Помпа

Глава десятая

— Держи, — сказал он.

— Держу!

Она приняла из его рук ведро с мусором, будто там лежали драгоценности. Возле скважины у плетня громоздилась уже порядочная куча. Колодец скважины был почти пуст. Со дна посредине торчал отросточек ржавой трубы. Золотистая голова Петра то склонялась над ним, то поднималась к протянутым Юлькиным рукам. А она сама сидела на корточках у кирпичного борта и смотрела вниз, карауля слово «Держи!».

Вы думаете, это происходило во сне? Нет, наяву.

Рассвет только наступил. Небо было жемчужно-серое, розовела лишь полоска над дальней горой. Соловьи заливались в зарослях ежевики у ручья, в громадном орехе на усадьбе. Ещё не потеплело с ночи, как это бывает в Крыму даже летом; ещё ранняя утренняя прохлада бодрила тело и так вольно дышалось… Белые гуси важно проколыхали со двора мимо скважины через отпертую калитку вниз, к блестящему глазу кринички.

— Держи.

— Держу!

— Всё. Чисто. Теперь беги к дому. Галюшка в сарае переноску готовит, тащи сюда. И помпу выносите! Только тихо, батю с маманей не будить…

Ноги быстро понесли Юльку наверх. Отставший гусь, зашипев и распустив крылья, шёл навстречу — пришлось галопом обежать мимо отцветающей картошки, мимо розовых в лучах встающего солнца черешен.

Галюха копошилась в тёмной глубине сарая среди сваленных досок, бочек, старых ульев.

— Уже переноску велел тащить! И помпу! Галь, мы с тобой вместе, да?

— Сперва переноску. Не мешай.

Галка быстро мотала на согнутую руку белый пластмассовый электрический провод. На конце его торчала штепсельная вилка.

— Изоляцию ещё прихватить, всё одно понадобится… — себе под нос пробормотала Галя.

— Что?

— Ступай в дом, разуйся смотри, на кухне в шкафу моток чёрный в бумаге. Ладно, я сама. Всё одно и Шурку будить…

— А его зачем? Пётр ничего не говорил!

Галя только строго — ни дать ни взять тётя Дуся — бросила на сестру взгляд, передавая ей тяжёлый свиток провода.

— Тащи.

Старательно и торжественно поволокла его Юлька обратно по усадьбе мимо черешен, картошки и ореха — к скважине. Пётр сидел на кирпичном её бортике, свесив вниз ноги, и курил. Голубой дымок вился над его головой.

— Ага, — встретил он Юльку, — порядок?

— Порядок! А почему называется — переноска?

— Сама догадайся. С места на место носят же, — улыбнулся Пётр.

Снова загоготали у плетня гуси. Они колыхались теперь от кринички к ручью, могли ведь зайти к скважине! Юлька, собрав волю, не тронулась с места, и гуси прошли. Докурив, Пётр спрыгнул опять в колодец, Юлька присела у борта. Нагнувшись, Пётр счищал, сдувал ржавчину с торчавшего из бетонного пола отросточка старой трубы. Нашёл диковину!

— А зачем он, отросточек? То есть эта… трубка старая? Она в земле глубоко?

— Соображаешь… — не разгибаясь, ответил из колодца Пётр. — Конечно, в земле! Где грунтовые воды. И от этого ничтожного, как ты назвала, отросточка, если хочешь знать, вся наша затея зависит! Старую трубку в своё время на глубину метров пять загоняли — так? Диаметром она полтора дюйма — так? Чтобы воду из грунта напором тянуть, отверстия в ней насверлены. В чём же загвоздка? Как бы отверстия илом не затянуло или вода вовсе в другой пласт не ушла. Тогда — пиши пропало! А такое ведь тоже случается. Сколько годков скважина бездействует, мы с тобой не знаем. Поняла хоть что-нибудь?

Юлька неопределённо, но энергично помотала головой. Пётр, подтянувшись, легко вылез из скважины, вытер ладонью лоб, сел рядом с Юлькой.

— Если наша с тобой помпа требуемую мощность даст — отлично. Не даст, не вытянет воду — пропали. Огороды кругом сохнут? Сохнут. Картошка горит? Горит. Не говоря там о перцах… И о расходах ко всему.

— О перцах. И о расходах, — поддакнула Юлька.

— И чего Галина копается? Пробовать пора! — Пётр снова закурил.

— Мне сбегать? — вскочила Юлька. — Она Шурку зачем-то будить хотела! И ещё какую-то изоляцию взять…

— Тоже соображает, — усмехнулся Пётр. — Садись, обождём. — Он подвинулся, обмахнув борт скважины.

Юлька села. Помолчали. Совсем близко, в сливе у плетня, защёлкал соловей.

— Ты в школе какой предмет больше любишь? — спросил вдруг Пётр.

— Я? Сама не знаю! — искренне призналась она.

— Как же так? Я теперь техникой увлекаюсь — да? А в школе, не поверишь, самым главным пение считал. Артистом хотел быть.

— Артистом? Настоящим?

— Арии из опер наизусть знал. Например, Онегина. «Вы мне писали, не отпирайтесь…» — пропел Пётр и засмеялся.

Юлька залилась тоже, хлопнула в ладоши.

— Ой, как здорово!

— Пластинки собирал. Мамочка денег на завтраки даст, а я на пластинки берегу. А один раз — на стройку к нам театр приезжал — набрался смелости, за кулисы пролез.

— За кулисы?

— Тенор у них добродушный такой был. Я ему и говорю: «Хочу, мол, тоже певцом стать!» Вспомнить совестно…

— А он? — Юлька вся повернулась к Петру.

— Он мне: «Спой, светик, не стыдись!» Знаешь, из басни? Я запел что было мочи: «Вы мне писали, не отпирайтесь…»

— А он?

— Обнял меня и сказал: «Кончай, друг, школу.

Может, из тебя тракторист добрый выйдет, может, инженер. Голос у тебя, конечно, есть, как у всех людей». И контрамарку на «Свадьбу в Малиновке» дал…

— Вот нахал! Просто ужас! Неправда! Он же обманул, не понял!

— Всё понял. И я ему теперь, сестрёнка, благодарен.

Гуси залопотали совсем близко. Захлопали крыльями, устремились куда-то… От дома, от малого ореха Лукьяненок отделились две фигуры: Галя с Шурцом волокли коробку с помпой.

— Ладно, хватит болтать, — сказал Пётр.

Коробку поставили возле скважины. При общем молчании Пётр открыл, развернул помпу — синий крашеный бочок её заиграл, засветился на солнце как лакированный! Пётр достал из карманов отвёртку, плоскогубцы, нож, кусок резинового шланга…

— Теперь слушайте внимательно, — сказал он трём присевшим вокруг скважины помощникам. — Шурка на большой орех полезет. Галина возле меня стоять будет. («Эх, не я!» — подумала Юлька.) А Юлька… — Пётр тоже подумал. — Возьмёшь переноску и пойдёшь к дому… Ты что, ты что? — закричал он, потому что Юлька уже подхватила свиток провода. — Размотаю — конец с вилкой возьмёшь. И будешь эту вилку по Шуркиному сигналу в сеть включать-выключать. Я вечером у терраски розетку привернул, увидишь. Потом, конечно, в скважине выключатель поставим. Поняла?

Юлька ответила твёрдо:

— Да. Поняла.

— Сигналы будут такие: один раз Шурка с ореха рукой махнёт — помпу включай, два раза — выключай. Вилку долой! Ты же школьница! Или, может, Галюшку на включение поставить?

Заглянул бы Пётр в эту секунду в Юлькину душу!.. Она повторила решительно, быстро, чётко:

— Стоять у терраски. Шурка раз махнёт — вилку втыкать. Два — вытыкать!

— Правильно, умница. Теперь так… Маманя с батей спят, бабуля выйдет — ничего: она у нас толковая, всё поймёт…

Пётр и на водохранилище не любил повторять приказов. Бросив: «Начали!» — спрыгнул опять в колодец скважины. И помпа, синяя, нарядная помпочка со всеми своими выхлопами и трубками, подхваченная четырьмя парами рук, уехала в глубину. Туда же спустили и переноску, и принесённую Галей изоляцию. Пётр размотал свиток, конец провода с вилкой выбросив Юльке; второй, зачистив ножиком, присоединил к помпе, закутал изоляцией…

Три затылка, освещённые быстро встающим июньским солнцем, свесились над колодцем, пока Пётр соединял резиновым шлангом помпу и ржавый отросточек старой трубы.

— Готово! По местам! — скомандовал наконец он.

Галя вытянулась у скважины. Шурец стреканул к большому ореху и вот уже замелькал в листве, карабкаясь по стволу. Юлька подхватила конец переноски с вилкой и торопливо пошла по усадьбе к дому. Следом, разматываясь, белой змейкой стелился и полз блестящий провод.

Розетку на столбе у терраски Юлька увидела сразу. Приготовив вилку, точнее, зажав её в кулак, вытянув руку, замерла как часовой. А сама глаз не сводила с Шурца, висевшего на орехе и отлично видного издали обеим девочкам-связисткам.

Солнышко вылезло совсем. Соловьи и прочие певуны запели на все голоса. Сливы, вишни и абрикосы закивали листьями — утренний ветер прошёлся по саду. Белая змейка провода тянулась через усадьбу, то прячась в траве, то сверкая в солнечных лучах.

— Мерещится мне или взаправду стучит не то гудит где? — спросила тётя Дуся.

Сладко позёвывая, она появилась на пороге терраски в наброшенном халате, простоволосая и сонная. Юлька молча съёжилась. А тётя Дуся вроде бы и на розетку с вилкой не глядела.

— Зачем такую рань вскочила? Здорова ль?

Глаза у тёти Дуси оказались вовсе не сонными.

Юлька не ответила. Скособочившись, прикрывала неестественно вздёрнутым плечом розетку с включённой вилкой; сама же глазами водила с тёти Дуси на орех — вдруг Шурка махнёт дважды? Над усадьбой стелился ровный несильный гул. Это работала помпа! Уже пятый раз по сигналу включала и выключала её Юлька…

— И Галины чего-то на месте нету. И Петруши. Зачем это к столбу прилепилась?

Тётя Дуся говорила как обычно, но глаза у неё смеялись. Медленно, контролируя глазом орех, Юлька сказала:

— Тётя Дуся! Если бы, например, вам… как честному человеку…

— Доверились, что ли? — окончила за неё тётка.

— Не совсем. Предположим. Разве вы бы… Например бы…

В эту минуту Шурец выписал на орехе немыслимый вензель. Юлька ахнула, выдернула из-под носа у тётки вилку, крикнула: «Ой, свалился!» — потому что Шурка полетел в зелёную гущу, и прыжками, словно дикая коза, унеслась к ореху. Белый провод, теряясь в траве и, петляя, как живой мчался за нею.

Губы тёти Дуси сморщила откровенная улыбка. Потянувшись и притворно зевнув, оглядела она освобождённую розетку, какой до вчерашнего вечера вообще не было у них на терраске, и возвратилась в дом. Вскоре вместе с мужем они прошли к воротам — отправились на работу, будто бы и вовсе не заинтересованные ни происходящим на их усадьбе, ни у ручья, откуда доносились достаточно громкие, возбуждённые голоса.

В мокрой ковбойке, взъерошенный, Пётр стоял не в колодце скважины, а в ручье за криничкой. Синяя, ещё недавно сияющая новой краской, теперь заляпанная помпа лежала на песке. Галя, присев, счищала с неё глину, заглядывая в озабоченное, злое лицо старшего брата. И Шурец был тут же. И Юлька с переноской.

— Баста, — произнёс Пётр. — Не тянет.

Юлька не спросила, кто и куда. Она честно дежурила у розетки; она слушала завывание помпы с наслаждением. Она думала, всё в порядке! Оказалось, нет.

— Со свободного зеркала брала, Петруша проверял, — шепнула Юльке Галина.

— Как — с зеркала?

— С открытой воды, без сопротивления. — Галка показала на ручей и ещё снизила голос, потому что Пётр сосредоточенно думал. — А из скважины — ни в какую! Воет, визжит, а не тянет. Чуть не сгорела! Петруня сказал: чи клапана в той старой трубе нема, чи дырки илом засосало. Мы не рентген, сквозь землю не видим…

Галюха-то разобралась в сути дела неплохо. Юлька промолчала, поскольку было неясно. Шурец ковырял пяткой песок.

— Подвожу итог, — словно на собрании водохранилища, чётко сказал Пётр. Поставил помпу, обтёр ладонью. — Времени у меня в обрез, Галке на виноградник пора. Проверим ещё, есть ли в той старой трубе вода, — и баста. А может, её без клапана ставили? Дело прошлое. Но и в таком случае не пропащее…

— Не пропащее! — радостно повторила Юлька.

Пётр оглянулся — она порозовела — и продолжал:

— Клапан, конечно, ребята, в парке выточить могут. Но вот не ушла ли из трубы вода? Тогда плохо нам всем. Возможно, в эту трубу вторую, меньше диаметром, загонять придётся. Вместе с клапаном. Ну, это уже не вашего ума дело. А сейчас, Галина, тащи от бабы Кати нитку суровую, длиной… пять метров. Юлька, мелу в сарае пошукай. Ну обыкновенного, каким в школе пишут! Шурка, голыш подбери. Отвес сделаем. Проверим главное, есть ли вода…

Вот уж задал своим помощникам Пётр работёнку «по уму»! Быстроногая Галина улепетнула к дому; Юлька, даже не сказав, что тётя Дуся «застукала» её у розетки, — к сараю; Шурец влез в ручей, выуживая разнофасонные камни-голыши.

Нитка, огрызок мела и нужного размера камень появились у скважины незамедлительно.

Пётр обвязал голыш ниткой. Густо-густо натёр её мелом, по всей длине. Спрыгнул в колодец. И при общем молчании, намотав конец нитки на палец, начал медленно, осторожно спускать голыш в ржавый отросточек. Не спеша. Метр за метром…

Ребята следили за его несложной, но ответственной и, может быть, решающей всё дело работой затаив дыхание.

Ура! Когда Пётр вытащил из трубы обратно натёртую мелом нитку, совершенно явственно виден стал на ней влажный, другого цвета след.

Грунтовая вода из старой скважины не ушла и стояла в трубе на уровне трёх метров!