Попутчик

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Наша маленькая игра задерживает наш отъезд. К тому времени, как мы возвращаемся внутрь, я превращаюсь в кровавое, грязное месиво с болью между ног. Лекс перестал сдерживаться и трахнул меня так жестко и грубо. Я чувствовала его силу с каждым глубоким толчком, который приводил в порядок мои внутренности. Когда он душил меня, почувствовала, на что он способен. Он мог убить меня, и я действительно думала несколько мгновений, что он это сделает, что умру под Лексом, пока его член будет погружен в меня. По какой-то причине это не казалось таким уж плохим, как должно было быть. Я все еще не знаю, позволит ли он мне остаться с ним. Он сказал мне, что я выиграла, но боюсь, что он передумает.

Пока принимаю душ, он убирает тело этого куска дерьма с крыльца. Я провожу рукой по большому порезу на животе и стираю грязь. Мою волосы и избавляюсь от запутавшихся в них веток и листьев.

Когда выхожу из душа, Лекс пристально смотрит на меня. Он все еще грязный, весь в засохшей грязи и крови, и понятия не имею, моя это кровь, его или мужчины. Он указывает на сложенную стопку одежды, которую положил на стойку. Не говоря ни слова, он раздевается догола, и я пытаюсь отвести взгляд, когда он протискивается мимо меня, трется о мое тело, пока идет в душ. Я одеваюсь под бессловесный звук его душа. Чувство стеснения в животе доказывает, что я все еще ему не верю. Все еще боюсь, что он сказал это, только потому, что был внутри меня.

Я беру свою сумку и ключ домовладельца от старого пикапа Ford, прежде чем идти по длинной подъездной дорожке к тому месту, где Лекс оставил машину перед нашей игрой. Когда добираюсь до ржаво-коричневого грузовика, замечаю, что Лекс оставил окно открытым. Разорванное водительское сиденье мокрое от только что прошедшего быстрого дождя. Я стону и забираюсь внутрь, чтобы подогнать грузовик к дому.

Пока Лекс принимает душ, загружаю грузовик едой и инструментами. Беру охотничье ружье и коробку с патронами с полки над камином и уютное одеяло с дивана. Я положила их в кузов грузовика. Как только заканчиваю, появляется Лекс, чистый и одетый. Его грязно-светлые волосы зачесаны назад, все еще гладкие и влажные. Он с гордостью смотрит на то, что я сделала.

На самом деле, я не уверена, гордится ли он или просто злится меньше, чем когда впервые сказал мне, что не поеду с ним.

Прежде чем успеваю сказать Лексу, что сиденье мокрое, он садится на водительское место. Хлопает рукой по рулю. Он на взводе.

— Ты оставил окно открытым, — говорю я, садясь на сухое пассажирское сиденье. — Кроме того, я повесила на входную дверь табличку, в которой говорилось, что его не будет в городе до конца недели.

Лекс поворачивается ко мне и кивает.

— Хорошая идея.

Я лезу в бардачок, достаю кроличью лапку, которую взяла из своей старой машины, и вешаю на кривое зеркало заднего вида. Уголки рта Лекса ползут вверх, но он трезвеет. До сих пор это был наш счастливый талисман, и я чертовски уверена, что не оставила бы его сейчас. Он раскачивается от грубых движений старого грузовика, когда мы съезжаем с подъездной дорожки.

— Лекс, — говорю я, пытаясь привлечь его внимание.

Его губы сжимаются, сдерживая любой ответ. Тишина делает меня почти уверенной, что он сказал то, чтобы я поехала с ним. Заткнуть меня и посадить в машину, чтобы мог сделать то, что всегда собирался сделать: высадить меня при первой же возможности.

Я по-настоящему не устраиваюсь на своем месте, пока мы не проезжаем мимо знака автобусной станции. Выдыхаю с облегчением.

Я в таком же замешательстве, как и он. Как ему может нравиться быть рядом со мной, когда он готов убить меня в тот же момент? Я пытаюсь избавиться от своей неуверенности. Он всегда был готов убить меня. Это всегда было на столе, даже когда чувствовала колебания каждый раз, когда он угрожал этим. Даже когда волновалась, что он это сделает, знала, что внутри него была большая борьба. Поэтому оставалась спокойной, отдавая свою судьбу в его руки.

Что бы это ни было.

Я бы предпочла, чтобы он убил меня, чем высадил на чертовой автобусной станции. Он первый человек, который узнал меня получше. Даже мои родители не позволили мне открыться так, как с ним. Они думали, что я не гожусь ни на что лучше, чем быть несчастной женой в браке, которого никогда не хотела. Но Лекс увидел во мне кое-что еще. Что-то, чего даже я не могла видеть. Лекс — тот, от кого мне следует держаться подальше, но я вижу в нем то, чего он тоже не может.

Его тьма заслуживает немного света.

— Ты удивила меня, кролик, — говорит он после тошнотворно долгого молчания.

— Когда?

— В лесу. Ты была так тактична. Находчива. Почти сильнее, чем я. — Он позволяет ухмылке на мгновение появиться на его лице.

— Я не такая глупая или слабая, как ты думаешь, — говорю я ему, заставляя себя смотреть в окно.

— Я никогда не думал, что ты слабая. — Ему требуется время, чтобы собраться с мыслями. — Я считал тебя уязвимой.

— И что?

Он прочищает горло.

— Моя поездка на границу — самоубийство. — Он отказывается смотреть на меня, когда мой взгляд останавливается на его лице.

— Что ты имеешь в виду?

— Моя история либо заканчивается перестрелкой на контрольно-пропускном пункте, либо смертью в чертовой пустыне, пытаясь пересечь ее пешком.

— Лекс, — шепчу я, качая головой.

— Вот почему мне нужно было, чтобы ты убежала. Мне нужно было, чтобы ты ушла, потому что понял, какой это была несбыточная мечта. Ты думаешь, что это твоя сказка, но это всего лишь история ужасов.

— Я этого не принимаю.

Лекс смеется.

— Конечно, ты упрямая, не так ли? Ты не можешь купить свой выход из этого, кролик. — Он некоторое время молчит, позволяя дорожному шуму заполнить паузу в нашем разговоре. — В чем была твоя идея? Каким ты видишь этот конец? — он, наконец, спрашивает.

— Это не имеет значения.

— Кролик, — твердо говорит он. — Скажи мне.

Я не отвечаю, уронив голову на руку. Лекс останавливается и сжимает мои волосы в кулак, притягивая меня к себе.

— Скажи мне, милая крольчиха, — шепчет он. Его слова — это жар, от которого я таю, и он знает, что это так. Он смотрит на меня своими голубыми глазами, и моя решимость тает.

— Хорошо. У нас раньше была няня…

Лекс закатывает глаза.

— Знаешь что? Забудь об этом.

— Мне жаль, — говорит он с сарказмом. — Пожалуйста, продолжай. У тебя была няня…

— Я не собираюсь помогать тебе, если ты собираешься высмеивать то, как я росла. Тебе бы понравилось, если бы я высмеивала то, как ты рос?

— Ты права. Хотя, к твоему сведению, у меня была няня. Он был местным наркоторговцем.

Я кривлю губы.

— В любом случае, моя няня была из Арканзаса, и она всегда говорила об этом лесу, говоря, что там можно заблудиться, и никто никогда тебя не найдет. Вичита? Или что-то в этом роде?

— Уачита. Это национальный лес, — поправляет он меня. Когда я наклоняю голову в его сторону, он пожимает плечами. — Много времени на учёбу, когда отбываешь пожизненное.

— Да, Уачита. Она сказала, что люди строили там домики и просто жили вне сети.

— В чем смысл этой маленькой истории?

— Дело в том, что, может быть, мы сможем найти там какое-нибудь место, чтобы спрятаться, вместо того, чтобы пытаться пересечь границу.

Лекс отпускает мои волосы и откидывается назад.

— Это не… плохая идея, — говорит он, как будто формулируя в уме новый план.

Мы сворачиваем в сторону Арканзаса. Мы бы все равно проехали там, но теперь мы сделаем небольшой пит-стоп, потому что что еще нам терять?

Мы въезжаем в национальный парк Уачита через въезд на служебную дорогу, минуя главные ворота. Знак, прикрепленный к прочному стволу дерева, предупреждает нас о том, что мы входим в сердце леса на свой страх и риск. Мы с этим согласны.

Узкая тропа тянет нас в глубь парка. Густые деревья окружают нас так, как никогда не видела. Он такой большой. Такой пышный. Такой зеленый. Помимо тропинки, это место было полностью предоставлено природе, и даже тогда грузовик подпрыгивает, когда мы проезжаем по большим корням деревьев, пытаясь вернуть и это. Мы едем по другой дороге без опознавательных знаков, проезжая дальше через извилистые леса. Затем поворачиваем еще раз, и еще, пока не потеряем представление о том, где мы находимся, что означает, что никто другой нас не найдёт.

Лекс зевает, что заставляет меня повторить это. Он глушит двигатель.

— Давай залезем в кузов грузовика, — говорит он, выбираясь из машины. Открывает дверцы, забирается внутрь и сразу же начинает заряжать винтовку патронами.

Я выхожу из грузовика, и мои ноги приземляются на мягкую лесную подстилку. Когда закрываю дверь, теплый, влажный ночной воздух обволакивает меня. Лес шумит ночными звуками: стрекочут большие насекомые, жужжат комары и скрипят деревья. Я забираюсь на заднее сиденье и закрываю заднюю дверь.

Лекс раскладывает одеяло, которое я принесла, накрывая грязный металл. Он достает еще одно одеяло из сумки. Ложится и кладет сумку рядом с собой, чтобы я могла положить на нее голову. Я лежу рядом с ним, и это напоминает мне о "Оверлуке", когда обнаружила, что прижимаюсь к мужчине, к которому не должна.

Все ещё нельзя, но теперь мне это нужно.

Лекс обнимает меня, и я кладу голову ему на грудь. Слабый запах мыла все еще держится на его коже. Он накрывает меня и кладет голову на другую руку.

— Здесь так спокойно, — шепчу я.

— Я еще не понял, хорошая ли это идея.

— Кажется, хорошая, по крайней мере, на сегодняшний вечер.

Я наклоняюсь и целую его. Он хватает меня за подбородок и отрывает от своего рта.

— Не сегодня, — говорит он, все еще на взводе.

— Что случилось? — Спрашиваю я.

— Я чувствую, что должен защитить тебя. Мы посреди леса, с которым я не знаком, поэтому должен обращать внимание на дерьмо вокруг нас, — говорит он, отпуская мой подбородок.

— Вокруг нас ничего нет, Лекс. Расслабься.

Он качает головой.

— Это то, чего ты не понимаешь. Я не терял бдительности с тех пор, как сел в твою машину той ночью. Даже до того, как переспал с тобой, держал ухо востро на предмет полиции, твоего мужа или кого-либо, кто мог причинить тебе вред. Ты хотела остаться со мной, и я позволил тебе. Теперь я должен быть более бдительным, чем когда-либо.

Я провожу рукой по его животу, медленно продвигаясь к передней части его джинсов. Он хватает меня за руку и потирает мою ладонь.

— Я сказал «нет», — говорит он мне так твердо, что почти слушаюсь.

Я съеживаюсь под одеялом и нажимаю на пуговицу джинсов, пока его протесты не ослабевают.

— Не делай того, о чем думаешь, Селена, — шепчет он сквозь разочарованный стон. — Ты знаешь, что как только ты прикоснешься ко мне своим ртом, мне конец.

— В этом и смысл, — говорю я, прежде чем поцеловать теплую кожу над его штанами. Я расстегиваю его джинсы, вытаскиваю его член и беру в рот.

— Непослушный гребаный кролик, — рычит он и снимает одеяло, чтобы мог видеть меня. Запускает руку в мои волосы и стонет, когда я покачиваюсь на нем, вбирая его в рот так глубоко, как только могу, позволяя ему приподнять бедра, чтобы заставить меня взять этот последний дюйм. Когда я отстраняюсь и смотрю на него, вытираю слюну с нижней губы.

— Верни ко мне свой рот, кролик, — шепчет он, опуская мою голову вниз.

Я люблю доставлять ему удовольствие. Мне нравится, как он тает от моих прикосновений, заставляя его снова произносить мое прозвище, такое милое и такое соблазнительное. Не могу поверить, что когда-то ненавидела это. Я буду такой, какой он хочет, когда он теперь так меня называет.

Лекс обхватывает рукой мое горло, притягивает к своему рту и целует, жестко и страстно. Я стону напротив его губ.

— Черт. У тебя невероятный рот. Позволь мне поглотить тебя. — Он отстраняется и поднимает штаны, когда открывает заднюю дверь и тащит меня к краю.

Я сажусь и свешиваю ноги с борта. Лекс целует меня, прежде чем снять с меня обувь и джинсы. Укладывает меня на спину, обхватывает руками мои бледные бедра и притягивает к себе. Как он и сказал, наклоняется и пожирает меня, облизывая длинными движениями, которые заставляют схватиться за одеяло над головой. Я стону, когда он проводит по внутренней стороне моих бедер грубыми кончиками пальцев.

— Твоя киска похожа на то, чего я никогда не пробовал, кролик, и я мог бы есть тебя всю гребаную ночь, — стонет он, поглаживая себя и облизывая меня. Его язык погружается в меня, прежде чем медленно обвиться вокруг моего клитора.

— Лексингтон, — стону я.

Он садится и рычит с садистской ухмылкой, прежде чем ввести в меня три пальца. Он даже не пытается растянуть меня, и я хнычу.

— Встань на четвереньки.

Я сглатываю, прежде чем сделать, как он говорит. Металл царапает мои колени, когда отступаю от него. Я уязвима и открыта, и мои щеки краснеют от смущения.

Лекс кусает мою внутреннюю поверхность бедер и снова пробирается к моей киске. Он зарывается лицом в меня, обхватывая руками мои ноги, чтобы не дать мне отодвинуться от него. Кончики его пальцев обжигают мои бедра, когда он сжимает и притягивает меня ближе. Я стону и опускаю грудь. Его язык движется под совершенно новым углом, пробегая по капюшону моего клитора, а не против него. Он двигает головой из стороны в сторону, и я дрожу.

— Кончай мне на лицо, чтобы я мог трахнуть тебя, пока ты еще дрожишь. — Его теплое дыхание омывает мой клитор, и когда он снова начинает двигать языком, это заставляет меня содрогнуться. Ему нравится то, что он заставляет меня чувствовать.

И мне это тоже нравится.

Звуки леса умирают, и я не слышу ничего, кроме неряшливых звуков, когда он трахает меня своим ртом. Слышу голодный стон между каждым движением его языка.

— Ты когда-нибудь испытывала сквирт? — Спрашивает он.

— Нет, — хнычу я.

Лекс тянет меня за бедра, стаскивая с задней части грузовика. Я чувствую себя опустошенной без его языка на мне. Наклоняет меня над открытой задней дверью и раздвигает мне ноги. Он стоит рядом со мной, прижимаясь своим телом к моему. Его рука ласкает мою задницу, прежде чем его пальцы проникают в меня, растягивая тремя пальцами, когда использует всю силу своей руки. Он такой быстрый. И я чувствую сильное желание прижаться ещё больше к его пальцам. Я кричу, когда это становится слишком интенсивным, вибрируя всем моим телом.

— Лекс! — Я кричу. Не понимаю, что чувствую, и не уверена, что мне это нравится.

— Тсс, кролик, расслабься и позволь этому случиться, — шепчет он, перекрывая усиливающиеся звуки влажности у меня между ног. Когда я напрягаюсь, он вытаскивает из меня свои пальцы, и за быстрой пустотой следует поток жидкости.

Прежде чем я могу что-то сказать, прежде чем даже понимаю, нравится ли мне это, его пальцы снова внутри меня, трахают меня с голодной силой, от которой мое тело снова напрягается. Когда он вырывается, я вздрагиваю и снова кончаю на волне удовольствия.

— Это слишком, — говорю я, протягивая руку назад и касаясь его бедра.

— Кончай вот так на мой член, и я остановлюсь, — говорит он с ухмылкой.

Я киваю, и он встает позади меня. Моя грудь прижимается к открытой задней двери, когда он наваливается на меня всем своим весом, сжимая мою шею сзади с разочарованным стоном. Он толкается в меня, скользкий и влажный от моей спермы. Он трахает меня жестко и быстро, с тем же грубым импульсом, который заставил меня насытить землю своим оргазмом. Угол в самый раз, и каждый толчок заставляет мое тело дрожать заметными волнами. Когда давление становится слишком сильным, он вытаскивает и прижимает свой член к моей киске, пока я накрываю его потоком спермы. Он сжимает мою задницу, когда я теку по всей длине его члена, все еще прижатого к моему набухшему клитору.

— Такая хорошая девочка, — рычит он, прижимаясь ко мне, одновременно поглаживая мой клитор. — Маленький грязный кролик. Ты, блядь, промокла насквозь. — Он толкает себя обратно в меня.

Мое тело напрягается, когда он трахает меня, и понимаю, что это от того, что мое тело хочет большего. Больше его. Не только тело, но и сердце.

— У тебя есть чувства ко мне, Лекс? — Спрашиваю я, и это останавливает его на середине толчка.

— Что за время спрашивать меня об этом, — говорит он, наклоняясь ко мне. — Если бы я сказал «нет», ты бы хотела, чтобы я перестал трахать тебя?

Я напрягаюсь, и он стонет, когда сжимаюсь вокруг него.

Разве он не мог просто, блядь, солгать, пока внутри меня? Ему обязательно быть таким… холодным?

— О, это тебя разозлило, да? Ты не можешь себе представить, что я не испытывал таких чувств, как ты, после всего нашего опыта и времени, проведенного вместе?

Мое сердце. Я чувствую, как по нему пробегают трещины, и я сдерживаю слезы. Если заговорю, он поймет, что расстраивает меня.

Лекс обнимает меня за грудь и поднимает к себе. Он кусает меня за шею.

— Кролик, у тебя есть все, что осталось от моего сердца. Все, что я могу чувствовать, относится к тебе.

Вот так его слова проникают сквозь трещины в моем сердце и запечатывают их. Я растворяюсь в его сильном теле.

— Я не знаю, понимаю ли, что такое любовь, Селена, но знаю, что это самое близкое чувство, которое испытывал к другому человеку. — Он выходит из меня и поворачивает лицом к себе. Он притягивает меня ближе к своему рту. — Я хотел, чтобы ты ушла, потому что мне нужно было защитить единственного человека, который заставил меня чувствовать что-то другое, кроме оцепенения или гнева. Единственного человека, способного очеловечить такого варвара, как я.

Я сглатываю, его дыхание смешивается с моим.

— Я тоже не знаю, что такое любовь, Лекс. Никогда этого не чувствовала. Просто знаю, что это не то, что было с моим мужем, и именно поэтому я не хотела оставлять тебя. Уйти означало потерять то единственное, что заставляло меня чувствовать себя… в безопасности. — Слово почти застревает у меня в горле, но мне удается выдавить его.

Лекс застегивает джинсы, забирается в кузов грузовика и подаёт мне руку. Я одеваюсь и поднимаюсь вместе с ним. Мы ложимся, и он крепко обнимает меня. Мне жаль, что он не кончил, особенно когда заставил меня кончить так, как он это сделал. Я провожу рукой по его животу, но он останавливает меня твердой хваткой.

— Мы поиграем еще, как только найдем домик. И я дам тебе в два раза больше.

Я киваю и целую его, прежде чем перевернуться на спину и уставиться в темное, полное звезд небо. Никогда не видела ничего более прекрасного. Так мирно. Я чувствую себя как дома, и удивлена, как мало скучаю по своей семье и своей прежней жизни.

Но какой может быть моя новая жизнь?