После хорошей войны

Последние мирные дни

В 2006-2010 годах были рассекречены некоторые документы высших эшелонов командования Красной Армии, в том числе переписка (входящие и исходящие шифротелеграммы) Генерального штаба и наркома обороны СССР. При всей своей неполноте и хаотичности этот массив информации позволяет добавить несколько новых элементов к сложной мозаике событий последних предвоенных месяцев 41-го года.

Прежде всего документы подтверждают содержащиеся в мемуарах маршала Жукова, да и других высших советских военачальников утверждения о том, что весной 41-го года Генеральный штаб работал, «счет потеряв ночам и дням», по 18 часов в сутки. Если не больше. Время отправления телеграмм в два, три, четыре часа ночи встречается сплошь и рядом. Да и как можно было спокойно спать ночью, если из одного центра пытались командовать всем?

22 апреля 1941 года (в очередную годовщину рождения Ульянова-Ленина и ровно за два месяца до начала войны) в 23 часа 45 минут начальник Управления устройства тыла генерал-майор Ермолин отправляет совершенно секретную шифротелеграмму начальнику штаба Дальневосточного фронта генерал-лейтенанту Смородинову. Документ этот, более полувека укрытый от историков завесой государственной тайны, в равной мере интересен как формой, так и содержанием.

«На основании указания Правительства генерал армии Жуков приказал немедленно выделить 5 тонн мела Приморскому Крайисполкому для ремонта здания ул. Софийская, 17, г. Владивосток, за счет фондов железнодорожного корпуса. Для доклада исполнения прошу донести».

То, что жесткое армейское «об исполнении доложить» заменено мягким «прошу», вполне объяснимо: генерал-майор обращается к генерал-лейтенанту, то есть к старшему по званию. Но даже и самый старший среди них, генерал армии Жуков, оказывается, не сам это все придумал - начальник Генштаба всего лишь транслирует указания правительства. И все они вместе, три генерала и неназванное «правительство», тратят драгоценные минуты своего рабочего времени на обсуждение вопроса, с которым должен был разобраться лейтенант интендантской службы.

Вы, может быть, подумали, что я специально искал и наконец нашел один такой уникальный случай бюрократического кретинизма? Если бы... Из каждой папки с рассекреченными документами подобные примеры можно черпать десятками. Вот 2 апреля 1941 года заместитель начальника Генштаба, начальник Организационного управления генерал-майор Четвериков направляет в адрес начштаба Харьковского ВО телеграмму о выделении походных кухонь для 55-го стройбата. В тот же день начальник Оперативного управления ГШ генерал-лейтенант Маландин в телеграмме начальнику штаба Приволжского ВО подтверждает выделение округу химвзвода. 4 апреля заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский дает (опять же шифротелеграммой, по защищенному каналу связи) секретное указание начальнику штаба Сибирского ВО: «Матчасть 543 кап (корпусного артполка. - М.С.) замаскировать брезентами». Первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Ватутин телеграфирует начальнику штаба Киевского ОВО: «Один пакгауз из занимаемых складом 995 в Черновицах освободить и передать железной дороге. Исполнение донести». И так далее, до бесконечности.

Не приходится удивляться тому, что, командуя взводами, складами и брезентами, генералы Генерального штаба упустили из виду многие серьезные проблемы. О двух из них, о тяжелейшем по последствиям провале с обеспечением армии 76-мм бронебойными снарядами и высокооктановым бензином, мы уже говорили ранее на страницах «ВПК» (№ 22, 23, 24 за 2011 год). Ставшие доступными новые документы позволяют уточнить и печальную историю с формированием и разгромом противотанковых артиллерийских бригад РГК.

Решение о создании ПТАБРов было оформлено Постановлением ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 23 апреля и соответствующими директивами НКО от 26 апреля 1941 года. К 1 июня 1941 года предстояло сформировать десять таких бригад (1, 2, 3, 4 и 5-я ПТАБР в Киевском ОВО, 6, 7 и 8-я в Западном ОВО, 9-я и 10-я в Прибалтийском ОВО). Решение безупречно нужное, правильное и своевременное. Наш главный потенциальный противник - гитлеровская Германия - создал и успешно использовал в сражениях польской и французской кампаний принципиально новый инструмент войны - крупные высокомобильные танковые соединения (дивизии и корпуса). Сдержать удар «танкового клина» тонкая «нитка» обороны пехотной дивизии не могла ни теоретически, ни практически. Массированию сил и средств наступающих нужно было противопоставить аналогичное массирование средств обороны, крупным танковым соединениям - столь же мощное и мобильное противотанковое соединение.

По утвержденному штатному расписанию на вооружении ПТАБР должно было быть 120 противотанковых пушек - да еще каких! 48 (четыре дивизиона) 76-мм пушек Ф-22. Летом 41-го года это великолепное для своего времени орудие могло пробить лобовую (то есть самую прочную) броню любого немецкого танка на километровой дальности. Еще четыре дивизиона были вооружены 85мм зенитными пушками 61-К обр. 1939 г. Использование этого орудия было уже чрезмерной жестокостью: на дальности в 1000 метров зенитка могла пробить броневой лист толщиной в 110 миллиметров, но ничего подобного у немцев не было - ни в боевых частях, ни даже на чертежах новых танков. Но и этого показалось мало, и в состав ПТАБР ввели два дивизиона (24 орудия) 107-мм пушек! Впрочем, запас карман не тянет: избыточная на первый взгляд мощность орудий могла быть (при наличии соответствующей оптики и подготовки наводчика) конвертирована в повышенную дальность стрельбы, в способность орудийного расчета уничтожить вражеский танк на такой дистанции, что противник не сможет даже понять - откуда прилетел смертоносный снаряд.

Противотанковые пушки были основным, но отнюдь не единственным вооружением ПТАБР. В состав бригады включили и минно-саперный батальон, и автотранспортный батальон снабжения, и необычайно многочисленные средства противовоздушной обороны: 16 скорострельных 37-мм зениток и 72 крупнокалиберных пулемета ДШК. Маршал Москаленко (на тот момент -генерал-майор, командир 1-й ПТАБР) с законной гордостью пишет в своих мемуарах: «Мощное высокоподвижное огневое противотанковое соединение -такой была наша бригада».

Все бы хорошо, но за все хорошее приходится платить. За огромную бронепробиваемость поставленных на вооружение ПТАБРов орудий было уплачено их совершенно ненормальным (по меркам типичных орудий ПТО) весом. Если основная на тот момент немецкая 37-мм противотанковая пушка РаК-36 весила 450 килограммов, а наша «сорокапятка» обр. 1937 г. - 560, то вес 85-мм зенитки составлял 4300 килограммов (немногим легче - 3900 кг - была и 107-мм М-60). И если малокалиберную пушку ПТО по полю боя мог, напрягая последние силы, катить орудийный расчет, а к полю боя ее могла притащить на крюке любая автомашина, то для 4-тонных орудий нужен был специальный гусеничный тягач. Теоретически, по штатному расписанию, каждой ПТАБР полагалось по 165 тракторов. На практике все оказалось гораздо хуже.

17 мая за подписями Военного совета Киевского ОВО в полном составе (Кирпонос, Вашугин, Пуркаев) на имя наркома обороны маршала Тимошенко отправлена телеграмма следующего содержания: «Для формирующихся ПТАБРов требуется 600 тракторов СТ-2, 300 СТЗ-5, для артчастей формируемых мотомеханизированных (так в тексте. - М.С.), танковых и стрелковых дивизий требуется 503 трактора СТ-2 и 792 СТЗ-5. Орудия поступают, возить не на чем. Прошу приказания об ускорении высылки автотракторного парка формируемых частей...»

Прошел месяц. По состоянию на 18 июня в КОВО для ПТАБРов было отгружено 75 тягачей СТ-2 и 188 тракторов СТЗ-5, причем большая их часть (50 СТ-2 и 120 СТЗ-5) поступила в Луцк, то есть в 1-ю ПТАБР генерала Москаленко; 25 СТ-2 и 68 СТЗ-5 были отгружены в Скалат, то есть во 2-ю ПТАБР. Остальные три бригады округа не получили ни одного тягача. И это -самый мощный во всей Красной Армии Киевский ОВО (будущий Юго-Западный фронт); в других округах ситуация была еще хуже.

По состоянию на 18 июня для двух ПТАБР Прибалтийского ОВО было отгружено всего 18 тракторов ЧТЗ-65, к 1 июля (то есть ко дню установленного решениями партии, правительства и наркома обороны завершения формирования противотанковых артбригад) обещали отгрузить еще 45 тракторов СТЗ-5. Самая же безрадостная картина была в Западном ОВО, то есть в полосе будущего наступления самой крупной в вермахте группы армий «Центр».

7 июня начальник оперативного отдела штаба Западного ОВО генерал-майор Семенов докладывает начальнику Генштаба Жукову о ходе формирования ПТАБРов. При штатной численности 5322 человека три бригады округа (6, 7 и 8-я) имеют соответственно 5332, 5187 и 5147 человек личного состава. Практически полная укомплектованность. Противотанковых орудий пока еще меньше половины от штата (60, 52 и 54). «До 1 июля получают из центра 72 пушки 76-мм и 60 пушек 85-мм». Но при этом в 6-й ПТАБР всего 4 трактора, в 8-й ПТАБР - 7 тракторов, в 7-й ПТАБР - ноль. Далее Семенов бесстрастно констатирует: «В течение мая получено тракторов частями округа из центра 73, в первых числах июня - 20».

Неподвижная противотанковая бригада - это что-то вроде мухобойки, прибитой гвоздем к стене, мухи по такой комнате могут летать совершенно безнаказанно. В ситуации отсутствия средств мехтяги 4-тонные пушки ПТАБРов превратились в их главный недостаток; если бы бригаду вооружили противотанковыми ружьями весом в 16 кг - и то было бы больше толку (особенно принимая во внимание, что летом 41-го года треть танкового парка немецких сил вторжения представляла собой легкие танки и танкетки).

Оказаться на пути наступления немецкой танковой дивизии неподвижная ПТАБР могла только по чистой случайности, но на Западном фронте на это можно было и не рассчитывать - накануне войны три бригады ЗапОВО дислоцировались соответственно в районе Белостока, Гродно и Лиды, то есть именно там, где наступала немецкая пехота. В полосе предстоящего наступления самой мощной в вермахте 2-й танковой группы Гудериана, в направлении Брест - Кобрин - Барановичи ни одной ПТАБР не было. (В скобках заметим, что прикрывавшая брестское направление 4-я армия оказалась той единственной (!) армией Первого стратегического эшелона Красной Армии, в составе которой ПТАБРа не было даже теоретически - весьма красноречивая иллюстрация многолетней брехни про то, как «секреты Гитлера ложились на стол Сталина через два дня после подписания соответствующих документов...»)

И не надо думать, что пресловутая «история» отпустила нам так мало времени, что задача найти 1650 тягачей (тракторов) для полного укомплектования всех ПТАБРов была совершенно неразрешимой. Худо-бедно, но по состоянию на 15 июня 1941 года (то есть еще до объявления открытой мобилизации и поступления в войска десятков тысяч тракторов из народного хозяйства) в Красной Армии числился 2601 специализированный артиллерийский тягач типов «Ворошиловец», «Коминтерн» и СТ-2, а также 19 381 трактор типов ЧТЗ-65 и СТЗ-5. Так мало их получается, если не считать 14 277 «устаревших» тракторов типа ЧТЗ-60, СТЗ-3, «Коммунар» и 6672 новейших бронированных тягача «Комсомолец», предназначенных для буксировки 45-мм противотанковых пушек в стрелковых и моторизованных дивизиях. Как-то плохо сочетаются все эти цифры с донесениями о том, что в одной противотанковой артбригаде всего четыре трактора, а в другой - ноль.

А в довершение картины «стального сталинского порядка» - отсутствие в войсках бронебойных снарядов. 16 мая 1941 года начальник Главного артиллерийского управления маршал Кулик отправляет в Минск начальнику артиллерии Западного ОВО телеграмму № 1481, в которой сказано: «По Вашей телеграмме № 6/арт. состоящие на складах округа 76-мм бронебойные выстрелы отправляются в войска только в июне. Предлагаю немедленно оперативным транспортом вне обычного плана перевозок отправить бронебойные выстрелы в войска, в первую очередь - танковые дивизии. Держите связь с начальником АБТ в округах, немедленно обеспечьте выстрелами прибывающую матчасть». Телеграмма аналогичного содержания за номером 1482 была в тот же день отправлена в Киевский ОВО.

Прошел месяц и еще четыре дня. 20 июня в 15.30 маршал Кулик отправляет очередную (за номером 1543) телеграмму в Минск: «По докладу одного из командиров (так в тексте. - М.С.) ПТАБР округ не выдает бригаде боекомплект артвыстрелов. Предлагаю немедленно выдать всем ПТАБР боекомплект, в том числе положенные бронебойные выстрелы. Телеграфируйте 21 июня Ваше распоряжение и объяснение причины недопустимой задержки отпуска боекомплектов». Мне пока не удалось выяснить - поступило ли в Москву какое-нибудь объяснение причины, или катастрофический разгром Западного фронта сделал переписку на эту тему бессмысленной.

Одним из самых распространенных и живучих является миф о немецких самолетах-разведчиках, которые накануне войны безнаказанно летали над советской территорией, всю систему базирования советской авиации (да и не только авиации) досконально выявили, а сбивать обнаглевших от безнаказанности фрицев нашим соколам-летчикам не разрешали. А еще, бывало, не выдержит душа у какого летчика, бросится он к своему верному И-16, поднимется в небо да и свалит меткой очередью фашистского стервятника. Так вот, после посадки героя этого хватают «особисты» и волокут в расстрельный подвал - не провоцируй, мол, немцев, не нарушай «приказ Сталина, который хотел оттянуть войну». Есть еще подвариант этого мифа - пресловутый приказ, запрещающий сбивать нарушителей, отдал не Сталин (Сталина подло обманули), а кровавый сатрап Берия...

В подлинных документах история эта выглядит по-другому. Не так красочно. «Доношу о нарушении госграницы германскими самолетами 25 мая сего года.

1) В 11:23 в районе поста ВНОС 2063 Велиново, 40 км юго-западнее г. Бельск (то есть 5-7 км от линии границы того времени. -М.С.) один самолет тип До-17 на большой высоте [пересек границу] и прошел над пунктами (следует перечень хуторов и местечек. -М.С.) и в районе Следяново в 11:51 ушел на свою территорию. При нарушении производилось оповещение аэродромов Бельск

(в 11:23), Тарново (в 11:23), Белосток (11:41). Вылет нашей авиации произведен с аэродрома Бельск (в 11:26), Тарново (в 11:26) и Белосток (в 11:43). Самолет нашей авиацией обнаружен не был.

2) Один самолет тип До-17 на высоте Н=1000 м пересек границу и находился над нашей территорией 2 минуты.

3) В 13:05 один самолет 2-моторный, не установленного типа, на высоте Н=7000 м нарушил госграницу в районе Домачево (южнее г. Брест), прошел по курсу 360 град. до Бреста, повернул на 180 град. и в 13:37 ушел на свою территорию в районе Приборово (южнее Домачево 10 км). При нарушении произведено оповещение аэродрома Брест в 13:06. Вылет нашей авиации произведен с аэродрома Брест в 13:08. Самолет нашей авиацией обнаружен не был».

Это - текст телеграммы, отправленной 26 мая 1941 года начальником штаба Западного ОВО генерал-майором Климовских начальнику Генштаба Красной Армии генералу армии Жукову.

Вот еще одна телеграмма, подписана Военным советом Западного ОВО в полном составе: «Заместителю предсовнаркома тов. Молотову.

Наркому обороны тов. Тимошенко.

По донесению командира 10 САД (дивизия базировалась в полосе Брест, Кобрин, Пинск. - М.С.) полковника Белова в 19:30 26 мая самолет Ме-110 в районе Семятыче (приграничный поселок в 60 км северо-западнее Бреста. - М.С.) на высоте Н=8500 м нарушил госграницу. Вылетевший на перехват нарушителя капитан Савченко, командир эскадрильи 123 ИАП, на самолете И-153 на высоте Н=8600 м эволюциями потребовал от экипажа Ме-110 следовать на наш аэродром. Нарушитель открыл заградительный огонь. В свою очередь капитан Савченко открыл ответный огонь. Нарушитель с большой скоростью ушел на свою территорию. Капитан Савченко произвел посадку благополучно на аэродроме Лыщицы. Повреждений на нашем самолете нет. Для детального расследования на месте в 4:00 27 мая вылетел зам. начальника штаба 10 САД майор Тимченко. Результат донесу.

Одновременно докладываю, что 25 и 26 мая немецкие самолеты подозрительно часто, в ясную погоду, теряли ориентировку и залетали на большой высоте на нашу территорию, следуя вдоль границы на незначительном удалении (310 км), а один самолет 25 мая прорвался до н. п. Боцоки (10 км юго-западнее Бельск). С подъемом наших самолетов нарушители сразу уходят на свою территорию.

Павлов, Фоминых, Климовских».

30 мая. Телеграмма, подписанная Ватутиным, летит из Москвы в штаб Ленинградского ВО.

«Шифротелеграммой № 40/оп от 30 мая начальник штаба ЛВО [генерал-майор] Никишев донес о нарушении госграницы финским самолетом. Из донесения видно, что ни истребительная авиация, ни зенитная артиллерия не имели попытки противодействовать нарушителю. Нарком обороны приказал:

1) Повысить готовность истребительной авиации и зенитных средств. Нарушителей границы уничтожать, не допуская нарушения границы нашими самолетами.

2) Донести через Генштаб - почему не вылетели истребители 29.5 для уничтожения нарушителя».

6 июня. Начальник оперативного отдела штаба Западного ОВО генерал-майор Семенов докладывает начальнику Генштаба Жукову:

«6 июня сего года по донесению пограничного поста № 2087 Студенично в 13:05 в районе Августов была нарушена госграница германским самолетом типа разведчика на Н=2000. Самолет находился над нашей территорией до 13:11 и в пункте Студенично (10 км северо-восточнее Августов) ушел на свою территорию. При нарушении производилось оповещение аэродрома Новый Двор (42 км от Августова. - М.С.) в 13:05, взлет был в 13:06. Германский самолет обнаружен северо-западнее пункта Грузки. Посадить самолет не удалось ввиду перехода последнего на свою территорию».

9 июня 1941 года. Начальник штаба Одесского ВО генерал-майор Захаров шлет телеграмму в Генштаб. Ситуация стандартная: в 12:00 самолет-нарушитель пересек границу, в 12:26 ушел обратно на румынскую территорию. «В 12:04 с площадки Куза-Вода (2 км севернее Этулия) подняты два истребителя И-16, обнаружившие в воздухе указанный самолет курсом на юго-запад. Преследование закончилось безрезультатно».

Синим карандашом на документе резолюция с подписью Жукова:

«Молния. Тов. Захарову. Что значит «преследование закончилось безрезультатно» не можем (далее неразборчиво. - М.С.). Вам ставлю на вид за такое безответственное донесение. Донести с исчерпывающей полнотой для доклада наркому и правительству. Кто виновен?»

На этом прервемся, внимательно перечитаем и обдумаем прочитанное. Прежде всего оценим интервал времени между оповещением аэродромов и взлетом дежурного звена. Никто не спит на «мирно спящих аэродромах»: система ВНОС, связь наблюдательных пунктов с аэродромами истребительной авиации работают как часы. Перехватить, принудить к посадке или уничтожить самолет-нарушитель не удается - но вовсе не из-за вредительских козней сатрапа Берии. Все гораздо проще и банальнее - хотели, но не смогли. А не смогли потому, что техника той эпохи для решения такой задачи соответствовала мало.

Типовому самолету-истребителю начала 40-х годов требовалось 6-7 минут для того, чтобы забраться на высоту 5 километров. Очень хорошему, такому как советский И-153 или немецкий Bf.109F, хватало 5,3 минуты. Дальше - хуже, с ростом высоты полета скороподъемность поршневых истребителей падает, и для подъема на 8 километров может потребоваться минут 10. Но даже одна минута - это 60 секунд, за которые разведчик типа Ме-110 может, отнюдь не насилуя моторы, удалиться на 8 километров. За пять минут - на 40 километров. После этого и при отсутствии системы радиолокационного наблюдения и наведения истребителя на цель перехват становится едва ли возможным.

А если командиру эскадрильи 123 ИАП капитану Савченко удалось догнать Ме-110, да еще и на высоте 8600 метров, - так ведь это не простой полк и не простой капитан. Сформированный в марте 1940 года 123 ИАП еще в довоенное время стал одним из лучших в составе ВВС Западного ОВО, а его летчики к моменту начала боевых действий успели налетать 7600 часов. В первый день войны 123 ИАП стал самым результативным истребительным полком во всей группировке советских ВВС - реально сбито или повреждено 8-10 самолетов противника. Результат тем более невероятный, что на своих действительно устаревших «Чайках» истребители 123 ИАП сражались с элитной эскадрой Мельдерса (JG-51), перевооруженной к тому времени на новейшие «Мессершмитты» Bf.109 серии F. После того как в полдень 22 июня командир полка майор Сурин погиб на четвертом боевом вылете, командование уцелевшими остатками 123-го и 33-го истребительных полков взял на себя капитан Савченко. 22 июня он сбил (скажем аккуратнее - заявил) два самолета противника, 23 июня - еще два. Увы, судьба была к нему немилосердна - через несколько дней капитан Савченко погибнет при штурмовке немецкой мехколонны в районе Бобруйска...

Вернемся, однако, к событиям последних предвоенных дней. У Советского Союза была еще одна «горячая граница» - дальневосточная. И не случайно развернутые там войска уже в мирное время были сведены в Дальневосточный фронт. Именно там и произошел первый (из выявленных мною в документах) случай реального уничтожения самолета-нарушителя. По странной иронии судьбы самолет был немецкого производства - четырехместный Bf.108A «Тайфун».

Перейти (перелететь) границу у реки самураям удалось - но только в одну сторону. 9 июня 1941 года начальник штаба Дальневосточного фронта генерал-лейтенант Смородинов докладывает начальнику Генштаба генералу армии Жукову:

«... После того как японский самолет, несмотря на требования летчика о посадке и предупредительной очереди, перешел на бреющий полет и на большой скорости начал уходить, летчик мл. лейтенант Кондик дал одну очередь по самолету и японский самолет упал в районе Чернянино. Летчика Кондик в Ворошиловске опрашивал лично комвойсками фронта тов. Апанасенко. Кондик доложил, что он с риском для себя подлетал вплотную к японскому самолету и предупреждал о посадке, но японский самолет, несмотря ни на какие предупреждения, продолжал уходить. После предупредительных очередей мл. лейтенант Кондик на основе инструкции командира полка майора Субботина принял решение открыть огонь по самолету».

Отчетливо видимое через призму документов 20-21 июня отсутствие адекватного понимания ситуации делает неизбежным следующий вопрос: а был ли фельдфебель?

В инструкции дежурным звеньям, утвержденной командиром 40 ИАП майором Субботиным, в п. 7 имеется такое указание: «Все самолеты иностранной авиации, летящие над нашей территорией, немедленно эволюцией принуждать сажаться, а в крайнем случае при попытке уйти на свою территорию -уничтожить». Майор Субботин включение этого пункта в свою инструкцию объясняет тем, что он так понял и понимает пункт 1 приказа наркома обороны, в котором указано: «При нарушении границы японскими самолетами или воздухоплавательными аппаратами огонь открывать только в крайних случаях -залет в запретную зону в глубине территории округа».

«Японский самолет углубился на нашу территорию до Галенки - 40 км от границы и находился над Укрепрайоном, являющимся запретной зоной. Комвойсками фронта считает летчика Кондик невиновным».

Этот доклад примечателен по меньшей мере двумя обстоятельствами. Во-первых, в нем наконец-то появляется приказ. Не мифический «приказ Сталина, который запретил сбивать», а вполне реальный приказ наркома обороны СССР, в котором была указана ситуация, в которой сбивать самолеты-нарушители было не только можно, но и нужно. Во-вторых, документ позволяет понять, из каких подлинных фактов вырос позднейший миф. Да, эпизод со сбитым японским самолетом рассматривался как происшествие совершенно чрезвычайное, и для «разбора полетов» младшего лейтенанта прибыл лично командующий ДВФ в звании генерала армии. Тем не менее при условии твердой позиции вышестоящих командиров, которые не стали сваливать ответственность на подчиненного, ничего плохого со столь метко стреляющим летчиком («Кондик дал одну очередь по самолету») не случилось.

Во второй половине июня резко обострилась воздушная обстановка на северном фланге будущего фронта - немцы готовились к наступлению на Мурманск и лихорадочно наверстывали упущенное ранее время. 18 июня 1941 года четыре самолета нарушили границу, были обстреляны нашей зенитной артиллерией, но ушли в целости и невредимости на север. Начальник штаба Ленинградского ВО генерал-майор Никишев в своем докладе Жукову сообщает: «Даны указания частям о повышении бдительности; при появлении неизвестных самолетов, нарушающих границу, сбивать их». 19 июня 1941 года аналогичный приказ («уничтожать неизвестные самолеты, нарушающие госграницу») отдал своим подчиненным и командующий Северной зоной ПВО генерал-майор Крюков.

Приказы, даже самые однозначные, не помогли, однако же, решить главную тактико-техническую проблему - низкая скорость и скороподъемность истребителей не позволяли обеспечить перехват из положения «дежурство на земле». Обстоятельства заставили перейти к крайне затратному дежурству в воздухе. 19 июня 1941 года в 14:15 генерал-майор Никишев отправляет в Генштаб очередную тревожную телеграмму: «Докладываю: 19 июня в 12:55 самолет Ме-110 на высоте Н=1500 нарушил госграницу и дошел до аэродромов Шонгуй и Мурмаши (Мурманская область). Наши шесть истребителей догнать не смогли. Приказано в районе аэродромов патрулировать дежурным звеньям в воздухе и сбивать при всяком нарушении границы».

20 июня Никишев передал телеграфом в Генштаб подробный доклад

«О нарушениях госграницы иностранными самолетами в районах Кандалакша и Мурманск в период 1-19 июня». Описано 13 случаев нарушений, в том числе и группами по два и три самолета. Увы, ни истребителям, ни зенитной артиллерии никого сбить не удалось. Последняя фраза доклада звучит так: «Все самолеты, нарушающие госграницу, дано указание сбивать всеми средствами безо всякого предупреждения».

К сожалению, «авиационная тема» в довоенных документах июня 41-го не ограничивается сообщениями о неудавшихся попытках перехвата немецких самолетов-разведчиков. 8 июня в 10:00 командующий ВВС Ленинградского ВО генерал-майор Никишев отправляет наркому обороны СССР предельно лаконичную телеграмму: «Докладываю, [что в] 15 часов 7 июня арестован начальником 3-го отдела генерал-майор Левин Александр Алексеевич».

И точка. Никаких вопросов или комментариев. Так набирала силу поднявшаяся в конце мая волна арестов высшего командного состава советской авиации (генерал Левин на момент ареста занимал должность зам. командующего ВВС ЛенВО). В тот же день, 8 июня 1941 года, будет арестован генерал-инспектор ВВС КА, помощник начальника ГШ по ВВС, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Смушкевич.

К той же серии мифов, что и пресловутый «приказ Сталина, запретившего сбивать немецкие самолеты», следует отнести и не менее знаменитую историю про Жукова и предполье украинских укрепрайонов. Напоминаю краткое содержание. Кто-то когда-то нашел и обнародовал (что достаточно странно, учитывая, что соответствующее архивное дело - ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 14 -засекречено по сей день) вот такой документ:

«Военному совету Киевского ОВО, б/н, 10.6.41

Начальник погранвойск НКВД УССР донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье.

Донесите для доклада наркому обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков».

Этот текст ужасно понравился публике. Его цитировали все, кому не лень. Поисковая система Яндекс с ходу выдает 30 тысяч ссылок на него. Еще бы не ужаснуться - вот он, «роковой самообман Сталина», героические генералы на местах и тупые начальники в Москве, которые только и думали, как бы оттянуть... Забавно, но никто даже не поинтересовался: а что же было дальше? Что сделали с виновником «самочинного распоряжения»? Отдали на съедение волкам?

К счастью, тогда все остались живы, а сегодня мы можем ознакомиться и с дальнейшей перепиской по предпольному вопросу:

«Начальнику Генерального штаба Красной Армии тов. Жукову.

На № 59/НГШ доношу, что железобетонные сооружения и часть ДЗОТов батальонных районов № 7, 8, 9, 10 полевого строительства 1940 г. по Ковельскому УР заняты кадрами двух батальонов Ковельского УР согласно шифротелеграмме за подписью тов. Ватутина № 9/485 от 4.6 с. г. Во всех остальных УРах полевые сооружения нигде не заняты.

Сегодня дал распоряжение вывести гарнизоны из огневых точек Ковельского УР, удаленные от госграницы до 3 км и, не считаясь с дистанцией, из всех наблюдаемых с немецкой стороны. Распоряжение коменданту Ковельского УР подписано начальником штаба Пуркаевым.

Прошу указать - продолжать ли занимать гарнизонами огневые сооружения по переднему краю Владимир-Волынского, Струмиловского, Рава-Русского и Перемышльского УРов.

Кирпонос, Вашугин, Пуркаев, 10.6.41».

Внимательный читатель мог заметить, что в перечне укрепрайонов КОВО, на тот момент благополучно занятых гарнизонами, отсутствуют два самых южных. Но отсутствовали они недолго - 16 июня снова за подписями Военного совета КОВО в полном составе в Генеральный штаб летит следующая телеграмма: «Прошу разрешения занять кадрами Каменец-Подольского и Могилев-Ямпольского УР железобетонные сооружения первой линии этих УРов». На документе длинная резолюция, написанная черным карандашом: «Занятие Каменец-Подольского и Могилев-Ямпольского УРов разрешено.

Остропольский УР по старой границе подготовить к занятию также УРовскими частями с целью обучения и сколачивания. Срочно закончить формирование УРовских частей для Киевского УР, после чего подготовить УР к занятию кадрами». И подпись: «Жуков, 18.6».

То, что начальник Генштаба Жуков забыл про распоряжение, отданное его первым заместителем Ватутиным, неудивительно - всего не упомнишь, особенно если начальник Генштаба из Москвы лично распределяет пять тонн мела во Владивостоке. Печально другое - совершенно рутинная переписка по вопросу третьестепенной важности благодаря бойкому перу современных сочинителей приобрела масштаб судьбоносной значимости. Предполье укрепрайонов так называемой линии Молотова - это несколько километров (а на ряде участков - сотен метров) вдоль границы. Что могло изменить размещение в этой полосе нескольких стрелковых батальонов? В конкретной ситуации, сложившейся к утру 22 июня, чем меньше людей было в предполье -тем меньшими были потери от внезапного первого удара германской артиллерии.

Может быть, об одном из самых важных решений свидетельствует лист бумаги, на котором 11 июня 1941 года рукой заместителя начальника Оперативного управления ГШ генерал-майора Василевского было написано:

«Командующему войсками Западного ОВО

1) Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стрелковых корпусов с корпусными частями вывести

в лагеря в районы, предусмотренные для них планом прикрытия (Директива НКО за № 503859 сс/ов).

2) Приграничные дивизии оставить на месте, имея в виду, что вывод их на границу в назначенные им районы в случае необходимости будет произведен по особому указанию...

4) Вывод указанных войск завершить к 1 июля 41 г.».

Никакой сенсации тут нет. Документ аналогичного содержания для Киевского ВО (Директива НКО и ГШ № 504265 от 13 июня 1941 года) опубликован в середине 90-х (а в мемуарах маршала Баграмяна был почти дословно пересказан еще в «застойные» годы). Странный - если исходить из предположения, что готовилась оборонительная операция, - алгоритм развертывания, при котором второй эшелон сосредотачивается раньше первого, уже давно мог быть оценен должным образом. Сохранившаяся в архиве рукопись Василевского позволяет лишь уточнить дату принятия решения и подтвердить вполне очевидное предположение о том, что в движение пришли вторые эшелоны войск не одного только КОВО, но и других приграничных округов. А вот претендовать на звание сенсационных вполне могут семь машинописных страниц (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 46, л. 72, 87, 103, 130, 150), на которых зафиксированы оперсводки штаба Западного ОВО соответственно от 12, 13, 14, 15, 16 июня. Сводки эти имеют номера 2, 3, 4, 5, 6.

Очень интересные номера для середины шестого месяца года. Настолько интересные, что стоит обратить внимание на то, кто же в дни, предшествующие 11-12 июня, входил в кабинет Сталина. Опубликованный еще в далеком 1990 году «Журнал посещений» свидетельствует, что 3, 6, 7, 9, 11 июня Тимошенко и Жуков были в кабинете Сталина, причем 3 июня они провели там 2 часа 46 минут, а 6 июня - 2 часа. После 11-го числа следующее посещение было только 18 июня. В течение недели у Хозяина не было вопросов к военному руководству? Или руководство было не в Москве?

Последний вопрос основан на том странном обстоятельстве, что 17 июня на 30 минут к Сталину был вызван зам. начальника ГШ генерал-лейтенант Ватутин. Никогда ранее Сталин не вызывал Ватутина одного, без его непосредственного начальника товарища Жукова...

15 июня состоялся досрочный выпуск курсантов II курса военных училищ. Соответствующий приказ НКО № 0170 за подписями Тимошенко и Жукова был отдан 14 мая 1941 года. («Выпуск произвести без экзаменов, по отметкам успеваемости. После выпуска курсантов немедленно отправить в части по месту назначения».) И это далеко не единственное примечательное решение по кадровому вопросу. В частности, в конце весны 41-го года актуализировалась «национальная составляющая» этого вопроса.

26 апреля 1941 года нарком обороны издает приказ № 2520/орг., в котором командующему войсками Уральского ВО приказано к 10 мая 1941 года направить в распоряжение Военного совета Прибалтийского ОВО 223-ю и 203-ю стрелковые дивизии «в полном штатном составе». При этом «красноармейцев - уроженцев западных областей УССР и БССР (всех национальностей), а также по национальности: литовцев, эстонцев, немцев, поляков, болгар и греков из отправляемых дивизий перевести в другие части округа.»

9 мая зам. начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский отправляет начальнику штаба Киевского ОВО телеграмму следующего содержания: «Наркомом обороны дано указание Военным советам округов из частей, передислоцируемых в КОВО, красноармейцев национальностей: литовцы, латыши, эстонцы, немцы, поляки, болгары, греки не направлять [в Киевский ОВО], а перевести в другие части округов с заменой их. Прибывших из Ленинградского ВО красноармейцев - уроженцев западных областей и имеющихся в частях округа красноармейцев карел, финнов, болгар, латышей, эстонцев, литовцев, поляков, немцев, греков, иранцев перевести в воинские части, дислоцированные вне приграничной полосы. Красноармейцев национальностей: румын, турок, китайцев, корейцев и японцев, при подтверждении документами правильности [указания] данной национальности, из армии уволить».

Интересный перечень. Тут «титульные нации» и стран - союзников гитлеровской Германии, и стран, оккупированных нацистами (Польша, Греция), и добровольно-принудительно присоединенная к «оси» Болгария, и нейтральные Турция с Ираном. При этом важно отметить, что красноармейцы неправильных национальностей из армии не только увольнялись, но и наоборот - усиленно призывались! Так, 4 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) было принято решение «утвердить создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык». Срок исполнения - 1 июля 1941 года. Зачем Сталину понадобилась дивизия, говорящая на польском языке? Неужели настолько оскудела земля русская богатырями, что для обороны нерушимых границ СССР срочно потребовались поляки?

И не только поляки. 20 июня 1941 года в Генштаб поступает телеграмма от начальника штаба Киевского ОВО генерал-лейтенанта Пуркаева: «В соответствии с решением Военного совета округа прошу санкционировать с 10 июля проведение 3-месячных сборов по подготовке радистов-парашютистов для разведки на военное время в количестве 400 человек и дать указания о материальном обеспечении таковой. Подготовка намечена за счет призывников и военнообязанных, знающих немецкий, польский, румынский и венгерский языки, при 394-м и 561-м радиодивизионах». Резолюция синим карандашом: «т. Соколовскому. Разрешаю. Дать приказания. Жуков».

Кстати. Обороняться предполагали не только с помощью парашютистов, знающих венгерский и румынский языки, но и в тесном взаимодействии с Военно-морским флотом. 4 июня начальник штаба Одесского ВО генерал-майор Захаров телеграфирует в Генштаб: «В целях отработки вопросов взаимодействия между морским и авиационным выбросочными десантами на предстоящих учениях Черноморского флота в период 15-17 июня намечена выброска авиационного десанта. Прошу Ваших указаний для Главного управления ВВС КА о выделении округу 5 самолетов ТБ-3 с посадкой их на Вознесенском аэродроме 10 июня 1941 г.».

20 июня в 3:00 в шифровальный отдел ГШ поступили три телеграммы Ватутина, адресованные командующим войсками Одесского, Прибалтийского и Ленинградского округов. Была поставлена задача «не позднее 23.6.41 представить в ГШ разработку вопросов взаимодействия» с флотами -соответственно Черноморским, Балтийским и Северным. В 5 часов утра 21 июня телеграмма аналогичного содержания отправлена и в адрес командующего войсками Закавказского военного округа.

19 июня в 10:45 генерал-лейтенант Конев, назначенный командующим формирующейся 19-й армии, отправляет телеграмму на имя наркома обороны: «Прошу разрешения на 3-5 дней выехать в Ростов-на-Дону для решения неотложных вопросов по делам округа». Маршал Тимошенко то ли задумался, то ли был занят множеством более срочных дел, но ответил он Коневу лишь вечером следующего дня. В 19:57 20 июня в Черкассы уходит шифротелеграмма: «Выезд в Ростов-на-Дону на 3-5 дней разрешаю. Тимошенко».

От Черкасс на Днепре до Ростова-на-Дону 650 километров по прямой. Не в соседнюю деревню за парным молочком съездить. По меньшей мере до 24 июня армия Резерва ГК останется без командующего - но в 8 часов вечера

20 июня нарком обороны Тимошенко не видит причин для того, чтобы эту поездку отменить. Даже если бы документ такого рода был одним-единственным, на него стоило обратить особое внимание. Но он далеко не один.

Пятница, 20 июня 1941 года. Поздним вечером, в 23:25 заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Соколовский телеграфирует командующему ОдВО: «По агентурным данным, германский штаб авиации усиленно интересуется расположением штабов бронетанковых частей в Кишиневе.» Какой же вывод сделан на основе таких данных? «Предполагается, что замышляется какая-то диверсия. Начальник ГШ приказал предупредить вас об этом».

Суббота, 21 июня 1941 года. Ранним утром, в 3 часа 20 минут, в Генеральный штаб поступает телеграмма от начальника штаба Западного ОВО. Генерал-майор Климовских (ровно через месяц его расстреляют «за преступную бездеятельность, трусость и паникерство») сообщает: «По докладу командующего 3-й Армией, проволочные заграждения вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты. В этом районе в лесу будто бы слышен шум наземных моторов.» На документе резолюция Ватутина: «т. Маландину. 1) Немедленно доложить донесение правительству. 2) Отдельно тов. Вышинскому». И это - все. Теперь правительство, которое возглавлял человек, не имевший ни военного, ни даже среднего школьного образования, должно объяснить генералам и маршалам - что означают снятая проволока и рев танковых моторов по другую сторону границы.

21 июня в 13:25 командующий войсками Одесского ВО генерал-полковник Черевиченко шлет телеграмму наркому обороны. И снова в центре внимания -проволока: «В связи с напряженной обстановкой на границе прошу Вашего разрешения на использование колючей проволоки по реке Прут для прикрытия отдельных наиболее важных направлений.» Резолюции на документе нет, было ли дано такое разрешение - непонятно, но заслуживает внимания уже то, что очевидное и едва ли не запоздалое решение нельзя принять без согласования «на самом верху».

21 июня, 18:48 московского времени. До начала вторжения остаются считаные часы. Генерал-лейтенант Соколовский отправляет телеграммы в ЗапОВО и ПрибОВО: «Начальник Генштаба приказал допустить представителей Госконтроля тт. Пономарева, Козаманова, Леонтьева к проверке строительства УР, не затрагивая оперативно-тактическую сторону вопроса». Нет, кто бы спорил, учет и контроль - дело архиважное, надо проверить правильность составления смет, проследить, чтобы ни один мешок народного цемента не ушел «налево»... В тот же день, 21 июня, заместитель наркома обороны маршал Шапошников направляет телеграмму командующему войсками ЛВО генерал-лейтенанту Попову. О чем? Об использовании трофейной колючей проволоки с финских оборонительных сооружений линии Маннергейма. И это дело нужное - но неужели у человека, которого принято считать главным военным советником Сталина, 21 июня не было других забот?

Мне удалось обнаружить ровно два документа, направленных из Москвы в приграничные округа, содержание которых можно (при желании) интерпретировать как предупреждение о близящемся нападении немцев.

22 июня в 4:15 Ватутин отправляет телеграмму командующему войсками Киевского ОВО: «4-й ПТАБР провести рекогносцировку против рубежей Хотин, Проскуров, Могилев-Подольский, Немиров. Бригаду иметь в полной готовности для занятия рубежей обороны на направлении Новая Ужица, Липканы». Не говоря уже о том, что в 4:15 предупреждать стало поздно, сам выбор рубежей обороны свидетельствует о вопиющем незнании планов противника: в направлении Липканы, Новая Ужица (а это южная «впадина» Львовского выступа) никаких немецких танков не было вовсе, да и пехота вермахта начала там наступление лишь в июле 41-го.

Второй документ - это пять телеграмм идентичного содержания, направленных в приграничные округа: «Немедленно назначить военных представителей на узлы связи НКС (Наркомат связи) по два человека с непрерывным дежурством на узлах в пунктах (далее идет перечень из двух десятков городов и поселков по каждому округу с припиской «и другие узлы по мере потребности округа»). Задачи представителей: обеспечение бесперебойной работы узла связи, обеспечение своевременного прохождения донесений “Воздух” через всю систему узла связи.» Телеграммы были отправлены в период с 3:15 до 3:50 22 июня (понять, в каком часу они поступили в шифровальный отдел Генштаба, трудно - на бланке много исправлений разными чернилами). С учетом времени, потребного на дешифровку достаточно длинного текста, телеграммы эти легли на стол командующих округов в тот момент, когда с «воздуха» уже посыпались бомбы.

Отчетливо видимое через призму документов 20-21 июня отсутствие адекватного понимания ситуации делает неизбежным следующий вопрос.

«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик - немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.

- Приезжайте с наркомом в Кремль, - сказал И. В. Сталин.

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность...»

Эта сцена из мемуаров Г. К. Жукова была бесчисленное множество раз повторена в прозе и даже воплощена на киноэкране. От бесконечных повторений фрагмент воспоминаний одного, не самого правдивого человека превратился в непререкаемую истину. Этой «истине» не повредило даже рассекречивание и публикация документов, подробно описывающих историю побега ефрейтора Альфреда Лискова.

Из доклада начальника 90-го погранотряда майора М. С. Бычковского: «21 июня в 21.00 на участке Сокальской комендатуры был задержан солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Так как в комендатуре переводчика не было, я приказал коменданту участка капитану Бершадскому грузовой машиной доставить солдата в г. Владимир в штаб отряда. В 00.30 22 июня 1941 г. солдат прибыл в г. Владимир-Волынск. Через переводчика примерно в 1 час ночи солдат Лисков показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом я немедленно доложил ответственному дежурному штаба [пограничных] войск бригадному комиссару Масловскому. Одновременно сообщил по телефону лично командующему 5-й Армией генерал-майору Потапову, который к моему сообщению отнесся подозрительно, не приняв его во внимание.»

Не будем отвлекаться на обсуждение ситуации, когда в комендатуре погранотряда нет ни одного человека, способного понять, что говорит (кричит) перебежчик. Закроем глаза на то, что 43 километра от Сокаля до Владимир-Волынского перебежчика везли в течение трех с половиной часов. Предположим, что майор Бычковский неправильно понял реакцию генерал-майора Потапова. Предположим, что Потапов в ту же минуту начал звонить Жукову в Москву. Но и в этом случае - каким образом информация, поступившая в 1 час ночи 22 июня, могла повлиять на содержание разговора Сталина с Тимошенко и Жуковым, каковой происходил с 20:50 до 22:20 21 июня?

Известен еще «фельдфебель Федюнинского». В своих мемуарах генерал армии (в июне 1941 года - полковник, командир 15-го стрелкового корпуса) И. И. Федюнинский очень красочно описывает историю того, как 18 июня на участке его корпуса (западнее Ковеля) пограничную реку Буг переплыл немецкий перебежчик в звании фельдфебеля и сообщил о том, что вторжение начнется утром 22 июня. Увы, в документах пограничных войск НКВД УССР ни одного эпизода с перебежчиком (кроме упомянутого выше Лискова) нет. В рассекреченных документах наркома обороны и Генштаба от 18-20 июня никаких упоминаний про перебежчика также нет.

Самое главное - 18 июня никакой фельдфебель не мог выдать Федюнинскому точную дату начала операции «Барбаросса» по той простой причине, что до младших офицеров эту информацию довели только в 13:00 21 июня, а солдатам, ефрейторам и фельдфебелям соответствующий приказ «фюрера и Верховного главнокомандующего» зачитали поздно вечером 21 июня. Именно поэтому никакие рядовые перебежчики, узнавшие главную военную тайну гитлеровского рейха, не могли прибежать к советским пограничникам ранее полуночи. С учетом традиционных советских темпов передачи информации из одного ведомства в другое (погранвойска - это НКВД, а вовсе не НКО), на стол Жукова соответствующее донесение могло лечь только после фактического начала боевых действий.

Тут уж впору задать совершенно крамольный вопрос: «А директива номер один была?» Та самая, принятия которой «договорились во что бы то ни стало добиться» Тимошенко и Жуков? Вот директива - была. Причем именно того содержания, которое и приведено в любом учебнике. («В течение 22-23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев... Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам округов быть в полной боевой готовности.»)

Соответствующее архивное дело рассекретили в мае 2002 года, и теперь, ознакомившись с рукописным оригиналом (написан рукой Жукова на трех страницах), мы можем увидеть и оценить исправления, которые были внесены в исходный вариант. В частности, из текста был удален целый абзац: «В случае каких-либо провокаций со стороны немцев или их союзников ни на какие провокации не поддаваться, приняв все меры к немедленному урегулированию недоразумений мирным путем». Из фразы «все части, расположенные в лагерях, привести в боевую готовность» вычеркнуты слова «расположенные в лагерях». Из фразы «войска держать рассредоточенно, замаскированно и зарывшись в землю» вычеркнуты слова «зарывшись в землю». Складывается впечатление, что первоначальный вариант директивы был еще более «миролюбивым» и двусмысленным (то ли воевать, то ли регулировать недоразумения).

Текст директивы был сдан в шифровальный отдел Генштаба в 23:45. Через 1 час и 25 минут после того, как Жуков и Тимошенко вышли из кабинета Сталина. Да уж, нельзя сказать, что черный «Паккард» мчался от Кремля до Знаменки на бешеной скорости. Кстати, рассказ наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова, который в своих мемуарах пишет, что продублировал тревожную телеграмму телефонным звонком командованию флотов, подтверждается документом. В Оперсводке № 2 штаба Прибалтийской ВМБ на 24:00 21 июня читаем: «В 23:27 21.6.41 по флоту объявлена Оперативная готовность № 1. В остальном без изменений». Обратите внимание на номер Оперсводки - в полночь 21 июня выпущена уже вторая сводка какого-то нового периода в жизни флота.

И если флот встретил начало войны в состоянии Готовности номер один, то почему же Красная Армия так и не получила короткий и точный приказ «Ввести в действие план прикрытия»? Почему вместо него в войска отправили длинное и многозначное, как пророчества Нострадамуса, сочинение?

В течение последних 15-17 лет документы по планам прикрытия округов были рассекречены, и сейчас мы можем видеть - какой огромный объем работы военных профессионалов пропал даром. Планы прикрытия по каждому округу -это сотни страниц текста, десятки листов карт. И чего ж там только нет! Планы первых ударов советской авиации по аэродромам противника, ж/д станциям и мостам с расчетом наряда бомбардировщиков, потребного количества бомб по каждому объекту (!) и числа вылетов истребителей прикрытия. Приказы номер один для каждой части - командиру оставалось лишь достать из сейфа «красный пакет» и поставить на готовом тексте приказа дату и подпись. Маршруты выхода частей в не наблюдаемые с воздуха районы сосредоточения. Планы разрушения железных дорог и минирования автострад при вынужденном отходе, опять же - с расчетом потребных для этого сил и средств. Подробно разработанные (причем с картами) планы эвакуации семей комсостава -скольких бед удалось бы избежать, если бы хотя бы их ввели в действие за день до начала войны...

Но четыре главных слова так и не были произнесены. Заслуживает пристального внимания и реакция высшего командования Красной Армии на попытки командующих округов проявить спасительную инициативу. Еще в далеком 1992 году были рассекречены протоколы допросов командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова. Да, конечно, достоверность его показаний может быть оспорена; разумеется, обреченный генерал пытался представить свои действия в возможно лучшем свете. С другой стороны, маршал Тимошенко (о телефонном разговоре с которым пойдет речь ниже) на момент ареста Павлова был вполне жив и оставался все в том же высоком статусе наркома обороны СССР, так что возводить на него напраслину для Павлова было, что называется, «себе дороже».

Так вот, по версии Павлова, в час ночи 22 июня он доложил наркому о том, что «в течение полутора суток в Сувалкский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны» и, по донесению командующего 3-й Армией, «во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения». На это сообщение (драматург назвал бы его «отчаянным криком погибающего») маршал Тимошенко ответил якобы так: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации - позвоните».

Интересная формулировка: «Может случиться что-то неприятное». Неужели такими словами нарком обороны обозначил возможное нападение трехмиллионной немецкой армии?

Дальше, судя по показаниям Павлова, события развивались так: «Мне позвонил по телефону Кузнецов (командующий 3-й Армией), доложив: «На всем фронте артиллерийская и оружейно-пулеметная перестрелка...» Я ему по телефону передал ввести в дело «Гродно-41» (условный пароль плана прикрытия) и действовать не стесняясь, занять со штабом положенное место. Через минут восемь Коробков (командующий 4-й Армией) передал, что «на Кобрин налетела авиация, на фронте страшенная артиллерийская стрельба». Я предложил Коробкову ввести в дело «Кобрин 41 года» (условное наименование плана прикрытия для 4-й Армии. - М.С). Все, о чем доложили мне командующие, я немедленно и точно донес народному комиссару обороны.»

Прервемся. Оценим ситуацию. Командующий округом/фронтом Павлов явно вышел за рамки своих полномочий. Порядок введения в действие плана прикрытия был прописан предельно ясно: «По получении шифрованной телеграммы за подписями наркома обороны, начальника Генштаба и члена Главного военного совета». Теперь нарком обороны должен был как-то отреагировать на самоуправство своего подчиненного: или похвалить его за смелую инициативу, или напомнить об ответственности и потребовать прекратить своеволие. Что же делает маршал Тимошенко? Самоустраняется от принятия какого-либо решения. «Последний ответил: “Действуйте так, как подсказывает обстановка”».

Обстановку командиры поняли по-разному. Две газетные полосы можно занять лишь кратким перечислением того, что происходило утром 22 июня в различных частях и соединениях западных округов. Где-то по собственной инициативе вскрывали «красные пакеты», где-то упорно «не поддавались на провокации» даже тогда, когда бомбы уже сыпались на голову. Кто-то запрещал открывать огонь по атакующим немецким самолетам, а вот командир 7 САД полковник Петров уже в 4:53 отдает приказ командирам бомбардировочных полков дивизии: «Уничтожить группировку противника и авиацию в районе Тильзит, Рагнит, Жиллен (все пункты на территории Восточной Пруссии. - М.С.). Вылет немедленно».

В 5 часов утра 22 июня 5-я эскадрилья 9-го бомбардировочного полка 7 САД под командованием капитана М. А. Кривцова поднялась в воздух и взяла курс на Тильзит. Примерно через час, в тот самый момент, когда «девятка» СБ уже заходила на цель, капитан Кривцов получил по радио приказ вернуться назад! Командир эскадрильи проявил настойчивость, приказ растерявшегося начальства проигнорировал и обрушил бомбовый груз на противника. В другом бомбардировочном полку 7 САД (в 46 БАП) две эскадрильи в 6:40 отбомбились по ж/д станциям Тильзит и Жиллен, а еще одна выполнила «стоп-приказ» и вернулась с бомбами (что есть грубейшее нарушение правил производства полетов) на свой аэродром.

Итоги первых часов войны были зафиксированы в Оперативной сводке Генерального штаба Красной Армии № 1 на 10:00 22 июня 1941 года. Документ завершается такими словами: «Командующие фронтами ввели в действие план прикрытия (как видим, подписавший сводку Г. К. Жуков весьма самокритично констатирует, что решение было принято на местах, а не по команде из Москвы) и активными действиями подвижных войск стремятся уничтожить перешедшие границу части противника». А дальше - еще интереснее: «Противник, упредив наши войска в развертывании (подчеркнуто мной. - М.С.), вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия. Используя это преимущество, противнику удалось на отдельных направлениях достичь частичного успеха».

Отсутствие своевременного приказа о введении в действие плана прикрытия было органично дополнено отсутствием решения о мобилизации. Открытая общая мобилизация в СССР была объявлена не до начала войны и даже не в день начала войны, а лишь с 23 июня. Это абсолютно невозможная, невероятная ситуация. Такого не было нигде: Германия и Польша, Франция и Финляндия, Италия и Бельгия - все эти страны начинали мобилизацию за несколько дней или даже за несколько недель до войны. Единственным исключением из правил оказался Советский Союз, то есть именно та страна, которая на протяжении многих лет готовилась к крупномасштабной войне с немыслимым для ее соседей размахом.

Бросается в глаза и на удивление бесстрастный тон соответствующего Указа Президиума ВС СССР, отсутствие в тексте малейших упоминаний о вторжении германских войск. Все совершенно буднично: «На основании статьи 49 пункта «Л» Конституции СССР Президиум Верховного Совета объявляет мобилизацию на территории военных округов (следует перечень. - М.С.). Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно. Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года». И это - все. Ни «беспримерного в истории цивилизованных народов вероломства», которое клеймил позором в своем радиообращении Молотов, ни «неслыханного по наглости нападения», упомянутого в совершенно секретной, для нужд пропаганды отнюдь не предназначенной Директиве № 2 (вышла за подписями Тимошенко, Жукова и Маленкова в 7:15 22 июня).

Рассекреченные в последнее время документы позволяют «подкрутить резкость» и рассмотреть процесс объявления мобилизации в СССР в мелких деталях. Картина при этом открывается в высшей степени странная.

Первой по счету странностью следует считать уже то, что в архивном деле «Исходящие шифротелеграммы НКО с 3.1 по 28.12.1941 г.» (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 3, рассекречено 4.06.2010 г.) нет телеграммы наркома Тимошенко с приказом об объявлении мобилизации, нет вообще никаких следов принятия этого важнейшего решения. Что же касается архивного дела «Исходящие шифротелеграммы начальника Генштаба с 7.1. по 27.6.1941 г.» (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 14), то оно не рассекречено по сей день!

Текста телеграммы об объявлении мобилизации (назовем ее «первая телеграмма») у нас нет, но есть ее многозвучное «эхо», зафиксированное во входящих документах НКО и Генштаба (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 47). Листы 20-57 указанного архивного дела занимают телеграммы, в которых начальники штабов военных округов подтверждают получение приказа о мобилизации. «Телеграмма о мобилизации № 2206 по схеме “Обрыв” получена 22 июня в 17:40... Мобилизационная телеграмма № 2206 схема “Тревога” получена 22 июня в 18:28. Телеграмму о мобилизации с наименованием схемы “Молот” получил 22 июня в 18:30. Мобтелеграмма схеме “Гроза” получена штабом округа в 18:30. схема “Победа”. “Буря”. “Звезда”».

Все очень красиво - но что же обозначают эти «Звезда», «Гроза» и «Буря» с «Молотом»? Какая именно мобилизация была объявлена телеграммой наркома обороны?

Поясняю вопрос. Мобилизационным планом 1941 года («МП-41») было предусмотрено два варианта проведения мобилизации. В одном случае решением правительства (СНК СССР) проводилась скрытая мобилизация отдельных военных округов, соединений и частей. В этом случае призыв военнообязанных запаса производится персональными повестками, без объявления в газетах и по радио. Второй вариант, вариант открытой (с публичным объявлением) мобилизации всех Вооруженных Сил Союза ССР или отдельных военных округов вводился в действие Указом Президиума Верховного Совета СССР.

А теперь внимательно смотрим на телеграмму № М/618, Исх. № 20093, которую заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский направил (сдана в шифровальный отдел 22 июня в 18:00, отправлена адресатам с 20:40 до 23:40) командующим войсками Закавказского, Среднеазиатского, Забайкальского округов и Дальневосточного фронта: «На территории Советского Союза, кроме ЗакВО, САВО, ЗабВО и ДВФ, правительством (подчеркнуто мной. -М.С.) объявлена мобилизация. Нарком обороны приказал: выполнить имеющиеся для остальных округов внеокружные наряды путем скрытого подъема повестками и направить в части этих округов по разработанному плану».

Генерал Соколовский, главный по мобилизации, ошибся? Забыл разницу между общей открытой и частичной скрытой мобилизациями, перепутал правительство с Президиумом ВС, то есть, страшно сказать, сравнил Вождя народов тов. Сталина со «всесоюзным старостой» Калининым? Возможно и такое, людям свойственно ошибаться. Но тогда придется признать, что в одной телеграмме Соколовский ошибся дважды. Дело в том, что в Указе Президиума ВС СССР в числе округов, подлежащих мобилизации, был назван и Закавказский!

Далее последовал следующий обмен телеграммами между Тбилиси и Москвой. В 19:20 в шифровальный отдел Генштаба поступает телеграмма, подписанная Военным советом ЗакВО в полном составе (Козлов, Шаманин, Толбухин): «До настоящего момента не имею указаний. Прошу телеграфировать». Телеграмму Соколовского № М/618 они еще не получили, публичного объявления об открытой мобилизации по Указу Президиума, как можно понять, к тому моменту не было.

Уже после полуночи (получена в 2:45 23 июня) начальник штаба ЗакВО генерал-майор Толбухин отправляет начальнику Генерального штаба следующую телеграмму: «Указом Президиума Верховного Совета СССР объявлена мобилизация ЗАКВО. Телеграмме Вашего заместителя тов. Соколовского № М/618, наоборот, указано, что ЗАКВО мобилизацию не проводит. Телеграмма мобилизации не поступала. Попытки выяснить, чем же руководствоваться и будет ли телеграмма мобилизации, не удались ни [по] прямому проводу, ни [по] телефону. Прошу дать окончательное указание».

А вот и «окончательное указание» от Соколовского (телеграмма № М/627, Исх. № 20229, сдана в шифровальный отдел в 3:40 23 июня): «Командующему войсками Закавказского ВО. Копии: командующим СКВО, МВО, ЛВО. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22.6.41 г. объявляется общая открытая мобилизация запасных по МП-41 на территории Закавказского ВО. Первый день мобилизации считать 23 июня 1941 г. Телеграмму № М/618 от 22.6.41 в отношении ЗакВО - отменить. Оповещение произвести распоряжением округа».

Перед телеграммой № М/627 были, само собой, телеграммы Соколовского с номерами 625 и 626. Сданы в шифровальный отдел Генштаба в 3:00 23 июня, адресованы соответственно командующим войсками Северокавказского и Харьковского военных округов. Заметим, что эти округа «первую телеграмму» о какой-то мобилизации получили в 17:30 и 18:00 22 июня. Более того, командующий войсками Харьковского ВО генерал-лейтенант Смирнов -к счастью для будущих историков - свое подтверждение получения сформулировал следующим образом: «Телеграмма [о] проведении частичной (здесь и далее подчеркнуто мной. - М. С.) мобилизации получена мною 22.6 в 18:00». Мало этого, генерал Смирнов отправил в Москву еще одну телеграмму: «В связи с объявлением в Харьковском военном округе частичной мобилизации молнируйте указание по выполнению внеокружного наряда...»

И вот уже после этого, в 3 часа утра 23 июня, Соколовский телеграфирует в Харьковский и Северокавказский округа: «На территории вашего округа объявлена общая мобилизация. Все войсковые части и учреждения, предусмотренные схемой развертывания, подлежат отмобилизованию». А самое интересное - в мелких деталях. Текст телеграмм М/625 и 626 написан от руки, одним почерком и одними чернилами. В эти готовые «болванки» другими чернилами вписаны: номера телеграмм, пометка «Срочная, вне очереди», подпись Соколовского, число (23) рядом со словом «июня». Причем на телеграмме, отправленной в ХВО, число вписать забыли, так там и осталось «... июня 1941 г.».

Кажущийся хаос телеграмм, номеров и дат достаточно просто выстраивается во вполне четкую картину: мобилизаций было ДВЕ. В 16:00 22 июня Тимошенко и Жуков вышли из кабинета главы правительства СССР тов. Сталина. После этого, где-то в районе 17-00, в округа уходит «первая телеграмма» с объявлением приказа о скрытой мобилизации по решению правительства. Телеграмма получена, подтверждения отправлены в Москву, уточняющие вопросы заданы. Все приступили к работе. После этого и независимо от этого ближе к полуночи появляется Указ Президиума ВС СССР об объявлении общей открытой мобилизации с 23 июня 1941 года. В три часа утра 23 июня заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский начинает рассылку в округа «второй телеграммы», причем использует для этого заранее заготовленные рукописные «болванки», в которых был «забит» месяц июнь.

Хронология понятна. Совершенно непонятна логика: зачем дважды в течение одного дня (точнее говоря, ночи) объявлять две мобилизации?

Прежде чем сформулировать гипотезу, кратко перечислим то, что сомнений вызывать уже не может.

Первое. В июне 1941 года Красная Армия находилась в состоянии скрытого развертывания. На базе управлений и войск внутренних округов формировались армии Резерва ГК, армии эти грузились в эшелоны и с соблюдением строжайших мер секретности выдвигались на рубеж рек Западная Двина и Днепр. Короткими ночными переходами шли на запад так называемые глубинные дивизии, то есть вторые эшелоны войск приграничных округов. Под видом учебных сборов было призвано без малого 800 тысяч резервистов. Начиная с 12-18 июня (в разных округах по-разному) в документах округов появляются оперативные сводки и приказы с номерами 1, 2, 3... По меньшей мере к 20-21 июня на базе приграничных округов сформированы фронты, управления которых переходят на полевые командные пункты.

Механизированные корпуса покидают места постоянной дислокации и выдвигаются в замаскированные в лесах районы сосредоточения. Еще раз подчеркнем, что все это происходит ДО немецкого вторжения и до появления пресловутого «фельдфебеля».

Второе. Документальными данными о планах противника советское военно-политическое руководство не располагало; источников информации ни в ближайшем окружении Гитлера, ни среди командующих армиями и Группами армий вермахта, ни среди командиров немецких корпусов, дивизий и полков советская разведка не имеет. Неизбежный результат - вплоть до позднего вечера 21 июня из Москвы в войска не поступило ни одного директивного документа с предупреждением о готовящемся вторжении. Тщательно разработанные и детализированные до уровня дивизий и полков планы прикрытия введены в действие не были. С вероятностью, близкой к ста процентам, можно предположить, что даже информации от перебежчиков в званиях ефрейтора или фельдфебеля на момент составления Директивы № 1 командование Красной Армии не имело.

Третье. Начавшееся на рассвете 22 июня 1941 года вторжение германских войск повергло тов. Сталина и его ближайших соратников в состояние крайнего изумления. В старинном смысле русского слова «изумление». Растерянность и неразбериха в высших эшелонах власти были настолько велики, что даже совершенно очевидное и неотложное решение - объявление общей мобилизации - было принято крайне неорганизованно и с недопустимым опозданием.

И вот теперь нам остается добавить только одно недостающее звено, чтобы все эти разнородные, а порой и взаимоисключающие факты сложились в единую стройную систему. Предположим, что на 22 июня Сталин запланировал проведение важного мероприятия. Одного из самых важных в общей последовательности мероприятий скрытого стратегического развертывания Вооруженных сил. Предположим, что на 22 июня было запланировано осуществление провокации (серии провокаций), которая должна была инсценировать агрессивные действия Германии против СССР. Это мог быть артиллерийский обстрел пограничной заставы, бомбардировка советских городов, вторжение группы переодетых в немецкую форму «диверсантов» и т. п. После проведения запланированной инсценировки, на следующий день (23 июня) или в один из ближайших к этой дате дней должна была быть объявлена открытая мобилизация.

В рамках такой гипотезы все известные факты встают на свои места, как патроны в обойме. Для чего развертывались Вооруженные Силы? Для проведения крупномасштабной наступательной операции к западу от границ СССР. Почему не была проведена открытая общая мобилизация? Чтобы не спугнуть Гитлера. Почему не был введен в действие план прикрытия? А потому, что вечером 21 июня Сталин все еще не верил в возможность перехода немцев в наступление в ближайшие часы. Для чего была выпущена так называемая Директива № 1? Для того чтобы жестко пресечь возможный несанкционированный «ответ» на провокацию со стороны ничего о ней не знающих командиров приграничных дивизий, корпусов и армий. Именно навязчиво проходящая через всю Директиву идея «не поддаваться на провокации» и является ее (Директивы) главным содержанием.

Утром 22 июня, получив сообщение о том, что вместо заказанной инсценировки началось реальное немецкое вторжение, Сталин впал в состояние временной невменяемости. И было от чего! Такого совпадения не могло быть, потому что не могло быть никогда... Примерно 12 часов потребовалось для того, чтобы «коллективный Сталин» пришел в себя и начал предпринимать некие осмысленные действия, в частности было оформлено решение правительства СССР об объявлении частичной мобилизации. Одновременно и параллельно с этим продолжали крутиться «шестеренки часового механизма» первоначального плана развязывания войны. В ночь с 22 на 23 июня нужные зубчики пришли в зацепление и появился заранее (то есть еще до германского вторжения) составленный Указ Президиума ВС о всеобщей открытой мобилизации.

Прямых документальных подтверждений эта гипотеза не имеет и никогда иметь не будет. Если и существовали записанные на бумаге решения на проведение провокационной инсценировки (что само по себе весьма сомнительно), то они были уничтожены еще в июне 41-го. Через несколько дней или даже часов после того, как инсценировать гитлеровское вторжение стало уже поздно. Тем не менее я смею напомнить образованным читателям, что никто, ни один человек на земле не видел протоны, нейтроны и вращающиеся вокруг ядра электроны. Гипотеза о существовании и взаимодействии этих объектов приобрела характер общепризнанной научной истины только потому, что в рамках такой гипотезы удается дать непротиворечивое объяснение некоторым реально наблюдаемым в макромире явлениям.