Последнее лето - твое и мое

Глава девятая LA BELLA

Сразу после рассвета Пол оставил спящую перед телевизором мать и прошел через тростник. Он мог притвориться перед собой, что в его поступке нет преднамеренности, однако он знал, что Райли ушла на дежурство перед шестью часами. Притом преднамеренность его была опрометчивой, поскольку он вошел через кухню и поднялся по черной лестнице. Он не знал, что будет делать, оказавшись в спальне Алисы, но даже не остановился, чтобы собраться с мыслями. Понимая, что не имеет на это права, он тем не менее открыл дверь спальни и вошел.

— Я не твоя собственность, — сказала она ему однажды, когда ей было около двенадцати.

Она в тот момент собиралась сесть в моторный катер с другом, чей отец, водитель, был заметно пьян, и Пол запретил ей плыть.

— А я никогда этого не говорил, — строго ответил он.

Невероятно, но она сразу отошла от катера.

И вот теперь она спала, разметав волосы по подушке и отвернув от него лицо. Во сне она сбросила одеяло, и ему была видна почти вся ее левая нога.

La bella. Он не хотел бы, чтобы его мать видела ее.

Он присел на край кровати, но она продолжала спать. Ужасно было, когда она на него сердилась. Каким несчастным он себя чувствовал!

— Прости, — прошептал он ей в ухо. Он все еще чувствовал в своем дыхании винные пары. Он дотронулся до пряди ее волос. — Я знаю, что ты хотела сказать, — молвил он. — Не знаю только, зачем я так себя вел.

Ему хотелось чувствовать ее рядом, как в детстве. Что она сделает? Он не мог сказать, чего хочет или что готов предложить. Но он любил ее. Может ли он об этом сказать? Любить ее было просто и еще проще не признаваться в этом.

Даже после всего, что сделал, он ждал от нее доброты. Он заполз на кровать и распластался рядом с Алисой. Потом натянул простыню на них обоих и очень осторожно пододвинулся ближе, чтобы почувствовать ее тепло. Он робко, едва касаясь, обнял ее за талию, хотя жаждал заключить в объятия. И, когда ее нога обвилась вокруг его ноги, едва не застонал. От нее исходило не просто тепло, а, как ему казалось, энергетика доброго человека. Ему хотелось зарыться лицом в ее шею и переплестись с ней ногами и руками.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей в волосы.

Можно было это сказать, пока она не слышала.

Он лежал там, постепенно расслабляясь. Биение сердца успокоилось, и он перестал сдерживать дыхание. В голове прояснилось.

Раньше он представлял себе, что если когда-нибудь он, уже взрослым человеком, окажется в Алисиной постели, то произойдет нечто совсем другое, чем в детстве. И действительно, теперь он смотрел на нее иными глазами. Ее близость и аромат творили с его телом такие вещи, о которых он едва ли подозревал в детстве. Если бы он позволил своему воображению разыграться, оно нарисовало бы ему такие картины, которые ему не могли бы пригрезиться в детстве. Но Пол не стал бы давать ему волю, даже если бы оно, воображение, тянуло поводок и вырывалось, подобно недрессированному псу. Пусть даже этот пес протащил бы хозяина целый квартал. Пол мог бы даже на миг совсем потерять рассудок, но не выпустил бы поводка.

Ему на ум пришла одна мысль, которая одолевала его, как повторяющийся тревожный сон, бывающий на грани сна и бодрствования. «Может ли любовь быть бесконечной? Можно ли пронести ее нерушимой с детства до возмужания, преодолев взлеты и падения отрочества? Может ли она проявиться на той стороне, как та же самая любовь, но лишь выраженная по-иному? Или же эти два вида любви исключают друг друга, находясь в ужасном противоречии?»

Возможно, дело было не только в том, что ответ сбивал с толку. Может быть, неправильно был поставлен вопрос. Может быть, не существует двух видов любви. Может, их триллионы. Или всего один.

Но сейчас он держал ее в объятиях, перестав беспокоиться о том, чтобы не разбудить. Не открывая глаз, она повернулась к нему и обвилась вокруг него. Она прижалась щекой к его груди. Ее волосы щекотали ему шею и нос. Несмотря на то, что он был слишком большим для ее постели, она сделала так, что он уместился.

Доверие и любовь всегда идут вместе. Он это понимал. Но как сюда закрадывается влечение? Каким образом оно примешивается к любви? Как можно от него убежать, и возможно ли это?

Он не знал, спит ли она или проснулась, однако чувствовал биение ее сердца и пульс в руке, за которую ее держал. Он ощущал твердость ее голени, мягкость бедра. Не понимая, что это значит, Пол чувствовал, как ее кожа, ее тепло и то, что она всегда шла ему навстречу, приводят его в состояние полной расслабленности.

Может, сейчас не так уж сильно все изменилось. Даже с грудями и длинными красивыми ногами она оставалась все той же Алисой. Может, он продолжал держаться за Алису из-за тех самых вещей, которые всегда любил. Конец одиночеству. Прикосновение к телу, которому доверяешь.

Алиса очнулась от одного сновидения, чтобы оказаться в другом. Из-за этого трудно было отличить сон от бодрствования, но, пока грезы продолжались, она не испытывала в том ни малейшей необходимости.

Засыпая прошлой ночью, она так сердилась на него, а теперь его чудное тело прижималось к ней, и гнев улетучился. Когда дело касалось Пола, она никогда не могла вспомнить, куда запропастился ее гнев, даже и в тех случаях, когда обещала себе вернуться и поискать его позже.

Она не открывала глаз. Она дарует ему право отказа. Что, если к обеду он решит все это стереть? В данный момент что-то происходит, и она хочет, чтобы это продолжалось — вот и все. Насколько она понимает, с ней в постели сейчас Дон Ронтано, тренер по теннису, и это здорово!

Так и не открывая глаз, Алиса нащупала низ его футболки и подняла ее наверх. Он мог воспротивиться, если хотел, но она жаждала прикоснуться к его коже. Еще сильнее прижавшись к его груди, она провела рукой по его теплой спине и плечам.

Можно ли ей его поцеловать? Позволит ли он это? Скажет ли он потом, что ничего не было? А может быть, заняться с ним любовью? Может, ей просто раскинуть ноги, позволить войти в себя и удовлетворить ее желание, а потом согласиться с ним, что ничего не было?

Она пододвинулась к нему еще ближе, смело прижавшись бедрами к его бедрам, хотя их разделяли его шорты и ее пижама. Возможно, верхняя часть его туловища этого не хотела, а вот нижняя определенно да. Она немного поерзала вместе с ним. Чье тело может против этого устоять? Глаза она так и не открывала.

«Я спал, — мог он сказать. — Что произошло? Я думал, ты тоже спишь».

Если бы она вот так ему отдалась, стоило бы это того? Господи, если в конце концов Дон Рон лишит ее девственности, не будет ли она чувствовать себя полной дурой?

Она открыла глаза и бросила взгляд украдкой. Это не Дон Рон, и у него глаза не закрыты. Нечестно, что он смотрит, а она нет.

Он поймал ее взгляд. Она почувствовала, как он разжал объятия и отодвинул от нее бедра.

В ней проснулся остаток гнева прошлой ночи, который довольно отчетливо проявлялся в сгибе его напряженного локтя.

Она села на постели, и он тоже сел. У него был такой вид, словно он был удивлен, увидев ее здесь.

Ей хотелось выкрикнуть: «Это ты пробрался в мою постель, а не наоборот!» Но в то же время жалко было терять это настроение. Ведь не все умерло, правда?

Она оглядела его, сидящего на ее постели. Без рубашки, укрытый ее простыней, с неровной стрижкой и страдальческим выражением лица. По крайней мере, выглядело все так, словно они занимались этим. Она с мстительным чувством пожелала, чтобы прямо сейчас в комнату вошел кто-то из ее родителей. Что бы он сказал в таком случае?

Он опустил ноги на пол. Черт бы его побрал, он уже стирает!

«Нельзя стереть то, чего нет», — сказал он как-то.

— Приехала моя мать, — сказал он.

В его дыхании чувствовались винные пары.

Она кивнула. Это кое-что объясняло. Из нее снова хотели сделать палочку-выручалочку, но она больше для этого не годится. Она выросла и сама бедствует. Разве не в этом вся проблема?

— Надолго?

— Только на сегодня.

— А-а. — Алиса вдруг почувствовала, что для разговора о его матери обнажена чуть больше, чем следует — на ней было белье типа бикини и коротенькая футболка. — Как она поживает?

— Все так же.

Кивнув, она скрестила руки на груди.

— Хочешь, чтобы я зашла повидаться?

— Нет, — быстро ответил он. — То есть если хочешь, пожалуйста.

Он встал.

Господи, он снова собирается уйти, и они окажутся как раз на том месте, с которого начали. Сон окончен. Настроение испорчено.

Она смотрела, как он ищет под одеялом рубашку и надевает ее. Она в отчаянии открыла рот.

— В самом деле ничего нет? — спросила она.

Она впилась в него гневным взглядом, словно заставляя спросить ее, как это понимать. Если он это сделает, она его ударит, честное слово.

У него был страдальческий вид, но изворачиваться он не стал.

— Алиса, неправда, что ничего нет.

Что под этим подразумевается? Ей надо сосчитать отрицания, чтобы понять, откуда они взялись.

— Разве есть что-то?

— Всегда было что-то, так ведь?

Она плотнее сжала губы. Если ему нравится, пусть будет нечестным и трусливым, но она не собирается ему подыгрывать. Она снова впилась в него взглядом.

— Знаешь что?

— Что?

— Я хочу быть с тобой. Ты притворяешься, что ничего нет, но я-то знаю, что есть. Ты можешь сказать, что для тебя этого нет, что все у меня в голове. — Она немного торопилась. Откашлявшись, спросила: — Ты это сказал бы?

Оцепенев, он не мог ничего ответить.

Она заставила себя броситься с головой в омут, иначе никогда не решилась бы.

— Но я никогда не делала этого раньше. Я хочу, чтобы это был ты, и хочу, чтобы партнер по-настоящему этого желал.

Пол был шокирован и удивлен. Он не знал, на какую реплику Алисы отвечать.

— Ты никогда не занималась этим раньше? — в конце концов молвил он.

«Конечно, нет! Я ждала тебя всю свою жизнь, идиот несчастный». — Она этого не сказала, но, отсекая подходы к следующим вопросам, выпалила:

— Нет!

— Я…

— Необязательно сейчас отвечать, — сказала она. — Если хочешь, приходи в полночь на западный берег. — Она сама едва могла поверить в то, что говорит, но собственные слова ее поразили. — Не придешь так не придешь.

— Алиса.

Он тоже с трудом верил в то, что слышал.

— Если не хочешь, я вполне понимаю, и можешь считать, что я тебя простила.

Это прозвучало более великодушно, чем ей хотелось бы. «И не заползай больше в мою постель».

— Алиса.

— Я серьезно, — сказала она, хотя трудно было оставаться серьезной в фиолетовом белье и коротенькой футболке. — Но, если придешь, приведи с собой Пола. И жди, что увидишь Алису, ладно?

Он кивнул.

— И не напивайся.

В этот момент ей хотелось развернуться на каблуках и гордо удалиться в сиянии своей убежденности. Но поскольку это была ее комната, ей пришлось просто остаться на месте и смотреть, как он уходит.

Она никогда не занималась этим раньше.

А разве он действительно думал, что занималась? Ему вовсе не хотелось много размышлять на эту тему. А иначе он мог бы представить себе, что она разделывается с этим по-быстрому и без особых раздумий. Почти так же, как он.

Он много раз, не раздумывая, занимался этим. Иногда быстро, иногда медленно. Ему это доставляло удовольствие, по временам очень большое. Он вспомнил о полногрудой мексиканской девушке Марии-Розе, которая в середине дня украдкой убегала с ним в пустое поле. Секс никогда не входил в более широкий контекст его жизни. Он никогда не связывал секс с какими-либо ожиданиями. Он даже никогда не обещал девушке, что позвонит.

Она никогда этим не занималась. «Она ждет тебя. О господи».

Ну, разумеется. Будь это иначе, он был бы вне себя.

Когда он провожал мать на пристань, все тело у него ныло. Он был настолько занят своими мыслями, что почти не понимал того, что она говорит. Вот это были новые ощущения. Волнение, влечение, предчувствие и сильное желание оставить все, как есть.

— Ты в порядке? — спросила мать в один из редких моментов просветления, идя рядом с ним по пристани.

— Да, — ответил он приглушенным голосом, исходящим откуда-то из области солнечного сплетения.

Можно ли ему встретиться с Алисой на берегу, зная о том, чего она ожидает? Может ли он свободно и открыто признаться, что сам хочет именно этого? Не выше ли они этого? По крайней мере, он?

Проводив мать, он решил прогуляться. Он пошел в сторону Лонливиля, потом на Оушн Бич, Сивью, Пойнт Овудс, прямо до Санкен Форест, откуда его прогнали москиты.

У него разболелись ноги, а плечи покраснели от солнца.

Алиса чего-то от него ждет. Она предлагает ему дар. Требует и отдает. Он же не умеет толком обращаться ни с одной из этих обязанностей.

Стоит ли ему встречаться с ней в полночь?

А может быть, сделать это до полуночи? Что, если он пойдет к ней сейчас? Решится ли он?

Но вдруг ему стало казаться, что она его невеста и надо ждать до свадьбы.

Что за мысль! Какие только мысли не приходят ему в голову!

Разве не этого он всегда хотел? Он наконец входит в ту жизнь, о которой грезил, но которую не заслуживает.

«Перестань! Возьми свою жизнь. Она тебя ждет!» — говорила ему какая-то часть сознания.

Но как на это решиться? Что, если он все разрушит? Что, если погубит лучшее, что у него есть?

Вот для чего он живет. Он предпочел бы защищать это всю жизнь, как музейный хранитель — бесценный экспонат, чем предполагать, что потеряет.

Он не пойдет к ней на свидание. Он этого даже не хочет.

Как ему дождаться полуночи?