Ползущие

9.

3 декабря, вечер

Берт захватил от Круллера пластиковый стаканчик с кофе и вошел в класс. Разглядывая своих новых студентов из бывшей группы Винсеккера, он увидел то, что примерно и ожидал. Три-четыре пожилые дамы, занятые самоусовершенствованием, четыре-пять вдохновенных писателей обоего пола и различных возрастов, парочка забавных любителей поэзии, которые, вероятно, в состоянии цитировать Уитмена – эти, по крайней мере, будут не совсем темными, – и кучка старшеклассников, которым, скорее всего, надо подтянуться в тех разделах, которые они пропустили.

И, разумеется, он заметил даму с сияющими глазами и каштановыми волосами, примерно одного с ним возраста. Перед ней на столе лежала открытая тетрадь. В списке указывалось, что ее зовут Лэси и что она в группе новенькая.

Берт написал на доске свое имя: мистер Б. Клейборн. Некоторые преподаватели выбирают другой путь: «Зовите меня просто Сэм», но Берт, хотя ему всего-то сорок один год, слегка старомоден.

– Добро пожаловать в новый тур приключений в стране американской литературы. Как вы, без сомнения, уже слышали, остаток года я буду вести курс вместо мистера Винсеккера. У меня своя методика, и я собираюсь действовать в соответствии с собственными вкусами. Название курса содержит в себе слово «приключение», но мы не будем читать ни чудовищного мистера Джеймса Фенимора Купера, ни набившего оскомину Марка Твена, как бы ни был мистер Клеменс приятен и интересен. Вместо этого мы сконцентрируем внимание на трансценденталисах второй половины…

Мужчина средних лет поднял руку. Коренастый, полноватый, с самоуверенным выражением лица, он положил рядом с блокнотом книгу по Гражданской войне.

– Мы будем обсуждать литературу по Гражданской войне?

– Мистер… э-э-э…

– Гундерстон. Ральф. У вас учился мой сын в…

– Я помню. В прошлом году, кажется, в выпускном классе. Пожалуй, я улавливаю сходство.

Замечание вызвало в классе смешок, а со стороны Ральфа Гундерстона – раздраженный взгляд.

– Мистер Гундерстон, если позволите – Ральф, кратко отвечая на ваш вопрос, скажу: очень кратко. То есть литературу Гражданской войны мы будем изучать именно так. Мы попробуем понять, что американские писатели думают о жизни. Сегодня займемся радикальными мыслителями: Торо, Уитменом, Эмерсоном, такими же радикальными, как Карл Маркс.

Все это время Лэси смотрела со спокойным вниманием, задала парочку умных вопросов, и Берт то и дело находил повод еще разок на нее взглянуть.

После занятий, когда студенты столпились у выхода, а Берт укладывал свой кейс, Лэси к нему подошла – слегка смущенная, но вовсе не робеющая – и спросила, не может ли он порекомендовать какую-нибудь книгу по биографии Торо. Вроде бы она журналистка и это ей нужно для работы.

Повинуясь внезапному импульсу, он предложил одолжить ей книгу. Она взяла биографию, которая была у него с собой. Передавая ее, Берт сам себе удивлялся. Он не любил отдавать свои книги.

Она что-то говорила о том, что живет здесь недавно, то есть в Квибре.

– Я тоже живу в Квибре, – отозвался Берт. – И, слава Богу, она не в моде, потому что сейчас это единственное место в районе Залива, где учитель может себе позволить купить дом. Во всяком случае, единственное место, не похожее на урбанистический ад.

Последним человеком, кому Берт одалживал книгу, был одновременно и последней женщиной, к которой у него возникал серьезный интерес. Хуанита Коллинз. Сначала она перестала возвращать ему книги, а потом и отвечать на телефонные звонки. Вскоре он услышал, что она вышла замуж за какого-то влиятельного адвоката. Его это очень задело. Он представлял себе, как она сравнивает жизнь супруги преподавателя общественного колледжа с жизнью жены состоятельного юриста.

Лэси кивнула, с интересом глядя на собеседника:

– Ну ладно. Мне пора, надо успеть на автобус. Никак не соберусь купить машину. Уезжая, я продала свою малышку, чтобы быть налегке.

– Говорите, вы журналистка? И на какие темы пишете?

– У меня была колонка репортера. Безответственные политические заявления, воздействие на общественное мнение и тому подобное.

– Ясно. Я бы с удовольствием прочитал пару-тройку безответственных политический заявлений, – усмехнулся Берт и снова сам себе удивился, удивился своей почти неконтролируемой наглости. – Говорите, вы идете на автобус? На улице вроде бы холодает. Могу подвезти вас до Квибры. Ну, то есть… Обычно я бы не стал… Если бы вы были молоды… То есть я имею в виду, было бы неправильно… предложить это… ну, первокурснице, но я не имел в виду, что вы старая, то есть… – Берт совсем запутался, он чувствовал, что у него горит лицо. Тряхнув головой он воскликнул: – О Господи!

Она лишь тихонько рассмеялась.

– Буду вам очень благодарна. Здесь, в районе Залива, и правда холодно. Я привыкла к Лос-Анджелесу.

Слушая на плеере Армана Ван Хельдена – самый крутой хип-хоп и рейв-рэп в мире, и у диджея какое-то немецкое имя, – Донни остановил свой «буревестник» 91-го годау светофора между торговым центром и променадом, взглянул на часы – вроде как рано. Но домой идти не хотелось. Что толку, что отец дает ему машину, если нельзя покататься на ней после школы? С домашним заданием он управился на компьютере в школьной библиотеке, времени сколько угодно, потому что двое учителей совсем не пришли, и Донни слышал, что учителя по электронике тоже не будет, как будто у них был, типа, учительский вирус. Сотовый, который ему подарили, у него с собой, предки не звонили, значит, все нормалек. Но все равно, решил Донни, матери надо позвонить. Конечно, у единственного ребенка есть преимущества, но не только…

Когда он высаживал Клео, притворившись, что собирается сразу домой, и она стала смеяться над ним, что всегда он косит под «мистера Ответственность», в ответ он сказал только одно: «Спроси Криса Рока». Клео не поняла, что он имел в виду. А на самом деле он начинал подозревать, что, может, он относится к меньшинству не только расовому…

Может, Клео тоже так думала? Она так странно смотрела, когда он сказал, что не готов к сексу.

Не то чтобы она сама была особенно возбуждена или так уж от него без ума. Просто решила, что хватит ей оставаться девственницей. Донни считал, что должен ей в этом поспособствовать, но такая мысль почему-то вызвала легкое отвращение.

Донни вздохнул. На самом деле он всегда знал. С самого момента, когда увидел тот фильм, где Весли Снайпс показывали (sic) почти голой. Похоже, Сизелла тоже будет разочарована.

Донни осмотрел себя в зеркало заднего вида. Да или нет? Он тряхнул стоящими дыбом прядями, просто чтобы посмотреть, как они раскачиваются. Потом оглянулся, надеясь, что никто этого не заметил. Единственный возможный свидетель – этот жалкий тип с грязными волосами и футболке со «Звездными роботами», Винни-как-его-там, брел по тротуару, резко отворачивая голову, когда мимо проносились автомобили. И как всегда что-то очень неспешно сам себе бормотал. Глядя на него, Донни решил, что надо бы сделать несколько снимков на новой цифровой камере для веб-сайта и только потом ехать домой.

Так, пару снимков, и хватит. Донни дружелюбно помахал Винни – ему было слегка неловко оттого, что тот напугался – и въехал на парковочную площадку. Своим снимкам на сайте Донни всегда давал названия, считал это частью искусства.

Сейчас он решил, что назовет эту фотографию «Винни прячется на виду».

Ага! Вот и еще кадр. Четверо белых парней, лет по девятнадцать, может, чуть больше, столпились у поднятого капота «транс-эм» под ярким фонарем парковки. Наверное, собрались куда-нибудь, а машина задурила. У всех четверых мешковатые брюки и бейсболки козырьком назад. Все четверо склонились, рассматривая мотор, – отличный кадр! Донни подрулил поближе, открыл окно и сделал снимок. Щелк! Четверо парней в практически одинаковой одежде сосредоточенно заглядывают под капот. Он назовет этот кадр «Знак судьбы».

Тут один из четверки поднял голову, стрельнул глазом на Донни и прорычал:

– Мать твою, не лезь не в свое дело, черномазый! – и показал палец. Донни успел заснять и палец, и злобное выражение на лице белого парня. Он назовет эту фотографию «Мать твою, не лезь не в свое дело, черномазый!». Хотя тот парень потом улыбнулся и махнул рукой: мол, шучу, шучу. В этот момент Донни его узнал – Лэнс-как-его-там, он окончил школу в прошлом году. На год позже, чем положено, так что ему было почти двадцать. Видом он напоминал гангстера: мощные бицепсы, под перевернутой бейсболкой с эмблемой Окленда – выбритая до блеска голова.

Донни медленно объехал «транс-эм» сзади, стал параллельно с ней, выглянул из окна и, имитируя полицейского, пролаял:

– В чем дело, ребята? Ну-ка быстренько сдали анализ мочи на алкоголь, черт вас раздери!

Лэнс хохотнул и подошел к машине.

– Я сейчас сдам тебе анализ мочи прямо на дверцу, хмырь болотный. – И он несильно стукнул кулаком о кулак Донни. – Здорово, Донни. Как дела? Твоя птичка прямо сияет. Все щелкаешь? И меня сунешь на веб-сайт?

– Может, и суну. Пусть посмотрят на эту штуку – «Мать твою, не лезь не в свое дело, черномазый!». Тут все и увидят, какой ты у нас первоклассный мудак, Лэнс.

Лэнс опять рассмеялся.

– Спрашиваешь… – Но тут на его лице возникла непонятная тень, глаза стали смотреть не в лицо Донни, а куда-то ему за спину, на семейство, выходящее из универмага. Он вынул из заднего кармана сверток каких-то бумажек и вручил одну Донни.

Под текстом находилась нечеткая черно-белая фотография Роя в баскетбольной форме. Пару раз Донни играл с ним в баскетбол – не всерьез. Приличный парень, рыжеволосый, немного застенчивый. И длинный. Это уж точно. Донни решил не говорить, что слово «конфиденциально» пишется без второго «н».

– Ну и дела. Я играл с этим парнем в баскетбол. Он что, сбежал?

Лэнс мрачно смотрел на портрет Роя в руках у Донни.

– Не думаю, что сбежал. Позвони мне попозже. Там мой номер телефона. Я тебе все расскажу. Не хочу говорить, пока рядом эти кретины. – Он заговорил тише: – Кое-кто из них слишком много болтает в интернете. Могут назвать мое имя.

– При чем здесь интернет?

– Говорю тебе, потом расскажу. По телефону, наверное, можно. – Он отвернулся, как будто о чем-то подумал, и снова обернулся к Донни. – Я вот что тебе скажу: родители Роя и задницу не поднимут из-за того, что он пропал. Я сам этим занимаюсь. Этот парень – мой лучший друг. – И добавил с тоской в голосе: – Он звал меня вместе пойти к копам, а я не пошел. – Теперь Лэнс говорил вообще еле слышно.

Донни в недоумении повертел головой:

– К копам? Зачем? Они-то при чем?

– Говорю тебе, позвони. Тут дело нечисто. Дерьмом воняет. Я вот думаю: вдруг ты поможешь организовать митинг и все такое? Ребята вроде тебя это умеют. Типа, как ты заставил их построить скейт-парк для лечебницы или устроил протест из-за того, что в школе нет дня черной истории.

– Так в чем дело?

Лэнс решительно помотал головой.

– Не здесь. Вот позвони мне, мы договоримся, где встретиться. Я даже этому гребаному телефону не верю. Донни с сомнением оглядел Лэнса – должно быть, парень на амфетамине сидит.

– О'кей. Посмотрим. Как-нибудь я тебе звякну. Донни объехал торговый центр с тыльной стороны, где располагалась зона разгрузки, надеясь поймать момент, когда свалится какой-нибудь ящик, чтобы сделать еще пару кадров. С тыла торговый центр напоминал крепость. У самого края шоссе, там, где начинался подъем, стоял невысокий засохший клен.

Вдруг Донни заметил какое-то движение. На дереве раскачивалось нечто абсолютно неправильной, неуместной формы. Донни развернул машину, чтобы фары светили в том направлении, заглушил мотор и вышел из машины. Что бы это ни было, он заснимет его на пленку. Наверное, это какой-нибудь вид ленивца. Болтается там, как обезьяна. Донни поднял фотоаппарат и замер.

Там, в ветвях, была собака. Небольшой терьер раскачивался в ветвях, как обезьяна.

Вместо передних лап у него было нечто вроде металлических щупальцев, на спине болтались металлические гребешки, фасеточные глаза поблескивали стеклянным блеском.

– Мать твою! – выругался Донни и конвульсивно щелкнул камерой.

Существо отреагировало – шерстяной комок, сверкнув хромированным блеском, бросился в кусты на холме.

Донни сделал несколько шагов по едва заметной тропинке, но по склону скатывался тощий ручей, Донни поскользнулся на раскисшей глине и потерял добычу из виду.

Дрожа от волнения, он вернулся к машине, сел за руль и задумался. О'кей, наверно, это чья-то сбежавшая обезьянка, у нее на ошейнике могла быть цепочка, а я все перепутал.

И он стал рассматривать экранчик с тыльной стороны цифрового фотоаппарата.

Там все было расплывчато, мешали ветки. Может, кто-то забросил на дерево мягкую игрушку. Все так неубедительно…

Донни помотал головой. Оно не могло быть тем, чем казалось. И тут ему захотелось домой. Увидеть маму с папой. Вспомнив о них, он испытал странное чувство. В последнее время они очень отдалились, часто уходят из дома, не то что раньше.

Он снова объехал вокруг торгового центра и зарулил на парковку. Может, он уговорит Лэнса вернуться, а вдвоем они отыщут эту штуку и…

Ни Лэнса, ни его приятелей уже не было. Была только кривая на один глаз толстая дама, которая, тяжело дыша, волокла сумку к своей машине.

Донни выехал на улицу и по дороге решил, что, пожалуй, не станет рассказывать своим о той штуке на дереве. Может, расскажет Адэр или Сизелле. Но даже они ему не поверят. А родители, скорее всего, решат, что он сидит на наркотиках. Он никогда не принимал наркотики. Ну, почти никогда.

Вдруг Донни заметил, что несется к дому слишком быстро, превысив скорость настолько, что одна из соседок, та старуха, которая всегда выходит на Вэлли-Вью-стрит в одном купальном халате, закричала ему вслед:

– А ну-ка потише!

Он не притормозил даже перед «лежачими полицейскими» на Райт-стрит. Машина подпрыгивала и гремела, может, он даже задел глушитель.

Донни испытал облегчение, когда увидел, что обе машины родителей припаркованы перед большим домом, выкрашенным кремовой краской. Мамин золотистый «сатурн» и серебристый «ягуар» отца. Его мать была наполовину белая, наполовину азиатка, а отец, как он сам говорил, «чернее многих, черный, как черт», и очень высокий. Он был хирургом. В юности – футбольная звезда университетской команды, он сумел заработать немалые деньги, специализируясь на спортивной медицине. Не раз он приводил в форму ребят из «Акул Сан-Хосе».

Донни тоже припарковал машину и бросился в дом.

– Привет, предки! – радостно заорал он. Ему просто хотелось увидеть их. Донни и сам не понимал почему. – Хай, ваша единственная и любимая налоговая льгота вернулась домой!

Ответа не было. Только древние часы с маятником – их купила мать – громко отсчитывали секунды. Весь дом был меблирован антикварной мебелью, до которой Донни опасался дотрагиваться.

Он посмотрел на часы. Иногда они в это время уже ложились спать. Он поднялся наверх и остановился у дверей родительской спальни и прислушался. Никакого скрипа. Значит, дело не в этом. Тогда он постучал.

– Вы спите?

По-прежнему никакого ответа. Он решил: следует считать, что они спят, спуститься вниз и включить интернет, или посмотреть телевизор, или еще что-нибудь.

Но он просто не мог так поступить. Сам не зная почему, он чувствовал, что должен увидеть их, увидеть, как они оба спят. Должен знать, что все нормально.

Как будто родители – мои дети, – с иронией подумал он.

Донни тихонько приоткрыл дверь, в глубине души желая их разбудить. Вот они, лежат рядышком.

Мама и папа лежали на спине, полностью одетые. Просто лежали, абсолютно молча. Глаза у них были широко открыты.

На секунду у него возникла сумасшедшая мысль, что они мертвы. Из-за того, что они лежали без малейшего движения и даже как будто не дышали. Потом они оба повернули головы, точно в один и тот же момент, совершенно одинаковым движением, и посмотрели прямо на него.

– Привет, сынок, – сказал отец.

– М-м-м… – промычал Донни. У него так пересохло во рту, что было трудно произнести хоть слово. Он облизнул губы. – Как у вас тут? О'кей?

– Конечно, – отозвалась мать.

– Конечно, – повторил отец. – Мы просто отдыхаем. Кое-что обсуждаем.

– Сынок, – обратилась к нему мать, – в школе скоро будут брать на анализ кровь… – Тут она замолчала и повернула голову, словно бы прислушиваясь к какой-то внезапно вторгшейся мысли. – Нет, – пробормотала вдруг она. – Еще нет.

– Да ладно, – буркнул Донни, прикрыл дверь и отправился в свою комнату, размышляя на ходу: Что-то здесь не так, как кажется. Что со мной происходит?

Бесконечные задержки, пока они пытались выйти из школы. Сначала Берта и Лэси загнала в угол своей болтовней словоохотливая администраторша, которая составляет расписание занятий, потом на стоянке прицепился охранник – ему чем-то не понравился пропуск Берта… Но Лэси тем временем уже называла его по имени – Берт.

Когда Берт наконец посадил Лэси в свой старый «терсель» и выехал с парковочной площадки, пошел мелкий дождик. В душе Берт молился, чтобы старый рыдван снова не забарахлил по дороге: он с трудом справлялся с этой древностью, даже когда она ехала вполне пристойно.

Время от времени Берт мотал головой, не в силах осмыслить собственные действия. До сегодняшнего дня ему дела не было до того, что другие думают о его машине. Неужели долгое воздержание привело к тому, что малейший искус делает его поступки иррациональными? Но он только полгода назад лежал в постели с женщиной, хотя их роман с Эмили длился совсем недолго. После Хуаниты у него ни с кем долго ничего не было. Он сам себя убедил, что постепенно перейдет к необременительному холостяцкому образу жизни и с экзистенциалистским смирением примет одинокую смерть.

Дождь, хоть и мелкий, заставил вспомнить о «дворниках». Когда Берт их включил, они чуть не исцарапали стекло. Давно бы пора их заменить.

– Наверно, утомительно проводить занятия так поздно? – заметила Лэси.

– Я, пожалуй, привык. Так меньше проблем.

– Я тоже так думаю, – мрачно отозвалась она. – Если бы не эти занятия, я бы, наверное, сейчас проигрывала все свои сбережения. – Берт удивленно на нее покосился, она рассмеялась. Оказывается, шутила. – Вся жизнь – игра, – это я почерпнула из того отрывка из Уитмена, который вы читали.

Они поговорили об Уитмене и Одене – похоже, ей нравился Оден – до самой дороги в долину Квибры. Здесь узкая дорога ныряла в окутанные зеленой тайной заросли разнообразных деревьев, причем каждый вид сбивался в отдельную группу. На поворотах этой извилистой темной полосы асфальта то и дело попадались деревянные кресты с искусственными цветами и воздушными шариками. Когда они проезжали очередной крест, Лэси оглянулась посмотреть.

– Это из-за людей, которые здесь погибли? Господи, на этом небольшом участке их было три или четыре.

– Да, здесь всегда были проблемы с превышением скорости. Дорога узкая и извилистая. Тут сбили несколько детей, и родители установили эти кресты. Потом в полиции Квибры появился новый начальник, парень по имени Крузон. Он расставил целую цепочку контрольных пунктов, чтобы ловить пьяных водителей. Заставил прокурора провести несколько судебных процессов, так что теперь ситуация несколько улучшилась, но ведь тех детей все равно не вернешь.

Он взглянул на нее, пытаясь понять, как она приняла намек о его пессимистическом отношении к жизни. Он вполне способен воспринимать светлую сторону явлений, но ведь темная тоже никуда не денется? И он не желает закрывать на это глаза. Очень глупо закрывать глаза на очевидное.

Но Лэси согласно кивала.

– Так и есть. Люди теряют своих детей, и им не найти ни успокоения, ни утешения.

«Дворники» со скрипом возили по стеклу, дождь временами становился сильнее, громче колотя по крыше автомобиля. Они оба чувствовали покой. Берт думал о том, как встретил ее. Неразумно было подвозить свою студентку, пусть даже такую взрослую, как Лэси. Но…

Что-то шлепнулось со свисающей ветви дерева, блеснуло, простучало по крыше и скатилось на ветровое стекло. Пожалуй, целая пригоршня чего-то. Маленькие металлические кусочки неправильной формы… Или оправленного в металл стекла? Берту показалось, что под воздействием ветра и движения «дворников» кусочки зашевелились, словно бы переориентировались и объединились, собрались в форму какого-то мелкого животного, ящерицы или…

– Осторожно! – выкрикнула Лэси. Тогда он тоже увидел. На них летел грузовик, слепили фары, завывал клаксон.

Берт, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не крутить панически руль, резко вывернул, едва вписавшись в поворот. Маленький автомобиль вихлял, подпрыгивал и неудержимо продвигался к кювету. На самом краю крутого откоса ручья Квибра-Крик он, наконец, встал, да так резко, что оба они чуть не вылетели в лобовое стекло.

Автомобиль дернулся, и мотор заглох.