Последнее место, которое создал Бог

Глава 11 Карты — на стол

По контракту мне предстояло в девять утра обязательно отвезти почту. Рейс не из приятных. Шестьдесят миль вниз по реке и потом еще пятьдесят вдоль маленького притока на запад, к торговому посту.

Я решил сократить расстояние до шестидесяти пяти миль и полететь кратчайшим путем над дикими джунглями. Затея, конечно, сумасшедшая, я сам напрашивался на неприятности, но зато я обернусь за пару часов. Потом короткая остановка в Манаусе, и к полудню я вылечу в Ландро. Однако, когда я вернулся в Манаус, вдалеке, за горизонтом уже эхом отдавались раскаты грома, словно бой далеких барабанов. Природа встала на моем пути.

Как только я приземлился, хлынул ливень, настоящий водопад, который сразу же сузил мой мир до маленького замкнутого пространства. Я подрулил к ангару, оттуда выбежали механики в своих резиновых пончо и помогли мне закатить машину.

Почта уже ждала меня, они довольно быстро дозаправили самолет, но мне ничего не оставалось делать, как стоять у края навеса, курить одну сигарету за другой и смотреть на ливень, самый сильный после окончания сезона дождей.

Как ни странно, моя встреча с Марией Анджелос помогла мне обрести покой и уверенность в себе. Все утро я контролировал свои действия, но теперь мне так не терпелось попасть в Ландро, что я, кажется, ощущал это желание на вкус. Мне так хотелось увидеть лицо Хэннаха, когда я достану свой бумажник и паспорт и предъявлю ему доказательства его предательства. Он и с самого начала мне не очень-то нравился, а теперь я просто ненавидел его больше всего на свете, и это чувство даже вытеснило мысли о Джоанне Мартин.

Оглядываясь назад, я понял, что он все время обдуманно использовал меня, и от гнева у меня даже перехватило дыхание. Чувство презрения не давало мне покоя.

Судя по сообщениям радио, погодные условия в Ландро были ничуть не лучше, и мне ничего не оставалось делать, как попросить у механика его старый автомобиль и поехать в город перекусить в рыбном ресторанчике на набережной.

А потом, сидя в баре за вторым большим бокалом бренди, я печально взглянул на себя в зеркало и поразился видом странного человека, глядевшего на меня оттуда.

Небольшой в размерах, как говаривала моя бабушка, с длинными руками и крупными кулаками, твердый, жесткий, уверенный в себе молодой человек. Или мне только хотелось казаться таким? Кожаная летная куртка, расстегнутая так, чтобы был виден пистолет 45-го калибра в наплечной кобуре. Настоящий искатель приключений, если бы только не усталое лицо.

И вот таким я хотел себе казаться? Это все, ради чего я покинул дом? Я смотрел сквозь завесу дождя на пароход с гребным колесом на корме, который готовился отплыть к побережью. Теперь я могу уехать и бросить все. Для проезда на пароходе до Белема использовать знаменитую кредитную систему Хэннаха. Паспорт у меня снова есть. Рейс до Европы отработаю — что-нибудь подвернется.

Но я тут же отбросил подобные идеи. Я должен все довести до конца. И я был участником этого дела. Уехать сейчас означало бы оставить неоконченной всю историю, это напоминало бы роман без последних страниц и преследовало бы меня потом всю мою жизнь. Я должен сам разоблачить Хэннаха, другого пути нет.

Когда я вернулся на аэродром, дождь лил стеной. Он не прекратился и после полудня. Поверхность летного поля покрылась толстым слоем вязкой грязи, и с каждой минутой картина все ухудшалась без всякой надежды на улучшение. Еще немного, и мне пришлось бы взлетать словно со вспаханного поля.

Через полчаса стало ясно, что если я не полечу сейчас, то не полечу совсем, а может, и сейчас уже слишком поздно. Я заявил механикам, что надо лететь немедленно или никогда, и попросил их готовить машину к полету.

Запустив мотор еще под навесом и дав ему хорошенько прогреться, что было очень важно в таких обстоятельствах, я вырулил на открытое место. Дождь лил с прежней силой. Судя по всему, мне предстоял очень трудный, полет.

Длина взлетной полосы пять сотен ярдов. Обычно "Бристолю" хватало и двухсот, чтобы подняться, но только не сегодня. Хвост машины швыряло из стороны в сторону, на колеса налипала вязкая грязь и фонтанами разлеталась из-под них.

На первых двух сотнях ярдов мне даже не удалось приподнять хвост, на двухстах пятидесяти показалось, что я понапрасну теряю время и лучше заглушить мотор, пока еще есть место впереди, и вернуться в ангар. И вдруг, на третьей сотне ярдов, по какой-то необъяснимой причине хвост поднялся. Я осторожно взял рукоятку управления на себя и поднялся в серую пелену дождя.

Полет занял у меня два часа, но все же я прилетел. Два часа сущего ада, потому что дождь и туман, поднимавшийся от нагретой земли, полностью затянули джунгли и реку серым одеялом, создав для меня такие ужасные условия полета, с какими я еще никогда не сталкивался.

Чтобы не сбиться с курса и хоть иногда видеть реку, мне приходилось лететь большую часть пути на высоте всего пятидесяти футов, что требовало большого искусства пилотирования и не оставляло места даже для малейшей ошибки. К тому же отсыревшая от дождя рация не работала, что создавало осложнения на последней стадии полета, потому что в Ландро творилось то же, что и в Манаусе.

Но делать было нечего. Я промок до нитки, страшно замерз и очень страдал от судорог обеих ног. Когда вышел на посадочную полосу, то увидел Менни, выбегавшего из ангара. Все выглядело здесь как прежде. Развернувшись над верхушками деревьев, я начал спуск, вовсю работая руками и ногами. Мой "Бристоль" один раз подскочил, ударившись о землю, а потом начал скользить вперед, как бы на гребне коричневой грязевой волны.

Я выключил мотор, и меня охватила изумительная тишина. Я сидел заляпанный грязью с головы до ног, и шум мотора все еще гудел в моей голове.

Через несколько секунд подбежал Менни. Он забрался на нижнее левое крыло и заглянул в кабину с выражением благоговейного страха на лице.

— Да вы с ума сошли! — заорал он. — Зачем вы прилетели?

— Что-то вроде жестокой справедливости, Менни, разве не так Барон называл это?

Ничего не понимая, он смотрел на меня, а я занес ногу через борт кабины.

— Месть, Менни, месть.

Но сейчас я уже не владел собой, что вполне объяснимо. Я тихонько рассмеялся, соскользнул по крылу и растянулся в грязи.

Я сидел в ангаре, завернутый в пару одеял, со стаканом виски в руке, и смотрел, как он готовит кофе на спиртовке.

— А где Хэннах?

— В отеле, насколько я знаю. По радио Фигуередо сообщил, что не вернется раньше утра из-за погоды.

— Где он?

— Недалеко, всего в пятнадцати милях вверх по реке. Там неприятности в одной деревне.

Я допил виски, и он передал мне кружку кофе.

— Что такое, Нейл? — тревожно спросил он. — Что случилось?

Я ответил ему вопросом:

— А скажите мне, какую премию получит Хэннах по контракту? Сколько?

— Пять тысяч долларов.

Когда он говорил это, у него в глазах читалась какая-то настороженность, и я догадывался почему.

Я отрицательно покачал головой:

— Двадцать, Менни.

Наступило короткое молчание, а потом он в недоумении произнес:

— Нет, невозможно.

— Все возможно в этом лучшем из миров, разве не так говорят? Даже чудеса.

Я вытащил бумажник с паспортом и бросил его на стол.

— Мне удалось разыскать ее, Менни, ту самую девку, которая обобрала меня в "Лодочке", и сделала это по поручению Хэннаха, который хотел сломать меня и поставить в крайне затруднительное положение. Португальский пилот — миф. Если бы я не подвернулся ему под руку, ему бы несдобровать.

Он вздохнул так, словно ветер прошел по ветвям деревьев тихим вечером, и тяжело опустился на стул напротив меня, глядя на бумажник и паспорт.

Немного погодя спросил:

— Ну, и что вы теперь собираетесь делать?

— Сам не знаю. Вот допью кофе и пойду с ним повидаться. Интересно посмотреть на его реакцию.

— Отлично, — кивнул Менни. — Пусть он не прав. Он не имел права обращаться с вами таким образом. Но, Нейл, это его последний шанс. Он — отчаявшийся человек, который стоит у последней грани. Ему нет прощения, но все же его поведение можно понять.

— Понять? — Почти задыхаясь от злости, я поднялся, позволив одеялам соскользнуть на пол. — Нет, Менни, клянусь, я увижу в аду того выродка, который все это проделал со мной.

Я забрал бумажник и паспорт, повернулся и пошел под дождем.

У меня не было ни малейшего представления о том, что сделаю, когда увижу его. По пути вспоминал все, что происходило тогда, буквально по минутам. Если учесть, что я практически не спал две ночи подряд, то можно догадаться, что все события текли передо мной в замедленном темпе.

Проходя мимо домика, я увидел Кристину, которая стояла на крыльце и внимательно смотрела на меня. Мне пришло в голову, что вот-вот появится Джоанна или святая сестра, но ничего не произошло.

Я продолжал упрямо идти вперед. Вид у меня был весьма экзотический. Насквозь промокший, с головы до ног в грязи, я, наверное, напоминал индейца хуна на тропе войны. Когда проходил мимо, люди, сидевшие на верандах, прекращали разговор, а несколько оборванных детей выскочили под дождь и шли за мной, что-то возбужденно тараторя.

Из отеля доносилась знакомая песня. Ее часто пели старые летчики, собравшись вокруг разбитого пианино в те времена, когда я по субботам и воскресеньям учился на курсах пилотов вспомогательной авиации Королевских военно-воздушных сил.

Провалиться мне, если я мог вспомнить название знакомой мелодии, и это было еще одним доказательством того, как я устал. Уже у лестницы, ведущей на веранду отеля, сквозь дождь ясно услышал свое имя, обернулся и увидел спешившего ко мне Менни.

— Подождите меня, Нейл! — закричал он, но я проигнорировал его, поднялся на веранду, кивнул Авиле и еще паре сидевших здесь его бездельников и вошел в салон.

Джоанна Мартин и сестра Мария Тереза за столом у окна пили кофе. В баре распоряжалась жена Фигуередо. Хэннах сидел в дальнем углу и распевал во все горло:

Так поднимем же бокалы, — Мир лжецов нас не поймет:

Пьем за тех, кто прожил мало, И за тех, кто вслед уйдет.

Он, как говорят ирландцы, уже принял немного, но вовсе не был пьян. На удивление, у него оказался неплохой голос. Когда замерли последние ноты песни, обе женщины зааплодировали, сестра Мария Тереза — с энтузиазмом, а Джоанна Мартин с долей снисходительности. Джоанна первой увидела меня, и глаза ее расширились.

Дверь за мной распахнулась, вошел Менни. Он задыхался, лицо у него стало серым, а к груди он прижимал ружье.

— Эй, — помахал ему Хэннах, — у вас такой вид, будто за вами черти гнались. Что случилось?

Менни схватил меня за руку:

— Спокойно, Нейл!

Я вырвал руку и медленно пересек комнату. Улыбка не сошла с лица Хэннаха, она просто застыла, неподвижная, как смертная маска. Подойдя поближе, я вытащил бумажник, паспорт и бросил перед ним на стол:

— Прошлой ночью я навестил вашу старую подругу, Сэм.

Он взял бумажник и рассмотрел его.

— Если он на самом деле твой, то я определенно рад, что ты заполучил его назад, но пока что плохо понимаю, о чем ты?

— Тогда скажите мне только одно, — потребовал я. — Премия. Вместо пяти тысяч надо читать двадцать, я прав?

Джоанна Мартин вышла вперед и вмешалась в разговор:

— Что все это значит?

Я отодвинул ее в сторону, что ей очень не понравилось, и в голубых глазах вспыхнул гнев, а улыбка сползла с лица. Я принял простое решение: убрал паспорт и бумажник в карман и заявил:

— Завтра утром я отвезу почту в Манаус, как всегда. А потом вам придется обойтись без меня. Я оставлю "Бристоль" там.

Я не успел уйти, он схватил меня за руку и рывком повернул к себе:

— Нет, ты этого не сделаешь. У нас контракт.

— Я знаю: подписанный, скрепленный печатью, утвержденный. Можете сходить с ним в сортир.

Я подумал, что только сейчас он понял, в какое затруднительное положение попадает. Он произнес охрипшим голосом:

— Но я должен держать в воздухе два самолета, парень, ты же знаешь. Если машина не взлетит, эти подонки в Белеме немедленно наложат на меня штраф. И я потеряю премию. Потеряю все. Я по уши в долгах. Они заберут у меня даже "Хейли"!

— Ну и отлично, — сказал я. — Они заставят вас остаться здесь навсегда. Надеюсь, что вы никогда не выберетесь из этой вонючей дыры.

Он ударил меня в скулу. Это был хороший, сильный удар, который опрокинул меня на бар, и на пол со звоном посыпались стаканы.

Я не любил и не умел драться. Идея пойти на ринг, показать всем, что ты мужчина, и дать более искусному боксеру превратить твое лицо в кровавое месиво никогда не привлекала меня. Но жизнь, которую я вел последние два года, заставила меня освоить пару трюков.

Сильно ткнув его левой ногой под коленку так, что он вскрикнул и согнулся, я резко ударил его коленом в опущенное лицо.

Он с треском завалился назад на тростниковый стол. Обе женщины закричали, кругом тоже раздались крики, но для меня это уже ничего не значило, потому что в глазах стояла кровавая завеса жажды мести.

Когда он начал подниматься, я прыгнул на него, решив, что проучил его недостаточно. Но я совсем забыл о его колоссальной физической силе. Удар кулаком под ребра почти лишил меня дыхания, а после второй зуботычины я схватил его за горло.

Мы катались по полу и грызлись как бешеные собаки. Оглушительный звук выстрела немедленно заставил нас отпустить друг друга.

Над нами стоял очень бледный Менни, сжимая в руках ружье.

— Хватит с вас, — произнес он резко. — Довольно глупостей.

В наступившей тишине я заметил, что Авила и его друзья заглядывают сюда с террасы, увидел мучительное страдание на лице сестры Марии Терезы. А Джоанна Мартин внимательно и как-то настороженно посмотрела сначала на Хэннаха, а потом уж на меня.

Мы оба поднялись на ноги.

— Прекрасно, поступайте, как хотите, Менни, но завтра утром меня здесь не будет!

— Но у нас же контракт! — Это был крик агонии. Хэннах покачнулся и схватился за стол.

Кровь хлестала у него из носа, который, как мне потом стало известно, я ему сломал. Я указал большим пальцем через плечо на ружье:

— У меня есть такое же, Сэм, помните? Попытайтесь задержать меня утром, и я попробую его на вас.

Я повернулся, чтобы уйти, и никто не помешал мне.

Уже темнело, когда я возвратился в наш ангар, зажег лампу и налил себе виски. Как только я опустил голову на руки и закрыл глаза, передо мной во тьме засверкали огни фейерверка. Я ощущал боль в ногах, боль в лице. Мне ничего не хотелось, только выспаться.

Я присел и вдруг заметил Джоанну Мартин, которая стояла у края ангара и смотрела на меня. Так мы и смотрели некоторое время друг на друга, не произнося ни слова. Наконец я спросил:

— Вас он прислал?

— Если вы сделаете то, что обещали, ему конец.

— Именно этого он и заслуживает.

Она внезапно вспыхнула гневом:

— Да кто вы такой, черт возьми, вы что, считаете себя Богом всемогущим? Вы что, никогда в жизни не делали ошибок? Он был в отчаянии. И сожалеет о том, что сделал.

— Вы пришли меня уговаривать? Не уговорили, а что теперь собираетесь делать? Снова затащить меня в кровать?

Она повернулась и вышла. А я сидел, смотрел в темноту и слушал шум дождя, пока из тьмы не появился Менни.

— И вы тоже? — криво усмехнулся я. — Собираетесь рассказать мне древнюю хасидскую притчу о каком-нибудь святом старом ребе, который подставляет другую щеку и с благодарностью улыбается, когда ему плюют в рожу?

Я не знал, пришел ли он с намерением уговорить меня подумать еще раз. Если так, то слова, которые я только что произнес, заставят его подумать дважды. Но он просто пожал плечами:

— Мне кажется, вы не правы, Нейл, слишком уж вы упиваетесь своими обидами.

Он повернулся и пошел вслед за Джоанной Мартин.

Но все это не заставило меня изменить решение, я ничего не хотел слышать. Я просто был вне себя, и теперь ничто на земле не смогло бы меня остановить. Надо положить всему конец.

Я переоделся в сухую одежду, забрался в свою подвесную койку, натянул на плечи одеяло и почти немедленно заснул.

Я не знал, когда кончился дождь, но, проснувшись около восьми, увидел прекрасное утро и понял, что проспал добрых двенадцать часов. Во всем теле разливалась боль, ноги свело — обычные недомогания всех пилотов. Взявшись руками за ноги, я сел. Лицо тоже саднило. Я посмотрел в зеркало, которое Менни укрепил на стойке, поддерживавшей крышу, и увидел там распухшие щеки, потерявшие свой естественный цвет от кровоподтеков.

Позади меня послышался шорох. Менни, с лицом, перемазанным маслом, в плаще, вытирал руки ветошью. "Бристоль" стоял на взлетной полосе.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Ужасно. У нас есть кофе?

— Готовый, на печке. Надо только подогреть.

Я разжег печку.

— А вы чем заняты?

— Своей работой, — холодно ответил он. — У вас же почтовый рейс утром, не так ли?

— Правильно, — не спеша ответил я.

Он кивнул в сторону "Бристоля":

— Вон он стоит. Готов и ждет вас.

И он отошел. А я налил себе кружку кофе и начал готовиться к отлету. Я только закончил укладывать свою сумку, как появился Хэннах в кожаных сапогах, бриджах и в старой рубашке цвета хаки, с неизменным белым шарфом, повязанным вокруг шеи. В левой руке он нес мешок с почтой.

Выглядел Сэм ужасно, все лицо в синяках, нос явно потерял свои обычные очертания, и в глазах — никаких чувств.

Он спокойно спросил:

— Ты все еще настаиваешь на своем?

— А как вы думали?

— О'кей. Делай, как знаешь, — холодно кивнул он.

И прошел к "Бристолю", поднялся туда и сунул мешок в кабину наблюдателя. Я медленно шел за ним, держа сумку в одной руке, а другой застегивая "молнию" на летной куртке.

Менни остался в ангаре, что мне пришлось не очень-то по душе, но если ему так нравится, то и черт с ним. Как-то сразу меня охватило непреодолимое желание скорее убраться отсюда. Хватит с меня этого Ландро и вообще Бразилии.

Я поставил ногу на левое нижнее крыло и залез в кабину. Хэннах терпеливо ждал, пока я застегну летный шлем и выполню все проверки. Он взялся за пропеллер, я включил пусковое магнето и дал ему сигнал. Но тут он сделал совсем уж неожиданную вещь (или мне так показалось?) — улыбнулся и крикнул:

— Счастливого приземления, парень!

Потом провернул пропеллер.

Мотор заработал. Я подавил неожиданно возникшее желание выключить его, быстро развернулся на ветер и, пока не изменил своего решения, взлетел. Разворачиваясь над деревьями, увидел, как правительственный катер подходил к причалу. На его корме стоял Фигуередо. Он снял шляпу и помахал мне, я тоже махнул рукой в ответ, бросил прощальный взгляд на Ландро и повернул на юг.

Я летел с хорошей скоростью и добрался до Манауса за час и сорок минут. Подлетая, увидел пару автомобилей, припаркованных у башни руководства полетами. Респектабельный черный "мерседес" и "олдсмобил". Когда я начал подруливать к ангару, они тронулись с места и направились ко мне. Я остановился, они сделали то же самое.

Полисмен в форме обежал "мерседес" сзади и открыл заднюю дверцу для комманданте, который приветственно взмахнул рукой и пожелал мне доброго утра. Еще три полисмена, вооруженные до зубов, выскочили из "олдсмобила". Это Хэннах и тот наш проклятый контракт.Так вот почему он так приветливо провожал меня!

Я спрыгнул на землю и пожал руку, которую дружески протянул мне комманданте.

— Что случилось? У меня не тот ранг, чтобы встречать с почетным караулом.

За черными очками мне не удалось разглядеть выражение его глаз.

— Есть небольшое дельце. Я не задержу вас надолго, мой друг. Скажите, вам известно, что у сеньора Фигуередо на его рабочем месте есть сейф?

Я сразу почувствовал подвох и сказал:

— Это известно каждому в Ландро. Он у него под стойкой бара.

— А ключ? Похоже, что сеньор Фигуередо, к сожалению, часто бывает очень рассеян.

— И это тоже известно всем в Ландро. Он вешает его за баром. Но в чем же все-таки дело?

— Полчаса назад я получил радиограмму от сеньора Фигуередо, в которой сообщается, что утром, когда он открыл сейф, чтобы проверить его содержимое после своего отсутствия, то обнаружил, что оттуда исчезла партия необработанных алмазов.

Я глубоко вздохнул.

— Но позвольте. Их мог взять любой из по меньшей мере пятидесяти человек. Почему подозрение падает на меня?

Вместо ответа он коротко кивнул, трое полисменов окружили меня, а четвертый залез в кабину наблюдателя и вытащил оттуда почтовый мешок и мою сумку. Комманданте сразу же их начал обыскивать. Полисмен, что сидел в кабине, что-то коротко сказал по-португальски, чего я не смог разобрать, и подал ему небольшой холщовый мешочек.

— Это ваш, сеньор? — вежливо осведомился комманданте.

— Никогда в жизни его не видел.

Он открыл мешочек, заглянул внутрь, а потом высыпал на ладонь левой руки струйку необработанных алмазов.

Все, что произошло потом, было неизбежно, но я вовсе не хотел сдаваться без борьбы. Комманданте не стал лично допрашивать меня. Я рассказал свою историю с начала до конца на Удивление вежливому молодому лейтенанту, который просто записал ее, не сделав никаких комментариев.

Потом меня препроводили вниз, в камеру. Она могла бы служить примером, иллюстрировавшим отчет о положении заключенных во внутренних районах самых неразвитых южноамериканских республик. В камере, рассчитанной на двадцать человек, оказалось сорок. Одно ведро, чтобы мочиться, и другое для отправления более существенных надобностей. И такая вонь, что трудно представить.

Большинство арестантов — слишком бедные люди, чтобы откупиться от такой доли. В основном индейцы, из тех, кто пришел в город, чтобы узнать большой секрет белых людей, а познакомились только с нищетой и деградацией.

Я прошел к окну, и многие из них покорно, по привычке, уступали мне дорогу. На скамье у стены сидел громадный негр в изодранном льняном костюме и соломенном сомбреро. Он показался мне влиятельным здесь лицом, и в самом деле, когда он пролаял какое-то приказание, двое индейцев, занимавшие место рядом с ним, немедленно убрались со скамьи.

Он дружелюбно улыбнулся мне:

— У вас не найдется сигаретки для меня, сеньор?

У меня как раз случайно оказалась в кармане пачка, и он с жадностью схватил ее. Я инстинктивно почувствовал, что сделал правильный жест.

Он спросил:

— За что они засадили тебя сюда, друг?

— Недоразумение, только и всего, — ответил я. — Меня отпустят еще до вечера.

— На все воля Божья, сеньор.

— А ты?

— Я убил человека. Они называют такое преступление непредумышленным убийством, потому что здесь замешана моя жена, вы понимаете? Это случилось шесть месяцев назад. Вчера суд вынес приговор. Три года каторжных работ.

— Могло быть и хуже. Все же лучше, чем виселица.

— В конце концов одно и то же, сеньор, — произнес он с каким-то безразличием. — Они пошлют меня в Мачадос.

Я не нашелся, что ответить, потому что одно только название могло испугать до смерти любого. Концлагерь в самом центре болот на берегу Негро в двух или трех сотнях миль отсюда. Оттуда возвращаются не многие.

— Мне очень жаль, — посочувствовал я.

Он печально улыбнулся, надвинул шляпу на глаза и откинулся к стене.

Я подошел к окну, откуда открывался вид на площадь перед зданием, на уровне земли. Только пара извозчиков ожидала седоков, клюя носом на жарком солнце. Все вокруг дышало спокойствием. Случившееся казалось мне кошмарным сном, пока я не увидел, что перед зданием притормозил старенький автомобиль с аэродрома и из него вышел Хэннах.

Они пришли за мной через два часа, отвели наверх и оставили перед офисом комманданте под охраной двух полицейских. Немного погодя дверь открылась, и появились Хэннах и комманданте. Они обменялись дружескими рукопожатиями.

— Вы оказались более чем полезны, друг мой, — сказал ему комманданте. — Дрянное дело.

Хэннах повернулся и увидел меня. Он выглядел еще хуже, потому что синяки на его лице отекли. Сэм двинулся ко мне с выражением неподдельного участия на лице, не обращая внимания на то, что комманданте предостерегающе положил ему на плечо руку.

— Бога ради, парень, зачем ты сделал это?

Я попытался было ударить его сбоку, но оба охранника сразу же навалились на меня.

— Пожалуйста, капитан Хэннах, — заволновался комманданте, — вам лучше уйти.

Он настойчиво подтолкнул его к выходу, а Хэннах, теперь уже с выражением боли на лице, крикнул:

— Я все сделаю, что могу, парень. Только попроси.

Комманданте возвратился в свой офис, оставив дверь открытой настежь. Через пару минут он позвал, и охранники ввели меня в кабинет. Он сидел за письменным столом, изучая напечатанный на машинке документ.

— Ваши показания. — Он приподнял бумагу. — Вы хотите здесь что-нибудь изменить?

— Ни одного слова.

— Тогда будьте добры подпишите. Но пожалуйста, все же прочтите сначала.

Я просмотрел бумагу и нашел, что, сверх ожиданий, все записали точно, и подписал ее.

Он отодвинул документ в сторону, закурил маленькую сигару и откинулся на спинку кресла.

— Хорошо, сеньор Мэллори, теперь будем говорить, используя только факты. Вы выдвинули определенные обвинения против моего доброго друга, капитана Хэннаха, который, признаюсь, прилетал сюда специально для того, чтобы дать показания.

— В которых он, естественно, все отрицает.

— Я не обязан принимать его слова на веру. Та женщина, Лола Коимбра, я ее лично допрашивал. Так вот, она полностью отрицает ваш рассказ.

Я очень сожалел об этом, но, несмотря на свое положение, сочувствовал Лоле.

— И та девушка, Мария, — продолжал он, — которая, по вашим словам, обокрала вас. Вам, наверное, будет интересно узнать, что она не живет по адресу, указанному вами.

Я уже ничему не удивлялся, но все же попытался бороться, чтобы удержаться на поверхности.

— Тогда где же я взял свой бумажник и паспорт?

— Кто знает, сеньор? Может, вы с ними никогда и не расставались. Может, все выдумали только для того, чтобы вызвать сочувствие капитана Хэннаха и получить у него работу?

Вот теперь ветер дул уже в мои паруса. С трудом подбирая слова, я со злостью проговорил:

— Ваши доводы не выдержат в суде и пяти минут.

— Но это решит сам суд. Оставим пока. Лучше откровенно ответьте, каким образом вы завладели партией необработанных алмазов стоимостью в... — Он сверился с лежащим перед ним документом. — Да, в шестьдесят тысяч крузейро.

То есть около девяти тысяч фунтов.Я нервно сглотнул.

— Хорошо. Мне нужен контакт с британским консулом в Белеме и адвокат.

— Ну, для этого у нас более чем достаточно времени.

Он достал документ официального вида с печатью внизу и подписал его. Я спросил:

— И как мне вас понимать?

— Суды работают с большим напряжением, мой друг. У нас же дикий регион. Тут полно преступников. Все отбросы Бразилии прячутся в лесах. Пройдет не менее шести месяцев, прежде чем будет слушаться ваше дело.

Не поверив своим ушам, я воскликнул:

— О чем, черт возьми, вы говорите?

А он продолжал, будто я ничего не сказал:

— А пока до вас дойдет очередь в суде, мы поместим вас в концлагерь Мачадос. Так получилось, что следующая партия заключенных отправляется вверх по реке как раз завтра утром.

Он отпустил меня и кивнул охранникам. Последняя капля переполнила чашу. Я не выдержал, потянулся через стол и схватил его за отвороты мундира:

— Послушай же, черт тебя возьми!

Я чуть не сделал самую страшную вещь, которую только можно себе представить. Но один из охранников сильно ткнул меня концом дубинки в печень, и я рухнул как камень. А потом они взяли меня за руки и потащили вниз по двум маршам лестницы в подвал.

Я с трудом понял, что дверь камеры открылась и меня бросили туда. Немного погодя я пришел в себя и обнаружил, что мой негритянский друг сидит на корточках возле меня.

С непроницаемым лицом он сунул мне в рот зажженную сигарету.

— Недоразумение все еще существует?

— Да, ты прав, — ответил я слабым голосом. — Они отправляют меня в Мачадос завтра утром.

Он воспринял это философски:

— Крепись, мой друг. Иногда Господь Бог смотрит вниз на землю сквозь облака.

— Только не сегодня, — ответил я.

Мне казалось, что наступившая ночь самая низкая точка моей жизни, но я ошибся. На следующее утро негра, которого, как это ни неправдоподобно, звали Мунро, очевидно, какой-то шотландский плантатор окрестил его так, меня и еще человек тридцать выгнали на задний двор и там заковали в ручные и ножные кандалы для отправки вверх по реке.

Тут я абсолютно ничего не мог поделать и должен был принять, как все другие, и все же, когда сержант подошел ко мне и завинтил оковы на щиколотках, у меня мелькнула мысль, что это последний гвоздь в крышку моего гроба.

Пошел дождь. Они оставили нас на открытом месте еще на час, за который мы промокли до нитки, — тупая жестокость, с которой теперь, очевидно, придется часто сталкиваться. Наконец нас построили в колонну, и мы, шаркая ногами по земле, потянулись к докам.

На углу площади в кафе и баре сидели люди, пили кофе и аперитивы перед завтраком. Многие из них привстали, чтобы лучше видеть нас, когда мы, звеня цепями, проходили мимо.

Внезапно мне бросилось в глаза лицо Хэннаха; стоя позади, он возвышался над толпой. В правой руке он держал стакан с чем-то и приподнял его в молчаливом тосте, а потом поспешно скрылся в помещении.