После Рима. Книга первая. Anno Domini 192–430

Суммируя предыдущую часть, можно утверждать, что в IV веке внутреннее положение Римской империи наконец-то стабилизировалось. Восстановилась экономика Востока, и даже в западной части империи, несмотря на частые неурожаи и похолодание, наблюдалось некоторое оживление. Региональные различия по-прежнему были велики и со временем лишь усиливались: центр тяжести империи решительно сместился на Восток, многолюдный, богатый и культурный.

Периодические набеги племен из-за Рейна и Дуная не вызывали в императорской ставке особой тревоги, даже притом, что теперь через границу рвались многотысячные отряды племен, о которых прежде никто не слышал.

Нежданная напасть пришла с востока Евразии.

Далеко на востоке...

Кочевые формирования сюн-ну — федерации племен, подчиненных власти могущественной центральной элиты — веками передвигались между плодородных долин внутреннего Китая и нагорий Центральной Азии, оказывая давление на китайские границы. Постоянные набеги и трения привели к образованию государственных структур у обоих противников. Но с конца второго столетия нашей эры Центральная Азия вошла в период политического и экономического хаоса, о причинах которого до последнего времени можно было лишь гадать.

Некоторый свет на события в восточной части Евразии проливает связка писем одного купца, найденная в 1907 году в сторожевой башне эпохи Хань в Дунганской пустыне, на границе Китая со Степью. Депеши писал торговец из Согдии — малого, но важного торгового узла Великого шелкового пути близ Самарканда.

Датированные 313 годом сообщения из Китая в Самарканд описывают апокалиптические сцены голода, разрухи и опустошения, поразивших внутренние земли на востоке империи Хань. Император покинул свою столицу Лоян, оставив ее на милость кочевников, пишет согдийский торговец и называет этих кочевников гуннами. Неизвестно, были сюн-ну и гунны одним и тем же племенем (или союзом племен) или нет, но они праздновали военный успех совсем недолго: природное бедствие заставило их покинуть опустошенные земли.

Вся Степь двинулась на запад! Предположительно, эту миграцию вызвала катастрофическая засуха, мегазасуха, королева засух. Ее пик пришелся на 350-370 годы, когда Центральная Азия стала «пыльным котлом», территорией неизбежной смерти. Пришедшие в Европу гунны были, по сути, климатическими беженцами.

В Риме еще не знали, что вести о готах Причерноморья, снявшихся с места под давлением племен с востока, были первыми громами надвигавшегося грандиозного шторма. Этот процесс уже столетие или два шел в неизмеримой дали от империи, от степей Маньчжурии до Дона, от Кавказа до Балтики — великое движение племен и народов. Германцы, а потом славяне, тюрки и другие этносы передвигались за сотни и тысячи километров.

Через полтора тысячелетия этот исторический период, продлившийся примерно до IX-X веков, назовут Великим переселением народов.

В пути на закат

Часть мигрирующих групп шла за лучшей жизнью, другие бежали от экологических бедствий или грозных завоевателей. Дружины конных воинов, каждое лето отправлявшихся в поход — лето было сезоном войн, — приносили вести о чужих краях и новых возможностях. Если разведывательные данные обещали объединению родов или кланов повышение качества жизни, люди снимались с места. Как правило, переезд устраивали осенью, когда собран урожай.

В миграциях участвовала не только социальная элита племен, не только лидеры и воины, но и свободные вооруженные люди, которые, однако, не были профессиональными бойцами. Если дружина нашла или отвоевала место для переселения, начиналось общее движение. В караванах крытых телег, следующих за воинами, ехали семьи, роды и целые кланы. Разумеется, среди них были женщины, дети и другие члены семей, неспособные участвовать в бою.

Примерно таким же порядком переселялись малые группы пахарей и скотоводов. Величественную картину похожего процесса читатель найдет в первых главах «Комментария о Галльской войне» Юлия Цезаря, где описана попытка переселения в Прованс трехсоттысячного племени гельветов.

Большая часть Европы была покрыта девственным лесом — огромным, беспредельным, протянувшимся от Урала до Атлантики. Великий Европейский лес занимал невообразимые пространства в миллионы квадратных километров. Его реликтовый остаток — Беловежская пуща — и сегодня поражает воображение горожанина.

Обширные безлесные площади можно было увидеть лишь на юге Галлии и в Италии, предположительно островком лесостепи являлась будущая Пруссия — в нынешней Калининградской области эту лесостепь можно наблюдать и сейчас. В остальной части Европы расчищенные и населенные места в этой бесконечной чащобе виднелись редкими прогалинами, не связанными между собой. Дорог через Великий Европейский лес не существовало, и передвижение шло, видимо, в основном по рекам или их берегам. Припасы везли на телегах, которые при надобности вкатывали на плоты.

Иногда делали остановки, чтобы расчистить лес под пашню:

Через два-три года участок оставляли, и переселенцы отправлялись дальше.

Мигрирующие группы не были закрытыми объединениями. Сформированные в XIX и XX веках представления о национальной идентичности и национальных особенностях нельзя переносить на времена, когда не было ни наций, ни этносов (ни этнических чисток). Люди германцев, ираноязычных аланов и множества других племен легко понимали друг друга и быстро перенимали языки. Поэтому состав групп часто менялся: кто-то отставал по пути, кто-то брал жену в одной из встретившихся деревень, кто-то решал остаться с неожиданно разросшейся семьей, а молодые несемейные мужчины сбивались в шайки и, отделившись от своих родов и кланов, искали военной удачи.

Народы и племена доходили до внутренней периферии Империи, оставались там, смешивались с другими, бесследно исчезали, либо объявлялись уже с новыми названиями и даже новыми языками, усвоенными за сотни лет великого пути. Одни давали начало новым народностям и государствам грядущего Средневековья, другие ассимилировались, навеки пропадали в водовороте истории или даже возвращались на прежние земли.

Понятно, что люди всегда старались переселиться из менее развитых регионов в более развитые и климатически комфортные — то есть на юг и запад. Так было в первые три века нашей эры, когда империя поглощала германские земли и нанимала германских рекрутов, а легионы зачастую снабжались германским продовольствием. Но было и движение иного рода: выступления против клиентов Рима в пограничной зоне. Их всячески старались вытеснить племена-конкуренты, желавшие присвоить или закрепить за собой блага, которые приносила жизнь на границе.

Рейнский и дунайский фронтиры Римской Империи

В IV веке приграничные «королевства», клиенты империи, простирались лишь километров на сто вглубь Германии от Рейна и Дуная, образуя пояс, за который доступа римлянам не было. Что происходило в тех дремучих дебрях, можно лишь предполагать, интерпретируя археологические находки.

Варвары, при всем численном превосходстве, не имели представления об организации снабжения походов провизией и фуражом — у них наглухо отсутствовало понятие о «службе тыла». Грабежом десятитысячное войско не прокормить, а значит, время набега крайне ограничено! Поэтому целых три века для защиты границ империи было достаточно держать легионы у пределов Сахары, на Евфрате, Дунае и Рейне, проводя редкие, но жестокие карательные походы против варварских племен.

Рейды и иностранная помощь, набеги и торговля, дипломатические пляски и жестокое насилие, заимствование новых аграрных и оружейных технологий, а также самоорганизация с целью противодействия могущественному Риму, — все это привело к экономическому развитию германской периферии, росту ее населения и складыванию более крепких политических структур вокруг новых «центров силы».

К IV веку граница давно стабилизировалась, и легионы, сосредоточенные на оси Мозель-Рейн-Дунай (удобной, кстати, для тылового обеспечения), подолгу оставались в своих гарнизонах. К западу и к югу от этих границ прежние варвары усвоили латынь, городской образ жизни и умение носить тунику. Вместе со всей Римской империей они отказались от прежних верований, приняли сначала римских богов, а потом христианство, начали посещать те же храмы, что и римские граждане.

Постепенно латинский язык и христианство (арианского толка) стали для них родными, и бывшие варвары слились с общей массой населения империи. К описываемому времени римская армия почти полностью состояла из прежних варваров, а многие из них, в том числе франки Сильван и Арбогаст, вандал Стилихон, готы Гайна, Фравитта[27] и Сар прославились и сделали неплохую армейскую карьеру. (Вскоре мы встретимся с этими и другими выдающимися людьми.)

Описанные процессы способствовали формированию ложного тезиса о мирной и безболезненной трансформации античной Европы в средневековую. Увы, у ситуации была и другая сторона, которая собственно и привела к слому эпох.

К IV веку объединения алеманнов и готов существовали как зависимые полугосударственные образования на окраинах римского мира. Когда до Рима дошла внезапная новость о том, что готы массово бегут с обжитых земель, это никого не встревожило. Странно? Вовсе нет: римляне попросту отказывали варварам в разумности и рациональности.

Римляне прагматичны и утилитарны, варвары эмоциональны и суеверны. Варвар был пьяницей и грабителем, неумеренным во всем, а значит, низшим существом, тело которого одерживало победу над разумом. Варваров легко погрузить в уныние и единственная неудача приводила их в отчаяние, тогда как секрет непобедимости низкорослых солдат Цезаря состоял в их слаженности и упорстве, которых недоставало высоким и сильным галлам прежних лет.

На этих мнениях основывалось отношение империи к варварам, которое со времен Юлия Цезаря практически не менялось. А их стоило бы поменять — особенно теперь, когда вместо множества малых племен, о которых писал Тацит, возле римских границ по Рейну обосновалось четыре крупных объединения: алеманны и франки на переднем рубеже, саксы и бургунды в тылу за ними.

Цезарь шел в Галлию, зная многое о населявших ее племенах и племенных вождях: кто с кем в родстве, кровном или брачном, какие кланы склонны заключать между собой союзы и какие враждебны друг другу, сколько воинов или припасов может выставить то или иное племя, как укреплены их поселения, и так далее. Из «Комментариев о Галльской войне» можно заключить, что у Цезаря разведка и сбор сведений о противнике были поставлены на отлично — причем разведка стратегическая, работавшая на глубину, в течение долгих лет.

Три века спустя все обстоит иначе: римские авторы почти не интересуются соседями и практически ничего о них не пишут. Дикари, что с них взять!

Несомненно, у римских погранвойск была какая-то собственная локальная разведслужба. Ранее разведкой занимались прежде всего фрументарии — армейские снабженцы, ведающие поставками зерна. (В середине II века их «переориентировали» на поиск внутренних врагов.) У римских командиров уровня «военного округа» существовала агентура из числа торговцев и просто жителей приграничья, но их сведения часто не представляли интереса, запаздывали либо не поддавались проверке.

В любом случае то ли до нас не дошли соответствующие документы, то ли римское высокомерие не позволяло этим сведениям просочиться за пределы секретных военных отчетов, — варварскую Германию (то есть территории к северу и северо-востоку от Дуная) и германцев в империи знали не слишком хорошо, а то и вовсе игнорировали. Поступавшие скупые данные были сугубо прагматичными, урывочными и не позволяли прогнозировать ситуацию на перспективу.

Отступление: римские гиды по германскому миру

Готы и алеманы

Готы прочно впечатали себя в римскую и мировую историю. Это племя в поздней империи знали (в отличие от периферийных германцев) хорошо, а их воинские способности и торговые связи еще лучше. В Рим они везли морем рабов, меха, рыбу, зерно, а к себе завозили вина, ткани, предметы роскоши. Готов, расселившихся по Днестру, называли вестготами, а осевших в низовьях Днепра — остготами.

Сегодня известно, что готы — германоязычные племена, вышедшие из Скандинавии и поначалу временно осевшие на территории северной Польши. В конце II-III века распался некий племенной союз и несколько групп готов двинулись в направлении Северного Причерноморья, на территории современных Украины и Молдавии. Возможно, тогда готы и разделились на восточных и западных: остготы заняли левобережье Нижнего Днепра, а вестготы — его правый берег. Часть готов переселилась в Крым, откуда некоторые из них двинулись на Таманский полуостров. На восточной окраине Европы готские земледельческие племена распространились вплоть до Дона, вытеснив или подчинив сарматов и аланов, которые двумя-тремя веками ранее точно так же вытеснили скифов, которые вытеснили... и так до начала времен.

В предыдущих главах уже говорилось о грабительских набегах готов в 50-60-х годах III века на Малую Азию, Пелопоннес и Балканский полуостров. Столь дальние походы готских дружин указывают на сильную социальную дифференциацию, проникшую в эти племена и стремительное овладение ими современными технологиями мореплавания. Еще интереснее указание Иордана на то, что у готов были твердые общие законы — по-видимому, устное обычное право. (Первый свод писаного готского права, кодекс короля Эйриха, появился лишь в V веке.)

Однако сейчас нам интереснее другое племенное объединение, подступившее в IV веке к римским границам, — алеманны, о которых сообщает Аммиан Марцеллин. Вероятно, племя алеманнов возникло при союзе нескольких разнородных племен с собственными независимыми вождями. Такой союз состоял из нескольких округов с советом семей и одной знатной семьей во главе. Главой семьи был рикс или король, которого римляне называли regulus. Предположительно, ренее алеманны ненадолго объединялись для нужд обороны под давлением пришельцев с востока.

Но в IV веке все обстоит иначе: поражение Хнодомара под Страсбургом, о котором пойдет речь в этой главе, не привело к распаду алеманнского союза, как бывало в I столетии, скажем, после разгрома армий Арминия и Маробода. Новое объединение германцев уже образует некую политическую идентичность. Заметим, что с гибелью или пленением вождя алеманны теперь не считают бой проигранным и война не заканчивается, как в былые времена. Союзы, подобные алеманнскому, оказались прологом к ранним королевствам варваров — объединения были крупны и стабильны, организованы и правоспособны.

Кто бы тогда мог подумать, что много столетий спустя на месте Великого Европейского леса, населенного невоспитанными дикарями, появятся суровый Берлин, утонченная Вена и легкомысленная Прага...

Варварские общества

В «невоенной» жизни германцев важную роль играл тинг, собрание свободных людей, ограничивавшее власть военных вождей и знати. Порой оно становилось судом, на котором улаживали имущественные споры и другие конфликты; тинг мог засвидетельствовать договоренность или крупную сделку.

Решение готов искать убежище в Римской империи в 376 году приняли именно на тинге, причем после жарких споров.

Четкой границы между обычными свободными людьми и дружиной рикса, скорее всего, не было. Свободная молодежь в большинстве занималась военным делом, и, судя по могилам позднеримского периода, делала это все чаще — пахать землю неинтересно и в чем-то даже унизительно, особенно когда другие отправляются в походы за добычей и славой. У готов формируется культ богов-воителей, Вотана и Доннара, то есть происходит сакрализация войны.

Создание новых крупных союзов в позднеримский период не обошлось без участия и одобрения племенных тингов, но процесс консолидации был непрост и не обходился без конфликтов.

Знать в племенном союзе составляла весомую силу. Власть рикса не была абсолютной и, чтобы сохранить ее, эти протомонархи должны были прислушиваться к мнению авторитетных соратников. К примеру, под Страсбургом вождя Гундомада убили собственные дружинники лишь за то, что тот отказался присоединиться к армии поднявшегося против Рима Хнодомара — Гундомад лишил свое воинство грядущей славы, а это было в глазах германцев непростительно!

Ранние варварские короли должны были не просто приказывать воинам и сподвижникам, а облекать свои приказы в форму просьбы, убеждения или напоминания о долге.

Требования военного и дружинного политеса были очень строгими, а король, который осмелился бы пренебречь ими, рисковал лишиться власти и/или жизни. Тем не менее короли могли принуждать подданных трудиться на строительстве оборонительных сооружений, как это сделал, например, Атанарих, один из готских лидеров, возглавивший строительство оборонительного вала между Прутом и Дунаем.

Королевская власть не передавалась по наследству. Династический принцип передачи власти от отца к сыну возможен, когда личные качества правителя уже не имеют особого значения и система работает сама по себе, как это будет происходить в более поздних, развитых европейских государствах. Пока что решения о судьбе короны принимали представители знати, обладающие собственными дружинами.

Кандидат в вожди должен быть хорошим воином, обладать весомым авторитетом и поддержкой одной или нескольких влиятельных группировок. Кроме того, он должен быть удачлив: если правитель выигрывал сражения, значит, он наделен благословением богов — германцы придавали очень большое значение такой метафизической категории, как «удачливость», и считали ее несомненным проявлением вмешательства в судьбу человека сил высших и потусторонних.

Риксы-короли обладали правом суда. От Аммиана Марцеллина известно, что готских правителей, Атанариха, Алавива и Фритигерна одновременно называли «судьями» и «королями», однако на их предложения собрание свободных людей могло наложить коллективное вето. Источники рассказывают о том, как предводитель племени придунайских тервингов увещевает своих людей согласиться с его решениями. Вероятно, военные советы германцев видели множество бурных дискуссий, а умение убеждать при прочих равных условиях способствовало воплощению планов военачальников — «грубые и дикие» германцы очень трепетно относились к произнесенному слову, а талант красноречия возводили к «мёду поэзии», дару самого Вотана.

Еще нам известно, что алеманнский король и его свита из советников и дружины постоянно путешествовали по своим землям, останавливаясь в путевых «дворцах» — слово «дворец» здесь не более чем метафора, это был обычный древнегерманский «длинный дом», лишь немногим более обширный и богатый, чем у вождя любого из племен. Археологи открыли и изучили несколько десятков таких временных резиденций. Эти сооружения служили центром сбора податей, сюда свозили зерно и другие продукты, а также деньги, янтарь и рабов. Таким образом, расходы по перевозке налогов частично несли подданные, а частично сам монарх.

Население германской Европы, развившейся под воздействием Римской империи, сильно выросло и переживало усиленный процесс социальной стратификации. В ходе этих процессов с I по IV век класс вождей взрастил дружинную силу, с помощью которой увеличил социальный разрыв между собой и прочим людом. Германское общество разделилось на профессиональных военных и тех, кто их содержит.

Источники VI и VII веков описывают довольно стройную систему общественных статусов у германцев. Выше всех стояли риксы-короли и их ближайшие сподвижники, то есть знать, а также их дружины. Ниже на этой лестнице статусов располагались свободные люди. Они пользовались определенным влиянием, были вооружены, обладали достаточным набором прав и обязанностей: поступать на воинскую службу, свидетельствовать в суде, владеть и распоряжаться имуществом.

Среди тех, кто носил оружие, такие свободные люди составляли, согласно остготским и лангобардским источникам, от одной пятой до четверти. Вероятно, именно свободные вооруженные люди были владельцами длинных домов в деревнях III и IV веков на территории древней Германии, крупных и богатых строений.

Еще ниже стояли вольноотпущенники, которые порой могли поступать на военную службу. Самый низший класс — рабы, не обладавшие никакими правами. Рабов было предположительно 10-20 процентов от общего числа населения, причем институт рабства отличался от римского — человек на определенный срок мог стать рабом, к примеру, своих родственников, не отдав вовремя долг или совершив правонарушение. Менялся лишь его статус: он становился не-свободным, отрабатывая прежние грехи, и затем возвращал себе положение свободного. На пленных столь либеральные правила не распространялись, но и они в сравнении с рабами Рима жили куда лучше.

Очень важную роль в германском обществе играл возраст человека, в соответствии с которым он наделялся соответствующими правами и обязанностями. Представителя знати, если он стар, с оружием никогда не хоронили — не положено, железный меч слишком дорог, чтобы отправлять его в загробный мир вместе с усопшим. Детей младше 12-13 лет никогда не хоронили рядом со взрослыми. Женщины играли в обществе и семье важную роль, пока могли рожать. Таким образом, каждому возрасту соответствовал определенный статус. Подробностей мы, к сожалению, не знаем.

Германские территории экономически поддерживали риксов и их дружины. В обмен те устраивали пиры, куда звали воинов и влиятельных свободных людей из находящихся под властью вождя сел. В ранний период англосаксонской Англии, например, короли при объезде своих земель для сбора продовольствия традиционно участвовали в общинных пирах. На пирах не только развлекались, но и решали насущные для обеих сторон вопросы.

Свары между римлянами были чрезвычайно по душе германским воинам: во-первых, когда римская армия занята гражданской войной, некому мешать набегам. Во-вторых, чем больше римляне убивают друг друга, тем выше спрос на германских наемников и тем выше им цена. И, в-третьих, беды врага всегда ослабляют его и тем радуют соперников.

Соха, плуг и сокровища варварских королей

Земледелие к востоку от Рейна в I веке по Рождеству было преимущественно подсечно-огневым, экстенсивным. Свободной земли и лесов оставалось очень много, фантастически много, поэтому незачем было возделывать одно и то же поле постоянно, поддерживая его плодородие.

Германцы знали, что передовая римская агротехника повышает плодородие полей, но северные земли, тяжелые и укрытые толстыми слоями дерна, не сравнить с угодьями Италии, для вспашки которых достаточно деревянной сохи. Распашка земель Северной и Центральной Европы начнется только с изобретением железного плуга, который сможет резать и поднимать вековые слои дерна. А пока варвары ограничивались расчисткой и выжиганием, зола служила удобрением. Едва урожай снижался до известного предела, угодья бросали и переходили на новое место — кругом тысячи квадратных километров незаселенных территорий! Поселения оставались маленькими, а постройки — временными, их век их был короток.

К IV веку положение изменилось. У плугов появились железные лемеха и сошники, в германские земли проникли кое-какие римские методы хозяйствования и римская аграрная культура. В III и IV веках в Германии начинают применять гончарный круг и улучшают технологию обжига. Добротная керамика производится уже в крупных коммерческих масштабах. Расширилось производство металла: примерно к 300 году н. э. в германских кузницах принялись ковать собственные мечи и другое военное снаряжение — пока что по римским образцам. Примерно в тот же период на варварских территориях начали производить собственное стекло.

Доходы росли, и нарастала неравномерность их распределения. Дружину необходимо кормить и вооружать. Металл был дорог, как и все предметы ремесленного изготовления, а его обработкой занимались высококвалифицированные специалисты, которых было немного. О дороговизне металла в германских землях свидетельствует археологическая находка: небольшая вилла, ограбленная дочиста примерно в конце II века. С виллы вынесли буквально все металлические предметы, вплоть до железных крючков для одежды! Для грабителей они были несомненной ценностью.

Отсюда можно судить о цене железного лемеха — купленный за зерно, он стоил целое состояние, на которое семья могла жить несколько месяцев. Железный или медный котел — ценность, которой не грех было похвалиться. За пределами империи римские металл, текстиль, обожженная посуда были не просто вещами, а предметами статусными и не любому человеку доступными.

Обработка металлов и гончарное дело — важнейшие сферы экономики. От степени их развития зависит, дороги нужные каждому товары «массового спроса» или дешевы. Прирост сельскохозяйственной и ремесленной продукции позволял варварским вождям содержать постоянное войско из профессиональных воинов, как это было в Германии III и IV веков, а значит, развитие новых технологий на варварских территориях шло успешно, пускай этот успех был неравномерен.

Первая «технологическая глобализация», пришедшая на варварские земли из Рима, привела к быстрому развитию, накоплению материальных благ и ускоренной социальной дифференциации, наступление которой археологи проследили по захоронениям того периода. Высокий статус покойного подтверждали ценные и редкие предметы, уложенные в могилу, а также золотые и серебряные изделия. А ведь еще в начале I тысячелетия мертвецам в загробное путешествие давали лишь немного глиняной посуды, слепленной вручную, да кое-какие личные вещи...

Развитие германской экономики в первые века нашей эры ускорялось отчасти и из-за необходимости платить за привлекательные римские товары. Показателем высокого статуса в IV веке стали уже не котлы и горшки, а дорогие римские и заморские товары — вино, оливковое масло, ткани, искусные металлические изделия и т. п.

Мы уже говорили о торговых трассах, проходивших через земли Центральной Европы, и о категориях товаров, которые по ним везли. Наиболее прибыльной для варварских вождей была торговля рабами и обеспечение работорговых путей. В IV веке основным поставщиком рабов на экспорт была Паннония. Со временем география добычи рабов изменилась: в V-VI веках живой товар везли из-за Вислы, но эти территории вскоре обезлюдели, и работорговцам пришлось идти дальше на восток.

В VII веке, как отмечает Псевдо-Фредегар, франкский купец, «князь» Само пришел в страну вендов (древнейшее наименование славянских племен, скорее всего их западной ветви) с отрядами таких же авантюристов-работорговцев, а король Дагоберт I воевал с ним за контроль над путями торговых караванов. По знаменитому пути «из варяг в греки» во второй половине X века, помимо меда и воска, везли рабов. Рабство было распространено в Европе повсеместно и после IV-V веков оно будет сохраняться еще более тысячелетия.

Эти и другие потоки богатств постепенно, но бесповоротно преображали социальные и политические структуры германского мира, увеличивали неравенство и способствовали укреплению власти племенной знати. Отсюда уже недалеко до появления политических союзов IV века, которые были прочнее и долговечнее прежних.

Образование варварских королевств и переход к территориальной государственной системе практически всегда сопровождались обращением в христианство. Это нельзя считать исключительно заслугой церкви и ее миссионерских трудов. Принятием христианства — и это было христианство арианского толка! — освящалось отречение от мира родового общества, общинного строя. Как мы увидим далее, первая волна германских завоевателей Римской империи вовсе не была языческой — земли империи и сам великий Город захватывали христиане-ариане.

Принадлежа к христианскому миру, готы-ариане считали арианство частью своей особой идентичности и ревностно хранили свою веру.

● В начале IV века готы-тервинги в очередном набеге на берега Каппадокии захватили в плен семью, у которой был сын с готским именем Ульфила, «волчонок». Мальчик, разумеется, говорил по-готски, но предпочитал греческий, на котором разговаривали многие каппадокийцы. В этой многоязычной обстановке Ульфила также выучил латинский язык.

● Римская империя, особенно ее восток, активно христианизировалась, а тервинги жили очень близко к римской границе. Поэтому в сельской общине, в которой проживали родители Ульфилы, было немало христиан, и будущий готский епископ рос, усваивая религиозные взгляды. Освоив грамоту, он стал младшим священником-чтецом, по-видимому, его проповеди были популярны, а сам он пользовался известным авторитетом у единоверцев.

● Рангом епископа Ульфила обязан императору Констанцию II, который решил продемонстрировать благочестие и для этого поддержать собратьев-христиан, живущих под властью готского вождя-нехристя Атанариха. Император предложил Ульфиле посвятить его в епископы, тот согласился. В 341 году он приехал в Константинополь в составе имперского посольства и был рукоположен арианским епископом Евсевием Никомедийским.

● Ульфила вернулся домой и служил своей пастве, но, когда Атанарих начал гонения на христиан, вместе с единоверцами бежал в земли империи в Мёзии. Там его снова приветствовал Констанций II, назвав готского епископа «Моисеем готов». К этому времени Ульфила, помимо проповедей и миссионерского труда, уже создал готскую азбуку на основе латиницы, письменный готский язык и начал перевод Ветхого Завета. Помимо этого, он перевел на готский Евангелия и часть Посланий. Благодаря Ульфиле сохранился до наших дней готский язык.

● Ульфила активно участвовал в дискуссиях о вероучении, и его характеризуют как яркого, умелого диспутанта. В возрасте 70 лет он в 381 году участвовал в спорах Константинопольского собора.

● Христианский писатель-гот Авксентий Дуросторский писал: «...со славою пребывая в сане епископа в течение сорока лет, Ульфила с апостольской святостью непрестанно проповедовал на греческом, латинском и готском языках... свидетельствуя, что есть лишь одно стадо Христа, нашего Господина и Бога... И все, что он говорил, все, что я записал, есть в Священном Писании: «Питающий да разумеет» (Мф. 24:15). Он оставил после себя несколько трактатов и множество комментариев на этих трех языках для пользы всех желающих воспринять, которые ему вечный памятник и награда».

Во всех ранних варварских королевствах IV-V веков «германская» церковь, то есть арианская, существовала параллельно с «римской». Ариане практически не занимались преследованиями ортодоксального большинства (за исключением вандальской Африки, где вандалы репрессировали и старую аристократию, и ортодоксальную церковь).

Известны два случая, когда правители тервингов противодействовали принятию подданными христианства: в 348 году они просто изгнали римских миссионеров, а после 369 года устроили настоящие гонения на готов-христиан, вплоть до казней. Это были попытки германских лидеров ответить на идеологическое давление Рима и его культурную гегемонию, в ходе которых среди готов появилось немало «своих» мучеников.

В целом же эти две христианские веры сравнительно мирно уживались друг с другом. В Риме, впрочем, «своими» считали всех христиан, чему свидетельство базилика мученика св. Сабы, гота-арианина. А вот остготы в Италии и вестготы в Испании в V веке возвели юридические препоны принятию римлянами арианской веры, чтобы разделение между этими народами сохранялось и в религиозных делах.

Империи нужны люди. Даже варвары

Еще одна грань отношений Рима с варварами — покрытие потребности в рабах и солдатах. Мы уже упоминали о рабах, добываемых в результате рейдов на восток. Доказано, что пленников германские племена массово поставляли римским работорговцам, приезжавшим на границу за «товаром». Но спрос империи не ограничивался рабами: римским войскам всегда и постоянно требовались новые и новые рекруты, а в IV веке, с появлением таких социальных лифтов, как государственная служба и церковь, нужда Рима в армейских пополнениях обострилась.

Призывать в полевые (не вспомогательные!) части войск можно было только граждан империи, однако на практике это правило соблюдалось редко. Порой в римскую армию шли варвары-добровольцы, рассчитывая на карьеру и добычу. Других на службу римлянам отправляли принудительно, во исполнение части соглашения между империей и варварским племенем. Этот пункт содержался в большинстве договоров Рима с побежденными неприятелями, еще со времен этрусских войн.

У Аммиана Марцеллина есть рассказ о попытке императора Констанция II пополнить свои части германскими рекрутами. Начало этой истории он, вероятно, записывал с улыбкой.

Империя не желала, чтобы германцы скапливались у ее границ, и Констанций, встретившись в Паннонии с племенем лимитантов-сарматов, пытался заставить их уйти. Варвары не согласились, и убеждать их пришлось с применением грубой физической силы, истребив «амиценсов и пиценсов» (два то ли клана, то ли малых племени). Сарматы ушли. Но год спустя, в 359 году, некоторые из лимигантов вернулись и заявили, что предпочли бы переехать в саму империю в качестве данников.

Какая победа! А сколько выгод! Для заключения договора варварам разрешили переправиться через реку и ступить на римскую территорию. Отчего-то это разрешение дали не полномочным представителям племени, а всему варварскому войску.

Констанций и его приближенные думали не о безопасности, а о том, что, успокоив внешнее волнение и водворив повсюду мир, они приобретут много людей, готовых нести военную службу, и начнут набирать сильных рекрутов. Провинциальное же население охотно будет откупаться от личной службы деньгами. Такого рода расчет не раз ввергал в тяжкие бедствия римское государство, замечает Марцеллин.

Возвели помост, с которого должен был говорить император, расставили охрану. Но едва Констанций открыл рот, чтобы начать милостивую речь к будущим подданным, один из варваров в ярости швырнул сапогом в трибуну и закричал: «марра, марра!» [смерть, смерть!], — это был их боевой клич. Вслед за тем неистовая толпа, воздев свой штандарт, вдруг завыла диким воем и бросилась на императора. Констанций ухитрился сбежать, а трофей — царское сиденье с золотой подушкой — был захвачен варварами без боя.

Этим завершилась комическая часть истории и началась трагическая.

Как мы увидим впоследствии, эти печальные уроки римляне усваивали с трудом — потребность в рекрутах была выше осторожности и здравого смысла.

Дипломатия меча и золота

Из сказанного понятно, что обстановка на границе Римской империи никогда не была мирной идиллией. Варвары постоянно совершали грабительские набеги на приграничные земли и римские территории. Их влекло богатство, экзотические вещи, созданные обществом, находящемся на куда более высокой ступени культурного и экономического развития. Эти набеги не могли поколебать основ римского государства, но представляли опасность для приграничного населения. Людей грабили, утаскивали в плен и в рабство, сжигали поселения и небольшие города. Не спасали даже стены, которые не всегда содержались в порядке, известны случаи подкупа стражи.

В результате реформ Диоклетиана и Константина (и благодаря повышению налогов) империя получила ресурсы для устранения персидской угрозы на востоке и ограничения напора германцев на западе. Сохраняя военное превосходство над соседями, Рим применял упреждающую оборонительную тактику, совершая «для острастки» превентивные карательные рейды, а превосходство поддерживал в том числе и агрессивной дипломатией.

Аммиан оставил нам описание отрядов сарматов и квадов, отправлявшихся в набег на римские территории Паннонии и Мёзии, то есть у срединного течения Дуная, в 358-359 годах.

Констанций II, которому варварские рейды надоели хуже ночного писка комара над ухом, принял контрмеры. После весеннего равноденствия, когда сарматы полагали, что они в безопасности (воюют только летом!), на Дунае поставили понтонный мост, и переправившаяся по нему римская армия обрушилась на варваров:

В ходе превентивных экспедиций римляне жгли и громили все, что попадалось на пути, пока местный владетель не являлся к императору или его представителям с заверениями в своей преданности. Продемонстрировав делом военное преимущество империи, римляне после рейда навязывали противнику мирный договор.

С разными племенами обращались по-разному, сея вражду там, где ее не было, и углубляя там, где она уже была. Эта политика обеспечивала раскол крупных, а значит, опасных для Рима союзов. Так сделали и в описанном выше случае с сарматами и квадами в 358-359 годах: Констанций II принимал главарей варваров поодиночке, объявляя свою волю. К одним побежденным варварам император отнесся милостиво и возвратил им независимость, а царя Арпахария, наоборот, лишил власти над сарматами.

Побежденные были рады тому, что им даровали жизнь, считает Аммиан. Они обещали искупить свои враждебные действия принятием тяжких условий мира и готовы были отдаться во власть римлян вместе со своим достоянием, детьми, женами и всеми землями. Констанций позволил варварам сохранить земли — к чему передвигать и удлинять римскую границу? — с обязательством вернуть всех римских пленных. (Пункт о возврате римских пленных содержался во всех без исключения договорах.) Варвары дали заложников и поклялись повиноваться воле императора.

Договоры составлялись так, чтобы обеспечить интересы государства. Побежденных могли обязать поставлять рабочую силу, рекрутов, продовольствие, стройматериалы, или, напротив, наделить их привилегиями в торговле. Ближайших соседей старались превратить в клиентов империи, действующих в ее интересах.

Такие договоры жили недолго. Как только имперские войска уходили в другой регион, набеги возобновлялись, если только не принимался комплекс иных мер, более радикальных. Судя по Аммиану, куда чаще — три раза за описанные историком 24 года — применялся вероломный, но действенный прием: следовало пригласить на пир вождей опасных племен и захватить их в заложники либо убить. В обоих случаях противник оставался обезглавленным и римляне в худшем случае выигрывали время, а в лучшем полностью деморализовывали противника.

Обеспечив таким образом политическое переустройство, с неприятеля взыскивали контрибуцию, которая компенсировала затраты на ведение войны. Порой империя прибегала к тактике депортаций, насильственного переселения племен. Дабы порядок обеспечивался и в отсутствие римских войск, брали заложников из сыновей риксов и племенной знати. В империи с ними обращались хорошо — давали образование и знакомили с преимуществами римского образа жизни. Сыновей особо агрессивных вождей могли и казнить для острастки отцов и всех, кто пожелает последовать их примеру. Ну, а с вождями мятежных племен разговор был короткий: император Константин, например, в 306 году бросил несколько риксов на арену, на растерзание диким зверям.

Германских вождей могли субсидировать, чтобы нужные Риму короли сохраняли власть. Варварские королевства, расположенные у границ империи, можно в этом смысле смело назвать клиентскими: империя столетиями превращала царьков и знать в своих клиентов, навязывая им обязательства и даруя привилегии — в наше время это называют «иностранной помощью в гуманитарной области».

К тому же римские выплаты — новый источник обогащения племенной знати! — усиливали вражду племен и соперничество за субсидии. Отдача от «иностранной помощи», если рассматривать эти расходы как внешнеполитические инвестиции, была довольно высока: римляне научились мастерски (и даже виртуозно!) применять «гуманитарный» инструмент. Император Юлиан, победив алеманнов при Страсбурге, назначил побежденным царькам ежегодные римские пособия, чтобы власть сохраняли те, кто научен горьким опытом поражения.

Субсидии выдавались монетами, слитками золота или серебра, ювелирными изделиями, дорогими тканями, экзотическими для германцев вином, фруктами или оливковым маслом. Однако этот подход имел оборотную сторону: соперничество за римские деньги — такой же инструмент получения доходов, как янтарь и работорговля — приводило к тому, что некоторые племена нарочно переселялись поближе к границе, чтобы потеснить получателей римских богатств и занять их место. Нередко выходило, что Рим награждал субсидиями победителей тех войн, которые велись далеко за пределами зон имперского влияния.

Клиентский статус подразумевал не только денежные и иные выплаты. В рамках этого статуса, то есть под покровительством империи, готы-тервинги оказывали Риму военную помощь, отправляя свои отряды на войну с Персией. Алеманны, как мы видели, тоже присылали своих бойцов на службу в римской армии.

Военное сотрудничество с варварами приводило к неприятным казусам: во времена гражданских войн оба соперника за римский трон стремились нанять германских воинов. Так поступил, к примеру, узурпатор Магненций. Одновременно с ним император Констанций, в стремлении пополнить редеющие ряды своей армии, позволил алеманнскому королю Вадомару в обмен на выступление против узурпатора поселиться на западном берегу Рейна и даже занять часть римской провинции. Подобные сделки совершались не раз и не два, что определенно подтачивало фундамент империи.

Кнутом и пряником, карательными рейдами, взятием высокородных заложников, торговыми привилегиями и субсидиями римляне поддерживали установленный ими порядок. Политика устранения сильных лидеров и поощрения лояльных в целом была успешной, но время шло, в IV веке стремление алеманнов к объединению усилилось, а у Рима не получилось ликвидировать популярных и агрессивных вождей, как это делалось всегда. Результатом стало появление у алеманнов общего и единственного правителя-монарха.

Императоры по своему усмотрению изменяли условия действующих соглашений. Валентиниан I, по словам Аммиана, в 70-х годах IV века снижал объем годичных субсидий алеманнам и сооружал крепости там, где по условиям договора их не должны возводить. Это был серьезный промах. Император не учел, что алеманнские вожди часть имперских даров передавали своим союзникам для подкупа и поддержания престижа, а решение Валентиниана лишило их этой возможности. Результатом была тотальная дестабилизация алеманнского сектора границы по Рейну.

Жившие у рубежей Рима германцы уже в какой-то мере были частью римского мира, но не по доброй воле и не на взаимовыгодных условиях. Поэтому им требовались постоянные напоминания о военном превосходстве империи. Превентивные атаки, сожженные деревни, заказные убийства лидеров, развязывание войн между потенциальными союзниками — таковы были средства политики Рима в отношении варваров.

Военная жестокость и агрессивная дипломатия вызывали острую враждебность германских племен, ненависть к Риму копилась и все чаще прорывалась сквозь границу. Варварская знать, претендующая на власть, могла возвысить свой авторитет среди воинов через восстания или одиночные акции против Рима.

Страсти накалялись, но теперь у римлян не было преимущества в вооружении по сравнению с варварами, какое существовало во времена Цезаря или какое имеют сегодня более развитые страны по сравнению с менее развитыми: с дубиной против танка на попрешь. Политические воды за пределами двойной дамбы из пояса клиентских королевств и пограничных гарнизонов становились все неспокойнее. В III веке в этой «плотине» появились трещины, в которые ринулись первые волны германского потопа, а в IV веке прорехи расширились и превратились в огромные бреши.

Ситуацию усугубили внутренние конфликты в империи, пассивность императоров (часто вынужденная и обусловленная нехваткой ресурсов), а более всего неполное понимание растущей опасности: в заботе о единстве государства римские императоры полагали, что от соотечественников исходит большая опасность, чем от варваров.

Алеманны, старинный враг империи... Их набеги начались еще в 213 году при Каракалле, в 258 году они ворвались в Италию через Иллирию и подошли близко к Риму. На алтаре-жертвеннике, обнаруженном в Майнце, найдены надписи об ответном рейде римлян, в ходе которого были освобождены тысячи пленников, захваченных алеманнами в Италии.

В 261 году империя отвела войска от Декуматских полей, что говорит о серьезной нехватке ресурсов для удержания границ в обострившейся ситуации.

Набеги алеманнов продолжались до начала IV века, пока войска под командованием тетрархов и императора Константина не установили на границе что-то отдаленно похожее на временный мир. Но уже к началу 357 года казалось, что Римская империя вот-вот потеряет свои владения в Галлии, где вовсю хозяйничали германцы: на верхнем Рейне — алеманны, на среднем и нижнем — франки.

После неудачных попыток опытнейших римских полководцев вернуть эти земли, император Констанций послал туда — практически на верную смерть — своего молодого родственника Юлиана, которого давно невзлюбил и которому не доверял. Мы с ним уже встречались: Юлиан — один из двух младенцев, оставшихся в живых в династической бойне после смерти Константина.

Юность Отступника

Племянник Константина I Великого Флавий Клавдий Юлиан родился в 331 году. Его мать умерла сразу после родов, а в шесть лет он стал свидетелем резни во имя обеспечения передачи власти родным сыновьям умершего императора. Убили Юлианова отца, старшего брата и всю родню. Пощадили лишь его самого его единокровного брата Галла, который был тяжко болен и не представлял угрозы. Юлиан, надо думать, в детстве и юности жил в ожидании смерти.

Воспитанием и образованием братьев руководил арианин Евсевий, епископ Никомедии. Вряд ли наставник пользовался авторитетом у воспитуемых: им было хорошо известно, что Евсевий приложил руку к убийству их родных, будучи главным лжесвидетелем по обвинению жертв расправы в отравлении императора Константина. Вероятно, Юлиан уже тогда усомнился в христианской религии: все убийцы, начиная с императора Констанция, были ревностными христианами.

Чувства надлежало скрывать — и он их скрывал: таково было условие выживания. Скрывал и в раннем детстве, и в отрочестве, когда в 344 году Юлиана с Галлом выслали в резиденцию близ Кесарии, окружив соглядатаями и доносчиками, следящими за поведением, разговорами и поступками мальчиков.

Когда Юлиану исполнилось девятнадцать лет, бездетный император Констанций II вызвал его в Константинополь, поселив в императорском дворце для продолжения образования. Юноша завел знакомства с военачальниками и высокопоставленными чиновниками. Констанцию это пришлось не по вкусу, Юлиана опять вернули в Никомедию, где тогда учительствовал Либаний, знаменитый ритор и эрудит, знаток классической древности. Брать уроки у язычника Юлиану запретили, и он нанял человека, который записывал лекции Либания и приносил читать.

Юлиан в 350-353 годах жил то в Пергаме, то в Эфесе. Он познакомился со школой неоплатоников и с философом-язычником Максимом Эфесским, которого многие современники полагали шарлатаном. Влияние этой личности, видимо, было причиной окончательного разрыва будущего императора с христианством. Положение Юлиана было неопределенным до 354 года, когда был убит его брат Галл и перед Констанцием вновь встал вопрос о наследнике и соправителе.

События 355 года — натиск персов на Востоке и нашествие алеманнов на Галлию — ускорили провозглашение двадцатидвухлетнего Юлиана цезарем. Констанций поставил его управлять опустошенной войнами Галлией, Испанией, Британией и Белгикой. Юный цезарь только что завершил учебу в Афинской академии, где изучал латинскую и греческую литературу, и не имел ни военного, ни административного опыта. Ему выделили 300 человек охраны, командир которой, magister militum по имени Марцелл, Юлиана терпеть не мог, причем не скрывал этого. Тем более, что Юлиан не отличался способствующей подвигам внешностью, был низкоросл и некрасив лицом.

Марцелл получил от Констанция совершенно определенные указания и отступать от них не собирался. Инструкции Констанция — а вернее, ограничения и запреты — были направлены на то, чтобы обезопасить империю от возможной узурпации.

Не обладавший свободой действий, окруженный людьми Констанция, следящими за каждым его словом, Юлиан неожиданно проявил себя талантливым военачальником и администратором.

Зимой 355/356 года германцы осадили в Августодуне (Отене) Юлиана с горсткой его людей. Юлиан, взяв с собой панцирную конницу и баллистариев, попытался пробиться через кольцо окружения, всего при цезаре было не более тысячи человек. При подавляющем численном превосходстве варваров, Юлиан разметал несколько алеманнских отрядов, некоторых, сдававшихся из страха, взял в плен, а остальным позволил уйти, так как тяжелая кавалерия угнаться за ними не могла.

Юлиан дошел до Трикасина (Труа), дал войску отдых и направился в Реймс, где приказал собраться всей армии во главе с Марцеллом. Между прочим, жители Труа не сразу открыли римлянам ворота — сначала понадобилось убедить их, что в город хочет войти регулярное и дисциплинированное имперское войско во главе с самим цезарем, а вовсе не грабители. Видимо, для местного населения разница между армией и разбойниками была неочевидна, тем более что в сражениях — а точнее, в стычках — участвовали совсем небольшие отряды.

У Аммиана Марцеллина есть много подробных и интересных описаний кампаний, которые вели малые воинские группы под командованием Юлиана. (Однажды римляне застали врасплох германцев, когда те, моясь в реке, красили волосы в рыжий цвет — любопытная подробность.) Нельзя сказать, чтобы эти микропобеды оказывали влияние на общую ситуацию: Галлию все еще наводняли варвары, пограничные укрепления и города доселе не были восстановлены, а оказывать помощь Юлиану никто в империи не собирался.

Пусть справляется как хочет и как умеет! Провалит задание императора? Тем хуже для него!

Монета с профилем Флавия Клавдия Юлиана

Варвары действовали крошечными летучими отрядами и, видя приближение римлян, старались уйти с их дороги. Не встречая активного сопротивления, Юлиан отвоевал Колонию Агриппину (Кельн), разрушенную варварами еще до его прибытия в Галлию, после чего цезарю пришлось остановиться в Колонии до тех пор, пока не удалось заключить мир, то есть выиграть долгожданную передышку. Затем Юлиан направился на зимние квартиры в Сеноны (Санс), где его небольшое войско вновь осадили германцы. От перебежчиков они знали, что с Юлианом нет значительных сил. Находившийся всего в двух переходах Марцелл даже не подумал прийти на помощь цезарю.

Осада была безуспешной, варвары сняли ее через месяц. Примерно в то же время до Констанция дошли слухи о предательской трусости Марцелла. Его со скандалом уволили с должности и приказали удалиться из расположения войск. Оскорбленный нежданной отставкой Марцелл явился в Медиолан, получил аудиенцию Констанция и обвинил Юлиана в «вызывающей дерзости и в том, будто он примеряет на себя крылья для более высокого полета». К счастью, за Юлиана поручился евнух Евтерий, доверие Констанция к которому было абсолютным.

Трудностей у Юлиана меньше не стало, его по-прежнему окружали ненавистники из числа приближенных Констанция. Запланированное в Риме на 357 год наступление на алеманнов провалилось: Юлиан должен был повести атаку со стороны Рейна, а магистр пехоты Барбацион со стороны Дуная, но алеманны обошли обе армейские группировки, проникли вглубь Галлии и даже пытались штурмовать Лугдунум. Юлиан преследовал варваров и большую часть уничтожил.

Римские войска затем собрались переправиться через Рейн, для чего построили семь крупных кораблей для десанта. Однако германцы, поселившиеся на «римской» стороне Рейна, перегородили дороги огромными засеками и, когда Юлиан потребовал корабли для поимки врагов, Барбацион, который завидовал внезапной военной славе и удачам будущего императора, попросту сжег их, чтобы навредить молодому цезарю.

Пришлось искать мелководное место. Солдаты переправлялись кто на челнах, кто на щитах, затем выбрались на берег и перебили всех мужчин и женщин без различия возраста, как бессловесный скот. Захватив лодки германцев, римляне пустились вплавь по реке и губительным валом прокатились по островным и прибрежным селениям. Когда им надоело убивать, они повернули домой, нагруженные изрядной добычей, часть которой потеряли из-за сильного течения реки.

Не попавшие под римский каток германцы покинули убежища на островах и с семьями, припасами и имуществом ушли подальше на восток, вглубь страны.

Галлия была очищена от алеманнов. Освобожденную землю, которую столетие набегов и восстаний привело в запустение и упадок, можно было поднимать из пепла и снабжать продовольствием морем, из римской Британии. Юлиан решил начать с восстановления разрушенного форпоста Tres Tabernae, который сегодня называется Савернь. С окончанием работ в укрепление начали свозить взятые из окрестных сел запасы продовольствия для гарнизона, который Юлиан хотел там оставить. Руками солдат с бывших полей варваров собрали хлеб.

Людей у Юлиана было по-прежнему немного. То, что небольшие отряды, бьющиеся в неприметных для истории стычках, водит не центурион, как встарь, а сам цезарь, — характерная черта пост-диоклетиановской армии. Аммиан Марцеллин в описании кампаний Юлиана замечает:

К этому времени степень недоверия центрального правительства к армии, уже раздробленной на мелкие отряды, была такова, что личное участие цезаря оказалось необходимо даже в «боях местного значения»! Едва ли такие предосторожности связаны с особой подозрительностью императора Констанция — всякий армейский командующий едва ли не автоматически попадал под подозрение в желании узурпировать власть...

Когда обоз с собранным римлянами добром проходил мимо ставки Барбациона, тот захватил себе часть запасов, а остальное свалил в кучу и сжег — вредительство и саботаж в чистом виде. Этот и другие его неблаговидные поступки Аммиан объясняет упорно ходившими слухами о том, будто Юлиан был избран в цезари на свою погибель в жестокой войне; считалось, будто он по своей полной неопытности в военном деле «не вынесет даже звука битвы».

Барбацион вскоре вернулся в Медиолан, «чтобы там, по своему обычаю, интриговать против цезаря». Возвращение не пошло ему на пользу. Жена Барбациона продиктовала рабыне письмо, в котором умоляла мужа после смерти Констанция не бросать ее и не вступать в брак с красавицей императрицей Евсевией. Копию этой сомнительной депеши рабыня передала некоему завзятому интригану, а тот доложил о письме императору.

Следствие велось без задержки: Барбациону и его жене отсекли головы, а кроме них, пострадали многие, виновные и невиновные. Одного трибуна безвинно подвергли пытке, но он не сознался, выжил и в компенсацию за страдания был назначен дуксом в Иллирике.

Но нам пора назад в Галлию, к Юлиану.

Битва при Аргенторате

О самовольном отъезде Барбациона быстро узнали алеманнские лидеры — Хнодомар и Вестральп, а также Урий и Урсицин с Серапионом[28], Суомарием и Гортарием. Решив, что Юлиан, спасаясь от поражения, отступил, вожди, воодушевившись бегством врага, собрали армию возле Аргентората (Страсбург). Уверенность алеманнов укрепил перебежчик, который сообщил, будто с Юлианом осталось только 13 тысяч человек (так и было в действительности). Алеманнов же было 35 тысяч, сообщает Аммиан. Судя по дальнейшим бурным событиям, вряд ли эта цифра преувеличена.

Алеманнский правитель Хнодомар не раз сражался с римлянами в надежде отвоевать для своего народа земли на западе, подальше от наступающих с востока кочевников. В 352 году его войско даже одержало победу над римским узурпатором Магненцием, в ходе але маннских восстаний и набегов римляне принудили брата Хнодомара к самоубийству. Рикс алеманнов этого не забыл и жаждал мести.

Однако в 357 году среди алеманнов не было единства: два брата-царя, связанные с Римом мирным договором, не пожелали участвовать в восстании. Тогда одного из них, Гундомада, у которого было больше войск и желания оставаться в союзе с Римом, убили, а его народ перешел на сторону воинственного Хнодомара. Брату убитого, Вадомару, долгие уговоры не потребовались, и он присоединился к врагам римлян, что еще сильнее отягчало незавидное положение Юлиана.

Аммиан красочно описал битву 24 августа 357 года, очевидцем которой был сам. Алеманнские воины закричали, что царевичи должны сойти с коней и биться пешими, чтобы, в случае неудачи, им нельзя было ускользнуть с поля боя. Хнодомар, уверенный в исходе битвы, сам соскочил с коня. В ходе сражения Юлиан остановил бегущую римскую кавалерию и вернул всех к исполнению воинского долга[29]. Неожиданно вперед вырвался отряд знатнейших германцев, среди которых сражались и вожди.

Но победа всегда одна, и она досталась империи. Перебив раненых, оставшихся на поле боя, римляне загнали алеманнов в реку, откуда выплыть удалось немногим. Хнодомар пытался бежать, скрыв лицо, его настигли и он сдался вместе со свитой.

В плену он вскоре умер — говорят, от болезни.

В этой битве пало с римской стороны 243 солдата и 4 офицера, сообщает Аммиан. У алеманнов насчитали 6000 трупов, лежащих на поле брани; целые груды мертвых тел унесла река.

Алеманны отошли за Рейн. Долина Великой реки снова была римской.

Битва при Страсбурге была единственной крупной победой Юлиана за пять лет, что он провел в Галлии. Сразу после сражения армия попыталась провозгласить цезаря Юлиана августом, и он приложил много усилий, чтобы помешать этому. Для него не было тайной подозрительное и ревнивое отношение Констанция, и попытка солдат воздать почести командиру могла обернуться гибелью.

Затем Юлиан обнаружил, что часть алеманнов ниже по Рейну не пожелала капитулировать и подняла очередное восстание. Пришлось построить мост в районе Майнца и совершить стремительный рейд в глубинные районы проживания алеманнов с обычным набором жестокостей, пожаров и разрушений. После того, как был приведен этот решающий аргумент, настало время традиционной дипломатии.

Аммиан сообщает:

Масштаб операций Юлиана был невелик. Он ни разу не углублялся за Рейн дальше чем на 30 миль. Показателен эпизод, когда зимой 357/358 года он два месяца осаждал шайку всего из шести сотен франков, окопавшуюся в заброшенных римских фортах. Римляне не стали их атаковать, поскольку франки были ценным людским резервом и, когда те сдались, их... отправили служить в армии Констанция.

Так или иначе, до конца короткой (увы!) жизни Юлиана алеманны были укрощены.

● Прошло немного лет и римляне забеспокоились: у алеманнов появился авторитетный лидер. Это был Вадомар (Вадомарий). Римляне ловко его устранили, подослав наемных убийц, но с другим лидером, Макрианом, пришлось повозиться. Аммиан рассказывает, будто один из преемников Юлиана, император Валентиниан I, трижды пытался ликвидировать Макриана, захватив его или убив. Ему мешало то одно, то другое, а чаще всего помехой было своеволие римских солдат. Магистру пехоты Северу, получившему такой приказ, ради скрытности продвижения особой группы пришлось убить случайно наткнувшихся на нее работорговцев, чей товар он, разумеется, присвоил. Что было дальше — неясно, так как в тексте большой пропуск, но, похоже, римский спецназ отвлекся от задания и не выполнил его: «...ему [Северу] помешал шум, поднятый своими же людьми, хотя он постоянно внушал им воздерживаться от грабежей и поджогов, но не мог этого добиться».

● Макриан был решительно неуловим, а бардак в римских подразделениях «особого назначения» не позволял надеяться, что проблема будет решена привычным для империи способом. «Предав огню земли врага до пятнадцатого милевого столба, император огорченный вернулся в Тревиры». Дело закончилось тем, что на середине Рейна сошлись два судна, на которых состоялась встреча императора с варварским царем, и Рим признал лидерство Макриана над алеманнами.

Дорога к императорскому пурпуру

Императора Констанция II успехи двоюродного брата не радовали. Молодой командующий был опасен уже потому, что по факту кровного родства оказался единственным «наследным принцем» Римской империи, плюс Констанций хорошо знал, что армия предпочитает удачливых полководцев. Август публично высмеял победу Юлиана над алеманнами под Страсбургом в 357 году, заявив, что битвы с полуголыми дикарями — чепуха по сравнению с войной с персами, настоящими врагами римлян.

Это была не ревность к успеху цезаря, а попытка поставить под вопрос военную удачу и компетентность потенциального соперника, а, следовательно, его популярность в армии: ведь успех Юлиана означал для Констанция возможность свержения.

Лояльность Юлиана ничего не меняла в расстановке сил. Это знали при дворе, и все самые влиятельные придворные, признанные знатоки в искусстве лести, высмеяли хорошо продуманные планы цезаря Юлиана и безусловную удачу, что им сопутствовала. Повсюду распространялись глупые шутки, например, что он «больше походил на козла, чем на человека» (намек на Юлианову бороду), а «его победы начинают приедаться». «Краснобайствующий прыщ», «обезьяна в пурпуре», «грек-любитель» — никакой корректности, лишь зубоскальство и незаслуженные оскорбления.

Поочередно донося их до ушей императора, жаждавшего слышать именно такие слова, враги Юлиана пытались очернить его способности. Цезаря укоряли в слабости, трусости и — ну надо же! — в сидячем образе жизни! Одновременно порицали его излишнюю образованность и отсутствие классического образования!

Тем не менее против Юлиана император пока ничего не затевал. Он выжидал и даже решил соблюсти хоть какие-то минимальные приличия: водрузить в Большом Цирке в честь победы цезаря Юлиана доставленный из Александрии обелиск высотой 32 метра, который, как мы знаем сейчас, был создан в Египте в XV веке до н. э. при фараоне Тутмосе III.

(В 1587 году обелиск откопали расколотым на три части, отреставрировали и перенесли на площадь Сан-Джованни. Там, возле базилики Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме, и по сей день высится обелиск в честь Юлиана Отступника. История — дама ироничная...)

В 359 году Юлиан перенес ставку в Лютецию Паризиорум (Паризий, Париж). Остальные города на востоке Галлии были разорены нашествием алеманнов, и Париж начал постепенно крепнуть, превращаясь в один из важнейших центров Галлии и Европы — формально Юлиана можно считать основателем Парижа как столицы. Именно из Парижа в следующие два года Юлиан совершил несколько карательных походов на алеманнские территории, предавая их огню и мечу.

Когда пришлось защищать Галлию от салических франков, которые попытались переселиться на территорию империи, цезарь принял послов, выдвинул какие-то запутанные условия, сделал подарки, а когда они отбыли, скрытно последовал за ними и внезапно напал на франков. Варвары не смогли оказать сопротивление, молили о пощаде, и Юлиан «не стал пользоваться плодами победы и, склонившись к милосердию, принял их в подданство с детьми и имуществом».

• Слово «салические» происходит, по-видимому, от латинского «sails», «побережье моря», а название второй ветви франков от «ripa», то есть «речной берег». Отсюда понятно, что салические франки обитали по берегам Северного моря, а рипуарские — к востоку, по среднему и нижнему течению рек. С IV века обе группы начали продвижение вглубь Галлии. При императоре Юлиане они уже прочно укрепились в провинции Токсандрия на территориях, ограниченных с юга реками Соммой и Самброй. Земли вдоль Шельды и нижних течений Мааса и Рейна стали историческим ядром будущего Франкского государства.

Римская Лютеция (Париж) эпохи Юлиана. Гравюра 1705 г.

Основным занятием Юлиана в Галлии была попытка навести хоть какой-то порядок в управлении и снизить налоговый гнет. Это была очевидная узурпация власти, так как у Юлиана не было права на административную деятельность. Префект претория Флоренций немедленно состряпал кляузу императору, но у Юлиана не было выбора: имперские и городские чиновники растаскивали последние ресурсы с разоренных войнами и восстаниями земель. В советах городов и общин заседали богачи, которые распределяли налоги так, что основная часть тягот падала на долю бедных. Авторитет, который Юлиан завоевал при Страсбурге, помог ему принять решительные (пусть и незаконные) меры: он выгнал из Белгики всех чиновников-сборщиков налогов и взял налоговый учет в свои руки. Затем Юлиан занялся восстановлением старых пограничных укреплений.

С 359 года в Галлии настал относительно долгий мир, а в 360 году в связи с наступлением персов Юлиан получил приказ отправить на восток лучшие войска. Отправка федератов на восток нарушала договор, который обязывал их служить только в Галлии.

Аммиан намекает, будто легионы Юлиана вовсе не горели желанием воевать на Востоке, а сам цезарь едва ли хотел лишиться немногих имеющихся в его распоряжении войск. После оглашения приказа Констанция в Галлии всерьез запахло армейским мятежом... Молодой цезарь пытался объяснить эту проблему Констанцию, но тот остался глух. Пришлось приказать войску выступить на восток, даже рискуя возможностью бунта.

Юлиан догадывался, что задумал Констанций: он помнил, как изолировали Галла, отбирая у него армейские части, одну за другой, пока цезарь не остался без защиты. Войско Юлиана оставалось невелико числом, но это были лучшие, проверенные солдаты. Удивительно, но армия не взбунтовалась, лишь выразив молчаливый протест, который видит всякий командир, когда солдат внезапно становится хмур и «тяжел на подъем».

Что-то носилось в воздухе. Что-то назревало...

...И наконец прорвалось: во время марша через Париж солдаты внезапно провозгласили Юлиана августом. Тот якобы не желал становиться императором и, веря в предопределение судьбы, вопросил богов. Боги, разумеется, дали формальное согласие.

(В скобках укажем, что, с учетом отношений с Констанцием, отказ от императорского пурпура означал бы для Юлиана верную смерть. Вероятно, он сам готовил эти события: незадолго до «провозглашения» один из комитов, особенно преданный Констанцию, был срочно командирован в Британию. По возвращении этого человека сразу арестовали, причем он даже не знал, что Юлиан объявлен армией императором.)

Юлиан направил Констанцию формальное письмо, содержание которого известно:

Далее Юлиан выдвигает Констанцию относительно мягкие условия: совместное правление, то есть признание Юлиана как властителя Запада, причем префекта претория назначает Констанций, остальных чиновников — Юлиан. Пополнения на восток будут отправлены, пусть и в меньшем числе.

К этому письму было приложено другое, секретное, гораздо резче, настоящий ультиматум: или совместное правление, или гражданская война. Констанций II не оценил ни уступок, ни угроз и начал готовиться к сражениям. Однако в ноябре 361 года его в возрасте сорока четырех лет настигла внезапная смерть, о причинах которой ходили разные слухи — если верить летописцам, это была малярия, хотя, как обычно, поговаривали об отравлении.

На смертном ложе император все-таки назначил Юлиана своим официальным преемником: тот был единственным оставшимся в живых продолжателем рода Константина Великого.

Странный император

Валентиниан I, основатель династии

В ноябре 375 года император Валентиниан в верховьях Дуная принимал старейшин племени квадов. Седобородые старцы со шрамами на лицах заявили августу, что недавние набеги совершали вовсе не они, а некие иноземные бандиты, и что строительство римлянами новых укреплений — провокация против их мирного и благолепного племени, славящегося своим богопочитанием, верностью договорам и прочими добродетелями, славными на пятьдесят дней конного хода окрест.

Разумеется, это была бесстыдная ложь.

Валентиниан, известный своей неуравновешенностью, пришел в такую ярость, что его на месте хватил удар. Аммиан Марцеллин описывает подробности в гл. XXX «Деяний»:

Голова «Барлеттского колосса». Статуя предположительно изображает императора Валентиниана I. Бронза. Г. Барлетта, Италия

Валентиниану I наследовал его племянник, шестнадцатилетний Грациан, которому выпало защищать Запад империи. Восток, как вы помните, держал под своей рукой константинопольский император Валент.

И снова, и снова узурпация: группа влиятельных чиновников и армейских офицеров провозгласила августом младшего брата нового императора Грациана, Валентиниана II, которому было всего четыре года. Они решили основать отдельный императорский двор и править от имени Валентиниана II без контроля со стороны законных цезарей.

Этих людей было много, за ними стояли немалые силы. Валент и Грациан сочли за лучшее не противиться и не конфликтовать с теми, кто стоял за спиной ребенка-императора. Династия была основана недавно, еще не укрепилась на престоле, и потому безопаснее было оказать уважение мнению ответственных товарищей из имперской администрации. Словом, империю разделили на три части: Валент по-прежнему контролировал восточные провинции, Грациан — западные, а Валентиниану II отошли Италия и Северная Африка с ее неисчислимыми зерновыми богатствами.

Отказ Валента и Грациана от конфликта был мудрым решением хотя бы потому, что исключал гражданскую войну, которая была совсем не ко времени: с середины IV века на нижнем Дунае было очень неспокойно. Готы, явившиеся из Северного Причерноморья, пришли в движение. Эти германские племена объединились в союз, во главе которого встал вождь остготов Германарих. Они не собирались нападать на Римскую империю, союз был заключен в оборонительных целях: с востока, из задонских степей, шли племена чужаков.

Аммиан Марцеллин бесстрастно уточняет:

В империи это известие вначале приняли с недоверием и пренебрежением. Часто случалось, что сообщения об отдаленных войнах в землях варваров прибывали, когда они давно завершились. Кроме того, даже последнему рабу было известно, что главный враг Римской империи — Персия. Взгляд империи всегда обращался на богатый восток, в сторону мощной сасанидской державы.

Римские стратеги веками были поглощены соперничеством сверхдержав и полагали, что всегда сумеют отразить атаки патлатых варваров с любого направления. Нельзя сказать, что римляне не принимали всерьез обитающие за Рейном и Дунаем народы, однако стратегические приоритеты империи в IV веке оставались теми же, что и триста лет назад, хотя глобальная ситуация резко изменилась.

Римская стратегическая доктрина, ставившая во главу угла единство империи, не то чтобы устарела, но уже не вполне соответствовала реалиям времени. Германские племена, во II и в III веках поглощенные внутренним соперничеством и связанными с ним племенными войнами, в IV веке шли к политическому единству. В частности, готы-тервинги с их развитой иерархией и экономикой, основанной на производстве и обмене, выработали сложную конфедеративную структуру, основанную на наследовании власти.

Есть обоснованное мнение, что тервингами в 330-370 годах правила единая династия. Это говорит об определенной политической зрелости готского протогосударства, причем союзные тервингам племена не откололись после поражения, которое нанес варварам Константин I в 330-х годах. На глазах римлян формировались новые политические общности, но империя не смогла или не захотела этого заметить.

Если о готах в Риме знали достаточно, то весть о приближении гуннов римлян поначалу и вовсе не заинтересовала. Гунны — кочевники из Великой Евразийской степи, бесписьменный народ, чьи происхождение и языковая принадлежность неизвестна до сих пор. Мы даже не знаем, какие у гуннов были имена, потому что они взяли привычку использовать германские имена или клички.

Неизвестно в точности, что погнало гуннов на запад: катастрофическая засуха в степях Монголии, о которой сообщал купец из Согдии в своих письмах, или манящие плодородные степи Причерноморья? А может, гунны бежали от более могущественных союзов кочевых племен? Так или иначе, именно гунны стали причиной глобального поворота, который летом 376 года привел готов на берега Дуная.

На пространствах исторического океана взбурлила первая волна грядущего потопа.

Возник узел, который завязала история; узел, породивший анклавы варваров на римской территории.

Этот вопрос мы разберем подробно.

Обманы

Переправа

В мае 376 года готы начали переправу через холодные воды Дуная. Несколько дней и ночей, на судах, на плотах, на переполненных лодках-долбленках и даже вплавь германцы пересекали Дунай. Уровень воды в реке из-за дождей был высок, много людей утонуло.

Сколько готов прибыло на берег Дуная? Аммиан отвечает на этот вопрос цитатой из Горация: «Кто хотел бы это узнать, — говоря словами знаменитого поэта, — тот справляется о ливийском песке, сколько песчинок поднимает зефир», и говорит о «толпах вооруженных людей».

Исходя из последующих событий, численность готов можно оценить тысяч в двести.

Воображению не по силам представить картину переправы такой массы людей, и, вероятно, читатель отнесется к этой цифре с недоверием. Но из упоминавшихся ранее «Комментариев о Галльской войне» Юлия Цезаря нам известен прецедент: точное число гельветов, переправившихся через Рону, а Цезарь считается ответственным и достоверным автором:

Оценка числа готов, перешедших Дунай, в двести тысяч человек вполне реалистична. В числе переправившихся было (оценочно) не менее пятнадцати тысяч хорошо вооруженных воинов с неплохим боевым опытом. Скорее всего, больше.

Осенью или зимой 376 года, пока шли переговоры о том, где будут жить готы, среди иммигрантов начался голод. Римские чиновники, обязанные снабжать новых поселенцев, развернулись во всю мощь, явив оскаленную морду насквозь коррумпированной и запредельно циничной имперской бюрократии. Они воспользовались отчаянным положением готов и организовали настоящий работорговый рынок, на котором отчаявшиеся люди за еду продавали в рабство себя, своих жен и детей. Комит Фракии Лупицин и командующий войсками Максим неплохо нажились на работорговле: одну собаку (приятного аппетита!) они меняли на одного раба и ухитрились увести в рабство даже сыновей готских старейшин.

В конце зимы 377 года, когда тервинги поняли, что их задерживают намеренно, Лупицин велел им перейти к городу Маркианополю, где готов якобы ожидали запасы продовольствия. Немногие войска, что имелись у Лупицина с Максимом, сопровождали тервингов в этом переходе, а на рубеже Дуная римлян не осталось вовсе. Этим воспользовались грейтунги, которых, как мы помним, римляне отказались принять. Уяснив, что переправе больше никто не препятствует, они пересекли Дунай и разбили лагерь вдалеке от людей Фритигерна. При этом тервинги, похоже, нарочно замедлили продвижение, чтобы позволить грейтунгам догнать их и, соединившись, при случае ударить по римлянам.

Лупицин понял, что ситуация становится, мягко говоря, неоднозначной. В запасе у римлянина был стандартный прием решения внешнеполитических проблем — зазвать вождей варваров на пир, опоить и вырезать: обычная, пусть и вероломная практика.

Простаками готские риксы не были и подготовились к такому развитию событий.

Вот что сообщает об этом Аммиан:

Готы восстали, причем к ним с радостью присоединились местные — солдаты-ветераны варварского происхождения, а также рабы и колоны. Лупицин худо-бедно наскреб какое-то войско, скорее всего из числа приграничных гарнизонов, ударил по германцам, стоявшим поблизости от Маркианополя, и предсказуемо проиграл.

Разграбив поселения близ Маркианополя, готы решили поживиться в более богатом краю, в юго-восточных римских Балканах. Перед ними лежали богатые, никем не охраняемые территории. Стремительным маршем готы дошли до Адрианополя, не встречая сопротивления.

От Аммиана Марцеллина мы знаем, что по дороге земляки готов или даже их пленники сами указывали варварам богатые селения, и что грабежа избежали лишь самые недоступные и отдаленные земли.

Основной причиной разорения германцами римской Фракии стал просчет императора и правительства: они не сумели обеспечить силовой поддержкой соглашение с готами; у Рима не нашлось достаточно войск, чтобы принудить германцев к исполнению договоренностей.

Впрочем, настоящая беда лишь стучалась в дверь.

Катастрофа при Адрианополе

Константинопольский император Валент понял, что стоит на краю пропасти, и отправил одного из своих легатов заключать мир с Персией. Срочно, на любых — подчеркиваем, на любых! — условиях. Одновременно он отозвал из Армении бездействовавшие армейские части, отправив их на Балканы.

Летом 377 года это воинство соединилось с присланным с запада Европы небольшим отрядом под командованием знатного франка Рихомера, состоявшего на римский службе. Готов следовало поставить на место любой ценой! Одни пойдут в рабские бараки, на рудники, в цирки, а немногие счастливчики — во вспомогательные армейские части! Возмездие неотвратимо!

Римляне принялись тянуть время, ожидая подкреплений от Грациана, обещавшего лично прибыть с Запада, встав во главе своих легионов, — в этом случае удалось бы достичь решающего перевеса. Римские войска удачно перехватили инициативу, окопавшись на горных перевалах:

Грациан не смог прийти на помощь, а готы тем временем привлекли на свою сторону отряды гуннов и аланов. Они разграбили и выжгли Фракию, а затем произошло немыслимое: готы подошли к стенам Константинополя. Археологические данные показывают, что в тот период опустели крупные римские поселения в регионе, во многих городах обнаружен мощный слой со следами разрушений и пожаров. Путем уступок удалось заключить мир с персами и в следующем, 378 году к Константинополю начали стягиваться войска из Месопотамии и с Кавказа.

Слухи в пограничье разносятся быстро, и о римских неудачах очень скоро узнали за Рейном. Едва Грациан в 377 году выслал на восток подкрепления, частью оголив оборону, одно из алеманнских племен, обитающее в альпийских предгорьях, в Реции, немедля пересекло замерзшую в верховьях реку. Натиск многотысячного алеманнского войска удалось отразить, но Грациан выяснил, что это была лишь разведка боем, проба сил перед могучим наступлением многотысячных орд. Экспедиционные части Грациана пришлось вернуть в места постоянной дислокации, а в Галлии объявить дополнительный рекрутский набор.

С середины июня по август 378 года Валент с войсками ожидал Грациана возле Адрианополя, но получил лишь его послание с перечислением славных побед над алеманнами и уверением, что помощь близка. Учитывая расстояния и скорость коммуникаций, западный император мог узнать о происходящем лишь через несколько драгоценных недель...

Грациан опоздал. То ли ревнуя племянника к славе, то ли надеясь поднять боевой дух застоявшихся войск, Валент после получения письма Грациана, вопреки мнениям своих военачальников, не стал дожидаться подмоги и подошел к Адрианополю. Между императором и готами завязались переговоры, в которых у Фритигерна был свой интерес: он хотел, чтобы август признал его верховным владыкой готов.

И тут два отряда римлян без приказа пошли в атаку — как и почему это случилось, неизвестно.

Дальнейшее было сущим кошмаром. Готы выбили левое крыло римлян, а германская конница смела римскую кавалерию, оставив пехоту без прикрытия. Легионеры сгрудились около императора, надеясь, что он сможет переломить ход сражения; варвары окружили римлян со всех сторон, отсекая пути к отступлению. Погибла значительная часть римского войска, которое, пытаясь вырваться, рубило и топтало своих же, задыхаясь в страшной давке. Римская кавалерия бежала, пехота была полностью уничтожена. В этой невиданной резне погибла армия, погиб и сам император Валент — его тело так и не нашли.

Готы стали владыками Балкан. Брать укрепленные города они пока не умели и на Константинополь не пошли, хотя дорога к столице Востока была открыта.

По Аммиану, имперские войска потеряли две трети солдат, число 20 тысяч погибших с римской стороны представляется реалистичным. Было уничтожено элитное ядро армии и множество опытных командиров. Этот удар по римским вооруженным силам ощущался впоследствии много десятилетий и был, пожалуй, одним из самых значимых в цепочке событий, погубивших Западную империю.

От разгрома под Адрианополем римская армия уже не оправилась.

В возникшей сумятице первым делом следовало решить, кто станет преемником сгинувшего под готскими клинками императора Восточной Римской империи. В момент наивысшей опасности для государства нежданно-негаданно вспомнили об опальном Феодосии, происходившем из испано-галло-римской знати, чей род якобы восходил к императору Траяну.

В отчаянии империя призвала на трон первого со времен Галлиена августа, чье происхождение не было дунайским.

Без выбора

Ресурсная проблема IV века

В IV веке Римская империя по-прежнему располагала внушительными мобилизационными и материальными ресурсами, превосходя любых своих противников и соседей — правда уже не всех вместе, а лишь каждого по отдельности. Но даже при зримом превосходстве в людях и средствах ушло целых шесть лет, чтобы одолеть готов во Фракии.

В регионах, где шли военные действия, гибли земледельцы, горели частные хозяйства и поселения. Возрастание опасности хорошо видно на примере городов Галлии: до прихода римлян они располагались на вершинах холмов, откуда проще заметить врага и где выгоднее создать оборонительное укрепление. В Римской Галлии I—II веков поселения вырастают в размерах и перемещаются на равнины: легионы стоят на страже общей безопасности, нападения крайне маловероятны. В конце III и начале IV веков галлы, особенно на северо-востоке, подверженном нападениям из-за Рейна, вновь принимаются за строительство на возвышенностях и обносят города стенами: нужны убежища от нападений варваров.

Экономика Запада мало-помалу восстанавливалась, но и здесь трудностей было больше, чем успехов. После лютых гражданских войн и налетов из-за Рейна шли годы, менялись поколения, память о прошлом угасала, и мало кто замечал, что хозяйство возрождалось на более низком, чем прежде, уровне. Кое-где в конце IV века появляется керамика, слепленная «вручную», а не на гончарном круге. В Италии, Испании, Галлии вместо каменных домов строят глинобитные, черепичные крыши заменяются соломенными. Экономическая активность сосредотачивается в немногих административных центрах, торговые связи рушатся, морем перевозят все меньше товаров.

С точки зрения империи самая серьезная проблема, терзавшая экономику IV века — не отсутствие безопасности, а нехватка людей и квалифицированных профессионалов. Частота, с которой принимали законы, обязывавшие сыновей наследовать дело отцов, говорит о том, что недостаток ремесленников и специалистов стал критическим и что эти законы исполнялись плохо. Удалось ли ограничить перемещение закрепощенных крестьян и наемных сельских рабочих — тоже большой вопрос. Скорее всего нет, судя по количеству императорских указов конца IV — начала V века об усилении наказаний за бегство и укрывательство беглых.

Куда ярче рисуют картины всеобщего отчаяния законы, которые запрещают продавать в рабство себя и детей, а также умерщвлять детей, которых нечем кормить. Императоры, начиная с Константина, пытались решить проблему массового обнищания благотворительными мерами, но средства императорского фиска и местных властей были слишком незначительны по сравнению с масштабами всеобщего упадка. Люди, доведенные до отчаяния бедностью, покидали свои дома, шли в кабалу или в разбойники, продавали в рабство своих детей, убивали себя вместе с семьями. Эти несчастья и обезлюдение обширных местностей начали влиять на политику империи и заставляли выделять имперские земли чужакам-германцам.

Рабочих рук не хватало, зато распухал государственный аппарат. Жалованье чиновников было невелико, но должность позволяла иметь дополнительные доходы. Сначала взятки брали за особые услуги, но постепенно они становились законной формой дохода, и заинтересованное лицо должно было платить за любые действия чиновника. На стене одной из городских управ в североафриканском городе нашли надпись времен Юлиана с прейскурантом выплат, полагающихся каждому из бюрократов, занятых в судебном процессе, от доставки повестки до ведения записей в суде. Вряд ли этот случай был исключением из общего правила.

Государство страдало от бесконтрольности чиновников. Одно время назначали агентов, то есть наблюдателей, обязанных доносить о ненадлежащих действиях работников аппарата, но во многих случаях лекарство оказывалось пуще болезни и можно лишь догадываться о масштабе взяток, которыми одаривали этих агентов и старших нотариев.

При всех минусах система госуправления позволяла кое-как находить и использовать ресурсы для содержания армии и одновременно обеспечивала защиту от узурпаторов. Да, имперские структуры были неэффективны, но задача эффективного управления по умолчанию невыполнима, если верховный правитель опасается рассердить элиту, армию или тех и других одновременно, и вынужден балансировать между различными группировками и их интересами.

Для любого правительства империи внутренний мир был важнее эффективного управления, а неэффективное управление оказалось способом купить этот мир у элит, незаконно обогащавшихся за счет государства. Пока ресурсов хватало, этот механизм худо-бедно работал. Но когда начали истощаться ресурсы — плательщики налогов, деньги, солдаты — имперская машина стала пробусковывать.

Хитроумный Феодосий

В январе 383 года в Римской империи было четыре императора. На востоке Феодосий делил власть с сыном Аркадием, которого провозгласил августом, а Западом правили Грациан с одиннадцатилетним братом Валентинианом. Солдаты давно обвиняли Грациана в том, что он отдает предпочтение аланам, а не «старой римской армии», чуть ли не дружит с варварами и даже иногда надевает варварскую одежду. (Римская армия давно состояла по большей части из выходцев из германских племен, но армейская дисциплина не могла заглушить сильную традицию племенной вражды.)

Это обвинение звучит очень странно, но мы попробуем разобраться, что за ним стоит. Скорее всего, против Грациана выступали «римские традиционалисты», которых не устраивала антиязыческая политика молодого императора, находившегося под сильным влиянием епископа Амвросия Медиоланского.

Обвинения в «любви к варварам», то есть германцам-христианам, зазвучали еще громче, когда в 383 году Грациан принял ряд мер против язычества: он первым из императоров отказался от титула великого понтифика, запретил казне оплачивать языческие обряды и жертвоприношения, и отказал в государственном содержании храмам, жрецам и весталкам, лишив их древних привилегий. Храмовые и жреческие земли были секуляризованы. Это был не запрет языческого исповедания, а самое настоящее отделение религии от государства. Без подпорки государственного финансирования древние культы начали быстро рушиться.

Той же зимой 383 года — спустя лишь год после заключения договора с готами! — Магн Максим, римский военачальник, а вернее, очередной «солдатский император», провозглашенный таковым в Британии (против воли, утверждают некоторые историки), высадился в устье Рейна. Грациан отказался признать узурпатора, но был предан своим военачальником:

Юный соправитель Грациана, Валентиниан II, номинальный правитель Запада, был вынужден делить власть с узурпатором. Максим был, видимо, неплохим военачальником, раз ему удавалось взимать налоги с германских племен, но он не нашел общего языка с влиятельными епископами и даже рассорился со святым Мартином Турским, самым авторитетным прелатом Галлии.

Феодосий не стал ввязываться в борьбу с Максимом, признал узурпатора, возвел его сына Виктора в августы, поставил статую Максима в Александрии, но втайне принялся готовиться к войне. Когда Максим в 387 году неожиданно объявился в Италии, восточный август начал открытые боевые действия. В 388 году солдаты Феодосия (говорят, не обошлось без предательства приближенных Максима) ворвались в Аквилею, где находился «солдатский император». С него сорвали императорский пурпур и прикончили.

Феодосий, теперь единоличный правитель Востока и Запада империи, стоял у штурвала обеих частей государства до 391 года, затем передал власть на Западе Валентиниану II, оставив при нем (а, по сути, над ним) своего военачальника-галла по имени Арбогаст. Реальная власть оставалась в руках Феодосия.

Валентиниану II был 21 год, когда в мае 392 года его нашли повешенным в галльской резиденции во Вьенне. Покойного — сплетничали, будто его убили по приказу Арбогаста — объявили самоубийцей. Арбогаст провозгласил императором своего давнего приятеля, язычника Евгения, преподавателя и ритора в Риме, а затем чиновника императорской администрации. Итак, очередной узурпатор...

Разъяренный Феодосий назначил в соправители своего сына Гонория и двинул против Евгения войска. Армию возглавил Стилихон.

К этому времени варвары составляли более четверти римского войска. Феодосий со Стилихоном сознавали опасность ситуации и задумали одним выстрелом убить двух зайцев: выставить против язычника-узурпатора армейские части, набранные из германцев, и чем больше погибнет в битве тех и других, тем лучше! Для этого под знамена римлян призвали Алариха из рода Балтов, полководца готов, за которым шло двадцатитысячное войско. Так в критический для Римской империи момент во главе враждующих сил встали два варвара, гот Аларих и вандал Стилихон.

В битве с войском Арбогаста у реки Фригид (территория современной Словении) готов-тервингов поставили в передовые линии и первыми бросили в бой, а «чисто римские» войска придержали в резерве. Арбогаст был разбит, языческая оппозиция побеждена — ценой жизней десяти тысяч готов! Аларих лично разыскивал живых среди груд мертвецов. Распознав предательство, он отомстил тем, что увел готов из римской армии и направился на Балканы за добычей, разорив полуостров.

Феодосий I умер в 395 году, и готы сочли, что со смертью императора договор с Римской империей прекратил действие. Они провозгласили королем Алариха и восстали, чтобы вынудить империю заключить новый договор, в котором Рим признавал бы право готов на независимость в составе империи, давал обязательство оказывать готам экономическую помощь и предоставить территории для заселения, а также должен был согласиться на неоспоримое главенство Алариха над своим народом.

Подобных требований империи не предъявлял еще никто и никогда. Нет сомнений, что Аларих был искренен, сообщая о своем стремлении сблизить готов с римлянами, чтобы два народа стали единым. Вместе с тем он был опытным вождем и искушенным политиком, а потому знал, что прямого пути к этой цели нет. Любые договоры у Римской империи варварам приходилось выгрызать зубами, выставляя силу в качестве решающего аргумента.

Так было и на этот раз: чтобы приневолить Восточную империю к переговорам, готам понадобилось разгромить и выжечь Балканы и ворваться в Грецию. Аларих не скрывал цели этого похода: нанести империи как можно больше ущерба, чтобы принудить к диалогу и территориальным уступкам, которые привели бы к долгосрочному сотрудничеству.

О другой задаче можно догадаться без труда: Аларих желал укрепить свою власть над готами. Не имея иных активов для вознаграждения сторонников за верность и службу, германский лидер повел своих воинов к новому богатству и новой славе.

Эрозия центральной власти

Вся история V века — это постепенное увядание военной мощи Рима и утрата пространственной гегемонии на западе. Север Галлии разделился на отдельные территории, где римской власти уже не было. Бывшие провинции, подобно Британии, медленно уходили из поля имперского зрения, позабытые Римом и обязанные теперь справляться с трудностями собственными силами. Провинциалы пришли в уныние, их лояльность пошатнулась. Пускай коренное римское население еще превосходило численностью германских гостей, но парадом отныне командовали варвары. Пройдет совсем немного времени, и обширные территории империи начнут контролировать готы, франки, вандалы...

Пока что целиком автономными стали мелкие образования: города, в которых часто шла грызня за власть, а также крупные земельные владения, «государства в государстве» влиятельных латифундистов. Рука империи до них уже не дотягивалась. Магнаты в лучшем случае платили налоги, а на практике были независимы.

На местах госадминистрация утратила прежнее влияние, а назначенный из Рима чиновник перестал быть всемогущим представителем «вертикали» — его указания могли по привычке выполнять, а могли саботировать.

К началу V века такие автономии на словах признавали императорскую власть, но в повседневной практике обходились без нее. Император не мог уследить за чиновниками, и уж совсем затруднителен был контроль над высшими придворными и военачальниками, которые объемом фактической власти часто превосходили императоров и беззастенчиво пользовались этим. Как показывал опыт, проще было убить такого администратора, чем отправить в отставку.

Провинциальные элиты теперь возводили христианские храмы, как прежде строили бани и театры. Число и размеры церковных зданий в IV веке выросли в большинстве регионов, а это значит, что местные богачи хранили древние традиции и по-прежнему финансировали общественные блага. Однако императорский контроль над церковью и ее авторитетными епископами тоже был ограниченным, и вот тому пример.

Случилось так, что в 390 году в Фессалониках арестовали популярного колесничего, и народ потребовал отпустить его. Когда армейский офицер отказался это сделать, толпа буквально разорвала его на клочки. Император Феодосий решил покарать город и велел солдатам атаковать собравшихся в цирке. В резне погибло, по разным источникам, от семи до пятнадцати тысяч человек.

После этого прискорбного инцидента святой Амвросий Медиоланский написал направившемуся в Милан императору, что запрещает ему входить в храм, и потребовал исполнить епитимью. Феодосий подчинился! Он пришел в миланский собор в обычной, не императорской одежде, без регалий, упал ниц и, рыдая, покаялся за массовое убийство.

Злые языки утверждают, что это был спектакль, задуманный для прославления христианских чувств августа, однако невозможно представить себе публично кающихся в церкви Константина Великого или Констанция. Да и едва ли от римлян укрылось то, что император по велению епископа пожертвовал своим сакральным статусом...

Увы, эпоха всесилия правителей империи ушла безвозвратно, а влияние епископов выросло неизмеримо. Теперь это были образованные и богатые люди с большими связями, причем соперничество между ними было таким же острым, как конкуренция придворных и бюрократов. Александрийский и антиохийский епископы не желали подчиняться константинопольской церкви. Епископы даже спорили и с главами местных администраций: знаменитое убийство в 415 году философа, математика и астронома Ипатии сторонниками Александрийского епископа Кирилла было эпизодом в борьбе церковного иерарха против Ореста, префекта города. Боевые дружины монахов Кирилла наводили страх даже на наместника провинции.

Ипатия погибла потому, что Кириллу понадобилось наглядно продемонстрировать силу, а вовсе не из-за отрицательного отношения епископа к женигцине-ученому. Но и после этого случая, о котором скорбел весь город, некому было остановить князя церкви — предводителя христианских боевиков, по уровню фанатичности, жестокости и пренебрежения к жизни противника сравнимых с современными исламскими фундаменталистами.

Куда менее известно крупное противостояние христиан и иудеев в 413 году в Александрии. Обе общины постоянно нападали друг на друга, и эта вражда выливалась в ожесточенные уличные бои. Однажды все иудеи, чтобы опознать друг друга в стычках, договорились надеть кольца из коры пальмы. Ночью они вышли на улицы и закричали, будто горит церковь. Христиане выбегали из домов, чтобы тушить пожар, и попадали в руки иудеев. Было убито множество христиан, и наутро епископ Александрийский повел паству на жилища иудеев и их синагоги... Иудейскую общину заставили покинуть город, а ее имущество захватили христиане.

Префект и военные пресечь безобразия не захотели или не смогли.

Центральные власти начала V века были бессильны, а местные чиновники утратили способность объединяться в преследовании общей цели — поддержании мира и блага государства. Создается впечатление, что Римская империя попросту надоела ее гражданам.

Cunctos populos

Мать императора Феодосия I исповедовала никейскую веру, а его отец перед смертью принял крещение от ортодоксального епископа. Сам Феодосий стал первым на востоке императором никейского вероисповедания после того, как в январе 380 года тяжело заболел и крестился в ожидании неминуемой кончины. Веру никейского толка исповедовал и западный император Грациан, находившийся под сильным влиянием епископа Амвросия Медиоланского.

Никейство для императоров было предпочтительнее политически, и вот почему.

Религиозные разногласия часто становились предметом и орудием политической борьбы, то есть препятствием для столь необходимого государству внутреннего мира. Правители разных эпох, будь то Феодосий, франк Хлодвиг или русский Владимир Мономах, решали задачу выбора «правильной» религии, исходя из нескольких условий и ограничений. Цель религиозной политики Феодосия, как и его коллег, состояла в достижении политического единства государства.

Во-первых, внутренней стабильности можно было достичь, поддержав религию, которой симпатизировало большинство населения и к которой склонялись высшие социальные слои.

Во-вторых, эта религия должна была представлять правителя человеком нравственным и не противоречить его убеждениям.

В-третьих, важен позитивный политический опыт искомой религии.

Язычество во всех этих категориях было бесперспективным, на что указывал опыт Диоклетиана и Юлиана, да и общий баланс складывался не в пользу древних верований. Казалось бы, император Феодосий должен выбрать христианство арианского толка, которое исповедовали все прежние императоры и преобладавшее на востоке, а также среди германских варваров. Но арианином был Валент, который в глазах империи отвечал за катастрофу при Адрианополе, и к тому же ариане-варвары были противниками Рима. Принять арианство означало бы символически капитулировать перед врагами империи.

Выбор был сделан.

Вскоре после крещения в 380 году Феодосий издает знаменитый Солунский эдикт Cunctos populos и повелевает всем народам под его властью исповедовать никейскую веру. По своему историческому значению этот строжайший указ Феодосия сравним разве что с Миланским эдиктом Константина:

Эдикт Cunctos populos почти полностью воспроизводит Никейский символ веры, придавая ему силу и форму закона, санкционированного государственной властью. Никейское христианство тем самым получает официальный и исключительный статус. Теперь религия — не частное дело, а важный государственный институт. Борьба с инакомыслием становится функцией государства.

Это была одна из немногих задач, с которой империя действительно справилась. Опыт гонений на христианство показал, что насилие в этой сфере общественного устройства неэффективно и лишь плодит фанатиков. Поэтому теперь религиозное принуждение было не столько жестоким, сколько неуклонным и последовательным.

Феодосий действовал решительно, но без кровавых репрессий: в 381 году обратившиеся из христианства обратно в язычество частично лишаются гражданских прав, запрещаются жертвоприношения, соединенные с гаданиями. Последующие церковные соборы утвердили антиязыческую и антиарианскую политику. На время церковь была приведена к единству на Востоке и на Западе. За свою религиозную политику император Феодосий I заслужил от христианских авторов прозвание Великого.

Считается, что запрет языческих культов позволил беспрепятственно расхищать и разрушать языческие храмы. Это, мягко говоря, неправда. Уже из эдиктов императора Констанция I известно, что покинутые языческие храмы много лет растаскивали на стройматериалы. Старых богов никто не боялся, и былые культы давно не находили приверженцев за своей архаичностью и несоответствием требованиям эпохи. Даже храмы Римского форума с этого времени окончательно опустели и были заброшены.

Язычество умерло своей смертью, перестав быть актуальным и, главное, востребованным народом. Согласимся, что унылое царство Аида проигрывает в привлекательности христианской Жизни Вечной.

Разделение Римской империи на Восточную и Западную

● Новый государственный культ при всей поддержке императоров не смог быстро изменить громадную империю с массой языческих и варварских традиций. Великие идеи христианства пока что вынашивались в умах отцов Церкви да на островках монастырей и храмов, мало влияя на повседневную жизнь населения Римского государства.

● Особенно большая неловкость вышла с гладиаторскими играми — наследием язычества, в котором отразился давний обычай человеческих жертвоприношений. Еще тысячу с лишним лет назад этруски устраивали гладиаторские бои во славу погибших на поле брани, заставляя пленных убивать друг друга. Константин I в 326 году так называемым Бейрутским эдиктом запретил посылать осужденных на гладиаторскую службу. Преступников теперь следовало отправлять в качестве рабов на рудники. После смерти Константина в 337 году этот указ был забыт и к середине века гладиаторские игры вновь оказались на пике популярности. Епископ Рима Дамас в борьбе за папскую тиару нанял гладиаторов, которые свергли его соперника и при этом убили в уличных боях 137 человек.

● Император Гонорий в 404 году запретил гладиаторские бои, будучи под впечатлением мученической смерти некого монаха, попытавшегося воспрепятствовать сражению гладиаторов в Колизее и растерзанного за это толпой плебса. Запрет, вероятно, действовал лишь на Западе. Валентиниан III в 423 году вновь вернул игры в Колизей.

● Сведения о гладиаторских поединках появляются до 440-х годов. После титул западного императора стал пустым звуком, народ Рима перестали подкупать зрелищами, а с увяданием Западной Римской империи кровавые игры стало некому организовывать.

● Вандалов, захвативших римскую Африку в 430-х годах, нельзя назвать гуманистами, но они с отвращением относились к этому жестокому развлечению и запретили его на подвластной вандалам территории.

Хронология узурпаций и гражданских войн в Римской империи IV века

● 307 г. — Галерий и Север вторгаются в Италию, однако в итоге отступают. Север взят в плен Максенцием и впоследствии казнен.

● 308 г. — Максимиан вновь отрекается от власти под нажимом Диоклетиана. Лициний принимает титул августа.

● 308-309 гг. — в Северной Африке Домиций Александр поднимает мятеж против Максенция, терпит поражение и погибает.

● 310 г. — Максимиан вновь объявляет себя императором, но терпит поражение и гибнет. Максимин Даза провозглашен августом.

● 312 г. — Константин вторгается в Италию и одерживает победу над Максенцием в битве у Мульвийского моста.

● 313 г. — Константин и Лициний заключают союз. Лициний наносит поражение Максимину Дазе. Союзники выпускают Миланский эдикт.

● 316 г. — начало войны между Константином и Лицинием, Лициний уступает фактически все свои владения в Европе.

● 324 г. — возобновление войны между Константином и Лицинием. Последний терпит поражение и отправляется в ссылку, но впоследствии его казнят.

● 340 г. — гражданская война между Константином II и Константом. Константин погибает.

● 350 г. — узурпатор Магненций провозглашен императором в Галлии, а Констант терпит поражение и погибает.

● 353 г. — Магненций терпит поражение и кончает жизнь самоубийством.

● 355 г. — недолгая узурпация Сильвана.

● 361 г. — гражданская война между Юлианом и Констанцием II, которая заканчивается из-за естественной смерти последнего.

● 365-366 гг. — мятеж узурпатора Прокопия под Константинополем.

● 372-373 гг. — узурпатор Фирм провозглашает себя августом в Северной Африке, Феодосий-старший подавляет восстание.

● 383-388 гг. — Магн Максим поднимает мятеж в Британии и вторгается в Галлию, наносит поражение Грациану и Феодосий на время признает его императором.

● 392 г. — Валентиниан II найден мертвым, а его военачальник Арбогаст провозглашает императором сенатора Евгения. Последний предпринимает попытку добиться поддержки от язычников.

● 394 г. — Феодосий побеждает Арбогаста и Евгения в битве на реке Фригид.

● 397-398 гг. — мятеж наместника Гильдона в Африке.