37


Через некоторое время Нюх пришел в себя. Он лежал и смотрел в небо, а над ним кружили пушистые снежные хлопья. Вдруг между ним и небом возникла чья-то морда.

— Бриония! — радостно прошептал он. — Ты потащилась за мной, несмотря на запрет?

— Разумеется! И вообще, кто ты такой, чтобы приказывать мне? Я свободная ласка, да будет вам известно, господин Серебряк! Ай-ай-ай! Где же половина твоих бакенбард? Неужели они замерзли и отвалились?

Бриония была закутана в шарф и несколько накидок, одну из которых она тотчас же сбросила.

— Ну-ка посмотрим, удастся ли нам освободить тебя из этих железных челюстей!

Она наступила на педаль капкана и попыталась когтями разжать скобы. Однако пружина была чересчур тугой, да и на морозе механизм замерз.

— Я попробую подышать на пружину, чтобы она немного согрелась, — сказала Бриония. — Как твоя лапа?

— Совсем онемела. Наверное, отморожена. Во всяком случае, боли я не чувствую.

— Это хорошо.

На самом деле Бриония понимала, что это вовсе не хорошо. Как ветеринар, она знала, что боль имеет одну функцию — сообщать зверю, что лапа по-прежнему связана с его нервной системой и посылает сигналы в мозг. Онемевшая же лапа может никогда не восстановиться. Хватит ли у нее мужества ампутировать лапу своему лучшему другу? Она не была уверена в этом. Вероятно, придется довериться ветеринарам-панголинам, которые, правда, слыли хорошими специалистами.

Целых десять минут она дышала на механизм капкана, потом с силой налегла на педаль. Раздался треск, — похоже, пружина подалась. Бриония нажала еще сильнее, и наконец ей удалось чуть-чуть раздвинуть скобы.

— Ты… можешь… вытащить… лапу? — задыхаясь, спросила она.

— Пока нет. Там зубья… Погоди… Да!

Нюх передними лапами изо всех сил потянул из капкана заднюю. Еще и еще раз он дернул лапу, и наконец она была свободна. Вместе с лапой вернулась и боль. Нюх немного отполз от капкана, бессознательно желая оказаться подальше от этого чудовищного приспособления. Он оказался почти на краю обрыва и не мог удержаться от искушения поглядеть вниз. На дне пропасти что-то темнело.

— Что ж, ей-то больше не больно, — скрипя зубами, произнес он. — Больше ей никогда не будет больно!

Бриония подскочила к нему, чтобы оттащить от обрыва, и тоже взглянула вниз:

— Это она?

— Да.

— Ты убил ее?

— Она упала сама… Несчастный случай.

— Жаль! Я бы предпочла, чтобы ее убил ты и она знала бы это!

— Бриония, месть — это блюдо, которое подают холодным… По правде говоря, лучше его и вовсе не пробовать!

— А я бы не прочь посмотреть на ее страдания!

— Ручаюсь, она пережила лишь мгновенный страх! А это еще кто? Боже правый, я совсем потерял авторитет! Уже никто не подчиняется приказам руководителя экспедиции! Очень мило!

Эта тирада была произнесена, когда на гребне появились Грязнуля с Плаксой. За собой они тащили сани.

Друзья бережно уложили Нюха на сани и начали осторожно спускаться с горы. Чтобы развеселить хозяина, Грязнуля затянул песню.

— Люблю я гулять по узким козьим тропкам, люблю я петь… — выводил он.

— Замолчи! — проворчал Нюх. — Я могу терпеть боль в лапе, но голова моя такого скрежета вынести не в состоянии!

— Вот отблагодарил, называется! — щелкнул зубами Грязнуля. — А моя тетушка очень хвалит мой голос!

— Твоя тетушка, наверное, глуха как пень! Если ты не замолчишь, я тоже оглохну!


Спуск был долгим и трудным, как из-за холода и темноты, так и из-за начавшейся бури. Нюх то приходил в себя, то впадал в беспамятство. Но усилия были вознаграждены, когда ласки увидели наконец огни дворца и, абсолютно изможденные, проползли несколько последних метров, таща сани с Нюхом.

— Положите его в постель! — задыхаясь, приказала Бриония встретившим их слугам. — Его необходимо быстро согреть.

То же требовалось и всем им. Пошатываясь, трое ласок разбрелись по своим комнатам и юркнули в теплые постели.

— Обычно я жаловался, что мне жарко! Больше никогда не скажу такого! — дрожа под несколькими одеялами, заявил Плакса.

— Еще как скажешь! — ответил Грязнуля, хорошо знавший друга. — Я уверен в этом так же, как в том, что меня зовут Грязнуля!

Загрузка...