Последний дракон

Вещие сны

Даже малой рати, для того чтобы начать наступление, требуется время.

В снегу вязли люди и животные, и чем ближе мы подходили к Высокогорью, тем глубже он становился.

— Сколько еще времени до середины зимы? — спросила я Нико на другое утро, пока мы возились с нашей поклажей.

Он задумался.

— Двадцать дней, — вымолвил он. — Нет, подожди! Двадцать один.

Я мрачно кивнула и глянула вверх в сторону серо-черного неба.

— Так я и думала.

— Почему ты спрашиваешь? — вмешался Тано.

— Просто так.

Но Нико вспомнил…

— Сегодня день твоего рождения, — сказал он. — Разве не так?

Я вздохнула:

— Да!

— Тебе сегодня тринадцать… — Нико покачал головой. — Прости меня, Дина. Я забыл.

— Ничего страшного. Есть кое-что другое — поважнее, разве не так?

— Тринадцать? Я думал, ты куда старше, — удивленно сказал Тано.

— Почему же? Я ведь невысокая. И не больно-то похожа на женщину.

— Ты кажешься старше. По тому, как ведешь себя. И как говоришь…

Вот и пойми, хорошо это или плохо?

Нико принялся рыться в поклаже, которая была на его попечении. Он выудил оттуда небольшой кожаный кошель и что-то вытряхнул оттуда.

— Вот! — сказал он. — Не знаю, подойдет ли тебе, но возьми на счастье. И чтобы в следующем году твой день рождения был лучше.

То был перстень. Перстень с его родовым гербом. Ворон!

— Это перстень моего брата, — сказал он. — Я получил его, когда брат скончался, но я никогда не носил его.

Старший брат Нико много лет тому назад попал в разбойничью засаду и был убит. Тот самый старший брат, кому следовало стать князем, владетелем замка-крепости после Эбнецера Равна. Тот старший брат, который был искусен во всем, что ненавидел Нико, во всем, что связано с оружием и войной. Быть может, поэтому Нико не носил перстень? Но перстень был серебряный и до того красивый — просто загляденье, и мне только чуточку великоват, так как выкован для мужчины.

— Пожалуй, я буду носить его на шее, — сказала я. — Чтобы не потерять.

Поверх своего знака Пробуждающей Совесть я надела кожаный шнурок и продела его в перстень. Но тут раздался приказ выступать в поход, и я заторопилась застегнуть последние пряжки своей поклажи и взгромоздиться в седло каурой лошади Ацуана, на которой я по-прежнему скакала.

Снежная пурга набирала силу. Трудно было видеть, куда ты ехал верхом или шел, особо трудно передовым. Ведь мы, остальные, могли лишь послушно ехать следом за ними. Дорога вела вверх по крутому склону, ведь это было уже настоящее Высокогорье.

— И кому только, черт побери, пришла в голову эта дурацкая мысль начать зимнюю войну?! — пробормотал один из лучников. — Нельзя даже натянуть лук, ведь тут ему и конец!

Зимняя война! Это придумал Дракан. И лучник это хорошо знал.

Внезапно послышался какой-то крик и шум в передовой колонне. И стук мечей друг о друга.

— К оружию! — выкрикнул кто-то, меж тем как все прочие лишь орали без толку.

Что теперь? Был ли это Дракан? Но мы были далеко от Баур-Лаклана. И тут я услышала голос Предводителя, гремевший над сутолокой и заглушивший шум:

— Прекратите! Это не враги! Говорю вам — прекратите!

Не недруги? Я всадила пятки в бока каурой, и она помчалась вперед, подстрекаемая шумихой.

— Дайте мне проехать! — крикнула я, когда не помогло: «Пропустите!» — а потом: «Прочь с дороги!»

И тогда они быстро отошли в сторону. «Как при виде бешеной собаки», — с горечью подумала я. Но хотя бы я смогла пробраться наверх и поглядеть, что происходит.

Предводитель стоял меж двумя отрядами людей, злобно глядевших друг на друга, и у одного из стоявших на нашей стороне виднелась на руке рана. Кровь стекала по его руке и капала в снег. Но хотя в обоих отрядах люди еще держали оружие наготове, схватки прекратились. Ведь те, на кого мы наткнулись, были не драконарии. То были высокогорцы в плащах с меткой Лаклана.

— Лаклан! — произнесла я, высматривая какое-нибудь знакомое лицо. — Мы не враги, наоборот!

— Кто угодно может сказать такое, — произнес человек, который был староват, чтобы обнажить меч. — Вы больно похожи на вражескую рать. Да!

— Нет, мы не драконарии, — возразила я. — А может, вы знаете меня? Я — Дина Тонерре, что живет в клане Кенси. Во всяком случае, Хелена Лаклан знает меня.

Глухое бормотание послышалось среди Лакланов.

— Да, — неохотно признался один из них. — Тебя мы знаем. Ты девчонка Пробуждающей Совесть. Ну а что другие?

— Мы пришли, чтобы помочь, — ответила я. А потом добавила, хотя мне самой показалось, что слова мои прозвучали чуточку заносчиво, когда таких, как ты, всего лишь несколько сотен человек: — Мы пришли победить Дракана.

Старик захохотал.

— С такой-то убогой толпой? — спросил он. — Вы хоть знаете, сколько их?

— Да, — ответил Нико. Он тоже прошел вперед. — Он, Дракан, выступил с восьмью тысячами. Я не знаю, сколько их у него осталось.

— Меньше, чем было, — с угрюмой удовлетворенностью в голосе сказал один из Лакланов.

— Тогда, значит, Лаклан не сдался? — спросила я.

— И ты говорила, что знаешь нас? — с оскорбленным видом отозвался старик.

Вот что поведали нам мужи Лаклана: Дракан покинул Баур-Лаклан, оставив лишь столько людей, чтобы удержать там укрепления.

— И полагаю, в этом он просчитался, — молвил старый. — Еще пара дней, и его люди будут разбиты. Однако же Хелена говорит, что нам не стоит отвоевывать замок, пока Дракан по-прежнему в Высокогорье.

Нико, казалось, задумался.

— Пожалуй, это разумно, — сказал он. — Пусть осаждают и захватывают их замок. Нас для этого слишком мало.

— Это то, что говорит Хелена, — пробормотал старик. — Не каждый может продержаться в горах зимой. Мы не сможем держаться долго.

— Поэтому он и затеял зимнюю войну, — молвил Нико. — Летом вам было бы много легче.

— Куда же он тогда направился? — спросила я. Сердце мое боязливо стучало…

— В Скайарк, — ответил старый. — Он осаждает Скайарк. — Однако же этот твердый орешек расколоть ему будет нелегко.

Слова эти не убедили Нико.

— Дракан не воюет, как другие, — сказал он. — Если есть способ заставить Скайарк пасть, то он наверняка найдет его. Яд, предательство, заложники… Все что угодно. Для него все средства хороши.

Предводитель нахмурил брови.

— Похоже на то, — произнес он. — Тогда мы двинемся к Скайарку и поглядим, не найдется ли трещины в броне Дракана. И туда мы всадим острие своего меча.

Путь до Скайлер-Ущелья отнял у нас еще два дня. И зрелища, встретившего нас там, было достаточно, чтобы отпугнуть даже злейшую пчелу. От одного горного склона до другого — будто река средь своих берегов. Люди! Тысячи людей!

— Мы-то ведь никакое не войско, — тихо произнес Нико. — Мы всего лишь толпа. А это — это армия. — И тут он внезапно запнулся. — …А что это там?

То был строй детей, детей в драконьих мундирах. И они были заняты упражнениями, одни с мечом, другие с самострелом.

— Это похоже на детей, — сказала я, — на детей с оружием…

— Неужто он отправит их в бой? — Хотя как раз он говорил, что для Дракана все средства хороши, но в голосе его прозвучало сомнение. — Неужто он собирается использовать детей на войне?

— Наверняка, — ответила я, потому что считала, что Дракан не станет тратиться на мундиры, и оружие, и обучение маленьких солдат, если не собирается их использовать для чего-то.

Мы оба, я и Нико, лежали на животах за выступом скалы. Но тут Нико быстро поднялся на ноги, не задумываясь, видят его или нет.

— Пришел предел терпению, — рассеянно произнес он. — Теперь — конец!

И он начал опускаться навстречу драконьей рати.

— Нико! — крикнула я и кинулась за ним. — Нико, остановись!

— Это ему пора остановиться! — ответил Нико.

— Да, но… Нет, Нико. Они просто убьют тебя, вот и все!

— Не раньше, чем я увижу его. Не раньше, чем увидят меня.

— И что ты тогда сделаешь? Загрызешь его? Стражники мигом обезоружат тебя.

Но он вырвался из моих рук и двинулся дальше вниз.

— Нико, Нико, остановись!

— Я сделаю это. Я наверняка сделаю это.

— То, что в твоих силах, ему не повредит.

— Но это подействует на всех остальных!

Еще несколько шагов — и даже слепой солдат-драконарий увидит Нико. Чудо, что они до сих пор его не заметили.

— Если ты спустишься вниз, я иду за тобой!

Он остановился:

— Нет, Дина! Этого ты не сделаешь!

Мы стояли, не спуская глаз друг с друга.

— Не сделаю? — прошипела я. — Глянь-ка на меня, Нико! Ты что, не веришь мне?

Он побледнел. Но не смог отвести от меня глаз.

— Дина!..

— Ты не хочешь взглянуть на себя? — спросила я. — Сегодня ты как маленький мальчишка.

— Мир совсем не такой, каким ему нужно быть, и пусть я лучше умру.

— И ты напишешь это на своем гербе? Потому что ты хорошо знаешь, что ничего у тебя не получится! Так ты до него не доберешься.

Он упал на колени в снег.

— Но что же мне тогда делать? — спросил он. — Мне не выдержать этого, Дина.

— Не делай ничего, — ответила я. — Этим займусь я.

— Дина, я не пущу тебя вниз!

— Да это и не нужно.

«Скольким людям она может глянуть зараз в глаза?» — такой вопрос задал Предводитель, но он не ждал ответа. Он думал, что знает его сам: да, на этот вопрос не особо много ответов… Я же надеялась, что он ошибался.

— Тано?

— Да?

Глянув вверх, он быстро спрятал то, что мастерил.

— Я… Тано, ты боишься меня?

— Нет! — без колебаний ответил он.

— Почему?

— Потому что… — и тут ему пришлось подыскивать слова, — ты не такая, чтобы… На свете есть люди, которые сильны и направляют свою силу против других. Они вредят. Иногда открыто, а иной раз лишь тогда, когда верят, что все будет шито-крыто. Но ты не такая. Хотя ты сильна.

— Ты единственный, кого я знаю, кто не боится…

Он кивнул:

— Я это знаю.

— Поэтому я хочу попросить тебя кое о чем.

— Что тебе нужно?

— Я перейду в другое место. Но сама я, вернее, мое тело по-прежнему будет здесь.

Тано поднял брови.

— Это чудо!

— Да! Это чудо! А тут остаются люди — Нико или Рикерт, — которые легко могут испугаться и решить, что я в опасности, и тогда они захотят помочь мне. Они могут сделать то, что делать нельзя ни в коем случае. Попытаться разбудить меня, сдвинуть с места. А этого делать вообще нельзя, потому что затруднит возвращение назад. Так что, Тано, хочешь посторожить меня? Пока я отсутствую?

Он глянул на меня. Глянул прямо в глаза, на что никто другой не осмеливался.

— Обещаешь, что вернешься назад? — спросил он.

— Да!

— Тогда я сделаю это. Сколько времени это продлится?

— Я не знаю. Тебе придется запастись терпением.

— С этим я справлюсь, — только и вымолвил он.

Я знала, что мне потребуются оба Дара — матери и отца, если возможно их совместить. И было лишь одно место, где я могла обрести их. Я легла на одеяло и глянула в последний раз на Тано. Он сидел рядом со мной, несокрушимый как утес, который защищает от любого шторма.

Так что я закрыла глаза и соскользнула в сияющие туманы Страны Призраков.

Я нашла ту нить, что искала, и последовала за ней сквозь туман. На этот раз матушка будет вынуждена услышать меня, потому что ко мне вернулся голос Пробуждающей Совесть. Но где матушка? Я увидела: она сидела на стуле меж двух кроватей. Слабо горела лампа. В одной кровати лежал Каллан, в другой — Давин. Давин? Неужто он захворал? Вид у него нездоровый! Жемчужинки пота выступили у него на лице, и он был жутко бледный. Но и он, и Каллан спали, и, кажется, мама тоже дремала.

— Матушка!

— Дина?

Она смотрела в мою сторону, но не прямо на меня — словно слышала меня, но не видела. И она испугалась. В тот раз, когда люди Вальдраку дали мне ведьмин корень, я тоже пыталась отыскать ее, пройдя через Страну Призраков. Я прекрасно помнила, что она сказала: «Вернись!»

«То, что ты делаешь, — опасно!» Позже она рассказала мне, что я была на волосок от смерти. Думала ли она, что я на волосок от смерти и теперь? Но ведь это было не так! Я не хотела, мне нельзя было сломя голову кинуться в Страну Призраков. На сей раз я точно знала, где я.

— Матушка, мне нужна твоя помощь!

Каллан сел в кровати и неуверенно глянул на мать. Но она не обращала на него внимания.

— Где ты? — спросила она.

— Не так далеко. Но меж нами — рать Дракана. Сдается мне, я могу заставить часть его драконариев рассеяться. Если ты мне поможешь.

Слышала ли она меня? Да, похоже, слышала.

— Что мне делать? — спросила она.

— Прежде всего… Приди ко мне!

Она прекрасно знала, что я имела в виду, прекрасно знала, что я говорила о Стране Призраков. И в первый раз я видела, как моя мать боится опасности, которая грозит только ей.

— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она.

— Дай мне руку!

Она неуверенно оглянулась:

— Я не вижу тебя.

Я заколебалась. Как мне добраться до нее, если она меня не видит и наверняка не сможет прикоснуться ко мне?

Потом я поняла. Это было просто. С этим было так же, как со всем прочим в Стране Призраков. Нужно было сильное желание, которое двигало людьми и предметами.

— Тебе очень хочется снова увидеть меня? — спросила я, зная, что боюсь ее ответа.

— Дина! Конечно, Дина!

— Тогда думай об этом! Думай обо мне! И думай о том, сколь сильно ты любишь меня!

Она на миг закрыла глаза, и я знала, что она делала то, о чем я попросила ее. Я заметила, насколько она стала ближе ко мне сейчас, чем какой-то миг назад. И я дала волю собственному сильному желанию, собственной моей тоске, чтобы сделать нас ближе друг к другу, чтобы я смогла протянуть руку и прикоснуться к ней.

Теперь мы обе стояли в Стране Призраков. Вокруг нас в туманах звучали голоса. Мама сжала мою руку в своей, она по-прежнему была испугана.

Из тумана вынырнула чья-то фигура. И, увидев ее, моя мать заслонила меня…

— Ты ее не получишь, — молвила она. — Нигде не получишь!

Мой отец смотрел на нее. Он долго смотрел на нее.

— Она больше не твоя и не моя, — произнес он. — Она вправе сделать собственный выбор. Но раз мы вместе, мы оба ей нужны.

Мама заколебалась:

— Для чего?

— Я хочу заставить их всех видеть сон, — сказала я. — Правдивый сон, из тех, от которого не убежишь.

— Их всех? — спросила мать. — Кого это?

— Прежде всего — драконью рать, — ответила я. — Но не только… Кланы тоже должны это увидеть. Иначе не получится.

— Я помогу ей, — сказал отец. — А ты?

— Ты никогда ничего не даешь даром, — сказала она. — Сколько стоит твоя помощь, Сецуан?

Его плечи, дрогнув, поднялись.

— А тебе не хочется иногда подумать обо мне? — спросил он. — И перестать ненавидеть меня? А тебе хочется… — Он запнулся, чтобы найти нужные слова. — Тебе не хочется перестать ненавидеть ту часть меня, что живет в нашей дочери?

— У Дины нет ничего мне ненавистного!

— Ничего? «Мне не вынести, если ты стала бы, как он». Это твои слова, Мелуссина!

Она прищурилась:

— Ты ли это здесь с нами, Сецуан? Ты ли это здесь, или мне приснилось, ведь тебе известны слова, которые я никогда тебе не говорила?!

И внезапно я поняла, что он по-прежнему тут не только потому, что он мне нужен.

— Он не был бы здесь, если бы ты не тосковала по нему, — тихо сказала я.

Мама обернулась так, будто я кольнула ее чем-то острым.

— Теперь у меня есть Каллан. И я никогда… — Тут она запнулась. Глаза ее были полны слез.

Каллан? Моя мать и Каллан?

Да! Конечно! Поэтому-то Каллан уступал ей, да и мне чуточку тоже… И это он, кто вообще никогда не подчинялся никому, кроме Мауди Кенси?!

Но не о Каллане шла речь. И я знала, что я права: мой отец не был бы здесь, если бы мать по-прежнему не тосковала о нем.

— Черт бы тебя побрал! — шепнула она. — И почему такой ловкач и искусник?!

И тут она глянула прямо на меня.

— Да, я любила его, — прямо сказала она. — Куда сильнее, чем когда-нибудь любила другого мужчину. И, да, я по-прежнему тоскую о нем.

В душе моей будто что-то растаяло. Глубоко скрытый клубок страха и тоски. Если бы она продолжала ненавидеть его, я бы не выдержала это. И когда она сама призналась, тут я и поняла, что тоже имею право любить его и даже быть чуточку такой же, как он.

Отец засмеялся… И странно было слышать смех здесь, где тоска — удел большинства.

— Неужто и вправду было так трудно сказать это? — спросил он. — Это же не преступление — любить другого человека.

— Уж не возьмешься ли ты теперь утверждать, будто ты тоже любил меня? — спросила она.

— А ты поверила бы мне, скажи я это?

— Возможно.

— Я сказал это тебе в тот раз в харчевне «Золотой Лебедь». И ты поверила мне.

Она наклонила голову:

— Да! Да! Я поняла это!

— Нужно ли тебе услышать это снова?

Она покачала головой:

— Ты говорил это при жизни. Лучше мне вспоминать это, чем слушать о сновидениях от мечтателя, который, быть может, вообще не существует. — Она повернулась ко мне. — Хорошо, Дина! Если твоя мать и призрак могут помочь тебе, позволь нам начать! Что нам делать?

— Я хочу, чтоб им приснился сон! — молвила я. — И хочу, чтоб им приснилась ты.

Война Пробуждающей Совесть

Я подняла флейту. Я, стоя посредине меж двумя мирами, играла, как в ущелье меж укрытыми снегом горными склонами, и здесь, в Стране Призраков, где звуки, сверкая среди серых стен, освещали их. Звуки флейты лились, словно плетя паутину, между скалами, тянули за собой невидимую нить. Они ткали, сплетаясь и прокладывая себе путь сквозь туманы Страны Призраков, в мире, где не было места бодрствующим и живущим. И звуки соткали сон.

Сон не из сладких. Это был сон, который хочется забыть, но сделать это невозможно. Никогда. Потому что не можешь забыть глаза своей матери, если хотя бы один раз заглянул в них. И ты не забудешь то, что она заставила тебя вспомнить.

Глянь-ка на меня!

Эти слова звучали негромко, но все слышали их в своем сне. А никто не может скрыться от своих собственных снов. Звуки флейты настигали людей, и взгляд моей матери находил их, как бы они ни пытались бежать. А глаза Пробуждающей Совесть — зеркало беспощадное.

Некоторые громко жаловались во сне. Другие кричали. Большая часть плакала, потому что уже шла жестокая война. И на этой войне случилось многое, что они охотно забыли бы.

— Я делал лишь то, что мне велели!

— Я думал, у нее есть нож. Верил в это!

Глянь-ка на меня!

— Я не ведал, что творю!

— И другие поступали точно так же! Не я этого желал!

— Он был еще хуже меня!

— Они не такие, как мы. Не люди, как мы!

Глянь-ка на меня!

Ничего другого, куда можно было бы взглянуть, не было, ничего другого, чего можно было бы избежать. Мало-помалу хор просящих прощения стих. А совесть набирала силу. Сильнее всего она мучила драконью рать, где ее так долго изгоняли. Там было от чего мучиться проснувшейся совести. Но и кланы были неспокойны. Скайа, и Лаклан, и Кенси. Там тоже были люди, кого охватил гнев, кто пытался уйти от воспоминаний, но глаза Пробуждающей Совесть не позволяли им освободиться.

Вспомни это. И не повторяй этого вновь!

Ведь если не вспомнить своих черных дел, как удержаться от них? Как сделать так, чтобы этого не случилось вновь?

Я опустила флейту. Приступ и укол тоски… и внезапно я поняла, что никогда больше не стану на ней играть. На других флейтах еще может быть, но не на этой. Она слишком многое могла. Она слишком многое знала. Мне несколько раз чудилось, будто флейта играет на мне, а не я на ней.

— Теперь они станут бояться меня еще больше, — тихо и скорбно сказала мама. — И тебя тоже.

Я кивнула:

— Я хорошо это знаю. Но пока есть хоть кто-нибудь, кто знает, что я всего-навсего девочка, жить можно!

Моя мать окинула меня быстрым острым взглядом.

— Ты встретила такого человека? — спросила она. — Того, кто знает это?

Как можно находиться меж сияющими серыми туманами в Стране Призраков за спиной бодрствующего мира, когда тебе всего тринадцать лет и лицо у тебя краснеет неудержимо? Значит, можно.

Я открыла глаза. Утро. Повсюду дневной свет.

Тано смотрел на меня.

— Ты вернулась? — осторожно спросил он.

— Да!

Голос у меня был такой хриплый, что я сама не могла разобрать слов.

— Это ты играла? — осторожно спросил он. — Звучало так, будто ты сама, но ведь ты… ты лежала там?

Я кивнула:

— Это была я.

— Я не заснул, — сказал он, — хотя флейта баюкала меня.

— Вообще-то сопротивляться сну нелегко.

— Если б я заснул, я не мог бы караулить тебя. И все равно, хоть я не спал, я все-таки видел ее.

— Мою мать?

— Да. Это… это, должно быть, была она. Ее глаза схожи с твоими.

— Это было неприятно?

— Это было не очень-то весело. Ведь есть кое-какие дела, которые хотелось бы позабыть.

— Жаль. Но это было необходимо всем. Иначе кое-кого, быть может, настигла бы месть.

— Ты имеешь в виду месть драконьей рати?

— Да! И если я сделала то, что хотела, то в драконьей рати не много найдется таких, кто сможет сопротивляться.

То было потрясающее зрелище. Оружие валялось грудами и поодиночке. На снегу сидели мужчины, закрыв лицо руками, и плакали. Другие в тревоге блуждали вокруг и больше напоминали привидения, чем людей. Некоторые, впрочем немногие, собрались назад, в Низовье, в свои дома в долине. Однако же большинство людей только стояли, глядя ввысь, и, похоже, не могли взять в толк, что им теперь делать.

— Нико?

Он стоял чуть выше на горном склоне и вглядывался в долину.

— Они бегут врассыпную, — произнес он.

— Ты ведь сам сказал. То была война, да такая, что ее не кончить оружием.

— Да! Я это говорил, но я все же не представлял себе, что ты, Дина, и твоя мать перевернули мир этой ночью. Все стало другим.

— Я вижу!

А он вообще старался не смотреть на меня. Он держался поодаль… Неужели он теперь боялся прикоснуться ко мне?

Я ужасно устала. Иначе я, пожалуй, не произнесла бы этих слов:

— Нико, я не ядовита!

Он хорошо знал, о чем я. Но сегодня мне не удастся выплакаться в его объятиях.

— Прости, Дина! Я сам не свой. Да и все мы сегодня такие!

Он коснулся моей щеки мимолетным движением, как обычно делал порой. Но я заметила, что это движение далось ему с трудом, и чуть было не расплакалась.

— Дракан по-прежнему там, — сказала я.

Он кивнул:

— Знаю. И теперь мне, пожалуй, позволят спуститься вниз и воздать ему по справедливости? И ты не назовешь меня самоубийцей?

Неужто он рассчитывал, что я улыбнусь?

Мне было не до улыбок.

— Возьми с собой Предводителя с его людьми, — сказала я.

— Я и сам думал об этом. — Он вздохнул. — По крайней мере, вокруг не будут бегать вооруженные дети, — произнес он. — По крайней мере, мы от этого избавлены.

Нас ждал сюрприз. Там, где недавно пронеслась лавина, уже была расчищена узкая тропа, а на тропе стоял строй детей-солдат. За ними плечом к плечу высился десяток рыцарей-драконариев. А за ними стоял Дракан.

Почему они по-прежнему охраняли Дракана? Почему от них не отделались, как от всех прочих? Рыцари-драконарии — этих, пожалуй, можно было понять. Ходили: слухи, будто Дракан позволял избранным прихвостням пить драконью кровь. Но дети?..

Я не спускала глаз с их угрюмых лиц. Так серьезны и решительны. Так непоколебимы в своей покорности. Это было так жутко, что и смотреть на них было невозможно, и отвернуться не было сил.

И потом я вдруг поняла, почему им было не совестно. Ведь они делали лишь то, что их заставляли считать правильным. Среди них были, возможно, дети гельтов, отнятые у своих родителей и воспитанные в духе того, что слово Дракана — закон. Что касается остальных… Быть может, тот торговец, что некогда продал Тано, не был единственным, у кого Дракан покупал детей.

Сражаться против этих маленьких мрачных воителей невозможно. Невозможно употребить власть, оружие и насилие против этих насупленных мордашек. Если ты — человек пристойный.

Оружие было действительно боевым. И не было сомнений, что дети пустят его в ход.

Нико стоял рядом со мной, и, сдается мне, мысли его были схожи с моими. Для него это было кошмаром, от которого, как полагал Нико, он избавился, — и вот он снова перед ним — цел и невредим. Против любого человека Нико было бы трудно поднять меч. А против ребенка он никогда не сможет пустить в ход оружие. Гнев Нико был так велик, что я почти ощущала его в воздухе, отделявшем нас друг от друга. Но что может он с этим поделать?

— Гнусный сатана! — пробормотала Кармиан и опустила лук, который держала наготове.

— Что тут поделаешь?

Даже Предводитель побледнел и стиснул зубы. Таким угрюмым я никогда прежде не видела его.

— Дракан не должен уйти, — молвил он. — Чего бы это ни стоило… мы этому помешаем. Если мы не убьем здесь это исчадье ада, он снова улизнет в Низовье, и тогда все было понапрасну. — Он повысил голос. — Обломайте наконечники стрел! — скомандовал он. — Бейте мечами плашмя! Быть может, нам удастся сломить их и никому не придется погибнуть.

Ручаюсь, что это «быть может» не понравилось Нико.

— Дракан!

Его возглас эхом отозвался меж скалистых стен, и, когда он воскликнул во второй раз, послышался ответ. Из кучки мелких и крупных телохранителей прозвучал голос, который я не забыла, даже если миновало уже два года с той поры, когда я слышала его в последний раз.

— Малыш Нико! Что ты делаешь здесь? Сидел бы ты, малыш, за стенами.

— Дракан, я хочу потолковать с тобой.

— Давай толкуй!

— Лицом к лицу!

— Ладно. Только, пожалуйста, подойди ближе! Если ты подойдешь один и без оружия, они, возможно, тебя пропустят.

Я сжала пальцы Нико:

— Не слушай его!

Кармиан, видно, пришла в голову та же мысль, потому что она вцепилась в его другую руку.

— Нико! Ему нельзя доверять!

— Я знаю! — ответил он. — Я ни на грош не доверяю ему. Однако же есть приманка, на которую он, возможно, клюнет, есть способ сделать это так, что нам не придется стрелять в детей.

— Какая же это приманка? — недоверчиво спросила она.

Он не ответил. Он лишь снова повысил голос:

— Дракан! У меня есть предложение. И вызов!

Вызов?

— Нико!..

— Молчи, Дина. В первый раз я знаю, что поступаю правильно.

Он встретил мой взгляд. Его глаза были спокойны и глубоки, и я знала, что он больше не боялся. В конце концов взгляд отвела я. Он не захотел обернуться, а я ничего не могла сделать, чтобы остановить его. Мне оставалось стоять там с оледеневшим сердцем и слушать, как Нико вызывал своего сводного брата на поединок, один против другого в Железном Кругу, как было в обычаях высокогорцев.

Дракан, ясное дело, достаточно изучил Высокогорье, чтобы знать, что это означало: Все, что здесь происходит, здесь и кончается. Никакого препятствия, никакой помощи и никакой мести!

Нико придется встать лицом к лицу с Драканом. Ему не придется с оружием в руках пробиваться сквозь строй детей.

Но если бы Дракан убил Нико, он мог бы покинуть Круг как свободный человек, и ни один высокогорец не посмел бы помешать ему.

— Неужто ты в самом деле осмелишься на такое, малыш Нико?

— Через час, Дракан! В Железном Кругу! Только ты и я!

Кармиан отшвырнула лук в сторону, в снег и закрыла руками уши, как ребенок, который не хочет слушать окончание страшной истории. Я никогда прежде не видела, чтоб она поступала так по-детски. Но слышали мы слова или нет, они все равно были сказаны. И не понадобилось много времени, прежде чем раздался ответ:

— Охотно! Но это будет не на жизнь, а на смерть, малыш Нико!

— Быть по сему! — произнес Нико.