Последняя гимназия

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Слышь, Розен! – крикнул Душка, мимоходом заглянув во второе отделение: – не отдашь сегодня трешку, завтра полтинник набавлю:

– Какую трешку? Я у тебя рубль брал.

– А ты считать умеешь?

– Умею…

– Рубль ты у меня когда брал?… В январе. А сейчас апрель кончается. Не отдашь сегодня трешки, завтра три с полтиной будет.

– Да ты что? с ума сошел? – удивляется "барон" Розен. – Два с полтиной на рубль насчитал.,. С Гоголя и получи!

– Как? – нахмурившись подходит к парте Душка: – как ты сказал, зануда? С Гоголя?… Не отдашь?

– Факт, не отдам… Три рубля! – В морду хочешь?

– Дай! – вскакивает "барон": – дай, попробуй.

Раздается звонкая оплеуха… Розен с воем хватается за покрасневшую щеку и падает обратно на парту…

– Ну? – спрашивает Душка. – Хватает? Будешь отдавать или нет?

– Уйди, – плачется Розен. – Откуда я тебе трешку возьму?

Новая оплеуха звонко отдается в классе, и снова воет "барон". Рисующий у окна худой и растрепанный новичок Андреев внезапно бросает краски и бледнеет.

– Оставь… Розена! – задыхаясь говорит он. – Под силу себе нашел, что ли?…

Это неожиданное вмешательство до того поражает Душку, что он действительно оставляет своего должника и глядит на Андреева.

– И ты, значит, в морду захотел?… Смотри, схлопочешь, паразит…

– Сам ты паразит, ростовщик чёртов! Гадина ты!… Сука!… Сволочь! У нас таких гадов убивали прямо, в сортир головой сбрасывали…

– Сейчас по морде дам…

– А я тебе такого отвешу, что и не запросишь больше!

Синие душкины глаза становятся совсем темными; нежное, миловидное лицо белеет.

– Стыкнемся.

– Выходи.

Они становятся друг против друга. Худой и неуклюжий художник явно ощущает свое бессилие, глядя на ловкого красавичка-ростовщика. Душка, нахмуренный и злой, смотрит, куда бить… Противников сразу окружают ребята; лица всех мрачны я сосредоточены. Потом раздаются глухие крики:

– Дай ему, Андреев!

– Дай!

– Дай!

– Начни только!

– Не бойся!

– Не бойся, Андреев!

В комнате повисает страшная неощутимая угроза. Душка белеет до синевы и начинает отступать к двери… Чувствует, что сзади уже кто-то заходит… Сейчас -

– Душка! – слышится вдруг из коридора голос Фоки: – куда тебя черти занесли?… Ждать себя только заставляешь! Идем!…

Ваську Андреева прислали из провинциального реформаториума. Прислали потому, что он сам настойчиво просил отправить его в Питер, где хотел учиться рисованию…

Худой, длинный, неуклюжий, с растрепанными жидкими волосами, с папкой рисунков, с ящиком красок, Андреев появился в Шкиде в середине апреля. Его посадили во второй класс, и он, обосновавшись у окна, принялся за карандаши и краски, рисуя портреты ребят.

И шкидцы сразу прониклись почтением к новичку, хотя он не обращал никакого внимания на происходившее вокруг него, рисовал, читал и непонятно чудил.

Когда в Шкиде в первый раз с зимы открыли окна. Андреев поставил на подоконник стул и, усевшись на нем, принялся рисовать эскиз, поплевывая по привычке в сторону. Плевки шлепались на панель, на головы и лица прохожих, и вскоре внизу уже собралась и шумела достаточная толпа.

Тогда Андреев встал во весь рост на подоконнике и, вытянув руку, произнес:

– Умолкни, чернь непросвещенна! – и сбросил на улицу стул.

Озлобленная "чернь" не умолкла, а подступила к дверям и начала ломиться в Шкиду… Ребята сбегали в четвертое отделение, и там Фока, обличьем похожий на халдея, сошел вниз, открыл дверь и, приняв протянутый стулик, сообщил бушующим гражданам, что воспитанник сумасшедший, сейчас сидит в смирительной рубашке и будет отправлен в сумасшедший дом.

Этот-то Васька Андреев, после неудавшейся своей стычки с Душкой, увидел, что никто из ребят не расходится. Вполголоса начался разговор, и после недолгого препирательства решили крыть Душку вечером в спальне…

Почуявший недоброе Душка пришел в спальню не один, а в одно время с Фокой, Иошкой и своим другом по амурным делам третьеклассником Бобром.

На его кровати в ногах сидел Андреев, кругом в проходах и на постелях толпой громоздились ребята, в стороне стоял Купец, которого упросили перехлестнуться с Фокой, если тот станет заступаться за ростовщика.

И те, кто пришел с Душкой, сразу поняли, что если они помогут ему, – их будут крыть заодно: в спальне собралось человек семьдесят ребят – почти вся Шкида.

Душка увидел, как опустились глаза у Иошки, Фоки и Бобра, – они остановились у кроватей, не глядя на собравшихся, принялись торопливо раздеваться, а он продолжал идти к своему месту, навстречу толпе, навстречу темным ожидающим лицам, тяжелому болезненно-неизвестному страху.

Толпа расступилась перед ним и снова сомкнулась за спиной…

Навстречу встал Андреев. Рядом с ним оказался Розен с толстой, сложенной вчетверо велосипедной цепью, которую принес Лепешки в доказательство, что его велосипед не "мифология".

– Ну, – сказал Андреев, – теперь стакнемся? Душка опустил руку в карман, нащупывая нож.

– Я с тобой драться не буду,- тихо сказал он.

– Нет, будешь! – закричал, вспыхивая Андреев! – Будешь, гадюка, я тебя заставлю… Слышишь?…

– Я драться не буду…

– Будешь!…

– Не буду.

– Будешь!!!

Ребята сдвигались вокруг плотной непроходимой толпой. Розен вытягивал вперед велосипедную цепь. Иошка, дрожа, стаскивал и срывал одежду, срывал ботинки, спеша раздеться и броситься в кровать…

– Ну? будешь?

– Пойдем в класс… Один на один… Тогда буду. – Ага! – Закричали в толпе. – Испугался, сволочь!… Дай ему, Андрюшка…

– Дай!

– Начни только!

– Не бойся!…

Все ждали, чтобы Андреев "разжег темную". Но неожиданно Розен ударил по голове Душку велосипедной цепью; ростовщик закричал и, растопырив руки, упал на колени, уткнувшись лицом в постель.

Иошка судорожно натянул на уши одеяло и стиснул зубы…

Тишина раскололась ясным и спокойным вопросом:

– Что у вас здесь происходит? Почему все одеты и не в кроватях…

В дверях стоял Викниксор с дежурными воспитателями.

Все молчали. Никто не смотрел ни на заведующего, ни на поднимающегося с пола Душку. Викниксор махнул воспитателям, чтобы они вышли, прикрыл дверь и подошел к ребятам.

– Объясните мне все, что у вас здесь было; говорите, не бойтесь!…

Тогда один за другим шкидцы начали говорить,

И от злости, сдерживаемой ненависти, в пылу обиды на Душку наговорили таких дел, к которым он не имел никакого причастия. Но Душка боялся сказать слово и только тихо всхлипывал, держась рукой за окровавленный затылок.

– Хорошо, – сказал Викниксор, – мне теперь всё ясно… Он виновен перед вами. Только незачем было устраивать избиение… Поступите с ним организованно…

– Мы и поступили организованно…

– Нет – мордобой тут ни к чему. За его поступки его надо судить… Устроим завтра собрание и сообща решим, что сделать…

– Соглашайтесь, ребята! – глухо проговорил с кровати Иошка. – Так, как Виктор Николаевич говорит, – лучше…

– Правильно, – поддержал его Лепешин. – Засудим эту сволочь завтра… Давай, Розен, цепь, ничего больше не будет…

Викниксор взял слово с ребят, что они не тронут Душку и ушел из спальни позвать воспитателей… Шкидцы медленно расходились…

– Счастье твое – сказал напоследок Андреев, – не приди Викниксор, быть тебе сейчас в лазарете…

Утром, после чая, в столовой выбрали товарищеский суд. Каждый должен был подать записку с фамилиями пяти кандидатов.

Большинством голосов были выбраны Сашка и Будок от старших и Андреев, Лепешин и Лапа от младших. Председателем утвердили Сашку как самого старшего из всех выбранных. Иошка заявил, что желает защищать подсудимого.

Первое заседание суда состоялось через полчаса в музее. Решено было, что Будок, Лепешин и Лапа произведут и закончат к вечеру сбор жалоб, а Сашка и Андреев составят обвинение… Вечером постановили

рассмотреть весь собранный материал и приступить, к душкиному допросу…

Судить вечером начали было в третьем классе, но собралась вся Шкида, мест нехватало и поэтому перешли в столовую.

Душка явился с забинтованной головой, робкий и присмиревший; нежное и красивое лицо его было исцарапано и побито, губы побелели и ссохлись… Он держался предупредительно-скромно и боязливо, совсем изменившийся со вчерашнего избиения. И когда Сашка сказал ему, что он имеет право отвести судей, которых считает пристрастными, Душка ответил, что верит всем ребятам. На вопрос Булка, что заставляло его заниматься ростовщичеством, дрожащим голосом отвечал, что это у него привычка, полученная в других детдомах.

После первого допроса суд ушел посовещаться и вынес предварительное решение, что во всяком случае Душке в Шкиде дальше оставаться будет нельзя…

Утром вызывали свидетелей, но Иошка перешел в наступление, говоря, что суду больше нечего делать, раз он постановил удалить Душку из школы… Спорили несколько часов, но разбирательство постановили продолжать…

Выяснилось, что Душка

в продолжение почти двух лет

занимался в школе ростовщичеством, давая деньги по двадцати процентов в неделю, и присчитывал эти проценты потом к долгу. Должники нарочно долго не предупреждались, чтобы долг успел побольше нарасти. Большинство учеников не в состоянии были вернуть его и из недели в неделю отдавали в уплату процентов всё, что приносили из отпуска… Почти все младшие ученики были в долгу у Душки, и он выколачивал проценты угрозами и побоями… Осипов и Меркулов не выдержали и сбежали из Шкиды; ростовщик дал знать на волю шпане, и ребят на гопе избили до-полусмерти.

Выяснилось, что он содержал картежные майданы в верхней и нижней уборных, – давал деньги

большинству игроков – банкометов, благодаря чему все выигрыши поступали в его пользу… Для уплаты процентов и проигрышей принимались и вещи, и Душка сам указывал места, где можно раздобыть их. Всё это сбывалось потом на сторону, скупщикам краденого.

Выяснилось, что все новички сразу же попадали в душкины руки…

Суслов, Капаневич, Розен, Верховский рассказали, что Душка в первый же вечер забрал у них вещи и, дав деньги, упомянул: "отдадите как-нибудь", а через месяц предупредил, чтобы отдали сейчас же и вдвойне…

Арбузов, Мамонтов и Васильев рассказали, как Душка вымогал у новичков разные вещи.

Но Душка теперь отрицал почти всё и держался храбро. Видно было, что он уже сговорился со своим защитником. Иошка сбивал и изматывал вопросами свидетелей, требовал, чтобы суд разбирал только случаи ростовщичества, когда началось разбирательство продажи краденого, требовал поминутно вызова свидетелей с воли.

А между тем Шкида снова начала волноваться. Узнали стороной, что Фока с Иошкой ходили к Викниксору с просьбой прекратить суд, что заведующий отказал суду в требовании отвести от защиты Иошку и привлечь Фоку, Бобра и еще нескольких третьеклассников к ответственности за соучастие.

С утра третьего дня пополз по школе тревожный слух, что сегодня будут крыть Душку и его защитника. Иошка боялся выходить из класса, а Сашка пошел к Викниксору и просил посадить Душку в изолятор.

Весь день длились безрезультатные заседания… Окончательно запутанные судьи нервничали и злились на Иошку…

Наконец не выдержавший Андреев пригрозил защитнику "тёмной". Иошка потребовал занесения этого в протокол… Началась свалка…

Только в первом часу ночи вызвали Викниксора,

Иошку, из изолятора привели Душку и объявили решение:

"Товарищеский суд школы имени Достоевского считает доказанными все факты ростовщичества, вымогательства, краж, пособничества и паводки на воровство, скупки и продажи краденого, содержания картежных майданов и пр. В виду совершеннолетия обвиняемого и ответственности его перед законом РСФСР передать дело органам прокуратуры…"

Сашка читал глухо и однотонно и один раз бестолково сбился, когда Иошка прошелестел ему на ухо:

– Душка сегодня хотел повеситься…

Душка стоял опустив белую забинтованную голову и когда приговор прочитали, только устало шевельнул тонкими запекшимися губами;

– Правильно…

И Викниксор сказал тоже:

– Правильно!

Ночью Иошка с Фокой пробрались к изолятору, взломали замок и заранее с вечера открытым черным ходом вывели Душку на улицу.