После

Глава III. Камнепад в руинах

Шум.

Сизое утро.

Прерывистый скрип смертоносных механизмов наполнял воздух напряжением.

Спины прилегали к поверхностям.

Там за кирпичами была только серая пустыня. Груды переломанных камней, как горы высились, среди которых вздымались из моря руин мысы одиноких стен.

Работа осадных машин истребляла архитектуру, превращая город в серую пустошь, цветущую осколками культуры.

Стояло плотным сгущающимся массивом затишье.

В этом затишье медленно толпились воины.

Заряжались арбалеты, готовились болты и стрелы; крепились латы, завязывалась шнуровка, одевались шлемы, натачивались клинки и лезвия, подбирались щиты; строились построения, распределялись по позициям.

Подразделения, состоявшие из множества воинов городского ополчения, получали свои приказы. Небольшими отрядами по нескольку десятков человек они, с щитами и копьями, стояли в тени разбитых корпусов. Стрелки прятались в аллеях, колоннадах, среди гнезд из поваленных колонн, цепочки их подтягивались по узким переулкам и подземным ходам. В центре же в одном большом уцелевшем здании во многих залах собирались рыцари, скрытые в сверкающих доспехах, благородно огибающих телосложение, вооруженные лучшими мечами и секирами.

Выкованный долгими десятилетиями арсенал ожидал своего триумфа.

_____

Зал.

Чистые жёлтые стены перетекали в свод громадного купола, под которым круглые окна били в центр пасмурным светом.

По краям меж шкафов и в нишах стоят недвижимо и в молчании жрецы, ученные мужи в мантиях.

Самый верхний зал библиотеки пульсировал шагами единственного вошедшего. От дверей к центру он шел, к квадратному белому обелиску, стреляющему статично острием в потолок.

По мрамору шагали сапоги.

Таврион подошел к Протелеону, стоящему на пьедестале обелиска.

В кольце вокруг пьедестала стояли огромные чаши на каменных основаниях.

Поднял руку верховный жрец Протелеон и огни зажглись во всех чашах.

Лица затвердели.

Тогда выкинул сжатый кулак Таврион, в этот момент одетый в латы, со шлемом в левой руке, он стоял ровно, словно статуя самого себя, являвшая в позе символ собственного величия. Доспехи олицетворяли силу и мощь.

Властные черты Протелеона резко очертились в тенях, орлиная грозность углубилась, каждая черта отражала величие в те минуты. В складках мантии таилось торжество, легшее на устремление воли.

И верховный жрец заговорил:

— Таврион, наш стратег. Этим днем ты даруешь нам победу! Год тому назад неисчислимые орды сил, тьма которых опустошает душу узревшего, вторглись в наши земли. Они изничтожали все на своем пути, каждая крепость была снесена, каждый город был разрушен, каждое поле было вытоптано. Одна тысяча, две тысячи, три тысячи, семь тысяч… Вот уже десять тысяч воинов погибли, пытаясь остановить эту непоколебимую машину! Сыновья нашей родины теперь лежат костями в полях и перевалах, их черепа раздавлены вражеским сапогом, их жизни нанизаны на чужие копья. Когда-то искусные созидатели возводили дворцы и башни этого города, но теперь и половины их нету, все стерла война, снаряды превратили в прах труды мастеров. Они могут стереть в пыль наш город, могут растоптать наши поля, могут убивать нас тысячами, десятками и сотнями тысяч, они способны нести смерть и ужас. Но им никогда не сломить нашу культуру! Мы превосходим их во всем! Мерзкие твари не способны жить, истинную жизнь они способны только грызть, но не побороть. Эта битва происходит между стремлением к совершенству и низким грехом, ползающим в грязи. Наш враг воплощает зло этого мира. Мы развеем его светом нашей доблести. Души наших воинов чисты, они озарят поле брани. Стратег Таврион, всё готово теперь, наше воинство стоит и смотрит на свою победу, иди и возьми её!

— Повинуюсь.

Сжатый кулак.

Вскинутая рука.

Аплодисменты.

Множественные аплодисменты.

Зал потонул в величии торжества, огни вспыхнули, выкинув букеты искр к сводам.

Стратег медленно одел шлем, плавно развернулся и широким шагом прямо шествовал к дверям, чтобы скрыться затем, пройти по залам до ворот и от них по ступеням спустится в одиночестве меж рядов лучников.

В спешке зажгли факела, поднесли к снарядам, натянули веревки.

Встав на площади, огражденной развалинами, где располагались в ряд баллисты, Таврион вынул меч и поднял его в небо, чтобы затем, вдохнув морозный воздух войны, опустить клинок.

Сотня баллист выстрелила в один момент.

Алые звезды снарядов падали вдаль, в сторону врага, где вспыхнула полоса огня.

Стратега окружали арбалетчики и слуги.

Вновь вдохнув ледяной воздух, Таврион, сощурив глаза, скомандовал:

— Поднимите знамёна!

Слуги помчались к разным башням, где вскоре поднялись вверх отражающей свет белизны штандарты.

Сигнал поднял из руин тысячи лучников, которые разряженными цепями двинулись по грудам обломков, стреляя беспрерывно. И снаряды летели, усыпая все впереди.

Из огня выбегали горящие тела, рвущие воздух звериными воплями боли, и падали, усеянные стрелами.

Распахнулись двери разрушенного дворца, испустив белые ряды, что выдвигались из глубины, выстраиваясь колонной на площади.

Таврион орал:

— Разгром! Убейте их всех! Идите за мной, и я вырву у них нашу победу!

Эхом одобряющего кровожадного рёва отозвались ряды. Из-под шлемов доносились крики радости и жажды боя.

Колонна, сверкая чешуёй отдельных воителей двинулась, переливаясь светом.

Небеса раскрылись и столбы света вдарили по городу, облекая в коридор колонну рыцарей.

Огонь затухал, и уже в руинах сбивались в стаи беснующиеся твари в черной броне, с топорами и копьями, скрытые от стрел круглыми щитами.

Рыцари медленно выстраивались, пока по флангам вылились на серые дюны отряды ополченцев, ринувшиеся в бой, они схватывались среди груд камней с поредевшими бандами тварей, валили их, затаптывая в стремительной атаке. Над головами их мчались стрелы, нескончаемо летели камни, разбиваясь на куски где-то впереди. Где-то позади скрипели и шумели огромные рычаги, кидающие вдаль снаряды, кричали инженеры, бегали и суетились прислужники, таскали ядра и копья, натягивали противовесы, закрепляли канаты.

Рыцари вышли тогда на огромную гряду, бывшую когда-то прекрасным дворцом, и перед ними росла черная толпа, огрызаясь ненавистью, парящей в воздухе. В эту толпу падали камни и стрелы, раздражая её, словно бешенный дождь тёмное озеро. Там, за ними где-то лежали в дребезги разбитые метательные машины, бегали отдельные лучники, пускающие тревожащие стрелы.

Враг был в смятении.

Противник горел, кричал, огрызался.

По флангам наступали колоннами между полуразрушенных корпусов ополченцы, они гнали тварей, бегущих в рассыпную, на тех падали стрелы, они падали, их растаптывали наступающие, раздавались крики боли отступающих и восторженный рёв побеждающих.

Но собрались банды. Железная воля с той стороны воссоединила разрозненные потоки серокожих уродцев и те сплотились в непонятные кучи, закрытые, как чешуёй большими деревянными щитами.

Вопль.

Хрип.

Стон.

Построившись в фалангу, ощетинившуюся копьями, ополченцы двинулись.

Началась рубка.

Хруст.

Треск.

Лязг.

Ряды людей наступали, постепенно давя и закалывая столпившихся противников. Твари падали, многие копья протыкали их в зазоры черной грубой брони, топоры мяли их шлема. Серокожие пятились и отбивались, бросали камни, делали выпады, бросались и тут же насаживались на клинки.

Позади медленно и гнетуще шедшей фаланги оставались передавленные трупы тварей.

И вот ополченцы огибали толпу, стоящую у подножия гряды, нескончаемо поливаемую стрелами.

Вскоре толпа была окружена и подвержена атаке с двух флангов.

И над белыми рядами опустилось вперёд знамя и прозвучал рог. Рыцари двинулись. Неспешно, как единая стена белых железных щитов, они съезжали подобно громадному леднику по грудам кирпичей и камней. Скатывался шлак, вздымались пыль и снег, железные ботинки крошили мусор. В строгом молчании железный строй подошел к кипящей орде.

Но железная воля врага внезапно воспарила над сражением.

Тёмные силы скрыли свет.

Абсолютная темнота наступила.

И в этом мраке люди не видели ничего. На флангах тогда затрубили отступление.

Волна грубой силы ударила по строю, градом наступили удары, скрежет мятых лат звучал, людей тянули вниз, на них бросались сверху, с боков, отнимались щиты, грязные лапы разрывали их, лезвия грязных кинжалов находили зазоры и вонзались.

Лилась кровь в темноте.

Кричали люди.

Страх заполнил ряды.

Таврион, отбиваясь вслепую, истошно орал:

— Стойте! Стойте! Не дайте им сломить строй! Свет озарит нас! Стойте до конца!

В главном зале библиотеки поднял голову Протелеон. Он оторвался от книги, раскрытой на аналое, и оглядел вставших кругом жрецов.

— Наш враг наконец пробудился. Защитим наших воинов!

В один миг гортанное пение взлетело над головами старцев. Протелеон встал в центр и начал произносить в слух заклинание. Его разум спустился в пустоты и увидел оттуда льющийся рекой среди туманов свет.

Тем временем рыцарственное войско таяло и распадалось.

Твари распалялись, их дикий ор звучал все более оголтело и жадно, они рвали трупы в кромешной тьме, и кидались отрубленными кусками тел, прямо на месте пожирали останки, они продолжали неустанно кидаться на щиты, хватать воинов лапами, грызть их и плеваться.

Орда свирепствовала.

Вдруг наступила абсолютная тишина.

В этом ужасе Таврион стал слышать нарастающий шепот внутри.

Одно мгновение казалось, что где-то запела птица.

Журчание реки…

Дуновение ветра…

Лицо Психеи.

Счастье зародилось слабым светом, разгорающимся, явившись тёплой звездой, и вдруг вспыхнуло ярко, заливая все существо.

Таврион открыл глаза.

И засветились доспехи воинов. Рыцари увидели несущихся на них тварей, шипящих и рычащих монстров, кидавшихся на них, царапающих когтями щиты, осыпающие их ударами.

Тьма была везде, небес не было, как и земли, и ветра не было. А была лишь одна чернота, в которой виделись только их латы, бившие ярким белоснежным светом, падающим на беснующихся серокожих.

— Равнение!

Переведя дух, рыцари выстроились в одну ровную линию и подняли щиты.

Ослепленные свечением твари щурились и пятились, падали и ползли назад, вставали и жались к своим, выставляя беспорядочно щиты и копья.

— Вперёд! Дави эту мразь!

Железные сапоги двинулись.

Воля врага бросила волну тварей на строй.

Новая рубка грянула.

Истребление воцарилось.

Острые клинки били безостановочно, удары были непоколебимы, щиты крушились, твари падали с отрубленными руками, их давили железные ботинки, ломая шеи и сдавливая морды.

Беспощадная рубка тянулась и всякий счет времени был потерян.

Строй шел вперёд.

Но вот орда дрогнула, серые ряды посыпались.

Тогда таинственная тьма развеялась, растаяв, как черный туман, разлившийся по снегу и ушедший в землю.

Орда монстров хлынула рекой через развалины.

Строй поднялся на новую гряду. Таврион забрался на удачно стоявший обломок колонны и оглянулся по сторонам. Пустые фланги уже вновь занимались лучники, двигавшиеся цепочками и пускающие стрелы в бегущих. Противник безобразной толпой бежал по улицам и переулкам, прятался в баррикадах и оставшихся зданиях.

В этот торжественный момент Таврион зычно закричал:

— Победа!

Строй взревел.

Где-то послышались призывы к преследованию врага и окончательному разгрому, но Таврион быстро схватил своего помощника и закричал ему в ухо:

— Труби отход, — и затем во всеуслышанье, — мы возвращаемся в лагерь!

В воздухе грянула труба.

Сбавив пыл, недовольные рыцари медленно и неохотно разворачивались и топали обратно.

Над головами их вновь полетели камни, падая с грохотом где-то вдалеке, обваливая последние уцелевшие дома, разбивая баррикады и давя прячущихся врагов.

Лучники легкой трусцой взбежали на гряду и вступили в перестрелку. Вновь стрелы, дротики и камни летели в обе стороны.

Пока колонна в белых доспехах неспеша возвращалась с победой.

_____

В простых дощатых креслах со скрещенными ножками сидели Таврион, Лимний и Протелеон,

Ближе к углу у подножия пустоты просторного зала стоял стол, на котором лежал развернутым план города. Стены были завешаны красными тканями, вдоль них горели жаровни.

За большими вытянутыми окнами расцветал короткий морозный день своей затянувшейся вспышкой среди пепельных небес.

Шел снег, погребая город, переживший сражение.

Стоявший в плаще помощник зачитывал со свитка записанные сведения:

— Сто сорок семь убитых в титуле рыцаря и двести девяносто раненных, около семи сотен погибших ополченцев, меньше сотни раненных. Две тысячи семьсот восемь в титуле рыцаря в строю. Три тысячи шестьсот пятьдесят два ополченца в строю, из них две тысячи двести три стрелков. Шестьсот семь арбалетчиков в строю.

— Прекрасно! — произнес Протелеон, — теперь назови потери врага.

— Мы насчитали больше семи тысяч трупов, — ответил помощник.

Таврион встал и медленно стал шагать в сторону окна, не оборачиваясь сказал:

— Ты свободен на сегодня, иди и выпей с воинами за нашу победу.

Помощник молча поклонился и направился к выходу, строгий отточенный шаг его зычно пульсировал по мраморной плитке.

Подойдя же к окну, генерал раскинул взор на площадь подле дворца. Горели сотни больших костров. Вокруг них искрилось веселье людей; воины и горожане, которые многие недели прятались в своих домах, вышли на улицу и собрались в огромную массу, где всюду раздавался смех, вино текло рекой, а танец изматывал, и счастливая усталость праздника смягчала тела. Их боль растаяла в эти часы. Море страданий схлынуло обратно, обратившись звездопадом счастья. Люди содрогались в восторге; когда тьма заполнила все, когда их существо растворялось в темноте отчаяния, а надежда опадала, стелясь пылью под сгибающимися ногами, внезапно грянула победа, разорвавшая в клочья страх и ненависть.

— Мы раздавили эту мразь! — громко провозгласил Таврион.

Генерал развернулся. Его зелёные глаза властно искрились целеустремленным взглядом, его лик воплощал одержанную им победу.

Это выражение отражалось довольством в лице и голосе Протелеона:

— Превосходно. Эта победа так прекрасна, что наши сыновья будут воспевать её, зажигая сердца своих сыновей и те однажды также будут воспевать её. Это сражение прославит наш город и его рыцарство в веках. Все те, кто видел это, счастливы, их жизнь имела великий смысл. Стратег Таврион, ты облачил в честь и славу тысячи рыцарей, ты вернул достоинство жителям города и вручил гордость его жрецам! Твоя победа подобна солнцу, разгоняющему тучи наших страданий!

Вручив один кубок жрецу, Лимний спешно подошел к генералу и вручил ему второй, золотой и наполненный алым вином:

— Выпьем за нашу победу.

Тогда они осушили кубки.

Лицо Протелеона быстро пришло в строгое спокойствие, а в голос вернулась ровность:

— Что сейчас происходит в городе?

— Мы выдавливаем их, — также деловито начал отвечать Таврион, — У противника не осталось метательных машин, кончаются стрелы, они уже не могут отвечать нам, как прежде. Наши механизмы несут вал снарядов. Отряды ополченцев занимают один уцелевший дом за другим. Мы осыпаем их стрелами вдоль улиц, штурмуем одно укрепление за другим, бьем на всех площадях, давим в переулках, — немного погодя добавил с особой теплотой, — драконы больше не летают в небе.

— Да, — в своей манере сощурив глаза подтвердил Лимний, — их проклятого визга больше не слышно в небе.

— А что с числами? — спросил все также строго Протелеон.

— Их осталось не более девяти тысяч, — пояснил Лимний.

— Сколько ещё времени займет их выдавливание?

— В течении нескольких дней, — продолжил Таврион, — мы займем оставшиеся кварталы центрального района, в нижних кварталах мы уже обходим их с севера и юга, отдельные кварталы в западном районе уже заняты и обороняются от бешенных приступов врага.

— Действительно яркая победа, — произнес Лимний.

— Но означает ли это завершения войны? — задумчиво сказал генерал, — пожалуй, что нет. Люди ещё не знают о том, насколько все ужасно за пределами города, континент погружен в мрак. Мы не знаем, живы ли люди других городов…

— Живы, — твердо прервал его Лимний, он встал и снова стал разливать вино, — откликнулись мои люди в Стремительном, Океанических вратах, в Золотом престоле. Сегодня я начал получать донесения, — все трое получили по кубку, слушающие принялись потягивать лучший образец из погребов дворца, — теперь я могу заявить, жизнь в этих городах продолжается.

— Но что там происходит? Что делают серые в этих городах? — спросил Протелеон.

— Ничего. Города окружены, серые стерегут стены, патрулируют улицы. Жители сидят по домам, медленно тянут припасы, их распределяют из амбаров.

— А что вне городов?

— Вне городов пусто. Деревни либо сожжены, либо оставлены, жители согнаны в оставшихся замках и крепостях. На захваченных территориях запустение, города, это тюрьмы, люди там ждут исхода войны. Цели серых не ясны.

— Разве не к господству они рвутся? — спросил Таврион.

— Нет, — отвечал Лимний, — грабежа нигде нет. Их интересует только контроль укреплений. Мои люди побывали в замке Черного ворона на нашей границе со Стремительным, им удалось проникнуть в покои. Серые только едят припасы, они не вывозят золото, все сокровища оставлены на своих местах. Храмы и культурные места также не тронуты, кроме тех, что пострадали от штурмов и осад. Наши враги преследуют другую цель.

— Ладно, мы будем гадать об этом после того, как окончательно разобьем их, — гордо сказал Таврион.

— Не торопись, стратег, — Протелеон откинулся назад и взял в руку свой посох, — Лимний, каковы сейчас силы серых, где ещё у них есть армии?

— Десятитысячная орда будет здесь через две недели. В Стремительном две тысячи, в Океанических вратах три тысячи и одна тысяча в Золотом престоле.

— Мы должны разбить их! — твердо заявил Таврион.

— Ты хочешь вывести войско из города?

— Верховный жрец Протелеон, внемли мне, если они вновь обложат нас, то не известно, сколько времени потребуется, чтобы снять их осаду. Мы должны уничтожить их до того, как наступит зима. У нас за пределами города ещё есть засеянные озимыми в низинах поля. Если мы не выгоним их с наших земель, то не сможем собрать урожай, а это важно для города. Наши запасы истощаются каждый день!

— Не беспокойся Таврион, — отвечал на эту речь старец, — наши послы в лесах альвов посылают вести о том, что их амбары полны. Серые не посмели потревожить лес. Мы закупим зерно. Самое ценное, что у нас есть, это наше рыцарство, сейчас это наша последняя сила, и если мы не сможем её сберечь, то поражение не минуемо. Мы нигде не соберем нового войска, Таврион, ты командуешь последними силами этого континента, помни это. Каждая жизнь должна быть тебе дорога.

— Но что же делать, если серые двинутся в леса и отберут эти запасы? — лицо Тавриона затвердело, его глаза выражали чувство правды, — Неужели их немногочисленные свободные лучники смогут остановить десятитысячную орду?

— Не стоит недооценивать альвов, — тут слово взял Лимний, — в своих лесах они опаснее, чем десятитысячная орда. Их чащи непроходимы и полны опасностей. Любая армия сгинет в них. Серые умно поступают, двигаясь только по землям людей.

— Серые не являются любой армией, — Таврион продолжал настаивать, следя за своими глазами, стараясь выражать ими почтение, а голосом хранить ровный тон, — Откуда взялась десятитысячная орда, которая уже марширует сюда, что скажешь, Лимний?

— Не могу знать. Этим заняты жрецы.

— Протелеон, что скажешь?

— Мы ещё не выяснили это. Тайна происхождения серых действительно окутана мраком, как и всё это противостояние. Беженцы, которых война гнала с самого юга, через весь континент, рассказывают, что серокожие приплыли на кораблях и высадились одним днем.

— Какого было их число, когда они начали свой поход?

— Об этом нельзя ничего заявить, — сказал Лимний.

— Мы не знаем, — Таврион поставил кубок на стол и стал взволновано шагать из стороны в сторону, — смогут ли демоны собрать новое войско, или нет. Мы ничего не знаем о том, откуда они берут свои силы.

— Поэтому тем более мы не можем растрачивать наших людей.

— Почему мы не можем провести ещё один сбор среди жителей города? — спросил генерал.

— Потому, — отвечал жрец, — что у нас нет столько оружия и доспехов, чтобы снарядить ещё хоть что-то значащее число воинов. Мы проводили сбор три раза. В ополчении сейчас стоят юнцы и старики.

— Даже отроки сильнее, чем эти твари. Численность их есть наше главное препятствие. Если мы будем сидеть здесь, они накопят свои силы. Они обложат нас со всех сторон, и тогда речь не может идти ни о какой торговле, нас просто задушат здесь!

— Фокус со взятием цитадели не сработает дважды, — внес свое слово Лимний.

— Не в оружии кроется наш путь к победе, стратег, — голос Протелеона становился более низким, его глаза сосредоточились на глазах Тавриона, — при всем уважении к твоей отваге. Серокожие это не та сила, которую можно разбить мечом.

— Но разве я не сделал это сегодня?! — закричал Таврион.

— Да, ты блистательно разбил их. Но разве ты не был окутан тьмой, когда, казалось бы, уже пора схватиться с ними?

— Ты всегда стоял за моей спиной, — тон генерала выровнялся, — я знал, что свет озарит нас. И твоя молитва спасла воинство! — Тавриона пробирало изнутри при воспоминании о решающих минут сражения.

— Да. Но я не могу ручаться, что спасу рыцарство во второй раз. Война, это бесконечная и тяжелая учеба. Мы учим их, а они учат нас. Теперь мы лучше знаем, на что они способны. В следующий раз они будут действовать иначе. Ты выйдешь из этого города и лишишься моей защиты. Останемся в городе и будем спасены, мы знаем наши стены.

— Но мы также знаем и наши горы! Тропы эти топтали в детстве те, кто сейчас сражается, проводники помогут нам. Есть ещё много ущелий на пути сюда, где мы можем перебить их всех!

— Нет, — в очередной раз встрял Лимний, его глаза с тяжелой хитрецой сощурились, — драконы там в небе везде. Ты не выйдешь и не войдешь. Всё и везде видят. За городом только смерть.

— Тогда мы встретим их в открытую! Рыцари рвутся в бой! — не унимался генерал.

— Нет! — крикнул строго Протелеон.

— Я вынесу этот вопрос на собрание жрецов! — закричал Таврион, на лбу его сверкали вены злобы, — Я стратег этого города, и я не позволю вам сидеть здесь сложа руки, ожидая смерти. Человек выживает лишь тогда, когда наносит удар первым! Во многих походах я бывал, и во многих сражения оставался жив, даже когда все войско бывало истреблено. Мы либо разобьем их, либо здесь мы встретим смерть. Но я не позволю этому городу так умереть!

— Да, ты убьешь его своими руками! — гневно скривился Протелеон.

— Дерьмо! — огрызнулся генерал и размашистым спешным шагом двинул к выходу через весь зал.

Молчание шло, пока наконец не пресеклись за дверями эти одинокие шаги.

— Звезда горит, пока не потухнет, — Лимний устало провел рукой по лицу.

— Да, эта звезда осветила для нас часть пути. Но дальше мы идем сами. Пришло время вновь понизить его и дать этот пост кому-то более разумному, кто внемлет доводам разума.

— В его словах есть доля правды, — Лимний помнил также многие войны с другими городами и отдельными властителями, подчинёнными городу, которых приходилось усмирять в постоянной тяжелой резне.

— Это человеческая правда. Но мы воюем не с людьми. Наши враги демоны, им не ведомы те слабости, коими скованы мы, эти слабости иные, и мы победим лишь когда найдем их.

— Что прикажешь делать, верховный жрец Протелеон?

— Напиши послание Стратонику, пусть он доложит все то, что ему удалось узнать о серокожих за это время. Наш префект провел там столько времени…

_____

Когда вышел на улицу, уже стемнело.

Костры наполняли воздух искрами радости и веселья.

Как светлячки улыбки людей мерцали в толпе.

"Психея…"

Таврион шел к дому Психеи тем вечером. Там, в постели, объятия успокаивали. Уснул легко и крепко, но проснулся он очень рано, гонимый из своего сна неясным страхом, источника у которого не было. С мечом в руке обошел весь дом, покои за покоями, а затем одел плащ и, укутавшись в него, бродил медленно и бесшумно, блуждая вместе с тем и по своим мыслям.

"Этот жрец не ведает… Протелеон. Разве знает он, как важен этот урожай. Разве любит он землю? Подлый старик, он никогда не жил у земли, нигде не сеял и не жал, ему не ведома тоска по родным полям, городская змея. Но не все жрецы сплошь библиотечные крысы, многие из землевладельцев, кто купил пост, сейчас должны составлять жречество. Треть из них составляет собрания, они встанут на мою сторону, ещё треть из торговцев. После войны, чем хуже будет ситуация, тем больше жрецы будут выжимать соки из богачей. Им нужно будет восстанавливать город. Я столкну лбами две эти фракции. Мы ему не отдадим войско… Да, войско мы ему не отдадим! Городская змея… Мы хозяева земли. Это наша земля. Кто он такой, чтобы встать между нами и теми владениями, которые достались нам от отцов наших, а отцам от их отцов!? Решено… завтра я должен как можно скорее встретиться с ними со всеми, наши фракции объединятся. Войско мы этой змее не отдадим!"

Двери. Таврион прислонился к дверному проему, на кровати в абсолютной тьме, при свете одного слабого светильника, спала сладким сном Психея.

_____

— Тишина, тишина! — плавно возвысил голос Протелеон.

Шепот стих.

Срединный зал библиотеки был окольцован в три ряда каменными большими ступенями, на которых сидели в мантиях почти четыре сотни жрецов.

В нишах над кольцами стояли статуи рыцарей, когда-то командовавших ополчениями города в страшные войны прошлого.

Члены негласной фракции землевладельцев и торговцев пришли в агрессивных алых мантиях, обозначающих их настрой на решимость в этой войне, они расположились по правую руку от входа, по левую же в меньшинстве сидели, плотно друг к другу, приспешники верховного жреца, теперь вынужденные объединиться в негласную фракцию философов.

Дальше синих сидели прочие разношерстные гости собрания.

Ораторы обеих сторон сидели в торжественном спокойствии, готовые воспламениться от своих речей, готовящихся все эти дни, прошедшие с момента скандала. Весть о ссоре между стратегом и верховным жрецом быстро разошлась по высшей прослойке города.

Против раскрытых дверей, деля кольца ступеней по полам, как и собрание на франции, сидел на кресле, что было на пьедестале выше всего зала, верховный жрец Протелеон и простым деревянным посохом стучал об мрамор:

— Тишина! Тишина!

В этот момент вошел Таврион, и тишина действительно наступила.

Все смолкли, обе фракции наблюдали Стратега. Одетый в золотые доспехи, но без всякого оружия, он отдал воинское приветствие со сжатым кулаком.

Двери с властным грохотом закрылись библиотечными прислужниками, одетыми в черные робы, лица же их строго скрыты под капюшонами, как требует того регламент.

Медленно, звеня латами, стратег прошел к красным мантиям и сел на нижней ступени, облокотившись рукой на одно колено и глядя в упор на верховного жреца, в глазах его было спокойное ожидание своей победы.

"У тебя нет шансов, нас больше. Но только если ты не надоумил глав гильдий встать на твою сторону. Эти представители черни, которая напялила доспехи и сражается сейчас вместе с нами. Да, они не отпустят нас из города… Ладно, посмотрим, чья возьмет!"

Протелеон стукнул посохом и начал сухо свою необходимую по правилам речь:

— Я, верховный жрец города, Протелеон, имею честь открыть сегодняшнее собрание жрецов. Приветствуем сегодня наших гостей от сословий города, к нам пришли главы купеческой, кузнечной, плотнической, ювелирной, ткацкой, пекарной, сапожной, стеклодельной и всех других гильдий, что обеспечивают благосостояние нашего славного города, ныне находящегося в тяжелом положении. Как я вижу, кворум есть. Объявляю заседание открытым! — удар посоха, короткое рукоплескание синих, красные сидят молча, но Протелеон не обращает на это внимание, его лицо серьёзное, как никогда, меняет оттенок на более блёклый, а черты отяжеляются предчувствием поражения, — Я предоставляю слово главе гильдии ткачей.

Встал человек небольшого роста с залысиной и грубыми, но располагающими своей добротой чертами лица, чтобы начать свою прерывистую и быструю речь:

— Я благодарен верховному жрецу Протелеону за оказанную мне честь первым держать слово на этом собрании, — его бодрый голос имел добродушную хрипоту, — Это собрание нужно здесь для того, чтобы решить, чем дальше будет жить наш город. Сейчас много моих собратьев по ремеслу стоят в рядах войска. Каждый день они погибают, и даже сейчас, когда наши братцы уже подступились, значит, к цитадели. Как мне сказали, уже готовят тарант, чтобы сломать ворота цитадели, и совсем скоро наше войско ворвется туда, чтобы отчистить от последних врагов наш славный город. Наконец заканчивается эта страшная осада. Но я знаю, что на этом наши страдания не закончатся, — красные стали перешёптываться между собой, молодые члены синей фракции спустились сверху на нижние ступени и также стали негромко переговариваться между собой, — Как всем уже известно, почтенный стратег города Таврион хочет идти походом на встречу приближающемуся противнику. Тьма врага, что идет сюда, это десять тысяч злобных тварей. Но рыцарей нету и трёх тысяч в строю. Поэтому стратег хочет собрать всех, кто только может держать оружие, чтобы выступить в это сражение. Хоть я не и стоял в строю, но я отправил пятерых своих сыновей в ополчение, и те двое из них, что остались живы, сейчас возглавляют отряды ткачей, которые также, как и рыцари, отважно сражаются и сражались в битве на купеческой площади два дня тому назад. Главное, что должны делать мы, обычные люди, это наша работа. Мы все положили жизнь на то, чтобы отточить свое мастерство, то, чем мы все тут живем. Поэтому я предлагаю распустить ополчение, а рыцарям остаться в городе, их хватит, чтобы защитить нас от любой осады.

Глава гильдии ткачей сел, вновь затерявшись среди других представителей горожан.

Последовали рукоплескания и одобряющие возгласы глав гильдий и некоторых наиболее старых членов синей фракции.

— Прошу слова! — поднялся один из молодых жрецов в красной мантии, с правильными чертами лица, черные волосы его были коротко острижены, а нос покрывал заметный косой шрам.

— Говори! — Протелеон стукнул посохом.

— Что вы, члены гильдий, — начал жрец, — будете делать, когда они вновь запрут нас в нашем городе. Где вы возьмете все те материалы, которые нужны вам для ваших изделий? Где возьмете дерево, где возьмете руду, где возьмете муку, откуда вы намерены брать это все?

Поднялся глава купеческой гильдии, высокий худощавый человек с гривой седых волос и полным воли выражением скуластого лица, что обдувалось в торговых экспедициях ветрами всех степей и всех гор.

— Я, как человек замешанный в торговле, — говорил он низким басом с легкой улыбкой, — так уж и быть, замечу, что в город ведут четыре дороги. Две на запад, две другие на восток. Они идут вдоль крутых склонов, и даже десять тысяч никак не смогут занять все эти дороги одновременно, чтобы не выпустить нас. И поэтому если враг и перекроет одни наши ворота, то через другие торговля вполне продолжится. А по крутым снежным склонам они, нет, не будут бросаться на нас, сил не хватит.

Кончив речь, он сел на место, переглянувшись с Протелеоном, выражение которого стало более уверенным.

"Сволочь… Не знаешь ты, на что способен наш враг. Не сталкивался ты с ним в тяжелых боях," — думал Таврион в этот момент.

Молодой жрец в красной мантии снова встал:

— Но откуда мы возьмем хлеб? Что будут есть люди? Что будут делать теперь все те, кто покинул свои поля и нашел здесь прибежище. Что делать им? Откуда мы возьмем провизию для города?

Глава купцов поднялся, чтобы ответить:

— Мы соберем особую коллегию, которая займется этим вопросом. В казне достаточно серебра, чтобы обеспечить город хлебом, мы будем первое время раздавать его всем неимущим. Такой же вопрос о хлебе можно поставить перед нашим врагом. Где он будет брать провизию столь долгое время? Как мы знаем, серокожие не возделывают захваченную ими землю. Рано или поздно эта осада закончится, и мы вернемся на наши земли. Я бы даже поставил вопрос, состоится ли эта осада?

— Осада состоится, — наконец произнес свое слово Таврион, не вставая с места, он спокойно и веско начал свою речь, — никто здесь не знает, что за сила идет сюда, и на что она способна. Наши враги, не люди.

— Ты и сам говоришь это, — теперь стал говорить Протелеон, все эти речи были их речами, но сказанными из других уст, — если уж опасность так велика, то зачем идти ей навстречу сломя голову?

— Именно потому, что нельзя ждать, что опасность ударит по тебе, — отвечал Таврион, — пока они не ударили, мы должны сами расправиться с ними. Это будет легче сделать в ущелье, чем под стенами города.

— У тебя есть шанс проиграть это сражение. И что тогда?

— Это сражение не будет проиграно в наших горах. Если выдвинемся немедля, то застигнем их у Врат страха. И там не выживет ни одно войско. Через это ущелье проложена западная дорога, по которой они идут.

— Не пойдут ли они попросту другой дорогой?

— На востоке также есть места, где мы можем их встретить, ущелья, мосты, дороги — Таврион поднялся, шумя доспехами, — Вопрос лишь в том, выступит ли рыцарское войско, чтобы наконец единым ударом положить конец этой страшной войне? Я предлагаю решить этот вопрос голосованием, — голос возвысился, стратег сжал кулак в железной рукавице и стал потрясать им, — Я победил их в минувшей битве! Я разобью их ещё раз! Если я нанесу удар, серокожие твари будут сломлены! Мы раздавим их!

Красная фракция одобрительно загудела.

Протелеон неодобрительно посмотрел в эту алую массу, затем обратил взор по другую сторону, и увидел, что несмотря на все приложенные усилия, синих мантий и представителей гильдий все же недостаточно, чтобы перевесить эти голоса. Тогда он увидел в куче синих молодые лица, обращенные к нему с решимостью в глазах, и он кивнул.

Встал неожиданно в синей мантии юноша:

— Мы знаем вас, подлых свиней, ополченцы и так проливали кровь за вас, а теперь вы хотите, чтобы они кровью вернули ваши поместья, свиньи!

— Заткнись, ублюдок! — закричал тот, у кого был шрам.

Начался хаос. Члены фракций один за другим вставали и поливали друг друга ругательствами, вскоре вся синяя молодёжь встала и достала палки, они ринулись на красных, которые также резко кинулись на них с кулаками, завязалась потасовка.

Среди этого беспорядка, Таврион, гремя латными ботинками прошел к пьедесталу и указывая рукой на Протелеона загремел уже своим голосом:

— Жреческая падаль! Хочешь сорвать собрание? Мне плевать! Я поведу рыцарство сам! Мне не нужно твое разрешение!

— Иди и подохни там, псина! — затряслось лицо Протелеона, — Тебе не вернуться в этот город живым!

Тогда стратег развернулся и прошел нетронутым через весь хаос драки к дверям, распахнул их обеими руками и вышел.

Отчаянно застучал посохом Протелеон:

— Собрание отменено! Собрание считать отменённым! Отменено!

_____

На следующее утро рыцарство выступило из города.

Раздался рог.

С жутким скрипом разошлись тяжелые врата.

Торжественно, пешей колонной, с некоторыми повозками, в которые были запряжены последние лошади, они двинулись из юго-западных ворот по дороге, которая небольшой грядой извивалась над снежным склоном, где изредка торчали чёрные осколки скалы.

Несколько тысяч воинов, одетых в стёганки, поверх которых были белоснежные накидки без знамён, значащие их солидарность с городом и всем человечеством; лошадей почти не осталось, и доспехи с припасами несли на себе их оруженосцы.

Впереди всех, верхом на коне ехал стратег города Таврион, одетый для пафоса в свой золоченный доспех и алый плащ, развевающийся на ветру.

Сияние славы и веры освещало путь войска.

На бежевой городской стене, зубцы которой выступали и мощно нависали над высотой склона, толпились жители, которые криками подбадривали воинов, кидали им цветы.

С вершины заострённой крайней башни, что завершала стену, идущую вдоль внешней стороны квартала, наблюдал из бойницы за торжественным событием верховный жрец Протелеон:

— Наконец мы будем избавлены от этих стервятников.

— Разве ты не хотел удержать их в городе? — заметил Лимний, находившийся рядом в тени.

— Я политик. А по тому должен видеть хорошее и плохое в любых событиях. Да, у нас не будет больше щита, и теперь не известно, защитим ли мы город без них. Но мы находимся за стенами и ополчение вполне справится с обороной четырех или пяти ключевых очагов нашей обороны. Нам нужно защитить все четыре входа и цитадель, куда они могут снова высадится.

— Они могут высадиться в любом месте, — подметил Лимний, — для драконов нет никаких преград.

— Поэтому мы утроим городские патрули. Кроме того, город теперь во многих местах стерт, много пустого пространства, а его гораздо легче просматривать.

— Я воин. Без воинов защиты нет. Не важно, что поменялось, без настоящих воинов нам будет тяжело. Эти рыцари и были стенами нашего города.

— Ты хорошо перефразировал нашего предка, Лимний, — Протелеон отвернулся от окна и подошел к столу, где было разлито по серебряным кубкам тёплое вино с пряностями.

— Рыцарство не исчезнет, пока есть земля, пока её возделывают простые люди, — Лимний сделал большой глоток и медленно провел рукой по бороде, смотря в никуда.

До башни доносились звуки народного веселья.

Где-то вдали плыли облака, открывая солнце, которое силилось не пасть за горизонт, чтобы видеть рыцарей.

— Исчезнет. Если мы изменим наш строй. Первое, что мы должны сделать, это отчистить ряды жрецов от всех тех, кто купил свои священные саны за деньги. Этим свиньям не место в библиотеке. Теперь, когда цитадель пуста, городское управление, по сути, перешло в наши руки. Цитадель теперь будет занята нами. Мы издадим указы, по которым наша власть теперь распространится на всё общество и все стороны его жизни. Мы проведем выборы, впервые за многие столетия, — по мере того, как говорил Протелеон, его лицо все более выражало внутреннюю силу, властные черты становились более резкими, глаза возгорались своим холодным пламенем, — теперь кроме жрецов не будет в городе власти!

— Что будет с землей, Протелеон?

— Мы отдадим её крестьянам, и сами будем собирать с неё подать. Теперь мы будем единственным собирателем податей со всех земель города.

— Ты можешь рассчитывать на мои услуги, Протелеон, — сказал Лимний, все тем же ровным нейтральным тоном, — но я только глаза и уши, что вижу, что слышу, то говорю тебе. Смотри, как однажды, мне не пришлось бы сказать тебе, что я вижу твой конец.

— Я могу понять твое неверие, — Протелеон ухмыльнулся, — в тот новый порядок, который нам принесет эта война. Сложно представить такое. Мы между тем уже близки к тому заклинанию, которое позволит нам полностью истребить серокожих, — после паузы добавил, — Но я не могу понять, почему он идет туда, сломя голову? Неужели тьма, окутавшая войско в тот роковой час не оставила в нем хотя бы каплю сомнений?

— Он не в себе. Я знал его давно. Наши дома были близки. В начале войны он был другим человеком.

Протелеон задумался.

— Быть может нам ещё удастся вернуть его…

— Вернуть?

— Да.

— Ты хотел его уничтожить.

— Я жрец, и я скорблю по любой утерянной для города светлой душе, даже если она запятнала себя тьмой безумия.

— Как пожелаешь. Буду приглядывать за ним, — Лимний поклонился и собирался уже идти к выходу.

— Постой, а что со Стратоником?

— Все ещё в стане врага.

— Я жду от него вестей. Направь к нему кого-нибудь.

— Как пожелаешь, — после этих слов Лимний удалился, и не слышны были шаги его по деревянным ступеням винтовой лестницы.

Вино остыло.

Глоток.

Рыцарское войско медленно удалялось за изгиб склона, чтобы там, вдали от стен города принять на себя страшный удар.

"Этой ночью нужно собрать всех моих мальчиков. Мы растерзаем красных прямо в их постелях. Эти свиньи не смогут ничего поделать. Их охрана будет представлять нам трудности, но часть мы точно сможем уничтожить, а утром я созову народ, действовать нужно быстро! Решительно. Лишь только взойдет солнце, как мы уже будем готовы показать народу головы тех, кого он так ненавидит, я дам ему вкусить ненадолго свободу!"

_____

В самом верхнем зале библиотеки собрались в круг несколько десятков молодых людей, одетых в простые черные плащи, они собрались у одной из больших жаровен, лишь в ней из молчаливого кольца горело пламя.

Обелиск белел от луны.

Плотные двери закрылись в спешке, когда вошел Протелеон, одетый в белоснежную тогу. Его хищный взгляд охватил группу людей. Он прошел к обелиску, и встав рядом с ним, начал свою речь:

— Мои мальчики, сегодня утром я разошлю глашатаев во все концы города. Как мы знаем, библиотека больна изнутри. Паразиты и предатели пробрались в эти священные стены, они оскверняют своими черными душами наш чертог. Их жадности нет предела. Но цитадель пала. Теперь в городе стоит лишь одна вершина, а значит пора положить конец тому хаосу, который царил столь многие годы. Вся надежда сейчас на вас, если вы не справитесь, я не смогу ничего сделать. Принесите мне головы тех, до кого сможете добраться, истребите всех наших врагов одним ударом. Их двери этим вечером были помечены белыми крестами. Ворвитесь в их дома, убейте всех! Не знайте пощады и сожаления, в ваших руках будущее города и нашей культуры. Помните, им никогда не сломить нашей культуры!

Группа отозвалась приглушенным одобрительным гулом.

Той ночью город вновь окутала тьма, но то была тьма людей.

Хищные стаи молодых жрецов и их приспешников, рыскали по районам, обыскивая квартал за кварталом. Они выламывали с грохотом двери, заходили внутрь роскошно обставленных зданий, где не знали голода во время осады, закалывали охрану и убивали всех тех, кто был внутри, не щадя ни прислуги, ни детей.

Звериная сила возобладала над страхом.

Когда-то эти люди смотрели друг на друга, и ощущали, что находятся в разных местах. Это было один город, но люди жили в двух разных местах. Роскошный, полный света и шума город землевладельцев и купцов и тихий священный город нищих жрецов были двумя разными городами. Теперь сухие жилистые руки хватали тех, что когда-то находился неизмеримо выше и тащили вниз; вдруг хозяева обнаруживали, что стоят на земле, как и все те, кто окружал их. И тогда наступала их гибель, от бесчисленных ударов ножами, легко входящими в плоть, их тела падали, как туши заколотого скота.

Рухнули многие тела, и рухнула власть вместе с ними.

Утром этот город будет другим.

Тогда на площади собрались многие тысяч самых простых ткачей, плотников, мелких торговцев, скорняков, портных, пекарей, каменщиков и многих других жителей, что подтверждали своё право на жизнь в стенах города каждодневным упорным изнуряющим трудом, которым пронизаны были их руки и ноги, глаза. Весь этот труд отражался в их облике бесчисленным множеством своих печатей в виде мозолей, синяков, ссадин, трещин и прочего.

Море усталости, отлитой в форме человеческих тел, застыло почти, шумя на площади.

Где-то ещё считанные тому дни тому назад бушевала битва, а теперь разгребали завалы и груды камней, из которых уже начали возводить новые дома, поэтому площадь была окружена строительными лесами по периметру.

Взобравшись на повозку, окруженный молодыми жрецами в черных мантиях, вооруженных мечами, с которых до сих пор стекала кровь убиенных богачей, верховный жрец города Протелеон оглянул сперва собравшихся и властно улыбнулся.

Он молчал.

Напряжение нарастало.

Где-то послышались одинокие крики, в других местах перешёптывались, а где-то просто разговаривали.

Пока наконец тишина не стала полной.

Только ветер слегка развевал белоснежные волосы верховного жреца.

— Эй, люди! Народ города! Вы все, я собрал вас всех, чтобы сказать вам, город теперь ваш! — после этих слов он кивнув кому-то из окружения.

Позади повозки вдруг подняли копья, на которые были насажены головы. По толпе прошлась волна возгласов ужаса, народ зароптал, шепот заполнил всю площадь, пока не был прерван возобновившейся речью Протелеона:

— Узрите! — он указал рукой позади себя, где на фоне насаженных на копья глав, возвышались уцелевшие башни, чьи полуколонны рёбрами выступали над ровными стенами, демонстрируя нависшее над кварталами господство, — Эти люди думали, что правят вами. Теперь их нет. Этот город построили жрецы, и только жрецы могут управлять им. Это город богов! А теперь я обращусь ко всем крестьянам, поднимите свои руки. — В толпе поднялось множество рук, это были изнуренные лохматые бородачи в рубахах, — вы пашите землю, которую пахали ваши предки и будут пахать ваши сыновья, а теперь посмотрите на синее небо, — и многие в толпе обратили свои взоры ввысь, — там обитают ваши боги. Они завещали вам эту землю, они даруют вам урожай. Так кто может иметь право отнять у вас этот урожай? Богачи думали, что правят этим городом, и мы обезглавили их всех, они оказались такими же людьми, как и вы… — толпа возбуждалась все больше, Протелеон в долгой паузе переждал зарождение восторга, чтобы взорвать его последней своей фразой, — Теперь только боги правят нами!

Толпа взревела.

Жизнь города изменилась навсегда.

_____

Беспокойно ходила Психея из одного конца зала в другой.

— Где же он?! — крикнула она.

Её мозг в бешенном ритме бросался к разным мыслям и образам, она думала, как уйти, убежать, умчаться из города. Очевидно, уходить лучше через восточные ворота, через которые готовится выйти караван в альвийские леса, чтобы в нем затеряться и там, в лесах, найти новый дом. Как она слышала, альвы ещё живы в глубине своих негостеприимных рощ. Но лучше попасть к альвам, чем к серокожим, хотя альвы тоже не люди.

Служанка показалась неслышно в дверях и склонив голову проговорила взволнованно:

— Госпожа, напротив дома толпятся люди! Госпожа!

— Какие люди? — Психея остановилась и посмотрела на служанку, — так, немедленно…

Она рванула с места быстрым шагом, взяв за руку девчонку.

Пересекая внутренний зал, они подошли к дверям и тогда Психея аккуратно отодвинула дощечку в двери, чтобы посмотреть в щель на улицу.

Около каменной аллеи стояли, неторопливо топчась люди в черных робах с дубинками в руках и поигрывали ими в воздухе, они о чем-то переговаривались и кидали хищные взгляды в сторону дома.

— Подонки! Они пришли за мной… черт, Таврион, где же ты пропадаешь! Как этот кретин мог вывести всех рыцарей из города оставив нас с этими ублюдками в городе! Чтоб его растерзали демоны… Ты, — она обратилась к служанке, — собери только самые нужны вещи в два мешка, остальным слугам скажи, чтобы покинули дом по лестнице в нижний квартал. Живо! Замешкаешься, мы обе умрем!

Служанка дернулась и побежала торопливо, чтобы скрыться в одной из многих дверей.

Уже через четверть часа все было готово. Одна из лестниц позади дома расходилась на небольшой площадке, и вела не к кварталу, а огибала высокое скальное основание дома, заворачивала к тоннелю, который позже выведет к лестнице, ведущей в центральный район. Не все люди знали об этом тоннеле, так как он был весьма неприметным, а сами ступени не просматривались со стороны города.

Нигде ещё Психея так не спешила, она казалась самой себе быстрее ветра.

Ворвавшись в роскошно обставленный дом бывшего префекта войска, ныне считавшегося погибшем в страшной схватке с демонами, люди в черных робах обнаружили лишь опустевшие залы, где-то котел на дровах, что уже не горели, где-то не доготовленная еда, где-то разбросанные вещи, а где-то опрокинутое кресло. Но здесь больше не было ни души. Сбавив ярость, черные робы стали, поплёвывая на мраморный пол, осматривать шкафы и сундуки на предмет наличия драгоценностей.

_____

В ближайшее время в городе изменились все порядки.

С момента ухода рыцарского войска прошла неделя.

За эту неделю люди в черных робах успели проделать огромную работу, изменив городскую жизнь до неузнаваемости.

Оставшиеся после погромов истинные жрецы, верные верховному жрецу города Протелеону и его приспешники, после недолгого обсуждения приняли решение приступить к воплощению временного порядка, что станет, однако, лишь прологом к построению того города, образ которого завещали им их великие и мудрые предки.

В лучах света, лежащих на лицах скульптур, в которых отраженно страдание мысли, висел зал, в центре которого сидели на ступенях десятки старцев в мантиях, но много среди них было и молодых.

В центре зала за аналоем, но без книги, стоял Протелеон.

— Эта ужасающая война, — говорил верховный жрец, — самая ужасная из всех войн, что когда-либо переживал этот континент. Но она дала шанс для человечества построить новый мир. Отсюда, мы, сломив тьму, начнем освободительный поход. Кто освободит мир, тот и установит в нем свой порядок.

Аплодисменты.

Длительные аплодисменты.

Лучи солнца вспыхнули ярко, прежде чем скрыться за рваниной пепельных небес.

— Мы все, собравшиеся здесь, — продолжал Протелеон, — давно знаем, что должно быть сделано. Осталось лишь распределить роли на данном этапе. Младшие братья наши со своими приспешниками должны немедля расправиться со всем главами гильдий и мастерами, настроенными против нас, их списки мы раздадим сейчас, каждый сделает свою часть дела. Отряды ополченцев, возглавляемые лояльными нам командирами, немедленно должны занять все укрепления в городе, все четыре входа и башни подле них, а также установить патрули. Наши старшие собратья немедля приступят к написанию текстов новых законов. Собравшись в ближайшие дни, мы утвердим все подготовленные законы. Оставшиеся рыцари должны хранить верность городу.

Вновь аплодисменты.

Неистовые длительные аплодисменты.

Речь наполнялась силой. Лицо старца становилось все более грозным и одушевленным, глаза широко раскрылись, борода тряслась.

— После столь долгой ночи, наконец наступает день. Наши могучие боги, которые дали нам нашу землю, создали этот мир, чтобы мы жили в нем, славя их величие, наконец-то пролили свет, пробивший купол тьмы и зла, накрывший наш город. Этот город построен во славу богов, и боги не позволят его разрушить, помните об этом до конца. Культура дарована нам богами, когда великий хозяин неба снизошел, то вручил нашим предкам огонь, он начертал первые символы на песке холодного северного берега, и завещал хранить эти символы людям, — Протелеон возвел вверх кулак и стал потрясать им, — Тот огонь, что горит в кострах ничто по сравнению с тем огнем, который зажигается культурой и горит внутри нас, это истинное божественное пламя! Наша культура, это дар богов! Поэтому враги всегда могут убивать нас, вытаптывать наши поля, разрушать наши стены, но им никогда не сломить нашей культуры!

По завершению собрания молодые жрецы получили списки от старцев и, спустившись через многие этажи, вышли на ступени пред колоссальным зданием библиотеки, где их уже ожидала толпа, составленная из свор в черных робах с дубинками. Жадные до насилия юные бедняки, поигрывающие палками, стали радостно приветствовать своих лидеров.

Тем вечером вновь начались погромы и убийства.

Черные своры обыскивали квартал за кварталом, башню за башней, дворец за дворцом, в поисках своих врагов, чья смерть уже свершилась на бумаге и теперь лишь должна была стать трагичной явью.

Они врывались и палками избивали их жен и прислугу, запинывали детей, душили всех домашних питомцев, крушили мебель и утварь, а найдя самих приговоренных, жестоко расправлялись с ними, забивая дубинками до смерти. И после этого, забирая все драгоценности, уходили, оставляя за собой плач сирот и вой вдов; не трогающие их души страдания слабых ничтожеств, не постоявших ни за город, ни за свои судьбы, и недостойных сочувствия людей в черных робах.

А утром они были везде.

Черные робы стояли на каждом углу, следя за тем, как рабочие переносят запасы из дворцов и башен в громадные внутренние амбары Библиотеки. Везде на стенах стояли ополченцы, пока рыцари шли длинной нестройной колонной в Библиотеку, там они поднимались в верхний зал и вновь приносили клятву чести городу и его богам, а также верховному жрецу города, хранящему порядок, дарованный богами, хозяевами небес.

Через некоторое время уже все люди были заняты работой на оборону. Сил для удержания городских кварталов теперь не хватало. Рыцарство ушло и справляться придется без его сил. И хоть последние сотни титулованных воинов остались для защиты стен, они могли в предстоящей битве служить лишь хребтом, на который крепятся мышцы будущей силы. Количество бронированных людей все ещё было велико, но не так, чтобы успешно вести городские бои против превосходящего врага. Осадных машин стало меньше, стрелы заканчивались.

Люди готовились принять последний удар не среди кварталов, но в Библиотеке, которая могла быть неприступной. К площади перед ней вели три виадука. И там, на трёх мостах через пропасть, отделявшую город от вершины, хранящей его власть, люди решились принять последний свой бой.

Рубеж Библиотеки станет последним, но самым неприступным.

Но пока враг подступался, пока женщины и дети стекались в катакомбы библиотеки, разделённые по отрядам горожане спешно возводили баррикады в восточном районе, ещё не тронутом войной. Бои в нем должны были истощить силы противника. В каждой улице спешно откалывалась плитка, из которой составлялись баррикады на виадуках меж кварталов, разъединённых ущельями. Везде там люди таскали камни, а лучники сновали по крышам.

Каждый квартал становился крепостью.

В людях вновь нарастала тревога. Но это было новое чувство. Если прежде они ожидали конца за спинами рыцарей, то теперь они сами были назначены хозяевами своей судьбы, и им предстояло принять лишь на себя самый страшный удар.

Братья в черных робах не уставали кричать, что только боги могут править их городом, и боги защитят этот город.

Толпы собирались в каждом квартале, пред жрецом, который своими речами наполнял головы жарким безумием, растапливающим холод тоски от ожидания гибели, развеивающим мороз страха от неминуемых страданий. В экстазе люди ждали конца, жрецы вырвали их мысли и подбросили к синему небу, и те почувствовали в себе, как мир пришел в движение.

_____

Ночная синева вылилась в мраморные, каменные коридоры, среди стен, покрытых письменами и рисунками сцен из прошлого города.

В синеву эту окунулось пламя факела и люди в нем.

Ведомый двумя старцами в мантиях, Протелеон шагал через длинный проход величиной с телегу и низким потолком, до которого спокойно можно было дотянуться. В конце же его оказался проем без двери и маленькая комната за ним, а в ней на каменном кубе, вырезанном из твердой плоти самой горы, лежала книга, вся в пыли.

— Мы нашли это! — с придыханием сказал старец слева.

— Это та самая безымянная книга основателей? Какие неизвестные молитвы она может хранить? — Протелеон узнал рукопись по её по черной обложке из кожи, украшенной мелкими рубинами по краям, — Текст изучен уже многие столетия тому назад.

— Нет, — сказал жрец слева, — это первая рукопись, её писали сами основатели.

— Эта книга хранит молитву, — продолжил мудрец справа, — которую записал здесь один из основателей нашего города. Монах, чьё имя давно забыто. Он прибыл с Острова очищения сюда. Духи, что видели сотворение этого мира поведали ему о словах, способных изгнать все то зло, что существовало здесь при создании этих земель.

— Молитва… — во взгляде Протелеона, упавшем на массивный трактат, глубоким пониманием отразились огни в глазах старцев, — как низко мы пали в сравнении с теми обрядами, что были способны проводить наши учителя.

— Пришло время, Протелеон, вернуть нам наше могущество! — неожиданно и твердо подсказал мудрец справа.

Протелеон внутренне улыбнулся, затем резко спросил:

— Что с нижними этажами Цитадели?

— Мы выставили охрану в коридорах, вниз никто не спускался.

— Идем туда, немедленно.

_____

Метель.

Дорогу замело.

Но вот, склон преодолен, и за его изгибом наверху ровные очертания.

"Город!"

Неясный игольчатый ряд, то была городская стена, рассеянная сильнейшей бурей, снег крыл всюду и облеплял ткань, которой Таврион замотал лицо.

"Как же холодно…"

Каждый шаг утопал в снегу по колено.

"Нет, большие никакой темноты нет… прочь от неё, в город, только в город…"

Образы мелькали в сознании, прокручиваясь с быстротой.

Чернота.

Вопли, крики, стоны.

И чьи-то руки, чужие лапы, когти, зубы, зловонное дыхание.

"Нет… Нет. Нет!"

Холод проникал всюду внутрь, уже ощущались ноги, будто голые и погруженные в сам снег, словно ставшие этим снегом.

И только в заунывном вое метели утопали выплескивающиеся из-под истончавшей поверхности сознании вопли внутренних страхов.

"Нет!"

Но стояли здесь столбы, которые обозначали дорогу, и медленно Таврион, с каждым трудным шагом, прорывался от одного столба к другому, а где-то позади, его соратники оступались и ныряли в сугробы с головой, и их было уже не спасти.

"Белая смерть…"

Ещё плелись за ним рыцари, сбросившие доспехи, одетые в одни стёганки, уже без белых накидок городского воинства.

Но вот они дошли до врат и вдруг увидели.

Колья на стене.

А на них…

Головы.

С одной из них снежный ветер сорвал красную тряпку, обрывок капюшона, отрубленного вместе с главой. А на стенах, под выступающими зубцами, висели повешенные рыцари, в доспехах.

Протелеон пал на колени.

Холод исчез.

"Нет…"

Он медленно закрыл лицо руками, пока позади него вставали один за другим одинокие воины, с лицами полными ужаса взирающими на стены родного города.

— Твари захватили город!? — взволнованно закричал один из рыцарей.

— Нет! — ревностно крикнул другой, прорывая своим голосом визг метели, — Серокожие сожрали бы мертвых!

— Что нам делать?

— Что же делать?

Раздавались отовсюду вопросы.

Таврион, окунутый в горячую бездну сожаления, неспешно поднял голову. Встряхнулось облитое кровью сердце, и сжались кулаки.

— Мы вернемся в наш город, во чтобы то ни стало! — загремел он, вынув с лязгом свой полуторный меч.

Встал и пошел.

И пошли за ним рыцари.