Последний стратег

Глава четвёртая НАЧАЛЬНИК ШТАБА ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА

началом Первой мировой войны на Восточном, или, как его чаще называли, - Русском фронте, было создано два фронта. Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта был назначен генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский, который одновременно сохранял за собой пост Варшавского генерал- губернатора. Через два месяца Жилинского сменил Генерал от инфантерии Н. В. Рузский. Главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта стал генерал от артиллерии Н. И. Иванов, который до этого командовал войсками Киевского военного округа.

Верховным главнокомандующим император Николай II назначил одного из Романовых - генерала от кавалерии великого князя Николая Николаевича-младшего. В Русской армии это был человек с большим личным авторитетом. Он был внуком императора Николая I, женат на великой княгине Анастасии Николаевне, урождённой Стане, дочери короля Черногории Николая I, сёстры королев Италии и Сербии. Образование получил в Николаевском инженерном училище. Затем закончил с малой серебряной медалью Николаевскую академию Генерального штаба.

Николай Николаевич-младший участвовал в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Состоял офицером для особых поручений при своём отце, главнокомандующем генерал-фельдмаршале великом князе Николае Николаевиче-старшем. За участие в форсировании реки Дунай в составе авангардной пехотной дивизии генерала М. И. Драгомирова был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. За воинские отличия под Шипкой получил Золотое оружие и в 22 года чин полковника.

После войны великий князь долгое время служил в гвардейской кавалерии. В1900 году получил чин генерала от кавалерии. В 1905 году Николай Николаевич-младший назначается председателем Совета Государственной обороны, созданного по его же инициативе. Затем добивается выделения Генерального штаба из состава Военного министерства и из-под контроля военного министра. Под руководством великого князя было пересмотрено Положение о полевом управлении войсками.

С того же 1905 года и до начала Первой мировой войны Николай Николаевич-младший являлся главнокомандующим войсками Гвардии и Петербургского военного округа, то есть был одной из ключевых фигур в генералитете России.

Начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего стал генерал-лейтенант, затем генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич, до того возглавлявший Генеральный штаб. Он был доверенным лицом великого князя Николая Николаевича-младшего, и потому к нему военный министр Сухомлинов относился неприязненно. Он говорил о Янушкевиче:

— Наш начальник Генерального штаба ещё совсем дитя. Ему ли начальствовать над штабами...

Именно Янушкевич сыграл решающую роль в начале фронтовой судьбы Михаила Васильевича Алексеева. Кандидатура на должность начальника штаба Юго-Западного фронта обсуждалась между ним, Ивановым и Верховным главнокомандующим:

— Николай Николаевич. Ваша кандидатура на должность начальника штаба фронта?

— Она уже прошла обсуждение в Генеральном штабе. Рекомендуем генерал-лейтенанта Алексеева Михаила Васильевича. Хотя я просил его на должность генерал-квартирмейстера Ставки, но государь мне в том отказал.

— Командира смоленского 13-го армейского корпуса?

— Да, ваше высочество. Опытный работник-оперативник ещё с Русско-японской войны. Исполнял должность генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба и начальника штаба Киевского военного округа.

— Что скажет по поводу кандидатуры Алексеева главнокомандующий армиями фронта?

— Ваше высочество. Даю способностям бывшего начальника штаба Киевского военного округа самую высокую оценку. Алексеева я знаю лично. Вне всякого сомнения мы с ним сработаемся.

— Значит, решено. Начальником штаба Юго-Западного фронта назначается генерал Алексеев. Государь император, думаю, поддержит наше предложение...

Высочайший указ о назначении бывшего корпусного начальника генерал-лейтенанта Алексеева начальником штаба армий Юго-Западного фронта был подписан 19 июля 1914 года.

Прибыв в город Ровно, где в то время располагался фронтовой штаб, Михаил Васильевич был тепло встречен генералом Ивановым, своим прежним начальником, с которым они душа в душу несколько лет служили в Киеве.

Иванов позволил начальнику штаба выбрать себе помощника по оперативной части, тогда называвшегося генерал-квартирмейстером. Выбор Алексеева пал на генерал-майора М. С. Пустовойтенко. Человеком он был скромным, работником самостоятельно мыслящим, вдумчивым и исполнительным. Такой оперативник мог быть надёжным помощником для начальника штаба любого ранга.

С началом войны в состав фронта вошло шесть армий: 3-я - генерала от инфантерии болгарина Р. Д. Радко-Дмитриева, 4-я генерала от инфантерии барона А. Б. Зальца, 5-я генерала от кавалерии П. А. Плеве, 7-я генерала от артиллерии В. Н. Никитина, 8-я генерала от кавалерии А. А. Брусилова. В последующем состав фронта по числу армий, корпусов и дивизий многократно менялся.

Русская армия начала боевые действия с Восточно-Прусской операции. Необходимость её проведения мотивировалась стремлением «поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев». После победного для русского оружия сражения под Гумбинненом и Гольдапом последовал разгром наступающей 2-й армии генерала от кавалерии А. В. Самсонова, которая оказалась окружённой в районе Комусинского леса. Всего германцы взяли в кольцо около 30 тысяч русских войск при 200 орудиях. Это были 13-й и 20-й армейские корпуса и 2-я пехотная дивизия 23-го корпуса.

Русские полки дрались отчаянно. Известен подвиг 143-го пехотного Дорогобужского полка, который в боях на улицах восточно-прусского города Алленштейна погиб почти весь, но не уступил атакующему неприятельскому корпусу.

Сменивший Самсонова генерал-лейтенант Н. А. Клюев смалодушничал и отдал приказ по окружённым войскам о сдаче в плен. Пробиться с боем из окружения удалось немногим полкам и батальонам, командиры которых отказались выполнить полученный приказ сложить оружие и сдаться врагу в плен.

Сам командующий 2-й армией, окончательно потерявший нити управления корпусами и дивизиями, понял, что положение его безвыходное. Последними словами Самсонова, обращёнными к офицерам армейского штаба, были следующие:

— Император верил мне. Как же я могу посмотреть ему в лицо после такого несчастья?

Посеревший от несчастья командующий армией, жестоко страдавший от душившей его астмы, отошёл от офицеров в гущу деревьев. Оттуда через несколько минут раздался револьверный выстрел. Случилось это у фермы Каро линенгоф близ Виленберга.

Историк-белоэмигрант А. А. Керсновский в своей «Истории Русской армии» так писал о поступке командующего 2-й армией:

«Генерал Самсонов был главным виновником позора русского оружия. Современники пытались изобразить его «жертвой». Исследователь позднейшей эпохи не может с этим согласиться...

Он, кроме того, и сам преступник перед Русской армией. Никогда ещё русские войска не велись так плохо, как несчастная 2-я армия в августе 1914 года! Она была брошена на произвол судьбы в самую трагическую минуту своей борьбы...

И затем, видя, что всё пропало - и притом по его вине, он не сумел найти единственный почётный выход из этого положения, не сумел пасть смертью храбрых во главе первого же встретившегося батальона, а предпочёл умереть жалкой смертью малодушных...».

Так одна из русских армий, вернее, часть её, была принесена по сути дела в жертву союзническим обязательствам России перед Антантой. Французский историк Бернар Лавернь писал по этому поводу следующее:

«Если бы более 12 германских дивизий не были задержаны вдали от нашего фронта смелым наступлением русских, битва на Марне, которая сохраняла Францию от краха, была бы поражением...».

Один из полководцев Первой мировой войны А. А. Брусилов в своих мемуарах «Мои воспоминания» так писал о задачах Русской армии в начале войны:

«С начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич (Верховный главнокомандующий. - А. Ш.) совершенно правильно решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развёртывания армий. Потом это ставилось ему в вину, но в действительности это было единственно верное решение. Немцы, действуя по внутренним операционным линиям, естественно, должны были стараться бить врагов поочерёдно, пользуясь своей развитой сетью железных дорог. Мы же с союзниками, действуя по внешним линиям, должны были навалиться на врага сразу со всех сторон, чтобы не дать немцам возможности уничтожить противников поочерёдно и перекидывать свои войска по собственному произволу...

Францию же необходимо было спасти, иначе и мы, с выбытием её из строя, сразу проиграли бы войну».

Однако одна наступательная Восточно-Прусская операция силами двух армий Северо-Западного фронта не спасала союзную Францию от натиска германских войск на берегах реки Марна. 1 августа начальник штаба Ставки генерал Янушкевич провёл телеграфный разговор с главнокомандующим Юго-Западным фронтом и начальником его штаба:

— На проводе генерал Янушкевич. Кто у аппарата?

— У аппарата генералы Иванов, Алексеев.

— Перехожу сразу к делу. Париж просит поддержать его в битве на Марне ударом не только Северо-Западного, но и Юго-Западного фронта. Ваше мнение?

— Армии фронта ещё не закончили полного сосредоточения и развёртывания. Полной готовности к наступлению нет.

— Верховный приказывает начать наступление против австро-венгров в Галиции, не дожидаясь полного сосредоточения войск и их развёртывания.

— Приказ понят. Задача фронта по плану Ставки?

— Атаковать неприятеля в Галиции, нанести ему поражение и воспрепятствовать отходу на юг к Днестру и на запад к Кракову.

— Какие ещё будут приказания?

— Пусть штаб фронта оперативно разработает план наступательной операции. Алексееву доложить план в Ставку через двое суток. Одновременно готовить фронтовые войска к атаке. Всё.

— Вас понял. Будет исполнено.

Двое суток, с короткими перерывами на чай и сон, оперативники фронтового штаба разрабатывали план наступательной операции знаменитой в истории Первой мировой войны Галицийской битвы. На исходе вторых суток Алексеев, с потемневшим от бессонницы лицом, докладывал план атаки:

— Николай Иудович, разрешите доложить план наступления фронта.

— Докладывайте, Михаил Васильевич.

Алексеев раздвинул шторку из сукна защитного цвета на карте Галиции, висевшей на стене в его кабинете. Взял в руки указку и начал свой доклад главнокомандующему в присутствии офицеров квартирмейстерской службы штаба:

— Фронт наносит два сходящихся удара. 4-я и 5-я армии Наступают из района Люблина и Холма на Перемышль и Львов. 3-я и 8-я армии - из района Ровно и Проскурова на Львов и Галич.

— Какая задача ставится Днестровскому отряду?

— Обеспечивать левый фланг фронта, действуя в междуречье Днестра и Прута.

— Прикажите Днестровскому отряду не нарушать государственную границу с Румынией. Пусть не увлекаются в наступлении.

— Будет исполнено.

— Как я понял, главный удар возлагается на 5-ю и 3-ю армии. Так?

— Да, так. 4-я и 8-я армии обеспечивают действия главной группировки сил фронта. В ходе наступления в план будут вноситься необходимые поправки.

— Какие силы австро-венгерцев, по вашим данным, на сегодняшний день противостоят нашему фронту?

— 1-я армия генерала кавалерии Данкля и 4-я армия генерала кавалерии Терстянского фон Надаса, фланговые группы генералов Кумера и Кевеса.

— Возможно ли появление против нашего фронта германских войск?

— Вполне реально, Николай Иудович. Но только, на мой взгляд, в одном случае.

— В каком, Михаил Васильевич?

— Если наступление Юго-Западного фронта будет развиваться успешно. Тогда Германия вынужденно придёт на помощь своему союзнику.

— Хорошо. С предложениями штаба я, как главнокомандующий армиями фронта, согласен.

— Тогда разрешите докладывать шифровкой план операции в Ставку?

— Докладывайте. За моей и вашей подписью...

Галицийская битва в полководческой биографии Михаила Васильевича Алексеева стала тем «точильным камнем», на котором он «сотворил» себе имя как военного вождя, наделённого даром стратегического мышления. Последующие события в Галиции, разыгравшиеся с 6 августа по 13 сентября 1914 года, подтвердили это.

Однако наступательную операцию в Галиции планировало не только русское командование. Этим был озабочен и начальник Полевого Генерального штаба при Верховном главнокомандующем Австро-Венгрии эрцгерцоге Фридрихе фельдмаршал граф Конрад фон Гетцендорф. Один из главных инициаторов использования убийства наследника эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево в качестве предлога для начала войны против Сербии, он был сторонником активных действий.

Фельдмаршал по своему служебному положению и «весу» при Венском дворе фактически командовал австро-венгерской армией. Однако к союзникам-германцам он питал «злое чувство». Готовя крупномасштабное наступление в Галиции, начальник австрийского Генерального штаба мирного времени сказал:

— Русских надо разбить до того, как прибудет их стрелковая пехота из Сибири. Пока железные дороги России своей протяжённостью играют нам на руку...

— Одержав победу в Галиции, мы напомним самодовольному Берлину о том, что нельзя так долго топтаться на берегах Марны.

Воюющие стороны перешли в наступление почти одновременно. 1-я австро-венгерская армия генерала кавалерии Данкля фон Красника в составе трёх корпусов, двух кавалерийских дивизий при 450 орудиях, развернувшись на рубеже реки Сан, двинулась вперёд. Данкль торопился преодолеть тянувшийся вдоль правого берега реки Таневский массив и выйти на прямое направление для атаки русских войск в районе города Люблина. Австрийцы могли рассчитывать на внезапность удара.

Однако этого не случилось. Передовые казачьи разъезды донцов уже несколько суток «присматривали» за Таневскими лесами. Когда оттуда появились первые кавалерийские разъезды венгерских гусар, штаб фронта получил своевременное известие о движении неприятеля от берегов реки Сан.

Алексеев сверил полученную информацию с данными воздушной разведки. Экипаж аэроплана в составе лётчика поручика Колунтаева и лётчика-наблюдателя унтер-офицера Мозалева при плохой видимости в пасмурный день смог заметить выдвижение колонны из Таневских лесов. Аэроплан был обстрелян из пулемётов и ручного оружия, однако с повреждённым двигателем всё же дотянул до окраин Люблина. Там находился полевой аэродром 3-й авиационной (киевской) роты. На земле в корпусе летательного аппарата насчитали больше десятка пулевых пробоин.

Сопоставив данные воздушной разведки со сведениями казачьей разведки, Алексеев понял, что неприятель готовится нанести удар большими силами по Люблину. Начальник штаба поспешил к главнокомандующему:

— Разрешите доложить, Николай Иудович. Неприятель крупными силами начал движение на Люблин с рубежа реки Сан.

— Чем подтверждается такое заключение?

— Почти одновременно получена разведывательная информация от передовых казачьих разъездов и экипажа аэроплана поручика Колунтаева, летавшего на разведку к Таневским лесам.

— Эти данные совпадают?

— Точно так. Казаками обнаружено появление у выходов из лесного массива до двух полков венгерской кавалерии. С воздуха обнаружена колонна пехоты силой до пехотной бригады с артиллерией. Я приказал киевской авиационной роте выслать на доразведку ещё несколько аэропланов.

— Правильное решение. Прикажите представить к ордену Святой Анны с мечами 3-й степени поручика» а его лётчика-наблюдателя к чину прапорщика. Старших казачьих разъездов - к Георгиевским крестам.

— Будет исполнено» Николай Иудович.

— Значит, вы считаете, что австро-венгры начали встречное наступление?

— Вне всякого сомнения. По движению пехотной колонны и кавалерийских полков удар нацелен на Люблин. Три железнодорожные ветки - на Вислу, Ивангород и Холм значат сейчас много.

— Ваши предложения?

— Думаю, что навстречу противнику лучше всего выдвинуть к юго-западу от Люблина 4-ю армию генерала Зальца.

— Какую боевую задачу вы предлагаете поставить этой армии?

— Разбить обнаруженного противника пока ещё не установленной численности на участке Закликов, Янов, Фрамполь.

— А дальше что предлагается Зальцу? Разумеется, в случае успеха.

— Наступать на крепость Перемышль.

— А будет ли она по зубам одной армии, Михаил Васильевич? Ведь вы знаете, как сильно укреплён Перемышль. Это же бастион на границе. Не слабее нашего Ивангорода у Варшавы.

— Да, знаю достоверно, Николай Иудович. Но Перемышльскую крепость русским войскам всё равно брать придётся. Лучше раньше, чем поздно.

— Надо передать командующим армиям, чтобы они активнее использовали свою кавалерию. Пока пехота с батареями подтянется, конники, глядишь, и добьются какой-нибудь победы. Самое главное - первой...

Действительно, именно на Юго-Восточном фронте произошло самое крупное кавалерийское сражение в истории Первой мировой войны. Героем стал генерал-лейтенант граф Ф. А. Келлер и его 10-я кавалерийская дивизия в составе четырёх полков: 1-го Оренбургского казачьего, 10-го драгунского Новгородского, 10-го гусарского Ингерманландского и 10-го уланского Одесского.

Дивизия графа Келлера столкнулась 8 августа у Ярославицы с 4-й австро-венгерской кавалерийской дивизией. Знаменитый бой начался с того, что полк оренбургских казаков врубился в колонну вражеской пехоты. Почти одновременно новгородские драгуны и одесские уланы завязали фронтальную схватку с неприятельской кавалерией в числе восьми эскадронов. Участь конного боя висела на волоске. В такой ситуации графу Келлеру пришлось бросить в дело дивизионный штаб и личный конвой, то есть всё, что ещё оставалось у него под рукой.

Алексеев, поздравляя дивизионного начальника с победой, скажет ему при встрече:

— Фёдор Артурович. Вам за Ярославицу могли бы позавидовать и светлейший князь Меншиков, и атаман Платов из 12-го года».

Бой конницы под Ярославицей победно решился для русских только после удара двух эскадронов ингерманландских гусар во главе с ротмистром Барбовичем во фланг австрийским «белым драгунам» и захвата всей артиллерии дивизии противника в числе восьми конных пушек. После этого началось преследование вконец расстроенного врага. Победители потеряли убитыми и ранеными 115 человек, австрийцы - в три раза больше и ещё 400 человек попали в плен.

Герой того боя ротмистр И. Г. Барбович будет награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. В наградном листе сказано:

«..Атаковал и изрубил две роты австрийцев, занимавших выгодную позицию».

Первую мировую войну он закончил полковником и командиром родного гусарского полка. После демобилизации проживал в городе Харькове, который оказался под немецкой оккупацией. Сформировав и возглавив в октябре 1918 года конный отряд из 74 гусар и офицеров, вышел на соединение с Добровольческой армией. Гражданскую войну генерал-лейтенант Барбович закончил командующим сводным кавалерийским корпусом в Русской армии генерала П. Н. Врангеля».

...Первое встречное сражение состоялось южнее маленького галицийского городка Красника. Утром 10 августа австро-венгры значительными силами атаковали выдвигавшийся 14-й русский корпус. Целый день прошёл в ожесточённых схватках, но к вечеру стало сказываться численное превосходство австрийцев. Генерал от инфантерии баров А. Е. Зальц ввёл в сражение полки Гренадерского корпуса, только что прибывшего из Москвы и Твери.

Корпусной командир артиллерийский генерал Мрозовский стал наращивать атакующие усилия, стремясь сбить неприятельскую пехоту с занимаемой позиции. В атаку попеременно поднимались то лейб-гренадерский Екатеринославский, то гренадерские Перновский, Ростовский, Таврический, Московский, Несвижский, Киевский и Самогитский полки. Артиллерийские бригады двух гренадерских дивизий за два дня ожесточённых боев расстреляли почти весь возимый боезапас. С тылов снарядов не подвозили.

Генерал Зальц приказал армейским корпусам отойти на дальние подступы к Люблину. Неприятель, ободрённый первым успехом, решил наращивать атакующие усилия именно в направлении на город Люблин. Фельдмаршал фон Конрад издал своим 1-й и 4-й армиям соответствующую директиву:

«Наступать в северном направлении. Нанести полное поражение силам противника, находящимся между рекой Вислой и городом Холмом. Не дать русским возможности оторваться от наших атакующих войск...».

Когда в штабе Юго-Западного фронта стало известно о том, что армия генерала Зальца отошла от Красника к Люблину, Алексеев позвонил в Ставку Янушкевичу. Но перед этим начальник фронтового штаба уже имел уточнённые данные о развёртывании неприятельских армий. Они были получены от воздушной разведки, а также от высланных на поиск «языков» казачьих разъездов и из показаний пленных.

— Докладывает начштаба фронта генерал Алексеев. Кто у аппарата?

— Генерал Янушкевич.

— Неприятель потеснил от Красника армию генерала Зальца. Она отошла к Люблину.

— Где 4-я армия на сегодняшний день занимает позицию?

— Корпусами в 20-45 километрах от города.

— Что показывает анализ действия неприятеля?

— По всей вероятности, он готовит главный удар на Люблин вдоль правого берега Вислы и, возможно, на Холм.

— Где сейчас находится соседняя с Зальцем 5-я армия?

— Она наступает западнее Владимира-Волынского.

— Ставка приняла решение усилить правое крыло вашего фронта своими резервами. Они уже выдвигаются.

— Что идёт в подкрепление фронту?

— 18-й армейский, Гвардейский и 3-й Кавказский корпуса. Верховный сегодня утром решил добавить к ним три второочередные дивизии - пехотные 80-ю, 82-ю и 83-ю. Решаются вопросы тылового обеспечения.

— У штаба фронта просьба к Ставке.

— Какая?

— Надо обеспечить боевую устойчивость 4-й армии.

— Что для этого требуется?

— Сменить командующего армией. Генералу Зальцу оперативно управлять войсками не позволяет его преклонный возраст. Ему уже за семьдесят.

— Согласен. Кого вы предлагаете на его место?

— Генерала Эверта. Знаем его как командующего войсками Иркутского военного округа и наказного атамана Забайкальского казачьего войска.

— Ставка не против кандидатуры Эверта, но он только что назначен командующим формируемой 10-й армией.

— Мы с главнокомандующим фронтом настаиваем на кандидатуре Эверта вместо Зальца.

— Хорошо. Ваша просьба Ставкой будет удовлетворена.

— Спасибо.

— Последнее. Информируйте Ставку о всех изменениях на линии фронта не только в ходе наступления.

— Будет исполнено. Мною создана оперативная группа для анализа поступающей информации с места боев. На группу возложена обязанность отправлять доклады в Ставку не менее трёх раз в сутки.

— Такие доклады нами получаются. Верховный просил напомнить, что посол Франции из Петрограда телеграфом запрашивает о ходе вашей операции каждое утро.

— Успокойте посла. Юго-Западный фронт окажет помощь французской армии в Галиции.

— Просьбы фронта к Ставке есть?

— Одна. Тылы не обеспечивают 4-ю армию снарядами. Возимый артиллерийский боезапас она уже исчерпала.

— Вас понял. Будут приняты самые срочные меры по тылам.

— Заранее благодарны.

Ещё раз проанализировав оперативную обстановку, Алексеев предложил главнокомандующему фронтом отдать директиву. В ней требовалось от командующего 5-й армией генерала Плеве оказать помощь соседней 4-й армии, действуя против неприятельских войск, наступавших на люблинском направлении. Иванов согласился с таким предложением.

За одни сутки Алексеев разрабатывает новый план фронтовой наступательной операции, поскольку прежний «приказал долго жить». Так появилась на свет директива за№ 480 от 12 августа. 4-й армии предписывалось перейти к обороне, 5-й армии нанести удар во фланг и тыл австро-венгерским войскам, атакующим армию генерала Плеве.

3-й армии приказывалось наступать на Жолкиев, а 8-й брусиловской выйти на рубеж Львов, Николаев.

С 13 августа на огромном пространстве по дуге от берегов Вислы западнее Красника и до берегов Днестра южнее Бучача завязались ожесточённые сражения. Такого накала боев Русский фронт ещё не знал.

На правом крыле Юго-Западного фронта продолжалась Люблин-Холмская операция. 1-й австро-венгерской армии так и не удалось сбить с занимаемых позиций 4-ю русскую армию, добившись только частных успехов у Красностава.

Между русской 5-й армией и 4-й австро-венгерской армией произошло столкновение, известное в истории как Томашевское сражение. Неприятельский командующий генерал пехоты барон Ауффенберг, имевший четыре армейских корпуса, две кавалерийские дивизии и 436 орудий, планировал «быстрым и решительным» наступлением разбить у города Холма армию генерала Плеве, которая только начинала собираться воедино. Момент для разгрома русских под Холмом виделся удобнейшим.

План Ауффенберга основывался на двойном охвате с флангов русской 5-й армии. С 12 по 15 августа корпуса противников яростно атаковали друг друга, но без особого успеха. В конце концов усиленной группе эрцгерцога Иосифа Фердинанда удалось потеснить один из русских корпусов. Но начальнику другой ударной группы эрцгерцогу Петру Фердинанду пришлось отойти к Зам остью.

Армия генерала Плеве оказалась в трудном положении. Он неоднократно обращался за помощью к командующим соседних 4-й и 3-й армий. Но Эверт каждый раз ссылался на собственные трудности: его корпуса действительно вели тяжёлые бои. Генерал Рузский же намеревался наступать главными силами 3-й армии на город Львов. Тогда Плеве обратился за помощью в штаб фронта, хотя знал, что фронтовые резервы были на исходе.

Алексеев, внимательно следивший за развитием битвы На полях Галиции, понял, что 5-я армия может, если ей не помочь, «сорваться с места». Помощь могла оказать в данный момент только наступающая армия Рузского, против которой неприятель сильных заслонов пока по Пути к Львову не выставил. Между штабами фронта и 3-й армии состоялся телеграфный разговор:

— У аппарата генерал Рузский.

— Николай Владимирович. Как идёт ваше наступление на Львов?

— Пока успешно. Противнику не удаётся зацепиться на местности и остановить армию.

— Вы знаете о положении армии генерала Плеве?

— Да. Оно мне известно из переговоров с её командующим.

— Он просил вас оказать ему помощь?

— Просил. Но мои армейские резервы исчерпаны. Кроме того, ослабление наступающей армии может помешать овладению городом Львовом.

— Мы с главнокомандующим верим в ваш успех. Но категорически приказываем оказать помощь Плеве. В противном случае вам грозит фланговый удар.

— У меня нет незадействованных войск.

— Вы можете послать Плеве часть 21-го корпуса. Дела у него под Каменкой-Струмиловой идут хорошо. Противника здесь явно мало.

— Но я возлагаю на действия 21-го корпуса особые надежды.

— Николай Владимирович. Повторяю вам приказ главнокомандующего: передать часть сил в помощь 5-й армии.

— Хорошо, приказ исполню немедленно. Куда направить поддержку?

— В район Мосты-Вельки. Что выделяете Плеве?

— 69-ю пехотную и 11-ю кавалерийскую дивизии из Дубно с приданной им артиллерией - артбригадой и двумя конными батареями. Больше дать не могу.

— Дивизии в штатном составе?

— Да. Только из 12-го Донского казачьего полка взято две сотни для прикрытия железной дороги от конных разъездов противника.

— Хорошо. Эти сотни пусть решают поставленную задачу. Желаю вам удачи и взятия Львова.

— Благодарю за доброе пожелание, Михаил Васильевич.

Пока на северном участке Юго-Западного фронта – у Люблина и Холма - бои шли с переменным успехом, фланговые русские армии — 3-я генерала Рузского и 8-я генерала Брусилова стали выходить в оперативную зону 1-й и 4-й австро-венгерских армий. Начальник австрийского главного штаба Конрад фон Гетцендорф забеспокоился. Он приказал ускорить переброску войск из Сербии в Галицию. Однако русские продолжали приближаться к Львову.

Фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф утром 18 августа дал генералу Ауффенбергу директиву следующего содержания:

«...Создалось положение, которое ставит действиям 4-й армии тесные границы и требует от неё решительного успеха 31 августа или 1 сентября. Если к этому времени не будет достигнуто решительного успеха, 4-я армия может стать под угрозу с юго-востока, так что дальнейшее удержание правого крыла армии, то есть группы Иосифа Фердинанда, в районе, ныне занимаемом, будет невозможным».

Можно считать, что фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф в данном случае разгадал планы начальника штаба русского фронта. Алексеев действительно стремился помочь выйти 8-й брусиловской армии во фланг 4-й австро-венгерской армии.

Австрийский полководец приказал усилить воздушную разведку. Теперь её вели не только аэропланы-разведчики, а чуть ли не вся авиация, имевшаяся у австро-венгров в Галиции. И результаты такого массированного «осмотра» местности не заставили себя долго ждать. С воздуха было установлено, что сильная колонна русской пехоты и кавалерии с артиллерией выдвигается из Мостов-Вельки прямо на тылы армии генерала Ауффенбер га. Это были части 21-го корпуса армии генерала Рузского.

Получив такое донесение, фельдмаршал забил тревогу. Генералу Ауффенбергу посылается новая директива, но уже с самыми категоричными требованиями:

«Если вы не достигнете теперь же решительного успеха, следует отступить восточным крылом армии на Раву-Русскую, чтобы избежать поражения от противника, идущего через Мосты-Бельки».

Однако в штабе 4-й австро-венгерской армии все ожидали самой скорой победы. Начальник армейского штаба генерал Соос днём 18 августа докладывал верховному командованию:

«Если мы до конца доведём этот удар, то мы вовремя сбросим со своей шеи противника, по крайней мере, на несколько недель. Я придерживаюсь того мнения, чтобы нам оставили время до вечера следующего дня и чтобы потом 4-я армия не начинала отход, но преследовала противника необходимыми силами до окончательного разгрома, отбросив его на линию Крылов - Грубешев. К активной обороне против неприятеля, угрожающего нам с юга, можно будет приступить 2-го и 3-го».

Разъярённый таким телеграфным докладом начальника штаба 4-й армии фельдмаршал Конрад ответил ему как можно кратко:

— Повторяю. Колонна русских войск силой до корпуса заходит в ваши тылы. Доложите, поняли ли вы меня?

Ответ из штаба 4-й австро-венгерской армии в Полевой Генеральный штаб не заставил себя ждать:

— Для армии, одержавшей победу, появление противника на тылах не составляет большой опасности.

Фельдмаршала Конрада не зря пугало предчувствие катастрофы. Она началась с сообщений уже на следующий день, днём 19 августа.

Сперва пришло донесение о том, что правый фланг русского 19-го корпуса обойти не удалось, хотя успех здесь намечался. Наступление ударной группы эрцгерцога Петра Фердинанда в составе двух пехотных дивизий было неожиданно встречено сосредоточенным огнём русских батарей. Передовые атакующие батальоны накатились на позицию русских и попали под кинжальный огонь хорошо замаскированных пулемётов. Когда эрцгерцогу доложили о понесённых потерях, то он счёл за лучшее побыстрее отступить.

Однако на этом беды Петра Фердинанда не кончились. Русская пехота провела несколько впечатляющих контратак на неприятеля, который не только не успел, но даже и не думал окапываться.

В довершение всего командующий русской 5-й армией генерал Плеве послал во фланг австро-венграм имевшиеся у него две дивизии донских казаков - 1-ю и 5-ю с конными казачьими батареями. Всё это так подействовало на эрцгерцога Петра Фердинанда, что он приказал своей группе отойти назад на 20 километров к Замостью, опасаясь охватывающих действий казачьей конницы.

Австро-венгры попытались обойти и левый фланг 5-й армии, чтобы взять её в клещи и «сделать русским Канны». Но это было только благим пожеланием фельдмаршала Конрада фон Гетцендорфа.

Обеспокоенный накалом боев на позициях 5-й армии, начальник армейского штаба Алексеев связался по телефону с генералом от кавалерии Плеве:

— Павел Адамович, каково на сегодня положение вашей армии?

— Без позиционных изменений. Австрийцы атаковали нас по всему фронту, но вчера под вечер отошли к Замостью. Вёрст на двадцать.

— По данным разведывательного отделения, вас обходила с правого фланга группа эрцгерцога Петра Фердинанда. Где она сейчас?

— По опросам пленных, эрцгерцог отошёл к Замостью. Пока затишье, но думается, что неприятель поджидает кавалерийский резерв, чтобы возобновить обходное движение.

— А как дела на левом фланге?

— Его тоже двое суток пытались обойти. Но я ввёл в бой Сводную и 5-ю кавалерийские дивизии, и положение на сегодняшний час стабилизировалось.

— Каковы ваши потери?

— Пока штабом армии они не подсчитаны. Но в пехотных дивизиях убыль людей из строя равняется примерно трети. В полках стали беречь патроны, батареи ведут огонь только по выявленным целям и при отражении атак. На огневую подготовку своих контратак снарядных запасов у меня уже больше нет.

— Павел Адамович, штаб фронта с согласия главнокомандующего предлагает вам медленно отойти на линию Красностав - Владимир-Волынский.

— Почему я должен отступать, Михаил Васильевич? Армия держится на позиции, её фланги прикрыты.

— Мы это знаем. Но вы увлечёте за собой неприятеля, и он откроет свои неприкрытые фланги вашим наступающим соседям. Ясно?

— Вас понял. Приказ об отходе будет отдан сегодня вечером. А пока отправляю к Владимиру-Волынскому свои тылы и санитарные поезда.

— Трудности с отходом есть?

— Есть, Михаил Васильевич. За линией армии скопилось большое число беженцев. Их повозками забиты все дороги и железнодорожные станции. Помочь им почти ничем не могу.

— Схожее положение по всему фронту. Помните, что главная для вас забота об армии. О сохранности войск надо заботиться...

В ночь на 21 августа последние батальоны прикрытия отхода русской 5-й армии оторвались от неприятеля. Перед рассветом Пётр Фердинанд приказал своим пехотным дивизиям после короткой артиллерийской подготовки вновь атаковать позиции русских - линию неглубоких окопов по неубранным пшеничным полям, на опушках небольших лесков и по окраинам полусожжённых селений.

Эрцгерцог с биноклем в руках стоял на наблюдательной вышке, устроенной сапёрами на одном из раскидистых дубов, возвышавшемся на пригорке. Он решил лично наблюдать за ходом атаки. У ног эрцгерцога, на дощатом помосте, пристроился унтер-офицер из штабных телефонистов.

Не прошло и пяти минут после окончания огневого налёта на русские позиции, как телефонный аппарат напомнил о себе короткими гудками. Телефонист передал трубку генералу. Докладывал командир одного из полков:

— Ваше высочество. Докладывает полковник фон Кауфман. Мой первый батальон занял русские окопы у селения Ольшанцы.

— Поздравляю, полковник, с успехом. О вас сегодня же будет доложено фельдмаршалу Конраду.

— Но окопы пусты. Мне доложили из батальона, что они, по всей видимости, оставлены ещё ночью. Пепел в кострищах сырой.

— Допросили жителей деревни о том, куда ушли русские? В каком направлении?

— Селение пусто, ваше высочество. Крестьяне с семьями и скотом покинули его с началом боев.

— Полковник Кауфман. Приказываю полком занять позиция русских. Сейчас посылаю вам гусарский эскадрон для разведки. Будьте в готовности наступать дальше.

— Приказ понял, ваше высочество. Выполняю...

В своей штаб-квартире фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф был мрачнее ночи. Он почти не отходил от огромной карты Галиции, испещрённой флажками там, где в эти дни проходила наступательная операция двух армий империи. Начальник Полевого Генерального штаба австро-венгерской монархии в эти дни забывал даже про традиционную чашечку бразильского кофе. Штабные офицеры тихо переговаривались между собой:

— Что передают из наступающих армий?

— Иссяк атакующий дух. Потери большие. Русские отступили на новые позиции.

— Но ведь это же успех?

— Успех мал. Наш фельдмаршал задумывал прорвать русский фронт у Люблина и Холма, а получилось, что он потеснил противника. И всё. Начальник штаба русского фронта его переиграл на карте. Разгадал задуманное и с боями отошёл.

— Начальник русского штаба генерал Алексеев? Так его сегодня утром на оперативке назвал фельдмаршал.

— Алексеев из хороших генштабистов. Фон Конрад его хвалит, но сдержанно.

— Был бы этот Алексеев из союзников-германцев, тогда бы наш фельдмаршал отмечал его чаще.

— Господа. Мы начинаем обсуждать действия начальника. Это уже неприлично...

Люблин-Холмская операция в ходе Галицийской битвы закончилась хотя и тактическим успехом австро-венгров, но без эффектного финала. Командующий 4-й армией барон фон Ауффенберг всё же сумел «доложить» фельдмаршалу Конраду и в Вену о значимости достигнутых успехов. Но в октябре генералу пехоты, в 62 года, пришлось уйти в отставку. Причина крылась в том, что при дворе императора Франца-Иосифа I (в ноябре 1916 года его сменит внучатый племянник, ставший императором Австрии и Апостольским королём Венгрии (под именем Карла V) Карл-Франц-Иосиф-Людвиг-Губерт-Георг-Отто-Мария Габсбург, или просто - Карл I Габсбург) ждали гораздо большего военного успеха.

Но всё же о бароне фон Ауффенберге при Венском дворе не забыли. Австро-Венгрия терпела в Первой мировой войне одно сокрушительное поражение за другим, и императорской армии «нужны» были герои для поднятия боевого духа. На эту тему между монархом Францем-Иосифом I и министром двора состоялся разговор:

— Чем занимается наш отставной генерал пехоты - барон фон Ауффенберг?

— Живёт в своём дунайском поместье и пишет мемуары, которые не показывает даже своей супруге.

— Весьма любопытно. Что говорят о бароне в армии? Особенно в генералитете?

— Авторитет генерала пехоты Морица фон Ауффенберга в императорской армии высок по сей день. За него говорит разгром 5-й армии русских в Галиции.

— Это достоверная информация, граф, или ваше личное мнение об отставном бароне?

— Ваше императорское величество. Это мнение генералитета. И мнение Берлина.

— Тогда барона Ауффенберга надо наградить. И поскорее, чтобы время не ушло.

— Какой награды вы его решили удостоить, смею спросить?

— Я решил дополнить его баронский титул приставкой «фон Комаров». Так назывался город в Галиции, откуда его армия выбила в августе прошлого года русские войска?

— У вас удивительная память, ваше величество. Действительно так.

— Тогда готовьте императорский указ.

— Когда его представить вашему величеству на подпись?

— Сегодня же, граф...

Так в австрийской аристократической семье появился человек с новым титулом. Барон фон Комаров оставил после себя след в истории Первой мировой войны не только командованием одной из австро-венгерских армий в Галицийской битве. Он стал автором мемуаров, которые были изданы на немецком языке в 1920-1921 годах: «Австро-венгерское участие в мировой войне», «Взлёт и падение Австро-Венгрии» и «Кампания 4-й армии в начале мировой войны».

Эти мемуары примечательны тем, что Ауффенберг фон Комаров, говоря о действиях русского Юго-Западного фронта, о стратегическом даровании генерала Алексеева упоминает во всех своих работах, хотя и вскользь, но весьма одобрительно. Это делает честь историку-мемуаристу, воевавшему против России, который умел ценить достоинства своего соперника.

К слову сказать, не только бывший австро-венгерский министр давал в послевоенных трудах высокую оценку оперативным трудам начальника штаба Юго-Восточного фронта. Один из крупнейших отечественных военных историков, белоэмигрант Н. Н. Головин, генерал-лейтенант старой Русской армии, бывший начальником штаба Руминского фронта, так отзывался в своей известной работе «Галицийская битва» о М. В. Алексееве:

«Оценивая этот план, нельзя не увидеть, что автор его оказался на высоте, требуемой для руководства группой армий. Несмотря на серьёзный кризис, переживаемый 4-й (русской. – А.Ш.) армией, генерал Алексеев сумел устоять от соблазна частых поддержек в виде передачи - корпусов из одной армии в другую, на что всегда склонны малорешительные начальники.

«…Умение генерала Алексеева видеть армейские операции во всём их целом позволило ему не уступить сразу же после первой неудачи почин действий противнику, а продолжать бороться за этот почин...».

В последних числах августа картина на полях Галицийской битвы резко изменилась. Потеряв свой наступательный пыл, австро-венгерские войска почти всюду оказались на положении обороняющихся. Особенно опасной для неприятеля стала ситуация на правом фланге 1-й армии генерала кавалерии Виктора фон Данкля, будущего барона «фон Красника».

Этой армии приходилось с трудом отражать натиск четырёх «элитных» русских корпусов - Гвардейского, Гренадерского и двух армейских - 25-го и 3-го Кавказского. Армия генерала Рузского продолжала продвигаться вперёд, нацелившись на город Львов.

Алексеев в те жаркие дни несколько раз телеграфировал Рузскому:

— Основной удар наносите по Львову...

— Львов надо взять во что бы то ни стало...

— Взятие Львова будет не только стратегическим нашим успехом, но и нравственным...

— Ваша победа поднимает дух бойцов фронта...

Именно в те августовские дни командующего 3-й армией стали обвинять в «эгоизме». В Галицийской битве войска Рузского наступали на Львовском направлении по фронту Куликов - Миколаев. Николай Владимирович пошёл даже на то, что сократил фронт наступления своей армии со 120 километров до 75. Это имело для крупнейшего сражения первой кампании Мировой войны на Восточном фронте два следствия.

Во-первых, с соседями наступающей 3-й армии образовался опасный разрыв, плохо прикрытый. Это было отрицательным следствием.

Во-вторых, из-за сужения фронта наступления плотность войск увеличилась, что привело к созданию действительно сильной ударной группировки. Это было положительным следствием, результатом которого стало успешное взятие города Львова, столицы австрийской Галиции и крупного железнодорожного узла.

К чести начальника штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта Алексеева состав 3-й армии до конца Галицийской битвы почти не менялся. У армии были «отняты» только одна пехотная и одна кавалерийская дивизии. Все остальные войска оставались под начальством опытного, решительного, пусть и эгоистичного генерала от инфантерии Рузского. Но он промедлил с выдвижением 21-го армейского корпуса.

По атому поводу советский военный историк Коленковский, исследовавший маневренный период Первой мировой войны вполне справедливо замечал:

«Если бы Рузский произвёл этот манёвр раньше, скажем, на два дня, а не привязался к Львовскому направления), то-5-й армии не пришлось бы отходить, и вся Люблин-Холмская операция приняла бы другой оборот».

Войск Рузский имел для реализации наступления на львовском направлении действительно немало. В состав армии входили корпуса генералов В. В. Сахарова, Я. Ф. Шкинского, Д. Г. Щербачёва и Ф. В. Сиверса, три кавалерийские и Кавказская казачья дивизии. В армии насчитывалось 685 орудий. К этим силам следует «добавить» опыт начальника армейского штаба генерала В. М. Драгомирова.

Во фронтовом штабе ясно видели, как по ходу Галицийской битвы 3-я армия действительно превращается в ударную силу. Алексеев связался по телеграфу с Рузским:

— На проводе начштаба фронта. Прошу к аппарату конармии.

— Рузский у аппарата.

— Николай Владимирович. Как идут дела?

— Продвижение корпусов продолжается. Перешёл на Лобовой удар по неприятелю. Он отступает повсюду.

— Почему сократили фронт атаки?

— Чтобы массировать атакующий удар пехотой и кавалерией.

— Вас понял. Но всё же прикройте кавалерией свои фланги. Особенно на стыке с армией генерала Плеве.

Будет исполнено. Для развития открывающегося удара на Львов прошу усилить армию.

— Такое решение с согласия Ставки уже принято. К вам на подходе находятся 3-й Кавказский корпус генерала Ирмана и 8-я кавалерийская дивизия.

— Сколько у Ирмана пехоты? Какую ему планировать боевую задачу?

— Две дивизии. 21-я и 52-я пехотные. При них штатные артиллерийские бригады. Кавказцы обеспечены полным возимым патронным и снарядным запасом.

— Очень признателен за усиление армии.

— Тогда желаю удачи и взятия Львова. Не забывайте о своевременности боевых донесений в штаб фронта. И срочно о любых ситуационных изменениях...

Когда на правом, северном фланге Юго-Западного фронта события развивались таким образом, левофланговые 3-я и особенно 8-я брусиловская армии наступали гораздо более успешно. Неприятельских сил здесь имелось пока немного, и они, слабо сопротивляясь, всё время отходили. Поэтому русские войска за первые шесть дней продвинулись вперёд на 90-100 километров. Но в штабе фронта прекрасно понимали, что так продолжаться долго не может.

Генерал от кавалерии А. А. Брусилов с началом мобилизации с должности корпусного начальника был назначен командиром Проскуровской группы, которая была вскоре преобразована в 8-ю армию. Его ближайшим помощником стал начальник штаба генерал П. Н. Ломновский. Новая армия заняла место на крайнем, южном крыле Юго-Западного фронта.

По своему составу брусиловская армия отличалась от других фронтовых объединений разве что наличием сильной конницы. Армейских корпусов было четыре: 7-й генерала Э. В. Экка, 8-й генерала Р. Д. Радко-Дмитриева, 12-й генерала Л. В. Леша и 24-й генерала А. А. Цурикова. Зато конницы имелось пять дивизий: 12-я кавалерийская, 2-я Сводно-казачья, 1-я и 2-я Кубанские и Терская казачьи. Армейская артиллерия насчитывала 472 орудия.

Армия генерала Брусилова развивала совместно с 3-й армией наступление на Львовском направлении, но только с юго-востока. Когда войска 8 августа форсировали реку Збруч, из состава армии пришлось выделить Заднестровский отряд в составе Терской казачьей дивизии с бригадой пехоты, сменённой затем пехотной дивизией.

Австро-венгры на первых порах в серьёзные бои не ввязывались. 10 августа войска Брусилова вступили в город Тарпополь, один из крупнейших в восточной части Галиции. Затем начались «настоящие» бои, проходившие с успехом, если не считать поражения Заднестровского отряда у селения Раранчи. Особенно упорно неприятель сражался на реке Коропец.

Фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф в Галицийской битве откровенно недооценил стратегическое мышление своего соперника-генштабиста в лице М. В. Алексеева. В австрийском Полевом Генеральном штабе первоначально даже не предполагали, что противная сторона сможет в самые короткие сроки сосредоточить сильную группировку войск на самой южной оконечности фронта. Фельдмаршал Конрад и его штаб считали, что для надёжной обороны Восточной Галиции вполне достаточно 3-й армии генерала кавалерии Рудольфа фон Брудермана. Его войска были развёрнуты между городами Львов и Самбор.

Силы были значительные: два армейских корпуса и шесть отдельных дивизий: пехотная, ландверная, гонведская (венгерская) и три кавалерийских при 288 артиллерийских орудиях. Поэтому начальник Полевого Генерального штаба забрал у Брудермана войсковую группу эрцгерцога Иосифа Фердинанда и перебросил её севернее на усиление 4-й армии генерала фон Ауффенберга.

Неприятель сам давал картбланш командующему русской 8-й армией генералу Брусилову. Просчёт оперативников фельдмаршала Конрада был раскрыт во фронтовом штабе благодаря аналитическим способностям Алексеева, который постоянно изучал разведывательные донесения, ложившиеся на его стол.

В самом начале фронтовой операции в плен попал некий подполковник Чеславик, чех по национальности. На удивление допрашивающих его в штабе одной из пехотных дивизий 5-й армии, он сразу же назвал свою должность - офицер связи Полевого Генерального штаба Австро-Венгрии. Когда об этом доложили Алексееву, тот затребовал пленного к себе. Чеславика в штаб фронта доставили на аэроплане.

Чеха допрашивал начальник разведывательного отдела фронтового штаба полковник гвардии Морозов. Алексеев сидел в углу небольшого кабинета и в разговор сперва не «входил». Допрос вёлся без переводчика, поскольку пленный довольно сносно изъяснялся на русском языке:

— Ваше имя, звание и должность?

— Чеславик Иржи. Подполковник. Офицер связи Полевого Генерального штаба.

— Где вы родились и почему изучили русский язык?

— Я чех, родился в городе Градец-Карлови. Работал в фирме своего отца, которая вела торговые операции в России. Поэтому изучил русский язык. Когда учился в Пражском университете, тоже занимался его изучением.

— Ваше военное образование?

— Перед самой войной закончил Терезианскую военную академию.

— Как вы, чех по национальности, могли попасть в неё? Ведь выпускники в своей массе немецкоязычные австрийцы. А приём в неё словенца, серба, хорвата, словака, чеха — дело, как нам известно, не частое.

— Действительно, среди выпускников Терезианской академии славян почти не встретишь. Я поступал не без помощи отцовских связей в Вене.

— Тогда понятно. Как оказались в Полевом Генеральном штабе? Тоже по отцовской протекции?

— Нет. После служебной командировки в Италию на меня обратили внимание помощники фельдмаршала Конрада, тогда военного министра императора. И назначение состоялось.

— С какой целью вас послали в армию генерала Ауффенберга?

— Я доставлял секретную почту.

— Содержание документов вам известно?

— Нет, в руках я их не держал. Знаю, что это были директивные указания на продолжение наступления. И больше ничего конкретного, что могло бы вас заинтересовать.

Только после этого молчаливо сидевший Алексеев начал «свою» часть допроса. Но сначала он представился пленному чеху:

— Генерал Алексеев. Вам известна моя должность?

— Точно так. Вы начальник главного штаба русского «фронта.

— Мне бы хотелось у вас узнать некоторые сведения о планах фельдмаршала Конрада, вашего начальника.

— Готов ответить, ваше превосходительство. Но только я рядовой офицер связи и к оперативным планам не был допущен.

— Об оперативных планах фельдмаршала Конрада представление мы имеем. Меня интересует другое. Как в штабе фельдмаршала представляют группировки войск противостоящего русского фронта?

— Мне достоверно известно со служебных совещаний, что ваш фронт, называемый Юго-Западным и которым командует генерал артиллерии Иванов, состоит из трёх армий - 3-й, 4-й и 5-й и отдельного отряда силой больше армейского корпуса на берегах Днестра, у румынской границы.

— Когда проходило совещание, где вам доводился состав русского фронта?

— На пятый или шестой день после начала наступления армии генерала Ауффенберга.

— Были ли подобные совещания после?

— Да. Они проводились ежедневно начальником службы связи Полевого штаба с постановкой задач офицерам.

— И на них вас информировали о ходе боевых действий?

— Точно так. Всё делалось по инструкции фельдмаршала Конрада. Он требовал информировать офицеров своего штаба о всех важнейших событиях военного характера.

— Других армий в составе русского фронта, кроме 3-й, 4-й и 5-й, вам не называли?

— Нет, ваше превосходительство.

— Тогда, господин подполковник, у меня к вам вопросов больше нет. Теперь вы военнопленный русской армии, и на вас распространяются все статьи международного кодекса об отношении к взятым в плен военнослужащим. Можете идти.

Когда дежурный офицер с конвойным солдатом вывели чеха из кабинета, Алексеев обратился к полковнику гвардии Морозову:

— Мирослав Эдуардович. Ты уловил, почему против Брусилова австро-венгры но сей день не выставили значительных сил?

— Уловил, Михаил Васильевич. Они ещё не знают, что Днестровский отряд преобразован в 8-ю армию.

— Точно. И в этом серьёзнейший просчёт фельдмаршала Конрада. Он на день пленения этого Чеславика реально не оценивает угрозу со стороны бывшего Днестровского отряда.

— Бой у реки Коропец почему-то не насторожил австрийцев. Странно?

— Почему странно. Они же выиграли другой бой - у селения Раранчи. Победа легла на неудачу, и тревоги за южный участок в штабе фон Конрада угасли. По крайней мере, на какое-то время.

— А если на этот день неприятель уже знает о существовании 8-й армии? Что тогда нам следует ожидать?

— Армию Брудермана, по крайней мере всю, развернуть против Брусилова фельдмаршал не успеет. И не только усилить её, но и собрать в единый кулак.

— Значит, у разведотдела фронта есть новая задача?

— Есть, Мирослав Эдуардович. Проследи повнимательнее за перемещениями неприятельских сил в районе Львова и Самбора.

— Будет исполнено, Михаил Васильевич. Только у меня будет одна настоятельная просьба.

— Я уже понял. Авиационным отрядам армий будет поставлена задача на воздушную разведку в интересующем нас районе. Разведотдел штаба фронта готов к такому повороту дела.

— Готов. Мои офицеры уже у воздухоплавателей. Из Киева и Одессы доставлены фотографические камеры.

— Специалисты для обучения лётчиков-наблюдателей у вас есть?

— Есть, Михаил Васильевич. Отобраны из последних маршевых пополнений. Профессионалы.

— Тогда, Мирослав Эдуардович, как говорится, с Богом...

Этот разговор и допрос пленного подполковника Чеславика в штабе фронта состоялся в тот день, когда фельдмаршал Конрад фон Гетдендорф «прозрел». Полевой Генеральный штаб получил с полей боев в Южной Галиции уточнённые данные о составе неприятельских сил. Только тогда стало ясно, что в составе русского фронта появилась новая армия. Она вместе с 3-й армией противника наступала на Львовском и Галичском направлениях.

Генералу Брудерману и его 3-й армии директивно ставятся новые задачи. Продолжая прикрывать с востока наступающие 1-ю и 4-ю армии, требовалось в срочном порядке развернуть войска для прикрытия города Львова. На это Брудерману давались всего одни сутки - день 12 августа. Его армейские силы на другой день уже должны были контратаковать и разгромить русских, подходивших со стороны Броды и Тарнополя.

Прочитав вслух перед своими ближайшими помощниками телеграмму за подписью фельдмаршала Конрада, генерал кавалерии Рудольф фон Брудерман пришёл в ярость:

— Откуда у русских появилась новая армия? Свежая, отмобилизованная? А разве не мы докладывали в Полевой Генеральной штаб о том, что у противника на Днестре появились тысячи и тысячи кавказских казаков? Почему тогда не забили тревогу?

Последний вопрос предназначался для начальника разведывательного отделения армейского штаба.

— Донесение о появлении казаков с Кавказа, ваше превосходительство, нами было продублировано в Полевой штаб дважды.

— И какова была реакция оперативников фельдмаршала?

— Оба раза они попросили проверить такую информацию.

— И вы проверили?

— Такой возможности у нас не было. Русские наступают от Днестра так быстро, что лишают наши разведки возможности действовать эффективно.

— Но пленные же были.

— Точно так. Но не из кавказских казаков. Тот разъезд, который попал под нашу пулемётную засаду у Тарпополя, был весь уничтожен.

— Ну и что из этого?

— У убитых никаких документов не оказалось. Даже семейных писем с адресом.

— Почему казачий разъезд оказался без документов, удостоверяющих личность военнослужащих?

— Предполагаем, что казаки были отправлены не головным дозором, а в разведку. Документы и личная переписка у них были отобраны на крайний случай.

— Вы расследовали эти обстоятельства?

— Так точно. Ясно одно: русские тоже, ваше превосходительство, пекутся о своих секретах на войне...

Конрад фон Гетцендорф в крайне неблагоприятной для него ситуации всё же сумел продемонстрировать своё оперативное искусство. Первое, что сделал начальник австро-венгерского Полевого Генерального штаба, он «раскассировал» войсковую группу генерала пехоты Германа Кевесса фон Вевессгаза. Часть войск группы была передана армии Брудермана, а часть перешла в подчинение командующего 2-й армией генерала кавалерии Эдуарда Бем-Эрмоли.

В штабе русского фронта своевременно угнали о том, что в Галицию с берегов рек Сава и Дунай прибывает новая неприятельская армия, 2-я. Она первоначально предназначалась для действий против Сербского королевства, но в боях против отчаянно сражавшейся и отступающей сербской армии ей участвовать не пришлось.

В последних числах августа эшелоны армии Бем-Эрмоли начали выгружаться на железнодорожных станциях Стрый и Станислав, неподалёку от Львова. Однако по силам новая армия Австро-Венгрии немногим превосходила мощь армейского корпуса: в её составе имелось всего две с половиной дивизии пехоты и две кавалерийские дивизии. Пополнить её до самого окончания Галицийской битвы так и не удалось.

Расчёты, проведённые в штабе Юго-Западного фронта, показали, что австро-венгерской армии генерала Бем-Эрмоли, оборонявшейся на фронте в 70 километров, не устоять. На этой полосе наступало десять пехотных и две с половиной кавалерийских дивизий. По решению Иванова и Алексеева сюда перебрасывалось ещё 6 пехотных дивизий.

Не менее трагичной для неприятеля складывалась ситуация у самого Львова. Здесь против 7 с половиной австро-венгерских дивизий наступало 10 русских. Главный удар войск Юго-Западного фронта наносился из района Злочева вдоль железной дороги Львов - Броды.

Однако фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф всё ещё надеялся переломить ход Галицийской битвы в свою пользу. Он не пасовал перед всё нарастающим наступлением русского фронта. 13-15 августа на берегах реки с красивым названием Золотая Липа произошло встречное сражение двух армий - 3-й австро-венгерской и тоже 3-й генерала Рузского.

Русские войска сперва отразили сильный контратакующий удар, затем заставили австро-венгров закопаться поспешно для обороны, а потом прорвали её и повели преследование. В движение пришёл фронт в 60 километров от Каменки-Струмиловой до Дунаюва. Отступавшие в беспорядке неприятельские войска несли огромные потери.

В такой обстановке отчаявшийся генерал Брудерман решил отвести свою армию на рубеж реки Гнилая Липа и там встретить наступавших русских. Вена и фельдмаршал Конрад одобрили такое решение. К тому времени трёхдневное сражение на Золотой Липе уже завершилось.

Теперь многое решалось от правильности выбора удара успешно действовавшей 3-й армии. Штаб фронта «вызвал к аппарату» генерала Рузского. Разговор с ним вели командующий фронтом Иванов и начальник штаба Алексеев:

— Николай Владимирович. Верховный главнокомандующий просит нас передать вам благодарность за одержанные победы.

— Сердечно признателен за оценку трудов бойцов и офицеров нашей армии.

— В штабе фронта проанализировано состояние дел на сегодняшний день. Настоятельно требуем от вас совершить теперь же перемещение армии вправо.

— Из чего исходит такое требование?

— Этого требует положение дел в четвёртой и пятой армиях.

— У меня есть к командованию фронтом настоятельная просьба.

— Какая?

— Прошу разрешение приостановить наступление армии с завтрашнего дня на двое или трое суток.

— Чем вы мотивируете свою просьбу?

— Мне необходимо упорядочить армейский тыл, подтянуть к себе отставшие обозы и организовать разведку обороны Львова. Она мне видится довольно сильной.

— Хорошо, просьба удовлетворена. Но свободные дни вам приказывается использовать для перегруппировки войск севернее.

— Согласен. Приступаю к выполнению приказа.

Однако когда Иванов и Алексеев доложили в Ставку о принятом решении приостановить на два дня наступление 3-й армии, великий князь Николай Николаевич-младший возмутился. Его поддержал начальник штаба Янушкевич. Они признали остановку 3-й армии совершенно недопустимой и самым категорическим образом потребовали продолжить наступление на город Львов. Командованию Юго-Западным фронтом пришлось подчиниться.

Из Ставки действительно «оказалось виднее». Рузский продолжил наступление на Львов. Теперь с ним в скорости передвижения соревновался командующий 8-й армией генерал Брусилов. Он прикрылся от неприятеля одним корпусом у города Галича, а остальные три двинул на Львов.

За сутки было пройдено более 50 километров. С ног валились не только люди, но и кони.

Ha реке Гнилая Липа разыгралось трёхдневное сражение. Австро-венгры попытались было контратаковать противника у Галича, но безуспешно. Брусилов доносил в штаб фронта:

«Трёхдневное сражение отличалось крайним упорством, позиция австрийцев, чрезвычайно сильная по природе, заблаговременно укреплённая двумя ярусами (окопов. – А. Ш.), считавшаяся по показаниям пленных офицеров, неприступною, взята доблестью войск...

Противник, пытавшийся нас удержать с фронта и шлаковать во фланг со стороны Галича, отброшен с большими для него потерями...».

Сложилась ситуация, когда австро-венгерскому командованию стало ясно, что галицийскую столицу ему не удержать. Генерал Брудерман отдал приказ войскам своей армии оставить город и отступить к предгорьям Карпат, прикрывая горные перевалы и выходы на Венгерскую равнину. Генерал Брусилов 21 августа доносил в штаб фронта:

— Сегодня в 11 часов утра разъезды 12 кавалерийской дивизии вошли в оставленный неприятелем город Львов.

В тот же день, но уже под вечер в старинный город на галицийской земле вступили главные силы 3-й армии генерала Рузского. Тот был в немалой обиде на Брусилова, перехватившего «пальму первенства».

В ночь на 23 августа русские войска захватили после артиллерийского обстрела город Миколаев. После этого австро-венгерские войска стали поспешно создавать линию обороны по западному берегу реки Верещицы.

Фронтовая операция по захвату стратегически важных городов Львова и Галича завершилась. Алексеев доложил начальнику штаба Ставки Янушкевичу следующее:

— Фронт победно закончил Галич-Львовскую операцию.

— Ваши потери и трофеи известны?

— Штаб фронта сейчас занимается сбором донесений. Когда будет составлена общая сводка, немедленно доложу.

— Как ведёт себя неприятель?

— Он усиленно закрепляется на правобережье реки Верещицы. Проводится разведка его новых позиций.

— Михаил Васильевич. Доложите Иванову, что Ставка ставит перед вами задачу проведения новой наступательной операции.

— Могу я узнать главную её цель?

— Да. Вашему фронту предстоит отбросить австрийцев к рекам Висла и Сан. Детали задачи будут вам сегодня отправлены шифрованной директивой.

— Имеет ли штаб фронта право вносить в неё коррективы по местности?

— Да, такое право вам будет дано. Приступайте к разработке плана новой операции. Направление удара вам уже известно. Верховный просил лично доложить ему план.

— Будет исполнено...

Директива о новом фронтовом наступлении была отдана генералом Ивановым уже 21 августа. К тому времени в составе Юго-Западного фронта была создана решением Ставки новая армия - 9-я под командованием генерала от инфантерии П. А. Лечицкого. Для её формирования из 3-й армии были взяты два корпуса.

Наступление началось с успеха. Был совершенно разбит 10-й корпус 1-й австро-венгерской армии генерал-полковника Виктора фон Данкля. Одновременно тяжёлое поражение понесла армейская группа генерала кавалерии барона Генриха Куммера фон Фалькенфельда. Она попала под атакующий удар русской 4-й армии.

...За ходом Галицийской битвы внимательно следили не только в русской и австро-венгерской Ставках, но и в Берлине. В середине августа там поняли, что союзников надо поддержать. Принимается решение послать на усиление левого фланга 1-й австро-венгерской армии ландверный корпус генерала пехоты и будущего генерал-фельдмаршала Ремуса фон Войрша.

Корпус Войрша, состоящий из двух хорошо обученных ландверных дивизий при 72 орудиях, находился в оперативном подчинении германской 8-й армии генерала М. Притвица унд Гаффона и оперировал в междуречье Вислы и Западного Буга. Это были войска, которые должны были, согласно союзному соглашению между Берлином и Веной, наносить в ходе Галицийской битвы встречный удар по городу Седлецу.

Германцы взятых на себя союзных обязательств в августе 1914 года не выполнили. Вена была в обиде. Номинальный главнокомандующий фельдмаршал эрцгерцог Фридрих, он же граф Тешен и двоюродный брат императора Франца-Иосифа I, писал германскому императору Вильгельму II:

«Честно выполняя наши союзнические обязательства, мы, жертвуя Восточной Галицией и руководствуясь, следовательно, лишь оперативными соображениями, развили наступление в заранее обусловленном направлении между Бугом и Вислой и тем самым притянули на себя преобладающие силы России...

Мы тяжело расплатились за то, что с германской стороны не было развито обещанное наступление против нижнего течения реки Нарева в направлении на Седлец. Если мы хотим достигнуть великой цели - подавления России, то я считаю решающим и крайне необходимым для этого германское наступление, энергично проводимое крупными силами в направлении на Седлец...».

В Берлине состоялся разговор двух Вильгельмов - отца-императора и его старшего сына кронпринца, наследника престола, командующего 5-й армией на Западном фронте:

— Что может сказать наследник германской короны по поводу прочитанного?

— Я знаю Фридриха. Он привык пасовать перед трудностями. Пора бы понять, что Россия - не Сербия.

— Но австрийцы обвиняют нас в несоблюдении союзных обязательств.

— Им легко это говорить, поскольку Сербский фронт – не Западный, где германскому солдату приходится воевать с французами и бельгийцами. Да ещё ожидается прибытие на континент англичан.

— Думаю, что в Вене это поймут. Мы уже послали на поддержку корпус генерала Войрша. Но чувствую, что он дела к северу от Львова не поправит.

— Австрийцы настаивают на сильном ударе по Польше из Восточной Пруссии. Они словно забывают, что на пути немецких дивизий встанут русские крепости. Например, Ивангородская.

— Можно пойти по другому пути. Влить в состав австрийских армий наши войска.

— А где их взять? В самой Германии подготовленные и отмобилизованные резервы сегодня на исходе. Снимать с Западного фронта, где с таким напряжением идут бои?

— Другого выхода у нас нет.

— Тогда надо подтолкнуть Вену, чтобы она взяла с Балкан ещё дивизии.

— Союзники взяли оттуда на Русский фронт всё допустимо возможное.

— Значит, обескровить Западный фронт.

— Да, только так. Если мы не поддержим австрийцев в Галиции, то можем остаться в войне один на один с Антантой...

Пока в Берлине решался вопрос о возможной помощи Австро-Венгрии, её полководец фельдмаршал Конрад попытался перехватить у русских инициативу. Он решил контрударом в районе Львова разбить противника. Поздно вечером 19 августа начальник Полевого Генерального штаба подписал соответствующую директиву.

Севернее и западнее Львова начались тяжёлые затяжные бои. Их пик пришёлся на 9 сентября, когда полки Гвардейского и Гренадерского корпусов 4-й армии сломили сопротивление австрийцев на своём участке фронта.

Под удар элитных войск Российской императорской армии попал и германский ландверный корпус генерала Войрша. При поспешном отступлении одна из его дивизий оставила на поле боя всю артиллерию. Четыре тысячи немецких солдат и офицеров попали в плен.

Корпус генерала Войрша и австро-венгерский 10-й корпус были разбиты под Тарнавкой в боях 26-27 августа. Главный удар наносила 1-я бригада 2-й Гвардейской пехотной дивизии генерал-майора А. К. Киселёвского в составе полков лейб-гвардии Московского и Гренадерского.

Их атаку поддержал Дагестанский пехотный полк. В тех боях отличился и лейб-гвардии 2-й Царскосельский стрелковый полк.

Разгром германцев и австрийцев был полный: неприятель потерял около 14 тысяч человек, не считая пяти тысяч пленных.

Но потери полков российской лейб-гвардии тоже оказались огромны. Московский полк лишился за два дня кровопролитных боев более половины своего состава: 63 офицера и 3200 нижних чинов. Гренадерский - 50 офицеров и 2500 нижних чинов. Под Тарнавкой гвардейцы-московцы захватили 42 трофейных орудия. На второй день Тарнавских боев неприятель бросил ещё 9 немецких гаубиц.

Вечером того же дня, 9 сентября, начальник штаба фронта Алексеев уведомил командующего 8-й армией генерала Брусилова об успехах на северном участке Галицийской битвы. К сказанному в телеграмме он добавил:

«...Великой заслугой перед Родиной будет удержание вашей армией занимаемого положения. Плоды этих героических усилий будут пожаты на всём протяжении армий фронта».

Атакующие усилия австро-венгров у города Рава-Русская результатов не дали. В их полевом Генеральном штабе лихорадочно искали пути победного выхода из боев на полях Галиции, которые всё ближе перемещались к Карпатским горам. Фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф все свои надежды связывал с концентрическим наступлением на Львов. Но и в штабе русского Юго-Западного фронта тоже не дремали.

Фронтовой штаб работал днём и ночью. О полноценном сне никто не думал. В одну из последних августовских ночей между командующим фронтом и начальником его штаба состоялся такой разговор:

— Николай Иудович, уже вторые сутки анализ боевых донесений показывает, что австрийцы опять теряют из поля зрения нашу левофланговую армию.

— На чём основано такое заключение?

— Опросы пленных показали, что неприятель все свои резервы бросает севернее Львова. Особенно после разгрома германского ландверного корпуса. Они боятся, что там образуется дыра. Вот и затыкают её чем можно.

— У вас, Михаил Васильевич, разговор на эту тему с генералом Брусиловым был?

— Днём был. Алексей Алексеевич высказался за новый удар силами своей армии. Он считает войска готовыми наступать.

— Значит, как я понимаю, речь идёт об атаке Городокских позиций австрийцев с фронта?

— Да, речь именно об этом.

— А вражеские позиции на правом берегу реки Верещицы достаточно разведаны?

— Удалось провести воздушную фотосъёмку. Она выявила полосу укреплений. Прорвать её можно в ближайшие дни. Но... Потери в людях ожидаются большие.

— Тогда переговорите ещё раз с Брусиловым. Может быть, у него насчёт атаки Городокских позиций есть свои соображения.

— Будет исполнено.

— Когда утрясёте с генералом Брусиловым план удара, я буду готов подписать директиву на наступление 8-й армии...

Разговор Алексеева с Брусиловым был предельно краток. Командующий 8-й армией понимал, что шагнуть через реку Верещицу придётся именно его полкам, поэтому лично участвовал в проведении рекогносцировки неприятельских позиций. Они смотрелись достаточно сильными. Австро-венгры в фортификационных работах в поле рук не жалели. Впечатляла та полоса полевых укреплений, которая прикрывала сам Городок: окопы полного профиля, блиндажи, пулемётные гнезда, закрытые артиллерийские позиции, а в ряде мест - колючая проволока на рогульках.

К слову сказать, в непростых ситуациях Алексеев и Брусилов всегда находили должное взаимопонимание. Так было и на этот раз:

— Алексей Алексеевич. Главнокомандующий дал согласие на проведение вашей армией Городокской операции. Ставка в лице генерала Янушкевича не возражает.

— Вчера я со своими оперативниками провёл рекогносцировку на Верещице. Подтверждается то, что её прорыв дастся вам дорогой ценой. Снарядных запасов для сильной артподготовки у меня на сегодняшний день нет.

— Тогда ваши предложения на операцию?

— Предлагаю, Михаил Васильевич, атаковать не по фронту, а обойти австрийские позиции с левого фланга.

— Хорошо, предложение принимается. Сегодня же вам будет отправлена директива главнокомандующего…

С утра 26 августа на Городокском направлении завязались ожесточённые бои, которые шли четыре дня. О том, как оборонялась австро-венгерская пехота, свидетельствуют хотя бы такой факт: русские полки атаковали врага с рассвета, а в полдень первого дня боев за городок они уже отбивали неприятельские контратаки. Генерал Брусилов писал о тех схватках:

«Надо отдать справедливость, нашими врагами было проявлено крайнее напряжение, чтобы задачу эту выполнить».

Когда накал боев достиг своего апогея, командующий 8-й армией вознамерился отвести войска на исходные позиции. Однако сделать это Брусилов не мог без разрешения штаба фронта.

— Михаил Алексеевич. На сегодняшнее утро мои потери столь велики, что в отдельных полках уже некого посылать в атаку. Есть батальоны числом меньше роты.

— Штабу подобные донесения пришли из других армий, на подходе маршевое пополнение из Москвы и Брянска. Часть второочередников будет ваша. Прибывает досрочный выпуск Александровского военного училища, Сергиевского артиллерийского из Одессы. Восполним убыль ваших ротных офицеров. Что ещё беспокоит?

— То, что армия на позиции держится весь день из последних сил.

— Но по нашим разведывательным данным, и у неприятеля такая же картина. Надо держаться. И атаковать врага.

— Держаться трудно. Вчера я приказал спешить драгунский Стародубовский и уланский Белгородский полки из 12-й кавалерийской дивизии. Превратил их в ездящую пехоту.

— Одобряю такое решение. Мера вынужденная и, надеюсь, временная.

— Михаил Васильевич, я со своим начальником штаба буду просить разрешения об отходе на исходные позиции перед боями за Городок.

— Ни в коем случае. Держаться стойко. У противника силы на исходе. Если не сегодня, то завтра он начнёт отступать.

— Тогда что мне делать без резервов?

— Держаться на месте. И не упустить час, когда австрийцы побегут в сторону Карпатских гор. Тогда вся забота будет в организации преследования отступающих...

На рассвете 30 августа неприятель стал отходить перед линией фронта брусиловской армии. И сразу же в преследование пошла русская кавалерия, которая старалась отрезать арьергардные части.

Но как ни тормошили своими требованиями о настойчивости преследования Иванов и Алексеев подчинённых им генералов, проку от этого было мало. Приказы о неотрывном от врага движении вперёд, даваемые в самой категорической форме, уже не выполнялись.

Сапоги расползались, лошади выдохлись, люди мечтали о том дне, когда их поведут в баню. Целые полки питались одними сухарями да яблоками в садах брошенных жителями селений.

В один из последних августовских дней Алексеева пригласил к себе главнокомандующий фронтом. Иванов читал телеграмму, полученную из Ставки, за подписью великого князя Николая Николаевича-младшего:

— Михаил Васильевич. Ваш коллега из штаба Северо-Западного фронта подтвердил нашу информацию о том, что в составе войск противника появились военнослужащие-поляки.

— Польский легион Йозефа Пилсудского австрийскими властями официально создан ещё 16 числа этого месяца.

— Кто руководит легионом?

— Формально высший национальный польский комитет, который заседает в Кракове. Но без разрешения Вены он работать, как сами понимаете, не может.

— Значит, поляки, проживающие в Австро-Венгрии и Германии, теперь воюют против России и российских поляков.

— Получается так. Пилсудский призывает своих легионеров к походу на Варшаву, столицу Царства Польского. А оно находится в составе Российской империи.

— Пилсудскому в истории хочется занять место наполеоновского маршала Понятовского.

— Ясно, как Божий день. Вы меня, Николай Иудович, зачем-то вызывали?

— Да, Михаил Васильевич. Из Ставки получена телеграмма за подписью Верховного. Нам предписывается заняться необычным для военных людей делом.

— Каким, позвольте спросить?

— Наши армии вступили на территории австрийской Галиции. Правительством издана прокламация для местного населения.

— Её суть?

— Галичанам в случае победы обещается защита от посягательств католической Польши. Они, как малороссы, являются частью одного славянского народа, и для них существует только одна родина - Россия.

— Идея такой прокламации важна. Ведь мы воюем на земле Галиции. Нам нужна поддержка местных жителей.

— Вот в ставке и правительстве этим делом и озаботились. Глава министерства иностранных дел Сазонов у нас большой государственник.

— Можно взглянуть на прокламацию?

— Пожалуйста.

Алексеев взял присланный документ, стал бегло читать лист серой газетной бумаги:

«…Нет сил, которые могут остановить русский народ в его стремлении к единству.

...Жители Галиции, вы наследники святого равноапостольного великого князя Владимира, земли Ярослава Мудрого, князей Данилы и Романа.

…Надо отбросить иноземное владычество австрийцев и поднять знамя единения великого и неделимого Российского государства, завершить дело великого князя Ивана Калиты...».

— Что ж, написано достаточно убедительно и призывно.

— Думаете, Михаил Васильевич, отдача будет?

— Будет, вне всякого сомнения. Уже сейчас в наших полках появились первые добровольцы из местных жителей. Завтра их будет больше.

— Тогда давайте команду отправлять прокламации по корпусным штабам. Пусть распространяют в занятых сельских уездах и городах.

— Будет исполнено. Если не хватит тиража, допечатаем во львовской типографии...

К середине сентября разбитые четыре австро-венгерские армии и отдельные армейские группы отошли на рубеж рек Дунаец и Бяла, чтобы «зацепиться» за них. Галицийская битва завершилась победой русского оружия, победой Юго-Западного фронта.

Размах сражения на полях Галиции в августе и сентябре 1914 года оказался схож с понесёнными сторонами потерями. Русские потеряли 230 тысяч человек убитыми, ранеными, без вести пропавшими и пленными. Австро-Венгрия лишилась около 400 тысяч людей, в том числе 100 тысяч пленных. Обученные резервы венского командования «растаяли» на Восточном фронте.

Часть пленённых в Галиции солдат и офицеров пошла в конце войны на формирование добровольческого Чехословацкого корпуса. Дислоцированный в тылу Юго-Западного фронта, он к концу 1917 года состоял из двух пехотных дивизий и запасной пехотной бригады. Общая численность корпуса доходила до 30 тысяч человек. Командовал им генерал-лейтенант В. Н. Шокоров, начальником штаба был генерал-лейтенант М. К. Дитерихс.

Алексеев был среди той части русского генералитета, которая поддерживала идею создания в рядах Российской Императорской армии добровольческих частей из лиц славянской национальности. Михаил Васильевич, когда обсуждался этот вопрос, высказался следующим образом:

— Думается, что идея славянского братства поможет нам выиграть эту войну. Чехи и словаки сражаются за Австрию с большой неохотой. А вот за возможное создание собственного государства они будут биться примерно...

В августе 1914 года чехи, проживавшие колониями в Петрограде, Москве и Киеве, обратились к императору Николаю II с предложением о создании Чехословацкого легиона в составе Русской армии. В письме говорилось:

«Чехи, дети общей славянской матери, удивительным образом выжившие как часовые на Западе, обращаются к тебе, Великий Суверен, с горячей надеждой и требованием, восстановления независимого чешского королевства, чтобы дать возможность славе короны Святого Вацлава сиять в лучах великой и могущественной династии Романовых».

Воинские части из добровольцев чехов и словаков были вскоре созданы. Позднее их пополнили военнопленными из австро-венгерской армии. Так в составе вооружённых сил России появился Чехословацкий корпус, которому Гражданская война уготовила историческую судьбу.

Министр иностранных дел С. Д. Сазонов обещал на встрече с делегацией чехов, проживавших в России:

— Если Бог даст победу русскому оружию, то восстановление полностью независимого Чешского королевства будет совпадать с намерениями русского правительства...

Но чехословацкому корпусу не удалось проявить себя на Русском фронте. В январе 1918 года, в связи с сепаратными мирными переговорами в Брест-Литовске он был объявлен автономной частью французской армии. В августе Советское правительство заявило о готовности эвакуировать личный состав корпуса из России через Владивосток.

К концу мая 63 эшелона с чехословаками общим числом более 40 тысяч человек растянулись по железнодорожной линии от станции Ртищево близ Пензы до Владивостока. То есть на расстояние в 7 тысяч километров.

Однако попытки советской власти использовать чехословаков в боевых действиях против германцев и войск Украинской народной республики, стремление разоружить корпусные части, задержки движения эшелонов и изменение их маршрутов привели к восстанию чехословаков.

Совещание представителей корпуса в Челябинске постановило: оружие не сдавать и продолжать движение к Владивостоку. Во главе корпуса встал военный совет из трёх человек: подполковника С. Войцеховского, капитанов Р. Гайды и С. Чечека.

25 мая в городе Мариинске произошло первое вооружённое столкновение чехословаков с отрядами местного Совета. В тот же день был перехвачен приказ Л. Д. Троцкого о расстреле на месте всякого вооружённого чехословака и о заключении в лагеря военнопленных всего состава данного эшелона.

Так началось восстание Чехословацкого добровольческого корпуса против советской России. В феврале 1919 года корпус был переименован в Чехословацкую армию.

Белые чехи и словаки воевали в годы Гражданской войны на Восточном фронте, поддерживали армии Верховного главнокомандующего Российской армией адмирала Колчака, сражались на Дальнем Востоке в войсках Антанты. Последний транспорт с чехословацкими солдатами покинул порт Владивосток 2 сентября 1920 года...

Но не только чехи и словаки вставали под российские знамёна с началом Первой мировой войны. Бельгийцы, проживавшие в Петрограде, в ответ на то, что Германия начала оккупацию их родной Бельгии, создали отдельную добровольческую часть. Смешанный Русско-Бельгийский броневой автомобильный дивизион достойно сражался на Юго-Западном фронте...

За Галицийскую битву М. В. Алексеев удостоился военного императорского ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Так в рядах русского генералитета появился ещё один георгиевский кавалер. С белым эмалевым крестом, в розетке которого красовался Георгий Победоносец, Алексеев предстаёт перед потомками почти на всех своих фотографиях времён Первой мировой войны и войны Гражданской.

Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов был награждён уже полководческой Георгиевской наградой - военным орденом Святого Георгия сразу 2-й степени.

Георгиями в старой России гордились все: от нижних чинов до генералиссимуса князя Италийского графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского.

Орденская награда за победу в Галицийской битве только дополняла другую. Алексеев награждается ещё и чином полного генерала. Генерал от инфантерии будет его последним воинским званием на четыре года остававшейся жизни.

Каких только высоких оценок не давалось Михаилу Васильевичу за его галицийские труды. Так, бывший генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего Ю. Н. Данилов писал в своём труде «Россия в мировой войне 1914-1915 гг.», вышедшем в 1924 году в Париже:

«Руководящая роль принадлежала начальнику штаба этого фронта генералу Алексееву - человеку больших военных знаний, опыта и настойчивости. Несомненно, что наши первые успехи в Галичине должны быть крепко связаны с именем этого крупного военного деятеля пережитой эпохи».

Есть любопытное заключение об умелом стратегическом маневрировании русского фронта в Галицийской битве немецкого военного исследователя. В «Истории войны» Г. Штегеман писал:

«Австрийская победа у Замостъя была парализована русской победой у Перемышля, так как поворот фронта 4-й армии (генерала А. Е. Эверта. - А.Ш.) для второй битвы у Львова спас жизненные пункты северного Русскою фронта...».

Можно констатировать бесспорный факт: после Галицийской битвы к Алексееву пришло признание его полководческого таланта и стратегических воззрений. Ему теперь прочили удачную карьеру на более высоких постах. Сам же он отзовётся о первой военной кампании в одной из разговоров так:

— Наше мышление ещё только переходило с мирного на военное положение. Битва в Галиции научила прежде всего тому, как надо воевать. Научила многих, в том числе и меня.

Война на Русском фронте, как известно, Галицийской битвой не закончилась. Она только начиналась для Европы и остального мира.

Михаилу Васильевичу Алексееву здесь предстояло сыграть одну из заглавных ролей. А пока он продолжал добросовестно исполнять должность начальника фронтового штаба.

После победного завершения боев в Галиции штаб Юго-Западного фронта стал разрабатывать, пользуясь затишьем, план новой стратегической операции. Иванов и Алексеев предлагали, переправив через реку Сан главные силы фронта, начать наступление в северо-западном направлении и переместиться на левобережье Вислы. После этого, утвердившись на рубеже реки Нида, действовать по обстановке.

Перед тем как предложить Ставке собственный план продолжения войны, между главнокомандующим фронтом и начальником его штаба состоялся разговор:

— Михаил Васильевич, как вы думаете, великий князь и Ставка одобрят нашу стратегическую задумку?

— Надеюсь, что да.

— Почему вы так уверены?

— Ставка сама вынашивает идею последующего после Галиции вторжения в земли Верхней Силезии. А это уже германская территория.

— У вас на сей счёт разговор уже был со Ставкой?

— Да. Такими мыслями со мной делился генерал Янушкевич. А он, как вам известно, выражает прежде всего мысли Николая Николаевича-младшего.

— Чем может Верховного привлечь наш план выдвижения на рубеж реки Нида?

— В первую очередь тем, что с этого рубежа наш фронт может оперировать сразу по двум направлениям.

— Вы говорите о возможности нанесения ударов на Краков или Бреславль?

— Да, Николай Иудович. На австрийский Краков и немецкий Бреславль.

— Думаю, что Ставка поддержит такую идею. Но здесь одно «но».

— Какое?

— Предлагаемый нами план надо согласовать с действиями соседа, Северо-Западного фронта. У его штаба ведь тоже есть свои задумки и проблемы.

— Согласование необходимо. Но это уже компетенция Ставки...

Новый главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал Рузский, сменивший на этом посту генерала Жилинского, действительно находился под прессом собственных «проблем». Его фронт не мог обеспечить действия южного соседа при выдвижении последнего на рубеж реки Нида. Рузский предлагал Ставке отвести свою 2-ю армию с берегов реки Нижний Нарев на Вельск, чтобы перегруппировать войска фронта.

В начале сентября начальник штаба Ставки в письме сообщил Иванову и Алексееву о намерениях главнокомандующего соседнего фронта:

«Хотя этим движением открываются пути на Варшаву и Новогеоргиевск, но наличие на фронте Гродно—Белосток - Вельск двух армий общей численностью до 8 полевых корпусов, не считая прибывающего 2-го Сибирского корпуса, могущих действовать во взаимной связи, едва ли позволит немцам, при наличных у них силах, развить широко к югу их наступательные действия».

Иванов, и Алексеев поняли, что при таких перемещениях войск северного соседа будет положен предел их наступательным возможностям. Фронт идти вперёд с открытым флангом, а потом и тылом не может.

Решение вопроса было отдано Верховному главнокомандующему. Пока шло согласование возможных наступательных операций, положение на Восточном фронте стало быстро меняться не в пользу русских.

В Берлине поняли, что противник на востоке будет намереваться захватить западную часть Галиции, Краков и Верхнюю Силезию. Последняя была важным для войны промышленным районом. Командующий 8-й германской армией, прикрывавшей Восточную Пруссию, генерал пехоты Пауль фон Бекендорф унд фон Гинденбург (будущий президент Германии, передавший в 1933 году правительственную власть Адольфу Гитлеру и его национал-социалистической рабочей партии) доносил в главную квартиру следующее:

«Наступление на Нарев в решающем направлении возможно через 10 дней. Австрия же из-за Румынии просит непосредственной поддержки путём переброски армии к Кракову и в Верхнюю Силезию. Для этого имеется четыре армейских корпуса и одна кавалерийская дивизия. Переброска по железной дороге займёт 20 дней. Большие переходы к левому австрийскому флангу. Помощь туда опоздает. Прошу решения».

Новый начальник германского Полевого Генерального штаба генерал пехоты Эрих фон Фалькенгайн, только-только сменивший на этом посту явного неудачника генерал-полковника фон Мольтке-младшего, сразу понял озабоченность опытного Гинденбурга. Фалькенгайна принял Верховный главнокомандующий император Вильгельм II:

— Ваше величество. Я имел честь вчера вечером передать вашему адъютанту письмо от генерала фон Гинденбурга.

— Я уже ознакомился с ним. Ваши предложения, как начальника моего Полевого Генерального штаба.

— Я полностью согласен с ним о необходимости поддержать австрийцев. На Русском фронте надо провести совместную стратегическую операцию. И как можно скорее. Чтобы упредить русских.

— Какими силами это можно сделать?

— Предлагается сформировать новую германскую армию на Востоке. Она будет нашей 9-й по счету.

— Её состав и откуда брать войска?

— Можно взять часть сил восточно-прусской 8-й армии и большую часть подготовленных резервов империи, которые сейчас расквартированы в Верхней Силезии.

— Перечислите состав новой армии.

— Пополненный уже ландверный корпус генерала Войрша, Сводный корпус генерала Фроммеля, гвардейский резервный, 11-й, 17-й и 20-й армейские корпуса.

— Как будут обстоять дела с артиллерией?

— Артиллерией она будет обеспечена по штатам. Недостатка в снарядах для орудий всех калибров армия иметь не будет. Снарядные запасы уже на складах.

— Где вы намечаете сосредоточить новую армию?

— В районе городов Краков, Ченстохов, Калиш.

— Направление планируемой вами наступательной операции против русских?

— Наступление будет вестись на Средней Висле. Удар наноситься по Варшаве и крепости Ивангород.

— Какие перемещения предлагаете в командовании?

— Во главе новой 9-й армии поставить генерала Гинденбурга, в его командных качествах вы, ваше величество, убедились после боев в Восточной Пруссии.

— Полностью согласен. А на кого оставить 8-ю армию?

— На генерала Рихарда фон Шуберта, командира 27-го корпуса во Фландрии. У него прекрасные рекомендации после боев в бельгийских горах Вогезах и против французов.

— Я утверждаю его кандидатуру. Но кто-то на Востоке должен быть главнокомандующим. Кто?

— Только фон Гинденбург. Армия в него верит. Он будет стоять одновременно во главе новой 9-й армии и руководить боевыми действиями на Востоке против России.

— Одобряю. Другой кандидатуры и у меня нет. Готовьте приказ...

Берлин и Вена быстро договорились о предстоящем совместном наступлении на русские войска, находившиеся в Царстве Польском. Южнее германцев между реками Вислой и Саном развернулась 1-я австро-венгерская армия. Её командующий генерал-полковник Виктор фон Данкль имел три армейских корпуса.

Гинденбург получил все права главы вооружённых сил Германии на Русском фронте. Начальник Полевого Генерального штаба генерал Фалькенгайн писал ему:

«Я поручаю Вам общее руководство операциями на Востоке. 8-ю армию генерала Шуберта тоже подчиняю Вали Директивы для совместных действий с австрийцами и для операции в Пруссии будут исходить от меня...».

Думается, что Эрих фон Фалькенгайн излишне высокомерно ставил себя над Гинденбургом, в недалёком будущем военным вождём императорской Германии до самого завершения Первой мировой войны. Поручал «общее руководство операциями на Востоке» Гинденбургу всё же не генерал пехоты Фалькенгайн, а император Германский и король Прусский Вильгельм II Гогенцоллерн.

Русская сторона в лице Ставки Верховного главнокомандующего и фронтовых штабов, само собой разумеется, не могла не знать о подготовке какой-то крупной наступательной операции Берлина и Вены. Такие широкомасштабные приготовления трудно удержать в секрете. Поэтому случайностью назвать просьбу от начальника разведывательного отдела штаба Юго-Западного фронта полковника Морозова было нельзя. По пустому делу на приём к Алексееву в час ночи не просились.

— Мирослав Эдуардович, мне давно не приводилось видеть вас таким озабоченным. Назревает что-то по ту сторону?

— Да, Михаил Васильевич. По всем признакам неприятель готовится к большой наступательной операции. И ждать нам придётся недолго.

— Информация разведотделом получена достоверная?

— Вполне.

— Что именно?

— В Восточной Пруссии произошла смена командующего 3-й армией. Вместо Гинденбурга назначен генерал Шуберт. Информация получена из штаба соседей.

— Знаю. А куда ушёл Гинденбург?

— Он теперь командует всеми немецкими войсками, действующими против России на Востоке.

— Неожиданности в этом, Мирослав Эдуардович, нет. Для способного Гинденбурга засиживаться на армии было бы грехом. В Берлине это видели. Откуда получено известие о новом назначении Гинденбурга?

— Охотниками из 9-го гренадерского Самогитского полка, ходившими в поиск по ту сторону, была захвачена почта одного из ландверных полков. В ней и оказался приказ по провиантской части с указанием новой должности Гинденбурга.

— По этому случаю вы связывались с разведотделом штаба соседей? Что говорят они?

— По странному совпадению они получили схожую информацию в тот же день. Так что факт нового назначения Гинденбурга подтверждается. Генерал-квартирмейстер Бонч-Бруевич разговаривал по телеграфу со мной лично.

— Хорошо. Что ещё из разряда серьёзного?

— Немцами формируется новая армия на северном участке нашего фронта.

— Где формируется?

— В Верхней Силезии. По крайней мере, именно там замечена концентрация немецких полевых войск.

— Откуда они перебрасываются? Есть сведения?

В состав новой армии вошёл полностью пополненный ландверный корпус генерала Войрша, нашего старого знакомого. Армейские войска с тылами перебрасываются из Восточной Пруссии. Из-под Берлина прибыл гвардейский резервный корпус. Выгрузка его, по всем сведениям, завершилась.

— Как был установлен факт концентрации немецких войск в Восточной Пруссии?

— По данным агентурной разведки. Были замечены усиленные переброски войск по железной дороге Познань—Освенцим. Затем появились новые данные. Часть перепроверялась. Теперь все сомнения у разведотдела фронта отпали.

— Известно, кто командующий новой немецкой армии?

— Всё тот же генерал Гинденбург.

— Любопытное совмещение двух должностей. Значит, удар готовится германцами по нам в районе Средней Вислы? Так, Мирослав Эдуардович?

— Точно так, Михаил Васильевич.

— Что говорят местные жители поляки?

— Поляки из прифронтовой полосы, перебежчики из их числа, свидетельствуют, что немцы появились в Верхней Силезии, чтобы оказать поддержку австрийцам.

— Германцам давно пора было это сделать. Тогда бы нам трудно было разбить противника в Галиции. Донесение для Ставки готово?

— Да, Михаил Васильевич. Прошу разрешения на отправку.

— Отправляйте без задержки. Штаб соседнего фронта о ваших тревогах проинформирован?

— Точно так. С генералом Бонч-Бруевичем час назад я разговаривал по телеграфу лично.

— Хорошо, Мирослав Эдуардович. Прикажите штабам северного участка фронта усилить разведку с незамедлительными докладами о результатах.

— Такое приказание мною уже отправлено.

— Тогда за работу. Нам важно предупредить действия противника. А для этого надо знать его намерения...

Озабоченная Ставка Верховного главнокомандующего решила прикрыть район Средней Вислы перегруппировкой войск. Генералу Иванову ставится задача переместить три корпуса к Ивангороду. Туда была переброшена 4-я армия генерала Эверта с приданной ей Уральской казачьей дивизией.

Генерал Янушкевич от имени великого князя Николая Николаевича-младшего запросил командующих фронтов и их штабы о предложениях относительно прикрытия на Средней Висле польской столицы Варшавы и возможности наступательной операции на Берлин. При ртом в телеграмме Иванову говорилось, что армии его фронта нацелены для нанесения удара по австрийцам на правом берегу Вислы, но те имеют полную возможность уйти от него.

Иванов и Алексеев, взвесив все за и против, предложили Ставке свой план перегруппировки фронтовых сил. Он заключался в том, чтобы отвести войска за рубеж реки Сан, выделив достаточно сил для защиты Львова. По этому поводу состоялся разговор со Ставкой:

— Почему фронт предлагает отвести войска за Сан?

— Это будет лучшей позицией для дальнейшего наступления по обеим берегам Вислы на Краков или по только левому берегу на Бреславль.

— Как вы предлагаете распределить войска по линии фронта?

— Восемь корпусов оставить на линии Карпаты—Краков. Десять иметь в направлении на Ивангород-Бреславль.

— Что это даст в случае наступления на запад совместно с соседним фронтом генерала Рузского?

— Мы можем совместно угрожать Берлину силами восемнадцати корпусов.

— Вы считаете, что для решения стратегической цели этих сил будет достаточно?

— Думаем, что да. Штабные расчёты подтверждают реальность проведения Берлинской наступательной операции.

— Ваше предложение в штабе Ставки будет рассмотрено...

Поскольку мнения главнокомандующих фронтов - Юго-Восточного и Северо-Восточного и их штабов в продолжение войны расходились, великий князь Николай Николаевич-младший отправился к Иванову. Это была одна из инспекционных поездок Верховного на передовую линию.

— Как нам известно, Николай Иудович и Михаил Васильевич, значительные силы австрийцев и прежде всего германцев появились на левом берегу Вислы.

— Точно так. Эти данные полностью подтверждаются фронтовой разведкой.

— Чтобы противостоять им, нам следует принять срочные меры. Поэтому приказываю вам передвинуть с возможной энергией и быстротой на участок между Ивангородской крепостью и устьем реки Сан не менее двух армий.

— Армии, ваше высочество, уже готовятся для такого манёвра.

— Тогда им надо отдать ещё и приказ находиться в полной готовности к форсированию Вислы и атаки неприятеля на её левобережье.

— Будет исполнено.

— Относительно Львова, Ярослава и Перемышля. Этот район удерживать, а также обеспечить себя от удара со стороны Венгрии.

— Прикрытие Карпат фронтом уже завершено.

— Хорошо. О плане предстоящего наступления вам будет сообщено от моего имени в директиве Ставки...

Названная директива (позднее уточнённая) пришла в штаб Юго-Западного фронта 15 сентября. В ней говорилось следующее:

«Общей задачей армий обоих фронтов Верховный главнокомандующий ставит деятельно готовиться к переходу в наступление возможно большими силами от Средней Вислы в направлении к Верхнему Одеру для глубокого вторжения в Германию».

Началась перегруппировка огромного количества войск двух фронтов: многих сотен тысяч человек, тысяч орудий, массы конницы, тылов. Была продолжена блокада крепости Перемышль с её австрийским гарнизоном. Фронтовым штабом разрабатывались маршруты движений и отдавались соответствующие приказы. Опасность крылась в том, что во время походного марша русских войск германцы могли нанести опережающий Удар.

Алексеев связался с командующим 4-й армией Эвертом, «вторая составляла правый, северный фланг фронта:

— Алексей Ермолаевич, замечены ли вашей разведкой угрожающие действия со стороны немцев?

— Пока нет, Михаил Васильевич. Штаб фронта чем-то озабочен?

— Да. Передвижение эшелонов по железной дороге вышло из графика. Реальные сроки передислокации войск удлинились. Германская разведка об этом, вероятно, знает, и может последовать атака по авангарду вашей армии.

— Пока армейской разведкой ничего не замечено.

— В любом случае приказываю наблюдение за противной стороной усилить разведывательными сотнями уральских казаков. Такую же задачу поставьте коннице отряда генерала Ольховского.

— В каком направлении усилить разведку?

— В западном и перед городом Радом. Основной целью считать своевременное обнаружение движения неприятеля к Висле...

Однако не дремал и главнокомандующий войсками Германии на Востоке генерал Гинденбург. Подчинённая лично ему новая 9-я армия 20 сентября подошла к Висле. Русские стали срочно усиливать оборону Варшавы, поскольку их авангардные войска были вытеснены на правый берег Вислы, переходить которую немцы не стали.

Одновременно начали наступление и австро-венгры. Они вышли на рубеж реки Сан. Но их попытка переправиться была успешно отбита.

В итоге действия воюющих сторон вылились во встречные бои. Особенно сильными они оказались на Средней Висле. Положение русских войск здесь спасло мужество сибирских стрелков, которые порой сразу же после выгрузки из эшелонов шли в штыковые атаки без артиллерийской поддержки.

В битве под Варшавой покрыли себя славой 1-й и 2-й Сибирские стрелковые корпуса генерала от кавалерии М. М. Плешкова и генерала от инфантерии А. В. Сычевского. Первый из корпусов прибыл на польскую землю из Приамурского военного округа, где его полки размещались в Никольск-Уссурийске, Шкотово, Раздольной, Новокиевске, Барабаше. Второй корпус до войны входил в состав Иркутского военного округа. Его полки начали свой далёкий путь на войну с забайкальских железнодорожных станций Читы, Березовки, Песчанки, Сретенска, Даурии.

Фронтовой штаб работал днём и ночью. Позже главнокомандующий армиями Юго-Восточного фронта генерал Иванов так отзовётся о своём начальнике штаба:

«Алексеев, безусловно, работоспособный человек, очень трудолюбивый и знающий, но, как всякий человек, имеет свои недостатки. Главный — это скрытность. Сколько времени он был у меня, и ни разу мне не удалось с ним поговорить, обменяться мнением. Он никогда не выскажет своё мнение прямо, а всякий категорический вопрос считает высказанным ему недоверием и обижается. При этих условиях работать с ним очень было трудно. Он не талантлив и на творчество не способен, но честный труженик».

С Ивановым трудно согласиться. Вполне возможно, что он ревниво относился к успехам начальника штаба своего фронта, который меньше чем через год станет таким же, как и генерал от артиллерии Иванов, главнокомандующим армиями фронта. И более того, шагнёт ещё выше, став фактически «стратегическим главой» Ставки.

Между тем события на Средней Висле разворачивались. Генералу Эверту в ночь на 27 сентября удалось переправитьсвою 4-ю армию на противоположный берег реки, с тем чтобы помочь гарнизону Ивангородской крепости. Но, как оказалось, германцы подтянули сюда многочисленную артиллерию, в том числе и батареи тяжёлых орудий. На русских обрушился шквал огня. Спустя сутки Эверт отвёл свои два авангардных корпуса - Гренадерский и 16-й армейский - на правый берег реки.

Раздосадованный генерал Иванов категорически потребовал от великого князя Николая Николаевича-младшего и начальника штаба Ставки немедленно заменить двух подчинённых ему генералов. Он желал заменить начальника фронтового штаба Алексеева на генерала Данилова, и командующего 2-й армией Шейдемава на генерала Сиверса. Тогда Янушкевич позвонил Иванову:

— Всякую перетасовку в командном составе я и Верховный считаем вредной. Особенно касательно генерала Алексеева.

— Но я, как главнокомандующий армиями фронта, настаиваю.

— Мы с великим князем своё мнение вам высказали.

— Что мне тогда остаётся делать?

— Подчиниться мнению Ставки...

В окружении Верховного главнокомандующего уже давно видели то, что Иванов «определённо не справлялся с возложенной на него задачей по руководству столь огромной массой войск, сосредоточенных на Средней Висле». К такому выводу, например, пришёл один из крупнейших отечественных историков Первой мировой войны И. И. Ростунов.

Можно добавить, что начавшаяся конфликтная ситуация не разрядилась благодаря «миротворческой» позиции Ставки. Отношения между Ивановым и Алексеевым так и Остались неприязненными...

Варшавско-Ивангородская операция в истории Первой мировой войны стала одной из крупнейших прежде всего но числу задействованных в ней сил и по широте стратегического замысла. В середине сентября под Ивангородом войска Юго-Западного фронта завязали ожесточённые бои. 1-я австро-венгерская армия Данкля была разгромлена и отступила в южном направлении.

Начальник штаба германского главнокомандующего на Востоке генерал Эрих Людендорф следующим образом оценил сложившуюся обстановку:

«27 (октября. - А. Ш.) был отдан приказ об отступлении, которое, можно сказать, уже висело в воздухе. Положение было исключительно критическое...

Теперь, казалось, должно произойти то, чему мешало в конце сентября наше развёртывание в Верхней Силезии и последовавшее за ним наступление: вторжение превосходящих сил русских в Познань, Силезию и Моравию».

Слова генерала Людендорфа, сподвижника Гинденбурга до самого окончания Первой мировой войны, можно расценить так. И в штабе главнокомандующего германскими армиями на Востоке, и в Берлине опасались, что в случае полного успеха русского оружия под Варшавой и Ивангородом противник мог появиться на территории современных Польши (в её бывшей германской части) и Чехии (её восточной части).

Однако в Ставке уже сами великий князь Николай Николаевич-младший и начальник его штаба Янушкевич не справились с управлением наступательными действиями двух огромных фронтов, координацией их атакующих усилий, своевременной поддержкой резервами и огневыми припасами. Самое главное заключалось в том, что время для последующего атакующего удара оказалось безвозвратно упущенным.

Этим и воспользовался опытный генерал Людецдорф. Он сумел хорошо скоординировать действия германских войск с австрийскими в Лодзинской операции, которая началась в последних числах октября и закончилась 6 декабря первого года Первой мировой войны.

Главную ударную роль в наступлении на польский город Лодзь играла немецкая 9-я армия. Её атаку обеспечивали четыре корпуса, которые Берлин так и не успел до конца сформировать - «Грауденц», «Познань», «Бреславль» и «Торн». Немцы имели в Лодзинской операции 279 тысяч штыков и сабель, 1440 орудий и 700 пулемётов. Три русские армии - 1-я, 2-я и 5-я - обладали силой в 367 тысяч штыков и сабель, 1305 орудий и 740 пулемётов.

Русские почти в два раза превосходили неприятеля в кавалерии, но её активно использовать так и не удалось. И заметно уступали в числе тяжёлых артиллерийских орудий, хорошо обеспеченных снарядными запасами. Эти два обстоятельства заметно повлияли на ход сражения вокруг города Лодзь.

Разведывательная информация о перегруппировке германских войск у Торна и Познани была получена поздно, только 30 сентября. Ставка отдала соответствующую директиву фронтам, но она исходила из неправильной оценки сил германцев.

К тому времени русские войска уже нуждались буквально во всём: боеприпасах, прежде всего снарядах, провианте, фураже и обмундировании, которое основательно поизносилось за полгода войны. Немцы при отступлении разрушали железные и шоссейные дороги, мосты. Их восстановление в русском тылу шло крайне неудовлетворительно.

Заметно усугубляло для русских ситуацию то обстоятельство, что германцы регулярно перехватывали их радиопереговоры. Это позволяло Гинденбургу и его штабу хорошо знать оперативную обстановку, точное расположение войск противника и их предполагаемые действия, наличие резервов, жизнь фронтового тыла, командный состав противной стороны.

Показательно мнение о радиоперехвате разговоров русских генерала Эриха фон Фалькенгайна в его мемуарах «Верховное командование 1915-1916 гг. в его важнейших решениях»:

«Это главным образом и придавало войне здесь (на Русском фронте. - А Ш.) совсем иной характер и делало её для нас совершенно иной, гораздо более простой, чем на Западе».

Немцы успешно вели радиоперехват на Восточном фронте с первых дней войны до середины 1915 года. Это было прежде всего «результатом» несоблюдения мер скрытого управления войсками со стороны русского командования всех звеньев. Только с середины второго военного года стала применяться обязательная шифровка радиодонесений.

Лодзинская операция началась вечером 29 октября атакой германцев сторожевого охранения 5-го Сибирского корпуса у городка Влоцлавска. Однако окружить и уничтожить корпус сибирских стрелков не удалось. Генерал Л. Л. Сидорин умело вывел свои дивизии из-под угрозы окружения и отступил на полтора суточных перехода.

Когда стороны попытались ввести в дела кавалерию: немцы - кавалерийский корпус генерала Фроммеля, русские - Сводную казачью и Кавказскую кавалерийскую (четыре драгунских полка) дивизии под общим начальством генерала Казнакова, проку от этого получилось мало. На действиях конницы стало сказываться то, что неприкрытых пушками и пулемётами фронтовых километров уже почти не было.

Лодзинская операция закончилась для сторон «ничейным» результатом. Людендорф в своих воспоминаниях писал:

«Крупная оперативная цель - уничтожить русских в излучине Вислы - не была достигнута...».

Однако и стратегическая задумка русской Ставки - осуществить глубокое вторжение в Германию - не была осуществлена. А такая цель наступления армий России на Берлин исходила из общего плана Антанты на начало войны.

Наступившая зима заметно «охладила» наступательный порыв противоборствующих сторон. И те, и другие стали «зарываться» в землю, строя полевые фортификационные линии на многие сотни километров. Война на Русском фронте, правда, намного позже, чем на Западном, превращалась из маневренной в позиционную.

К началу весны в высшем военном командовании России произошли кадровые перестановки. Они были вызваны прежде всего неудачами в ходе кампании 1914 года. Генерал от инфантерии Н. В. Рузский, который в бытность своего командования армией за успешное проведение операции по овладению городом Львовом был награждён сразу орденами Святого Георгия 4-й и 3-й степени (он был первым кавалером императорского Военного ордена в Первой мировой войне), неожиданно для многих «заболел».

Император Николай II и великий князь Николай Николаевич-младший не стали, вполне разумно, винить во всех грехах неудачливого командующего Северо-Западным фронтом. Рузский стал за 1914 год человеком весьма популярным в армейских рядах. И с этим Ставке и официальному Петрограду приходилось считаться.

13 марта «заболевший» Рузский с почестями покинул свою фронтовую штаб-квартиру. Он был назначен членом Государственного и Военного советов Российской империи.

Пройдёт немного времени, и он вернётся на фронт. «Выздоровевший» полководец получит в командование сперва армию и затем Северный фронт (осенью 1915 года), прикрывавшего направление на столицу. Он не забудет личную обиду, нанесённую ему императором, и будет одним из главных действующих лиц принуждения Николая II к отречению от престола.

В апреле 1917 года главнокомандующий Северным фронтом, когда начался «распад» Русской армии, покинул свой пост и уехал лечиться в Кисловодск «на воды». В сентябре 1918 года генерал Рузский «был взят в плен» Кавказской Красной армией.

После мятежа против большевиков главнокомандующего советскими войсками на Северном Кавказе И. Л. Сорокина взятые в курортном Кисловодске и других городах Кавказских Минеральных Вод «в плен» генералы старого режима были расстреляны. Они виделись, несмотря на свой преклонный возраст, как потенциальные противники страны Советов.

Среди них оказались Рузский и болгарский генерал, принявший с началом Первой мировой войны русское подданство, Радко Дмитриевич Радко-Дмитриев (настоящее имя - Радко Русков Дмитриев). Расстрел состоялся в городе Пятигорске. Перед смертью Рузский сам вырыл себе могилу, не растеряв в последние минуты жизни мужества и Присутствия духа...

Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта высочайшим указом 17 марта 1915 года был назначен генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.

Последним «успехом» его на посту начальника штаба Юго-Западного фронта стало участие в большой победе: 9 марта пала осаждённая австрийская крепость Перемышль. В плен сдался 120-тысячный гарнизон. Перед капитуляцией неприятель взорвал большинство крепостных укреплений. В итоге этой большой победы у русских освобождалась 11-я армия.

К одержанной «Перемышльской виктории» Михаил Васильевич оказался «лично причастен». Что, собственно, и помогло ему в служебной карьере подняться ещё на одну ступень выше, то есть стать фронтовым главнокомандующим.

Глава пятая ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ АРМИЯМИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА

Алексеев возглавил огромный фронт, который противостоял войскам Германии, в тяжёлое для России время.

Сказывалось одно обстоятельство. Серьёзно готовясь к большой войне в Европе, государства Антанты и Центрального блока планировали победно закончить её в течение одной военной кампании. То есть победно отвоеваться в 1914 году. Но всё складывалось совсем иначе: война катастрофически затягивалась.

Стратеги из Генеральных штабов воюющих сторон рассчитывали завершить войну за счёт созданных мобилизационных запасов. Однако, к примеру, запасы артиллерийских снарядов стали заканчиваться уже в начале осени первого года войны. Достаточно сказать, что в начале 1915 года в английской армии на одно орудие в сутки приходилось всего от 4 до 10 снарядов, что было в 6-7 раз меньше предварительных расчётных норм.

Или другой пример. Германия и Австро-Венгрия в то же время испытывали большую нехватку винтовок. Тогда в Берлине и Вене приняли такое решение: оружие тыловых частей передать на фронт, а взамен отечественного стрелкового оружия выдать тыловикам русские и французские трофейные винтовки.

Едва ли не в самом трудном положении в начале 1915 года оказалась Россия. Историк А. А. Маниковский в своей работе «Боевое снабжение русской армии в мировую войну» приводит следующие факты. В начале 1915 года необходимо было выпускать в месяц 200 тысяч винтовок, две тысячи пулемётов, 400 орудий разных калибров, 200 миллионов патронов и полтора миллиона артиллерийских снарядов.

Российская военно-техническая база на то время удовлетворяла нужды действующих войск всего на 15-30 процентов. То есть в месяц производилось 30-32 тысячи винтовок, 216 пулемётов, 115-120 артиллерийских орудий, всего 50 миллионов патронов и 403 тысячи снарядов.

Однако уже в августе 1915 года российская промышленность «наверстала упущенное». Сормовский машиностроительный завод начал в самом спешном порядке выпуск артиллерийских орудий. Коломенский и Брянский металлургические заводы - снарядов. Иваново-Вознесенская и Никольская Саввы Морозова хлопчатобумажные фабрики начали производить обточку снарядов и изготавливать ручные гранаты. Строились новые оружейные, пороховой и патронный казённые заводы.

На Русском фронте исчез «снарядный голод». Появилась так называемая «траншейная артиллерия» в виде 37-мм пушек, бомбомётов и миномётов. Потребность в таких орудиях с началом позиционной войны оказалась огромной. В пехотных полках стали формироваться бомбомётные и миномётные команды.

Противоборствующие коалиции за зиму составили новые стратегические планы на вторую военную кампанию. Париж и Лондон потребовали от России новых наступательных действий. России приходилось считаться с настойчивыми просьбами своих союзников. Впоследствии Давид Ллойд Джордж, британский премьер-министр, признался:

— Мы в 1915 году предоставили Россию её судьбе…

Первоначальный проект новой кампании составил генерал-квартирмейстер Ставки генерал от инфантерии Ю. Н. Данилов. Он предлагал оборону на южном крыле Русского фронта и наступление в сторону Восточной Пруссии с последующим перенесением атакующего удара на Берлин.

Против такого стратегического плана выступили главнокомандующие обоих фронтов. Они считали, что первоочередной задачей должен быть не удар по германской армии, а разгром союзника Берлина Австро-Венгрии и вывод её из войны.

У нового главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта по вопросу стратегического планирования состоялся следующий разговор с начальником штаба Ставки генералом Янушкевичем. Тот относился к Алексееву с известной долей личной симпатии, отмечая его большое дарование в штабной работе:

— Николай Николаевич. Я ознакомился с последними документами моего предшественника генерала Рузского. Хочу доложить своё мнение относительно предлагаемого фронтам плана Данилова: я решительно против.

— Михаил Васильевич, план новой кампании только рассматривается. Почему вы так резко против него?

— Оборона на юге может привести к восстановлению сил Австро-Венгрии. Наступление же на севере не решит исход войны. Вот такие мои главные мысли.

— Тогда что вы предлагаете?

— Считаю, что самой главной задачей Русской армии в новой кампании является выведение из войны австрийцев.

— Но это придётся делать Юго-Западному фронту. Какую стратегическую задачу видите вы в таком случае для своего фронта?

— Ведение активной обороны. Её цель - не дать германским войскам прийти на помощь разбиваемым австрийцам.

— А помощь союзникам по Антанте?

— Мы оттянем с Западного фронта часть немецких сил. Тогда французы в очередной раз будут обезопасены от сильного удара.

Пока Ставка решала проблему стратегического планирования, главнокомандующий германскими войсками на Востоке генерал Гинденбург провёл Горлицкую операцию против русской 3-й армии Юго-Западного фронта. Успех бит достигнут немцами и австрийцами благодаря массированным атакам в районе прикарпатского города Горлицы и сосредоточения там большого числа орудий тяжёлого калибра.

Под Горлицей на 4 (!) русские пушки большого калибра немцы применили аж 334 (!). Такого шквала тяжёлых снарядов, обрушившихся на участок прорыва у польского городка в Прикарпатье, не знал даже Западный фронт в самых ожесточённых сражениях.

Горлицкая операция длилась 52 дня. В итоге русским войскам пришлось оставить австрийскую Галицию, но неприятель прорвать Восточный фронт так и не смог. Зато он его успешно «продавил». Людендорф писал в своих воспоминаниях о результатах того наступления:

«Фронтальное отступление русских в Галиции, как бы оно ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны...

К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными».

Известный военный историк-белоэмигрант профессор генерал-лейтенант Н. Н. Головин в своём фундаментальном труде «Военные усилия России в мировой войне» пишет:

«Германский прорыв в Галиции вызывает в русских войсках, терпящих в это время острый недостаток в огнестрельных припасах, большие потери; численность действующей армии опять падает, и к 15 мая 1915 г. она равняется 3 900 000».

Тот же Головин пишет об отступлении Русской армии:

«Выход из создавшегося положения был только один: отвод всех армий вглубь страны, для того чтобы спасти их от окончательного разгрома и для того, чтобы было с чем после восстановления снабжения продолжать войну.

Но русская Ставка три месяца не может на это решиться. Только в первых числах августа начался грандиозный отход армий Северо-Западного фронта, проведённый с большим умением генералом Алексеевым.

Много трагических переживаний выпадет на долю высшего русского командования за время этого отступления: сдаются крепости Новогеоргиевск и Ковно, очищаются крепости Ивангород, Гродно и Брест-Литовск, в тылу царит паника. Несколько раз германские клещи готовы были окончательно захватить отходящие русские армии, но в итоге к октябрю месяцу русские армии выходят из грозящего окружения и останавливаются на новой линии, протягивающейся от Риги на Двинск, озеро Порочь и далее на юг на Каменецк-Подольский».

Когда закончится Великое отступление 1915 года, многое российские газеты назовут главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта генерала Михаила Васильевича Алексеева «спасителем Русской армии в Мировой, Отечественной войне».

Один из ближайших помощников и советников Алексеева в кампании второго года войны, генерал Борисов, вспоминал:

«Во время борьбы в Польском мешке в первый раз у меня возник сильный спор с Алексеевым. Я, исходя из опыта бельгийских крепостей и зная крепостное дело из прежней своей службы в Ивангородской крепости, в Генеральном штабе, настаивал на очищении нами не только Ивангорода, Варшавы, но и Новогеоргиевска. Но Алексеев ответил:

— Я не могу взять на себя ответственность бросить крепость, над которой в мирное время так много работали.

Последствия известны. Новогеоргиевск оборонялся не год, не полгода, а всего лишь 4 дня по открытии огня немцами, или 10 дней со дня обложения. 27 июля 1915 г. обложен, а 6 августа пал. Это произвело на Алексеева очень сильное впечатление. Мы были уже в Волковыске. Алексеев вошёл в мою комнату, бросил телеграмму на стол, опустился в кресло со словами:

— Новогеоргиевск сдался.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, потом я сказал:

— Больно и обидно, но ничего на театре не изменяет.

— Алексеев ответил:

— Очень больно для Государя и Народа».

Генерал Алексеев тяжело переживал Горлицкую катастрофу, тем более, что оборонявшиеся здесь русские полки проявили «примерную» стойкость и воинскую доблесть. Это признавал и неприятель, которому каждый шаг во время Горняцкого прорыва давался дорогой ценой. Михаил Васильевич потом скажет:

— Мужество русских бойцов под Горлицей оказалось сломлено не в штыковой атаке, а силой взрывов снарядов тяжёлых крупповских пушек...

Генерал от инфантерии Ф. Ф. Палицын, после Русско-Японской войны бывший начальником Генерального штабе, а с 1915 года — представителем России в союзном военном совете в Париже, писал в своих мемуарах:

«Алексеев чувствует и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко, он видит и необходимый в наших условиях исход. Гуляя вечером между хлебами, мы в разговоре часто к нему подходим и скоро от него отходим, мы как-то боимся своих мыслей...

Вопросы эти требуют заблаговременного решения, они сложны, и последствия этого решения чрезвычайно важны. И дело не в Варшаве и Висле, даже не в Польше, а в армии. Противник знает: у нас нет патронов и снарядов, а мы должны знать, что не скоро их получим, а потому, чтобы сохранить России армию, должны её вывести отсюда.

...Надежда удержаться нас не оставляет, но пассивное удержание нашего положения само по себе есть одно горе при отсутствии боевого снабжения».

Эта дневниковая запись появилась после беседы генерала Палицына и Алексеева на окраине одного из прифронтовых галицийских селений, оставленного жителями.

— Михаил Васильевич, как на ваш взгляд, Гинденбург сможет переломить ход событий на Востоке?

— Не сможет, Фёдор Фёдорович.

— Почему? Ведь под Горлицей немцы с австрийцами имели над армией генерала Радко-Дмитриева полный успех.

— Ещё бы. Засыпать тяжёлыми снарядами несколько вёрст наших позиций и не прорваться сквозь них? Это было бы нелогичной случайностью на войне.

— Однако германская армия и её союзник наступают.

— Главное для нас под Горлицей было то, что русский фронт был не прорван, а продавлен. Силовое давление и заставило наши войска отступить.

— Союзники называют наше положение под Горлицей катастрофой.

— Катастрофа одной армии в данном случае не стала катастрофой всего фронта. Так что в Париже зря бьют по России в колокола.

— Дай Бог, чтобы хуже не было нам после такого продавливания. А то оперативная карта фронта наводит меня на грустные размышления.

— Фёдор Фёдорович. Вы, конечно, оценили направление неприятельского удара от Кракова?

— Ещё бы. Идут восточнее Варшавы тараном.

— Таран для нас - это ещё полбеды. Если одновременно нанесут сильный удар из Восточной Пруссии, то весь вражеский замысел будет изображён на карте как гигантская клешня.

— Вы, Михаил Васильевич, считаете такое реальностью?

— Вполне.

— Но ведь до этого наши армии вполне достойно отражали такие удары на Варшавском направлении.

— Отбиваться можно с успехом раз за разом. Но может случиться, что какой-то удар мы не парируем. Особенно сейчас, когда не только «снарядный голод», но и нехватка винтовочных патронов даёт о себе знать. Для противника это не секрет.

— А почему германцы не могут устроить Горлицу на Западном фронте?

— У нас много мест, которые манят неприятеля своей слабиной. Всегда есть надежда нанести удар посильней, да ещё внезапно, и празднуй успех прорыва.

— А на Западном?

— Там линия фронта иного начертания. Да и фланги таковы, что их не обойдёшь. На севере море и Английский канал. На юге Швейцария, через которую немцы прорываться не будут.

— Значит, в Париже, куда я убываю на днях через Архангельск, можно сказать, что за Русский фронт союзники в этом году могут не беспокоиться.

— Пускай не волнуются. Хотя делают они это, как мне видится, больше на словах. И с первого месяца все требуют от нас жертв во имя долга перед Антантой.

— Накипело, Михаил Васильевич?

— Ещё как! Сами второй год копят силы и боезапас, а наши «малопатронники» спасают Верден на Востоке в гибельных атаках. А что такое сегодня атака пехоты, если у ней нет пушечной поддержки?

— Знакомо мне всё это. В столице и Ставке посланцы союзных держав не дают покоя просьбами ни Верховному, ни государю.

— ...Поэтому, дорогой Фёдор Фёдорович, напомните в Париже о том, что и у них есть союзнический долг перед Россией.

— Напомнить-то я обязательно напомню. Только их интересы, что говорится, не про нашу честь...

...Алексеев, возглавив Северо-Западный фронт, стал «военным вождём» огромного числа войск. Фронт имел к середине июня в своём составе восемь армий (начиная по расположению от берегов Балтики - 5-я, 10-я, 12-я, 1-я, 2-я, 4-я, 3-я и 13-я). Последнюю армию из-за её «несчастливого» номера император Николай II в скором времени приказал назвать Особой армией, без номера.

Для сравнения: соседний Юго-Западный фронт имел всего три армии (8-ю, 11-ю и 9-ю). Граница между фронтами проходила в районе города Сандомира.

Историк-белоэмигрант Ю. Н. Данилов, оценивая новое назначение Алексеева, писал следующее:

«По числу дивизий, свыше двух третей всех сия перешло в подчинение генералу Алексееву, на которого таким образом выпала роль не только непосредственно руководить большей частью наших вооружённых сил, но и выполнять наиболее ответственную часть общей работы...».

Государства Центрального блока на Русском фронте теперь имели тоже два фронта. Германский Восточный фронт имел в своём составе пять армий (Неманскую, 10-ю, 8-ю, 12-ю и 9-ю) и армейскую группу Войрша. Фронтом руководили главнокомандующий Гинденбург с начальником штаба Людендорфом.

Вена создала против России Галицийский фронт в составе шести армий (1-й, 4-й, 11-й, 2-й, Южной и 7-й). Командовали фронтом (номинально) эрцгерцог Фридрих и (фактически) фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф. Разграничительной линией между фронтами союзников служила река Пилица.

Берлин и Вена при стратегическом планировании кампании 1915 года на Востоке исходили прежде всего из картины, которую давала даже школьная географическая карта. Граница линии фронта на ней имела форму дуги, обращённой своей выпуклой стороной на запад. Именно здесь, на территории Царства Польского, сосредоточилась главная группировка русских.

То есть географическая карта подталкивала генерала Гинденбурга и фельдмаршала Конрада к мысли взять русских в клещи. Два умудрённых полководца ухватились за эту идею, и она стала главной во всех их делах во второй кампании Мировой войны.

К такой идее их подтолкнул полковник Сект, начальник штаба германской 11-й армии. Во время проведения Горлицкой наступательной операции он 25 мая «пробился» на приём с докладом к главнокомандующему.

Сделав привычный доклад о делах 11-й армии под Горлицей, многообещающий начальник её штаба неожиданно для Гинденбурга сказал:

— Ваше превосходительство, прошу разрешения доложить собственные предложения о действиях германских сил на Востоке после Горлицкой победы.

Такая просьба не удивила Гинденбурга. В отличие от сторонников «классической прусской военной школы», он умел ценить в подчинённых разумную инициативу. Поэтому немецкий главнокомандующий сказал коротко и просто:

— Докладывайте, полковник.

Сект подошёл к огромной карте театра военных действий, решительно раздвинул плотную занавеску и взял в руки указку:

— Ваше превосходительство, наша победа у Горлицы поставит русских в ещё более невыгодное стратегическое положение. Дуга на фронте примет более изогнутый характер.

— Ну и что из этого?

— Разбив русских у Горлицы, мы сможем отсюда быстро перенацелить главные силы германских войск в северном направлении.

— Чего мы можем добиться в таком случае?

— В случае несомненного, на мой взгляд, успеха русские армии в центре польских земель могут оказаться в мешке. Германская армия возьмёт противника в железные клещи.

— Похвально, полковник Сект. Это полностью совпадает с моими предположениями.

— В таком случае, ваше превосходительство, позвольте представить вам составленный моей рукой план будущего германского наступления. Естественно, вариант.

— Не скромничайте, полковник. Ваша идея хоть и не нова, но вполне осуществима. Она заслуживает моего одобрения...

К тому времени официальный Берлин давал главнокомандующему на Востоке всё больше прав на инициативу в стратегических операциях.

Начальник германского Полевого Генерального штаба Генерал Фалькенгайн как-то в порыве откровенности сказал германскому императору Вильгельму II:

— Ваше величество, Германии в этой Мировой войне грозят серьёзная опасность. Военные действия и на Востоке, и на Западе могут затянуться до бесконечности.

— Что вас заставило сделать такой тревожащий вывод, генерал?

— Германская военная сила всё никак не может взломать на западе фронт французов и англичан, чтобы ринуться на Париж.

— А на востоке?

— Территория России пугает своими просторами. Германские и австрийские армии могут на них просто затеряться.

— Тогда надо спешить. Как начальнику моего штаба приказываю вам: развяжите на востоке руки генералу Гинденбургу. Пусть он получит право на проведение любых своих операций.

— Приказ понят, ваше величество. Сегодня же у меня будет разговор с Гинденбургом.

Так генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург смог отстоять свою идею нанесения двух ударов силами Неманской армии генерала пехоты Фрица фон Белова и армии генерала от артиллерии Макса Карла Вильгельма фон Гальвица. Все остальные германские войска, и союзники австро-венгры в том числе, должны были обеспечивать успех этих двух ударных армий.

Надо сразу сказать: стратегическая задумка германского полководца Пауля фон Гинденбурга на кампанию 1915 года имела успех. Не признать победы немецкого оружия на северном участке Восточного фронта просто невозможно.

Реализация плана окружения русской группировки в Польше началась летом. Одновременно проводилось три наступательные операции. Это был прежде всего удар группы армий Августа фон Макензена (в группу входила германская 11-я армия и австро-венгерская 4-я). Двумя другими ударами были тщательно спланированные штабом генерала Людендорфа Риго-Шавельская и Наревская операции.

Генерал-фельдмаршал Макензен прославил себя Горлицким прорывом, имея под своим командованием наиболее боеспособные корпуса, специально переброшенные на Восточный фронт с Западного. Тогда из его 11-й армии была создана действительно мощная ударная группировка: Сводный, Гвардейский, 41-й резервный и 10-й армейские корпуса, австрийские 6-й корпус и кавалерийская дивизия. Всего около 357 тысяч человек, 1606 орудий, 756 миномётов. Державшая здесь оборону русская 3-я армия генерала Радко-Дмитриева хотя и сопротивлялась, но была вынуждена с огромными потерями отступить.

Но это были ещё не все боевые заслуги генерал-фельдмаршала фон Макензена перед германским императором. Его армия вернула обратно австрийскую крепость Перемышль, хотя и разрушенную, с боями взяла назад Львов, который союзники уступили практически без боя.

Галицийская катастрофа Юго-Восточного фронта заставила армии соседнего Северо-Восточного фронта с боями оставить большую часть территорий Польши и Литвы. В противном случае армии Алексеева могли оказаться в «мешке».

Умело организованный отход сорвал все планы высшего командования Германии окружить русские армии в Царстве Польском. Заслуга в этом Михаила Васильевича Алексеева, успешно разрешившего столь сложную задачу.

К чести полководцев династии Гогенцоллернов, они признавали талант русского главнокомандующего. Об этом, в частности, свидетельствует в своих мемуарах Эрих фон Людендорф:

«Как я и ожидал, продвижение союзных армий в Польше и к востоку от Вислы выражалось во фронтальном преследовании с непрерывными боями. И здесь всё предпринимались безрезультатные попытки окружить русских, а русская армия сравнительно благополучно уходила под нашим натиском, часто переходя в ожесточённые контратаки и постоянно пользуясь болотами и речками, чтобы, произведя перегруппировку, оказывать долгое и упорное сопротивление».

Людендорф не называет здесь имя главнокомандующего Северо-Западным фронтом русских. Но речь идёт об алексеевских армиях, которые сводили на нет все попытки германцев их окружить и «сравнительно благополучно» отходили на новые рубежи.

…Наступление группы генерал-фельдмаршала Макензена в составе всё тех же двух армий - 11-й германской и 4-й австро-венгерской началось 13 июня. Удар наносился в полосе между реками Вислой и Западном Бугом. Однако сопротивление здесь армий Юго-Западного фронта преодолевалось атакующими с большим трудом и ценой немалых потерь. В итоге войска Макензена дальше рубежа городов Люблина, Холма не прошли.

Не имела ожидаемого пространственного успеха и тщательно продуманная операция 12-й немецкой армии генерала Гальвица. Германскому командованию удалось создать довольно ощутимый перевес против занимавших здесь позицию 1-й русской армии генерала от кавалерии А. И. Литвинова и 4-го Сибирского стрелкового корпуса из состава левофланговой 12-й армии.

Русские в полосе наступления германцев имели 107 тысяч человек и всего 377 орудий. Под командованием Гальвица сосредоточилось 177 тысяч человек, натиск которых обеспечивали 1255 орудий, в том числе и тяжёлых. Преимущество в мощи артиллерийского огня у атакующих над обороняющимися было в четыре раза!

Перед началом боев на этом рубеже у главнокомандующего Северо-Западном фронтом состоялся разговор с генералом Литвиновым. Алексеева беспокоило то обстоятельство, что на стол начальнику разведотдела фронта стали - каждодневно ложиться донесения о необычной оживлённости неприятеля на полосе фронта от реки Розоги в районе Мышинец до реки Вислы у города Плоцка. То есть на линии примерно в 140 километров.

— Александр Иванович, что сегодня наблюдается на той стороне?

— С передовой доносят: и днём и ночью прослушивается стук топоров. Вчера было дано приказание командирам дивизий усилить разведку.

— Результаты есть?

— Есть, Михаил Васильевич. В двух местах на той стороне обнаружено сооружение новых батарейных позиций. Одна вооружена мортирами крупного калибра. Вторая достраивалась.

— Ваш вывод?

— По всей видимости, немцы или усиливают систему своей обороны, опасаясь нашего наступления. Или...

— Или намерены наступать сами. Так?

— Выходит так, Михаил Васильевич.

— Состояние вашей армейской позиции на сегодняшний день? Доложите.

— Позиция состоит из двух линий обороны. Расстояние одной от другой 5-6 километров. Линия оборудована в инженерном плане только первая. И то только относительно. Времени у нас было маловато.

— Сооружение тылового оборонительного завершено?

— Так точно. От второй оборонительной линии он отстоит на 15-16 километров и занят войсками.

— Первая линия надёжна?

— Окопы вырыты полного профиля. Для людей отстроены убежища, но огня тяжёлой артиллерии они, конечно, не выдержат. Перед позициями установлены проволочные заграждения, хотя с колючкой у нас большая проблема.

— Колючей проволоки не хватает и в других армиях. Ускорьте рытье окопов и ходов сообщений в полный рост человека. Создавайте, по возможности, искусственные препятствия, различные ловушки.

— Михаил Васильевич, всё это делается с восхода и до захода солнца. Но много болотистых мест или почва песчаная в сосняках.

— Тут уж изворачивайтесь. Проблемы со снабжением боезапасами есть?

— Есть. Винтовочных патронов в полках совсем мало. Несколько тысяч солдат из последних маршевых пополнений прибыли в армию без винтовок. Где их брать?

— Александр Иванович, сегодня же я поставлю задачу фронтовому тылу. Пусть добывают хоть берданки.

— Берданки, Михаил Васильевич, сами знаете, в ближнем бою - не трёхлинейка. Дальнобойность не та и скорострельность тоже.

— Снаряды как?

— Со снарядами ситуация складывается хуже всего. Начальник артиллерии армии представил мне рапорт с предложением установить дневную норму расхода снарядов по пять штук на один артиллерийский ствол.

— Вы утвердили такую норму?

— Утвердил. В случае атак немцев где-либо по фронту армии к обеду можно будет уповать только на штыки и солдатскую стойкость. Батареи замолчат после первых залпов. Поэтому, Михаил Васильевич, прошу подбросить армии боеприпасов.

— Обещанный тылом Ставки эшелон со снарядами Брянского завода уже на подходе. Ваша просьба будет обязательно удовлетворена, но пока только частично.

— На том спасибо.

— Александр Иванович. Ещё раз прошу усилить разведку приготовлений в армии Гальвица.

— С наступлением темноты полковые команды разведчиков начинают искать пути прохода через вражескую позицию.

— Пусть не занимаются взрывами, ночными диверсиями и прочими лихими налётами. Надо брать языков и доставлять их на свою сторону.

— Такие наставления полковые охотники получают каждый раз. Но с партизанщиной трудно бороться.

— Одно дело заниматься партизанщиной, если фронт стоит, другое — когда на той стороне что-то готовится...

Генерал Гальвиц тоже пользовался данными своей разведки. Да ещё информацией, полученной благодаря перехвату радиодонесений русских. Его план наступательной операции, утверждённый главнокомандующим Гинденбургом, состоял в следующем. Наблюдая за действиями гарнизона Новогеоргиевска, который мог совершить сильную вылазку, удар нанести на участке шириной всего в 36 километров на Прасныш. Это при учёте того, что немецкая армия занимала линию фронта в 140 километров.

На участок прорыва Гальвиц стянул до семи пехотных дивизий и 860 орудий. На каждый орудийный ствол было припасено от 600 до 1000 выстрелов. Такие запасы снарядов для русских виделись несбыточной мечтой. Поэтому штабисты Гальвица могли в своих расчётах гарантированно считать контрбатарейную борьбу выигранной ещё до начала наступления на Прасныш.

На намеченном участке прорыва позицию держали всего две дивизии сибирских стрелков. Армейский резерв составляла 1-я Сибирская стрелковая дивизия, которая стояла в суточном переходе. Так что германцы в начале Наревской операции имели подавляющее превосходство и в живой, и в огневой силе.

Наступление началось в 5 часов 30 минут 30 июня, на рассвете летнего дня. Шквал артиллерийского огня методично разрушал первую линию русских окопов в течение четырёх-пяти часов. Артподготовка завершилась миномётными залпами. После этого семь дивизий немецкой пехоты (по одной на пять километров фронта!) пошли в первую атаку.

Сибирские стрелки, потерявшие от артиллерийского огня до трети своего состава, отбивались столь мужественно, что германцы смогли пробиться ко второй линии окопов только под самый вечер. То есть за световой день атакующие немецкие дивизии прошли вперёд всего на пять-шесть километров, со «средней скоростью» по несколько сотен метров час, которые давались им с неимоверным трудом и большими потерями в людях.

Штаб: Северо-Западного фронта был поднят на ноги ловле первого залпа, прозвучавшего под Праснышем. Алексеев сразу же связался с командующим 1-й армией:

— У аппарата генерал Литвинов. Прошу комфронта.

— Алексеев слушает. Докладывайте.

— Сегодня в 6.30 на позиции 2-й и 11-й Сибирских дивизий начался артналёт. Не просто батарейная стрельба, а шквал огня. Стреляют орудия крупного калибра, которых до сих пор на этом участке замечено не было;

— Германцы начали атаку?

— Пока нет. Но с передовой докладывают, что их пехота начинает скапливаться в передовой траншее.

— Дивизионная артиллерия ведёт ответный огонь на подавление вражеских батарей?

— Такой приказ мною отдан. Но у моих пушкарей снарядов только на час боя.

— А неприкосновенный армейский запас?

— Я приказал использовать его только для отражения атак по живой силе.

— Верно. Держитесь за каждую линию до последнего. Сибирские стрелки - бойцы надёжные. Должны выстоять.

— Есть держаться, Михаил Васильевич...

Действительно, две дивизии сдерживали большую часть вражеской армии, перешедшей в наступление до полуночи. В ночь на 1 июля генерал Литвинов приказал сильно поредевшим полкам сибирских стрелков отойти на тыловой оборонительный рубеж и занять линии окопов. Там уже находилась поднятая по тревоге армейская резервная 1-я Сибирская стрелковая дивизия. В тот день германцы трофеев почти не захватили, если не считать подбитые пушки и брошенные полевые кухни.

Алексеев принимал все возможные меры, чтобы локализовать участок прорыва армии генерала Гальвица. Первое, что он сделал, это приказал соседям Литвинова — 2-й и 4-й армиям передать ему часть своих войск. Такой же приказ получил и начальник гарнизона Новогеоргиевской крепости. Оттуда была взята распоряжением главнокомандующего фронтом часть снарядных запасов к полевым орудиям.

Утром 1 июля у Алексеева состоялся очередной разговор с Литвиновым.

— Александр Иванович, полки соседних армий к вам прибыли?

— Ещё не всё, что было сказано в телефонограмме. Те батальоны, что подходят, сразу же размещаем на тыловой позиции.

— Часть гарнизонной пехоты Новогеоргиевска тоже направлена к вам. Оттуда в полдень должен прибыть обоз со снарядами для полевых пушек. К вечеру подтянется ещё один. Как ведут себя немцы?

— С рассвета начали атаки наших окопов. Атакуют только после артналёта. Часть своих батарей генерал Гальвиц успел переместить через первые две наши линии траншей.

— Как ведут себя в бою сибирские стрелки?

— Выше всяких похвал, Михаил Васильевич. Немцы уже столько раз откатывались назад под их контратаками.

— Пусть полковые командиры не скупятся на наградные листы. Каждого бойца-героя этих дней представлять к Георгию, к медали.

— Спасибо. Ваша просьба будет доведена до всех начальников в дивизиях.

— Ещё одно. В деревнях, в других населённых пунктах старайтесь превратить каждый дом, мельницу, амбар в стрелковую ячейку. Цепляйтесь в ближнем бою за каждое каменное строение. Пусть германцы берут его только штурмом.

— Такой приказ мною отдан.

— Последнее. Участите контратаки. Старайтесь погасить наступательный пыл германцев...

Атакующий порыв дивизий армии генерала Гальвица за двое суток боев действительно угас. Но командующий армией увеличил число пехотных дивизий до десяти. Теперь каждая из них шла вперёд на участке всего в три с половиной километра. Германской артиллерии был дан приказ не жалеть снарядов для поддержки атак пехоты.

Усилия Алексеева дали свой результат: через два дня на участке прорыва оборону держало четыре с половиной дивизии. Но против них действовало уже десять неприятельских, отборных, доказавших в прежних боях свои бойцовские качества.

Литвинов выполнил приказ главнокомандующего о превращении населённых пунктов в районе Прасныша в узлы обороны. Небольшие городки Рожаны, Сероцк, Пултуск стали для наступающих германцев неодолимыми препятствиями. Здесь каждый каменный дом был превращён в стрелковую ячейку, подходы к городкам и улицы хорошо простреливались пулемётами. Да и снарядов у русских полевых батарей стало больше благодаря внушительным запасам ещё довоенного времени крепости Новогеоргиевск.

Последним распоряжением генерала Гальвица стал приказ с ходу форсировать реку Нарев. Немцы заранее припасли немалое число лодок, собранных даже с морского балтийского побережья. Но все попытки форсировать водную преграду заканчивались безуспешно.

За шесть суток Наревской операции, известной в военной истории ещё и как Праснышское сражение, наступавшей 12-й германской армии удалось ценой больших потерь оттеснить русских к реке Нарев, продвинувшись вперёд на 25-30 километров.

Успехи наступления армии Гальвица оказались столь скромны, что германское верховное командование на Востоке решило продолжить операцию. Новый удар немцев в ночь на 10 июля оказался внезапным.

Гинденбург многое рассчитал правильно. Связав главные силы обороняющихся русских боями за овладение Пултуском и Рожанами, германцы перешли Нарев. Теперь им открывался путь на важный перекрёсток нескольких дорог - город Седлец. Но на Пути армии генерала Гальвица встали форты Новогеоргиевской и Осовецкой крепостей, которые прикрывали переправы через реку Неман. К тому же в междуречье Нарева и Западного Буга оказалось много болот. Наступление немцев было остановлено.

Наревская операция стала поучительной для обеих сторон. Поэтому не было случайным то, что главнокомандующий Алексеев в дни наступившего затишья собрал у себя на военный совет командующих армиями. Вопрос обсуждался один: как действовать при новых попытках германцев прорвать линию фронта. Доклад делал сам Михаил Васильевич:

— Как протекало само сражение, вы уже знаете. Подчёркиваю то, что с ходу перейти через Нарев армия Гальвица не смогла. Вопрос ко всем: что помешало неприятелю получить оперативную свободу действий после преодоления полосы нашей обороны?

— Крепости Новогеоргиевск и Осовец. Они прикрыли со своими фортами фланги наших оборонявшихся войск.

— Но это ещё не все причины. Есть ещё одна немаловажная, о которой, как я вижу, готов доложить генерал Литвинов.

— Вторым залогом отражения вражеского наступления стало то, что в целях обороны задействовались случайные и малоподготовленные тыловые рубежи. Прежде всего сёла и города под Праснышем. Одно дело - бой в поле, другое - штурмовать каждый каменный дом во встреченной по пути деревне.

— Правильно, Александр Иванович. Значит, я не случайно вас представил к Георгиевскому ордену 3-й степени. Что ещё было в армейской копилке в дни боев?

— Солдатская стойкость и смекалка. Инициатива ротных командиров, вчерашних досрочно выпущенных юнкеров и унтер-офицеров.

— То есть Александр Иванович хотел нам сказать, что Русская армия обладает прекрасным людским материалам. Только надо позаботиться о том, чтобы он до конца остался верен Отечеству и воинскому долгу перед ним.

— Почему вы так говорите, Михаил Васильевич?

— Контрразведка фронта стала докладывать о том, что в тыловые части армий начали проникать лица сугубо гражданские, агитирующие против правительства. И что самое преступное - против войны Отечественной.

— Тогда надо принимать какие-то действенные меры. Есть же у нас на фронте отдельные эскадроны жандармов из Вильно и Варшавы.

— В нашей армии военной полиции нет. Потому прикажете полковым священникам в проповедях лишний раз напоминать людям о своём долге перед Богом, царём и Отечеством. Офицеры должны быть во всём примером для нижних чинов. Провести беседы по полковым историческим летописям.

— Надо отдать приказ контрразведке, чтобы она поставила заслон перед печатными изданиями, которые тайно забрасываются в воинские части.

— Соответствующий приказ мною уже отдай. Армия должна воевать, а не прислушиваться к голосам агитаторов из гражданских лиц.

— Стоит ли, Михаил Васильевич, опасаться каких-то говорунов - недоучившихся студентов и беглых ссыльных. Не в них опасность, а в неприятеле.

— Германцы победу у нашей армии не вырвут. А вот когда взбунтуется фронтовой тыл, мы и можем потерять победу, добываемую ценой солдатской крови. Вот в чём опасность для России...

Генерал-фельдмаршал Гинденбург не мог расстаться с мыслью провести на северном участке Восточного фронта операцию на окружение. Вместе с начальником штаба Людендорфом он сутками «колдовал» над фронтовой картой, выискивая то место, где можно было с известной долей уверенности в успехе прорвать позицию противника. Прорвать, вклиниться и отрезать хотя бы несколько корпусов, а то и армию.

Гинденбург так высказал свою сокровенную мечту начальнику штаба:

— Мой Людендорф. Сейчас уже не то время, когда армиями могли маневрировать на поле битвы. Фронты зарылись в землю.

— Но, господин фельдмаршал, русский фронт - не французский. Здесь хороший выбор для атакующего кулака из прусской стали.

— Сталь из русского города Златоуста ни в чём не уступает крупповской. Поэтому все наши надежды на «польский мешок» исчезнут, когда противник любезно подарит нам город Варшаву и Привислье.

— На что тогда приходится нам надеяться?

— Только на то, что где-нибудь генералы русского царя зазеваются. И Тогда мы сможем отсечь у них хоть корпус, хоть одну дивизию. И это будет наш оперативный успех...

В итоге родилась идея проведения Риго-Шавельской наступательной операции. Но и она носила только ограниченный характер, так и не став по исполнении стратегической, значимой для всего Восточного фронта. Размах операции, как показали бои, был далеко не тот.

Проведение операции возлагалось на Неманскую армию генерала Отто фон Белова. Он имел под своим командованием 17 боевых единиц: шесть пехотных и две кавалерийские дивизии, две пехотные и две кавалерийские бригады, два отдельных отряда. Всего до 120 тысяч человек при 600 орудиях.

Немцам на участке Рига-Шавли противостояла русская 5-я армия, которой командовал генерал от кавалерии П.А. Плеве. Силы её были по числу людей примерно равными с неприятельской Неманской армией: 117 тысяч человек (включая 10 тысяч невооружённых). Плеве имел под своим командованием четыре пехотные и шесть кавалерийских дивизий, три пехотные и две кавалерийские дивизии. Но русские уступали, и существенно, противной стороне в артиллерии. 5-я армия имела всего 365 орудий. Своё наступление Неманская армия начала в 8 часов утра с форсирования реки Виндавы. Немцы сразу же начали свой излюбленный манёвр двойного охвата в соответствии с доктриной генерал-фельдмаршала Альфреда фон Шлиффена, известного военного теоретика. Генерал Плеве связался со штабом фронта:

— Докладываю, Михаил Васильевич. Немцы форсировали реку Виндаву на моём правом фланге. Бои идут с ожесточением.

— Противник пытается взять вас в кольцо?

— Вероятно, да. Он усилил давление на Шавли. В случае успеха дивизии армейского центра могут оказаться в мешке.

— Что вы решили предпринять?

— Я намерен отдать приказ об отступлении, чтобы вывести войска из-под двойного удара.

— Павел Адамович, вам известно требование Ставки «ни шагу назад»?

— Известно. Но расплачиваться за упорство судьбой нескольких дивизий я не намерен.

— Хорошо, я постараюсь поддержать вас перед Верховным. Но отход ведите только методом активной обороны.

— Дивизии отводите от рубежа к рубежу. Постоянно контратакуйте немцев. Не позволяйте им обходить себя.

— Ваши приказания, Михаил Васильевич, я постараюсь исполнить.

— Самая главная лично ваша задача - избежать шлиффенского мешка...

С задачей избежать двойного охвата русская 5-я армия справилась успешно. Но немцы в итоге овладели на литовской земле городами Шавли и Поневежем. На этом 12-дневное сражение в Прибалтике завершилось.

Однако, захватив Поневеж, германские войска поставили под удар стык двух русских армий - 5-й и 10-й. И в штабе фронта, и в Ставке опасность поняли сразу. Алексеев добивается у великого князя Николая Николаевича разрешения на передачу в состав 5-й армии резервных дивизий: двух пехотных и одной кавалерийской. Одновременно на защиту Риги перебрасывается 12-я армия генерала от инфантерии А. Е. Чурина.

Последним успехом наступления Неманской армии стал захват города Митавы. Немцы быстро закрепились на новых рубежах, успешно отражая контратаки русских при помощи силы артиллерийского огня.

В городе Холме Верховный главнокомандующий России великий князь Николай Николаевич-младший провёл совещание высшего командного состава. На нём решался один-единственный вопрос: как воевать дальше? Начать подготовку новой широкой наступательной операции, что желали в Париже и Лондоне, или перейти к стратегической обороне.

На холмском совещании высшего русского генералитета выступал и Алексеев, отстаивая интересы своего фронта:

— Я со своим штабом разделяю мысль Ставки о переходе к стратегической обороне.

— Вы, Михаил Васильевич, согласны с идеей спрямить Восточный фронт?

— Для нас это крайне важно. В противном случае мы будем постоянно находиться под угрозой сильных фланговых ударов и возможных окружений.

— Но окружить значительные наши силы ни Гинденбургу, НИ Конраду пока не удавалось.

— Действительно, не удавалось. Но при выходе наших войск из-под угрозы окружения армии несли неоправданнее потери. Гибли тысячи бойцов, утрачивались тылы, артиллерия.

— Вы согласны с предложением Ставки отвести ваши армии на основной оборонительный рубеж по рекам Неман, Бобр, Нарев и Висла вплоть до Ивангородской крепости.

— Согласен, Николай Николаевич. Но при одном условии.

— Каком же?

— Главнокомандующий фронтом должен получить право на выпрямление выпуклости фронта.

— Согласен с вами. Такое право главнокомандующие фронтами от Ставки получат директивно...

— На новом совещании высшего военного руководства России, проходившем в городе Седлеце, делается следующий вывод: Мировая война приобретает затяжной характер.

— Алексеев в Седлеце выступал с докладом в силу своего служебного положения.

— Меня, как и всех, беспокоит вопрос о качестве людского материала. В полках пехоты почти не осталось кадровых офицеров. Все выбиты за первый год войны.

— Разве пополнение, которое приходит в армии фронта из школ прапорщиков, вас не удовлетворяет?

— Меня, как человека в генеральских погонах, не устраивает качественный состав новопроизведённых в прапорщики.

— Почему? Объясните?

— В школы прапорщиков идёт набор не дворянских детей, которые армейскую службу считают фамильной традицией. Берут всех, кто имеет хоть какое-то образование выше полного курса городской гимназии. Даже не скрашивая, желает он послужить Отечеству в офицерском чине или хочет вернуться домой после срочной службы.

— Тогда что можно предложить Военному министерству по улучшению состава школ прапорщиков?

— Отбирать в них кандидатов преимущественно не в тыловых городах, а в рядах действующей армии. Даже не взирая на образовательный ценз.

— Но пускать в офицерский корпус людей без должного гимназического образования нельзя.

— Согласен. Но только не в военное время. В пехотных полках младшие офицеры должны быть бойцами, героями в первой же атаке. А не вчерашними гимназистами и семинаристами.

— Что конкретно предлагает главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта?

— Производить набор людей в школы прапорщиков прежде всего из числа отличившихся унтер-офицеров, умеющих командовать солдатами. И из наших Георгиевских кавалеров, не обращая внимания на их часто низкую грамотность.

— Значит, вы предлагаете раскрыть двери в армейское офицерство людям из крестьянства, мещан, купечества, интеллигенции.

— Выходцы из этих сословий уже давно есть в Русской армии. Просто их пока мало. А на сегодняшней войне должно быть больше. Ротой командовать должен способный к тому человек...

Восточный фронт в результате стратегического отхода русских армий потерял выпуклость и принял линейное начертание. Спрямлённый Северо-Западный фронт «встал» на линии рек Бобр, Верхний Нарев, крепости Брест-Литовск и города Ковель.

Польская столица Варшава была сдана германцам без боя. Эвакуация войск с передовой была завершена всего за месяц, хотя железнодорожные пути были забиты, а эшелонов не хватало. Немецкий план создания польского «мешка» «по Шлиффену» так и не осуществился.

Оставление Варшавы стало поводом для большой критики в адрес Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича-младшего. Но не за «спрямление» Восточного фронта. Именно его слово оказалось последним в вопросе, что эвакуировать в первую очередь - Варшаву или крепость Новогеоргиевск?

Великий князь высказался за Варшаву. И из неё постарались вывезти в восточном направлении много ценных музейных вещей, сокровищ польской культуры: картин, гобеленов, скульптур, архивы Речи Посполитой. Военного же имущества в столице Царства Польского почти не хранилось.

Зато брошенной оказалась мощная Новогеоргиевская крепость с её невзорванными фортами и несожжёнными огромными складами. Оставлялось врагу 1204 артиллерийских орудия преимущественно крепостных крупного калибра. Из этого числа полевых пушек было вывезена всего 108. Причём в своём большинстве оставленные Орудия своими расчётами не были приведены в негодность.

Германской армии оставлялись огромнейшие запасы снарядов к ним - свыше одного миллиона штук. И это в тот военный год, когда русские армии испытывали «снарядный голод», а в пехотных ротах прапорщики и фельдфебеля вели самый строгий расход патронов к трёхлинейным винтовкам.

Но более потрясающим воображение российской общественности оказалось другое. Огромный гарнизон Новогеоргиевской крепости в составе четырёх пехотных дивизий (в том числе двух, сформированных из великовозрастных дружин Государственного ополчения) попал в немецкий плен. Комендант крепости генерал-лейтенант Бобырь сдал неприятелю крепость.

Новогеоргиевск мог сражаться против германцев долго. Крепость осаждала так называемая Осадная армия под командованием генерала фон Безелера, который благодаря усилиям немецкой разведки имел подробнейший план крепостных сооружений. Германцы при поддержке 400 орудий тяжёлых калибров от 150 до 420 миллиметров смогли в ходе штурма овладеть только несколькими крепостными фортами. При этом система обороны Новогеоргиевска не нарушалась, поскольку форты могли автономно защищаться.

Судьбу Новогеоргиевской крепости решил комендант её гарнизона. Генерал Бобырь, посчитав продолжение сопротивления бесполезным, перебежал к немцам и ночью, уже находясь в плену, отдал приказ о сдаче крепости «во избежания дальнейшего кровопролития».

В ходе штурма Новогеоргиевской крепости её гарнизон потерял около 3000 человек убитыми. В плен же в силу предательства коменданта крепости попало 83 тысячи человек, блюм числе 23 генерала и 2300 офицеров.

Германцы отправили трофейные русские орудия и снарядный запас к ним на Западный фронт. Союзники России французы после победного окончания Первой мировой войны выставили эти уже дважды трофейные орудия в Париже, на Эспланаде инвалидов.

Историк-белоэмигрант А. А. Керсновский писал, что это было сделано французами «на поругание своих бывших братьев по оружию». Париж долго не мог простить России, теперь советской, её сепаратный выход из войны. Для истории со «своей колокольни» Антанта была права.

Коменданта-изменника Новогеоргиевской крепости не судили военно-полевым судом за содеянное преступление. Генерал-лейтенант Бобырь был просто отчислен из рядов армии «за нахождением в плену». В вину ему не ставилось единственное: знамёна воинских частей Новогеоргиевска были благополучно доставлены к своим лётчиками авиационного отряда крепости.

Полки германского IX корпуса вступили в оставленную русскими войсками Варшаву 23 июля. Немцы шли по её улицам церемониальным маршем под бравурные звуки военных оркестров, исполнявших польский национальный гимн «Ещё Польска не сгинела»...

Военный историк-белоэмигрант генерал-лейтенант Н. Н. Головин, начальник штаба 7-й армии и Румынского фронта, участник тех событий, в своей книге «Военные усилия России в мировой войне» с известной долей горечи писал:

«Трудно на словах передать всю драматичность положения. Только часть бойцов, находившихся на фронте, была вооружена, а остальные ждали смерти своего товарища, чтобы, в свою очередь, взять в руки винтовку. Высшие штабы изощрялись в изобретениях, подчас очень неудачных, только бы как-нибудь выкрутиться из катастрофы.

Так, например, в бытность мою генерал-квартирмейстером 9-й армии я помню полученную в августе 1915 года телеграмму штаба Юго-Западного фронта о вооружении части пехотных рот топорами, насаженными на длинные рукоятки. Предполагалось, что эти роты могут быть употребляемы как прикрытие для артиллерии.

«Фантастичность этого распоряжения, данного из глубокого тыла, была настолько очевидна, что мой командующий генерал Лечицкий, глубокий знаток солдата, запретил давать дальнейший ход этому распоряжению, счищая, что оно лишь подорвёт авторитет начальства. Я привожу эту почти анекдотичную попытку ввести «алебардистов» только для того, чтобы охарактеризовать ту атмосферу почти отчаяния, в котором находилась русская армия в кампанию 1915 года...».

Думается, что Головин всё же несколько сгущает краски вокруг летних событий второго года кампании Первой мировой войны. Трагедии из отступления армий России из австрийской Галиции не получилось. Лучше Головина это поняли в Берлине и Вене. Чему есть немало документальных свидетельств главных действующих лиц той исторической драмы, происшедшей на Восточном фронте.

Так, начальник германского Полевого Генерального штаба генерал пехоты Эрих фон Фалькенгайн дал следующую оценку итогам наступательных операций летней кампании 1915 года:

— Наши наступления успеха не имели. Русские сами оставили нам Варшаву, свои крепости и Польшу...

С Фалькенгайном был вполне солидарен и будущий глава Германского государства генерал-фельдмаршал Гинденбург.

— Операция на Востоке, несмотря на прекрасное проведение Наревского удара, не привела к уничтожению противника...

— Русские, как и нужно было нам ожидать, вырвались из приготовленных для них немецких клещей...

— Российский Верховный и генерал Алексеев добились фронтального отступления в желательном для них направлении...

— Надо изучить их удачный опыт противодействия нашим замыслам. Война ещё не закончена...

...В Берлине понимали, что спрямление Восточного фронта позволяет русским с гораздо меньшим напряжением произвести перегруппировку наличных сил. Для Германии и Австро-Венгрии одно это уже было большой опасностью. Начались оживлённые переговоры относительно характера дальнейших действий против России.

Гинденбург высказал своё веское слово. Крупный стратег, он считал единственно возможным сильным ударом по русским только наступательную операцию со стороны города Ковно, современного Каунаса, где позиции противника смотрелись слабее. Генерал-фельдмаршал докладывал императору Вильгельму II:

«...Ещё раз я настоятельно ходатайствую об усилении моего левого фланга, чтобы по обстоятельствам или действовать наступательно, или, по крайней мере, удержать за собой до сих пор занятую территорию.

Я подчёркиваю ещё раз, что в наступлении моего левого крыла против тыла и сообщений противника я вижу единственную возможность его уничтожения. Такое наступление, вероятно, ещё и теперь является единственным средством избежать нового похода, если только это уже не поздно».

Начальник германского Полевого Генерального штаба Фалькенгайн был вынужден уступить настойчивым просьбам Гинденбурга. Ему было дано согласие Берлина провести наступательную операцию на реке Неман. При этом главнокомандующему Восточным фронтом давалось право самому определить, куда должен был упираться его левый фланг - у Либавы или у Рижского залива.

В русской Ставке тоже понимали, что обострение боевых действий в конце 1915 года произойдёт именно на северном участке фронта. В начале августа Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-младший провёл в белорусском городе Волковыске совещание высших чинов Ставки с командованием Северо-Западного фронта. На нём обсуждался план завершения кампании 1915 года.

На волковысском совещании генерал Алексеев выступи с предложением реорганизовать фронтовую систему.

— Ваше высочество, наш отход из Польши, отражение германских ударов показали, что фронтовое управление не справляется со своими задачами. Прежде всего страдает оперативность руководства, способность манёвра силами в зоне ответственности фронта.

— Михаил Васильевич. Вы даёте довольно критическую оценку деятельности вашего штаба. Да и самому себе тоже.

— Сегодня я твёрдо убеждён, что нашу фронтовую систему надо изменить. Она уже не отвечает требованиям дня.

— Что конкретно вы желаете предложить Ставке и на рассмотрение государя?

— Я не буду говорить о разительной разнице числа армий в составе двух Наших фронтов. Уже одно это плохо для Стратегического управления. Поэтому предлагаю разделить вверенный мне фронт на два с конкретными зонами ответственности.

— По какому принципу вы предлагаете разделить армии Северо-Западного фронта?

— Единственно - по направлениям. На фронт Северный и фронт Западный. Северный фронт прикроет собой прибалтийскую Ригу и путь на Петроград. Западный - смоленскую дорогу на Москву.

— Считайте, что ваше предложение полностью совпадает С мнением Ставки.

Так вскоре на свет появилась директива Ставки Верховного главнокомандующего за № 3274 от 4 августа 1915 года. Согласно ей огромный Северо-Западный фронт делился на два - Северный и Западный.

Главнокомандующим армиями Северного фронта назначался генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. До этого он исполнял должность главы 6-й армии.

Западный фронт в составе четырёх армий доверялся генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву. Как показали дальнейшие события, в должности главнокомандующего новообразованного фронта полководец пробыл ровно две недели.

За эти две недели германские войска нанесли поражение русской 3-й армии генерала Леша. Её отступление повлекло за собой вынужденный отход соседних армий - 1-й генерала Литвинова и 2-й Смирнова, которые неожиданно для себя оказались с открытыми флангами.

Сдача германцам линии Неман - Западный Буг имела не только стратегические, но политические последствия. С трибуны Государственной думы посыпались обвинения в адрес великого князя Николая Николаевича-младшего. Верховному главнокомандующему в упрёк ставилось буквально всё.

Политические партии антиправительственного толка усилили агитацию. Общественность всё громче требовала перестановок в высших эшелонах военной власти. Об этом широко писалось во всех российских газетах - от монархических до социал-демократических. Николаю II ясно давали понять, что от него ждут «жертву».

Положение дел на фронте действительно стало для России и её граждан откровенно безрадостным. Все ожидали побед, больших и малых, а их оказалось совсем немного. Были потеряны Царство Польское, Литва, другие территории. На страницах газет людьми сугубо гражданскими и даже военными открыто критиковались действия высшего командования. Внутриполитическая обстановка в стране накалялась.

Общественность открыто ожидала каких-то неизвестных, но обязательно «хирургических» мер в высших эшелонах военной власти. Однако на такой шаг Николай II решился далеко не сразу. Даже в самой семье Романовых на сей счёт были самые противоречивые мнения. Но принимать ответственное решение было надо.

Судьба Верховного главнокомандующего Российской империи великого князя Николая Николаевича-младшего решалась не где-нибудь, а в царских покоях Зимнего дворца. И не только его, во и генерала Алексеева. Военный министр А. А. Поливанов вспоминал о тех событиях:

«...После обычного доклада государь высказал мне, что намеревается вступить в верховное командование армиями. На возражения о трудностях, сопряжённых с такими намерениями, император Николай II ответил:

— Я много размышлял по сему поводу, и принятое решение является вполне твёрдым. Вас прошу выехать в Ставку, а также в штаб Северо-Западного фронта, где ознакомиться с мнениями по этому вопросу...

В Станке от начальника военных сообщений я узнал, что для переезда в Волковыск, где размещается штаб Северо-Западного фронта, мне удобнее воспользоваться автомобилем, ибо железнодорожный путь ввиду отхода армии занят непрерывно следующими воинскими поездами...

В Волковыск прибыли, когда начинало темнеть. Командующий занимал маленький домик в центре города. Я не видел генерала Алексеева с мая. Озабоченный тяжёлым положением своих войск, он был, однако, как всегда, спокоен и сосредоточен. Он выслушал от меня известие о предстоящей ему обязанности обратиться в начальника штаба при Верховном главнокомандующем - государе, промолвив:

— Придворным быть я, наверно, не сумею...

На штабной оперативной карте Алексеев изложил мне современное стратегическое положение...

При столь критическом положении нашего фронта, требующем непрерывного к себе внимания, генерал Алексеев признавал перемену высшего командования в данную минуту безусловно вредной.

После ужина у генерала Алексеева я отправился на автомобиле тем же путём на станцию Барановичи. Во вторник II августа прибыл в Царское Село. Я был принят в тот же день в 3 часа и изложил подробно переговоры с великим князем Николаем Николаевичем и генералом Алексеевым, получив указания для ответов на возбуждённые ими вопросы. Государь изъявил согласие не торопиться с отъездом в армию и разрешил мне осведомить Совет министров о принятом им решении».

20 августа 1915 года состоялось экстренное заседание российского Совета министров. Председательствовал сам государь император.

— Господа министры, вы знаете, что положение дел на фронте желает быть много лучше. Мы и общественность государства встревожены обстоятельствами, которые не делают чести России перед союзниками по Антанте. Некоторым горячим головам кажется, что Русская армия разучилась воевать. Но это далеко не так, в чём Европа ещё не раз убедится.

После такого вступления, император высказал главное, на что он решился после долгих раздумий и советов с супругой Александрой Фёдоровной:

— Я хочу объявить вам своё решение. Генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич-младший высочайшим указом от сего числа уходит в отставку с поста Верховного главнокомандующего.

В притихшем было зале начался приглушённый шум. Новость поразила всех. Что-что, а вопрос об отставке Николая Николаевича-младшего с поста военного вождя Российской империи в Совете министров до этого даже не дебатировался. Слишком велик был личный авторитет великого князя. Послышались возгласы:

— Ваше величество! Кто заменит великого князя на посту Верховного? Объявите нам!

Николай II, делая большие усилия, чтобы остаться невозмутимым и спокойным, произнёс:

— Пост Верховного главнокомандующего мы, Николай II, возлагаем на себя. Я принял такое решение в трудный для России час и буду полностью ответственен за него перед Богом и Отечеством.

В зале наступила тишина. Потом со всех сторон послышались голоса:

— Ваше величество! Вам не следует это делать.

— Почему же, господа министры, я не могу пойти на такой шаг?

— Ваше величество. Вы должны в час тяжких испытаний стоять у руля государственного управления. Армией может командовать и другой великий князь из Романовых.

— Мы надеемся, что управление государством будет в ваших надёжных руках. Мне же сама судьба повелела встать во главе российских войска. Сегодня там трудно как никогда. Надо вдохнуть в войска прежнюю бодрость и желание побеждать врага...

— Ваше величество. Не делайте такого скоропалительного шага. Ещё есть время для размышлений.

— Этого времени у нас уже нет. Высочайший указ на сей счёт мною уже подписан. В Могилёв и на фронты послана соответствующая телеграмма...

В Совете министров сложилась непростая ситуация. Большинство членов правительства (восемь человек из тринадцати) выступили против решения государя принять на себя обязанности Верховного главнокомандующего России. С такой дружной оппозицией в среде министров император Николай II за два десятилетия своего царствования ещё не сталкивался.

На следующий день, 21 августа, просьбу монарху о коллективной отставке подписали государственный контролёр П. А. Харитонов, главноуправляющий землеустройств и земледелия А. В. Кривошеин, министр иностранных дел С. Д. Сазонов, министр финансов П. Л. Барк, министр внутренних дел князь Н. Б. Щербатов, обер-прокурор Священного Синода А. Д. Самарин, министр народного просвещения граф П. Н. Игнатьев, министр торговли и промышленности князь В. Н. Шаховской.

Прошение на имя государя о коллективной отставке произвело в Петрограде эффект разорвавшей бомбы. Император Николай II благоразумно не принял отставки восьми членов кабинета министров. Скорее всего, он сделал это по совету императрицы Александры Фёдоровны.

Но монарх не забыл о неповиновении своей воле со стороны авторитетного министра иностранных дел Сазонова и его сторонников. Уже довольно скоро все лица, подписавшие коллективное прошение об отставке, были уволены с занимаемых постов в силу самых различных причин. Уволенные в отставку экс-министры свою вину перед государем знали и в излишние размышления о невесть откуда свалившейся на них беде не предавались.

Так Николай II подавил «возмущение» в российском правительстве. Он его обновил более чем наполовину, но без видимого шума, чем лишил политическую оппозицию повода обвинить правящие круги в новых «грехах» перед Россией и её народом.

Разумно поступил монарх и в другом отношении. Он не стал «присваивать» самому себе высокие генеральские чины. Николай Романов до самого своего свержения с престола оставался Верховным главнокомандующим в чине... полковника. То есть в том звании, которое ему в молодости присвоил отец император Александр III. Тот имел похвальную склонность не раздаривать родне генеральские эполеты, причём не баловал и собственных детей.

Официальный указ о вступлении императора Николая II в должность Верховного главнокомандующего был подписан 23 августа 1915 года. Всероссийский самодержец сделал к нему собственноручную приписку:

«С твёрдой верой в милость Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской».

Перед отъездом из Царского Села в Могилёв, уже стоя на перроне перед своим штабным вагоном, император спросил военного министра Поливанова:

— Алексей Андреевич, как тебе в последний раз показался генерал Алексеев? Ведь ты его хорошо знаешь.

— Ваше величество, он такой же, как и прежде. Все помыслы о фронте, а в голове — никакой политики.

— Но он же открыто сказал, что в сию минуту смена Верховного не есть лучшее благо для нашей отступающей армии.

— Армия, ваше величество, рано или поздно остановится на новой линии фронта. Важна её преданность императорской фамилии.

— Можно ли мне полностью положиться на генерала Алексеева?

— Вне всякого сомнения. Он не интриган, и при дворе о нём плохо не судят.

— Однако императрица Александра Фёдоровна и отец Григорий относятся к нему с недоверием. Хотя лично мне генерал Алексеев симпатичен.

— Ещё бы, ваше величество. Он лучший у нас штабист. И армия в него верит. Особенно фронтовое офицерство.

— Значит, можно положиться на Алексеева полностью.

— Несомненно, ваше величество. Вся армия поддержит вас в таком решении. И на флотах...

На фронтах смещение великого князя Николая Николаевича-младшего с поста Верховного встретили довольно сдержанно. Он был человеком не без полководческого таланта, заботливым о войсках, не принимавшим скоропалительных решений. Поэтому его люди военные уважали.

Впрочем, отставка была не полной. Николай Николаевич-младший «перемещался» на пост главнокомандующего Отдельной Кавказской армией и убывал из Могилёва в город Тифлис. Фактически же командовать этой армией пришлось её командующему генералу от инфантерии Юденичу, тоже Николаю Николаевичу. При Временном правительстве Юденич станет во главе нового фронта - Кавказского.

Опальный Верховный получил в Тифлисе ещё две высокие должности. Одновременно он исполнял обязанности наместника Его Величества на Кавказе и войскового наказного атамана Кавказских казачьих войск - Кубанского и Терского.

Высочайшее решение в штабе Северо-Западного фронта приняли сдержанно, без лишних разговоров. Когда в штаб фронта пришла телеграмма за подписью государя, Алексеев собрал подчинённых генералов и старших офицеров.

— Господа генералы, господа офицеры. Только что мною получена из Петрограда телеграмма. Великий князь Николай Николаевич-младший увольняется с поста Верховного и переводится на Кавказ, чтобы стать там новым наместником и возглавить Отдельную армию. Государь император изволил возложить на себя обязанности Верховного главнокомандующего России в идущей войне. Завтра он прибывает в Могилёв для принятия дел в Ставке.

Помолчав, Михаил Васильевич спросил:

— Вопросы ко мне есть?

Ответом была тишина.

— Телеграмму продублировать в штабы армий, корпусов и дивизий. Объявить о смене Верховного главнокомандующего во всех ротах, эскадронах, казачьих сотнях, батареях и в частях тыла. В дополнение к этой телеграмме отправить вторую. Секретным порядком. Командирам всех степеней обеспечить среди подчинённых должный порядок при объявлении императорского указа. Не допустить в войсках никаких политических эксцессов. Особенно в тыловых частях. Гражданских лиц с агитаторскими целями из войск удалять...

Глава шестая НАЧАЛЬНИК ШТАБА СТАВКИ ПОЛКОВНИКА НИКОЛАЯ II

Всероссийский государь в погонах полковника гвардии менял не только Верховного главнокомандующего, самолично заняв эту ответственнейшую должность. Немалые кадровые изменения претерпела и сама Ставка, которая теперь располагалась в прифронтовом городе Могилёве на востоке современной Белоруссии, важном перекрёстке железных и шоссейных дорог.

Изменилась даже личная охрана Верховного. Теперь ею стал Собственный Его Императорского Величества конвой, состоявший из двух сотен кубанских и двух сотен терских казаков. К ним добавились ещё солдаты Георгиевского пехотного батальона, сформированного из нижних чинов, за подвиги на фронте награждённых Георгиевскими крестами.

Император Николай II, естественно, нуждался в новом начальнике штаба Ставки. Вне всякого сомнения, такой человек должен был обладать полководческим, стратегическим мышлением, быть авторитетным человеком в Русской армии и её генералитете. И, наконец, преданным правящей династии Романовых.

Такой человек нашёлся сразу. Думается, что государь уже давно «положил глаз» на генерала Алексеева. Во всяком случае, известно, что серьёзного обсуждения на должность начальника штаба Верховного главнокомандующего другие лица не проходили.

Мемуаристы, бывшие прямыми свидетелями перестановок в высшем эшелоне власти, не без веских на то оснований считают, что не последнюю роль в назначении Алексеева сыграла его личная популярность в армии, а не только одни высокие организаторские способности и стратегическое мышление.

Генерал от кавалерии П. А. Плеве, прошедший путь от начальника штаба Донского казачьего войска до члена Государственного совета, дал такую оценку Алексеева:

«В армии его популярность распространялась главным Образом на офицерские круги. Командный состав видел в нём наиболее знающего из всех русских генералов руководителя, а армейские офицеры — своего брата, вышедшего на высшие ступени иерархии исключительно благодаря яичным заслугам».

Такая оценка личности Алексеева важна для исследователей ещё одним. Именно эта популярность позволила ему в конце 1917 года поднять знамя Белого дела...

Смена высшего военного руководства имела для сражающейся Русской армии большое значение, поскольку с этим связывались надежды на победное завершение Первой мировой войны.

Сохранилось немало любопытных свидетельств о смене власти в Ставке. А. И. Деникин, оставивший после себя интереснейшие мемуары писал» например, о своих впечатлениях:

«Этот значительный по существу факт не произвёл в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавали себе ясный отчёт в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех более интересовал вопрос:

- Кто будет начальником штаба?

Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство...».

Далее Деникин подчёркивает:

«Фактически в командование вооружёнными силами России вступил генерал Михаил Васильевич Алексеев... человек, вызвавший в истории различное отношение - и положительное, и отрицательное - к своей военной и политической деятельности, но никогда не давший повода сомневаться в том, что крестный путь его озарён кристальной честностью и горячей любовью к Родине - и великой, и растоптанной».

Бывший генерал-квартирмейстер штаба Ставки Ю. Н. Данилов, которому пришлось уйти с этой должности по желанию нового начальника штаба, имел все основания «таить» личную обиду на Алексеева. В начале 1918 года Данилов успел послужить в Красной армии, будучи руководителем группы военных экспертов при советской делегации на сепаратных мирных переговорах в Брест-Литовске. Гражданскую войну он закончил в рядах белогвардейской Добровольческой армии.

Данилов в эмиграции написал ряд интересных работ по истории Первой мировой войны: «Россия в мировой войне 1914-1915 гг.», «На пути к крушению» и ряд других. В них он неоднократно упоминает о личности генерала Алексеева, давая ему свою оценку:

«Генерал Алексеев - человек рассудительный, достаточно спокойный и вполне подготовленный к широкой стратегической работе. Он пользовался в армии вполне заслуженной репутацией человека больших знаний и огромной личной трудоспособности. Происходя из скромной трудовой семьи, Михаил Васильевич проложил себе дорогу на верхи армии необыкновенной добросовестностью и неутомимой энергией. Его уважали и любили за простоту Обращения и общую благожелательность...

Участник трёх кампаний - турецкой, японской и последней, долго служивший на специальных должностях Генерального штаба и прошедший через высокие командные должности, он, несомненно, был одним из наиболее подготовленных генералов для занятия исключительно ответственной должности начальника штаба Верховного.

Если нужно говорить непременно о недостатках, присущих всякой человеческой натуре, то в числе таковых я бы прежде всего отметил у генерала Алексеева недостаточное развитие волевых качеств...

Внешность его также мало соответствовала высокому положению. Сутуловатый, с косым взглядом из-под очков, вправленных в простую металлическую оправу, с несколько нервной речью, в которой нередко слышны повторяющиеся слова, он производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного и государственного деятеля...

Его характеру не чужда была некоторая нетерпимость к чужим мнениям, недоверие к работе своих сотрудников и привычка окружать себя безмолвными помощниками. Наличие этих недостатков сказывалось у генерала Алексеева тем отчётливее, чем расширялась обшить его деятельности...».

Начальником штаба Ставки генерал от инфантерии М. В. Алексеев был назначен высочайшим указом от 18 августа 1915 года. С этого дня он фактически возглавил руководство воюющей Русской армией.

Свой Западный фронт Алексеев сдал генералу А. Е. Эверту как одному из наиболее способных командующих армиями.

Картина в высшем эшелоне военной власти России вкладывалась следующим образом. Если великий князь (Николай Николаевич-младший не сумел обеспечить достаточно твёрдого руководства, то император Николай II вообще был неспособен осуществлять его. Поэтому почти всё бремя забот Верховного главнокомандующего легло на Алексеева.

Было ещё одно обстоятельство, которое накладывало отпечаток на начало деятельности государя и генерала Алексеева на новых должностях. Николай II стал Верховным главнокомандующим, а Михаил Васильевич - начальником главного штаба многомиллионной отступающей армии.

С первых же дней своего главнокомандования император все вопросы стратегического руководства и планирования вверил начальнику штаба Ставки. А. И. Деникин так описывал служебные взаимоотношения между государем и Алексеевым:

«Он выслушивал его долгие... обстоятельные доклады. Выслушивал терпеливо и внимательно, хотя, по-видимому, эта область не захватывала его. Некоторое расхождение случалось лишь в вопросах второстепенных — о назначении приближённых, о создании им должностей. Полное безучастие государя в вопросах высшей стратегии определилось для меня совершенно ясно после прочтения одного важного акта - записи суждений военного совета, собранного в Ставке в конце 1916 года под председательством государя».

Вступление государя и Алексеева в должности совпало с новым поражением на фронте. Генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург умело воспользовался сменой руководства в русской Ставке. Он поспешил провести наступательную операцию в районе города Вильно, которая вошла в историю Первой мировой войны под названием «Свенцянского прорыва».

Хотя германским войскам и не удалось окружить русскую 10-ю армию, они добились территориального выигрыша. Противник отошёл на линию реки Западная Двина, городов Двинск, Вклейка, Барановичи, Пинск. После этого Восточный фронт на своём северном участке стабилизировался.

На южном крыле почти одновременно австро-венгры провели наступательную операцию в направлении городов Сарны и Луцк. Однако стратегических успехов они не добились, лишь потеснили русских на линию рек Стырь и Стрыпа. И здесь фронт затих. Стороны в который уже раз стали закапываться в землю, наблюдая друг за другом.

...Два года Первой мировой войны так и не выявили победителя. Вооружённое противостояние продолжалось, ни Одна из сторон не собиралась ни складывать оружия, ни искать путей к примирению. Антанта и Центральные державы строили планы на новую военную кампанию 1916 года.

В начале декабря 1915 года межсоюзническая конференция в Шантильи, небольшом французском городке, обсудила единый план кампании против Германии и её союзников. Этот план был представлен от имени Франции будущим маршалом Жозеф-Жак-Сезаром Жоффром, «Верховным управляющим французскими войсками на всех фронтах».

Страны Антанты на совещании представляли достаточно высокопоставленные лица: итальянский генерал К. Порро, английский фельдмаршал Д. Френч, французский генерал Ж. Жоффр, бельгийский генерал Вилеманс, сербский полковник Стефанович.

Российскую делегацию на конференции возглавлял генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский. Перед убытием в Париж между ним и начальником штаба Ставки состоялся следующий разговор:

— Яков Григорьевич, наши союзники настаивают на том, чтобы в кампании 1916 года русская армия вместе с итальянской первой начала наступление. И срок называется - до 1 июля.

— Да, настаивают, Михаил Васильевич. Это стержневая мысль меморандума совещания в Шантильи.

— Значит, союзники без нас решили так. Россия наступает, оттягивая на себя резервы Берлина, часть германских войск с Западного фронта, а после этого французы и англичане добывают там победу. Так?

— Наступать с нашей армией одновременно должна и итальянская армия.

— От неё в войне проку мало, если вспомнить недавние бои на реке Изонце.

— Однако австрийцы держат в Альпах, в Каринтии и Тироле значительные силы.

— Когда австрийцы в очередной раз разобьют там итальянцев, Яков Григорьевич, часть их сил с Итальянского фронта окажется на Русском.

— То, что итальянцы будут разбиты, у наших главных союзников сомнений не вызывает.

— Значит, Россия опять главный удар Германии и Австро-Венгрии примет на себя. Во вторую уже кампанию. Отрадно одно: наша готовность к большим операциям на сегодняшний день лучше, чем это было в прошлом году.

— Что мы будем предлагать в Шантильи от имени русской Ставки, Михаил Васильевич?

— Надо предлагать перенесение сроков наступления с лета на весну.

— Почему? Ведь наша армия весной может оказаться не полностью подготовленной.

— Я полагаю, что план наступления в июне останется неосуществимым. Ибо противник упредит нас сильной атакой.

— Вы, как мне видится, сомневаетесь в союзниках?

— Не скрываю, Яков Григорьевич. Сомневаюсь. О чём уже докладывал государю.

— Значит, обещание союзников немедленно поддержать Россию наступлением на французском фронте, в случае если Германия вновь нанесёт главный удар на Востоке, у вас лично доверия не вызывает?

— Вспомните поговорку о том, что за одного учёного двух неучёных дают. В прошлой кампании 1915 года Русская армия кровью истекала, а французы с англичанами накапливали силы и запасы, особо ничем не рискуя.

— Значит, будем предлагать перенесение сроков союзной наступательной операции на весну?

— Скажите, что это мнение русской Ставки. С желанием России союзникам считаться надо больше...

Французская Ставка не приняла предложение Алексеева, его не поддержал и Верховный главнокомандующий. Император не хотел осложнять отношения ни с Парижем, ни Лондоном. Очередное совещание представителей Антанты в Шантильи приняло следующее решение стратегического характера: русский Юго-Западный фронт и итальянская армия в Ломбардии начинают наступление с 15 июня, французская и английская армии в районе реки Соммы - ровно через полмесяца.

Однако на войне часто случается, что противная сторона путает все планы другой стороны, какими бы хорошими они ни были. Так было и в кампании 1916 года Первой мировой войны. Германская армия перешла в наступление на Верденский крепостной район французов. С 8 часов 10 минут 21 февраля начались тяжёлые бои, которые известны в военной истории как «Верденская мясорубка».

Артиллерийскую подготовку германцы вели на фронте в 40 километров. Перед атакой пехоты французские позиции обстреляли ещё и из миномётов. Впереди атакующих пехотных цепей шли гранатомётчики и специальные команды, которые несли большие металлические баллоны, из которых вырывались струи горящей жидкости длиной в несколько десятков метров. Это было новое оружие войны - огнемёты.

Атакующим успех давался неимоверными трудами и огромными людскими потерями. В первые дни они сумели вклиниться в оборону французов только на 5-6 километров. Взять Верден с ходу немцы не смогли.

Вскоре после начала Верденской операции начальник французской военной миссии дивизионный генерал Ж. По по поручению своего главнокомандующего направил начальнику русской Ставки письмо с напоминанием о союзных обязательствах. Оно было подкреплено телеграммой из Парижа за подписью Жоффра:

«В предвидении развития, вполне в настоящее время вероятного, германских операций на нашем фронте и на основании постановлений совещания в Шантильи я прошу, чтобы Русская армия безотлагательно приступила к подготовке наступления, предусмотренного этим совещанием».

Телеграмма Жоффра была обсуждена Верховным с начальником его штаба в присутствии генерал-квартирмейстера Ставки генерала Бонч-Бруевича:

— Ваше величество, Париж настаивает, чтобы мы нанесли удар по германцам без должной на то подготовки.

— С союзниками, Михаил Васильевич, надо согласиться. Мы имеем обязательства перед Антантой.

— В таком случае позвольте мне задать вопрос генерал-квартирмейстеру Ставки. Чтобы уточнить наши реальные возможности.

— Пожалуйста.

— Михаил Дмитриевич. Где мы сейчас сможем начать наступательную операцию против германцев?

— На Нарочи с выходом к Вильно и Митаве. Удар будет наносить Северный фронт. Удар на Свенцяны нанесёт Западный фронт. Он же нанесёт и отвлекающие удары.

— Хорошо. Тогда готовьте с разрешения Верховного главнокомандующего и за его подписью соответствующую директиву генералам Рузскому и Эверту.

— Михаил Васильевич. Обязательно дайте телеграмму Жоффру. Чтобы в Париже не волновались.

— Будет исполнено сегодня же, ваше величество...

Германское командование готовилось к новому удару на Верденском участке. Но в это время телеграф принёс неожиданную весть: русские войска перешли у озера Нарочь в наступление большими силами. Ударные корпуса 2-й армии начали атаку неприятельской позиции с упорством и стремительностью.

Однако Нарочская операция, начатая 5 марта, желаемого успеха не имела. Наступление повелось без должной подготовки, войска плохо управлялись, тяжёлой артиллерии в районе удара почти не имелось, снарядов не хватало даже для огневой поддержки атак пехоты, не говоря уже о бомбардировке полевых позиций, батарей и ближнего тыла германцев.

В довершение всего наступила необычно сильная весенняя распутица. Она сделала дороги и местность, где шли бои, почти непроходимыми. Вскоре наступление у озера Нарочь вынужденно прекратилось.

Ожесточённые атаки русской пехоты упорно оборонявшиеся германцы выдерживали с трудом. Немецкая сторона понесла потери до 30 тысяч человек. Но русские не праздновали победы: они смогли продвинуться, прорывая одну укреплённую позицию неприятеля за другой, всего на 5-9 километров. И весь этот недолгий путь у озера Нарочь был обильно полит кровью солдат и офицеров.

В далёком от Нарочских лесов и болот Париже французский главнокомандующий Жоффр высоко оценил очередной жест жертвенности союзников на Востоке:

— Русское наступление притянуло к себе все немногие резервы немцев и даже целые дивизии с нашего фронта. Защитники Вердена теперь могут вздохнуть свободно...

А в Могилёве, когда начальнику штаба Ставки генерал Жилинский передал из Парижа слова Жоффра, Михаил Васильевич сказал на утреннем докладе Верховному:

— Нарочь притянула на себя свыше четырёх германских дивизий. Хоть и наступали мы там неудачно.

— Значит, французы могут Россией быть довольны?

— Ещё бы, ваше величество. Атаки немцев на Верден временно прекратились. Пока немцы разбирались с Наречью, французы подтянули внушительные резервы. Теперь у них сил там стало больше, чем у противника.

— И что ждёт союзников под Верденом в последующем?

— Верденская операция примет для сторон характер борьбы на истощение людских сил и вооружений.

— А кто из сторон выиграет от такой борьбы, Михаил Васильевич?

— В этом году никто. Результат даст только само окончание войны. Которого мы с вами, ваше величество, пока не Вадим.

— Согласен. Но конца войне не видят и наши союзники, И Берлин с Веной...

Нарочская операция стала прелюдией к большим событиям, которые развернулись на Русском фронте в 1916 году. К его началу Россия имела в Европе три фронта большой протяжённостью. Северным (три армии) командовал небезызвестный А. Н. Куропаткин, который имел штаб в городе Пскове. Западным фронтом (пять армий) - генерал А. Е. Эверт со штабом в Минске. Во главе Юго-Западного фронта (четыре армии) стоял генерал А. А. Брусилов, с штаб-квартирой в городе Бердичеве.

Алексеевым и его штабистами был подготовлен оперативный план действий на Восточном фронте весной и летом 1916 года. Картина получалась довольно обнадёживающей. Два фронта - Северный и Западный имели 1260 тысяч штыков и сабель, в то время как у противостоящих им немцев было всего 620 тысяч. Юго-Западному фронту (512 тысяч штыков и сабель) противостояли австро-венгры численностью в 671 тысячу штыков и сабель.

То есть Россия на Восточном фронте в марте 1916 года против неприятельских 1061 тысяч штыков и сабель имела 1732 тысячи своих. Перевес выражался в 671 тысячу. Алексеев сделал вывод, что самая благоприятная обстановка для проведения летней наступательной операции складывается севернее болот Полесья.

Штаб Ставки начал разработку весенне-летней кампании 1916 года с некоторым опозданием. Мешали постоянные контакты с союзниками, обмен мнениями с командующими фронтами, армиями и флотом и начальниками их штабов. И те, и другие, как говорится, «тащили одеяло на себя». Поэтому Алексеев довольно быстро приучился к принятию самостоятельно ответственных решений. Его предшественник, генерал Янушкевич, на такое не решался. Михаил Васильевич, уважительно относясь к нему, однако говорил:

— Николай Николаевич слишком долго пребывал на посту начальника Генерального штаба в роли военного министра без права голоса...

С другой стороны, обстановка для стратега Алексеева была такой, что лучше не пожелаешь. Верховный не вторгался в работу начальника штаба и не делал ему никаких наставлений и указаний. Поэтому Михаил Васильевич мог творить, совершенствовать полученные им на прежних должностях военные знания и навыки.

Правда, начальник штаба Ставки был ограничен в реализации своих планов. Причина крылась в том, что последнее слово в утверждении директивных документов оставалось за Верховным главнокомандующим, которого постоянно требовалось в чём-то убеждать.

Штаб Ставки предлагал нанести удар в направлении города Вильно (Вильнюса). Однако такое предложение вызвало у полковника Николая Романова некоторые сомнения:

— Михаил Васильевич. Наши союзники на совещании в Шантильи пожелали нам нанести удар более масштабный, чем вы предложили сейчас.

— Ваше величество. В наступление на Вильно пойдут сразу два фронта, Северный и Западный, по сходящимся направлениям.

— А что Австро-Венгрия? Мы будем против неё обороняться или наступать?

— Брусиловскому фронту штаб предлагает нанести отвлекающий атакующий удар.

— Вы предлагаете наступать на немцев не позднее 1 мая. Не будет ли это поспешностью с нашей стороны? В Шантильи генералу Жилинскому Жоффр и англичане называли более поздние сроки.

— Ваше величество, если наши фронты будут наступать на месяц-два позднее, то тогда неприятель может стать обладателем стратегической инициативы начинающейся кампании. Нам надо брать инициативу в свои руки, не отдавая её ни Гинденбургу, ни Конраду.

— Но почему такая спешка в сроках начала наступления на Вильно, Михаил Васильевич?

— Немцы после неудачи под Верденом могут свои главные усилия перенести на Восточный фронт, чтобы совместно с австрийцами вывести Россию из войны. Поэтому Ставке надо определиться в главном решении на 1916 год. Или наступаем и берём стратегическую инициативу в свои руки, или готовимся к обороне, отдав инициативу действий неприятелю.

— Париж и Лондон требуют от нас только широких наступательных действий.

— В таком случае, ваше величество, нам обязательно надо упредить немцев. Германия при хорошо развитой сети железных дорог успеет перебросить с французского фронта свои войска на Восток раньше, чем мы подтянем резервы с Волги и Сибири.

— Значит, наступать?

— Точно так. Иначе Гинденбург и Конрад навяжут свою волю и заставят наши фронты обороняться...

22 марта генерал Алексеев, как начальник штаба Ставки, представил Верховному главнокомандующему Николаю II доклад об общем положении на театре войны (на Русском фронте):

«Весьма секретно.

Минувшая операция не внесла существенных изменений в наше стратегическое положение. Хотя и имеется сообщение ген. Жилинского, что намечена переброска с западного германского фронта на наш одного корпуса (22-го), но соотношение сил останется для нас благоприятным и не внушает опасений. (От)тепель и состояние путей положили естественный предел недели на четыре развитию широких операций, и мы имеем время для пополнения потерь, для боевой подготовки и для улучшения материального обеспечения по мере наших средств.

Менее утешительные выводы из минувшей операции в тактическом отношении для будущих наших действий. Намереваясь нанести противнику сильный удар, мы обеспечили себе существенный перевес сил, сосредоточили стратегически в точке удара пятерные силы (236 000 штыков против примерно 46 000 штыков)ине выполнили поставленной себе задачи, проявив малую тактическую подготовку и большую неосведомлённость в действиях союзников на французском фронте и наших войск в декабре 1915 г. на Стрыпе. Как 9-я армия попала в клещи флангового огня, так и правый фланг 11-й армии и войска 5-й армии, особенно Двинской группы. Обе наши тактические операции отличались надеждой прорвать расположение противника налётом, отсутствием стремления к точной и разумной постановке артиллерии определённых целей, нужных для подготовки и успеха пехотной атаки.

Наша операция была приостановлена не столько половодьем и наступившей неблагоприятной погодой, сколько сознанием, что после уже понесённых частью корпусов потерь развивать действия по ранее выработанному плану, но с прежними приёмами выполнения, бесполезно.

Нам необходимо изучить наш дорогой опыт, использовать опыт наших союзников, чтобы в близком будущем подготовиться к более успешному выполнению тех задач, которые необходимо неотложно привести в жизнь, и создать из нашей армии боевой организм, способный не только отбивать немецкие удары, но и с полной уверенностью наносить их. Для выполнения этого, т.е. для всесторонней подготовки операции, остаётся немного времени, примерно около месяца - до конца апреля, когда в прошлом году немцами было начато вторжение в Риго-Шавельский район и последовали удары в Карпатах.

Срок нашей готовности определяется также и постановлением совещания союзных представителей при французской главной квартире (телеграмма ген. Жилинского от 28 февраля), что «общее наступление всех армий предположено в мае, причём начать его должна Русская армия в начале нашего мая, а прочие должны начать его в половине.

Таким образом, к 1 мая наши армии должны быть вполне готовы (понимая ножницы, гранаты, сапоги и т.д.) во всех отношениях к наступлению...».

Император Николай II с алексеевским докладом познакомился самим тщательным образом, вчитываясь в него всю ночь в штабном вагоне. В докладе было немало неясного, особенно в стратегии новой кампании и тактических задачах фронтам и армиям на весну и лето 1916 года.

Поэтому Верховный главнокомандующий пригласил к себе утром начальника штаба для беседы. Она велась с глазу на глаз и отличалась полной откровенностью. Собственно говоря, скрывать что-то друг от друга двум людям, наделённым в воюющей России самой высшей военной властью, не приходилось. Оба были ответственны перед Отечеством, Русской армией и Антантой, наконец, перед собственной совестью за положение дел на фронтах. В дипломатию играть не требовалось.

— Михаил Васильевич, возможно ли для нас перенесение сроков наступления на более позднее время, скажем, на середину лета?

— Возможно, ваше величество.

— Чем мы можем объяснить перенос перед нашими союзниками?

— Тем, что Верденская операция на французском фронте ещё не завершилась. И тем, что у нас только-только закончились свои наступательные операции.

— Значит, времени на подготовку к новой кампании у нас достаточно?

— Нет, ваше величество. Много времени у нас нет.

— Почему?

— Мы должны завершить свою подготовку по возможности ранее 1 мая. И никак не позже этого срока.

— Вы опасаетесь сильного контратакующего удара той стороны?

— Точно так. По данным разведки, немцы и австрийцы будут готовы пойти вперёд на нашем фронте уже в конце апреля.

— Тогда что может в таком случае дать России Верденская операция? Ведь там всё ещё идут сильные бои, как сообщает из Парижа генерал Жилинский.

— Если Верден не даст успеха немцам, они не смогут сосредоточить на Восточном фронте столько сил, сколько было у них здесь в 1915 году.

— Это всё?

— Нет, не всё. За минувший год сильно изменились снабжение в наших армиях, их боевая сила и обеспеченность пополнения потерь.

— Значит, вы твёрдо убеждены, что мы начинаем приобретать перевес над германцами и их союзниками.

— Если Западный фронт пополнит свои 911 батальонов, Северный - 455 батальонов и Юго-Западный - 593 до полного штата штыков, то наш перевес увеличится.

— А сейчас каков наш перевес, Михаил Васильевич?

— По штабным расчётам, примерно в 500 тысяч штыков.

— Где штаб Ставки ожидает наступление неприятеля в ату кампанию?

— Самое вероятное - в полосе Юго-Западного фронта. Если германцы усилят австрийцев четырьмя своими корпусами, а это 84 тысячи штыков, то они могут надеяться на оперативный успех.

— А почему они не могут использовать эти корпуса на северном участке фронта?

— Севернее Полесья мы имеем сегодня над немцами почти двойное превосходство в силах. Эти четыре корпуса могут стать лишь частью сил для удара. Например, в районе Рига. И то при условии поддержки немецкого флота. Чего ваш Балтийский сделать не позволит.

— Значит, надо ожидать вражеского наступления на юге. Можем ли мы его успешно парировать?

— Для этого нам надо иметь сильный резерв, находящийся в распоряжении Верховного главнокомандующего, чтобы можно было его в случае надобности перебросить на юг.

— Гвардейский отряд может выполнить роль такого резерва?

— Он громоздкий и перегружен тылами. И потому ему будет трудно, в случае необходимости, выполнить роль подвижного резерва для Юго-Западного фронта.

— Где же выход, Михаил Васильевич?

— Мера, ваше величество, против неприятельского удара на юге видится пока одна-единственная.

— Какая же?

— Готовить на севере стратегические резервы Ставки. И хорошо обдумать план действий Юго-Западного фронта.

— Тогда давайте поставим это главным вопросом на готовящемся совещании высшего командования.

— Ваше величество. Оперативному отделу Ставки такое указание мною уже дано...

Совещание по планированию новой военной кампании в Могилёве состоялось в первый день апреля. Собрался практически весь высший военный состав России: главнокомандующие армиями фронтов и начальники их штабов, полевой генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович, начальник морского штаба Верховного главнокомандующего адмирал А. И. Русин, новый военный министр России генерал от инфантерии Д. С. Шуваев. От Ставки присутствовали её начальник штаба и генерал- квартирмейстер М. С. Пустовойтенко.

Председательствовал на совещании сам император Николай II. По этому поводу А. А. Брусилов вспоминал следующее:

«Он прениями не руководил, не высказывал никаких мнений, а по предложению Алексеева своим авторитетом утверждал то, что решалось... а также выводы, которые делал Алексеев».

Начальник штаба Ставки, отстаивая свою точку зрения при планировании наступательной операции новой кампании, обратил внимание участников совещания на три момента.

Первый. Расчёты на успех атакующего удара следует основывать не на выборе участка, где слабее будто бы неприятельские укрепления, а на подготовке атаки артиллерии, согласованности её действий с пехотой, на тщательном изучении всеми способами линии обороны неприятеля, на умелом использовании добытых разведывательных сведений:

Второй. Для главных ударов выбирать по возможности районы сухие, возвышенные, где в случае неполного успеха можно будет продолжать действия хотя бы в виде позиционной войны, продвигаясь вперёд шаг за шагом, достигая успеха продолжительной, упорной работой;

И третий. Такая подготовка требует внимательной разработки всех вопросов, требует распределения и эшелонирования артиллерийских запасов. Нельзя забывать о демонстрационных атаках, вплоть до распространения ложных слухов о готовящемся большом наступлении.

Единая точка зрения на предстоящую весенне-летнюю кампанию была выработана после долгих споров. Однако Верховный поддержал начальника штаба Ставки во всех его предложениях. Михаил Васильевич, удовлетворённый одержанной над главнокомандующими фронтами «победой», приступил к разработке стратегической операции. Речь шла о новом наступлении, которое предстояло осуществить армиями двух фронтов.

Замысел новой кампании состоял в следующем. После должной подготовки два русских фронта наносили сходящийся удар по городу Вильно. Армии Западного фронта наступали из района Молодечно, войска Северного - из района Двинска.

Разрабатывая операционный план, Алексеев одновременно думал и о материальном обеспечении наступления. Он напомнил государю о том, что промышленность страны не справляется с выполнением военных заказов:

— Валю величество, прочли ли вы представленные материалы о выполняемости заказов фронта?

— Да, Михаил Васильевич. Картина, честно говоря, не самая приглядная.

— У меня такое ощущение, что кабинет министров не ответственен за поставки.

— В стране сегодня большие трудности. Особенно на железных дорогах.

— Однако, ваше величество, надо министерскому кабинету ещё раз напомнить, что Россия воюет. Надо покончить с забастовками. Тыл сегодня угрожает фронту.

— Я это знаю. Поверьте, Михаил Васильевич, мне очень больно за сегодняшнюю Россию. Я ведь её государь...

Российский стратегический план кампании 1916 года отличался немалой долей военного новаторства. Впервые в войнах на главном направлении наносился мощный удар смежными крыльями двух фронтов. Благодаря этому в направлении Вильно производилось массирование сил и средств. Юго-Западному фронту ставилась вспомогательная задача: нанести отвлекающий удар по городу Луцку.

Затем началось уточнение сроков начала операции с союзниками. Англичане заявили о готовности своей армии к наступательным действиям только в июне месяце. Французы же всё ещё продолжали отбивать немецкие атаки под Верденом: их готовность наступать в начале мая была под большим вопросом. Алексеев доложил Верховному главнокомандующему:

— Ваше величество, из Лондона пришёл ответ на наш запрос. Англичане не готовы раньше июня начать наступление.

— А французская армия?

— Как сообщает из Парижа генерал Жилинский, она завязла в боях на Верденском участке. Генерал Жоффр бросает туда все свои резервы.

— Немцы могут иметь успех под Верденом?

— Определённо нет.

— Тогда как нам быть с нашим планом на новую кампанию? Вы, Михаил Васильевич, докладывали о том, что его разработка завершена.

— Точно так, ваше величество. Идёт уточнение деталей. У меня есть предложение, исходя из положения союзников на французском фронте, об изменении сроков начала операции.

— Что предлагается штабом?

— Операцию с первых дней мая отложить на конец месяца.

— Я согласен. Не одним нам следует переходить в наступление...

Привязанность действий России на Востоке к действиям её союзников на Западе всё время давала себя знать. Ещё не закончилось оперативное планирование кампании, как главнокомандующий Франции Жоффр сообщил императору Николаю II, что наступление французской армии и англичан откладывается. Но при этом ничего не говорилось об изменениях сроков русского наступления.

Алексеев в ответ стал настаивать на том, чтобы наступление на Востоке, Западе и на итальянском фронте началось одновременно. Он указывал в ответном послании на то, что все эти три операции должна связать «общая мысль».

О принятом в русской Ставке решении отложить начало наступательной операции на Востоке генерал Алексеев проинформировал Париж.

«...Генерал Жилинский сообщил мне желание генерала Жоффра отложить начало наступления французской армии. Наша собственная подготовка требует отсрочки атаки до конца мая, так как в силу некоторых условий перегруппировка войск для ведения намеченной операции совершается медленно.

Кроме того, нужно хотя бы немного накопить мортирных и тяжёлых снарядов, увеличить те бедные запасы, которыми мы ныне располагаем.

Желательно, когда обстоятельства позволят союзникам, окончательно решить вопрос о времени наступления, чётко установить определённое согласование действий...

Необходимо, чтобы общая мысль связала операции на русском, французском и итальянском фронтах.

Генерал Алексеев».

...Относительно плана предстоящей кампании велись согласования с главнокомандующими армий фронтов. Генерал А. А. Брусилов предлагал провести энергичное наступление силами 8-й армии, ближайшей к Западному фронту. Он хотел, чтобы его войска участвовали в подготавливаемой операции, а не просто отвлекали неприятеля _N всем фронтом от направления главной атаки.

Брусилов был вызван в Ставку. Между ним и Алексеевым состоялся разговор относительно сделанного предложения.

— Михаил Васильевич. Вы сомневаетесь в реальности выполнения предложенного мною плана наступления?

— Меня, Алексей Алексеевич, смущает то, что вы хотите прорывать оборону австрийцев на широком фронте. И не одним ударом, а несколькими...

— Точно так. Нанесение нескольких одновременных Ударов не позволит фельдмаршалу Конраду разумно использовать свои резервы. Противник будет в замешательстве, поскольку не сможет определить, где же наносится главный удар, на каком операционном направлении. А это выигрыш во времени.

— Я бы хотел, что вы отказались от задуманного. И мог бы предложить другой способ прорыва неприятельского фронта.

— Какой же?

— Для атаки избрать только один участок фронта. И нанести по нему массированный удар артиллерией и полевыми войсками.

— У меня, как главнокомандующего фронтом, есть категорические возражения против такого предложения.

— Вы, Алексей Алексеевич, будете на том настаивать и перед Верховным?

— Да. Я верю в удачу своего предложения.

— Что ж, может быть, вы и правы. Бог с вами, делайте, как знаете.

— Значит, Михаил Васильевич, вы утверждаете предложенный фронтом план прорыва австрийского фронта одновременно в нескольких местах?

— Утверждаю.

— А если такой способ прорыва не удастся, что тогда?

— Тогда я буду нести личную ответственность перед государем и армией. Но я верю в успех моего фронта и всех его армий.

— Не вы один, Алексей Алексеевич, будете нести ответ за неудачу. И я в ответе буду. В случае же боевого успеха - все лавры, поверьте мне на слово, достанутся только вам.

— Почему вы так считаете?

— На фронте сражаются и умирают. Там герои и подвиги. В Ставке же только планируют. Поэтому в Могилёве награждать Георгиями просто некого...

Ставка утвердила участие 8-й армии брусиловского фронта в общем ударе. Как показали последующие события, именно наступление Юго-Западного фронта стало кульминацией кампании 1916 года.

Николай II подписал директиву, составленную в штабе Ставки. На фронтах началась усиленная подготовка к переходу в наступление. Велась она предельно кропотливо.

Так, батальоны, которым предстояло атаковать первыми, тренировались в преодолении всевозможных искусственных препятствий.

На ряде участков фронта русские приблизили свои оковы к неприятельским траншеям на расстояние всего в 200-300 шагов. Было перелопачено столько земли, что фронтовые инженеры терялись в собственных расчётах.

Русским предстояло прорывать хорошо укреплённую, эшелонированную оборону. Это были несколько линий окопов полного профиля с проволочными заграждениями, фугасами, с бетонированными бойницами, стальными щитами. И немцы, и австро-венгры имели в окопах большое Число пулемётов, малокалиберных траншейных пушек, бомбомётов и миномётов. Не было у них недостатка и в ручных гранатах, патронах и снарядах.

Пленённый в ходе боев первого дня Брусиловского наступления офицер 70-й австро-венгерской пехотной дивизии заявил на допросе следующее:

«Наши позиции неприступны и прорвать их невозможно. А если бы это вам удалось, тогда нам не остаётся ничего другого, как соорудить грандиозных размеров чугунную доску, водрузить её на линии наших теперешних позиций и написать: эти позиции были взяты русскими, завещаем вам - никогда и никому с ними не воевать».

Заявление пленённого австрийского офицера, на первый взгляд, кажется громким. Но, с другой стороны, оно служит свидетельством того, что противник действительно верил в непреодолимость своей обороны.

Русская армия ещё не завершила подготовку к наступлению, а союзники вновь запросили о помощи. Главнокомандующий итальянской армией маршал граф Луиджи Кадорна просил генерала Алексеева:

«...Ускорить во имя общих интересов начало наступления русской армии».

Это было вызвано тем, что у Трентино австрийцы с рассветом второго весеннего майского дня успешно атаковали войска 1-й итальянской армии. Просьбу маршала Кадорны поддержала и главная штаб-квартира французской армии.

Наступать союзники просили именно Юго-Западный фронт, действовавший против Австро-Венгрии.

Король Италии Виктор Эммануил III обратился к императору Николаю II с просьбой помочь наступлением Юго-Западного фронта. В послании он «между прочим» жаловалось на жёсткую позицию генерала Алексеева, как начальника штаба Ставки, не желавшего наступать без окончания подготовки. В телеграмме говорилось:

«Итальянская главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы русская армия немедленно начала наступление на австрийском фронте, и утверждает, что нынешнее затишье в действиях русских армий создаёт весьма серьёзную опасность для союзников. Если энергичное наступление против нас австрийцев продолжится, то не только будет исключена всякая возможность наступления итальянцев на Изонцо, но в недалёком будущем предвидится необходимость для нас быть вынужденными оставить эту линию...

Если Россия будет продолжать настаивать на том, что она в настоящее время не может перейти в решительное наступление, то необходимо, чтобы она по крайней мере теперь же произвела демонстративное наступление с целью удержать против себя силы австрийцев и оттянуть те силы, которые, вероятно, находятся в пути на итальянский фронт».

Генерал Алексеев ответил маршалу Кадорне следующим посланием:

«Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку - значит вносить в общий план союзников дальнейшее расстройство и обрекать наши действия на неудачу».

Между Алексеевым и Верховным главнокомандующим состоялся следующий разговор:

— Михаил Васильевич, французы ходатайствуют по просьбе итальянского короля Эммануила.

— Ваше величество. Ко мне вчера обращался глава итальянской миссии полковник Ромеи. Положение итальянцев у Трентино действительно трагичное.

— Надо выполнить союзнический долг. Брусилову наступать со своим фронтом.

— По докладам, его войска не готовы наступать немедленно.

— Жаль. Но сроки наступления против Вены надо приблизить.

— Готовить Юго-Западному фронту директиву о наступлении?

— Да, Михаил Васильевич. Если итальянцев разгромят в Трентино, союзники в этом обвинят не победительницу Вену, а Россию.

— Вы правы, ваше величество. Позвольте в таком случае сейчас же связаться для разговора с генералом Брусиловым.

— Позволяю. Все оперативные вопросы решайте с Алексеем Алексеевичем напрямую...

В тот же день начальник штаба Ставки вызвал для прямого разговора по телеграфу главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта.

— Вам известно, что итальянцы терпят разгром под Трентино?

— Да, такая информация в штаб фронта поступила.

— Союзники настаивают на скорейшем наступлении против австрийцев именно вашего фронта.

— Мои армии ещё не завершили подготовку к операции. Причин на то много.

— Ставка о них знает. Прошу вас спешно уведомить о том, когда могут быть закончены фронтом подготовительные работы.

— Вас понял. Буду готов доложить в ближайшие дни.

— Ещё прошу сообщить, какое содействие необходимо получить фронту, дабы дать надлежащее развитие удару...

Брусилов не заставил Ставку ждать. Вечером того же дня он телеграфировал в Могилёв на имя Верховного и Алексеева, что войска его фронта будут готовы перейти в наступление к 20 мая. Многого от Ставки Брусилов не Просил, зная, что подготовленных резервов и запасов немного.

Заручившись поддержкой августейшего полковника Романова, генерал Алексеев отдал директиву на переход в наступление брусиловского Юго-Западного фронта 22 мая. Западному фронту предписывалось нанести атакующий удар не позже 29 мая.

Для Российской империи 1916 год после чувствительных поражений предыдущего года значил много. Военная мощь державы, её престиж в глазах Берлина и союзников заметно пошатнулись. Германцам вторая кампания на Востоке придала только самоуверенность в собственных силах и возможностях. Генерал Людендорф писал позже:

«Германский солдат полностью убедился в своём неоспоримом превосходстве над русскими...».

Его начальник генерал-фельдмаршал Гинденбург высказывался по поводу военных поражений России в 1915 году менее самонадеянно:

«Есть нечто неудовлетворительное в отношении окончательных результатов операций прошлого года. Русский медведь, нет сомнения, кровоточит от ран, но он избежал смертельных объятий...

Сможет ли он восстановить жизненные силы и осложнить для нас ситуацию снова?»

Наступление Юго-Западного фронта, больше известное в отечественной военной истории как Брусиловский прорыв, началось на рассвете 23 мая после хорошо организованной артиллерийской подготовки. Наибольший успех был сразу же достигнут на участке 8-й армии, которой командовал генерал от кавалерии А. М. Каледин, будущий атаман Войска Донского.

В полосе наступления калединской армии неприятельские позиции были одним атакующим ударом прорваны на фронте до 80 километров. Через два дня русские войска вступили в город Луцк. 4-я австро-венгерская армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда оказалась разгромленной.

Всего в трёхдневном Луцком сражении 8-я армия взяла пленными 922 офицера, 43 628 нижних чинов. Трофеями стали 66 орудий, 71 миномёт, 180 пулемётов. Под Луцком австрийцы и германцы потеряли в общей сложности свыше 82 тысяч человек. Но и русская армия понесла большие потери - около 33 тысяч человек убитыми ранеными. Особенно велика оказалась убыль офицерского состава, прежде всего кадрового. Выпускники школ прапорщиков заменять кадровых командиров, естественно, не могли.

Генерал-квартирмейстер штаба 8-й армии генерал-майор Н. Н. Стогов писал о начале Брусиловского прорыва:

«Разгром австрийцев на ковельском и владимир-волынском направлениях выявился во всей своей полноте. Массовые показания пленных рисуют безнадёжную картину австрийского отступления: толпа безоружных австрийцев различных частей бежала в панике через Луцк, бросая всё на своём пути. Многие пленные... показывали, что им приказано было для облегчения отступления бросать всё, кроме оружия, но фактически они нередко бросали именно оружие раньше всего другого».

Успешное продвижение вперёд войск Юго-Западного фронта вызвало тревогу в Берлине. Союзница Германии терпела сильное поражение. Немецкие войска стали перебрасываться на помощь австро-венграм к городу Ковелю. Генерал-квартирмейстер Стогов писал далее:

«Козельская дыра стала постепенно заполняться свежими германскими войсками, собранными чуть ли не побатальонно с разных мест русского фронта».

Штаб Ставки, пристально следивший за ходом развития фронтового наступления, вовремя «заметил» концентрацию немецкой ударной группы под начальством генерала Александра фон Линзингена. Контрудар австрийцев и немцев в направлении на город Луцк был успешно отражён.

В начале июля в Могилёвской Ставке состоялся разговор Верховного со своим начальником штаба:

— Михаил Васильеви, из вашего утреннего доклада становится ясным, что темпы наступления фронта генерала Брусилова с каждым днём замедляются.

— Да, ваше величество, это действительно так. Войска устали. Наступлению нужен новый импульс.

— В чём вы его видите?

— На мой взгляд, надо усилить натиск на Ковель с юга.

— Но ведь там уже ведут бои 3-я и 8-я армии.

— Этих сил, как показывают донесения, не хватает. Неприятель всё время вводит в дело новые силы. Германцев на северном участке фронта Брусилова становится всё больше и больше. Надо создать новую армию, 13-ю по счету. И поручить ей наносить удар на Ковель с юга.

— Согласен с вашим предложением. Но у меня к несчастливой цифре 13 своё отношение. Надо изменить номер новой армии. Назвать её иначе.

— Но у нас традиционная порядковая нумерация полевых армий.

— Давайте назовём её не 13-й, а Особой армией. Вы не против?

— Никак нет. Пусть у нас будет Особая армия.

— Вы уже определили её состав?

— Да, ваше величество. Это будут войска гвардии — пока три пехотных полка, 1-й и 30-й армейские и 5-й Сибирский кавалерийский корпуса. Остальные части лейб-гвардии могут быть быстро переброшены к Луцку.

— Хорошо. Я одобряю такое предложение. Кого вы предлагаете на должность командующего Особой армией?

— Ваше величество, вы напоминали мне о выдвижении генерала от кавалерии Владимира Михайловича Безобразова. Согласны ли вы утвердить его кандидатуру?

— Разумеется, согласен. Где поведёт своё наступление армия генерала Безобразова?

— Она ударит южнее Ковеля в полосе между 3-й и 8-й армиями. Думается, что для австрийцев и германцев это будет тактическим сюрпризом.

— На это надеюсь и я. У нас на фронте давно не было таких блистательных побед. Не считая, разумеется, побед кавказцев генерала Юденича на турецком фронте.

— Да, победы Отдельной Кавказской армии привели в немалое смущение наших британских союзников.

— Ещё бы. Они терпят от турок в Арабистане одни неудачи. Но на сотрудничество с генералом Юденичем не идут.

— Англичане, ваше величество, не хотят видеть русских в Персии и в горах Курдистана, за которыми начинаются земли арабских народов.

— Без помощи нашего оружия трудно будет им переломить ход в войне с турками на Ближнем Востоке...

Получив высочайшее одобрение на создание новой, не номерной армии, Алексеев поставил задачу генералу В. М. Безобразову, срочно вызванному в Ставку:

— Владимир Михайлович, до вас доведён приказ Верховного о назначении вас командующим Особой армией.

— Точно так, Михаил Васильевич. Сегодня утром я на нём расписался.

— Армейский штаб в своей основе создан?

— Да. Из известных мне гвардейских офицеров. Генерал-квартирмейстер Пустовойтенко передал мне роту искровой связи для оперативного управления войсками армии.

— Её состав вам известен полностью?

— Точно так. Я уже связался с командирами 1-го и 30-го армейских корпусов. Задачи на выдвижение им уже поставлены. Полки лейб-гвардии к атаке готовы. Кавалерия на подходе.

— Приказываю от имени Верховного сформировать армию в срок не более чем десять суток. В помощь вам будут выделены лучшие оперативники Ставки.

— Благодарю. Направление удара Особой армии я могу узнать?

— Конечно, Владимир Михайлович. Задача вам поставлена атаковать город Ковель в стыке между 3-й и 8-й армиями. Все оперативные детали - у Пустовойтенко.

— В чьё распоряжение поступает моя армия?

— Генерала Брусилова. В его распоряжение вы поступаете с завтрашнего дня.

— Кто уточнит боевую задачу армии? Ставка или штаб Юго-Западного фронта?

— Лично Алексей Алексеевич...

Брусиловский прорыв завершился самой большой победой России на Восточном фронте в ходе Первой мировой войны. Австро-Венгрия была разбита и не смогла восстановить свою прежнюю военную силу. В сражении на полях Галиции её армии потеряли до полутора миллиона человек убитыми, ранеными и пленными, 581 орудие, 1795 пулемётов, 448 бомбомётов и миномётов.

Потери победителей тоже оказались огромными. Они составили около 500 тысяч человек. Но за это история ни императора Николая II, ни начальника штаба Ставки, ни главнокомандующего Юго-Западным фронтом тогда не судила. Величие Брусиловской виктории «перекрыло» собой горечь утрат.

Наступление Юго-Западного фронта при всей его масштабности так и не обрело стратегического успеха, как то задумывал Михаил Васильевич Алексеев. Хотя и были достигнуты серьёзные тактические результаты. «Виновник» большой победы русского оружия, генерал Брусилов писал следующее:

«Произошло это оттого, что Верховного главнокомандующего у нас по сути дела не было, а его начальник штаба, невзирая на весь свой ум и знания, не был волевым человеком...».

Однако значение летней наступательной операции 1916 года было велико в другом. Это была первая и достаточно успешная попытка согласовать действия трёх фронтов в одном наступлении. И заслуга генерала Алексеева здесь несомненна и бесспорна.

Император Николай II, получив немало приветственных телеграмм и писем от союзников, нашёл способ отблагодарить своего начальника штаба. Во время одного из июльских совещаний в Ставке Верховный главнокомандующий, обычно молчаливо всё слушавший, взял слово первым:

— Господа генералы, позвольте мне от вашего имени поздравить Михаила Васильевича с присвоением ему звания генерал-адъютанта свиты Его Императорского Величества...

Россия летом 1916 года своим наступлением против Австро-Венгрии оказала союзникам немалую услугу. Германский в австрийский Полевые Генеральные штабы были вынуждены снять с Западного и Итальянского фронтов более 30,5 пехотных и 3,5 кавалерийские дивизии и направить их против наступавших русских войск. Французы вновь могли легко вздохнуть под Верденом. А в Италии австро-венгры прекратили свои атаки в области Трентино.

О Брусиловском наступлении писали много. Так, английский историк Б. X. Лиддел Гарт дал следующую оценку наступлению русского Юго-Западного фронта:

«Россия пожертвовала собой ради своих союзников, и несправедливо забывать, что союзники являются за это неоплатными должниками России».

…Когда император Николай II избрал местом своего постоянного, хотя с частыми отъездами, пребывания могилёвскую Ставку, управление государственными делами «разделилось». Гражданскими заботами занималась теперь Александра Фёдоровна, которая была кузиной германского императора.

Государственных дел супруга венценосного полковника Романова почти не касалась, за исключением того, что связывалось с именем Распутина. Тогда она «входила» и в дела войны, в жизнь Ставки. В письмах к мужу Александра Фёдоровна величала бывшего сибирского конокрада не иначе как «наш Друг».

Чета Романовых больше всего желала удержать власть в огромной державе, охваченной революционным брожением. Император видел в супруге верного соратника. Он писал Александре Фёдоровне из Могилёва:

«Сама подумай, как можешь ты, моя жена, не прийти на помощь своему мужу, особенно теперь, когда он отсутствует...

Как жалко, что ты не взяла на себя это уже давно, по крайней мере с тех пор, как началась война...

Ты должна стать моими глазами и ушами в столице, пока я остаюсь здесь. На тебе лежит задача сохранять мирные отношения и равновесие в кабинете министров. Этим ты окажешь огромную услугу и мне, и нашей стране...

Действительно, ты мне очень поможешь, если будешь проводить обсуждения с министрами и руководить ими...».

Довольно скоро после «утверждения» в Зимнем дворце Александры Фёдоровны старец Григорий стал «влиять» и на военные вопросы. Для начальника штаба Ставки генерала Алексеева не стало большим секретом то, что писала в ноябре 1915 года государыня мужу - Верховному главнокомандующему:

«Дорогой ангел, мне очень хочется узнать у тебя о твоих планах в отношении Румынии. Наш Друг очень обеспокоен...».

Николай II ответил тогда супруге уклончиво и неопределённо. У него действительно ещё не было каких-то твёрдых планов в отношении Румынии. Александра Фёдоровна напомнила ему ещё раз о «беспокойстве в военных делах» Григория Распутина:

«Наш Друг боится, что у нас недостаточно большая армия, чтобы пересечь всю Румынию. Мы можем попасть в «ловушку», которая захлопнется за нами...».

Алексеева, при всей его внешней невозмутимости, неприятно поражало то, что Распутин стал «заниматься» уже не только вопросами состояния армии и флота. Теперь старец Григорий перешёл к конкретным указаниям времени и места наступательных операций русских войск. Императрице Александре Фёдоровне он говорил, что его советы исходят из «вещих сновидений». Государыня же верила ему буквально во всём.

О том, чего стоила или могла стоить «распутинщина» для Русской армии, свидетельствует, например, такое послание Александры Фёдоровны мужу, датированное ноябрём 1915 года:

«Теперь, пока я не забыла, я хочу передать тебе всё то, что видел наш Друг ночью во сне. Он просит тебя приказать продвинуться нашим войскам вперёд в районе Риги. Он сказал, что это необходимо, иначе немцы засядут там зимой столь основательно, что выгнать их оттуда будет стоить больших усилий и бесконечного кровопролития...

…Он говорит, что сейчас это самое важное, и настоятельно просит тебя отдать приказ о наступлении. Он говорит, что мы можем и должны это сделать, и я сочла необходимым сразу написать тебе».

Николай II имел по поводу этого письма с начальником штаба Ставки конфиденциальный разговор. Он состоялся после обычного утреннего доклада:

— Михаил Васильевич. В сегодняшнем докладе мы не услышали от вас ничего относительно наших планов под Ригой?

— Ваше величество. В планы Ставки на эту зиму не входит проведение каких-либо наступательных операций Северного фронта под Ригой.

— А какие операции вообще возможны там в ближайшие один-два месяца?

— Только частные наступления силами полков и дивизий для улучшения своего оборонительного положения. На большее рассчитывать нам под Ригой пока не приходится.

— Почему вы так считаете?

— Ставка планирует основные стратегические действия в кампании будущего года на Юго-Западном фронте. Нам, как было уже доложено, важно вывести из войны Австро-Венгрию, пока главные силы Германии находятся на Западном фронте.

— И район Риги штаб Ставки совсем не беспокоит?

— Пока нет. По данным разведывательного отдела штабов Северного и Западного фронтов, немцы в Прибалтике, и особенно в Курляндии концентрацию войск не производят.

— Что ещё добыла фронтовая разведка?

— Немцы на этом участке фронта стали больше заниматься укреплением своих позиций. Они явно готовятся зимовать в тёплых блиндажах, а не в сырых окопах.

— Тому у вас есть достоверные подтверждения?

— Да, есть. Прежде всего показания пленных из резервных ландверных дивизий, что держат фронт под Ригой. В достоверности их показаний сомневаться не приходится.

— Михаил Васильевич. Я хочу доверительно высказать вам свои сомнения относительно нашей рижской позиции. И не только свои личные.

— Слушаю, ваше величество.

— Мною на днях получено письмо от императрицы. Известный вам вещий старец Григорий обеспокоен положением наших дел под Ригой. И государыня интересуется судьбой войск под Ригой. Она меня спрашивает о том во всех последних письмах. Что мне ей посоветуете ответить?

Алексеев, и раньше открыто недоброжелательно относившийся к вниманию императрицы Александры Фёдоровны к делам армейским и планам Ставки, опустил голову. Николай II всё же заметил грустную улыбку на лице человека, которому он доверил стратегическое управление всей военной силой Российской империи. Государь повторил свой вопрос:

— Как мне, Михаил Васильевич, ответить на письма императрицы?

— Ваше величество... Похвально то, что ваша супруга живёт болью России. Но, как мне думается, у ней и так много гражданских забот там, в столице. А заботами армейскими пусть занимается Ставка Верховного главнокомандующего. Нашего наступления под Ригой пока не будет.

— Вы чем-то обеспокоены?

— Да, ваше величество. Я боюсь того, что наши планы на войну, которые становятся известны в Зимнем дворце, могут стать добычей германской агентуры.

— Вы кого-то подозреваете в этом?

— Наша контрразведка может пресечь утечку секретной информации из Ставки и фронтовых штабов. В столице ей такую работу проводить намного сложнее.

— Вы имеете в виду планы Ставки?

— Не только их. Но и информацию о состоянии армии и о её снабжении, пополнении резервами.

— Так всё же что мне ответить императрице?

— Думается, что государыню надо успокоить в её тревогах. К нашему счастью, ваше величество, Распутин не входит в число начальствующего состава императорской армии.

— Почему к счастью, Михаил Васильевич? Ведь старец Григорий обладает несомненным даром предвидения бед. Больших и малых. В этом я и Александра Фёдоровна убеждались уже не раз. Помните тот случай в Зимнем дворце, когда рухнула одна из люстр.

— Да, тот случай относится к числу нашумевших. Но Распутин, ваше величество, человек сугубо не военный. Его сновидения могут расходиться с планами Ставки и германского Генштаба. Это наше счастье.

— Ведь старец Григорий сегодня весь в заботах о наших победах.

— Пусть он заботится о них вдалеке от фронта и Могилёва. В противном случае, я в том убеждён, в вопросах ведения войны у нас будет больше неразберихи.

— Государыня Александра Фёдоровна знает о вашем нерасположении к старцу Григорию.

— Мне об этом известно, ваше величество. Но я, как начальник штаба вашей Ставки, должен заниматься не разгадыванием снов, а более прозаическими делами. Войной и только войной, пока я пользуюсь вашим личным доверием.

— Михаил Васильевич. В моём доверии к вам можете не сомневаться.

— Благодарю, ваше величество...

Алексеев не питал доверия ни к императрице Александре Фёдоровне, интересы которой в делах военных давно перешагнули рамки разумного, ни к её дворцовому окружению. Не вызывала доверия и личность Григория Распутана, невесть откуда появившегося в Зимнем дворце и стремительно «воцарившегося» на той дворцовой половине, где проживала императорская семья.

Поразительное влияние безграмотного и распутного старца Григория на дела в государстве беспокоило не только русский генералитет, но и «здравые» круги придворной аристократии. Последние в конечном счёте и решили судьбу Распутина, сделавшего в российской истории головокружительную придворную карьеру. Против бывшего сибирского мужика-конокрада составился заговор и в декабре 1916 года его убили. Примечательно, что в рядах заговорщиков состояли и великие князья.

Во главе заговора стояли - князь Ф. Ф. Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, двоюродный брат императора великий князь Дмитрий Павлович и член Государственной думы В. М. Пуришкевич, богатый бессарабский помещик, действительный тайный советник, то есть имевший чин, равный в Табели о рангах чину генерала.

Пуришкевич взял на себя историческую миссию разоблачения «тёмных сил», которые окружали царскую семью. Известна его двухчасовая речь в Государственной думе:

— Достаточно всего лишь рекомендации Распутина для того, чтобы самый ничтожный гражданин поднялся к вершинам государства...

В том своём выступлении бессарабский помещик громогласно обратился к министрам:

— Вели вы действительно уважаете закон, если слава России, её могущество, неразрывно связанные с именем царствующего монарха, дороги вам, тогда вы должны подняться во весь рост и сказать своё слово...

— Вы должны отправиться в Ставку и броситься к ногам царя. Имейте мужество сказать ему, что растёт гнев народа. Нам угрожает революция...

— Тёмный человек не будет больше управлять Россией...

— Нам нужно спасать царство...

Пуришкевич был в Думе выразителем крайне правых взглядов. Блестящий оратор, он свято верил в незыблемость абсолютного самодержавия. Он часто ездил в Ставку, лично занимался безвозмездной помощью раненым и увечным воинам, «курировал» санитарные поезда, циркулировавшие между фронтом и Петроградом с его военными госпиталями. Но даже Пуришкевич не осознавал опасности, которую несла для сражающейся Русской армии распутинщина. Алексеев эту опасность в деятельности отца Григория видел.

Для Михаила Васильевича показателем роли императрицы Александры Фёдоровны и Распутина в «руководстве» войной стал Брусиловский прорыв. Этот успех дался для России ценой крови нескольких сот тысяч человек. Но на то она и война, чтобы за победу расплачиваться прежде всего людскими жизнями.

Императрица и «Друг» семьи Романовых довольно странно отнеслись к успеху наступления Юго-Западного фронта. Так, Александра Фёдоровна писала мужу:

«Он находит (Распутин. – А.Ш.), что... не следует так упорно наступать, поскольку потери слишком велики...

Наш Друг надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так как, повторяет Он, потери снова будут слишком велики...».

Разумеется, начальник штаба Ставки не читал писем императрицы. Но то, что он ощущал «монаршью длань» государыни, бесспорно. Николай II отвечал на одно из писем венценосной супруги так:

«Я сказал Алексееву, что нужно остановить эти безнадёжные атаки... на Карпаты».

Из Зимнего дворца на это пришёл радостный ответ:

«По поводу твоих последних приказов Брусилову наш Друг сказал следующее:

— Я испытываю удовлетворение от последних распоряжений папы. Всё будет хорошо».

«Папой» бывший сибирский конокрад, а ныне всемогущий придворный прорицатель называл государя императора Николая II.

Алексеев всё же настоял на продолжении успешно развивающегося наступления брусиловского фронта. Причём настоял при всей своей человеческой мягкости.

Полковник Романов, в свою очередь не сумевший «убедить» собственного начальника штаба, с некоторой горечью писал в Петроград императрице:

«Алексеев просит разрешения продолжать наступление... и я согласился...».

Александра Фёдоровна ответила:

«Наш Друг очень раздражён тем, что Брусилов не выполняет твоего приказа об остановке наступления, хотя ты был подвигнут свыше дать этот приказ, и Господь благословил твоё решение. Наш Друг опять указывает на бесполезные потери».

Верховному главнокомандующему пришлось оправдываться «за Брусиловский прорыв» перед императрицей и, естественно, перед Распутиным:

«Я только что получил твою телеграмму, в которой ты говоришь о том, что наш Друг очень расстроен тем, что мои планы не осуществились...

Создана дополнительная армия, которая удвоит наши силы в наступлении...

Новая армия позволяет надеяться на успех. Вот почему я дал генералу Алексееву своё согласие...

Моё решение, с военной точки зрения, совершенно правильное и сегодня верное...

Эти детали не должны совершенно касаться тебя. Я прошу об этом, дорогая, передай Распутину только одно:

— Папа приказал предпринять значительные шаги...».

На такое письмо из Ставки Александра Фёдоровна ответила отчаянным посланием:

«Я умоляю, дай опять Брусилову приказ остановить бесполезную бойню...

Зачем повторять безумие немцев под Верденом? Твои прежние планы, такие мудрые, были одобрены нашим Другом.

Вернись к ним...

Наши генералы теперь уже не считаются с потерями живых людей и не останавливаются перед ужасным кровопролитием. Это грешно».

Верховный главнокомандующий сдался:

«Моя дорогая.

Генерал Брусилов, получив мои инструкции, немедленно отдал приказ остановить наступление».

Приказ о прекращении наступления Юго-Западного фронта в 1916 году вызвал немало разнотолков. Особенно если учитывать, что русские войска уже прорвались в карпатские леса. Так, генерал Гурко, участвовавший в наступательных операциях, в своих послевоенных мемуарах замечал:

«Войска были измотаны, и это имело свои последствия... Но нет никакого сомнения в том, что остановка наступления была обусловлена приказами Ставки».

Здесь генерал не договаривает. Под приказами Ставки подразумевались, естественно, только приказы императора Николая II.

Брусилов в своих мемуарах тоже не мог «обойти» во многом спорный приказ Верховного.

«Внезапная необоснованная остановка наступления допустима только во время манёвров. В настоящий момент мы не имеем права на необдуманные действия. Противник несёт такие же потери, как и мы...

Но другого пути разбить и уничтожить врага не существует. Потери, а они могут быть значительными, при этом неизбежны».

Во всех этих «трениях» генерал Алексеев в силу занимаемой им должности становился волнорезом, о который в большинстве известных истории случаев разбивались «накаты» на Ставку волеизъявлений императрицы Александры Фёдоровны...

Письмо Николая II, в котором вскользь говорилось о том, что наступления под Ригой пока не ожидается и потому не надо беспокоиться, мало «вразумили» императрицу. В скором времени Александра Фёдоровна прибыла в Могилёвскую Ставку.

Перед этим государь получил от супруги письмо, переполненное назидательными чувствами:

«Я абсолютно уверена в том, что для твоего царствования и для России наступают великие и прекрасные времена…»

«Мы должны оставить нашему сыну сильную страну. Ради него мы не имеем права быть слабыми, если не хотим, чтобы его царствование было бы ещё более трудным, Чтобы ему не пришлось исправлять наши ошибки и восполнять то, что ты можешь пропустить. Ты сам так страдал за ошибки твоих предшественников, и только Бог знает, как много мучений ты испытал.

Пусть правление Алексея не будет таким тяжёлым. У него сильная воля и независимый склад ума. Не разрешай обстоятельствам, выходить из-под твоего контроля. Постоянно держи всё в своих руках... все должны, чувствовать твою твёрдую руку. Многие годы люди повторяют мне одно и то же: «Русские любят кнут», - это их природа. Чередование нежной любви и железной руки, направляющей и карающей...

Стань Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом — подавляй их. И не смейся надо мной, противный...».

К письму была приложена коротенькая записка, заставившая Николая II поморщиться:

«Наш Друг беспокоится, не много ли прав получил в Ставке генерал Алексеев. А меня беспокоит то, что он почему-то не доверяет мне свои планы и часто отмалчивается на волнующие меня вопросы. Твоя Алике».

На «беспокойство нашего Друга» государь в ответном письме только заметил:

«Моя дорогая, тысячу нежных благодарностей за твой суровый выговор. Я читал это с улыбкой. Ты обращаешься со мной как с ребёнком...

Твой «бедный слабовольный» ворчун Ники».

В Могилёве императрице были в неслужебной обстановке, за обеденным столом, представлены все должностные лица Ставки Верховного главнокомандующего. Первым, естественно, был представлен Алексеев, второе лицо в высшем командовании воюющей Русской армии. Во время по-фронтовому скромного застолья Александра Фёдоровна нашла повод, чтобы переговорить с таким несимпатичным ей генералом:

— Михаил Васильевич, я ещё не имела случая поздравить вас с назначением начальником штаба государя, моего супруга.

— Благодарю, ваше величество. Для меня это большая честь и ещё большее доверие.

— Могу сказать, что все Романовы возлагают на вас большие надежды, поскольку вы стали ближайшим военным помощником императора.

— Я всегда был верен единожды данной присяге на службу Богу, царю и Отечеству.

— В этом мы не сомневаемся. Но вы, Михаил Васильевич, как мне кажется, с большим недоверием относитесь к предсказаниям старца Григория. Не так ли?

— Этот старец является человеком сугубо гражданским. Он малосведущ в делах военных. Поэтому его советы вызывают сомнения не только у меня.

— Вы имеете в виду его сновидение о наступлении Русской армии под Ригой?

— Не только это.

— Но ведь в отношении Риги это была и моя августейшая просьба. А вы её, Михаил Васильевич, почему-то проигнорировали. Получилось не совсем хорошо.

— Ваше величество. Когда провидение поставит вас во главе Русской армии, я буду готов иметь честь выполнить все ваши повеления.

— А сейчас что вам мешает исполнять волю вашей государыни?

— Я, ваше величество, человек военный. Подчиняюсь только начальствующим лицам в погонах...

Тогда разговора у Александры Фёдоровны с генералом Алексеевым не получилось. К чести императрицы, она не стала плести против него интриги. Словно понимала, что доверия её супруга к начальнику штаба Ставки ей не пересилить.

Михаила Васильевича «спасло» в той непростой ситуации и другое. Всесильный Григорий Распутин был «по горло» загружен другими заботами. В Зимнем дворце решалась судьба таких государственных мужей, как А. Д. Протопопов и Б. В. Штюрмер. Первый занимал должности управляющего министерством внутренних дел и затем министра внутренних дел. Второй - сперва министра внутренних дел, потом министра иностранных дел и, наконец, председателя Совета министров. До генерала ли Алексеева, сидевшего где-то в городе Могилёве, было отцу Григорию.

В середине 1916 года произошло какое-то раздвоение в Российской империи. Одна часть её сражалась «за веру, царя и Отечество» на фронтах Первой мировой войны. Вторая, тылы, всё больше и больше окутывалась тенётами политических страстей, борьбой за власть. Победы на фронте страну «замирить» уже никак не могли.

Алексеев, находясь в прифронтовом Могилёве, ощущал, что страна приходит в состояние политического хаоса. Ему начинает грезиться революционный ветер не столь далёкого 1905 года. 15 июня Алексеев подал государю докладную записку. В ней он предлагал «возглавление всей области Общеимператорского Управления особым лицом с диктаторскими полномочиями».

По поводу этой записки императору министр земледелия А. Н. Наумов писал следующее:

«Судьба его проекта известна: не встретив сочувствия к такому решению в общественно-бюрократическом своём окружении, Государь не имел решимости провести его самолично и на заседании Совета министров, под личным своим председательством, 28 июня лишь ограничился высказанными им пожеланиями, чтобы все руководившие в то время центральные ведомственные учреждения и лица в связи с условиями переживаемого страной исключительного момента проявили высшее напряжение своих сил на благо Родины и были объединены ради этого во имя общности служения единому патриотическому подвигу».

Может быть, именно летом 1916 года, столь удачного для России в военном отношении, Михаил Васильевич почувствовал назревание великих потрясений в державной империи. И впервые пришёл к мысли, что его Отечество испытывает потребность в сильной власти.

В том 16-м году сослуживцы Алексеева начали замечать, как в начальнике штаба Ставки пробуждается государственник, всё чаще задумывающийся о том, что ждёт его Отечество в финале Мировой войны и после того, как она завершится.

Известен такой случай. Офицер военно-цензурного отделения М. Лемке беседовал со своим начальником генерал-квартирмейстером Ставки генералом Пустовойтенко. В комнату вошёл Алексеев.

Завязался разговор о фронтовых делах. Михаил Васильевич сказал:

— Да, на сегодня настоящее невесело.

Лемке спросил:

— Лучше ли будущее, ваше превосходительство?

— Ну, это как знать... - ответил Алексеев. - О, если бы мы могли его предупредить без серьёзных ошибок. Это было бы величайшим счастьем для человека дела и величайшим несчастьем для человека чувства...

— Верующие люди не должны смущаться таким заглядыванием, потому что всегда будут верить в исправление всего Высшею Волею, - вставил Пустовойтенко.

— Это верно, только ведь и живёшь мыслью об этой Высшей Воле, как вы сказали. А вы, вероятно, не из верующих? - спросил Алексеев Лемке.

— Просто атеист.

— А я вот счастлив, что верю, и глубоко верю в Бога, и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную Судьбу. Вот знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить её чем-нибудь другим, но вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него - рукой Божьей Помощи, чтобы потом встать во всём блеске своего богатейшего народного нутра.

— Вы верите в это богатейшее нутро? - спросил Лемке.

— Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли. Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Савич Пустовойтенко, как вы, как все мы.

— А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы?

— Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо спасать только себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Италии, Франции, Англии... Скорее Америке, которой до нас нет никакого дела... Нет, батюшка, вытерпеть всё до конца - вот наше предназначение, вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом...

С минуту помолчав, Михаил Васильевич продолжил:

— Армия - наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией можно только погибать. И задача командования свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдёт ломать... Вот тогда мы узнаем, поймём, какого зверя держали в клетке. Всё полетит, всё будет разрушено, всё самое дорогое и ценное признается вздором...

— Если этот процесс неотвратим, то не лучше ли теперь принять меры к меньшему краху, спасению самого дорогого, хоть нашей культуры? - спросил Лемке.

Алексеев ответил с непривычной для него горячностью:

— Мы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда же всё начнёт валиться. А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю, хотя бы о моменте демобилизации Армии. Ведь это же будет такой поток дикого разнуздавшегося солдата, который никто не остановит. Я докладывал об этом несколько раз в общих выражениях, мне говорят, что будет время всё обдумать и что ничего страшного не произойдёт; все так будут рады вернуться домой, что о каких- то эксцессах никому в голову не придёт... А между тем, к окончанию войны у нас не будет ни железных дорог, ни пароходов, ничего - всё износили и изгадили своими собственными руками...

Этот разговор, происходивший в Ставке, М. Лемке записал, уже будучи в эмиграции. Вполне возможно, что при передаче разговора он несколько сгустил краски. Но в том, что Алексеев уже тогда предвидел скорое будущее России, сомневаться не приходится.

Глава седьмая СТРАТЕГ РУССКОГО ФРОНТА АНТАНТЫ

Брусиловский прорыв стал одной из вершин стратегического творчества штаба русской Ставки. Немецкие историки писали, что наступление России летом 1916 года «оказалось самым тяжёлым потрясением, которое выпало до того на долю австро-венгерских войск».

То, что Брусиловский прорыв не получил логического завершения и не принёс стратегического успеха России и Антанте, стало предметом обсуждения в русской Ставке. Там ожидали больших результатов и даже полного военного разгрома Австро-Венгрии, главной союзницы Германии.

Император Николай II, до того не интересовавшийся вопросами стратегического руководства войной, попросил прибыть к нему в штабной вагон «на чай» Алексеева и Пустовойтенко. Разговор походил на обмен мнениями по большому и уже завершённому делу:

— Михаил Васильевич. Меня в Петрограде, куда я отбывал, как вам известно, по делам государственным и думским, засыпали вопросами относительно атаки фронта генерала Брусилова.

— Ваше величество, этот вопрос по сегодняшний день волнует и Ставку.

— Но ваш штаб теперь занят операциями конца года. Что в брусиловском наступлении сегодня волнует Ставку? Это же не гражданский Петроград с его думскими политиками.

— Моё мнение таково - результат фронтового наступления должен был быть иным.

— Вы всё жалеете о том, что Австро-Венгрия не выкинула белые флаги?

— С этим, ваше величество, всё ясно. Германия не дала упасть своему союзнику и умело поддержала его в очередной раз в Галиции. Дело в другом.

— В чём именно?

— В действиях наших союзников по Антанте на Западном фронте.

— Что делать. Они и сами прекрасно понимают, что нарушили собственные решения совещания в Шантильи.

— Они обязаны были своевременно начать наступление на реке Сомме. А начали операцию только в конце июня месяца. Такая позиция заставляет штаб Ставки задумываться о будущем.

— А что скажет Михаил Саввич? У него тоже есть претензии к действиям Жоффра и англичан?

— Есть, ваше величество. Антанта в ходе наступления Юго-Западного фронта упустила, на мой взгляд, два стратегических результата, получив только третий и не самый главный.

— Какие именно?

— Несогласованностью действий Антанта не смогла разбить до конца Австро-Венгрию. Это первое. То, что французы и англичане не имели успеха на Сомме, - это второе. В области стратегии Антанта только спасла русской кровью от полного поражения Италию. Вот и все результаты союзных действий этим летом.

— Михаил Васильевич, ваше мнение, по всей видимости, не расходится с мнением генерал-квартирмейстера Ставки?

— Нет, ваше величество. Союзники на Сомме надеялись воспользоваться плодами нашего наступления в Галиции. Но этого у них не получилось, в силу их нерешительности.

— А мог быть стратегический успех в действиях держав Антанты?

— Несомненно мог. Но при одном непременном условии, которое уже выразил здесь, хотя и несколько иначе, Михаил Саввич.

— При каком условии?

— Ваше величество. Причина неудачи Антанты кроется в том, что первый выстрел на реке Сомме прозвучал тогда, когда самый опасный момент русского наступления в Галиции австрийцы уже пережили.

— И вы, Михаил Васильевич, полагаете, что вина в стратегической незавершённости атаки генерала Брусилова лежит именно в союзнической несогласованности?

— Только в ней. Не всё же одной России выручать союзников в этой войне. Это исторически несправедливо.

— Тогда надо дать генералу Жилинскому в Париже на Сей счёт самые твёрдые инструкции.

— Жилинскому на новых совещаниях в Шантильи трудно будет играть роль требовательного посланца России.

— Почему вы так считаете?

— Да всё потому же, ваше величество. Французский и английский послы в России свои интересы отстаивают не перед нами в Ставке, в городе Могилёве, а в далёком отсюда Петрограде, при императорском дворе.

— Но это обычная дипломатия. Не больше.

— Благодаря такой дипломатии штабу Ставки уже не раз приходилось вносить нежелательные коррективы в свои планы.

Тот разговор за чаем император Николай II продолжать не стал. Он прекрасно понял, о чём речь.

А. И. Деникин в своих воспоминаниях поясняет одну из черт характера Михаила Васильевича Алексеева:

«Не всегда достаточно твёрдый в проведении своих требований, в вопросе независимости Ставки от сторонних влияний Алексеев проявил гражданское мужество, которого так не хватало жадно державшимся за власть сановникам».

В подтверждение этой мысли Деникин приводит такой эпизод:

«Однажды, после официального обеда в Могилёве, императрица взяла под руку Алексеева и, гуляя с ним по саду, завела разговор о Распутине. Несколько волнуясь, она горячо убеждала Михаила Васильевича, что он неправ в своих отношениях к Распутину, что старец - «чудный и святой человек», что на него клевещут, что он горячо привязан к их семье, а главное, что его посещение Ставки принесёт счастье.

Алексеев сухо ответил, что для него этот вопрос - давно решённый. И что, если Распутин появится в Ставке, он немедленно оставит пост начальника штаба.

— Это ваше окончательное решение?

— Да, несомненно.

Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись с Алексеевым.

Этот разговор, по словам Михаила Васильевича, повлиял на ухудшение отношения к нему государя. Вопреки установившемуся мнению, отношения эти, по внешним проявлениям не оставлявшие желать ничего лучшего, не носили характера ни интимной близости, ни дружбы, ни даже исключительного доверия...

Но в вопросах управления армией государь всецело доверялся Алексееву».

Успешное наступление брусиловского фронта и впечатляющие потери Австро-Венгрии подтолкнули к вступлению в войну до этого нейтральной Румынии. Она долго колебалась и наконец решилась выступить на стороне Антанты.

4 августа она подписала союзную конвенцию с Антантой. А потом королевское правительство из Бухареста объявило войну Австро-Венгрии, Германии, Турции и Болгарии. Румынское командование задумало наступательно действовать в Трансильвании и оттуда нанести удар на Будапешт.

Вступление Румынии в войну вызвало, как ни парадоксально, большую озабоченность в русской Ставке. Николай II сразу уловил тревожные нотки в традиционных утренних докладах своего начальника штаба.

— Михаил Васильевич. Решение румынского короля Фердинанда I встать в европейском споре на сторону Антанты в вас большого энтузиазма, как я вижу, не вызвало.

— От такой союзницы нам приходится ждать только одних бед. И ничего хорошего.

— Но так судить, наверное, нельзя. Румынская армия насчитывает почти 600 тысяч человек. Они притянут на себя примерно столько же войск австрийцев и болгар. Поддержка нам будет несомненная.

— Меня, ваше величество, решение румынского короля навело сразу же на грустные мысли.

— Объясните, будьте любезны.

— Румынам можно вспомнить время своих военных побед только во времена войн даков с римлянами. Да ещё в 1877 год, когда под болгарской Плевной против турок они опирались на русские штыки. У короля Фердинанда нет, ваше величество, армии в современном её понятии.

— Но 600 тысяч солдат. Это же вторая союзная Сербия.

— Только румыны не будут сербами, когда на них пойдут атакой болгары и австрийцы с венграми. Королевство разобьют ещё до нынешней осени.

— Но мы же уже отправили на помощь румынским войскам в Добруджу 47-й корпус генерала Зайончковского. Поставлены задачи и флоту Чёрного моря.

— Да вся беда в том, что этот корпус будет не последней нашей ласточкой в рядах румынских войск.

— Военный министр короля маршал Авереску не просил нас о большой поддержке войсками.

— Пока не просил, ваше величество. Уже в ближайший месяц, в лучшем случае - в два, нашим новым союзникам потребуется более существенная поддержка. А все резервы Ставки уже распределены по фронтам. У нас нет лишних корпусов, а тем более армий.

— Значит, вы считаете, что Вена и София в ближайшее время разгромят Бухарест?

— Это ясно как день, ваше величество.

— Что же в таком случае ожидает Россию?

— Удлинение линии Восточного фронта как минимум на 500 километров. Румынская армия его держать не сможет. Придётся все наши резервы и целые армии с других фронтов отправлять на латание дыр в новом, Румынском, фронте.

— Я думаю, Михаил Васильевич, что так резко отзываться о новом союзнике Антанты всё же не стоит.

— Но у нас нет радужных перспектив с открытием Румынского фронта, ваше величество.

— Я всё же думаю, что ваши опасения совершенно напрасны. Тем более что в сегодняшней телеграмме из Бухареста от короля Фердинанда говорится, что его армия начала успешное наступление в горной Трансильвании.

— Этот успех, дай Бог, продлился хотя бы на месяц.

— А что даст нам этот месяц, Михаил Васильевич?

— За месяц мы сможем определиться, чем можно усилить в Добрудже корпус генерала Зайончковского...

События в союзной Румынии развивались даже быстрее, чем предполагал генерал Алексеев. В Берлине и Вене сразу поняли, что короля Фердинанда можно разгромить легко и быстро, чтобы выйти к российской государственной границе по реке Прут. Задачу нанести военное поражение новому союзнику Антанты поручили опытному полководцу: немецкому генерал-фельдмаршалу Августу фон Макензену.

Он был отозван из Сербии, где во главе союзных германских, австро-венгерских и болгарских войск уже завершил оккупацию этой страны. Сербская армия, отступив, оказалась в Греции. Макензену было вверено общее командование всеми силами, направленными против Румынии и объединёнными в Дунайскую армию. Она состояла из немецких, болгарских и турецких дивизий. Вместе с ней предстояло действовать 1-й австро-венгерской армии генерал- полковника Артура Арца фон Штрауссенберга.

Румынское наступление в Трансильвании развивалось крайне медленно. Тогда русская Ставка подкрепила новоявленных союзников частью сил своей 9-й армии. Когда Дунайская армия генерал-фельдмаршала Макензена перешла в наступление на юге Добруджи, руководству Антанты стало ясно, что король Фердинанд (который в те дни «увлекался» пилотированием новых аэропланов, а не командованием войсками) обречён на полное поражение.

Сигнал бедствия прозвучал дважды и почти одновременно. Болгары заняли крепость Базарджик. Затем Дунайская армия взяла город Базарджик. Оборонявшая его румынская дивизия сложила оружие. Положение выправил корпус генерала Зайончковского, который выбил неприятеля из Базарджика. Но одна из румынских дивизий в ночь на 25 августа самовольно ушла на север, обнажив фланг ничего не подозревавших русских.

На стол Верховного главнокомандующего России легла срочная, даже не шифрованная, телеграмма из Бухареста:

«Ваше императорское величество. Прошу поддержки. Фельдмаршал Макензен с болгарами угрожает моей столице со стороны Дуная.

Всегда ваш король Фердинанд».

Император Николай II вызвал к себе начальника штаба. Генерал Алексеев уже знал содержание телеграммы из Бухареста и потому не выказал удивления, когда государь зачитал ему фердинандовский «крик о помощи»:

— Михаил Васильевич. Ваши опасения подтверждаются в самом худшем. Фельдмаршал Макензен закрепился на Дунае и угрожает с юга румынской столице.

— Ваше величество, это ещё не всё. Ночью штабом Ставки получена телеграмма от генерала Зайончковского. В Северной Добрудже румыны оголили ему корпусной фланг близ Базарджика.

— Знаю Зайончковского. Командовал в 1906-м лейб- гвардии Егерским полком. Каковы его силы на Дунае?

— 47-й армейский корпус состоит из двух дивизий: 61-й пехотной генерал-майора Симанского и 1-й сербской добровольческой дивизии полковника Хацича, которая формировалась в Одессе.

— А кавалерия? Добруджа - это же степи. И сухие. Простор для конных атак.

— Корпус усилен ковенской 3-й Кавалерийской дивизией с двумя конно-артиллерийскими батареями.

— Какую помощь мы, Михаил Васильевич, можем оказать сегодня королю Фердинанду?

— Надо создать в Добрудже союзную армию под командованием генерала Зайончковского. И поручить ей оборонять порт Констанцу и дальние подступы к устью Дуная.

— Хорошо. Согласие у короля Фердинанда мною будет получено сегодня же.

— Ваше величество. Я уже дал задание генерал-квартирмейстеру Пустовойтенко найти резервы, которые мы можем послать в поддержку румынской армии.

— Можем мы послать большие силы на Средний Дунай и в Трансильванию?

— Нет, не можем. Во-первых, у нас резервных арь4ий нет. А во-вторых, мы просто не успеем...

Король Фердинанд I и его военный министр Александр Авереску сразу же дали согласие на создание Добруджанской армии в составе русского экспедиционного корпуса, своих трёх пехотных дивизий, остатков разбитой у Базарджика дивизии и кавалерийской бригады каларашей. Командующим «сводной» армией стал русский генерал Зайончковский.

Защитить портовый город Констанцу Добруджанская армия не смогла. Болгары нанесли сильный удар по позиции румынской пехоты. Русским войскам пришлось «догонять» отступающих союзников по причерноморским степям дунайского правобережья. На так называемой Кобадинской позиции отход союзной армии прекратился. В первых числах сентября русские и румыны остановили продвижение 3-й болгарской армии по степям Северной Добруджи.

После этих боев случилось то, что прогнозировалось Алексеевым. Макензен форсировал Дунай перед Бухарестом. 21 ноября румынские войска сдали свою столицу без боя, отступив к государственной границе с Россией.

Начальник штаба Могилёвской Ставки это событие прокомментировал так:

— Бухарест румыны удержать никак не могли. Но сдавать собственную столицу врагу без боя - это уже слишком...

Русская Ставка сделала всё, чтобы спасти Румынское королевство от полного разгрома. 9-й армии было приказано с помощью 2-й армии румын лишить австрийцев и германцев шансов взять в кольцо 1-ю румынскую армию и уничтожить её в Валахии.

Румынский фронт стабилизировался на линии дунайского устья, городов Браилов, Фокшаны, Окна, Дорна-Ватра. Почти вся территория Румынии к концу декабря 1916 года оказалась занятой германскими войсками и их союзниками. В руки немцев попал район города Плоешти с его богатейшими нефтепромыслами.

Алексеев относительно вступления Румынии в Первую мировую войну на стороне Антанты ошибался только в одном. Об этом в «Моих воспоминаниях о войне 1914-1918 гг.» писал генерал Людендорф:

«Мы разбили румынскую армию, но нам не удалось уничтожить её. Мы достигли всего, к чему представлялась малейшая возможность, но были всё-таки вынуждены оставить в Добрудже и в Валахии силы, которыми до вступления в войну Румынии мы могли располагать на Восточном и Западном фронтах, а также в Македонии. Несмотря на нашу победу над румынской армией, мы стали в общем слабее».

...В русской Ставке понимали, что Россия от вступления Румынии в войну на стороне Антанты тоже стала слабее. На одном из рабочих совещаний в Могилёве с приглашением главнокомандующих фронтов и начальников их штабов генерал Алексеев сделал особый доклад с анализом боевых действий в Северной Добрудже и в горах Трансильвании (на южном крыле Юго-Западного фронта). Ему было задано при молчавшем Верховном несколько вопросов:

— Михаил Васильевич, во что обошёлся армии России новый Румынский фронт?

— В 35 пехотных и 11 кавалерийских и казачьих дивизий с их штатной артиллерией и тылами. Не считая, разумеется, отдельных полков, батальонов, дивизионов тяжёлой артиллерии, санитарных поездов и прочего.

— Румынская королевская армия способна самостоятельно держать линию фронта?

— Определённо нет. Румыны фронт не удержат без нашей решающей помощи. Мы едва успеваем своими войсками латать дыры.

— Значит, мы только стратегически пострадали от вступления в Антанту этого королевства?

— Точно так. Русский боевой фронт в войне удлинился на целых 500 километров. Их надо держать и обеспечивать. А у нас трудности, всем вам известные.

— Значит, из румынской кампании напрашивается не самый приятный для России вывод?

— Такой вывод, на мой взгляд, может быть один. Лучше бы Румынии в этой войне по-прежнему оставаться нейтральной...

Румынский фронт к концу Первой мировой войны «вобрал» в себя четыре полнокровные русские армии - 4-ю, 6-ю, 8-ю и 9-ю, не считая собственно румынских. Его полевое управление было создано, преимущественно из русских офицеров, в декабре 1916 года.

Номинально главнокомандующим фронтом считался король Румынии Фердинанд I, который всё больше увлекался полётами на аэропланах. Попытки союзников «наставить его на путь истинный» ни к чему не приводили. Фердинанд хотел стоять во главе фронта Первой мировой войны, не обременяя себя при этом заботами.

Фактически войсками фронта (русскими и румынскими) командовали помощники «летающего» монарха: сперва генерал от кавалерии В. В. Сахаров, а затем генерал от инфантерии Д. Г. Щербачёв. На их имена из могилёвской Ставки и шли почти все служебные телеграммы.

...В скором времени союзники по Антанте запросили Россию о помощи живой силой, то есть солдатами для действий на Французском и Салоникском фронтах. Такой опыт уже был: в Дарданелльской десантной операции успешно действовал в составе англо-французской эскадры русский крейсер «Аскольд», участвуя в огневой поддержке высадки войск на Галлиполийский полуостров.

В Москве, Саратове, Самаре, Екатеринбурге и Челябинске по решению Ставки были сформированы четыре Особые стрелковые бригады. Две из них были отправлены во Францию, две - в Македонию. Бригады имели свою артиллерию и сапёров.

В ноябре союзники провели наступление на Салоникском фронте в районе Монастира, важного узла дорог в сербской части Македонии. С наступлением зимы в горах главнокомандующий Франции Жоффр приказал остановить наступление, поскольку успехи его оказались незначитальными. Сломить сопротивление противника (8 болгарских, 2 германские и одна турецкая дивизии) на юге Балкан Антанте не удалось.

На Грецию, которая подверглась блокаде с моря, было оказано сильное дипломатическое давление, подкреплённое высадкой союзного десанта вблизи Афин. В Париже и Лондоне не без оснований опасались, что греческая армия, в которой среди командования сильны были прогерманские настроения, выступит против Антанты и будет угрожать тылу и коммуникациям Салоникского фронта.

Правительству Греции пришлось пойти на полную демобилизацию своей армии и сдачу военного флота. Иначе говоря, Антанта разоружила пока ещё нейтральную европейскую страну, тем самым обеспечив лояльность Греческого королевства.

В боях на македонской земле участвовали и русские части, потерявшие только ранеными 1116 человек, не считая 863 больных. Наступление Салоникского фронта (6 сербских, 5 французских, 5 английских, русская и итальянская дивизии) не повлияло, вопреки ожиданиям, на положение дел в Румынии. Королевство оказалось разгромленным.

Всё же император Николай II поблагодарил Жоффра за содействие Румынскому фронту. Болгарские дивизии из Македонии так и не усилили Дунайскую армию генерал-фельдмаршала Макензена, оставшись на Салоникском фронте. Верховный спросил на одном из докладов своего начальника штаба:

— Михаил Васильевич. Будет ли фельдмаршал Макензен прорываться через рубеж реки Прут?

— Нет, не будет, ваше величество.

— Но ведь перед ним слабый заслон из румын. А наши армии пока только на подходе в Бессарабию.

— Макензен побоится наступать через российскую границу по двум причинам. Первая. Болгары не будут сражаться против русских, своих недавних освободителей. Да ещё на их родной земле.

— А вторая причина?

— Дунайская армия в случае успеха прорыва через Прут может просто затеряться в степях Малороссии.

— Значит, российские просторы пугают наших врагов даже в начале XX столетия?

— Ещё как, ваше величество. Не пугался лишь один император французов Наполеон. А что из этого вышло? История Русского похода Великой армии всем известна...

Императрица Александра Фёдоровна по наущению «Друга» - Григория Распутина продолжала вмешиваться в дела Ставки. И, что больше задевало Алексеева, - в решение вопросов стратегического управления фронтами. В разговорах с императором, когда речь заходила о всевидящем «отце Григории», Михаил Васильевич старался отмалчиваться, чтобы не вызвать неодобрения.

Однако утечка информации и не только оперативного характера из штаба Верховного в покои императрицы в Зимнем дворце всё же была. После отречения царя от престола Алексеев расскажет сослуживцам следующее:

«Когда мы изучали личные бумаги императрицы, то нашли в них карту с обозначением диспозиции войск на всём протяжении фронта. Эта карта была сделана в двух экземплярах - для императора и для меня. Я был подавлен. Только один Бог знает, как могла быть использована эта карта».

Нет сведений о том, что императрица Александра Фёдоровна совершала какие-то «противоправные» действия против собственной державы в ходе Первой мировой войны. Но в её окружении, особенно со стороны Распутина, всё же значилось немало личностей, которыми с полным на то правом могла заинтересоваться русская контрразведка.

В конце 1916 года Ставку порадовали действия Отдельной Кавказской армии во главе с генералом от инфантерии Н. Н. Юденичем. В самом начале кампании успешно завершилась Эрзерумская операция, проведённая в зимних горах. 3-я турецкая армия, противостоявшая русским на Кавказе, была в очередной раз наголову разбита. В ходе штурма крепости впервые использовались тяжёлые орудия, подвезённые на автомобилях из крепостного Карса.

Кавказский командующий стал последним человеком в истории старой России, который удостоился полководческой орденской награды. За Эрзерум Юденич заслуженно получил императорский Военный орден Святого великомученика и Победоносца Георгия 2-й степени.

Начальник штаба могилёвской Ставки не мог не поздравить с такой высокой наградой хорошо знакомого ему генерала:

— Николай Николаевич, сердечно поздравляю от всех чинов штаба Ставки с Георгием второй степени. Рад за вас и вашу армию. Обнимаю. Алексеев.

— Михаил Васильевич, глубоко признателен государю императору и лично вам за оценку трудов кавказцев под Эрзерумом.

— Ставка надеется, что в новых победах кавказцев георгиевских кавалеров прибавится. Дерзайте во славу Отечества.

— Уже дерзаем. Кубанские пластуны отличились в новых атаках.

— Поздравьте их от имени Ставки. Георгиевская дума ждёт от вас новых наградных представлений.

— Они уже собраны армейским штабом. Будут отправлены к исходу дня.

— Желаем новых боевых успехов в турецкой Армении и Персии. Помните, сегодня на вас равняется вся Русская армия...

Затем армия Юденича успешно провела на черноморском побережье Трапезундскую и в горах турецкой Армении Огнонскую наступательные операции. Султанское командование ни в том, ни в другом случае не смогло организовать сильного сопротивления, заботясь больше всего о том, чтобы оторваться от атакующих и суметь закрепиться на новой позиции.

Перед началом Трапезундской операции у Алексеева состоялся телеграфный разговор с августейшим главнокомандующим Отдельной Кавказской армией великим князем Николаем Николаевичем-младшим и командующим (фактическим) этой армией генералом Юденичем:

— Николай Николаевич. Справится ли ваш Приморский отряд с задачей наступления на Трапезунд и его захвата?

— Отряд готовится. Но сил у него мало, а у армии резервов нет. Ближайшая к Батуму Сибирская казачья бригада находится в постоянных боях в горах с турками и куртинскими племенами.

— Ставка приняла решение перебросить морем под Ризе две пластунские бригады кубанцев из Севастополя и Новороссийска. Это 18 тысяч человек при 12 орудиях с обозами. Бойцы испытанные. Отличились под Сарыкамышем, на реке Араке, в Брусиловском прорыве, в Заднестровье.

— Пластуны мне, Михаил Васильевич, хорошо знакомы. Кто руководит перевозкой десанта?

— Ответственность взял на себя вице-адмирал Колчак Александр Васильевич. Командующий Черноморским флотом.

— Просим помочь нам решить вопрос оказания огневой поддержки при наступлении на Трапезунд по берегу.

— В чём у вас неувязка с черноморцами?

— Они порой ссылаются на погодные условия, на штормовую ситуацию и отводят корабли от берега.

— Понял. Ваше мнение адмиралу Колчаку передам. Просьбы к Ставке ещё есть?

— Есть. Дружины государственного ополчения Кавказской армии по сей день имеют на вооружении в основном берданки. Есть ли возможность заменить их винтовками, хотя бы трофейными?

— Такой возможности нет. Используйте оружие погибших, трофеи. Что ещё?

— Просим на основе Приморского отряда армии с прибытием бригад пластунов сформировать 5-й Кавказский корпус. Действующий на самостоятельном направлении.

— Считайте, что Верховный главнокомандующий вашу просьбу о формировании нового армейского корпуса утвердил...

Турецкая разведка установила факт прибытия двух Кубанских пластунских бригад с двумя казачьими батареями на усиление русского Приморского отряда. Турки отступали перед ним вдоль побережья по единственной колёсной дороге, стараясь зацепиться то за одну, то за другую речку, которые несли бурные потоки с близких Понтийских гор в море. Однако это им не удавалось.

Турок не спасло даже то, что у Трапезунда они усилили свои силы с 14 батальонов пехоты до 41 батальона. Причём сюда перебрасывались отборные по составу и подготовке войска. Хорошо вооружённых, экипированных и морально готовых драться стойко и упорно.

Форсировав с боем реку Кара-дере, передовой русский отряд 5 апреля овладел портовым городом Трапезундом. Теперь российская государственная граница на Батумском направлении была полностью безопасна. Линия фронта заметно удалилась от Аджарии с её мусульманским населённом, а тыловой армейской базе крепости Карс больше не угрожал охватывающий удар с северо-запада.

Дальнейшее продвижение вдоль берега Чёрного моря по направлению к Синопу, в бухте которого в годы Крымской войны произошло последнее сражение эпохи парусного флота, смысла не имело. Большая протяжённость береговой коммуникационной линии требовала боевого охранения и могла отвлечь немало сил, в которых нуждался фронт.

Поэтому могилёвская Ставка согласилась с мнением великого князя Николая Николаевича-младшего и генерала Юденича ограничиться на северном участке фактически уже существовавшего Кавказского фронта приобретением портового Трапезунда. Он становился базой временного базирования черноморских кораблей.

В могилёвской Ставке, будучи знакомы с ситуацией на Кавказе, решили, что сил там вполне достаточно для удержания завоёванной территории: 183 с половиной батальона пехоты, 49 дружин Государственного ополчения, 6 армянских добровольческих дружин, 175 казачьих сотен, 657 пулемётов, 470 орудий, 28 инженерных рот, четыре авиационных и воздухоплавательных отряда и роты, 6 автомобильных и мотоциклетных рот и команд, 9 броневых автомобилей.

Алексеев составил Верховному специальный доклад о положении дел на Кавказе. Император Николай II довольно ревниво относился к кавказским делам. Причина была в том, что в Тифлисе царским наместником с правами главнокомандующего сидел один из Романовых, пусть и опальный:

— Михаил Васильевич. Так вы считаете, что пополнение Отдельной Кавказской армии большой необходимостью сейчас не является?

— Точно так, ваше величество. Сейчас все наши резервы нужны на Румынском фронте. На место разбегающихся неизвестно куда румынских дивизий мы вынуждены немедленно ставить свои. Дыр там столько, что мы едва успеваем их латать.

— А что у нас на Кавказе есть на сегодня у великого князя Николая Николаевича?

— По списочному составу ровно 207 293 штыка и 23 220 сабель.

— Но это списочный состав? А в действительности?

— За зиму в горах в армии было много обмороженных. По весне начались болезни, появилась эпидемия малярии. Но часть выздоравливающих уже вернулась в строй.

— Значит, вы считаете, наши кавказцы Эрзерум удержат?

— Не просто удержат, ваше величество. Но в третий раз 3-й турецкой армии устроят полный разгром.

— Дай Бог, чтобы такое случилось...

Широко задуманная в Стамбуле наступательная операции на Эрзерумском направлении провалилась. На первых порах у Сурмала туркам удалось прорвать фронт и потеснить русских на 20 километров. Но затем всё встало на свои места. Кавказские и туркестанские стрелки, казаки^-пластуны и казачья конница с берегов Кубани и Терека нанесли несколько сильных контрударов.

Последний удар турки получили в боях на шоссе Эрзинджан - Трапезунд. Султанская 3-я армия в очередной раз оказалась полностью разгромленной, и ей пришлось отдать атакующему противнику важный город Эрзинджай. He имело успеха и наступление на позиции русских и новой турецкой армии, недавно прибывшей на Кавказ - 2-й Ахмеда-Иззет-паши. Первые снега и морозы прекратили активные боевые действия в горах.

В Персии русскому кавалерийскому корпусу генерала Баратова пришлось отступить на 300 километров. Это было сделано не столько под натиском турок, сколько под «давлением» эпидемии малярии. Войска отводили из малярийных низменных мест в горы с обилием в них чистой питьевой воды восточнее города Хамадана. С таким решением Юденича и Баратова Алексеев согласился без излишних трений.

У могилёвской Ставки за Кавказ «голова больше не болела». Благодаря полководческому таланту генерала Юденича самая значительная по силам 3-я турецкая армия за кампанию 1916 года была разбита трижды...

Военная кампания третьего года завершилась для России в целом достаточно удачно. Во многом это было связано с успехами Юго-Западного фронта, главнокомандующим армиями которого стал талантливый Брусилов, сменивший менее удачного Иванова. К тому же в войсках фронта появилась целая группа военачальников - Каледин, Сахаров, Щербачёв, Корнилов, Деникин, Лечицкий, которые были способны брать инициативу в боях на себя. А успехи Отдельной Кавказской армии были просто впечатляющи.

Английский генерал А. Нокс, написавший труд о Русской армии в годы Первой мировой войны, вышедший в Лондоне в 1921 году, отмечал следующее:

«Русское военное положение улучшилось так, как того не смог бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступления прошлого года».

Такая оценка военной кампании 1916 года, проведённой Русской армией, случайной, разумеется, не была и быть не могла. И дело было не только в Брусиловском прорыве и Эрзерумской победе. Россия включила «на полный ход» своё оборонное производство. На фронтах исчез «снарядный голод», в войска стало поступать в достаточном количестве вооружение, наладилось снабжение всем необходимым.

Бели в 1914 году промышленность страны произвела для действующей армии только 80 тысяч артиллерийских снарядов, то в третьем году войны - 20 миллионов штук. В начале войны Россия производила на своих заводах 1237 орудий в год, а в 1916 году - 5000 орудий всех калибров.

Российскому правительству удалось разместить за границей часть военных заказов. Хотя главные державы Антанты, Франция и Великобритания, думали прежде всего об обеспечении своих армий и флотов. Винтовки, например, стали поступать из Соединённых Штатов. Их массовое производство для Русской армии за должную плату наладили японцы и итальянцы.

Однако воюющую Российскую державу губили не сражения на поле брани, а внутренние неурядицы, всё более усиливающаяся «политическая разруха». Мировая война, называвшаяся на страницах российских газет Великой, Отечественной, только на время приглушила революционное брожение, неумолимо перераставшее в революционные потрясения...