Последнее место, которое создал Бог

Глава 10 Как раз то, что нужно

Я просыпался медленно, еще не вполне уверенный, что остался в живых, и наконец понял, что лежу в подвесной койке в нашем ангаре в Ландро. На спиртовке кипел чайник. А рядом сидел Менни и читал книгу.

— Что хорошего? — спросил я его.

Он повернулся и посмотрел на меня поверх своих дешевеньких очков, потом закрыл книгу и направился ко мне. Его глаза выражали явное беспокойство.

— Эй, ну и напугали вы меня!

— А что случилось? — спросил я.

— А то, что вы вышли из самолета и отключились. Мы на тележке привезли вас сюда. Сестра Мария Тереза уже осмотрела вас.

— Ну и что же она сказала?

— Что это — определенная реакция на сильный стресс, только и всего. В такой короткий промежуток времени перед вами прошла почти вся ваша жизнь, мой мальчик.

— Вы правы, так оно и было.

Он налил в стакан виски, причем хорошего.

— А Хэннах? — спросил я.

— Он забегал сюда не менее дюжины раз. Вы же лежите здесь более шести часов. О, и Джоанна тоже приходила. Только что ушла.

Я выбрался из подвесной койки, подошел к краю ангара и посмотрел в ночь. Дождь прекратился, в свежем, прохладном воздухе разливался аромат цветов.

Мало-помалу я все припомнил. Вспышку гнева Альберто, там, на катере. Он даже отказался от ее медицинской помощи и предпочел, как он выразился, более чистые руки медика из своей команды.

Он доставил нас прямо на взлетно-посадочную полосу и приказал Хэннаху немедленно отвезти всех обратно. Каждое событие возникало передо мной, словно написанное на чистой странице: никогда в жизни я еще не падал в обморок.

— Кофе? — предложил Менни.

Я допил виски и взял у него оловянную кружку.

— Вам Хэннах рассказал, что там произошло?

— Сколько мог. Немного. Как я понимаю, там возникли какие-то разногласия.

Поэтому я рассказал ему все, и когда закончил, то он развел руками:

— Ужасное испытание.

— А может быть, я всю жизнь мечтал о такой прогулке по джунглям?

— И именно поэтому возникла такая напряженность между сестрой Марией Терезой и полковником. Дрянное дело.

— Но он имел основания, насколько я понимаю. Если бы она оставалась на катере, как обещала, все могло быть совсем иначе.

— Но разве вы сами уверены в этом?

— Она уверена. В этом-то все и дело. Она уверена, что все ее поступки освящены самим Богом. Уверена, что всегда права, что бы ни делала.

Он вздохнул:

— Должен признать, что нет ничего хуже, чем по-настоящему добрый человек, уверенный, что имеет лучший ответ на любой вопрос.

— Женщина-Кромвель!

Он откровенно озадачился моими словами.

— Я что-то не понимаю.

— Почитайте английскую историю, вот и поймете. Мне надо пройтись.

Он хитро улыбнулся:

— Думаю, что она сейчас одна, если не считать ту девушку племени хуна, которую она купила. А наша добрая сестра, я полагаю, ожидает появления еще одного ребенка.

— Когда она только угомонится? А что с Хэннахом?

— Он сказал, что будет в отеле.

Я надел летную куртку и пошел через аэродром по направлению к Ландро. Подойдя к отелю, я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на веранду, но вдруг задержался и прислушался.

Городок засыпал. Сквозь приоткрытое окно едва слышалась тихая музыка, которую передавали по радио, где-то раз-другой тявкнула собака. Но все-таки в этой ночи под звездами повсюду ощущалась жизнь. И здесь тоже.

Когда я поднялся по лестнице и открыл дверь, то увидел, что бар пуст, если не считать Хэннаха, который сидел у открытого окна, положив ноги на стол. Перед ним стояла бутылка виски и стакан.

— Так, значит, покойники все-таки встают, — ухмыльнулся он.

— А где все остальные?

Оказалось, что весь город гулял на свадьбе. Ввиду отсутствия священника гражданскую брачную церемонию проводил Фигуередо. Он имел на это право. Женился сын земельного агента, богатого человека. А это значило, что каждый, кто из себя хоть что-то представлял, отправился поздравить молодых.

Я зашел за стойку бара, взял стакан, подсел к Сэму за столик и налил себе виски из его бутылки.

— Ну, ты теперь удовлетворен? — спросил он. — После того, что там было? Теперь ты чувствуешь себя настоящим мужчиной?

— Вы тогда хорошо поработали на катере. Благодарю вас.

— Мне не надо наград, парень. У меня есть все, кроме разве что медали Конгресса. Эй, а ты знаешь, что такое медаль Конгресса, ты, английский выродок?

Я только теперь понял, как сильно он пьян, и ответил хмуро:

— Да, думаю, что знаю.

И тут он сказал странную вещь:

— Давно, еще на фронте, я знал одного парня, так похожего на тебя, Мэллори. Мы служили вместе в эскадрилье истребителей. Совсем неопытный мальчишка, только что из Гарварда. Сын миллионера. Денег — куры не клюют. Но парень как-то не принимал этого всерьез. Понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, что да.

— Черт побери, что тебе еще остается сказать. — Он снова налил себе виски. — Знаешь, как он прозвал меня? Черный Барон. А знаменитого аса фон Рихтхофена называли Красным Бароном.

— Надо думать, он очень высоко ценил вас.

Казалось, Сэм меня вовсе не слышал и продолжал говорить:

— Я всегда твердил ему: наблюдай за солнцем. Никогда не пересекай линию фронта на высоте ниже десяти тысяч футов и сразу же поворачивай домой, если увидишь самолет, потому что нельзя рисковать такой сладкой жизнью, как твоя.

— И он не послушался?

— Как-то увязался за одним самолетом и не заметил трех "Фокке-Вульфов", подстерегавших его со стороны солнца. Так и не знаю, как его сбили. — Он грустно покачал головой. — Дурачок! — Хэннах посмотрел на меня. — Но он был отличный летчик, смелый, совсем как ты, парень.

Сэм уронил голову на руки, а я встал и направился к двери. Когда открыл ее, он произнес, не поднимая головы:

— Будь благоразумен, парень! Она не для тебя. Мы просто созданы друг для друга, она и я.

Тихонько прикрыв дверь, я вышел.

Я подошел к домику. Сквозь щели в ставнях струился свет, в темноте похожий на золотые пальцы. Поднявшись по ступенькам террасы, немного подождал. Стояла тишина. Пошел дождь, и капли застучали по железной крыше. Мне вдруг показалось немного странным стоять здесь, вроде бы вне всяких событий, ожидая какого-то знака, которого могло и не быть вовсе, потому что весь мир словно перевернулся.

Я уже собрался уходить, как вспышка спички на крыльце вырвала из тьмы ее лицо. Там стоял старый плетеный стул, я совсем забыл о нем. Она зажгла сигарету и выбросила спичку в темноту.

— А почему это вы собираетесь уйти?

Надо было быстро найти отговорку или сказать правду. И я все же попытался:

— Не думаю, что здесь найдется что-нибудь для меня.

В темноте послышался скрип стула. Она встала. Сигарета тоже полетела в темноту, описав яркую дугу. Я не видел, что она движется ко мне, но внезапно ощутил ее совсем близко, ее запах гармонировал с благоуханием цветов в ночи. Она распахнула домашний халат и прижала мои руки к своей обнаженной груди.

— Ну и как, — спокойно произнесла она, — этого вам недостаточно?

Этого было недостаточно, но я не смог бы ей ничего объяснить и чувствовал, что и нет необходимости. Она повернулась, взяла меня за руку и повела в комнату.

Увы, все оказалось не так, как в тот, первый, раз. Отлично выполненный функциональный процесс, но не более того. А после всего она показалась мне какой-то недовольной, что немало удивило меня.

— Что не так? — требовательно спросил я. — В чем я виноват?

— Любовь, — с горечью произнесла она. — Почему каждый проклятый мужчина, которого я встречала, должен шептать мне это слово на ухо, когда лежит в постели. Вам, мужчинам, что, нужно какое-то извинение?

На это было нечего ответить, и я промолчал, встал и оделся. А она накинула халат, подошла к окну и закурила еще одну сигарету.

— Вы уже взрослая женщина. Неужели время не научило вас видеть разницу? — спросил я, подходя к ней сзади.

Мои руки скользнули по ее талии, и она спиной откинулась на меня. А потом вздохнула:

— Столько времени прошло. Я так давно ищу то, что мне нужно.

— И так ничего не попалось?

— Да, похоже, что так.

— Тогда что же вы делаете здесь, за тысячу миль от людей?

Она отпрянула от меня и повернулась:

— Тут совсем другое дело. Анна — все, что у меня есть. Все, что действительно дорого для меня.

А она все еще говорит о ней в настоящем времени.

Я крепко взял ее за руки:

— Слушайте меня, Джоанна. Вы должны смотреть в лицо фактам.

Она яростно вырвала руки:

— Не говорите так, никогда не говорите так. Даже слышать не хочу!

Мы стояли друг перед другом в темноте. Снаружи кто-то окликнул ее по имени, раздался грохот опрокидываемого на веранде стула. Когда я вышел в гостиную, дверь распахнулась настежь, и ввалился Хэннах. Он промок до костей, был пьян до омерзения, но все же как-то держался на ногах. Прислонившись спиной к стене, вдруг начал сползать вниз. Я быстро подхватил его.

Он приоткрыл глаза и по-дурацки ухмыльнулся:

— Будь я проклят, если это не самый настоящий восторг для мальчика! Ну как она, парень? А тебе все удалось? Когда у женщины такой большой опыт, как у нее, то нужно что-то особенное.

Я не испытал ярости, а просто отпустил его, и он снова начал скользить вниз по стене. Джоанна сказала:

— Уходите, Сэм!

А он все спускался медленно по стене, свесив набок голову. И тут я увидел Кристину, девушку из племени хуна, стоявшую в дверях другой спальни в шелковой ночной рубашке, которая была велика ей размера на два. На ее плоском индейском лице сверкали округлившиеся глаза, а кожа в свете лампы блестела как медь.

Джоанна потрогала Хэннаха носком ноги, а потом сложила руки и оперлась на косяк двери.

— Он подонок, ваш друг, но знает, о чем говорит. Я же всего лишь потаскушка, так или иначе.

— Хорошо, — не унимался я. — Но почему?

— О, все началось еще в Гренвилле. Так вообще принято в шоу-бизнесе. А как, по-вашему, я получила все, что у меня есть?

Она вытащила сигарету из моих губ и глубоко затянулась.

— И еще. — Джоанна спокойно взглянула на меня. — Должна признаться, что мне это нравится. Всегда нравилось.

Ее слова звучали очень искренне, Бог знает почему, но слишком искренне для меня.

— Можете оставить себе сигарету, — сказал я и вышел в темноту.

Немного отойдя, я остановился и оглянулся. Она стояла в дверях, и сквозь легкую ткань домашнего халата против света просвечивали очертания ее тела. Меня переполняла какая-то необъяснимая боль. Может, потому, что ничто никогда не случается как в первый раз?

Хэннах тихо окликнул ее, Джоанна повернулась и закрыла за собой дверь. Стоя здесь под дождем, я испытывал какое-то освобождение. Одно стало ясно — пришел конец всему.

Когда я вернулся в ангар, там меня ждали новости. По радио пришел приказ для Альберто немедленно эвакуировать пост в Санта-Елене и назавтра двинуться отсюда. На меня он не произвел никакого впечатления, мне было абсолютно все равно. Я не обратил внимания на встревоженные взгляды Менни, залез в свою подвесную койку и весь остаток ночи пялился на железную крышу ангара.

Однако в глубине души я все-таки понимал, что все мы стояли на краю каких-то чрезвычайных событий, что все шло не так, как надо, и меня переполняли дурные предчувствия.

На следующее утро в девять я отправился в почтовый рейс. Хэннах так и не появился на аэродроме. Я устал, очень устал, глаза щипало от недосыпа, впереди меня ждал тяжелый день. Не только рейс в Манаус, но и еще два полета по контракту вниз по реке.

Конечно, мне следовало бы лететь на "Хейли", но в связи с эвакуацией военных из Санта-Елены он мог потребоваться. Если только им удастся вытащить Хэннаха из ее постели.

Я отвез почту, дозаправился и снова вылетел с запасными частями, которые срочно понадобились одной горной компании в ста пятидесяти милях вниз по реке. Туда со мной отправился португальский инженер. Он явно не верил в надежность моего "Бристоля", но я доставил его в целости и сохранности и взял на борт образцы руд для лабораторных исследований в Манаусе.

Мой второй полет не требовал особого напряжения. Я отвез медицинские препараты в миссию иезуитов, расположенную в семидесяти пяти милях от города, и тут же вернулся обратно, к большому разочарованию священника, руководителя миссии, датчанина по имени Херцог, который надеялся сыграть со мной в шахматы и немного поболтать.

В итоге получился тяжелый день. Только в шесть вечера я снова приземлился в Манаусе. Меня ждали два механика, и мы все вместе закатили "Бристоль" под крышу ангара.

"Хевиланд Рапид", хороший и очень надежный, как мне говорили, самолет, я заметил еще днем. Теперь он стоял в дальнем конце ангара. Под окном кабины красовалась аккуратно выведенная надпись "Johnson Air Transport" — "Воздушные перевозки Джонсона".

Один из механиков, как и в тот раз, подбросил меня до города на своем стареньком автомобиле. Я задремал в кабине, что само по себе вовсе неудивительно, если вспомнить, что мне так и не пришлось поспать прошлой ночью, и меня пришлось будить, когда мы подъехали к отелю "Палас".

Чтобы восстановиться, мне нужно было часов двенадцать поваляться в постели. И очень хотелось выпить. Я потоптался в нерешительности около пустого стула регистратора, соображая, что делать. Потребность в большом бокале бренди пересилила, и я направился в бар. Если бы поступил иначе, все могло бы пойти совсем по-другому, но в нашей жизни так многое зависит от таких вот случайных поворотов.

В баре на крайнем стуле у стойки сидел усталый мужчина небольшого роста и на дне перевернутого стакана строил башенку из зубочисток. Бармена, как обычно, на месте не оказалось. Я бросил сумку на пол, зашел за стойку бара и отыскал бутылку "Курвуазье".

Посетитель следил за мной левым глазом, не отрываясь от своего занятия. Его лицо, покрытое паутиной шрамов, оставалось бесстрастным, и, когда он заговорил со мной, казалось, его губы совершенно не двигались.

— Джек Джонсон, — отрекомендовался он с гнусавым австралийским выговором. — Что-то у меня не очень хорошо получается, выходит, я не такой мастер в этом деле, как те черные ребята.

Я приподнял бутылку, и он одобрительно кивнул. Я прихватил второй стакан.

— Так это ваш "Рапид" там, на летном поле?

— Мой, приятель, "Воздушные перевозки Джонсона". Хорошо звучит, а?

— Звучит просто великолепно, — согласился я и протянул ему руку. — Нейл Мэллори.

— Ну, а я уже представился. Тот "Рапид" и есть воздушные перевозки Джонсона. — Он вдруг нахмурился. — Мэллори? Скажите, так вы и есть тот тип, который летает на том старом "Бристоле" у Черного Барона?

— Какого барона? — переспросил я.

— Сэм Хэннах и есть Черный Барон. Так его все называли на фронте во время войны. Я тоже служил там в Королевских Канадских военно-воздушных силах.

— И вы хорошо его знали?

— Да черт побери, кто не знал Черного Барона? Он первоклассный пилот. Лучший из всех, что там летали.

Значит, все, что он рассказывал, правда, а я-то, грешным делом, кое-что принимал за бахвальство.

— Но все это случилось, как говорится, в другое время и в другой стране, — продолжал Джонсон. — С тех пор бедный старина Сэм скользил по наклонной плоскости. Слава Богу, ему улыбнулась удача. Вы просто спасли его дело. Надеюсь, он хотя бы прилично вам платит?

— Все обстоит как раз наоборот, — ответил я. — Если бы он не взял меня к себе, я кончил бы в рабочей бригаде. Он уже нанял пилота, когда я появился.

Было очень трудно судить о чем-либо по его лицу. Я не мог догадаться, что происходит за этой маской. Да еще его грубый австралийский выговор. Другими словами, он никак не выдал своих чувств, и по сей день я так и не знаю, произошло ли все случайно или по заранее задуманному плану.

— Какой еще другой пилот? О чем это вы говорите? — воскликнул он.

— Какой-то португалец, кажется. Не знаю его имени. Он будто бы работал в горной компании в Венесуэле, которая прогорела.

— Впервые слышу, а ведь пилоты на Амазонке ценятся на вес золота, особенно сейчас, когда идет испанская война и столько неприятностей в Европе. Вы свалились на несчастного старину Сэма как манна небесная после всех его неудач. Но, конечно, он все скрывал. Оставалась неделя до получения второго самолета, и Чарли Уилсон уже готовился лететь сюда из Белема, чтобы заключить правительственный контракт.

— Чарли Уилсон? — переспросил я.

— А вы никогда не виделись с Чарли? — Он налил себе еще бренди. — Хороший парень, канадец, работает по нижнему течению реки с тремя "Рапидами". Готов продать свою сестру, если понадобится. Верите, я всегда думал, что Сэм что-нибудь выкинет. Разве мог он позволить, чтобы двадцать тысяч долларов ускользнули сквозь пальцы с такой легкостью.

Во мне просто все перевернулось, я начал находить объяснение некоторым странностям, которые никогда не всплыли бы на поверхность, если бы не эта случайная встреча.

— Двадцать тысяч долларов? — осторожно спросил я.

— Да, его премия.

— Я не представлял, что так много.

— Я знал и даже пытался получить этот контракт, а потом мой партнер уехал на запад с нашим вторым самолетом. С тех пор я остался один и на свой страх и риск работаю в среднем течении реки, базируясь в Колоне и делая рейсы до четырехсот миль. В Манаусе бываю совсем редко.

Он продолжал что-то говорить, но я уже не слушал его, думая совсем о другом, потом встал, подобрал свою парусиновую сумку и двинулся к двери.

— Еще увидимся, приятель, — крикнул мне вслед Джонсон.

Мне хотелось ответить ему, но я не смог, потому что пытался вспомнить события той первой ночи по минутам: мою встречу с Хэннахом, происшествие в "Лодочке", Марию Анджелос и разыгравшуюся потом трагикомедию.

Я понял, что со мной случилось то, что Хэннах обозначил бы своей любимой фразой — меня провели.

Очень странно организм человека реагирует на обстоятельства. Я совсем забыл о сне. Больше всего мне хотелось получить ответы на возникшие вопросы, а задать их я мог только там, где все началось.

Прежде всего я принял холодную ванну, чтобы взбодриться и привести в порядок свои мыслительные способности. Потом надел помявшийся в сумке легкий костюм, сунул в один карман пистолет 45-го калибра, а в другой — пригоршню патронов и вышел.

До "Лодочки", я добрался в восемь вечера, по здешним понятиям рано, и поэтому ничего не произошло. Мне не терпелось найти одну персону, ту самую девушку, подругу Хэннаха, Лолу, которая танцевала тогда в красном атласном платье. Но она еще не появлялась. Как сказал мне бармен, она придет никак не раньше половины десятого.

Я уже смирился с тем, что мне предстоит терпеливо ждать. За весь день я съел только один сандвич, поэтому прошел в кабинет, заказал обед и бутылку "Поули" за счет Хэннаха, что доставило мне особое удовлетворение.

Я уже заканчивал обед и пил кофе, когда раздвижная дверь позади меня открылась и снова закрылась, чьи-то пальцы слегка взъерошили мне волосы, и я увидел Лолу.

Она выглядела неожиданно респектабельно в хорошо сшитой черной юбке и наглухо застегнутой белой хлопчатобумажной блузке.

— Томас сказал, что вы спрашивали меня. — Она подвинула ко мне бокал. — Какая-нибудь особенная причина?

Я налил ей вина.

— Мне хочется немного развлечься, только и всего. Я здесь на всю ночь.

— А Сэм?

— А что Сэм?

— Он что, все с той женщиной, которая была здесь тогда ночью? С американкой?

— О, она, похоже, постоянно обосновалась в Ландро, — ответил я.

Ножка бокала хрустнула в ее руке.

— Ну и черт с ним, — с горечью сказала она.

— Я понимаю твои чувства. Я тоже его люблю.

Она внезапно нахмурилась:

— Что вы имеете в виду?

Я постучал по столу, подзывая официанта.

— Ну ладно, перейдем к делу. Мария Анджелос. Ты помнишь ее? Ту самую, которая скрылась. Я хочу знать, вы с Хэннахом когда-нибудь видели ее раньше?

Появился официант со второй бутылкой. Лола настороженно спросила:

— А если и так, то почему я должна вам что-то говорить?

— Чтобы отомстить ему. Гораздо проще для тебя, чем воткнуть ему нож в спину. Грязное дело. Да и пахнет по меньшей мере десятью годами.

Она громко рассмеялась, расплескивая вино по столу:

— А знаете, вы мне нравитесь, англичанин. Даже очень.

Лола перегнулась через стол и поцеловала меня затяжным поцелуем, приоткрыв губы и немного высунув язык, а потом снова откинулась назад. Ее улыбка постепенно угасала, и на лице появилось задумчивое выражение. Похоже, она приняла какое-то решение и потрепала меня по щеке.

— Предлагаю сделку. Вы даете мне то, что я хочу, а я говорю вам то, что вам нужно. Идет?

— Отлично, — автоматически ответил я.

— Хорошо. Я живу здесь недалеко, на набережной.

Она вышла, а я последовал за ней, удивляясь самому себе и не понимая, какого черта мне нужно.

Ее комната неожиданно оказалась чистенькой, с балконом, выходившим на реку. На стене над мерцающим пламенем свечки висел образ Святой Девы с младенцем. Лола повела себя немного неожиданно. Она оставила меня на балконе с выпивкой и исчезла на добрых пятнадцать минут. Вернулась она в простом халатике голубого шелка, без макияжа, с волосами, связанными сзади.

Я поставил стакан. Она немного подождала, глядя на меня, а потом скинула халат и бросила его на кровать. Редкие женщины выглядят лучше обнаженными. А Лола имела такое тело, за которое можно только благодарить Бога.

Она так и стояла, положив руки на бедра, потом спокойно спросила:

— Ну что, я красива, сеньор Мэллори?

— Едва ли найдутся мужчины, которые не согласились бы с этим.

— Но я же потаскушка. Может быть, красивая, но все же потаскушка. Доступная каждому, кто даст хорошую цену.

Я подумал о Джоанне Мартин. Она никогда не требовала наличные на бочку — единственное различие между ними.

— И как я устала от всего этого, — призналась она. — Хоть раз побыть с мужчиной, который откровенен со мной и с которым я тоже откровенна. Который не просто использует меня. Вы понимаете?

— Думаю, что да, — ответил я.

Она задула свечу.

Было уже поздно, когда я проснулся; судя по светящемуся циферблату моих часов — где-то в третьем часу. Я лежал один, но когда повернул голову, увидел огонек сигареты на балконе.

Я начал одеваться. Она тихо спросила:

— Вы уходите?

— Должен идти. У меня же есть дела, или ты забыла?

Последовало короткое молчание, а потом, когда я натянул сапоги, она сказала:

— Там напротив последнего пирса, на другом конце набережной, есть улица. Дом на углу, с фигурой льва, вырезанной над дверью. Вам нужна квартира во втором пролете лестницы.

Я надел пиджак.

— И что же я найду там?

— Не хочу портить вам сюрприз.

Я пошел к двери, не зная, что сказать ей в ответ. Она спросила:

— Вы вернетесь?

— Не думаю, скорее нет.

— По крайней мере откровенно. — В ее словах сквозила горечь, а потом она рассмеялась, совсем как та прежняя Лола, впервые с того момента, как мы ушли из "Лодочки": — И все-таки, сеньор Мэллори, я не совсем уверена, что получила именно то, чего хотела. Вам не кажется это забавным?

Я не нашел ничего забавного в сложившихся обстоятельствах и посчитал лучшим как можно скорее уйти.

Дом со львом над дверью, громоздкий, в стиле барокко, оставшийся от прошлого века, построенный, наверное, для какого-то богатого торговца, а теперь заселенный многочисленными жильцами, я отыскал довольно легко. Парадная дверь сразу подалась, и я вошел в большой мрачный холл, освещенный керосиновой лампой. Где-то в верхних комнатах шла вечеринка, и я услышал обрывки голосов и музыку, когда кто-то открыл и снова закрыл дверь.

В наступившей тишине я стал подниматься по ступеням. Первая лестничная площадка также освещалась керосиновой лампой, но следующий пролет тонул во тьме.

Держась за стены, стараясь не производить шума, я осторожно поднимался, а крысы и ящерицы врассыпную бросались от меня. На площадке зажег спичку и поднял ее над головой. На двери не значилось ни номера, ни фамилии, и висевшую тут же лампу никто не зажег.

Спичка догорела, огонек лизнул мне пальцы, и я отбросил ее. Потрогал дверную ручку. Дверь оказалась запертой, и я осторожно постучал.

Некоторое время спустя под дверью появилась полоска света, потом послышалось движение и голоса, сначала мужской, а потом женский. Кто-то прошаркал к двери, и я снова постучал.

— Кто там? — тревожно спросил женский голос.

— Меня прислала Лола, — ответил я по-португальски.

Дверь начала открываться, а я отступил назад в тень.

Она сказала:

— Видите ли, у меня сейчас есть кое-кто. Не могли бы вы зайти немного позже?

Я не ответил. Дверь приоткрылась пошире, и оттуда выглянула Мария Анджелос:

— Эй, где вы там, мужчина?

Я схватил ее за горло и сдавил его так, что она замолчала, втолкнул ее в комнату и быстро закрыл за собой дверь. Мужчина в кровати закричал в тревоге. Это была просто гора мяса, я такого никогда не видел. Громадное трясущееся брюхо, он, видно, умирал от страха, и только.

Я вытащил пистолет и помахал им перед его носом:

— Держи рот закрытым и останешься цел!

Потом я повернулся к Марии:

— А я-то думал, что ты могла бы достать себе кого-нибудь получше.

Теперь она чуть успокоилась, поплотнее запахнула старенький пеньюар и, сложив на груди руки, стала даже немного заносчивой.

— Что вам надо?

— Правду — и все. Честно ответишь на мой вопрос, и я не обращусь в полицию.

— Полицию? — Она рассмеялась мне в лицо, а потом пожала плечами. — Пожалуйста, сеньор Мэллори, зовите полицию!

— Нашу с тобой встречу той ночью подстроил Хэннах, верно?

— Я жила в верховьях реки и только недавно перебралась в город. Никто не знал меня, кроме Лолы. Мы с ней двоюродные сестры.

— Что он тебе сказал?

— Он велел мне взять из бумажника деньги, сколько есть, а все остальное выбросить.

По той поспешности, с какой она сообщила мне это, я понял, что Мария не сделала так, как ей велели. Она была не так уж проста. И я спросил:

— Мои вещи у тебя? Мой бумажник и паспорт.

Она вздохнула, с нетерпеливым видом повернулась к шкафчику, выдвинула ящик и достала мой бумажник. Там лежал паспорт, еще несколько бумажек и фотография моих родителей. Я убрал бумажник в нагрудный карман.

Она вдруг спросила:

— Ваши родители, сеньор?

Я кивнул.

— Они выглядят как добрые люди. Ведь вы не обратитесь в полицию?

Я отрицательно покачал головой и сунул пистолет обратно в карман:

— Ты только испытаешь там черт знает какое унижение.

— Да, мир жесток, сеньор.

— Зачем же тебе еще раз в этом убеждаться?

Я вышел и спустился по лестнице. На набережной было все тихо, я прошел по пирсу до конца, сел на перила и закурил, на меня снизошло какое-то удивительное спокойствие, и возникло ощущение, будто я все знал заранее и даже опасался этого. Но теперь все ясно. Наступил час расплаты.

Я поднялся и пошел по пирсу, глухие звуки моих шагов по деревянному настилу эхом отдавались в ночи.