Последние походы Святослава

ПУТЬ ДОМОЙ

Мир с базилевсом был заключён, но оставалась ещё одна проблема, и была она в свете последних событий достаточно серьёзной и опасной. А называлась эта проблема — печенеги. После нескольких лет военных действий в войске Святослава оставалось около 10 000 воинов, причём большинство из них получили ранения и были изрядно измотаны непрерывными боями. Моральный настрой тоже оставлял желать лучшего, ведь война была проиграна, и возникла необходимость покинуть те земли, которые русы уже привыкли считать своими. Но был и ещё один факт, который не лучшим образом повлиял на боевой дух ратников Святослава. Именно к моменту подписания мирного договора с Империей киевский князь обрушил репрессии на собственных воинов, тех, которые исповедовали христианскую веру.

Эти сведения нам сообщает В. Н. Татищев, и я не вижу оснований в них сомневаться: «Тогда диавол возмутил сердца вельмож нечестивых, начал клеветать на христиан, бывших в войске, якобы это падение войск приключилось от прогневания лжебогов их христианами. Он же настолько рассвирепел, что и единственного брата своего Глеба не пощадил, но разными муками томя убивал». То, что Святослав рассвирепел, понять можно. Жестоко израненный в последних сражениях, потерпевший поражение в войне, он находился буквально на грани. И когда возникла проблема с христианами, то князь сорвался и дал выход своему гневу. Мало того, он «послал в Киев, повелел храмы христиан разорить и сжечь и сам вскоре пошел, желая всех христиан изгубить». Только вот возможно, что гнев Святослава вскоре прошёл и разум правителя взял вверх над эмоциями, а потому, может быть, он и не начал бы в Киеве полномасштабную резню инаковерующих. А вот на Дунае христианам действительно не повезло, и чтобы в этом убедиться, мы сравним два договора — Святослава и его отца Игоря. Почитаем, как русы клянутся в соблюдении этих важнейших документов. Итак, клятва людей Игоря: «Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи в предлежании честного креста и хартии этой соблюдать все, что в ней написано, и не нарушать из нее ничего; а если нарушит это кто-либо из нашей страны — князь ли или иной кто, крещеный или некрещеный, — да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заклан собственным оружием.

А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, что написано в хартии этой, будет соблюдаться Игорем, и всеми боярами, и всеми людьми Русской страны во все будущие годы и всегда» (Повесть временных лет).

А теперь как поклялись мужи Святослава: «Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от бога, в которого веруем, — в Перуна и в Волоса, бога скота, и да будем желты, как золото, и своим оружием посечены будем» (Повесть временных лет). Видите разницу — в войске Святослава к этому моменту христиан нет! И если это сопоставить с известием Татищева, то картина получается очень интересной.

Теперь вернёмся к печенегам. Вот что сообщил об этом Иоанн Скилица: «По просьбе Свендослава император отправил посольство к пацинакам, предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить росов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский». Как мы помним, в 970 году степняки выступают на стороне русов, а уже в 971 году Святослав говорит: «А печенеги с нами ратны». Почему это произошло? Я думаю, что здесь не надо делать сногсшибательных открытий или начинать мудрить, выдумывая разные теории. Всё было достаточно просто. На дипломатическом поприще вряд ли кто под лучами солнца мог бы состязаться с сановниками Империи, а потому нет ничего невероятного в том, что они могли просто-напросто договориться со степняками. Засыпать дарами печенежских ханов и посулить им золотые горы византийцам ничего не стоило. Но была у этой проблемы и другая сторона медали.

Как уже упоминалось выше, если с некоторыми из печенежских колен Святослав мог находиться в добрососедских отношениях, то это не значит, что столь же дружески к нему относились и остальные ханы со своими родами. Вот к этим-то враждебным киевскому князю печенегам и могли направиться византийские послы, чтобы побудить их активизировать свою деятельность. Момент был очень удачный. Те роды, которые были дружески настроены к Святославу, понесли страшные потери в битве при Аркадиополе и теперь вряд ли могли оказать ему какую-либо помощь вообще. На первые позиции в Степи теперь выходили враги киевского князя.

Теперь же, когда мир был заключен, а Святослав из врага превращался в союзника Империи, Цимисхий отправил к степнякам посольство Феофила, чтобы решить вопрос о беспрепятственном возвращении русов на родину.

Святослав прекрасно осознавал всю слабость своего войска, с которым ему придется возвращаться на родину: «Видев же мало дружине своея, и рече к собе: «Да како прельстивше, избиють дружину мою и мене»; беша бо мнозе избиене на полку» (Новгородская I летопись младшего извода). Поэтому перед князем и его воеводами встал вопрос, от которого зависело многое: каким же путем возвращаться домой? Святослав знал, что печенеги ему враждебны, а потому покидать Болгарию не спешил, ожидая, когда вернётся посольство Феофила. Судя по всему, именно эта задержка и оказалась роковой, прождав посольство, князь резко ограничил себя во времени, поскольку наступила осень. Как оказалось, Святослав прождал зря, поскольку вести послы привезли неутешительные: «Пацинаки приняли посольство и заключили договор на предложенных условиях, отказавшись только пропустить росов» (И. Скилица). Сейчас трудно ответить на вопрос, насколько сильно настаивал Феофил на беспрепятственном проходе недавних врагов своего государства, возможно, он действительно пытался что-то сделать, а может, подошёл к вопросу чисто формально. Но дело в том, что в гибели Святослава русские летописцы винят не ромеев, а болгар, причём этот факт засвидетельствован с завидным единодушием как в крупнейших летописных сводах, так и в региональных летописях. А потому игнорировать его мы не можем.

«Послаша переяславци к Печенегом, глаголюще сице: «Идешь вы Святослав в Русь, взем имение много у Грек и полон бещисленыи, с малом дружины». Слышавши же Печенезе, и заступиша Печенези порокы» (Новгородская I летопись младшего извода). Если посланцы от болгар тайно явились к печенежским ханам во время пребывания там Феофила, то миссия епископа изначально была обречена на провал. Болгары запросто могли расписать печенегам всю слабость войска киевского князя и обилие добычи, которую он везёт на Русь. Им было достаточно разбудить алчность кочевников, вкупе с мстительностью, освежив их память напоминанием о разгроме в 968 году, когда Святослав побил печенегов в степях.

Ещё один момент, о котором сообщает Скилица, так это то, что «пацинаки были раздражены тем, что он [Святослав] заключил с ромеями договор». Как это можно понять? Я думаю, вполне вероятно то, что некоторые из вождей родов, до сих пор недружественных киевскому князю, стали склоняться к тому, чтобы вместе с ним принять участие в войне с Империй. Россказни тех, кто ходил за Дунай, вызывали у них зависть, а гибель множества соплеменников в битве при Аркадиополе вовсе не отпугивала. Печенеги на жизнь смотрели просто, и часто вчерашние враги для них становились друзьями или наоборот. В итоге поход на Балканы рисовался им очень радужной перспективой, а тут Святослав взял да и замирился с базилевсом! Все планы сразу рухнули, добыча уплыла, можно сказать, из рук, и осталась лишь только злость на виновника подобной несправедливости. В итоге Феофил получил отказ.

Тогда зачем это было надо болгарам? Ответ прост. Зная Святослава, они прекрасно понимали, что рано или поздно он снова вернётся на Дунай, снова польётся болгарская кровь, запылают деревни и сёла, а города подвергнутся осаде и разорению. Что Болгария снова станет ареной схватки двух хищников, разменной монетой в большой политической игре.

Но тогда возникает другой вопрос: а догадывался ли Цимисхий о том, что Святослав вернётся? Скорее всего, да. Тогда вопрос другой: а может, это он посодействовал тому, чтобы печенеги напали на войска киевского князя на обратном пути? Вряд ли. Ведь захоти базилевс уничтожить остатки армии русов, он бы запросто это сделал на Нижнем Дунае, не связываясь с печенегами. Ведь не факт, что нападение степняков обернётся для Святослава катастрофой, а если правда выйдет наружу, то новой войны всё равно не избежать. Но вот если бы базилевс нарушил перемирие и атаковал русов прямо в Болгарии, то, скорее всего, живыми бы они не ушли вообще. Огненосные корабли грозно стояли на Дунае и в случае приказа сожгли бы весь ладейный флот Святослава, как только бы он двинулся вниз по реке. И здесь уже без вариантов. Однозначно, что к Цимисхию продолжали подходить подкрепления, а у Святослава по-нрежнему оставались лишь остатки некогда грозной армии. Недаром говорят: если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, а император был не из тех людей, которые перекладывают ответственность на других. Тем более на печенегов. И возжелай Иоанн смерти князя, то вряд ли бы ему что-то могло помешать. Потери в людях базилевса не пугали, а что до нарушенного договора, то победителей не судят.

И тем не менее некоторые меры Цимисхий принял. Базилевс был прежде всего воином и прекрасно знал, что любой мир — это лишь подготовка к новой войне, да и к Святославу доверия не испытывал. Подтверждение этому мы находим у Скилицы, который сообщил, что «когда росы отплыли, император укрепил крепости и города на берегах реки и возвратился в ромейскую державу». Укрепив города по Дунаю и оставив там многочисленные гарнизоны, Иоанн сразу исключил возможность неожиданного появления в будущем Святослава в придунайских землях и Болгарии. Русам пришлось бы долго и надсадно прогрызаться через многочисленные города и крепости, а ведь главным козырем киевского князя всегда была именно стремительность.

И ещё. Император прекрасно понимал, что когда Святослав вернётся на Русь, то ему в ближайшее время будет не до похода на Балканы, поскольку все вакантные столы заняты и ему придётся искать себе место под солнцем. А возможно, что Цимисхий знал и о тех настроениях, которые царят в Киеве, и потому был так спокоен.

Теперь вернёмся к военному совету, на котором Святослав и воеводы обсуждали путь домой. Удивительное дело, но наиболее ценные сведения об этих последних месяцах жизни легендарного воителя сохранились не в основных летописных сводах, а в региональных. Наиболее подробный рассказ мы находим в Устюжской летописи, составленной в XVI веке, но в то же время имеющей общерусский характер. По большому счёту, об интересующем нас периоде она повторяет сведения как Повести временных лет, так и других летописей, но некоторые известия действительно представляют большую ценность. Итак: «Ирече ему воевода Свенделъ: «Понде княже, около на конех, стоят бо печенози в порозех». И не послуша его Святослав, поиде в лодьях». Вроде бы всё понятно. Однако как быть с тем, что из одного исторического труда в другой на протяжении довольно длительного времени кочует версия о том, что воевода Свенельд большую часть войск повёл в Киев степью?

Во всех письменных источниках, кроме работы В. Н. Татищева, сведения об этом отсутствуют, и лишь Василий Никитич, пользовавшийся Иоакимовской летописью, сообщил о походе через степь. Вот как это выглядит в интерпретации другого великого русского историка С. М. Соловьёва: «Что Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев, об этом свидетельствует Иоакимова летопись». Но вот беда, в этом свидетельстве нет ни слова о том, что именно Свенельд повёл войска к Киеву. Судите сами. Святослав «…бо вся воя отпусти полем ко Киеву, а сам не со многими иде в лодиах». Мало того, есть известия, которые напрочь опровергают теории о том, что Свенельд пришёл в Киев и стал там плести козни против Святослава. Снова обратимся к Устюжской летописи: «В лето 6480. Поиде Святослав в пороги, и нападе на него печенески князь Редири с вой своими, и уби Святослава. И взяша главу его, и во лбе его зделаша чашу, и оковаша златом и пьяху ея вино. Свиндел же убежа з бою, и прииде в Киев к Ярополку, сыну Святославлю, и сказа ему смерть отцову, и плакались по нем со всеми людьми». Аналогичную информацию сообщает и «Летописец, содержащий в себе Российскую историю»: «Свиндел же убежа с бою». Такого же мнения придерживался Н. М. Карамзин, отметивший, что «только немногие Россияне спаслись с Воеводою Свенельдом и принесли в Киев горестную весть о погибели Святослава». Помимо этих сведений, в большинстве летописных сводов прямо указано, что воевода объявился в Киеве после смерти Святослава, но никак не раньше. Совпадение? Вряд ли. Поэтому можно утверждать, что старый воевода в Киеве не был и козней против своего князя не плёл. Но, сняв с него обвинение в предательстве, волей-неволей приходится предъявлять ему другое обвинение — в трусости. Трудно сказать, что хуже. Сыновья же Святослава будут помнить об этом, и недаром Олег Древлянский сразу же прикончит сына Свенельда, Люта, лишь только узнает, кто перед ним. Сын ответит за отца.

Вновь возвратимся к войску, которое через степь отправилось в Киев. Велико ли оно было? В чём вообще был смысл этого сухопутного похода? Хочу обратить внимание на то, что в летописях, где говорится о предложении идти в Киев по суше, неизменно присутствует упоминание о конях. Как уже отмечалось, лошади избежали участи быть съеденными в Доростоле, и потому княжеская дружина могла вернуться на родину другим путём, кроме водного. Выбор был. Запихивать коней в ладьи смысла не имело никакого, а потому и отправлялись они по суше. С другой стороны, этих гридней явно было не очень много, от силы 1500–2000 бойцов, не более, поскольку конница Святослава была значительно малочисленнее пехоты и к тому же понесла потери. Правда, сам князь с конными гриднями не пошёл, доверив вести их одному из воевод, а сам остался с пешей ратью, которой предстояло идти на ладьях.

Снова возникает вопрос: а почему тогда всё войско не пошло по суше? Я думаю, что здесь снова надо исходить из летописных известий. Войско Святослава было обременено болгарской добычей, которую удобнее всего было транспортировать на ладьях. А вот конный отряд, скорее всего, выступил гораздо раньше остального войска, и вполне возможно даже раньше, чем закончились переговоры с печенегами. Цель — оказаться в Киеве как можно быстрее, донести до князя Ярополка повеление отца собирать полки и двигаться к Днепровским порогам, навстречу Святославу. Косвенным подтверждением этому служит то, что князь решил идти именно по Днепру, а не на Боспор Киммерийский или в Тмутаракань, где были его владения. Но сразу оговорюсь, это моя версия развития событий, не более.

Но вот дальше, очевидно, всё пошло не так, поскольку, когда киевский князь к этим самым порогам подошёл на ладьях, кроме печенегов, он никого там не застал. Стоя на носу ладьи, Святослав вглядывался в сторону берега, где разъезжали тысячи степных наездников, пуская стрелы в растянувшиеся по Днепру вереницы судов. Князь понимал, что если он сейчас попробует пойти на прорыв, то далеко не уйдёт, потому что, как только ладьи пристанут к берегу, их атакуют печенеги. Кочевники в несколько раз превосходят княжескую рать, и как ни храбры и умелы русы в бою, а шансов на победу без помощи из Киева пет никаких. Только где она, эта помощь?

Скрепя сердце Святослав распорядился разворачивать суда, и огромный караван потянулся в обратную сторону, к устью Днепра. «И приде Святослав к порогам и нельзе проите, и возвратися вспять до устья непръекаго и ста зимова в лузе море и на Беле берегу, бе зима приспе» (Устюжская летопись). По большому счёту, это была катастрофа. Князь оказался в Бслобережье, где он по договору с Империей не имел права зимовать, но не это было самым страшным, а то, что его воинство было совершенно не готово к зиме. Погода испортилась, переход морем в Тмутаракань был, очевидно, очень опасен, а потому и расположились русы в Белобережье на зимовку, надеясь на то, что из Киева придёт помощь. Тогда никто не знал, что эти надежды напрасны.

Ещё с древних времен Днепр был основным водным путем, по которому шла торговля между Севером и Югом. Однако он был дорогой не только удобной, но и опасной. Нападения разбойников и кочевых племён были явлениями довольно обыденными для того времени, а вот Днепровские пороги, которые предстояло преодолеть Святославу и его войску, представляли наибольшую опасность. И связано это было прежде всего с природными условиями. В районе современного Днепропетровска Днепр прорывался через длинную гранитную гряду, из-за чего русло реки было наполнено огромным количеством перекатов — около 30 каменных гряд и 9 порогов. Что само по себе делает плавание очень опасным. Но если к этому добавить возможность нападения кочевников, то опасность увеличивается в несколько раз. Общая длина этого сложнейшего участка была около 90 километров, а затем в районе Запорожья Днепр успокаивался и уже спокойно нес свои воды к Чёрному морю.

Описание того, как славяне проходят этот опасный участок, когда следуют знаменитым водным путём «из варяг в греки», оставил базилевс Константин Багрянородный, и чтобы лучше понять ситуацию, в которой оказался Святослав, есть смысл ознакомиться с отрывком из труда царственного учёного: «Прежде всего, они приходят к первому порогу, нарекаемому Эссупи, что означает по-росски и по-славянски «Не спи». Порог этот столь же узок, как пространство циканистирия, а посередине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издает громкий страшный гул. Ввиду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем нагие, ощупывая своими ногами дно. волокут их, чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы, толкая ее шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки. Когда они пройдут этот первый порог, то снова, забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси, а по-славянски Острову нипрах, что значит «Островок порога». Он подобен первому, тяжек и трудно проходим. И вновь, высадив людей, они проводят моноксиды, как и прежде. Подобным же образом минуют они и третий порог, называемый Геландри, что по-славянски означает «Шум порога», а затем так же — четвертый порог, огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны. Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за почина китов. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксидах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксиды по ею сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и переправив опять по излучинам реки свои моноксиды, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веручи, что означает «Кипение воды», и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог». Затем достигают так называемой переправы Крария, через которую переправляются херсониты, идя из Росии, и пачинакиты на пути к Херсону. Эта переправа имеет ширину ипподрома, а длину, с низа до того места, где высовываются подводные скалы, — насколько пролетит стрела пустившего ее отсюда дотуда. Ввиду чего к этому месту спускаются па-чинакиты и воюют против росов».

Так почему же Святослав и его воины оказались брошены на произвол судьбы? Как мы убедились, козни Свснельда здесь ни при чём, он находился рядом с князем. Кто же ещё обладал необходимой властью для того, чтобы иметь возможность влиять на ход событий? Вог тут в нашем поле зрения появляется новая фигура, к которой есть смысл присмотреться повнимательнее. Это Ярополк, старший сын Святослава, поставленный отцом князем в Киеве. Если следовать классическому принципу любого расследования — ищи того, кому это выгодно, то главным подозреваемым становится Ярополк. Потому что это именно он терял больше всех в случае возвращения на Русь грозного Святослава, и именно ему больше всех была выгодна смерть отца. Ведь два других сына Великого Воителя не теряли ровным счётом ничего в случае возвращения князя на родину. Олег как сидел в своей древлянской глуши, так и остался бы там сидеть, среди медведей, волков да прочего зверья, теша душу свою молодую ловами да охотами. А про Владимира и говорить не приходится. А вот Ярополк…

Дело могло быть даже и не в одном Ярополке, а тех силах, которые за ним стояли, и были эти силы, надо сказать, немалые. Прежде всего, это те княжеские мужи, которые получили от молодого правителя земли, новые источники доходов, а проще говоря — власть. Ведь Святослав должен был вернуться не один, с ним придут его люди, которые отгонят людей Ярополка от сытной кормушки и сами займут их места. А потому у Ярополковых людей были все основания не желать возвращения в Киев Святослава.

А была ещё и другая сила, может, и не настолько весомая, как первая, но тем не менее обладающая значительным влиянием — это христианская община Киева, которая при Ярополке значительно усилилась. «Ярополк же был муж: кроткий и милостивый ко всем, любящий христиан, и хотя сам не крестился народа ради, но никому не запрещал», — так характеризует В. Н. Татищев этого князя. Но дальше он делает ещё одно замечание: «Яро-полка житье и дела у Нестора не весьма хвально описаны, но скорее неверность и предательство его вельмож ему в слабость и нерассудность приписал; напротив же, Иоаким, гл. 4, его кротость, благонравие и любовь к христианам довольно похваляет; однако ж так как кротость и набожность в простых людях не похвальна, а больше строгость и правота в государях».

Из данного отрывка можем увидеть, что именно вельможи и христианская община имели большое влияние на князя, и если первым было что терять в материальном плане, то у вторых речь шла о жизни или смерти. Вспомним, что Святослав «послал в Киев, повелел храмы христиан разорить и с. жечь и сам вскоре пошел, желая всех христиан изгубить». Вполне возможно, что те, кто шёл на конях через степи, и привезли это грозное повеление князя в Киев, и, что вполне вероятно, могли даже начать его выполнять. Косвенно об этом свидетельствует всё тот же Татищев, когда рассказывает о судьбе князя Аскольда: «Блаженный же Оскольд предан киевлянами и убит был и погребен на горе, там, где стояла церковь Святого Николая, но Святослав разрушил ее, как говорят».

О том, что Святослав рушил церкви во время своего пребывания в Киеве, нет никаких сведений, а вот то, что разрушить её могли, выполняя княжеский приказ, — это вполне реально. Сведения о том, что христиане наравне с Ярополком и его мужами были замешаны в заговоре против Святослава, нам снова сообщает Василий Никитич: «Но Бог ведал, как праведных спасти, а злых погубить, ибо князь всех воинов отпустил полем к Киеву, а сам с немногими пошел в ладьях, и на Днепре близ проторча (порогов) напали на них печенеги и со всеми, бывшими при нем, убили. Так вот и принял казнь от Бога». Таким образом, интересы Ярополка, его окружения и христианской общины пересеклись в одной точке, а центром их пересечения был князь Святослав.

В следующей главе я приведу цитату из одного письменного источника, в котором виновниками гибели князя прямо будут названы киевляне. Если в 971 году подсуетились болгары и в итоге Святослав не смог пройти пороги, застряв в итоге на зиму в Бело-бережье, то в 972 году уже действовал Ярополк и его ближайшее окружение. Были посланы доверенные люди к печенежскому хану Куре, который и согласился по весне напасть на княжескую рать, только надо думать, что за свою услугу печенег запросил немало. Наступил последний акт трагедии.

СЕЧА НА ДНЕПРЕ

В X веке славяне называли Белобережьем местность у лиманов Днепра. Это были длинные песчаные косы, к которым приставали купеческие и военные корабли. Именно здесь происходил мелкий ремонт судов, идущих путём «из варяг в греки», и именно здесь частенько останавливались торговые купеческие караваны для подготовки к плаванию по Чёрному морю. «Белобережие не город, что Беловежа при устье Днепра… ибо сие урочище, видимо, что было пустое или малого селения, ниже порогов», — сообщает В. Н. Татищев. Как видим, местность достаточно пустынная и безлюдная в это время года. Главной бедой было то, что запасы продовольствия у русов были ограничены, а добыть их зимой в Белобережье было весьма проблематично. Святослав с воинством оказался накрепко запер! в этом глухом углу, и выбраться отсюда до весны не было никаких шансов. «И остановился зимовать в Белобережье, и не стало у тех еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и тут перезимовал Святослав» (Повесть временных лег).

Как видим, голод был страшный, а многочисленные лишения, обрушившиеся на княжеских ратников, запросто могли вызвать развал дисциплины в войсках. По этого не произошло, Святослав держал своих воинов железной рукой, не позволяя им в этих сложнейших условиях скатиться до мародёрства и грабежа. Из летописного текста следует, что русы за все платили золотом и серебром, благо ладьи ломились от добычи. И тем не менее далеко не каждый полководец мог бы похвастаться таким дисциплинированным войском.

А вот судьба болгарского полона, скорее всего, оказалась трагической. В заваленном снегом и скованным льдом Белобережье им негде было достать еду, а чтобы купить её, как это делали русы, они просто-напросто не имели средств. Вряд ли их хозяева стали бы тратиться на пленников, им и самим еды не хватало, а потому большая часть болгар была обречена. Они могли просто умереть с голоду в этом забытом богом месте.

Что же касается Святослава, то эти дни превратились для него в сплошное и томительное ожидание вестей из Киева. День сменяла ночь, потом ночь снова сменял день, а долгожданный гонец так и не появлялся. Князь не знал, что и думать про всё это. Но самое главное было в том, что первый раз в жизни он не мог решить, что ему делать дальше. Его воинам было гораздо проще, они хоть и боролись с голодом и лишениями, но голову себе глобальными вопросами не забивали, не к чему им это, за них князь думает! Вот князь и думал. Возможно, что именно тогда он и понял, какую страшную ошибку допустил, недооценив печенежскую опасность и всю ту степень страшной угрозы, которую степняки представляли для Руси. Теперь пришло время расплаты за это.

Но киевский князь так и не придумал ничего стоящего. Хоть и он знал, что печенеги ушли от порогов и откочевали на зимовку, но идти в Киев зимой, через заснеженные степи, не имея коней, без еды и тёплой одежды было полным безумием. И потому Святослав ждал — ждал весны, когда вскроются реки и сойдёт лёд, когда установится хорошая погода и можно будет выйти в открытое море. По большому счёту, самым разумным для князя было уйти на Боспор Киммерийский и Тмутаракань. Пополнить войска, нанять отряды ясов и касогов, а затем двинуться на Русь. И гам напомнить кое-кому об обязанностях сына и младшего князя, а заодно выполнить свою угрозу в адрес христианской общины.

Едва только появилась возможность плыть вверх по Днепру, как Святослав велел грузиться воинству на ладьи и срочно покидать Белобережье. Почему он так поступил вопреки здравому смыслу? На мой взгляд, ответ может быть только один: князь надеялся, что печенеги ещё не встали на порогах. И действительно, уйдя на зимовку, ханы могли замешкаться, а у Святослава появлялся пусть небольшой, но шанс проскочить пороги до их появления. А как мы помним, если князю подворачивался счастливый на его взгляд случай, то он всегда им пользовался. Потому и ринулся Святослав по Днепру на север.

Прикупив у местных жителей нескольких лошадей и отправив на них в степь дозорных, киевский князь выступил в свой последний поход. Русы, измученные тяжёлой зимовкой, изо всех сил налегали на вёсла, двигаясь против течения, но перегруженные добычей ладьи не очень быстро двигались вперёд. Святослав отказался бросить в Белобережье свои болгарские трофеи, поскольку считал, что хотя он и появится в Киеве как потерпевший поражение в войне, то, по крайней мере, с богатой добычей. И потому все богатства русы везли с собой. Миновали Крарийскую переправу, опаснейшее место, где Днепр сильно сужается и печенеги подстерегают купеческие караваны.

Дальше начинались пороги. Высланные вперёд дозорные доложили, что печенегов не видать, и князь взмахнул рукой — войско русов начало переходить через «Малый порог», как называет его Константин Багрянородный. Ладьи приставали к берегу, часть воинов ринулась вместе с остатками болгарского полона разгружать суда, а остальные ратники сомкнули шиты и развернулись в сторону степи. Но ничего не произошло. Преодолели «Малый порог» сравнительно быстро, спешно погрузились на ладьи и двинулись дальше на север. Громко скрипели уключины, русы гребли отчаянно, сбивая ладони в кровь и преодолевая встречное течение, но темп не сбавляли, поскольку понимали, что на кону стоит их жизнь. Следующий порог тоже преодолели без осложнений, частично разгрузив ладьи, русы протаскивали их по мелким протокам, отталкиваясь шестами от дна и осторожно выбирая курс. Рать киевского князя упорно пробиралась вверх по Днепру, и в какой-то момент Святославу показалось, что всё действительно закончится благополучно. Князь мысленно возблагодарил богов, но далёкий шум и грохот напомнили ему о том, что самое трудное препятствие впереди.

Ибо там находился наиболее страшный из всех Днепровский порогов — Ненасытецкий порог, Ненасытец, или, как его ещё называли, Ревущий. Легенды гласили, что своё прозвище Ненасытец он получил за то, что забирал жизнь каждого десятого из тех, что спускались вниз по реке. Сотни судов и великое множество людей сгинули в его ревущих водах, которые прорывалась сквозь гранитные скалы, перегородившие великую реку. Течение здесь было настолько сильным, что это был единственный из всех порогов, который не замерзал зимой. Всего порог имел 12 уступов, где бешено клокотала и бурлила вода, переливаясь с камня на камень грохочущими водопадами и пробивая себе дорогу через извилистый и узкий проход между большими скалами. Вот здесь, среди чёрных скал Ненасытна, откуда с рёвом срывались потоки воды, и должна была решиться судьба князя Святослава и его храброго воинства.

Прискакавшие дозорные, которые осматривали близлежащие овраги и небольшие рощи, доложили, что печенегов не видно, и князь дал команду причаливать к берегу. Одни воины разбирали щиты и копья, прыгали в воду и, выходя на сушу, формировали боевой строй, готовясь к атаке со стороны степи. Другие же, наоборот, откладывали оружие в стороны, разгружали ладьи, ставили их на катки и начинали медленно тащить вдоль реки. 408 саженей (около 900 метров) от одного конца порога до другого — воз то расстояние между жизнью и смертью, которое им предстояло пройти. И они шли. С руганью и надсадой ратники и пленные болгары катили ладьи вперед, считая каждый шаг, пройденный ими в этой гонке со смертью. Впереди с отрядом закованных в доспехи бойцов шёл воевода Свенельд, готовый в любой момент принять на себя удар печенежской конницы. Но всё было тихо.

Смеркалось. Солнце не спеша уходило за линию горизонта, окрашивая в кровавый цвет воды Днепра, и по приказу князя стали зажигать факелы, чтобы и ночью продолжать перетаскивать ладьи через порог. Громадный караван растянулся вдоль реки, новые суда всё подходили и подходили к берегу, а русы вместе с болгарами спешно начинали их разгружать. Болгары не ленись и тоже работали из всех сил, поскольку прекрасно понимали, что такое оказаться в плену у печенегов — в этом случае то, что ждало их на Руси, могло показаться пленникам раем. Воеводы усиленно подгоняли своих людей, которые и так работали изо всех сил, а сам князь обходил строй бойцов, которые в случае тревоги должны будут первыми принять на себя удар степняков. Он уже знал, что передовой отряд обошёл порог, несколько ладей спустили на воду и начинаю! снова загружать добром. Однако Святослав был недоволен, ему казалось, что всё происходит слишком медленно. Ладьи, которые шли в хвосте каравана, ещё только разгружаются, и если именно сейчас появятся печенеги, то беды не миновать. И словно в ответ на его мысли, из степи появился всадник, который бешено нахлёстывая коня плёткой, мчался к Днепру. «Печенеги!» — заорал во всю глотку до зорный и тут же слетел под копыта коня, выбитый из седла метко пущенной стрелой.

Кончина Святослава. Худ. Чориков Б.

В тот же миг степь взорвалась от рёва степняков, которые, развернув свои ряды, лавиной покатились на русов. 11о те не дрогнули. Сомкнув большие щиты, воины Святослава ощетинились частоколом копий и приготовились к бою. Не им. отражавшим атаки закованных в броню до самой макушки кагафрактов базилевса, бояться нестройной толпы кочевников! Степная волна ударила в строй русов и после короткой схватки отхлынула назад. Сотни печенегов повисли на копьях княжеских бойцов, а не меньшее количество исколотых и изрубленных кочевников осталось лежать на залитой кровью земле. Но хан Куря, чья орда первой пришла к порогам и успела перехватить Святослава, даже не думал отступать. По его приказу печенеги потянули из колчанов луки, и смертельный ливень стрел обрушился на русов. Ратники подняли над головой щиты, но Куря действовал хитрее — его воины стали стрелять по тем воинам, которые перетаскивали ладьи по суше. Не прикрытые щитами, русы стали падать один за другим, ход движения ладей по берегу вдоль реки нарушился, а потом и вовсе остановился. Похватав оружие, княжеские воины бросились в строй.

Зажжёнными стрелами печенеги сумели поджечь несколько судов, и теперь они ярко пылали в ночи, освещая тысячи сошедшихся в смертельной схватке бойцов. Степняки атаковали строй русов то справа, то слева, били по центру, надеясь нащупать слабое место, чтобы развалить его, и всё это происходило под дождём стрел, которые непрерывно сыпались на воинов Святослава. Всадники Кури яростно кидались врукопашную, что было в общем то не свойственно печенегам, но их хан знал, что делал — после нескольких минут отчаянного боя степняки отходили, а на их место вставали другие. Зато русы, ослабленные страшной зимовкой в Белобережье, длительной греблей против течения и утомительными переходами через пороги, подобного себе позволить не могли, их было слишком мало. Сам Святослав в это время пытался восстановить боевые порядки своих бойцов, сплотить их и прорваться к ладьям Свенельда, несколько десятков которых уже покачивалось на днепровских волнах. Но сделать это было невероятно сложно.

Постепенно печенеги оттеснили русов к ладьям, а затем и вовсе сумели прорваться к Днепру, туда, где перед порогом стояли ещё не разгруженные суда. Сразу начался повальный грабёж, но Куря лично прискакал туда и, раздавая удары плёткой направо и налево, сумел снова погнать своих воинов в бой. До победы ему было ещё очень далеко. Лютая сеча кипела на гранитных скалах Ненасытца. Вдоль Днепра горели брошенные ладьи, а русы, прикрываясь щитами, продолжали рубить наседавших со всех сторон печенегов. В отблесках огня было видно, как в окружении верных гридней отчаянно сражается под стягом князь Святослав, как воеводы, сотники и десятники смыкают разорванные вражеским натиском ряды, как поднимая тучи брызг, мчится по мелководью печенежская конница. Грохот битвы заглушал рёв воды, которая пробивалась сквозь каменистую гряду. Лязг железа, крики тысяч людей, торжествующий клич идущих в атаку печенегов и рёв боевых рогов русов слились в один сплошной громовой раскат.

Куря бросал в битву всё новые и новые тысячи, и вскоре монолитный строй княжеской рати развалился, а сражение перешло в рукопашную, где всё уже решало не воинское мастерство и умение, а численное превосходство. И гем не менее русы бились всю ночь, до самого рассвета.

С борта своей ладьи Свенельд наблюдал, как отчаянно сражаются его товарищи на суше, но сойти на берег и помочь им старый варяг не собирался, в этом случае шансов вернуться обратно на суда у него практически не было. Воевода видел, как многие ратники прыгали в брошенные у берега ладьи и с них поражали печенегов, как остальных русов уже оттеснили к Днепру и противники рубятся по колено в воде. Видел, как закачался и упал на гранитные камни пробитый стрелами княжеский стяг, слышал, как, перекрывая шум битвы и грохот воды, ревел боевой рог Святослава, собирая всех уцелевших воинов. Старый воин понимал, что всё уже кончено и из тех русов, что сейчас отчаянно бьются на берегу, вряд ли кто живым доберётся до его ладей — тысячи печенегов затопили весь берег Днепра. Поэтому Свснсльд бросил последний взгляд в сторону берега и распорядился спешно отплывать на север, поскольку впереди также находились пороги, а он надеялся, пользуясь моментом, их беспрепятственно преодолеть. Пока Куря расправляется со Святославом, никакой погони не будет. Ведь Святослав свою жизнь дёшево не отдаст! Всё дальше и дальше на север уходили ладьи воеводы от Ненасытецкого порога, всё тише и тише становился рёв воды и грохот битвы на берегу. А вскоре всё стихло.

Кровавая полоска зари медленно окрасила чёрное небо, а сеча на берегу Днепра продолжала бушевать. Тысячи печенегов окружили со всех сторон разъединённые и разобщённые группы русов и с остервенением кидались на щиты и копья врагов. Святославу удалось собрать вокруг себя несколько сотен воинов и с ними прорубиться к реке, туда, где должны были стоять ладьи Свене льда. Но ни ладей, ни воеводы там уже не было, и лишь вдалеке князь сумел различить неясные тени уходящих на север судов. Понял Святослав, что пришёл его смертный час и ничего ему больше не остаётся, как с честью сложить свою голову вдалеке от родной земли. Поняли это и окружающие князя гридни, а потому тесно сомкнули ряды и плечом к плечу, щитом к щиту, ринулись на печенегов. Думали лишь об одном — убить как можно больше врагов, а потому и не щадили себя, с остервенением кидаясь на степняков. Святослав отбросил в сторону утыканный стрелами щит и, сжав меч двумя руками, врубился в самую гущу врагов. Удары сыпались на него со всех сторон, кровь текла из многочисленных ран, через звенья рассеченной кольчуги, но Святослав рубил и рубил печенегов, хотя силы его уже были на исходе. Вокруг один за другим падали верные гридни, уже некому было прикрывать князя со спины, а он всё продолжал сражаться. Наконец под ударами копий и сабель Святослав упал, а следом были зарублены последние сражавшиеся с ним дружинники.

Но битва не закончилась, в некоторых местах русы продолжали отчаянно сражаться, они из последних сил прикрывались щитами и наносили печенегам ответные удары. Однако шансов на спасение у них не было никаких, они просто дорого продавали свою жизнь. Солнце поднималось всё выше, освещая своими лучами заваленный грудами изрубленных, исколотых и растоптанных лошадиными копытами тел берег Днепра, где вода была красной от крови. Уже сновали вдоль Ненасытецкого порога наиболее расторопные из степняков и методично вырезали всех раненых русов, заодно обшаривая их тела в поисках добычи. Куря сидел в седле и смотрел на поле боя, когда воины принесли и положили у ног его коня истекающего кровью Святослава. Киевский князь был ещё жив, он страшно ослабел от многочисленных ран и потери крови, а когда его нашли печенеги, то и вовсе был без сознания. Куря ловко спрыгнул с коня и, гордо встав над поверженным врагом, заглянул ему в глаза — Святослав смотрел на него с такой ненавистью, что печенежский хан невольно отвёл взор и медленно потащил из ножен кривую саблю.

Я не придумывал версию о том, что Святослав попал в руки печенегов живым, это подтверждают письменные источники, которые сейчас будут процитированы. Мало того, в них буду! указаны конкретные виновники гибели князя-воина на Днепровских порогах в марте 972 года. Эти сведения полностью совпадают с той версией, которую я предложил, о виновности Ярополка, его окружения и христианской общины Киева. Итак, Ян Длугош, автор «Истории Польши»: «Б то время как князь Руси Святослав возвращался из Греческой земли, куда вражески вторгся, и вёз греческие трофеи, его враги печенеги, извещённые некоторыми русскими и киевлянами, выступают со всеми силами и легко побеждают Святослава и его войско, как потому, что оно было обременено добычей, так и потому, что сражалось в неудобном месте. Сам Святослав, пытаясь продолжить сражение и остановить позорное бегство своих воинов, живым попадает в руки врагов. Князь печенегов по имени Куря, отрезав ему голову, из черепа, украшенного золотом, делает чашу, из которой имел обыкновение пить в знак победы над врагом, ежедневно вспоминая свой триумф». Вот как-то так оно получается.

И можно бы возразить, что пан Ян сознательно клевещет на одного из героев русской истории, но об этом же сообщает и «Киевский синопсис» Иннокентия Гизеля: «…заступиша ему путь Печенези, на месте злом к бою неудобном, между порогах! и не далече Белобережья, и озиме тамо в осаде. На весне же нападе Князь Печенежский Куря, или Курсе, и порази Русь, а Светослава жива вземши, повеле ему главу отсещи и соделати от кости ея чашу, златом обложенну с сицевым надписанием: ищай чужого, свое погубляет. Пияше же от тоя чаши всегда, веселяся о славной победе над Светославом». Но можно опять возразить — Киев второй половины XVII века, оттуда ляхов только что изгнали, их влияние ещё достаточно сильно, вот и пишет Исаак невесть что. Ио дело в том, что Длугош и Гизель жили в разное время, а с той поры, как пан Ян «Историю Польши» написал, уже два века минуло! К тому же текст Гизеля явно восходит к совершенно другому источнику, чем текст Длугоша, поскольку, сходясь в главном, они расходятся в частност ях.

С другой стороны, именно этим и ценны сведения, которые сообщают польские источники, поскольку им чуждо чувство политкорректности к представителям правящей династии в России. Ведь, в отличие от русских летописцев, полякам не было нужды что-то подправлять или о чём-то умалчивать. Это очень тонко подметил один из знатоков той далёкой эпохи Сергей Лесной (Парамонов): «Как известно, польское летописание началось значительно позже русского, поэтому первые польские летописцы начинали свои летописи, выписывая многое из русских. Эти русские летописи не были, однако, типа Нестора, а содержали многое от него уклоняющееся. Таким образом, через польские источники до нас дошли отголоски утерянных русских. И это случилось потому, что попавшее в польские летописи не подходило к «канону» русских».

Однако и в русских письменных источниках мы встречаем известия о трагической судьбе Святослава, которые перекликаются с польскими. Вот что сообщает нам «Новый летописец»: «А Святослава жива взеиши, повеле ему главу отсещи и соделати с ея кости чашу златом обложенну». Косвенно же этот факт подтверждает то, что в русских летописных сводах чётко указано, что Святослава убил именно хан Куря. А как и при каких обстоятельствах — молчок. Приведу наглядный пример, вот что сообщает «Пискарёвский летописец»: «Нападе на нь князь печенежский, зовомый Куря, и убиша Святослава». Как в учебнике грамматики: кто — Куря, кого — Святослава. На всякий случай ещё один пример, из Новгородской I летописи младшего извода, хотя похожими цитатами исписать можно целую страницу: «Поиде Святослав в пороги, и нападе Куря, князь Печенежьскыи и убита Святослава, и взята главу его». Практически то же самое — Святослава убил именно Куря, а не кто-то другой.

Вряд ли печенег вызвал князя на поединок, ведь он не Цимисхий, а грязный степной варвар, не имеющий никакого представления о воинском кодексе чести! Но вот если израненного Святослава доставили к хану, то он запросто мог расправиться с русским героем, что и подразумевали русские летописцы, когда сообщали, что киевский князь был убит именно Курей.

И наконец, Татищев Василий Никитич: «Напал на него Куря, князь печенежский, и после жестокого сражения победил его, и убил Святослава». Как видим, у историка чёрным по белому написано — убил после победы. Сначала победил, а потом убил. Если все эти известия, как русских летописей, так и польских хроник, сопоставить с сообщением Василия Никитича, то картина получается следующая: Святослав действительно был взят живым, доставлен к Куре, который и отрубил ему голову. Что нисколько не умаляет ни воинской чести, ни мужества Великого Воителя земли Русской. Как не умаляет доблести князя Вячко, который попал в плен и был казнён меченосцами после героической обороны Юрьева в 1224 году, отваги князя Василька Ростовского, полонённого во время битвы на реке Сить.

Тризна. Худ. Васнецов В.

О том, что Куря сделал из головы своего врага чашу и оковал её золотом, сообщают практически все источники, правда, некоторые вместо золота называют серебро, но сути дела это не меняет. Гораздо больше споров вызывает та надпись, которая впоследствии была сделана на чаше: «А во лбу его зделаша чяшю и златом оковаше, и пьаху из него, написавше округ его: «чюжих ища, своя погубих» (Ермолинская летопись). Несколько иначе звучит этот пассаж в Львовской летописи: «Написаше же на ней сице: «чюжим паче силы жалая, и своя с я погуби за премногую его несытость». В. Н. Татищев тоже не смог пройти мимо этой истории с надписью, сославшись на польского историка, дипломата и писателя Матея Стрыковского, жившего в XVI веке: «Стрыковский сказывает, что князь печенежский Кур именовался и, после убиения череп оковав, подписал на нем: «Ищущий чужого свое погубляет».

И можно было бы всё это принять, если бы не один момент. Уж больно это фраза перекликается с легендарной жалобой киевлян Святославу: «Ты, княже, чужой земли ищешь…» Морализаторский тон надписи налицо, а потому невольно создастся впечатление, что придумана она задним числом, в более позднее время и в назидание потомкам.

В начале XX века в селе Никольское, что находится на правом берегу Днепра, там, где насмерть рубились в последнем бою с печенегами Святослав и его дружина, где ревёт и бурлит Ненасытецкий порог, была установлена памятная чугунная плита с надписью: «В 972 году у днепровских порогов пал в неравном бою с печенегами русский витязь князь Святослав Игоревич».