Порочнее ада

Глава 15

Мотель «Стэнвик» принимал гостей всего полтора сезона, но уже выглядел полинялым. В неоновой вывеске не горела одна буква. Четырехэтажный корпус мотеля в виде буквы «С» был возведен вокруг ярко освещенного бассейна, который закрывался на ночь.

Номер 24 Шейн разыскал без труда. Номер состоял из трех сообщающихся между собой комнат, а все остальные номера в коридоре пустовали, и свет в них не горел. По-видимому, организаторы уик-энда согласились заплатить за целую секцию, чтобы не беспокоить других постояльцев.

Шейн распахнул дверь и вошел. В комнате находились шесть или семь человек, и ни один из них не заметил его появления. На одной из кроватей лежал мужчина с пышной седой гривой и тихонько плакал. Возле телевизора лицом друг к другу сидела пара, мужчина и совсем юная девушка. Мужчина монотонно бубнил, а девушка завороженно уставилась на него, словно в жизни не видела ничего более интересного.

Шейн перешагнул через вытянутые ноги пожилой негритянки, распростершейся в полном изнеможении на ковре, и проследовал в следующую комнату. Там он застал только девушку, которая сосредоточенно изучала свое отражение в зеркале. Губы её безмолвно шевелились, словно девушка нашептывала себе какие-то заповеди. В третьей комнате несколько человек, включая Рут, которую Шейн тут же узнал, внимательно слушали спор, развернувшийся между двумя мужчинами и женщиной довольно преклонных лет. Шейн на минуту прислушался. Похоже, старушку обвиняли в том, что она затеяла некую психологическую игру, в то время как старушка категорически отрицала как сам факт существования такой игры, так и свою причастность к ней. Должно быть, подумал Шейн, доведись ему тоже торчать здесь всю субботу и воскресенье и дойти до столь же крайнего изнеможения, как эти люди, он сумел бы понять, почему такая идиотская дискуссия способна вызывать подобный интерес.

Рут Ди Палма лежала на одной из кроватей, подперев подбородок кулачками и поочередно переводя взгляд с одного собеседника на другого. Ее выгоревшие на солнце волосы были подстрижены коротко, как у мальчика. На ней были плотно обтягивающие брючки и довольно бесформенная рубашка. Лицо — без следов косметики. Превосходный загар.

Шейн вырвал чистый листок из настольной библии, нацарапал на нем «Могу я поговорить с Вами?», вложил листок в кожаный футляр вместе с удостоверением сыщика и протянул девушке.

Рут подняла на него затуманенные от усталости глаза. Потом её взгляд переместился на загипсованную руку и снова вернулся к лицу Шейна. Сыщик так и не решил, холоден ли взгляд девушки, или попросту безразличен.

Прочитав записку и заглянув в удостоверение, Рут изогнула одну бровь и скатилась с кровати. Стоя босиком, она казалась совсем невысокой. Удивительно, но Шейну почудилось, что от неё исходит какой-то свет. Вот, должно быть, что привлекло в ней Хэлбута, подумал он.

Шейн открыл дверь, и они вышли в коридор, не проходя через другие комнаты.

— Который час? — спросила Рут.

Шейн ответил.

— Пора заканчивать, — подавив зевок, сказала девушка. — Я жутко устала, но спать почему-то не хочется. Кофе, таблетки, опять кофе, опять таблетки… Даже воздух там внутри какой-то особенный.

— Наполовину из табачного дыма, — предположил Шейн.

Рут вдохнула ночного воздуха на балконе. Лицо её казалось утомленным. Должно быть от амфетаминов, решил Шейн, которые помогали ей бодрствовать.

— Значит, не удался ваш уик-энд в Джорджии?

— Он закончился, не успев начаться, — ответил сыщик. — С тех пор уже много воды утекло.

— Так я и думала. Одной настойчивостью тут ничего не добиться. Если не везет, так не везет.

— А вам известно, что мы пытались выяснить?

— Форбс мне об этом все уши прожужжал.

Шейн предложил ей сигарету. Рут отказалась. Тогда он закурил сам, потом сказал:

— Многие стараются убедить меня, что он торговал секретами компании. Что вы об этом думаете?

— Я не думаю о том, что меня не интересует. — Она опять глубоко вздохнула. — Или вы хотите, чтобы я прикинулась удивленной?

— Я надеялся, что так или иначе вы отреагируете хоть как-нибудь.

Рут повернулась к нему, и впервые в её глазах появился интерес.

— Откровенно говоря, мне безразлично, какая из двух компаний первой предложит новую краску.

— А насколько вам безразлично, является ли Форбс вором или нет?

— О таких тонкостях я предпочитаю не распространяться. Но я вполне понимаю, почему это интересует вас — это ваша профессия.

— А если его посадят?

— Не говорите глупостей. Он же — бесспорный наследник. Они не позволят, чтобы зашло так далеко. В худшем случае прекратят платить ему жалованье. Кстати, если вы и в самом деле хотите знать мое мнение, в чем я сомневаюсь, то это лучшее, что могло бы случиться с Форбсом.

— Чтобы он мог всерьез отдаться литературе?

— Чтобы он мог всерьез задуматься, о чем бы написать.

Шейн пытался определить, что из сказанного Рут было правдой, а что следствием бессонного уик-энда. Вдруг на лице девушки отразилось нормальное человеческое беспокойство.

— Я сомневаюсь, чтобы он мог пойти на такое, — сказала она. — По-моему, эта дурацкая работа значит для него больше, чем он показывает… такой уж у него недостаток. Форбс отрицает это, но в будние дни он ведет себя совершенно иначе.

— Расскажите о его финансовых делах, — попросил Шейн.

— А что вы хотите знать? Он пытается прожить на собственный заработок, и очень мучается. Вы не поверите, как мало ему платят. Едва хватает, чтобы свести концы с концами. Мы установили с ним правило, согласно которому в будние дни он обязуется не думать о деньгах каждую минуту. Боюсь, что из-за меня у него разовьется язва желудка.

— Вы просили у него деньги в декабре или январе, чтобы съездить в Пуэрто-Рико?

Рут негромко рассмеялась.

— Кто вам сказал? Его отец?

— Дядя, — сказал Шейн.

— Что ж, мистер Шейн, признаюсь, я и впрямь просила его. Но не делайте из мухи слона. Тогда я его ещё так хорошо не знала. Вот и попросила заплатить за аборт, в котором вовсе не нуждалась. Просто у меня не было ни гроша, а хотелось посмотреть Пуэрто-Рико. Тогда я не знала, что у него у самого в карманах ветер гуляет.

Шейн стряхнул пепел с сигареты.

— Так вы все-таки поехали в Пуэрто-Рико?

— Конечно.

— А Форбс знает, что вы провели его с абортом?

— Да, позже я во всем призналась. Он обиделся, как ребенок. Он не выносит неискренности.

Она потянулась, точь-в-точь, как кошка. В ней и в самом деле есть что-то кошачье, подумал Шейн — лоск, безразличие, грациозность движений.

— Он должен за мной заехать, — добавила Рут. — Он знает, что вы за ним охотитесь?

Шейн вдруг разозлился. Схватив девушку за плечи, он встряхнул её, и развернул лицом к себе.

— Вы понимаете, что он попал в беду, или нет?

— А мне какое дело? Я не люблю Форбса. Я все сделала, чтобы не влюбиться, хотя порой это было нелегко — он парень перспективный. Но я не собираюсь распускать сопли, если его заметут.

— Что вы говорите, черт побери?

— А вот что, — спокойно ответила Рут. — Мне нравится, как вы обнимаете меня за плечи. Аж дух захватывает. Беда знакомых мне мужчин в том, что настоящих мужчин среди них — раз два и обчелся. Вы — другое дело. Если хотите снять для нас номер на ночь — а сегодня воскресенье, и у них наверняка есть вакансии, — то я согласна. Обещаю вам: мы славно проведем время. Если Форбс об этом проведает, то целую неделю будет ходить надутый. Он — постоянный. А я — ветреница. Мне бы ничего не стоило скопировать эту формулу и торговать ею вразнос, потому что мне совершенно все равно, кто изобрел эту краску. А вот Форбс не смог бы.

Шейн невольно рассмеялся и отпустил её.

— Вы меня убедили. Вы же этого добивались, да?

Рут обеими руками обвила его за шею и поцеловала в губы.

— Думайте, что хотите. Я готова лечь с вами в постель и оставаться в ней столько, сколько вы пожелаете.

Шейн пристально посмотрел на нее.

— Я знаю, как вас зовут, и знаю номер вашей комнаты в «Св. Альбансе». Сейчас я работаю.

Она сокрушенно покачала головой, потом повернулась и возвратилась в свой номер.