Порочные игры

Глава 2 НАСТОЯЩЕЕ

На следующее утро Билл находился в состоянии легкого похмелья, и мы с ним пили на террасе кофе эспрессо, после чего вся наша компания отправилась на катере на первое заседание конференции. Организаторы, люди в высшей степени интеллектуальные, выбрали для его проведения Ка-Санудо — дом, в котором в шестнадцатом веке жил автор знаменитых дневников. На заседании мы дебатировали по поводу судьбы южноамериканских писателей при диктаторских режимах. Основной докладчик, сотрудник «Эмнести интернэшнл», прочел часовую обвинительную речь, подкрепив ее несколькими жуткими слайдами; затем последовали вопросы и ответы. Создавшаяся ситуация казалась несколько забавной. Мы сидели, упакованные в свои академические свободы, и слушали рассказы о том, как преследуют, мучают и убивают наших далеких коллег. Резолюция и заявление для печати были приняты единогласно, и все прониклись чувством исполненного долга; я же, не в силах избавиться от ощущения лживости этой акции, в конце концов почувствовал отвращение к самому себе.

В таком настроении я пребывал в течение всего ленча, которым нас потчевали на острове Торчелло. Потом, чтобы растрястись после обильной трапезы, многие из нас отправились осматривать старую церковь. В ларьках торговали бельем и туристской мишурой. Билл остановился в раздумье, что бы такое купить в подарок жене. И тут я вновь с изумлением увидел старого щеголя из аэропорта. На этот раз его сопровождал зрелый мужчина в черном костюме особого итальянского покроя, хорошо известном по фильмам о крестном отце и потому казавшемся каким-то зловещим. На старикане же был все тот же кремовый костюм, и вместе они составляли этакий этюд в контрастных тонах. Они прошли совсем близко, мы даже встретились взглядами, но, судя по всему, он меня не узнал. Я вдруг почувствовал что-то недоброе, и у меня, должно быть, изменилось лицо, потому что Билл спросил:

— Ты в порядке?

— Вполне.

— А выглядишь так, будто тебя вытащили из могилы.

— Перебрал граппы, — сказал я.

Мне суждено было увидеть старого денди еще раз, когда мы возвращались на катере. Он стоял у витых чугунных ворот большой виллы и, кажется, спорил о чем-то с мужчиной в черном костюме. На этот раз он точно меня заметил, потому что развернулся ко мне спиной, когда я приблизился.

На обратном пути в Венецию все вели себя как на экскурсии. Достали фотоаппараты и кинокамеры, а некоторые — даже видеокамеры. Еще во время ленча я заметил, что Билл изучает какую-то инструкцию; теперь он всю дорогу вертел в руках свой «Никон» с телеобъективом, пытаясь снимать одиноких чаек на бакенах, но катер двигался слишком быстро.

— Черт возьми, — бормотал он, — эта сволочь никак не держится в фокусе.

— Старайся панорамировать, — посоветовал я (это был предел моих знаний о фотосъемке). — И обопрись, а то все смажется.

Вдруг я заметил нечто странное. Впереди и чуть в стороне от нашего курса вблизи одинокого бакена низко кружились и ныряли в воздухе чайки. Рыбаков поблизости не было, но что-то взбудоражило птиц.

— Ну-ка, дай мне аппарат на минутку.

Я взял камеру и нажимал на кнопку самонаведения, пока удаленный бакен не оказался в фокусе. В воде я различил предмет неопределенной формы, бившийся о бакен, когда до него доходила волна от нашего катера, однако от низкого солнца на объектив ложились блики, и разглядеть что-либо было трудно. Тогда я взял более крупный план; увиденное меня насторожило.

— Эй, кто-нибудь, скажите, чтобы он затормозил, — крикнул я. — Там, кажется, тело в воде.

Кто-то из группы быстро затараторил по-итальянски, водитель заглушил мотор, и нас поднесло ближе к бакену. Я оказался прав — это было тело. Капитан подвел катер прямо к утопленнику. Водитель забросил «кошку» и втащил тело на палубу. Моя немецкая подруга вдруг вскрикнула и зажмурилась. Когда толпа отпрянула, я с ужасом увидел, что передо мной та самая девушка, которую Генри целовал в аэропорту. Ее голова как-то неестественно запрокинулась, горло было перерезано, а обескровленное тело вспорото, как у потрошеной рыбы.

Я был вынужден сделать заявление для итальянской полиции, хотя не мог им сказать ничего, кроме того, что видел эту девушку дважды в компании старика в кремовом льняном костюме. Мне казалось в тот момент слишком сложным и даже бессмысленным рассказывать еще и о моей мнимой встрече с Генри. Правда, я описал им молодого человека в майке, правившего моторной лодкой, и именно он, а не старый щеголь заинтересовал их больше всего. На теле девушки не нашли ничего, что помогло бы ее опознать, среди пропавших также не числилось никого похожего. Не будь она очевидной жертвой убийства, наверняка пополнила бы картотеку неопознанных туристов, погибших при трагических обстоятельствах.

Этот случай поверг меня в смятение — я не мог отрешиться от ощущения его связи с моей первой «ошибкой», когда в аэропорту принял погибшую девушку за Софи. Теперь картины прошлого и настоящего путались, и меня обуревали дурные мысли, от которых я не мог избавиться. Предчувствие несчастья всегда служило мне верой и правдой в моем ремесле. В романе не бывает нераскрытых убийств, перевернул страницу — и все ясно. Я же был в полной растерянности и ничего не понимал.

За обедом все сидели притихшие: одно-единственное столкновение с настоящей смертью оказалось куда весомее, чем длинный перечень безобразий, творящихся в дальних странах. Мое скромное участие в событиях придало мне в глазах компании сомнительную значимость, без которой я бы охотно обошелся.

— Когда ты сказал, что знаешь ее, я прямо обалдел, — признался Билл. (Следует заметить, он и еще несколько человек пощелкали-таки своими фотоаппаратами над трупом.) — И как только ты ее запомнил?

Мы были не одни, и я решил слукавить.

— Просто привычка — всегда отмечать интересные детали. Собственно, у меня в памяти застряла не столько девушка, сколько старик, который с ней был.

— А что в нем особенного?

— Он как будто из другого времени. Какая-то странная манера одеваться. И потом, эта разница в возрасте.

— Все равно, снимаю шляпу. Я лиц вообще не запоминаю, из-за этого куча неприятностей. — Потом в нем все же взял верх профессиональный интерес. — Кстати, чертовски интересный сюжет для новой книги — как раз то, что тебе нужно.

— Может быть.

На следующий день меня опять вызвали в полицию и стали показывать разные рожи на фотографиях — надеялись, что я узнаю молодого человека в майке. Но это оказался пустой номер. Детектив, беседовавший со мной, был толстым, как Паваротти, и от него разило чесноком. Он прекрасно говорил по-английски и попытался выудить у меня еще какие-нибудь подробности.

— Непонятно, мистер Уивер, почему жертва, которую, по вашим словам, вы совсем не знали, произвела на вас такое впечатление.

— Я уже объяснял: мне запомнился спутник этой бедняжки — странный старик.

Он кивнул, потом вроде бы раздумал задавать новый вопрос и переспросил:

— Значит, в первый раз вы их видели в аэропорту?

— Да.

— А во второй раз — вечером в лодке?

— Да.

— В аэропорту они только что прилетели, как и вы?

— Не знаю. Кажется, они с кем-то прощались. — Я в первый раз упомянул о Генри, и он сразу же за это ухватился.

— Значит, там был третий человек?

— Да.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина. Я видел, как они прощались, а потом он побежал на свой рейс.

— Опишите его, пожалуйста.

— Я не очень хорошо его рассмотрел.

— Ну, как сможете.

— Средних лет, ростом примерно шесть футов, одет респектабельно. К сожалению, не могу вспомнить ничего примечательного из-за дальности расстояния.

— В котором часу это было?

— Часа в три дня. Я как раз прилетел из Лондона и задержался в аэропорту, чтобы встретить коллегу из Нью-Йорка; он прилетел рейсом из Франкфурта примерно через час.

Полицейский кивнул.

— Больше ничего?

— Кажется, нет.

— Должен спросить вас еще раз: вы прежде не знали жертву и не были с ней связаны?

— Нет. Никого из них я раньше не видел. Я уже сказал, что приехал сюда только на конференцию. Скажите, пожалуйста, вы узнали, кто этот старик?

— Пока нет. В это время года население Венеции меняется каждый час. Вы слышали, как он разговаривал с жертвой?

— Нет, но видел его снова, уже с мужчиной, на Торчелло в тот день, когда обнаружилось убийство.

— С тем самым, из аэропорта?

— Нет. Этот, судя по одежде, был местный.

Он уставился на меня, потом что-то записал.

— Какое совпадение, а? Не успели вы приехать, как трижды в течение двадцати четырех часов, в разных местах встретили одного и того же человека.

— Правда, очень странно.

— При том, что в Венеции сейчас столько народу.

— Ничего не поделаешь — так случилось.

— И опять же, именно вы оказались на этом катере, когда обнаружили тело.

— Да, и, признаюсь, был потрясен.

— Вы играете в лотерею, мистер Уивер?

— Нет.

— А зря. Вы уверены, что больше ничего не хотите мне сказать?

— По-моему, нет. Все, что я знал, я написал в заявлении.

— Судя по вашему паспорту, вы писатель.

— Да.

— И какие книги вы пишете?

— Чаще всего триллеры.

— Их здесь переводили, издавали?

— Некоторые издавали.

— Я должен их разыскать.

— Могу ли я прислать вам экземпляр?

— Буду очень признателен. Триллеры, вы говорите? Наверное, в романах убийства раскрывать легче, чем в жизни, а?

— Ну, сами-то вы так не считаете.

— Да нет, считаю, к великому удивлению ваших читателей. Как там у вас говорится — «развешивать колокольчики»? — Он сделал паузу, пристально глядя мне в глаза. — Тогда я, пожалуй, добавлю, что жертва была изнасилована.

— Бедная девочка, — посетовал я. — Как отвратительно!

— Да. Но вот вам ваши колокольчики; в жизни часто бывает как в книгах. — Он выдержал паузу и продолжал, смакуя каждое слово и не сводя глаз с моего лица. — Знаете, ведь вы сами напустили таинственности в эту историю.

— Каким образом?

— Вы все время говорили о жертве — «она». Но это не девочка, это мальчик. Очень симпатичный юноша — что верно, то верно, поэтому-то и понятна ваша ошибка. — Он закрыл свой блокнот. — Так что, мистер Уивер, нам обоим есть о чем поразмыслить.

Перед уходом из полицейского участка я был предупрежден, что, поскольку являюсь единственным свидетелем, меня вызовут для дачи показаний позже, когда будут установлены участники событий.

Я вернулся в «Гритти-Палас» в полном замешательстве. У меня был уже не один случай рассказать о своей возможной встрече с Генри, но делать этого я не хотел. Заяви я о внезапном появлении человека, считавшегося мертвым, возникли бы новые подозрения, тем более что это могло быть связано с убийством. Чем больше я над этим размышлял, тем сильнее старался убедить себя, что стал всего лишь жертвой игры моего подсознания — ассоциации с Софи и с Венецией. Если это был Генри, то как можно объяснить его знакомство с убитым юношей? Во всем этом не было никакого смысла.

Нельзя сказать, что я потом активно участвовал в конференции. Перед глазами все время стояли Софи, Генри, старик, погибший мальчик. Их образы были куда реальнее всего, что там обсуждалось. Как я и предсказывал Биллу, на заседаниях принимались увесистые резолюции, но вряд ли они могли помочь тем, кто нуждался отнюдь не в пышных словах. В заключительном заявлении мы в очередной раз провозгласили свою солидарность; призвали, между прочим, ирландские власти отменить смертный приговор Салману Рушди. Так что все участники могли разъехаться по домам, окруженные ореолом святости. Мы обменялись адресами с немецкой дамой, и я обещал ей сделать все возможное, чтобы найти издателя для ее работы.

До Хитроу мы с Биллом летели вместе. В самолете он достал пачку фотографий, отпечатанных накануне вечером.

— Есть несколько вполне приличных. Я, конечно, так и не освоил эту чертову штуку, но некоторые снимки получились нормально, правда?

Он показал их мне. По большей части это были обычные туристские виды, неумело кадрированные, — в общем, постоянный источник обогащения фирмы «Кодак». Просматривая их из вежливости, я наткнулся на снимок убитого мальчика на палубе катера и стал вглядываться в его обескровленное лицо. Даже мертвый он сохранил сходство с юной Софи. Я вновь вернулся в прошлое. Иные картины, не смываемые временем, всплыли в памяти.