Амаранты. Порабощенный лис

Глава 21 Влюбленный

Позже той же ночью небрежный стук в дверь спальни Цумико возвестил о приходе Арджента. Лис, не теряя времени, подошел к ее креслу и опустился на одно колено, неподвижный и молчаливый.

Отложив книгу, Цумико спросила:

– Амаранты обычно так одеваются?

– Едва ли. Но одежда наблюдателя сойдет, пока не найду что-нибудь более подходящее.

Арджент провел рукой по тунике, которая казалась ему великоватой. Мягкая ткань темными складками ниспадала до бедер, а с пояса свисали клинки в ножнах. Босые стопы чуть поглаживали плюшевый ковер, словно наслаждаясь вновь обретенной свободой. Заметив оценивающий взгляд хозяйки, лис отвернулся.

– Буду одалживать вещи у Майкла, если ты не против.

– Можешь носить что хочешь, Арджент. – Он коротко кивнул, и Цумико спросила: – Стало чуть лучше? В смысле, теперь ты чувствуешь себя самим собой?

– Собой? – фыркнул Арджент. – Каждый раз с обновлением связи я становлюсь другим, ибо очередная хозяйка подстраивает меня под свой вкус. Это – твой.

– Тогда кто ты на самом деле?

– Я забыл, – глухо ответил он.

Если вспомнить, сколько веков длилось рабство Арджента, возможно, он не лгал. Но у Цумико не укладывалось в голове, как это – полностью забыть себя. Можно примерять разные роли, но суть и душа остаются прежними, разве нет?

– Каким ты был?

– Послушным.

– Я не об этом. Тетя Эими сделала тебя дворецким. Какие еще роли тебе поручали?

Арджент насторожился:

– Прикидываешь, каким образом меня можно использовать?

– Вообще-то я хотела получше тебя узнать.

– Страж, вор, охотник, учитель, шут, убийца, – бесстрастно перечислил он.

Цумико побарабанила пальцами по подлокотнику:

– А тебе хоть что-то из этого всего нравилось?

– Я терпел все эти обязанности.

– А что бы ты сделал, дай тебе волю?

– Взмыл бы высоко в небо и умчался подальше отсюда, чтобы морские брызги смачивали шерсть, песнь моя взлетала до самых звезд, а ветер трепал хвосты.

Неудивительно. Свобода выбора – штука приятная, но из ловушки он пока так и не выбрался.

– Мы найдем способ вернуть это все тебе, – произнесла Цумико.

– Ты только так говоришь.

Она осторожно коснулась его плеча:

– Обещаю.

– Ты только так говоришь, – повторил Арджент, придвигаясь ближе.

– Ты пришел… за добавкой?

– Хочешь, чтобы я умолял?

Нет, ну правда. Вот как общаться с тем, кто постоянно отпихивается и выставляет колючки? Арджент отгораживался от Цумико словами, но сам буквально до дрожи мечтал о ее прикосновениях. Нуждался в ней – и ненавидел эту потребность.

– Прости, – прошептала Цумико.

И, раз уж можно было начать с того, на чем они остановились, она обняла Арджента за плечи, потянула к себе. Он ткнулся лбом в ее подбородок, но тут же устроился иначе, прижавшись ухом к трепещущему сердцу.

– Пытаешься храбриться? – хрипло спросил лис.

– Да. Пытаюсь.

Его рука обвила ее талию, он потерся носом о ее шею:

– Я все равно тебя ненавижу.

Ничего нового. Они ведь изменили только атрибуты.

Буквально пару минут спустя Арджент оторвался от Цумико, коротко извинился и с легким стуком прикрыл за собой дверь. В следующую секунду звякнула защелка на одном из окон.

Гинкго забрался на подоконник и прижал палец к губам, умоляя не шуметь.

– Ты пропустил ужин, – прошептала Цумико.

– Ничего не мог поделать. Разведывал обстановку. – Он спрыгнул в комнату и опустил за собой стекло. – Да и все равно я ем в промежутках. Папино угрюмое молчание весь аппетит отбивает.

– Что-нибудь обнаружил?

Гинкго сел на полу на том самом месте, где только что стоял на коленях его отец. Но в сыне совершенно не чувствовалось отчужденности Арджента.

– А, знаешь… следы всякие, – размыто ответил Гинкго.

– Какие?

– В основном старые. Запахов почти не осталось. Расскажу Сансе и Майклу завтра.

– Это плохие новости?

Серебристые уши заходили вперед-назад и наконец распластались по голове.

– Точно нехорошие. Даже если нарушители ушли, они все равно здесь были.

– Но чары держатся?

– Судя по всему, да. – Уши Гинкго встали торчком, и он глянул в сторону окна. – Там кто-то рыщет.

– Я попросила его помочь Сансе с патрулированием.

– Да уж не повредит. У отца чутье в тысячу раз тоньше моего, и он правда может кого-то распознать. Но большинство следов вне пределов поместья.

– Ничего страшного. Я убрала ограничения.

– Какие? – моргнул Гинкго.

– Все, о каких он попросил.

– То есть к тебе можно обращаться с просьбами? А то от этой беготни по округе у меня зверски разыгрался аппетит.

Парень перекатился на колени и подался вперед, но Цумико отпрянула.

– Ну хоть чуточку, – взмолился он.

– Тебе же не нужно.

– Но все равно же хочется, – отвел глаза Гинкго.

– На что это похоже? – спросила Цумико. – В смысле, разве у души есть вкус? Как ты вообще понимаешь, что ее ешь?

– Подкорми немножко, и я постараюсь подобрать слова.

Поддавшись любопытству, Цумико потянулась к застежке браслета, но Гинкго ее перехватил.

– Не надо! Если раскроешься, он сразу поймет. – Подобравшись еще ближе, он пристроил голову у нее на колене. – Чтобы отец ничего не узнал, придется медленно.

– Только чуть-чуть.

Уловив струйку силы, парень довольно вздохнул, а когда Цумико принялась вдобавок гладить его уши, благодарно застонал.

– Восторг, – пробормотал Гинкго.

– Что?

– Ты спросила, на что это похоже. От твоей близости кружится голова. Будто внутри разрастается что-то теплое и трепетное. Это как влюбиться в кого-то.

Влюбиться? Что ж, сравнение имело смысл. Разве поделиться кусочком души – не то же самое, что подарить кому-то свое сердце? Цумико задумчиво хмыкнула.

– А ты когда-нибудь влюблялся?

– Сто раз. Но всегда ненадолго. – Он повернул голову, и оказалось, что лисы тоже умеют делать щенячьи глаза. – Вот даже знаю, что потом будет худо, но все равно устоять не могу.

Он выпрашивал ее душу, как мальчишка – сладости. И Цумико не видела причин отказывать ему в том, чем с избытком наградила ее природа. Забота не есть сама любовь, но разве нельзя заботиться о ком-то с любовью? Как воспитанница Святой Мидори, она умела ценить подобное.

– Скажи, что не против. – Гинкго всмотрелся в ее лицо. – Про меня в договоре ни слова, но я ведь живу тут. Скажи, что ты не против.

Почему это выглядело так, будто Гинкго для существования требовалось чье-то разрешение? Каждая жизнь ценна – неважно, каким образом она зародилась.

– Нам не нужен договор, чтобы быть друзьями. Ты волен выбирать меня так же, как я – тебя.

– Значит, мы друзья. – Гинкго поднялся на колени и потерся о ее щеку. – Ты только в меня не влюбляйся. Я разобью тебе сердце, а затем ты разобьешь мое. Если только папа меня раньше не прикончит. Он очень ревниво относится к тому, что считает своим.

– Я думала, это он мне принадлежит.

– Если ты к этому стремилась, то сильно все себе усложнила. – В его глазах вспыхнуло восхищение. – Связь требует подчинения, но ты сама – нет. Судя по тому, что я видел, ты позволяешь отцу главенствовать. И после всего того дерьма, через которое он прошел, такое положение дел ему нравится. И ты тоже.

– Арджент меня ненавидит. Сам так сказал.

– Лисы прямотой не славятся. Он говорит так, а сам может иметь в виду что угодно.

– Ему тошно, что я им владею.

– Определенно, но все куда сложнее. С лисами всегда есть нюансы.

Цумико легко потрепала его уши:

– «Я тебя ненавижу» нюансов не подразумевает.

– Очень даже подразумевает. Он ненавидит, что испытывает к тебе желание. Ненавидит, что не может тебя ненавидеть. – Гинкго выгнул брови. – Ему сейчас худо.

Какая чепуха.

– Если между его словами и истинными чувствами такая разница, не получается ли, что на самом деле он тебя любит?

Улыбка парня пропала.

– Нет, меня он ненавидит по-настоящему.

– С чего отцу ненавидеть родного сына?

– За сам факт существования. – Гинкго потерся щекой о ее колено. – Однажды, давным-давно, главой семьи Хадзимэ овладела жадность. Он желал заполучить больше амарантов – и самым безопасным способом оказалось их разведение. Хозяева принудили отца, и тот обрюхатил свою госпожу.

– Твою мать.

– Папа ненавидел ее, но не мог навредить ей из-за связи. В каком-то смысле я за него отомстил, – с мрачной гордостью сообщил Гинкго. – Она умерла, рожая меня.