Последняя тайна

Сантино — один из самых жестоких киллеров нового «крестного отца» — сходил с ума от бездействия и нелепости положения, в котором он очутился. Вот уже несколько дней он был вынужден торчать взаперти в тесной комнатушке и нянчиться с этой проклятой девчонкой. Сегодня ночью она не дала ему сомкнуть глаз: все время скулила и звала мать. Утром он сообразил, что она, наверно, хочет есть и отправился купить хлеба и молока. Комнатенка с отдельным входом, служившая убежищем, была хорошо запрятана среди пристанционных построек, рядом с путями, по которым непрерывно грохотали товарные поезда, в лабиринте железнодорожных тупиков, запасных путей, складов, водонапорных башен, переходов у миланской товарной станции. Рядом на пустыре сверкал огнями луна-парк. Тут ни один черт их не найдет. Но сколько же можно еще ждать?!

По телефону-автомату он позвонил шефу и, пересыпая речь сицилийскими проклятиями, умолял освободить его от маленькой мучительницы.

— Я больше не выдержу, я размозжу ей голову о стену. Вы же, ваша милость, знаете, что это не моя работа!

— Ты должен терпеливо ждать, — отвечал «крестный отец», — так же терпеливо, как ждем мы. Сейчас к ее матери никак не подобраться: к Нине допускают только двух баб — прокуроршу и девчонку-адвоката. Никого больше.

— Хорошо, ваша милость, — со вздохом отвечал Сантино. — Буду ждать. Целую руки.

Вернувшись в убежище, Сантино, как заботливая мамаша, налил в пластиковый стаканчик молока и протянул девочке, хотя только недавно грозил пришибить ее, если она не заткнется.

Девочка выпила молока, что-то залепетала, улыбнулась и протянула стаканчик ему, как бы требуя, чтобы теперь выпил и он.

Сантино с отвращением допил молоко, и Франческа с довольным видом вновь ему улыбнулась. Свободной ручонкой она прижимала к груди свою дурацкую игрушку, с которой не расставалась ни днем, ни ночью — пластмассовый прозрачный цилиндр, переливавшийся внутри всеми цветами радуги.

Из чувства ненависти

Специальный самолет, присланный за Ликатой в Дакар, доставил Давиде и его пленника в Милан рано утром. В аэропорту Линате их встречали люди генерала. Сразу же с аэродрома на двух машинах они отправились в специально приготовленный для содержания Тано дом — уединенно стоящее старинное здание в пригороде Милана. Там с Тано хотел немедленно встретиться генерал.

Давиде прошел в кабинет Амидеи, там же была Феде. Пленника конвоировал Браччо. Часовой в штатском закрыл за ними двери подъезда, Браччо пропустил Тано вперед и пошел за ним следом по длинному коридору, потом они поднялись на второй этаж по узкой лестнице, и там был такой же длинный пустынный коридор, как и внизу. Тано был в наручниках и шел совершенно спокойно, со своим обычным отрешенным видом. Но дойдя до двери, сквозь стекло которой он увидел, что это, вероятно, медпункт, Тано вдруг резко остановился и обеими скованными руками нанес своему конвоиру страшный удар в солнечное сплетение. Браччо сложился вдвое от боли, и Тано успел проскользнуть в комнату и повернуть изнутри ключ в замке. Сквозь стекло Браччо увидел, что он схватил какой-то большой флакон и опрокинул его содержимое в рот.

— Давиде! Феде! Скорее! — крикнул Браччо и вышиб стулом стекло в двери медпункта. Подоспевший Давиде просунул руку сквозь разбитое стекло и отворил дверь.

Вместе с прибежавшей Феде втроем они подтащили Тано к умывальнику и низко нагнули ему голову.

— Надо, чтобы его сейчас же вырвало! — сказала Феде.

— Вызывай врача! — крикнул Давиде Браччо, пытавшемуся рассказать, как было дело.

Тано хрипел, дыхание его становилось прерывистым и затрудненным.

— Не умирай, сукин сын! Ты хочешь слишком легко отделаться! Не смей подыхать, ублюдок! — бормотал Давиде и, осыпая Тано страшными проклятиями, энергично старался привести его в чувство.

Наконец Тано вырвало, он задышал ровнее. Его уложили в постель в приготовленной для него комнате и стали ждать врача. Попытка самоубийства не удалась, жизнь этого преступника была в безопасности, и все — генерал, Давиде, Феде и Браччо — радовались тому не из-за жалости к Тано, а потому, что он слишком был им нужен живой.

Через некоторое время генерал вошел в комнату Тано. Тот, по-видимому, уже пришел в себя. Генерал был одет по-домашнему, без галстука, вид у него был не официальный, и его, пожалуй, можно было бы принять за доброго дедушку-пенсионера, если бы не остро поблескивавшие из-под очков холодные глаза.

— В состоянии ли вы со мной поговорить? — вежливо осведомился он у Тано. — Я генерал Амидеи.

— Что это все значит, генерал? — начал Тано. — Вы явно принимаете меня за кого-то другого: прислали за мной персональный самолет, вместо тюрьмы привезли в этот дом, теперь со мной беседует генерал. Я вовсе не такая важная фигура, вернее, уже не такая важная. Чего вы от меня хотите?

— Вашего согласия с нами сотрудничать, — прямо сказал Амидеи.

— Сотрудничать с правосудием? И во имя чего же? Может быть, вы собираетесь говорить мне о справедливости, морали, духовных ценностях нации?

— Нет, боюсь, это вам бы наскучило. К чему терять время…

— Времени у меня тут хоть отбавляй. Вы держите меня взаперти, даже без телевизора. Я мучаюсь от бессонницы… Может, ваши разговоры помогли бы мне хотя бы уснуть. Так ради чего это я должен вам помогать? Отправьте меня в тюрьму — и дело с концом!

— Я предлагаю вам сотрудничать из переполняющего вас чувства ненависти. Ведь вы, Каридди, ненавидите весь мир. Именно в ненависти была ваша сила. Или уже не осталось в живых тех, кого вы ненавидели?

— Остались, остались. Я ненавижу и вас всех, еще больше, чем других…

— Так что же вы обрекли себя на бездействие? Или, может, вы превратились в ягненка? Ваши прежние друзья вас предали, забыли, оставили одного, а вы даже не хотите с ними поквитаться? Я дам вам эту возможность. Назовите имена тех, кто пришел к власти в мафии, расправившись с прежним «Куполом». Кто новый главарь? Я прошу вас назвать только его, только одно имя.

— Я слишком долго находился в Африке. Я не знаю, оставьте меня, я устал.

В то время, как генерал беседовал с Тано, Браччо по его приказу привез Марию. Ее встретил Давиде. Испуганная женщина, увидев Ликату, радостно бросилась к нему.

— Давиде, в чем дело? Куда меня привезли? Почему тут на окнах решетки?

— Не бойся, Мария, ничего не бойся, — успокоил ее Давиде. — Тут нет врачей, это не больница. Я привез из Африки Тано. Тебе ведь хочется его увидеть?

— Конечно! Где же он? Он здоров? С ним все в порядке?

— Да, только он очень устал с дороги и сейчас отдыхает…

Феде вошла в комнату к Тано и доложила генералу, что вернулся Браччо. Амидеи вновь обратился к Тано:

— Ну, хорошо. Ответьте еще на один вопрос: но вы ведь не ненавидите свою сестру Марию? Не хотите, чтобы с ней опять что-нибудь случилось? Без вас от отчаяния она может покончить с собой. Я знаю, что вы тоже не можете без нее жить, да и она нуждается в вашей защите…

— Негодяи, мерзавцы! — от усталого спокойствия Тано не осталось и следа. — Не впутывайте сестру в эту историю! Вы еще хуже меня!

— Мария здесь, в соседней комнате, — проговорил генерал.

— Я не хочу, чтобы она видела меня в таком виде…

Амидеи вышел из комнаты Тано и, подойдя к окну, у которого стояли Давиде и Мария, произнес, обращаясь к женщине:

— Ваш брат хочет вас видеть. Пройдите к нему. Мария бросилась в соседнюю комнату. Тано, увидев сестру, не мог найти нужных слов. Лицо его ожило, на губах появилась легкая, неуверенная улыбка. Он лишь растерянно сказал:

— Я не успел даже побриться, переодеться, чтобы тебя встретить…

Мария обняла брата, по щекам ее текли слезы.

— Наконец-то ты здесь, со мной, — всхлипывая, проговорила она.

Тано с сестрой долго оставались наедине. Они сидели, взявшись за руки, говорили и говорили и все не могли наговориться.

Наконец в кабинете у генерала зазвонил внутренний телефон. Давиде снял трубку. Докладывала Феде:

— Тано с сестрой хотят пойти прогуляться по парку возле дома.

— Скажи Феде, что они могут идти, — отозвался генерал.

— Может быть, лучше, если пойдет и Браччо, приглядел бы за ними? — обеспокоенно спросил Давиде.

— Нет, могут идти одни, — проговорил Амидеи.

Тано и Мария, держась за руки, медленно гуляли по парку. Мария говорила:

— Тано, ты должен верить Давиде. Он друг Сильвии. Он добрый, всегда мне помогал. Он и сейчас обещает нам помочь…

— Да, я верю ему, — ответил Тано.

— И ты будешь вновь свободен? — с тревогой спросила Мария. — Правда?

— Да, Мария, правда, — как ребенку, чтобы успокоить сестру, ласково проговорил Тано.

— Мы уедем на тот остров, о котором ты писал?

— Да, Мария. Зеленый остров в океане, у берегов Африки. И будем жить в маленьком белом домике, как тот, на открытке. Обещаю тебе, Мария.

«Старший»

Люди в мафии обычно разбиты на десятки. Ее членов называют «пиччотти». Пиччотто — молодой парень, на языке мафии — рядовой. Каждой десяткой командует «соврастанте» — начальник, старший. Как правило, у вожаков мафии «старший» — это доверенное лицо, управляющий поместьем или домом в городе.

В то утро, моясь под душем, словно желая смыть мучающие его по ночам кошмары, Лоренцо вспомнил о домоправителе в семье Линори — «старшем» по имени Джакомо Карта. Лоренцо помнил его по Сицилии — это был уже немолодой, но еще крепкий черноусый мужчина, правая рука покойного Джованни Линори, беззаветно преданный его семейству. Особенно Карта был привязан к маленькому Нинни — внуку старика Линори, сыну тоже ныне покойного Андреа. Вообще судьба рода Линори в чем-то была схожа с судьбой рода Рибейры: новая мафия безжалостно расправилась почти со всеми членами их семей, в том числе даже с женщинами и малыми детьми. А уцелевшие родственники Линори, так же как и он, Лоренцо Рибейра, искали спасения за океаном… Лоренцо решил, не откладывая, найти Карту — этот человек мог ему очень пригодиться.

Ближайшим рейсом Лоренцо вылетел в Палермо и вот уже входил в старинное огромное палаццо Линори, стоящее в запущенном парке.

Дом казался необитаемым, но дверь подъезда была приотворена.

— Карта! — громко позвал Лоренцо и, приоткрыв дверь в привратницкую, увидел его. Карта сидел посреди комнаты и мастерил из ивовых прутьев клетку для птиц.

— Добрый вечер, — поздоровался Лоренцо.

— Здравствуйте, — спокойно ответил Карта, не поднимая головы от работы.

— У вас там на дереве перед домом сидит филин, — сказал Лоренцо.

— Филины помогают людям понять, долго ли им осталось ждать. Крестьянину — сколько до уборки урожая, девушке — до свадьбы, а старику — сколько осталось до смерти, — ответил Карта. — До сих пор филин сидел на дереве всегда молча, а сегодня, когда приехали вы, целый день ухает.

— Карта, я приехал к тебе, потому что ты мне нужен, — проговорил Лоренцо. — Я начинаю войну против Бренно. У меня все подготовлено, но я один. Я хочу разрушить сицилийскую мафию, отнять у нее возможность заниматься торговлей наркотиками — лишить мафию этой финансовой основы ее могущества. Я хочу освободить Сицилию от страха, крови, хочу, чтобы тут не было мертвецов, хочу вернуть нашему острову его цветы, красоту, аромат его воздуха, — все более воодушевляясь, продолжал он. — Разве не этого, в сущности, хотел и молодой Линори?

— Войну против Бренно?

— Да, против него и всех, кто с ним.

— Но никого из Линори уже нет в живых, их дом пуст. Это дом без хозяина, а я уже стар и слишком устал. Я плету клетки для голубей и радуюсь тому, что сам не за решеткой. Против меня не нашли прямых улик.

— Я куплю тебе все птичьи клетки, всех голубей на свете. У меня огромное наследство. И я употреблю все свои деньги на эту борьбу. Я должен знать каждый шаг Бренно, и только ты сможешь проникнуть в его дом, войти к нему в доверие.

— Это дело для молодых, таких, как ты. Бороться против Бренно — безумие, он прибрал все к рукам, у него сильные друзья… Оставьте меня заниматься моими голубями…

— Я все продумал, я вовсе не безумен. Я лишу Бренно возможности вести дела с Востоком, получать оттуда наркотики.

Карта поднял голову и теперь смотрел прямо в лицо молодому Рибейре.

— Но разве вы меня не поняли? — проговорил он, но в голосе его уже не было былой решительности. — Меня уже ничто не интересует — только голуби да эти клетки… Вы получили большое наследство, зачем вам-то ввязываться в старые распри, к чему вам неприятности?

— Видишь ли, мой отец, чтобы спасти свои деньги, лизал руки этому негодяю, который убил его жену — мою мать, его детей — моих сестер и братьев. Я не такой, как мой отец.

— Не знаю, был ли Бренно лично причастен к гибели Линори… Это все подстроили Эспиноза с Тано Каридди… — задумчиво проговорил Карта.

— Что касается этих двоих, то их выдать тебе на расправу я не обещаю. Они меня не интересуют, — жестко сказал Лоренцо. — Мне нужен только Бренно! Я дам тебе столько денег, сколько захочешь, а главное — возможность отомстить за Линори! Ты должен согласиться на меня работать!

— Да Тано и Эспиноза сами появятся, слетятся, как стервятники на запах падали, как только узнают, что старого Купола нет, а у Бренно дела плохи, — словно продолжая рассуждать вслух, проговорил Карта. — А я буду их поджидать.

— Значит, согласен? — спросил Лоренцо.

— Да, согласен, — ответил Карта.

На следующий же день Карта вместе с Лоренцо отправился в Милан. Он прихватил с собой несколько связок аккуратно нарезанных ивовых прутьев для плетения клеток — он так привык к этому занятию, что не мог без него обходиться. Оно занимало его руки и отвлекало от мрачных мыслей. Внешне Карту было не узнать: он вновь, как когда-то у Линори, был в черном костюме, белоснежной сорочке с темным галстуком. Усы были тщательно подстрижены, седеющие черные волосы причесаны на косой пробор. Своим строгим видом и костюмом он напоминал старомодного чиновника.

Карта знал, где найти самого верного человека Бренно — Сантино Рокки. Оставив машину за несколько кварталов, «старший» углубился в сеть пристанционных переулков и переходов, прошел проходным двором, поднялся по внешней лесенке на второй этаж какого-то не то склада, не то барака и постучал в дверь.

За дверью слышны были голоса, какая-то возня, Карте показалось, что, когда он постучал, детский голосок воскликнул: «Мама!».

Дверь отворилась, на пороге стоял Сантино. Его свирепая физиономия с расплющенным, как у боксера, носом отражала искреннее изумление.

— Карта! — пробормотал он. — А мне говорили — тебя нет в живых!

— Это так-то ты со мной здороваешься? И даже не приглашаешь войти?

Сантино, стоявший в дверях, загораживая вход, не пошевелился.

— Извини, у меня гости.

— Молодец, Сантино, не теряешь времени даром…

— А что ты от меня хочешь?

— Скажи Бренно: Карта передает поклон и очень жалеет, что отказался от работы, которую Бренно ему предлагал.

— Понимаю. Я передам, что ты извиняешься.

— Да нет. Извиняются только женщины, как та, что сейчас у тебя в постели… Тогда я только вышел из тюрьмы, у меня не все было в порядке с головой… Но такие люди, как мы с тобой, вроде священников: для нас наша работа это призвание…

— Ясно, значит, ты хочешь вернуться на службу…

— Нет, служат такие, как ты, а я хочу вернуться в строй, вновь занять свое место… — проговорил «старший». — Скажи Бренно только то, что я хочу с ним встретиться. И ничего больше.

Не попрощавшись, Карта не спеша стал спускаться по лестнице. Сантино захлопнул дверь и вернулся к девочке. Франческа возилась с магнитофоном, который держала у себя на коленях с довольным видом. Она показала Сантино, что вытащила кассету. Глядя на ребенка, лицо киллера смягчилось и посветлело.

— Ничего, сейчас вставим обратно и послушаем музыку, — сказал Сантино и сел рядом с девочкой.

Реконструкция убийства

Отчаявшись добиться от Джаннины хоть слова правды, Сильвия и Мартина вместе с группой экспертов привезли женщину в фотоателье. Здесь был проведен следственный эксперимент. Результаты баллистической экспертизы, положение тела убитого — все вновь подтверждало, что Нина оговаривает себя. Беллини убила не она. Но кто же?

Мартина ходила вокруг очерченного мелом на полу силуэта тела убитого, воспроизводя поведение Нины согласно записи ее показаний, и горячо говорила:

— Да нет, не может быть! К чему ей было вести себя так глупо? Ни одна женщина не станет устраивать скандал мужу или любовнику возле входной двери, чтобы все слышали. Только в глубине квартиры — на кухне или же наверху — в жилой комнате. Если же она действительно собиралась от него уйти, то просто выбежала бы на улицу. Зачем ей было стоять на лестнице, а потом ходить вокруг трупа?..

Нина слушала ее с безучастным видом, будто все это ее совсем не касается.

Сильвия спросила у эксперта про пистолет Беллини.

— Да вот он, — эксперт протянул ей оружие. — Это пистолет с дефектом. Этот дефект все равно, что визитная карточка: после прохождения по стволу на пуле остается глубокий след определенного рисунка. Кстати, установлено, что именно из этого пистолета некоторое время назад был убит один человек.

— Кто же? — живо спросила Сильвия.

— Некий Джорджо Каневари, молодой научный работник, незадолго до того возвратившийся из-за границы. Убит в Милане в районе Навильо.

— Посмотрите, нет ли этой фамилии в записной книжке Беллини, — приказала Сильвия сержанту Джуньи.

— Нашел, — полистав книжку для записи телефонов, лежавшую на столе убитого, почти сразу ответил Джуньи. — Заграничный телефонный номер. Индекс Праги.

— Запишите себе этот номер. Интересно, кого знал Беллини в Праге? — задала Сильвия вопрос Нине. Но та продолжала молчать с отсутствующим видом.

— Давал ли Беллини кому-нибудь свой пистолет? — вновь обратилась она к Нине.

Никакого ответа.

— Хорошо, — резюмировала Сильвия. — Значит, Беллини был убит двумя выстрелами, третий произведен в потолок из другого пистолета, когда тело уже лежало на полу.

— Где метрики ваших детей? — обратилась вновь к Нине Сильвия.

— У них нет метрик.

— Как это? Вы не регистрировали их в Отделе записей гражданского состояния?

— Не ходила я никогда в такие учреждения.

— Так выходит, что ваши дети как бы не родились, не существуют для государства?

— А причем тут государство? Разве государство кормило и поило их, покупало им одежку и обувку? Я сама их кормила и все им покупала.

Сильвия, пожав плечами, продолжала:

— Джаннина, я дала разрешение на свидание в тюрьме с детьми раз в неделю.

— Не желаю я их видеть.

— Но они-то хотят. Вы же их мать. Вот вам письмо от Николы.

И Сильвия протянула ей записку. Нина, не читая, сунула ее в карман.

И только в машине, увозившей ее обратно в тюрьму, она украдкой прочла, что писал ей сын:

После реконструкции убийства и нового обыска в фотоателье Сильвия решила проведать Марию. Войдя в ее квартирку, она была удивлена, увидев там Давиде. Он не сказал ей, что только сейчас привез Марию со встречи с братом.

— Давиде! — воскликнула Сильвия. — Что ты тут делаешь?

— Да вот давно не виделся с Марией, хотел ее навестить, — отвечал Ликата.

Мария пошла приготовить кофе и они остались одни.

— Знаешь, я завтра собирался позвонить тебе, — начал Давиде.

— Что, опять куда-нибудь уезжаешь? — с улыбкой спросила Сильвия.

Вместо ответа Ликата показал ей свое новое удостоверение.

— Значит, снова возвратился в строй?

— Да, тем более что обещали заплатить за двадцать лет неполученную зарплату, — улыбнулся Давиде.

— Ну что же, хоть на какое-то время останешься тут.

— Как продвигается твое расследование? — спросил Давиде.

— Знаешь, чем дальше, тем хуже. Совсем ничего не понимаю. Наверно, мозги у меня уже заржавели.

— Нет, госпожа судья, — ответил Давиде, — мозги у тебя, по-моему, в полном порядке. Разберешься. — Он встал и добавил: — Ну, мне пора. Надо идти.

— Ты даже не дождешься кофе, которое для нас варит Мария? Когда мы увидимся?

— Скоро. Чао, Сильвия, — и Ликата поспешно вышел.

Голова спрута

В уединенном доме, где генерал Амидеи поселил Тано, не прекращались попытки склонить Тано к сотрудничеству. Генерал встречался с ним по несколько раз в день. Амидеи давно понял, что единственное уязвимое место, единственная слабость, ахиллесова пята этого на редкость волевого, неизменно полностью владеющего собой человека — его привязанность к сестре. После свиданий с Марией Тано словно немного оттаивал, растормаживался, в нем появлялось что-то доброе, человеческое. Ради благополучия сестры Тано мог пойти на многое. И как опытный психолог генерал не преминул это использовать. Но и Тано прекрасно сознавал свою уязвимость и решил, как это ни было ему тяжело, перестать видеться с Марией.

— Я не желаю ее больше видеть! Скажите вашим людям, чтобы ее больше сюда не привозили! — решительно заявил Тано во время очередного их разговора. — Нечего ее и меня зря мучить. Или сажайте меня в тюрьму или отпустите!

— Это уж разрешите решать мне, — жестко проговорил генерал.

— Ах, значит, уже без белых перчаток? — усмехнулся Тано.

— Поймите, Мария не может без вас, — уже мягче продолжал генерал, — да и она вам нужна. Как вы могли пытаться покончить самоубийством? Вы бы убили свою сестру.

— Говорите прямо, чего вы от меня хотите? — устало спросил Тано.

— Голову спрута! — коротко ответил Амидеи.

— Что? Голову спрута? — переспросил Тано. — Голову спрута… — повторил он раздумчиво. — Вот это да! Вы что же, хотите, чтобы меня, как только я попаду в тюрьму, сразу прикончили?

— Вы прекрасно знаете, что прежнего Купола уже нет. Власть захватил новый человек. Скажите — кто? Назовите лишь одно имя, и мы вас отпустим. Обещаю вам.

— Не знаю.

— Но его деятельность сейчас нацелена на Африку, где вы находились.

— Мафия сама с Африкой дел не ведет…

— Кто-то, значит, ей помогает?

— Те, кто ведают предоставлением так называемой помощи странам «третьего мира»…

— Назови хоть одно имя и, клянусь, мы оставим тебя в покое!

Тано сделал долгую паузу, потом в глазах его сверкнула решимость и он отчетливо, чуть ли не по слогам, произнес:

— Этторе Салимбени. Раньше он занимался политикой.

Генерал обратился к сидевшей за письменным столом в глубине комнаты Феде:

— Ну-ка, спроси у компьютера, что у нас на него имеется.

Феде включила компьютер и почти тотчас же начала читать замелькавшие на экране строчки:

— Этторе Салимбени. Бывший сенатор. Подал в отставку после того, как его деятельность по оказанию помощи странам Африки и Азии рассматривалась в специально созданной парламентской комиссии, хотя прямых доказательств нарушения им закона не имелось. Исключен из партии христианских демократов по моральным мотивам. Возглавляет компанию по капиталовложениям в страны Африки.

— Он сейчас еще могущественнее, чем раньше. Через него проходят огромные капиталы, — сказал Тано. — Отмывание денег мафии. Торговля оружием и наркотиками в крупных масштабах.

— Серьезные обвинения, — отозвался генерал. — Но почему я должен тебе верить? И откуда тебе все это известно?

— Я провел в Дакаре семь месяцев. За это время было совершено несколько важных сделок. Он неоднократно прилетал в Сенегал. Я там был тесно связан с начальником иностранного отдела полиции Бало. Он мне много рассказывал об их махинациях с Салимбени.

— А почему ты решил назвать именно его имя?

— Да потому, что я всегда его терпеть не мог. Да и он меня тоже, — проговорил Тано. И добавил с легкой улыбкой: — Ну как бы это сказать помягче? Между нами были некоторые трения…

Потом стал снова серьезен и потребовал:

— Дайте мне ручку и конверт с бумагой. Феде подала то, что он просил, и Тано, написав несколько строк, вложил записку в конверт.

— Вот, передайте ему, — проговорил Тано и, обращаясь к генералу, Давиде и Феде, добавил: — Я назначаю ему свидание тут, в Милане, а также угрожаю разоблачениями. Получив это письмо, он постарается навсегда заставить меня замолчать. Это вам будет лучшим доказательством! Не так ли?

В это время из гостиничного номера, в углу которого красовалась большая клетка с голубями, Карта под голубиное воркование докладывал своему патрону:

— Адвокатше двадцать семь лет. Не замужем, жениха тоже нет. Довольно привлекательная. Живет одна. Кроме следователя прокуратуры Сильвии Конти, только она имеет доступ к Нине.

— Ее можно подкупить, чтобы узнать, где у Нины фотографии? — спросил Рибейра.

Карта покачал головой.

— По-моему, она не из той породы людей.

— Ладно. Придется мне заняться ею самому. А что поделывает Бренно?

— Сидит на своей ферме. Это целое животноводческое хозяйство, тут, поблизости от Милана. У него тысячи две коров. Собирается поехать в воскресенье на футбол… — Поглядев на клетку, Карта добавил: — Придется пересадить их в клетку побольше. Самочка собирается выводить птенцов.

— Правильно, семью нельзя разлучать, все должны быть вместе, — отозвался Лоренцо. — Слушай, я послезавтра улетаю в Прагу, вернусь, мне не хотелось бы больше жить в гостинице. Сними мне здесь в Милане хороший дом.

— А ваше палаццо на Сицилии? — спросил Карта. — Так и будет пустовать?

— Я хотел бы, чтобы это палаццо провалилось сквозь землю! Не могу о нем даже думать. Сразу вспоминаю все ужасы, которые мне пришлось пережить там в детстве. Хочешь, я подарю его тебе?

— Дом надо заводить в молодости. Теперь мне уже поздно. Теперь у меня с вами одна судьба, — ответил Карта.

— Я не верю в судьбу, — сказал Лоренцо. — Нигде не встречал ее сам, да и в книгах не нашел подтверждения, что она существует.

— Нет, судьба есть, — возразил Карта. — И она у нас общая. Моя судьба, как и ваша — расквитаться с Бренно и всеми остальными. И наша судьба — не спать по ночам и думать об этом.

— Закажи-ка мне тоже билет на стадион, — сказал Лоренцо, выходя из комнаты.

Напротив подъезда небольшой, но респектабельной гостиницы, на другой стороне улицы, остановился фургончик-пикап. В машине сидели трое — Давиде, Браччо и Феде. Девушка вышла и, покачиваясь на высоких каблуках, не спеша направилась к входу в отель.

Глядя ей вслед, Давиде присвистнул и, обернувшись к Браччо, сказал:

— Нет, ты только погляди на нашу Феде!

Действительно, девушку было не узнать. Вместо обычных джинсов на ней была совсем коротенькое мини, высоко открывающее ее стройные ножки. Шла она, расправив плечи и держась очень прямо, как манекенщица. Глаза чуть подведены, личико оживлял искусный макияж. Вид у нее был очень современный, модный, даже соблазнительный, но вместе с тем преисполненный достоинства. Ни дать, ни взять секретарша какого-нибудь важного лица.

Выждав минуту, Браччо отправился вслед за Феде. Проскользнув в подъезд с сумкой, с инструментом, с какими обычно ходят электромонтеры и телефонисты, он вышел на служебную лестницу и приник к щитку телефонного коммутатора в стене. Открыть щиток было сущим пустяком, и он начал колдовать с телефонными контактами — в этих делах Браччо считался настоящим асом: недаром по образованию он был инженер-электронщик.

В ответ на вопрошающий взгляд портье, Феде подошла к стойке и сказала, что она идет в 274-й номер — ей нужен синьор Этторе Салимбени.

— Мне очень жаль, но синьор Салимбени никого не принимает, синьорина, — заявил портье.

— В таком случае будьте добры передать ему это письмо, а я подожду здесь, в холле, — и Феде опустилась в одно из кресел, закинула ногу на ногу и приготовилась терпеливо ждать.

Салимбени в это время беспокойно расхаживал из угла в угол гостиничного номера (постоянно он жил в Риме, где у него был собственный дом) и размышлял о Бренно: насколько легче было иметь дело с прежними «крестными отцами» — степенными стариками, а этот грубый, жестокий человек его просто пугал, как и его страшный пес. Сенатора шокировали эти вульгарные манеры, эти возмутительные шуточки; он прекрасно видел, что Бренно его попросту третирует, но не мог ничего поделать: их связывали слишком важные дела, слишком большие деньги. А теперь еще вдобавок вернулся в Италию молодой Рибейра и, того и гляди, вновь вспыхнет кровавая война, когда для него, Салимбени, для его тончайших финансовых операций так необходимы тишина и спокойствие…

Тревожные размышления бывшего сенатора прервал стук в дверь. Прочтя письмо, принесенное посыльным, Салимбени изменился в лице. Услышав, что его подательница дожидается ответа в холле, Салимбени бросился к телефону и велел портье пропустить к нему посетительницу.

— Можете подняться, — сказал портье Феде. Телефонный звонок из номера Салимбени к портье был прослушан Браччо, последний тут же передал содержание разговора Ликате, с которым поддерживал связь.

— Ай да Феде! — отозвался Давиде из машины.

— Кто вы? — не нашел ничего лучше спросить явно растерянный Салимбени.

— Меня прислал Тано, — ответила девушка.

— Да разве он жив?! — воскликнул сенатор. — Почему я должен вам верить?

— В этом нетрудно убедиться, поговорите с ним сами, — спокойно проговорила Феде и, направившись к телефонному аппарату, набрала номер.

Браччо, продолжавший колдовать у щитка, сообщил Ликате, что все идет по плану.

— Молодец, малыш! — похвалил умельца Давиде.

— Мне уже скоро тридцать, синьор Ликата, — отозвался Браччо.

В кабинете генерала Амидеи зазвонил телефон. Генерал посмотрел на Тано, но тот не решался снять трубку. Наконец генерал решительным движением подбородка, молча указал на аппарат. Тано снял трубку.

— Я слушаю, — тихо проговорил он.

— Тано, это ты? — раздался взволнованный голос Салимбени на другом конце провода.

— Да, я.

— Где ты?

— Неподалеку от тебя.

— Что тебе от меня надо?

— Поговорить, — так же тихо произнес Тано.

— Мне не о чем с тобой говорить, — взвизгнул Салимбени.

— А мне есть о чем. В Африке, в Дакаре, мне много о тебе рассказывали, — угрожающе отозвался Тано. И не дожидаясь, что скажет Салимбени, быстро взял протянутую ему генералом записку и назначил место и час встречи: — Буду ждать тебя послезавтра в десять часов вечера у стройплощадки на дороге, которая отходит влево от автострады через четыре километра после Саграте.

И повесил трубку.

Несколько раз крикнув «Алло! Алло!», Салимбени услышал в трубке лишь короткие гудки. Подняв глаза на принесшую письмо девушку, он только сейчас ее разглядел и с запоздалой галантностью воскликнул:

— Я даже не предложил вам сесть! Вы так таинственно появились… Что разрешите вам налить? Или, может быть, хотите кофе?

Но из попытки завязать разговор и задержать девушку ничего не получилось. Поспешно проговорив: «Спасибо, мне некогда», она решительно направилась к двери и, даже не попрощавшись, вышла из номера.

Необходимо было проследить за ней. Может быть, ее следы приведут к убежищу Тано.

Салимбени набрал номер портье. Но внизу никто не отвечал. Он нервно набрал номер еще раз. В трубке послышались какой-то треск и гудение. Наконец с пятой или шестой попытки номер отозвался.

— Портье, почему вы не отвечаете? — вскричал взбешенный Салимбени.

— Извините, синьор, это не портье, — ответил от щитка Браччо. — Коммутатор немного барахлит. Идет ремонт. Сию минуту починим. Могу вас соединить с нужным вам номером. Назовите, пожалуйста.

— Это говорит сенатор Салимбени из 274-го. Позовите к телефону кого-то из моих охранников. Их там двое, они в холле.

После короткого молчания в трубке послышалось:

— Синьор Салимбени, я не вижу вашей охраны. В холле никого нет.

Салимбени с проклятием швырнул трубку. Куда, черт бы их подрал, они задевались?!

Браччо вызвал на связь Ликату.

— Внимание! У него в холле охрана. Двое. Если что, прикрой Феде!

Затем Браччо быстро захлопнул щиток телефонного коммутатора, подхватил сумку и поспешил к выходу. Увидев, что Феде уже переходит улицу, направляясь к пикапу, и убедившись, что за ней нет «хвоста», Браччо побежал к автомобилю. Феде уже сидела рядом с Ликатой. Забросив внутрь сумку, Браччо плюхнулся на сиденье и коротко сказал Давиде, уже включившему зажигание:

— Все в порядке! Поехали!

Не на шутку встревоженный разговором с Тано, Салимбени, преодолев свою антипатию к Бренно, помчался к нему за советом и помощью.

Бренно с сыном Марко он нашел в загоне для коров. Неподалеку шла разделка освежеванных туш забитых животных.

— А, значит, Тано вернулся, — задумчиво произнес Бренно, когда Салимбени рассказал ему о полученном письме и телефонном разговоре.

— У меня плохие предчувствия, — пробормотал Салимбени.

— Знаешь, коровы, как и люди, тоже предчувствуют смерть: они жалобно мычат когда, их отправляют на бойню…

— Да перестаньте, мне не до шуток.

— Да какие тут шутки. Ты просто от страха наложил в штаны.

— Тано сказал, что знает, зачем я приезжал в Дакар, намекнул на наши африканские дела…

— Мерзавец! Мало нам было одного Лоренцо! — и Бренно грязно выругался.

Насмешливая ухмылка сошла с тонких губ его большого рта и на лице появилось жестокое выражение.

— На, держи, — обратился он к стоявшему подле сыну, протягивая ему пистолет. — Ты хоть умеешь с этим обращаться? Застрели корову.

Марко промычал что-то… и оружия не взял.

— Учись, учись, это может пригодиться. Надо привыкать. Не так-то легко всадить человеку пулю в лоб…

Бренно подошел к лежавшей на траве в загоне корове, прицелился и почти в упор выстрелил ей между глаз…

— Вот так мы поступим и с Тано, — жестко проговорил он, смотря прямо в лицо Салимбени.

— Зачем? Разве нельзя обойтись без этого? — слабо запротестовал сенатор.

Все больше распаляясь, Бренно яростно заорал:

— Ты ввязался в Африке в грязные делишки, очень грязные, а теперь надеешься остаться чистеньким?! Не выйдет! Хватит разыгрывать из себя важного барина, небось, когда карман набивал, сомнений не было!

Весь съежившись, не оглядываясь на разбушевавшегося Бренно, Салимбени побрел к машине. Бренно вдогонку ему слал самые страшные ругательства и проклятия.

Футбольный матч

С порога комнаты Тано генерал, Давиде и Браччо, стараясь скрыть улыбки, наблюдали за тем, что делает в ванной с их пленником срочно вызванный специалист. Лицо, голова, плечи Тано были облеплены какой-то белой пенистой массой, которую «скульптор» при помощи Феде разглаживал влажными полотенцами. Нетрудно было догадаться, что с Тано снимают гипсовую маску: идет изготовление манекена — его двойника. До назначенной встречи оставались считанные часы.

В тот же воскресный вечер на миланском стадионе «Сан-Сиро» команда «Милан» встречалась со своей главной соперницей в чемпионате Италии — командой «Парма». Этот матч вызвал в городе, где всегда царил культ футбола, огромный ажиотаж, билеты на стадион болельщики приобретали за много дней. Особый интерес матч приобрел еще и потому, что местную команду недавно купил миланский магнат Сильвио Берлускони, прибиравший к рукам частное телевидение, газеты, книгоиздательства, а теперь ставший и президентом футбольного клуба «Милан». Тот самый Берлускони, которому вскоре суждено было возглавить правительство Италии. На деятельность этого футбольного клуба не жалели денег, и в команде играли самые яркие звезды европейского футбола. И все же то одна, то другая итальянская команда оказывали непобедимому «Милану» яростное сопротивление.

Трибуны были переполнены. Матч только начался. Болельщики обеих команд громко пели, поддерживая своих любимцев.

Бренно сидел рядом с сыном, по другую сторону от него — телохранитель. За спиной — в следующем ряду — сидел второй охранник, он же шофер. Услышав, что кто-то садится позади него, рядом с охранником, Бренно резко оглянулся и в пожилом мужчине во всем черном узнал Карту.

— А я и не знал, что ты любишь футбол, — проронил Бренно.

— Да нет, я не очень его люблю. Мне не нравится, что когда кому-то подставляют подножку, игрок поднимается только после свистка судьи, и тот назначает штрафной. Человек, когда его сшибут, должен подниматься и разбираться с противником сам или же… при помощи верных друзей…

— Что тебе надо?

— Меня после ареста сослали сюда, на Север, на обязательное поселение. Мне тут нечем заняться, с ума схожу от безделья. Рука у меня не дрожит, котелок еще варит. Слыхал, что ты купил большую усадьбу, одних коров две тыщи… Вот я и подумал, что, может, могу тебе пригодиться. Ребята у тебя вон какие молодые — за ними нужен глаз да глаз, — Карта указал на охранников Бренно, — да и за хозяйством мог бы присмотреть…

— Ничего, молодежь справляется… Ладно, ладно, — раздраженно прервал он Карту. — Не мешай смотреть, — и уставился на поле.

Матч смотрел, прильнув к телевизору в гостиничном номере, и Салимбени. Он также нервничал, как и Бренно, ожидая сообщений с того места, куда должен был приехать Тано.

А за Бренно, за его разговором с Картой наблюдал в мощный бинокль с трибуны на противоположной стороне поля Лоренцо Рибейра.

Футбольные матчи проводятся в Италии в довольно позднее время. Матч еще продолжался при включенных ярких прожекторах, когда по автостраде на Саграте проехала машина, которую вел Браччо. Рядом с ним сидел Ликата, а на заднем сидении — манекен, изображавший Тано. Свернув с шоссе, машина остановилась у почти законченного строящегося здания. Давиде и Браччо выскочили из машины и с пистолетами в руках притаились по сторонам стройплощадки. У обоих были наготове переговорные устройства.

Ровно в десять с их припаркованным у забора автомобилем поравнялись две мчавшиеся на большой скорости машины и из них застрекотали автоматные очереди, прошившие насквозь его борта. Ликата подал сигнал, и в то же мгновение улица с обеих сторон была перекрыта полицейскими машинами с включенными сиренами и мигалками. А сверху — с этажей строящегося дома и из-за забора по заметавшимся автомобилям бандитов был открыт ураганный огонь. Нападавшие пытались спастись бегством, выскочив из машин, но стали легкой добычей полицейских из спецподразделения по борьбе с организованной преступностью. Все четверо были убиты на месте.

— Идем! — крикнул Ликата своему напарнику. — Садись в машину, а то наш пассажир нас, наверно, уже заждался! Положим Тано на пол машины и отвезем его домой!

Футбольный матч тоже подходил к концу. Лоренцо, продолжавший следить в бинокль за Бренно, увидел, как тот приподнялся и обнялся с Картой: объятия и поцелуи очень распространены среди мафиози — это как бы заверение в дружбе и преданности. Значит, новый главарь взял Карту к себе «старшим».

Почти в ту же минуту к Бренно приблизился один из его людей и доложил ему на ухо, что они перехватили сообщение по полицейскому радио: в перестрелке у Саграте погибли все четверо нападавших.

Бренно не мог сдержать ярости и досады. Не только не удался придуманный им план и этот негодяй Тано уцелел, но он при этом лишился четырех человек. К злобе примешивалось удивление: как мог Тано один (а он в машине находился, как и было условлено, один) перестрелять всех до одного нападавших? Наверно, кто-то ему помогает. Но кто? Вот это-то и необходимо немедленно выяснить. Надо найти кого-то, кто сможет объяснить, что происходит.

Первым делом Бренно решил побеседовать со старым другом мафии Эспинозой, хотя после тюрьмы тот вроде болеет и отошел от дел. К Эспинозе они отправились на двух машинах — Бренно сопровождал Марко и трое охранников. По дороге они немножко зарядились в каком-то баре — после случившегося это было просто необходимо, — а Бренно взял еще с собой бутылку французского шампанского.

Так, с бутылкой в руке, в пальто, они гурьбой ввалились в никем не охраняемый подъезд дома Эспинозы. Бренно постучал в дверь гостиной.

— Входите, — раздался тихий голос хозяина, — дверь открыта.

Все пятеро, заметно под градусом, они переступили порог и оказались в роскошно убранной большой комнате. Стены были заставлены шкафами с книгами и разными предметами старины — коллекциями Эспинозы. Гостиную украшали старинные картины и мраморные скульптуры.

Эспиноза полулежал в глубоком кресле и рассматривал, держа на коленях папку с гравюрами. Он несколько удивленно, но спокойно поднял глаза на нежданных посетителей.

— Вот поглядите, как живут аристократы! — начал Бренно.

— А что это вы празднуете? — спросил Эспиноза.

— Хотим выпить за встречу, — поднимая бутылку, проговорил Бренно.

— К сожалению, мне нельзя пить, у меня тут даже нет ни бокалов, ни льда…

— Тоже мне аристократ, — со злобой крикнул Бренно и с силой отшвырнул бутылку.

Бутылка разлетелась на множество осколков и посреди гостиной разлилась большая лужа.

— Это вы так ходите в гости? — устало проговорил Эспиноза. — Что за вторжение!

— Убирайтесь отсюда, — скомандовал Бренно своей свите, — и ждите за дверью.

— Чего тебе от меня надо? — спросил Эспиноза.

— У меня убили четырех человек, — словно жалуясь, сказал Бренно.

— Так ты ошибся адресом, тебе надо было в похоронное бюро, — отозвался Эспиноза.

— Это Тано! Негодяй, как только ему удалось?! Надо найти, кто ему помогает. Кто бы это мог, по-твоему, быть?

— Да, у Тано нет армии, значит, и впрямь ему оказывают помощь. Но ведь все твои враги в могиле… — проговорил Эспиноза.

— Все кроме одного. Может, это молодой Рибейра ему помогает, может, они заодно?

— Слушай, оставь меня в покое. Я болен, устал… — сказал Эспиноза и встал, чтобы принять лекарство.

— Нет, если ты хочешь, чтобы я тебя оставил в покое, то раньше ответь мне, назови того, кто помогает Тано! Только назови — и все. Не то я могу на тебя очень обидеться, а ты знаешь, что это может быть опасно, — с угрозой произнес Бренно.

Эспиноза устало вновь опустился в кресло.

— Ну что я могу сказать тебе о Рибейре? — начал Эспиноза. — Отец его, ты знаешь, занимался торговлей наркотиками в Канаде и на Ближнем Востоке. Он оставил сыну колоссальное состояние — сотни миллиардов лир. И вот молодой Рибейра вдруг возвращается в Италию…

— Он вернулся, чтобы похоронить своего отца, — вставил Бренно.

— Нет, он вернулся, чтобы похоронить тебя, — спокойно, но жестко возразил Эспиноза.

— Значит, я правильно предполагал, — мрачно сказал Бренно. — Но я ему покажу! Я расправлюсь и с ним, и с Тано! — вновь горячась, продолжал он.

— Рибейра слишком богат, это война денег. С ним будет трудно справиться. И возможно, он привлек Тано, чтобы воспользоваться его опытом и интеллектом…

— Значит, они, возможно, снюхались и теперь вместе…

— Да, может быть… А теперь иди, я устал… Раздраженный равнодушным тоном Эспинозы, его спокойствием, не исчезнувшей даже сейчас, когда он болен, его обычной снисходительной и надменной манерой разговора, Бренно взорвался.

— Не надейся, что можешь вот так сдохнуть и от нас избавиться! Ты должен до последнего помогать нам! Ты слишком много на нас заработал, все твое богатство пришло благодаря нам! И нечего держаться таким важным господином, хватит строить из себя хозяина! Никуда ты от нас, пока жив, не денешься!

Дав этой вспышкой выход своей злобе и раздражению, Бренно сразу остыл. И уходя уже спокойно проговорил:

— Ну, до свидания. И благодарю за консультацию. На этот раз бесплатную…

Выйдя от Эспинозы, Бренно приказал сыну:

— Марко, возьми Скорпио и поезжай с ним к Сантино. Ты найдешь его. Скажи ему, что Тано нам наступил на мозоль и его надо припугнуть. Он очень любит свою сестру. Так пусть Сантино отыщет ее и проучит… Пусть делает с ней что захочет. Полная свобода действий…

Сантино уже улегся спать — рядом на постели крепко спала маленькая Франческа. На стук Марко он вышел в одном белье, с пистолетом в руке.

— Меня прислал отец, — сказал Марко.

— Целую руки, — ответил традиционным приветствием Сантино — так полагается разговаривать с «крестным отцом» или его посланцем.

— Надо похитить Марию — сестру Тано, она работает у монахов в библиотеке, и узнать от нее, где Тано. Ее следует наказать так, чтобы он почувствовал. Не то он слишком задирается…

— Наказать — этим? — спросил Сантино, показывая на пистолет, который все еще держал в руках.

— Нет, нет, не мочить, а только проучить… Ты знаешь сам, как это делается, — уточнил Марко.

Сантино молча кивнул и закрыл за Марко дверь.

После того как Тано Каридди назвал имя Салимбени как одного из главных пособников мафии в сделках о поставке наркотиков в Италию из Африки и отмывании ее «грязных денег», генерал и Ликата продолжали оказывать на него изо дня в день методичное давление. Дрогнув один раз, Тано мог выдать кто знает еще какие тайны. Надо было заставить его расколоться до конца сейчас, когда он был еще под впечатлением от покушения на него (вернее, на его манекен) подосланными Салимбени людьми мафии. Если бы не трюк с маской и манекеном, вряд ли Тано Каридди был бы сейчас жив.

В очередном допросе, правда, выглядевшем внешне как дружеская беседа, в уединенном загородном доме, где помещался Тано, участвовали генерал и Ликата. Давиде сказал:

— Да, Тано, ты был прав. Этот Салимбени — отпетый мерзавец и тесно связан с мафией. Мы могли бы его немедленно арестовать, но мы этого не сделаем. Он может вывести нас на кого-нибудь еще выше. Мы пойдем с тобой дальше в этом направлении.

— Дальше? — переспросил Тано. — Ты сказал: мы пойдем… А причем тут я? Для этого нужны люди честные, добрые, одержимые идеей, ставящие перед собой высокие цели, вот такие, как ты, — Тано указал на Ликату. — Ко мне это не относится. Я наш договор выполнил и хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Мы могли бы позаботиться о некотором смягчении вашего наказания, немного снизить срок… — проговорил генерал.

— Да как вам могло такое прийти в голову? Никак вы опять предлагаете с вами сотрудничать? Вести двойную игру? Или я вас неправильно понял?

— Вы поняли совершенно правильно, — отозвался генерал.

— Повторяю: я выполнил то, что обещал, назвал Салимбени. Теперь я прошу отстать от меня. С меня хватит. Поглядите на мои руки. Видите, как они дрожат? И это не от алкоголя — я давно уже не пью, чтобы забыться, и не от опиума, которым я глушил себя в Африке. Я очень болен. Это сидит у меня вот здесь, — Тано показал на лоб, — пожирает изнутри. Умоляю: отправьте меня в тюрьму…

— Уведите его к нему в комнату, — приказал генерал, резко прерывая разговор.

По длинному коридору Ликата отвел Тано из кабинета генерала в отведенную ему комнату. И вошел следом за ним.

— Ты назвал меня честным и добрым человеком, но это вовсе не так, — жестко сказал Давиде. — Была бы моя воля, я с тобой бы не нянчился.

— Но ты спас мне жизнь, — возразил Тано.

— Только ради Марии. Мне ее искренне жаль. Ради тебя я не стал бы стараться. Я с удовольствием пристрелил бы тебя еще в той африканской гостинице. Слишком много ты загубил людей…

— Этим ты оказал бы мне тогда большую услугу, — с усталой улыбкой ответил Тано.

Вновь на Грддчанах

Прилетев в Прагу, Лоренцо Рибейра отправился в условленный заранее час на встречу с Варфе-лем. Они встретились там же, где в прошлый раз — на холме у Кремля. С огороженной невысокой баллюстрадой террасы открывался широкий вид на город. В то солнечное утро красавица Прага была особенно хороша. Лоренцо с искренним восхищением смотрел на открывавшуюся с холма панораму, на десятки, сотни причудливых шпилей, колоколен, стройных башен, взмывавших в ясное, голубое небо.

Варфель был без своей мягкой шляпы, но в больших темных очках.

Повернувшись к нему, Лоренцо с улыбкой проговорил:

— Это просто преступление, господин Варфель, глядеть в такое утро на ваш прекрасный город сквозь черные очки! Без ярких красок он теряет всю свою прелесть. Или, может быть, в последнее время вы разлюбили свою Прагу?

— Да, конечно, теперь она не может мне нравиться, — серьезно отвечал чех. — Так же, как и моим друзьям.

Варфель сделал несколько шагов в сторону известного всем туристам кафе «Винарни» с большими зеркальными окнами и указал на столик, за которым, оживленно разговаривая, закусывали несколько немолодых солидных господ. Чтобы познакомиться и поговорить с ними, Лоренцо и прилетел в Прагу. Варфель уже рассказывал о них Рибейре. Среди них был отставной чешский генерал пограничных войск Милош Зданек, знавший границу Чехословакии, как свои пять пальцев, для которого незаметно переправить за рубеж любой груз — плевое дело; поляк Болеслав Куц, занимавший высокий пост в Объединенном штабе войск стран Варшавского Договора; русский Анатолий Догилев — видная фигура в военно-промышленном комплексе, ведавший оборонными предприятиями в Ленинграде; болгарин Тодор Красилев — глава крупного экспортно-импортного объединения, связанный с секретными службами.

— За каждым из этих людей в их странах стоят многочисленные группы сторонников, недовольных происшедшими переменами и желающих вернуться к старому, — проговорил Варфель. — Все они только и ожидают подходящего момента, чтобы поднять голову. Именно это нас и объединяет. Поэтому мы и пришли на встречу с вами.

— Ах, какая милая компания пожилых идеалистов! — насмешливо произнес Рибейра. — Только, пожалуйста, не заставляйте меня вновь выслушивать всю эту чепуху о ваших идейных целях, великих идеалах и тому подобное!

— Будь иначе, мы не имели бы дела с такими дельцами, как вы! — с наигранным возмущением возразил Варфель.

— Повторяю: вам просто нужны деньги.

— Вы ошибаетесь! Мы вам это докажем!

— Перестаньте, Варфель, не надо громких слов. Кого вы хотите обмануть? — резко проговорил Рибейра. — Все мы прекрасно понимаем, что дело совсем в другом. Вам всем нужны мои деньги, много денег, чтобы восстановить свое господство, чтобы в собственных интересах использовать оставшиеся в вашем распоряжении государственные материальные ценности, структуры, связи. Да-да, исключительно с целью личного обогащения! А мне нужны от вас в обмен тоже вполне конкретные вещи: тайные склады для хранения товара — сырья-морфина и надежные помещения для производства из него героина. А также возможность безопасно ввозить сырье, а потом вывозить товар за границу — в страны Восточной Европы, на Запад, куда угодно.

— Уже пора, идемте, — сказал Варфель, прекращая спор. — Мои друзья с нетерпением ждут возможности познакомиться с вами.

Рибейра побеседовал с друзьями Варфеля и остался удовлетворен встречей: это были, безусловно, еще влиятельные, действительно многоопытные люди и они ему могли быть полезны. А до их политических амбиций и интриг ему не было никакого дела, о чем он им прямо и заявил, как раньше уже говорил Варфелю. Однако среди них не было человека, с которым больше всего хотел познакомиться Рибейра — турка Барбо. Он был для него неизмеримо важнее всех этих тоскующих по прошлому бывших важных шишек. Ведь они, по существу, лишь обработчики и сбытчики наркотика, а заготовщик и поставщик сырья — этот таинственный всесильный турок. Без него всем им нечего делать.

Когда встреча закончилась и он распрощался с интернациональной командой друзей Варфеля, тот ему шепнул, что сейчас отвезет его к турку. — Барбо слишком могуществен, чтобы якшаться с простыми смертными. Он один из самых богатых людей в мире, — объяснил Варфель. — Он не любит беседовать в компании. Как правило, Барбо не покидает Турции, и то, что он приехал в Прагу — редкий случай. Он это сделал только из уважения лично к вам.

Машина миновала оживленные улицы центра города, переехала один мост, потом другой и покатила по красивой аллее загородного парка.

— Долго еще? — нетерпеливо спросил Лоренцо.

Когда они проезжали мимо уединенно стоявшего невысокого особняка, Варфель подал знак шоферу остановиться.

— Приехали, — сказал он Рибейре.

Барбо ждал их, сидя в кресле в гостиной. Здороваясь, он только сделал вид, что чуть приподнялся. Рибейру поразила чудовищная толщина турка. Это был еще не старый мужчина, лицо которого почти скрывала густая курчавая рыжеватая борода. На нем был мятый коричневый костюм необъятных размеров. На иностранных языках он не говорил и беседу шла через его секретаря — молодого турка, безукоризненно владевшего английским. Барбо не тратил лишних слов и сразу перешел к делу.

В начале беседы он выразил недовольство тем, что первая подготовленная им к отправке партия «товара» до сих пор еще находится в Стамбуле, а не здесь, в Праге. Выразительно посмотрев на Варфеля, Рибейра напомнил турку, что это забота чешских друзей. На что Барбо сказал, что для того, чтобы вывезти товар, за него надо сначала заплатить. Варфель пояснил Рибейре, что возникло затруднение: сумма платежа слишком велика и для обычно скромных банковских операций в чешских банках — сумма в десять миллиардов сразу привлекла бы к себе внимание. Поэтому необходимо, чтобы Рибейра заплатил не банковским перечислением, а золотом.

— Но это не было предусмотрено нашим соглашением, — возразил Лоренцо и несколько растерянно добавил: — Да кроме того набрать золота на такую сумму не так-то просто… К тому же, мне помешало одно непредвиденное обстоятельство: убили человека, который должен был предоставить мне некоторые фотографии — я на них весьма рассчитывал…

— Но насколько мне известно, — перебил Варфель, — ваше семейство располагает весьма широкими возможностями… в том числе и золотом…

— Барбо говорит, — вмешался переводчик, — что его это все не интересует. Если золото не поступит немедленно, считайте сделку несостоявшейся.

— Какой срок для платежа вы можете мне предоставить? — спросил Рибейра.

— Несколько дней, — был ответ турка.

— Хорошо, через несколько дней я вернусь в Прагу с золотом, — сказал Лоренцо своим собеседникам.

На этом аудиенция у Барбо была окончена и они с Варфелем попрощались с турком, не удостоившим их даже кивком.

Ахиллесова пята

Получив через Марко приказ Бренно, Сантино заботливо укрыл уснувшую малышку и отправился его выполнять. Он даже был доволен: наконец какое-то дело. Это была его работа, работа, которую он привык выполнять, не рассуждая. Да и сколько можно превращать его в няньку, заставлять поить девчонку молоком, варить ей кашку и укачивать по ночам, когда она, проснувшись, начинает скулить и звать маму? Но, сказать по правде, за эти недели он уже успел привыкнуть к Франческе, она его уже не так раздражает, он даже иногда играет с ней, да и она его совсем не боится, радуется, когда он с ней разговаривает. Даже сует ему свою любимую игрушку — этот прозрачный цилиндр, переливающийся яркими красками… Сантино за этими мыслями сам не заметил, как подъехал к библиотеке, где работала сестра Тано, подождал в машине, пока она выйдет. Она шла быстрым шагом, видно, торопясь домой. Сантино медленно следовал за ней в машине — выследить, где она живет, было нетрудно. Но у ее дома он обнаружил припаркованную машину, в которой со скучающим видом сидел молодой парень. Понаблюдав за ним несколько минут, Сантино опытным взглядом определил, что это легавый, приставленный охранять Марию.

Выйдя из машины, Сантино подошел к легавому, будто хотел что-то спросить. Прохожих поблизости вроде бы не было видно.

— Сиди тихо, не дергайся, — сказал он парню, показав пистолет. — И как это они только могли послать такого сосунка, как ты? Чтобы следить за кем-нибудь, это надо уметь, тут нужен опыт, — добавил он и ударил рукоятью пистолета легавого в висок. Тот повалился на сиденье машины.

Бесшумно поднявшись по лестнице, Сантино постучал в дверь квартирки, где жила Мария. Та, только сбросив жакет и положив сумку, наливала на кухне в кофейник воду, чтобы заварить кофе. Когда она приоткрыла дверь и собиралась спросить, что ему нужно, Сантино выволок ее из квартиры и потащил вниз по лестнице, угрожая пистолетом. Толкая ее перед собой, он прошипел Марии на ухо:

— Молчи, если хочешь жить. Шевелись! Поедем со мной, я отвезу тебя на праздник. Получишь полное удовольствие!

До Идроскало, где Сантино уже поджидали дружки, которых он заранее предупредил, было не так уж далеко. В Неаполе и Генуе есть море, в Венеции — лагуна, Рим и Флоренция стоят на реках. В огромном Милане нет «большой воды». Жалкие речушки на окраинах — Олона и Ламбро не в счет. Поэтому еще в средние века люди построили пересекающие город, ныне засыпанные, узкие каналы для ирригации окрестных полей. Уцелел самый большой из них, который гордо называется Навильо Гранде — Большим Судоходным. А в 30-е годы этого столетия почти в черте города были сооружены четыре искусственных водохранилища. Самое крупное из них — в два с половиной километра длиной и в две-три сотни метров шириной и было Идроскало — задумано оно было как спортивное сооружение — аэродром для гидросамолетов. Это искусственное озеро, вокруг которого идет автомобильная дорога, окружено парком — излюбленное место прогулок миланцев. Но в будний день и в это время тут было совсем пустынно — ни машин, ни гуляющих.

Сантино свернул с дороги на какую-то аллейку, потом в проулок, застроенный неожиданными в зоне парка лачугами трущобного вида, и остановился у строения, похожего на склад.

Выйдя из машины, он грубо приказал оцепеневшей от ужаса Марии вылезать:

— Выходи, дура! Пошевеливайся!

Женщина не пошелохнулась, и разъяренный Сантино заорал еще громче:

— Выходи живее, не то кокну! Тебя тут уже ждут! Да вылезай же, сука!

Вытащив за руку Марию из машины, он подтолкнул ее к железным воротам и громко постучал. Тотчас ворота приоткрылись и показались двое, по-видимому, братья. Оба здоровенные, не слишком молодые, но косили под панков — с бритыми черепами, в одних майках с надписями. Их обнаженные руки покрывала татуировка. У одного во рту сверкали золотые зубы, а в правом ухе красовалась серьга в виде большого золотого кольца. Увидев с Сантино женщину, оба плотоядно заулыбались.

— Вот, хозяин вам ее посылает, — ухмыльнувшись, сказал Сантино. — Потешьте, приласкайте девушку. Потом отвезете на шоссе. Ну вы сами знаете, что делать. Желаю приятно провести время!

И втолкнув Марию в ворота, которые тотчас же за ней закрылись, сел в машину и уехал.

В тот самый день, когда Бренно с Салимбени осуществляли свой план отомстить Тано Каридди, надругавшись над самым любимым им человеком — его сестрой Марией, их главный противник — молодой Рибейра начал осуществление своего замысла — найти дорожку к арестованной Джаннине — сожительнице убитого фотографа — через ее адвоката. Это был единственный шанс узнать, где находятся те важные фотографии, которые Беллини обещал, но не успел ему передать.

Ни свет, ни заря в скромной квартирке адвоката Мартины Феррари затрещал телефон. Еще сонная, она нашарила на тумбочке очки, надела их и сняла трубку.

— Адвокат Мартина Феррари? — раздался в трубке незнакомый приятный мужской голос.

— Да, это я.

— С вами говорит Лоренцо Рибейра. Могу я просить вас сейчас приехать ко мне? Я хочу предложить вам важное дело.

— В этот час? Еще так рано… — неуверенно ответила девушка, бросая взгляд на будильник.

— Выгляните в окно. Внизу должна уже быть машина, которую я за вами прислал.

Мартина выглянула на улицу — и впрямь у подъезда стояла шикарная черная машина, а рядом с ней терпеливо ожидал респектабельного вида немолодой шофер.

— Да, машина внизу… — проговорила Мартина в трубку.

— Так я жду вас, — сказал мужчина и дал отбой.

Быстро умывшись и одевшись, Мартина кинула на себя взгляд в зеркало и решила не прибегать ни к какой косметике. Взяв на руку пальто, она сбежала по лестнице.

— Вы адвокат Феррари? — вежливо осведомился шофер и с почтительным поклоном распахнул перед ней дверцу автомобиля.

Проехав по улицам центра, машина остановилась у внушительного старинного палаццо в деловой части города, неподалеку от Пьяцца дель Дуомо — Соборной площади. Шофер проводил Мартину в гостиную, взял у нее пальто, попросил немного подождать. И с легким поклоном удалился.

Оставшись одна, девушка села в кресло, и то, нервно поправляя очки, то расправляя юбку на коленях, огляделась вокруг. Гостиная была большая, роскошно обставленная. Все дышало богатством и стариной — на стенах потемневшие полотна старых мастеров, мраморные скульптуры, золоченая мебель, огромная хрустальная люстра на потолке…

Лоренцо на втором этаже в одних трусах работал со штангой и увидел в окно, как во двор палаццо въехала машина с гостьей. Не спеша встал под душ, вытерся, надел белый шерстяной свитер и светлые брюки. Причесал еще влажные волосы и спустился в гостиную. Он знал, что красив и нравится женщинам — светлый шатен, высокий, похожий больше не на итальянца, а на северянина. Эту явно небогатую, простодушную девицу он решил не только очаровать как мужчина, но и сразу подавить своим могуществом, размахом, несметным богатством, подвластной ему роскошью.

— Добрый день, сидите, сидите, — входя в комнату, сказал он привставшей с кресла Мартине. — Еще раз прошу прощения, что побеспокоил. Благодарю, что приехали, — продолжал Лоренцо, садясь напротив гостьи. — Не стану делать вам комплименты и говорить, что нахожу вас очень красивой — наверно, вам это и так приходится часто слышать… Вам нравится этот дом?

— Да, но полагаю, вы звонили не за тем, чтобы спросить меня об этом? — сухо ответила Мартина.

— Дело в том, что я получил громадное наследство. Отец оставил мне огромное состояние — предприятия, дома, счета в банках. Ему принадлежали две компании — одна в Канаде, где он и жил, другая — в Венесуэле… Это богатство свалилось мне на голову, но сам-то я по образованию физик и мне хотелось бы заниматься научными исследованиями…

— Так кто вам мешает? — спросила Мартина.

— Мне всегда приходилось много ездить, я жил в разных странах. И сейчас дела заставляют меня часто летать — Нью-Йорк, Оттава, Лондон, Прага… Пришлось избрать другую дорогу в жизни… Но, может быть, вы не расслышали по телефону мое имя?

— Вы — Лоренцо Рибейра, сын Кармине Рибейры, — ответила Мартина.

— И это имя вас пугает? — с грустной улыбкой спросил Лоренцо. — Признаюсь, когда-то и меня оно пугало. Но суды и прокуратуры пяти частей света не сумели доказать, что отец был действительно мафиози. И вот теперь, когда все досталось мне, я должен со всем этим управляться. Я возвратился жить в Италию, перевожу сюда свои капиталы и мне нужен адвокат.

— Почему вы обратились ко мне, а не в какую-нибудь известную адвокатскую контору?

— Мне как раз не нужна известная контора, — ответил Лоренцо. — Я не хочу привлекать излишнее к себе внимание. И прошу вас помогать мне в делах как адвоката, знающего здешние законы.

— Кто рекомендовал вам меня? Дал мое имя?

— Не могу вам сказать. Да это и не имеет никакого значения. Вот мои условия: я предлагаю вам 300 миллионов лир в год, машину с шофером, маленький офис в центре города. Если вы недовольны своей квартирой, то можете выбрать любую в принадлежащих мне в Милане домах и переехать туда хоть сегодня.

Мартина растерянно молчала. Жалованье в триста миллионов годовых — это двадцать пять миллионов лир в месяц, примерно пятнадцать тысяч долларов… Не может быть, тут что-то не так.

— Но ведь я — адвокат-пеналист, — наконец возразила она. — Я и сейчас веду уголовное дело, защищаю одну женщину, обвиняемую в убийстве.

— Продолжайте вести свои уголовные дела, и то, что ведете сейчас, и все другие. Никто вам не мешает. Мне нужен, — горячо продолжал Лоренцо, — такой человек, как вы, человек без предубеждений, который, когда смотрел бы на меня, не думал: вот сын своего отца. Мне нужны именно вы!

— Но откуда вы знаете, какая я? Что я действительно лишена предрассудков?

— Я вижу это по вашим глазам, — проговорил Лоренцо. — В них светится доброта, они сияют.

— Мои глаза? — переспросила Мартина в смущении. — Дайте мне хотя бы немного подумать…

— И сколько же вы собираетесь раздумывать?

— Ну, дня два-три…

— Жду ответа от вас послезавтра вечером. И, каков бы он ни был, позвольте пригласить вас на ужин.

— Хорошо, — ответила Мартина. — Значит, до скорой встречи.

— До встречи, — сказал Лоренцо и вызвал шофера отвезти Мартину домой.

Архив Эспинозы

После недавнего визита к нему Бренно с его свитой Эспиноза не чувствовал себя в безопасности. Неслыханно наглое вторжение! От этого хама можно всего ожидать. Не то что прежние «крестные отцы», те тоже были опасны, но те хоть придерживались каких-то правил игры. Больше всего Эспиноза опасался за любимую дочь Ирене. Раз уж ему не дают спокойно дожить те несколько месяцев, что ему остались, то лучше с Бренно не ссориться, иметь его на своей стороне. Ладно, поможем ему справиться с его главным врагом — молодым Рибейрой…

Еще задолго до ареста, когда его начал преследовать этот одержимый борец за справедливость комиссар Каттани, а потом такие же фанатики — судья Сильвия Конти и Давиде Ликата, он благоразумно позаботился укрыть понадежней свой архив — десятки папок и сотни кассет хранили компрометирующие материалы почти на всех, кто дергал за ниточки итальянские финансы, экономику и политику. Этому «архиву» не было цены. Как Эспиноза не раз говорил дочери, в нем вся история Италии за последнее десятилетие, а, может быть, и больше. Содержались там сведения и о папаше Лоренцо — Кармине Рибейре и его неблаговидных делишках: финансовых операциях по отмыванию денег, полученных от наркобизнеса в Канаде и Латинской Америке, и о преступлениях, совершенных на родине, в Италии. Хранилось все это богатство у дочери в городе Бергамо, неподалеку от Милана, где она работала в Государственном историческом архиве. Кому придет в голову искать его документы в государственном архиве среди тысяч папок и досье? Могущество Эспинозы всегда зиждилось на информации, которой он располагал. Если опубликовать хоть часть собранных им материалов, в Италии это было бы подобно взрыву атомной бомбы…

Эспиноза позвонил Ирене в Бергамо и попросил ее о большой услуге: найти кассету с данными о финансовых операциях Рибейры и возглавляемых им компаний, перепечатать и отослать в миланскую прокуратуру. Конечно, анонимно. Дочь долго отказывалась, но Эспиноза убедил ее, что это очень важно для него и для нее самой.

— Только не вздумай приезжать ко мне. Ни в коем случае! Когда сделаешь то, что я прошу, позвони, — закончил разговор с дочерью Эспиноза.

Не прошло и двух дней, как Ирене позвонила и сказала отцу, что просьба его выполнена: она бросила письмо в почтовый ящик.

— Спасибо тебе, Ирене, — сказал Эспиноза. — Нет, ничего другого пока мне не нужно. Обо мне не беспокойся. Возьми отпуск и уезжай куда-нибудь за границу. Чем скорее, тем лучше. Звони мне. Но сюда не приезжай ни при каких обстоятельствах.

Не успела Мартина уйти, как у Лоренцо Рибейры зазвонил на столе телефон. Звонила секретарь генерального прокурора Милана: он просил его, не откладывая, зайти к нему.

— Скажите господину прокурору, что я буду у него сегодня же в шесть часов вечера, — ответил Лоренцо.

Неприятные дела он привык не откладывать в долгий ящик.

Генеральный прокурор, худощавый мужчина лет пятидесяти с лишним, в больших очках, разговаривал с ним сухо, но весьма вежливо.

— Я побеспокоил вас, чтобы поставить в известность о том, что прокуратурой получено анонимное письмо, содержащее весьма обоснованные и детальные сведения о сомнительном происхождении ваших капиталов.

— Неужели в Италии верят анонимкам?

— Да, по законам нашей страны также и анонимные сообщения подвергают проверке. Вы перевели на свой счет в Италию весьма крупные суммы — сотни миллиардов лир.

— Я — предприниматель, и перевожу свои деньги в Италию, где хочу вложить их в дело. Разве это преступление?

— Нет. Если деньги чистые, а не отмытые, не получены в результате незаконных операций. Я не выдвигаю никаких обвинений в нарушении закона. Надеюсь, что не придется этого делать и в дальнейшем. Но предупреждаю, что начата проверка, которая поручена судье Сильвии Конти.

— Практически это означает, что мои банковские счета блокированы? — прямо спросил Лоренцо.

Прокурор помолчал и после несколько затянувшейся паузы также напрямик ответил:

— Практически, да.

И поднялся из-за письменного стола, показывая, что их беседа закончена.

В ту минуту, когда Рибейра выходил из кабинета прокурора, в другую дверь, соединявшую кабинет со служебными помещениями, постучали. Прокурор открыл ее. На пороге стояла запыхавшаяся Сильвия.

— Агента, охранявшего сестру Тано Каридди, оглушили. Мария исчезла, — волнуясь, доложила она.

Прокурор набрал номер начальника полиции, и через минуту вся миланская полиция была поставлена на ноги. Десятки патрульных машин и полицейских в форме и в штатском начали прочесывать квартал за кварталом в поисках похищенной женщины.

Сильвия сбежала по лестнице, крикнув полицейских своего сопровождения. Внизу она столкнулась с искавшим ее Давиде.

— Я еду на квартиру Марии, — кинула она на ходу.

Ликата устремился к своей машине и приказал сидевшему за рулем Браччо следовать за машиной Сильвии.

— Наверно, нам не стоит ввязываться в это дело. Предоставим расследование полиции, — возразил Браччо. — Вряд ли генерал будет доволен, — добавил он.

— К черту твоего генерала. Плевать я на него хотел! Поехали! — заорал Ликата.

Никогда еще Браччо не видел Ликату таким разъяренным.

У дома Марии уже стояло несколько полицейских машин и столпилась небольшая кучка любопытных. Среди жильцов дома и жителей соседних домов, продавцов окрестных лавок нашлось несколько человек, обративших внимание на то, как какой-то мужчина тащил к машине упиравшуюся молодую женщину. Номера машины, как водится, никто не запомнил. Полицейские записывали приметы похитителя, а Сильвия велела одному из своих людей — «художнику» тут же со слов очевидцев рисовать его портрет. Указанные свидетелями похищения приметы совпадали, и вскоре основа для фоторобота была готова.

Внешность у похитителя была легко запоминающаяся: лицо с приплюснутым, наверно, сломанным носом, смуглый, черноволосый, невысокого роста. Ругался и кричал на сицилийском диалекте. Словом, типичный южанин, сицилиец, не похожий на большинство миланцев. Это уже облегчало дело. Фоторобот тотчас передали в банк компьютерных данных министерства внутренних дел в Рим и оттуда, не прошло и четверти часа, поступил ответ: приметы совпадают с приметами ранее трижды судимого Сантино Рокки. Провел двенадцать лет в тюрьме, длинный список преступлений, в том числе похищения и убийства.

Сильвия просила передать, что следует объявить его в розыске по обвинению в похищении.

Неожиданно к Сильвии подбежал полицейский из одной из патрульных машин:

— Из Управления по радиосвязи сообщают, что похищенная уже обнаружена. Ее только что нашли в парке у водохранилища!

С включенными сиренами и мигалками все машины помчались к Идроскало. Мария полулежала на обочине опоясывающей озеро дороги. Одежда на ней была разорвана, юбка высоко задрана. Длинные темные волосы всклокочены, лицо покрывали кровавые ссадины. Она еще находилась в шоке. Когда к ней бросился Давиде и, обхватив за плечи, попытался поднять, она дико закричала и оттолкнула его.

— Это я — Давиде. Ты не узнаешь меня? — проговорил Ликата.

Но Мария с ужасом глядела на него и молчала.

— Мария, скорее опиши того, кто похитил тебя, — не отставал Давиде.

Подошедшая Сильвия отстранила Ликату и обняла Марию.

— Успокойся, Мария. Все уже позади. Не надо бояться, мы уже с тобой.

— Принесите одеяло! — крикнула Сильвия полицейским, — и вызовите «скорую».

Когда принесли из одной из машин одеяло, Сильвия укутала Марию и, склонившись над ней, продолжала нежно гладить по голове, утешая и успокаивая ее. Потом обтерла платком ее заплаканное вспухшее лицо.

Дождавшись «скорую», Сильвия и Ликата поехали с Марией в больницу. У отдельной палаты, куда ее положили, установили полицейский пост.

Когда Мария пришла в себя и немного успокоилась, Давиде продолжил свои расспросы, несмотря на протесты Сильвии. Мария рассказала, что похититель был один — описание его совпадало с приметами, сообщенными очевидцами, а насильников было двое.

— Большие, страшные, у одного рот полон золотых зубов, — сказала она.

Описать помещение, куда ее затащили, Мария не могла — было полутемно, потом она потеряла сознание. Где находится — тоже не могла сказать. Наверно, где-то неподалеку от места, куда ее потом привезли и бросили у дороги.

— Позовите ко мне Тано, — просила Мария, — я хочу его скорее видеть.

Тано, как зверь в клетке, метался по своей комнате. Сперва он долго ходил из угла в угол, потом начал барабанить кулаками в запертую дверь и требовать, чтобы его выпустили. В большом доме, куда его поместили, не было ни души кроме оставшейся сторожить его Феде. Вообще в дом, в целях конспирации, кроме генерала имели доступ только трое: Ликата, Браччо и Феде. В окружающем дом небольшом парке и на прилегающих улицах дежурили агенты наружной охраны.

На крики Тано пришла Феде с подносом в руках — она принесла Тано ужин. В таком состоянии своего подопечного она видела только в первый день, когда он пытался отравиться. Казалось, Тано сошел с ума.

— Сволочи! Подонки! — орал он. — Выпустите меня! Куда они все подевались? Почему никого нет?

— Вам надо поужинать. Вы два дня как ничего не ели, — проговорила Феде, протягивая ему поднос.

— Я болен, не хочу есть! — и Тано поддал поднос так, что весь ужин полетел на пол.

— Дура! Принеси мне чего-нибудь выпить! Чего-нибудь покрепче, живее!

— Не могу. Тут нет вина.

И когда Тано в неистовстве хотел наброситься на нее с кулаками, Феде пришлось показать ему пистолет и крикнуть:

— Назад! Стоять!

И она вышла из комнаты, заперев снаружи дверь на ключ и предоставив Тано продолжать бесноваться.

Сильвия с Давиде решили, что следует привезти Тано к сестре, и, позвонив по телефону из больницы генералу, получили его разрешение. Потом позвонили Феде, чтобы она доставила Тано в больницу к Марии.

Тано приехал притихший, испуганный. Вид у него был растерзанный, волосы не причесаны, взгляд блуждающий. Его провели к Марии и все вышли из палаты в коридор, оставив их вдвоем.

Встрече их, казалось, не будет конца. Сестра с братом держали друг друга за руки и что-то тихо-тихо говорили один другому. Тано время от времени гладил Марию по голове, по лицу.

— Мы уедем с тобой отсюда, — шептал сестре Тано. — Я увезу тебя далеко-далеко, как обещал, на свой остров. Это маленький зеленый островок в океане. Вода в океане голубая, как небо. Мы будем жить там с тобой в белом деревянном домике под пальмами, и вокруг не будет никого чужих. Только мы одни. Обещаю тебе.

Феде несколько раз заглядывала в палату, но не решалась прервать их разговор. Наконец вошел Давиде и, легонько тронув Тано за плечо, проговорил:

— Уже поздно, Тано, пора уходить.

Тано послушно поднялся, поцеловал на прощанье сестру и вышел за ним в коридор. В коридоре Тано приостановился и, обращаясь к Давиде, тихо проговорил, вытянув вперед обе руки:

— Вот погляди, как у меня дрожат руки. Ты можешь мне помочь, чтобы они больше не дрожали?

— Нет, это зависит только от тебя самого, — ответил Ликата. — Ты сам должен приказать им не дрожать. Раньше ты приказывал им убивать и они слушались тебя. Теперь скажи, чтоб они не тряслись. Они делают то, что человек решает сам.

— Ты поможешь мне? Обещаешь? — умоляюще повторил Тано.

— А что потом? — спросил Ликата.

— А потом… потом я буду работать на вас, — тихо произнес Тано.

Наутро Сильвия отправилась к генеральному прокурору.

— Как чувствует себя пострадавшая? — спросил прокурор.

— Она только вышла из шока. Надо открыть следствие по этому делу. Похищение и изнасилование, — сказала Сильвия.

— Да, но дело весьма деликатное… — замялся прокурор. — Наверно, им следует заниматься не нам, а спецслужбам… — Но, взглянув на Сильвию Конти, увидел в ее глазах такую непреклонную решимость, что на секунду задумался, а потом произнес:

— Ну ладно, судья, начинайте следствие!