Последняя инстанция

Глава 18

Губернатор Митчелл явно не на шутку встревожен. Его жена встает, чтобы дать нам поговорить с глазу на глаз, и супруги обмениваются коротким диалогом — мол, надо непременно позвонить одной из дочерей. Эдит желает мне доброй ночи и уходит. Губернатор раскуривает очередную сигарету. Этот крепкий мужчина с телосложением бывшего футболиста и белыми, как песок на Карибском пляже, волосами и по сей день довольно хорош собой.

— Собирался отловить вас завтра с утра, хотя и не был уверен, не отправились ли вы куда-нибудь на праздники, — начинает он. — Спасибо, что сами заскочили.

С каждым глотком виски в горле теплеет; мы ведем светский разговор о планах на Рождество и как идут дела в Виргинском институте судмедэкспертизы. С каждым вдохом я мысленно ругаю детектива Стефилда. Вот дурак! Судя по всему, это он допустил утечку засекреченной информации по делу об убийстве. Проболтался зятю, а тот, как на грех, политик, черт бы его побрал, член палаты представителей Динвидди. Губернатор — человек проницательный, быстро вычислил, что к чему. К тому же она сам начинал прокурором. От него не укрылось, что я вне себя от злости, и он понимает, на кого.

— Член палаты представителей, любитель поворошить осиные гнезда. — Губернатор подтвердил, кто у нас главный смутьян. Динвидди — острый гвоздь в мягком месте; этот не упустит случая напомнить всему миру, что ведет свою родословную, пусть и не напрямую, от самого вождя Поутахана, отца Покахонтас.

— Детектив допустил промах, не надо было ничего рассказывать Динвидди, — отвечаю я, — а тот сделал ошибку, что сообщил вам и остальным. Это заурядная уголовщина, убийство, никак не связанное с четырехсотлетней годовщиной Джеймстауна.

— Бесспорно, — отвечает Митчелл. — Однако дело может принять оборот, на который нельзя закрывать глаза. Если преступление было совершено на почве ненависти того или иного рода, а кто-то усмотрит в том связь с раскопками, последствия будут катастрофическими.

— Я не вижу ничего общего со старым городом, кроме того, что жертва проживала в мотеле, предлагающем специальную услугу под названием «тысяча шестьсот семь». — Этот разговор меня окончательно извел.

— Джеймстаун уже так раскручен, что хватит и такого неприятного случая, как труп в мотеле, чтобы журналисты насторожили ушки. — Он катает между кончиками пальцев сигару и неторопливо подносит ее к губам. — По нашим расчетам, намеченная прибыль от годовщины две тысячи седьмого года может пополнить бюджет штата на миллиард долларов. Это наша собственная Всемирная выставка, Кей. Годом позже за поездку в Джеймстаун никто не даст и четвертака. А сейчас телевизионщики на раскопки стаями слетаются.

Он встает, чтобы поворошить угли в камине, а я мысленно возвращаюсь в то время, когда он еще носил мятые костюмы и работал в окружном суде, где ютился в душном кабинете, заваленном папками и книгами. Мы вместе разбирали массу дел, многие из которых отложились в памяти страшными вехами. Случайные жестокие преступления, чьи жертвы до сих пор стоят перед глазами: разносчица газет, которую похитили среди бела дня, изнасиловали и оставили на медленную погибель; старуха, которую застрелили ради забавы, пока та вешала белье; убиенные, с которыми расправились костоломы Брайли. Мы на пару мучительно переживали бесчисленные проявления насилия и жестокости людей к своим братьям по крови, и когда Митчелла перевели в высший эшелон власти, я долго не могла свыкнуться с мыслью, что его больше нет рядом. Успех разлучает друзей. Политика губительна для любых отношений, потому что самая ее суть предполагает перековку человека. Тот Майк Митчелл, которого я знала, исчез; теперь вместо него существует политик, государственный деятель, научившийся пропускать пламя собственных убеждений по дотошно просчитанной программе. У него разработан некий план. План, как поступить со мной.

— Я, как и вы, не в восторге от той истерии, которую разжигают СМИ, — говорю ему.

Он опускает кочергу на специальную латунную подставку и курит, повернувшись спиной к огню; его лицо налилось кровью от жара. В камине потрескивают и шипят поленья.

— Так что же нам предпринять, Кей?

— Приказать Динвидди, чтобы держал рот на замке.

— Мистеру Броские Заголовки? — Он криво улыбается. — Который все уши прожужжал, что имеется мнение, будто бы Джеймстаун — воплощение ненависти к коренным жителям Америки?

— Знаете, губернатор, убивать людей, снимать с них скальпы и обрекать на голодную смерть — действительно довольно жестокое занятие. Похоже, здесь с начала времен ненависти было не приведи Господь. И не мне навешивать ярлыки. Я вообще не заполняю ни ярлыков, ни пустых строк на свидетельстве о смерти. Вам и самому прекрасно известно, что подобные функции — в руках прокурора или следователей, если хотите. К судмедэксперту они не имеют никакого отношения.

— А как насчет вашего личного мнения?

Я рассказала ему о втором покойнике, обнаруженном в Ричмонде уже ближе к вечеру. Меня беспокоит, что эти две смерти связаны между собой.

— Имеются какие-то основания прослеживать связь? — В пепельнице тлеет его недокуренная сигара. Губернатор потирает лицо и массирует виски, точно у него болит голова.

— Садистские убийства, — отвечаю я. — Ожоги.

— Ожоги? Но первый сгорел в пожаре. Почему же и у второго ожоги?

— Подозреваю, что его пытали.

— «Голубой»?

— У второй жертвы явных тому свидетельств не имеется.

Впрочем, не исключаю.

— Нам известно, кто он и отсюда ли?

— Пока нет. При жертвах не обнаружено личных вещей.

— Значит, кое-кто не хотел, чтобы тела опознали. Либо имело место ограбление. Или и то и другое.

— Вполне вероятно.

— Про ожоги поподробнее, — просит губернатор.

Я описываю их. Упоминаю нью-йоркское дело, о котором обмолвилась Бергер; беспокойство губернатора становится все более ощутимым. В глазах сверкнула злоба.

— Подобные рассуждения не должны выйти из пределов этой комнаты, — говорит он. — Нам еще не хватало нью-йоркских наводок. Господи Исусе.

— Никакой связи с нью-йоркским убийством не прослеживается. Разве что кто-то мог услышать о преступлении в «Новостях» и загореться идеей, — отвечаю. — И я еще не до конца уверена, что был использован именно сушильный пистолет, если уж на то пошло.

— Вам не кажется несколько необычным, что убийства Шандонне тоже связаны с Нью-Йорком? Туда переносится суд. И вот теперь у нас снова два убийства, некоторым образом похожих на нью-йоркское преступление?

— Что верно, то верно. Очень странно. Знаете, губернатор, главное, что я вам скажу наверняка: я не намерена позволить, чтобы отчеты о вскрытии попадали в списки неотложных дел политиков. По своему обыкновению, я буду придерживаться фактов и избегать лишних домыслов. А сложившуюся ситуацию предлагаю исправлять, а не подавлять.

— Проклятие. Полетит все к чертовой бабушке, — бормочет он в клубах табачного дыма.

— Надеюсь, обойдется.

— А как продвигается ваше дело? В народе того типа уже прозвали Французским Оборотнем. — Митчелл наконец добрался-таки до главного. — Хм, чем-то это для вас обернется?.. — Он устремляет на меня серьезный взгляд.

Я неторопливо потягиваю виски, размышляя, как все ему объяснить. Честно говоря, обойтись экивоками не удастся.

— Чем оно обернется для меня? — уныло улыбаюсь я.

— Представляю, каково это все. Ужасно. Хорошо, что вы пришпилили этого сукина сына.

В его глазах блеснули слезы, и он тут же отвернулся. Узнаю прежнего Митчелла: он снова прокурор. Хорошо с ним, спокойно. Мы — старинные коллеги, старые друзья. Я очень тронута и в то же время подавлена. Что было, то прошло. Митчелл теперь губернатор. Теперь, видимо, все его устремления нацелены на Вашингтон. Я — главный судмедэксперт штата Виргиния, а он — мой босс. И я вот-вот ему сообщу, что не могу больше занимать свою должность.

— Полагаю, продолжать работу на прежней должности больше не входит в мои интересы. Так же как и в интересы штата.

Ну все, решилась.

Он молча смотрит на меня.

— Разумеется, я представлю все в письменной форме, как того требует протокол. Решение я приняла окончательно и бесповоротно. С первого января. Разумеется, вам потребуется некоторое время на поиски замены, поэтому до тех пор, пока вы не найдете возможным меня освободить, я буду выполнять свои текущие обязанности.

Не знаю, ожидал ли он такого поворота. Может, теперь ему легче. А может, нет.

— Вы не из тех, кто легко сдается, Кей, — говорит он. — Уж этого за вами никогда не было. Не поддавайтесь на уловки мерзавцев. Держитесь, черт возьми.

— Я не бросаю профессию. Просто решила сменить сферу деятельности. Не думайте, никто не перебегал мне дорогу.

— Ах да, сферу, — замечает губернатор, откидываясь на подушки и внимательно изучая меня. — Похоже, перспектива стать свободным художником показалась заманчивой?

— Пожалуйста. — Мы разделяем крайнюю неприязнь к профессионалам, которые руководствуются соображениями выгоды в ущерб справедливости.

— Вы меня поняли. — Он раскуривает сигару, пристально глядя в сторону — явно выстраивает новый план действий.

— Я действительно буду работать по частному найму, — говорю я, — но никогда не стану наемницей. А первое дело, которое требует моего участия, вообще не принесет мне ни гроша, Майк. Я должна помочь разобраться в том нью-йоркском случае, и времени для этого потребуется уйма.

— Ну хорошо. Тогда все гораздо проще. Раз найм, тогда следующим заказчиком будет штат. Будете исполнять обязанности руководителя, пока не найдется лучшее решение в интересах Виргинии. Надеюсь, ваши гонорары в пределах разумного, — шутливо интересуется он.

Да уж, никак не ожидала услышать такое.

— Я вижу, кто-то удивлен, — замечает Митчелл.

— Не то слово.

— Почему же?

— Думаю, Буфорд Райтер мог бы кое-что прояснить, — начала было в негодовании. — В нашем городе чудовищно расправились с двумя женщинами, и что бы ни говорили, я не считаю правильным, что их убийца сейчас находится в Нью-Йорке. Не могу избавиться от ощущения, что виновата в этом я. Из-за того, что Шандонне пытался со мной покончить, я теперь к этим делам не имею доступа. И даже стала бременем для прокурора.

— А-а, Буфорд... — тянет Митчелл. — Знаете, Кей, то, что он неплохой человек, не мешает ему быть провальным прокурором. По мне, не так уж и дурно, если сначала с Шандонне поработают в Нью-Йорке. В свете сложившихся обстоятельств. — Губернатор говорит авторитетно. За его словами стоят долгие раздумья, и мне сдается, что реакция Европы на казнь подданного французской державы не последний из доводов. Виргиния известна тем, что ежегодно несколько человек здесь предают смерти. Я лично делаю вскрытие каждого из казненных и знаю статистику, как никто.

— Даже я был бы в некотором замешательстве от этого дела, — добавляет Митчелл после затянувшейся паузы.

Такое чувство, что сейчас обрушатся небеса. Секреты раскрываются с громким чпоканьем один за другим, но выуживать информацию пока бессмысленно. Если она еще не созрела, губернатор Митчелл никогда ее не выдаст.

— Я бы советовал не принимать то, что сейчас происходит, близко к сердцу, Кей, — увещевает он. — Я вас поддерживаю и буду на вашей стороне и впредь. Я очень долго работал с вами бок о бок и, поверьте, знаю, с кем имею дело.

— Все, как один, советуют не принимать близко к сердцу. — Я улыбаюсь. Недоброе предчувствие все крепнет. Губернатор будет на моей стороне! Будто бы есть какие-то причины, по которым он не должен бы так поступать.

— Мне все твердят одно и то же: Эдит, дети, сотрудники, — говорит он. — А я все равно принимаю дела близко к сердцу. Просто стараюсь не показывать, что у меня творится на душе.

— Тогда, значит, вы не имеете никакого отношения к Бергер; я имею в виду столь резкую смену места рассмотрения дела, так скажем?

Он медленно вращает сигару в пепельнице, пока пепел на кончике не становится острым, как карандаш; затягивается, тянет время. Да, тут без него не обошлось. Он имеет к приезду Бергер самое непосредственное отношение, я уверена.

— Она очень хороша, Кей, поверьте.

Хотя собеседник деликатен, ответ на свой вопрос я получила.

И приняла. Я отказываюсь докапываться. Спросила только, откуда он с ней знаком.

— Видите ли, мы вместе учились в Виргинском университете на юридическом факультете. А потом, когда я был генеральным прокурором, мне попалось одно дельце... Вы должны его помнить, ваша контора тоже им занималась. Женщина из высоких кругов застраховала жизнь мужа на огромную сумму, а через месяц убила его в отеле «Фэйрфакс». Попыталась все обставить как самоубийство.

Помню, как же не помнить. Потом она подала на нас в суд, обвинив, среди всего прочего, в вымогательстве и сговоре со страховой компанией. Будто бы мы подделали документацию, чтобы она не получила выплаты.

— Бергер пришлось подключиться, потому что, как выяснилось, первый муж той самой женщины умер в Нью-Йорке за несколько лет до этого при очень подозрительных обстоятельствах, — поясняет Митчелл. — Похоже, он был человеком престарелым и не отличался здоровьем. Он утонул в ванне через месяц после того, как жена оформила на него полис страхования жизни на огромную сумму. На теле покойного судмедэксперт обнаружил синяки, возможно, указывающие на борьбу, и приостановил рассмотрение дела на долгий срок в надежде, что следователи раскопают что-нибудь более убедительное. Ничего найдено не было. Прокурору просто не за что было зацепиться, чтобы возбудить дело. Тогда женщина подала в суд на нью-йоркского патологоанатома. За клевету, эмоциональный нажим и прочую чушь. Я несколько раз консультировался с тамошними специалистами, главным образом с Бобом Моргентхау, прокурором округа, но и с Хайме тоже. Обменивались наблюдениями. Сверяли записи.

— Думаю, уж не рассчитывают ли федералы, что Шандонне сорвется и выложит все о своем семейном картеле? Ладно, вы пошли на уговор, — размышляю я вслух. — А потом что?

— Определенный расчет, — серьезно отвечает Митчелл.

— Так вот в чем дело. — Теперь все понятно. — Ему пообещают, что смертной казни не будет.

— Моргентхау известен своей мягкостью в отношении смертных приговоров, — говорит он. — А вот я — нет. Воробей стреляный, всякое бывало.

Губернатор только что намекнул на цель идущих переговоров. Федералы обрабатывают Шандонне. В обмен тот отправляется в Нью-Йорк, где его на смертную казнь точно не осудят. В любом случае губернатор Митчелл остается чистеньким, и камень с плеч. Теперь это не наша проблема. И, в случае чего, он международного скандала не инициировал, на эвтаназию Шандонне не посылал.

— Какая жалость, — подвожу итог я. — Я, конечно, не большая сторонница смертной казни, Майк, поймите меня правильно. Просто печально, что снова в дело замешана политика. Я только что несколько часов подряд слушала вранье Шандонне. Он никогда и никого не подпустит к своей семье. Поверьте. Более того, если он попадет в психиатрическую клинику, то найдет способ как-нибудь выбраться на свободу как пить дать. И снова начнет убивать. Так что, с одной стороны, конечно, хорошо, что процесс поведет человек, знающий свое дело, а не наш Райтер. Трус он. А с другой — так не хочется упускать эту птаху.

Митчелл наклоняется вперед и кладет руки на колени, готовый подняться — а значит, наш разговор подошел к концу.

— Спасибо, что заскочили, Кей, — говорит он. Выдерживает мой взгляд. Это его способ дать понять, что дальнейшие расспросы неуместны.