Ползущие

13.

7 декабря, вечер

Адэр лежала на спине в кровати. Спокойно, расслабленно. Колени согнуты, голова чуть приподнята, чтобы можно было смотреть на экран компьютера. Время от времени то одна коленка, то другая ритмично подергивалась туда-сюда, но в целом девушка лежала, почти не двигаясь. Однако внутри вся она была как пружина – сжавшаяся, готовая к броску.

Адэр хотела убраться из дома. Домашнего задания нет. Два преподавателя вроде бы заболели или что там еще, и ей не хотелось оставаться вечером дома. Денег у Адэр не было. Мама и папа вдруг объявили, что на карманные расходы ничего нет. В последнее время они даже не платили, как раньше, Адэр и Колу за неурочную домашнюю работу. Нет денег, значит, никуда нельзя пойти.

У Сизеллы украли компьютер. Теперь, когда Клео строит из себя главную сучку в стае, Сизелла была единственной, с кем Адэр могла поболтать по интернету, конечно, кроме Вейлона. Такое впечатление, что из сети в последнее время пропала уйма народу. Во всяком случае, большая часть обычных посетителей. Конечно, есть школьный чат, там обязательно кто-нибудь будет. Но сейчас, после всего, что было, Адэр никак не могла заставить свой компьютер работать. Экран светился пустым бело-голубым пятном.

Наконец она села, потом встала на ноги. Голова чуть-чуть кружилась. Адэр пробралась через разбросанные вещи, вышла в холл, заглянула в дверь комнаты Кола. Он тоже застрял дома. Машина сломалась. Кто-то разбил мотор, вырвал из него внутренности, а грузовик забрал отец. В последнее время отец часто уезжает из дома и не говорит куда. Раньше мимо их дома проходила автобусная линия, но теперь автобус не ходит. Так куда же деться, если нет денег? Мейсон на звонки тоже не отвечает, а приятели Кола уехали в колледж.

– Привет, тормоз! – Так Адэр его называла, когда Кол торчал у себя в комнате, играя с развивающей программой для парней. Она лениво оглядела маленькую комнатку. Прямоугольник узкой кровати у двери, письменный стол и на нем лэптоп были единственными оазисами порядка в невообразимом хаосе владений Кола. Книжки в бумажных обложках, детали оснащения для дайвинга, коробки от пиццы, парочка старых пакетов из «Макдоналдса»… Несколько номеров рваных журналов «Электронные игры» лежали среди этого месива, как мертвые птицы. На стенах – драные постеры с Тони Хоком, «Липм Бизкитами» и Моби. Свою дешевую электрогитару Кол приткнул к коробке с буем, из шкафа торчала одежда, какие-то провода. До этого мама и папа часто заставляли их убирать в комнатах как следует… Адэр вдруг подумала: «До этого»… До чего?» А вслух она сказала: – Слушай, тормоз, можно я попользуюсь твоим компьютером?

– У тормозов не бывает компьютеров, – не отводя глаз от экрана, ответил Кол.

– Мой дорогой, крутой, симпатичный, умнейший старший братец, можно мне попользоваться твоим компьютером, или, может, ты починишь мой?

– А что с ним? – Кол по-прежнему смотрел только на экран, пальцы его непрерывно щелкали клавишами, как жвала огромных насекомых.

– Не загружается. Пустота и все. Питание есть. Вчера все было нормально. Мне надо в Интернет.

– Я не желаю, чтобы ты лазила в сеть с моего компьютера. Загружаешь до черта всякой дебильной музыки, потом оставляешь ее вместо того, чтобы убрать. Еще притащишь мне вирус…

– Кол, не притащу! Мне очень надо кое с кем поговорить! Я скоро с ума тут сойду.

– Да, у нас здесь стало совсем дерьмово! Без базара. Все равно нет. Компьютер я тебе не уступлю. Иди к себе.

– Скотина. Где папа?

– Сама скотина. Не знаю.

– Нет, ты скотина. А мама что делает?

– Ты скотина. Она в гараже. Опять.

– Сам скотина. Можно было бы посмотреть видео или дивидишник.

– Ты скотина. Дивидишник сломан. И видик тоже.

– Вот скотство. – Адэр чувствовала себя как сжатая до предела пружина. Еще чуть-чуть – и она лопнет. Подумала, что можно разок отхлебнуть из отцовой бутылки, но вспомнила, как в прошлый раз пучило живот и пришлось притвориться, что у нее кишечная форма гриппа. Вместо этого Адэр сказала: – Ну хотя бы посмотри, что с моим компьютером. Иначе я буду стоять здесь и выть. Выть, выть и выть. Ы-ы-ы-ы-ы!

– Заткнись! – Он отшвырнул игру так, что она подпрыгнула на кровати, полежал еще немного, уставившись в пустоту, потом вскочил и с ворчанием потащился в комнату Адэр, чуть не споткнувшись по дороге о валявшийся шар для боулинга.

Адэр двинулась следом. Кол поддал ногой ее рюкзачок, подошел к столу из «Икеи», посмотрел на компьютер, что-то прорычал и нажал на «reset». Компьютер не реагировал.

– Да-а-а, – протянул Кол, перегнулся через стол взглянуть на заднюю панель. – Мать твою… – пробормотал он. – Чему удивляться… – Подтянул к себе монитор, сдвинул его в сторону – в результате со стола слетела клавиатура и, раскачиваясь, повисла на шнуре. Кол развернул корпус жесткого диска.

– Поосторожней! Сломаешь клавиатуру!

– Заткнись, если хочешь, чтобы я починил твой гребаный… Мать твою! Ну и дела! Ты что, пробовала установить какое-то оборудование, не доделала и бросила? Ну?

– Что?! Нет.

– Сама посмотри.

Адэр посмотрела на заднюю панель компьютера. Оттуда как попало торчали провода, оборванные концы. Материнской платы не было. Не было и памяти.

Кол фыркнул и покачал головой:

– Кто-то разнес твой компьютер. В натуре.

Адэр заплакала.

Кол сочувственно помотал головой. Он-то понимал. С ее компьютером покончено.

– Господи, нет! Ее компьютер!

Когда Вейлон добрался до дома, мать спала на диване. Опять. Одета она была для улицы, только без туфель.

Он швырнул тяжелый рюкзак на пол в изголовье дивана, надеясь, что шум ее разбудит. Так и вышло.

– Хай, беби! – проговорила она, приоткрыв глаза и потягиваясь. Потом села, тряхнула длинными платиновыми волосами, отбрасывая их с лица. – Прошлой ночью плохо спала, – объяснила она. – На работе чуть не заснула прямо за столом.

Спиртным от нее не пахло, и бутылок Вейлон тоже не заметил. Вроде бы она трезвая. Но ведь были еще и таблетки, мать с равным успехом могла как выпить, так и глотнуть таблетку.

Мать заметила, что он рассматривает ее, словно раздумывая, и нахмурилась. Ей не нравилось, когда он вел себя не как ребенок, а, наоборот, как родитель.

Вот и не надо меня к этому вынуждать, – подумал Вейлон. Он прошел к себе в комнату, включил компьютер и частотный сканер, который недавно сконструировал. Быстро отыскав нужную частоту, он некоторое время слушал – что это, код? Вроде не похоже. Он выключил сканер.

Сейчас он был измотан, да еще мать в таком состоянии, и у него просто не было сил подумать об этом серьезно. Хотелось поесть, повидать Адэр и, может…

Он прошел в гостиную. Мама все так же лежала на диване, меланхолично рассматривая потолок.

– Есть что поесть? – спросил он.

– М-м-м… Вроде нет. Надо бы послать за пиццей. Хотя, с другой стороны, нам нужно экономить деньги. Меня вчера уволили.

У Вейлона оборвалось сердце. Дело не только в денежных проблемах. Он понимал, что без работы она сползет в болото полубессознательного существования, с ней такое бывало. Когда ей случалось потерять работу, она сидела дома, беспрерывно курила сигареты, смотрела дневные телепрограммы и не думала искать работу. Отсутствие работы вызывало депрессию, и тогда она курила массу сигарет и целыми днями смотрела телевизор, а потом впадала в тяжелый запой. Все это уже бывало.

Вейлон хотел бы позвонить отцу, но даже представить не мог, как он это сделает. Что он ему скажет? Чтобы присылал больше денег?

Кто я такой? – думал он. – Судья по семейным делам? Пошло бы все в задницу!

Но мысль все же осталась, и Вейлон подошел к телефону. Дело не в деньгах.

Он знал, что мать перебралась сюда вопреки воле отца. Отец даже мог бы подстроить ей подлянку и по суду заставить маму вернуться в штат Нью-Йорк. Но Вейлон сам слышал, как он разговаривал по телефону с адвокатом и говорил, что не хочет тащить маму в суд, чтобы «мальчик не оказался между двух огней». Иногда Вейлон задумывался, что же такое сказала его мать отцу с глазу на глаз и в чем причина того, что отец теперь никогда не звонит?

Он стоял над переносным аппаратом – прозрачной штукой из ярко-красного пластика, – стоял и в нерешительности смотрел на него. Но отцу так и не позвонил. Нажал на кнопку 3 – в памяти телефона там был записан совсем другой номер.

– Пицца в Квибре. Быстрая доставка, – скучающим тоном отозвался подростковый голос.

– Ага. Двойную пиццу с сыром. – Он назвал адрес и фамилию, потом добавил: – Это ты, чувак? Это Вейлон.

– А, Вейлон! В чем дело, чувак? – Говорил Рассел, с которым Вейлон познакомился несколько дней назад. Их познакомил Мейсон.

Вейлон понизил голос:

– Слушай, чувак, помнишь про дополнительные специи? Ну, ты тогда говорил?

– Ну?

– И этого тоже. Типа, один пакетик.

– Заметано.

И повесил трубку. Из ванны раздался голос матери:

– Ты заказал специи? Ты же знаешь, я терпеть не могу острое.

– Они будут отдельно, мам.

Разумеется, такая крепкая марихуана должна подаваться отдельно, с иронией подумал он. У него в заначке было двадцать баксов, он передаст их Расселу за дозу вместе с деньгами, которые мама дала на пиццу.

Вейлон уже несколько раз пробовал бросить курить травку. Если покуришь, домашнее задание не делается, появляется какая-то паранойя. Послушать Мейсона, так от травки все забываешь, впадаешь в ступор, но сейчас Вейлон не прочь вообще превратиться в камень.

Он подошел к окну, выглянул в густеющую тьму там, где располагалось Змеиное ущелье. Может, в ту ночь у него были глюки? Но травку он не курил. И Адэр тоже видела какую-то фигню. Еще хуже, чем он сам. Токсичный газ?

Чушь собачья. Майор Твердая Задница насчет газа, конечно, наврал. И про другое тоже, видно, наврал. Вот только про что именно?

Если бы он это узнал, то, может, типа, составил эксклюзивный материал или типа того для «Нэшнл инквайер» или «Фокс-ТВ». Была бы хорошая поддержка для них, для него и для мамы. Они выбрались бы из пропасти, куда начали сползать теперь, когда маму уволили. Может, выйти в сеть и еще раз спросить, видел ли кто-нибудь в Квибре что-нибудь странное?

Но пока ему не хотелось слишком раскрывать карты перед другими, а хотелось, чтобы сначала о случившемся напечатали хоть строчку – пусть заплатят именно ему!

В мыслях он видел, как мрачно рассуждает на телевидении обо всем, что пережил. Я сразу понял, тут что-то не так. Из-за вертолетов. К тому же не было репортеров и все такое. Это просто носилось в воздухе. Я понял, что должен выяснить правду.

Вейлон улыбнулся. Вот это будет круто! Пригвоздить этих лжецов по национальному телевидению!

Стой-ка! Адэр, типа, говорила, что ее тетя Лэси вроде бы репортер? Может, попробовать действовать через нее? Заключить, типа, договор, чтобы она не украла его сюжет?

В ванной мать очищала лицо, накладывала какую-то увлажняющую дрянь, какими пользуются женщины. И рассказывала, как ей надоело работать, не оформившись по закону, она даже рада, что наконец ее уволили. Ей хотелось бы заняться чем-нибудь другим. Она даже ходила устраиваться в банк Квибры, но там было большое ограбление и теперь такая неразбериха! Внутреннее расследование, банк закрыли, пока не разберутся, кто из служащих помогал грабителям, а с другой стороны – в банках сейчас не так уж хорошо платят.

– Наверное, все опять кончится тем, что я буду работать нелегально, но это даже…

Она непрерывно болтала, как всегда, когда чувствовала себя виноватой.

Может… Может, она встречается с кем-нибудь? Был тут один управляющий домом, вроде бы этот кретин ею интересовался… Но это уж слишком! Подумать только, такой жирный лысый козел будет увиваться вокруг его мамы!

Внезапно Вейлон почувствовал свинцовую тяжесть в груди и руках. Хотелось самому лечь на тот же диван и заснуть. Однако он знал, что не заснет и придется воспользоваться своим вторым прибежищем – компьютером.

Пиццу доставят не раньше чем через полчаса, потому он прошел к себе в комнату, включил компьютер и вышел в сеть посмотреть, кто из дружков сейчас доступен. Может, Адэр?

Ага, вот она. Видно, обменивается сообщениями с ребятами из школы. Ему тоже прислала сообщение – у нее сломался компьютер.

WAILIN2003: Твой компьютер? Вот черт! Чем сейчас пользуешься?

ADAIRFORCE3: Старым лэптопом моего брата… Он очень медленный, и печатать трудно… Без компьютера полный отстой. Задница, полная задница. Этот придется спрятать, родители притворяются, как будто не они сломали мой тот, я чувствую что у меня без компьютера едет крыша, я так хорошо научилась на нем работать и теперь не могу не могу даже сделать половину домашних заданий, дерьмо сраное.

А потом она рассказала ему про того старого идиота Гаррети, которому он как-то помог затащить инвалидное кресло. Теперь он лазит по крыше.

ADAIRFORCE3: Они вдруг стали типа китайских акробатов или как там их.

Вейлон не мог в это поверить. Наверное, это дурацкая шутка, решил он и напечатал ответ:

WA1LIN2003: Хорош трендеть! А вот прикинь: Моргенталь говорит, никто не вломился в его мастерскую и ничего не украли. Только таращит глаза: «Украли? Ничего не украли. Вышло недоразумение», а я оказался в дураках.

ADAIRFORCE3: Ты не веришь про Гаррети? Ну и дурак. Сейчас обед.

И она отключилась.

Он что, снова ее обидел? Раньше так, типа, и вышло, в ту ночь, когда они ходили на место катастрофы. Чем-то ее достал.

Он решил пойти повидать Адэр после того, как купит дозу. С ней было хорошо, даже когда она, непонятно почему, вдруг раздражалась.

Интересно, она курит травку? Если нет, он не станет ей предлагать. Не хочет, чтобы она начинала. Достаточно он вместе с матерью натерпелся на этих собраниях «Анонимных алкоголиков и наркоманов», чтобы балдеть от мысли о наркотиках. Походишь на эти собрания и уже не можешь считать их нормальным делом, даже если сам продолжаешь покуривать. Хотя бы и просто травку.

Куча людей имеет массу проблем как раз из-за «просто травки».

Но иногда приходится посмотреть правде в глаза и понять, что ты на самом деле чувствуешь. Вейлону пришла в голову эта мысль и все крепла и крепла: сам он себя чувствует просто дерьмово. Дерьмово, и все, мать вашу.

8 декабря, вечер

Когда Берт узнал, что Лэси пришла не только потому, что хотела повидать его, но и по делу, он был слегка разочарован.

– Ну, давай, Берт. Я хочу тебе кое-что показать, – говорила она, стоя у него на крыльце. – Тебе придется сесть за руль.

День был ясным, но холодным и ветреным. Небольшие облачка в отчаянной спешке неслись по небу, опавшие листья кружились у лобового стекла.

Следуя указаниям Лэси, Берт съехал с Квибра-Вэлли-роуд на улицу, по которой проезжал много раз. Деревья плотной стеной окружали построенные в семидесятых жилые дома со следами позднейших усовершенствований. Почти у каждого дома на трейлере стоял катер.

– Это здесь. Останови, пожалуйста, – сказала Лэси. Он приткнулся к обочине. – Посмотри на него! Ничего странного не замечаешь?

– Пожалуй, для почтальона сейчас поздновато, но у некоторых такой маршрут, – отозвался Берт. – У него борода, и он в шортах, хотя уже декабрь, а так – обычный почтальон. Для района Залива, я имею в виду. А что с ним?

– У него две сумки. Одна – форменная сумка для почты, а другая – холщовый мешок на втором плече. Он вынимает корреспонденцию из одной сумки и что-то еще из другой и кладет в почтовые ящики. Это «что-то» – толстые коричневые пакеты четыре на семь, в каждом – какой-то комок. На каждый дом по пакету. Все пакеты одинаковые. Вон смотри: выходит человек, на собственную почту не смотрит, берет только толстый пакет.

Нервно постукивая пальцами по рулю, Берт спросил:

– И что? Это какая-нибудь реклама. У него так много почты, что он рассортировал ее на две сумки. А людям интересно, что там такое, может, пробный образец или что-то в этом духе.

– Я уже видела нескольких человек, которые не обращают внимания на свою корреспонденцию, а сразу хватают эти пакеты. Я подождала. Они никогда не выходят, чтобы забрать остальную почту.

– Ха! Лично я получил только рекламу пиццерии на Эль Собранте.

Лэси все следила за почтальоном, а он шел от дома к дому.

– Я ездила по окрестностям два дня, хотела убедиться. В некоторых районах это бывает, в других – нет, но чаще всего в северном конце. Но процесс распространяется, переходит с одного квартала на другие.

Берту становилось жарко. Снаружи завывал ветер, но окна машины были закрыты. Солнце висело почти над горизонтом, лучи его били прямо машине в лоб. Он опустил стекло и сказал:

– А теперь ты заставишь меня осмотреть такой пакет.

Лэси прочистила горло.

– Ну… Странно, что ты это сказал. Сама я украла шесть штук там, где людей не было дома.

Берт взглянул на нее и невольно рассмеялся.

– Ты воруешь почту Соединенных Штатов? Это, можно сказать, федеральное преступление, Лэси.

Она копалась в своей объемистой сумке.

– Может, и так. Только я не думаю, что это почта Соединенных Штатов. Вот смотри, Берт.

Она сунула ему три абсолютно одинаковых толстых пакета из коричневой бумаги. На каждом была марка и никакого обратного адреса, хотя закон теперь требовал, чтобы его указывали. Каждый пакет предназначался кому-нибудь на Кэндл-стрит: 333, 444, 555 и так далее.

– Никакой Кэндл-стрит нет, – сказала Лэси. – Я проверила. А номера домам не соответствуют. А посмотри на имена адресатов: Гэйбл, Эйбл, Сейбл, – и так далее. А номера домов…

– Глупость какая-то. Бутафория.

– Вот именно. Камуфляж. И даже не очень хороший. Но ему и не надо быть хорошим.

Берт разорвал обертку одного из пакетов. Внутри оказался небольшой механизм размером с каштан: компьютерный чип, соединенный с серебристым устройством в виде полусферы. Идентифицировать его Берт не смог. Он открыл следующий пакет. То же самое. Ни письма, ни записки.

– И как ты думаешь, что это такое? – спросил он.

– Понятия, черт возьми, не имею, Берт. Но посмотри-ка поближе. На нем нет ни клейма производителя, ни номера. Да и выглядит эта штука так, как будто ее изготовили вручную, правда?

– Вроде да. Господи! Думаешь, это маленькая бомба? – Он едва удержался от того, чтобы не вышвырнуть прибор из окна машины, но она сказала:

– Я возила одну такую штуку на пляж, пробовала взорвать. Швыряла в нее камнями, потом бросила парочку в костер. Ничего.

– Что? Лэси! Господи Боже мой! Да тебе могло оторвать голову!

– Ну знаешь… Я была практически уверена, что это не бомба. К тому же я отошла подальше.

– Послушай, давай сделаем простую вещь. Поедем и спросим почтового инспектора.

Лэси вздохнула:

– Да, знаешь, я уже пробовала. Поехала на почту, попросила, чтобы вызвали почтового инспектора. На меня там как-то странно посмотрели и отослали в кабинет к инспектору. Инспектор оказался абсолютно нормальным человеком, и вел он себя абсолютно нормально. – Лэси посмотрела на Берта серьезным взглядом. – И глядя на него, я испытала ужас… такой ужас, как никогда раньше. Как будто что-то внутри меня предупреждало: Ничего не говори ему об этом деле! И я не сказала. Сказала, что ошиблась, и ушла. – Она помолчала, следуя взглядом за кружащимся на капоте листом, потом спросила: – Ты считаешь, что я…

Берт посмотрел на конверт, на почтальона, на маленький механизм у себя на ладони.

– Нет, я не думаю, что ты… что ты все это придумала или тебе почудилось. Но я могу и сам обратиться к инспектору.

– Кстати, знаешь, – вдруг сменила тему Лэси, – в этом городе в последнее время необычно большое число людей обращается за психиатрической помощью. Они считают, что им что-то чудится. В последнюю неделю или две. Я в библиотеке случайно разговорилась с врачом. Спрашивала его про то, что видела Адэр – она мне рассказывала.

– Подожди-ка. Врач в библиотеке? Откуда ты знаешь, что он врач?

Лэси смутилась.

– Ну, он вроде как мной заинтересовался, а потом эта тема выплыла в разговоре.

– Я так и думал. И у вас получился прекрасный долгий разговор?

Берт поддразнивал Лэси, ну почти… Она бросила на него взгляд оскорбленной невинности.

– Ты не хочешь, чтобы я вела долгие разговоры с мужчинами, которые пытаются за мной ухаживать? Почему бы и нет, Берт?

– О, Господи. Ладно, продолжай.

– О'кей. Он рассказал, что врачей во всем городе просто одолевают люди, которым кажется, что они страдают от паранойи. Я сказала, что схожу в больницу и там спрошу, но он посоветовал этого не делать. И не захотел объяснить почему. Сказал, что сам начинает не доверять тамошним работникам. А потом он по-настоящему смутился и сказал: «Послушать меня, так у меня самого паранойя».

Берт наблюдал за почтальоном, тот снова вышел на улицу, уже ближе к его машине. Зашел еще в один дом, оказался еще ближе.

– Я бы пошел… и спросил его самого. Он-то должен знать. Я бы…

– И почему же ты не идешь?

Берт опустил глаза на конверт.

– Фальшивые адреса. И, честно сказать, кое-что еще. Думаю… будет лучше, если этот парень не узнает, что я интересуюсь.

Лэси кивнула:

– Я тоже боюсь его спрашивать. Берт включил мотор.

– Поехали. Надо попробовать разобраться, что это за машинка. Вероятно, найдется какое-нибудь банальное объяснение.

– Кого ты собираешься спрашивать?

Берт свернул на Квибра-Вэлли-роуд.

– Моргенталя из старшей школы.

– Гляди-ка, Адэр! С другом.

Лэси показала рукой, и Берт увидел, что они проезжают мимо ее племянницы и высокого сутулого парня с модной прической из торчащих дыбом волос, которого он не узнал. На обоих были огромного размера толстовки с капюшонами и свободно болтающиеся брюки.

– Останови, Берт.

Берт приткнулся к обочине, Лэси опустила стекло.

– Тетя Лэси! – Казалось, что Адэр искренне рада видеть Лэси.

– Вас не подвезти, ребята?

– Если можно. Это Вейлон. А это Берт и моя тетя Лэси.

Подростки забрались в машину. Адэр что-то буркнула насчет того, что ей надо поговорить с Лэси. Вейлон издал нечленораздельный звук, который при желании можно было принять за «Хай!».

– Прежде чем мы поедем, – начала Лэси, – я вот что хотела спросить: Вейлон, Адэр говорила, что ты очень хорошо разбираешься в электронике?

– Маленько, – пробурчал в ответ Вейлон. – Отец занимается электроникой, вот я и поднатаскался.

Лэси передала ему одно из устройств, которые они обнаружили в почтовых пакетах.

– Не знаешь, что это? Тут какая-то местная тайна, во всяком случае – для меня. Сотни этих штук доставляют в окрестные дома.

Вейлон взвесил маленькую полусферу на ладони, перевернул ее.

– Странно… Нет… Не совсем… То есть, я имею в виду, эта маленькая круглая часть вот здесь – видите, в отверстие входит проводок, – она выглядит как передатчик. Эта штука выглядит так, как будто она должна быть на чем-нибудь более мощном.

– И присылают в этих пакетах. – Лэси показала ему один из конвертов.

Он посмотрел и заявил серьезным тоном:

– Вполне может быть устройством контроля за сознанием.

Адэр вытаращила глаза.

– Да ты что, Вейлон! Нельзя везде видеть заговор.

– Тогда почему их сотнями рассылают в этих поддельных конвертах?

Адэр взяла детальку в руки, и лицо ее вдруг изменилось.

– Я ведь видела эту штуку раньше. Думаю… У отца есть такая. В гараже. Он ее к чему-то подсоединял.

Лэси приподняла брови:

– Ну что ж. Тогда поедем и спросим его.

– Нет! – И, отвернувшись к окну, продолжала: – Я не могу с ними разговаривать. Я боюсь.

Лэси понимающе кивнула. Внезапно заговорил Вейлон:

– Здесь собираются передавать что-то странное. Хотите послушать? Мамы нет дома, она… сегодня уехала. Правда, в Доме… типа, бардак. В общем, не убрано. Но если вы не против…

Берт, Лэси и Адэр стояли за спиной у Вейлона в его слегка пованивающей комнате, а сам он торопливо прочищал дорогу среди куч грязной одежды на полу. Через его плечо гости рассматривали прибор, который сам Вейлон называл секретным частотным сканером. На взгляд Берта, прибор был похож на самодельный радиоприемник, соединенный проводами с жестким диском компьютера.

Вейлон застучал по клавишам в поисках, как он выразился, «передач на аномальных частотах». Сквозь треск и смутно различимое бормотание они услышали какую-то музыкальную группу с уклоном в тяжелый армейский жаргон, а потом появилась частота, на которой все было так ясно, как будто станция находилась в соседней комнате.

– Это абсолютно нелегальный диапазон, – пояснил Вейлон. – Как раз эту станцию я давно пытаюсь поймать. По моим понятиям, она здесь, в городе.

Голоса, раздававшиеся из динамика, накладывались друг на друга, в какофонии улавливались цифры какого-то кода и явно зашифрованные фразы: «Один-о-один-о-один-один-о-о-один. Протокол 7655, внешний представитель. Срочная конверсия на Меривезер-стрит, 76. Хилтоп-Молл в целом наша. Подготовлен новый груз, требуется одобрение кластера. Все мы – приоритет 5777777. Перезагрузка. X. Робине.

– Что за черт! – шепотом воскликнул Берт.

– Вот видите! – отозвался Вейлон.

– С кем бы все это обсудить? – задумчиво проговорил Берт, обращаясь к Лэси.

– Все так… неопределенно, – отозвалась она. – Думаю, надо подождать несколько дней и просто попробовать собрать информацию. Очень осторожно.

Адэр кивнула:

– Не знаю, как объяснить, откуда я это знаю, но чувствую – тут нужна осторожность.

– Ты и Вейлон, вы можете мне помочь?

Лицо Адэр расплылось в широкой улыбке.

– А то!

Вейлон проворчал:

– У меня есть собственные планы, как вывести на чистую воду все это дерьмо.

Лэси ему улыбнулась:

– Боишься, что я могу тебя обскакать? Давай так: распределим версии. Но если выяснится, что происходит что-то тайное, такое, как вот это, – она указала на приемник, – значит, кому-то наносится вред или кто-то подвергается опасности, иначе зачем действовать скрытно? Так что, Вейлон, у нас имеется моральный императив. Понимаешь? Но только давайте подождем, пока у нас появится что-нибудь конкретное.

Вейлон повернулся к приемнику и прислушался:

– Вы лучше послушайте эту туфту, люди. А потом скажите, что у меня паранойя.

8 декабря, вечер

Стэннер ждал свою дочь на тридцать девятом пирсе в Сан-Франциско, около моржей. Время было обеденное. Обеденное – для моржей, а вовсе не для него.

С залива тянуло промозглым ветром. Стэннер застегнул куртку до самого подбородка, поискал местечко, где не было пятен птичьего помета, и прислонился к ограждению. За спиной у него тянулась цепочка магазинов, у Рыбачьего причала шумели туристы. Впереди шумело море, уже покрытое чередой барашков.

Шеннон хотела посмотреть на моржей. Она вообще очень интересовалась живой природой. Когда Стэннер был в Чикаго и ходил ее навестить, то заметил, что на работе у нее над столом висят календари клуба «Сьерра». Интересно, на кого он сейчас смотрит, на моржей или морских львов? Наблюдая, как плавно они изгибаются, вальяжно разваливаются на берегу, гулко трубят, он решил, что это все же морские львы. Он и раньше слышал, что несколько лет назад животные облюбовали эти скалы, выбрали небольшую бухточку залива Сан-Франциско, практически рядом с пирсом, и теперь это их дом.

В кармане брюк завибрировал пейджер. Стэннер посмотрел на номер – офис Бентуотерса. В последнее время Стэннер скрупулезно старался не возвращаться туда. Но, может, стоит все же поговорить с Бентуотерсом?

Он огляделся – Шеннон было пока не видно, – вынул сотовый телефон и позвонил.

– Да, – отозвался он, когда Бентуотерс ответил. – Что случилось?

– Стэннер? Вы не отвечаете на наши звонки. Стэннер заколебался. Следует ли говорить в открытую?

Это могут использовать против него. Он решился:

– В последнем полученном мной сообщении говорилось, что я должен прекратить расследование. Я пока не собираюсь этого делать, а потому не хочу оказаться в положении человека, нарушающего приказ. Вы – не мой начальник, так что с вами я могу говорить.

– Если у вас в голове хоть что-то есть, вы не станете возвращаться в тот город. Поймите, Стэннер, Контора не знает, что с ним теперь делать. Пока действует бюрократический паралич.

– Значит, они убеждены, что оно распространяется?

– Ну да. Туда послали несколько человек. Они обнаружили частоту, используемую для коммуникации определенного уровня между кластером и выбросами.

– Как далеко это зашло? Сам я не знаю, надо бы иметь там больше агентов, тогда была бы и информация.

– Вы были правы. Они могут справиться не с каждым и не сразу. Им приходится создавать микроинтерфейсы, а это требует времени. Так что в одних районах они действуют быстрее, в других – медленнее. Очевидно, они экспериментируют с животными, с разными комбинациями, используют их для контроля за периметром. Очень скоро они полностью его замкнут. В таких обстоятельствах на что мы можем надеяться? Подумайте трезво.

– Я вам скажу, что я думаю. Я думаю, этот город можно спасти. Послушайте, вы помните ту чертову систему, над которой мы работали?

– Для этого требуется доступ к гигантской встроенной системе передачи, или к водородной бомбе, или к чему-то достаточно мощному, чтобы генерировать импульс…

– Нет же! Черт возьми, слушайте! Там должна быть инфраструктура, местная система, до которой мы можем добраться, если только вы поможете мне получить схему электромагнитного усилителя, который можно установить в микроволновом передатчике. Он должен строиться на основе конструкции, которая имеется в Конторе. Это та, которую мы проектировали…

– Я не знаю.

– Я могу ее испытать. Мы сумеем спасти остатки города до того, как они перейдут к следующей фазе. Похоже, одних людей им преобразовывать легче, других – труднее. Если бы люди просто пропадали, поднялся бы слишком большой шум. Поэтому они действуют шаг за шагом. Это дает нам немного времени, Бентуотерс.

– Почему именно эти люди, а не другие?

– Не знаю. Но я обнаружил дом, где родители точно с ними. Они строят передатчик, который будут использовать только «Все Мы». Однако я практически уверен, что дети там еще не были подвергнуты конверсии. Там так часто бывает: родители преобразованы, а детей оставляют в покое. По крайней мере, на первом этапе. Похоже, все зависит от детей. Во-первых, молодые люди в основном имеют повышенную сопротивляемость, может, неврологическую, может, психологическую, может… Может, влияет гормон роста. Кто знает? Я имею в виду, что есть несколько неврологических систем, которые не работают. Мы знаем это, например, про кошек, но не до конца понимаем почему. Этот принцип сопротивляемости следует развивать. Вероятно, можно будет создать вакцину и давать ее людям. Однако сейчас нужно их просто остановить, пока дело не зашло…

– Хай, па!

Стэннер чуть не уронил сотовый телефон в бухту: подошла Шеннон и облокотилась на парапет рядом с ним.

– Бентуотерс, мне надо идти. Я… я подумаю насчет того, чтобы держать с вами связь. – И он выключил телефон.

На дочери было платье в тонкую полоску и такое же пальто. Маленькая, изящная, как ее мать. Наполовину японка.

– Остановить, пока дело не зашло – куда? А, па? Один из твоих угрожающих звонков?

– Спрашиваешь, что остановить? Не что, а кого. Остановить женщин раньше, чем они дослужатся до высоких постов.

– Папа!

– Шучу. Шучу. Нет, надо остановиться и прекратить занятия бумажной работой. Ну, здравствуй. Думаю, что это морские львы, а вовсе не моржи.

– Здравствуй, здравствуй, – проговорила она, рассматривая животных. – Точно. Морские львы.

Она говорила, почти не глядя на отца. Он сразу понял, что это будет за встреча. Видимо, она опять размышляет о самоубийстве своей матери.

– Ну и что тебя привело в этот город? – спросил он.

– А что тебя привело? – вопросом на вопрос ответила она. – Или тебе нельзя говорить, агент 0-0-10 000?

Еще подростком Шеннон узнала, что он работает в разведке ВВС. Он был тайным агентом, и в шутку она называла его Джеймсом Бондом, который был чем-то вроде морского офицера, а также шпионом. Тогда Стэннер говорил ей: «Я не ноль-ноль-семь, вовсе не супермен и уж точно без лицензии на убийство. Боюсь, у меня нет даже лицензии, чтобы двинуть кому-нибудь в скулу».

Разумеется, ему пришлось убить немало людей. Но он предпочитал делать вид, что это был кто-то другой. Да и сами подвиги ничем не напоминали Джеймса Бонда. У Джеймса Бонда те, кого убивают, почти никогда не просят пощады.

Какое-то время назад, когда «неизбежные ликвидации» стали уж слишком частыми, Стэннер решил отойти от работы в поле, придерживаясь лишь технической стороны дела. Но иногда «техническая сторона дела» требовала небольшой прогулки «в поле», и тогда снова начиналась охота.

– Чем я занимаюсь? Да какой-то ерундой, орбитальной картографией для НАСА. Техническая дребедень. Я притворяюсь, как будто что-то понимаю, вот мне и разрешают поработать еще несколько лет.

– Такое впечатление, что ты уже думаешь об отставке. – Шеннон посмотрела на него с обострившимся интересом. От резкого движения головой ее короткие блестящие волосы взлетели черным крылом.

– Ха, да я каждый день только и думаю, что о пенсии. Однако мне еще недостаточно лет, чтобы получить все льготы, вот и приходится откладывать. Но на самом деле я с удовольствием ушел бы в отставку.

Он задумчиво посмотрел на дочь, впитывая глазами ее образ. Маленькая, изящная, очень устремленная, она так напоминала Киоко. Те же глубокие черные глаза. Настоящие черные глаза встречаются довольно редко, обычно, говоря «черные глаза», мы подразумеваем темно-карие. Но у Шеннон были действительно черные глаза без бликов.

Если бы я лучше ее понимал, – думал он, – если бы чаще спрашивал, о чем она думает, что чувствует, может быть, в конце концов, она сказала бы мне правду.

Стэннер почувствовал, как защипало у него в глазах, и отвел взгляд от Шеннон.

– Ты только посмотри на этих бездельников! – воскликнул он, показывая на морских львов. – Люди бросают им рыбу. Конечно, ленивые толстые бездельники. Лежат себе на солнышке, едят и больше ничего не делают. Вот это жизнь! Вонючая, нелегкая.

– И правда попахивает. Но мне все равно. Однажды, когда я была в Мексике – занималась подводным плаванием…

– Ты ездила в Мексику? А мне ничего не сказала…

– Папа! Я же присылала тебе открытку.

– Она не дошла.

– Это потому, что ты не сидишь на одном месте. – Она бросила на него быстрый взгляд, в котором отражалось нечто, похожее на удовлетворение. Как будто она нашла способ продемонстрировать, какую нестабильность внесло в ее жизнь его бродячее существование. Перекати-поле, никаких корней. Или, что еще хуже, корни были, но в военно-воздушных силах, а какие корни могут найти себе опору в воздухе? – Да ладно. Так вот морские львы подплывали прямо мне к маске, а один даже тюкнулся в нее носом – просто играл.

Шеннон улыбнулась воспоминаниям, Стэннер тоже улыбнулся и понимающе кивнул – так ярко он представил, какое удовольствие получила дочь от той нечаянной встречи с жителем океана.

– Ну. а на работе как, Шеннон?

Она пожала плечами.

– Никак не повысят. Могу поклясться, у них стеклянный потолок. Я лучший пиарщик в фирме.

– У вас в фирме стеклянный потолок? Я думал, они там придерживаются самого либерального курса, думал, у вас там занимаются вроде как «зелеными» инвестициями, так? Должны бы всячески продвигать женщин, даже вопреки здравому смыслу.

И тут он заметил, как она на него смотрит. Совсем как Киоко. Шеннон всегда сердилась, если ей хотелось повозмущаться, а он реагировал как «мистер Разумный Мужчина» – так говорила когда-то Киоко.

И что он мог объяснить? Не говорить же им, что он видел вещи, которые способны разрушить твой мозг, если не удастся убедить себя, пусть даже в последний миг, что мир устроен все-таки разумно. Во всяком случае, значительная его часть. Что существуют не только черные тени, управляющие черными тенями, не только необсуждаемые приказы совершить непостижимое.

И о снах, которые ему являлись, он тоже не мог рассказать. Юнец Берджесс, превращенный в желе… Во сне Берджесс кричал, молил его крепче налегать на стол, раздавить их. Ради Бога, убейте меня! А он, Стэннер, пытался объяснить: Нет, нет, это не я, я ни при чем, парень! Клянусь, я ни при чем!

И сейчас он мог только принять вид смиренной овечки и с сожалением добавить:

– Но вообще-то я никогда не видел стеклянного потолка.

– Ты – белый мужчина среднего класса, государственный служащий, – и ты никогда не напарывался на стеклянный потолок? Кто бы мог подумать! Ты правильно все понял, па?

По крайней мере, она зовет его «па»! Они прошли вдоль пирса, вышли на улицу.

– Шеннон, ты так и не сказала, что тебя сюда привело. Конечно, я льщу себя надеждой, что ты просто хотела повидать своего старого родителя.

– Я занимаюсь раскруткой косметических продуктов, духов и прочего в этом роде, что не тестировалось на животных. Компания находится здесь, инвесторы пожелали встретиться со мной и кое-что обсудить.

Шеннон выбрала ресторан, благоухающий дарами моря и дымом, который поднимался от коптящейся рыбы. Новоорлеанская кухня, решил Стэннер. Он ее не любил, но сейчас это не имело значения. Ему хотелось просто смотреть на свою дочь, вспоминать, как малышкой она строила с ним песочные замки во Флориде, где он работал, получив назначение в НАСА. Спрятавшись за темными очками, Киоко улыбалась, наблюдая за ними со своей пляжной подстилки.

Им досталось место слишком близко к джаз-банду. Джаз Стэннеру тоже не нравился. Этих было только трое: громадный бас, пустотелая электрогитара и ударная установка, но шумели они на совесть. Он заказал форель, а Шеннон – лосося. Казалось, она довольна, что музыка мешает им говорить…

На прощание она подставила ему щеку для поцелуя, очень уклончиво отозвалась на предложение провести весной у него часть отпуска, села в такси и уехала к себе в отель. Стэннер долго смотрел вслед, потом отправился на поиски взятого напрокат «форда» – матово-черного монстра, которого про себя он называл «геморроем». Он так задумался о Киоко и Шеннон, что почти не заметил парня, который плелся за ним, как хвост. Однако многие годы работы развили в нем шестое чувство – чувство слежки. Никаких сомнений: за ним кто-то тащится – крупный светловолосый парень в дешевом синем костюме без галстука. Он следует за ним, отставая на полквартала, изображая бездельника, которому нечем заняться. Не забывает зевнуть от скуки, бессмысленно таращится в витрины магазинов.

Неужели в агентстве настолько перестали доверять ему, что пустили слежку? Или это не агентство?

Стэннер нырнул в дверную нишу и стал ждать, собираясь взять быка за рога. Прошло минут десять, но парень, видимо, осознал, что его вычислили, и решил держаться подальше.

Даже если и так, то хвост все равно должен быть поблизости. Стэннер ждал, ждал, стал замерзать в своем дверном проеме, потом решил плюнуть. Подошел к своему «форду» и поехал в Квибру, думая о том, что надо бы сменить место жительства и, конечно, машину. Потому что, подъезжая к мосту через Залив, он заметил: его снова подцепили. За ним следовала целая команда на трех машинах: одна впереди, а две другие тянулись сзади, прячась в потоке транспорта. Не очень качественно, но все равно довольно профессионально.

Стэннер понял: это люди Гейтлэнда, а Бентуотерс сообщил им, что он стал паршивой овцой. Перешел грань.

9 декабря, ночь

Над восточной долиной Квибры занимался рассвет, туманный и липкий, и Эван Мецгер никак не мог заставить себя подняться, вылезти из грузовика, а потом тащиться по заросшему старому ранчо к амбару и хлеву, наступая по дороге на лошадиный навоз и собачий помет. Он платит этому грязному ублюдку за уборку, а кругом дерьмо. И в будках он наверняка тоже не вычистил, пока собак не было, а ведь было же сказано! Видно, кто-то получит по заднице, а денег как раз не получит!

По дороге к хлеву Эван закурил сигарету, выдохнув клубящуюся струю голубого дыма. Да вы только посмотрите! Этот гребаный Джефф или Карлос, как его там, оставил дверь хлева открытой, а должен был запереть! Ведь мог приехать шериф, мог заглянуть туда и увидеть все для собачьих боев, а потом натравить на наши задницы сволочей из «Охраны животных».

Устал он, как последний сукин сын. Был со своими собаками на боях против хорошо тренированных бульдогов. Бои заняли полночи в округе Аламеда, и хотя большую часть схваток он выиграл, один из его лучших псов сдох, а другой, затравочный – маленькая перепуганная дворняга, которая не желала сражаться, – вообще был разорван в клочья в первом же бою. Неудачно получилось. Лучше бы они выдерживали несколько схваток, тогда затравочных псов не приходилось бы постоянно менять.

А тут еще эти гребаные черножопые прицепились, как дерьмо к подошве, насчет «бабок» за выигрыш, пришлось помахать своим сорок пятым калибром. Хорошо, что с Донки заранее договорились, он крикнул слово, и тот вовремя прикрыл его с фланга дробовиком. Так что кое-как они справились – с двумя стволами и самим Мецгером – штангистом-тяжеловесом с его бритой головой и майкой спецназа (не то чтобы он и, правда служил в спецназе, его выкинули из армии за самоволку еще в учебке), в общем, эти сволочи наделали в штаны и выплатили выигрыш, но Донки пришлось прикрывать его сзади, пока он грузил собак в фургон. Все это дело, да еще и бурбон, а потом и порошок привели его, так сказать, в раздраженное состояние, и когда один из псов слишком медленно лез в фургон, Мецгер со всей силы пнул его носком ботинка под ребра, а он на арене был одним из лучших бойцов. Дело кончилось тем, что он продал пса за двадцать баксов какому-то черножопому, тот сможет использовать его для затравки, пока он не сдохнет, конечно, если скотина до этого вообще доживет.

Мецгер устал как собака и сам чувствовал, как от него воняет. И он был рад, что этот гребаный ублюдок Донки убрался домой. Сам Мецгер хотел только принять ванну, проглотить пригоршню таблеток валиума и – на боковую. Но лучше сначала убедиться, что в сарае все готово для сегодняшних собачьих боев. На его территории это будет в первый раз.

Из фургона слышался отдаленный лай псов. Может, на день оставить их в клетках? Тогда к вечеру они будут голодными и злыми – как раз для боя. Будь с ними пожестче, говаривал когда-то отец, и они станут свирепее. В последнем письме из тюрьмы полно всякой дребедени насчет того, что он как будто снова родился, но уж собак-то он знал – что да, то да.

Подразумевалось, что его сводный брат Джефф должен был целый день заниматься сараем – проводить освещение к арене, установить миниатюрные стадионные софиты, но Джефф слишком любит порошок, и дело обычно кончается тем, что он забывает, что должен делать, сидит и вырезает на столбе свое имя – пятьсот раз – или еще что-нибудь в этом духе.

Мецгер зашел в сарай и решил, что все о'кей. Стойла убраны – это он сделал сам, самодельные трибуны размещены вокруг бойцовской арены. Похоже, Джефф поработал с освещением как надо. Мецгер нашел выключатель и дернул его: надо посмотреть, куда направлен свет.

Потом случились сразу две вещи.

Собаки в фургоне вдруг дико залаяли и завыли.

Пятна света выхватили из темноты голое окровавленное тело Джеффа, валявшееся в яме для собачьих боев.

Как будто собаки среагировали на это зрелище вместо Мецгера. Сам он не мог поверить своим глазам и никак не реагировал. Брюхо Джеффа было распорото от грудины до паха. Пустая раковина. Все органы были тут же – сложены сбоку на брезенте в аккуратную пирамиду, как на прилавке мясника. Там были и еще чьи-то потроха: по крайней мере три человеческих сердца и множество других внутренностей.

– Ох, мать твою… мать твою… Ох, мать твою, мать твою, – только и мог проговорить Мецгер.

Он пятился от тела и тянулся за своим 45-м, потом вспомнил, что оставил его в куртке, в фургоне, повернулся, бросился к двери и вдруг остановился как вкопанный, увидев Карлоса, тощего поденщика с громадным носом, который убирал за собаками. Тот стоял во дворе, одетый в боксерские шорты и футболку, и плакал навзрыд, как ребенок. Просто стоял и плакал посреди грязной площадки между сараем и грузовиком, вокруг него закручивался воронками утренний туман, а у ног прыгали эти маленькие штучки.

Карлос забормотал что-то по-испански и ткнул пальцем в попрыгунчиков.

Они состояли из меха, перьев, кусочков металла, как-то хитро приткнутых друг к другу. И прыгали, прыгали… Словно пропитанные энергией. Один был ростом с небольшого кота, на нем дергалась петушиная голова, дрожащие ножки сделаны из суставчатых металлических спиц, извивающееся туловище – из средней части гремучей змеи, а вместо хвоста торчала еще одна голова, с которой капала кровь. Вроде как голова скунса. И обе головы кидались на Карлоса, и клюв, и морда щипались, подпрыгивали, разбрызгивали кровь.

А вот тот скорее похож на мяч, катящийся мяч. Голова, вроде крысиная, торчит между низких недоразвитых лап, туловище как будто свернуто, во все стороны торчат живые, извивающиеся волоски. Он катится, связываясь – только нельзя понять как – с другим маленьким чудищем, у которого голова синей сойки, беличий хвост, а средняя часть представляет собой переплетение оголенных мускулов и движущихся, работающих органов под пластиковым корпусом. И кругом волоски, волокна, которые постоянно дергаются внутри самих себя, будто составленные из тысячи мелких пульсирующих деталек. Этот связан с крошечным монстром из одних только клювов и перьев – и больше ничего, и еще с одной штукой, вроде бы слепленной из рыболовных крючков, глаз и меха.

И все эти уродцы, созданные из частей, которые никогда не могли оказаться вместе, липли один к другому, сливались с соседями, так что рябило в глазах, танцевали в воздухе, образуя вокруг Карлоса нечто подобное человеческой фигуре, не позволяли ему сделать более шага в сторону. Как только он порывался бежать, поток пульсирующих чудовищ преграждал ему путь. Существа переговаривались между собой вроде бы животными голосами, но иногда почти человеческими или похожими на звук отдаленной радиостанции, заглушённой помехами. И все время ныряли в свой магический круг, отрывая крошечные кусочки от Карлоса, мало-помалу отрезая от него ровный слой.

Ленты и полосы плоти отходили от тела по всей окружности, отщипываемые понемногу с точно рассчитанной равномерностью. Карлос вертелся, колотил руками по воздуху, но безжалостная кровавая спираль становилась все шире, а земля вокруг все краснее.

Тут был и человек или нечто вроде человека. Он стоял позади грузовика и открывал клетки с бойцовыми псами.

Мецгер машинально заорал в сторону расплывчатой фигуры:

– Эй, мать твою, не открывай!

В ответ голова негодяя провернулась на плечах, как перископ, и посмотрела назад. У него остался только один глаз, на месте другого была красная дыра, одежда представляла собой лохмотья какой-то формы – вроде морская пехота. Оборванный морпех заговорил с собаками, взобрался в фургон – заполз по боковой стороне, как будто на него не действовало притяжение, – просто распластал руки и ноги. И тут же все шесть бойцовых псов, толкаясь, соскочили с грузовика и бросились к Мецгеру.

– Пустая трата, – сообщил Мецгеру моряк, прислонившись к грузовику. – Твой мексиканский дружок пойдет в дело. Часть – на горючее, часть на органы. А вот ты… С удовольствием посмотрю, как они тебя сожрут. Раньше я любил собак, и, видно, что-то во мне осталось… Но «Мы Все» разрабатываем и сценарии справедливости. Мы понимаем, что полное поглощение должно вызвать сопротивление, а потому нужны социальные рычаги. Придется время от времени наказывать тех, кто вел себя как последняя задница. Все это пока эксперимент. «Мы Все» любим эксперименты, потому что сами были когда-то экспериментом.

Карлос с воплями повалился на землю, а подпрыгивающие монстры из меха, перьев и крючков разделывали его с ужасающей аккуратностью, двигаясь снаружи внутрь организма.

В глазах псов Мецгер прочитал их намерение – грациозные тела напряглись. Он повернулся и побежал к сараю, но до двери так и не добежал. Собаки, все как одна, бросились на него и повалили на землю. И началась агония: они рвали его на части, рыча от возбуждения и удовольствия, таскали туда-сюда, отрывали куски мяса и глотали их заживо.

Последнее, что Мецгер видел в жизни, были покрытые пеной челюсти псов и человек, который вползал на стену сарая, но приостановился, чтобы бросить на него взгляд своим единственным глазом. А потом мир затянула кровавая пелена.