После

Глава I. В лабиринте уныния

Мир стал войной.

Без солнца.

Земля ревела, копошились в ней трупы, как черви. Холмы кричали о смерти.

В тот день хозяин мерно шел через пустошь.

Светило растворилось в сводах мира.

Дорога из серого лабиринта дряблых скрюченных деревьев вела в море колоссальных полей.

Вечный блёклый купол исторгал дождь.

Призрачные струны спускались в поля и леса. Под небесами шторы белёсых потоков мягко скрыли местность. Бесконечные занавеси испещрили пространство.

По мокрой тропе ступал тяжело копытами вороной конь.

Склонил голову всадник, позволив воде струится в длинных чёрных волосах, из недр его души через тёмные пряди падал взор в другое время. Не расправились плечи его. Мокли черные его одежды.

Черные ткани висели, во множестве складок преломлялась ткань. Неброские ножны покоились у бедра, в них ждал меч, не ожидающий расправы, только любования.

"Что мне теперь все дворцы? Эти небеса стального цвета теперь и есть своды моего тронного зала. Весь мир теперь наш дворец…" — и не было радости в той мысли, и на печаль не осталось силы. Все ненавидел владелец этих мыслей каждый миг, и каждое мгновение топил в бессильной злобе, подобна мертвой змее была дума его.

Вдали чернели силуэты многих острых башен, вырастающих из гребня меж вершин рассечённой горы.

Там был город.

Последний город.

Человеческий глаз ничего не увидел бы отсюда.

Но очи его отражали в себе весь мир и то, чем этот мир становился.

Печаль была зрачками этих очей.

Дождь закончился, словно разошелся занавес гигантского театра, и открылся впереди пустырь, что тянулся вдаль, медленно перетекая в подошву горы и далее в склон. И все это пространство было покрыло только камнями и выгоревшей травой, которая не оживет от дождя.

"Эти поля более никогда не будут зелёными. Кончились изумруды в этом мире, никто не напишет про то, сколько сочности в них, и как они покрываются росой, что красивее всех алмазов."

Птицы не пели.

Движения не было.

Гром.

Где-то в разломе злых небес сверкнула молния.

"Дождь прошел, мертвые успокоились."

Хозяин слез с коня, и тот рухнул грудой костей и пыли, а сам обернулся неясной черной тенью и взлетел ввысь, чтобы, промчавшись над степью и предгорьем, укрыться в своей обители.

Но сделать это он желал, не будучи одним.

Здесь, среди полей, утерявших культуру и плодородие, стоял замок. Его почерневший от огня каменный прямоугольный корпус высился над ровной поверхностью мёртвой окрестности. А по углам четырехскатной черепичной крыши злобно закруглялись каменные клыки.

"Моя летняя усадьба."

Влетев в окно-бойницу, хозяин вновь преобразовался в человеческое подобие, очутившись в аскетично обставленных покоях, где кроме тяжелой дубовой кровати не было ничего.

Из мрака теней вышла девушка, с кожей бледнее больных небес, и правильными чертами, в сочетании которых читалась игривость и нежность. Каштановые кудри, полуприкрытые серые глаза, меж которых аккуратный носик, не остренький, но округленный ровно до той степени, чтобы оставаться милым, маленькие бледные губы.

И никакого румянца…

Все эти черты хозяин разглядывал с наслаждением, ибо каждая из них пробуждала в нем мысль о том, что все это принадлежит ему.

— Я ждала, — простонала с удовольствием девушка.

Туго затянутое тёмно-зелёное платье с редким золотым шитьем подчеркивало манящий изгиб тела, имеющего сбалансированное сложение.

Это тело хозяин прижал к себе своей сильной рукой.

— Насколько сильно? — прозвучал низкий бархат голоса, лениво и почти сквозь зубы.

— Люций, — с придыханием от удовольствия, которая она получала, произнося столь желанное имя, — жаль наши тела заживляют все мгновенно, — она опустила взор на свои аристократичные ручки и злобно усмехнулась, — я изодрала себя до крови, вырывала из себя куски мяса и разбрасывала по залам, поливая кровью каждый угол… Ах… и следа нет! — и вновь подняла глаза, чтобы утонуть в своем вожделении, — За пределами спектра боли было то мучение, что я испытала, ожидая тебя здесь, — с толикой отвращения, — в этой… дыре! Жажда разрывает меня изнутри даже сейчас, когда ты так близко!

Её тело крепче прижималось к статной фигуре хозяина, лицо которого полускрыто было за ровными черными прядями.

— Ни слова больше, Табия. Летим отсюда.

Теперь двое обернулись беспросветными черными сущностями и устремились прочь из замка на север, туда, где высился последний город этого мира.

Преодолев предгорье и склон, две черные тени, напоминающие хищных птиц, сквозь первый легкий снегопад летели к возвышающемуся над одной из вершин рассеченной горы черному замку.

Тот представлял собой правильную, круглую в плане башню, со множеством громадных во всю высоту пристроек и колоссальных контрфорсов, и без каких-либо лишних деталей на ровных стенах без единого окна. Везде по краям крыш свинцовой кровли там были каменные клыки и стояли скульптуры воинов с бычьими главами, вооруженных двухлезвийными секирами; ибо первые хозяева, что построили башню, поклонялись рогатым богам древнего мира и тёмным сущностям.

Цитадель последнего города была воплощением твердости, все оружие перед этой могущественной архитектурой было ничем. Громадные формы сооружения демонстрировали силу человеческого гения.

Теперь же эта цитадель, местами поврежденная при штурме, принадлежала тёмным силам.

_____

Стая черных ворон с глазами неестественно-красного отлива, словно рубины, пролетела над засыхающим лесом, где опали листья, и голые ветви, как покорёженные руки прокаженных взывали к небу.

И вот последнее существо, бывшее некогда свободной птицей, скрылось из виду, чтобы принести безвестие своему хозяину.

Подул морозный ветер.

И луна скрылась за тучами.

Вверх, в черное небо ночи поднялся искрящийся белый огонек.

"Стрела!"

Снаряд испускал свет, заданный ему скрытой силой разума.

Заворожёнными глазами зверя смотрел он ввысь, и желание немедля действовать хищно овладевало им, и он знал, что сейчас же должен дать ему волю, ибо пора пришла.

Чернела тьма меж стволов рощи.

— Вперёд! — скомандовал зычный голос командира.

Шумя доспехами, двинулись вперёд шеренги.

Лица обреченных, лица последних.

Их немного.

Едва тысяча…

Закованные в белую броню, округленные шлемы с т-образными прорезями, приятной легкости и вместе с тем поразительной крепости, последние воины этого мира шли одухотворенно в свой последний марш, слово океан звучал в их светлых главах, будто морской бриз ласкал их, в глазах их были потоки неизведанной нежности, словно притихшие дикие реки.

Они с мечами и щитами шагали по веткам и листьям, по мягким прогнившим стволам мертвых деревьев, пока их кованные сапоги не ступили на каменную плиту.

Пред ними была большая каменная площадка, в которой зияла тьма прохода, то были широкие ступени, уходящие вниз, съедаемые чернотой.

Когда-то давно могущественные силы скрыли этот проход, но их влияние ослабло, и теперь он стал виден, и этим необходимо было воспользоваться, пока враг не помешал этому.

Командир, сняв шлем, в позолоченных доспехах и красном плаще вышел вперёд. От всех прочих молодых воителей его отличали, словно рубленные топором черты лица, контрастные в лунном свете, и тёмные брови, при светлой гриве волос и такой же светлой бороде, в его синих глазах едва читалась обреченность, скрываемая за решимостью вести всех вперед.

— Нас ждет, — с мужественной хрипотой начал он, — последний марш. Вы все пришли сюда из разрушенных крепостей, из брошенных усадьб, люди, оставшиеся там, будут преданы смерти, если падет этот город, в который мы идем. Их всех ждет агония, какой не знала ни одна империя этого мира! Наша земля беднела и нищала, теперь пришел сильный враг, чтобы положить нации конец. Её сердце истязаемо его ордами. Пришло время положить этому конец… — и он добавил немного тише, — или положить свои жизни.

Затем развернулся он и пошел впереди.

Никто не жег огня, а только шли вперёд за своим предводителем, который помнил дорогу наизусть и во тьме мог безошибочно преодолеть многие, знакомые ему мили.

В этом марше они шли нога в ногу, четко и неделимо.

Масса преодолевала казавшиеся бесконечными серо-охристые коридоры и залы, вырубленные в горном массиве, по краям их были массивные квадратные колоны, испещренные надписями умершего языка, но было это видно лишь вначале, когда ещё доходил тусклый свет ночи.

Спустя шесть часов беспрерывного марша они подступились к винтовой лестнице, ведущей в город, что был на вершине горы, и подъем по которой занял ещё три часа; в ходе которых становилось все холоднее, а дыхание утяжелялось от непривычного возвышения.

В просторном зале сдвинулись в сторону дубовые плиты в каменном полу, из которого стали выходить один из другим воины в белых латах, пока не наводнили зал, пасмурно освещаемый из узких окон, уходящих под высокие своды каменного потолка.

Врата раскрылись, и на фоне легкой метели явились трое старцев в красных мантиях, в руках они держали большие бумажные свертки.

К ним вышли предводитель и его сотники, они вскинули вперёд правые руки со сжатыми кулаки.

— Мы приветствуем тебя, префект.

— И я приветствую вас, достопочтенные жрецы.

Вскинутые торжественно руки опустились.

— Ты пришел, префект Стратоник, — властным тоном констатировал старец в центре, что был выше других.

— Откликнулся на ваш зов, — учтиво поклонился предводитель.

— Это все, что ты привел? — старец сощурил глаза.

Подойдя ближе, предводитель держал ответ:

— Земля истерзана, я собрал старых и молодых, это последние люди, больше не будет, — и добавил совсем тихо, — Мы обрекли на смерть всех, кто остался в низинах, чтобы спасти нашу столицу.

Старец сделал знак рукой:

— Передайте карты командирам.

Двое других в мантиях прошли к воинам и передали свертки, те раскрыли их.

Беседующие отошли в сторону, пропустив отряды, выходящие на улицу и продолжающие появляться из прохода в полу, чтобы прибыть в указанные им общим планом подразделения.

Предводитель вглядывался в знакомые черты: точенное властное лицо старца, орлиный нос, холодные голубые глаза, седая длинная борода, из-под которой не видно было рта, сохранявшие черноту грозные брови, высокий лоб.

Повисли величественно складки красной ткани:

— При текущей интенсивности боёв, наша армия потеряет боеспособность через два месяца. Вопрос, что произойдет быстрее, они возьмут важнейшие узлы нашей обороны, или мы истратим всю живую силу. И ты привел всего лишь горстку людей…

— Протелеон! Их было больше, — Стратоник опустил взор на свои руки, голос его стал более хриплым, в нем выражалось непонимание, — я вел их секретной тропой, лучники леса хранили тайну нашего марша, отстреливая воронов. Но земля уже давно ничего не дает, а пламя было запретно для нас, потому что их глаза повсюду. Голод, холод и сырость забрали половину моих людей. Мы шли беспрерывно. Они там лежат, в лесах. Я делал все, что мог, но не спас и половины… и половины!

— Быть по сему. Их не вернешь, Стратоник, — старец грустно посмотрел в сторону, во круг глаз его возникли мириады скорбных морщинок, потом он снова сосредоточился на предводителе.

— Воины наш доблестный щит, обещаю тебе, мы отвагой удвоим наше присутствие, верь мне!

— Я больше не верю, — твердо низким басом произнес старец, — и поражаюсь тому, как ты сохранил эту привычку, хотя в последнее время только верой и можно сберечь рассудок.

— Ещё не все потеряно, ведь так!? — с рвением и придыханием выпалил предводитель.

— Да, в древних свитках, в глубинах наших библиотек, мы нашли многие древние заклинания, которые записали наши основатели. Мы восстанавливаем утраченное, и когда мы закончим, то со всей силой ударим по врагу. Он узнает, на что способен разум человека, чтобы выжить.

— Раздавим их! — ревностно вторил Стратоник, округлив покрасневшие глаза.

— Ладно. Ступай, отдохни…

В речь предводителя вернулось обреченное спокойствие:

— Протелеон, до встречи.

Выйдя на улицу со шлемом в руках, Стратоник очутился на небольшой площади, окруженной плотной возвышенной застройкой серого кирпича.

Вдоль стен выступали рёбра полуколонн без украшений, а в узких окнах были мутные стёкла.

С переднего незастроенного края площади открывался вид на город, что был вытянут меж рассеченных вершин горы узкими раздробленными кварталами вдаль, весь испещренный ущельями, до противоположного пика, где чернела цитадель, обожженная пламенем драконов. Ниже по склону у края снежных склонов располагались одинокие кварталы, что соединялись между собой узкими виадуками.

Не кончался шепот белых ветров.

Мороз.

Шквал снежных вихрей.

Смягчались резкие черты господствующих башен.

Внизу их окружали приземистые правильные корпуса, беззвучные ровные стены которых четко и строго делили пространство, их окна и двери прикрыты железными решётками на тяжелых замках. Черепичные крыши с острым углом скатов были покрыты снегом.

Контрфорсы.

Лабиринты каменных рёбер со шпилями, и своды меж них.

Улицы и переходы, мощенные камнями, украшенные множеством идеально ровных мраморных колонн и всевозможных гранитных обелисков, соединяли небольшие площади, в центре которых стояли колоссальные кварцитовые столбы, хранившие историю города в письменах, коими были изрезаны.

В этих бесцветных кварталах царила строгость, там властвовали камень и железо.

Таков был город мудрецов, главным узором которого была кирпичная кладка.

Но вот метель стихла.

По небу расплылось тусклым пятном солнце.

И по обе руки от рассеченной вершины открылся вид на этот мир.

По левую подошва горы переходила в предгорья и дальше в погибающие пожухлые равнины, в далёкое море уныния и покинутости.

По правую руку склон стремился в черные воды океана.

Восхищение видом, казалось бы, всего мира, переполнило Стратоника, и он очнулся, лишь когда солнце вновь скрылось за снежными вихрями. Он развернулся и ускоренным шагом направился по узким лестницам и переулкам к одному из высоких домов. Колоннады и обелиски здесь были на каждом шагу, но не было людей, только изредка пробегал отряд воинов.

В небесах мелькали крупные черные тени.

"Драконы…"

Ускорив шаг, предводитель пронесся по последней длинной алее из мраморных арок, в конце которой был виадук, ведущий к массивному строению, основание коего вырастало из выступа на крутом склоне, уходящем в бушующие воды.

То был крупный прямоугольный корпус, окруженный широкой кирпичной террасой и колоннадой по всему периметру. Здесь дежурили воины и стояли грозные баллисты, направленные во враждебное небо.

"Дом. Это дом! И я здесь. Наконец-то…"

Поднявшись по коротким, но широким ступеням, раскинувшимся во всю южную сторону дома, Стратоник открыл крупные деревянные врата и очутился в просторном зале, где внутри вдоль стены также были колонны, и всюду здесь горели жаровни. После морозной улицы тепло приятно обволакивало. В воздухе слышался запах готовящейся еды, и в ней не было мяса…

"Запасы наши на исходе…"

Среди огней и камня явилась девушка, одетая в тёмно-синюю столу с рукавами, миловидное её лицо обрамлял белый платок. В этом лике была чистота, мягкость черт при тонких губах и едва заметной улыбке, но больших искрящихся карих глазах.

Тихий возглас:

— Ты вернулся.

Вдох.

Его пронизывала, словно окутывая коридором света, звенящая нежность, как смех детей и лепестки целого леса, такого, что застал ещё мир цветущим при жизни. Стратоник, после многих миль пота и крови, позволил себе раствориться в этом ощущении, и волна его чувств не отошла обратно в море.

Пристальный взгляд сопровождал мерный тёплый возглас:

— Психея!

Выдох.

Двое медленно подошли друг к другу и резко сцепились в объятиях, что было на них не похоже.

Где-то пробежала домашняя прислуга.

Стратоник едва отступился и сосредоточенно-нежным взглянул на девушку, чьи руки обвили его шею.

— Ты цел, нет ли у тебя ран?

— Только в душе, — потупив взор, — в ней зияет огромная рана, которая не успеет зажить, от того, что я вскоре снова должен буду уйти.

— Но ведь теперь ты в городе. Ты голоден?

— Только боги знают как долго ещё мы будем сопротивляться. Уже…

— Не говори так! — перебила с грустью и страхом девушка.

— Психея, уже последние резервы я привел сюда, снабжения нет, мы скоро потеряем боеспособность.

— Я не разбираюсь в военных терминах, — растеряно произнесла девушка.

— Это не важно. — Голос предводителя стал серьёзным, — Знай, мы может быть последние недели живем с тобою здесь, в этом жилище, полном роскоши и уюта. Быть может, Башня падет, и тогда нам придется бежать в горы и скрываться в пещерах, питаться дичью, но кто знает, как скоро и там нас настигнут драконы.

— Мне не ведома эта война, Стратоник, обещай мне только, что вернешься, чтобы не случилось там, в сражении.

Недолгая пауза.

— Я вернусь. Обещаю, — после этих слов, сопровождаемых легкой улыбкой, предводитель почувствовал, как его лицо источает благородство и ему это понравилось.

Послышался звонкий колокольчик.

Вошла слуга, девочка-подросток:

— Завтрак готов, госпожа.

Пара удалилась в соседний зал для трапезы.

_____

Лучи света проникли в спальню из окна против кровати, ставни которого рано утром были открыты. В мягком приглушенном солнце купались Стратоник и Психея, сидя на краю ложа и наслаждаясь тишиной.

Перед ними стоял небольшой столик.

Вошла прислужница с яствами, одетая в серую тунику с рукавами.

"Слабый подбородок, длинный прямой нос, россыпь веснушек, выраженные скулы, и… рыжие волосы. Хм-м… Мой вкус!"

— Сколько тебе лет, дитя? — добродушно спросил предводитель.

— Четырнадцать, господин, — глядя в пол, почти шепотом.

— Психея, — Стратоник запнулся, — если ты позволишь…

Девушка напрягла черты лица в попытке скрыть отвращение.

— Конечно. Ты, — обращаясь к прислуживающей девочке, — встань на колени и доставь господину удовольствие.

Беспрекословно подросток встала на колени перед ложем, развязала шнуровку на штанах и, припав губами к горящей желанием плоти, сперва помедлила, посмотрев в глаза, а затем стала ритмично двигать головой, поглощая всю томившуюся прежде энергию, до тех пор, пока процесс не достиг апогея наслаждения.

— Глотай, — жёстко приказал предводитель.

Горло девочки несколько раз судорожно приняло испускаемую жизнь.

Рукой Психея ласково погладила по голове прислужницу.

— Умница, я одарю тебя золотыми украшениями.

— Это великая честь для меня, госпожа, — быстро и бесцветно выговорила девочка, не поднимая глаз, в которых блестела роса слез.

— Психея, я люблю тебя, — Стратоник положил ей руку на шею и стал слегка поглаживать.

— И я люблю тебя, — сияли карии глаза.

В этот день предводитель шел на передовую в самом приподнятом, что ни на есть боевом, духе, и бодрость переполняла каждый его мускул, а улыбка не спадала с преисполненного гордостью лица, в нем стали прорисовываться нотки самодовольства, утраченные ранее в аврале организаторской работы.

Он ушел по коридору из золотых лучей оживающей зари, в голове его звучали пульсирующие барабаны, и он грелся взглядом девушки, что провожала его своей душой и спустя многие кварталы.

Предводителя сопровождал десяток белых воинов в красных плащах, вооруженных полуторными мечами.

Но подходя к краю центрального района, где располагалось здание военного совета, Стратоник все больше мрачнел.

Здесь везде сновали рабочие в стёганках и железных шляпках, возводящие баррикады из камней и досок, они поднимали плитку и укладывали ровными рядами, переносили раненных, перевозили на повозках припасы.

Слышались команды, крики, ругань.

Где-то вдали раздавался рог.

"Команда к отходу, плохо…"

Полуразрушенный восьмигранный бастион, с косыми стенами, усеянный на верху ровными рядами бойниц. Крыши и верхних двух из шести этажей не были в целости. Ежедневно в бастион прилетали снаряды вражеских осадных машин, он пережил несколько пожаров и нападение драконов; так что на верху его располагались баллисты и гигантский рычажный метательный механизм, ведущий денно и нощно ответную стрельбу.

Застывшие в плавлении камни, осколки стен, кричали своим видом об ужасающем пламени.

Кинув взгляд на черные руины, предводитель вдохнул глубже.

Сощурив пристальный взор в никуда, Стратоник зашевелил губами.

"Боги, услышьте меня. Дайте мне сил одержать победу в этом сражении, я посвящу её вам, дайте мне сохранить моих воинов, они живут, чтобы славить ваши имена, о, бессмертные боги!"

Кончив своё внутреннее воззвание, он ускоренной походкой вошел, сопровождаемый воинами, через врата, что открыли пред ним стражники поспешно.

Внутри пришлось пронестись по узким лестницам и тёмным коридорам.

— Префект Стратоник! — воскликнули седые генералы в черных поддоспешниках, когда предводитель вошел в просторный круглый зал, где в центре стоял стол.

Кинув вперёд руку со сжатым кулаком, вошедший ответствовал:

— Приветствую всех. Я здесь ненадолго, лишь должен ознакомиться с ситуацией по поручению верховного жреца.

На карте, что раскинута на столе схема города: три больших района в ряд соединялись двумя широкими мостами между собой и ещё лестницами с библиотекой на востоке и с цитаделью на западе; улицы шли в неровном шахматном порядке, упираясь друг в друга, начинаясь и заканчиваясь меж нескольких кварталов; небольшие скопления кварталов располагались на отдельных фундаментах, соединенных мостами; на севере и на юге ниже по склону на выступах располагались более мелкие кварталы, соединенные виадуками. Крупная надпись на карте: "Город всех людей Башня".

— Ситуация тяжелая, — начал один из генералов.

Префект посмотрел на заговорившего, то был статный муж со слегка выдающейся вперед челюстью и развитыми надбровными дугами, ровным носом. Стратоника встретил целеустремленный взгляд зелёных глаз. Во всем лице генерала была задорная простота и мужественность.

— Продолжай Таврион, раскрой мне сущность наших дел.

— Внемли мне, Стратоник. Враг ведет наступление везде. Они двигаются крупными колоннами по трём улицам, — он указал на несколько длинных переходов в западном районе, — сейчас мы обстреливаем зажигательными снарядами эти кварталы, чтобы успели отступить наши последние силы из этого района, мы теряем много людей от драконьих налётов на мосты, сейчас мы решаем эту проблему тем, что отряды переходят по подземным канализационным каналам. Мощное наступление нелюдей прервало наши контрудары на окраинах, мы хотели зажать их в тиски, но ныне вынуждены бежать.

"Все не так уж и плохо."

Послышался прилет каменного снаряда.

Где-то раздались крики.

В небесах пронзительно закричал дракон, как стая умирающих орлов.

После недолгой паузы, Стратоник спросил:

— Мы сохраняем организованность?

— Да, — Речь генерала была уверенной и чеканной, — и, хотя линия фронта сейчас размыта ввиду нашего отступления из всего западного района, наши отряды отходят организованно, изматывая врага арьергардными стычками, непрекращающимися обстрелами и поджогами.

"Пока мы не бежим, есть время что-либо предпринять. Надеюсь, Протелеон обрадует меня чем-то невероятным, потому что сейчас ничто вообще не обещает хоть чего-то похожего на победу."

— Каковы наши силы и наши потери?

— Сейчас, с твоим подкреплением, наше воинство приблизилось к десяти тысячам солдат. Мы теряем убитыми и раненными сотню человек каждый день. Но тактика улучшается каждый день, как и мастерство наших командиров, поэтому потери сокращаются.

"Хотя бы это радует. Мы крепчаем!" — с радостью подумал Стратоник и его глаза обрели разумную улыбку.

Мысли бегали от радости к отчаянию.

— Что говорит разведка, Лимний?

Вперед подался худощавый старец в тунике и черном плаще с бодрым здоровым цветом круглого лица, на котором один глаз был сильно сощурен; он провел рукой по пышной белой бороде и глядя сосредоточенно сквозь пространство начал говорить:

— Непрестанно враг пребывает в наш предел. По горным дорогам он ведет колонны свои. Сегодня на несколько тысяч он больше нас числом, но трёхтысячный отряд в семи днях пути уже отсюда. Долго мы не сможем сдерживать эту мощь. Мои глаза и уши, что рыщут тайными тропами излавливаются драконами, их истерзанные трупы находят на перекрестках. Скоро туманом станет весь мир для нас. Мой последний разведчик бежит из града на юге, что жители звали Стремительным. В своем послании он описывает собирающиеся там бесчисленные орды. Десять тысяч нелюдей ждут там команды, чтобы выступить в поход.

— Мне ясно теперь, гибель наша неминуема…

— Префект Стратоник! — воскликнул Таврион, — ты думаешь я сижу над этой картой день и ночь для того, чтобы проиграть главную войну своей жизни? — и при этих словах генерал ухмыльнулся.

И от этой ухмылки Стратоника пробрало горячей и бодрой радостью, в голове его возник образ возвышающихся красных штандартов, и он улыбнулся в ответ.

— Я доложу верховному обстановку. Посмотрим, какое решение он вынесет.

— Обрадуй нас, — молвил Лимний, — его мудрым ответом.

После чего префект развернулся и покинул зал, где тихо стали переговариваться меж собой генералы.

Выйдя на улицу, он вновь окунулся в суматоху города, превращающегося в военный лагерь.

В небе появились столбы черного дыма.

Мимо легко пробежался конь, несущий мёртвого всадника, с множеством стрел, торчащих из спины.

В воздухе повеяло пожаром…

"Они сделали это. Но долго пожара не будет. Видимо горит нефть или масло, в этом граде камня и железа гореть нечему."

Стратоник пошел, сопровождаемый воинами, обратно на восток. Остановившись перед проходящей колонной воинов, он поднял глаза вверх и увидел библиотеку.

Гигантская башня, каждый из множества этажей которой был окружен белой колоннадой, меж колон притягивали солнечный свет прекрасные бронзовые скульптуры атлетов с разнообразными снарядами в руках, принявших позы, наиболее ярко отражающие красоту человеческого тела. Наверху башни сиял гигантский золоченный купол.

Но вот колонна прошла, и предводитель ринулся вперёд.

Петляя по узким улицам и аллеям, а затем перейдя по большому мосту, он очутился в восточном районе. На границе его от небольшой площадки вели вверх три длинных узких, шириною с одну повозку, виадука над пропастью, ажурными арками соединяя её с библиотечной площадью, за которой шла широкая лестница. И пройдя через все, он взошел к расположенным меж могучих кирпичных выступов солидным дубовым вратам библиотеки, укреплёнными золотыми пластинами.

Вверх устремлялся колоссальный округлый корпус, задрав голову можно было видеть, как он сокрушает величие любой отдельной личности своей высотой и широтой, выше во много раз любой башни, что стояла над домами своего квартала, Библиотека господствовала над всем городом, меряясь своей важностью с Цитаделью.

Ворота раскрылись, и Стратоник во главе своей охраны проник в огромный зал первого уровня, где царила тишина.

Величественная пустота, обрамленная книжными шкафами, что располагались в арочных углублениях стен. На потолке сходились длинные каменные своды, берущие начало в мраморных колоннах с капителями в виде тяжелых свитков, из-под которых распускаются серебряные бутоны цветов, рифленые стержни их обвиты золотыми лианами, пьедесталами их были идеальные гранитные кубы. Потолок был расписан сценами из похождений богов, прекрасными небесными эпизодами, где обнаженные человечные фигуры представали в немыслимом физическом напряжении. В центре сходились на гранитном полу лучи света от круглых окон, расположенных полукругом с западной стороны, в тех лучах витала легкая благая пыль. В стенах выше шкафов были выступы и резные узоры, заполненные золотом и серебром.

Здесь ощущалась культура нации.

От величия, пронизывающего как искрящийся бархатный дождь, Стратоник испытал удовольствие такое, что ему с трудом далось сдержать слёзы счастья. Художники, создавшие этот зал, сыграли на струнах его души, словно перебрали струны арфы, хотелось раствориться в увиденном, утонуть, каждая деталь приводила в восторг и инкрустировалась в душу, как драгоценный камень.

"Я знаю, за что сражаюсь. Вот она, наша культура. Мы создали это. Они могут убить нас всех и разрушить наши города. Но они никогда не уничтожат нашу культуру! Если мы создали это однажды, значит мы заслуживаем того, чтобы выжить."

Префект знал, что мог открыть здесь любую книгу и погрузится в бесконечную мудрость своего народа, это знание возвышало его.

Но нужно было идти.

— Мои соратники, — ласково вывел он из почтенного трепета своих воинов, — я должен идти к верховному жрецу. А вы ждите меня здесь.

— Да, префект, — ответил старший из воинов.

В тишине рябью расходились звуки быстрой ходьбы по отполированному камню.

Против входа было лестница, что расходилась в стороны внутри стены и обвивала первый уровень, чтобы соединиться на втором, где против входа была такая же лестница на третий.

Так он дошел до вершины, пропустив другие книжные залы, где бродили мудрецы в пёстрых мантиях, изучая свитки и бормоча заклинания.

На последнем этаже располагалась обсерватория, там не было стен, купол, расписанный под звездную карту этого полушария, подпирали только гигантские красные колонны на белых пьедесталах. Здесь стояли различные приборы, крупные железные сферы, макеты планетарной системы, большие столы, заваленные различные картами, свитками и фолиантами, а по краям были установлены разнообразные подзорные трубы.

В гигантских ажурных жаровнях пылали костры.

Несмотря на невероятную высоту, здесь было тепло и легко дышалось.

Воздух искрился.

"Магия…" — недоверчиво подумал Стратоник, увидев Протелеона, одетого в пурпурную тогу с золотым шитьем поверх белоснежной туники.

— Префект Стратоник! — воскликнул приветственно жрец, перестав возится с одной из труб.

В ответ префект ненадолго вскинул руку со сжатым кулаком:

— Верховный жрец Протелеон!

— Оставим официоз, милый Стратоник, подойди сюда, испей вина, — с этими словами старец наполнил серебряный кубок вином и протянул приближающемуся префекту.

Кубок был взят из рук и испит до дна.

Пряная сладость с нотками уходящей осени во рту.

Свежесть.

— Ещё не скоро ты вновь выпьешь такого.

— Предвкушаю, — сухо ответил Стратоник.

— Расскажи мне, как обстоят дела в городе. Я слишком занят, чтобы заниматься проблемами войска.

— Мы потеряли западный район.

По лицу старца пробежала тень, глаза его сощурились и стали глубокими, как два пруда в ночи.

— Враг теснит нас там, его орды прибывают, и новые собираются на юге. Нелюди кратно превосходят нас числом, а наши потери таковы, что через три месяца у нас не останется сил для того, чтобы удерживать город, наша армия к этому моменту сократится в десять раз и этого едва хватит, чтобы удерживать библиотеку какое-то время.

Пауза.

Верховный жрец мрачно размышлял. Его черные брови надвинулись. Он смотрел в потолок, потом поднял свой взгляд вдаль, отправив его с крыши мира в никуда.

Облизнув губы, после долгого молчания, изрек:

— Иного пути нет.

— Протелеон, о каком пути говоришь ты? — напряженно проговорил префект.

— Об ужасном, — старец подошел к большому письменному столу и, севши за него, взяв перо в руки, стал быстро набрасывать приказ, — ты отнесешь это донесение в ставку и отдашь Тавриону, дабы он исполнил. Но решающую роль я отведу тебе, Стратоник.

— Мне?

Ветра здесь не было, несмотря на их пребывание на крыше мира.

Пламя в жаровнях стало тревожным.

— Да, — приказ был закончен, теперь старец сворачивал его и нагревал воск, — и ты должен будешь сыграть её в ближайшее время. Собери своих лучших мечников. Мне необходимо, чтобы по завершению отступления из западного района, ты спустился в катакомбы и нашел священный зал близ опоры моста. Как префект, ты имеешь право войти в это помещение. Там есть рычаг, запускающий механизм разрушения моста, заложенный в него ещё при строительстве, — Он сделал паузу, — Я уверен… тот, кто проектировал этот мост, не мог и подумать, что придется использовать этот механизм.

— Такой механизм существует!? — с изумлением вопрошал Стратоник.

— Да! — бодро усмехнулся Протелеон, — Человеческий гений инженерной мысль оказался способен на такое.

— Это великолепно, — прозвучал ответ с гордой ухмылкой, — само-разрушающийся мост! Но почему нельзя было окружить районы стенами, как в Стремительном, и сделать укрепленные ворота с подъёмным мостом?

— Никто не предполагал из строителей этого города, что его вообще будут когда-либо штурмовать. В горах и без того хватает естественных средств защиты. Горы и есть наша крепость. Так думали основатели города. Механизм же, о котором я тебе поведал, был великой интеллектуальной забавой инженера, кажется того мужа звали Гликерий… он вроде до сих пор жив, поразительно…

— Хорошо. Протелеон. Я понял тебя. Разреши мне сейчас же отправиться туда, пока наши войска ещё занимают ту часть подземелья.

— Ступай, префект Стратоник! — торжественно произнес жрец, — Защити наш город!

_____

В ночи город был заполнен огнями.

Горели жаровни и костры.

Патрули сновали по улицам.

Метель утихла.

Настала леденящая звездная ночь.

Суматоха отступления не прекращалась. Но вот уже последние отряды покидали утерянный район города, где происходили беспрерывные кровавые стычки.

Человекоподобные твари в кольчугах и воронённых уродливых доспехах клокоча своими пастями, из тьмы они рвались, как единая мрачная сущность, словно воплощенная ненависть, бросались они стаями на доблестных рыцарей.

Сверкали мечи!

Лязг.

Вопли.

Стоны.

Кровь.

Била ключом кровь, красная людская и черная иная, и, смешиваясь, заливала холодную плитку улиц.

Мороз добивал раненных.

Раны и предсмертный шок согревали в последний раз.

Они ползли, уже мертвые тела, не осознавая свою кончину, плача, искали спасения, пока покорёженные серые лапы срывали с них доспехи и рвали тела, кромсали и резали плоть, разбрасывали потроха по улице и топтали их, а затем пожирали, смакуя чужую боль в каждом жадно проглоченном куске.

Не огни горели в надвигающейся по улицам тьме, а красные глаза нелюдей.

Воины отправляли туда стрелы.

Беспрерывно летели снаряды, там и тут пылали огни пожара, горели тела, усеянные стрелами.

Камень горел.

В небесах парили черные драконы.

Безветрие, тишина…

Крупная луна высоко.

Тяжелые бои продолжались в городе.

Тем временем в подземелье решалась судьба данного этапа сражения.

Внизу, развеивая факелами черноту кирпичных тоннелей шли воины с вытянутыми треугольными щитами, окованными по краям, и держа мечи на изготовку. Шумела сталь полных белых лат.

Здесь был просторный проход шириной в несколько повозок, вдоль стен были колоны.

Везде скала, в ней все это вырезано.

— Кто идет!? — крикнул храмовый стражник в полном доспехе и черной накидке с золотым изображением быка, крепко сжав свою секиру, за ним встали на изготовку ещё с десяток таких же.

Но Стратоник твердо шагал, не сбавляя скорости, держа на лице грозный официоз.

— Я Стратоник, префект воинства Башни! — зычно озвучивал он своё звание, и затем добавил тише и серьёзнее, — открой мне эти ворота, ради нашего города.

— Слушаюсь, префект! — выпалил стражник, узнавший старшего по званию.

Двое подошли к прямоугольным дверям и ключами вскрыли тяжелый висячий замок. После чего постучали по дереву. Внутри раздался такой же ритмичный стук. Послышался засов.

Врата раскрылись.

И темнота внутри не развеялась светом пламени, а стояла как субстанция. Оттуда шел дым, а по полу растекался плотный серый туман.

Напряжение сковало все тело Стратоника.

Воины подняли щиты и выставили клинки.

Что-то внутри зашипело, затем зарычало.

И во тьме загорелись красные огоньки, как тлеющие угли, раздуваемые порывом воздуха. То были иные глаза.

Раздался низкий басистый смех, в котором смешались многие голоса, но то был смех одного лишь существа. Огромное жирное складчатое пузо показалось впереди, а за ним мускулистые руки, каждая держала по широкому тесаку грубой работы, покрытому ржавчиной, зазубринами и царапинами.

Черная магма отвращения, перемешанная с раскаленной злобой и скользким щекотным страхом, разливалась по телу Стратоника, напрягая все его мышцы, кривя лицо гневной гримасой.

— Мерзкая тварь! — крикнул префект.

Снова послышался смех.

И на свет явилось все тело здоровяка с двумя тесаками. То, что было когда-то человеческим лицом заплыло жиром до неузнаваемости и выражало открытой пастью нечто походящее на улыбку, в глубине бугрящихся меж лоснящихся опухолей горели те самые красные угли глаз иного мира.

Прикрывшись круглым деревянными щитом, Префект стал подступаться.

Недолго думая, махина ринулась на Стратоника, и чуть не сбила его с ног, навалившись всем телом на щит; со сторон она рубила тесаками по латам, высекая искры. Колоссальная туша подавляла все силы человеческого тела. Воинственность угасала, когда в последний момент в мышцах разгорелось вновь пламя борьбы.

Наконец тварь уперлась кулаками в щит и мощным рывком отбросила человека так, что тот упал на воинов, но те подхватили, дав ему упасть.

В глазах расцвела чёрная роза забытия, голову сдавило…

С двух сторон стражники бросились, но после колющих ударов их клинки глубоко утонули в жирной плоти, а самих их монстр оглушил ударами тесаков по шлемам, отбросив в стороны.

К этому времени Стратоник пришел в себя и вновь ринулся в бой, уперев щит в огромное пузо.

Вырывая из глубин всю свою мощь, Стратоник уперся одной ногой в пол и, сделав резкий толчок, начал теснить тварь, нанося ей страшные удары мечом наотмашь, срезая целый пласты мяса, и наконец отпихнул тварь так, что та попятилась назад. И потом с воинственным воплем на устах он сделал выпад и рассек пузо сверху вниз, из того полилась вязкая черная кровь, в ней плавали гниющие потроха, в которых копошилось изобилие жирных белых личинок.

— В атаку! — скомандовал префект.

И воины ринулись и стали рубить жирного монстра. Работая, как единый станок, они изрубили его на куски, сильные руки с тесаками были отсечены в мгновения, а тело раскромсано на куски, они толпились в потрохах, давя личинок и продолжая колоть и резать ненавистную плоть.

— Ладно, хватит! — крикнул Стратоник, останавливая своих воинов, пришедших в ярость от мерзости увиденного.

— Он пожрал наших соратников, сука! — выпалил навзрыд один из стражников.

Префект взял у воина факел и направился к дверям:

— Не время для стенаний, пора опустить рычаг и закончить эту битву.

Теперь темнота растаяла, и взору открылся круглый в плане зал, с ровным потолком и поверхностями, испещренными письменами. Против входа в стене красовался чистый железный рычаг.

И как только Стратоник сделал первые шаги в направлении к своей цели, врата за ним резко захлопнулись.

В коридоре грянул шум ломающегося железа и рвущихся тел.

Короткие крики боли.

Тишина.

— Что это!?

Факел потух.

_____

В залитой утренним светом спальне на постели полулежала Психея, сжимая в руках чужие рыжие пряди меж своих бёдер. Закрыв глаза, она ярко наслаждалась, ощущая как по телу растекается лава счастья.

Где-то вдали раскрылись двери.

Загремели латные ботинки.

Резко отпрянула прислужница и бросилась в страхе и смущении надевать свою сто́лу и приводить в порядок свои растрепавшиеся волосы, горевшие алым в прямых лучах зари.

В покои вошел один из командиров в сияющих полных белых латах и белом плаще, сняв шлем с красным хвостом, он сухо известил:

— Префект войска Стратоник пал в бою.

— Мой муж Стратоник?! — воздух кончился.

— Мне жаль, — последовал все такой же сухой ответ.

Командир развернулся и ушел.

Психея, вскочив тут же пала на колени, лицо её скривила боль.

Крик.

Дом заполнился самыми черными рыданиями.

Подобно тому, как иссыхает река, эмоции испарились, и в одно мгновение душа Психеи умерла.

В полубреду она вышла на террасу перед домом и увидела выстроившийся на улице отряд. Мрачные лица воинов. Бой барабанов стих. Подняли чёрный штандарт. Это была личная охрана префекта.

— Клянемся, — зазвучал хор молодых мужественных голосов, — мстить до последнего дыхания, пока не будут истреблены нелюди!

Командир вскинул руку с сжатым кулаком.

И весь строй ответил вскинутыми руками.

— Знамя выше, святые воины Башни! За наш город!

Ответ хором:

— За наш город!

Текли слёзы на молодых лицах.

Где-то среди колонн стоял полу-мрачный Таврион и тихо смотрел.

Покрасневшие глаза Психеи потухли, она скрылась в глубине дома.

_____

— Она не плоха.

— Да.

— Тебе нравится?

— Да, но ты лучше.

В просторные покои из черного кирпича через длинную вертикальную пробоину в стене проникал серый свет дня, мягко окрашивая все.

Свет ностальгии по прошедшей битве. Солнце печалилось о том, что уходило. Души мёртвых пылинками поднимались по лучам.

Пожары медленно утихали.

В городе наступило затишье.

В углу комнаты сидела девушка над трупом своей сверстницы, доставала из вспоротого живота внутренности и тихо ела их. Одежда на мертвой была цела, но залита кровью, и с багровых пятен на стене бежали полоски, и алые лужи растекались по каменной плитке пола, а в них шевелилось отражение.

Пара стояла в стороне и наблюдали.

— Мило.

Прикоснувшись пальцами к подбородку Табии, Люций повернул её лицо к себе.

Поцелуй.

Пошел снег.

Убрав каштановые кудри, закрывшие лоб, Табия протяжно и томно произнесла:

— Мне кажется, наша связь угасает.

— Наша связь вечна, — Люций сощурив глаза посмотрел на свет, его тонкие губы дернулись искривленно, — мы не прервем её, даже если захотим.

— Это звучит, — Табия прильнула всем телом и приоткрыла губы, — зловеще.

Наступило молчание.

Тишину нарушали лишь звуки пожирания плоти.

Но вскоре девочка услышала давящую каменную тишь и, скривив лицо в смущении и страхе, встала и побежала прочь.

Напряжение крепло в лучах солнца, что стали ярче, будто раскаляясь от сгущающегося гнева двух существ, стремившихся в своем единении к одиночеству, падая друг от друга.

Когда последние торопливые шажки растворились где-то в глубине, Люций продолжил:

— Мне нужно идти, — подошел к пробоине и бросил через плечо, — Я покину тебя лишь ненадолго.

— Постой, Люций, я хотела ещё тебя спросить…

— Разговор исчерпан! — гневно, а затем тише и с толикой нежности, — мне немного больно это говорить.

— Ты обижен чем-то?

Последовал ответ сухой, как пустошь:

— Нет.

— Но я чувствую это в твоих словах, ты раздражен, Люций, дай мне знать, — она подошла и обвила шею руками сзади, вновь прильнув всем своим телом, — чем прогневала?

— Мне нечего тебе сказать, — ответил он все также сухо.

— Люций! Прошу, не уходи. Будь здесь. Люций, говори со мной! — она попыталась развернуть крепкое тело к себе, но тщетно.

— Мне приятнее молчать с тобой.

— Люций, умоляю!

— Я вернусь.

Молчание.

Табия надломилась, она тихо и с хрипотой заговорила:

— Я буду лить кровавые слезы. И ты утонишь в них, когда вернешься.

— Если вернусь, — отрезал Люций, после чего одной рукой он отбросил Табию, та упала на пол.

Сунув руку в щель, он вырвал ещё один обломок и пролез в никуда, где-то в падении обернувшись черной крылатой тенью, улетел прочь.

Болезненное лицо Табии затряслось в судорогах. Встав на колени, она закатила глаза, и из них потекла багровая кровь.

Ещё не было ничего…

Эмоции настигнут потом.

Табия знала, что страдание придет позже.

И с ужасом ждала, когда шок пройдет, и она падет в пучину холода, куда будет падать её сознание, разбиваясь об острые скалы боли, и не за что будет зацепиться в этом стремительном падении.

_____

— Однажды я закрою этот мир от света солнца.

Люций, закутавшись в черный плащ и натянув капюшон, сидел на берегу озера из крови.

Это было в холодном и сухом предгорье, где посреди трупов двух десятков, лежащих на жухлой вымершей траве, зияло небольшое озеро из крови мёртвых.

То был один из последних отрядов, решивших пробиться в город своими силами.

"Всех их я убил. Все их души я пожрал. Но ничего не чувствую больше."

— Гедонизм… — протянув последние звуки бархатным басом произнес Люций в пустоту.

В крови отражались его черты: ровный нос, волевой подбородок, выраженные черные брови, глубоко сидящие голубые глаза, тонкие губы; все пропорции были правильными и делали лик мужественно-спокойным. Холод в бездонном взгляде, обида в сжатых губах. Длинные черные волосы ниспадали вокруг поникшей головы.

"Мечусь по этим землям… Нет мне покоя. Скоро мои твари захватят город, быть может, тогда я испытаю удовольствие? Ведь я хочу увидеть, как входят они в последний оплот людей, как пожирают там всех. Нет больше ничего другого, что принесло бы мне счастье сейчас. Я несу смерть, но сам уже жив ли? Ненавижу… ненавижу все…"

Поднялся ветер.

"Когда-то давно все было иначе…"

Один из трупов зашевелился и стал куда-то ползти. Люций встал и, подойдя к нему, вытащил из ножен меч и отрубил голову.

"Ладно. У меня, помнится, был пленник. И мне нужно знать теперь, как замышляют люди свою последнюю оборону."

Люций несколькими движениями снял плащ и сжал его в руках, оставшись в штанах и тунике, он расправил плечи, и из них выросли, словно тень при заходе солнца, черные крылья.

"Сегодня я полечу в лучшем своем воплощении."

Взмахнув, он поднялся в воздух и направился обратно в горы, где был уже через несколько минут, в которые под ним проносились сожженные поля, разрушенные поселения и раскисшие дороги, и все это было засеяно мертвецами. Их вопль в другом мире слышался тому, кто их погубил, кто вознамерился забрать себе их жизни.

В одну из пробоин цитадели он проник тенью и воплотился в просторной комнате, где своды потолка утопали во тьме, а стены были покрыты кирпичными полуколоннами. Пол был мокрым от крови трупов, подвешенных на крюки, цепи от которых тянулись на верх во тьму, в которой кто-то копошился, издавая скрежет, и иногда роняя пожёванные куски мяса.

Здесь на спине в лужи крови, в разломанных позолоченных доспехах с длинной раной наискосок через весь торс лежал крепко сложенный светловолосый воин.

"Уроженец севера, видно, лицо его как отпечаток битвы, видимо сильная личность, но, что таится внутри только предстоит узнать."

Подойдя ближе, Люций пнул его.

Открылись глаза.

— Ты можешь говорить?

— Кто… ты… — прохрипел воин.

Легкое изумление пробежалось по лицу спросившего.

— Тебе нужен покой. Мы с тобой ещё поговорим, — затем Люций вздохнул.

— Демон… — сказав последние слова воин отключился.

В ответ Люций улыбнулся и хлопнул в ладоши.

Из высокого прохода в коридор появились четыре прислужницы, одетые в столы.

— Снимите доспехи и унесите его отсюда в покои. Пусть его здоровье будет восстановлено, дайте ему все необходимые лекарства. К следующей неделе он должен стоять на ногах.

_____

Неделю шла механическая перестрелка.

В буран и метель, в снег и град, метательные машины с обеих сторон действовали, отправляя снаряды в сторону противника. Не прекращалась интенсивная служба саперов, инженеров и обычных солдат. Работали гигантские рычажные пращи, баллисты и катапульты.

Камни и стрелы прилетали, врезаясь в дома и обваливая их стены и целые этажи, превращая застройку в груды руин и дюны из серых кирпичных обломков. Осадны В мусоре смешивались куски мебели и утвари, разных вещей, среди них покоились трупы жителей и воинов вперемешку. Все это промерзало и заметалось снегом.

Высокие квадратные башни складывались и падали, поднимая гигантские облака пыли.

В этих руинах тут же возводились баррикады, рылись окопы, с обеих сторон беспрестанно обстреливали друг друга из луков и арбалетов.

Постоянно где-то сталкивались в рукопашной схватке воины, закидывая друг друга дротиками, сходясь на мечах и копьях, топоры разламывали щиты, а дубины крошили черепа, отлетали ошметки и конечности, лилась кровь.

Лязг.

Искры.

Рог трубит отступление.

Флаг опускается, командуя атаку.

Копья рядами опустились, наставившись на врага.

И вновь сшибка.

Изо дня в день гибли многие люди и нелюди, истребляя друг друга.

В этой агонии пылал город душевным огнем ненависти и боли, не зная покоя.

Шли дни и недели.

Дом за домом, квартал за кварталом, улица за улицей…

В свете факелов в ночи являлись нелюди, огонь освещал их серые покореженные черты, их уродливые тела, прикрытые черными грубыми доспехами, технологии которых отставали на несколько поколений. Прикрываясь большими круглых щитами, они брызгали слюной и вопили, выкрикивая нечленораздельные ругательства и боевые кличи на своем языке.

И эти отряды нелюдей в ночи стремительно атаковали, врываясь в укрепленные позиции людей и вырезая всех, до кого успевали дотянуться.

Нелюди ложились под ударами мечей, падали, напичканные стрелами, рубились топорами на куски, но продолжали пребывать новые, и бесчисленные банды их упорствовали, не зная усталости и страха.

Рыцари были гонимы.

И так их постепенно теснили, прореживая бронированные ряды в бесконечных стычках.

Прорубаясь в глубину, нелюди сталкивались со все более крепкой и тесной постройкой, где на востоке центрального района было больше башен. Там из бойниц на них со всех сторон падал град стрел. Осадные машины увеличиваясь в числе заградительным огнем жидкого огня превратили фронт в сплошной пожар, в котором банды нелюдей сгорали дотла.

Через некоторое время благодаря упорному сопротивлению людей силы нелюдей истощились.

Последние воины человеческой расы своим героическим сопротивлением истребили тысячи нелюдей, потеряв при этом многие сотни из своего числа.

Стрелы кончались, снаряды иссякали, а многие осадные машины врагов были разрушены благодаря диверсиям и смелым атакам рыцарей.

Теперь наступило затишье, и лишь изредка в разных местах пролетали стрелы, где-то работали катапульты, медленно разламывая одинокую башню.

Драконы все также парили высоко в небе, падая камнем вниз, чтобы схватить одиноких воинов, но отгонялись залпами из луков и арбалетов.

И так…

Тёмные силы остановились.

Пока тем временем где-то в горах, выйдя из Стремительного, шла растянувшись десятитысячная колонна, которая должна была своим появлением в городе положить конец всякому сопротивлению…

_____

Открылись голубые глаза.

— Я жив?

Стратоник перевернулся и пол тяжело влетел в него снизу, издав глухой звук.

"Больно!"

Вдруг он обнаружил легкость и силу в своих мышцах, опираясь на руки принял упор и вскочил в полной готовности отразить любую внезапность. На нем были теперь только штаны и ничего более.

Шорох. Где-то пробежала крыса, сверкнув отражением факела в своих черных глазках.

Но кругом была пустота покоев, в которых не было ничего, кроме тяжелой дубовой постели с причудливой резьбой, изображающей рогатые подобные собачьим морды и лозу винограда, идущую вниз от них, постельное белье же было алым.

"В горле пересохло… Что это?"

Рядом с кроватью стоял каменный куб, а на нем золотой кубок.

Взяв кубок, Стратоник испил из него, как оказалось, воды.

— Ты проснулся?

Повернув голову, Стратоник увидел у края постели фигуру, скрытую полностью плащом. Это был, наверное, человек, его ровесник, с правильными чертами лица и длинных иссиня-черными волосами, ровно ниспадающими на плечи.

— Я в Цитадели? — Стратоник выдержал нейтралитет в голосе.

— Глупо лгать. Да. Это цитадель. — Люций медленно шел полукругом, — Ты бывал здесь прежде?

— Да, — немного погодя, Стратоник добавил, — теперь меня ждут пытки и казнь?

— Возможно.

— Что случилось с моими людьми?

— Они… мертвы… — равнодушно ответил Люций.

Ничего не ответил Стратоник, а лишь с презрением и болью посмотрел на своего собеседника, словно в глазах его отразилась, как в зеркале, смерть его соратников, и бликами горели в них закованные в муки души убитых.

— Мне нравится твой взгляд, — один из уголков рта Люция издевательски пополз вверх, но потом лик вновь обрел спокойствие.

Молчание.

— Ну же. Я готов к боли. Или ты будешь пытать меня ожиданием неизбежного? — с гордостью и вызовом в голосе провозгласил Стратоник.

— Возможно я вообще не буду тебя пытать. Это не всегда требуется. Иди за мной.

Подойдя к выходу, Люций взял единственный горящий факел со стены.

Они прошли в коридор, который шел кольцом, и имел в одном месте проход в широкую винтовую лестницу, лентой кружившую в полой штольне. Цитадель была огромной, а комнаты слово не образованы перекрытиями, а прямо выдолблены в кирпичном массиве. Пройдясь вверх, они вышли из дыры лестничного пролета в верхний зал цитадели, который был огромен, как круглая площадь. Только в этом зале были окна, это были длинные бойницы от пола до потолка, поэтому здесь было хотя бы тускло.

Но и такого пасмурного освещения хватало, чтобы разглядеть, как по потолку в полутьме передвигаются серые человекоподобные существа с перепончатыми крыльями с размахом в десяток шагов; они пожирали что-то и роняли вниз кости. Иногда там на верху вспыхивали алые огоньки, это твари открывали глаза, чтобы мельком глянуть на то, что происходит внизу.

Впереди приковывало взор прибитое гвоздями к большому кресту из досок, существо имевшее строение и размеры человека, но черты диктовались его небесной сущностью: гордая и злая голова птицы, напоминающая орла, в открытом клюве которого застыли величественные страдания, торс полностью покрыт короткой белой шерсткой, остальное тело темнеющими охристыми перьями, из спины же расправленными висели, как черные знамёна, крылья с десяток шагов в размахе,

"Бог мой отец! Что это?"

Ужас вселяло увиденное. Стратоник будто видел нечто, что выше него на порядок и ему становилось страшно при мысли, что такое есть в мире, в котором он родился и жил все эти годы.

Сглотнув, человек спросил:

— Что это?

— Ты хотел спросить, кто? — ухмыльнувшись поправил Люций.

— Оно разумно?

— О, да. — Тайком Люций наслаждался тем, как образ распятого отображается ужасом в глазах Стратоника.

— Зачем привел ты меня сюда, чтобы я созерцал этот ужас?

— Это то, что ждет тебя, — с деланной тоскливостью произнес Люций, слегка улыбаясь глазами при этом.

— Я готов к этому, — произнес Стратоник, напрягая все силы, чтобы не выдать своего страха перед лицом врага.

— Увести! — громко сказал Люций.

Сознание человека померкло.

С потолка упали неразличимые твари, своими серыми тонкими, но мускулистыми, лапами они схватили его и потащили к краю пролета и вместе упали, расправив мокрые перепончатые крылья, покрытые омерзительными скользкими бликами в этом умирающем свете.

_____

Безлунной ночью жалкий свет еле проникал в один из уровней библиотеки через немногие витражи круглых окон под самым потолком, роскошь которой скрывалась в полутьме. Из теней выглядывали скульптуры и узоры, коими покрыты выступы в стенах и капители колонн, подпирающих своды, стояли большие книжные шкафы в углублениях в стенах.

В центре зала сидели за длинным столом трое в туниках и тогах, лица их были скрыты темнотой.

— Префект заточен в цитадели, — произнес первый спокойный голос.

— Как вы узнали об этом? — спросил второй.

— Даже здесь я не могу сказать об этом, — ответил первый.

— Войско много потеряет без такого крепкого организатора, каким он был, — сказал третий более низкий голос.

— Префект ещё не умер, — первый голос обрел некую твердость.

— Хорошо. Тогда используем это в своих целях, — предложил второй.

— Я могу дать ему сил, — тяжелый вздох, в голосе третьего послышалась хрипота — Но как это поможет нам? Разве что мы продлим его страдания?

— Он выдержит пытки, если мы поддержим его. — Первый голос стал чуть громче в отстаивании позиции, — Возможно, в решающий момент он сможет сделать что-то для нас.

— Это требует слишком много драгоценного времени, которое сейчас необходимо для воссоздания заклинания, — сопротивлялся третий.

— Я займусь этим в одиночку, — первый голос настаивал, — а вы поделите мою долю хранилища, чтобы изучить рукописи, пока я занят.

Недолгое молчание, прерванное третьим:

— Ты не можешь самовольно распоряжаться своим временем, когда нам требуется каждая голова.

— Скажу почему это может оказаться важным, — выдохнул первый, — Дело в том, что в Цитадели тоже есть хранилища.

— Это известно, но разве он сможет проникнуть туда? — включился второй.

— С нашей помощью, — ответил первый, — Мы наполним его огромной силой на короткое время, и свяжемся с ним, внушив ему новую задачу. Он выкрадет необходимые фолианты и сбежит с ними.

Третий подумал и сказал:

— Даже если твари, которые населяют сейчас цитадель, не разорвут его на куски, даже если он найдет хранилище, скрытое тайнами даже от нас, ему предстоит вырваться оттуда и затем прорваться через город, полный нелюдей к нашим позициям и пересечь линию нашей обороны, чтобы встретится с нашими воинами, которые передадут его нам. Мы просто не сможем передать ему так много энергии.

— Как бы то ни было, — первый вновь стал спокойным, — ничтожный шанс есть, а нам сегодня нужно использовать все возможности, ибо мы на грани.

— Последнее слово за Протелеоном, — напомнил второй.

— Быть по сему, — сказал третий.

_____

Время замедлилось.

Пришел момент раскрыть всю его глубину.

Дыхание.

Стук сердца.

Темнота.

Сперва, не сдаваясь, он так долго вглядывался во мрак, что глаза застилало пепельным туманом, в котором рождались странные образы изуродованных деревьев, ветви которых становились омерзительными голыми лапами с множеством сочленений. Но эти образы тут же разлагались и вновь все заполняла матовая серость.

Прикованный к стене за руки и ноги человек теперь не мог смотреть никуда. В темнице, во тьме собственного поражения, которое было столь внезапным и лёгким, он смотрел туда, куда мог. Внутрь себя, в свою память и свои мысли.

И там тоже все покрывалось темнотой.

Заточенный Стратоник, некогда бывший префектом войска Башни, последнего города, решившего оказать сопротивление силами тьмы, когда те успешно поработили весь континент.

Тьме не было предела. Она поглощала один город за другим. Три из четырех самых крупных города пали. Четыре полиса властвовали в этом мире, и остался в руках людей лишь один, Башня. И в нем доблестные рыцари бились до конца, не жалея крови, поливая ею стены и улицы этого полиса.

И в самый разгар этой битвы, в момент перелома, когда хребет людей, кажется, уже был сломлен, когда им пришлось отступать к последней своей крепости, в этот день префект попадает в плен.

В тот момент рушился мир.

Ещё бодрость была в людях.

Воины держат свои позиции, умирая десятками и сотнями каждый день в кровопролитных боях. Город велик, и пусть уже больше половины его разрушено, многие жители погибли от обстрелов под грудами завалин, где-то за линией обороны ещё можно пройтись спокойно улицами, по которым и не скажешь, что идет война, прогуляться по прекрасной алее к окраине района, чтобы увидеть рассвет, который не отличается от рассвета в мирное время, ибо солнце слишком величественно чтобы меняться от возни тех, кто населяет землю только потому, что на неё падают его тёплые яркие лучи каждый день.

"Солнце…"

И Стратоник мысленно попытался представить солнце.

То самое яркое солнце в день столь ясный, что небо в контрасте становится тёмно-синим.

Он увидел себя в океанах света, уже не было травы, гор, снега, никого не было, и здесь словно не свет, а само счастье лилось всеобъемлющей рекой, весь мир будто стал течением этой реки.

"Я вижу!"

И возможно многие люди выдели в своих последних грёзах эту реку, и думали о свете дня, о том, как он зальет их, и в этом потоке они уйдут от всех бед и лишений, от страданий и мучительного ожидания неминуемого конца.

Возможно, в глубине того, что было зачатком разума у нелюдей, они тоже могли видеть этот свет, и завидовали людям, которые, несомненно, были к нему ближе.

"Кто этот демон… нет, я видел что-то в этих глазах. Я помню. Их образ запечатлелся в памяти моей. Они будто засветились, совсем ненадолго, как будто он увидел что-то во мне. Интересно, думает ли он сейчас об этом? Все меркнет. Одни только эти глаза остаются в моём сознании."

Воздух здесь был влажным.

Пахло плесенью.

Конечности затекали от неестественного положения.

"Психея! Где же она? Там, в городе. Должно быть рыдает… или радуется. Что, как я мог подумать такое? Я бы радовался. Почему-то этот образ приходит в голову первым. И совсем не думается, что она скорбит. Хотя, затем разум рисует её заплаканное лицо. Такое красиво."

Дверь открылась.

"Нет…"

_____

Где-то на склоне лежали камни, занесённые снегом.

Эти камни обдувались ветрами года, десятки, сотни и тысячи лет. А те все лежали.

Когда-то однажды птица села на эти камни, а в её хищных величественных глазах отразился город на вершине горы. Она посмотрела на этот город и взлетела, чтобы камнем же упасть на свою жертву, пусть таким же тяжелым и внушительным, как те, на которые села прежде.

Рядом с камнем однажды пролегла тропа, и люди ходили по ней, не замечая камни.

Может кто-то присел на эти камни, может какой-то художник зарисовал их, чтобы потом сделать гравюру и продавать. Кто-то ещё узнал про камни.

Когда-то здесь не было людей, а эти камни лежали.

Скоро не будет людей.

А эти камни будут.

Эти камни, хозяева земли, властители времени и пустоты.

_____

Стоя перед картой на столе, Люций созерцал бездумно план нового штурма, который будет реализован через месяц, когда прибудет новый корпус обращенных.

Стрелками указывались направления.

В сущности, никаких хитростей не было.

Массированный обстрел должен был стереть защитные сооружения в порошок, град стрел должен был дезорганизовать ряды защитников, а драконы довершить весь ужас своей бесполезной, но грозной атакой. И уже затем пойдут в безудержное финальное наступление неисчислимые отряды обращенных, которые попросту затопчут оставшиеся когорты рыцарей.

"Ха, что же это… это мой штурм, да? Штурм, да? Штурм?"

Внутри демона словно закипали бурлящие зелёные воды. Будто в сознании его образовалась дыра, через которую вытекло нечто важное, и течь продолжалась. Скрежет мозга не давал покоя. Пытаясь понять, чего он хочет, Люций не мог зацепиться абсолютно ни за что.

Невозможно было даже смотреть на эту карту. Он бегал по ней глазами ища что-то, но не мог найти ничего. Все этих обозначений, как будто не существовало.

"Зачем эта карта здесь?"

Руки щекотало, они начинали трястись. Щекотка поднималась к горлу и сводила челюсть.

"Невыносимо!"

Сознание вертелось в пустоте, растягивалось, сжималось, это вызывало существующую боль в голове.

В такие моменты Люций, словно ощущал себя человеком.

"Я не могу хотеть чего-либо… я даже не могу сдвинуться с этого места, потому что не знаю, куда пойду. Все одинаково! Нет!"

Закричав, Люций одной рукой отбросил стол так, что тот отлетел к дальней стене и разломался на куски.

Полетели щепки.

Светильник упал.

В комнате показалась Табия.

— Ты не в духе?

— Что ты хочешь? — с наигранной игривостью спросил Люций, развернувшись он подошел и обняв Табию.

— Пусти, — спокойно ответила она.

— Это не важно… не обращай внимания, Табия. С нашей мощью теперь никакие усилия не имеют значения. Наше могущество столь велико, что цель будет достигнута неминуемо. Наши войска…

— Кому, — резко оборвала Табия как бы невзначай, — ты рассказываешь это?

— Выметайся, — бросил Люций, по его лицу прошлась тень презрения.

— Я слышала, ты взял в плен вражеского префекта? И хочешь пытать его этой ночью?

— Не знаю… — Люций закрыл лицо рукой, медленно проводя ей вниз, — наверное, я просто скормлю его своим питомцам? Я не знаю… что ты задумала?

— Ничего… оставь его.

— Захотелось себе игрушку? — с издевательской ухмылкой спросил Люций.

— Возможно. Что если так? — протяжно ответила Табия, при этих словах она потянулась, соблазнительно изгибая тело.

— Без какой-либо причины, ты захотела себе человека? Ведь ты даже не видела его, — голос Люция приобрел озлобленную хрипоту, глаза его округлились, а слова наполнились желанием, — но ты пришла сюда нарочно разозлить меня? Я могу дать тебе десяток или сотню плетей. А может и кнута, если ты пожелаешь, если тело твое так истосковалось по боли.

— О, нет. Я сама нашла бы с десяток самых изощренных способов вызвать боль.

Люций отвернулся. Взяв паузу, он спокойно сказал:

— Ты все больше бесишь меня. Если ты не прекратишь, я вышвырну тебя отсюда.

Услышав голос, лишенный всяких эмоций, Табия почувствовала сжимающую дыхание серую волну страха.

Поправив ткань столы, гостья поспешила ретироваться в коридор.

Не став дожидаться чего-то, Люций бросился тенью в коридор, он метался от одного свода к другому, пока не помчался к темнице, в которой готовились пытать его пленника. Табии не было нигде видно, и это было хорошо. Ей нечего делать здесь. Это его и только его пленник, который содержит ценную информацию, необходимую для…

"Для чего? Плевать на его тайны… Мне нужен человек!"

Здесь в одной из небольших комнат на нижних уровнях Цитадели, горел огонь. Воплотившись в человеческом обличии рядом с входом, Люций нетерпеливо ворвался.

— Стоп!

Его взору предстала сцена приготовлений к растягиванию тела на древнейшей машине для пыток, принцип которой был известен ещё далеким предкам тех, кто основал этот полис.

Две пары длинных серых отёкших рук.

В открытую дверь просачивалось серое отражение света, исходящего издалека, и падало на отдельные вырванные из тьмы черты отекших скользких морд, в которых словно было похоронено зерно подавленного озлобленного сознания.

— Хозяин, — бурлящим хриплым голосом зверя попыталось произнести по-человечески одно из этих существ.

— Что такое… не говори при мне на этом языке! — выпалил демон.

В ответ серокожее промычало что-то, должно быть извинения на своем неясном темном диалекте.

Посмотрев на Стратоника, Люций задумался. На мгновение ему показалось, что он нашел что-то, но ничего не было.

— Оставьте как есть. Нет… освободите из этой машины, заковывать не надо. Пусть так погниет здесь до поры. Префект, ты ещё развлечешь нас…

И на это ничего не сказал Стратоник, а лишь повторял про себя вновь свой титул, который приносил ему столько удовольствия, гордости и решимости в нужный момент.

"Я префект войска Башни."

Слов нет.

Сняв с пыточного механизма, серокожие оставили Стратоника на полу, где лежали в пыли остатки соломы, и покинули помещение.

Возвышаясь над обессилившим человек, закрывшись плащом, Люций наблюдал, пытаясь созерцать взгляд, что был виден ему и без освещения; хотел понять, что в этом взгляде, кроме грусти о потере отечества, кроме злобы за потерянных близких и соратников, возможно что-то ещё, что можно было бы достать на свет, яркое и пылающее.

Человек лежал, не шевелясь, какое-то время смотря на своего тюремщика, а потом отведя взор в потолок.

"Завтра я испытаю тебя."

Захлопнулась дверь.

Снова темнота.

_____

Где-то среди скал в долине реки, что спускалась с высоких вечных льдов, на склоне горы лежат прекрасные луга, насыщенные спокойствием.

Здесь Стратоник очнулся.

Солнце было мягким.

В одних штанах, без обуви и верхней одежды, лежал он на траве, как на одеяле из жизни.

И сперва человек видел лишь сочное тёмно-синее горное небо, к которому хотелось прикоснуться; приподнявшись же огляделся и увидел гигантские горы, окружающие то место, где он находился и казавшееся столь крохотным в таком сравнении. Среди зелени вырывались из земли белые камни, поросшие мелким кустарником и пёстрыми цветами. Этот чистый нетронутый луг обрывался по краям, трава уходила по склону вниз к реке. Встав в полный рост, Стратоник посмотрел на реку, и ему показалось, что та находится весьма далеко.

Все здесь имело колоссальные размеры.

"Горы… я забыл про вас. Там, в городе я привык к узким тесным улицам. Какой же здесь простор!"

Глубокий вдох полный множества трав и цветов освежал, даруя ощущение поглощения этого места. Стратоника охватывало желание раствориться в этом месте, переходящее в ощущение крепости тела и звериной силы, выпущенной на свободу и требующей безрассудного веселья.

— Префект! — послышался возглас позади.

И Стратоник развернулся, окунув свое тело в звериное напряжение, его поза стала являть собой защиту от опасностей.

— Как опасно! — покровительственно сказал Люций, он был одет в белоснежную тунику, — Держи! Мои друзья хотят зрелища, — и с этими словами он кинул ему сверток.

Развернув ткани, Стратоник обнаружил не заточенный одноручный палаш, подержав его в руке он сделал несколько движений.

"Я так изменился в последние дни, если это были дни, а не недели… Почему я об этом думаю сейчас? Потому что спустя совсем непродолжительное время в полной тьме, я начал разглядывать там себя?"

— О чем задумался, префект!? — вновь крикнул Люций.

— Что? — тихо спросил Стратоник и наконец устремил взор на демона.

Там, рассевшись на крупных булыжниках с серебряными кубками и бурдюками, пребывали в веселье те, кто имел облик людей, одетые в разноцветные праздничные тоги, на их руках были золотые обручи и кольца, на головах дубовые венки, сплетенные и ношенные ими, очевидно, без всякого смысла, что внушило Стратонику особое отвращение. На их лицах была столь легкая приветливость, в которой было нечто серьёзное, но вместе с тем искусственное, и это неприятно читалось, и ощущалось опасным.

В голове Стратоника рисовались десятки ужасающих черных как бездна тварей, из тел которых росли разные конечности, и которые скрывались за этими обликами.

— Приготовься, — спокойно скомандовал Люций, прервав размышления Стратоника.

— Чего тебе нужно? — сухо спросил человек.

— Я изрублю тебя этим на куски мяса, — безразлично ответил демон, будто бросил какое-то замечание.

— На потеху другим подобным тебе? — этот вопрос звучал серьёзнее.

— Да, — Люций обернулся к своим и широко улыбнулся, — чтобы…

В этот момент, человек, провернув кувырок, затем вскочил, как зверь и сделал резкий выпад страшной силы, отбив который, его противник высек искры.

Зрители восхищенно воскликнули и стали переговариваться, живо обсуждая завязавшийся бой.

Напрягая тело, Люций рванулся вперёд, словно за ним сделали взмах гигантские крылья, и прошел с мечом через луг, оставив позади отскочившего Стратоника.

Развернувшись, Люций чуть пригнулся и выставил меч вперёд.

"Что это было?" — спросил себя демон, внимательно разглядывая своего врага, которого мгновения назад считал не более, чем жертвой.

Озверелый возвышался Стратоник, мышцы его вздулись, покрылись пульсирующими венами, а хищные глаза стали глубже в своем стремительном взоре.

"Ты, наверное, думал, меня можно раздавить, как насекомое? И пусть меня растерзают, но лишь если смогу, то заберу тебя с собой, демон!" — злорадствовал внутри себя человек.

На короткое время они сошлись.

Сверкнуло пару молний, то клинки схлестнулись. Но с шумом были отбиты смертоносные удары.

— Где твоя демоническая сила, монстр? — задорно спросил префект.

— Люций, прикончи его! — крикнула Табия, и залилась нервным смехом.

Стратоник лишь на мгновение метнул к ней взгляд, ухмыльнувшись при этом.

В этот момент рука демона, державшая меч почернела, вены на ней стали отсвечивать красным, будто стали прозрачными, давая видеть бурлящую внутри неживую кровь, на руке с шумом выросли когти, превратив её в лапу, и вся она стала более крепкой, словно сплетённой из железных канатов. И видны стали те огромные черные крылья, явившиеся лишь дымчатым силуэтом призрачной силы, таившейся внутри. И взмахнув этими крыльями Люций со страшной скорость ринулся, не касаясь травы, подняв меч для единственного удара.

"Бог мой отец!" — сказал человек, наблюдая надвигающуюся опасность.

Недолго созерцая все это, Стратоник вызвал в себе ощущение единения с клинком и наблюдая за своим срастанием с оружием он медленно насытил его чувством собственного дыхания, одновременно осознавая свое растворение, показавшееся в те мгновения реальным во всем окружающем его мире. В тот же миг палаш засветился ярким белым свечением.

Белый меч встретился с черным мечом.

И они разлетелись на куски, отбросив владельцев.

Затихнув ненадолго, зрители взорвались криками восторга и стали жадно делать глотки из своих кубков, обсуждая между собой только что случившийся бой.

Быстро вскочив на одно колено, с упорством держа цепко в руке рукоять с остатком палаша, Стратоник скалился и наблюдал поднимающегося на колени демона, по обе стороны от которого лежали тени его призрачных крыльев.

Смех.

Вопли.

Рукоплескания.

В своем полном приятного успокоения изумлении, Люций поднял голову вверх и закрыл глаза, как будто бы издевательски купался в солнечном водопаде, не придавая, казалось, никакого значения произошедшему.

Но затем он встал, крылья исчезли, руки приняли человеческий вид, а глаза ясно были нацелены на Стратоника, который опасливо пригибался, вооруженный остатком меча.

— Брось это, — покровительственно сказал Люций, — На сегодня бой окончен.

— С чего мне знать, монстр, что ты не растерзаешь меня прямо сейчас? — ответил Стратоник, вкладывая в интонацию всё свое недоверие.

— Я не монстр. Если бы мы… если бы я хотел, тебя бы уже давно растерзали, прямо здесь, вся трава была бы красной.

— Мы ещё узнаем это, — с гордой улыбкой выпрямляясь произнес Стратоник и потом бросил наземь осколок оружия.

Люций подошел к камням, где располагалась вечеринка, там ему поднесли полный кубок, он еле сдержал почти превышающее его самого желание злобно отбросить подносимое вино и осушил одним жадным залпом. Вновь посмотрев в сторону Стратоника, Люций обнаружил того, стоящим спиной к зрителям, тогда направился к нему, отдав кубок чьей-то руке.

— Куда смотришь? — спросил Люций, встав рядом.

— В сторону моего родного города. Мы находимся на западе от него.

В надменно покровительственной речи Люция появилась толика уважения и заинтересованности.

— Ты знаешь, где мы находимся?

— Да.

Говоря, Стратоник не поворачивался к собеседнику, а лишь давал самодостаточные комментарии на его речь.

— Мы сохранили это место для развлечения. Сейчас это единственный зелёный уголок на всем севере.

— Это место, где я вырос.

— Ты рос здесь?

"Зачем я это сказал… и кому я это сказал? Не стоит проявлять в отношении этой сволочи так много любезности!"

— Прекрасное время для взросления. Здесь природа дает людям крепость тела и глубину духа. Давала раньше, пока мы не отчистили эту местность от людей.

— Что будет со мной? — перевел тему Стратоник.

— Ты отсрочил свою смерть.

"Думал, люди совсем ничего не умеют?" — внутренне человек злорадно улыбнулся.

— Убьешь меня в следующей драке?

— Возможно. — И теперь тон Люция принял твердую серьёзность и почтенное любопытство, он посмотрел на Стратоника, — Я хочу знать, что сделал ты со своим мечом, отчего он так наполнился энергией?

— Слишком долго объяснять этот механизм. — Стратоник продолжал любоваться открывшимся видом на долину, место его личного становления, — И ты сможешь его до конца понять только если будешь долго и упорно практиковать. Такие знания не передаются словами, но лишь рождаются внутри тебя, после долгих и кропотливых трудов.

Ничего не спрашивал далее Люций, а отступил, чуть склонив голову, и задумчиво исподлобья посмотрел.

— Пойдем, к остальным.

"Словно все хорошо. Я иду туда, где сидят существа, обернувшиеся в людей, не показывай им, что ты все знаешь, иначе растерзают тебя, разорвут на части, им не стоит ничего, и пусть я заберу с собой нескольких этих тварей, мне не выстоять против целой стаи. Как будто ужасный маскарад, скрывающий ад прямо здесь!"

Серость растеклась, обелив все цветущее окружение в глазах Стратоника, лишив искусственной жизни это место. Теперь ему стало по-настоящему страшно, словно он падал в гигантскую пропасть, а где-то наверху угасал последний источник света. Этот жизнерадостный луг был зияющей бездной, и его окружали духи этой бездны, но нельзя было поддаться страху, потому что страх утопит в пустоте, и тогда уже не вырваться…

С приветливыми улыбками и подбадривающими похлопываниями отдыхающие приблизили его в свой круг, дали кубок, просили испить.

"А я должен вырваться, никогда для меня не будет причины…"

Кубок осушен до дна.

Прекраснейшее вино было слаще, нежели самый сладкий мёд, отобранный у диких пчел.

"…не будет причины отдаться смерти. Я префект войска! Помню об этом, где бы я ни был."

Рекой лилась странная речь. Обсуждение совсем непонятных вещей. Древних произведений искусств, но другой культуры, с которой Стратоник был не знаком, невероятной философии, которая вводила в ступор и не была ведома даже жителям севера, что в культуре превосходил весь континент.

И один улыбчивый смазливый парень, одетый в отличие от других в одну тунику, завязанную на левом плече, спросил префекта:

— А что для вас, северян, мир и жизнь? В чем их сущность?

— Битва, — коротко ответил Стратоник, не задумываясь над своим ответом.

— Почему же?

— Я не готов сейчас об этом говорить, — Стратоник старался сберечь слова.

— Ладно. Дайте ему отдохнуть после боя.

Интерес зрителей остыл. Стратоник стал постепенно приглядываться к тем, кто его окружал. Снаружи они выглядели как люди богатства и культуры. Ничто не выдавало в них иной сущности, отличной от человеческой природы.

Все встали пошли вверху по склону, где выше была вымощенная белым камнем круглая площадка, по краю которой было массивное кольцо каменной скамейки, поросшее лозой и кустарником, а ещё выше сразу стояли разрушенные ребристые колонны, вокруг которых также вилась лоза.

Среди тех, кто шел на мгновения обернулся один, будто поймал на спине следящий взгляд Стратоника, тот, что спрашивал.

— Держи, — обернувшийся протянул человеку кубок.

Принял и испил.

— Как твое имя? — спросил человек.

— Элой. А твое Стратоник, верно?

— Да. Это имя моё, — префект ненадолго увел взгляд, а после вновь сосредоточился на собеседнике.

Они продолжали идти вверх, где все уже уселись и принялись за яства, слышался запах мяса, фруктов, овощей.

"Как роскошно, в это время мы в осаде доедаем последние остатки запасов, забиваем лошадей… они забивают. Я здесь, среди врагов наслаждаюсь. Не прикончить ли себя, чтобы прекратить это все?"

— Ты хмур, Стратоник, наслаждайся сейчас с нами, — задорно говорил Элой.

— Да, конечно.

— Не слишком ли ты аккуратен?

Двое зашли и сели ближе ко входу за одним из столов, где были самые разные блюда из мяса, приготовленные с пряностями с далёкого юга, иностранные фрукты с того же юга, нарезанные свежие овощи, душистый пшеничный хлеб. Все это лежало здесь в изобилии, как будто не было войны, не было зимы и ничего не умирало в этом мире, а лишь давало бесконечные всходы и плоды для наслаждения.

— Скажи мне, Стратоник. Тебе никогда не случалось скучать?

— Скучать? Ты задаешь странные вопросы, — человек старался быть как можно более спокойным и аккуратным, но так, чтобы это не бросалось в лицо.

А его собеседник беззаботно и как-то необыкновенно легко продолжал, не произнося слова, а как бы роняя их, то ускоряя речь, то замедляя и протягивая:

— Да, скажи мне, Стратоник, всегда ли ты поглощен действием… Ну, и жизнь твоя… полная событий?

— Да.

Элой подогнул под себя одну ногу и расположился по направлению к Стратонику, облокотившись подпер голову рукой. В лице его читалось ничего не обещающее короткоживущее внимание.

"Ладно, почему бы не расслабиться, возможно я скоро умру. Я буду есть и пить это все, пока моя жена голодает в пределах города. Интересно, не пялит ли её кто-нибудь…"

Все веселились, ели, пили и разговаривали, постоянно слышался смех, громкие взрывы женского заливного смеха, культура старой роскоши в каждом вздохе и взгляде, в которые был вплетён дух здешнего торжества.

Будто медленно и продуманно играли на струнах где-то вне общего внимания. А потом действительно плавно зазвучала арфа.

— Да, — продолжил Стратоник, смотря в сторону — каждый день мой был наполнен деятельностью, знаешь. Не помню, чтобы был период, когда я был по-настоящему свободен от всех дел, кроме детства, наверное, но и оно прошло по большей части полным труда и учебы…

— Ладно… Я… я спрошу тебя иначе. Скажи мне… — Элой иногда уводил взгляд в сторону, потом возвращал его, — ты никогда не терялся в шуме своих собственных деяний, понимая, что их смысл иссякает?

— Ты имеешь ввиду рутину? Я занимался рутиной. Были времена, когда я выполнял одну и ту же работу. Я тогда служил в одном из судов города, это было связано с бумагами.

— Нет… — Элой покачал головой, глаза его сделались полуприкрыты, — не рутина. А нечто гораздо хуже. Рутина просто утомляет, изматывает быть может… но я говорю о том, когда твои дела теряют смысл.

— Когда ты не понимаешь, зачем исполняешь свои обязанности? — Стратоник взял ветку винограда и стал неспешно поедать.

— Когда понимаешь, что исполнять их незачем.

"Что он несет, так тупо могут думать только законченные, апатичные ничтожества, лишенные всяких сил."

— Наш город имеет слишком разумное устройство, чтобы какой-то пост в нем был лишним. Отцы основатели построили для нас крепкое общественное здание.

— Ты декларируешь мне официозные истины, Стратоник.

— Не понимаю, о чем ты, возможно, ты просто устал — коротко ответил человек и съел кусок нарезанного яблока.

Элой поменялся в лицо, и стал говорить чётко и даже с ноткой возмущенного непонимания:

— Да? Просто скажи мне, зачем вы сопротивляетесь, для чего это все? Когда я смотрю, как все твои воины сражаются вопреки, мне становится тошно, — Элой увел взор вдаль, подкрепляя задумчивостью взгляда свою речь, — Просто зачем? Для чего они это делают? Я бы никогда не пошел ни в одну армию, и не отдал бы жизни даже за десять своих товарищей, не то, что за целый город… Как это вообще может иметь значение?

Стратоник криво сжав губы и надвинув гневно брови, словно воплотив в лице ледяную злобу всех своих мёртвых товарищей, развернулся к Элою, отчего тот резко отпрянул, как будто ожидал удара.

— Префект! Мой друг утомил тебя? — Люций, появившись сзади Элоя, положил ему руку на плечо явно вдавливая.

Элой встал и направился к другому столу, лишь беззаботно улыбнувшись Стратонику напоследок.

— Он что-то пытался мне объяснить. Но я не понял его.

— Не важно, — в голосе появилась толика уважения, словно Люций собрался говорить с кем-то почти равным ему, — Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том, что замышляют жрецы.

"Это было неминуемо."

Стратоник насторожился.

— Жрецы?

— Да. Стратоник, нельзя осознанно сопротивляться так долго, зная, что это безуспешно, потому как силы врага непомерно растут, и потенциал вскоре будет несопоставим.

— Если тебе интересно о людях, то они, будучи загнаны в угол, делают разные поступки, порой кажущиеся столь безрассудными.

— Речь не о безрассудности. Жрецы не похожи на тех, кто будет сражаться до конца из чувства гнева от безысходности. Ваши правители сугубо разумны. И они не могут не предвидеть свой полный крах, который даже тебе должен быть теперь очевиден.

— Из своих тайных дум они лишь могут сопротивляться, даже видя неминуемое поражение. Потому что такова глубина ума людей, они не бегут, но сражаются, зная за что. Славная смерть та, что найдена в бою за отечество.

Тем временем Стратоник отложил фрукты и теперь ел тонко нарезанное мясо, сдобренное пряностями, Люций же взял в руки кубок.

— Префект, ты уходишь от ответа, — глоток.

— Я говорю то, что есть, — гордо.

— И самый богатый и могущественный полис стоит до конца потому, что это честь для его защитников? Эти люди там, которыми ты командовал, они знают, что весь остальной континент уже пал под нашим натиском?

— Именно по этой причине этот полис стал самым могущественным. Сейчас ты видишь наивысшее проявление тех качеств, что сделали этот полис лучшим на всем континенте. Так чему же ты удивляешься? — немного погодя, Стратоник посмотрел прямо в глаза демону и спросил, — Твоё имя Люций?

— Да, я Люций. Я генерал и командую этим походом.

— Ты не похож на того, кто владеет этим походом, — задумчиво изрек человек.

— Почему ты подумал, что есть кто-то выше меня?

— Ты слишком исполнительный, и ты слишком сильно занят делами, а не правлением.

— Разве правление не есть совокупность особых дел?

— Нет. Правление есть статус, править не значит управлять. Ты же пытаешься решить проблему. И я думаю, раз пытаешься ты выведать у меня замыслы моих начальников, раз тебе это необходимо, то не все идет так хорошо, и возможно рассказанные мною сведения повлияют на исход всего предприятия. Потому что гарантированный успех не потребовал бы беседы со мной, я бы уже давно был мёртв.

— Как правитель, я могу решать некоторые проблемы сам. И нет сомнений в неизбежности вашего поражения, об этом я уже говорил. Но твои знания помогут достигнуть цели ещё быстрее! — последние слова звучали более твердо.

— Разве месяц что-то изменит? — с ноткой грусти ответил Стратоник, — Наше общество подобно механизму, нам не нужен верховный правитель, который окунался бы в частные процессы. Каждая наша деталь на месте, все решения рождаются, когда шестерёнки механизма прокручиваются под давлением обстоятельств, поэтому все проблемы решаются быстро и качественно. Порядок наш вездесущ. Ваша же система несовершенна. Ты не можешь один решить судьбу тысяч… — Стратоник запнулся, чуть не назвав нелюдей людьми, — я не знаю, кем ты правишь, но ты не можешь один вести их всех.

— Я всего лишь беседую с тобой, чтобы лучше понять своего врага. Почему ты решил, что я пытаюсь заменить собой органы управления?

— Люций, я наблюдаю за тобой давно. Я сражался с твоими ордами на подступах к славному граду Стремительному. И мог там созерцать твой стиль. В боях мы узнавали вашу армию, мы измерили её, столкнувшись с ней. И мы не ведаем о наличии иерархии. — И далее Стратоник прибавил с гордостью в голосе, — И я не могу назвать эти орды армией, ты словно ведешь стада на убой, в надежде растоптать хищников.

— Префект, как возвысил себя ты в этом сравнении.

— Лишь сказал правду, — Стратоник надвинул брови, а в глазах его зажегся огонь борьбы, — не думай о победе над людьми генерал, не думай сокрушить рыцарей. Эта война ещё не окончена…

Недолгое молчание.

Но далее Люций, с господством в голосе сказал:

— Возможно ты решишь иначе, когда увидишь десятитысячную орду моих воинов, идущую сюда, на помощь осаждающим. Их поступь приближает конец, их знамена, это знаки вашей гибели.

_____

Лежа на спине, на том самом лугу, Люций смотрел на звезды.

"О чем толковал этот человек? Почему я до сих пор не вырвал из него пару кусков мяса, от чего он бы рассказал мне все? Не потому ли, что я хочу, чтобы он сам сказал мне все, что требуется? Похоже, он силен. Слишком силен, чтобы умирать так нелепо, разорванным на куски в стане врага."

Холодных звезд было немного сейчас, но и те, что взошли на небо, горели прекрасно и маняще.

И представлялись другие места там, цветущие и лоснящиеся при свете этих звезд, более яркие и сочные, лишенные разложения этого мира и его бесконечной тоски.

"Мне так не хотелось бы, чтобы ты пал, Стратоник. Это будет так ужасно, увидеть столь сильного человека в слезах, сломленного и уничтоженного. Но однажды быть может, я захочу увидеть и это. Несмотря на все мое могущество, я не властен над своими желаниям, которыми обрастаю, как плющом, что не могу сорвать, но который разрывает меня изнутри, проникая стеблями в глубину сознания и побуждая на действия, которых раньше либо боялся, либо стыдился…"

Перевернувшись на бок, Люций продолжил придаваться своим размышлениям.

"Я видел. Он мог убить меня в той схватке. Простые воины гибнут от считанных ударов, рыцари стоят до конца, а этот воитель мог и убить меня. Так ли велико наше превосходство над людьми, о которым мы столь обильно размышляем? Сегодня он заставил меня усомниться, и я устрашился этого. Я мог бы разорвать десяток людей не задумываясь, их тела не смогут сдержать мой натиск. Но простой силой не ограничиваются возможности человека, мы всегда это знали, и на первых порах опасались людей."

Закрыв глаза, Люций увидел прошлое.

Солнце.

Где-то на юге…

На обширной тогда ещё зелёной равнине, что шла меж гор и берега океана, сходились два воинства.

Лес из красочных знамён. Сияющие на солнце доспехи. Стройная армия людей.

Это было объединенное войско трёх полисов, которые шли вместе вопреки своим распрям.

Белые рыцари Башни, закованные в белоснежные латы, вооруженные щитами и мечами, стояли в центре, слева от них были уцелевшие воители Стремительного, одетые в самые разные ламеллярные доспехи с большими наплечниками, вооруженные саблями и глефами, а справа были солдаты из Океанических врат, на которых были пластинчатые нагрудники, а шлема их имели алые гребни, вооружены они были большими прямыми щитами и копьями. Четырнадцать тысяч разношерстной конницы собралось здесь. Гордость человеческой расы, эти идеально защищенные и вооруженные воины были вершиной их общества, все силы которого воплощались в них, а их образ уже сам служил знаменем родных городов.

"Я помню. Никогда более этот мир не увидит столь огромной армии людей. Многие тысячи железных воинов."

Многие тысячи всадников спешились здесь.

Эта война вводила новые правила.

Позади же воинов шли бесчисленные ряды их слуг и стрелков, одетых гораздо хуже, и несущих на себе бремя помощи тем, кто стоял в первых рядах, кому предстояло выдержать весь натиск грядущего сражения.

"Но сколько бы вы не собрали воинов, мы выставим больше, мы создадим ещё, и вы утоните, ведь мы океан!"

И против четырнадцати тысяч лучших воинов стояли тридцать тысяч серокожих существ, изуродованных тварей, одетых в черную броню закрывающими их изменённые тела, шлема скрывали то, чем были их морды, но они беспрестанно хрипели и стонали, от боли, которую им доставляла их продолжающееся существование вопреки самой жизни, когда-то породившей их изначальные формы. Их огромная орда занимала все расстояние от предгорных лесов до берега.

И эта орда наступала, неизбежная, как черный прибой.

"Я помню! Люди смело дрались в тот день…"

— Люций. — раздался тихий голос вблизи.

— Элой… это ты?

— Да, Люций, друг.

Одиноко грезящий приподнялся на локте, а рядом с ним сел, опираясь руками потревоживший.

— Что будет с этим человеком?

— Ты о префекте Стратонике?

В одной руке Элой держал бурдюк и периодически пил из него.

— Да, о нем. Что будет с ним? — небольшой глоток, — О других томящихся узниках я не беспокоюсь. Но ты направил его обратно в темницу?

— Да, — Люций повернул голову к пейзажу.

Снежные горы окрасились синим в ночи.

От прежней манеры речи Элоя не осталось и следа, он говорил чётко и размеренно:

— Мне кажется, мы должны вернуть его в те покои, где он набирался сил, — ещё один глоток.

— К чему такая забота о военнопленном, с твоей стороны к тому же? — вздох.

— Это достойный представитель нашего врага. И мы должны воздавать ему почести.

— У врага не может быть достойных представителей, о чем ты говоришь, Элой? — равнодушно ответил Люций.

— Почести добродетельным, — в голос Элоя закрался оттенок деланной торжественности, — Это универсальный принцип! Мы не подобны тем тварям, которых направляем, и можем позволить себе играть в честь. Как ты смотришь, если я так это назову?

— Это уже звучит интереснее, — Люций заинтересованно улыбнулся, — но что дальше?

— Я не знаю, нужна ли здесь какая-то причина… скажу тебе честно. Мне просто не хочется его уничтожать.

— Мне тоже.

— Я даже начинаю думать, — Элой выдержал паузу, — что он мог бы стать одним из нас, знаешь…

— Об этом рано говорить, — отрезал Люций.

На некоторое время наступила тишина, разбавленная сверчками, последними отголосками предыдущей жизни в этих краях.

— Завтра я хочу, — новый глоток из бурдюка, вздох — устроить пир в своем месте…

— Я не приду.

— Почему? — грустно спросил Элой.

— Буду проверять состояние осаждающих, я давно не был в войсках.

— Ничего же не случится…

— Заткнись, Элой, — резко оборвал его Люций, — иди, и не зли меня своей тупостью.

Покорно встал Элой и лениво побрел прочь, выронив из рук бурдюк с вином, что полилось прямо в траву.

"Похоже, что действительно лучше выпустить его. Из цитадели он не убежит. А ничего важного внутри неё нету, и он так или иначе не сможет об этом доложить. Здесь нет птиц, чтобы отправить послание, а если бы и были, то мои вороны и соколы растерзали бы их, что касается стен и окон, то мимо драконов никто не проскочит…"

Подул ласкающий ветерок.

Люций продолжил пребывать в своих воспоминаниях.