Полынь чужбины

ПРОЛОГ

«...Что ж, ушли годы— я узнал, что такое голод и холод. Я встречался со всякими житейскими неурядицами. И выпил сполна горькую чашу разочарований, несбывшихся надежд. Познал предательство соотечественников-оборотней, так называемых друзей, готовых утопить ближнего в ложке воды и пойти по чужим костям ради мелких личных выгод.

Меня переставляли, выгоняли взашей, предавали хуле хозяева и их прихлебатели. Но никто не снимал меня с должности Человека.

У меня сжималось сердце при виде ползающих на коленях бесхребетных гомо сапиенс, выпрашивающих у «владык», как милостыню, теплое местечко, дерущихся у корыта за обглоданную кость с барского стола и ожидающих получить вместо пинка под зад одобрительный кивок очередного хозяина. Ах, как же вы были правы, древние брахманы, когда говорили: поистине, солгал тот, кто сравнил службу с собачьей жизнью,—пес бродит, где ему вздумается, слуга —там, где прикажет повелитель.

Я с омерзением слушал демагогов, распинающихся за «родимое отечество» — и тут же бессовестно оскверняющих его.

Мало осталось у меня друзей...

Словно рыбы в мелководье, метались люди, строя козни друг другу,—страшно мне было глядеть на это!

Надо ли, спрашиваю себя, было все это пропускать через свое сердце, чтобы на нем оставались рубцы? Ведь все это шелуха, тлен. Пройдет еще время, сотрутся лаки и кудрева — и подгримированные лица уродцев расплывутся, а их имена и вовсе выветрятся из памяти.

...Подлые твари. Вы всю жизнь ходили по моим пятам, я не мог от вас отделаться, как от собственной тени. Вы залезали с сапогами в душу и гадили там. Вы разрывали на куски мое незащищенное сердце и досыта напивались моей крови.

Бледные недоноски! О, вы знаете, куда и когда направить свои ядовитые стрелы. И знаете, как это делать: один— вдохновитель, другой — провокатор, а третий — мастер плести лапти. И все, говорите, ради «родимого отечества»?

Теперь меня не проведешь. Увы, прозрение наступило поздно. Что ж, живите, здравствуйте, захлебывайтесь в своих испражнениях, переплетайтесь своими спирохетными извилинами, размножайтесь.

И все равно вы только тени.

Тени...

Тени...

Сквозь тени я вижу только пляску смерти, уравнивающей всех в этой бренной жизни, исполняя самый высший, самый справедливый в природе закон.

Заходит солнце и уносит с собой остатки моей и их жизней. Что пользы от того, что они рыли колодец, когда дом охвачен пламенем? И я обращаюсь к тем, кто придет после нас: не совершайте ничего, что будет мучить на смертном одре. Ибо жизнь мгновенна!

Годы, годы... Почему же вы не остановитесь, не зависнете в лете, чтобы нам, человекам, получше задуматься над ценностями жизни и попытаться переоценить их? Вы же, годы, не только уносите, но и что-то даете.

Только сейчас, в пору своей последней зимы, отчетливо понимаю: непонятна, непостижима жизнь смертных; она горестна, кратковременна, полна зла. От этого острее всего боль обжигает мое уставшее сердце.

Сердце ли болит?

Душа болит...»

(Из записей в дневнике Кости Найдина)