Поперчить посахаренное

Эпилог

Джинни появилась в университете, когда Юнги выписали из больницы на домашнюю реабилитацию. Теперь он лежал в их с товарищами холостяцкой съёмной квартире, куда к нему постоянно наведывались проведать то Намджун, то Хосок, то ещё толпа каких-то парней, помимо Тэхёна и Чонгука с Чимином, из-за которых девушка никак не могла остаться с ним наедине. Но он шёл на поправку — это самое главное, и, в принципе, уже был бодр, так что никаких опасений не оставалось, кроме… Бобби. Созваниваясь с подругами, пока от всей души и чистого сердца работала сиделкой, Джинни ни разу не произнесла этого имени, ненавидя его и не представляя, как будет учиться в одном заведении с человеком, который чуть не убил её парня. Снова возвращались мысли о переводе в другой вуз, потому что иначе она начнет кидаться на Чживона в коридорах и пытаться задушить его. Однако когда настало время показаться на занятиях, сестра Рэпмона позвонила накануне Дохи и, между делом, уточнила, как себя ведёт этот негодяй. Подруга ответила, что он пропал и его «с той ночи» никто не видел. Это было ещё подозрительнее, и Джинни стала ожидать скрытую угрозу. Что он ещё придумает? Теперь, когда и брат в курсе, но как-то странно помалкивает и не орёт на неё за то, что она сразу ему ничего не рассказала. Не похоже это на него.

Лекции и занятия были всё теми же, как и сам университет, разве что Дохи с Хёной как будто подменили, а вернее поменяли их содержимое местами. Хёна стала жизнерадостнее и увереннее, а Дохи молчаливее и угрюмее. Что произошло, пока её не было с ними? Подруги как будто отдалились, и у Джинни зародилось нехорошее предчувствие, что между ними вбили какой-то клин, от которого начала разрастаться пропасть. И она стоит по одну её сторону, а они — по другую.

В столовой Джинни увидела королевскую компашку, и воочию убедилась, что Бобби среди них нет. Да только и остальные молодые люди были странно молчаливы, насуплены, серьёзны, не ржали и не гоготали во всю, как обычно, не кидали скабрезных замечаний, никого не задирали весь день. Студентка не выдержала:

— Да что с ними такое? Не могут найти Бобби и погрузились в траур? — Дохи сжала в руке булочку, заставляя себя молчать. Вернее, она должна была бы сказать то, что её просили озвучивать, но у неё язык не поворачивался говорить о вымышленной смерти Бобби. Но зато рот открыла Хёна:

— Бобби погиб, и траур у них из-за этого, — тихо, но уверенно произнесла она. Джинни выронила ложку.

— Что? — ей показалось, что она ослышалась.

— Разбился на мотоцикле, — для убедительности добавила Хёна. Дохи попыталась найти её взгляд, но та его не подняла. Она не была отъявленной лгуньей, но БиАй велел создать и поддерживать легенду. И она делала это.

— Нет… — выдохнула Джинни, вмиг забыв о своей ненависти. Нет, нет… не может быть, он… разбился? Она посмотрела на Дохи, чувствуя, как слёзы заволакивают взгляд. — Скажи, что это неправда?

— Это так, — поджала та губы. — Ханбин сказал… они с ребятами… в общем, Чживона нет больше. — Последнее Дохи произнесла с такой же чистой совестью, как и тогда, когда призналась, что Бобби её вымотал и они с ним переспали. Это была неоднозначная фраза, подразумевающая много чего. В данном случае то, что Чживон пропал для людей, исчез, и должен жить под другим именем, появиться где-то, далеко отсюда, прятаться, быть кем-то другим.

— Ты же… сказала… пропал? — Джинни вытерла слёзы на щеках. Она ненавидела Бобби, но не желала ему такого, нет, она не хотела ему смерти, это всё… какая-то ошибка, кошмар!

— Я не хотела говорить такое по телефону. Прости, — Дохи приобняла её, поглаживая по спине, успокаивая. Джинни уткнулась в её плечо, не представляя, как пойдёт на следующую лекцию. Сердце ухало так, что трудно было дышать, оно давило на легкие. Перед глазами понеслись былые моменты, где Бобби столкнулся с ней впервые здесь, в столовой, как он отобрал её плеер, как вернул его, музыка вместо звонка, надпись во дворе, записки с извинениями… так много всего за столь короткий срок, и так жутко оттого, что у всего этого такой чудовищный и быстрый конец.

Над её головой взгляды двух других подруг наконец-то пересеклись. В глазах Хёны был стыд, была неловкость, что она сделала это, что соврала девушке, выбрав ложь во спасение противников той. Хёне нелегко дался этот выбор, но она знала, что откровенность с Джинни будет стоить ей БиАя, а БиАй будет стоить ей подруги. Дохи, сама не понимая до конца, что будет дальше с ними всеми, с их жизнями, отчаянно искала ответа в лице Хёны. Та глазами попросила прощения. Джинни её подруга, но примерно с того же момента, что она любит Ханбина. Подруги поддерживали её и помогли выжить, когда тот отверг её и бросил, но всё равно он остался смыслом её жизни, и теперь, когда БиАй принял её обратно, позвал с собой после выпуска в Сингапур… теперь он был не только смыслом, но и самой её жизнью. Хёна взяла свой поднос, не начав толком есть и, кивнув Дохи и ничего не говоря, отправилась за королевский столик, где Ханбин, увидев её приближение, подвинулся, позволяя ей присесть рядом. Озабоченные состоянием израненного, но выздоравливающего друга, парни не шутили и не смеялись, тем более что некоторым из них, действительно, пришлось провернуть не самые человечные дела при поиске и ликвидации врача для Бобби, и от этого им, ещё не закаленным такими вещами, тоже нужно было отойти.

— Дохи, я не хотела для него такого… — всхлипывая, сжалась Джинни. — Я желала ему зла, но… но не такого…

— Я знаю, знаю, — похлопала она по её лопаткам. Теперь сестра Намджуна будет думать, что Бобби, поняв, как безнадежно отныне добиться расположения девушки, после избиения Юнги, отчаялся и бросился на скорости неизвестно куда, и расшибся, любя безответно. Кто скажет Джинни правду? Дохи не станет этого делать. Ей не до ревности к мыслям и интерпретации подругой этого события, лишь бы никто не узнал о том, что Чживон жив, раз эта информация представляет собой опасность для его благополучия. — Но он сам виноват, ты же знала его нрав.

— Но он не заслужил подобного, нет! — начала твердить Джинни. — Он не был совсем плохим… ты же знаешь сама, Дохи! Хотя он и с тобой некрасиво поступил… — опомнилась девушка. Ведь какие-то два-три дня эти двое встречались! Каково же сейчас подруге? — Ох, прости, Дохи, — Джинни обняла её. — Тебе тяжелее, чем мне, я же вижу…

— Ничего, переживём, мы всё переживём, — улыбнулась студентка, нарисовав на пухлом, хоть и осунувшемся, личике шаткое веселье. БиАй запретил ей проведывать Бобби — вот что было трудно пережить, а ещё труднее догадку о том, что она никогда его больше не увидит. Никогда. Страшное слово, ужасное. Слово, которое только Чживон смог для неё опровергнуть. Когда она думала, что никогда её никто не поцелует — он сделал это, когда она думала, что никогда не похудеет — он заставил её немного похудеть, когда она думала, что никогда не потеряет бодрости духа и уже никто её не расстроит — он взлетел на Ямахе над мостом, и Дохи поняла, что всё-таки у неё появилась причина для расстройства. Битая, в шрамах, дикая и необузданная, неуправляемая и матерящаяся причина. Черт бы его побрал, ей даже гоняться за Ханбином было проще, терпя его насмешки, чем вспоминать это дружеское «хомячок», летящее в прошлое.

На следующий день Дохи подошла к БиАю с конвертом, когда-то врученным ей Чживоном. Там была крупная сумма на операцию по восстановлению зрения. Без приветствий и прелюдий, девушка протянула его королю университета, стоявшего в обнимку с Хёной. Та скромно возилась в своём телефоне, пока его рука лежала на её талии, а он болтал с друзьями. Всё выглядело, как обычно, с той разницей, что талия под ладонью Ханбина принадлежала одной и той же девушке уже больше недели, не меняясь на другие.

— Возьми, пожалуйста, — привлекла его внимание Дохи, суя белый конверт.

— Что это? — обернулся, опустив взгляд БиАй. Компания стояла отдалено ото всех, и никто их не слышал.

— Для Бобби. Он как-то дал мне… на хранение. Думаю, что ему для лечения сейчас это больше необходимо.

— Ты что, думаешь, я своему другу лечение не оплачу? — зажегся обиженной яростью Ханбин. Хёна отвлеклась от телефона, положив ладонь ему на грудь. Он механически положил свою сверху, продолжая испепелять глазами Дохи.

— Нет, но… это его деньги, и… вдруг он захочет мотоцикл новый купить? Тут должно хватить. — Чжунхэ вышел на шаг вперед, подойдя к девушке. Взяв у неё, испугавшейся нависшей над ней суровой тени, конверт, он поднял вторую руку, ухватил Дохи за ворот блузы под пиджаком и, оттянув его, медленно просунул туда конверт.

— Должно быть, ты не знаешь, что Бобби не забирает то, что дал, и не отдаёт то, что дали ему.

— Я знаю, но…

— Вот и распоряжайся этими деньгами сама, — Чжунхэ грозно на неё кинул взор, легонько похлопав через блузку по её груди, на которую опустился конверт. — Бобби ни в чем не нуждается.

— Правда, Дохи, — вмешался голос подруги. — Всё хорошо. — Низенькая девчонка с завистью посмотрела на Хёну. Та может навещать его под прикрытием статуса девушки БиАя.

— Ладно, — сдавшись, покивала она. — Тогда передай ему… передай, — «Что я скучаю, волнуюсь, переживаю, хочу его увидеть, не могу жить в неведении, что я… я…» — Чтобы поправлялся, — улыбнулась Дохи и вернулась к Джинни в аудиторию, всё ещё не отошедшей от вести о гибели Чживона.

— Хёны с нами опять сегодня не будет, да? — спросила она, видя, что та чудесным образом добилась своего, и БиАй теперь повсюду с ней.

— Да… разве захочет кто-нибудь сидеть в компании неудачниц, когда можно тусить среди кучки красавчиков? — расправила плечи Дохи, проигнорировав присутствие Чану и достав очки, чтобы прочесть свой последний конспект.

— Я не думаю, что дело в этом. Хёна не такая. Может, Ханбин ей угрожает? Как он увлекся ей опять?

— Она поддержала его, когда он потерял друга, — выжала из себя Дохи. Она была близка к правде. Хёна была с ним в ту страшную ночь, когда они уже не мечтали увидеть Бобби живым. — Это дорогого стоит.

Джинни промолчала, опять не найдясь, как говорить о подобном. Грудь сжали тиски. Она рассказала Юнги о смерти соперника, но и он не порадовался этому. Шуга знал цену жизни, и никогда не стал бы злорадствовать на сей счет. Чану, обернувшись с парты перед ними, внимательно посмотрел на Дохи.

— Чего вылупился? — заметила это девушка, похлопав ресницами сквозь толстые круглые линзы. — От красоты ослеп?

— Да я так…

— Вот и сиди, учи там свои записи.

— Я хотел спросить, — помявшись, парень развернулся всем корпусом. — Можно тебя проводить после занятий?

— Сеул мне не принадлежит, хочешь идти по нему рядом со мной — иди, — отрезала Дохи.

— Это «да» или «нет»?

— Ты тупой? — поправила она очки на переносице, злясь. Даже в том, что кто-то к ней клеится, она обязана Бобби. И это раздражало неимоверно, ведь перевернув её жизнь, он выпал из неё, оставшись в недосягаемости.

— Меня сегодня Хосок после занятий обещал забрать, чтобы отвезти к Юнги, тебя подкинуть? — воспользовалась Джинни сменой темы. Ей казалось это обычным делом, что друг, навещающий товарища и её парня, подвезёт её. Раз Бобби погиб, то больше никаких опасностей и страхов нет. Но Хосок знал от Дэхёна, видевшего спасение гонщика, что Чживон не умер, и, не рассказав об этом ни Намджуну, ни Юнги, чтобы они не натворили новых дел по своей импульсивности, продолжал приглядывать за девчонкой. Дэхён согласился держать это всё пока в секрете от тех, кого это касается напрямую. Информация ушла в инстанции выше, и расследование продолжалось, что же, кому и от кого нужно было, однако уже без участия исполнителей и пострадавших лиц.

— Да нет, пройдусь, — сняла очки Дохи, прищурившись. — Как отказать такому галантному кавалеру?

Только спустя две с лишним недели Хёна сама первой подошла к Дохи. Последняя как раз уже начала уставать от беготни между двумя подругами, которые расходились всё дальше, отталкиваемые невидимыми силами. Пока Хёна находилась рядом с БиАем, Джинни не могла подойти к ней, а отходить от БиАя его девушка не собиралась. Такого, как он, одного оставлять нельзя. Несколько раз они созванивались вечерами, чтобы поболтать, но, поскольку и вечера Хёна чаще тоже была с Ханбином, он был свидетелем звонков Джинни, на которые реагировал коротко: «Не сболтни лишнего». Хёна поняла, что ему спокойнее, когда подобных звонков нет, и звонить тоже перестала.

— Дохи! — подруга поймала её, идущую в женскую уборную.

— Да? — остановилась та, довольная, что о ней не забыли, и Хёна оказалась рядом.

— Я хотела сказать… — оглядевшись, девушка нагнулась и заговорила шепотом: — Бобби уже значительно лучше.

— Ура! — похлопала в ладоши Дохи, едва не подпрыгнув, но забормотав тихо-тихо: — Как он? Пожалуйста, расскажи мне что-нибудь. Я могу его увидеть? Он всё там же?

— Он покинул Сеул, — сказала Хёна, и у Дохи возникло ощущение, что какие-то брыжейки, державшие сердце, оборвались и отправили его в падение в какую-то бездну. — Не знаю, надолго ли, но, главное, что он уже в состоянии передвигаться и встал на ноги. Вскоре будет совсем целым, — улыбнулась Хёна.

— Конечно, — закивала Дохи. — Это главное… он подлатался, будет, как новенький…

— Ладно, я пойду… заглянешь вечером? Я дома.

— Да нет, я сегодня главная по хозяйству, обещала маме убраться, — отмахнулась девушка, ощущая, как увеличивается внутри пустота, прямо пропорционально увеличивающемуся расстоянию между ней и Бобби. Никаких дел у неё не было, никому она ничего не обещала, просто хотела остаться одна, чтобы осознать, что это всё-таки случилось — Бобби покинул её, пропал окончательно. Единственная связь, оставшаяся с ним — это его друзья, но те точно не намерены допускать её в свой круг, а Хёна… Дохи не может её винить. Любовь меняет, требует, приказывает, обезоруживает, делает безвольными или, наоборот, предельно сильными. Хёна любила БиАя, и если тот оберегал друга тем, что не давал никому ничего о нем узнать, то Хёна будет делать то же самое.

Крепясь, Дохи вышла из университета. Пасмурно, идёт дождь, антрацитово-оловянные поверхности слились в мокрую размазню, асфальт становится подобным хмурому зеркалу, оттеняющему отраженное темно-серым. По своей рассеянности она забыла утром зонт, понадеявшись, что обойдётся. Не обошлось. Рядом возник Чану, открывающий свой черный зонт. Он, видимо, хотел сделать красивый жест, распахнув его над их головами, но что-то в механизме заклинило, и он принялся пыркаться с кнопкой.

— Дай сюда, — забрала у Чану неподатливый предмет Дохи и смогла открыть его быстрее, после чего протянула обратно: — Держи.

Парень поднял его над их головами. Он уже трижды провожал её до дома, в основном без слов, просто идя рядом, как она и разрешила. Сегодня будет четвертый. Чану неплохой. Симпатичный. Воспитанный и милый. Дохи посмотрела на него, делая шаг, и он сделал его тоже. Иногда можно собрать целый букет достоинств, но всю их значимость перевесят всего два слога: не тот. Чану не тот. А если говорить прямо, то он просто не Бобби, не Чживон, превративший всё вокруг в выдумку и мираж. Весь университет думал, что он лишил её невинности, но она всё ещё была честной девицей, весь университет думал, что он до безумия был влюблён в Джинни, а ему заплатили деньги за её соблазнение, все думали, что он погиб, а он жил где-то, неизвестно где, неизвестно будучи кем. Дохи улыбнулась Чану, беря его под руку, чтобы удобнее было прятаться под зонтом.

— Ну что, так и будем молчать?

— Да я как-то даже не знаю, что сказать…

— Скажи что-нибудь. Хотя нет, не надо. Дождь шумит, болтает за всех. — И плачет тоже за всех, потому что Дохи не собиралась разнюниться и впасть в депрессию. Это выбор Бобби, в конце концов. Ему же нравятся иллюзии? Так пусть все, по-прежнему, думают, что ей весело, всё время весело, пока ей горестно и грустно, пусть все думают, что она встречается с Чану, пока любить она будет другого. Того самого. Парня, сорвавшего её первый поцелуй.

Джинни с Хёной остались подругами лишь формально. Они здоровались, обращались друг к другу по поводу учебы, но не более. Дохи было больно смотреть на это, на то, как развалилась их такая замечательная и мощная дружба, сломившая многие преграды. Неужели вот так иногда происходит? Ну ладно с парнями, они натуры ветреные, но чтобы терять друзей, то есть, подруг? У Дохи никогда их не было в школе, и эти первые, ставшие ей такими родными и близкими, казались приобретенными навечно. Но вот всё истончается и рушится, без чьей-либо вины, просто по указу судьбы. Теперь с ней постоянно был только Чану. Он стал ей другом, хорошим, лучшим, заменившим обеих девчонок, которые не сомневались, что Дохи начала с ним встречаться. Она и сама поддерживала этот образ, не собираясь докладывать о том, что когда он её провожал — она не приглашала его в гости, а когда её к себе звал он — она отказывалась.

Поэтому к рождественским каникулам Дохи поняла, что праздники не очень-то удадутся, ведь не будет компании, в которой можно отметить праздник. Вернее, компаний было слишком много: Хёна приглашала в королевскую, Джинни звала к себе на семейный ужин, где будут её брат, Юнги, ещё какие-то друзья и родственники. Чану предлагал организоваться курсом и отправиться куда-нибудь на каток, или в кафе, или гулять по наряженным улицам. Дохи взяла конверт с деньгами, дарованный Бобби, и легла в больницу, чтобы не мучиться выбором.

Операция была оплачена, и прошла успешно, и хватило даже заплатить за отдельную палату, в которой полагалось проваляться ещё три дня, прежде чем выписаться домой. Выписка назначалась на двадцать девятое число. Очень хороший подарок на Новый год себе. Дохи была довольна, поглядывая на цветы, принесенные Чану, когда он проведывал её днем. Они стояли совсем рядом, в вазе, и она отлично их видела, каждый бутон, и вазу тоже, и фрукты, принесенные родителями, и небольшие подарки от Хёны с Джинни, ради такого случая сумевшие объединиться и прийти вместе. В палатах на втором этаже больницы уже погасили свет, потому что было время сна, но фонарь с улицы дарил необходимое для различения контуров освещение. Ветки деревьев, заиндевевшие и белые под снегом, скребли по стеклу. Неужели там поднялся такой ветер? Дохи подождала, когда скрежет прекратится, но он начался вновь. Какой отвратительный звук! Девушка попыталась стерпеть, но не выдержала, и направилась к окну. Отодвинув вертикальные жалюзи, она ахнула, увидев за окном кого-то, человека, шевелящегося. Сама себе удивившись, что не заорала на всю клинику, Дохи приложила руку к сердцу, всмотревшись, и, когда стала угадывать силуэт, судорожно схватилась за ручки рамы, спеша повернуть их и открыть. С улицы повеяло морозом и пронизывающим холодом, но Бобби быстро прошмыгнул в палату, закрыв окно, чтобы не дуло. Дохи замерла, глядя на него в оба глаза. Задев его руками, когда парень забирался, она почувствовала ледяную кожаную куртку, и весь он такой замерзший, даже шапки не надел!

В больничной рубашке, она отступила к койке задом, поправляя отросшие за почти три месяца волосы. Около двенадцати недель она не видела его, не надеясь вообще, что когда-либо увидит. Но Чживон расположился перед ней, присев на подоконник и поднеся обледеневшие пальцы к своим губам, начав на них дышать.

— Ты чего без перчаток? — первое, что сорвалось с языка Дохи, было признаком заботы.

— Перчатки скользят, знаешь ли, я бы в них раз десять упал, пока лез, — Бобби улыбнулся, говоря шепотом, как в спящем царстве, где властвуют чары сна.

— Зачем ты вообще полез? — переняла его манеру Дохи. — Не мог как все посетители?..

— Не мог, пришлось бы предъявлять документы. — Девушка всё поняла, замолчав. Пройдясь по нему глазами, такому высокому, выставившему длинные ноги вперед, она растерялась, отвыкнув от него. — Как твои глаза?

— Как ты узнал, когда и где я буду?

— Спросил у БиАя, ему сказала Хёна. Так как твоё зрение?

— Тебя я вижу, — Дохи подошла обратно, тронув его плечо. — Ты сам как?

— Почти восстановился. Судя по тому, что смог сюда забраться — руки уже работают. — Чживон лукаво сверкнул глазами, обозначив какую-то многозначительность.

— Чему ты улыбаешься?

— Вспомнил, что в последний раз тебя смущали именно мои травмы. Они зажили, — Дохи покраснела, вызвав ещё более широкую ухмылку на лице Бобби.

— Зачем ты здесь? — Молодой человек вздохнул, усевшись поудобнее. Посмотрел ей за спину.

— Цветочки от Чану? — Девушка думала, что уже алая, но судя по приливу жара к щекам, ещё гуще побагровела.

— Да… он навещал меня сегодня… про Чану тоже Хёна рассказала? Она не могла знать, что он приходил!

— В университете вообще все говорят, что вы встречаетесь, — Бобби нервно дернул мышцей под глазом, покривив губы. Отведя взгляд от букета, он посмотрел на Дохи. — Мне переломать ему ноги?

— Что? — Чживон выкинул руку вперед, каким-то бойцовским приёмом, зацепил девушку и, обхватив вокруг прояснившейся и сузившейся талии, привлек к себе. Дохи замерла, оказавшись у его груди. Куртка всё ещё была прохладной, и по коже пошли мурашки.

— Или я уже опоздал, и снова буду вторым? — спросил он возле её виска.

— Разве ты получил от меня приглашение? — хмыкнула Дохи. — Вроде не посылала.

— Есть один способ проверить, — провел он одной рукой по её бедру, и, дойдя до подола рубашки, стал его приподнимать. Девушка дернулась, шлепнув его по кисти.

— Бобби! — шикнула она. — Что ты творишь?

— Что и всегда — безобразничаю, — нагло растянулся он в улыбке. Дохи покачала головой, не найдясь, что сказать. Почему он вернулся, почему навестил её? — Ты похудела, хомячок, — погладил он её бок, прижимая ещё ближе к себе. — Куда ты подевала аппетитные складки?

— Никакие они не аппетитные, — поморщила нос Дохи. — Они ужасные, и их ещё куча!

— Оставь их мне, пожалуйста, — шепнул он, внезапно коснувшись губами её щеки. Девушка задрожала. Почувствовав это, парень стиснул её в объятьях сильнее. — Прости, что не заехал к тебе тогда… и всё это время молчал… нужно было заметать следы. Кажется, наконец, получилось.

— Я хотела быть с тобой всё это время, — откуда-то взяв смелость, заявила Дохи, положив ладони на его греющуюся в теплой палате куртку. — Пусть это было опасно, но мне хотелось быть рядом. И сейчас хочется.

— Мне тоже хотелось, чтобы ты была рядом, — сказал Бобби, и студентке показалось, что она не правильно поняла его, поэтому подняла глаза, посмотрев ему в лицо. — Всё ещё хочется.

Секунд пять прошло в этом взаимном взгляде, пока Чживон, наконец, не дернулся, и одновременно с ним навстречу подалась Дохи. Их губы нашли друг друга, слившись. Молодой человек подхватил её, притягивая к себе, обнимая, запуская пальцы в волосы. Дохи закрыла глаза, обвив его вокруг шеи руками. Поцелуй Чживона… могла ли она мечтать, что он повторится? Теперь она мечтала только о том, чтобы он не заканчивался. Но поняв, что слишком усердствует, заставила себя оторваться и успокоиться. Бобби засмеялся, выровняв её перед собой.

— Ладно, я почти поверил, что этому кругломордому ноги ломать не надо.

— Что же тебя убедило?

— Твои губы, — притянул он её к себе вновь и, быстро целуя несколько раз подряд, вернул на место.

— Они молчали.

— Они сказали больше, чем достаточно. — Дохи только сейчас задумалась о том, а с кем провел всё это время Бобби? Когда он отчалил, только и было что мыслей о том, увидятся ли они снова? Но теперь, если задуматься, вряд ли он вёл себя, как монах-отшельник? — Что за негодование во взоре, хомячок?

— А мне есть кому переломать ноги, Бобби? — прямо спросила она. Он посерьёзнел, проведя рукой по её волосам, челке, опустив на её щеку.

— Разве что мне самому, если ты зла на меня. — Дохи тряхнула головой, тут же откинув все сомнения. Чживон взял её за руки. Он казался ей слишком взрослым и мужественным для этого жеста, но оттого он выглядел ещё милее, с её маленькими ладонями в своих больших и сильных. — Дохи… я пришёл спросить тебя, и мне нужен ответ сейчас же. — Она напряглась, не представляя, о чем он её спросит? — Я хочу быть твоим первым, — рубанул Бобби, не откладывая первостепенные заявления за слова последней важности.

— В глазах общества, ты уже им являешься, — напомнила девушка. Чживон хмыкнул.

— В теории меня это, конечно, тоже радует, но на практике привлекает больше, я всё-таки мужчина из плоти и крови, — Дохи ждала продолжения, которое не задержалось: — Я не смогу сидеть на месте, я не смогу остаться, я никогда не остановлюсь, странствуя и бродя, как вольный ветер. Поэтому я не останусь здесь, с тобой… если ты останешься. — Он крепче сжал ладони Дохи. — Разделишь ли ты со мной ветер? Станешь ли ты моей свободой и отправишься вместе со мной? В трудные условия, не всегда в тепле, не всегда с крышей над головой… — Чживон, видимо понимая, что мало кто согласится на это, и, боясь отказа, прижал девушку к себе. — Но я сделаю всё, чтобы согреть, и всё, чтобы укрыть от непогоды. Если ты согласишься…

— А если нет? — просто так, из любопытства задала вопрос Дохи, но почувствовала, как вытянулись все части тела Бобби, как они напряглись. — Ты ведь украдешь меня, правда? — с детской надеждой посмотрела ему в глаза Дохи, заставив улыбнуться и расслабиться. — Вдруг у меня не хватит смелости? Мне нужно будет, чтобы ты всё равно меня с собой взял, даже если я буду сопротивляться.

— Ты хочешь сопротивляться?

— Так положено. Девушка не должна сразу соглашаться. Иначе я покажусь легкомысленной.

— Ну… тогда внимание — это ограбление! — Бобби развернул Дохи к тумбочке. — Одевайся. Я тебя похищаю.

— Что? Прямо сейчас?!

— Да, — закивал он. — Тебе же всё равно завтра выписываться? Погнали отсюда, там снега по колено и почти ни одной души на улице. Ещё чуть позже, и город будет только наш…

— Но как я пройду мимо дежурной медсестры?!

— Никак, мы выйдем, как я и пришел, — указал Бобби на окно.

— Что?! Господи, да я же упаду оттуда!

— Я тебя поймаю, — растерянная и взволнованная Дохи замерла с колготками в руке, почесывая затылок. Чживон подошёл к ней, обняв в полумраке. — На безумства надо решаться сразу же, не думая. Иначе уже не решишься.

— Ты говорил, что на безумства идут ради страсти, а ради любви — на жертвы. — Девушка замешкалась. Откуда ей знать, что потом не будет, как с Джинни, что Чживон не перехочет её? Все эти поступки всего лишь в его натуре, в то время как она… она не просто увлечена, как БиАем когда-то. Она страдает в своих чувствах, хоть никому и не показывает. — Я готова пожертвовать и своей шеей, сиганув со скользкого подоконника, но тебе-то своей всегда рисковать нравилось… ты не ценишь ничего, кроме свободы, и именно от неё не собираешься отказываться. Даже ради меня, — Дохи положила колготки на место. Бобби видел этот жест, который как бы сказал «передумала». Он сжал кулаки, почувствовав то самое, чего боялся, что ему поставят в упрек, что свобода — на первом месте, что он недостаточно любит, что он не обещает любить вечно и постоянно, но почему она не понимает, как всё обстоит на самом деле… Дохи встала, снова взяв колготки. — Ладно, плевать! — произнесла она, став их собирать пальцами, чтобы натянуть на ноги. — Хорошо, ладно, погнали отсюда. Я не должна была говорить всего этого. Я хочу быть с тобой, и неважно страсть или любовь в нас горят. Свобода так свобода. Потому ты мне и понравился, что ты такой, верно? Нельзя пытаться изменить человека, которого любишь…

— Дохи, — поймал он её за запястья, остановив. — Свобода мне не дороже тебя. Ты правильно заметила, что свобода — это и есть я, я такой, и без неё я всего лишь не буду тем, каким являюсь. Но что значит отказаться от свободы? Дохи, свобода — это наша жизнь, если отказаться от неё, то мы умрем, как умирают люди в своих тесных квартирах, день изо дня в одних и тех же комнатах, не видя мира, света, настоящей жизни. Что же я должен делать, оставить нас умирать вместе, или дать нам одну жизнь на двоих?

— Ты всегда умел очаровывать, Бобби, — улыбнулась девушка. — Ты мог бы ничего этого не говорить, я всё равно уже на всё согласна, — он прижал её к себе, стиснув в объятьях до боли. Как всегда не рассчитал силу, и Дохи айкнула. Тогда его руки разжались.

— Прости. У тебя много вещей здесь?

— Небольшая сумка. Я быстро, — девушка покидала в неё всё, что имела с собой в палате: зубную щетку, полотенце, расческу, телефон, сменную одежду. Вспомнив, что верхняя одежда внизу, сдана в гардероб, Дохи расстроено сообщила об этом Бобби. Он попросил её продолжать собираться и вышел из палаты через дверь. Спустя десять минут он вернулся, протягивая девушке пуховик и сапоги. — Как ты это сделал?

— Если бы я не умел делать подобное, я бы не выжил, — улыбнулся он.

Спрыгнув со второго этажа без затруднений, Чживон поймал сброшенную девушкой сумку, а потом помог выбраться и ей самой. Сначала она перелезла на дерево, растущее под окном, а затем Бобби спустился на землю и подставил руки, в которые она попала, решившись на прыжок.

— Мы безумцы, — хихикнула она, оборачиваясь к темной больнице, пока они шагали по сугробам на газоне. Молодой человек показывал спутнице, как заметать на снегу следы, чтобы никто не разгадал, каким образом они пропали.

— Именно поэтому нам лучше держаться подальше от людей, вдруг они это заметят? — поддержал шутку Чживон.

— Бобби, — потянула его за руку, которой он взял её ладонь Дохи. Он оглянулся, идя чуть впереди. — Мне страшно.

— Чего ты боишься? Холода, темноты, неизвестности? — В тихой морозной ночи, он обнял её, поправив капюшон, чтобы к её лицу не задувал леденящий воздух.

— Я боюсь свободы. Вот такой… нашей. Сумеем ли мы ей распорядиться правильно?

— Свободой не распоряжаются, ей отдаются, — Бобби ласково разглядывал круглое личико, смотрящее на него снизу, обрамленное мехом по краям капюшона. Его сердце таяло, несмотря на холод, будто наступила весна. — Ей отдаются, как и любви. Любви же ты не боишься? Вот такой… нашей.

Крепче взявшись за руки, они тронулись дальше, выйдя на расчищенный тротуар, где не могли остаться их следы. Отдавшись свободе, они растворились, исчезнув с радаров. Он загнал себя в тупик, совершив много ошибок, ввязавшись не в те дела, она утопала в постоянной отверженности, трудностях выбора между подругами и вынужденной лжи. Почему бы им было и не сбежать ото всего? Говорят, что бегство — это трусость, но порой нужно очень много храбрости, чтобы совершить побег, настоящее мужество, чтобы его организовать, и любовь, чтобы всё совершаемое обрело смысл.