После полуночи

1 Комната с видом

Тяжелая дорожная карета лорда Ротуэлла резко накренилась вправо, сворачивая на каменный мост, дугой изгибавшийся над ленивой рекой Уитэм, и еще ближе подъезжая к поместью Хайвуд. Сам барон, казалось, не обращал внимания на раскачивание экипажа. Его взгляд, похоже, навечно приклеился к конторской книге в суконном переплете, которую он сосредоточенно изучал с тех пор, как они позавтракали в гостинице к северу от Слифорда.

Конторская книга или бокал с бренди, подумала Мартиника. За шесть недель, прошедшие с момента их сдержанного воссоединения, она редко видела что-то другое в руках своего опекуна.

Рядом с ней тетя Ксантия слегка вздрогнула.

— Боже мой, неужели в этой никудышной стране солнце никогда не греет?

Ротуэлл наконец-то поднял взгляд.

— Сейчас тепло, Зи, — спокойно заявил он. — Или настолько тепло, насколько здесь бывает в декабре. Жизнь в Вест-Индии разжижила твою кровь, вот и все.

Мартиника накрыла своей рукой обтянутую перчаткой ладонь тети.

— Ты привыкнешь к этому, Ксантия, — заверила она ее, пожимая застывшие пальцы тети. — Через несколько недель ты совсем перестанешь думать о том, что холодно.

Ксантия вяло улыбнулась.

— Я уже скучаю по Барбадосу. — Она повернулась брату. — Сколько еще ехать, Киран?

Ротуэлл снова поднял голову, на его лице застыло отрешенное выражение.

— Еще две мили, судя по инструкциям Памелы, — пояснил он. — Там будет хорошо растоплен камин, Зи. Ты скоро согреешься.

Но тетя Ксантия все еще нервничала.

— Право, Киран, — проговорила она, — ты хотя бы помнишь этих людей? Я чувствую себя ужасно неловко.

— Я помню Памелу, — ответил барон. — Мы играли вместе, когда были совсем маленькими. И она однажды приезжала на Барбадос вместе с тетей Оливией. Ты не помнишь этого?

Тетя Ксантия покачала головой.

— Я предпочитаю не вспоминать о нашем детстве.

Ротуэлл отвел взгляд и сосредоточил свое внимание на пасторальном пейзаже за окном экипажа. Мартиника последовала его примеру. Она уже знала, что разговору пришел конец. Невиллы отлично умели не высказывать некоторые вещи вслух; члены семьи умели приходить в тихую ярость и сдерживать горе — или именно так она часто думала. Или, возможно, это всего лишь английское отчаяние. Все, что девушка знала наверняка — так это то, что она со своим креольским темпераментом и галльской страстностью всегда будет для них чужой.

Вместо этого она сосредоточилась на сельской местности, мягко расстилающейся перед ней. Даже в декабре эта земля выглядела богатой. Жаль, что здесь невозможно выращивать сахарный тростник. Несмотря на свою горечь из-за того, что ее отослали прочь, Мартиника научилась любить Англию. Да, она скучала по Барбадосу. Особенно девушка тосковала по воспоминаниям о своей матери. Но они, казалось, потускнели со временем и расстоянием, и не важно, как отчаянно она пыталась цепляться за них.

Тетя словно прочла ее мысли. Ксантия довольно резко откашлялась. Когда ее брат не заметил этого, она слегка толкнула его колено. Он поднял голову от конторской книги, сдвинув брови.

— Мы почти приехали, — заметила Ксантия. — Разве ты не хотел кое-что сделать перед тем, как мы прибудем?

— Ах, да. — Выражение лица Ротуэлла, кажется, стало еще более мрачным, если это было возможно. Но он наклонился и взял странную кожаную шкатулку, которая стояла на полу экипажа каждый день с тех пор, как они покинули Лондон. Барон пристроил шкатулку на своем колене и почти ласково провел рукой по ее поверхности, словно смахивая пыль, хотя никакой пыли там не было.

— Мы с твоей тетей привезли это из Бриджтауна, — сказал он, в его взгляде появилась неожиданная мягкость. И все же он смотрел не на Мартинику, а на шкатулку. — Ксантия подумала, что тебе настало время получить это.

Он потянулся через разделявшее их пространство экипажа и бережно опустил шкатулку на колени Мартинике. Шкатулка скорее напоминала маленький дорожный несессер из нескольких отделений. Заинтригованная, Мартиника открыла один из ящичков. На подкладке из голубого бархата устроилась длинная нитка перламутрово-белых жемчужин. Во втором ящичке обнаружились вычурная изумрудная подвеска и подходящая к ней пара длинных, искусно выгнутых серег.

— Эти тебе носить еще слишком рано, — предупредила тетя Ксантия. — Но жемчуг и некоторые другие украшения ты сможешь надевать уже сейчас, если захочешь.

Ошеломленная, Мартиника подняла крышку. Из разных отделений ей подмигнули броши и серьги. Одна из них, простая золотая брошка с мелким жемчугом немедленно показалась ей знакомой.

— Маман, — прошептала она с внезапным приливом тоски. — Они принадлежали ей, не так ли?

Ксантия положила ладонь поверх ее рук.

— Некоторые из них — подарки твоего биологического отца перед тем… хм, перед тем, как она приехала на Барбадос. Но большинство украшений купил ей мой брат Люк после того, как они поженились. Ты была слишком мала, чтобы помнить их.

— И теперь они мои?

Ксантия кивнула. Мартиника посмотрела на сидевшего напротив Ротуэлла, но его взгляд уже вернулся к окну. Горячие слезы подступили к ее глазам, а ее сердце разрывалось от почти сокрушительной волны горя и признательности. И все же тут была и боль. Боль и глубокое чувство неполноценности. Ротуэллу, точно так же, как и ее родному отцу, она никогда не была нужна. Возможно, и ее отчим тоже никогда по-настоящему не хотел ее? Возможно, он просто был добр, чтобы угодить ее матери? В этом заключался ее самый глубокий, самый тайный страх.

Но в отличие от его покойного брата, пренебрежение Ротуэлла было очевидным, и Мартинике отчаянно хотелось знать, отчего это так. Почему она недостойна любви? Что с ней не так? Но если Ротуэлл и заметил ее боль, то это невозможно было различить на его лице. С таким же успехом барон мог бы передать ей пару старых туфель.

— Милорд? — спросила она. — Вы желаете, чтобы я получила их?

Ротуэлл снова отвернулся от окна, и не глядя на нее по-настоящему, сделал едва различимый снисходительный жест тыльной стороной руки.

— Если это доставит тебе удовольствие, — проговорил он. — Но если эти украшения тебе не интересны, то мы сможем продать их.

Продать их? Продать драгоценности ее матери? Мартиника скорее продаст самого Ротуэлла — не то, чтобы кто-то в здравом уме захотел купить его. Или все-таки кто-то захотел бы? Миссис Харрис всегда говорила, что о вкусах не спорят. Мартиника бегло оглядела фигуру опекуна, которая, надо признаться, оказалась внушительной и мускулистой. При этом он обладал высоким ростом, а его покрытые мозолями руки с длинными пальцами выглядели сильными после тяжелой работы. И, к ее изумлению, он был молод.

Мартинику отослали из дома в тринадцать лет, когда едва прошло шесть месяцев со смерти ее родителей. Тогда она полагала, что Ротуэлл — старый и черствый. Только теперь девушка осознала, что он все еще очень молодой человек. В Ротуэлле все было темным — его волосы, глаза, и да, даже цвет его лица. Годы тяжелой работы под солнцем Барбадоса сделали его кожу намного темнее, чем ее собственная, и оставили сеть тонких морщинок в уголках его глаз. Но самой темной чертой Ротуэлла была его личность. Нет, несмотря на его богатство, никто не склонен хотеть Ротуэлла.

Но ее мнение на сей счет, очевидно, оказалось неверным.

— Киран! — Мартиника услышала раздавшийся крик еще до того, как их карета остановилась.

Она выглянула наружу и увидела молодую женщину, которая быстро спускалась по парадным ступеням красивого кирпичного особняка. Она выглядела на тридцать с хвостиком, с улыбающимися глазами и широким, благодушным ртом.

— Кузина Памела, — прошептал Ротуэлл сестре. Затем он распахнул дверь и вышел из экипажа.

Леди бросилась вперед, чтобы схватить его за руку, прежде чем он сумел помочь Ксантии выбраться из кареты. Однако вскоре все они стояли на покрытой гравием подъездной дорожке, а леди Шарп обнимала Ксантию.

— Только посмотри на себя! — Она отстранила Ксантию, ее глаза сияли. — Я уверена, Зи, что ты почти не помнишь меня. Но я тебя помню.

Ксантия улыбнулась в ответ.

— Так приятно быть здесь.

Леди Шарп переключила внимание на Мартинику и протянула ей руку.

— И Мартиника, добро пожаловать. Кузен Люк часто писал о тебе, и с большим теплом.

В этот самый момент раздался резкий стук дерева по камню. Мартиника подняла взгляд и увидела пожилую женщину, спускающуюся по элегантным парадным ступеням, с тростью с золотым набалдашником в руках. Леди была высокой, ширококостной, ее плечи почти не ссутулились с возрастом.

— Тетя Оливия. — Ротуэлл поднялся по ступеням, чтобы взять ее под локоть.

Она отмахнулась от него едва ли не с раздражением.

— Я могу одолеть дюжину ступеней без помощи, Киран, — с негодованием произнесла дама. — Господи Боже, мальчик, что, черт возьми, случилось с твоей кожей?

Леди Шарп поспешила вперед.

— Киран не хотел выставить тебя неженкой, мама, — упрекнула она. — Он вел себя как джентльмен — джентльмен, которого ты еще не запугала. А теперь иди и поприветствуй Ксантию и познакомься с Мартиникой.

— Хм, малышка Ксантия, — произнесла пожилая леди, предлагая морщинистую щеку для поцелуя. — Ты выросла, девочка — и у тебя чудесные глаза твоей матери.

— Спасибо, тетя Оливия, — ответила Ксантия.

Старая дама обратила свои похожие на бусинки глаза на Мартинику.

— Итак, ты — усыновленная девочка Люка, а? — заявила она. — Подойти, дитя, и позволь мне посмотреть на тебя.

Мартиника шагнула вперед, но в этот момент из дома вышла эффектная женщина с очень светлыми волосами. Она цеплялась за руку смуглого, щеголеватого джентльмена, которого можно было описать только как «красивого», потому что слово «привлекательный» не отдавало ему должного. Через расстояние его взгляд встретился с взглядом Мартиники, и на мгновение ее дыхание прервалось. Он не смотрел ни на Ротуэлла, ни на Ксантию, но прямо на нее, завораживая девушку пылкими темными глазами.

Затем блондинка заговорила, разрушив странные чары.

— Святые небеса, Памела, — воскликнула она, покинув своего привлекательного компаньона и торопливо спускаясь по ступеням. — Неужели это Ротуэлл?

Леди Шарп покраснела и быстро представила сводную сестру своего мужа, миссис Эмброуз.

— Кристина в настоящее время живет с нами, — объяснила она. — А это — наш сосед, лорд Сент-Врейн.

Смуглый молодой человек с элегантной грацией спустился по ступеням и низко поклонился.

— Знакомство с вами доставило мне громадное удовольствие, — произнес он звучным, мягким баритоном. Но когда он выпрямился, его глаза снова встретились с глазами Мартиники, и по ее спине необъяснимым образом пробежала дрожь чувственного узнавания.

Но миссис Эмброуз смотрела только на Ротуэлла.

— Милорд, я так много слышала о вас от дорогой Памелы, — проворковала она, беря его под руку. — Пойдемте, давайте все вместе войдем в дом и освежимся. Вы должны рассказать мне все о той экзотической жизни, которую вы ведете в Вест-Индии. У вас есть рабы? Они ужасно опасные? Знаете, я всегда хотела поехать туда. И еще в Бостон. Возможно, я побываю в обоих местах, и однажды вы нанесете мне визит.

— Бостон и Барбадос разделяет две тысячи миль, Кристина, — заметила леди Шарп.

Однако миссис Эмброуз уже поднималась по ступеням.

— В самом деле? — ответила она, бросив едва ли не пренебрежительный взгляд через плечо. — Как, но в атласе Регги между ними не могло быть более одного-двух дюймов.

На лице пожилой женщины появилось презрительное выражение.

— Пойдем, Ксантия, — сказала она, начиная подниматься по ступеням, деловито стуча тростью. — И ты тоже, девочка. Кристина собирается опозориться. Вы не захотите пропустить это.

Однако как только они оказались внутри, леди Шарп мягко взяла верх над миссис Эмброуз и настояла на том, чтобы проводить гостей в их комнаты, где они смогут освежиться.

— Мама, Кристина, пожалуйста, не могли бы вы отвести Сент-Врейна в гостиную и позвонить, чтобы подали чай, пока я всех устрою? И где же Регги? Февершем, будьте любезны, пойдите и позовите лорда Шарпа. И скажите мисс Пендл, чтобы она привела детей вниз.

Дворецкий поторопился прочь выполнять распоряжения хозяйки, а Сент-Врейн предложил руку пожилой женщине. Они вместе исчезли, поднявшись вверх по элегантно изгибающейся лестнице. Но миссис Эмброуз все еще цеплялась за Ротуэлла словно плющ.

— Лорд Ротуэлл поселится в голубых апартаментах, которые выходят на озеро, — сказала леди Шарп одному из лакеев, ловко взвалившему сундук на одно плечо. — Я припоминаю, Киран, как сильно тебе нравится смотреть на воду.

Тетя Ксантия наклонилась ближе к кузине.

— Памела, насколько трудно будет устроить, чтобы наши с Мартиникой комнаты были рядом? — попросила она. — Мы возобновляем наше знакомство, словно две легкомысленные школьницы.

Ксантия просто проявляла доброту. Мартиника слегка побаивалась этой первой вылазки в общество, и Ксантия играла в мать-наседку. Леди Шарп, кажется, сразу же поняла это.

— На самом деле у нас есть пара сообщающихся спален, — проговорила она, сдвинув брови. — Но одну уже занимает Кристина.

Кристина сжала ее руку.

— Тогда нам будет удобно в любых других комнатах.

— Нет, подожди. — Леди Шарп положила ладонь на руку Ксантии и устремила взгляд мимо нее.

— Кристина, дорогая, ты не станешь слишком сильно возражать против обмена спальнями? Мне хотелось бы поместить Ксантию и Мартинику вместе.

Миссис Эмброуз выглядела раздраженной.

— Памела, а где же будет спасть Дженкс? — спросила она. — Я размещала ее в смежной комнате на тот случай, если ночью у меня случится приступ головной боли.

Ротуэлл шагнул вперед.

— Мне не нужны апартаменты, — заявил он. — Почему бы вам не переехать туда, миссис Эмброуз? Без сомнения, есть еще одна спальня с видом на озеро?

— Да, слева от апартаментов есть комната с прекрасным видом, — произнесла леди Шарп. — Она ужасно маленькая — но с красивым балконом.

— Ах, будет место, где курить мои манильские сигары, — прошептал Ротуэлл.

Миссис Эмброуз бросила еще один взгляд на Ротуэлла.

— Рядом с апартаментами? — произнесла она, в ее глазах вспыхнул внезапный озорной огонек. — Я должна сразу же приказать Дженкс перенести мои вещи. Если, конечно же, вы на самом деле не возражаете против того, что мы станем соседями, милорд?

Ротуэлл наконец-то улыбнулся.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия.

Лакеям было приказано разнести багаж, и они торопливо забегали туда-сюда, а уже через час семья снова собралась, на это раз в длинной, солнечной гостиной, где висело примерно две дюжины портретов. Детей, Луизу и Джудит, привели, чтобы представить гостям, как раз в тот момент, когда к ним присоединился лорд Шарп, все еще в сапогах и бриджах. Он оказался внушительным, но приветливым джентльменом со смеющимися глазами и залысинами. Шарп с откровенной любовью поцеловал дочерей, а затем низко склонился над рукой Мартиники, заявив, что очарован ею.

— Моя дорогая, — сказал он жене. — Ротуэлл поставил перед тобой легкую задачу. Следующей весной тебе не составит труда вывести в свет эту экзотическую красавицу. Но я, вероятно, умру от истощения, отгоняя поклонников от нашей двери.

Все рассмеялись, за исключением Мартиники, чьи щеки вспыхнули, и Сент-Врейна, лениво прислонившегося к одному из длинных, глубоких окон, его взгляд с подвижностью ртути перемещался по толпе. Мартиника задалась вопросом, почему он здесь. Без сомнения, чтобы развлекать миссис Эмброуз. В глазах леди Шарп мелькала определенная настороженность каждый раз, когда она смотрела на молодого человека.

И хотя она также продолжала бросать странные, непонятные взгляды в сторону Сент-Врейна, миссис Эмброуз, несомненно, предъявила права на Ротуэлла. А тот не выглядел совершенно недовольным ее вниманием. Не обращая на все это внимания, двоюродная бабушка Оливия сразу же набросилась на Ксантию, забросав ее вопросами о брачных планах — или об отсутствии таковых.

Ксантия сдержанно улыбнулась.

— Спасибо вам, тетя Оливия, за вашу заботу, но в настоящий момент мое время посвящено нашим судоходным делам.

— Ерунда! — воскликнула тетя Оливия, ударив тростью по полу. — Женщинам нечего делать в бизнесе, моя девочка.

— На Барбадосе на это смотрят по-другому, тетя.

— Не настолько по-другому, готова поспорить, — резко возразила Оливия. — Позволь Кирану заниматься подобными вещами, и устраивай свою жизнь. Ты уже находишься на полке[6] — и покрыта слоем пыли.

Тетя Ксантия выглядела смущенной.

— Киран управляет нашими плантациями, — объяснила она, понизив голос. — Я занимаюсь морскими перевозками. После того, как Люк умер, просто не было никого другого. — Она бросила взгляд в направлении Мартиники. — Хотя, возможно, однажды Мартиника проявит интерес к этому? Она, в конце концов, совладелец.

Оливия откинулась назад в кресле.

— Но девочка должна отправиться в Лондон и найти мужа, — проговорила она, стукнув тростью по полу. — Ротуэлл сказал, что она останется в Англии навсегда.

Ксантия искоса бросила взгляд в направлении Ротуэлла.

— Это будет решать Мартиника, — тихо ответила она. — Мой брат не владеет всем Барбадосом, как бы ему не хотелось думать по-другому. Но что касается наших дел с морскими перевозками, то скоро мы откроем офис в Лондоне. Со временем мы переведем туда всю компанию «Невилл Шиппинг».

Рука пожилой женщины все еще сжимала прогулочную трость, словно в любой момент она могла схватить ее и ударить кого-нибудь.

— Перевозки! Сахар! — проворчала она. — Я бы скорее узнала о том, почему Ротуэлл позволил своему поместью в Чешире вылететь в трубу. Я слышала, что он никогда даже в глаза его не видел.

— Поместье сдается, — парировала Ксантия. — Арендатор очень ответственный человек.

Мартиника выскользнула из кресла и начала бродить по комнате. Дела поместья не интересовали ее, так же, как и портреты, покрывавшие дальнюю стену гостиной леди Шарп. Тем не менее, она притворилась, что испытывает жгучее желание рассмотреть каждую картину в деталях, и таким образом отдалиться от семьи, которая все еще казалась ей слишком чужой.

Итак, семейный бизнес — по крайней мере, один из них — перемещается в Лондон. Как странно. Империя «Невилл Шиппинг» была огромной. Несмотря на то, что ее отчим основал компанию всего лишь с двумя полуразвалившимися шхунами, сейчас торговые корабли и изящные современные клипера[7] Невиллов бороздили мировые океаны от Вест-Индии до Франции и Англии, так же как до Индии и Африки, и до большинства портов между ними.

Компания «Невилл Шиппинг» была основана, как любил шутить ее отчим, матерью Мартиники, Аннамари. Первоначальные корабли были прощальным подарком от ее богатого французского любовника — отца Мартиники — после его решения жениться на бледной, хорошенькой парижской девушке безупречного происхождения. О том, чтобы Аннамари осталась во французской Вест-Индии и речь быть не могло. Поэтому, с договоренностью, что она никогда больше не появится на его пороге, он одарил любовницу большой суммой франков, документами на два самых старых судна, и быстро посадил ее на почтовое судно, направлявшееся на Барбадос. Вот так-то.

Тем не менее, все закончилось достаточно хорошо. Мать Мартиники оказалась замужем за красивым молодым человеком — который влюбился в нее достаточно сильно, чтобы жениться на ней. Мартиника осталась с необычным именем, замечательной старой английской фамилией и отчимом, которого она обожала. А что до человека, который дал ей жизнь, — что ж, он окончил свои дни в суде несостоятельных должников. Прелестная французская невеста вскоре довела его до банкротства, и его корабли пришлось продать, чтобы удовлетворить алчных кредиторов. Люк Невилл отобрал из этой флотилии только лучшие экземпляры, чтобы присоединить к той дюжине, которой к тому времени владела семья. И это, решила Мартиника, оказалось самым лучшим воплощением справедливости.

— Она была красива в молодости, не так ли?

Низкий, звучный голос послышался словно ниоткуда, и от него по спине у Мартиники пробежала странная дрожь.

— Я… я прошу прощения? — Девушка обернулась и увидела, что рядом с ней стоит лорд Сент-Врейн.

— Ваша двоюродная бабушка Оливия, — тихо ответил он. — Я получил информацию из надежного источника, что портрет, который вы так внимательно изучали, написан с нее всего несколько недель спустя после замужества.

— Vraiment[8], мсье? — сумела выговорить Мартиника. — Безусловно, я не узнала ее.

— Так же, как и я, — признался он. — Я шокирован, что художник нарисовал ее без этой адской трости.

Мартиника с трудом удержалась от смеха.

— Неужели она никогда не расстается с нею?

— Ни разу не видел. — Сент-Врейн бросил демонстративно настороженный взгляд в сторону двоюродной бабушки Оливии. — А я слоняюсь здесь последние шесть недель или около того. Она даже замахнулась на меня ею один или два раза.

Мартиника усмехнулась.

— Да, вы выглядите как раз человеком того типа, кому время от времени требуется наказание тростью, — проговорила она. — Как вы думаете, миссис Эмброуз бросила вас ради моего дяди или нет?

На мгновение его глаза расширились, а затем и он тоже был вынужден подавить взрыв смеха.

— Не могу сказать, — наконец ответил он. — В настоящее время мои перспективы выглядят мрачно, не так ли?

— Кажется, она сменила объект увлечения, — заметила Мартиника. — Вы бедны, мсье?

— Беден ли я? — с недоверием эхом отозвался молодой человек. — О да, я понимаю вашу мысль. Нет, дорогое дитя. Я просто удивительно богат — но, увы, не слишком послушен. О Боже. Кристина снова взяла беднягу Ротуэлла под руку. Похоже на то, что они направляются в сторону веранды.

— О, довольно скоро она вернется, — заверила его Мартиника. — Ротуэлл тоже неуступчивый человек — да еще и часто неприятен в придачу.

Сент-Врейн повернулся и посмотрел на нее, в его темных глазах плясали огоньки.

— Господи Боже, бедный Шарп прискорбно ошибся, — вполголоса произнес он. — Памеле придется очень сильно потрудиться с вами. Они на самом деле собираются выдать вас замуж?

— Так они думают. — Мартиника приподняла одно плечо. — Но я думаю, что мне больше понравится заняться судоходным бизнесом вместе с тетей Ксантией.

Сент-Врейн выгнул одну резко очерченную бровь.

— Бизнесом? — переспросил он. — Должно быть, на островах делают все совсем по-другому.

— Oui, общество в Вест-Индии предполагает меньше ограничений.

Его ясные голубые глаза задумчиво вглядывались в ее.

— Я думал, что каждая юная леди желает выйти замуж, — наконец выговорил он. — А вы нет?

Мартиника снова пожала плечами.

— Если я безрассудно влюблюсь, то тогда возможно, — ответила она. — Но в ином случае? В этом, кажется, нет необходимости.

— Не думаю, что английскому дворянству позволено как влюбляться, так и вести себя безрассудно, — сухо заметил он.

— Мои родители были без ума друг от друга, — ответила девушка. — И я начинаю верить, мсье, что мне тоже стоит подождать подобной глубины чувств.

— Ваша матушка была француженкой, как я понял?

Мартиника слегка улыбнулась.

— По большей части да.

Сент-Врейн тоже улыбнулся.

— Наполовину француженка, наполовину англичанка, — задумчиво проговорил он, изучая ее. — Замечательное сочетание.

Девушка еще раз тихо рассмеялась. Она пожалела, что Сент-Врейн так красив, потому что это больше чем слегка выводило ее из себя.

— Нет, мсье, — поправила она. — Я — падчерица покойного лорда Ротуэлла. Во мне нет ни одной капли английской крови.

— Ах. — Его темные, резко очерченные брови снова приподнялись. — Понимаю.

Сент-Врейн рассматривал прелестную, словно дыхание весны, девушку, стоявшую перед ним. Так давно он не разговаривал ни с кем, кто выглядел бы настолько полным жизни — или невинности. И она хотела влюбиться. Каким странным сейчас ему казалось это понятие. Слава Богу, что в его обязанности не входит лишать девушку ее мечты. Жизнь и лорд Ротуэлл, по всей вероятности, сделают это достаточно скоро.

Словно по негласной договоренности, они начали прогуливаться по комнате. Никто, кажется, не заметил ее отсутствия в разговоре старших леди.

— До недавнего времени вы были в школе, я припоминаю?

— Oui, мсье. — Она сцепила руки за спиной, пока они прогуливались, и выглядела совершенно непринужденно рядом с ним, вот дурочка. — Я провела шесть лет в школе миссис Харрис.

— Миссис Харрис? — спросил он. — Я должен знать ее?

Мартиника наклонила голову и улыбнулась.

— В обществе ее называют «Школа наследниц миссис Харрис», — сказала она. — Это место имеет скандальную славу. Где вы скрывались, Сент-Врейн?

— В Париже, — прозаично ответил он. — Что, ради Бога, такого скандального в этой школе?

— Это школа, в которую посылают девушек из самых богатых семейств нуворишей, с тем, чтобы они могли научиться, как парировать и отражать нападения светских повес, распутников и охотников за приданым.

Вопреки здравому смыслу, его улыбка стала шире и превратилась в смех.

— Боже мой, вы шутите, не так ли?

— О, нет, мсье, — серьезно произнесла Мартиника. — Кстати, а вы — повеса? Или распутник?

— Прошу прощения?

Девушка усмехнулась ему.

— Что ж, вы говорили, что очень богаты. Так что вы не можете быть охотником за приданым.

Она говорила совершенно искренне.

— Неужели каждый мужчина, который ищет вашей компании, — один из этих трех?

— Так миссис Харрис научила нас предполагать.

Импульсивно он потянулся вниз и взял ее за руку.

— Мне бы хотелось, чтобы я мог опровергнуть ее слова, моя дорогая, — ответил молодой человек, ободряюще сжимая ее пальцы. — Но боюсь, что миссис Харрис может оказаться права, и не важно, насколько цинично это звучит.

Каким-то образом они остановились. Мисс Невилл взглянула на него из-под темных ресниц, и в его животе что-то неожиданно перевернулось.

— Вы… вы очень красивы, моя дорогая. — Эти слова он произнес более взволнованным тоном, чем намеревался. — Думаю, что вам на самом деле стоит прислушаться к миссис Харрис. И я… хм, я не должен быть с вами наедине.

— Мы не одни. — Ее взгляд был теплым и уверенным, когда она изучала Сент-Врейна. — Интересно, мсье, не можем ли мы оказаться родственными душами, вы и я.

— Что вы имеете в виду?

Девушка снова очаровательно, по-французски пожала плечами.

— Вас не утомило то, что вас добиваются за вашу красоту и богатство? — предположила она. — Вам не хотелось бы, что бы хоть раз вы могли привлечь внимание кого-то, кто не хочет… ничего? Или, возможно, хочет узнать глубину ваших мыслей и склад вашего ума?

Сент-Врейн поморщился.

— Я мужчина, мое дорогое дитя, — проговорил он. — У нас немного глубоких мыслей и мы вполне удовлетворены, если нас хотят по какой угодно причине — если леди достаточно красива.

— А миссис Эмброуз достаточно красива?

— Она — красивое украшение для мужской руки, — ответил он. — Но я не настолько глуп, чтобы по ошибке принимать внимание миссис Эмброуз за нечто иное, чем оно является: признак скуки и, возможно, проявление затяжного горя.

— Горя?

— Она недавно овдовела, — тихо сказал молодой человек. — Вы очень молоды, мисс Невилл. Вы не можете знать, каково это — так скоро потерять спутника жизни. Это… меняет вещи. Помрачает рассудок. Ты… ты винишь себя. И иногда ты хватаешься за любое отвлечение, любую затею, чтобы забыть это.

— Ах, — ответила она. — Думаю, что вы познали большое несчастье.

— А кто нет? — риторически ответил он.

Мартиника сумела улыбнуться.

— Давайте поговорим о чем-то более приятном, — предложила она. — Расскажите мне о Париже; каково это — жить там. Я так отчаянно мечтаю побывать там.

— Тогда вы должны найти красивого мужчину, chéri, и очаровать его настолько, чтобы он отвез вас туда.

— Да. — Она заколебалась. — Да, возможно, я так и сделаю.

Последовал неловки й момент, но Сент-Врейн без запинки преодолел его.

— Тогда мне следует сдать вам в аренду свой маленький особняк, мисс Невилл, — заявил он. — Дом небольшой, но идиллический — просто идеален для свадебного путешествия, я думаю. Так что если вы отправитесь в Лондон и все-таки найдете этого мужа…

Шелест шелка прервал его речь.

— Ба, вот вы где, Сент-Врейн!

Леди Шарп подошла и встала рядом с ним, ее лицо выражало легкую тревогу. Ах, он слишком хорошо понимал этот взгляд. Его здесь только терпят. Его присутствие в Хайвуде могут терпеть за чаем или за обедом — или даже в постели Кристины, пока это держится в тайне. Но будет совершенно невыносимо, если он станет загонять в угол прелестных девственниц этой семьи.

Сент-Врейн отступил прочь, удивляясь, что вынудило его цепляться за руку девушки. Он должен быть чертовски благодарен леди Шарп за ее вмешательство.

— Я как раз рассказывал мисс Невилл то малое, что я знаю об этих портретах, — снисходительно кивнув, проговорил он. — Она выказала неподдельный интерес к генеалогии, но, увы, я не смог припомнить все имена. Не окажете ли вы эту любезность?

Затем, не взглянув на девушку, Сент-Врейн повернулся и ушел.

Обед этим вечером оказался приятным, и Мартиника сочла лорда Шарпа самым радушным хозяином. После этого двоюродная бабушка Оливия удалилась к себе. Мартиника позавидовала тому, что пожилая дама отправилась к себе в кровать; последний этап путешествия из Лондона был утомительным. Но когда кузина Памела предложила сыграть в вист, Мартиника улыбнулась и присоединилась ко всем остальным в гостиной, заявив, что будет наблюдать — если, про себя добавила девушка, сможет удержаться и не смотреть на интригующего лорда Сент-Врейна.

Миссис Эмброуз тоже отказалась от места за столом. Сент-Врейн выглядел довольным, потягивая бренди у пылающего камина и тоже наблюдая за игрой. Несмотря на случайный взгляд в его направлении, Мартиника не приближалась к нему. Она ощутила, что кузина Памела недовольна их тет-а-тет[9] в гостиной.

Конечно же, она испытывала искушение продолжить флирт с ним. В Хайвуде было немного уныло после интеллектуальной стимуляции в школе миссис Харрис. Кроме того, Сент-Врейн обладал шармом и почти настораживающей привлекательностью. Но даже если он более опасен, чем кажется, в ее глазах он выглядел таким неподдельным. В нем чувствовались глубина и мрак, которые Мартиника жаждала постичь. А в его блестящем взгляде было что-то, от чего у нее ускорялся пульс, и появлялось странное ощущение тоскующей пустоты под ложечкой.

Мартиника знала, что это такое — это желание, хотя у нее и было мало опыта в обращении с ним. Ее мать была отлично обучена искусству вызывать желание; раздувать его пламя, кружить головы. Еще будучи ребенком Мартиника осознавала таинственное обаяние матери. Не перешло ли это умение, непрошенное и негласное, от матери к дочери? Мартиника весьма сомневалась в этом. Тем не менее, желание являлось основным человеческим чувством. Игнорировать его важность — значит, жить несчастной жизнью.

А теперь Ротуэлл, вероятно, попытается заставить ее вступить в брак по расчету, только чтобы избавиться от нее. Глупо будет выйти замуж за человека, которого она не желает. Но еще глупее будет напрашиваться на неприятности, флиртуя с мужчинами вроде Сент-Врейна, и не важно, что от его близости по ее спине пробегает дрожь. Джентльменов такого сорта лучше оставить женщинам с опытом миссис Эмброуз. Мартиника повернулась в кресле, сев лицом к столу для игры в карты, и больше не смотрела в его сторону.

Игра в карты проходила с большим количеством смеха и добродушного поддразнивания. Лакеи принесли поднос с кофе, зажгли дополнительные свечи и подбросили топливо в камины. В конце концов, Сент-Врейн попросил разрешения удалиться. Миссис Эмброуз немедленно встала и, крадучись, вышла из комнаты, огибая мебель словно кошка, охотящаяся за мышкой, причем она явно находилась в дурном настроении.

Теперь, когда Сент-Врейн ушел, Мартиника огляделась вокруг, разыскивая, чем бы развлечь себя, и заметила дверь в библиотеку лорда Шарпа. Во время их краткой экскурсии по Хайвуду, Памела предложила им пользоваться библиотекой в свободное время. Что ж, сейчас у нее полно свободного времени. Не осталось ничего красивого, на что можно было смотреть, исподтишка или как-то иначе, а игры в карты уже было недостаточно, чтобы удерживать ее от дремоты.

В камине библиотеки горел неяркий огонь, и на приставном столике горело несколько свечей, бросая мягкий, мерцающий свет на один угол обширной комнаты. Мартиника зажгла еще одну свечу и пошла вдоль полок, пока не нашла книгу с ботаническими этюдами. Она вернулась с ней к камину и свернулась в потертом, но удобном кресле с высокой спинкой, которое стояло перед огнем.

На самом деле кресло оказалось слишком удобным. Один зевок за другим, Мартиника продвинулась только до двадцать второй страницы — crataeguslaevigata, боярышник гладкий, — перед тем, как погрузиться в нежные объятия старой кожи. Однако она не могла продремать больше пяти минут, когда ее разбудил звук открывающейся двери в дальнем конце комнаты.

— Сюда, Джастин, — произнес женский голос. — Я должна поговорить с тобой.

Мартиника резко села, едва не уронив книгу на пол.

— Мы должны вернуться в гостиную, Кристина, — ответил низкий знакомый голос. — Что ты хочешь?

— Поговорить с тобой, — ворчливо проговорила миссис Эмброуз. — Но ты в отвратительном настроении.

— Неужели? — тихо спросил Сент-Врейн. — Скажи мне, дорогая, тебе понравилось щеголять передо мной своим новым трофеем сегодня вечером? Это не сработает, ты же знаешь.

— Я не могу понять, что ты имеешь в виду.

— Лорд Ротуэлл, — пояснил он. — Ты флиртовала с ним в течение всего обеда.

— Да? И почему я не должна была это делать?

— В самом деле, почему, — прошептал Сент-Врейн.

— Ты устал от меня, Джастин. — Эти слова прозвучали резко. Ты ведь ни в малейшей степени не ревнуешь. Почему бы тебе просто не признать это?

— Не глупи, моя дорогая, — ответил он. — Я знаю тебя всего шесть недель.

— Да, и ты уже неверен мне!

Последовало долгое молчание.

— Неверен? — эхом отозвался он. — Моя дорогая девочка, ты ошиблась во мне. Я не заинтересован в… чем-то, что имеет постоянную природу. Я думал, что ты поняла это.

— В самом деле, я понимаю, что была использована, — прошипела она. — Шесть недель, и ты уже не обращаешь на меня внимания.

— Ты имеешь в виду, что я не хожу перед тобой на задних лапках, — поправил молодой человек. — И не потакаю каждому твоему капризу. Но если бы я поступал так, Кристина, то ты вскоре устала бы от меня.

— Так это твое жалкое оправдание насчет нее? Гори в аду, Джастин!

На мгновение он замер.

— Я думал, что ты понимаешь игру, в которую играешь, моя дорогая, — наконец ответил Сент-Врейн. — Но если нет — если, ты на самом деле ищешь мужа — то тогда да, тебе лучше запустить когти в Ротуэлла. Возможно, тебе удастся довести его до алтаря.

— Я не хочу Ротуэлла. — Ее голос звучал убийственно мягко. — Я хотела тебя. Неужели ты был достаточно глуп — или достаточно самонадеян — чтобы предположить, что я не узнаю о твоей маленькой шлюхе в деревне?

— О, во имя всего святого! — Сент-Врейн издал раздраженный звук. — Эта девица из таверны? Разве она имеет для тебя какое-то значение, Кристина?

Послышался шелест шелка, как если бы миссис Эмброуз торопливо направилась к нему.

— Перестань спать с ней, Джастин. — В этих словах слышалось мрачное предупреждение. — Ты выставляешь меня на посмешище. Я не потерплю этого, слышишь? Перестань спать с этой… с этой женщиной, и приходи ко мне сегодня ночью.

— Кристина, дорогая, это будет неблагоразумно.

Раздался резкий звук удара плоти о плоть. Она дала ему пощечину!

— Приходи ко мне, Джастин. — В голосе миссис Эмброуз звучали пронзительные, отчаянные ноты. — Я требую этого. И перестань видеться с этой маленькой шлюхой, или, клянусь Богом, я… я скажу Регги, что ты силой взял меня.

— Кристина, ты имеешь хоть малейшее представление о том, как жалко звучат твои слова? — холодно ответил молодой человек. — Ты красива. Не стоит вести себя так, словно ты на грани отчаяния.

В наступившей тишине эхом отозвалось душераздирающее рыдание.

— О Боже! — воскликнула женщина. — О, что теперь будет со мной? Ты… ты просто использовал меня, Джастин. Бедную, одинокую вдову, и ты точно знал, как следует манипулировать мной, не так ли? — А затем она начала рыдать по-настоящему; долго глотала слезы, задыхалась, стимулируя чувство вины.

Миссис Эмброуз, решила Мартиника, просто пугающе талантлива.

Потребовалось полудюжина таких рыданий, чтобы он сломался.

— О Боже, Кристина! — Судя по голосу, Сент-Врейн смирился. — О, Кристина, иди сюда. Я не могу вынести, когда женщина плачет!

За этим последовали шелест и звук сминаемого шелка, а потом — низкой рокот голоса Сент-Врейна, приглушенный чем-то, возможно, ее волосами. Затем рыдания прекратились, а слова обратились в тихий, успокаивающий шепот. Господи Боже, неужели бедняга клюнул на это?

Теперь шепот стал нежным. Мартинике стало интересно, собирается ли он поцеловать ее. В своем воображении она могла представить это. Но не миссис Эмброуз, а Сент-Врейна и его греховно-прекрасный рот.

Боже мой! Она тоже выглядит жалко. И ей давным-давно следовало дать знать о своем присутствии. Внезапно послышались их шаги, они двигались к выходу из комнаты. Звук последнего объятия, несколько приглушенных слов согласия — а затем дверь тихо закрылась.

Кажется, над Сент-Врейном только что взяли верх.