунулись; все дрожали от стужи. В холодном воздухе тяжелым облаком повис пар от их дыхания. Несколько человек топтались вокруг элеватора по лужам ледяной воды. Засунув руки в карманы, понурив голову, сгорбленные, изнемогающие от усталости, бедняги то и дело спотыкались. Ходячие привидения, думал Николлс, привидения, да и только. И чего они бродят? Лежали бы уж лучше.

Наконец все заметили присутствие командира корабля.

Один за другим моряки останавливались или поднимались со своих мест, прилагая мучительные усилия. Зрение у них настолько ослабло, ум притупился до такой степени, что никто не поразился, не удивился приходу командира.

– Вольно, вольно, – поспешно сказал Вэллери. – Кто здесь старший?

– Я, сэр. – Облаченная в робу грузная фигура медленно вышла вперед и остановилась перед командиром.

– Ах, это вы, Гардинер, не правда ли? – Командир показал на людей, ходящих вереницей вокруг элеватора. –

Ради Бога, объясните, Гардинер, что тут происходит?

– Лед, – лаконично ответил унтер-офицер. – Приходится месить воду ногами. А не то она сразу же замерзнет.

Замерзнет сию же минуту. А раз на палубе погреба образовался лед – пиши пропало.

– Разумеется, разумеется! Но почему не пустите в ход помпы, осушительную систему?

– Все замерзло!

– Но не все же время вы ходите?

– В штилевую погоду – все время, сэр.

– Боже правый! – Вэллери покачал головой. Он был потрясен. Прямо по воде он направился к группе, находившейся в центре помещения. Прикрыв рот огромным зеленым в белую клетку шарфом, худенький, невзрачный паренек надрывно кашлял.

– Здоровы ли вы, мой мальчик? – Вэллери участливо положил руку на дрожащее плечо юноши.

– Да, сэр. Как же иначе? – Юноша поднял бледное лицо, искаженное болью.

– Конечно, здоров, – прибавил он с вызовом.

– Как ваша фамилия?

– Мак-Куэйтер, сэр.

– Должность?

– Камбузник.

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать, сэр.

«Боже милостивый, – подумал Вэллери, – я не крейсером командую, а детским садом!»

– Родом из Глазго, верно? – улыбнулся Вэллери.

– Оттуда, сэр, – смело ответил юноша.

– Я так и подумал. – Командир посмотрел на ноги

Мак-Куэйтера, по щиколотки стоявшего в воде.

– Почему сапоги не надели? – спросил внезапно Вэллери.

– Нам их не выдают, сэр.

– Дружище, но у вас же насквозь мокрые ноги!

– Не знаю, сэр. Наверно. Да и что из того? – сказал просто Мак-Куэйтер. – Я их все равно не чувствую.

Вэллери поморщился. Понимает ли командир, подумал, глядя на него, Николлс, сколь угнетающее, жалкое зрелище представляет он сам со своим изможденным, бескровным лицом, красными, воспаленными глазами, с пятнами крови на губах и на носу, вечно с полотенцем в левой руке – потемневшим и мокрым. Неожиданно, без всякой причины, Николлсу стало стыдно; он вдруг понял, что подобная мысль не могла даже в голову прийти такому человеку.

– Скажи мне, сынок, по чести, ты устал?

– Что да, то да. Устал, сэр.

– Я тоже, – признался Вэллери. – Но не сможешь ли ты потерпеть еще немного? – Командир ощутил, как хрупкие плечи расправились под его пальцами.

– Конечно смогу, сэр! – произнес юноша обиженно, почти сердито. – Как же иначе?

Вэллери медленно обвел взглядом матросов. Когда он услышал негромкий хор одобрительных голосов, темные глаза его засветились. Он хотел было сказать что-то, но не смог: помешал острый приступ кашля. Потом, снова подняв глаза, он обвел встревоженные лица моряков и неожиданно отвернулся.

– Мы вас не забудем, – проговорил он. – Обещаю, мы вас не забудем.

И старый моряк прямо по луже пошагал к трапу. Через десять минут все трое выбрались из башни. Очистившись, ночное небо было сплошь усыпано алмазными блестками звезд, этими брызгами застывшего огня, рассыпанными по синему бархату бездонного свода. Стужа была невыносимой. Когда дверь башни захлопнулась за ними, капитан первого ранга невольно поежился от холода.

– Хартли!

– Слушаю, сэр!

– В башне я почуял запах рома!

– Да, сэр. Я тоже, – как ни в чем не бывало, даже весело отозвался главстаршина. – Дух там, как в хорошем кабаке.

Только вы не беспокойтесь, сэр. Люди приберегают свои порции рома для боевой вахты. Полэкипажа так делает.

– Это же строго-настрого запрещено уставом, главный!

Вы сами прекрасно знаете!

– Знаю. Но что в этом за беда, сэр? Ром людей согревает. А если и придает морячкам пьяной храбрости, тем лучше. Помните тот вечер, когда носовая зенитная батарея сбила два пикировщика?

– Конечно.

– Расчет был пьян в стельку. Иначе вряд ли бы у них что вышло… Теперь же, сэр, это им просто необходимо.

– Возможно, вы правы, главный. Я их осуждаю. – Вэллери хмыкнул. – Не утруждайте себя, давно знал об этом.

Но там стоял такой дух, хоть топор вешай.

Поднялись в третью башню, которую обслуживали морские пехотинцы, потом спустились орудийный погреб.

Где бы ни появлялся Вэллери, как это было в четвертой башне, своим приходом он ободрял моряков. Он обладал обаянием, был наделен необъяснимой силой, заставлявшей людей подниматься над собой, силой, пробуждавшей в них душевные качества, о существовании которых моряки и сами не подозревали. Видя, как тупая апатия и безысходность постепенно уступают решимости, пусть решимости отчаяния, Николлс испытывал недоумение. Ведь лейтенант знал, что физически и духовно люди давно переступили грань, за которой начинается это отчаяние. Он попытался было представить себе, как это делается, понять подход, метод Вэллери. Но подход, убедился он, был всякий раз иным. В сущности, то была естественная реакция на конкретные обстоятельства, на ту или иную обстановку – реакция, в которой нет никакого расчета, никакой нарочитости. Что касается метода, то метода как такового не существовало. Тогда, может быть, движущей силой была жалость? Жалость к человеку, проявляющему недюжинное мужество, несмотря на то, что он одной ногой стоит в могиле? А может, стыд? Если этот страдалец терпит лишения, заставляя двигаться свое истощенное тело, не похожее на тело живого человека, если он убивает сам себя для того лишь, чтобы убедиться, каково нам, то, дескать, видит Бог, мы тоже сумеем все вынести? Вот в чем разгадка, убеждал себя Николлс. Вот какие чувства двигают людьми. Жалость и стыд. И юный врач возненавидел себя за то, что так думал, – не потому, что мысль эта была нелепой, а потому, что он лгал самому себе… Николлс слишком устал, чтобы думать. Бессвязные, разрозненные мысли путались. Так было со всеми.

Даже Энди Карпентер (неслыханное дело!) чувствовал себя не вполне нормальным и не отрицал этого. Любопытно, как бы ответил на мучивший молодого доктора вопрос Капковый мальчик. Энди, верно, тоже размышлял, но размышлял на свой манер, словно находясь дома, на берегах Темзы. Интересно, что представляет собой эта девушка из Хенли? Имя ее начинается с «X» – Хелена, Христина? Почем он знает? На правом нагрудном кармане его капкового комбинезона золотом вышита буква «X».

Это она вышивала ее. Но какая она из себя, эта девушка?

Белокурая и веселая, как сам Капковый мальчик? Или темноволосая, добрая и отзывчивая, как Франциск Ассизский? Святой Франциск Ассизский? При чем тут он? Ах да, старый Сократ говорил о нем. Не тот ли это человек, о котором писал Аксель Мунте…

– Николлс! Вы здоровы? – обеспокоенно спросил Вэллери.

– Да, да, конечно, сэр. – Николлс встрепенулся, словно силясь сбросить с себя невидимый груз. – Просто задумался. Куда теперь, сэр?

– В кубрик машинистов, к аварийным партиям, в щитовую, в третье слаботочное отделение. Хотя что же я? Его больше нет. Ведь именно там был убит Нойс, не так ли?.

Хартли, буду вам премного обязан, если вы иногда позволите мне касаться ногами палубы…

Они обошли все перечисленные помещения и добрый десяток других, Вэллери не пропустил ни одного, самого отдаленного уголка, как бы ни был труден доступ туда, если был уверен, что в отсеке на боевом посту находится хотя бы один матрос.

Наконец они оказались в машинно-котельном отделении, где с непривычки у человека сдавливает барабанные перепонки, где от жары захватывает дух. В носовом котельном Николлс настоял на том, чтобы Вэллери передохнул. От боли и усталости лицо командира сделалось серым. Хартли с кем-то разговаривал в углу. Какая-то фигура, заметил краешком глаза Николлс, вышла из котельного.

Потом он увидел коренастого смуглого кочегара со ссадинами на щеках и огромным, но уже поблекшим синяком под глазом. В руках он держал складной парусиновый стул. С глухим стуком кочегар поставил стул позади командира.

– Садитесь, сэр, – грубым голосом произнес он.

– Спасибо, спасибо, – благодарно проговорил Вэллери, усаживаясь. Потом поднял брови. – Райли? – удивился он, затем перевел взгляд на Гендри, старшину котельных машинистов. – Скрепя сердце выполняет распоряжение начальства?

– Он сам решил принести стул, сэр! – замявшись, ответил Гендри.

– Приношу свои извинения, Райли! – с искренним сожалением произнес Вэллери. – Спасибо за стул, большое спасибо.

Он изумленно поглядел Райли вслед, потом снова посмотрел на Гендри, вопросительно подняв брови.

Гендри пожал плечами.

– Хоть убейте, не могу его понять. Странная личность.

Он может, глазом не моргнув, проломить человеку череп свинцовой трубой, и в то же время подберет котенка или хромого пса. Если вы принесете ему птицу с подбитым крылом, можете считать, что теперь вы для Райли свой человек. Но о ближних он невысокого мнения, сэр.

Устало откинувшись назад, Вэллери молча, медленно кивнул и закрыл глаза. Николлс склонился над командиром.

– Послушайте, сэр, – тихо, но настойчиво просил он. –

Следует прекратить обход. Вы же свалитесь, сэр, честное слово, свалитесь. Обход можно будет продолжить как-нибудь в другой раз.

– Боюсь, ничего не выйдет, – терпеливо объяснил Вэллери. – Вам трудно это понять, но другого раза не будет.

Вэллери повернулся к Гендри.

– Так вы полагаете, что справитесь, старшина?

– Насчет нас не беспокойтесь, сэр, – ответил Гендри.

Акцент выдавал в нем уроженца Девоншира. – Себя поберегите, а уж кочегары вас не подведут, – прибавил он с грубоватой нежностью.

С усилием поднявшись на ноги, Вэллери слегка коснулся рукава Гендри.

– А знаете, старшина, я был в этом уверен… Готовы, Хартли? – Командир вдруг умолк, заметив огромную закутанную фигуру, ждущую у основания трапа. У верзилы было темное, мрачное лицо. – Кто это? Ах да, узнал. Никогда бы не подумал, что кочегарам бывает настолько холодно, – улыбнулся он.

– Да, сэр, это Петерсен, – сказал негромко Хартли. – Он пойдет с вами.

– Что, и Петерсен? Кто же так распорядился? Кстати, это не он ли…

– Да, сэр. Он был… правой рукой Райли, когда произошло злополучное столкновение в Скапа-Флоу…

Начальник медицинской службы отдал распоряжение.

Петерсен будет оказывать нам помощь.

– Нам? Мне, вы хотите сказать. – В голосе Вэллери не было ни возмущения, ни горечи. – Хартли, послушайтесь моего совета, не попадайтесь в руки докторам… Вы считаете, что этого кочегара не стоит опасаться? – прибавил он полушутя.

– Он глотку перегрызет всякому, кто косо на вас посмотрит, – заявил с уверенностью Хартли. – Он славный человек, сэр. Простой, доверчивый, но славный и честный.

Петерсен шагнул в сторону, чтобы пропустить их к трапу, но Вэллери остановился и, подняв голову, взглянул в угрюмые голубые глаза белокурого гиганта, который был на целых шесть дюймов выше его ростом.

– Здравствуйте, Петерсен. Хартли говорит, что вы идете с нами. Вам действительно этого хочется? Видите ли, это вовсе не обязательно.

– Прошу вас, сэр, сделайте одолжение, – отчетливо произнес Петерсен. На лице его застыла странная смесь отчаяния и чувства собственного достоинства. – Мне очень жаль, что так все случилось тогда…

– Да я не о том! – успокоил его Вэллери. – Вы меня неправильно поняли. Наверху лютый мороз. Но я был бы весьма признателен, если бы вы пошли с нами. Пойдете?

Петерсен растерянно уставился на командира, потом по лицу его, покрасневшему от удовольствия, медленно расплылась улыбка. Едва Вэллери поставил ногу на первую ступеньку, как огромная рука подхватила его куда-то ввысь.

Ощущение, рассказывал впоследствии Вэллери, было таково, словно он поднимался на лифте.

Из котельного вчетвером пошли в машинное отделение, к инженер-механику Додсону – жизнерадостному, добродушному, всезнающему Додсону, инженеру до мозга костей, всецело преданному огромным механизмам, где он был и царь и бог. Потом, поднявшись по сходному трапу, расположенному между искореженной, разбитой корабельной лавкой и помещением корабельной полиции, попали в кубрик машинистов, а оттуда – на верхнюю палубу.

После адской жары котельного отделения, очутившись на морозе, они едва вынесли столь резкий перепад температур: разница составляла почти сто градусов. Жалкая «арктическая» одежда не спасала от холода, и у них тотчас перехватило дыхание.

Торпедный аппарат правого борта (по объявленной боевой готовности обслуживался только он) находился в каких-то четырех шагах. Обнаружить боевой расчет, спрятавшийся с подветренной стороны шкиперской, почти полностью разрушенной снарядами «Блу Рейнджера», оказалось делом несложным: торпедисты притопывали замерзшими ногами, стучали зубами от холода.

Вэллери взглянул в полумрак.

– Старший торпедный электрик здесь?

– Это вы, господин капитан первого ранга? – В голосе вопрошавшего прозвучало удивление и сомнение.

– Да, это я. Как дела?

– Все в порядке, сэр, – произнес нерешительно старшина. – Вот только у Смита, похоже, левая нога отморожена.

– Отправьте его вниз. Немедленно. И организуйте десятиминутные вахты: один дежурит у телефона, остальные четверо в рубке машинистов. Не медля. Вы меня поняли? –

И Вэллери поспешил прочь, словно боясь услышать слова благодарности и увидеть смущенные, радостные улыбки матросов.

Пройдя минно-торпедную мастерскую, где хранились запасные торпеды и баллоны со сжатым воздухом, группа по трапу поднялась на шлюпочную палубу.

Вэллери остановился, на мгновение положив одну руку на лебедку, другой прижимая ко рту окровавленный шарф, ставший на холоде жестким и ломким. Во тьме он с трудом различал двигавшиеся по обоим бортам крейсера громады транспортов. На фоне звездного неба были почему-то отчетливо видны лишь их мачты. Суда как бы нехотя покачивались на плавной волне. Вэллери поежился и подтянул шарф повыше. Боже, ну и холод! Он двинулся вперед, опираясь о руку Петерсена. Слой снега толщиной в три-четыре дюйма заглушал шум шагов.

Подойдя к «эрликону», командир положил руку на плечо закутанного наводчика, который сидел, сгорбившись в три погибели, в своем гнезде.

– Все ли в порядке, комендор?

Никакого ответа. Зенитчик словно бы шевельнулся, качнулся вперед, потом снова замер.

– Я спрашиваю вас, все ли в порядке? – Голос Вэллери стал жестче.

Встряхнув наводчика, он нетерпеливо повернулся к

Хартли.

– Уснул, главный! Уснул на боевом посту! Понимаю, все еле держатся на ногах от недосыпания. Но ведь он подводит своих товарищей, которые надеются на него!

Этого простить нельзя. Запишите его фамилию!

– Записать фамилию? – негромко отозвался Николлс.

Он понимал, что ему не следовало говорить подобным образом, но не смог пересилить себя. – Записать фамилию?

– повторил он. – А для чего? Чтобы послать его родным похоронную? Ведь он же мертв!

Снова повалил снег – холодный, сырой; ветер чуть покрепчал. Вэллери ощущал, как невидимые в темноте ледяные хлопья прикасаются к его щекам; слышал унылый, жалобный стон ветра, воющего в такелаже. Командир зябко передернул плечами.

– У него полетела грелка. – Хартли убрал руки и выпрямился. У главстаршины был утомленный, печальный вид. – К стенкам гнезд автоматических пушек они тайком привинчивают электрические обогреватели. Канониры целыми часами греются возле них, сэр… Думаю, у него сгорел предохранитель. Тысячу раз твердили им, чтобы были осторожнее, сэр. Тысячу раз!

– Боже мой! Боже мой! – сокрушенно покачал головой

Вэллери. Внезапно он почувствовал себя дряхлым и измученным. – Какая нелепая, бессмысленная смерть… Велите снести его в корабельную лавку, Хартли.

– Нельзя, сэр, – вслед за Хартли выпрямился Николлс. –

Нужно подождать… Видите ли, такая стужа – быстрое трупное окоченение… Словом, придется подождать.

Вэллери кивнул, с усилием отвернулся. Внезапно динамик, укрепленный на палубе возле лебедки, ожил, нарушив ледяную тишину вечера.

– На боевых постах! На боевых постах! Просьба командиру немедленно связаться с мостиком.

Трижды повторив сообщение, динамик щелкнул и умолк.

Вэллери быстро повернулся к Хартли.

– Где ближайший телефон, главстаршина?

– Вот здесь, сэр, – Хартли повернулся к гнезду «эрликона», снял с мертвого комендора головные телефоны и микрофон.

– Если, конечно, зенитный командный пост функционирует.

– Да, то, что от него осталось, действует.

– Зенитный пост? Соедините меня с мостиком. Будет говорить командир. – Хартли протянул Вэллери микрофон и наушники. – Прошу вас, сэр.

– Благодарю. Мостик? Да, командир у телефона… Да, да… Отлично. Отрядите «Сиррус»… Нет, старпом, я все равно не в состоянии что-либо предпринять. Сохраняйте место в ордере, и только.

Вэллери передал телефон Хартли.

– «Викинг» обнаружил подводную цель, – произнес он.

– На левом траверзе.

Отвернувшись, он машинально поглядел через борт, вглядываясь вдаль.

Потом, поняв бесполезность этого занятия, пожал плечами.

– Мы послали ему на помощь «Сиррус». Пойдемте дальше.

Обход шлюпочной палубы они завершили визитом, нанесенным расчету зенитной многостволки, установленной на шкафуте. Промерзшей до костей, дрожащей от холода прислугой командовал бородач Дойл, который на чем свет ругал погоду, не забывая при этом выбирать подходящие выражения. Затем вся группа снова спустилась на главную палубу. Теперь Вэллери уже не пытался даже символически протестовать против помощи и поддержки

Петерсена. Старый моряк был признателен этому великану и мысленно благословлял Брукса за его предусмотрительность и заботливость. Вэллери растрогала та удивительная деликатность и предупредительность, с какой гигант норвежец убирал свою руку всякий раз, как они останавливались, чтобы побеседовать с матросами, или проходили мимо какой-нибудь группы.

Открыв забранную сеткой дверь возле камбуза, Николлс и Вэллери стали ждать, пока Хартли и Петерсен отобьют задрайки люка, который вел вниз, в кочегарский кубрик. Внезапно они услышали приглушенный гул отдаленных разрывов глубинных бомб – всего взрывов было четыре, – почувствовали, как вздрогнул от гидродинамического удара корпус крейсера. При первом взрыве Вэллери сразу напрягся и, наклонив набок голову, весь превратившись в слух, уставился куда-то в пространство. Постояв мгновение в нерешительности, командир пожал плечами и занес ногу над комингсом люка. Сделать что-либо было невозможно.

В центре кубрика находился другой люк, гораздо тяжелее. Открыли и его.

Трап вел вниз, рулевой пост, находившийся, как и на всех современных кораблях, вдалеке от мостика, в утробе крейсера ниже броневого пояса. Пока Петерсен поднимал массивный люк – стальную плиту весом в сто девяносто килограммов, снабженную противовесом, Вэллери беседовал со старшиной рулевых. Люк открывал вход в трюм, в самое чрево «Улисса», где помещались центральный пост и отделение слаботочных агрегатов номер два.

Удивительным, похожим на диковинный лабиринт было это помещение. Оно поражало зрение и слух. Возле каждой переборки, вперемешку с десятками выключателей, рубильников и реостатов выстроились бесконечные ряды предохранителей и иных приборов, при виде которых у непосвященного рябило в глазах. А от доброго десятка низковольтных преобразователей, чей тонкий писк, сливаясь в диком диссонансе, измазывал нервы, голова шла кругом.

Спустившись по трапу, Николлс выпрямился. Его охватила неприятная дрожь. До чего жуткое место!

«Немудрено, – подумал Николлс, – если разум и нервная система человека, не выдержав этой ужасной, беспрестанной какофонии, соскользнут за ту грань, где начинается безумие!»

В отделении слаботочных агрегатов находились всего два человека – штурманский электрик и его помощник.

Склонившись над гидрокомпасом системы Сперри, оба возились с прибором, вводя поправку на широту. Они вскинули на вошедших глаза, и усталое удивление, написанное на их лицах, сменилось усталой радостью. Вэллери обменялся с ними всего несколькими фразами – разговаривать в этом аду было невозможно – и затем направился к двери, ведущей в центральный пост.

Положив руку на поворотную скобу, командир застыл на месте. Рванула еще одна серия глубинных бомб – на этот раз гораздо ближе, не больше чем в двух кабельтовых. То, что это были глубинные бомбы, подсказал опыт: внизу, в чреве бронированного корабля, не слышно ни взрыва, ни рева воды, вырвавшейся на поверхность. Слышен лишь страшный металлический удар, словно некий исполин грохнул огромным молотом в борт и обшивка разошлась при этом по швам. Вслед за серией, почти одновременно, послышались еще два удара. Не дождавшись, когда затихнет отзвук последнего взрыва, Вэллери вошел в пост управления огнем, за ним – его спутники. Петерсен, шедший последним, неслышно затворил за собой дверь. Вой электромоторов разом стих, сменившись благоговейной тишиной, царившей в центральном посту.

Половину этого помещения – этого мозга корабля, – как и агрегатное отделение, загроможденного множеством блоков предохранителей, занимали две огромные электронные машины. Эти вычислительные устройства связывали между собой командно-дальномерные посты и орудийные башни. Обычно работа здесь была напряженной, тяжелой. Но командно-дальномерные посты утром были почти целиком выведены из строя снарядами немецкого крейсера, так что вычислительные устройства оказались фактически бесполезными. В обезлюдевшем помещении поста было необычно тихо. Электронный компьютер обслуживали всего восемь матросов и один офицер.

Несмотря на многочисленные таблички «не курить», под подволоком лениво плыло синее облако табачного дыма, к которому тянулись тонкие лиловые спирали, оканчивавшиеся рдеющими точками сигарет. Дымки сигарет придавали Николлсу какую-то уверенность, вселяли в него надежду. В неестественной, натянутой, как тетива, тишине, среди неподвижных, точно изваяния, людей эти дымки были единственной прочной гарантией жизни.

Николлс с рассеянным любопытством посмотрел на матроса, сидевшего ближе всех к нему. Худощавый, темноволосый, тот, ссутулясь, облокотился о стол.

Дымящаяся сигарета находилась всего лишь в дюйме от полуоткрытого рта.

Дымок, причудливо завиваясь, разъедал глаза, но матрос, не замечая этого, глядел куда-то перед собой, уставясь в одну точку. На сигарете выросла шапка пепла чуть ли не в два дюйма. «Интересно, – машинально подумал Николлс, –

сколько времени сидит он в таком положении, совершенно неподвижно… и что тому причиной?»

Конечно же ожидание. Вот именно, томительное ожидание. Как он сразу не понял? Ожидание. Но чего? И вдруг

Николлс ясно представил себе это невыносимое чувство ожидания, которое испытывают люди, чьи нервы напряжены сверх всякого предела, точно туго натянутая струна –

прикоснись, и она лопнет, – ожидание разящего удара торпеды, которая в любую минуту может оборвать их жизнь. Он впервые понял, почему матросы, подтрунивающие над всем и вся, отпускающие шуточки в адрес друг друга, никогда не избирали предметом острот тех, кто находится в центральном посту. Над смертниками не подшучивают. Помещение это расположено на шесть метров ниже ватерлинии, впереди – орудийный погреб второй башни, позади – носовое котельное отделение, внизу – ничем не защищенное днище, отличная – лучше не придумать – цель для акустических мин и торпед. Обитатели этого помещения со всех сторон окружены стихией, за каждым углом их подстерегает смерть. Достаточно вспышки, случайной искры – и костлявая тут как тут… А

если же из тысячи шансов уцелеть на их долю все же выпадет один, то наверху целый ряд люков, которые запросто может заклинить корежащим, уродующим металл взрывом. Ко всему, основная идея кораблестроителей заключается в том, чтобы люки, конструкция которых намеренно утяжелена, в случае их повреждения оставались задраенными с целью изоляции нижних помещений, если те заполнятся водой.

Людям, находящимся здесь, в центральном, это известно.

– Добрый вечер. Как у вас дела? Все ли в порядке?

Голос Вэллери, ровный, спокойный, как всегда, прозвучал неестественно громко. Испуганные лица – белые, напряженные, в глазах изумление – повернулись в сторону вошедших. Взрывы глубинных бомб, догадался Николлс, заглушили шум их шагов.

– Не обращайте внимания на этот грохот, – успокаивающе продолжал Вэллери. – Отставшая от своей «стаи»

подводная лодка. «Сиррус» ее преследует. Благодарите небо за то, что вы здесь, а не в той подлодке.

Никто не произнес ни слова. Николлс заметил, что матросы поглядывают то на командира, то на дымящиеся сигареты, которые они держат в руках, и понял охватившее их смущение, неловкость от того, что их захватили врасплох.

– Есть ли какие-либо донесения с центрального командно-дальномерного поста, Брайерли? – спросил Вэллери офицера, сделав вид, что не заметил напряженности, воцарившейся с его приходом, – Нет, сэр. Никаких.

Наверху все спокойно.

– Превосходно. – Голос Вэллери прозвучал совсем весело. – Никаких вестей – самые лучшие вести.

Сунув руку в карман, он протянул Брайерли свой портсигар.

– Курите? А вы, Николлс?

Достав сигареты и сам, он спрятал портсигар и машинально взял спички, лежавшие возле ближайшего к нему оператора. Возможно, он и заметил испуганное недоумение матроса, слабую улыбку, чуть опустившиеся в долгом, беззвучном вздохе облегчения плечи, но и бровью не повел. Громовой грохот новой серии глубинных бомб заглушил скрип люка и резкий, конвульсивный кашель Вэллери, возникший в тот момент, когда дым проник в его легкие.

Лишь потемневшее полотенце выдало его. Когда затих последний отзвук взрыва, Вэллери озабоченно посмотрел на Брайерли.

– Господи Боже! Неужели тут у вас всегда так грохочет?

– Более или менее, сэр. Обычно более, – едва улыбнулся

Брайерли.

Вэллери медленно обвел взглядом моряков, кивнул в сторону носа.

– Там орудийный погреб, не правда ли?

– Да, сэр.

– А вокруг пузатенькие топливные цистерны?

Брайерли кивнул. Глаза всех присутствующих были прикованы к командиру.

– Понимаю. Говоря по правде, не хотел бы променять свою работу на вашу… Николлс, пожалуй, мы останемся здесь на несколько минут, выкурим не торопясь по сигарете. Тем истовей, – усмехнулся он, – будем славословить

Бога, когда выберемся.

Минут пять Вэллери спокойно беседовал с Брайерли и его людьми. Наконец затушил окурок и, распрощавшись, направился к двери.

– Сэр, – остановил его голос худощавого темноволосого артиллериста, у которого Вэллери брал спички.

– Да, в чем дело?

– Вам это может пригодиться. – С этими словами он протянул командиру чистое белое полотенце. – То, которое у вас, сэр… Я хочу сказать…

– Спасибо. – Вэллери без лишних слов взял полотенце.

– Большое спасибо.

Несмотря на помощь Петерсена, от долгого и трудного подъема на верхнюю палубу Вэллери выбился из сил. Он едва волочил ноги.

– Послушайте, сэр, это же безумие! – в отчаянии воскликнул Николлс. – Простите, сэр, у меня это вырвалось.

Только… давайте зайдем к начальнику медслужбы. Прошу вас!

– Конечно, – раздался в ответ хриплый шепот. – Это наш следующий пункт захода.

Сделав несколько шагов, группа оказалась возле дверей лазарета. Вэллери настоял на том, чтобы увидеться с

Бруксом с глазу на глаз. Выйдя через некоторое время от

Брукса, он выглядел как-то странно посвежевшим, походка его стала бодрее. Командир улыбался, Брукс тоже.

После того как Вэллери отошел, Николлс приблизился к Бруксу.

– Вы что-нибудь дали ему, сэр? – спросил он. – Ей-Богу, он же убивает себя!

– Он принял кое-что, – улыбнулся Брукс. – Я знаю, что он убивает себя, он – тоже. Но он знает, зачем это делает, и я знаю, зачем, и он знает, что я это знаю. Во всяком случае, ему стало лучше. Не стоит волноваться, Джонни.

Николлс подождал на верхней площадке трапа возле лазарета, пока командир со своими спутниками вернутся с телефонной станции и первого отделения слаботочных агрегатов. Когда группа поднялась наверх, юноша шагнул в сторону, но Вэллери, взяв Николлса под руку, медленно пошел рядом с ним. Они миновали канцелярию минно-торпедной боевой части. Вэллери коротко кивнул Карслейку, который числился командиром одной из аварийных партий.

Тот, по-прежнему забинтованный до самых глаз, посмотрел на Вэллери диким, отсутствующим взглядом.

Похоже, он не узнал командира. Ничего не сказав, Вэллери покачал головой, потом, улыбаясь, повернулся к Николлсу.

– Тайное заседание Британской медицинской ассоциации состоялось, не так ли? – спросил он. – Ничего, Николлс, не беспокойтесь. Это я должен беспокоиться.

– Но почему же, сэр?

Вэллери, снова качнув головой, произнес:

– Ром в орудийных башнях, сигареты в центральном посту, а теперь – славное старое виски во флаконе из-под

«Лизола». Я уже решил, что коммандер Брукс собирается отравить, меня. Что за прекрасная это была бы смерть!

Превосходное зелье! Примите извинения начальника медслужбы за то, что он посягнул на ваши личные запасы.

Николлс, густо покраснев, начал извиняться, но Вэллери прервал его:

– Полно, мой мальчик. Какое это имеет значение?

Любопытно, что же мы обнаружим далее. Торговлю наркотиками на шпилевой палубе или, не дай Бог, танцовщиц во второй башне?

Но, кроме стужи и несчастных, голодных, измученных людей, они не обнаружили ничего. Николлс заметил, что после визита Вэллери настроение моряков повышалось.

Зато сами они совсем выбились из сил; Николлс чувствовал это по себе. Ноги у него стали точно резиновые, он беспрестанно дрожал.

Оставалось только гадать, откуда брались силы у Вэллери. Даже могучий Петерсен начинал сдавать – не столько от того, что ему приходилось чуть ли не тащить на себе командира, сколько от возни с бесчисленным количеством задраек на дверях и люках, намертво схваченных морозом.

Каждую из них приходилось отбивать кувалдой.

Прислонясь к переборке, чтобы отдышаться после подъема из орудийного погреба первой башни, Николлс с надеждой поглядел на командира.

Перехватив его взгляд, Вэллери понимающе улыбнулся.

– Можно сказать, мы уже закончили, дружок. Осталась только шпилевая. Полагаю, там никого нет, но все равно надо бы заглянуть.

Они медленно обошли громоздкие механизмы, расположенные в центре шпилевой палубы, миновали аккумуляторную и шкиперскую, электромастерскую и карцер и оказались у запертой двери малярной – самого переднего помещения на корабле.

Вэллери, протянув руку, машинально дотронулся до ручки двери и, утомленно улыбнувшись, отвернулся.

Проходя мимо карцера, он вдруг откинул крышку иллюминатора, на всякий случай заглянул внутрь и пошел было дальше.

Но, словно спохватившись, внезапно остановился и, круто повернувшись, снова открыл крышку «глазка».

– Господи Боже! Да это же Ральстон! Какого черта вы тут делаете? – воскликнул он.

Ральстон усмехнулся. Даже сквозь толстое стекло было видно, что улыбка безрадостна и не коснулась его голубых глаз. Жестом он указал на закрытый иллюминатор, словно желая сказать, что ничего не слышит.

Вэллери нетерпеливо открыл иллюминатор.

– Что вы тут делаете, Ральстон? – властно спросил он, впившись в матроса пронзительным взглядом глаз из-под насупленных бровей. – В такую пору – и в карцере! Что же вы молчите, точно воды в рот набрали! Отвечайте же, черт побери!

Николлс медленно повернул голову в сторону командира. Старик сердится!

Неслыханно! Он мудро рассудил, что не следует в такую минуту попадаться ему под руку.

– Меня заперли, сэр. – Слова были достаточно невинны, но тон, которым они были произнесены, словно говорил:

«Что за дурацкий вопрос!» Вэллери чуть заметно покраснел.

– Когда?

– В 10.30, сегодня утрем, сэр.

– Кто, позволю себе спросить?

– Старшина корабельной полиции.

– По чьему распоряжению? – с яростью спросил Вэллери.

Ральстон, не говоря ни слова, посмотрел на него долгим взглядом.

– По вашему, сэр.

– По моему? – изумленно воскликнул Вэллери. – Но я не отдавал приказа запереть вас в карцер!

– Вы также не запрещали меня запирать, – спокойно произнес Ральстон.

Вэллери вздрогнул: он допустил промах, совершил непростительную ошибку, и это было неприятно.

– Где ваш боевой пост? – спросил Вэллери.

– Торпедный аппарат левого борта, сэр. «Так вот почему прислуга была лишь у аппарата правого борта», –

подумал Вэллери.

– Но почему… почему вас оставили здесь во время боевой тревоги? Разве вам не известно, что это запрещено, что это нарушение устава?

– Да, сэр. – Снова едва заметная невеселая улыбка. –

Известно. Но известно ли это старшине полиции, я не знаю.

– Помолчав секунду, он снова улыбнулся. – Возможно, он просто забыл про меня, – предположил Ральстон.

– Хартли! – Вэллери овладел собой. Голос его был ровен и угрюм. – Старшину полиции сюда, немедленно.

Пусть принесет ключи! – Закашлявшись, он сплюнул кровь в полотенце и опять взглянул на Ральстона.

– Я сожалею, что так произошло, мой мальчик, – проговорил он, выделяя каждое слово. – Искренне сожалею.

– Что с танкером? – вдруг негромко спросил Ральстон.

– Как? Как вы сказали? – Вопрос застал Вэллери врасплох, – С каким танкером?

– С тем, что был подбит утром, сэр?

– Все еще движется в составе конвоя, – не скрывая изумления, произнес Вэллери. – Но сильно осел. А в чем дело?

– Просто интересуюсь, сэр. – Улыбка юноши хотя и была кривой, но все же это была улыбка. – Дело в том…

Он умолк на полуслове: могучий, глухой рев разорвал молчание ночи; от удара взрывной волны «Улисс» резко накренился на правый борт. Вэллери зашатался и потерял бы равновесие, не подхвати его расторопная рука Петерсена.

Удержавшись на ногах, когда корабль качнулся, выпрямляясь, в обратную сторону, командир с неожиданной печалью взглянул на Николлса. Чересчур знакомым был этот звук.

Николлс посмотрел, преисполненный жалости к умирающему человеку, на чьи плечи легло новое бремя, и в ответ медленно кивнул головой, нехотя соглашаясь с невысказанной мыслью, которую он прочитал в глазах командира.

– Боюсь, что вы правы, сэр. Торпеда. В кого-то угодило.

– Внимание, внимание! – В тишине, наступившей после взрыва, голос, доносившийся из динамика, установленного в шпилевой, прозвучал неестественно громко. – Внимание, внимание! Командира срочно на мостик. Командира срочно на мостик…

ГЛАВА 11

В пятницу

(вечером)

Ухватившись за поручень трапа, ведущего на полубак, Вэллери наклонился. Согнувшись чуть ли не пополам, он вглядывался в потемневшую воду, но тщетно. Перед глазами плыл густой туман, окропленный пятнами крови, пронизанный ослепительным светом. Дышать было трудно, каждый вдох разрывал легкие, нижние ребра словно стискивало огромными клещами, которые так и расплющивали его тело. Этот поспешный подъем на мостик, когда

Вэллери, спотыкаясь, сбегал с полубака, едва не доконал его. «Еще бы немного, и мне крышка, – подумал он. – В

следующий раз надо поосторожнее…»

Мало-помалу зрение вернулось к нему, но яркий свет по-прежнему мучительно резал глаза. «Клянусь небом, –

подумал Вэллери, – даже слепому видно, что тут происходит». А различимы были лишь смутный, едва заметный силуэт танкера, глубоко, очень глубоко осевшего в воду, и огромный, в несколько сотен метров вышиной, столб пламени, взвившегося в небо из плотного облака дыма, окутавшего носовую часть торпедированного судна. Хотя танкер находился в полумиле от крейсера, рев пламени был невыносим. Оцепенев от ужаса, Вэллери смотрел на это зрелище. Николлс, стоявший позади, не переставая озлобленно бранился вполголоса.

Вэллери ощутил у своего локтя руку Петерсена.

– Желаете подняться на мостик, сэр?

– Минутку, Петерсен. Постойте пока рядом.

Ум командира снова включился, взгляд натренированных глаз машинально обводил горизонт. Сорокалетний опыт службы не пропал даром. «Странное дело, – подумал

Вэллери, – самого танкера почти не видно. Это, должно быть, „Вайтура“. Ее, вероятно, скрывает густая пелена дыма». Зато остальные суда конвоя, залитые зловещим заревом, – белые, точно привидения, – четко выделялись на фоне темно-синего неба, на котором поблекли даже звезды.

До сознания Вэллери дошло, что Николлс перестал монотонно браниться и теперь спрашивает:

– Ведь это же танкер, сэр! Надо бы уйти в укрытие!

Вспомните, что произошло с тем танкером!

– Каким?

– С «Кичеллой». Кажется, будто было это много дней назад. Боже милостивый! А на деле это случилось лишь сегодня утром!

– Когда танкеры гибнут, Николлс, они гибнут сразу. –

Казалось, голос Вэллери звучал словно откуда-то издалека.

– Если же только горят, это может длиться очень долго.

Танкеры умирают тяжело, страшно тяжело, мой мальчик.

Они держатся на плаву даже тогда, когда любое другое судно давно бы пошло ко дну.

– Но ведь… ведь у него в борту пробоина с дом величиной! – возразил Николлс.

– И все-таки это так, – отозвался Вэллери. Казалось, он все ждал, ждал чего-то. – У этих судов огромный запас плавучести. В каждом из них до двадцати семи герметически закрытых танков, не говоря о коффердамах, насосных отсеках, машинном отделении… Вы когда-нибудь слышали об устройстве Нельсона? Чтобы удержать судно на плаву, с помощью этого устройства в нефтяные цистерны закачивают сжатый воздух. А слышали ли вы о

Дадли Мэйсоне, капитане «Огайо»? Вы слышали…

Вэллери умолк, и, когда заговорил вновь, усталости в его голосе как не бывало.

– Я так и думал! – воскликнул он резким, возбужденным голосом. – Я так и думал! «Вайтура» все еще на ходу, все еще управляется! Боже мой, да она делает чуть ли не пятнадцать узлов! На мостик, живо!

Ноги Вэллери оторвались от палубы и едва слышно коснулись ее вновь: великан Петерсен осторожно опустил командира перед самым носом оторопевшего старшего офицера. Заметив изумление на худощавом пиратском лице Тэрнера, то, как кустистые его брови поползли вверх, а профиль в зареве горящего танкера стал еще более рельефным, словно высеченным резцом, Вэллери чуть улыбнулся.

«Вот человек, на четыреста лет опоздавший родиться, –

почему-то пришла ему в голову мысль. – Но как славно иметь такого человека рядом!»

– Все в порядке, старпом, – произнес он с коротким смешком. – Брукс решил, что мне нужен свой Пятница. Это котельный машинист Петерсен. Чересчур усерден, нередко понимает распоряжения слишком буквально… Но нынче он для меня был ангелом-хранителем… Однако хватит обо мне. – Ткнув большим пальцем в сторону танкера, горевшего таким ярким пламенем, что болели глаза, он спросил:

– Что вы на это скажете?

– Отличный маяк для немецкого корабля или самолета, которому вздумалось бы искать нас, будь он неладен, –

проворчал Тэрнер. – Того и гляди, сообщит наши координаты в Трондхейм.

– Вот именно, – кивнул Вэллери. – Кроме того, это отличное освещение мишеней, которые мы представляем собой для той субмарины, что только что торпедировала

«Вайтуру». Опасное соседство, старпом. Кстати, сработано великолепно – ведь стреляли почти в полной темноте.

– Кто-то, видно, забыл задраить иллюминатор. За каждым не уследишь. Да и не так уж все великолепно. Во всяком случае, для этой подлодки, будь она трижды проклята. «Викинг» нащупал фрица, из лап не выпускает… Я

сразу же отрядил его на поиск.

– Молодец! – с теплом произнес Вэллери. Посмотрев на горящий танкер, он снова повернулся к Тэрнеру. Лицо его стало жестким.

– С ним надо кончать, старпом.

– С ним надо кончать, – кивнув головой, точно эхо отозвался Тэрнер.

– Это «Вайтура», не так ли?

– Так точно. Тот самый танкер, что получил попадание утром.

– Кто на нем капитаном?

– Понятия не имею, – признался Тэрнер. – Первый офицер, штурман! Не знаете, где список состава конвоя?

– Нет, сэр. – Капковый нерешительно замялся, что было совсем на него не похоже. – Знаю только, что он был у адмирала. Наверно, теперь списка не существует.

– Почему вы так полагаете?

– Спайсер, его буфетчик, утром чуть не задохнулся от дыма. Войдя в адмиральскую каюту, он обнаружил, что адмирал развел в ванне настоящий костер, – с несчастным видом продолжал Капковый. – Сказал, что сжигает важные бумаги, которые не должны попасть в руки противника.

Большей частью это были старые газеты, но, думаю, что и список попал туда же, потому что документа нигде нет.

– Бедный старый… – Тэрнер осекся на полуслове, вспомнив, что говорит об адмирале, и сокрушенно покачал головой. – Запросить Флетчера на «Кейп Гаттерасе»?

– Ни к чему, – нетерпеливо оборвал его Вэллери. –

Некогда. Бентли, распоряжение капитану «Вайтуры»:

«Прошу немедленно покинуть судно. Намерены потопить танкер».

Неожиданно Вэллери пошатнулся, но успел схватить

Тэрнера за рукав.

– Виноват, – проговорил он. – Ноги ослабли. Какое там

– совсем не держат. – Он с невеселой улыбкой оглядел озабоченные лица. – К чему далее притворяться, не правда ли? Особенно когда собственные ноги тебе не повинуются?

О Господи милостивый! Пропащее мое дело.

– Ничего удивительного, тысяча чертей! – выругался

Тэрнер. – Я с бешеным псом не стал бы так обращаться, как вы с собой обращаетесь! Прошу вас, сэр. Вот вам адмиральское кресло, ну же. А если не сядете, напущу на вас

Петерсена, – погрозил он, заметив протестующий жест командира. Однако, в конце концов с кроткой улыбкой

Вэллери позволил посадить себя в кресло.

Облегченно вздохнув, он блаженно откинулся на спинку, положил локти на подлокотники. Он чувствовал себя совсем разбитым и беспомощным. Обессилевшее его тело было насквозь пронизано болью и лютым холодом.

Несмотря на это, он испытывал благодарность и гордость; о том, чтобы командир спустился к себе в каюту, Тэрнер даже не заикнулся.

Послышался стук дверцы, рокот голосов. В следующее мгновение Тэрнер очутился рядом с каперангом.

– Прибыл старшина корабельной полиции, сэр. Вы посылали за ним?

– Конечно. – Вэллери повернулся в кресле; лицо его было сумрачно. – Подойдите сюда, Гастингс!

Старшина корабельной полиции вытянулся во фрунт.

Как всегда, лицо его походило скорее на маску, чем на лицо живого человека. Освещенное жутким заревом, оно, как никогда, казалось непроницаемым и бесстрастным.

– Слушайте внимательно. – Пламя ревело так громко, что Вэллери пришлось повысить голос. Даже это усилие оказалось для него утомительным. – Мне с вами некогда сейчас разбираться. Вызову вас утром. А пока освободите старшего матроса Ральстона, и немедленно. После этого передадите свои полномочия, а также всю документацию и ключи унтер-офицеру Перрату. Вы дважды превысили свои права – это уже непослушание, и оно должно быть наказано. Кроме того, вы оставили человека в запертом помещении во время боевой тревоги. Заключенный мог бы погибнуть, как крыса, попавшая в мышеловку. Вы отстранены от должности. У меня все.

Несколько секунд Гастингс стоял неподвижно. Потрясенный, он не верил услышанному и не произносил ни слова. Стальная цепь дисциплины лопнула.

Бесстрастной маски как не бывало. На искаженном лице Гастингса появилось крайнее изумление. Умоляюще воздев руки, он шагнул к командиру.

– Лишить меня полномочий? Лишить меня должности?

Но вы не смеете, сэр! Вы не имеете права…

Голос его прервался, сменившись стоном боли: железная рука Тэрнера сжала ему локоть.

– Командиру не говорят: «Вы не имеете права!» –

прошипел старший офицер. – Слышали, что сказал командир корабля? Убирайтесь с мостика!

Дверца со щелчком закрылась за Гастингсом. Как ни в чем не бывало, Кэррингтон произнес:

– На «Вайтуре» нашелся толковый парень. Установил красный фильтр на сигнальный фонарь. Иначе ничего бы не разглядеть.

И напряжение тотчас спало. Взоры всех, кто находился на мостике, обратились в сторону красного огня, мигавшего на средней надстройке танкера метрах в тридцати от пожарища и все-таки едва различимого. Неожиданно огонь погас.

– Что он написал, Бентли? – поспешно спросил Вэллери.

Бентли смущенно откашлялся.

– Текст донесения следующий: «Вы что, рехнулись?

Только попробуйте, и я вас протараню. Машина исправна.

Можем идти дальше».

Вэллери на мгновение прикрыл глаза. Он начал понимать, каково приходилось старому Джайлсу. Когда каперанг открыл веки, решение было принято.

– Передайте на «Вайтуру»: «Вы подвергаете опасности весь конвой. Немедленно оставить судно. Повторяю: немедленно».

Командир повернулся к старшему офицеру. Рот его кривился страдальчески.

– Я обнажаю перед ним голову. Как бы вы себя чувствовали, если бы под вами находилось такое количество горючего, что при взрыве его вы мигом очутились бы в царстве небесном?.. В некоторых цистернах, должно быть, есть еще нефть… Боже, до чего неприятно угрожать такому человеку!

– Знаю, сэр, пробормотал Тэрнер. – Понимаю, что это такое… Интересно, что там поделывает «Викинг»? Выяснить?

– Запросите его по радио, – распорядился Вэллери. –

Пусть сообщит о результатах поиска. – Он оглянулся назад, ища глазами лейтенанта-торпедиста.

– А где же Маршалл?

– Маршалл? – удивился Тэрнер. – В лазарете, конечно.

Он ранен. У него сломаны четыре ребра, помните?

– Ах да, конечно! – Вэллери устало покачал головой, досадуя на себя. – А старшина-минер Нойес, так, кажется, его звали?. Ах да. Убит вчера в помещении номер три. Что с Виккерсом?

– Он находился в командно-дальномерном посту.

– В командно-дальномерном посту, – медленно повторил Вэллери. Отчего это до сих пор не остановилось у него сердце, удивлялся каперанг. Он давно уже миновал ту стадию, когда кости стынут, а кровь свертывается. Все его тело, казалось, походило на огромную глыбу льда… Он даже представить себе не мог, что бывает такая стужа.

Очень странно, мелькнула у него мысль, что он перестал дрожать…

– Я сам произведу залп, сэр, – прервал его размышления

Тэрнер. – Переведу управление торпедной стрельбой на мостик. Правда, когда я служил на базе Чайна, я был самым бездарным офицером-торпедистом. – Он едва заметно улыбнулся. – Но, может, кое-какие навыки еще не забылись!

– Спасибо, – с признательностью произнес Вэллери. –

Займитесь этим сами.

– Придется стрелять аппаратом правого борта, –

напомнил старший офицер.

– Прибор управления левобортного аппарата утром разбило вдребезги. Вес у фок-мачты приличный… Пойду произведу нужные расчеты… Боже правый! – воскликнул

Тэрнер, до боли стиснув плечо командира. – Да ведь это же адмирал! На мостик поднимается!

Вэллери недоверчиво оглянулся. Старший офицер был прав. Отворив дверцу мостика, Тиндалл направлялся к нему – в этом не было никакого сомнения.

Темная тень ограждения мостика падала на адмирала, и тот казался как бы лишенным тела. Четко, точно на барельефе, выделялась в свете пожара его обнаженная голова, едва прикрытая пучками жидких седых волос, серое, жалкое, осунувшееся лицо, опущенные, невероятно худые плечи, прикрытые черным дождевиком. Ниже ничего не было видно. Ни слова не говоря, неслышно ступая по мостику, Тиндалл остановился возле Вэллери.

Опираясь на с готовностью подставленную руку Тэрнера, командир медленно слез с кресла. Адмирал, без улыбки поглядев на каперанга, с важным видом кивнул и сам забрался в кресло. Взяв бинокль, лежавший перед ним на полке, стал пристально вглядываться вдаль.

Тэрнер первым заметил неладное.

– Вы без перчаток, сэр!

– Что? Что вы сказали? – Положив бинокль на место, Тиндалл принялся внимательно разглядывать свои окровавленные, забинтованные руки. – Ах, вот что! Знаете, так и думал, забыл что-то. Это со мной во второй раз. Спасибо, старпом.

Он признательно улыбнулся и, снова вскинув к глазам бинокль, стал изучать поверхность моря. Внезапно Вэллери почувствовал, как его пронизала струя еще более жгучего холода, не имевшего никакого отношения к студеной арктической ночи.

Постояв в нерешительности секунду, Тэрнер повернулся к Карпентеру.

– Штурман! Я, кажется, видел у вас в рубке рукавицы.

– Да, сэр! Сию минуту! – С этими словами Капковый торопливо сбежал с мостика. Тэрнер снова посмотрел на адмирала.

– Ваша голова, сэр. Вы без головного убора. Не наденете ли канадку или башлык, сэр?

– Башлык? – весело изумился Тиндалл. – А на кой он мне черт? Мне не холодно… Прошу прощения, старпом. –

Он направил бинокль в самую середину зарева. Тэрнер снова посмотрел на адмирала, взглянул на Вэллери, потом, постояв в раздумье, пошел в сторону кормы.

Карпентер поднимался с рукавицами на мостик, когда динамик ожил.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка. Донесение с «Викинга»: «Контакт с подводной лодкой утерян. Продолжаю поиск».

– «Утерян контакт»! – воскликнул Вэллери. – Только этого еще не хватало – хуже не придумаешь! Где-то рыскает необнаруженная подлодка, а весь конвой освещен, словно ярмарочная площадь.

«Да какая там ярмарочная площадь, – подумал он с горечью. – Еще хуже. Ярмарочный тир с мишенями на выбор. И сдачи не дашь, если контакт утерян. Теперь жди беды…»

Резко покачнувшись, чтобы не упасть, он ухватился за нактоуз. Вэллери совсем забыл, насколько он ослаб, как трудно ему удержаться на ногах при малейшем крене мостика.

– Бентли! Ответа с «Вайтуры» не было?

– Нет, сэр. – Бентли был озабочен не менее командира, он понимал, как дорога теперь каждая минута. – Возможно, у них нет электроэнергии. Нет, нет, вот он снова сигналит, сэр!

– Сэр!

– Да, старпом, – оглянулся Вэллери. – В чем дело?

Неужели снова дурные вести?

– Боюсь, что да, сэр. Торпедный аппарат правого борта заклинило.

– Заклинило, – раздраженно отрезал Вэллери. – Что тут удивительного? Лед, замерзший снег. Срубите его, растопите кипятком, паяльными лампами, черт побери…

– Простите, сэр, – огорченно покачал головой Тэрнер. –

Тут совсем другое дело. Заклинило поворотную платформу и зубчатую рейку. Должно быть, снарядом, который угодил в шкиперскую. А возможно, и оттого, что под аппаратом находился агрегатный отсек, также разбитый снарядом.

Как бы то ни было, аппарату капут.

– Так в чем же дело? – нетерпеливо воскликнул Вэллери. – Используйте аппарат левого борта.

– Прибор для управления торпедной стрельбой с мостика вышел из строя, сэр, – возразил Тэрнер. – Может быть, использовать прицел для автономной стрельбы?

– Почему бы нет? – сердито спросил Вэллери. – В конце концов, торпедистов для этого и готовят. Свяжитесь с расчетом левобортного аппарата – полагаю, телефонная связь с ним не нарушена, – пусть изготовятся к залпу.

– Есть, сэр.

– И еще, Тэрнер.

– Я вас слушаю, командир.

– Вы уж меня извините. – Вэллери криво усмехнулся. –

Как говаривал старина Джайлс, я старая перечница. Будьте уж великодушны.

Тэрнер дружелюбно улыбнулся командиру, но тотчас же помрачнел.

– Ну, как он, сэр? – кивнул он в сторону адмирала.

Долгим взглядом посмотрев на старшего офицера, Вэллери едва заметно покачал головой. Тэрнер мрачно кивнул и тотчас исчез.

– Бентли! Что докладывают с танкера?

– Я сбился, сэр, – признался Бентли. – Не смог всего разобрать. Танкер пишет, что собирается оставить конвой и идти самостоятельно, сэр.

Идти самостоятельно! Вэллери понимал, это не выход из положения.

Танкер, возможно, будет гореть несколько часов, демаскируя конвой, даже если ляжет на другой курс. Подумать только, идти самостоятельно. Танкер беззащитен, поврежден, охвачен пламенем, а до Мурманска тысяча миль, тысяча страшных – страшнее не бывает – миль! Вэллери закрыл глаза. Сердце защемило.

Такой капитан, такое судно, а он должен их топить!

Неожиданно заговорил Тиндалл.

– Право тридцать градусов! – приказал он. Голос адмирала прозвучал громко и властно. Вэллери оцепенел.

Право тридцать! Да ведь они врежутся в «Вайтуру».

На мостике несколько секунд царила полная тишина,

затем Кэррингтон, который был вахтенным офицером, отрепетовал, склонившись над переговорной трубой:

– Право тридцать градусов.

Вэллери бросился было вперед, но остановился, заметив выразительные жесты Кэррингтона. Оказалось, раструб переговорной трубы тот заткнул перчаткой.

– Прямо руль!

– Есть прямо руль!

– Одерживай! Командир?

– Да, сэр.

– Этот свет режет мне глаза, – пожаловался Тиндалл. –

Нельзя ли его выключить?

– Попытаемся, сэр. – Подойдя к адмиралу, Вэллери негромко произнес: – У вас усталый вид, сэр. Спустились бы вниз.

– Что? Мне спуститься вниз?

– Да, сэр. Мы пошлем за вами, когда понадобитесь, –

прибавил он, чтобы убедить Тиндалла.

Подумав, Тиндалл решительно покачал головой.

– Ничего не выйдет. Дик. Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

– Голос Тиндалла стал невнятным, он пробормотал что-то насчет «адмирала Тиндалла». Но Вэллери не был уверен в этом.

– Я не расслышал, что вы сказали, сэр?

– Ничего! – оборвал его Тиндалл. Он отвернулся и посмотрел на «Вайтуру», но вдруг, вскрикнув от боли, закрыл рукой глаза. Вэллери тоже отшатнулся назад, прищурив глаза, чтобы уберечь их от ослепительной вспышки, возникшей на «Вайтуре».

Взрыв почти одновременно ударил по их барабанным перепонкам, воздушной волной обоих сбило с ног. Танкер был торпедирован снова. На этот раз вражеская торпеда угодила в кормовую часть судна, вблизи машинного отделения. Ввысь взметнулся огромный сноп пламени. Только средняя надстройка, где находился ходовой мостик, каким-то чудом была свободна от дыма и огня. Потрясенный, Вэллери думал: «Теперь он, должен погибнуть. Долго ему не продержаться». Но он сознавал, что обманывает себя, пытаясь уйти от неизбежного, уйти от решения, которое предстояло принять. Танкеры, как он сам говорил Николлсу, умирают тяжело, мучительно долго. «Бедный старый

Джайлс, – подумал он вне всякой связи, – бедный старый

Джайлс».

Вэллери пошел назад, к дверце левого борта.

– Вы сделаете то, что вам приказывают, черт вас побери! – зло кричал в микрофон старший офицер. – Слышите? Немедленно изготовить аппарат! Да, я сказал: «Немедленно!»

Вэллери в удивлении дотронулся до его рукава.

– В чем дело, старпом?

– Вот наглец, будь он проклят! – рявкнул Тэрнер. – Он учит меня, что надо делать!

– Кто?

– Командир расчета. Ваш знакомец Ральстон! – гневно воскликнул Тэрнер.

– Ральстон! Ах да! – вспомнил Вэллери. – Он же мне говорил, что это его боевой пост. Так что же произошло?

– Что произошло? Заявляет, что не сможет произвести залп. Ему, видите ли, не хочется, он не желает стрелять.

Вконец распустился, черт бы его побрал! – кипятился

Тэрнер.

– Ральстон? Вы уверены? – недоуменно заморгал Вэллери. – Интересно, в чем же дело?. У этого юноши страшная трагедия… Вы думаете…

– Не знаю, что тут думать! – Тэрнер снова снял трубку.

– Аппарат развернут? Наконец-то!. Что? Что вы сказали?.

Почему бы не расстрелять из орудий? Какие тут к дьяволу орудия? – Он с треском повесил телефонную трубку и резко повернулся к Вэллери. – Он просит, умоляет расстрелять танкер из пушек, а не торпедировать его! Малый, видно, спятил. Я покажу этому наглецу, что такое флотская дисциплина!

Никогда еще Вэллери не видел Тэрнера таким разгневанным.

– Не можете ли вы поставить Кэррингтона к этому телефону, сэр?

– Да, да, конечно! – злость Тэрнера в какой-то степени передалась и командиру. – Каковы бы ни были его чувства, сейчас не время выражать их! – отрезал он. – Одерните его хорошенько! Возможно, я был слишком мягок к нему, слишком снисходителен. Может, он полагает, что мы у него в долгу, морально обязаны ему, потому что столь круто с ним обошлись… Ну, хорошо, хорошо, старпом! –

прибавил он, видя явное нетерпение Тэрнера. – Ступайте.

Через три-четыре минуты начинаем атаку.

Резко повернувшись, он направился к компасной площадке.

– Бентли!

– Да, сэр!

– Последнюю светограмму на «Вайтуру».

– Вы только взгляните, сэр, – вмешался Кэррингтон. –

Он снижает ход.

Вэллери, подойдя к ветровому стеклу, весь подался вперед. «Вайтура», представлявшая собой ревущее облако пламени, быстро отставала.

– Вываливают шлюпбалки, сэр! – возбужденно доносил

Капковый мальчик. – Кажется, да, да, теперь ясно вижу…

Спускают на воду шлюпку!

– Слава тебе, Господи! – едва слышно прошептал Вэллери. Он чувствовал себя словно приговоренный к смерти, которого неожиданно помиловали. Наклонив голову, он обеими руками вцепился в край ветрового стекла: от напряжения он совсем ослаб. Несколько секунд спустя он поднял глаза. – Шифровка «Сиррусу», – распорядился он спокойно. – «Отстать от конвоя. Подобрать всех находящихся в шлюпке „Вайтуры“». – Перехватив быстрый взгляд Кэррингтона, он пожал плечами. – Мы рискуем в любом случае, капитан-лейтенант, так что к черту распоряжения адмиралтейства. Видит Бог, – произнес он с неожиданным озлоблением, – я бы дорого дал, чтобы увидеть в Баренцевом море шлюпку, набитую до отказа вояками с Уайтхолла, которые выбросили лозунг: «Уцелевших не подбирать!»

Отвернувшись, Вэллери заметил Николлса и Петерсена.

– Вы все еще здесь, Николлс? Не лучше ли вам спуститься вниз?

– Как вам будет угодно, сэр, – произнес Николлс. Поколебавшись, он кивнул в сторону Тиндалла:

– Я полагал, возможно…

– Пожалуй, вы правы, – устало кивнул Вэллери. – Там будет видно. Подождите пока, хорошо? Штурман! – возвысил он голос.

– Есть, сэр.

– Обе малый вперед!

– Есть обе малый вперед!

Сначала «Улисс» едва заметно сбавил ход, потом стал двигаться еле-еле, при этом постепенно отставая от конвоя.

Вскоре его обогнали замыкавшие кильватерные колонны суда, шедшие, молотя по воде винтами, на норд-вест.

Снег повалил гуще, но суда, по-прежнему залитые зловещим заревом, казались до жути беззащитными и беспомощными.

Кипя от гнева, Тэрнер застыл как вкопанный возле торпедного аппарата левого борта. Грозные трубы, освещенные пламенем пожара, были изготовлены к залпу.

Жерла их нависли над водой, на поверхности которой вспыхивали отблески пожара. На сиденье наводчика, расположенном над центральной трубой аппарата, он сразу же разглядел Ральстона.

– Ральстон! – Голос Тэрнера был резким, повелительным. – Я хочу поговорить с вами!

Быстро обернувшись, Ральстон поднялся с сиденья и, спрыгнув на палубу, очутился лицом к лицу со старшим офицером. Оба они были одинакового роста, и глаза их встретились – голубые, неподвижные, встревоженные глаза Ральстона и темные от гнева глаза Тэрнера.

– В чем дело, Ральстон, черт побери? – проскрежетал

Тэрнер. – Отказываетесь выполнить приказ?

– Нет, сэр. – Голос Ральстона был спокоен, но в нем чувствовалось какое-то напряжение. – Это неправда.

– Неправда? – Глаза Тэрнера сузились, он едва сдерживал свою ярость. – Тогда какого дьявола вы заявляете, что не хотите обслуживать аппарат? Намерены перещеголять кочегара Райли? Вы что, рехнулись?

Ральстон ничего не ответил.

Приняв молчание юноши за дерзкий вызов, Тэрнер взорвался. Схватив Ральстона за отвороты канадки сильными пальцами, старший офицер притянул торпедиста к себе.

– Я задал вопрос, Ральстон, – сказал он тихо. – Ответа я не слышал. Я жду. Что это все значит?

– Ничего, сэр. – В глазах Ральстона была лишь печаль, но не страх. – Я… я просто не хочу этого делать, сэр. Я не могу… не могу топить наше же судно! – Теперь в его голосе звучала просьба и, пожалуй, отчаяние, но Тэрнер остался глух к ним. – Почему судно должно погибнуть, сэр? – вырвалось у юноши. – Почему? Почему?

– Не ваше дело, дьявол вас побери! Но я все-таки объясню. Из-за этого танкера весь конвой подвергается опасности! – Тэрнер почти вплотную приблизил свое лицо к лицу Ральстона. – У вас есть обязанности, вы должны выполнять распоряжения начальников. Ну так и выполняйте!

Живо! – взревел он, видя нерешительность Ральстона. –

Марш к аппарату! – последние слова Тэрнер чуть ли не выплюнул.

Ральстон не двинулся с места.

– Но ведь есть другие торпедисты, сэр! – воскликнул он, умоляюще взметнув ввысь руки. Что-то в его голосе заставило одуматься ослепшего от гнева Тэрнера. Потрясенный открытием, он вдруг понял, в каком отчаянном состоянии находится Ральстон. – Почему не могут они?.

– Пусть грязную работу выполнит за вас кто-то другой?

Вы это хотите сказать, не так ли? – с убийственной насмешкой произнес Тэрнер. – Хотите, чтобы другие сделали то, что не желаете делать сами, вы, заносчивый сопляк! Связной! Передайте мне свой аппарат. Свяжусь с мостиком.

Взяв телефон, старший офицер взглянул на Ральстона, который, медленно взобравшись на свое сиденье, склонился над расчетной таблицей.

– Первый офицер? Говорит старпом. Здесь все готово.

Командир на месте?

– Да, сэр. Сейчас позову. – Положив трубку, Кэррингтон подошел к командиру. – Сэр, докладывает старший офицер…

– Минуту! – поднятая рука, напряженность в голосе командира заставили Кэррингтона умолкнуть на полуслове. – Посмотрите, капитан-лейтенант. Что вы думаете на этот счет?

Веллери показал на «Вайтуру», не замечая фигуры адмирала, облаченной в дождевик. Понурив голову, Тиндалл что-то бессвязно бормотал себе под нос.

Кэррингтон посмотрел туда, куда указывал командир.

На шлюпке, на ходу опущенной с танкера, отдали фалинь.

Смутно различимый сквозь густой снег, битком набитый людьми, вельбот быстро отставал от судна, над которым повисло плотное облако дыма – настолько быстро, что первый лейтенант тотчас сообразил, в чем дело. Обернувшись, он увидел потухший взор Вэллери – его усталые, постаревшие глаза. Кэррингтон медленно кивнул:

– Танкер увеличивает ход, сэр. Он на плаву, управляется… Что вы намерены предпринять, сэр?

– Да поможет мне Бог, у меня нет выбора. «Викинг»

молчит, «Сиррус» молчит, от нашего акустика также нет никаких донесений. А эта подлодка все еще рыщет… Сообщите Тэрнеру о случившемся. Бентли!

– Да, сэр?

– Передайте на «Вайтуру». – Губы Вэллери были сжаты добела, глаза, наполненные болью, потемнели. – «Покинуть судно. Через три минуты вас торпедируем. Это последнее предупреждение». Лево двадцать градусов!

– Есть лево двадцать!

«Вайтура» легла на норд, двигаясь под углом к курсу конвоя. Медленно описав циркуляцию, «Улисс» шел почти параллельно танкеру, чуть отстав от него.

– Средний вперед, штурман!

– Есть средний вперед!

– Штурман!

– Слушаю, сэр?

– Что там говорит адмирал? Вы не можете разобрать?

Наклонившись к Тиндаллу, Карпентер прислушался, затем покачал головой.

С его меховой шапки упали хлопья снега.

– Прошу прощения, сэр, но из-за пожара на танкере невозможно что-либо расслышать… По-моему, он что-то напевает, сэр.

– О Боже! – Вэллери повернулся, потом медленно поднял голову. Даже такое ничтожное усилие было невыносимо для него.

Вытянувшись, он посмотрел на «Вайтуру». На танкере снова мигал красный сигнальный фонарь. Командир попытался было прочесть светограмму сам, но писали слишком быстро. Возможно, просто глаза его переутомились, а возможно, он был уже не в состоянии думать… В

этом крохотном алом огоньке, вспыхивавшем между двух половин гигантского занавеса из пламени, медленно, торжественно, неизбежно смыкавшихся вместе, было что-то загадочное, гипнотическое. Потом алый огонек потух, потух так неожиданно, так внезапно, что, услышав голос

Бентли, Вэллери не сразу понял смысл его слов.

– Светограмма с танкера, сэр.

Вэллери еще крепче вцепился в край нактоуза. Бентли скорее вообразил, чем заметил кивок командира.

– Текст донесения: «Катитесь к едрене-фене. На военных моряков кладу с прибором. Лучшие пожелания».

Голос Бентли затих, слышен был лишь рев пламени да одинокое теньканье гидролокатора.

– Лучшие пожелания. – Вэллери покачал головой в недоумении. – Лучшие пожелания! Должно быть, сошел с ума. Не иначе. Он шлет нам лучшие пожелания, а я должен его потопить… Капитан-лейтенант!

– Слушаю, сэр?

– Передать старпому: «Аппарат товсь!»

Отрепетовав полученную с мостика команду, Тэрнер повернулся к Ральстону.

– Аппарат товсь!

Перегнувшись через борт, он увидел, что танкер по-прежнему находится чуть впереди крейсера, который заканчивал циркуляцию, ложась на боевой курс.

– Осталось минуты две.

По тому, как утихла дрожь палубы, он понял, что

«Улисс» замедляет ход.

Секунда-другая, и крейсер рыскнет вправо. В трубке снова затрещало; звук был едва различим из-за рева пламени. Он прислушался к голосу в телефоне, потом поднял голову.

– Стрелять только из первой и третьей труб. Установки средние. Скорость цели одиннадцать узлов.

– Сколько осталось до залпа? – спросил в телефон

Тэрнер.

– Сколько до залпа? – отрепетовал Кэррингтон.

– Девяносто секунд, – хрипло ответил Вэллери. –

Штурман! Право десять градусов!

Услышав треск упавшего бинокля, он вскочил на ноги и увидел, как адмирал повалился вперед и с размаху ударился лицом и шеей о край ветрового стекла. Руки Тиндалла болтались безжизненно, как плети.

– Штурман!

Но Капковый мальчик уже подскочил к адмиралу.

Просунув руку ему под мышку, он приподнял Тиндалла, чтобы снять его с ветрового стекла.

– Что случилось, сэр? Что с вами?

Тиндалл чуть шевельнулся, продолжая прижиматься щекой к краю ветрового стекла.

– Холодно, холодно, – монотонно повторял он дребезжащим старческим голосом.

– Что? Что вы сказали, сэр? – умоляюще спрашивал его штурман.

– Холодно. Мне холодно. Мне ужасно холодно! О, мои ноги! – Стариковский голос утих, и Тиндалл соскользнул в угол мостика. Снег падал на его серое лицо, обращенное к небу.

Карпентера озарила догадка, перешедшая в уверенность. В испуге он опустился на колени рядом с адмиралом.

Вэллери услышал приглушенное восклицание, увидел, как штурман выпрямился и повернулся к нему с белым от ужаса лицом.

– На нем… на нем нет ничего, сэр, – произнес он, запинаясь. – Он бос! Ноги у него обморожены!

– Бос? – недоверчиво переспросил Вэллери. – Неужели?

Не может быть!

– Он в одной лишь пижаме, сэр!

Вэллери наклонился к адмиралу, стаскивая с рук перчатки. Коснувшись пальцами холодной, как лед, кожи, он ощутил внезапную тошноту. В самом деле, адмирал был бос! И в одной лишь пижаме! Бос! Так вот почему не слышно было его шагов! Он машинально вспомнил, что термометр показывал тридцать пять градусов мороза11. А

Тиндалл – с голыми ногами, к которым прилипла слякоть и снег, – по меньшей мере пять минут сидел на морозе!.

Вэллери почувствовал, как огромные руки подхватили его под мышки, и в следующее мгновение он уже стоял на ногах. Петерсен. Конечно, это Петерсен! Кто же еще? А

позади него маячил Николлс.

– Предоставьте его мне, сэр. Петерсен, отнесите адмирала вниз.

Бодрый, уверенный голос Николлса, голос человека, 11 По Фаренгейту. Около 20 градусов Цельсия.

очутившегося в своей стихии, успокоил Вэллери, помог вернуться к действительности, к ее насущным проблемам, как не помогло бы ничто другое. До его сознания дошел четкий, размеренный голос Кэррингтона, который сообщал курс и скорость, отдавал распоряжения. «Вайтуру» он увидел по левой скуле. Медленно, но верно танкер перемещался в сторону кормы крейсера. Даже на таком расстоянии ощущалась адская жара. Каково же тем, кто стоит на мостике судна, помилуй их, Боже!

– На курсе, первый офицер! – произнес он. – Стрелять самостоятельно.

– На курсе, стрелять самостоятельно, – эхом отозвался

Кэррингтон, словно находясь на учебных стрельбах на полигоне в Соленте.

– Есть стрелять самостоятельно, – отозвался Тэрнер.

Повесив трубку, он обернулся к Ральстону. – Действуйте, –

проговорил он тихо.

Ответа не последовало. Сгорбившаяся фигура, точно изваяние застывшая на сиденье наводчика, не подавала никаких признаков жизни.

– Тридцать секунд до залпа, – резко произнес Тэрнер. –

Все готово?

– Так точно. – Фигура шевельнулась. – Все готово, сэр.

– Резко повернувшись, Ральстон воскликнул в порыве отчаяния:

– Бога ради, сэр! Неужели нельзя найти никого другого?!

– Двадцать секунд до залпа! – прошипел Тэрнер. –

Хочешь, чтобы на твоей совести была гибель тысячи человек, трусливая твоя душа? Попробуй только промахнуться!.

Ральстон медленно отвернулся. На какое-то мгновение лицо его осветилось адским заревом горящего танкера, и

Тэрнер с ужасом увидел, что лицо юноши залито слезами.

Потом заметил, что он шевелит губами.

– Не беспокойтесь, сэр. Я не промахнусь. – Голос его прозвучал безжизненно, с непонятной горечью.

Охваченный скорее недоумением, чем гневом, Тэрнер увидел, как торпедист вытер глаза рукавом, как правая рука его схватила спусковую рукоятку первой трубы. Тэрнеру отчего-то пришла вдруг на память знаменитая строка из

Чосера:

«Копье вонзилось в плоть и, задрожав, застыло…» В

движении руки Ральстона была та же щемящая душу решимость, та же роковая бесповоротность, Внезапно –

настолько внезапно, что Тэрнер невольно вздрогнул, – рука торпедиста конвульсивно отдернулась назад. Послышался щелчок курка машинного крана, глухой рев в пусковой камере, шипенье сжатого воздуха, и торпеда вылетела вон.

На какую-то долю секунды ее зловещее гладкое тело сверкнуло в свете зарева и тяжело плюхнулось в воду. Не успела вылететь эта торпеда, как аппарат снова вздрогнул, и вслед за первой помчалась вторая смертоносная сигара.

Пять, десять секунд Тэрнер точно зачарованный смотрел широко раскрытыми глазами на две струи пузырьков, которые мчались стрелой и исчезали вдали. «В зарядном отделении каждой из этих зловещих сигар – полторы тысячи фунтов аматола… – мелькнуло в голове у Тэрнера. –

Спаси, Господи, несчастных, оставшихся на „Вайтуре“!»

В динамике, установленном на шкафуте, щелкнуло.

– Внимание! Внимание! Всем немедленно в укрытие.

Всем немедленно в укрытие.

Очнувшись, Тэрнер оторвал взгляд от поверхности моря. Он поднял глаза и увидел, что Ральстон все еще сидит, сгорбившись на своем сиденье.

– Слезай оттуда, болван! – закричал он. – Хочешь, чтоб при взрыве танкера тебя изрешетило? Слышишь?

Молчание. Ни слова, ни движения, один лишь рев пламени.

– Ральстон!

– Со мной все в порядке, сэр. – Голос Ральстона прозвучал глухо; он даже головы не повернул.

Тэрнер с руганью вскочил на торпедный аппарат и, стащив Ральстона с сиденья, поволок его в укрытие. Ральстон не сопротивлялся: казалось, он был охвачен глубокой апатией, совершеннейшим безразличием, когда человеку все становится трын-трава.

Обе торпеды попали в цель. Конец был скор и удивительно неэффектен…

Люди, находившиеся в укрытиях, напряженно прислушивались, ожидая взрыва. Но взрыва не последовало.

Устав бороться, «Вайтура» переломилась пополам и медленно, устало накренившись, исчезла в пучине.

Спустя три минуты, открыв дверь командирской рубки, Тэрнер втолкнул Ральстона.

– Вот он, сэр, – произнес он мрачно. – Не угодно ли взглянуть на этого ослушника?

– Именно это я и хочу сделать! – Вэллери, положив вахтенный журнал, холодно оглядел торпедиста с головы до ног.

– Отлично сработано, Ральстон, но это не оправдывает вашего поведения. Прошу извинить, старпом, – произнес он. Повернувшись к Карпентеру, Вэллери взял у него текст шифровки. – По-моему, текст составлен удачно. Придется по душе светлейшим лордам адмиралтейства, – прибавил он с горечью. – Суда, которые не удалось пустить ко дну немцам, мы топим сами… Не забудьте связаться утром с