Последний бойскаут

— Понятно, — кивнул Джимми.

Они уселись в «плимут», и Джо вставил кассету в магнитофон.

— «Алло, Келвин, как поживаешь?..» — послышался мужской голос, слегка заглушаемый помехами.

— Ого, да это ж Марком! — воскликнул Джимми. — По телефону говорит, да?

— А Келвин — это Келвин Беннард, — добавил Джо.

— «Я же говорил: не называй меня по имени», — продолжала крутиться кассета. — «Да ладно, чего ты — боишься, что ли?» — «Мне бояться нечего. Но по имени называть все же не надо.» — «Меня все равно никто не слышит.» — «Как знать. Осторожность никогда не повредит, запомни это…»

Джимми нетерпеливо заерзал:

— Ну, долго нам лабуду эту слушать, а? Дай-ка я вперед перекручу.

— Не надо! — воскликнул Джо, но Джимми уже щелкнул кнопкой магнитофона.

— Стой!

Джо поспешно выключил магнитофон и вытащил кассету из гнезда. Вслед за кассетой потянулся спутанный комок магнитофонной ленты.

— Ну что ты сделал, а? Этот магнитофон зажевывает пленку!

— Ах, это я виноват? — взбеленился Джимми в ответ. — Черт, у нас с тобой есть единственная улика — а ты засовываешь ее в свой сраный магнитофон! Думать надо было! Дерьмо ты — и машина твоя дерьмо!

Он выхватил кассету у Джо и потряс ею у него перед носом:

— Ну ты посмотри, что наделал! Все испортил! Это же и есть тот подарок, о котором говорила мне Кори! Она наверняка шантажировала Маркома. И ей не деньги от него нужны были. Она хотела, чтобы он снова взял меня в команду. Это из-за меня ее убили, понимаешь?

— Ладно, не кипятись, — успокоил его Джо. — И не размахивай кассетой, словно флагом, а то совсем пленку изорвешь. Сейчас смотаем ее аккуратненько — и все будет в норме.

— А ты опять засунешь ее в свой раздолбанный магнитофон? Ну уж нет!

Джимми выскочил из машины.

— Ты куда? — спросил Джо.

— В гробу я видал твою хреновую машину! Поеду на другой.

— Откуда ты ее возьмешь?

— А я возьму машину Кори. У меня от нее ключ есть.

И Джимми кивнул на припаркованный ярдах в двадцати бордовый «форд-сьерра».

— Но ведь ее машина — тот «ниссан» у бара, разве нет? — не понял Джо.

— У Кори было две машины. Или тебе это недоступно?

Джимми решительно зашагал к «форду». Джо, немного помедлив, вылез из «плимута» и последовал за ним.

— Слушай, не сходи с ума, — сказал он. — Что ты будешь делать с этой кассетой? Оставь ее мне.

— Уж я как-нибудь разберусь, что мне с ней делать, — отрезал Джимми. — Это был подарок Кори для меня — и тебя не касается, что именно я предприму!

Он отомкнул дверцу «форда», кинул кассету на сиденье и плюхнулся за руль.

— Обойдусь я и без тебя, — раздраженно приговаривал он. — Толку от тебя — как от козла молока…

Джимми уже готов был завести машину, как вдруг Джо Ханбек, осененный внезапной мыслью, резко дернул его за плечо:

— Стой! Вылезай из машины!

— Да ты что — с ума сошел? — изумился Джимми.

— Вылезай, я тебе говорю!

Джо буквально выволок упирающегося Джимми из салона «форда».

— Сбрендил ты, да? — ошеломленно спросил Джимми.

Не обращая на него внимания, Джо открыл капот «форда» и склонился над мотором. Запустил туда руку, осторожно поковырялся и вынул из чрева механизма увесистый продолговатый брикет темно-желтого цвета.

— Что это такое? — недоуменно спросил Джимми.

— «Ц-4». Пластиковая взрывчатка, — лаконично объяснил Джо.

— Очень мило, — вздохнул Джимми.

Он внезапно почувствовал дрожь в коленях, на лбу у него проступили капли пота.

— Вот таким же образом они взорвали машину Майка. Включаешь зажигание — и через четыре секунды этот гостинец срабатывает, — сказал Джо.

— Прелестно, — кротко сказал Джимми. — Теперь всякий раз хорошенько подумаешь, прежде чем в машину садиться. И вообще я ужасно люблю пешком ходить: это очень полезно для здоровья.

— Да, пожалуй, — согласился Джо.

— Наверное, нужно вызвать полицию? — предположил Джимми.

— А ты разве с ними еще не наговорился? — усмехнулся Джо.

— Да, ты прав… Слушай, брось ты эту штуковину в багажник.

— Нет, мы бросим ее на улице — чтобы дети играли, — съязвил Джо.

Джимми открыл багажник, и Джо убрал туда взрывчатку.

— Может, пригодится тебе — рыбу глушить. Лучше всякой удочки, — сказал он.

— Я не очень люблю рыбу, — поморщился Джимми, аккуратно запирая багажник.

Они не обратили внимания на приближающихся к ним двух мужчин — те шли по тротуару неспешно, будто бы прогуливаясь. Действительно, отчего бы не прогуляться, раз такая чудесная погода? Два добропорядочных обывателя в аккуратных костюмах, демонстрирующие разнообразие человеческой природы: дюжий здоровяк шести с половиной футов росту и плюгавенький мужичок с усиками — словно шкаф и тумбочка.

— Добрый день, господа! — учтиво поздоровался коротышка, поравнявшись с приятелями.

Джо обернулся — и наткнулся глазами на пистолетное дуло, направленное ему в живот.

Солнце светило по-прежнему, но погода уже не казалась достаточно замечательной.

Джо покосился по сторонам. Улица пустынна, словно вымерла. До ближайших домов — не менее пятидесяти ярдов. Глубокая ложбина тянется обочь тротуара — если бежать в ту сторону, словно в ловушке окажешься. А если через мостовую? Нет, эти ребята мешкать не будут, на обычную шпану они не похожи…

Коротышка смотрел пристально и спокойно. Чувствовалось, что он совершенно уверен в себе, и это была уверенность профессионала. Дилетанты-грабители всегда чуть мандражат: их пугает собственное оружие, мысль о том, что его, возможно, придется пустить в ход. И жертв уличных ограблений больше всего страшит как раз эта их неуверенность в себе: не знаешь, чего ждать от такого нервничающего подонка, того и гляди — разрядит в тебя всю обойму. А этот усатик явно знает, что делает.

Его напарник — тоже фрукт изрядный. Пистолет держит в левой руке, а правая чуть на отлете и слегка согнута в локте — Джо хорошо знал такую стойку опытных драчунов…

— А вы что — всем подряд хвастаетесь своими игрушками? Или выборочно?

Это Джимми подал голос.

— А ты заткнись, дерьмо, — спокойно сказал коротышка.

— Дерьмо — это я. А он — просто засранец, — уточнил Джо.

Нужно постараться во что бы то ни стало рассеять их внимание, попытаться сбить с толку. Но фокус не прошел.

— Джейк, — по-прежнему не повышая голоса приказал коротышка.

И в ту же секунду чугунный кулак здоровяка впечатался в челюсть Джо. Он шатнулся, но все же устоял.

— Ну, вот так, — констатировал коротышка. — Теперь до вас дошло, насколько серьезно ваше положение? Мы теперь можем без глупостей обойтись?

— А что вам, собственно, нужно? — поинтересовался Джимми. — Хотите выведать рецепт лукового супчика?

— Не валяй дурака, — сказал коротышка.

Казалось, его усы слегка встопорщились. Дело дрянь, подумал Джо. Эти парни явно из той шайки, что пристрелила вчера Кори. Они не сумели найти то, что их интересует, у нее в доме, и теперь надеются довести дело до конца. Очень похоже на то, что это может у них получиться.

А Джимми внезапно охватило странное веселье. Сроду ему не приходилось стоять под пистолетом — а тем более под двумя сразу, но у него почему-то напрочь отключилось чувство опасности, как будто происходящее — попросту детская игра в ковбоев и индейцев. Ему словно не верилось, что эти металлические штуковины способны каждую секунду выстрелить.

— Не нужно быть гением, — продолжал коротышка, — чтобы понять, что к чему в данной ситуации. Вы вышли из того дома…

Он кивнул в сторону дома Кори.

— …Сели в эту машину…

Ствол его пистолета указал на «форд-сьерра».

— И наверняка знаете, что одной особе вчера не очень повезло. Не знаю, зачем вам понадобилось совать нос не в свое дело, но это уже неважно. Ведь вы прекрасно знаете, что именно нас интересует.

Так-так, думал Джимми. Отнекиваться, конечно, бессмысленно. И какая удача, что им пока не пришло в голову заглянуть в «форд» — ведь кассета лежит прямо на сиденье… Надо их отвлечь.

— Ах, вот оно что, — радужно улыбнулся Джимми. — Вы имеете в виду тот пакет в желтой обертке с рыбками?

Услышав его слова, Джо слегка опешил, но тут же сообразил, какую игру затеял Джимми. Не ясно, что из этого получится, но парень явно не дурак…

— Пакет? — переспросил коротышка. — Да-да, вот именно. Как это умно с твоей стороны. Мне весьма импонируют люди, которые вовремя понимают, что их положение безысходно.

— Безысходно? — сделал Джимми удивленное лицо.

— Да, — подтвердил гангстер. — Хорошее слово, правда? Ну так что?

— Надо отдать им этот пакет, Джимми, — подыграл Джо. — А то с этой парой гениев…

Верзила Джейк коротко, без замаха вновь угостил его по физиономии. «Ах ты сука», — подумал Джо, сглатывая проступившую на деснах теплую кровь.

— Эй, да оставь ты его в покое! — возмутился Джимми.

— Как скажешь, — покладисто сказал коротышка. — Бывает, Джейк перебарщивает немножко…

— Задолбали эти гении… — проворчал Джо, сплевывая красноватую слюну.

— Эй, тихо, хватит, — остановил его коротышка. — Так где пакет этой шлюхи?

— Она не шлюха, — возразил Джимми.

— Заткнись. Где пакет, я спрашиваю?

Джимми чуть помедлил и сказал:

— В багажнике.

— Давай ключи.

Джимми послушно достал из кармана джинсов ключи от машины.

— Подай их Джейку, — распорядился коротышка. — Медленно и осторожно.

Джимми покрутил ключи на пальце — и небрежным изящным движением отшвырнул их на мостовую, прямо на решетку водостока. Сверкнув на солнце, ключи канули в глубину.

Проводив их взглядом, Джимми состроил невинную улыбочку:

— Ой, уронил… Коротышка скрипнул зубами:

— Ну, ублюдок, ты за это заплатишь! Джейк, открывай-ка багажник!

Молчун Джейк шагнул к «форду», поднял пистолет, целя в замок багажника, — и Джо почувствовал, как собственные ноги подбрасывают его тело в сторону спасительной ложбины, выстрел и взрыв слились воедино, упругая волна прокатилась над головой, тут же грохнул еще один взрыв — бензобак, понял Джо, — он ударился обо что-то боком — это был Джимми, стоящий на четвереньках на дне ложбины.

— Ты живой? — спросил Джо

Он был так оглушен взрывом, что собственный голос показался ему шепотом.

— Еще не знаю, — помотал головой ошалевший Джимми. Они выглянули на дорогу. Бедный «форд» полыхал вовсю — точнее, не «форд», а то немногое, что от него осталось.

— Вот это я понимаю — «Ц-4»… — протянул Джимми.

— Хорошая штука, верно? Или тебе не очень понравилось, как я погляжу.

— Ох, черт, как только живы остались…

— Да, мы живы. Ура.

Вдруг совсем поблизости раздался вой приближающейся полицейской сирены.

— Слушай, давай-ка дуй отсюда, — сказал Джо.

— Ты уверен?

— Да, я с ними сам разберусь.

— Точно знаешь? — переспросил Джимми, прокашливаясь от едкого дыма, распространяемого пылающей машиной.

— Точно.

— Ну, давай… Счастливо оставаться.

— Тебе счастливо.

Джо хлопнул Джимми по плечу и провожал его глазами до тех пор, пока тот не скрылся в проулке между домами. Завывание сирены было уже совсем близко.

Лейтенант Джексон смотрел на Джо Ханбека с колоссальным отвращением. Было заметно, что главное его желание в эту минуту — швырнуть в Джо чем-нибудь тяжелым, да и не один раз.

Впрочем, Джо это было совершенно безразлично. Гнетущая усталость сковала его, и хотелось ему только одного: чтобы скорее закончились все эти расспросы. Тогда можно будет добраться до постели и наконец-то лечь. Вытянуться во весь рост, положить голову на подушку… Господи, как мы не ценим самых важных вещей, которые есть в жизни. Слава, карьера, деньги, женщины, выпивка — все не то, все чушь и ерунда по сравнению с такой, казалось бы, простой вещью, как сон. Нет, выпить слегка нужно будет, конечно. Двойной виски. Или джин. Но только без тоника. Джо представил себе, как алкоголь обволакивает теплом измученный мозг, как тело касается свежей простыни, а поверху окутывает мягкое одеяло. Спать, спать, только спать. И никаких выстрелов, никаких взрывов, никаких гангстеров — только мерное тиканье будильника в полутьме… Нет, к черту все на свете будильники — спать, спать до упора, до пролежней.

— Ты мне тут давай-ка не дрыхни, Ханбек! — хмуро сказал Джексон.

Сидевший рядом с ним незнакомый сержант поглядывал тем временем на Джо с сочувствием.

Джо с трудом поднял свинцовые веки и безразлично уставился на Джексона. Бывают же в жизни странности. Когда-то они считались с ним даже друзьями, порой выпивали вместе, пару раз даже обменялись семейными визитами. Оба они носили тогда полицейскую форму — и ничто, казалось, не предвещало нынешней неприязни.

Да, играет, конечно, роль то, о чем он говорил Джимми: копы и частные детективы и впрямь друг друга недолюбливают, поскольку сталкиваются в одних и тех же охотничьих угодьях. При этом полицейские уверены, что от штатских сыщиков одни только помехи, а детективы вечно жалуются на копов, которые постоянно стремятся ограничить их права. Но трения с Джексоном начались у Джо еще до того, как он сменил полицейский мундир на кожаную куртку частного сыщика.

Джексон был из породы рационалистов — такие типы могут быть и компанейскими, и дружелюбными, но никогда не позволят себе ни лишней рюмки, ни какой-нибудь экстравагантной выходки. Они рассчитывают каждый свой шаг, выверяют до дюйма любой маневр и прежде всего держат в голове одно: выгодно это мне или нет? При этом Джексон никогда не был трусом — но и особым храбрецом назвать его нельзя было. Он выполнял то, что положено по уставу, — и этого было вполне достаточно для успешной карьеры. Но в нем всегда жила зависть к другим: почему-то ему постоянно казалось, что тот или иной коллега норовит его, лично его, Джексона, обойти, отхватить кусок пожирнее. И когда случилось так, что Джо неожиданно прославился, — Джексон так и не смог простить ему этого.

А потому, когда у Ханбека начались нелады в семье, чередующиеся с запоями, — он, казалось, был даже рад, что так оно случилось: слава Джо была ему словно бельмо на глазу. И то, что Ханбек, будучи вынужденным уйти в отставку, не пропал, не сгинул, а продолжал заниматься практически тем же делом, ужасно раздражало Джексона.

Впрочем, Джо было глубоко наплевать на чувства бывшего коллеги. Тем более сейчас, когда единственным его желанием был глубокий освежающий сон.

Джексон пододвинул к Джо протокол:

— Подпиши.

Ханбек поставил кривую закорючку и достал очередную сигарету:

— Ну, теперь все? Я уже просто живу у вас в участке. По чести говоря, вы должны мне жалованье платить. Или хотя бы кормить обедами.

— Дай мне волю — я бы тебя накормил! — окрысился Джексон. — Там, где ты появляешься, — везде находим трупы! В следующий раз, если я увижу твою уродливую морду, то самолично тебя пристрелю, понял?

Джо только усмехнулся. Машинально потер ссадины на лице — здорово все-таки врезал ему этот Джейк, скотина такая.

— Так я пошел?

— Иди, Ханбек! И лучше не попадайся мне на глаза! Ей-богу, пристрелю как собаку!

Джо сделал ручкой и вышел из кабинета лейтенанта. Все, теперь домой. Домой? Да где он, твой дом? Нету у тебя дома, дружок. Но ведь надо наконец повидать Дерен…

Он остановился у автомата с кока-колой, добыл холодненькую запотевшую бутылочку и, понемногу отхлебывая, задумался.

Что-то Джексон здорово раздухарился — прежде он не позволял себе таких резкостей. Его, конечно, можно понять: еще бы, такие дела на участке творятся. И на месте Джексона Джо тоже призадумался бы: отчего это один и тот же человек упорно оказывается в гуще каждой заварухи? Не стоило, может быть, светиться — но если бы застукали смывающимся с места происшествия, это было бы похуже, только посеяло бы лишние подозрения. Ясное дело, Джо не вдавался в подробности: почему да как, да что там делал. Вот Джексон и злится: чувствует, что Джо что-то от него скрывает. Но если все объяснять — запросто можно увязнуть. Наводить полицию на Маркома и Беннарда? Но зацепок-то нет никаких, одни только догадки…

Кто-то тронул его за локоть. Джо обернулся: перед ним стоял давешний сержант, которого он видел в кабинете лейтенанта. Сержант выглядел смущенным.

— Простите, мистер Ханбек, — промолвил он. — Я просто хотел пожать вам руку.

Джо настолько хотел спать, что у него даже не было сил удивиться.

— Не понял.

Сержант замялся:

— Видите ли, мне рассказывали, как вы спасли президента… И я хотел сказать вам, что очень уважаю вас за это. Поверьте, я говорю так от чистого сердца, мистер Ханбек.

— Спасибо, — только и сказал Джо, пожимая руку сержанту.

Тот вконец смутился и, невнятно попрощавшись, удалился по коридору.

Джо привалился плечом к автомату с кока-колой и вдруг рассмеялся. Господи, знаменитый, прямо как Индиана Джонс! Неужели кто-то еще помнит об этом?

…Тот день тоже выдался жарким, и стоявший в оцеплении сержант Джо Ханбек проклинал все на свете: погоду, непривычную парадную форму (мундир безбожно жал под мышками), самого господина президента, вздумавшего нагрянуть с визитом в Лос-Анджелес, беззаботную толпу зевак, выстроившуюся вдоль маршрута следования торжественного кортежа. Он не любил показухи, всяческого помпезного официоза. Да и самого президента недолюбливал: ну разве может бывший актер руководить такой громадной страной, как Америка? И в этом визите, мнилось Джо, было что-то наигранное: посещая киношную столицу Штатов, каковой, бесспорно, является Лос-Анджелес, президент словно хотел потрафить собственному тщеславию: вот, дескать, был я одним из вас, а смотрите-ка, кем теперь стал… А может, просто от жары и духоты лезли в голову Джо эти неприязненные мысли.

И вот в конце улицы показался кортеж: мотоциклисты в белых перчатках, длинные открытые «линкольны». Толпа загудела, заколыхалась. Джо внимательно поглядывал то направо, то налево, контролируя публику. Нет, все нормально, кроме маленьких флажков, ни у кого в руках ничего не заметно. Кортеж приближался — уже можно было различить лицо президента: он наклонился к супруге и что-то с улыбкой ей говорил. Джо перевел взгляд на противоположную сторону улицы. Там то же самое: цепь полицейских, мельканье флажков, счастливые улыбающиеся лица… И тут Джо, несмотря на жару и напряжение, ощутил вдруг вздымающееся в душе чувство гордости, причастности к великой державе, чьим сыном ему довелось быть.

Президентский «линкольн» был уже в пятнадцати ярдах — солнечные блики ярко переливались на его черном лакированном капоте, и вот уже головной мотоциклист сопровождения поравнялся с Джо, и толпа взревела, словно на бейсбольном матче, и флажки затрепетали, словно листва под ветром, и ослепительно вспыхнула улыбка президента, — и тут Джо заприметил краем глаза какое-то резкое движение на той стороне дороги: светлая высокая фигура выломилась из гущи зрителей, в вытянутой руке сверкнула вороненая сталь… Джо еще не успел осознать, что происходить, но его рука уже нырнула к кобуре, пальцы цепко обхватили рукоятку полицейского «кольта», в разрезе прицела мелькнуло белое пятно лица террориста — нельзя, нельзя стрелять в голову, можно задеть кого-нибудь из толпы, поэтому опустил ствол чуть ниже, нажал на спуск раз, еще раз, послышался истошный женский визг, а проклятый парадный мундир так режет под мышками, последовал резкий толчок в спину, Джо потерял равновесие и, падая на асфальт, успел заметить, что светлая фигура распласталась на мостовой…

Потом были чествования, аплодисменты, шампанское, вспышки блицев — а тот тип, Серж Фикс, умер в госпитале, не приходя в сознание. Писали, что он маньяк-одиночка, — а там кто знает…

Джо встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Ладно, чего уж теперь об этом… А все-таки, черт возьми, приятно, что кто-то еще помнит об этом.

Он вышел из полицейского участка. Уже смерклось. Все, домой — и спать, спать.

— Привет, урод! — послышался знакомый голос.

Джо оглянулся. Возле его «плимута» стоял Джимми Дикс.

— Господи, ты-то здесь откуда взялся?

— Да вот хотел налет на эту богадельню сделать — думал, захомутали тебя.

— Спасибо, малыш. Но я сам отбился.

— Ну что — взорвалась наша улика? Может, еще какую-нибудь поищем?

Джо покачал головой:

— Ты упорный, я смотрю, да? Как Терминатор — пока прессом не расплющат…

— Моя девушка убита, — веско сказал Джимми. — А тот козел, который это сделал, — он сейчас сидит и жрет какую-нибудь дорогую итальянскую пиццу. Это неправильно, как мне кажется.

— Да, это неправильно, — согласился Джо. — Но это ведь совсем не игра: настоящее оружие, настоящие пули. Сам видел: это опасно.

— Опасность — это мое второе имя, — гордо заявил Джимми.

— А мое второе имя — всего-навсего Корнелий… Скажи, а если тебя убьют — что тогда?

— Тогда и посмотрим, — махнул рукой Джимми.

— Да? Ладно, завтра продолжим. А пока мне нужно домой, я хочу дочку повидать.

— Дочку? У тебя, что ли, семья есть?

— Вроде того, — уклончиво сказал Джо.

— А дочка тебя любит? — полюбопытствовал Джимми.

— Да нет, не очень… Она любит Принса.

— А мне тоже нравится Принс! — обрадовался Джимми.

Он исполнил несколько залихватских па, долженствующих изображать певца Принса.

— Ага, ну вы с ней столкуетесь, — кивнул Джо.

Он ничего хорошего не ожидал от визита домой, но уж коли решено — так решено. Может, прихватить с собой Джимми — в качестве громоотвода? Он такой веселый, с ним, пожалуй, будет проще. Тем более, если завтра опять с этим делом затеваться, то начать нужно пораньше и вместе.

— А ты куда собрался? — спросил он у Джимми.

— Да черт его знает, — пожал плечами Джимми. — Как-то не думал об этом.

— Давай-ка завалимся ко мне в гости, — предложил Джо. — Только мороженого по дороге прихватим.

— О'кей, — согласился Джимми. — А ты что — любишь мороженое?

— Терпеть я его не могу, — ответил Джо Ханбек.

Когда они подъехали к дому Джо, уже совсем стемнело. На обоих этажах окна были ярко освещены — и оттого коттедж смотрелся очень нарядно и привлекательно, будто маленький замок.

«Да уж, — подумал Джо, — днем-то мой домишко смотрится значительно скромнее…»

— Ну, вот и прибыли, — сказал он. — Добро пожаловать во владения Джо Ханбека.

— Это твой дом? — оживился Джимми, задремавший было по дороге. — Надо же — нормальный дом, приличная такая конуренка. А я-то думал, что у тебя будет какая-нибудь жуткая пещера с черепами и костями по стенам.

Джо усмехнулся:

— А в чулане висят удавленники, а в ванне плавает освежеванный труп, да?

— Вот-вот! — подтвердил Джимми. — Таким ведь и должен быть дом настоящего профессионального сыщика, разве нет?

— Ну, значит, я не настоящий…

Джимми с хрустом потянулся и зевнул во весь рот:

— Боже мой, до чего же я устал! Как будто десять кругов сделал.

— Какие десять кругов? — не понял Джо.

— На лошади. По стадиону.

— Ага, ясно: «Лос-Анджелесские жеребцы» по распоряжению президента клуба разъезжают везде на лошадях, чтобы обеспечить лишнюю рекламу команде, — съязвил Джо.

— Да нет, просто машины хлопотно угонять, — не остался в долгу Джимми.

— Ковбой! — фыркнул Джо. — Что-то слабо я представляю тебя верхом на кобыле.

— Ну и напрасно. У многих кобылок остались обо мне самые чудесные воспоминания. Они так подо мной ржали! Они так закусывали удила! Они становились на дыбы! А я пускал их в галоп — и не давал передышки до самого финишного столба.

— Дорого бы я дал, чтобы увидеть тебя верхом, — прервал Джо его вдохновенные излияния. — То есть я имею в виду — на настоящей лошади.

Действительно, подумал он: никогда в жизни не видел конного негра. Что-то сюрреалистическое показалось Джо в воображаемой картинке: нападающий «Лос-Анджелесских жеребцов» Джимми Дикс верхом на сером в яблоках коне скачет во весь опор, прижимая к груди футбольный мяч.

— А твоя жена выступать не станет? — спросил Джимми. — Начнет ворчать: привел, мол, дружка-алкоголика. Сам знаешь, как это бывает…

— Да уж знаю, — поморщился Джо. — Но ты просто не обращай внимания — в случае чего. Да и вряд ли Сара сейчас дома — наверняка где-нибудь шляется. Видишь, какая в доме иллюминация? Это у дочки такая манера: если остается одна — обязательно зажигает свет во всех комнатах. Никак не мог отучить ее от этой дурацкой привычки. Сколько раз ей говорил, чтоб не жгла электричество попусту, — но она упрямая, как черт.

— А может, ей просто страшно одной в доме, как ты думаешь?

Джо пожал плечами и проворчал:

— Этой девке, по-моему, сам дьявол не страшен. Просто оторви да брось, а не девчонка.

— Может, ты разрешишь мне пригласить ее куда-нибудь? — лукаво спросил Джимми. — Мне кажется, с такой особой мы должны спеться…

— Слушай, да ведь ей всего тринадцать лет. Я тебе ноги оторву, понял? — вскипел Джо.

Джимми умоляюще замахал руками:

— Дяденька, пощади! Я больше не буду, честное слово, дяденька!

— Дурачина ты все-таки, — улыбнулся Джо.

— Какой есть, — улыбнулся в ответ Джимми.

— Ладно, пошли в дом, — сказал Джо.

— Ты мороженое-то не забудь, — напомнил Джимми.

— Ну а как же…

Джо прихватил пластиковую коробку с мороженым, и они зашагали к дому.

— Что это вроде как гарью пахнет? — спросил Джимми, принюхиваясь к вечернему воздуху.

— Это пахнет жареным Майком Меджусом, — криво усмехнулся Джо.

— Как это? — не понял Джимми.

— Ну, помнишь, я тебе говорил про Майка, который мне сосватал Кори?

— А, ну да, — вспомнил Джимми.

— Ну вот: аккурат здесь и взорвалась его машина. Причем вместе с ним самим.

Джимми присвистнул:

— Неплохо… Это у тебя стиль жизни такой: чтоб рядом обязательно автомобили на воздух взлетали, да?

— Вроде того.

— Слушай, а почему ты про этого Майка так недружелюбно говоришь? — спросил Джимми.

— Потому что он был изрядным говнюком, вот что, — пояснил Джо.

— Чем-то тебе насолил?

— Да, подложил в мою семейную пиццу кусочек дерьма, — неохотно сказал Джо. — Но это уже неважно. Эта пицца и без того уже протухла. Ладно, чего тут толковать. Тебе-то какая разница? В общем, факт тот, что мужика в один момент не стало: бум — и все.

— Не ты ли ему бомбу-то подложил, а? — засмеялся Джимми.

— К сожалению, не я.

— То есть ты думаешь, что твоего дружка гробанули в связи с Кори? — спросил Джимми.

— Да, теперь я просто убежден в этом.

— Выходит, с очень крутыми ребятами мы связались, да?

— Похоже на то… И все только начинается, как я понимаю.

— Начало получилось довольно-таки оживленным, — констатировал Джимми.

— Не боишься? Они вряд ли теперь успокоятся. Тут уж — или мы их, или они нас. Серединки не предвидится. Может, тебе лучше не ввязываться в это дело?

— Ну вот еще! — негодующе фыркнул Джимми. — Бояться всяких засранцев! У меня к ним свой счет, понял? Я им за Кори глотки перерву!

— Если тебе самому до тех пор башку не прострелят, — уточнил Джо.

— Ладно, у тебя башка тоже не бронированная. Тебе-то зачем нарываться?

— Да так, из принципа.

— Что это за принципы такие, из-за которых ты под пули готов лезть?

— Нормальные мужские принципы.

— Да они не мужские, а какие-то мальчишеские, что ли, — сказал Джимми.

— Может, и так. Я ведь был бойскаутом когда-то — наверное, это и сказывается.

— Ерунда какая — бойскаутом. Это уж просто игра такая, не больше.

— Считай, что я продолжаю играть до сих пор, — сказал Джо.

— И много вас таких осталось, как ты думаешь?

— Не знаю… — неохотно ответил Джо. — Думаю, что немного. Может быть, я вообще последний бойскаут… Ладно, пошли, хватит трепаться…

Они вошли в дом. Из гостиной доносились грохот и выстрелы.

— Господи, везде одно и то же, — вздохнул Джимми. — Просто ненормальная какая-то страна.

— Страна как страна, — сказал Джо. — Другой у нас с тобой нет.

— И то верно, — кивнул Джимми.

— Проходи в гостиную — полюбуешься на мое сокровище, — предложил Джо.

— В гостиной сидела в кресле худенькая большеглазая девочка с каштановыми волосами, небрежно перехваченными голубой ленточкой. Она пускала пузыри бабл-гама и увлеченно таращилась на экран телевизора: там здоровяк Брюс Уиллис вел перестрелку сразу с десятком бандюг. Увидев входивших отца и его гостя, девочка никак не отреагировала.

— Ты почему не спишь, Дерен? — строго спросил Джо, нахмурив брови.

Дочка покосилась на него и ничего не ответила. Потом взяла лежащую у нее на коленях игрушку — перчаточную куклу в виде медведя, надела на руку. Медведь пошевелил лапками, учтиво поклонился. Затем разинул маленькую алую пасть и произнес дочкиным голосом:

— Дерен смотрит телевизор.

— Да, я это вижу, — сказал Джо, слегка раздражаясь. — Ты не могла бы смотреть что-нибудь менее дурацкое?

Медведь на ее руке укоризненно покачал головой и заявил:

— Между прочим, она очень на тебя злится.

Джимми весело хихикнул, но Джо продолжал оставаться серьезным. Он щелкнул медведя по носу и сказал, обращаясь к нему:

— Вот что, косолапый: пусть она разговаривает с папой по-человечески.

Медведь прикрыл морду лапками, словно бы смутившись. Дерен сняла игрушку с руки и спросила у отца, внимательно его разглядывая:

— Что с твоим лицом? Ты что — с кем-нибудь дрался, да?

— Надо же — она разговаривает! — восхитился Джо, иронически усмехнувшись. — С моим лицом ничего, у меня всегда такое лицо.

Дерен перевела взгляд на Джимми и спросила у него, кивнув на отца:

— Что у него с лицом?

Джимми пристально посмотрел на физиономию Джо, украшенную несколькими свежими ссадинами, и пустился в объяснения:

— Ну что — ничего в общем особенного. Ну, нос слишком длинный, глаза чересчур злобные, да и побриться бы ему не помешало…

— Эй-эй, как смешно — просто описаюсь сейчас со смеху! — недовольно сказал Джо и добавил: — Это моя дочь Дерен. Прошу любить и жаловать.

— Меня зовут Джимми, — отвесил тот галантный поклон и шаркнул ножкой сорок пятого размера.

Дерен с любопытством рассматривала Джимми. «Господи, какая славная девочка, — подумал он. Какое счастье — такую доченьку иметь…»

Девочка вдруг захихикала:

— А что это у тебя там за номер на голове? Это как номер машины — на случай, если голову украдут?

— Нет, это мой номер в школе, — отшутился Джимми.

— А у тебя что — скоро выпускные экзамены?

В ее голосе чувствовалась некоторая агрессивность, и Джимми счел за лучшее не вступать в перепалку:

— Я смотрю, ты не хочешь, чтобы к тебе лезли? — сказал он примирительно. — Ладно, я ухожу на скамейку запасных.

— Дерен, а где мать? — спросил Джо.

— А какое тебе дело? — окрысилась та в ответ.

— Эй, Джо, она такая же очаровательная и учтивая, как и ты, — прокомментировал Джимми. — Гены сказываются со страшной силой.

Но Джо пропустил его реплику мимо ушей. Он с трудом давил нарастающее в душе раздражение. Что за дела — неужели нельзя разговаривать с отцом повежливее? Почему из прелестных крохотных созданий вырастают такие грубые чертенята? Когда-то он качал ее на коленях, рассказывал сказки про Винни-Пуха и Тяни-Толкая, строил огромные дворцы из кубиков… Дети всегда были загадкой для Джо: столь проницательный в отношении людей взрослых, он терялся рядом с детьми. Отчего так происходило? Наверное, оттого, что со стороны детей не ждешь подвоха или каверзы, полагая, будто только взрослые на такое способны. И вдруг нежное создание выдает отъявленную гадость и ведет себя — хуже некуда, будто назло. Пока Дерен была малышкой, было проще: она редко капризничала или плакала. Но едва чуть подросла — и какой-то бес в нее вселился. И Джо прекрасно отдавал себе отчет в том, что тут во многом его вина: не смог построить настоящую семью, не смог быть достойным отцом. Ему так хотелось обнять дочь, зарыться лицом в ее чудесные каштановые волосы, сказать что-то ласковое, нежное… Но он не умел этого сделать: то ли душа огрубела, то ли просто не дано… Неужели Дерен никогда не посмотрит на него так радостно, как смотрела, будучи совсем малюткой, неужели никогда не рассмеется радостно, заслышав его шаги: «Папочка пришел!»… Неужели ему уже никогда не испытать счастья отцовства?

— Послушай, я тут мороженое принес — хочешь? — обратился Джо к дочери.

— Оставь меня в покое! — взорвалась Дерен. — Я тебя ненавижу вместе с твоим мороженым!

— Господи, ну вылитая мамочка! Джо стиснул зубы и перевел дух. Спокойно, спокойно — только не сорваться на крик, на ругань…

— Ты все еще злишься на меня за то, что я не отпустил тебя на свидание с твоим дружком Томми, да? — спросил он, стараясь говорить ровным тоном.

— Да! — мстительно ответила Дерен. — Ты ужасно испортил тогда мне настроение! Ты мне жизнь чуть не поломал!

Знакомая фразочка, подумал Джо. Сара тоже любит делать такие заявления.

— Ты что — не разрешаешь ей с мальчиком встречаться? — вступил в разговор Джимми. — Что тут такого-то?

— Болван, да ей же всего тринадцать лет! — резко сказал Джо.

Джимми снова притих и принялся с деланным вниманием рассматривать висящие на стене эстампы с итальянскими пейзажами.

— Так ты хочешь мороженого или нет? — снова спросил Джо.

— Я с тобой не разговариваю, — резко ответила Дерен. — Я тебе вообще больше никогда слова не скажу!

— Жаль, очень жаль, — сказал Джо саркастически. — Ты ведь всегда говоришь такие приятные вещи… Например: «Папочка, я тебя ненавижу»… Между прочим, шоколадное — твое любимое.

— А мне плевать!

— Дерен, ты ведь знаешь, как я не люблю, когда даром пропадает еда.

— А меня это не волнует — слышишь, ты, засранец?

На скулах Джо заиграли желваки.

— Так тебе нравится меня ругать, оскорблять, да? Ну, валяй, ну, говори…

— Дерьмо ты собачье! — зло выкрикнула Дерен.

— Послушай, Дерен, хватит, а? Разве можно так с отцом разговаривать? — сказал Джо.

— А что ты со мной сделаешь? Опять на улицу не выпустишь, да? Слушаюсь, сэр Засранец!

Дерен вскочила в кресле на ноги и шутовски отдала честь.

— Все сказала?

— Оставь меня в покое! — не унималась Дерен. — Надоел ты мне, мать твою!..

— Что ты такие слова-то говоришь, черт возьми, а? — рассердился Джо. — Ты прямо как твоя мать! У нее научилась, да? Это она умеет! Так теперь еще и ты меня ругать будешь, девчонка? Шмакодявка этакая!

— Джо, ты полегче с ней, а? — снова вмешался Джимми.

— А ты мне не советуй, как мне с собственной дочерью разговаривать! Обойдусь без подсказчиков!

Он снова повернулся к Дерен:

— Ну, давай, все говори, давай! Все слова, которые ты знаешь!

— Ты… Ты такой неудачник, мать твою!.. Ты жалкий неудачник! — выпалила Дерен. — Неудачник!

Это слово произвело на Джо Ханбека куда большее впечатление, нежели грубая ругань. Ему даже показалось, будто он ослышался, но сомнений никаких не оставалось: Дерен сказала именно это. Она повторяла раз за разом, словно хотела, чтобы отец понял ее безусловно:

— Неудачник, неудачник, неудачник!..

— Ты что, Дерен? — сказал Джо со смесью горечи и изумления. — Ты — моя дочь, ты находишься в моем доме — и ты должна уважать меня, понятно? Ты не смеешь называть меня неудачником!

А на экране телевизора Брюс Уиллис дрался с каким-то типом на крыле авиалайнера. «Лучше бы мне оказаться на месте этого парня, — мелькнула мысль у Джо, — чем выслушивать вот такое от родной дочери…»

— Почему — не смею? — спросила Дерен, постепенно остывая. — Мать именно так говорит про тебя все время.

Джо перекосило:

— Твоя мать говорит, что я неудачник, да? Когда же она это говорила?

— Ну… Она говорила по телефону с дядей Солом — и вот именно так про тебя сказала…

По лицу Дерен было видно, что она несколько смущена реакцией отца. Если бы он кричал или ругался, а то ведь заговорил вдруг тихо и как-то грустно. Отец вдруг представился ей большим ребенком, которого кто-то обидел, отнял игрушку…

— С дядей Солом? — переспросил Джо. — Господи, значит, я — неудачник, а дядюшка Сол — это настоящий мужик? Так, что ли, а? А мне вот интересно, как это его еще до сих пор не посадили за неуплату налогов? Ну, спроси у матери, почему ее любезный братец до сих пор не угодил за решетку, а?

— Потому что он не неудачник, — тихо сказала девочка.

Она чувствовала, что у нее на глаза медленно начинают наворачиваться слезы, — и уткнулась носом в мягкую шкурку своего любимого медведя.

Джо пристально посмотрел на дочь:

— Боже мой, какая же ты все-таки маленькая дурочка, Дерен… Ладно, иди-ка спать.

Дерен сползла с кресла и, не глядя на отца и Джимми, вышла из гостиной, продолжая обнимать медведя. Джо выключил телевизор. Джимми покрутил головой:

— Ну и характер… Обидно слышать такие штучки от собственной дочери, а?

Джо хмуро взглянул на него — но в глазах у Джимми читалось откровенное сочувствие.

— Еще бы… — буркнул Джо. — Впрочем, я привык, знаешь ли.

— Привык? — удивился Джимми и в глазах у него мелькнула лукавая искорка. — Что ж, ты можешь заплатить кому-нибудь полсотни долларов — и тебя будут мучить, как сейчас, если тебе это так уж нравится.

— Нравится? Нет, мне это совсем не нравится. Ч-черт… Ладно, не знаю, как ты, а я лично хочу выпить.

— Хорошая мысль, — одобрительно кивнул Джимми. — Самое время, пожалуй.

— Пошли ко мне в кабинет — там, наверное, что-нибудь найдется, — предложил Джо.

— О'кей.

В кабинете Джо полез в бар, а Джимми принялся осматриваться по сторонам. В комнате чувствовалось некоторое запустение, но по расположению вещей было видно, что хозяин кабинета любит порядок и относится к своему жилью очень рационально. На книжных полках не было никакой беллетристики — только самые разнообразные словари, справочники, каталоги.

— А ты что же — детективов совсем не читаешь? — спросил Джимми.

— Ну вот еще, — отозвался Джо. — Забивать голову всякой лабудой… Тут у меня джин есть — будешь? Или, может, тебе виски?

— Да мне без разницы.

— Ладно, тогда джин.

— Тогда джин, — согласился Джимми.

— С тоником?

— С ума сошел — какой еще тоник?

— Правильно, — одобрил Джо.

Джимми тем временем приглядывался к фотографиям, стоявшим на полках. Вот Дерен — совсем еще малышка — со связкой воздушных шариков. Какая-то женщина — сидит на качелях, улыбается.

— Это твоя супруга? — спросил Джимми, ткнув в фотографию.

— Да, это Сара, — кивнул Джо.

Он подал Джимми высокий стакан:

— На, держи.

— Спасибо, — сказал Джимми, рассматривая лицо женщины на фото. — А она у тебя ничего.

— Ничего, — кивнул Джо. — Вот именно — ничего…

— Ладно, не кисни.

— Да я и не кисну, — поморщился Джо и прихлебнул из стакана. — Просто надоело…

И тут взгляд Джимми упал на другую фотографию. На ней был запечатлен Джо Ханбек в форме полицейского, стоящий в обнимку с президентом США. Оба лучезарно улыбались, глядя в объектив.

— Черт возьми, да это же ты! — изумился Джимми. — Вот это да! Неужели и впрямь ты?

— Да, как видишь.

— А ты что — какой-то герой, что ли?

— Да ну — герой, — уклончиво ответил Джо. — Просто — настоящий бойскаут, вот и все.

— Последний бойскаут? — улыбнулся Джимми.

— Может, и последний.

— Черт, ну надо же, — восхищенно воскликнул Джимми, — с самим президентом, с самим паханом! Обалдеть, а?

— Да ладно тебе…

— А я вот однажды с Дэджик Джонсоном вот так вот сфотографировался, — похвастался Джимми. — Знаешь — баскетболист такой?

— Ага. Да ты садись…

Джимми не стал заставлять себя упрашивать и плюхнулся в кресло за стол. Джо устроился на диване.

— А ты что — собрался разводиться со своей Сарой? — полюбопытствовал Джимми.

— Не знаю, — пожал плечами Джо. — Это ведь очень непростой вопрос, Джимми.

— Что-то я тебя не пойму. По-моему, так: или да, или нет. Да — значит, во всем полное «да». Нет — так уж абсолютное «нет». С ними иначе нельзя.

— Дьявол их знает, как с ними нужно, — с досадой проговорил Джо.

— Ты не очень любишь женщин, да?

— Нет, я не люблю тех, кто с ними трахается, — саркастически ответил Джо. — Вот, например, этот Майк — он ведь был моим лучшим другом.

— Это который взорвался?

— Ну да… Женщины бывают просто отвратительны. И слишком чаще, чем можно себе вообразить.

— Ну да, а ты — отвратительный частный сыщик, — хихикнул Джимми.

— Все частные сыщики — отвратительные ребята. Работа такая, накладывает отпечаток.

— А этот твой Майк — он тоже был частным детективом? — спросил Джимми.

— Да.

— Ну, вот видишь: сам же говоришь — работа такая. И не могут же друзья быть совершенными людьми, правда? Все мы грешники.

— Да, верно.

— И разве тебе его совсем не жаль?

Джо печально ухмыльнулся:

— Жаль, что небо голубое. Жаль, что вода мокрая. И как жаль, что я по-прежнему люблю свою жену.

Его изрядно смутила собственная откровенность, и он допил стакан до конца.

— Ты действительно продолжаешь любить ее? — тихо спросил Джимми.

— А куда от этого денешься, — печально сказал Джо, подливая джину себе и Джимми.

— Ну, так и правильно…

— Может быть… — вздохнул Джо.

Он достал из бара посудину со льдом и стал прикладывать холодные брусочки к ссадинам на лице.

— Тебе больно? — участливо спросил Джимми.

— Да ну, ерунда. До развода заживет.

— Да я не о том…

— Все равно — ерунда… Знаешь, когда мы были бойскаутами, устраивали с приятелями испытания на преодоление боли. Держали, например, руку над огнем — кто дольше вытерпит.

— Но это ведь — другое.

— Да, другое… Это похоже на другое наше испытание: кто дольше под водой просидит. Знаешь — зеленоватая муть кругом, уши заложены, не вздохнуть… Беннард всегда первым выскакивал.

— Беннард? Который сенатор, да? — спросил Джимми.

— Да, тот самый. Он всегда был слабаком, Келвин Беннард. Да ведь я тебе говорил, что мы с ним были в одном бойскаутском отряде. Помнишь, у Кори?

— Ах, ну да, — припомнил Джимми. — Это мне после того взрыва память маленько отшибло.

— Это дело тоже не способствует хорошей памяти, — сказал Джо, щелкнув пальцем по бутылке джина. — Еще выпьешь?

— А как же…

Джо вновь наполнил стаканы.

— Я бы предпочел, чтобы у меня вовсе никакой памяти не осталось, — покачал головой Джимми. — Слишком много на свете такого, чего не хочется помнить.

— Это верно, — кивнул Джо. — Но есть и такое, чего никогда забывать не следует.

— Например?

— Измен, обид, — пояснил Джо.

Он взял новую пригоршню льда и приложил ко лбу.

— А если судьба тебя обидела — тогда как? — спросил Джимми.

— Против судьбы все равно не попрешь. И от личной боли никуда не денешься. Она умирает только вместе с тобой, дружище.

— Ну, тогда и надо сдохнуть поскорее. Все равно ведь жизнь — дерьмо, — угрюмо сказал Джимми.

Он поднял стакан:

— Давай — за Алекса-бухгалтера.

— Что — ты знал какого-то бухгалтера, которого звали Алексом? — спросил Джо.

— Нет, — покачал головой Джимми. — Но Алекс мог быть бухгалтером. Он мог бы быть кем угодно: бейсболистом, моряком, шахтером, водителем такси… Алекс был моим сыном.

— Сыном?

— Да. Я был женат, Джо. И однажды в воскресенье я уехал в Майами — у нас там была игра с местным клубом. А жена не могла поехать со мной. Я всегда брал ее на игры — но, понимаешь, она была уже на девятом месяце. И вот она шла по бульвару — и вдруг пикап на полном ходу вылетает на тротуар… Она так, наверное, и не поняла, в чем дело.

Было видно, что каждое слово дается Джимми с большим трудом: он выдавливал их из себя одно за другим, словно засохшую пасту из тюбика.

— Она умерла на месте. Но Алекс — он жил еще семнадцать минут в инкубаторе. Он заснул. Он успел, наверное, увидеть один сон. А потом он умер.

Джо видел, что Джимми с трудом сдерживает слезы. Его широкие плечи ссутулились, глаза потухли.

— Я все время думаю о нем. Господи боже мой, как это неправильно, что мои жена и ребенок погибли, а я должен жить дальше. Жизнь — дерьмо…

Джо сочувственно кивнул. Что тут скажешь, чем утешишь? Нет таких слов. Есть только джин. Или виски. Лучше джин. Без тоника.

Джимми поднялся. Его глаза рассеянно блуждали по сторонам.

— Ладно, чего об этом говорить… Слушай, Джо, можно мне в душ сходить?

— Конечно. Ванна — прямо по коридору, первая дверь направо.

— Спасибо.

Джимми зашел в ванную комнату, открыл вентили душа, но раздеваться не торопился. Вместо этого он достал из кармана маленький прозрачный пакетик с белым порошком. Любовно осмотрев его, надорвал упаковку…

И в этот момент в дверь просунулась голова Джо.

— Возьми полотенце в том… — начал было он — но тут же осекся, увидев, чем занят Джимми.

Он вырвал пакетик и врезал Джимми по скуле.

— Так вот что ты искал в квартире Кори, да? Ты это искал?

Потирая скулу, Джимми неохотно кивнул. Джо поднял крышку унитаза и высыпал туда наркотик.

— Ты что делаешь? — всполошился Джимми. — Ты знаешь, сколько это стоит?!

— Заткнись! — рявкнул Джо, спуская воду в унитазе. — Кретин!

Джимми с грустью смотрел на бурлящую воду. Вид у него был такой, как будто у него посреди оживленной улицы свалились штаны.

— Вон из моего дома, пока я тебе шею не свернул, понял, сука?

Джо произнес эти слова вроде бы спокойно, но в голосе его звенел металл.

— Мне это нужно, чтобы перебиться как-то… — печально сказал Джимми.

— А вот мне этого не нужно. Я — не перебиваюсь, — отрезал Джо. — Если ты такая слабая тварь, что не можешь обойтись без наркотиков, нам разговаривать не о чем, ясно? Убирайся.

— Ах да, я забыл: я ведь разговариваю с мистером Правильным! — язвительно воскликнул Джимми. — Брезгуешь всяким дерьмом, да?

Джо продолжал в упор смотреть на него. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.

— А знаешь, как человек оказывается в этом дерьме? — лихорадочно продолжал Джимми. — Как это начинается? Не можешь заснуть после напряженной игры — и глотаешь пачками димедрол. Ноги болят, колени опухают — тогда и аспирин, и анальгин, и еще черт знает что. А то и уколешься чем. А потом появляется пикап — и убивает твоих жену и ребенка. А я — добропорядочный гражданин: плачу налоги, в церковь хожу. И вот прихожу я в церковь и спрашиваю: Господи, Боже ты мой, почему, почему ты убил мою жену и моего ребенка? Но он не отвечает, Бог-то: в тот день он не по тому телефону сидит, наверное. А потом тебе звонят из команды и говорят: эй, парень, твоя карьера окончена. И знаешь, почему? Потому что деньги на исход матча поставил. Ну почему, почему этого нельзя — почему именно в футболе так нельзя? Во всех остальных видах спорта можно — а в футболе нельзя. Почему — знаешь? Потому что мы, игроки, всегда примерно знали, как будут поставлены деньги. Там же многотысячный бизнес, на этих ставках. И в итоге тебя выгоняют из команды или сводят с ума — как Билли Коуэна. Они, эти подонки, эти лицемеры, всегда готовы ограбить тебя, загубить, сровнять с дерьмом напрочь!..

— Когда кончишь жалеть себя, — холодно сказал Джо, — дверь вон там.

— Ах ты сволочь! — с чувством произнес Джимми.

— И еще какая, — равнодушно согласился Джо, не меняя каменного выражения лица.

Джимми резко вышел из ванной и зашагал к выходу. Черт бы подрал этого чистоплюя. Сам торчит в заднице — а еще берется других учить, мистер Проповедник. Что за дерьмо эти частные сыщики!

Хотя, с другой-то стороны, думал Джимми, постепенно остывая, его тоже можно понять: наркотики — это действительно жуткая дрянь. Да еще когда ребенок в доме… Жалко его все-таки: не повезло мужику. Ляжет сейчас в пустую постель — одинокий, никому не нужный…

Он уже подходил к двери, ведущей на улицу, как вдруг услышал позади девчоночий голос:

— Эй, подожди, пожалуйста.

Джимми обернулся. Перед ним стояла Дерен. Вид у нее был несколько смущенный. В руках она держала какую-то фотографию.

— Ну что? — устало спросил Джимми.

— Ты ведь — Джимми Дикс? Тот самый знаменитый девяносто девятый номер из «Жеребцов»?

— Ага, — кивнул Джимми. — Тот самый.

— А ты подпишешь мне свою фотографию? — робко спросила Дерен. — Извини, что я вела себя сегодня, как последняя сука…

— Ничего, бывает. Но ты зря вот так вот с отцом, честное слово.

— Я знаю, — кивнула девочка. — Я так ругаю себя за это… Он ведь хороший, отец-то.

Джимми взял у Дерен фотографию и задумчиво повертел ее в руках. Со снимка на него смотрел он сам — в форме «Жеребцов», сверкающий белозубой улыбкой.

— Для отца ты всегда был героем, — продолжала Дерен.

— Да? — удивился Джимми. — С каких это пор?

— Я помню с детства, как он говорил: Джимми Дикс — самый лучший игрок. Ты знаешь, он всегда смотрел по телевизору, как ты играешь.

— Вот как?

Джимми вывел на фотографии: «Дочери последнего бойскаута — от Джимми Дикса».

— Держи.

— Спасибо.

Джимми отворил дверь и вышел на крыльцо, в темноту.

— Ну ладно, пока, — мягко сказал он.

— Подожди, — сказала Дерен.

— Ну что еще, малышка?

Дерен немного помялась и сказала неуверенно:

— У меня к тебе еще одна просьба…

— Какая же?

— Понимаешь… Отец и мама — они… Ну, у них, в общем, не все ладно…

— Да, я знаю, — кивнул Джимми.

— Вот… И папа — он теперь дома так редко бывает. А мама же не знала, что он сегодня придет, понимаешь? И ушла к своей подруге.

— Ну и что?

— Понимаешь, если сказать ей, что он пришел… — стеснительно сказала Дерен.

— А ты не можешь позвонить этой самой подруге? — спросил Джимми.

— Могу, но… Я не знаю, как ей об этом сказать.

— Ну и что же теперь делать?

— Может быть… Может быть, ты ей об этом скажешь? — решилась наконец девочка.

— Я? — удивился Джимми.

— Да… — покраснела Дерен.

Джимми пожал плечами:

— Слушай, ну это как-то странно будет — разве нет? Звонит какой-то там Джимми Дикс…

— Да не надо звонить. Она здесь рядом, — оживилась Дерен, обрадованная тем, что Джимми не отказался сразу наотрез от ее просьбы. — Вот смотри — на той стороне третий дом к центру. Маму зовут Сара Ханбек.

— Знаю.

— А подругу ее — Лили Холмс.

— Лили Холмс, говоришь? — машинально повторил Джимми.

Он не знал, что ответить Дерен. Странное занятие — налаживать семейную жизнь человеку, который только что выставил тебя на улицу.

— Ну, я не знаю… — пробормотал он. — Это будет как-то по-дурацки…

— Ну, пожалуйста… — шепнула Дерен.

Голос ее звучал умоляюще.

Джимми взглянул в широко распахнутые глаза девочки — и вдруг уловил в них выражение, сходное с тем, которое было во взгляде Джо, слушающего про Алекса.

— Ладно, — сказал Джимми. — Я попробую. Но если она даст мне по шее…

— Не даст! — облегченно рассмеялась Дерен. — Она хорошая.

— Да? Ну ладно. Авось и получится, — сказал Джимми. Дойдя до тротуара, он оглянулся.

Дерен стояла на пороге и смотрела ему вслед. Джимми помахал ей рукой.

Джимми Дикс поднялся на крыльцо дома, указанного Дерен, и нажал на кнопку звонка. Да, ничего себе задачка: налаживание чужого семейного быта. Прямо Армия Спасения, да и только. Но эта девочка так просила, у нее были такие глаза…

Дверь отворилась, и на пороге появилась долговязая рыжеватая особа с глазами чуть навыкате. Она недоуменно рассматривала Джимми.

«Живет одна, — машинально отметил он, — иначе бы мужик открыл в такую поздноту».

А вслух он любезно сказал:

— Простите, я имею честь разговаривать с Лили Холмс?

— Совершенно верно, — отозвалась лупоглазая. — А что вам нужно-то?

«Трубы тебе прочистить хорошенько», — мысленно заявил Джимми, но вслух опять сказал совсем другое:

— Ради Бога, извините за столь позднее вторжение — но я хотел бы видеть миссис Ханбек. Насколько я знаю, она должна быть у вас.

Лили с интересом смерила Джимми взглядом.

«Наверное, ей нравятся высокие мужики, — подумал он. — С ее-то ростом… Почти шесть футов будет — для женщины это немало, и у нее, небось, вечно проблемы со всякими коротышками.»

Сам Джимми был изрядным верзилой, а потому он всегда с долей презрения и пренебрежения относился к мужчинам невысокого роста.

— Да, Сара у меня, — ответила Лили. — А вы, собственно, по какому к ней делу?

«Тебе-то какая разница?» — подумал Джимми неласково, но ответил иначе:

— По личному.

— Вот как? — подняла брови Лили — и посмотрела на Джимми с еще большим интересом.

«Небось, думает, что я Сарин любовничек, не иначе, — сообразил Джимми. — Бабы — они ведь ужасно любопытны до подружкиных кобельков. И всегда прикидывают: а мне бы такой подошел?»

— Да, вот так уж, — подтвердил Джимми.

— В такой час?

— Да, именно в такой.

Лили Холмс пожала плечами:

— Что ж, проходите… Надеюсь, у вас за пазухой нет железного лома, которым вы собираетесь проломить голову двум беззащитным женщинам.

— Я бы предупредил, — успокоил ее Джимми, подтверждая свои слова белозубой улыбкой.

А про себя подумал: «Ишь ты, уже кокетничает. Видать, здорово у нее между ног чешется…»

Тут он был прав: между ног у Лили и впрямь зачесалось, когда она увидела этого высокого крепкого парня. И она даже смутилась от той мысли, которая возникла у нее при виде Джимми. Мысль эта звучала просто и понятно: «Я его хочу».

А Джимми, топая следом за Лили, разглядывал ее узкие бедра и машинально прикидывал, в какой именно позе удобней было бы взять эту женщину.

Они вошли в гостиную. Сидевшая в кресле Сара с удивлением уставилась на Джимми.

— Добрый вечер, миссис Ханбек, — склонил голову Джимми.

— Здравствуйте, — растерянно ответила Сара. — А откуда вы меня знаете? Разве мы с вами встречались когда-либо? Я что-то не припомню…

Джимми мельком оглядел обстановку. На столике — початая бутылка шампанского, пара бокалов, зажженные свечи, издающие какой-то дразнящий запах… Ну, ясно: две курочки-подружки воркуют втихаря о мужиках-сволочах. Самое милое дело.

— Меня зовут Джимми Дикс, — веско представился он. — Очень приятно познакомиться.

Сара с недоумением посмотрела на него, потом перевела непонимающий взгляд на Лили. Та в ответ только пожала плечами.

— Видите ли, я приятель вашего мужа, — пустился в объяснения Джимми. — Мы с ним тут одно дельце затеяли, видите ли…

«Черт, дать бы ей хорошего пинка под зад, — неожиданно обозлился он, — чтобы такого мужика не динамила. Разве они слова понимают?»

Но внешне он оставался по-прежнему любезен, словно дипломат на приеме.

— Так вот: я хотел сказать вам, что Джо сейчас дома — и ждет вас.

— Это он вас прислал? — спросила Сара с легким оттенком неприязни.

— Нет-нет, я тут исключительно по личной инициативе, — улыбнулся Джимми.

«Господи, он дома, — подумала Сара. — Он пришел домой — а я тут рассиживаюсь…»

Она настолько была потрясена минувшими событиями: обнаружением ее измены, гибелью Майка Меджуса, — что до сих пор еще не пришла в себя. Вот и отправилась к Лили, чтобы в разговорах заглушить навалившуюся тоску. Но в результате стало только хуже — Лили измучила ее расспросами: что да почему? Кажется, она подозревала, что это Джо подстроил взрыв машины Майка, дурища такая… Саре вдруг захотелось заплакать.

— Идите домой, Сара, — мягко сказал Джимми. — Ей-богу, идите…

— Да-да, — кивнула Сара.

Она растерянно отряхнула совершенно чистую юбку, пригладила волосы.

— Да-да, конечно, — повторила она.

— Вот и хорошо, — сказал Джимми.

Сара поднялась с кресла и, не прощаясь, вышла. Лили растерянно посмотрела ей вслед. А Джимми почувствовал вдруг слабость во всем теле — хлопотливый все-таки выдался денек, что и говорить.

— Ладно, мисс Холмс, — сказал он. — Я, пожалуй, тоже пойду.

Лили повернулась к нему:

— Очень оригинально: сначала вы уводите мою подругу, а теперь и сами хотите слинять? И оставить меня в грустном одиночестве.

Джимми слегка опешил. Такой прыти он от этой женщины не ожидал.

— Простите — но уже поздновато… — неуверенно промямлил он.

«Вот именно — поздновато, — подумал Джимми. — Переться сейчас домой, такси искать…»

— Что значит — поздновато? — капризно сказала Лили. — Когда вы ко мне в дом вламывались — вы ведь не подумали о том, что может быть поздновато?

Джимми внимательно посмотрел на Лили. Та была словно бы в легкой эйфории. «Травки, что ли, курнула?» — подумал Джимми.

— Вы что — хотите вот так вот прямо уйти? — продолжала Лили. — И мне придется в одиночку допивать все это шампанское?

Джимми почесал в затылке:

— Ну, если вы настаиваете, я, конечно, могу составить вам компанию, мисс Холмс

«Ну и баба — на ходу подметки режет», — подумал он. Никак не ожидал такого расклада Джимми Дикс.

— Ну, зачем вы так официально, — сказала Лили. — Зовите меня просто по имени…

— Хорошо, — кивнул Джимми. — Хорошо, Лили…

— Вот, так оно будет гораздо лучше! — обрадовалась Лили. — Вам ведь нравится мое имя?

— Конечно, — соврал Джимми.

Запах от свечек шел какой-то одуряющий. Джимми невольно принюхался: аромат непонятный, но волнующий, загадочный, манящий.

— Ладно, посижу немножко, а потом вызову такси по телефону, — пробормотал он.

— Конечно-конечно, — поддакнула Лили.

Джимми опустился в кресло, а Лили предупредительно спросила его:

— Может быть, вы предпочитаете что-нибудь покрепче шампанского?

— М-м… Пожалуй.

— Бренди, виски, джин?

— Э-э… Ну, пожалуй, виски.

И, немножко подумав, добавил:

— «Джонни Уокер», если можно.

Лили смутилась:

— Кажется, у меня только «Белая лошадь». Впрочем, я могу поискать…

— Ой, да бросьте. Это я просто так — насчет «Джонни Уокера».

Лили достала из бара бутылку виски и набухала Джимми добрых полстакана.

«Ага, — смекнул он, — дамочка явно рассчитывает на то, что я залью глаза и возжелаю ее.»

— Давайте, Лили, выпьем за любовь, — недолго думая, предложил он.

— Ой! — зарделась Лили. — Ну, конечно, конечно, давайте…

Джимми разом осушил свою порцию — и увидел восхищение, промелькнувшее в глазах собеседницы.

— Не люблю, знаете ли, глотать по граммульке, — пояснил он. — Уж пить — так пить.

Лили понимающе кивнула:

— А любить — так любить.

— Ага! — охотно подтвердил Джимми.

Лили хихикнула.

— А чем вы занимаетесь, Джимми? — томно поинтересовалась она.

«Наверняка эта коза ничего не смыслит в футболе, — подумал Джимми. — Тем более, объяснять ей все, как есть, совсем неохота».

Лили истолковала возникшую паузу по-своему:

— Вам не хочется говорить об этом?

— Нет, ну почему же…

— Простите, я не хотела вас смущать, — искренне сказала Лили.

— Да нет, что вы, ради Бога. Это как раз я не хотел вас смущать…

— А что — ваша профессия из разряда тех, что могут смутить?

— Точно! — вдохновенно соврал Джимми. — Дело в том, что я работаю парнем по вызову.

— Ох!

Лили даже покраснела.

— Ну вот видите, — вздохнул Джимми. — Простите, я не хотел вас шокировать.

— Нет-нет, что вы — все в порядке! — с энтузиазмом сказала Лили. — Наверное, это замечательная профессия, интересная работа…

И подлила Джимми еще виски.

— Да, работа, конечно, интересная, творческая, — подтвердил Джимми. — И потом — все время с людьми, знаете ли… Это как раз по мне.

Лили посмотрела на Джимми Дикса с нескрываемым интересом.

— Скажите, а вы работаете только с женщинами? — спросила она.

— А то как же! — даже оскорбился Джимми. — Я, знаете ли, человек традиционный.

— Ну, быть голубым — это, по-моему, совершенно нормально, тут нет ничего зазорного. Это все равно что цвет кожи: может быть такой, а может — иной, — рассудительно сказала Лили.

— В общем-то да, — согласился Джимми. — Но я ведь тоже имею право на свои принципы, разве нет?

— О, конечно, конечно! А я, знаете ли, так неразборчива, так неразборчива! Мне нравятся и белые, и желтые, и красные, и черные…

— А вы что — тоже по этой части работаете? — ляпнул Джимми.

— Ой, что вы! — зарделась Лили. — Нет-нет. Я работаю в компьютерной фирме.

— Ах вот как!

— Понимаете… Вы только не сердитесь, не подумайте, что я как-то на вас намекаю… Дело в том, что я просто не смогла бы брать за это деньги. Это ведь все равно, что те гадкие картинные галереи, которые взимают плату за знакомство с произведениями искусства. Это совершенно безнравственно!

— Еще бы! — поддакнул Джимми.

И подумал: «А когда я в последний раз был в галерее? И бывал ли вообще?..»

— Любовь, пусть даже только плотская любовь — это ведь как искусство, — вдохновенно развивала тему Лили. — Любви надо учиться всю жизнь — и пестовать душу посредством ее.

— Да-да, — сказал Джимми. — Я именно так и делаю, поверьте.

— Я вижу это по вашим глазам, — кивнула Лили. — Они у вас такие необычные… В них — мощь Геракла и нежность Адониса!

«А это еще кто такие? — подумал Джимми. — Актеры какие-то, что ли?» Но уточнять на всякий случай не стал — еще брякнешь чего-нибудь не то…

— Вообще-то, — сказал он, — это дело нехитрое. Берешь бабу — и трахаешь как следует.

Лили вновь слегка покраснела:

— О, я понимаю: это в вас говорит профессионал…

— Он самый, — согласился Джимми.

— И у вас есть какие-нибудь профессиональные секреты? — осведомилась Лили.

«Тут весь секрет, — засовывать поглубже и держаться подольше, дурочка» — подумал Джимми, но решил покуда не слишком откровенничать.

— Видишь ли, — доверительно сказал он, — очень помогает музыка.

— Какая же? — с интимным придыханием спросила Лили. — Какую музыку ты предпочитаешь?

— Мне по душе рэп. Это как раз то, что нужно в постели для хорошего фака. Ох, прости за такое словечко… Считай, что это — профессиональный термин.

— Ах, ну конечно… А ты пользуешься какими-нибудь приспособлениями — дильдо или вибраторами? Или, может быть, специальными мазями?

«Ага, кажется, я догадываюсь, из какого магазинчика эта пахучая свечечка», — сообразил Джимми.

— Нет, — гордо сказал он, — я полагаюсь только на собственное естество.

И, видит Бог, это было сущей правдой.

— У тебя такой широкий ассортимент, — продолжала расспросы Лили, — это, наверное, женщины самых разных возрастов?

— Представь себе — да. Попадаются даже старушки лет под восемьдесят.

Параллельно Джимми представил себе такую старушку в постели — и его чуть не стошнило на ковер. Он глотнул еще виски.

— Старушки? — изумилась Лили. — Неужели? Ну — и как они тебе?..

— Самый кайф, — храбро заявил Джимми. — Правда, с ними есть одна опасность…

— Какая же?

— Они могут подавиться вставными челюстями. Стесняются их вынимать — а потом в экстазе чуть не проглатывают. Такое вот неудобство.

— Бедняжка, ты, наверное, так устаешь, — сочувственно вздохнула Лили.

— Бывает, — согласился Джимми. — Но что поделаешь — работа есть работа.

Тут он приметил, что Лили уже успела расстегнуть пару пуговок на блузке.

— То, что ты делаешь, — это ведь настоящая секс-миссия, — с уважением сказала Лили. — Это проповедь любви — и ты ее апостол.

— Вроде того, — не стал спорить Джимми.

— Ты знаешь — если бы я была богата, я бы построила церковь. И назвала бы ее — храм святого Приапа. Женщины входили бы туда — а их ждали бы прекрасные молодые мужчины с горящими глазами и поднятыми пенисами. Совершенно обнаженные, представляешь? Они раздевали бы женщин и возлагали их на алтарь любви. Под сводами храма звучала бы музыка…

— Рэп, — уточнил Джимми.

— Да-да, то рэп, то томные блюзы, то тяжелый рок — и звуки музыки перемежались бы со стонами прихожанок, с их страстными вскриками…

«Публичный дом со специализацией на группен-сексе», — мысленно охарактеризовал Джимми идею храма, о котором грезила Лили. Между тем он почувствовал, что его боевой друг довольно ощутимо зашевелился в штанах.

Лили замолчала и думала о чем-то своем, мечтательно улыбаясь. Потом застенчиво взглянула на Джимми.

— Послушай… Если это твоя работа… Ты не мог бы оказать мне услугу? Какие у тебя расценки?

— Для тебя, — сказал Джимми, — я готов поработать безвозмездно. Ты мне нравишься.

Сказав так, он вовсе не кривил душой.

— Правда? — покраснела Лили.

— Ну конечно. Какие могут быть проблемы?

С минуту Лили пристально смотрела на Джимми, ее грудь учащенно вздымалась.

— Видишь ли… — с запинкой промолвила она. — Дело в том, что я никогда не видела этой штуки у…

Она замялась.

— У мужчин, что ли? — удивился Джимми.

— Нет-нет. Я не всех мужчин имею в виду… — продолжала осторожничать Лили.

— Ах, у негров!

Лили кивнула:

— Ну да…

— Господи, — рассмеялся Джимми, — да смотри на здоровье!

Он расстегнул молнию на джинсах — и взорам Лили предстало его великолепное орудие.

— Вот — полюбуйся. Нравится?

— Ох… — только и сказала Лили.

Она опустилась на ковер и на коленях подползла к Джимми. Умильно оглядев со всех сторон готовый к бою фаллос — так, бывает, девочки оглядывают пирожное прежде, чем от него откусить, — Лили осторожно лизнула крепкую головку. Потом еще и еще. И вот уже заглотила пенис в рот почти на треть. Джимми помогал ей, слегка подаваясь навстречу.

— Ну как? — поинтересовался он.

— М-м… — услышал он вместо ответа.

Движения головы Лили становились все более энергичными — и Джимми почувствовал, что в искусстве минета она совсем даже не дилетантка. Он хотел уже было похвалить Лили за это — но тут она вцепилась зубами в головку, и Джимми ощутил, что его семя бешено рванулось наружу. И тут Лили резко отстранилась, схватила со столика свой стакан — и направила в него пульсирующий пенис.

— Уф-ф… — только и выдавил из себя Джимми.

Лили торжественно подняла стакан, наполненный белесой густой жидкостью. Глаза ее шально блуждали.

— За тебя, мой милый…

— За Алекса-кинокритика, — буркнул себе под нос Джимми.

Он был недоволен: слишком быстро раскрутила его эта жадная самочка. Ладно, еще наверстаем… Лили медленно, со вкусом опорожнила свой стакан.

— Прелесть, до чего вкусно, — промолвила она, блаженно зажмурившись.

— Хочешь еще? — ухмыльнулся Джимми.

Лили удивленно подняла брови:

— А ты уже готов по новой?

Сорвать с нее одежду и бросить на ковер кверху задницей было делом нескольких секунд — а старый боевой товарищ, конечно же, не подвел. Яростно рыча, Джимми впендюрил своего дружка меж мягких ягодиц Лили.

— Я тебе сейчас тут такой алтарь устрою — ты у меня сдохнешь, сука!

— Да! Да! Да!

— На! Получай! На! На!..

Ему всегда нравилось брать женщин на полу — в такой позиции сокрушаемое тобою тело не сдвигается ни на дюйм, ты расплющиваешь его, словно мощный каток.

Джимми впился зубами в шею Лили — протяжный стон был ему ответом. При этом он все более оголтело таранил ее анус — и звонкие шлепки оглашали гостиную.

— Еще!.. Еще!.. Еще!.. — отрывисто вскрикивала Лили, поддавая ему задом.

— Получай! Получай! Получай! — хрипло твердил Джимми, распаляясь все более.

Он намотал ее каштановые с рыжиной волосы на кулак и развернул голову Лили к себе. Жадным горячим языком облизывал ее щеки, мочки ушей.

— Давай-давай, трахай меня, трахай, — со всхлипами шептала она.

Джимми казалось, что он сейчас размозжит ее круп. Удивительно все же устроены женщины — наверное, любой мужчина потерял бы сознание от таких ужасающих ударов, а им — только подавай побольше.

Он вышел из задницы Лили, перевернул ее на спину и теперь ворвался в трепещущую вульву. Лили широко раскинула ноги — и, казалось, всем существом стремилась навстречу Джимми.

— Трахай меня, трахай, мой святой апостол! — исступленно причитала она. — Обрати меня в свою веру, дай причаститься таинств твоих!

И Джимми дал. Его приап врывался в Лили, словно скоростной экспресс в темный тоннель. И ей казалось, будто у нее между бедер проносится сверкающий грохочущий поезд, мчащийся на всех парах…

…Когда Джимми открыл глаза, за окном уже сияло солнце. Зевнув, он огляделся. Рядом на полу валялась обнаженная Лили, крепко спящая. Ее грудь и плечи были в следах укусов, синяки проступали на бедрах и лодыжках, а лицо счастливо и как-то по-детски улыбалось.

— Что, киска, — хорошо? — усмехнулся Джимми.

Он слегка взъерошил ее волосы. Замечательно все-таки, что на свете есть бабы, — без них на этом свете было бы тоскливей.

Заказав по телефону такси, Джимми отправился в душ. Вволю поплескавшись, почувствовал себя свежим и бодрым.

Когда он вернулся в гостиную за одеждой, Лили по-прежнему спала. Джимми оглядел ее помятые телеса, измученные бурной ночью, и в нем опять пробудилось желание. И он уже хотел было приняться за дело — но тут на улице забибикало подъехавшее такси.

По дороге в центр Джимми лениво размышлял о том, что же теперь делать. Никаких путных мыслей в голову не приходило. Эх, жалко, что с Джо Ханбеком поссорились. Он мужик головастый, что-нибудь сейчас придумал бы. Может быть, обратиться в полицию?

Он вылез из такси в самом начале эстакады, проходившей напротив торгового центра «Кристалл». Город жил своей повседневной жизнью, люди были заняты будничными заботами — и, казалось, нет на свете ни зла, ни крови, а все случившееся — просто дурной сон…

— Доброе утро, Джимми, — раздался мужской голос.

Дикс оглянулся. Из подъехавших к кромке тротуара двух автомобилей вылезали четверо. Их лица были спокойны и даже равнодушны — и именно это очень не понравилось Джимми. Ему сразу вспомнились те двое, что прикололись к ним с Джо возле дома Кори. Такие же каменные рожи.

— Кто вы такие? — спросил Джимми. — Откуда вы знаете, как меня зовут?

Мужчины неторопливо шли к нему.

— Это он? Точно он? — спросил один из незнакомцев у другого.

— Да, он самый.

— Господи, какой игрок был. Ну, ладно…

Джимми слегка попятился и уперся в ограждение эстакады.

— Что вам надо-то? Вы, ребята, здорово смахиваете на пенисы в пиджаках… Говорите, что вам надо — либо проваливайте.

Но ответа он не дождался, потому что в следующее мгновение незнакомцы резко рванулись к нему, Джимми почувствовал, как вдруг его ноги потеряли опору, солнце в небе сделало причудливый кульбит…

Он падал с высоты в восемь ярдов — и только реакция хорошего спортсмена позволила Джимми быстро сгруппироваться в полете. Собравшийся в упругий комок, он обрушился на крышу стоящего под эстакадой «понтиака». От удара его отшвырнуло на мостовую, прямо под колеса проезжающего автомобиля. Дико завизжали тормоза, бампер больно ткнул его в плечо. Раздался истошный женский визг.

В шоке, словно после увесистого нокдауна, Джимми вскочил на ноги. Все перед глазами двоилось и троилось, какие-то черные мухи рябили в глазах. Сквозь розовый туман к нему бежали люди.

— Все в порядке, ребята, все в порядке, все в порядке, спасибо! Опасность — это мое второе имя. Все в порядке, ребята, я профессионал, не волнуйтесь! — так сказал Джимми, а может, и не сказал, а ему только почудилось, потому что в эту же секунду он рухнул на горячий асфальт без сознания.

Дерен была очень недовольна. Прежде всего тем, что она так и не попробовала шоколадного мороженого. Мороженого-то, конечно, везде завались, но отец знал какой-то такой магазинчик, где оно было особенно вкусное. И никогда ее туда не возил, только сам покупал все время и привозил домой. Когда чаще бывал дома. Мама тоже знает, где такое мороженое продается, да ее не допросишься, она такая странная в последнее время: то ничего, кроме: «Иди и учи уроки!» от нее за вечер не услышишь, то ходит сзади, как хвостик, и твердит: «Иди, дочка, погуляй, поиграй с друзьями», и все на часы посматривает. Один раз только обняла и говорит: «Давай поговорим серьезно. Расскажи мне о себе, а я тебе тоже что-нибудь расскажу». А Дерен как раз торопилась, поэтому ничего и не вышло. Да и о чем было говорить? Мама рассказывала как-то о своем очкастом поклоннике, который был у нее еще давно, очень давно, когда она была чуть-чуть старше, чем Дерен, это было смешно, но потом она спросила: «А твой Томми тоже пишет тебе письма?», и так противно спросила, и смотрела так, будто Дерен не тринадцать лет, а четыре. Что ей можно было после такого рассказывать? Ну даже если она не будет больше так смотреть, то все равно — слишком долго все рассказывать придется.

И папа тоже хорош: сам болтается, где ему хочется, а ей, значит, никуда нельзя. Заявился как-то вечером и сказал, что видел из машины их с Томми. Ну и что, что видел, они и не делали ничего такого, просто сидели на скамейке, и Томми положил ей руку на коленку. А папа сказал, что ей еще рано встречаться с мальчиками, и надо, видите ли, ждать, пока семнадцать не исполнится. А когда она спросила, почему именно семнадцать, пробурчал что-то непонятное и ушел в свой кабинет. Он всегда так делает, когда не может объяснить. Если он сам первый раз встретился с девочкой в семнадцать, то это не значит, что Дерен надо сидеть, как дуре, целых три года и смотреть, как все девчонки встречаются со своими парнями. Вот у Милли парню целых девятнадцать лет, и он приезжает за ней в школу на машине, а в машине такое иногда бывает, и то ее мама ничего ей не говорит. И папа тоже. У Милли, правда, папа и мама разведены, и он приезжает к ней раз в две недели, но Милли говорит, что это как раз хорошо, потому что папа возит ее по всяким кафе, покупает ей игрушки и вообще все, что она только ни попросит. И все равно Милли дура. Она сказала вчера, что папа Дерен приезжает еще реже, чем ее, а не покупает ничего. Дерен за это ее толкнула, и Милли свалилась прямо в лужу!

И неправда, что папа ничего не покупает; он купил ей мороженого. Она не стала его есть, и папа расстроился. А пусть знает, что ей не надо запрещать видеться с Томми! Мороженое, наверное, уже совсем растаяло, несколько мягких комочков лежат в коричневой лужице… Завтра мама спросит: «Это что, твое любимое было? А почему ты его не съела?» и выльет растаявшее мороженое в раковину. И папа это увидит.

Дерен, шмыгнув носом, отправилась на кухню и достала из холодильника большую пластмассовую коробку с мороженым. Нет, еще ничего, есть можно.

Дерен закрыла дверь своей комнаты на щеколду и забралась на кровать. Мама страшно ругалась, когда узнала, что Дерен сама вызвала слесаря, чтобы тот врезал в дверь эту щеколду, и заплатила ему из своих карманных денег. Так она и не поняла, что человеку может быть неприятно, когда к нему входят без стука и мешают ему заниматься тем, чем он хочет заниматься. Мама как-то вошла, а Дерен писала письмо Томми. И нет чтобы уйти, так ведь обязательно надо задать этот идиотский вопрос: «Ты уроки делаешь?» Как будто ничего, кроме уроков, на этом свете не существует! Дерен тогда быстро спрятала письмо в тетрадку, а то еще заглянет через плечо и прочтет.

Нет, мама вообще-то хорошая, ей иногда можно о чем-нибудь рассказать. У Томми мама постоянно роется в его вещах, и ему приходится прятать письма Дерен под рубашкой. Ходит дома и все время шуршит. А скоро и ходить не сможет, она уже столько писем ему написала, что ему станет тяжело их носить.

И почему папа никак не поймет, что Томми — хороший? Из всего класса «Сатану Клауса» понял только он, все остальные смеялись или говорили: «Вот учительница тебе задаст!» Ну и пускай задает, она уже задала, но эти сладенькие картинки — красный колпачок с кисточкой, набитый подарками мешочек — осточертели. Они с Томми придумали: раз им все осточертело — и школа, и родители — значит, они будут черти. Такие спрятанные черти, которых никто не узнает, а они делают мелкие пакости. Мелкие совсем, а ничего очень плохого они не делают, и поэтому тоже заслуживают подарков на Рождество. И раз Санта Клаус приходит только к добрым деткам, которые — тьфу! — весь год вели себя хорошо и всех слушались, то к чертикам должен прийти Сатана Клаус. Она учительнице так и сказала: «Он несет подарки для чертей». Эта грымза, конечно, ничегошеньки не поняла и начала вопить, что ругаться нельзя, особенно девочкам. Как будто мальчикам можно. А если мальчикам можно, то чем девочки хуже? Тогда грымза выгнала Дерен за дверь и велела стоять до конца урока. Долго стоять не пришлось, у них с Томми было условлено: как только кого-нибудь выгоняют за дверь, другой или «нарывается», чтобы его тоже выгнали, или просится в туалет, и потом они вместе убегают. И правильно они ушли: это только полная идиотка может придумать в мае рисовать Санта Клауса.

Дерен прикрепила на стенку свой рисунок. Для фотографии Джимми Дикса над столом места не хватило, и пришлось начинать захват новых территорий. Дикс был прикреплен над изголовьем кровати, рядом с фотографией Томми. Дерен, конечно, хотелось, чтобы Томми был там один, но Дикс — он хороший, и потом, что же делать, раз все стены заняты разными фотографиями.

«Твоя комната, Дерен, похожа на небольшую фотомастерскую», — шутил папа. Дерен улыбнулась — это действительно было так. Но если быть совсем точными, комната напоминала гибрид фотомастерской с художественным салоном и магазином игрушек.

Над письменным столом, который очень редко использовался по своему прямому назначению, — Дерен больше любила писать, лежа на кровати, — висели фотографии Принса, Майкла Джексона, Фила Донахью и Тома Круза. Том Круз был немного похож на Томми, но Томми был красивее. А еще там была большая фотография Фредди Меркьюри и плакат Джона Леннона. Дерен не очень любила «Битлз», но их любил Томми, и именно он подарил ей этот плакат на день рождения. Она поблагодарила его, а потом приколола к плакату шарж на «Битлз», который вырезала из какой-то юмористической газеты. Томми не знал об этом.

Теперь в эту разношерстную компанию попал и Сатана Клаус. Будет приносить рождественские подарки: Принсу — большую золотую цепочку, Майклу — новую прическу, Донахью — целый телевизионный канал, Тому Крузу — еще один день рождения, у него один есть — 4 июля, пусть будет седьмого июня, как у Дерен. А Фредди Меркьюри и Джону Леннону — по красивой гитаре.

А Джимми пусть будет рядом с Томми. Томми тоже любит «Лос-Анджелесских жеребцов», вот он удивится, когда Дерен расскажет ему, что знакома с Диксом.

Письменный стол был почти целиком заставлен разнообразными мелкими игрушками и машинками. Дерен когда-то собирала машинки, потом ей это надоело. Теперь машинки пылились на столе. Впрочем, «пылились» — это еще слабо сказано. Стол, за исключением одного угла, где Дерен иногда делала уроки, был покрыт густым слоем пыли. Саре не разрешалось стирать пыль, потому что она всегда ставила игрушки на стол не в том порядке, в каком было надо, а сама Дерен не обращала на пыль никакого внимания. Недавно, еще до появления на двери щеколды, Сара написала на пушистой серой поверхности стола: «Малышка Дерен». Дерен закрыла слово «малышка» зеленой лентой, а свое имя оставила, и его еще можно было прочитать, хотя буквы уже основательно запылились.

Большие мягкие игрушки и куклы сидели на квадратном пуфике у шкафа. Дерен теперь играла с ними не так часто, как раньше, и не могла понять, почему. Еще год назад дня не проходило, чтобы четыре сестренки-Барби (мама все ворчала: «Ну зачем тебе столько одинаковых!») не отправились на прогулку или в большое путешествие, где им встречались диковинные коты: розовый, желтый и зеленый; резиновый крокодильчик, который катал их по реке на своей спине (однажды все куклы таким образом утонули в ванной, и пришлось их ужасно долго расчесывать, потому что волосы совсем спутались); маленькие гномики, исполнявшие все их желания.

А теперь стало неинтересно. Может быть, оттого, что она уже не маленькая? Дерен стало грустно, и она взяла в руки коричневого медвежонка Микки, приветливо сверкнувшего глазками-бусинками.

Микки был перчаточной куклой. Его можно было надевать на руку и так играть: разговаривать с кем-нибудь, как будто Микки сам разговаривает, — он очень смешно открывал алый ротик, и его мордочка при этом забавно покачивалась.

Дерен нажала пальцем на черный кожаный носик.

— Привет, Микки. Хочешь мороженого? Еще немножко осталось, тебе в самый раз.

Микки помотал головкой.

— А скажи-ка мне, тебе понравился Джимми Дикс? Правда, он хороший? — продолжала Дерен.

Медвежонок усердно закивал.

— Вот видишь, наши мнения совпадают, — важно произнесла Дерен.

Микки Дерен подарил отец: вошел как-то в ее комнату, держа руку за спиной. Она знала, что если он вот так входит, значит, прячет какой-нибудь подарок.

— Угадай, кого я тебе принес? — спросил он.

— Мышку? — это тоже была игра.

— Мышка убежала.

— Птичку? — Дерен очень нравилась эта игра, и она поочередно изображала, что сделали животные.

— Птичка улетела, — засмеялся Джо.

— Рыбку?

— Рыбка уплыла.

Дерен зашевелила пальцами, показывая, как плывет рыбка, и капризно сказала:

— А тогда кого?

И папа улыбнулся и достал из-за спины Микки. Медвежонок склонил головку и сказал голосом папы, который изо всех сил старался говорить потоньше, но у него ничего не получалось:

— Я — медвежонок Микки. Я раньше жил в лесу и ел малину, а теперь пришел к хорошей и веселой девочке Дерен и хочу жить с ней, потому что с Дерен интересно.

Она подбежала к отцу и крепко обняла его вместе с медвежонком. Так было хорошо!

А сейчас почему-то все не так. Она пробовала сегодня поговорить с папой вместе с Микки, а он сказал злым голосом: «Неужели ты не можешь говорить по-человечески?» Папа стал другой, они уже давно не гуляли вместе, не разговаривали. Ему бы она рассказала все про Томми, и про грымзу-учительницу, и про себя… Но он все время занят, все время у него дела. Наверное, она сама стала хуже, и он теперь ее меньше любит. Раньше они всегда были вместе, а теперь ему некогда.

Дерен всхлипнула и положила Микки рядом с собой на подушку. Если бы было не так поздно, она бы позвонила Томми, но он скорее всего уже спит.

Она вытерла глаза и неожиданно для себя зевнула. Да, пожалуй, пора спать, за окном давно стемнело. А то так и разреветься можно — еще чего не хватало. Черти никогда не плачут, если им плохо — они только ругаются. Ругаться тоже не хотелось.

Дерен разделась и скользнула под одеяло. Микки уютно свернулся рядом.

Приснись мне, Томми, — прошептала Дерен и закрыла глаза.

Они договорились сниться друг другу каждую ночь, и на этот раз Томми выполнил свое обещание…

…Его лицо возникло из ярко-оранжевого света и пропало, чтобы появиться снова. Это было немного похоже на заставку перед фильмом. Дерен часто снились такие сны, похожие на кино, — она одновременно и смотрела сон, и играла в нем главную роль. Было как бы две Дерен: одна участвовала во всяких приключениях, иногда сама по себе, иногда вместе с Томми, а другая смотрела из воображаемого зала. Однажды ей даже приснились титры в конце сна, почему-то на французском языке. На этот раз титров не было, зато был знакомый сон, точная копия реального события — как они с Томми познакомились. Это она так называла — «познакомились», потому что на самом деле знакомы они были давно, поскольку учились в одном классе, но раньше не обращали друг на друга внимания, а теперь стали обращать, да еще какое, — значит, — познакомились.

Дерен сидела за своей партой и изо всех сил пыталась решить дурацкую задачу по математике. Мистер Шекли, тощий учитель математики, сказал, что если она не справится с этой контрольной, он будет вынужден пригласить в школу обоих родителей. А их, бедняг, уже вызвали учительница физики, француженка и грымза по рисованию — не за Сатану, а за то, что Дерен сунула ей в сумочку большого черного жука. Конечно, лучше бы родителям сразу за все отмучиться, но все-таки их было жалко. Дерен с такой силой сжала зубами ручку, что та захрустела.

— Дерен Ханбек, не отвлекайтесь! Решайте задачу, вы же отлично знаете, что зависит от вашего правильного решения! — скрипучий голос доходяги Шекли раздался над самым ухом.

От испуга Дерен вздрогнула и выронила ручку.

— Зачем вы полезли под стол, Дерен Ханбек? — скрипел учитель.

— Мне позволяется во время контрольной работы поднять упавшую ручку? А если она упала под стол, мне позволяется полезть под стол? Или не позволяется? — съязвила Дерен.

«Позволяется» и «не позволяется» были любимыми выражениями мистера Шекли. Ученики звали его за глаза «мистер Не Позволяется», но сказать прямо такую фразу никто не решался.

Шекли побагровел.

— Что вы себе позволяете, Дерен Ханбек?

— А что, мне уже не позволяется ничего себе позволять? — невинно продолжала Дерен.

— Выйдите вон из класса! Вы не решили задачу, грубо разговаривали с учителем, а поэтому будьте так добры явиться завтра в школу с родителями! С отцом и матерью!

— А у меня нет больше родителей, кроме отца и матери! — сказала Дерен и гордо вышла из класса.

В коридоре она приложила ухо к двери и прислушалась: она всегда так делала, когда ее выгоняли в коридор, потому что учителя обычно после ее ухода разражались длинными и чрезвычайно забавными речами о послушных детях и примерном поведении. Иногда такие речи продолжались до конца урока, за что одноклассники бывали крайне благодарны Дерен. Но на этот раз она услышала голос Томми Шелтона, с которым они пару раз болтали на переменах:

— Мистер Шекли, почему вы сказали, что Дерен не решила задачу? Она и не могла бы ее решить, раз вы выгнали ее из класса!

— Шелтон, я не ожидал от вас такого! Вы защищаете эту грубую девочку? — удивился математик.

— Вы сказали неправду, и это несправедливо! — голос Томми звенел от негодования.

— Как вы со мной разговариваете?! — взъярился мистер Шекли.

— В данный момент я разговариваю так, как мне не позволяется. Такой тон позволяется, видимо, только вам, — произнес Томми.

Дерен услышала, как ахнул класс. Два одинаковых случая за один урок!

— Том Шелтон, выйдите вон и присоединитесь к Ханбек, раз уж вы ее так защищаете, — процедил математик.

Дерен отскочила от двери, и правильно сделала — дверь распахнулась, Томми вышел в коридор.

— И зачем ты это сделал? — спросила она.

Томми молчал.

— Мне-то все равно, ты же знаешь, как я себя веду на уроках, а тебе зачем портить отношения с учителями? — снова спросила она.

— Шекли поступил несправедливо по отношению к тебе, — ответил Томми. — А вообще… — Он покраснел и отвернулся.

— Что вообще? — допытывалась Дерен.

— Ну, мне нравится, как ты ведешь себя на уроках.

— Почему? — не поняла Дерен.

— Потому… потому что ты мне вообще нравишься.

Томми окончательно смутился и опустил голову.

Дерен вдруг почувствовала, что тоже краснеет. Она никогда не думала о Томми Шелтоне как о своем мальчике. А он симпатичный: темные волосы, голубые большие глаза…

— Знаешь что? Давай уйдем отсюда и где-нибудь посидим, — предложила Дерен.

— Давай! — обрадовался Томми.

Когда они спускались по лестнице, одежда Томми вдруг превратилась в рыцарские латы, он споткнулся и упал в лестничный проем, слетевший с Томми шлем со звоном покатился по лестнице…

— Томми! — закричала Дерен и проснулась.

Вот всегда так — ни разу ей не удавалось досмотреть этот сон до конца. Тогда они с Томми пошли в зеленый парк, который находился неподалеку от школы, выбрали самую симпатичную скамейку — потом она стала их скамейкой — и долго разговаривали. Томми купил две порции мороженого, и Дерен рассказала ему о мороженом, которое покупал ей папа, а потом и о папе, и о маме, и Томми рассказал о своих родителях. А когда стемнело, он проводил ее до дома, и они договорились после уроков опять пойти в парк — столько еще всего осталось недосказано! Да, даже сейчас Дерен рассказала Томми еще не все, хотя уже точно можно говорить, что они — вместе. Томми хороший, он симпатичный и умный, и многие девчонки ей завидуют. И с ним гораздо интереснее, чем с плаксами-подружками, которые боятся учителей, или с теми же мальчишками: они только и норовят дернуть за волосы или ущипнуть за попку, даже старшеклассники. Томми никогда этого не делал, потому что он лучше всех мальчишек. Он вообще лучше всех.

За окном слабо брезжил рассвет, и первая птица что-то вяло чирикала в ветках дерева. Дерен снова закрыла глаза — вставать было еще рано.

Ей приснилась длинная желтая дорога и маленький красный автомобиль. За рулем сидела она, Дерен, и одновременно это была мама. Мама-Дерен ехала быстро-быстро, так, что ветер свистел в ушах, и пела красивую песню. А следом за красным автомобилем ехал зеленый, и в нем сидел Томми, и Томми был папой, и он тоже пел эту песню. Потом обе машины выехали на большой желтый пляж, на котором никого не было, кроме них двоих. И огромное синее море шумело, волны с глухим стуком ударялись о берег, и вдруг одна волна раздулась и лопнула с ужасным звуком.

— Черт подери! Лопнула! А у меня, как назло, нет нового колеса! — сказал Томми хриплым басом.

— Не волнуйся, Дик, оно у нас есть. Я положил запасное, так что ты уж меня цени, — ответила мама дребезжащим тенорком.

Дерен снова проснулась и затрясла головой — приснится же такая белиберда! Но голоса не умолкали:

— Тебя не за что ценить, потому что ты козел и придурок. Но за колесо спасибо. Что бы мы сейчас делали без колеса, пришлось бы машину куда-нибудь все утро отволакивать, чтоб не засветиться, — прогудел бас.

— Ну да, — поддакнул тенорок. — И дело бы накрылось. Нам надо скорее менять колесо, уже светло.

— Не ори так, — шикнул бас, — тебя и глухая тетеря расслышит. «Дело, дело!» Помолчал бы лучше.

— Так все же спят, — ответил тенорок и чем-то зазвенел и застучал.

Дерен поморщилась: кому приспичило менять колесо у самой калитки их дома. Этот дребезжащий действительно орет так, что и мертвого разбудит, да и второй ему не уступает. Что им тут понадобилось?

Она снова закрыла глаза, и внезапно смутная тревога охватила ее. Папа вчера был какой-то озабоченный, лицо у него было не такое, как всегда. Может быть, эти козлы приехали к нему?

— Да нет, они, наверное, даже не у нашей калитки, просто по утрам звук доносится лучше, — вслух сказала Дерен, но чувство тревоги не проходило.

Дерен встала и подошла к окну. Открыв его, она высунулась почти по пояс и посмотрела на калитку. Машины не было видно. Надо было, конечно, подождать: вдруг они опять появятся, но утренний воздух был очень холодным, и Дерен, поежившись, поспешила забраться обратно в постель.

Ни голосов, ни шума мотора не было слышно, и она заснула.

…Отец стоял рядом с большим зеленым куском и улыбался, держа руку за спиной.

— Что это, папа? — спросила Дерен.

— Не скажу, дочка, пока ты сама не догадаешься.

— Это мышка, или птичка, или рыбка, — скороговоркой произнесла Дерен.

— Неправда, — засмеялся отец. — Это не птичка и не рыбка, это не мышка.

— А что же это? — Дерен подошла поближе.

— Это я, — отец опустил руку, она была пуста.

— Ты даришь мне себя? — спросила Дерен.

— Да, и прошу тебя поберечь меня. У тебя ведь никогда не отнимали игрушек, ты никому их не давала отнять. Я хочу, чтобы меня не отнимали у тебя.

— А тебя хотят отнять, папа? — испугалась она.

— Хотят. Это два больших чудовища, они съедят меня, если ты не сможешь меня спасти.

— Но у тебя же есть пистолет, ты можешь застрелить чудовищ! — Дерен схватила папу за руку, но он отстранился.

— Нет, не трогай меня, пока не согласишься беречь. Я не могу застрелить этих чудовищ, потому что их на самом деле больше двух, это только кажется, что их два. Они погубят меня, Дерен, если ты не прогонишь их.

— Я прогоню их, папа, — пообещала Дерен.

— Вот и хорошо, — отец снова улыбнулся.

Вдруг зеленый куст раскололся надвое, почернел и превратился в двух отвратительных созданий. У одного вместо головы и лап был копошащийся клубок змей, а у другого был только один ярко-красный глаз, безумно вращавшийся. Они подкатились к папе и схватили его за обе руки. Он вырвался и побежал. Дерен хотела побежать за ним, но ее ноги как будто приросли к земле, и она не могла сдвинуться с места.

Чудовища догнали папу, снова схватили его за руки, и тот, что был со змеями, принялся отрывать от себя их и связывать ими папу.

— Папа, папа! — кричала Дерен.

Чудовища подняли папу и понесли его в лес. Из леса донесся крик:

— Я стреляю в них, Дерен! Я не убью их, спаси меня!

…Когда Дерен проснулась, она была вся в холодном поту. В ушах еще шумело от звука выстрела.

Когда она немного пришла в себя, ей показалось, что выстрел был настоящий.

Она выглянула в окно. У калитки не было машины, и вообще никого не было, но она была распахнута. Может быть, мама пришла? Но мама всегда запирает калитку, когда входит в дом.

Дерен подошла к двери спальни и тихонько приоткрыла ее. Да, так и есть — мама вернулась.

Сара спала, уткнувшись лицом в подушку.

— Мама. Мама, проснись, — потеребила ее за плечо дочь.

— Что случилось? — сонным голосом спросила Сара.

— Ты слышала выстрел?

— Какой еще выстрел? — недовольно спросила Сара, потягиваясь и зевая.

— Я спала, а потом услышала выстрел, — уверяла Дерен.

— Тебе приснилось. Смотришь всякую ерунду по телевизору с погонями и стрельбой, а потом будишь всех в такую рань, — Сара перевернулась на другой бок.

— А где папа? — не уходила дочь.

— Ну ты что, сама не знаешь, где наш папа? — измученным голосом сказала Сара. — Папа ушел, папа работает, ты знаешь, какая у него профессия. Иди ложись и дай мне поспать, я вчера очень поздно легла.

Дерен вернулась в свою комнату и забралась под одеяло. Но заснуть не могла. Ночные голоса и звук выстрела не давали ей покоя.

Она взяла Микки и надела его на руку.

— Как ты думаешь, Микки, это из-за того, что я смотрю всякую ерунду по телевизору?

Микки отрицательно замотал головой.

— А мама не услышала ничего, потому что устала?

Микки закивал.

— А то, что мне кажется, — это правда?

Медвежонок не двигался.

— Почему ты не отвечаешь, Микки? — Дерен легонько щелкнула медвежонка по лбу. — Мне очень важно то, что ты скажешь. Ты подумай как следует, хорошенько подумай: то, что мне кажется, — правда? Они приезжали за папой? Они стреляли и увезли папу?

Микки вздрогнул, кивнул и сполз с руки плачущей Дерен.

— Ты все врешь, врешь, врешь! — она швырнула медвежонка в угол и зарылась лицом в одеяло. Потом встала, вытерла подолом майки лицо и подняла мишку с пола.

— Черти не плачут, — сказала она медвежонку. — С папой все в порядке, потому что с ним всегда бывает все в порядке. Ясно только одно: выстрел был, и выстрел был настоящий.

А Джо Ханбек проснулся получасом ранее.

Сначала полежал, не поднимая век, ощущая, как тихо блуждает истома в отдохнувшем теле, как спокойно стучит сердце, получившее передышку.

«Господи, до чего же хорошо!» — подумал Джо. Вот лежать бы так и лежать, слушая, как щебечут птицы за окном, занятые своими пернатыми делишками. И ни взрывов, ни стрельбы..

Он — дома. Какое все-таки замечательное понятие: дом. Свой дом. Мой дом. Наш дом. Все, что угодно, может происходить в мире, но если у тебя есть свой дом — любые невзгоды тебе по плечу. Приходить усталому и измученному после тяжелого дня — и сваливать с плеч груз забот и тревог, забывать — хотя бы до утра — печали и страхи. Словно окунаешься в прохладное нежное озеро после жаркой и пыльной дороги…

Но утро уже наступило. А значит — надо действовать. Время не ждет.

Джо открыл глаза. Рядом с ним лежала Сара.

Надо же: он вчера и не слышал, когда она пришла. Поднялся в спальню после ссоры с Джимми, прилег на минутку — и мгновенно отключился. Да, порядком вымотался, что и говорить.

Интересно: пыталась ли она его разбудить? Или — что скорее всего — почувствовав тяжелый запах алкоголя, только вздохнула устало и прилегла рядом.

Внезапно сердце Джо пронзила острая жалость к жене. Он смотрел на лицо спящей: тонкие морщинки у глаз, у губ, чуть набрякшие веки. И брови сведены к переносице, как будто думает она во сне о чем-то очень важном и серьезном.

Да, тут есть, о чем подумать… Как жить дальше? Попытаться сберечь то немногое, что уцелело от прежней любви, — и потом, может быть, постепенно раздуть из этого тлеющего уголька новый огонь? Или — рассориться, расплеваться окончательно, навсегда? Трудно, Боже мой, до чего же трудно бывает даже самым родным людям!..

Родным? Да, было время, когда не было для него никого роднее, чем Сара. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда — или это только казалось Джо? То давнее счастливое время отступило далеко-далеко — и сквозь дымку лет уже трудно было разглядеть все досконально. В таких случаях поневоле что-то идеализируешь.

С чего началось непонимание? С его пьянок, с помощью которых он пытался снять напряжение? С подозрений в неверности? Джо всегда казалось, что это Саре недостает чуткости и участия, что она не может или не хочет проникнуться его проблемами. Но сам-то он разве пытался сделать лишний шаг к ней навстречу?

Взять хотя бы вопрос с ее работой. Джо всегда относился к занятиям жены слегка иронически. Затеи у нее и действительно случались аховые. Задумала как-то международный фестиваль под названием «Дерево мира». Причем совершенно в одиночку. Проект был какой-то безумный: по замыслу Сары в этом фестивале должны были принять участие представители всех континентов. Канадские лесорубы и резчик ритуальных масок с острова Фиджи, какой-то чудо-мебельщик из Австралии и танцевальный ансамбль «Березка» из России — в общем, все, так или иначе связанное с «темой дерева», как она говорила. Месяцев восемь ухлопала на организацию, сотни писем с просьбой о спонсорстве в различные фирмы, связанные с деревообработкой, — ей мнилось, что эти, по ее выражению, губители леса должны ощущать свою вину — а потому и раскошелятся на благое начинание. Никто в результате не дал ни цента — и затея лопнула. А через полгода нежданно-негаданно нагрянул какой-то грязный тип с Фиджи: никаких масок он не резал, а только пил, не просыхая, и пришлось в результате отправлять его на родину за свой счет…

Но, может быть, не стоило высмеивать за это Сару? Она ведь хотела — как лучше. А то, что деньги ушли псу под хвост, — да черт с ними, с деньгами. Они доставались Джо Ханбеку нелегко — но жлобом-то он никогда не был, это уж точно.

Сара вздохнула во сне и повернулась на бок. Джо аккуратно поправил сползшее с ее плеча одеяло.

Дьявол бы подрал этого Майка. Вламываются такие нахалюги в чужую жизнь — и совсем не думают о последствиях, собственное удовольствие для них превыше всяких принципов и моральных норм. Ладно, Бог наказал этого прощелыгу… Хотя при чем тут Бог? Признать гангстеров за орудие Бога Джо никак не мог, хоть убей.

Ох, до чего же мы все-таки горазды других осуждать. Да, Майк, безусловно, был скотиной — но разве ты сам — ангел? Джо криво усмехнулся: да, соломинку в чужом глазу мы всегда замечаем…

Может, попытаться начать новую жизнь? Спуститься сейчас в кухню, самому приготовить завтрак, а потом разбудить жену и дочку: доброе утро, мои дорогие… Помечтать эдак, конечно, хорошо — но что на деле получится? Сара что-нибудь съязвит, он хлопнет дверью — и опять все сначала… Какой-то замкнутый круг.

Джо снова взглянул на Сару. Господи, до чего же у нее усталое лицо…

Он вышел из спальни и направился в комнату дочери. Неладно вчера с ней поговорили — словно с цепи девчонка сорвалась. Это надо ж так сказать: «неудачник»… Звезд с неба он и впрямь не хватает, но ведь кое-что в жизни ему все-таки удавалось. Наверное, у Дерен сейчас возраст такой — ершистый, максималистский, вот она и откалывает номера.

Джо осторожно потянул на себя дверь дочкиной комнаты. Что такое — не открывается? Вот еще новости… Выудив из кармана перочинный ножик с дюжиной лезвий, Джо немного поколдовал над дверью и отодвинул щеколду. Азбука сыскного дела — и до чего же глупо, что приходится применять ее вот в таких условиях…

Дерен крепко спала, заботливо обнимая своего любимого медведя. Джо осторожно подошел и поправил прядку, сбившуюся ей на щеку. Совсем же еще ребеночек — сейчас, когда спит, не ругаясь и не кривляясь, это так хорошо видно… Ах ты девочка…

— Томми… — пробормотала вдруг Дерен во сне, слегка причмокнув пухлыми губками.

Вот дьявол: опять она о своем пареньке. Неужели нельзя потерпеть с такими делами до тех пор, пока тебе исполнится семнадцать?

Джо вздохнул и обвел глазами комнату. Ага: Сатана Клаус. Очень мило. И Джимми Дикс рядом красуется. «Дочери последнего бойскаута…» Наркоман чертов. Хороший ведь парень по сути — а употребляет всякую дрянь. Да, травмы, да, усталость, да, личное горе — все так. Но у каждого есть свои печали, свои расстройства. И что же — всем теперь героин прописывать? В кого мы тогда превратимся — в калек, в выродков?

Больше всего на свете, если не считать растлителей и насильников малолетних, Джо Ханбек ненавидел распространителей наркотиков. В грабеже, в убийстве, в налете есть какая-то откровенность, что ли. А эти подонки исподтишка калечат многие тысячи людей — и все им, как правило, сходит с рук. Ловится всякая мелкота — а настоящие воротилы наркобизнеса остаются в тени. Ворочают миллионами — и сеют смерть на земле. Пользуются человеческой слабостью и глупостью…

Джо немного досадовал на себя за конфликт с Джимми: не нужно было его прогонять. Кому от этого лучше стало? Но: «я не доктор, а просто частный детектив», как порой говорил сам себе Джо. Может быть, кто-то считает его излишне крутым и резким? Пусть. Лучше быть ублюдком — но честным ублюдком.

Он подмигнул чудаковатому Сатане Клаусу и вышел из комнаты Дерен, аккуратно прикрыв за собою дверь. Немного поразмыслив, снова достал из кармана перочинный ножик и вернул щеколду на место. Что ж, если Дерен хочется таким образом проявить свою независимость — пусть, она имеет на это право.

Джо спустился вниз. Сейчас надо бы принять душ — а то заснул вчера прямо одетым, даже кобуру с пистолетом не отцепил. А потом… Ладно, потом видно будет, что делать и как.

Он было направился в душ — но тут в дверь позвонили. Кто бы это мог быть? Может, Джимми вернулся, забыв обиду? Наверное, не терпится парню приняться за дело. Что ж, для начала вместе позавтракаем.

Джо отпер дверь. На пороге стояла троица незнакомцев.

— Доброе утро, Джозеф, — услышал он и еще успел увидеть в руке одного из визитеров наведенный на него электрошоковый парализатор.

Треск разряда — и Джо рухнул как подкошенный. Гангстеры проволокли бесчувственное тело Джо по дорожке и втащили в машину.

— Тяжелый, зараза…

— Ничего — зато тихий-тихий.

Один из гангстеров вдруг встрепенулся:

— Смотри-ка, Тейлор: коп сюда подгребает!

По тротуару в направлении их машины неторопливо шагал патрульный полицейский.

— Газуем, а?

— Спокойно, без паники. Это нам как раз подходит — как запасной вариант… Дай-ка мне его пистолет, — сказал тот, кого назвали Тейлором, — худощавый блондин с копной рассыпчатых пшеничных волос.

Сообщник передал Тейлору «магнум» Джо Ханбека. Тем временем полицейский подошел вплотную.

— Доброе утро, — приветливо сказал он. — У вас тут какая-то проблема?

Тейлор мрачно усмехнулся:

— Да, представьте себе, возникла проблема: в этом пистолете слишком много пуль.

Он высунул «магнум» из окошка и разрядил его в грудь полицейского. Бедняга рухнул на тротуар бездыханным.

— Так, — хладнокровно сказал Тейлор. — Теперь отпечатки, чтоб все сошлось…

Он аккуратно обтер «магнум» носовым платком, затем плотно приложил рукоять пистолета к безвольной руке Джо. Затем бросил оружие рядом с трупом.

— Зачем же ты убил полицейского, Ханбек? — насмешливо спросил Тейлор у еще не пришедшего в сознание Джо. — Это нехорошо…

И машина гангстеров резко рванула с места.

Лейтенант Джексон мрачно смотрел на грязную стену своего кабинета и курил одновременно две сигареты — он всегда так делал, когда бывало очень паршиво. А Джексону сейчас было паршиво, и поэтому его все раздражало: и участок, и сигареты, которые поочередно вываливались из пальцев и приходилось их подбирать, а особенно одуревшие от жары мухи, которые, жужжа, вяло летали по комнате и садились на руки и вспотевший лоб Джексона, щекоча его липкими лапками.

Наконец лейтенант не выдержал. Он швырнул в корзину для бумаг недокуренные сигареты, сложил пополам газету и принялся лупить мух. Они во множестве сидели на стенах, и вскоре кабинет Джексона, помимо грязи, украсился черно-красными кляксами из убитых мух: удар Джексона был сильным. Оставшиеся в живых носились под потолком, и достать их не было никакой возможности.

Лейтенант отбросил в угол перепачканную газету и снова уселся в кожаное черное кресло. Сорвать зло на насекомых не получилось — наоборот, тоска и злоба одолели Джексона еще сильнее. Он достал сигареты и увидел, что закурить две не получится: в пачке оставалась только одна. Он зажег одну и бросил пачку в угол, стараясь, чтобы она легла на сложенную газету. Но не попал.

— Да что же за день такой сволочной! — почти простонал лейтенант, ударяя кулаком по столу. Стоявший на столе стаканчик с ручками и карандашами опрокинулся, и его содержимое с радостным треском покатилось по полу.

Лейтенант Джексон вздохнул и устало прикрыл глаза.

День действительно был сволочной. Он был еще жарче предыдущего, и рубашка Джексона промокла насквозь — значит, опять останутся желтые пятна на спине и под мышками, и придется выбрасывать почти новую рубашку. Он взмок так еще и потому, что по дороге в участок попал в автомобильную пробку и почти два часа еле-еле двигался по раскаленной дороге, стиснутый спереди, сзади и с боков другими машинами. Его страшно раздражала молодая парочка справа, в кремовом «бьюике», которому старый серый «форд» Джексона в подметки не годился. Они совершенно не переживали, что попали в пробку, наоборот, веселились вовсю, доставали из сумки-холодильника банки с пивом — было видно, как они запотели от холода, — смеялись, что-то ели и в конце концов включили музыку на полную громкость. Джексон кричал им, чтобы они убавили звук, — но эти чертовы юнцы только показывали на свои уши — мол, ничего не слышно, и хохотали. А потом они закрыли стекло какой-то коробкой и, видимо, занялись любовью — и охота им, сволочам, в такую парилку!

В довершение всего вчера зацвели липы — у лейтенанта была аллергия на липовый цвет, и никакие таблетки не помогали. У него зверски раздулись обе губы, и поэтому он сегодня не брился — страшно было смотреть в зеркало на свою полунегритянскую физиономию.

Джексон осторожно потрогал губы пальцем: нет, они и не думали приходить в надлежащее состоянии. Сигарету приходится чуть ли не в горло запихивать, чтобы ощутить хоть какой-то вкус. Жди теперь, пока эти проклятые липы отцветут!

Он попытался сплюнуть, но даже это не получилось у лейтенанта Джексона. Плевок, вместо того чтобы описать эффектную дугу и приземлиться на пол, вяло плюхнулся на выглаженные брюки Джексона.

«Если бы у меня сейчас была возможность кого-нибудь убить, я не стал бы в него стрелять. Я бы его медленно, с наслаждением удавил», — тупо подумал он.

Но никто не горел желанием быть удавленным потными руками Джексона. В участке не было почти никого: ребята разошлись по домам.

«Гады. Это они только языками молоть горазды — «дела, дела», а на самом деле сидят где-нибудь и прохлаждаются. С девочками болтают, пиво посасывают. А потом вернутся и состроят печальную морду: весь день следил, но ничего подозрительного не заметил. Завтра опять пойду. Иди, сынок, следи, сынок. А козел сынок скок в любимый бар и засел до вечера, зараза. И ладно бы один картину портил, так нет же: пол-участка таких обормотов, если не все. Вот из-за таких разгильдяев нас и обходят всякие частные сыскари, вроде Ханбека.»

При мысли о Джо Ханбеке лейтенанта Джексона передернуло. Сидел тогда, когда эту мулаточку шлепнули, рожу скорчил — Гай Юлий Цезарь, не меньше. Наверняка крепко он замешан в этом деле; тогда ему, суке, удалось отвертеться, а жаль. Если б мужики работали получше, сейчас бы уже было ясно, кто ту девчонку убрал и зачем ему это понадобилось. Но в тот раз он, Джексон, даже не мог ничего сказать Ханбеку, а тот смотрел так, будто все кругом — дерьмо, а он — клубника со сливками. Денег небось загребает уйму, а ведь в отставку-то не по своей воле ушел. Вид делал, собака, что по своей, — а неправда. Пил запоем, жену тиранил, где уж тут о работе думать — занят был очень. А теперь, видите ли, — «частный сыщик Джозеф Ханбек, прошу любить и жаловать!» Любят его вряд ли, его никто не любит, а вот жалуют, видать, по полной.

Джексон пошлепал раздутыми губами и принялся рисовать на листе бумаги уродливых человечков с кривыми ножками и бесформенными туловищами.

«Почему хорошим людям, знающим и любящим свое дело, никогда не везет, а таким… таким, как Ханбек, словно все с неба сыплется», — подумал он и пририсовал к первому человечку плаху и палача с топором.

Что помешало ему, Рону Джексону, оказаться тогда, в день приезда президента, на месте Ханбека? Он тоже заметил бы террориста, он спас бы президента, и уж, наверное, лучше сумел бы распорядиться своей славой, чем этот болван.

Только Большой Босс, пожалуй, и выжил, оказавшись рядом с Ханбеком. Остальным везло меньше — где только не появляется этот ублюдок, и везде после него находят трупы. Вот совсем недавно убили мулаточку из стриптиз-бара, и теперь — Майк Меджус. Взорвался в собственной машине. Меджус заезжал к нему, чтобы привезти координаты той мулатки. Привез бедняга адрес, сел в свою таратайку — и привет. Бомба. Откуда взялась бомба на Тримбл-стрит, район тихий, отродясь в нем таких случаев не было. Нет, явно это как-то связано с Ханбеком, от частных сыщиков добра не жди. Вот и Майк — подался в частники, и в результате плохо кончил.

Второго человечка Джексон окружил ломаными линиями, по его мнению, изображавшими взрыв. Немного подумал и добавил к рисунку квадратик на колесах — машину.

Он привстал было, чтобы открыть окно, но передумал: лучше уж сидеть в духоте, чем впускать новых мух.