Порученец царя. Персиянка

14. Противники переходят к действиям

Проснулся Антон поздно. Товарища не было. А за окном нависла серая пасмурность, как будто хотела разом пресечь все надежды на возвращение солнца и тепла. Бабье лето заканчивалось, и решительно вступала в свои права осенняя непогода.

Совместив завтрак с обедом, битый час он бесцельно ходил по людным местам. Побывал на рынке, на конном дворе, спустился к пристани, где вид насупленной реки усиливал тягостное впечатление от общей угрюмости домов и горожан. Дул северный холодный ветер, подгоняя беспросветные клубящиеся тучи, которые, казалось, никогда больше не откроют небо. Заскучав от ветра и туч, от безделья и неприкаянности, Антон вернулся к конному двору, по пути гадая, куда же делся Удача.

Он разглядывал продаваемых ногайцами аргамаков, когда сзади кто-то ухватил за рукав и потянул, чтобы он обернулся. Похожий на мальчишку веснушчатый рыжеволосый коротышка, на котором обвисал старый кафтан с чужого плеча, а сапоги были стоптаны и давно забыли первоначальный цвет, заговорщически осмотревшись воровато бегающими глазками, пальцем сделал знак нагнуться. Когда Антон с недоверием склонил голову, коротышка прошептал ему на ухо:

– Удача сказал, не медля отправиться и быть, где вы запрятали взятое в Нижнем Новгороде. Там ждать его.

Не давая возможности задать вопросы, он тут же шмыгнул прочь и побежал, скрылся за углом переулка. Антон посерьёзнел, тоже зачем-то осмотрелся, и быстро вернулся к постоялому двору и гостевой конюшне. Оседлав своего нетерпеливого после отдыха жеребца, он запрыгнул в седло, выпрямился и, поощряя коня к скорому шагу, отправился к улице, ведущей на северную окраину. Проезжая мимо узкого переулка он не подал виду, что искоса заметил за шеей красивой вороной кобылы неприветливое и частью скрытое шляпой лицо с приплюснутым носом. Плосконосый при его появлении сунул что-то в ладонь рыжеволосому коротышке и запоздало отвернулся в другую сторону. Антон сразу узнал его – последний раз видел позапрошлой ночью у костра вместе с воеводой и Мансуром. Таинственный, чурающийся свидетелей разговор плосконосого и коротышки не предвещал ничего хорошего, и он слабиной поводьев стегнул жеребца, перевёл скакуна на лёгкий бег, который позволял обгонять и прохожих и редких всадников.

– А что они взяли в Нижнем Новгороде? – нагло спросил рыжий коротышка у Плосконоса.– А?

– Много будешь знать...

Плосконос не договорил, просунул сапог в бронзовое стремя, после чего разом очутился в ещё скрипучем новом седле. Верхом на кобыле он выехал из переулка, а, позволив Антону удалиться на полторы сотни шагов, последовал за ним.

– Много будешь знать... – кривляясь, передразнил его коротышка и проводил неприязненно прищуренным взглядом. – Мог бы и больше дать.

Полученный пятак он спрятал в карман и плюнул в то место, где минуту назад стоял Плосконос.

Оставив позади городской посад, а затем и слободские окраины, Антон на развилке выбрал правое, уводящее от реки ответвление от большой дороги и подстегнул жеребца, коротко хлестнув плетью по крупу. Конь обиженно взвился и понёсся во весь дух. Степным наездником пригибаясь к развевающейся гриве, Антон украдкой оглянулся. Как и ожидал, много позади углядел всадника, который тоже свернул у развилки и принялся нещадно стегать вороную лошадь, заставляя её помчаться вдогонку. Натянув поводья, Антон перевёл жеребца опять на лёгкий бег, каким тот мог скакать долго, и незаметно убедился, что следующий по пятам всадник успокоил галоп вороной кобылы, не желая приближаться, но и намереваясь не упускать его из виду. Сомнений не оставалось – Плосконосый выслеживал его, хотел узнать, где у них тайник, в котором были спрятаны похищенные у нижегородского воеводы деньги. Но ждёт ли у тайника Удача? Рыжеволосый коротышка мог и соврать, нанятый для этого Плосконосом, а мог сказать и правду, а потом соблазниться желанием продать слова поручения тому, кто предложит заплатить за них.

Жеребец с Антоном рысью перевалил за склон пригорка и пропал для взора преследователя.

Плосконос забеспокоился и пришпорил кобылу. Однако, примчавшись к склону и взлетев на пригорок, он осадил её, растеряно высматривая пустынную торную дорогу и придорожную лесополосу. Преследуемого им парня и след простыл, и неясно было, где он мог укрыться.

– Вот щенок! – в крайней досаде ругнулся Плосконос.

Он вынужден был развернуть кобылу, но внезапно оживился удачной мыслью. Он был уверен, что парень наблюдает за ним, и открыто направился обратно к городу.

Вытягиваясь в седле, чтобы из-за зарослей овражка лучше было следить за обманутым преследователем, Антон терпеливо выждал, когда всадник исчезнет за холмом, подождал ещё и тропинкой за деревьями проехал через лесополосу, выехал на другую малоезжую дорогу, которая иным путём уводила в сторону реки. Возвратившись на прибрежную большую дорогу, он постоял, смотрел, как удалялась повозка с холщовой палаткой, затем углубился в хорошо знакомую рощицу, где две предыдущие ночи дожидался товарища и воспользовался этим, чтобы подыскать хороший тайник, спрятать в нём общие деньги. Вскоре он слез на чахлую траву, с жеребцом на поводу вышел к старой дикой груше. Буря завалила её, но повалить не смогла, лишь выдернула из земли и обнажила возле основания ствола несколько толстых корневых отростков.

Ветер, и только он, тихо шелестел листьями, срывая то один, то другой и с шорохами плавно опуская к уже опавшим. Антон зацепил поводья за сук, отыскал на земле длинную палку. Когда разгребал ею жёлтые и бурые листья, освобождая от них взрыхлённое корнями груши углубление, он вдруг растревожил предупредительное злобное шипение. Поддетая концом палки, из углубления недовольно выползла большая гадюка и зашуршала, уползла к другим деревьям. На последующие скребки под облепленными землёй корнями ничто не отзывалось ни звуком, ни движением. Антон решился и с предельной осторожностью просунул туда правую руку. Раз за разом он вытащил и сложил в кучку всё, что там нащупал. К его удивлению, среди мешочков с деньгами оказался кожаный чехол с каким-то письмом. Подложить его мог только Удача и только утром. Очевидно, в письме было нечто важное, то, что Удача опасался держать при себе и хотел спрятать подальше от гостиного двора. Антон забеспокоился. Его товарищ, наверняка, не знал о намерении Плосконоса выследить их тайник и мог ненароком, как зверь ищейку, привести того к данному месту. Углубление в корнях доверия больше не вызывало. Он вспомнил, что рядом на берегу лежит его отруб ствола дуба, которым Удача воспользовался последними ночами. Он собрал деньги в походную сумку, затем положил в неё чехол с письмом и отправился к реке.

Он увидел отруб, где и рассчитывал, вытащенным к кустарнику внизу обрывистого склона. Течение реки медленно влекло два челна с рыбаками, и он не стал спускаться. Отступив за густой орешник, в вымытом ливнем овражке расковырял палкой небольшой подкоп, уложил в подкоп тяжёлую сумку, сверху накрыл ворохом гниющей листвы и собранных поблизости обломанных веток. Отряхивая руки, осмотрел ворох с разных сторон, убедился, что постороннему обнаружить их общую с товарищем казну не удастся, но лучше вернуться с сумерками, чтобы с помощью отруба перепрятать сумку в более надёжном месте.

Княжна забыла о времени. Она стояла наверху Южной башни островной крепости, неотрывно смотрела на угрюмое течение величавой реки, туда, куда над нею тащило северным ветром свинцово-серые тучи. Зеркально отражая скольжение туч, ширь речной глади стала мрачной, неласковой к южной гостье. Княжна зябко ежилась, стягивала на груди шерстяной платок, и мучительно тягостные предчувствия холодной лапой сжимали ей сердце. Она, как будто онемела, стояла и стояла, вопреки рассудку надеясь различить вдалеке белый парус с красным соколом на полотнище.

– Почему, почему он не возвращается, – время от времени жалобно шептала она, и влажная пелена наползала на глаза, размывала вид реки и туч, словно она смотрела на них из мрачного омута, и слёзы одна за другой соскальзывали на бледные щёки.

Никогда она ещё не была столь несчастной, до горьких слёз жалкой самой себе.

Мансур вышел из замка в сад, опять посмотрел на её спину и криво ухмыльнулся.

– Это зрелище способно тронуть и злодея, – проговорил он едва слышно. – Будь я юнцом, непременно простил бы сучку. И что совсем глупо, даже помог бы ей бороться с судьбой за своё счастье. От которого мне лично нет никакого проку.

Он сделал несколько шагов к углу поварской пристройки и вдруг расслышал негромкий разговор двух казаков. Они в очередной раз отошли от Северной башни к разведённому в саду костру и наваленному возле него, собранному на берегу гнилому сушняку. Постоянно выбрасываемый рекой и высыхающий на песке сушняк горел легко и жарко. Казаки отставили ружья к дереву, и один поправил широкий пояс с навешенной саблей, после чего подбросил в слабеющее пламя несколько серо-костлявых палок, а второй сразу присел к огню, протянул к нему ладони.

– Собачья погода, – проворчал тот, кто присел. – Сам, небось, пьёт, гуляет на охоте с воеводой. А нам и чарки не поднёс. Во все глаза, видишь ли, стереги его девку. Царь к слугам лучше относится, чем он к нам, к своим товарищам.

– Верно, старшины говорят, – тихо согласился его приятель. – Баба стал, а не атаман.

Упоминание о чарке осенило Мансура. Озираясь, как крадущийся шакал, он отступил к замку и шмыгнул в него. Поднялся винтовой лестницей и юркнул за дверь, проник в спальню вождя и персиянки. Он стал похож на вынюхивающую спрятанное лакомство вороватую собаку – живо осмотрел комнату и упёрся взором в подушку под одеялом. Приблизившись к кровати, пошарил под взбитой подушкой, затем под краем постели и нашёл то, что искал, – связку ключей. Их было четыре на бронзовом кольце. Два, как он знал, были от хранилища в Северной башне, где Разин прятал бочки с порохом, ружейные припасы и холодное оружие. Два других были от кладовых. Которым из них открывался подвал с продовольствием, а который подходил к замочной скважине винного погреба в саду, он бы сказать точно не смог, поэтому прихватил все.

Никем не замеченный, он вышел из замка и в обход сада приблизился к накрытому шапкой травы рукотворному холмику. Тремя каменными, истёртыми подошвами и изъеденными трещинами ступенями он быстро спустился к обитой ржавым железом старой дубовой дверце, подобрал к скважине замка нужный ключ. Недавно смазанный жиром замок без труда поддался повороту ключа, внутренний засов сдвинулся, и ровно подогнанная к сводчатому косяку дверца уступила слабому толчку возле деревянной ручки, слегка провернулась на петлях. В щель из чрева погреба потянуло терпким запахом хранимых в бочках водок и вин. Оглядевшись, Мансур наклонился к траве у ступени, положил в неё связку ключей, чтобы создавалось впечатление, будто их случайно обронили, и поднялся ступенями, отступил от погреба к входу в низкую башенку.

Он отыскал на земле подходящий камешек и метко бросил к спуску в погреб. Стук камешка о железо прозвучал отчётливо и необъяснимо.

– Что там? – привстали с корточек озадаченные казаки. После некоторого колебания один шагнул от костра к ружьям и неуверенно обратился к товарищу: – Посмотреть надо.

Другой не возражал, и они прихватили ружья, направились к холмику. Обнаружив дверцу погреба не запертой и учуяв привлекательный запах, постояли в нерешительности, как будто размышляя, что же предпринять. Потом один поправил шапку, закинул ружьё за плечо и потихоньку отворил дверцу как раз настолько, чтобы можно было проникнуть внутрь. Его товарищ посмотрел вокруг, не увидел причин задержаться снаружи и последовал за ним. Показались и ещё двое казаков, они тоже шли на необъяснимый стук, подошли к погребу.

В полном удовлетворении от своей хитрости и удачливости Мансур в полутьме башни потёр ладони и непроизвольно клацнул зубами. Надеясь, что казаков никто не потревожит, и они, как следует, опробуют содержимое винных и водочных бочек, он на полусогнутых ногах вернулся к углу замка. Гонимые с утра тучи плотнели час от часу, темнели и тяжелели, и обещали наступление ранних сумерек, а ночь беззвёздную и безлунную, самую удобную для тайных дел и коварных делишек. Он посерьёзнел, обратился мыслями к Плосконосу, желая тому не забыть, о чём они договаривались в отношении украшенного серебряным драконом пистолета царского посланца.

– Теперь лишь бы у него всё выгорело, – пробормотал под нос Мансур, и зубы его опять клацнули, как у голодного и чующего смертельно раненую антилопу шакала.

– На этот раз только за рубль, – нагло заявил Плосконосу веснушчатый коротышка.

Сидя раскорякой на завалинке ветхой и кажущейся заброшенной избы, которую окружал небольшой участок земли и покосившийся забор, он стёр пальцем с широких и тонких губ яблочное варенье и слизнул его. Вокруг была самая отдалённая окраина слободы – дальше начинались пригородные виноградники простых астраханцев. Царские виноградники были в другой стороне, на лучших почвах и ближе к реке, для них нанимались сторожа, – а от избы коротышки не виделось ни одного сторожевой вышки. Держа обеими руками наполовину съеденный яблочный пирог, он впился в него мелкими, но острыми, как у волчонка, зубами и, откусив, зажевал неторопливо, растягивая удовольствие, на его скуластом лице отразилось счастливое умиротворение.

– Пироги люблю, – с полным ртом, однако внятно объяснил он Плосконосу.

Плосконос стоял перед ним с широко расставленными ногами и, хмурясь, разглядывал его и прикидывал обоснованность запрошенной оплаты за несложную и одновременно непростую услугу. Наконец, согласился:

– Пусть так. Получишь свой рубль.

Рыжий коротышка ухмыльнулся с плохо скрываемым недоверием.

– Половину вперёд, – он вытянул к Плосконосу мальчишескую ладонь, ясно показывая, что иначе не сдвинется с места.

Плосконос мгновение колебался, но решил, что выгоднее заплатить. Вынутый и подкинутый вверх полтинник коротышка поймал с завидной сноровкой, попробовал на зуб и быстро, как будто опасаясь, что плосконосый передумает, спрятал в карман под латаным кафтаном. Беззаботно повеселев, он снова откусил от пирога, однако от звонкого удара хлыста по завалинке испуганно подпрыгнул и поперхнулся. Закашлявшись до слёз, невольно выплюнул, что не успел прожевать и проглотить.

– Пошевеливайся, сука, раз деньги заплачены! – рявкнул Плосконос, за воротник кафтана сдёрнул его и приподнял с завалинки.

С вытаращенными, ошалелыми глазами извиваясь в подвешенном состоянии, коротышка выглядел червяком на крючке, он задёргался, завертелся и выскользнул из кафтана, дотянулся носками сапог до земли.

– Ладно. Ладно, ты... – произнося слова взахлёб, выговорил он без тени испуга.

Отпущенный Плосконосом, он оправился и посмотрел на выплюнутые крошки пирога. Гнусавым, то ли искренне, то ли наигранно готовым сорваться в плач голосом сказал с укором:

– Денег же стоит!

– Ещё купишь, – холодно отрезал Плосконос. И пояснил: – Когда отработаешь.

Он отвернулся, направился вон с запущенного двора и между почерневшими от времени и растрескавшимися верейными столбами, на которых не осталось и воротных петель, вышел к окончанию кривой улочки. Он не оборачивался, не прислушивался к шагам, уверенный, что после выволочки коротышка догонит и пойдёт за ним прямо к посадской площади. Нагнав его уже на улочке, коротышка не пожелал идти рядом, а засеменил следом, на ходу доедая остаток куска пирога, при этом показывая в спину плосконосому сжатый кулак и строя ему рожи.

Полчаса спустя они подошли к широкой площади. Плосконос грубо подтолкнул коротышку к постоялому двору, а сам отстал и быстро зашагал обратно.

Коротышке повезло. Ждать в укрытии в сенном дворовом сарае ему пришлось недолго. В щель между створками он увидел въезжающего в подворье Удачу и, когда тот спустился с седла усталого и запалённого аргамака и доверил его заботам конюшенного, поспешил следом к входу в дом для постояльцев и желающих перекусить. Войдя в столовое помещение, Удача не стал подниматься наверх, а уселся на свободном месте, скинул чёрный плащ и жестом подозвал широкоскулого хозяина. Хозяин сразу же отвлёкся от другого занятия, а, выслушав заказ, обслужил царского порученца с подобострастным уважением. Наблюдая за Удачей через низкое окно, коротышка дал ему возможность начать утолять голод, после чего прошмыгнул мимо раскрытой двери к столу и подсел напротив.

Удача ничем не выдал, что вспомнил, из-за кого на рынке ввязался в драку. Коротышка не мог знать, что благодаря ему Удача тогда обернулся и заметил Плосконоса с ножом, он лишь ощутил отсутствие враждебности к себе и сразу перешёл к делу. Хотя никто из немногих едоков за столами не обращал на них внимания, он поманил Удачу пальцем, чтобы тот наклонился. Знак не возымел ожидаемого им действия, и он сам привстал коленами на лавку, потянулся через стол и многозначительно сообщил:

– А я пироги люблю.

Без тени удивления Удача оторвался от жареной утки, подозвал хозяина. Широкоскулый хозяин опять заторопился к столу и изобразил всем видом полную готовность выполнить любую новую просьбу гостя, который и деньги имеет и может защитить его от казачьего произвола. От небрежно показанной на рыжего коротышку руки он стал похож на цепного пса.

– А тебе что здесь надо? – рыкнул он на воришку, решив, что тот пристаёт к важному постояльцу.

– Пирог ему, – вмешался Удача, спокойным голосом остудил такой пыл готовности вцепиться в малорослого проходимца.

– С чёрной икрой, – живо вставил коротышка и облизнулся.

Удача слабым кивком подтвердил заказ. Хозяин поклонился лишь ему и отправился в поварскую, неодобрительно качнув головой и навострив уши, прислушиваясь, о чём заговорят постоялец и явный плут. Но коротышка начал разговор, когда он исчез в поварской.

– Тогда, на рынке, ты сам был виноват, – в его словах не было и намёка на раскаяние. – Не надо было попадаться у меня на пути. – Он потянулся головой к лицу Удачи, и шёпотом продолжил: – Они поймали твоего приятеля, Антона. Я тебе покажу дорогу. Но ты туда не входи. Засада там на тебя.

Удача приостановил работу челюстей, внимательнее посмотрел на собеседника. Потом медленно отодвинул блюдо с остатками от птицы и нахмурился. Коротышка деланно вздохнул, распрямился за столом.

– Что ж делать? Я тоже хочу жить хорошо. – Он пожал узкими худыми плечами, затем громче заметил: – Дай уж и ты рубль, раз предупреждаю о засаде плосконосого.