Последнее место, которое создал Бог

Глава 9 Бой барабанов

Всю ночь я провел в полудреме, и тот факт, что Хэннах вернулся в три часа утра, тоже не слишком успокаивал меня. Зато после этого я все-таки заснул. Однако уже в шесть вышел из-под навеса.

Утро мне не нравилось, как и все те планы, которые намечались на этот день; душная, гнетущая атмосфера, необычная для такого раннего часа, и тяжелые серые облака предвещали дождь до вечера.

Я прошелся вдоль открытого ангара и задержался у своего "Бристоля". Как всегда, он будто ждал, что сейчас что-то произойдет. И я сразу представил себе, как какой-то другой пилот когда-то вот так же стоял около него, кашлял от своей первой утренней сигареты и, готовясь отправиться в первый патрульный полет, думал, что принесет ему наступающий день.

Это вызвало во мне странное чувство духовной близости с ним, которое едва ли имело какой-нибудь смысл.

Обернувшись, я заметил Хэннаха, который наблюдал за мной. С того раза, когда впервые увидел его, сделав вынужденную посадку на своей "Веге", я удивлялся свежести его лица, которое, казалось, было неподвластно возрасту. Но только не теперь. Возможно, потому, что он встал слишком рано, а скорее из-за того, что пил со вчерашнего вечера, Сэм выглядел лет на сто. Будто он пережил в жизни все, что только можно, и перестал верить в то, что в будущем может произойти что-то хорошее.

Напряженность между нами стала почти осязаемой.

— Ты что, в самом деле собираешься принять участие в этой сумасшедшей затее?

— Был такой разговор, ну и что?

Он взорвался:

— О Боже, никто не знает, как хуна поведут себя. Если они озлобятся, у вас не будет никаких шансов.

— У меня нет уверенности в благополучном исходе, — ответил я и попробовал пройти мимо.

Он схватил меня за руку и повернул к себе:

— Что же, черт побери, ты хочешь доказать, Мэллори?

Теперь я окончательно убедился, что он рассматривает мой поступок только как персональный вызов. Если я пойду, то он покажется менее значительным, чем я, и не только в глазах Джоанны Мартин. А как я уже говорил, для него не было ничего важнее того, как он выглядит перед всеми.

Он злился из-за того, что я поставил его в неприемлемое для него положение, но и потому, что, по его мнению, я упивался своим триумфом. Однако я чувствовал себя скверно, под стать серому утру.

— Скажем так, я устал от жизни и хочу таким образом покончить со всем сразу.

На мгновение он поверил мне, ослабил хватку, и мне удалось вырваться. Пока я шел вдоль ангара, первые крупные капли дождя застучали по крыше.

Полет в Санта-Елену прошел без происшествий, несмотря на неважную погоду. Правда, мы не могли вылететь сразу из-за плохой видимости, но к девяти часам стало проясняться, хотя дождь не прекращался, и Хэннах решил рискнуть.

В воздухе он передал мне управление, что меня вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости разговаривать с Джоанной Мартин и, кроме того, давало возможность обдумать, что я отвечу сестре Марии Терезе. Развлекать пассажиров я предоставил Хэннаху, и он вел с дамами оживленную беседу. Занятый своими мыслями, я не следил за ней.

Погодные условия в Санта-Елене были не лучше. Шел такой же сильный дождь, стояла удушливая жара, над лесом поднимался серый туман, но посадке это не мешало, и я мягко приземлил "Хейли".

Еще на взлете я связался с военными по радио и передал расчетное время прибытия. Однако меня удивило, что сам Альберто вышел встретить нас и стоял в ожидании на краю взлетно-посадочной полосы.

Как только "Хейли" остановился, он подошел к нам и помог обеим дамам выйти из кабины, церемонно их приветствуя. Его лицо под козырьком офицерской фуражки было очень серьезным, и вообще он выглядел странной, чужеродной фигурой в столь экзотическом месте. Кавалерийское пальто, наброшенное на плечи, очевидно, знавало лучшие дни.

Полковник провел нас на причал, где ожидал моторный катер устрашающего вида. На крыше главного салона ощетинился пулемет "льюис", другой — на носу. И тот и другой защищали мешки с песком. С двух сторон катер закрывали парусиновые полотнища, что позволяло незаметно передвигаться внутри и создавало некоторое прикрытие от стрел.

На корме под тентом стоял тростниковый стол и парусиновые стулья. Как только мы вошли, из салона появился рассыльный в белых перчатках и с подносом. Дамы расположились, он принес кофе в серебряном кофейнике и подал тонкие фарфоровые чашечки. Дождь все стучал по тенту. Рядом тихо проплыла пара аллигаторов. Я стоял у перил, и все происходящее казалось мне странным безумным сном. Только запах гниющих растений, поднимавшийся от реки, возвращал меня к действительности.

Появился Альберто и предложил мне сигарету.

— По поводу нашего вчерашнего разговора, сеньор Мэллори. Вы пришли к какому-то решению?

— Утренняя прогулка по джунглям — опасное дело, — ответил я, глядя вдаль из-под тента. — А с другой стороны, она может оказаться интересной.

Он чуть улыбнулся, поколебался, будто собираясь что-то сказать, но промолчал и ушел, оставив меня одного у поручней. Сказать, что я тут же пожалел о своей сговорчивости, нельзя, но я понимал, что добровольно подвергаю себя смертельному риску, причем совершенно бессмысленному. Но что теперь делать?

Солдаты отдали швартовы, и катер отошел от причала. Альберто принял от рассыльного чашечку кофе и обратился к дамам:

— Уже нет времени, чтобы прямо сейчас забросить вас в Санта-Елену. Хуна изменили место встречи. Теперь она состоится на старой каучуковой плантации, в разрушенной фазенде в пяти милях отсюда вверх по реке и еще в миле от берега. А время то же самое. Полдень, мы должны спешить, чтобы успеть. Боюсь, что при таких обстоятельствах всем вам придется ехать с нами.

— А каковы ваши планы, полковник? — спросила сестра Мария Тереза.

— Они сама простота, — устало улыбнулся он. — Я иду договариваться о мире с хуна. На этом настаивает мое начальство, которое сейчас сидит в своих креслах за столами в доброй тысяче миль отсюда.

— Вы не одобряете такое решение?

— Скажем так, я не строю никаких иллюзий насчет результата. Их делегация — один вождь и пятеро старейшин — согласилась встретиться со мной при условии, что я приду один, не считая переводчика, и абсолютно безоружен. Будет только одно изменение в нашей договоренности: сеньор Мэллори, который знает индейцев больше, чем любой из знакомых мне людей, согласился сопровождать меня.

Сестра Мария Тереза затихла и замерла, не донеся чашечку кофе до рта. Потом она обернулась и, слегка нахмурившись, внимательно посмотрела на меня.

— Вас ждет длинная прогулка, сеньор Мэллори, — произнесла она.

Хэннах в гневе, диким взором посмотрел сначала на меня, а потом на Джоанну Мартин. Ему не хотелось говорить того, что у него вертелось на языке, но если он этого не сделает сам, то я скажу за него.

— Вы можете включить меня тоже, полковник.

— Не будьте дураком, — вмешался я. — Кто же, черт побери, отвезет дам на "Хейли", если с нами что-нибудь случится?

Спорить было не о чем, и он знал это. Сэм сердито повернулся и ушел, а сестра Мария Тереза продолжила:

— Судя по моему опыту в прошлом, индейцы не рассматривают группу, в которой есть женщина, как угрозу для себя. Разве не так, мистер Мэллори?

Альберто, встревоженный, посмотрел на меня, да и мне что-то показалось странным в ее словах.

— Да, в общем, верно. Они в самом деле не берут на войну своих женщин, но я не стал бы полагаться на столь сомнительное обстоятельство.

— А я готова взять на себя риск, — просто сказала она.

Последовало короткое молчание.

Альберто покачал головой:

— Невозможно, сестра. Вы сами должны понимать. Как часто такая святая наивность приводит человека в бешенство! С обезоруживающей улыбкой она настаивала:

— Я так же за мир, как и вы, полковник. Но помните, что у меня там есть и особый интерес. Судьба сестры Анны Жозефы и ее подруги.

— Мне казалось, что у церкви и без того достаточное число мучеников, сестра, — ответил он.

Джоанна Мартин поднялась:

— Для меня ваши слова звучат как признание того, что вы и на самом деле не рассчитываете вернуться обратно. Я права?

— Все в руках Божьих, сеньорита.

— Да вы просто сошли с ума! Что вы собираетесь доказать?

— А вы хотели бы знать, жива ли ваша сестра? — спросил я.

Она ушла в салон, хлопнув дверью. Сестра Мария Тереза терпеливо произнесла:

— Я так должна понимать, что вы отказываетесь взять меня с собой, полковник?

— Без всяких сомнений, сестра. — Он сделал решительный жест. — Тысяча сожалений, но командую здесь я, и волен поступать по своему усмотрению.

— Даже вопреки моим полномочиям?

— Сестра, сам Папа Римский не смог бы заставить меня взять вас с собой сегодня.

Думаю, что только теперь она осознала всю опасность предстоящего мероприятия и тяжело вздохнула:

— Я как-то не все раньше понимала. А теперь, кажется, поняла. Вы оба — храбрые люди.

— Я только выполняю свой долг, сестра, — поклонился он. — Но я благодарю вас.

Она повернулась ко мне:

— А вы, мистер Мэллори, тоже должны идти?

— Знаете, как говорят, — пожал я плечами, — иду просто за компанию.

Но здесь скрывалась иная причина, я знал ее и по глазам монахини понял, что и ей она известна. Мне показалось, что она хочет сказать что-то важное. Но вместо этого повернулась и пошла в салон к Джоанне.

Хэннах сердитым жестом бросил свою сигарету за поручень.

— Так вы оба уже ходячие мертвецы. Каждому из вас уготована дюжина стрел.

— Вполне возможно. — Альберто повернулся ко мне: — По условиям мы должны быть совершенно безоружными. Что вы думаете на сей счет?

— Что это прекрасный способ самоубийства.

— Вы не доверяете им?

— А можно ли доверять ветру? — Я покачал головой. — Все, что они делают, подчиняется только их настроению. Если они убьют нас вместо того, чтобы вести переговоры, то сделают это не по заранее спланированному злому умыслу, а просто потому, что такая идея им вдруг покажется лучше, чем та, которой они руководствовались.

— Понимаю. А скажите мне, как Карл Бубер относился к оружию?

— Он никогда не носил его на виду, если вы это имеете в виду. Лесные индейцы боятся оружия больше всего на свете. Вовсе не значит, что они не нападут на вас, но все же дважды подумают, если вы вооружены. Они до сих пор уверены, что в оружии заключена какая-то таинственная сила.

— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.

— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...

— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.

И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.

— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.

Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.

Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.

Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:

— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.

Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.

Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.

— Вы поступаете так ради меня?

— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.

Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.

— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.

И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.

Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.

Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета "льюис" в его укрытии из мешков.

Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.

— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!

— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в "Уэпитис".

Он кивнул:

— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.

Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:

— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?

Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.

Матаморос, место, куда мы направлялись, значилось на карте крупного масштаба, и мы без труда нашли его, увидев старый деревянный причал, полусгнивший в реке, и почти заросшую посадочную площадку. Да и путь к домику, достаточно широкий, чтобы по нему проехать в экипаже, все еще сохранился.

Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов "льюис", остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.

Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.

Но ничего не случилось. Только пара аллигаторов соскользнула в воду с грязевого откоса, да стая обезьян-ревунов громко завопила с деревьев. В джунглях царил покой.

Альберто сказал:

— Отлично, теперь нам надо подготовиться.

Мы спустились в салон, где Джоанна, сестра Мария Тереза и Хэннах сидели вокруг стола и разговаривали приглушенными голосами. Как только мы — Альберто, Педро, полукровка-переводчик, и я — вошли, все замолчали и встали.

Я снял свой желтый дождевик, а Альберто открыл оружейный ящик и вытащил автомат "томпсон" с дисковым магазином, к которому он заранее приделал удлиненный ремень. Я повесил его на правое плечо вниз дулом, и Хэннах помог мне снова натянуть плащ.

Альберто взял оружие, которое, как я понял, принадлежало лично ему, — наверное, это был самый эффективный пистолет-пулемет, который когда-либо выпускался: маузер модели 1932 года. Для Педро он приготовил пистолет 45-го калибра, заткнув его ему за пояс под рваное пончо.

С удивлением я обнаружил, что в облике нашего переводчика совершенно нет никаких признаков белой расы. С моей точки зрения, он выглядел как чистокровный хуна, несмотря на то что носил одежду белых людей.

Наконец Альберто достал пару гранат Миллса, одну сунул к себе в карман, другую подал мне.

— Вот еще кое-что. На всякий случай, — улыбнулся он.

В этот момент снаружи раздались тревожные крики. Мы повернулись, дверь салона распахнулась, и в ней появился сержант Лима, хватая ртом воздух.

— Что там такое, сержант? — строго спросил Альберто, а Хэннах мгновенно выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра, что свидетельствовало о его большой практике в такого рода делах.

— Святая сестра, полковник, — прохрипел Лима. — Она убежала в джунгли.

Наступило молчание, Джоанна Мартин плюхнулась на стул, шепча молитву Святой Деве Марии, возможно, в первый раз за долгое время.

Альберто в ужасе воскликнул:

— О Господи, как это случилось? Вы же получили приказ охранять палубу. Вы же там командовали!

— Бог мне свидетель, полковник! — Лима страшно переживал. — Она стояла на палубе, через какую-то секунду оказалась за поручнями; прежде чем мы поняли, что произошло, исчезла в лесу.

Это было уже слишком, даже для такого корректного офицера, как Альберто. Он ударил сержанта тыльной стороной ладони по лицу, опрокинув на стул, и обратился к Хэннаху:

— Капитан Хэннах, вы отвечаете передо мной за все, что здесь произойдет. Я приказываю вам держать катер на середине реки до нашего возвращения. Если этот несчастный тип принесет вам хоть малейшее беспокойство, пристрелите его. — Он обернулся ко мне: — А теперь, мой друг, думаю, нам надо поспешить.

Педро первым перелез через поручни, а мы с Альберто тоже не заставили себя ждать. Когда наша маленькая компания достигла края джунглей, катер уже выруливал на середину реки. Я посмотрел назад через плечо и увидел Хэннаха с автоматом в руках, а рядом с ним стояла Джоанна. Бог знает почему, но я махнул рукой — нечто вроде последнего галантного жеста, и вслед за Альберто ступил в зеленый мрак.

Как я говорил, дорогу строили с расчетом на довольно интенсивное движение, и теперь я увидел, что она имела прочную основу из бревен железного дерева, покрытую уплотненным грунтом по всей длине. Джунгли уже существенно потеснили ее, но все же она давала возможность быстро и без препятствий миновать чащу из колючек, совершенно непроходимую для белого человека.

Ветви над дорогой так тесно переплелись, что не пропускали ни дождя, ни даже света. Нас окружала какая-то особенная, внушающая страх тьма.

Передвигаясь очень быстро, Педро ушел далеко вперед и скоро совсем скрылся из виду. Я держался как можно ближе к Альберто. Немного спустя мы услышали крик и, пройдя еще несколько ярдов, увидели стоявших рядом Педро и сестру Марию Терезу.

Даже в этих обстоятельствах Альберто сумел сдержать свой нрав.

— Вы совершили глупость самого плохого сорта, сестра, — произнес он спокойно и твердо. — Я настаиваю на вашем немедленном возвращении обратно.

— А я, полковник, с такой же уверенностью заявляю, что пойду дальше.

Я с тревогой вслушивался в перекличку голосов лесных лис вокруг нас и понимал, что уже поздно возвращаться назад для любого из нас. Ее легкомыслие вызывало даже не гнев, а разочарование в ней, чувство презрения, потому что такие, как она, своим тупым упрямством в стремлении делать добро приносили в конце концов куда больше вреда, чем дюжина негодяев, подобных Авиле.

Тут за нами в ярде или двух послышался глухой звук. Моя рука быстро скользнула сквозь карман и нащупала предохранитель моего "томпсона". Я оглянулся, позади нас у края дороги в землю вонзилось копье хуна с подвешенным к нему черепом обезьяны.

— Что это значит? — вскрикнула сестра Мария Тереза.

— Только то, что нам запрещается возвращаться, — ответил Альберто. — Теперь решение, идти вам обратно или нет, сестра, принимаю уже не я. Если это послужит вам утешением, то знайте, что вы погубили всех нас.

И в тот момент недалеко от нас раскатисто забил барабан.

Мы постарались нагло не обращать на него внимания — а что еще нам оставалось делать? — и двинулись дальше. Педро впереди, за ним сестра Мария Тереза, я и Альберто рядом, плечо к плечу, замыкали шествие.

Джунгли вокруг нас кишели не только животными. Птицы, окрашенные во все цвета радуги, поднимались в воздух, потревоженные не только нами. Попугаи сердито перекликались между собой.

— Как вы сказали? — тихо спросил я у Альберто. — Вождь и пятеро старейшин?

— Не сыпьте соль на рану, — ответил он. — Сам вижу, что все идет гораздо хуже, чем я полагал.

Звук барабана усилился, и то, что гремел всего один барабан, таило в себе что-то особенно угрожающее. Во влажном воздухе почувствовался запах дыма от горящего костра, деревья стали реже, внезапно стало светлее, и мы увидели дом с высокой островерхой крышей, а за ним и другой.

То, что открылось, вовсе не удивило меня. Во времена большого каучукового бума многомиллионные состояния позволили их владельцам строить в верховьях реки такие небольшие дворцы. Будучи очень богатыми, хозяева содержали частные армии для защиты от индейцев. Но только не теперь. Те дни прошли, и Матаморос и подобные ему городки с каждым годом все больше разрушались под напором джунглей.

Мы вышли на большую площадку, оставшуюся на месте, где когда-то располагался дом. Бой барабана внезапно прекратился. В центре площадки нас ожидали.

Вождя племени, или касика, нетрудно было узнать не только потому, что он важно восседал на чурбане в пышном головном уборе из перьев попугая ары, а еще и потому, что нижнюю губу его оттягивал вниз на добрых два дюйма деревянный диск — признак особого достоинства у хуна.

Его люди выглядели так же, как и он. Яркие головные уборы из птичьих перьев, у всех шестифутовые луки, пучки стрел и копья в правой руке. Их одежда, если ее можно так назвать, состояла из набедренных повязок из коры дерева, скрывавших причинные места, да разных ожерелий и других украшений из раковин, камней и человеческих костей. Все воины имели боевую раскраску, их тела были густо вымазаны грязью цвета охры, характерной для данного отрезка реки. Они демонстрировали неудовольствие, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом свистящим шепотом, словно старухи. На их плоских угрюмых лицах застыло выражение детской злобы, непредсказуемой в последствиях.

Вождь, судя по тону, обрушился на нас с упреками. Педро перевел:

— Он хочет знать, почему святая леди и сеньор Мэллори находятся здесь. Он очень встревожен. Я не могу понять почему.

— Может, он намеревался немедленно покончить с нами, — предположил я, — и ее присутствие вывело его из равновесия.

Альберто кивнул и обратился к Педро:

— Переведи ему то, что я скажу. Хуна уже много убивали, настало время для мира.

Его слова вызвали новый взрыв негодования. Смысл ответа вождя состоял в том, что белые первыми начали войну, чтобы уничтожить хуна. Если все белые уйдут с земли хуна, тогда все будет хорошо.

Естественно, Альберто не мог давать таких обещаний, и он избрал атакующую тактику в переговорах. Хуна напали на миссию Санта-Елена, убили отца Контэ и много монахинь.

Вождь попытался отрицать этот факт, но ему трудно было поверить, хотя бы потому, что на его шее висели четки и распятия убитых монахинь. Его старейшины снова начали переминаться с ноги на ногу, хмурясь, словно школьники перед учителем. Тогда Альберто перешел к тактике давления. Они уже видели, что может сделать правительство. Они хотят, чтобы большие птицы белых людей еще раз сбросили огонь на их деревни?

Один за другим индейцы появлялись из леса и выходили на площадку. Я занервничал так же, как и Альберто, но он не показал виду. Они приближались, сбиваясь в маленькие группки и громко крича. Нет, они не старались подбодрить себя, чувство страха им вообще незнакомо.

Я мельком взглянул на сестру Марию Терезу и увидел ее — как это точнее объяснить? — прикованную к месту, с молитвенно сложенными руками и с состраданием в горящем взоре, вероятно, к этим пропащим, которых она жаждала вызволить из адского пламени.

Где-то через час Альберто поднял вопрос о двух пропавших монахинях. Ответ в своей простоте оказался смешон до нелепости.

Не признавая сам факт нападения на миссию Санта-Елена, вождь неистово отрицал всякую возможность того, что ими захвачены две женщины. Все убиты, кроме тех, кому удалось убежать.

На это Альберто заявил, что вождь лжет, потому что от них никто не смог уйти. В ответ вождь вскочил на ноги, впервые за все время, и обрушил на нас гневную тираду, все время тыкая пальцем в сторону Педро. Я заметил, что индейцы, вышедшие из джунглей, понемногу окружали нас, подходя все ближе и ближе и отрезая обратный путь в лес.

Альберто с небрежным видом закурил сигарету и предложил мне одну.

— С каждой минутой положение осложняется. Он вызвал меня сюда, чтобы убить, теперь я в этом уверен. Как вы оцениваете, сколько их тут?

— Не менее пятидесяти.

— Придется пристрелить одного-двух, чтобы попридержать остальных. Вы защитите меня сзади?

Прежде чем я ответил, вождь завопил снова. Педро сказал:

— Теперь он кричит на меня. Считает, что я предал свой народ.

В тот же миг сквозь завесу дождя просвистела стрела и впилась ему в правое бедро. Он с воплем упал на правое колено, и двое старейшин, воя в унисон, угрожающе подняли свои копья.

Я уже расстегнул свой дождевик, чтобы приготовиться, но все же опоздал. Альберто очень быстро выхватил свой маузер и выстрелил два или три раза. Тяжелые пули буквально сбили с ног нескольких воинов.

Остальные бросились врассыпную, и я послал вслед им очередь, намеренно направив ее с одной стороны. Пули вонзались в землю, поднимая фонтаны камней и грязи.

Через считанные секунды все индейцы исчезли. Только из чащи слышались их озлобленные голоса. Я обернулся и увидел, что Педро стоит на ногах, а сестра Мария Тереза, согнувшись, пытается вытащить стрелу.

— Вы напрасно теряете время, сестра, — заметил я. — Наконечник зазубрен. Только хирургу удастся извлечь его.

— Он прав, — согласился Педро, наклонился и обломал древко стрелы так близко к телу, как только смог.

— Хорошо, пошли, — скомандовал Альберто. — И будьте готовы подобрать свои юбки и бежать быстро, если хотите жить, сестра.

— Еще секунду, пожалуйста, полковник!

Один из старейшин, в которого стрелял Альберто, уже умер, а другой был в агонии. На его губах при каждом вздохе лопались кровавые пузыри. К моему удивлению, она опустилась на колени возле него, сложила руки и начала нараспев читать заупокойную молитву:

— Иди, христианская душа, из этого мира, во имя Бога всемогущего, который создал тебя...

Она продолжала, а Альберто беспомощно пожал плечами и снял фуражку. Я с некоторой неохотой последовал его примеру, обеспокоенный криками, которые раздавались из джунглей, и живо представил себе путь к причалу по зеленому тоннелю длиной в полмили. И тут внезапно мне пришла в голову мысль, что, скорее всего, я здесь умру.

В одно мгновение все вокруг чудесным образом изменилось. Я словно впервые видел дождь, теплый и сильный, богатейшие краски джунглей, кровь на губах умиравшего индейца. Мне все казалось новым. Зелень леса, тяжелый запах дыма горевшего где-то поблизости костра.

О многом ли мне стоит сожалеть? Вовсе нет. Наперекор всем советам я всегда делал, что хотел, и, наверное, к лучшему. Я мог бы стать младшим компаньоном моего отца в адвокатской фирме и в безопасности сидеть дома, но я сам выбрал такой рискованный путь. Ну что же теперь...

Индеец хуна испустил последний вздох, сестра Мария Тереза закончила свою молитву, поднялась и повернула к нам сияющее лицо:

— Вот теперь я готова, джентльмены.

Я уже не сердился на нее. Какой смысл? Просто молча взял ее за руку и подтолкнул вслед за Альберто, который уже направился к лесу. Педро хромал рядом.

Когда мы достигли опушки, я ожидал, что на нас обрушится туча стрел, но ничего такого не произошло.

— Они будут ждать нас на пути, полковник, — предупредил Педро. — Хотят немного поиграть с нами. У них такой обычай.

Альберто приостановился и обернулся ко мне:

— Вы согласны с ним?

Я кивнул:

— Им нравятся такие штучки. Поймите, это для них игра. Они постараются напугать нас до смерти по пути, а нападут у самой реки, когда нам покажется, что мы уже в безопасности.

— Понимаю. Тогда главное — пройти спокойно весь путь, а на последнем отрезке бежать сломя голову?

— Именно так.

Он повернулся к сестре Марии Терезе:

— Вы слышали, сестра?

— Все мы в руках Господа, — произнесла она со смиренной улыбкой.

— Но Бог помогает тому, кто сам помогает себе, — парировал Альберто.

Справа, в пятидесяти ярдах, из джунглей просочилась группа индейцев. Альберто достал из кармана гранату Миллса, вытащил чеку и бросил в их направлении. Они наверняка находились вне зоны поражения, и взрыв имел скорее устрашающий эффект. Индейцы скрылись в джунглях, и голоса поутихли.

— Господи, мы могли на них наткнуться. Бросьте-ка и вы свою гранату, друг мой.

Я кинул гранату в середину просвета, раздался громкий взрыв, и птицы с криками поднялись в воздух, но ни одного человеческого голоса мы не услышали.

— Вам нравится молиться, сестра? — спросил Альберто, беря ее за руку. — Так помолитесь, чтобы такая же тишина сопровождала нас на всем пути до причала.

На такое, конечно, мы не могли надеяться. Хуна определенно перепугались взрывов и только поэтому немного потеряли активность. Но скоро они придут в себя. Мы не успели пройти и половины пути, как в джунглях снова началась перекличка лесных лис.

Но появились и другие звуки: удары древком копья о боевые дубинки, визгливые крики, подражания голосам птиц. Где-то близко люди продирались сквозь заросли. Но я уже слышал, как течет река, и ощущал ее сырой запах. Это вселяло надежду.

Звуки в зарослях все нарастали, наверное, индейцы сопровождали нас с двух сторон. Нам оставалось пройти пару сотен ярдов, не больше, и у меня возникло чувство, что они вот-вот нападут на нас.

Альберто сказал:

— Я беру левую сторону, а вы, Мэллори, правую. Когда я скомандую, дайте пару очередей, и сразу же мы все побежим.

Даже в этом случае шансов выбраться мы почти не имели, но ничего другого сделать не могли. Я не расслышал, что прокричал полковник, потому что одновременно он начал поливать из своего пистолета-пулемета. Я пригнулся, автомат "томпсон" забился у меня в руках, когда я дал очередь по лесу, сбивая листву.

Судя по раздавшимся крикам, мы попали в кого-то — выяснять это никто и не подумал. Вслед за Педро и сестрой Марией Терезой я бросился бежать. Для человека с наконечником стрелы в бедре Педро мчался очень быстро, его подгоняла перспектива попасться живым в руки собратьев.

Теперь крики угрозы неслись со всех сторон, и на бегу я стрелял по лесу, но вдруг до меня донесся совсем иной звук — четкий ритм пулемета "льюис". Через мгновение мы выбежали на берег реки и увидели, что катер быстро приближается к причалу, а Хэннах сам ведет огонь из пулемета, установленного на носу.

Мы уже почти достигли цели, когда из чащи со свистом полетели стрелы, не тучей — одна за другой. Первая воткнулась в землю прямо передо мной, вторая вонзилась в спину Педро, заставив его потерять равновесие. Он повернулся, и тут другая стрела попала ему в грудь. Он упал на спину.

Я продолжал бежать, нагибаясь и виляя из стороны в сторону, — здесь уже нечего было показывать свой героизм. Стрельба с катера продолжалась. Солдаты помогли сестре Марии Терезе перебраться через поручни. Альберто последовал за ней, и ему в предплечье угодила стрела. Сила удара оказалась такова, что он споткнулся и уронил свой маузер в реку. Я схватил его за здоровую руку и перетащил через поручни. Когда я присоединился к ним, то услышал команду Хэннаха, звук моторов стал тише, и катер отошел прочь от причала.

Альберто поднялся, и в этот момент один из его солдат закричал, показывая рукой на берег. Я обернулся и увидел Педро, который полз на четвереньках с торчавшей из спины стрелой. К нему из леса бежали хуна, завывая как волки.

Альберто конвульсивным движением выдернул стрелу из руки и вырвал винтовку из рук солдата, который стоял к нему ближе всех. Потом тщательно прицелился и выстрелил Педро в голову.

Катер развернулся вниз по течению. Альберто бросил винтовку на палубу, схватил сестру Марию Терезу за плечи и затряс в бессильной злобе:

— Кто убил его, сестра, я или вы? Скажите же мне! Вот еще один, за которого можно помолиться.

Она молча смотрела на него с выражением какого-то ужаса на лице. Может, впервые в своей святой жизни она поняла, что добрые намерения могут причинить зло, но, судя по дальнейшим событиям, это оказалось сомнительным.

Выплеснув свою боль, Альберто сразу сник. Он отпустил ее и произнес таким усталым голосом, какого я еще не слышал:

— Убирайтесь от меня и не показывайтесь мне на глаза.

Он повернулся и заковылял по палубе.