Последние походы Святослава

НАСТУПЛЕНИЕ

Базилевс Иоанн изначально рассматривал перемирие со Святославом как меру временную и необходимую для того, чтобы стабилизировать ситуацию в Империи, а также закончить подготовку к решающей схватке с киевским князем. В отличие от придворных инт риг, разбираться в которых его заставила жизнь, война была стихией Цимисхия, на поле боя он чувствовал себя гораздо увереннее, чем в Большом дворце. «Он был муж горячего нрава и, как никто другой, выказал себя невероятно смелым и пылким в бою, несмотря на то что, подобно баснословному богатырю Тидею, был очень небольшого роста; в маленьком его теле таилась храбрость и сила героя» (Л. Диакон). И действительно, император был ростом невелик, а само его прозвище — Цимисхий — означало «туфелька». Однако руки базилевса обладали поистине чудовищной силой, и мало нашлось бы бойцов, способных скрестить с ним оружие на равных. И не грешил Лев Диакон против истины, когда давал ему характеристику как «мужу крепкому и храброму, отличавшемуся непреодолимой, непревзойденной силой». Старый добрый принцип, который гласил, что обмануть врага на поле боя — это стратегия, а в мирное время — дипломатия, базилевс взял за основу своей политики в э го ему гное время. Выпроводив Святослава с территории Империи, он решил лишь половину стоявшей перед ним задачи. В это время в Малой Азии бушевал мятеж, который поднял Варда Фока, племянник убитого Никифора и сын куропалата Льва. Сбежав из места ссылки в Каппадокию, где семейство Фок пользовалось громадным влиянием и имело обширнейшие земельные владения, Фока поднял там знамя восстания против Цимисхия. Своей военной базой мятежник сделал Кесарию Каппадокийскую, а затем объявил себя базилевсом. Здесь его поддержала местная знать, и вскоре под знамёнами бунтовщика собралось многочисленное войско. Правда, вместо того, чтобы воспользоваться трудностями Цимисхия и идти на столицу, Варда занял довольно пассивную позицию. Окопавшись в центральных регионах Малой Азии, он лишь обменивался ругательными письмами с базилевсом, не предпринимая никаких активных действий.

И дождался. Цимисхий призвал Варду Склира, героя битвы при Аркадиополе, пожаловал ему звание стратилата и поручил расправиться с мятежником. Судя по всему, из своего окружения в этот момент Цимисхий больше всех доверял именно Склиру, причём не только потому, что тот приходился ему родственником. Здесь картина получалась довольно занятная, поскольку, будучи родственником императора, Склир одновременно состоял в родстве и с Вардой Фокой, на чьей сестре был женат младший брат стратилата Константин. Но Цимисхий внимания на это не обратил, и Склир со своими войсками переправился в Анатолию. Прибыв во Фригию, полководец расположился лагерем у города Дорилсй. Пока подходили подкрепления, Склир занимался подготовкой и обучением войск, но, как только вся армия собралась в единый кулак, стратилат выступил прочив своего мятежного родственника.

На его письмо с просьбой сложить оружие Фока заявил, что будет сражаться против Цимисхия до конца, и тогда Варда Склир начал действовать. Но не так, как ожидал от него мятежный тёзка. Подойдя к оплоту Фоки, Кесарии Каппадокийской, Склир не стал атаковать его войска, а взял да и заслал во вражеский лагерь массу лазутчиков. Те сразу же вышли на ближайших соратников мятежника, предоставив им право выбора — либо прощение и почести от Цимисхия, либо их объявляют врагами Империи, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Итоги столь бурной деятельности шпионов Склира подвёл Лев Диакон: «Услышав это и сообразив, что для них выгоднее предпочесть предлагаемые императором почести напрасной борьбе за сомнительную удачу, они с наступлением ночи покинули сообщество Фоки и перебежали к стратилату». Бежало практически всё высшее руководство мятежной армии, включая и двоюродного брата Фоки патрикия Аидралеста.

Это стало началом конца. Каждую ночь из лагеря восставших бежали не только военачальники, но и простые воины, и в итоге бегство стало повальным. Понимая, что о победе теперь нечего и думать, в одну из ночей Фока с тремя сотнями соратников бежал из лагеря и укрылся в одной из крепостей. Узнав о его бегстве, Склир перешёл в наступление и одним ударом разбил оставшуюся без командующего армию. A тex из сподвижников Фоки, которые сохранили ему верность, ослепил по личному приказу базилевса. Само же место, где перестало существовать войско мятежника, в народе стало называться Вардаэттой, что означает «поражение Варды». Что же касается незадачливого претендента на трон, то он какое-то время отсиживался в крепости, а когда к ней подошли войска Склира и родственник предложил ему сдаться, гарантируя пощаду, то Фока, понимая всю безвыходность ситуации, согласился. По приказу Цимисхия его постригли в монахи и вместе с семьёй сослали на остров Хиос. Не самая жестокая кара для бунтовщика, покусившегося на императорский трон. Что же касается Склира. то он получил новый приказ базилевса — набирать в Малой Азии воинов и. пополнив армию, переправиться в Европу, где в течение зимы заниматься обучением новобранцев.

Сам Иоанн начало большой войны со Святославом планировал на весну, а пока занялся тем же, чем и Варда Склир, — тренировкой войск, которые стояли в окрестностях Константинополя. Прошедшая кампания показала императору, с каким страшным и беспощадным врагом ему придётся встретиться на поле боя. Ни о каких блицкригах и речи не было, а сам Цимисхий трудился в поте лица, готовя ромеев к грядущим боям. Но помимо подготовки к войне, он решил успокоить страсти, которые бушевали в столице, а заодно и у твердить свою легитимность на престоле. Для народа были организованы различные игры и увеселения, а сам базилевс женился на дочери Константина Багрянородного Феодоре. Судя по всему, Иоанн был вынужден пойти на этот шаг стиснув зубы, поскольку дочь императора «не слишком выделялась красотой и стройностью, но целомудрием и всякого рода добродетелями, без сомнения, превосходила всех женщин» (Л. Диакон). Уж чем-чем, а целомудрием Цимисхия, падкого до женского общества, вряд ли было возможно завлечь, зато политические выгоды от этого союза были несомненны. Таким образом, успокоив население столицы и укрепив своё положение в стране, базилевс с головой ушёл в столь любезные его сердцу военные дела. Он готовился к реваншу, и реванш этот должен был быть безоговорочным и сокрушительным. Неудачу ему не простили бы ни народ, ни знать, ни Церковь.

Ранней весной 971 года подготовка к войне была закончена, и император решил устроить смотр своему флоту, который стоял в бухте Золотой Рог. Из Влахернского дворца он наблюдал за маневрами боевых кораблей, которые двигались по заливу, и в Иоанне всё больше росла уверенность в успехе задуманного предприятия. После смотра корабли должны были выйти в море, подняться до устья Дуная и наглухо его запечатать. Святослав не должен уйти из Болгарии, которая станет для него смертельной ловушкой. Сам Цимисхий поведёт армию через i оры Гем и атакует с юга, постаравшись застать врага врасплох и по возможности как можно быстрее закончить кампанию — базилевс опасался оставлять столицу надолго.

Ну а что же Святослав, чем он занимался после того, как покинул территорию Империи и ушёл в Болгарию? Союзное войско распалось, разошлись по домам болгары, ушли на родину остатки венгерских и печенежских отрядов, и в распоряжении князя остались лишь те силы, которые он привёл с Руси. Скорее всего, в его распоряжении было около 30 000 воинов, но и те не были сосредоточены в одном месте, а стояли гарнизонами в городах Восточной Болгарии. Наиболее крупные группировки были в городе Доростол, где была ставка Святослава, и в Преславе Великом, где находился болгарский царь Борис II. Наличие столь крупного гарнизона в столице Болгарии — около 10 000 воинов — вполне объяснимо: с одной стороны, рядом проходит граница с Империей, где всякое может случиться, а с другой — вроде бы как обеспечили охрану законному правителю страны. Опять же есть кому за этим самым правителем присмотреть и при случае поставить его на место. Командующий гарнизоном воевода Сфенкел сообщал в Доростол о каждом шаге царя, но Борис с этим мирился, поскольку в данной ситуации он был совершенно бессилен. Приходилось утешаться гем, что ему были оставлены все царские регалии и сохранена номинальная власть. Даже царскую казну русы оставили нетронутой, а потому двор Бориса не потерял своей пышности и великолепия. Там же, в Великом Преславе, находился и Калокир, претендент на трон Византии. И явно, что не просто так он находился вдали от ставки Святослава. Скорее всего, именно ему доверили сбор информации о том, что происходит на территории Империи, какие планы вынашивают базилевс и его окружение. Преслав гораздо ближе к границе, чем Доростол, а потому из него гораздо удобнее вести наблюдение за противником.

Верил ли Святослав в то, что мир, заключённый с Цимисхием, долговечен? Вряд ли. Сам хищник по натуре, он и других правителей считал хищниками и понимал, что император никогда не допустит присутствия русов в Болгарии. А раз так, то новая война не за горами, и к ней надо основательно готовиться. Вполне возможно, что какие-то договорённости с венграми и печенегами у князя были и по весне 971 года они должны были снова прибыть в Болгарию, для нового совместного похода на Византию. А там князь снова призовёт под знамёна тех болгар, которые главного врага видят в Империи, а не в Руси. И новый поход на Царьград станет реальностью.

Но это не более чем предположение, поскольку никаких сведений в письменных источниках по данному вопросу нет. Однако косвенно на это указывает тот факт, что в течение зимы русы совершали постоянные набеги на приграничные земли Империи и подвергали их жесточайшему разгрому. На это указывав! Лев Диакон, отмечая, что «скифы совершали внезапные набеги, беспощадно разоряли и опустошали Македонию, причиняя тем самым ромеям огромный вред». Когда хочешь жить с соседом в мире, то ни о чём подобном и речи быть не может, а когда ты знаешь, что мир этот продлится недолго, то и действуешь соответственно. Однозначно, что такие набеги происходили с ведома Святослава, ведь князь находился в Болгарии, а не в Киеве и вряд ли кто из его мужей рискнул бы заниматься подобными делами на свой страх и риск. За такую самодеятельность князь запросто мог кому-либо из воевод снять голову с плеч — не ради наказания, а ради дисциплины, дабы другим неповадно было.

К подобным действиям подталкивало и то. что после того, как Варда Склир был отозван на подавление мятежа Варды Фоки, его на посту командующего войсками в Европе сменил Иоанн Куркуас, недостойный представитель достойного рода. Удивительно, но при всём патриотизме Льва Диакона именно сей стратег удостоился самых нелицеприятных отзывов от историка, которому, очевидно, было просто стыдно за соотечественника, позорившего знамёна Империи. «Магистр Иоанн, по прозванию Куркуас, которому было доверено находившееся там войско, предавался сверх меры бездействию и пьянству, проявляя неопытность и неумелость в управлении делами; поэтому помыслы росов и исполнились своевольной дерзостью». Вот так, коротко и ясно. Ну а в свете изложенного материала вывод напрашивается один — и Святослав и Цимисхий не считали заключённый между ними мир долгим, и оба готовились к войне. И здесь важнейшее значение приобретал вопрос: кто первым нанесёт удар? Первым ударил Цимисхий.

Ждал ли Святослав наступления византийцев на Болгарию ранней весной 971 года? Все факты однозначно свидетельствую!’, что нет. Цимисхий действовал на опережение, и это ему блестяще удалось, поскольку если венгры и печенеги и собирались прийти к Святославу на помощь, то явно не успевали. С другой стороны, и подкрепления с Руси тоже не могли подойти к этому времени из-за весенней распутицы и разлива рек. Потому Святослав и встретил вражеский удар только теми силами, которыми в данный момент располагал. Но по большому счету, это было несмертельно, поскольку и этими войсками князь имел возможность отразить вражеское вторжение, однако этого не произошло. И вот здесь мы подходим к главной загадке всех Балканских войн Святослава, поскольку именно это событие оказало решающее влияние на последующий ход событий. Сделав дальнейшую борьбу Святослава за Болгарию бессмысленной. Речь идет о том, как армия базилевса беспрепятственно перешла через горы Гем и атаковала разбросанные по стране войска Святослава.

Дело в том, что через эти горы ведут очень узкие и опасные для войск ущелья, которые называются клисурами и по идее должны защищаться отрядом бойцов под командованием клисурарха. Но это в теории. На практике же, когда Цимисхий повел свои войска в Болгарию, в этих теснинах не оказалось не то что отрядов прикрытия, а даже дозорных не было. И в итоге разразилась катастрофа.

На мой взгляд, виновника случившегося отыскать довольно сложно, и всё это будут не более чем предположения, но попробовать стоит. Начнём с того, что ни шпионы, ни разведчики не смогли своевременно предоставить Святославу сведения о готовящемся нашествии, а князь, не располагая информацией, не смог принять своевременных мер. Однако у Скилицы есть интересное сообщение о том, что накануне вторжения к Цимисхию прибыло посольство русов. «Ему повстречались два посланца скифов, которые под видом посольства прибыли для того, чтобы разведать силы ромеев. Когда они стали упрекать ромеев, утверждая, что терпят несправедливость, император повелел, отлично понимая причину их прибытия, чтобы они обошли весь лагерь, осмотрели ряды воинов, а после обхода и осмотра отправились на зад и рассказали своему вождю, в каком прекрасном порядке и с каким послушным войском идет против них войною император ромеев».

Как видим, нелепостей в этом известии масса. Зачем, к примеру, базилевсу показывать свою армию и говорить послам, что он идёт на Святослава войной, если в данный момент его главной целью было беспрепятственно миновать клисуры? Но нам важен сам факт того, что разведка велась и Цимисхий об этом знал, а потому вполне вероятно, что византийцы лазутчикам просто сливали дезинформацию. Княжеским разведчикам было очень сложно тягаться в мастерстве с тайной службой Империи! Да и Лев Диакон прямо говорит о том, что Иоанн рассчитывал на внезапность нападения и потому император никого не ставил в известность о своих намерениях.

Итак, вывод первый — дальняя разведка Святослава подготовку византийского наступления и его начало пропустила.

Иногда говорят о том, что киевский князь настолько поверил в искренность Цимисхия при заключении мира, что просто взял да и оставил эти ущелья без охраны и дозоров — а как же, ведь базилевс дал слово! Позвольте, но в этот бред уже я не поверю, поскольку Святослав не тот человек, чтобы запросто так врагу верить на слово. К тому же рядом был Калокир, который бы в любом случае подсказал, что значит в Империи слово императора варвару. Святослав — прирождённый воин, война составляет смысл его жизни, и уж он-то понимал, что значит для врага овладеть этими ущельями и какой катастрофой это грозит его армии. Он однозначно должен был отдать приказ об их охране, в самом крайнем случае выставить хотя бы дозоры, чтобы те доносили о любом появлении ромеев в клисурах.

Однако здесь мы несколько отступим в сторону и обратим внимание на следующий момент. Очень часто гениальные военачальники совершают такие грубейшие ошибки, которые, как кажется, не мог бы допустить и командир среднего звена. Примеров можно привести массу. Например, Александр Македонский, пройдя с минимальными потерями весь Восточный поход, вдруг ни с того ни с всего решил провести войска через пустыню Гедросия, где и уложил в песках треть своей армии. А ведь мог пойти другим путём, гораздо менее опасным. В итоге тысячи македонских ветеранов, которых пощадило вражеское оружие, погибли жуткой, а главное, бессмысленной смертью от голода и жажды.

Или Ганнибал. Смешав с землёй под маленьким городком Канны римскую армию, он вместо того, чтобы сразу же идти на Рим, в котором даже войск не было, и взять победу, которая уже лежала у его ног, затеял отдых, праздник и в итоге эту самую победу упустил. Решение, которое не поддаётся никакой логике, а само главное, соратники великого полководца открытым текстом говорили, что ему надо делать. Ио у Ганнибала словно рассудок помрачился. Итог— проигранная война, изгнание и самоубийство на чужбине.

Великий Помпей, один из величайших полководцев Римской республики за всю её историю, в битве при Диррахии вдребезги разнёс легионы авантюриста Цезаря. Но вместо того чтобы продолжать преследование, взять вражеский лагерь и закончить войну, приказал трубить отбой и вернул армию на исходные позиции. Больше всех подобному исходу дела был удивлён сам Гай Юлий, который заявил, что «сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить» (Плутарх). Потом был разгром при Фарсале, бегство в Египет и смерть Помпея от рук наемных убийц. Таким образом, мы видим, что каким бы военачальник ни был гениальным, а право на грубейшую ошибку он всегда имеет. И почему Святослав здесь должен быть исключением?

Я думаю, что всё было очень просто. Как уже отмечалось, Великий Преслав стоит гораздо ближе к этим самым проходам, чем Доростол, можно сказать практически рядом. В Великом Преславе — воевода Сфенкел, у которого 10 ООО бойцов — для охраны и слежки за царём многовато, а вот для того, чтобы перекрыть клисуры, вполне достаточно. И мне кажется, что именно ему и поручил Святослав охрану этих самых ущелий, потому и выделил такое большое количество воинов, чтобы в случае опасности их быстро перекрыть и продержаться до подхода главных сил. Ромеи этих ущелий боялись как огня, не одна их армия усеяла своими костями их дно, а потому князь был абсолютно уверен в том, что враг в них будет остановлен.

Однако, как говорится, доверяй, но проверяй! Святослав проверить не удосужился, понадеявшись на Сфенкела, а тог, очевидно, слишком увлёкся набегами на земли Империи и праздничной жизнью двора царя Бориса. А ведь, по большому счёту, достаточно было просто выставить караулы на входах в клисуры, чтобы те дали весть о вражеском наступлении. Не хочешь на это дело ратников отправлять, найми болгар, засыпь их золотом, возьми заложников, но пусть сторожат и в случае опасности весть подадут.

Однако ничего этого сделано не было, да и Калокир, который просто обязан был указать на это вопиющее пренебрежение собственными обязанностями воеводе, этого не сделал. Очевидно, патрикий входил в роль будущего базилевса и настолько увлёкся примеркой императорских регалий при царском дворе, что утратил чувство реальности. В итоге ромеи свалились на Преслав Великий, как снег на голову. Но со Святослава это ответственности не снимает, поскольку именно он главный военачальник, а значит, он и отвечает за действия подчинённых. Что ему мешало лично убедиться, как выполняются его распоряжения? Вполне вероятно, что именно что-то подобное и могло иметь место весной 971 года, но. оговорюсь ещё раз, это версия, и не более.

С другой стороны, князь вполне мог рассчитывать на то, что восстание Варды Фоки продлится значительно дольше, а войска Цимисхия надолго завязнут в Малой Азии. Да и у Льва Диакона оси» упоминание о том, что русы были уверены в том, что на Пасху византийцы не начнут военных действий, об этом говорит у него Цимисхий: «Но так как их обмануло приближение святой Пасхи, они не преградили дороги, не закрыли нам пути, полагая, что мы не откажемся от блестящих одежд, от торжественных шествий, пиршеств и зрелищ, которыми знаменуют дни великого праздника, ради тяжких невзгод войны».

Действительно, Пасха считалась у византийцев временем мира, но Иоанн не хотел уподобляться Ганнибалу, который предпочёл праздник победе, а потому выступил в поход. Базилевс спешил, от лазутчиков он знал, что клисуры не охраняются, и хотел воспользоваться благоприятным моментом. Однако перед самым входом в ущелье армия остановилась, воины в прямом смысле слова боялись туда заходить, поскольку среди византийских солдат эти места пользовались дурной славой. Тщетно Цимисхий обращался с речами к подчинённым, тщетно указывал им на полное отсутствие опасности. Армия с места не сдвигалась, все прекрасно помнили о том, как базилевс Никифор I потерпел поражение в таких же теснинах и болгарский каган Крум сделал из его черепа чашу для вина.

И тогда Иоанн положил копьё на плечо и один поехал в глубину клисуры. За ним потянулась гвардия «бессмертных», за гвардейцами пехотные тагмы, и вскоре весь авангард уже маршировал по ущелью. Этот передовой отряд насчитывал 5000 легковооружённых бойцов и 4000 всадников, остальную громаду вёл паракимомен Василий. Через клисуру Сидера византийская армия, подобно гигантской змее, наползала на земли Болгарии. Недолгий мир закончился, вновь надвигалась военная гроза. Переход прошёл на удивление спокойно, и имперские войска стали выходить из гор на равнину, где их тоже никто не ждал. Теперь все страхи были позади, и Цимисхий торжествовал — неожиданно быстро и совершенно без потерь его армия преодолела горы Гем и вышла на оперативный простор.

БИТВА ЗА ВЕЛИКИЙ ПРЕСЛАВ

Это было обычное апрельское утро. Столица Болгарии медленно просыпалась, начиналась суета в царском дворце, постепенно оживлялись улицы, торговцы на городском рынке открывали лавки. Проснулся царь Борис, проснулись царедворцы, тряся с похмелья взлохмаченной головой, медленно приходил в себя Калокир, который как вошёл в роль претендента на трон Византии, так всё и не мог из неё выйти. Изображая будущего базилевса при болгарском дворе, патрикий настолько утратил чувство реальности, что вместо того, чтобы заниматься каким-либо полезным делом, он целыми днями выслушивал славословия в свой адрес от болгарской знати. Потом пиры и заздравные чаши в честь будущего императора и как итог — тяжкое похмелье.

Вот и в это утро мучился Калокир от непомерных возлияний Бахусу, не зная, куда себя деть и где бы укрыться от того шума, который назойливо доносился из пробуждающегося города. А затем голова патрикия словно взорвалась. Топот тысяч ног сотряс мостовые Великого Преслава, и лязг железа прокатился по улицам, когда 8500 русов из гарнизона промаршировали по городу. На равнине за пределами городских стен они должны были заняться воинскими упражнениями. Словом, начинался обычный день, который ничем не выделялся из массы серых будней. Люди занимались своими обычными делами, и никто из них даже и не подозревал, что истекают последние мирные часы, что завтрашнего рассвета многие из них не увидят и что наступает агония некогда великого Болгарского царства.

За городом воевода Сфенкел до седьмого пота гонял своих бойцов, воины сходились и расходились в учебных поединках, многие поснимали доспехи и размахивали мечами в одних белых полотняных рубахах. И никто поначалу не обратил внимания на одинокого всадника, который мчался по равнине и что-то отчаянно кричал, размахивая руками. Даже когда крик: «Ромеи!» — донёсся до русов, то на него никто не обратил внимания, все продолжали заниматься своими делами. Лишь когда всадник осадил своего взмыленного коня около воеводы и указывая рукой в сторону гор с тал что-то сбивчиво объяснять, ратники прекратили упражнения и замерли на месте. Сфенкел слушал очень внимательно, а затем крикнул гонцу, чтобы тог скакал в Преслав, а там предупредил Калокира и царя Бориса о вражеском вторжении. После этого воевода повернулся к своим воинам и громовым голосом проревел: «К бою!» Ратники кинулись облачаться в доспехи, разбирать лежавшие на граве щиты, но было уже поздно: вдалеке, сверкая на солнце блеском панцирей, появились отряды катафрактов и клибанариев. Не останавливаясь, они прямо на ходу перестраивались в клинья и стремительно приближались к встающим в боевые порядки русам.

Однако в рядах воинов Святослава паники не было. И хоть многие из бойцов не успели облачиться в доспехи, но все похватали щиты и встали встрой. Плечом к плечу, щиты сдвинуты внахлест, острия тысяч копий и мечей нацелены на врага. В передних рядах встали ратники с большими, в рост человека, щитами, остальные же встали в задних шеренгах. Сфенкел понимал, что врагов много и бой будет тяжелейшим. Но так у русов был хоть какой-то шанс, потому что если они все дружно побегут в город, то вряд ли кто живым доберется до городских ворог. Воевода поднял меч и указал на приближающихся ромеев — ратники ударили оружием о щиты, и имя грозного бога войны — «Перун!» — прокатилось над равниной. «Стена щитов» пошла в атаку.

С городских стен было видно, как византийская конница врезалась в строй русов, а затем, теряя людей и коней, откатилась назад. Грозный колокольный звон плыл над Великим Преславом, все оставшиеся в городе княжеские воины были подняты но тревоге и теперь занимали позиции на укреплениях и у городских ворог. На башню поднялся в окружении свиты Борис II, внизу толпились его телохранители и болгарские воины, решившие встать на защиту своего царя. Только Калокира нигде не было видно. Едва патрикий узнал о том, что базилевс идёт прямо на столицу Болгарии, как его обуял животный страх, он вскочил на коня и помчался в Доростол.

А на равнине у Преслава бушевала сеча. Волны панцирной кавалерии накатывались на «стену щитов», но русы крепко держали строй и, отражая вражеский натиск, медленно пятились в сторону городских ворот, надеясь укрыться за стенами. Византийские стратеги прекрасно понимали, чего хочет русский воевода, но поделать ничего не могли — их армия выдвигалась на равнину колоннами и лишь здесь разворачивалась в боевые порядки, вступая в бой по частям. Сосредотачивать войска значило дать время русам укрыться за юродскими укреплениями, а этого имперские военачальники себе позволить не могли. Им и так крупно повезло, что они застали главные силы противника за городом и не готовыми к бою. теперь лишь надо было правильно распорядиться выпавшим шансом. Однако русы бились люто, не давали развалить «стену щитов» и прорвать боевой строй, а потому все попытки византийских полководцев заканчивались ничем. Но тут на ноле боя во главе своей гвардии появился базилевс.

Цимисхий ситуацию оценил мгновенно. По его приказу «бессмертные» развернулись в боевые порядки и, пришпорив коней, пошли в атаку на левое крыло русов. Ударом бронированного кулака они проломили «стену щитов» и врубились во вражеские шеренги, оба отряда перемешались, и началась страшная рукопашная схватка. Воины Сфенкела отбивались из последних сил, когда оказались недалеко от городских стен и стоявшие там лучники засыпали византийцев дождём стрел. Атака ромеев замедлилась, а русы прорвались к воротам. Потери были страшные, большая часть воинства осталась лежать на равнине, и это могло в дальнейшем иметь роковое значение, поскольку для обороны стен могло просто-напросто не хватить людей. Однако наступила ночь, и византийцы, не желая подвергать себя риску сражения в темноте, ушли от города и расположились лагерем на равнине. Всю ночь из ромейского стана доносился шум и лязг железа, подходили всё новые и новые войска, прибыла осадная техника, которую сразу же стали собирать военные инженеры. Защитники Великого Преслава тоже всю ночь не сомкнули глаз, поднимали на стены связки копий и дротиков, складывали в кучи камни, в огромных чанах кипятили смолу и воду.

Наутро загрохотали метательные машины византийцев, и битва возобновилась. Страшные удары каменных глыб рушили стены, сносили крепостные зубцы, десятками сбивая защитников, проламывали крыши домов, убивая и калеча мирных жителей. Цимисхий лично появился в рядах своей армии и отдал приказ идти на штурм. Желая выслужиться на глазах базилевса, ромеи ринулись вперёд, приставили к стенам штурмовые лестницы и стали быстро карабкаться наверх. Но на гребне стены их ждали. На византийцев обрушился ливень стрел и копий, посыпались камни, полились потоки смолы и кипятка. Сотни ошпаренных, изувеченных и исколотых тел легли у основания стен, но натиск врага было не остановить. И тогда русы отбросили луки и схватились за мечи и боевые топоры, лютая сеча окутала Великий Преслав железным кольцом. И трубленные и иссеченные ромеи десятками валились с гребня стены, однако всё новые и новые бойцы сплошным потоком поднимались наверх. У воеводы Сфенкела уже просто не хватало воинов, чтобы посылать на наиболее опасные участки. Рубились на стенах, рубились на башнях, однако ромеев становилось всё больше и больше, они спрыгивали со стен внутрь города и устремлялись к городским воротам. Защищавшие ворота русы, отчаянно секли мечами атакующих их византийцев, но силы были слишком неравными, и когда последний ратник рухнул на залитые кровью каменные плиты мостовой, акриты распахнули окованные железом створы. Войска базилевса вступили в город.

Неудержимым стальным потоком вливалась армия Империи в Великий Прсслав, сметая немногочисленных защитников, встающих у неё на пути. Большинство русов, узнав, что византийцы прорвались в город, со всех ног бросились к Цитадели, где находился царский дворец. Именно гам Сфенкел решил дать последний бой ромеям, поскольку прекрасно понимал, что город не удержать и остаётся только одно — дорого продать свою жизнь. К воеводе присоединились многие знатные болгары со своими дружинниками, понимая, что уж им от Цимисхия пощады точно не будет. Вряд ли базилевс простит им то, что они поддержали Святослава и Калокира.

А на улицах болгарской столицы уже шёл повальный грабёж и резня, византийские солдаты разбежались по городу, врывались в дома и хватали всё самое ценное, а женщин и детей забирали в плен. Теперь за оружие схватились болгары и, защищая свои дома и имущество, вступили в бой с ромеями. Видя, что практически выигранная битва вот-вот разгорится с повой силой, Цимисхий велел прекратить мародёрство самым жестоким образом, а сам обратился к жителям города. «Он говорил, что прибыл не для того, чтобы повергнуть болгар в рабство, но чтобы их освободить, и утверждал, что одних только росов он считает врагами и относится к ним по-вражески» (Л. Диакон). Когда к базилевсу привели захваченного в плен Бориса И вместе с женой и детьми, то Иоанн приветствовал его дружески и назвал царём Болгарии. Однако Цимисхий не был бы Цимисхием, если бы и здесь не постарался заработать политический капитал. Потому и разглагольствовал базилевс на площади о том, что «он явился отомстить за мисян, претерпевших ужасные бедствия от скифов». Но тем не менее царскую казну Бориса, которую русы не тронули, ромеи разграбили полностью, продемонстрировав совершенно иной подход к проблеме.

Между тем сражение ещё не было закончено, и византийцы пошли на приступ Цитадели. Понимая, что шансов нет никаких, Сфенкел велел ворота не запирать, а встал там вместе с отборными воинами. Видя, что в крепость есть проход, византийцы устремились в ворота, где и столкнулись с готовыми к бою русами. Гридни Свенельда приняли ромеев на мечи и секиры. Под ударами мечей и боевых топоров полегло около 150 воинов базилевса, а остальные в ужасе бросились врассыпную. Но подходили всё новые и новые отряды, и бойня в воротах возобновилась. Под яростными ударами русов раскалывались византийские щиты, плющились шлемы, с хрустом перерубались кости, и в тоге ромеи снова не выдержали. Подъехавший к Цитадели Цимисхий увидел разбегающихся бойцов, недолго думая спрыгнул с коня, поднял валявшийся на земле щит и. рванув из ножен дамасский клинок, бросился к ворогам. Греки на мгновение застыли, а затем бросились за базилевсом, который, прикрывшись щитом, устремился на русов. Вновь с лязгом скрестились в воротах клинки, убитые и раненые падали с обеих сторон, но Иоанн видел, что его воинов гибнет гораздо больше, а потому велел (иступить.

Осмотревшись, Цимисхий распорядился бросать за стены Цитадели огонь, и когда за спиной защитников занялся царский дворец. Сфснкел построил в клин своих уцелевших воинов и выступил из крепости. Прикрывшись большими щитами, ратники устремились на ромеев и врезались в их ряды. Контратаку возглавил Варда Склир, но и он не смог остановить прорыв. Бойцы Сфенкела ломили вперёд, падали под вражескими ударами, но продолжали упорно прорубать кровавую просеку сквозь ряды византийцев. Клин удалось разбить лишь у городских ворот, большинство болгар и русов погибло на месте, часть разбежалась по узким улицам и там сражалась ещё какое-то время, и лишь немногие сумели уйти за городские стены. Двухдневная битва завершилась полной победой базилевса, столица Болгарии была взята, но главное заключалось в том, что Цимисхию удалось уничтожить практически треть армии Святослава. И если свои потери император мог запросто восполнить, благо до границ Империи было рукой подать, то киевский князь подобной роскоши себе позволить не мог, и это делало его положение катастрофическим.

Всё это Иоанн прекрасно понимал, а потому и не стал спешить с дальнейшим наступлением на Доростол, дав своей армии, измученной длительным переходом и двухдневными боями, заслуженный отдых. Сам же базилевс решил отпраздновать одновременно Пасху и победу, в честь которой он переименовал Великий Преслав в Иоаннополь, по примеру великих царей древности. А для болгар это был ясный знак — их независимость доживает последние дни, пришла сила, против которой им не выстоять. И именно после этого Восточная Болгария решила поддержать не Святослава, а Цимисхия, поскольку со всей очевидностью стало ясно, на чьей стороне в этот раз будет перевес.

«СТЕНА ЩИТОВ»

Когда перед Святославом появился забрызганный грязью и чуть живой от усталости Калокир, тот глазам своим не поверил — неужели перед ним тот, кто всерьез претендует на трон Империи? Но когда патрикий заговорил, Святослав моментально осознал весь масштаб произошедшей катастрофы и велел срочно созвать воевод, чтобы обсудить создавшееся положение. Вся беда заключалась в том, что Калокир не мог сообщить ничего вразумительного, за исключением того, что ромеи вышли к Великому Преславу и атаковали отряд Сфенкела. Сколько их, кто возглавляет, каковы дальнейшие планы врага — на все эти вопросы патрикий не мог ответить, а времени, чтобы теряться в догадках, у Святослава не было. Уже мчались разведчики в сторону Великого Прсслава. и княжеская дружина была поднята по тревоге. Гонцы разъехались по окрестным селениям и городам, где были расквартированы ратники, а сам Доростол начали спешно готовить к обороне. В город начали стягиваться войска русов и была надежда на то, что удастся собрать все оставшиеся силы в единый кулак, поскольку Цимисхий мог крепко увязнуть под Преславом. И тут в Доростол прибыл Сфенкел.

Что он мог сказать своему князю? По большому счету, ничего, всё и так было ясно. А вот Святослав мог задать воеводе массу вопросов: например, почему в горных проходах не было не только войск прикрытия, а даже обыкновенных дозоров? Почему в окрестностях Великого Преслава не оказалось даже простых конных разъездов и засад, в результате чего ромеи обрушились на русов как снег на голову? И ещё много, много других вопросов на подобные темы. Но тут уж как Святослав не «ругахуся», а всё равно ничего изменить не мог.

Но с другой стороны, князь чувствовал и свою вину в происшедшем. Ведь знал, что будет новая война с Империей, сам же к ней и готовился, так почему не приехал и не проверил на месте, что твори гея в болгарской столице? Почему пустил всё на самотёк, понадеявшись на других, почему, как обычно, сам не вник во все мелочи подготовки к будущей войне? Ответ напрашивался сам собой, и был он князю неприятен. С одной стороны, постоянные победы вскружили голову Святославу, с другой стороны, он явно недооценил противника, посчитав разгром под Аркадиополем чистой случайностью. Киевский князь просто не ожидал, что Цимисхий так быстро сумеет подавить движение Варды Фоки и мобилизовать все силы для удара по Болгарии. Базилевс застал князя врасплох, без союзников и подкреплений, сразу получив колоссальное преимущество. Это был главный просчёт Святослава как полководца и политика, а все остальное явилось просто следствием. И потому князь, который и за меньшие провинности карал беспощадно, отпустил воеводу с миром. По были у него для подобного поступка и другие причины.

Начинать труднейшую кампанию пролив страшного врага с расправы над заслуженным военачальником, который, по свидетельству Льва Диакона, являлся в войске русов «третьим по достоинству после Сфендослава», было просто глупо. Это могло сильно подорвать моральный дух армии, и Святослав вынужден был с этим считаться. С другой стороны, в преддверии жесточайших боёв, когда любой меч будет на счету, терять опытного командира тоже не хотелось, поскольку в данный момент князь не мог позволить себе разбрасываться воеводами. В итоге всё для Сфенкела обошлось, он отправился к войскам и в дальнейшем сохранит за собой высокое положение в армии. Правда, ненадолго.

Однако была ещё одна проблема, причём очень серьёзная, которая появилась одновременно с известием об успехах Цимисхия. Болгары массово стали переходить на сторону базилевса, лишь немногие теперь поддерживали русов. Разведчики доносили, что армия ромеев двигается не спеша, в занятых городах император оставляет гарнизоны во главе со стратегами. Медленно, но верно подминая Болгарию под себя. Что многие замки и поселения, которые не высказали повиновения Иоанну, отдаются на разграбление его войскам и в данный момент страна предпочитает склониться перед победоносным императором. Недовольство русами зреет теперь и в Доростоле, где существует реальная опасность того, что в решающий момент болгары откроют ворота Цимисхию. И вот здесь Святослав уже не церемонился, по его приказу было схвачено около трехсот человек из представителей городской элиты и все обезглавлены на площади. Других похватали и, заковав в цени, бросили в тюрьму, поскольку вес помнили, как воевода Волк был вынужден в своё время оставить Переяславец вследствие болгарской измены.

Что же касается Святослава, то он остался верен себе и не собирался ждать врага у городских стен. Невзирая на численное преимущество византийцев, он решил встретить их на ближних подступах к Доростолу.

На что надеялся киевский князь, решив дать бой армии базилевса в чистом поле? Ответ прост — как всегда, на победу! Надеялся он также на свое ратное умение, поскольку лично не потерпел ещё ни одного поражения, на доблесть своих ратников и воевод, всех тех. кто будет биться под княжеским стягом. На то, что его пехота качественно превосходит пехоту армии Византии и сможет противостоять массированным атакам катафрактов и клибанариев. В итоге Святослав вывел рать навстречу врагу, и, но сообщению Скилицы, русы «разбили лагерь в двенадцати милях от Дорастила, где с ожесточением и мужеством ожидали приближения императора».

Воин из свиты Великого Князя Святослава Игоревича. 972 год.

Худ. Солнцев Ф.

Русы ждали битвы с нетерпением, настрой в войсках был боевой, а главное, неудача в Великом Прсславе нисколько не поколебала морального духа бойцов. Мало того, некоторые из них, находясь в дозоре, самовольно напали из засады на небольшой отряд византийцев и нанесли врагу серьёзные потери. На беду, тела павших ромеев попались на глаза Цимисхию, и тот распорядился найти виновников нападения. Телохранители базилевса прочесали окрестный лес и, поймав нескольких человек, доставили перед ясные очи императора. А потом всех пленных изрубили на куски.

В день Святого Георгия, 23 апреля, на поле боя впервые встретились киевский князь Святослав и базилевс Византийской империи Иоанн Цимисхий. Началось противостояние, которому было суждено продлиться несколько месяцев. Русы преградили путь армии Империи к Доростолу, и Иоанн спешно строил свои войска в боевые порядки — в центре тяжёлая пехота, за ней стрелки, на флангах панцирная кавалерия катафрактов и клибанариев. Сам базилевс с «бессмертными» встал в резерве, планируя нанести решающий удар по русам, как только для этого представится наиболее выгодный момент. Основой боевого порядка Святослава, как всегда, была «стена щитов», на флангах встали конные дружины, а сам князь с гриднями находился за линией тяжёлой пехоты. Святослав знал, что, используя значительное преимущество в коннице, Цимисхий попытается охватить фланги его рати, и планировал этому помешать. Иоанн, сидевший на коне в окружении телохранителей, подал сигнал, и тагмы ромеев пошли в атаку. Битва за Доростол началась.

Прикрывшись большими щитами, русы встретили атаку византийской пехоты. Натиск ромеев был силён, и на какое-го мгновение показалось, что «стена щитов» не устоит и поражение неминуемо. Но русы выстояли, на место павших бойцов из задних рядов встали новые, и врага удалось отбросить. Византийцы отступили. выровняли ряды и снова пошли в наступление, надеясь мощным напором быстро решить исход сражения. Русы огромными щитами отражали градом сыпавшиеся на них удары, ратники кололи врагов копьями, секли мечами, рубили боевыми топорами, и волна византийской пехоты снова отхлынула от неприятельского строя, оставив на земле тысячи мёртвых тел. Но приказа отступать не было! Крики и ругань имперских командиров, которые в очередной раз перестраивали свои потрёпанные войска, заглушали грохот сражения. В итоге порядок был восстановлен, и тагмы снова атаковали «стену щитов». Но византийцев вновь постигла неудача. Цимисхий уже хотел было послать в атаку конницу на флангах, но, увидев, что его пехотные части разбиты и снова отступают, передумал. Он спешно стал менять боевое построение, потрёпанная пехота отступила на фланги, а тяжёлая конница сместилась в центр, чтобы мощным ударом разбить изрядно побитую «стену щитов».

Катафракты и клибанарии со всей мощью вломились в строй русов, затаптывая людей и раскалывая щиты. И хотя многие из них сами повисли на длинных копьях. Цимисхию показалось, что успех уже достигнут. Однако базилевсу только показалось. Боевые топоры воинов Святослава разрубали панцири закованных в железо наездников, ударами копий ратники валили могучих коней катафрактов, а самих оказавшихся на земле всадников добивали ударами мечей и засапожников. Лавина панцирной конницы как прихлынула, так и отхлынула, а «стена щитов» вновь устояла. Но снова ревели боевые трубы византийцев, и, пришпоривая коней, тяжёлая кавалерия пошла в очередную атаку.

Но русы стояли насмерть! «Стена щитов» трещала, разваливалась, снова смыкалась и снова разваливалась, однако катафракты и клибанарии никак не могли прорвать вражеский строй. Тогда Цимисхий вновь решил произвести перегруппировку и развести конницу по флангам, а пехоту снова выдвинуть в центр. Но пока он этим занимался, «стена щитов» пошла в атаку и ударила по ромейской пехоте, а конные дружины со Святославом во главе атаковали расстроенные ряды византийской кавалерии.

Рукопашная закипела по всему фронту. То мощно напирали русы, то вновь шли в атаку тагмы Империи, и клинья катафрактов врезались во вражеские ряды. Двенадцать раз сходились противники в смертельной схватке и двенадцать раз расходились, не добившись никакого преимущества. Солнце медленно покатилось за линию горизонта, ярко полыхал закат, и казалось, что само небо забрызгано кровью, — а исход великой битвы всё ещё оставался нерешённым. И тогда Цимисхий надел шлем, взял в руки копьё и лично повёл «бессмертных» в атаку. Под огромным штандартом Империи с изображением Георгия Победоносца базилевс мчался впереди конного клина и, потрясая оружием, увлекал ромеев в атаку. Пример Иоанна воодушевил его солдат, и те из последних сил навалились на русов. Клин «бессмертных» врезался в левый фланг «стены щитов» и наконец развалил её.

Но до победы было ещё далеко. Святослав сплотил центр и правый фланг, русы ощетинились копьями и медленно, отражая вражеские атаки, стали отступать к Доростолу. Измотанные непрерывным боем, византийские всадники не могли преследовать неприятеля, их кони спотыкались от усталости и с трудом передвигались под тяжестью закованных в доспехи хозяев. Битва постепенно затихала, в некоторых местах ещё звенело оружие и лилась кровь, но вскоре над полем боя воцарилась зловещая тишина. Цимисхий спрыгнул с коня и прошел в шатер, где слуги стали снимать с него иссечённые доспехи. Базилевс страшно устал, но надо было в первую очередь позаботиться о своей армии, которая понесла тяжёлые потери. Помолившись святому Георгию, Иоанн покинул шатёр и в сопровождении телохранителей отправился в расположение войск, чтобы наградить отличившихся, почтить павших и ободрить живых.

«МУЖИ КРОВИ»

В битве на подступах к Доростолу ни одна из сторон не достигла поставленных целей. Святослав не смог остановить наступление армии базилевса, а Цимисхий, невзирая на значительное численное преимущество, не смог разгромить и уничтожить дружины киевского князя. Перед противниками замаячил призрак осады, которая была нежелательна ни тому ни другому. Ведь в этом случае Святослав оказывался полностью изолированным как от союзников, так и от подкреплений, которые могли прийти с Руси. А заодно полностью утрачивал своё влияние в Восточной Болгарии. Положение Иоанна тоже становилось незавидным. Сколько продлится осада, одному Богу было известно, а на Востоке в любой момент могли активизироваться арабы. Но что самое главное, невзирая на все принятые меры, его положение на троне по-прежнему оставалось достаточно шатким. Достаточно было лишь одной искры, чтобы снова вспыхнул пожар неповиновения, а это было очень опасно для базилевса. Примечательно, что оба полководца эти нюансы прекрасно осознавали и готовились к предстоящей борьбе с учётом всех вышеуказанных моментов.

Прибыв после сечи в Доростол, Святослав велел подсчитать потери, развести ратников на отдых, а сам занялся проблемой, которая, на его взгляд, могла иметь решающее значение. Дело в том, что в городе находилось несколько тысяч пленных болгар, и хотя Скилица приводит куда более завышенную цифру — 20 000, я думаю, что, по своему обыкновению, византийский хронист сё преувеличил в несколько раз. Ну не могло одновременно в Доросолс находиться и многочисленное население, и многотысячная рать Святослава, и такая орда пленников! Они бы просто не вместились за городскими стенами, а если бы их всех туда всё-таки запихали, то от подобной людской скученности моментально вспыхнули бы болезни и эпидемии. С другой стороны, для чего Святославу кормить такую ораву бездельников, да ещё выделять воинские контингенты для их охраны? Поэтому сказку про 20 000 полоняников оставим на совести византийского хрониста, а будем исходить из того, что была пара тысяч пленников. Это были представители болгарской знати и их дружинники-профессионалы, не желавшие служить киевскому князю. Желая исключить любую возможность мятежа, по приказу Святослава все они были закованы в колодки и цепи, а затем рассажены по подвалам и подземельям. Время заигрывания с болгарами закончилось, наступила страшная реальность.

Но и Цимисхий не спешил пока к Доростолу, ожидая, когда подойдёт имперский флот и наглухо заблокирует город со стороны реки, дабы Святослав не ушёл по Дунаю на ладьях. Однако князь этого делать не собирался и, пока базилевс топтался на месте, сумел ещё лучше подготовить город к обороне. Когда же императору доложили о том, что корабли Империи вошли в устье Дуная, он велел грубить поход, и вся византийская громада двинулась к Доростолу.

Видя, что вражеский флот приближается к городу, Святослав распорядился все ладьи перегнать под прикрытие городских стен, которые высились со стороны реки. Однако теперь путь по реке был надёжно перекрыт византийцами. Огненосные суда постоянно дежурили на Дунае, и любая попытка прорваться мимо них являлась сущим безумием. Сражавшиеся под княжеским стягом ветераны прекрасно помнили о том чудовищном и решающем воздействии, которое оказал «греческий огонь» на ход боевых действий во время похода Игоря в 941 году.

А затем с городских стен увидели вражескую армию, которая несколькими колоннами двигалась в направлении Доростола. Выбрав на равнине перед городом большой холм, базилевс распорядился разбить на нём лагерь, и тысячи солдат взялись за заступы и лопаты. Большая же часть армии развернулась в боевые порядки и стояла в ожидании возможной вражеской атаки. Византийцы окружили холм рвом и валом, на гребне насыпи воткнули в землю копья, на которые повесили свои щиты, — «Таким образом, лагерь был огражден рвом и валом, и враги никак не могли проникнуть внутрь — устремившись ко рву, они бы остановились. Так разбивают обычно ромеи свой стан во вражеской стране» (Л. Диакон).

На следующий день Цимисхий двинул свои войска к стенам Доростола, но натолкнулся на упорное сопротивление: русы расстреливали византийцев из луков, забрасывали копьями и камнями, вели обстрел из метательных машин, которые стояли на городских укреплениях. Базилевс выдвинул вперёд лучников и пращников, но бой на дальней дистанции явно склонялся не в пользу ромеев, а потому Цимисхий велел трубить отступление, решив повторить атаку лишь тогда, когда прибудет осадная техника.

Близился обеденный час, и войска императора стали располагаться на обед, причём многие за пределами лагеря. Этот бардак заметил стоявший на башне Святослав и распорядился атаковать врага. Моментально Западные и Восточные ворота города распахнулись, и конные дружины ринулись на равнину. Византийская пехота бросилась в разные стороны, а навстречу русам уже двинулась кавалерия Империи — на Западные ворота вел азиатскую конницу Варда Склир, а в районе Восточных ворот действовал патрикий Петр с фракийскими и македонскими частями. Завязался упорный кавалерийский бой, в котором долго не одна сторона не могла добиться успеха. Но все же ромеи имели подавляющее количественное и качественное преимущество в коннице, а потому по мере того, как к ним на помощь подходили все новые и новые подразделения, русы стали отступать к городу. Вылазка закончилась ничем, конные дружинники ушли за городские укрепления, византийцы на свои позиции, и первый день боев за Доростол на этом закончился. Но вот на что хотелось бы ещё раз обратить внимание.

Дело в том, что при описании данного сражения мы сталкиваемся с утверждением Льва Диакона о том, что русы не умеют сражаться в конном строю. Раньше я о нём уже упоминал, но сейчас процитирую сей постулат целиком: «Ромеи удалились в лагерь, чтобы поесть, а скифы к концу дня выехали из города верхом — они впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами на лошадях не умели. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья (они пользуются в битвах очень длинными копьями) и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали скифов, не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и укрылись за стенами».

Но вот что в итоге получается. Иоанн Скилица оставил совершенно иное описание данного боя, и, на мой взгляд, оно гораздо больше заслуживает доверия, невзирая на отдельные перегибы. «Вышли они, выстроившись в боевой порядок, и тогда в первый раз появились верхом на лошадях, в предшествующих же сражениях бились пешими. Ромеи встретили их с ожесточением, и завязался упорный бой. Борьба долго шла с равным успехом, наконец ромеи обратили варваров в бегство своей доблестью…» Заявление о том, что русы «в предшествующих же сражениях бились пешими», явно не выдерживает никакой критики, поскольку сражаться с армией Империи, где главной ударной силой была тяжёлая кавалерия, не имея своей конницы, было п рос то невозможно. Тот же Скилица отмечает, что всадники Святослава строились в боевые порядки и достаточно долго вели бой против кавалерии Византии. А раз у князя была боеспособная конница, то что мешало ей воевать на полях сражений против ромеев и раньше?

На следующий день к базилевсу прибыли послы от городов и крепостей Восточной Болгарии. Они выразили полную покорность императору, выдали ключи от ворот и объявили о безоговорочной сдаче всех укреплений. Цимисхий принял их очень благосклонно, поскольку теперь он мог не опасаться за свой тыл, и тотчас же в эти пункты были направлены усиленные гарнизоны. Иоанн был очень доволен, и казалось, что день так и закончится удачно, но под вечер распахнулись ворота Доростола, и рать Святослава повалила на равнину перед городом, выстраиваясь в боевые порядки. И если сначала Цимисхий думал, что это обыкновенная вылазка, то, увидев численность неприятеля, он сразу осознал свою ошибку и поднял по тревоге всю армию. Византийцы спешно становились в строй, когда на них обрушились русы, надвигаясь сплошной стеной, ратники Святослава стали теснить врага. Ударами больших щитов они сбивали ромеев на землю, кололи копьями, рубили мечами, и, не выдержав этого бешеного натиска, пешие тагмы Цимисхия попятились. В эту атаку русов вёл воевода Сфенкел. Вооружённый двумя мечами, гигант крушил всё и всех на своём пути, от его могучих ударов раскалывались вражеские щиты, разлетались шлемы, сминались доспехи. Видя, что его пехота вот-вот обратится в бегство, базилевс послал в бой стрелков, надеясь хоть ненадолго задержать неприятельское наступление, а сам стал разворачивать для атаки тяжёлую конницу.

Но русы продолжали идти вперёд, прорываясь к византийскому лагерю, и казалось, никто и ничто не может их остановить. В это время зазвучали трубы, а пехота ромеев стала стремительно уходить с поля боя. Последние лучи солнца ярко блеснули на доспехах катафрактов и клибанариев, которые пришпорили коней и пошли в атаку. Грохот, когда столкнулись «стена щитов» и панцирная кавалерия Империи, прокатился по всему Доростолу и был услышан на кораблях византийского флота. Закованные в броню наездники насквозь прокалывали длинными никами русов, бросали своих боевых коней на большие щиты и втаптывали в залитую кровью землю поверженных врагов. С треском ломались копья, с лязгом скрещивались мечи, боевые топоры гремели о тяжёлые панцири византийцев, сваливая с лошадей на землю закованных в броню наездников. Сфенкел, окружённый со всех сторон, рубился из последних сил и, исколотый пиками ромеев, повалился на тела посеченных им врагов. Сдвинув щиты, русы пошли вперёд и отбили тело своего воеводы, но на большее уже просто не хватало сил.

Всю ночь грохотало сражение под стенами Доростола, с обеих сторон воины изнемогали от усталости, и лишь к утру император приказал гвардейцам обойти русов и отрезать их от города. Цимисхий понимал, что враг страшно измотан и вряд ли у него хватит сил парировать этот маневр, однако Святослав, увидев опасность, приказал быстро отходить под защиту городских стен. Отражая атаки «бессмертных» и панцирной кавалерии, русы отошли под прикрытие стен и башен, откуда на ромеев обрушился ливень метательных снарядов. Понимая, что большего достигнуть уже нельзя, базилевс велел трубить отход и отвёл свои потрепанные войска в лагерь.

Что же касается русов, то они укрылись в Доростоле, и на какое-то время Святослав отказался от мысли прорвать тесное кольцо осады и нанести поражение Цимисхию в открытом бою. Этой же ночью, чтобы затруднить ромеям атаки на Доростол, по приказу князя перед городской стеной был вырыт глубокий ров. Однако мелкие стычки происходили каждый день, причем иногда русы устраивали вылазки довольно крупными силами. Вот о них сейчас и поговорим.

ВЫЛАЗКИ

Взяв Доростол в плотное кольцо блокады, Цимисхий создал осажденным массу проблем, причём важнейшей проблемой стала продовольственная. Дело в том, что к длительной осаде город был не готов совершенно, и понятно, что за тот короткий срок, который был ему отпущен, Святослав мог сделать немногое. От атаки на Великий Преслав и до появления армии базилевса на дальних подступах к Доростолу прошло очень мало времени, а потому за этот срок запасти продовольствие на несколько месяцев осады было просто нереально. Между тем осада затягивалась, шёл уже июнь, а никаких существенных изменений стратегической ситуации не происходило. Цимисхий напоминал охотника, который удачно ухватил хищного зверя, но вот добить его сил не хватает, а выпустить — смерти подобно. Поскольку хищник тут же растерзает охотника.

Ромеи вели регулярный обстрел Доростола из осадных машин, стараясь разрушить городские стены, однако русы с неменьшей регулярностью их восстанавливали. Но проблема заключалась в том, что среди осаждённых было очень много раненых и к тому же стал остро ощущаться недостаток съестных припасов. В итоге Святослав решился на вылазку, целью которой была доставка в город столь необходимою продовольствия. Операцию готовили очень тщательно, о том, какое ей придавалось громадное значение, говорит тот факт, что возглавить войска, которые должны были в ней участвовать, решил сам князь. Ждали лишь, когда наступит подходящая ночь, чтобы выскользнуть из города, незаметно, спуститься на ладьях по Дунаю, пройти мимо византийского флота и высадиться на берег. Судя по всему, Святослав знал, где можно поживиться запасами провианта, потому что действовал наверняка и очень уверенно. В этот раз его разведка сработала как положено.

Вылазка произошла в ночь на 28 июня 971 года, русы, «дождавшись глубокой и безлунной ночи, когда с неба лил сильный дождь и падал страшный град, а молнии и гром повергали всех в ужас» (И. Скилица), вышли из города, погрузились на ладьи и двинулись вниз по течению Дуная. Скилица говори г о том, что в вылазке участвовало до 2000 русов, но я думаю, что цифра эта несколько завышена. Ведь если исходить из того, что в боевую ладью помещалось около 40 человек, то мы получим 50 судов, которые приняли участие в этой вылазке. Маловероятно, чтобы такое количество ладей незаметно прошло мимо византийского флота, это было бы просто нереально, даже учитывая благоприятствующие погодные условия.

Проскользнув мимо грозных огненосных кораблей Империи, русы высадились на берег и рассыпались по окрестностям, «собрав где кто мог зернового хлеба, пшена и прочих жизненных припасов» (И. Скилица). На обратном нуги, плывя вдоль берега, Святослав заметил множество ромеев, часть которых пригнала на выпас и водопой лошадей, а часть отправилась в лес за дровами. По знаку князя ладьи пристали к берегу, и гридни, вытащив из ножен мечи, скрылись среди деревьев. Пройдя через лес, русы внезапно атаковали врага, безжалостно рубя византийцев направо и налево. Опешившие от неожиданности греки не смогли оказать достойного сопротивления и бросились в разные стороны. Большую часть врагов дружинники посекли мечами, а тех, что разбежались по зарослям, вылавливать не стали, надо было спешить, пока весть о случившемся не дошла до Цимисхия.

И действительно, узнав об успешной вылазке русов, базилевс впал в ярость, на ковёр к разгневанному императору угодили все флотские командиры. Иоанн конкретно пообещал им смерть от рук палача, если что-либо подобное повторится ещё раз. Простые и доходчивые слова базилевса проникли в самую душу флотского начальства, и с тех пор берега Дуная охранялись очень тщательно. Мало того, по приказу Иоанна все дороги, ведущие в город, были перекопаны рвами, а везде расставлены стража и усиленные караулы. Доростольская ловушка захлопнулась окончательно.

Но помимо голода, очень сильный урон наносили осажденным ежедневные обстрелы города из метательных орудий. Каменные глыбы крушили стены, убивали и калечили защитников, залетая в Доростол, рушили жилые строения. От зажигательных снарядов здесь и там вспыхивали пожары, которые ратники тушили вместе с болгарами. Всё это страшно выматывало защитников, поскольку повторялось каждый день с завидной регулярностью. Было решено положить этому конец, и Святослав распорядился организовать вылазку, чтобы уничтожить метательные машины ромеев. Князь понимал, что через какое-то время византийцы сумеют построить новые, пристреляют и всё начнётся снова, однако измученным людям была нужна передышка, и Святослав собирался её им дать. Несколько дней русы отслеживали боевой распорядок тех ромейских воинов, которые обслуживали метательные орудия. Когда уходят на отдых, когда начинают вести обстрел, когда принимают пищу. И как только всё стало известно, князь принял окончательное решение: ворота Доростола распахнулись, и пешие и конные отряды русов хлынули на позиции, где стояли метательные машины.

Русам повезло очень сильно. Дело в том, что охраной осадной техники ведал дальний родственник базилевса, магистр Иоанн Куркуас. Тот самый бездарный Куркуас, который, командуя войсками в Европе, во время набегов русов на Фракию и Македонию просто отсиживался в крепостях, боясь сразиться с врагом в чистом поле. Не снискав особых лавров на бранном поприще, магистр настолько отличился в разграблении городов и сёл Болгарии, что даже у современников вызывал презрение: «Ведь говорят, что он разграбил в Мисии много церквей и обратил в свое частное имущество их утварь и священные сосуды» (Л. Диакон). Жадность и алчность Куркуаса настолько бросались в глаза, что, описывая его дальнейшую судьбу, Лев Диакон не преминул отметить, что это Бог покарал нечестивца: «Магистр Иоанн стал добычей варварского неистовства и понес, таким образом, кару за преступления, совершенные им против святых храмов».

В тот момент, когда русы начали ломать и крушить осадные машины, магистр, упившийся за завтраком вина, валялся в своём шатре и мучился от головной боли. Услыхав боевой клич врага, лязг железа и крики умирающих, Куркуас сначала не понял, что происходит. Когда же командиру стражи удалось втолковать своему невменяемому начальнику смысл происходящего, магистр понял, что в этот раз ему не удастся отсидеться в стороне. Трясущимися с похмелья руками он вытащил из ножен меч и поспешил к выходу из шатра. То, что военачальник увидел, ужаснуло его, и, понимая, что за всё происходящее придётся держать ответ перед базилевсом, магистр позвал оруженосцев, велев облачать себя в доспехи. Закончив снаряжаться на битву, Куркуас с помощью слуг взгромоздился в седло и, размахивая мечом, помчался на русов, которые в этот момент занимались уничтожением осадной техники.

Магистру померещилось, что за ним спеша! на врага его солдаты. Пока охрана собиралась да снаряжалась, Куркуас в одиночестве налетел на русов, но тут конь, как на грех, попал ногой в яму и упал, а магистр перелетел через него и растянулся во весь рост на земле. Дружинники, увидев упавшего всадника в золотых доспехах, решили, что это сам базилевс, и наперегонки бросились к нему, потрясая оружием. Куркуас ещё не пришёл в себя от падения, когда увидел, набегающего на него руса, сжимающего тяжёлый боевой топор, — страх обуял магистра, и он инстинктивно закрылся рукой. Мощный удар отрубил её по локоть, а следующий разрубил позолоченный панцирь вместе с грудной клеткой. Окружив Куркуаса, русы рубили его мечами и топорами, кровь брызгала во все стороны, и скоро от родственника императора осталось лишь кровавое месиво. Голову магистра дружинники воткнули на копьё и доставили Святославу, который распорядился выставить её на одной из крепостных башен. Оттуда и смотрел Куркуас на страну, чей народ он грабил, а храмы осквернял. Что и говорить, финал заслуженный. Надо думать, что останься магистр в живых, он бы много чего выслушал в свой адрес от императора, а вполне возможно, что и на своей шкуре ощутил бы гнев царственного родственника. Как мы помним, с родичами Цимисхий особенно не церемонился, судьба Никифора Фоки тому яркий пример.

Ну а что касается метательных машин, то, по сообщению Скилицы, они не пострадали. Зато Лев Диакон, наоборот, сообщает об успехе русов, причём отмечает и его последствия: «Ободренные такой победой, росы вышли на следующий день из города и построились к бою на открытом месте». Как видим, князь Святослав посчитал возможным снова встретиться с Цимисхием на поле боя и решить исход войны открытым сражением.

ОСАДА

Оборона Доростола весной — летом 971 года является уникальным явлением не только в военной истории Древней Руси, но и во всей истории Средних веков. Всё дело в том, что, находясь в тесной осаде, будучи окружённым значительно превосходящими силами вражеской армии, князь Святослав умудрился дать противнику целых три генеральных сражения под стенами города.

И хоть не добился ожидаемого результата, зато и не потерпел поражения. Не припомню, чтобы где-то ещё происходило подобное. Как я уже отмечал, сроки, за которые требовалось подготовить Доростол к осаде, благодаря тому, что наступление Цимисхия оказалось для Святослава полной неожиданностью, были слишком малы, и тем не менее…

Дело в том, что сам князь прекрасно понимал всю неподготовленность города к длительной обороне, отсюда и его желание дать ромеям бой на дальних подступах к Доростолу, стремление не допустить тесной блокады. Когда эта попытка не увенчалась успехом, через несколько дней Святослав вновь выступает с армией из города против Цимисхия и происходит вторая битва кампании, которая ни по количеству сражающихся бойцов, ни по своей ожесточённости не уступила первой. Через пару месяцев князь даст ещё два сражения, что в итоге и приведёт к мирному договору между Русью и Империей. А в перерывах между этими битвами, практически каждый день будут происходить мелкие стычки и вылазки, причём две из них будут достаточно крупными и успешными. Таким образом, мы видим, что киевский князь использовал тактику активной обороны, и использовал её очень успешно. И вот тут возникает закономерный вопрос: а зачем ему это было нужно, не проще ли было засесть за городскими стенами и просто отражать атаки ромеев? Идущий на приступ всегда несёт потери гораздо большие, чем тот, кто обороняется. Неужели князь этого не понимал?

Всё понимал Святослав, а потому и действовал в данной ситуации именно так, а не иначе. Князь знал одну простую истину — отдавать в данной ситуации инициативу врагу смерти подобно, а потому всячески старался навязать Цимисхию свою волю и заставить противника сделать ошибку. Ну а если враг эту ошибку допустит, то воспользоваться ею в полной мере. Иного шанса на победу у Святослава просто не было, да и помощи ждать ему было неоткуда — недаром один из воевод скажет впоследствии на военном совете: «А Русская земля далече, а печенеги с нами ратны, и кто нам поможет?» (Повесть временных лет.)

Однако не тот человек был Цимисхий, чтобы в решающий момент взять да и допустить ошибку; и если по мелочам (вылазка за продовольствием и уничтожение метательных машин) Святославу удалось переиграть императора, то в самом главном ошибки базилевс не допустил. Он очень грамотно и своевременно реагировал на все попытки Святослава перехватить инициативу, а в решающие моменты, когда казалось, что всё висит на волоске, бросал на чашу весов единственное, что у него оставалось, — личное мужество солдата. Противники были достойны друг друга, только у Иоанна было значительное преимущество, поскольку, захватив в самом начале кампании стратегическую инициативу, он так её и не отдал. Да и пополнения, а также всё необходимое для войск он мог беспрепятственно получать из Македонии и Фракии, где были крупные военные базы Империи. У Святослава такой возможности не было. Все эти нюансы очень точно подметил Иоанн Скилица: «Итак, война шла неудачно для варваров, а на помощь им не приходилось надеяться. Одноплеменники были далеко, соседние народы из числа варварских, боясь ромеев, отказывает им в поддержке; у них не хватало продовольствия, а подвезти его было невозможно, поскольку ромейский флот тщательно охранял берега реки. К ромеям же каждый день притекали, как из неисчерпаемого источника, всевозможные блага и постоянно присоединялись конные и пешие силы. Не могли варвары и удалиться, сев в свои челны, ибо выходы, как мы уже сказали, тщательно охранялись».

Но с другой стороны, если у киевского князя в данной ситуации вообще не было тыла, откуда он мог бы получать всё необходимое для борьбы, то у Цимисхия в этом самом тылу было очень неспокойно. И наглядным подтверждением тому служит попытка Льва Фоки, брага убитого базилевса, поднять вооруженный мятеж. В своё время Цимисхий сослал куропалата на остров Лесбос, где того должны были ослепить, но это не было сделано, вполне вероятно, что Лев сумел подкупить палачей и стражу. Выждав удобный момент, бывший куропалат бежал с острова и, скрывшись в монастыре на азиатском берегу Босфора, начал налаживать связи со своими сторонниками в столице. В итоге был составлен серьёзный заговор с целью свержения Цимисхия. а люди Льва навербовали достаточное количество вооружённых людей и получили возможность беспрепятственно проникнуть в императорский дворец. Момент для осуществления планов заговорщиков был на редкость удачный — базилевс с армией увяз под Доростолом, а чем гам всё закончится, никто и предположить не мог. Накануне переворота Лев переправился в Константинополь и укрылся у одного из друзей, где и ожидал, когда соберутся остальные заговорщики.

Но когда казалось, что до заветной цели подать рукой, всё пошло прахом. Один из сообщников Фоки предложил принять участие в перевороте своему родственнику, а тот ринулся к друнгарию флота Льву, на которого во время отсутствия базилевса была возложена вся военная и гражданская власть в столице. Друнгарий не растерялся, а прибыл с отрядом к дому, где укрывались мятежники и всех арестовал. Правда, сам неудавшийся претендент на трон бежал вместе с сыном и укрылся в храме Святой Софии, но это его не спасло, оба были схвачены и отвезены на один из Принцевых островов. Затем прибыл приказ от базилевса, который повелевал мятежников ослепить, а имущество их конфисковать в государственную казну. Так бесславно закончилась ещё одна попытка представителей рода Фок вернуть себе власть.

А теперь можно представить, какая бы сложилась под Доростолом ситуация, если бы мятеж Льва Фоки вдруг удался. Здесь Святослав и Цимисхий меняются местами, и условия диктует уже киевский князь. Действительно, куда в этом случае Иоанну деваться? Находиться под Дорстолом и ждать, когда бывший куропалат подомнёт под себя всю Империю? Или идти на лобовой штурм города и угробить большую часть своей армии? А с кем тогда трон возвращать? Вот и пришлось бы Цимисхию волей или неволей договариваться со Святославом. А это уже совсем другая ситуация…

Вот потому и бился отчаянно князь против императора, понимая, что в любой момент в Империи всё может измениться, от Калокира знал, как просто там меняются базилевсы. Но был во всём этом и ещё один момент. Ни у Скилицы, ни у Льва Диакона мы не найдём даже упоминания о том, что армия ромеев ходила на приступ Доростола, как это было в Великом Преславе. Мелкие перестрелки между воинами в счёт не идут, а обстрел городских стен из метательных орудий даже с большой натяжкой штурмом не назовёшь. Ответ же прост — Цимисхий боялся атаковать стены Доростола, поскольку он со Святославом и в поле-то справиться не смог, а уж если князь засядет за городскими укреплениями, то и подавно базилевсу успеха не видать. Не было длительных изматывающих приступов, не было многодневных бесконечных боёв на стенах, а всё благодаря тому, что Святослав не позволил этого сделать императору.

Теперь о том голоде, который испытывали защитники города. На мой взгляд, хоть проблемы с продовольствием были достаточно серьёзные, но катастрофическими они не стали, и это подтверждает одно интересное наблюдение. После того как между Русью и Империей будет заключён мир и встанет вопрос о том, как возвращаться остаткам княжеской рати домой, воевода Свенельд скажет: «Понде, княже, около на конех» (Новгородская I летопись). Это фраза кочует практически по всем летописным сводам, а потому сомневаться в ней оснований нет, зато выводы напрашиваются довольно занятные. Если в Доростоле свирепствует страшный голод, то, по логике вещей, всех коней надо забить и съесть. Но этого не происходит, мало того, этих коней умудряются ещё чем-то кормить, а их, судя по всему, много, недаром же Свснельд предлагает возвращаться на родину именно на конях. Опять же. выходить на бой против армии ромеев без кавалерийского прикрытия было бы просто глупо, а Святослав глупцом не был. Вот и получается, что не всё было так плохо, как это пытаются представить византийские хронисты. И с голоду не умирали, и на конях воевать умели.

20 июля 971 года князь Святослав вывел свои полки на равнину перед Доростолом, чтобы в очередной раз скрестить оружие с базилевсом ромеев и попытаться отбросить его армию от города. На этот раз киевский князь изменил построение своей армии, не стал растягивать войска по фронту, как делал обычно, а главные силы сосредоточил в центре, где и планировал нанести главный удар. Святослав понимал, что в этом случае фланги византийской армии, которая численно значительно превосходила его рать, будут нависать над флангами его войск и, как только представится удобный момент, постараются их охватить. В этой ситуации выход был только один — за первой линией войск построить вторую линию и усилить сё дополнительно отрядами конных дружинников. Князь собирался парировать все выпады Цимисхия, а сам готовил ему неприятный сюрприз — целью массированной атаки через центр боевых порядков должен был стать сам базилевс. На это косвенно указывает тот факт, что в итоге в бой вступят телохранители императора, а это означает только то, что русам удастся прорваться практически к самому Божественному.

Атаку на Цимисхия должен был возглавии» воевода Икмор, по свидетельству Льва Диакона, «храбрый муж гигантского роста, первый после Сфендослава предводитель войска, которого скифы почитали по достоинству вторым среди них». Впрочем, и Иоанн Скилица пишет о том же, подчеркивая доблесть и ратное мастерство воеводы русов. Лучших дружинников отрядил Святослав в отряд воеводы Икмора, именно эти элитные бойцы во главе со своим бесстрашным командиром и должны были прорубить дорогу к базилевсу ромеев.

Рать Святослава выстроилась в боевые порядки, воевода Икмор, в тяжёлой кованой кольчуге и норманнском шлеме с полумаской, занял место в первом ряду ратников. В руках гигант сжимал двуручный боевой топор, а чтобы сподручней было рубить вражьи головы, свой круглый щит забросил за спину. Пешие тагмы ромеев быстро надвигались на русский строй, поскольку базилевсу тоже надоело это бесконечное сидение под Доростолом, и он надеялся этой битвой закончить войну. Цимисхий внимательно следил за вражескими маневрами на поле боя, и го, что русы изменили своё боевое построение, не ускользнуло от императора. Но вот вопрос: а что, собственно, задумал киевский князь? Однако тщетно Иоанн ломал голову, прикидывая все возможные варианты предстоящего сражения, в итоге решил просто подождать дальнейшего развития событий. А они себя ждать не заставили.

Тагмы византийцев вплотную приблизились к строю русов. Тогда Икмор сделал шаг вперёд, взмахнул боевым топором и со всей силы обрушил его на ближайшего ромея. От могучего удара щит разлетелся в щепки, заскрежетал рассечённый панцирь, хрустнули кости и разрубленный пополам солдат повалился на землю. Икмор перешагнул через мёртвое тело и обрушил топор на второго противника. Тот попытался парировать удар мечом, но клинок лишь беспомощно хрустнул в руке и переломился, а сам акрит свалился с разрубленной головой. Между тем воевода атаковал уже третьего врага. Рядом со своим командиром шли двое дружинников, они прикрывали его щитами с боков и сами безжалостно секли мечами воинов Цимисхия. Из центра строя русов выплеснулся могучий клин и двинулся вперёд, всё сокрушая на своём пути.

Видя мощнейшею атаку врага по центру, но ещё не подозревая о её конечной цели, базилевс дал команду кавалерии обойти фланги русов и ударить в тыл атакующей колонне. Трубы протрубили сигнал к атаке, и железные клинья катафрактов и клибанариев устремились вперёд, обтекая боевые порядки русов. Но замысел императора не удался, вражескую кавалерию приняли на щиты и копья бойцы второй линии, и вместо победного шествия по тылам конница Империи вступила в тяжелейший бой. А в центре ломал ромейские шеренги мощный клин тяжёлой пехоты Святослава, бесстрашный Икмор, весь забрызганный вражеской кровью, шёл вперёд по телам врагов, и не было в византийском войске силы, способной остановить этот бешеный натиск. Боевой порыв русов был неудержим, дружинники щитами отшвыривали встающих у них на пути ромеев, секли их мечами, рубили топорами, гвоздили палицами и кистенями. Только теперь Цимисхий стал понимать смысл происходящего, но было уже поздно — последний ряд его пехоты полёг под страшными ударами русов и несокрушимый клин ударил прямо в ряды «бессмертных». Старый солдат, сам не раз смотревший смерти в лицо, базилевс понимал, что если он сейчас повернет коня и отъедет в безопасное место, то в его войсках может начаться паника. В данный момент это было очень опасно. Потому и замер на месте Цимисхий под имперским штандартом, лишь сильно побледнел и медленно потащил из ножен меч.

А Икмор продолжал крушить ромеев своим страшным топором, казалось, что он не ведает усталости, всё также разлетались от его ударов щиты, сминались в лепёшку шлемы, со скрежетом разрубались тяжёлые панцири катафрактов. Воевода с одного удара валил закованных в доспехи боевых копей клибанариев, лошади и всадники с грохотом падали на землю от ударов озверевшего исполина. Двумя могучими ударами Икмор свалил двух императорских телохранителей и ринулся вперёд, увлекая за собой дружину, — в этот миг сама смерть взглянула в глаза базилевсу.

Одним из охранников императора был араб Аль-Ну Maн (Анемас у византийских историков), сын эмира Крита Абд-эль-Азиза, которого в 961 году взял в плен тогда ещё не базилевс, а просто полководец 11икифор Фока. В отличие от остальных гвардейцев, с головы до ног закованных в панцири, Аль-Ну Ман был вооружён значительно легче, в соответствии с воинскими традициями арабов. Шлем без забрала, лёгкая кольчуга и небольшой щит делали его ловким и подвижным на поле боя, а прекрасный скакун не был покрыт доспехами. Видя смертельную опасность, угрожающую его повели гелю, араб разгорячил коня, заставив прыгнуть его несколько раз в разные стороны, выхватил из ножен дамасский клинок и ринулся в бой. Подскакав сбоку к Икмору, сын эмира поднял коня на дыбы и, встав на стременах, обрушил свой меч на воеводу, вложив в удар как собственный вес, так и силу своего скакуна. Удар был такой силы, голова Икмора, отрубленная вместе с правой рукой, упала на землю, а чудовище несколько секунд продолжало стоять на ногах, и лишь затем рухнуло на тела изрубленных ромеев.

Громкий крик прокатился по рядам русов, при виде гибели вождя их охватило отчаяние, и боевой порыв сразу спал. Клин остановился, и Цимисхий моментально этим воспользовался, с двух сторон на дружинников навалилась тяжёлая пехота, а в лоб ударили «бессмертные». От повального бегства русов остановило лишь то, что в их рядах появился Святослав и взял командование на себя. Отражая вражеские атаки, прикрываясь щитами от града сыпавшихся стрел, клин медленно отходил, втягиваясь в ряды княжеской рати. Воодушевлённые успехом, ромеи напирали изо всех сил, однако русы держали фронт и, отбиваясь, отступали к городу. Когда же они оказались под прикрытием метательных машин, установленных на стенах Доростола, византийцы остановили наступление, а затем стали уходить в лагерь. Великая битва закончилась вничью.

Настало время обратиться к довольно интересной теме, которая и по сей день волнует воображение людей искусства, — погребению павших воинов Святослава в боях за Доростол. Сюжет картины Генриха Семирадекого «Тризна дружинников Святослава после боя под Доростолом в 971 году» мы помним с детства, там озверелые русы рубят у погребальных костров пленных ромеев, кидают в огонь женщин, а младенцев топят в водах Дуная. Что и говорить, довольно жуткое зрелище, но насколько оно отвечает реальности? Но всё дело в том, что перед тем, как приступить к написанию очередной картины на историческую тему, Генрих Семирадский очень тщательно изучал эпоху и самодеятельностью не занимался. Скорее всего, именно из «Истории» Льва Диакона художник и заимствовал этот сюжет. Вот что об этой тризне по Икмору написал учёный-византиец: «И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом, по обычаю предков, множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра». А вот теперь и посмотрим, что здесь выдумка учёного-византийца, а что нет.

Тризна дружинников Святослава после боя под Доростолом в 971 году. Худ. Семирадский Г.

Я не вижу оснований не доверять этому сообщению: то, что славяне приносили пленных в жертву своим богам, — факт общеизвестный, то же можно сказать и о ритуальном убийстве женщин. Это происходило, когда хоронили их господина, причём сам обряд засвидетельствован как византийскими, так и арабскими авторами. К примеру, Ибн-Хаукаль сообщает, что «русы — народ, который сжигает себя, когда умирает, и они сжигают со своими пленниками своих невольниц». Аль-Балхи несколько уточняет данный момент: «Русы сожигают своих покойников, а с их богатыми сожигаются девушки по их доброй воле». Вот и получается, что на тризне по Икмору могли сжигать не только пленниц, некоторые из женщин могли добровольно пойти на смерть. Ведь явно, что из знатных русов погиб не один только воевода. Недаром Скилица особо отметил тот факт, что в этот день среди павших на поле боя были обнаружены женские тела: «Снимая доспехи с убитых варваров, ромеи находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев». В версию о том, что это были болгарские женщины, которые якобы сражались плечом к плечу вместе с русами против ромеев, я не поверю ни за что: уж если мужчины-болгары отсиживались по домам, то куда уж тут их женщинам! А вот в то, что это были русские богатырки — поленицы, поверю охотно, здесь всё сразу становится на свои места и получает логичное объяснение.

Идём дальше. Константин Багрянородный прямо указывает на то, что русы «приносят в жертву живых петухов»., а потому и это сообщение Льва Диакона нет смысла опровергать — факт, так сказать, налицо. О том же, что славяне приносили в жертву грудных младенцев, есть свидетельство Псевдо-Кесария. Описывая обычаи дунайских славян, он отметил, что когда они проводят свои обряды, то «грудные младенцы при этом разбиваются о камни». А вывод напрашивается такой — Лев Диакон ничего не приврал и не приукрасил, все изложенные им факты находят подтверждение в других письменных источниках. То же можно сказать и о тризне по доблестному воеводе, поскольку Скилица сообщает, что русы «подняли великий плач из-за смерти Икмора». Но тризна тризной, а перед князем Святославом и его ближайшим окружением встал вопрос, который требовалось решить безотлагательно: что делать дальше?

БОГИ СЛАВЯН ПРОТИВ БОГА РОМЕЕВ

Сразу после тризны Святослав собрал военный совет, на котором предложил высказаться своим воеводам относительно того, что они думают по поводу недалёкого будущего. Мнения высказывались самые разнообразные. Одни предлагали погрузиться ночью на ладьи и идти на прорыв вниз по Дунаю, но другие им возражали, резонно указывая на ту опасность, которую представляет «греческий огонь». Да и командиры имперского флота вряд ли проспят движение сотен ладей мимо их судов и приложат все усилия, чтобы флот русов не прорвался в море. Поэтому, считая данное предложение слишком рискованным, от него отказались.

Затем было высказано мнение о необходимости заключения мира с Цимисхием, причём основания для подобного шага были названы самые веские. В боях, которые начались в апреле и продолжались до конца июля, войско Святослава понесло страшные потери, восполнить которые не было никакой возможности. Каждая битва под стенами Доростола стоила русам очень дорого, большинство бойцов были ранены, а само войско очень сильно измотано. Скоро в городе вообще не останется продовольствия, придётся забивать коней дружинников, и после этого шансы на победу в битве с ромеями вообще будут равны нулю. Каждый новый день, проведённый в осаде, ослабляет русов и усиливает ромеев, к которым постоянно подходят подкрепления, да и с продовольствием враги нужды не испытывают. Шансов на успешный итог осады минимум, а потому — мир. Скилица пишет о том, что «некоторые советовали предпринять и другие меры соответственно обстоятельствам, и все сходились на том, что следует окончить войну». Какие это были «другие меры», мы вряд ли когда узнаем, для нас гораздо интереснее тот факт, что в итоге все воеводы высказались за мирное урегулирование конфликта. Бесперспективность дальнейшего сопротивления понимали все. Но тут слово взял Святослав.

Лев Диакон приводит речь русского князя, и она очень сильно напоминает те слова Святослава, что были им произнесены перед битвой с ромеями во Фракии и о которых сообщает Повесть временных лет: «Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, которое завещали нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нсш возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей!»

Почему же Святослав решил поступить вопреки мнению своих воевод и снова дать бой Цимисхию, ведь после гибели стольких воинов в битве 20 июля шансов на победу у князя стало ещё меньше!

В отличие от своих подчиненных, князь понял одну простую истину: если дать врагу бой на рассвете, пока к византийцам не подошли подкрепления и пока они не отошли от страшной битвы, произошедшей накануне, есть пусть и небольшой, но шанс на победу. Вряд ли Цимисхий и его стратеги ожидают подобного от русов. Им невдомёк, что воины Святослава способны переносить любые тяготы и лишения гораздо лучше изнеженных ромеев, а что длившиеся несколько дней бои не сломили их боевой дух. Завтра настрой на битву у русов будет совершенно иным, чем у их врагов. Они пойдут мстить за погибших товарищей, а потому этот шанс надо использовать. Византийцы же ещё не отдохнут от прошедшего накануне сражения. У них, как и в княжеском войске, много раненых, но русы лучше своих врагов перенося! тяготы войны, а потому у них завтра будет преимущество. Невзирая на численное превосходство неприятеля. Всё это учёл киевский князь и обо всём поведал воеводам, которые его поддержали единодушно. Утром было решено вывести за крепостные стены всех ратников, способных держать оружие, запереть городские ворога, чтобы и мысли ни у кого не возникло об отступлении, и дать последний бой армии Империи.

Утром 21 июля рать князя Святослава вышла из Доростола и приготовилась к битве. Для Цимисхия это оказалось очень неприятным сюрпризом, поскольку ему и в голову не могло прийти, что на следующее утро после тяжелейшего сражения противник снова отважится на битву. Но базилевс не собирался отсиживания в лагере и принял вызов. Ромеи вышли на равнину и изготовились к бою.

Боевое построение русов было гем же, что и накануне, с той лишь разницей, что вместо Икмора их вёл в бой сам Святослав. В этот раз князь не стал ждать наступления византийцев, а сам повёл своих воинов в атаку на вражеские шеренги. Тесно сомкнув ряды, «стена щитов» двинулась вперёд, и Цимисхий, желая нанести неприятелю урон задолго до прямого столкновения главных сил. послал вперёд мобильные войска. Лучники, пращники, метатели дротиков выбежали перед строем тяжёлой пехоты ромеев и забросали противника метательными снарядами. Но русы подняли свои большие щиты и без потерь продолжали идти вперёд. Видя неудачу этой атаки, базилевс отозвал с поля бою лёгкую пехоту и велел ей встать в тылу боевых порядков. И если вдруг появится такая возможность, то поражать врагов стрелами и камнями через головы своих.

Когда же до ромейских рядов оставалось совсем немного, Святослав дал команду, и русы, прокричав боевой клич, перешли на бег. Ощетинившаяся копьями стена с разгона врезалась в строй византийцев и опрокинула передние ряды. То, что происходило дальше, больше напоминало кошмар: русы кололи врагов копьями, били щитами, секли мечами, и ромеи, не выдержав этого бешеного напора, стали медленно отступать. Базилевс ввёл в бой резервы — напрасно, русы смяли их и продолжили наступление, громя имперскую пехоту. Святослав шёл в первом ряду, отчаянно рубил ромеев мечом, отражал щитом градом сыпавшиеся на него удары, отчаянно прорубаясь сквозь центр византийских позиций. С двух сторон князя защищали гридни, под их ударами валились все, кто пытался прорваться к Святославу с боков. Цимисхий, видя разгром своей пехоты, велел трубить отход и вводить в бой панцирную кавалерию, повторялась ситуация, которая сложилась в битве накануне. Только в это раз не смерть Цимисхия была конечной целью Святослава, а разгром всей армии Империи.

От грохота тысяч копыт сотрясалась равнина перед Доростолом, ветер развевал имперские штандарты и бандоны над идущими в атаку катафрактами и клибанариями, а ромейские пехотинцы разбегались в стороны, освобождая место для удара тяжёлой конницы. Но русы не дрогнули, приняли отборных всадников Империи на топоры и копья, а после короткой, но яростной сечи и вовсе остановили вал византийской атаки. Панцирная кавалерия отхлынула, а Святослав поднял меч и снова повёл свои полки вперёд, преследуя отступающего врага. Однако ромеи успели выровнять ряды, перевести дух и снова бросились на противника, тараня железными клиньями боевые порядки русов.

Солнце палило нещадно, бойцы обеих армий изнывали от страшной жары и мучительной жажды. Но если русы стойко переносили лишения благодаря своим более лёгким доспехам, то катафракты и клибанарии буквально жарились в своих тяжёлых железных панцирях. Силы быстро покидали ромеев, и они снова поддались под натиском противника, всадники сзади разворачивать коней и выходить из боя. Это заметил и Цимисхий, а потому распорядился срочно отвести тяжёлую кавалерию в тыл, снова ввести в бой пехоту, а сам, встав во главе «бессмертных», вытащил из пожен меч и повёл гвардейцев в атаку. Атака элиты, поддержанная пехотой, остановила вражеское наступление, упорный бой вновь завязался по всему фронту, а в это время всадники панцирной конницы отошли в тыл. Там они буквально вываливались из сёдел, сотни слуг метались среди них, разнося мехи с водой и вином, пытаясь напоить всю эту изнывающую от жажды толпу. Измученных кавалеристов обливали водой, с некоторых снимали раскалённые солнцем доспехи, и измотанные люди падали прямо на землю, чтобы хоть несколько минут насладиться желанным покоем. А битва тем временем продолжалась.

Сражение длилось уже достаточно долго, но пока ни одна из сторон не сумела добиться решающего перевеса, и тогда Цимисхий, выйдя из боя, решил взглянуть на битву со стороны. Базилевс искал решение, которое могло бы переломить её ход в пользу ромеев, искал слабое место в боевых порядках врага. И как ему показалось, нашёл. Император решил притворным отступлением растянуть фронт русов, заставить их в погоне за отступающим противником сломать строй, выманить подальше от крепостных стен, а затем нанести сокрушительный удар и смять врага. Недолго думая Цимисхий стал готовить отступление своих войск, одновременно приказав тяжёлой коннице приготовиться к бою.

Когда прозвучали сигнальные трубы и армия ромеев начала стремительно отступать, русы ринулись преследовать врага, с трои нарушился, в одних местах ратники Святослава вырвались вперёд, а в других отстали Понимая, что момен г очень удачный, базилевс дал команду войскам идти в контратаку. Ромеи остановились и, развернувшись, ударили по смешавшимся рядам русов. Но хитрый маневр Цимисхия не достиг своей цели, русы выдержали удар ромейских тагм, и битва снова перешла в рукопашную, где всё решало индивидуальное мастерство воинов. В этой свалке смешались оба войска, и базилевс вздохнул с облегчением, когда рев боевых рогов русов заглушил грохот битвы, и они начали медленно отходить. Византийцы их не преследовали, а император спешно стал приводить в порядок свои изрядно потрёпанные войска.

Святославу тоже требовалось заново поставить своих бойцов в строй, для того он и решил отступить, поскольку сила его пешей рати была именно в монолитности боевого порядка. Неожиданно оба полководца решили воспользоваться случайной передышкой, и битва затихла. С обеих сторон воины отдыхали, многие присаживались на землю и клали рядом оружие и щиты. Среди ромейских рядов снова засновали слуги с мехами, полными вина и воды, русы же прикладывались к своим флягам и баклажкам. Грохот битвы, которая бушевала с самого утра, затих, и на поле боя воцарилась непривычная тишина, которую внезапно прорезал голос ромейской трубы. Подъехавший к воинству русов всадник объявил, что базилевс Византийской империи Иоанн Цимисхий вызывает на поединок киевского князя Святослава.

Теперь придётся сделать небольшое отступление от изложения хода событий и попробовать разобраться с этим самым поединком, о котором и по сей день исследователи не прекращают споры. О самом вызове мы знаем из сообщения Иоанна Скилицы, а вот Лев Диакон о нём не упоминает. Хотя описания решающей битвы в изложении этих двух авторов отличаются довольно сильно, но, с другой стороны, пара ключевых моментов полностью совпадает. Правда, описание Скилицы более подробно и более логично. Вот что он сообщает об этом вызове на поединок: «Видя, что скифы сражаются с большим жаром, нежели ранее, император был удручен потерей времени и сожалел о ромеях, переносящих страдания мучительной войны; поэтому он задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Свендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властелином всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою». Мнений о том, почему киевский князь отказался от поединка, существует масса, но самым распространённым является то, что Святослав заподозрил подвох со стороны базилевса, а потому и отказался. Хотя иногда при этом добавляют, что посчитал ниже своего достоинства сражаться с убийцей своего родича и императора Никифора Фоки.

Для начала четко обозначим один принципиальный момент. С кем, с кем, а с базилевсом ромеев Святославу биться было не зазорно, это даже не император Священной Римской империи, это правитель, равного которому нет под палящими лучами солнца. И по большому счёту, это он делал одолжение киевскому князю, вызывая того на бой. Теперь про ловушку. Так же как некоторые уверены в том, что Цимисхий замышлял подлость, и я уверен в том, что ничего такого он не планировал. Сейчас постараюсь объяснить почему.

Дело в том, что, посылая официальный вызов Святославу на бой, Цимисхий совершенно серьёзно хотел сойтись с ним в поединке лицом к лицу. Боевые действия зашли в тупик, присутствие императора требуется в столице, а сколько ещё русы продержаться в Доростоле, одному Богу ведомо. Битва 21 июля со всей наглядностью показала императору, что боевой потенциал у его врагов далеко не исчерпан, а потому он и стал искать другие способы выхода из тупика, в котором оказался. И поединок один на один показался ему наилучшим способом решения проблемы. Одним из главных аргументов в пользу того, что Иоанн действительно очень хотел этого боя, служит, на мой взгляд, его глубочайшая уверенность в себе и своём воинском мастерстве. Ведь из текста источников однозначно следует, что не многие могли бы сравниться с императором в искусстве владения оружием, а его физическая подготовка была просто великолепной. Это не император-лежебока, как Константин VIII. Это действительно базилевс-воин, с детства обученный ратному делу и с молодых лет не знающий другого ремесла, кроме военного. Всю свою жизнь Цимисхий провёл на полях сражений, постигая военную науку под начальством своего сурового родственника Никифора Фоки. Даже став императором, он в критические моменты лично водил своих солдат в атаку, невзирая на угрожающую ему опасность. Недаром даже русский летописец отметил легендарную храбрость и ратное мастерство базилевса: «Бе же Цимисхий храбр и страшен супостатом» (Никоновская летопись). Поэтому можно констатировать, что на свой успех в поединке Иоанн рассчитывал.

С другой стороны, Цимисхий прекрасно понимал, что в случае победы в этом историческом бою его имя будет вписано золотыми буквами не только в историю Империи, но и в мировую историю. Иоанн всегда помнил том, как базилевс Ираклий сразился с персидским полководцем Рахзадом в битве при Ниневии и, зарубив соперника, стяжал себе великую славу. А Святослав — это далеко не Рахзад, это правитель огромной державы, человек, сокрушивший Хазарский каганат и разгромивший некогда непобедимую Дунайскую Болгарию. Слава киевского князя гремит по всему миру, и в случае победы над ним слава базилевса Цимисхия останется в веках! И потому хотел император войти в историю великим воином и полководцем, а не трусом и подлецом, опозорившим не только свою честь, но честь Империи подлым убийством соперника во время поединка. Несмываемый позор пал бы в этом случае не только на имя Цимисхия, но и на византийские знамёна, позор, от которого не отмыться во веки веков. Поэтому вряд ли базилевс задумал ту подлость, которую ему хотят приписать, по большому счёту, оснований для этого у него не было. Но туг возникает другой, гораздо более интересный вопрос: а почему от поединка отказался киевский князь?

Говорить о том, что Святослав владел оружием хуже базилевса ромеев, не приходится. Помимо дядьки Асмуда. его наставниками в рал ном искусстве могли быть варяги и викинги, считавшиеся в то время лучшими бойцами Европы. Как мы видим из источников, князь больше всего ценил хорошее оружие, что, в свою очередь, говорит о том, что и владел им он в совершенстве.

В то, что киевский князь испугался воинской славы Цимисхия, тоже не верится, ведь победа над самим императором в честном бою могла стать венцом его воинской карьеры. Простые смертные и мечтать не могли о том, чтобы скрестить оружие с базилевсом, а тут такой уникальный шанс! К тому же надо помнить, что Святослав был из тех людей, которые ловят удачный момент, а потом его используют. Ну а историю о том, что князь посчитал ниже своего достоинства сразиться с византийским императором, даже разбирать в данный момент не хочется, она того не стоит.

Так почему же тогда Святослав отказался от боя? С уверенностью ничего утверждать нельзя, но кое-что предположить можно. И самым реальным объяснением того, почему Святослав отказался, может служить его ранение, полученное накануне, в битве 20 июля. И не обязательно оно должно было быть тяжёлым, просто в поединке с таким страшным и умелым бойцом, как Цимисхий, любая мелочь имеет значение. Пусть даже лёгкое ранение, но именно оно может оказаться роковым во время боя — и тогда всё! А ведь Святослав не один, за его плечами всё войско, которое он привел с Руси, князь за него в ответе, и что будет со всеми ратниками и дружинниками в случае его гибели, не составляет труда представить. Могли и воеводы возмутиться, узнав о том, что, пусть даже и легкораненый, князь решил поставить на кон судьбу все армии. В принципе, все могло так и произойти, а на то, что князь накануне мог получить ранение, косвенно указывает цитата из описания битвы Иоанном Скилицсй: «Если бы не наступление ночи, то и сам Свендослав не избежал бы плена». Вполне вероятно, что именно из-за своего ранения киевский князь чуть в плен и не угодил.

Ну а что касается его ответа базилевсу, го не говорить же врагу о том, что командующий неприятельской армии не здоров и не может полноценно сражаться на поле боя! Но опять же оговорюсь, что это моё видение проблемы, версий много и каждый волен выбрать ту, которая ему по душе. А теперь вернёмся на равнину у стен Доростола.

Получив отказ от Святослава, Цимисхий немало удивился, однако времени терять не стал, а тут же распорядился поднимать войска и идти в атаку на противника. Видя, что враг готовится к наступлению, построил свои войска и Святослав, но поскольку уже сказывалось полученное накануне ранение, то князь был вынужден сесть на коня. Вновь сошлись оба войска, и снова яростная сеча закипела по всему фронту, однако решающего перевеса не было ни у одной из сторон. Святослав выехал в первые ряды ратников и ободрял их, при виде своего князя бойцы усилили натиск и стали теснить ромеев. Но вскоре ситуация на поле боя вновь изменилась.

Аль-Ну Ман, убийца Икмора, давно высматривал киевского князя. Хитрый араб держался отдельно от императорских телохранителей, он выслеживал знатных русов. затем горячил коня, неожиданно налетал сбоку и убивал противника. Ни о каком честном поединке лицом к лицу и речи не шло, Аль-Ну Ман просто использовал великолепные качества своего скакуна и своё мастерство наездника. Внезапно налетел, зарубил, отъехал в сторону и снова высматривает очередную жертву. Теперь араб решил подобраться к Святославу. И едва только киевский князь выехал в первую шеренгу, как сын критского эмира разогнал коня, налетел сбоку на Святослава и изо всех сил рубанул князя мечом. Удар пришёлся в ключевую кость и для любого другого мог бы оказаться смертельным, однако кольчуга, сплетённая русским кузнецом-умельцем, и круглый, окованный по краям железом щит выдержали удар дамасского клинка. Но сам Святослав не удержался в седле и рухнул с коня на землю. Аль-Ну Ман решил добить поверженного врага, но не тут-то было!

Добрый десяток копий вонзился в коня телохранителя базилевса и повалил его вместе с наездником на землю. Араб и опомниться не сумел, как русы пронзили его копьями, подняли над землёй и швырнули извивающееся тело в ряды наступающих ромеев. А потом грянули боевой клич и пошли в атаку! Натиск был настолько силён и неудержим, что даже Цимисхий перепугался не на шутку. Князь Святослав снова был в седле и руководил боем, а воины, видя своего полководца живым, усиливали натиск. Русы ломили вперёд, сметая ромеев со своего пути, они крушили тагмы пехоты и опрокидывали боевые порядки византийцев. Базилевс понял: ещё чуть-чуть, и его армия обратится в бегство. Взяв копьё наперевес, он встал во главе клина «бессмертных» и лично повёл гвардейцев в атаку на «стену щитов». Казалось, ещё немного, и разгром имперской армии станет свершившимся фактом, но ситуация на поле боя снова изменилась.

Неожиданно в тылу армии ромеев поднялась буря, на поле боя обрушился ураган вперемежку с дождём и, взметнув массы пыли и песка, швырнул в лицо наступающим русам. Атака сразу замедлилась, а потом и замерла вовсе. Тучи песка слепили ратников, воины закрывались от него щитами, поворачивались спиной, а бешеные порывы ветра валили с ног. Русы остановились, а ромеи, которым ветер дул в спину и песок не слепил глаза, ринулись вперёд. «Бог с нами!» — проревел базилевс, заглушая вой и свист бури, и воины его услышали. Слух о том, что Б01 пришёл им на помощь, прокатился по рядам византийцев, и в едином порыве ромеи навалились на «стену щитов». Натиск был такой мощный, что строй русов, растрёпанный бурей, не выдержал вражеского натиска и рухнул — ромеи прорвали фронт. Буря как внезапно началась, так же внезапно и закончилась, но своё дело она сделала. Полуослепшие от песка ратники Святослава не смогли сдержать атаку вражеских пеших тагм, которые вёл патрикий Пётр, и начали стремительно отступать к Доростолу. Однако Цимисхий не собирался выпускать добычу из рук и, передав кавалерию под командование Варды Склира, велел ему отрезать русов от городских стен.

Лавина имперской конницы обошла княжескую рать с фланга и устремилась ей в тыл, но навстречу ромеям бросились воины второй линии, которые и должны были предотвратить подобный прорыв. Бой был лютый, русы погибали десятками под ударами вражеских пик, но держались до последнего, давая возможность главным силам уйти в Доростол. Истекающего кровью Святослава, поражённого несколькими стрелами, гридни на носилках из копий унесли за стены, а за ними в городские ворота продолжали вливаться тысячи отступающих воинов. Темнота окутала землю, на городских стенах зажгли факелы, чтобы отступающие не сбились в темноте, а в некоторых местах на равнине ещё слышался шум сражения — мечи гремели о щиты, и умирающие оглашали ночь своими криками. Цимисхий хотел было развить неожиданный успех, но решил не рисковать и не начинать ночной бой, чреватый всякими неожиданностями. К тому же его люди были страшно измотаны и буквально падали на землю от усталости. Постепенно битва затихла, русы скрылись в Доростоле, а ромеи удалились в свой лагерь, и на огромной равнине, заваленной тысячами мёртвых тел, воцарилась зловещая тишина.

МИР

Итоги битвы подводили наутро. Измученный ранами Святослав снова собрал военный совет, желая выслушать мнение воевод о сложившейся обстановке и дальнейших действиях. Хотя сам он уже решение принял и искал лишь подтверждения своим мыслям. А вести воеводы сообщали безрадостные. В войсках страшные потери, большинство ратников и дружинников изранены, со дня на день может начаться голод, и тогда всех боевых коней придётся пустить под нож. О сражениях с ромеями в чистом поле придётся забыть, теперь бы за стенами отсидеться! А это означало, что теперь рано или поздно Доростол будет взят, поскольку вместо тактики активной обороны русы будут вынуждены полностью отдать инициативу врагу, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вывод же, к которому пришли военачальники, был печальный: сил для продолжения дальнейшей борьбы нет. Таким образом, соратники Святослава пришли к этому решению независимо от князя, а что касается его самого, он этот вывод сделал ещё до военного совета.

Князь Святослав. Худ. Верещагин В.

Русская летопись донесла до нас сведения об этом судьбоносном совещании и о том, что гам говорил Святослав. «Если не заключим мир с царем и узнает царь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, а печенеги нам враждебны, и кто нам поможет? Заключим же с царем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, — того с нас и хватит. Если же перестанут нам платить дань, то снова из Руси, собрав множество воинов, пойдем на Царьград». И была люба речь эта дружине» (Повесть временных лет).

Как видно из этого сообщения, участники совета признают факт невозможности ведения дальнейших боевых действий, а это равнозначно признанию поражения. Но есть один момент, на который стоит обратить внимание, — это рассказ о выплате дани. Дело в том, что в этом абзаце летописец смешал в одну кучу переговоры с ромеями в 970 году и в году 971-м. Во время переговоров о мире на Дунае поднимать Святославу вопрос о дани, которую Византия раньше выплачивала Руси, было, по меньшей мере, глупо. Вследствие военного поражения князя в войне он отпал сам собой. Зато разговоры о том, чтобы вновь вернуться на Балканы с новыми войсками, заслуживают самого пристального внимания. Об этом же говорит и сам Святослав: «Увидев же, что мало у него дружины, сказал себе: «Как бы не убили какой-нибудь хитростью и дружину мою, и меня», так как многие погибли в боях. И сказал: «Пойду на Русь, приведу еще дружины» (Повесть временных лет). Вот оно, то, что было так любо гридням князя. Оказывается, ни Святослав, ни его воины не считали войну проигранной, для них в данный момент главным было вырваться из доростольской ловушки любой ценой, но лишь бы вырваться. А уж там за ними дело не станет, и Балканы содрогнутся от нового нашествия с севера. Киевский князь рассматривает этот мир как временную передышку, и не более того, а его слова лишь подтверждают неизбежность новой войны между Русью и Империей. Но это — планы на будущее, а пока первейшей задачей является заключение мира с базилевсом.

Смотрим дальше, что рассказывают об этих мирных переговорах русские источники. Правда, при этом надо помнить о том, что сведения о последнем этапе войны и обороне Доростола в частности в русских летописях отсутствуют. Летописец свято уверен в том, что мир был заключен после битвы при Аркадиополе, причём на момент его заключения Цимисхий почему-то находился в Доростоле, а Святослав — в Переяславце на Дунас: «И отправил послов к царю в Доростол, ибо там находился царь, говоря так: «Хочу иметь с тобою прочный мир и любовь».

И всё-таки. Именно в русских летописях есть текст этого мирною договора, а при сопоставлении с византийскими источниками мы получаем довольно ясную картину происходящих событий, «…и послали лучших мужей к царю, и пришли в Доростол, и сказали о том царю. Царь же на следующее утро призвал их к себе и сказал: «Пусть говорят послы русские». Они же начали: «Так говорит князь наш: «Хочу иметь истинную любовь с греческим царем на все будущие времена». Царь же обрадовался и повелел писцу записывать все речи Святослава на хартию». Отечественные источники единодушно свидетельствуют о том, что при известии о желании русов прекратить военные действия базилевс испытал радость. Этот мир со страшным врагом развязывал руки Цимисхию и давал полную свободу действий — отсюда и радость. По условиям договора Святослав обязался не нападать на собственно Византию, сё владения в Крыму, а также Болгарию. Мало того, в случае нападении на Империю третьей стороны киевский князь обязался оказать базилевсу вооружённую поддержку: «И если иной кто замыслит против страны вашей, то я ему буду противником и буду воевать с ним» (Повесть временных лет).

А теперь есть смысл сравнить сведения византийских источников и русских летописей. Сначала Иоанн Скилица: «Он отправил к императору послов, прося залогов верности и внесения в число союзников и друзей ромеев, чтобы ему со всеми своими дозволено было удалиться невредимыми домой, а скифам, если пожелают, — безопасно приходить по торговым делам». Как видим, ничего сверхъестественного князь не попросил, речь явно идёт о восстановлении прежних договорённостей с Империей. Базилевс отнёсся к мирным инициативам киевского князя очень благожелательно, недаром историк отметил, что «император принял послов и согласился на все, о чем они просили».

Слово предоставляется Льву Диакону, вот что он поведал об этих переговорах: «Тавроскифы уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Мисии и возвратятся на родину, а ромеи дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с огненосными кораблями… а кроме того, снабдят их продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византии, как было установлено прежде». Как видим, условия практически те же, да и реакция базилевса похожая: «Поэтому он с радостью принял эти условия росов, заключил с ними союз и соглашение и дал им хлеба — по два медимна на каждого». Два медимна — это примерно около 20 килограммов зерна на одного человека, и вот теперь мы подходим к вопросу о том, а какова же была численность войска Святослава к тому моменту, когда окончились боевые действия?

В главе, посвящённой кампании 970 года, я уже отмечал, что рассказ о том, что на переговорах с ромеями Святослав прибавил к своей рати 10 000 воинов для получения продовольс т вия на дорогу, следует отнести к событиям, связанным с обороной Доростола, а не битвой при Аркадиополе. «И сказал им Святослав: «Нас двадцать тысяч», и прибавил десять тысяч: ибо было русских всего десять тысяч» (Повесть временных лет). В этом случае мы получаем абсолютно реальную цифру армии князя после нескольких месяцев боевых действий в 971 году — 10 000 бойцов. Совсем немного, если сравнивать с тем количеством воинов, которые несколько лет назад перешли через Дунай, но недаром B. Н. Татищев отметил, что Святослав «все войско погубил». В унисон с этими известиями звучит сообщение Льва Диакона: «Говорят, что из шестидесятитысячного войска росов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев». И если мы будем исходить из того, что князь действительно прибавил 10 000 бойцов, то как раз и получим ту самую цифру, о которой говорил русский летописец. А подобное совпадение вряд ли может быть случайным.

Но тут возникает другой вопрос: а зачем Святославу вообще пришло в голову хитрить с цифрами? Ответ прост: одно дело, когда во время мирных переговоров у тебя 10 000 бойцов, и совсем другое дело, если враг думает, будто под твоим стягом 20 000 воинов. Недаром условия, на которых был подписан мирный договор, были для русов очень мягкие, невзирая на то что войну они, по большому счёту, проиграли. И я думаю, немалую роль в этих переговорах сыграло и то, что Святослав отложил в сторону меч и на время переквалифицировался в дипломата. И надо сказать, довольно искусного. Русь потеряла все завоевания на Дунае? Что ж, она и раньше без них жила и процветала, проживёт и впредь. Несмертельно. А с другой стороны, повторюсь ещё раз, киевский князь не считал войну законченной и смотрел на мирный договор с Цимисхием как на временное явление, письменные источники на это указывают недвусмысленно.

Но был ещё один момент, на который как-то не принято обращать внимания. В большинстве летописных сводов присутствует информация о том, что Святослав возвращался на родину «взем имение много у Грек и полон бещисленыи» (Новгородская I летопись младшего извода). Во как! Проигравший войну полководец возвращается домой с огромной добычей и пленными! Случай в военной истории из ряда вон, и, очевидно, Цимисхий сознательно пошёл на эту уступку, чтобы не ожесточать своего противника. Добыча на поле боя — это святое, и поди разберись, где её русы взяли, в Болгарии или в провинциях Империи.

И проверить невозможно, и доказать что-либо не докажешь. А потому решил базилевс не связываться. С полоном же гораздо интереснее. Однозначно, что это были не ромеи, ведь, как мы помним, по сообщению Льва Диакона, в договоре специально оговаривался пункт о том, что пленных Святослав вернёт. Чтобы выигравшие войну византийцы да отправились в полон! Такого Цимисхий просто не мог допустить, а потому и заставил Святослава всех захваченных ромеев выдать. Так кто же тогда эти загадочные пленники? Ответ может быть только один — болгары. Больше просто некому. Базилевсу было на пленных болгар наплевать, а для Святослава и его воинов они являлись хорошим живым товаром, которому на родине найдётся применение. Как мы помним, киевский князь перед началом осады пересажал несколько тысяч болгар по темницам, и, судя по всему, многие из них пережили осаду. А мог ведь ещё и жителей Доростола с собой увести, благо никому до этого дела никакого не было. Вот они, братские отношения между двумя народами в X веке, во всей, как говорится, красе…

Итак, подведём итоги. В войне с Византийской империей Киевская Русь потерпела военное поражение, её армия, воевавшая в Болгарии, была практически уничтожена, а все дунайские области, завоёванные Святославом, потеряны. Было ли это для Руси смертельным ударом? Никоим образом! Без этих земель Русь существовала безбедно и раньше, а потому никто не сомневался, что так будет и впредь. Киев также располагал значительными военными контингентами, и это позволяло довольно быстро восстановить военный потенциал страны. Для укрепления обороноспособности Руси всегда можно было нанять отряды варягов и викингов, благо государственная казна это позволяла. Потому и стремился князь на родину, знал, что там он в избытке найдёт всё для продолжения борьбы с Империей.

Встреча Святослава с византийским императором Цимисхием на берегу Дуная. Худ. Лебедев К.

Был ли мир, который заключил Святослав с Византией, позорным и унизительным? Нет. Восстанавливались все прежние договорённости с Империей по договорам 907 и 944 годов, новыми пунктами были лишь те, которые запрещали русам вести боевые действия на территориях, обозначенных в документе. Но это, так сказать, вытекало из прошедших бурных событий. Ну а что касается военной помощи Империи, то Святослав был не первым и не последним киевским князем, который обязался ей помогать войсками. Одним словом, никакой катастрофы не произошло, и два государства вернулись к тому положению вещей, которое существовало до начала походов Святослава на Балканы. Достигнутые договорённости удовлетворили обе стороны, но тут Святослав высказал ещё одно пожелание — он хотел лично встретиться с базилевсом.

Об этой встрече сохранился подробный рассказ Льва Диакона, который стал хрестоматийным и кочует из одного исследования в другое. Повторяться не хочется, отмечу лишь, что император в окружении телохранителей ждал князя верхом на коне, а Святослав прибыл на ладье, причём грёб наравне со всеми. Мы не знаем, о чём говорили два лучших полководца эпохи, а фантазировать на эту тему не хочется. Для нас гораздо важнее другое — как вёл себя Святослав во время этой встречи. «Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал». Вот так — сидя в ладье, в присутствии базилевса! Побеждённые в войне так себя не ведут, а киевский князь побеждённым себя не чувствовал, наоборот, в душе он жаждал реванша. И тем не менее мир был заключён. Доростольская эпопея закончилась, а вместе с ней и война Киевской Руси против Византийской империи.