Посейдон (ЛП)

Глава 12

Сидя у окна, Гален наблюдает за ворочающейся в кресле Эммой. Она всю ночь что-то бормотала, однако слов было не разобрать из-за храпа Торафа. Они сидели до глубокой ночи, по очереди с Торафом отвечая на вопросы Эммы. Как они ее нашли, где они живут, сколько их всего? Эмоции на ее лице сменялись с выражения удивления к восторгу, а с восторга — к шоку. Удивление — когда он рассказал, как ее заметил доктор Миллиган в Дельфинарии, — хотя Гален сознательно опустил факт ее общения с рыбами. Восторг — когда он рассказал ей, что большинство Сирен живут на равнине на дне океана, — так и есть, на равнине, до которой люди не могут донырнуть, — а королевская семья живет под защитой пещер в скалах. Интерес — когда он рассказал ей, что Посейдон и Тритон, — их прародители, были из плоти и крови, а вовсе не богами, как их привыкли считать люди. Шок — когда Тораф подсчитал, что общая численность населения обеих королевств превышает двадцать тысяч.

Гален урезал ответы, когда вопросы приближались слишком близко к его истинной цели здесь — и в очередной раз, он благодарил свой здравый смысл, что ничего не сказал Рейне. Он не был готов рассказать Эмме о Громе. Даже Тораф уводил ход беседы от главного вопроса, похороненного внутри всего — зачем? Эмма, казалось, почувствовала заговор, иногда задавая те же вопросы по-разному. Через некоторое время, выражение ее лица говорило о принятии в основном, но ее глаза все еще намекали на недоверии. И кто бы мог ее винить? Ее жизнь изменилась прошлой ночью. И он был бы дураком, если бы не признал, что и его тоже.

Наблюдение за ней, общающейся с рыбами, стало для Галена судьбоносным. Нет никаких шансов, что Эмма не является прямым потомком Посейдона. Как и нет никаких шансов, что она может стать его парой. И ему лучше начать привыкать к этому.

Он переводит взгляд на односпальную кровать, где безмятежно спит Рейна. Она еще не обнаружила, что расположилась на сгибе руки своего мужа, пока тот беззаботно издает хрип раненного тюленя ей в ухо. Гален качает головой. Если Рейна проснётся, она постарается, чтобы Тораф никогда больше не дышал носом снова.

— Так прошлая ночь на самом деле была, — раздается голос Эммы, пугая его. Единственным движением с ее стороны становится слабая улыбка.

— Доброе утро — шепчет он, кивая головой в сторону спящих Рейны и Торафа.

Эмма широко раскрывает глаза и кивает. Она сбрасывает одеяло на пол. Гален вчера порылся в шкафу Рейчел, и нашел там пижаму, чтобы Эмма спала в ней, пока ее одежда высохнет. Сейчас, когда она потягивается, Гален замечает, что она намного выше Рейчел и майка едва касается пояса ее штанов, облегая ее точеную фигурку. Одежда ей не по размеру, и из-за этого ее живот слегка приоткрывается, заставляя Галена задуматься над вопросом, как он сегодня собирается сохранить самоконтроль. Обычно женщины-Сирены имеют сильное, мускулистое тело, но время, которое Эмма провела в человеческой форме, сделало ее нежной и мягкой, и он удивлен от того, что это ему очень нравится.

Желудок Эммы урчит, и она тут же краснеет. Он отмечает про себя, как сильно ему нравится и это тоже. Улыбаясь, он указывает ей рукой на лестницу, ведущую в холл. Так как они остались прошлой ночью на последнем этаже, это единственный выход из этой комнаты. Она кивает и молча спускается. Гален заставляет себя отвернуться от дразнящего вида, пока она не делает последнего шага с лестницы. Он следует за ней, стиснув зубы. Уже в холле, они обмениваются понимающей улыбкой — Тораф практически подписал себе смертный приговор.

По запаху еды, доносящийся по лестнице вверх, Гален понимает, что Рейчел уже вернулась. Он слышит цокание ее высоких каблуков на кухне, открывающуюся и закрывающуюся дверь микроволновки, ее громкие ругательства, наверное, из-за того, что она обожглась о сковородку.

Утренний ветерок забирается в гостиную, которая сейчас больше напоминает открытое патио. Эмма вздрагивает, когда видит весь масштаб разрушений по ее вине в дневном свете.

— Мне жутко жаль, Гален. Я за все это заплачу. Скажи Рейчел, чтобы она отправила мне счет.

Он смеется.

— Как ты думаешь, стоимость этого превысит твои медицинские счета, когда ты вырубила себя, попытавшись сбежать от меня, или нет?

Она вздыхает.

— Ну если ты так ставишь вопрос…

Рейчел уже накрывает на стол, когда они входят на кухню.

— Доброе утро, голубки! Я приготовила рыбу на пару и креветки, для тебя, мой хороший, а для Эммы — самый потрясающий омлет, который я когда-либо делала. Будешь сок, милая? Есть апельсиновый и ананасовый.

— Апельсиновый, пожалуйста, — говорит Эмма, усаживаясь за стол. — Кстати, вам больше не нужно звать нас голубками. Прошлой ночью Гален все мне рассказал. Вы же знаете, что мы не встречаемся на самом деле.

— Хм… Эмма, думаю, нам следует притворяться и дальше. Так будет лучше для твоей мамы, — говорит Гален, протягивая ей стакан с соком. — Она ни за что не поверит, что мы не встречаемся, проводя столько времени вместе.

Эмма замирает, когда Рейчел кидает огромной лопаткой омлет на тарелку. Она цепляет вилкой большой кусок омлета с мясом и сыром и приступает к еде.

— Да, я как-то об этом не подумала, — говорит она, откусив кусок. — Я вообще собиралась сказать ей, что мы разошлись.

— Он прав, Эмма, — говорит Рейчел из-за стойки. — Если ты собираешься все время торчать здесь, то вы не можете разойтись. Она должна думать, что вы вместе. Кроме того, это должно выглядеть убедительно. Множество поцелуев, нежностей и прочих мелочей, на случай, если твоя мама захочет проследить за вами.

Эмма перестает жевать. Гален роняет вилку.

— Э-э, я не думаю, что мы должны заходить так далеко, — начинает Эмма.

— Да ну? А что, влюбленные подростки больше не целуются? — Рейчел скрещивает руки, размахивая лопаткой, да еще и ногой пристукивает в такт.

— Целуются, но…

— Никаких но. Подумай сама, детка. Твоя мама поверит, что вы встречаетесь и не целуетесь?

— Наверное, нет, но…

— Я же сказала: никаких но. Посмотрите на себя. Вы даже вместе не сидите. Немного практики вам не помешает. Гален, сядь рядом с Эммой и возьми ее за руку.

— Рейчел, — возражает Гален, — это может и подождать…

— Ладно, — огрызается Эмма и они оба поворачиваются к ней. Все еще ошарашенная, она кивает. — Мы поняли, целоваться и держаться за руки, когда она рядом.

Гален чуть не роняет вилку снова. Ни за что. Целовать Эмму — последнее, что мне стоить делать. Особенно, когда ее губы приобретают тот алый оттенок.

— Эмма, нам не обязательно целоваться. Она и так знает, что я хочу переспать с тобой, — он кривится, как только произносит это. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что хрипящий звук, раздавшийся в кухне, исходит от Рейчел — она чуть не подавилась ананасовым соком.

— Ну, я сказал ей, что хочу переспать с тобой. То есть, я сказал ей, что хочу переспать с тобой потому, что она думает, что я хочу. Хочу, ну то есть… — если бы Сирена могла утонуть, то чувствовалось бы это именно так.

Эмма поднимает руку.

— Я поняла, Гален, Все нормально. Я сказала ей тоже самое.

Рейчел плюхается рядом с ней, вытирая сок с лица салфеткой.

— Так ты говоришь, твоя мама думает, что вы хотите переспать, но не думаешь, что она рассчитывает увидеть вас целующимися.

Эмма качает головой и запихивает большой кусок омлета в рот, затем запивает его соком и говорит:

— Вы правы, Рейчел. Мы дадим ей застать нас в порыве страсти.

Рейчел кивает.

— Это должно сработать.

— Что это значит? В порыве страсти? — спрашивает Гален, отрываясь от еды.

Эмма кладет вилку.

— Это значит, что тебе придется поцеловать меня. Именно так, как будто ты и впрямь этого хочешь. Довольно долго. Как думаешь, сможешь? Сирены же вообще целуются?

Он пытается проглотить кусок, забывая прожевать. Заставить себя? Да я буду счастливчиком, если смогу остановиться. Ему и в голову никогда не приходила мысль о поцелуе, ну, пока он не встретил Эмму. С недавних пор все, о чем он может думать — как ее губы и его сплетаются в поцелуе. Пожалуй, для они обоих было бы лучше, если бы Эмма продолжала ему отказывать. Сейчас же она практически приказывает ему поцеловать ее, да еще и долгим поцелуем. Прекрасно.

— Да, они целуются. В смысле, мы целуемся. Я имею в виду, я смогу себя заставить, если нужно будет, — он не подымает глаз на Рейчел, когда та кладет ему еще рыбы в тарелку, но чувствует, как та буравит его взглядом.

— Нам просто нужен план, только и всего. Дать тебе время приготовится, — говорит ему Эмма.

— Приготовится к чему? — дразнит Рейчел. — Поцелуй должен быть спонтанным. Только тогда он интересен.

— Да, но он ведь не для развлечения, помнишь? — говорит Эмма. — Всего лишь на показ.

— Неужели тебе не будет приятен поцелуй Галена?

Эмма вздыхает и прикладывает руки к щекам.

— Вы знаете, я очень благодарна вам за помощь, Рейчел. Но я больше просто не могу говорить об этом. Правда, мой румянец вот-вот загорится. У нас все получится, когда придет время.

Рейчел смеется и убирает тарелку Эммы со стола, но все же решает попробовать еще раз.

— Ну если ты так думаешь. Но все же, я считаю, что вам нужно потренироваться.

Уже на полпути к раковине, она спрашивает:

— А где Рейна и Тораф? О! — охает она. — Неужели они нашли остров?

Благодарный за смену темы, Гален качает головой и наливает себе немного воды в стакан на столе.

— Не-а. Они наверху. Он втиснулся к ней в кровать. Никогда не видел кого-то, кто бы так рисковал жизнью.

Рейчел цыкает и продолжает полоскать посуду.

— Почему все все время говорят о поиске острова? — спрашивает Эмма, допивая сок.

— А кто еще говорил об этом? — нахмурился Гален.

— В гостиной я слышала, как Тораф поставил Рейну перед выбором — пойти на кухню или найти остров.

Гален рассмеялся.

— И она выбрала кухню, не так ли?

Эмма кивает.

— А что? Что здесь смешного?

— Рейна и Тораф связаны. Кажется, у людей это называется «женаты», — поясняет он. — Сирены находят остров, когда они готовы…связаться в физическом смысле слова. Мы можем делать это только в человеческом облике.

— Оу. О. Хм, ладно, — говорит она, снова краснея. — Я задумывалась над этим. Я имею в виду, физическую часть. Так они женаты? Кажется, она его на дух не переносит.

Гален замялся. Он помнил возмущение Рейчел по этому вопросу, когда он впервые рассказал ей всё это год назад. Эмма все узнает, так или иначе. Возможно, лучше рассказать сейчас.

— Тораф попросил ее руки у нашего брата, и он согласился. Я знаю, люди делают это немного по-другому, но…

— Что? — Эмма соскакивает со стула и склоняется над столом, скрестив руки на груди.

Приехали.

— Тораф сказал…

— Ты хочешь сказать, твой брат заставил ее выйти замуж за Торафа? — говорит она сквозь стиснутые зубы, из-за чего крайне сложно разобрать слова.

— Ну, не то чтобы так. Ее там и вовсе не было.

— Что? Она не присутствовала на собственной свадьбе?

— Эмма, ты должна успокоиться. Сирены не называют это свадьбой, они называют это…

— Да мне все равно, как вы это там называете! — выкрикивает она. — И, уж точно, меня не волнует, человек она или нет. Вы просто не можете заставлять кого-то выйти замуж насильно!

— Поддерживаю! — отзывается Рейна с гостиной. Тораф следует за ней на кухню с ухмылкой, несмотря на свою рассеченную губу. Рейна останавливается рядом с Эммой, скрещивая руки так же, как и она.

Эмма кивает в ее сторону.

— Видите? Она его не любит. Она не должна быть замужем, если она этого не хочет.

— И я того же мнения, — соглашается Рейна, легонько толкая Эмму локтем в знак товарищества. Гален качает головой. Кажется, Эмма не помнит, что вчера вечером Рейна орудовала этим же локтем, пытаясь выбить ей левый глаз.

— Доброе утро, — говорит Тораф, садясь рядом с Галеном. — Надеюсь, всем хорошо спалось?

Рейчел молча ставит перед ним завтрак и стакан воды.

Гален вздыхает.

— Эмма, пожалуйста, сядь. Это не какой-то новый закон, о котором она не знала. Сначала, у нее была возможность сделать выбор. Если бы Рейна выбрала себе пару пораньше, этого бы не…

— Есть временное ограничение в выборе партнера?! Ты серьезно? Да уж, все лучше и лучше. Ну что, Гален, если окажется что я одна из вас, мне тоже нужно будет выбрать партнера? Или может у Вас уже есть кто-то на примете, Ваше Величество?

Ну вот опять. Всю ночь она называла его «Ваше Высочество» или «Величество». Судя по выражению ее лица, она использовала это как оскорбление. Именно поэтому он до смерти хотел сказать ей, что она тоже королевской крови, дабы стереть это заносчивое выражение с ее лица. Но проблем от этого стало бы еще больше. Она может решить, что вольна сама выбирать себе партнера, как и любая девушка королевского рода. Но Эмма не любая девушка. Она последнее живое доказательство существования рода Посейдона, что сокращает ее выбор в пользу лишь одного партнера.

— Ну так что, Гален, у тебя есть кто-то на примете? — спрашивает Тораф, закидывая в рот креветку. — Я его знаю?

— Заткнись, Тораф, — огрызается Гален. Он закрывает глаза и начинает массировать себе виски. Все могло бы пройти куда лучше.

— О, — протягивает Тораф. — Значит, должен быть тот, кого я знаю.

— Тораф, клянусь трезубцем Тритона…

— Это самые лучшие креветки, которые ты когда-либо готовила, — продолжает Тораф как ни в чем не бывало. — Я не могу дождаться того момента, когда мы приготовим креветки на нашем острове. Я прихвачу все необходимое для нас, Рейна.

— Она не отправится с тобой ни на какой остров, Тораф! — взрывается Эмма.

— Да нет же, отправится. Рейна хочет быть моей парой. Не так ли, принцесса? — улыбается он.

Рейна качает головой.

— Это бесполезно, Эмма. У меня правда нет выбора.

Она садится рядом с Эммой, которая смотрит на нее, не веря своим глазам.

— У тебя есть право выбора. Ты можешь пожить у меня дома. Уверяю, он не сможет добраться до тебя.

Улыбка Торафа медленно сползает с лица — он явно не ожидал такого подвоха от Эммы. Гален смеется.

— Что, уже не так весело, не так ли, головастик? — говорит он, подтрунивая над ним.

Тораф качает головой.

— Она не останется с тобой, Эмма.

— Это мы еще посмотрим, головастик, — отвечает та.

— Гален, ну сделай же что-нибудь, — говорит Тораф, не сводя глаз с Эммы.

Гален ухмыляется.

— Например?

— Не знаю, арестуй ее, что ли, — он скрещивает руки.

Эмма встречается взглядом с Галеном, отчего тот затаивает дыхание.

— Да, Гален. Вперед, арестуй меня, если так считаешь нужным. Но говорю тебе сразу — в ту же секунду, как ты положишь на меня руку, я разнесу этот бокал об твою голову и рассеку тебе губу, похлеще, чем у Торафа, — она поднимает свой увесистый стакан, вытряхивая последние капли апельсинового сока на стол.

Все охают, кроме Галена — который так заходится от смеха, что чуть не наворачивается со стула.

Эмма так и пышет праведным гневом.

— Думаешь, я этого не сделаю? Хотите проверить на практике, Ваше Высочество?

Весь просторный дом вторит эхом Галеновым всхлипам. Утирая слезы, он толкает локтем Торафа, который смотрит на него так, будто Гален нахлебался соленой воды.

— Ты знаешь, что эти наивные людишки в ее школе выбрали ее самой милой школьницей из всех?

Выражение лица Торафа смягчается, когда он поднимает глаза на Эмму, посмеиваясь. Смех Галена передается Торафу, и тот тоже валится на стол, пытаясь отдышаться. Даже Рейчел хихикает, стоя рядом с духовкой, спиной к ним.

Злость уходит с лица Эммы. И насколько Гален может судить, она вот-вот улыбнется. Она аккуратно ставит стакан на стол, как будто он все еще полон и она боится его разлить.

— Ну, это было пару лет назад.

В этот раз стул Галена не выдерживает, и тот с грохотом распластывается на полу. Тут даже Рейна заливается смехом и Эмма сдается.

— Ну ладно… Возможно, у меня все-таки есть характер, — с застенчивой улыбкой произносит она.

Она обходит вокруг стола и подходит к Галену, протягивая ему руку. Он ухмыляется ей в ответ.

— Сначала вторую покажи.

Она смеется и показывает ему свободную вторую руку:

— Без оружия.

— Довольно учтиво, — говорит он и хватается за ее руку. — Я больше никогда не смогу смотреть на стакан, как прежде, — он встает в основном самостоятельно, но не может отказаться от возможности прикоснутся к ней.

Она пожимает плечами.

— Инстинкт выживания, наверное?

Он кивает.

— Или ты намеревалась начисто отрезать мне губы, чтобы не пришлось со мной целоваться, — он с удовольствием замечает, как она отводит взгляд, моментально краснея.

— Рейна постоянно пытается это сделать, — встряет Тораф. — Иногда, с благими намерениями, это работает, но в основном ее поцелуй достается мне в награду за причиненную мне же боль.

— Ты собираешься поцеловать Эмму? — недоверчиво спрашивает Рейна. — Ты же даже еще не отсеивался, Гален.

— Отсеивался? — переспрашивает Эмма.

Тораф смеется.

— Принцесса, почему бы нам не пойти поплавать? Шторм наверное прибил к берегу множество интересных вещиц для твоей коллекции.

Гален благодарно кивает Торафу, когда тот уводит Рейну в комнату. Впервые он действительно благодарен пристрастию Рейны собирать человеческие безделушки. Обычно ему практически за плавник приходится тащить ее на берег мимо останков кораблей вдоль побережья.

— Мы разделимся, чтобы охватить побольше территории, — бросает Рейна, и они уходят.

Гален чувствует, как Эмма смотрит на него, но не подает виду. Вместо этого, он смотрит на пляж, где Рейна и Тораф исчезают в волнах, держась за руки. Гален качает головой. Никому не должно быть жаль Торафа. Он знает, что делает. Жаль, что Гален не мог сказать того же о себе.

Эмма кладет руку на его плечо — она не даст себя игнорировать.

— Что это такое? Что значит «отсеиваться»?

Наконец, он поворачивается, встречаясь с ней взглядом.

— Это наподобие того же, что «встречаться» у людей. Правда, отсеивание проходит намного быстрее. И цель его куда важнее, чем порой у людей, когда они встречаются.

— Какая цель?

— Отсеивание — это наш способ подбора партнера. Когда юноше исполняется восемнадцать, он обычно начинает проводить отсеивание, ища себе спутницу. Девушку, которая будет ему по душе, и с которой он сможет произвести на свет достойное потомство.

— А…, — задумчиво протягивает она. — И… ты еще не отсеялся?

Он покачал головой, до боли опасаясь ее руки на его плече. Она видимо поняла это и убрала ее в тот же миг.

— А почему? — спрашивает она, прочистив горло. — Ты еще не достаточно взрослый, ну, для отсеивания?

— Я уже достаточно взрослый, — мягко отвечает он.

— Сколько, кстати, тебе лет?

— Двадцать, — он же не собирался придвинуться к ней поближе — или собирался?

— А это нормально? То, что ты еще не отсеялся?

Он качает головой.

— Обычно парни в возрасте девятнадцати уже находят себе пару. Но мои обязанности, как посла, не позволили бы мне быть рядом с моей парой, а это было бы несправедливо по отношению к ней.

— О, верно. Следить за людьми, — быстро говорит она. — Ты прав. Это было бы нечестно, так ведь?

Он уже готовился выслушивать возражения. Что, как и прошлой ночью, она заявит, что если бы послов было больше, ему не пришлось бы нести всю ответственность в одиночку, — и насчет этого, она права. Но она не спорит. Более того, она просто отходит от всех обсуждений в один момент.

Она отходит, разрывает расстояние между ними. На ее лице расцветает беззаботное выражение.

— Ну что, ты готов учить меня превращаться в рыбу? — произносит она, будто весь день они говорили только об этом.

Он моргает.

— Это все?

— Что?

— Никаких больше вопросов об отсеивании? Никаких лекций о назначении большего количества послов?

— Это не мое дело, — говорит она и безразлично пожимает плечами. — Почему меня должно это волновать? Маловероятно, чтобы мне придется когда-либо быть отсеянной или отсеивать. После того, как ты научишь меня отращивать плавник, мы пойдем разными дорогами. Кроме того, тебя вряд ли будет волновать, что я встречаюсь людьми, ведь так? — и с этим она уходит, оставляя его смотреть ей вслед, с отвисшей от удивления челюстью. — Мне только нужно позвонить маме и переодеть купальник, — она перекидывает волосы на сторону и исчезает на лестнице.

Он поворачивается к Рейчел, которая усердно вытирает сковороду полотенцем едва не до дыр, подняв брови чуть ли не до линии волос. Он растерянно пожимает плечами в ответ на ее взгляд, все еще стоя с открытым ртом. Она вздыхает.

— А чего ты еще ожидал, мой хороший?

— Точно не этого.

— Ну а стоило. Мы, человеческие девушки, куда более расторопны, чем ваши Сирены, — за исключением, конечно же, Рейны.

— Но Эмма не человек.

Рейчел качает головой, поучая его, как маленького:

— Она была человеком всю свою жизнь. И это все, что она знает. Но хорошая новость в том, что она ни с кем сейчас не может встречаться.

— Почему это? — ему показалось что она, вполне, может.

— Поскольку полагается, что она встречается с тобой. А на твоем месте, я бы пометила свою территорию, как только вернулась бы в школу — если ты понимаешь, о чем я.

Он нахмурился. Он-то не планировал оставаться в школе после того как Эмма узнала правду. Вся цель этого мероприятия заключалась в том, чтоб затащить ее на пляж. Он и не думал, что придется учить ее как быть Сиреной. Он даже и не понимал, что до вчерашнего вечера она и впрямь считала себя человеком. По факту, из вещей, о которых он не задумывался, сейчас уже можно составить список длиной с его хвост.

Например то, насколько толстыми являются школьные учебники. Рейчел научила его читать и писать за все эти годы, проведенные вместе, но ему никогда не была нужна математика или физкультура. Человеческая география ему тоже бесполезна. Зачем ему знать, где люди рисуют свои невидимые границы? Хотя физика могла бы быть интересной. И если Эмме так нравится история, то, почему бы и ему не взглянуть на этот предмет.

Гален не был близок к признанию того, что знание человечества лучше, могло бы быть ему полезным, ну, по крайней мере, не в той степени, на которую надеялась Эмма. Сама идея о том, чтобы раскрыть его вид человечеству и вести переговори о мирном сосуществовании, была смехотворной. Люди даже между собой не могут жить в мире. И он видел, насколько заботливо они относятся к жителям подводного мира, уничтожая целые подводные сообщества из-за досадного несчастного случая. Или просто безжалостно истребляя до последнего целые виды. Даже при Тритоне и Посейдоне, когда виды сосуществовали в дружбе, некоторые люди все же проявили свое отвращение к жителям моря, от которых зависели. Что и сподвигло двух предводителей ввести Закон о Дарах. Чтобы их силы были доступны сквозь века, в то время как люди развивали свои технологии, которые позволяли их огромным кораблям бороздить просторы океанов, захватывать глубины своими смертоносными машинами.

Эмма так же наивна, как и Рейчел. Обе верят, что чем больше ты узнаешь людей, тем больше они тебе нравятся. Это одна из причин, почему Рейчел подстрекает его вернуться в школу, хотя за этим кроется и другая причина, которой ему следует заняться — а именно, что некий подросток с рыбьим хвостом не навредит сам себе. Одна только мысль, что Эмма прогуливается по коридорам школы одна, заставляет его сжимать кулаки.

— Ты права, — в конце концов говорит он. — Мне нужно оставаться в школе.

Он стягивает футболку и бросает ее на стул.

— Скажи Эмме, я жду ее.