После полуночи

3 Поцелуй в честь помолвки

Опрятную комнату для завтраков леди Шарп переполняла ужасная тишина. Трое обитателей давно отказались притворяться, будто едят или хотя бы пьют кофе. В самом деле, лорд Ротуэлл уже разбил на части одну из хрупких чайных чашек леди Шарп из севрского фарфора, раздавив ее, словно яичную скорлупу, в своем массивном кулаке.

Теперь он бродил по комнате словно лев в клетке, попеременно то запуская руку в волосы, то ударяя кулаком по любой мебели, мимо которой ему случалось проходить.

— Перестань, Киран, — приказала его сестра. — Остановись и дай мне взглянуть на твою ладонь. Ты порезал ее?

— К дьяволу мою ладонь, — прорычал он. — К дьяволу все остальное.

— О, Киран! — Леди Шарп в прямом смысле этого слова заломила руки. — О, я никогда не представляла себе! Мне так жаль! И подумать только — именно под моей крышей!

— Это не твоя вина, Памела, — Ксантия поймала руку леди Шарп. — Это вина Мартиники, по крайней мере, частично, потому что она так говорит. Я не могу представить… Боже мой, я на самом деле не могу подумать о том, что же заставило ее совершить нечто подобное!

Ротуэлл перестал бродить и пронзил обеих леди суровым, неласковым взглядом золотистых глаз.

— Ее мать заставила ее сделать это, — проскрежетал он. — Господи Боже, сколько раз мы должны обсуждать это? Неужели ты не можешь увидеть это? Девчонка — просто копия Аннамари.

— Аннамари едва ли была роковой женщиной, какой ты желаешь представить ее, — сердито ответила Ксантия. — Но не важно. Что же теперь с этим делать, Киран? Неужели ты выдашь девушку замуж за негодяя? И он не понесет совсем никакого наказания?

— О, я разберусь с Сент-Врейном, — рявкнул Ротуэлл. — Черт бы все это побрал, хотел бы я, чтобы Люк был жив. Тогда ему пришлось бы разбираться с этими проклятыми неприятностями, в которые он вовлек нас.

— Нам всем хочется, чтобы Люк был жив, — резко ответила его сестра. — Но он мертв, следовательно…

Громко хлопнувшая дверь прервала ее слова.

— Нет, он мертв, — воскликнула Мартиника, в ее голосе явно звучала горечь. — И никто не сожалеет об этом больше, чем я. Но едва ли стоит винить мертвого человека за мои ошибки. И если мой отчим так обременил вас мной, Ротуэлл, то сделайте одолжение и без промедления избавьтесь от этой ноши. В самом деле, мне бы очень этого хотелось.

Ксантия полетела к ней через всю комнаты.

— Мартиника, ради Бога, помолчи!

Но по лицу Мартиники теперь струились слезы.

— Вы ненавидите меня, не так ли, Ротуэлл? — прошептала она. — И вы ненавидели мою мать тоже. Вы стыдились ее. Стыдились ее кожи, стыдились того, кем она была — и вам стыдно, что я sangmêlé[10].

— Замолчи, чтоб тебя! — голос Ротуэлла звучал зловеще. — Ты ничего не знаешь о моих чувствах. Ничего, черт возьми, ты слышишь меня?

— Что ж, избавьтесь от меня! Но сделайте это, не навязывая меня какому-то бедняге, который не сделал ничего дурного, кроме того, что согрел мою постель — и по моему настойчивому требованию при этом.

— С меня этого довольно. — Ротуэлл зашагал к ней через комнату. — Ты будешь держать себя в рамках приличия, мисс.

Ксантия стратегически проскользнула между ними.

— Она не вышла за рамки приличий, — отрывисто произнесла она. — Мартиника, что это за вздор насчет твоего настойчивого требования?

— Я еще раз говорю тебе, Ксантия! — воскликнула девушка. — Сент-Врейн не виноват в этом.

— Мне показалось, что он принимал добровольное участие, — мрачно ответила Ксантия.

— Но он зашел ко мне в комнату по ошибке, — умоляюще проговорила Мартиника. — Видите ли, он… он думал, что это… хм, чья-то другая комната. Я не могу сказать больше этого.

Еще раз ужасная тишина опустилась на комнату.

— О, Боже мой! — воскликнула леди Шарп, упав на стул. — Кристина! О, как она глупа!

Лицо Ротуэлла стало совершенно белым. Ксантия подняла дрожащую руку и приложила ладонь ко лбу.

— Он слишком поздно осознал, кто я, — продолжала Мартиника, ее голос стал спокойнее. — Я… я не стану рассказывать вам остальное! Это никого не касается, кроме меня. Мне девятнадцать лет, Ротуэлл. Я не желаю дебютировать в свете. Мне не нужны ни ваше покровительство, ни ваши советы и защита. И я определенно не хочу обзавестись мужем. В самом деле, я не стану им обзаводиться. Если вы хотите избавиться от меня, выделите мне приемлемое содержание и отпустите.

— Отпустить? — проревел он. — Отпустить куда, во имя Господа?

— В… хм, в Париж! — заявила девушка, уцепившись за эту идею. — В конце концов, я по большей части француженка. Я найду себе маленький дом и буду жить тихой жизнью, и предоставлю вам жить своей, где вам не придется терпеть мое присутствие. Это должно прекрасно устроить нас обоих.

Лорд Ротуэлл поднял руку и указал прямо на Ксантию.

— Выведи… ее… отсюда, — произнес он. — Немедленно.

Идея поездки в Париж потускнела. Мартиника бросила взгляд на трясущееся лицо дяди, и, внезапно, сильно испугалась. Его рука напряглась, словно он на самом деле мог ударить ее наотмашь. Когда тетя Ксантия обняла ее одной рукой и повела из комнаты, Мартиника не стала колебаться.

— О Боже мой! — услышала она снова голос леди Шарп. — О, эта беспечная, беспечная Кристина! В этот раз я и самом деле могу задушить ее!

К двум часам этого дня граф Сент-Врейн придерживался гораздо менее снисходительного мнения в отношении миссис Эмброуз и ее беспечности, которая, как он заключил, не существовала в природе. Его свидание с мисс Невилл было запланировано, в этом он был уверен все сильнее. Во время этого унизительного момента он едва ли был в состоянии думать о Кристине. Однако теперь он начинал догадываться о способе ее мести. Но он совершенно не мог придумать, какого дьявола ему теперь делать с этим.

Ему определенно нет необходимости жениться на мисс Невилл, признал Сент-Врейн, спешиваясь в конюшнях Хайвуда. Лорд Ротуэлл, несмотря на весь его рев, не может заставить его сделать это. Кроме того, Сент-Врейн переживал и худшие скандалы. В этом отношении Кристина плохо выбрала свою жертву.

Или нет? У него еще оставался какой-то тонкий слой чести, предположил Сент-Врейн; некоторая малая часть его сердца, которая все еще сжималась при виде попавшей в беду леди. Он не мог легкомысленно смотреть на падение юной девушки, которая не сделала ничего, кроме того, что оказалась удобной пешкой для злобы Кристины. И все это из-за девицы в таверне! Девицы, к которой, ей-Богу, он никогда даже не прикасался, несмотря на ее многочисленные откровенные приглашения. Возможно, раненая гордость заставила ее распустить эти слухи? Сент-Врейн не знал, и почти не заботился об этом. Он не собирался защищать себя перед Кристиной.

После смерти Джорджины много лет назад, Сент-Врейн утопал в жизни, полной гедонистических удовольствий — чувственных удовольствий, по большей части. Молодым человеком он многому научился в будуарах Парижа, с женщинами, намного более опытными и хищными, чем когда-либо надеялась стать Кристина. Они ошеломляли его, даже когда мучили его и дарили ему удовольствие, оттачивая его умения до остроты лезвия бритвы. Он никому не клялся в верности; и, на самом деле, никто не ожидал этого от него.

Когда он приблизился к западному портику Хайвуда, Сент-Врейн поднял голову и увидел лорда Шарпа, который стоял у одного из окон и наблюдал за его приближением. Джентльмен шевельнулся, словно собираясь приветственно поднять руку, но так вяло, словно эта рука была сделана из свинца. Вот этой встречи несомненно стоило страшиться. Ей-Богу, ему следовало отплатить Шарпу лучшим поведением, чем это.

Но, странным образом, Сент-Врейн не боялся столкновения с дядей мисс Невилл. Тревога даже не шевельнулась в нем, даже когда лакей взял его пальто и шляпу, или когда они шагали по длинному, центральному коридору Хайвуда. Барон Ротуэлл, как проинформировал его слуга, ожидал лорда Сент-Врейна в библиотеке.

Он стоял позади широкого стола орехового дерева спиной к Сент-Врейну, его руки крепко стиснуты за спиной, словно барон пытался удержать себя от насилия. Ротуэлл казался массивным гигантом, закрывая широкими, неподвижными плечами большую часть зимнего солнечного света. Он не обернулся от окна до тех пор, пока лакей снова не закрыл дверь.

Ротуэлл не стал церемониться с выражениями.

— Я полагаю, сэр, что моя племянница больше не девственница, — заявил он. — И что благодарить за это я должен вас.

— Она уже не девственница, — тихо ответил Сент-Врейн. — Я сожалею об этом, Ротуэлл, но не стану лгать.

Барон вскипел.

— Мне следует отстегать вас хлыстом, пока вас не вырвет, похотливый эгоцентричный ублюдок, — рявкнул он.

Сент-Врейн сделал шаг вперед.

— Вы вполне можете попытаться, — спокойно возразил он. — Но это не удалось мужчинам лучше вас. И я не могу понять, каким образом это поможет вашей племяннице.

— Ей это ни черта не поможет, — признал Ротуэлл. — Но я почувствую себя намного лучше из-за удовлетворения пролить вашу кровь.

Сент-Врейн улыбнулся.

— Я начинаю думать, что мне бы понравилась наблюдать за тем, как вы пытаетесь это сделать, — тихо проговорил он. — Но в настоящее время я больше озабочен благополучием мисс Невилл, как, я предполагаю, следует поступать и вам.

Кулак Ротуэлла с грохотом опустился на стол.

— Черт возьми, не смейте говорить мне, как обращаться с моей семьей!

— Вы ведете себя так, словно она — не из вашей семьи, — спокойно заметил Сент-Врейн. — В самом деле, судя по вашим поступкам, она — испорченный товар, бремя которого вы теперь должны нести. Правда — совершенно иная. И правда в том, что я сделал ошибку, войдя в комнату этой бедной девочки. Но только и всего. Только ошибка.

— И все же вы остались, когда правда вышла наружу.

Сент-Врейн медлил.

— Почему? — потребовал ответа лорд Ротуэлл.

Потому что она умоляла меня? Потому что она от природы самое чувственное создание, которое я когда-либо встречал? Потому что я так сильно желал ее, что у меня сжималось сердце?

Нет, не этих ответов ждал барон — какими бы правдивыми они не были.

— Я не могу ответить на этот вопрос, Ротуэлл, — наконец выговорил он. — Я и сам не уверен, что до конца понял, что произошло.

На подбородке барона дернулся мускул.

— Что ж, уразумейте вот что, Сент-Врейн — у вас назначена встреча со священником, — резко произнес он. — Это может быть ваша свадьба. Или ваши похороны. Мне практически все равно.

— Вы считаете меня не расположенным к браку, сэр? — спросил Сент-Врейн. — Ваша племянница очаровательна и обладает всеми женскими прелестями. Мне бы очень повезло, если бы я оказался связан с ней, но…

— Господи Боже, старина, выкладывайте! — рявкнул Ротуэлл. — За какую неубедительную отговорку вы собираетесь ухватиться?

— Ни за какую, кроме нежелания самой леди, — проговорил Сент-Врейн. — Я предлагал ей выйти за меня замуж задолго до того, как во всем блеске негодования явилась ваша сестра. Мисс Невилл отказала мне. И, честно говоря, я не думаю, что она собирается изменить свое мнение.

— Тогда, ей-Богу, я изменю это мнение за нее, — прорычал Ротуэлл. — Поверьте мне, еще до того, как закончится этот день, девица будет умолять вас на коленях.

От его слов по спине Сент-Врейна пробежал холодок. И при этом ублюдок имел в виду именно это. Решимость отчетливо светилась в его глазах. Сент-Врейн сделал все, чтобы эмоции не проникли в его предложение.

— Я сумею убедить ее, — ответил он, быстро поднимаясь на ноги. — Предоставьте это дело мне, Ротуэлл. Это моих рук дело, мне же и исправлять ситуацию.

В глубине горла барона прозвучал рычащий звук, но его массивный кулак расслабился, и какая-то часть ярости — а может быть, и ненависти — покинула его.

— Очень хорошо, — отрезал он. — Но больше не будет никаких разговоров о том, что эта девчонка сделает или не сделает, Сент-Врейн. Я хочу устроить свадьбу на Рождество. Или вы договоритесь об этом — или это сделаю я.

Сент-Врейн нашел ее в западном саду Хайвуда, девушка прогуливалась вдоль симметричных рядов роз, теперь голых и давно находящихся в состоянии спячки. Тонкие, обнаженные ветви деревьев трещали над его головой, в то время как под ногами зимняя трава казалась жесткой и совершенно мертвой. В саду, который расстилался позади него, ничего не цвело. Но мисс Невилл олицетворяла собой красоту мая. Ее теплая кожа и темные пышные волосы идеально выглядели на фоне насыщенных цветов, которые она так мудро носила. В самом деле, Мартиника была непохожа ни на одну дебютантку или девственницу, которых он когда-либо знал. Кроме того, в ее сущности заключалось что-то вроде чувственного самосознания, которое просто изумляло его — и, к несчастью, еще и очаровывало.

Некоторое время Сент-Врейн наблюдал за ней от края деревьев. Если она замерзла, или даже испугалась, то никто не смог бы догадаться об этом. Девушка не опустила головы под капюшоном шерстяного плаща, ее лоб не был нахмурен от беспокойства. Ее узкие плечи не сутулились под ветром. В самом деле, подбородок девушки все еще был вздернут вверх, а ее большие карие глаза оставались ясными, хотя и немного мечтательными. Может быть, она все еще мечтает о той любви и страсти, которые так решительно намерена была заполучить. Она может не согласиться на меньшее. Да, лорд Ротуэлл нашел себе достойного оппонента, если хотел начать сражение.

Но, конечно же, Ротуэлл не проиграет. Проиграет она. Именно так устроен мир. И поэтому на долю Сент-Врейна выпало убедить ее; спасти ее от гнева дяди. Он должен ей это, по меньшей мере. В других отношениям брак с ним не являлся таким уж преимуществом. Он богат, но и мисс Невилл тоже. Он практически неизвестен в обществе, так как провел почти всю взрослую жить в позоре и ссылке на континенте, тогда как ее жизнь, и все привилегии, которые может предложить высшее общество, еще только открывались перед ней. Те, кто знал Сент-Врейна, по большей части не принимали его. Только его бывшее знакомство с лордом Шарпом, поддержанное льстивостью Кристины, дало ему доступ в Хайвуд.

Мисс Невилл — Мартиника — повернулась и зашагала по дорожке сада, на этот раз — от него. Как она красива — с любого угла. Господи Боже. Будущей весной она не продержалась бы на брачном рынке и двух недель, если бы только сама не захотела. Но недостатку у него самоконтроля было суждено обманом лишить ее такой возможности. Он разрушил собственную жизнь, а теперь, как он опасался, собирается разрушить и ее.

Ах, хорошо. Он сам тоже не хотел бы такого брака. Давным-давно, когда жизнь все еще напоминала волшебную сказку, он был намерен жениться на Джорджине и снова сделать ее жизнь счастливой. Им нужно только подождать, обещал он ей, пока умрет его отец. Тогда они найдут где-нибудь в Европе священника или пастора, достаточно податливого или бесчестного, чтобы закрепить их преступный союз.

Но не было никакого брака. Джорджина умерла задолго до своего мужа; умерла во время родов, как оказалось, во время безнадежных попыток произвести на свет их запретного ребенка. А слепая, юношеская любовь Сент-Врейна умерла задолго до этого. Он быстро понял, что представляет собой Джорджина: не добрая и не злая, а просто слабая и эгоцентричная. И он пришел к пониманию неприкрашенной правды о том, что они сделали. Но невозможно было вернуть прошлое; не было никакого способа исправить тот ужас, который он совершил по отношению к собственному отцу, и, возможно, по отношению к Джорджине тоже. К тому же у него не было и будущего.

До сих пор. А теперь он смотрит на свое будущее — и, странным образом, оно не так сильно пугает его, как, возможно, должно было. Он желал Мартинику, это так. Но за этим скрывалось нечто большее. Она принесла свет и яркость в его существование; те вещи, которые он давно считал потерянными для себя. И рядом с ней он ощущал что-то вроде комфорта. Спокойствие, которое снизошло на него и заставило почувствовать, что перед ним еще есть будущее. Сент-Врейн вернулся в Англию без мыслей о том, что будет делать с оставшейся жизнью, кроме перестройки поместья и обеспечения благополучия его обитателей. А теперь он столкнулся лицом к лицу… с чем? С трагедией? С возможностью? Он едва ли понимал это. Молодой человек грубовато откашлялся и зашагал через сад.

Мартиника немедленно обернулась, ее глаза расширились. За несколько быстрых шагов она преодолела расстояние между ними и схватила его за руки.

— Mafoi[11], вы пережили это! — воскликнула она, и вовсе не ради красивого жеста. — Я боялась худшего, но…. О, не обращайте внимания! Вы избавились от неприятностей, Сент-Врейн? Пожалуйста, скажите да.

Сент-Врейн тепло улыбнулся.

— Да, — солгал он. — Думаю, возможно, что так оно и есть.

Она облегченно расслабилась.

— Хвала небесам, — прошептала Мартиника. — Но что означает «возможно»?

Он все еще держал ее руки в своих, ее обтянутые перчатками пальцы крепко сжимали его собственные. Они ощущались легкими, теплыми и успокаивающе знакомыми. Но как это глупо.

— Мисс Невилл, хотел бы я знать…

— Да? Продолжайте.

Сент-Врейн посмотрел на нее, прищурив глаза на бесплодном зимнем солнце. Она чертовски красива, с этими длинными черными ресницами, обрамляющими ее широко распахнутые от беспокойства глаза.

— Ну, хотел бы я знать, нравится ли мне это в целом.

Она слегка отодвинулась от него.

— О, милорд, но вам должно это нравиться!

Джастин притянул ее назад.

— То, что мы сделали, было неправильно, моя дорогая, — тихо проговорил он. — То, что предлагает ваш дядя, вполне соответ…

— Предлагает? — оборвала его Мартиника, ее голос звучал горько. — Ротуэлл никогда ничего не предлагал за всю свою жизнь. Он приказывает. А другие подчиняются.

Сент-Врейн слегка улыбнулся.

— Что ж, в этом случае мы можем подчиниться, — продолжил он. — Потому что я думаю, моя дорогая, что вы должны выйти за меня замуж.

Мартиника оценивающе смотрела на него.

— Но, без сомнения, Сент-Врейн, вы ведь не хотите жениться, — проговорила она. — И, несомненно, не на мне.

Удивительно, но эта идея все больше нравилась ему.

— А почему не на вас? — прошептал он. — Вы умны, красивы и в вас есть глубокая чувственность. Интересно, имеете ли вы представление, насколько это редкое сочетание? Но, помимо всего этого, полагаю, мне нужна жена. Мне нужно думать о своем поместье, и так как мне уже двадцать восемь лет…

— Всего лишь? — прервала девушка.

Он снова слегка улыбнулся.

— Неужели я выгляжу преждевременно одряхлевшим, моя дорогая, — ответил Сент-Врейн. — Пожалуйста, не стоит щадить мое тщеславие.

— Что ж, вы выглядите как человек, который повидал достаточно за свои двадцать восемь лет, — заявила она. — А что касается вашего тщеславия, то вы просто шокирующе красивы, и, как я уверена, вы должны знать об этом. И будьте любезны не лгать и не говорить «я не знаю», потому что это будет пустая трата времени.

— А я уже упоминал, моя дорогая, о вашей откровенности в разговоре? — продолжил он. — Такая честность у жены несомненно будет весьма занятной.

— О, возможно, она занятна сейчас, monami[12], — предупредила Мартиника. — Но через дюжину лет, вы будете считать это в высшей степени раздражающим.

Сент-Врейн мысленно признал, что она может оказаться права. Но теперь невозможно было отступать. Он еще раз ободряюще сжал ее руки.

— Почему бы вам, по крайней мере, не сказать дяде, что вы согласны на помолвку?

— Что от этого изменится?

Он еще раз слегка улыбнулся.

— Прогуляйтесь со мной, мисс Невилл, — попросил молодой человек. — За этим садом есть небольшая фруктовая роща.

— Trèsbien. — Она взяла его под руку.

— Вот как обстоит дело, мисс Невилл, — начал Сент-Врейн, когда они отошли от дома вне пределов слышимости. — Помолвка ни к чему вас не обязывает. И, в конце концов, это же Линкольншир, который с таким же успехом может находиться на теневой стороне Луны — насколько в этом заинтересованы лондонские слухи.

— А какое в этом преимущество для меня? — резко спросила она. — Или для вас, если на то пошло?

— Помолвка успокоит гнев вашего дяди и даст вам время, чтобы узнать меня, — ответил он, пребывая в небольшом замешательстве из-за легкой, теплой ладони, лежащей на его предплечье. — А что до меня, хм, то на время у меня будет привилегия близких отношений с прекрасной леди. И меня будут с радостью встречать здесь, в Хайвуде, вместо того, чтобы прогонять словно прокаженного.

При этих словах ее лицо, кажется, лишилось части красок.

— Вы имеете в виду… вы говорите, что… если я откажу вам, то в Хайвуде вам откажут от дома? И что я никогда больше не увижу вас?

Он бросил на девушку быстрый, оценивающий взгляд.

— Моя дорогая мисс Невилл, подумайте головой, — прошептал Джастин, пока они все дальше углублялись в рощу. — В глазах лорда Шарпа я совершил над вами насилие под его крышей; предал его доверие и гостеприимство. Может ли быть худшее оскорбление для давнего знакомства?

Мисс Невилл резко остановилась и приложила руку ко лбу, словно ощутила слабость, хотя по ее внешности этого не было заметно.

— MonDieu, прошлой ночью я не подумала, что могу вовлечь вас в подобные неприятности! — прошептала она. — Я… я думала только о… — Ее голос бессильно затих.

Сент-Врейн улыбнулся ей.

— О чем, моя дорогая?

Краски вернулись на ее лицо вместе с ярко-розовым румянцем.

— О моих собственных желаниях. — Ее голос превратился в страстный шепот. — О том, что вы заставляли меня чувствовать. О том, где был ваш рот. Ваш… хм, не обращайте внимания! Но я… я просто хотела вас — так сильно, что, в тот ужасный момент была готова рискнуть своим будущим. Но я никогда не собиралась рисковать вашим! Пожалуйста, Сент-Врейн, вы должны знать это.

Он взял ее руки в свои и долго смотрел на землю под ее ногами.

— Мисс Невилл, у меня едва ли было будущее, которым стоило рисковать, — сказал молодой человек. — Здесь, в Англии, моя репутация далека от безупречной. Если бы я и собрался жениться, то моей невестой могла бы стать какая-то…

— Но об этом и речь, — прервала она его. — Вы не собирались жениться. Признайте это, Сент-Врейн. Мужчины вроде вас в любое время могут выбирать среди множества женщин. И порочная репутация только усиливает их восхищение.

Итак, Мартиника уже слышала о его репутации. И она определенно не наивна, признал Сент-Врейн, когда они молча возобновили прогулку. К тому же она права. После Джорджины он никогда не думал о браке. Так почему же он сейчас здесь, отчасти надеясь на то, что она скажет «да»?

Потому что он хотел снова заняться с ней любовью. Хотел ее с большим безрассудством, чем когда-либо хотел Джорджину. Даже сейчас, просто глядя на то, как поднимается и опускается ее грудь, когда ее дыхание вырывалось наружу с нервозной скоростью, Сент-Врейн мог припомнить, как восхитительно она дрожала под ним прошлой ночью, и желание заново начинало зарождаться в его сердце и чреслах. Интересно, сможет ли еще одна, последняя возня на матрасе помочь ему выкинуть эту девицу из головы. А что, если это не поможет? Что это будет означать?

Дорожку через фруктовый сад теперь покрывал только гравий. Девушка внезапно остановилась у одной из скрюченных яблонь и прислонилась к ней спиной, словно ощутила неодолимую усталость. Только теперь она начала выглядеть побежденной.

— Мисс Невилл, — надавил он. — Каков ваш ответ? Если это «нет», то я не могу с чистой совестью задерживаться здесь, еще больше расстраивая лорда Шарпа.

Она метнула на него быстрый, саркастический взгляд.

— У вас нет подобных угрызений совести в отношении моего дяди?

— Ротуэлл не кажется человеком, самолюбие которого так легко ранить.

Мартиника неуверенно облизала губы.

— Так и есть, — тихо ответила она. — Знаете, он… он ненавидит меня. Он просто пытается всучить меня вам, Сент-Врейн. Будьте осторожны. Он опасен.

Он не пытался спорить с ней; девушка могла быть права во всех отношениях.

— Почему вы думаете, что он ненавидит вас, моя дорогая?

Мартиника снова бросила на него быстрый взгляд, на этот раз с опаской.

— Ротуэлл негодовал из-за того, что моя мать вышла замуж за его старшего брата, — ответила она. — Он не позволяет произносить ее имя в его присутствии.

Сент-Врейн мягко удержал ее взгляд.

— Почему он гневался на нее?

Она какое-то время колебалась.

— Я не знаю, — призналась девушка. — Полагаю, он чувствовал, что она недостаточно хороша для его старой благородной английской семьи.

— Вы говорили, что она была француженкой, — задумался он. — Неужели в этом состояло его возражение?

— Нет, было еще кое-что. — Она на мгновение замолчала. — Я хочу рассказать вам кое-что, Сент-Врейн. То, что я обязательно расскажу любому джентльмену, который… ну, который предложит мне какие-либо отношения.

Казалось, она тщательно выбирала слова.

— Ради Бога, продолжайте.

— Моя мать не была благородного происхождения, — продолжила девушка. — На самом деле она даже не была рождена в законном браке — как и я, она была незаконнорожденной. — Она сделала паузу и с вызовом в глазах продолжала смотреть на него. — Моя мать была известной куртизанкой, Сент-Врейн. И… и sangmêlé. Вы знаете, что это означает?

— Я знаю, кто такая куртизанка, — тихо ответил он. — Что означает другое слово?

— Что-то вроде окторонки[13], как назвали бы это англичане. — Теперь голос мисс Невилл сделался совершенно бесстрастным. — Мама была полукровкой, а ее происхождение — неясным. Она выросла на Мартинике. Вы знаете, где это?

— В Вест-Индии, — неопределенно произнес мужчина. — Но это французская территория, а не британская.

— Précisément[14], — ответила она. — Мама жила там в нищете, пока богатый француз не увидел ее, когда она несла корзину тростника с полей, и не влюбился в нее.

— Она была рабыней?

— Вполне могла бы быть. Француз сделал ее своей любовницей и особо не спрашивал ее мнения. Ей было всего четырнадцать лет, Сент-Врейн. Можете себе это представить?

— Нет, — прошептал он. — Как ей, должно быть, было тяжело.

— Печальная правда заключается в том, Сент-Врейн, что эта жизнь оказалась намного лучше, чем быть бедной и работать на полях, — с горечью произнесла Мартиника. — Моя мать делала то, что должна была, ради выживания. Она продала свою красоту, чтобы избежать нищеты. Восемь лет она обслуживала француза. И в ответ он превратил ее в идеальную женщину. Элегантную, хорошо одевающуюся и с безупречными манерами.

Сент-Врейн подавил дрожь.

— Восемь лет?

— Целую жизнь, oui. Или так оно должно было ощущаться. Но, в конечном счете, он решил жениться, и нас отослали прочь.

— Вы… вы его дочь?

— Oui, — просто ответила девушка. — Он дал маман немного денег и какое-то имущество. На Барбадосе она встретила лорда Ротуэлла — не этого, а его брата. — На этом месте она упрямо вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза. — Он влюбился в маман. Она тоже полюбила его, и ничто не могло разлучить их. В конце концов, он предложил ей замужество и имя для меня.

Сент-Врейн сомневался, что это ухаживание настолько напоминало волшебную сказку, в которую верила мисс Невилл, но у него не было желания расстраивать ее, оспаривая эту точку зрения.

— И этот брак был счастливым?

— Упоительно счастливым. — Ее голос сделался тихим. — И я была счастлива тоже — до тех пор, пока они не умерли.

— Они умерли молодыми, — прошептал Сент-Врейн. — Каким образом?

Ее взгляд смягчился и устремился вдаль.

— Произошел бунт, — ответила она. — Восстание рабов. Тростниковые поля были подожжены, а их экипаж попал в ловушку в пламени. Дороги были такими узкими. Такими коварными. Они не смогли вовремя развернуться. Это было… ужасно.

— Господи Боже.

Мартиника сделала неуверенный вдох.

— В завещании отчима моим опекуном назначался его брат.

— Я так сожалею о вашей утрате, — мягко произнес он. — Я сожалею также и о том, если Ротуэлл на самом деле стыдится вас.

— Вы сомневаетесь в этом? — прошептала она.

Сент-Врейн больше не был уверен в том, что он думал. Что-то более глубокое, нежели неприязнь, распаляло гнев Ротуэлла — в этом он мог поклясться.

— Что ж, сейчас это едва ли имеет значение, — ответил он. — Думаю, что ваше происхождение намного сильнее беспокоит вас, чем меня.

— Значит, вы хотите, чтобы эта помолвка состоялась?

— Ничто из того, что вы мне рассказали, не меняет моих аргументов, — ответил молодой человек.

Мартиника немного отступила от старой яблони и уставилась на него со странным выражением в глазах.

— Тогда я соглашусь, Сент-Врейн, но при одном условии.

До этого момента она была с ним честной. Сент-Врейн сложил руки на груди и кивнул.

— Продолжайте.

Ее язычок снова высунулся изо рта и почти нервно коснулся уголка рта.

— Я хочу… я хочу заключить с вами сделку, — ответила она. — Я хочу, чтобы вы снова занялись со мной любовью.

— Господи Боже? До того, как мы обвенчаемся?

— Но мы же вовсе не собираемся венчаться, Сент-Врейн, — возразила она. — Не так ли?

Он покачал головой, а затем пожал плечами.

— Будь я проклят, если знаю, — произнес он. — Что-то подсказывает мне, что мы должны это сделать.

— Это в вас говорит аристократическая британская мораль, — заметила Мартиника. — Подумайте об этом так, как это мог бы сделать француз. Я хочу научиться правильно заниматься любовью. И я хочу, чтобы вы научили меня. Почему-то мне кажется, что вы не станете возражать. Кроме того… хм, у вас есть этот взгляд.

Сент-Врейну очень не хотелось прямо сейчас говорить ей о том, как мало вещей ей необходимо изучить.

— Что за взгляд?

Ее ресницы опустились, девушка почти закрыла глаза, и внезапно ему захотелось прижать ее к стволу яблони и зацеловать до бесчувствия.

— Вы же знаете, — хрипло ответила она. — Это ласковое, убаюкивающее выражение в ваших глазах, когда вы в первый раз смотрите на женщину? Словно вы предлагаете ей яблоко в саду Эдема.

Сент-Врейн мог только смотреть на нее и недоумевать, во что, черт возьми, он вляпался.

— Ну, это так?

— Что так?

— Вы на самом деле предлагаете?

Он сжал руки в кулаки и вознес Богу молитву, прося у него сил.

— Абсолютно исключено, — решительно заявил он. — Сейчас мы пойдем к вашему дяде и объявим о помолвке. И если мы решим, что подходим друг другу, то мы поженимся. А затем, моя дорогая, мы сможем обсудить эти уроки.

— Но говорят же, Сент-Врейн, что во время ухаживания мужчина должен выставить вперед свою лучшую ногу[15], — прошептала девушка, с насмешливой скромностью опуская подбородок.

— Но ведь сейчас мы обсуждаем не мою ногу, не так ли?

Она улыбнулась.

— Нет, определенно, нет.

Его терпение — не упоминая уже о сопротивляемости — подходило к концу. Он взял ее за руку и решительно притянул к себе.

— Сейчас мы зайдем в дом, — сумел проговорить он. — И мы пойдем прямо в библиотеку, где мы скажем Ротуэллу, что собираемся пожениться.

— О, если мы собираемся притворяться, будто помолвлены, moncher, то тогда вы должны научиться не запугивать, а убеждать. — Ее голос снова сделался хриплым. — А теперь, тот ключ все еще у вас?

Господи Боже. У него нет никаких шансов.

— Да. У меня есть ключ.

Она положила ладонь на его руку и медленно провела ею вниз.

— Тогда могу я увидеть вас? Как можно быстрее? — Девушка была так близко, что ее шепот коснулся его щеки. — Я уже хочу снова быть с вами. Жажду удовольствия, которое только вы, moncher, можете дать мне. Я тоскую по теплу и силе вашего крепкого, мужественного тела, и по возможности коснуться и ласкать ваш…

— Господь всемогущий! — Сент-Врейн с трудом сглотнул.

Выражение страстного желания на ее лице внезапно сменилось ухмылкой.

— А вот это, Сент-Врейн, и есть разница между запугиванием и убеждением, — заявила Мартиника. — А теперь вы убеждены.

— Да, будьте вы неладны, — сумел произнести молодой человек. — Теперь мы помолвлены?

— Maisoui, мой любимый, — с притворной скромностью ответила она. Однако они прошли еще всего пять шагов, когда девушка замедлила шаг. — Но вы кое-что забыли, не так ли, Сент-Врейн?

— Джастин, — немного уныло поправил он. — Вы будете звать меня Джастин. И что, умоляю вас, я забыл?

Мартиника выпятила нижнюю губу, в ее глазах светилось веселье.

— У нас только что произошла помолвка, — проговорила она. — Полагаю, теперь вам позволено поцеловать меня.

— Распутница! — воскликнул он.

Но все-таки поцеловал ее. Сент-Врейн целовал ее до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание, почти с отчаянием обхватив ее руками, запрокинув ее голову так, что капюшон плаща свалился с нее. Пока гибкое, теплое тело девушки полностью не прижалось к его телу, и ее рот взволнованно не приоткрылся под его губами. Снова и снова он погружался в сводящее с ума искушение ее рта, одна его рука настойчиво блуждала под ее плащом, поглаживая то ее полную грудь, то элегантный изгиб талии, то спускаясь еще ниже к изящно очерченному бедру. А затем, каким-то образом, реальность того, где они находятся, вернулась к нему, и Сент-Врейн сумел отстранить девушку от себя.

Они разошлись разочарованные, неудовлетворенные и задыхающиеся.

— Mon Dieu! — воскликнула она со странной смесью вожделения и смеха в глазах. — Полагаю, moncher, что эта помолвка и в самом деле окажется очень интересной.