Последняя тайна

У ярко освещенной карусели в маленьком луна-парке под окнами барака, где находилось логово Сантино, Марко назначил встречу с киллером.

Сын Бренно рассказал Сантино о том, как обстоят дела. Карту ранили и арестовали прежде, чем они успели с ним разобраться. Теперь он в больнице, и придется попытаться достать его там, а это много труднее.

— Ты сможешь это организовать? — спросил Марко.

— Постараюсь, — коротко ответил киллер.

— А как ты это сделаешь?

— У меня много друзей. Будет сделано, — заверил Сантино.

Уже садясь в машину, Марко обернулся и недовольно сказал:

— Тебя просили сделать так, чтобы нашли тело девочки, а на берегу обнаружили лишь ее одежду. Как это получилось?

— Видите ли, я не учел, что у плотины очень сильное течение. Ее унесло вниз по реке, к монастырю, прежде чем мне удалось выловить тело. А искать у монастыря было опасно.

— Вот дурак, — презрительно проговорил Марко и уехал.

А Сантино, вернувшись домой, взял завернутую в одеяльце Франческу на руки и, поднеся к окну, показал ей пестрые огоньки вертящейся карусели.

— Смотри, как красиво! Правда, здорово? Тебе нравится? — спросил он улыбающуюся Франческу.

Сантино Рокки сам не понимал, что с ним делается. Эта девчушка, которая только начинала что-то лепетать, постепенно стала для него единственным, что его интересовало в этой жизни, скрашивало его монотонное существование. Он с ней охотно нянчился, хотя в первые дни был готов придушить, когда она начинала хныкать, не давая ему спать. Этот беспощадный киллер не только страдал от человеческого одиночества — в холодном, туманном Милане, где люди даже говорят по-другому, он чувствовал себя оторванным от родной Сицилии. Тут и небо, и люди, и язык, и пища, и обычаи — все было чужое, даже враждебное. Сантино знал, чем грозит его привязанность к Франческе — мало того, что за ним охотится полиция как за похитителем, теперь еще ему надо опасаться и гнева Бренно, которого он ослушался. Он не только не замочил девчонку, но и обманул его. А гнев нового хозяина — пострашнее всех полиций…

Однажды Сантино целый день не был дома и стал беспокоиться, как там без него Франческа. Полил сильный дождь; ливень и не думал прекращаться, и, когда Сантино подъехал к своему логову, переулок перед бараком превратился в ручей — вода доходила до верха колес. Еще отпирая дверь, Сантино услышал громкий плач ребенка. Франческа заходилась от плача — она вымокла с головы до ног, струи ливня хлестали сквозь дырявую крышу, заливая комнату. Сантино перенес ребенка на сухое место, раздел, обтер махровой простынкой, согрел молока. Стал ласково уговаривать Франческу не плакать, принялся ее качать, подбрасывать высоко в воздух. Девочка успокоилась и даже заулыбалась. Но вдруг начала кашлять. В ту ночь Сантино Рокки спал плохо — прислушивался к дыханию ребенка, боялся, что она не дай бог заболеет. Что тогда он будет с ней делать?

Не спала по ночам, думая о похищенной дочери, и Нина. Своей жизнью она теперь, казалось бы, могла быть довольна: Никола и Серена были с ней, в доме у них наконец-то воцарился мир и покой. Днем она улыбалась и шутила, старалась казаться детям веселой, а когда укладывала их спать, на нее накатывала смертельная тоска и тревога за Франческу.

Об этом молодая женщина рассказывала сидевшему рядом Ликате, который зашел ее проведать.

— Знаешь, — говорила она ему, — мне бы жить спокойно, а я не нахожу себе места. Чувствую себя такой одинокой… Такой беззащитной…

— Но у тебя же есть дети. Ты должна жить для них, — сказал Давиде.

— Они еще маленькие… Я не могу рассказывать им, что у меня творится вот здесь, — Нина показала на сердце. — И мне будет еще более одиноко, когда вы закончите следствие и не будете приходить сюда… Скажи, неужели тебе не жалко тратить на меня время?.. Вся надежда на вас — я не могу жить без Франчески, не могу больше… — и Нина разрыдалась.

Из фотоателье Давиде отправился в прокуратуру к Сильвии. Она сидела за столом в своем кабинете. Показала ему на стул напротив себя и начала рассуждать вслух:

— Я по-прежнему ни черта не могу понять. Вот, гляди: пистолет, из которого якобы застрелили Беллини. Его нашли рядом с трупом. На самом деле этот пистолет принадлежал самому фотографу и из него полгода назад был убит молодой ученый профессор Джордже Каневари, только недавно до того возвратившийся из Праги. Вот его фотография…

Пистолет лежал на столе в завязанном пластикатовом мешочке, рядом с ним — фотография, с которой на них смотрело открытое, умное лицо молодого мужчины с интеллигентской бородкой.

— Мы предполагаем, что Беллини был связан с мафией, — продолжала Сильвия. — Но какая может быть связь между «Коза Ностра» и ученым-историком, вернувшимся из поездки в Прагу? Зачем им было его убивать?

— А может быть, Каневари отправила на тот свет вовсе не мафия, — высказал предположение Ликата. — Может, Беллини работал на себя. Возможно, Беллини хотел похитить что-то для себя, нечто очень важное и дорогое. Какие-нибудь фотографии… А Сантино Рокки пришел к нему, чтобы завладеть ими… Беллини ему их не отдал — они были спрятаны в игрушке, оказал ему сопротивление, схватив свой пистолет, и Сантино застрелил его. Слушай, а вдруг фотографии из Праги? — осенило Ликату.

— Да, возможно, — сказала Сильвия. — А в Праге какой-то неизвестный нам Ячек. И Каневари возвратился оттуда…

— Давай дальше, — продолжал Ликата. — Украденные фотографии Беллини, наверно, хотел продать какому-то своему загадочному клиенту. Самому-то ему они вряд ли были нужны. А мафия как-то пронюхала о фотографиях и засуетилась, желая их заполучить…

— Знаешь, что? — сказала Сильвия. — Поедем к матери покойного Каневари.

Мать убитого ученого оказалась сравнительно еще не старой женщиной интеллигентного вида, которая, очевидно, была дружна с сыном, все о нем знала. Она рассказала, что сын преподавал в университете, его лекции по новейшей истории пользовались большим успехом у студентов. В последнее время его более всего привлекала история периода второй мировой войны. Он изучал материалы о гитлеровской оккупации европейских стран, о массовых депортациях, концлагерях. Особенно заинтересовала его история узкой полоски земли на стыке границ между Чехословакией, Венгрией и Румынией, из-за которой с давних пор шли споры, велись войны, лилась кровь. А в этом столетии она словно впитала в себя все трагедии века. Перед Первой мировой войной, когда еще существовала Австро-Венгрия, там был завод, на котором производили отравляющие вещества. В годы правления профашистских режимов в Венгрии и Румынии там находился лагерь для антифашистов, который потом нацисты превратили в один из лагерей смерти для депортированных со всей Европы евреев. А после войны коммунистические правители использовали заводское здание и окружающую территорию как лагерь для сотен и тысяч репрессированных… Сейчас завод не работает, все там заброшено… Джорджо писал историю этого страшного места, часто бывал там, встречался с очевидцами, находил жертв и свидетелей того, что творили сперва фашисты, потом сталинисты…

— А что заставило вашего сына в последнюю поездку в Чехословакию так надолго там задержаться? — спросила Сильвия.

— Дело в том, что в бывших странах «народной демократии» новые власти ныне приоткрыли свои архивы, и на свет появилось много ранее неизвестных материалов о тех страшных годах… Джорджо познакомился со многими интересными для него документами и фотографиями. Но не прошло и десяти дней после его возвращения в Милан, как его убили…

— Не был ли ваш сын знаком с неким фотографом по фамилии Беллини? — задала еще один вопрос Сильвия.

— Как же, конечно, был, — отвечала синьора Каневари. — Он проявлял для Джорджо пленку, восстанавливал поврежденные микрофильмы.

Синьора Каневари пригласила их пройти в кабинет покойного сына. Там все сохранялось так, как было при его жизни. На простых некрашеных полках лежали кипы старых газет и журналов, толстые пачки фотографий, аккуратными рядами выстроилось множество видео- и аудиокассет.

Сильвия и Давиде принялись рассматривать фотографии нацистского лагеря смерти и его узников, развешанные по стенам и лежавшие на столе.

— Сын говорил, что он, приезжая туда, словно спускается в ад. Это было какое-то наваждение… Джорджо часто повторял, что все эти мертвецы, все кто там погибли, среди нас, что о них нельзя забывать. Ни о них, ни об их палачах… Помолчав немного, она предложила:

— Хотите посмотреть на Джорджо, услышать его голос? Студенты записали на видеопленку одну из его последних лекций в университете.

Видеофильм произвел на Сильвию и Давиде сильное впечатление. Они родились и выросли уже после войны и, хотя много слышали и читали об ужасах концлагерей, не могли всего этого себе так ярко представить. Прибывающие поезда с депортированными, длинные колонны узников, изможденные лица, потухшие взгляды, тела, превратившиеся в обтянутые кожей скелеты… Женщины, старики, дети… Сложенные штабелями трупы… Все, как и во многих других лагерях, в которых погибли тысячи евреев… Профессор Каневари, смотревший с экрана, рассказывал, что благодаря педантичной аккуратности немецких писарей, сохранились списки заключенных, из которых методично вычеркивались фамилии уничтоженных и умерших. В списках указан и их возраст. Например, записано, что в лагерь вместе с матерью поступил ребенок (имя и фамилия), итальянский еврей, в возрасте 13 дней. Он погиб вместе с матерью, когда ему не было еще и одного месяца… Лица слушающих Каневари студентов были напряжены и суровы. Голос молодого профессора истории звучал с экрана громко и торжественно. «Мертвые среди нас, — говорил он. — Их память священна. Надо восстановить все имена. Мы не должны забывать ни о жертвах, ни об их палачах».

— «Не забывать ни жертв, ни их палачей…», «надо восстановить все имена…» — повторил Давиде слова профессора, когда они вышли на улицу.

Весь вечер Давиде был задумчив, и когда Сильвия спросила, что с ним, ответил:

— Порой мы как дети: думаем, что все знаем, а на самом деле ничегошеньки не знаем… Этот Каневари был прав: надо искать, надо докапываться… Но беда в том, что иногда можно не успеть, может не хватить времени…

— Что ты хочешь сказать? — спросила Сильвия.

— Я имел в виду Каневари. Возможно, ему кто-то помешал довести до конца его поиски. Он не успел… Вот так и я боюсь не успеть… А еще я думал о твоей записке… — И Давиде привлек к себе Сильвию.

Золотой фургон

Лоренцо Рибейра покинул Милан, чтобы вновь встретиться в Праге с Варфелем. Он опять залюбовался на раскрывшуюся перед ним с Градчан широкую панораму города. Но на этот раз он глядел на нее сквозь огромное окно известного всем туристам «кафе-винарни», где они назначили встречу. Зал был почти пуст.

Варфель сидел за столиком и с аппетитом уписывал свиную отбивную, запивая ее красным вином. Тарелка Лоренцо стояла нетронутой. Повернувшись спиной к Варфелю и продолжая смотреть в окно, Лоренцо, размышляя о чем-то своем, пробормотал себе под нос: — Не нравится мне это…

— Что вы, господин Рибейра! Отсюда открывается самый красивый вид на Прагу! — отозвался чех.

— Да нет! — обернулся к нему Рибейра. — Ваш город меня восхищает, я не устаю любоваться на эти стройные башни, колокольни, шпили и флюгеры… Я совсем о другом…

— Говорите, говорите!.. После того, как в Чехословакии победила так называемая демократия, у нас, к сожалению, можно свободно высказывать любые мысли. В этом зале теперь — увы — уже нет «жучков»…

— Не могу слышать, как вы отзываетесь о собственной стране, господин Варфель! Иногда просто мороз по коже дерет, — с необычной горячностью сказал Лоренцо. — По-моему, вы и ваши друзья тоскуете по старым временам просто потому, что хотели бы восстановить не столько прежний социальный строй, сколько свое собственное положение… Вернуть утраченные привилегии, должности — словом, прежние кормушки и, продолжать набивать свои животы и карманы…

Последовало неловкое молчание.

— Вы совсем ничего не ели, покушайте, — сказал Варфель.

— Нет, спасибо. — И Рибейра продолжал уже без раздражения другим, деловым тоном: — Я прилетел, чтобы лично сообщить вам, господин Варфель, что все идет хорошо, мне удалось получить крупный заем в банке Стефана Литвака и средства, собранные для фонда оказания помощи Африке, будут направлены сюда. Завтра банк отправляет, как было условлено, золото, а остальное будет переведено на банковский счет. Таким образом, вы получите первую половину общей суммы, предусмотренной нашим соглашением.

— Прекрасно, господин Рибейра. Прекрасно, — проговорил Варфель. — Однако, как гласит пословица, не говори гоп, пока не перепрыгнешь… — И Варфель жестко добавил: — Ни одна крупинка первой партии товаров не тронется из Стамбула до той минуты, пока золото не прибудет в Прагу.

После визита к нему в гостиницу Бренно с сыном Салимбени не находил себе места. Перед ним стояла недобро ухмыляющаяся физиономия этого беспощадного человека, его холодные светлые глазки и кривящиеся в усмешке тонкие губы огромного рта. Салимбени цепенел от ужаса, вспоминая требование назначить Марко вице-президентом его компании и так похожее на пощечины ласковое похлопывание ладони Бренно по его щеке. Надо было бежать. Времени оставалось мало: через два дня Бренно обещал зайти, чтоб подписать бумаги… Бежать, все равно куда, лишь бы передохнуть и придумать, как спастись от опасности. Безусловно, Бренно что-то пронюхал, но надо надеяться, не обо всем…

С собой Салимбени решил ничего не брать, кроме «дипломата» с самой ценной, самой секретной документацией финансовых операций возглавляемой им компании.

На аэродроме Линате он купил билет на ближайший рейс за границу и стал ждать, нервно прохаживаясь по залу аэропорта, объявления о начале посадки. Зашел в туалет, причесался перед зеркалом, вернулся в зал, остановился у табло и стал изучать расписание. Того, что за ним следили двое — молодой парень в черном свитере и мужчина в белом плаще, он не замечал.

Когда он отошел от табло, мужчина в плаще приблизился к нему и тихо произнес:

— Финансовая гвардия[3].

— В чем дело? — забеспокоился Салимбени.

— Пройдемте со мной на минутку. Обычный контроль.

Несколько успокоившись, Салимбени пошел за ним по залу. Однако мужчина в белом плаще вел его не к таможенной стойке, а к выходу из адания аэропорта.

— Эй, постойте! Куда мы идем? — крикнул Салимбени.

И в ту же минуту почувствовал, как кто-то толкает его в спину и услышал свистящий шепот. Толкавший его парень говорил на сицилийском диалекте, который не спутаешь ни с каким другим. Салимбени мгновенно все понял и сразу обмяк.

— Ни звука, падло! Иди в машину, не то выпущу все кишки!

Салимбени посадили в машине на заднее сиденье между мужчиной в плаще и парнем в свитере. Когда за окном автомобиля замелькали деревья, Салимбени понял, что везут его в усадьбу Бренно.

Допрос устроили по всем правилам. Салимбени сидел на стуле посреди большой комнаты, за спиной у него стояли два охранника. Марко молча наблюдал из уголка. А перед допрашиваемым расхаживал взад-вперед сам хозяин и с издевательской ухмылкой задавал вопросы. Но вдруг не выдерживал и с притворно ласкового тона срывался на крик и ругательства. При каждом таком взрыве черный мастино начинал рычать: он, не мигая, с ненавистью глядел в лицо Салимбени и был готов, как и его хозяин, разорвать предателя на куски.

Салимбени то и дело вытирал платком со лба ледяную испарину, глаза испуганно бегали, его всего трясло мелкой дрожью.

— Так, так, — говорил Бренно, размахивая извлеченной при обыске из кармана у Салимбени толстой пачкой денег и авиабилетом. — Куда же это ты, сукин сын, скажи на милость, собрался? Разве забыл, что послезавтра мы должны встретиться, чтобы подписать документ о назначении Марко? Почему же это ты задумал слинять? Откуда это у тебя столько денег, Иуда? Кому ты меня продал? Говори, сука, кому? Рибейре или Тано, или обоим вместе?

— У меня одно срочное дельце за границей, я хотел быстро слетать и сразу возвратиться… — лепетал Салимбени, но Бренно, не слушая его, продолжал:

— А сейчас поглядим, что у тебя здесь, — и взял в руки «дипломат».

— Тут финансовые документы компании, — сказал Салимбени.

— Вот и прекрасно, узнаем все твои жульничества, все твои махинации. Ты, как черепаха, носишь на себе и свой домик, и свою лавочку… Ты всегда, гад ползучий, старался меня обмануть, никогда я тебе не верил и был прав. Но теперь ты мне за все заплатишь, шкуру с тебя живьем спущу… Ну, выкладывай все, как на духу. Утаишь, мразь, хоть вот столечко, пришибу на месте!

Голос плохо слушался Салимбени. Обливаясь холодным потом, запинаясь и задыхаясь от страха и волнения, он начал рассказывать, что операция с переводом денег в Африку сорвалась, ему, как он ни старался, не удалось убедить банк Литвака не отказываться от африканского проекта. Теперь эти деньги банк предоставил Рибейре, который собирается перечислить их в Прагу.

Услышав такое, Бренно впал в неистовство. Топал ногами, орал, отвесил Салимбени пару оплеух. Тот весь сжался и безропотно сносил ругань и побои.

— Как могли отказаться от дел с Африкой? Все было на мази! Почему банк дал деньги Рибейре? Это ты меня продал, сука. Это ты, змея, хотел меня погубить! Но мы тебя породили, мы тебя и прикончим!

— Рибейра обещал банку вдвойне большие проценты, чем обещали мы… С ним им выгоднее иметь дело… — пробормотал Салимбени.

— Какую общую сумму переводит Рибейра?

— Тысячу миллиардов лир.

— Громче! Говори громче!

— Тысячу миллиардов… Из них десять золотом…

— Кому?

— Клянусь, не знаю, — отвечал Салимбени. И торопливо добавил:

— Но я знаю другое: если это золото не будет доставлено в Прагу вовремя, вся сделка у Рибейры полетит к черту! Слушайте: завтра рано утром груз отбывает из банка Литвака. Золото погрузят в специальный фургон, из города конвой направится по Северному шоссе…

Золото в бронированный фургончик начали грузить в банке Литвака точно в назначенное время. В сопровождении трех машин с охраной — две вперед, одна сзади — фургон с золотом взял курс на север.

Ликата наблюдал за отъездом конвоя из машины, припаркованной наискосок от банка. За рулем сидел Браччо.

— Поехали, — сказал он своему молодому напарнику. — Пристроимся им в хвост, но не держись слишком близко — директор банка отправил золото в строгой тайне, ни он, ни Салимбени не должны знать, что мы в курсе дела.

Ликата и Браччо следовали за конвоем на порядочном расстоянии, но не теряя его из виду. В нескольких десятках километров от Милана шоссе уходило в длинный туннель. В этот ранний час машин на дороге почти не было.

— В туннеле они нас заметят, — сказал Ликата. — Давай поедем верхом, поднажмем и встретим их на выезде из туннеля.

Так они и сделали. Браччо дал полный газ, и машина помчалась в объезд по верхней дороге.

Подъехав к выходу из туннеля, они увидели в глубине его яркие вспышки, услышали треск автоматных очередей.

— Эге, да там серьезная заварушка! — воскликнул Ликата. — Жми вовсю!

И они помчались по длинному туннелю навстречу конвою.

Засада у въезда в туннель, в которую угодил конвой, была устроена по всем правилам. Нападением руководил Сантино — все было как следует продумано и подготовлено.

Люди Бренно (в его усадьбе работали сицилийцы-мафиози, которых он и использовал в случае надобности) расположились на дороге при въезде в туннель и сверху над дорогой. У всех были автоматы, а Сантино вооружился настоящей пушкой — коротким бронебойным ружьем с широким стволом вроде «базуки», а, может, и «стингера». Когда шедшие впереди машины охраны вот-вот должны были въехать в туннель, Сантино подал знак и один из его людей нажал на кнопку взрывного устройства. Грянул оглушительный взрыв, и головную машину объяло пламя. Так две машины с охраной были сразу отсечены от фургона. А на замыкающую машину конвоя и сам фургончик обрушился шквал автоматного огня. Охрана отстреливалась тоже из автоматов, но неожиданность нападения и сила взрыва сделали свое дело: машины были изрешечены пулями, охранники банка убиты. Однако фургончик смело пытался прорваться, сидевший рядом с водителем стрелок строчил по нападавшим из автомата как сумасшедший: Но когда в бой вступила «пушка» Сантино, все было кончено: мощный снаряд разнес броню и пуленепробиваемое стекло кабины, водитель и стрелок были убиты. Сантино знаком велел одному из своих людей сесть за руль, а сам занял место рядом с ним в фургоне.

— Вперед! — скомандовал Сантино, и фургончик с золотом помчался сквозь туннель.

Но как раз в тот момент, когда Сантино выбрасывал из кабины фургона убитых и садился в нее сам, к месту схватки приблизилась машина с Ликатой и Браччо.

Ликата вгляделся в лицо бандита и почти сразу узнал его: это был человек, изображенный на фотороботе, рецидивист и мафиозо, находящийся в розыске Сантино Рокки, похититель маленькой Франчески. Стрелять Ликата не стал: этого надо было брать живым.

— За фургоном! — приказал он Браччо. Фургон выскочил из туннеля и понесся по автостраде, преследуемый машиной спецподразделения. Браччо был виртуозный водитель и проходил специальную подготовку. Но и за рулем фургона, видимо, сидел опытный шофер. Началась гонка, как в лучших американских полицейских фильмах.

— Прижимай его к обочине! — крикнул Ликата. — Стукни в борт!

Но фургончик был хоть и небольшой, но тяжелый, удары держал хорошо. Видя, что от преследователей не уйти, Сантино сменил свою бронебойную пушку на автомат и, высунувшись из кабины, начал поливать огнем догонявшую машину. Борт у автомобиля был продырявлен очередями, но Ликата и Браччо пули не задели.

— Немного отстань и не петляй. Постарайся ехать за ним по прямой хоть пару секунд! — скомандовал Ликата.

Он тщательно прицелился из пистолета и выпустил всю обойму по колесам. Фургончик замедлил бег, вильнул и тяжело повалился на бок. С пистолетом в руке Ликата подбежал к фургону. В этот момент из туннеля показались две машины с бандитами. Выскочив на дорогу, они открыли ураганный огонь из автоматов. Ликата и Браччо отстреливались, укрывшись за своим стоящим у обочины автомобилем. У Браччо был автомат, у Ликаты — лишь пистолет. Из кабины перевернувшегося фургона вылез Сантино, перебрался в машину сообщников, что-то им крикнул, и бандиты умчались.

Давиде подошел к фургону. В кабине лежал бандит, который вел машину. Он был тяжело ранен.

— Доложи по радиотелефону Амидеи, — сказал он Браччо. — Нужно, чтоб он срочно принял меры, и никто не пронюхал, что именно здесь произошло. Золото должно быть доставлено по назначению! А потом вызови «скорую», — добавил Ликата, указывая на раненого.

Одним негодяем меньше

На экране стоящего в углу столовой в доме Бренно телевизора, работавшего с выключенным звуком, появилась картинка, привлекшая внимание хозяина: полицейские на дороге суетились вокруг тела убитого, на боку лежал перевернувшийся белый фургончик… Бренно скорее включил звук. Передавали последние известия. Диктор говорил о загадочном происшествии на дороге, отходящей от автострады неподалеку от Милана. У туннеля около Монтекастелло, видимо, в результате перестрелки убит неизвестный. Рядом обнаружен перевернувшийся пустой автофургон, вокруг много стреляных гильз. По-видимому, произошла очередная «разборка» между враждующими бандами уголовников. Полиция ведет расследование…

У Бренно глаза полезли на лоб. Изрыгая проклятия и самые изощренные сицилийские ругательства, он поддал ногой столик с телевизором. Телевизор грохнулся на пол, послышался удар и звон стекла…

Бренно обернулся к Салимбени, схватил за отвороты пиджака. Лицо его перекосилось от ярости.

— Теперь твоя жизнь стоит меньше, чем его, — он указал на скалившего клыки черного пса.

— Я сделаю все, что хотите! Прикажите, и я сам, собственными руками убью Рибейру.

— Ты убьешь? — с невыразимым презрением спросил Бренно. — Да для этого надо быть мужчиной!

— Я еще буду вам полезен! Верьте мне! — шептал, белый как бумага, Салимбени.

— Отец, может, он и впрямь еще пригодится, — впервые подал голос молчавший до сих пор Марко. — Отпусти его. Пока документы у Рибейры, мы ничего не в состоянии сделать — мы в его руках. Рибейра доверяет Салимбени. Может, благодаря ему мы подберемся к Рибейре… Ты можешь узнать, где Рибейра хранит свои документы?

— Я разузнаю… Я…

— Все «я» да «я», шут гороховый! — заорал Бренно.

— Говори: ты знаешь, где у него сейф или тайник, в каком банке держит деньги, кто у него адвокат или нотариус? — наседал Марко.

— Погодите, погодите минутку! Да, у него, кажется, есть доверенный нотариус… — прошептал Салимбени.

— Живо говори адрес, фамилию! — приказал Бренно.

— Сейчас не знаю. Верьте мне! Я все разузнаю и вам скажу, — все также почти беззвучно проговорил Салимбени.

— Ну, ладно. Даю тебе шанс. А теперь пошли, подпишешь документ о назначении Марко — он станет твоей правой рукой и присмотрит за тобой, чтоб ты нам больше не гадил. А ты расшибись в лепешку, но узнай про этого нотариуса и кому предназначены деньги. Не то…

— Хорошо, хорошо, я все подпишу… все сделаю, как вы хотите, — трясущимися губами прошептал финансист.

Схватив Салимбени за руку, Бренно рывком поднял его со стула и потащил за собой в свой кабинет. Не глядя, Салимбени подписал лежащую перед ним на столе бумагу. Ноги у него дрожали, взгляд блуждал.

Но подписав, он искоса бросил взгляд на Бренно и рискнул спросить:

— Ну, а если все обойдется, все будет хорошо… как насчет моей доли?

— Вы только посмотрите на него! — отозвался Бренно с усмешкой. — Стоит одной ногой в могиле, а все думает о деньгах! Получишь, получишь свое сполна! Не беспокойся! А теперь иди да побыстрее возвращайся. Смотри, не задерживайся!

Самолет приземлился на аэродроме Мальпенса. Рибейру встречал его шофер с машиной. Поздоровавшись с шофером — своим преданным «старшим», Лоренцо молча сел в автомобиль.

Когда выехали на шоссе, Рибейра сказал:

— Мне не хочется ехать домой.

«Старший» спросил:

— А куда?

— Поезжай в центр, там посмотрим.

Некоторое время ехали молча. Потом «старший» начал осторожно докладывать:

— Арестовали Джакомо Карту… Он ранен…

— Знаю, читал в газетах, — прервал его Лоренцо. Потом добавил: — Меня несколько дней не будет дома. Прикажи, чтобы мой кабинет охраняли трое и сам находись там. Ждите моего звонка — я скажу, что делать дальше.

«Старший» кивнул.

Неподалеку от Галереи и Соборной площади Лоренцо отпустил машину и пошел пешком по нарядным улицам в сердце Милана. Было воскресенье, в воздухе стоял колокольный звон, улицы были полны гуляющих. Лоренцо редко приходилось вот так без дела бродить по городу. Он шел, думая о своем, то и дело останавливаясь у витрин роскошных магазинов, глядя невидящим взглядом на выставленные товары.

Когда Мартина вернулась домой с утренней прогулки, она бросилась к соскучившемуся по ней щенку. Он перестал скулить и радостно приветствовал хозяйку. Тут она заметила, что Альберто возится с большой резиновой костью — игрушкой для собак. Войдя из передней в комнату, она, наконец, увидела Лоренцо — у него был ключ от ее квартиры.

— Ну как, ему понравилась кость? — спросил Лоренцо.

— Да. Альберто просил поблагодарить тебя за подарок. Что ты тут делаешь? Давно ждешь?

— Мне не хотелось с аэродрома возвращаться домой…

— Поживешь у меня. Хочешь? — спросила Мартина, целуя его.

Вместо ответа Лоренцо крепко обнял девушку и зарылся лицом в ее густые волосы.

Целый день они провели вместе, не выходя из дома. В объятиях Мартины Лоренцо находил забвение от мучивших его тревог и дурных предчувствий, а девушка отдавалась ему со всей страстью первой настоящей любви. Она успела глубоко полюбить этого чуть таинственного, по-видимому, несчастливого, несмотря на богатство, человека.

Поздно ночью, после бесконечных ласк они, наконец, обессиленные уснули. Но вскоре Мартину разбудили стоны Лоренцо. Он беспокойно метался во сне, что-то бормотал. Перед его глазами в ночном кошмаре снова и снова проходили страшные сцены убийства матери, братьев, они видел их залитую кровью одежду, слышал их крики, выстрелы и топот коней…

Мартина с ужасом и жалостью смотрела на Лоренцо, потом растолкала его, и они вновь заснули.

Наутро Мартина долго не хотела отпускать Лоренцо, но он освободился от ее объятий и поднялся с постели.

За завтраком он сказал, что забыл вчера отдать привезенный ей подарок, и протянул футляр. В футляре лежало бриллиантовое колье.

— Это ошейник для моей собаки? — спросила Мартина. — Я не могу принять такую дорогую вещь…

Она, смеясь, примерила ожерелье Альберто, потом подошла к зеркалу и надела на шею.

— Тебе оно идет больше. Ты в нем еще красивее, — сказал Лоренцо.

Мартина поцеловала его и попыталась вновь увлечь к постели.

Но, осторожно высвободившись, Рибейра проговорил:

— Нет, нет, мне некогда. Я должен идти. До завтра, дорогая!

А накануне вечером, когда Лоренцо был у Мартины, отпущенный на свободу Салимбени прямо от Бренно отправился в палаццо Рибейры. Вместе с ним поехал Марко. Салимбени остановил машину у подъезда и вышел один. Марко остался ждать в автомобиле. На звонок открыл швейцар, который хорошо знал Салимбени в лицо.

— Хозяина нет дома, — сказал он.

— Мне нужно войти, срочно взять одну бумагу.

— Без разрешения никак не могу…

— Пусти, дурак, — прикрикнул на него Салимбени и, оттолкнув швейцара, кинулся вверх по лестнице на второй этаж, где находился кабинет Рибейры.

В доме никого, кроме швейцара внизу, не было: охрану, о которой говорил Лоренцо, видно, еще не успели выставить.

В кабинете Салимбени бросился к компьютеру, включил его. Заглядывая в адресную книжку, лежавшую рядом на столе, начал лихорадочно нажимать одну за другой клавиши, поминутно озираясь, боясь, что кто-нибудь войдет. Наконец на дисплее побежали строчки: «Нотариальная контора Париде Сорренти. Город Лекко, улица Роз, 17».

— Нашел, нашел, — не веря самому себе, радостно прошептал Салимбени.

Записав на бумажку адрес и фамилию нотариуса, выбежал из кабинета, спустился по лестнице и сел в машину.

— Скорее поехали, — сказал он Марко. — Я нашел!

— Поехали, а то отец, наверно, уже заждался, — отозвался Марко.

— Молодец, — похвалил Бренно, когда торжествующий Салимбени протянул ему записку. — По правде сказать, я не очень-то на тебя надеялся…

Ну что ж, иди… А о нотариусе мы позаботимся.

И передал записку Марко, который вышел, подав знак одному из телохранителей следовать за ним.

Уже у двери Салимбени вспомнил о «дипломате».

— Мой кейс, пожалуйста, — попросил он.

— Конечно, конечно. Ты что, думал я его украду? — ухмыльнулся Бренно и скомандовал: — Отдайте ему все — до последнего!

Когда Салимбени со вздохом облегчения вышел на большой двор перед домом, его сразу схватили охранники и потащили в хлев. Салимбени даже не пытался вырваться.

Увидев, что один из телохранителей Бренно по имени Стинко поднял пистолет, Салимбени смог прохрипеть только:

— Нет, нет!

Раздался выстрел, и бывший сенатор и финансист упал лицом вниз на покрытый грязной соломой пол хлева.

Наблюдавший эту сцену Бренно сплюнул и брезгливо приказал:

— Уберите его! Чтоб я не видел эту падаль!

В банке в Вене Феде сидела за своим столом и работала, когда с виллы приехал Тано и подоше к ней.

— Знаешь, — проговорил он, — если бы меня когда-то спросили, чего я больше всего хочу в жизни, я ответил бы: вот такой банк! — И он обвел рукой кабинет. — А теперь все это не производит на меня никакого впечатления. Ты мне веришь?

— Нет, — однозначно ответила Феде, не поднимая головы от бумаг.

— Браво! — воскликнул Тано. — Ты — пример образцового полицейского, который не должен фамильярничать с очередным задержанным… Ну, ладно. Теперь можешь сообщить начальству, что нее в порядке и груз отбыл к месту назначения. Скоро прибудет в Прагу.

Выйдя от Мартины, Лоренцо решил заехать домой. Войдя в кабинет, он сразу заметил на столе беспорядок — кто-то рылся в его бумагах. И Лоренцо поспешил проведать своего нотариуса, у которого хранились наиболее важные документы. Нотариуса он себе выбрал нарочно не в Милане, а в городе Лекко в нескольких десятках километров к северу.

В машине было включено радио. После концерта легкой музыки начали передавать выпуск последних известий. Говорила местная радиостанция. Главной новостью этого часа было сообщение об убийстве в Лекко одного из самых известных и уважаемых людей в городе — адвоката Париде Сорренти. Причины преступления неизвестны. Полиция ведет расследование…

— Разворачивай машину, — сказал Рибейра водителю, — мы возвращаемся в Милан.

Когда они въехали в город, Рибейра велел остановиться у первой попавшейся по дороге гостиницы и отпустил машину.

Сняв скромный номер в маленькой гостинице, Лоренцо, не раздеваясь, лег на кровать и стал размышлять, что следует предпринять. Домой, во всяком случае, возвращаться не следовало.

Бренно без пиджака, в подтяжках, сидел на своем любимом месте в столовой. У ног его спал черный мастино. В дверь постучали, и в комнату заглянул Стинко.

— Чего тебе? — ворчливо спросил Бренно. — Опять какое-нибудь неприятное известие?

— Да нет, — ответил Стинко. — Хотим доложить, что нотариуса ликвидировали. Вот бумаги, которые мы у него нашли.

— Давай сюда! — привскочил Бренно. Бренно стал просматривать документы, подошедший Марко читал их у него из-за плеча.

— Теперь у Рибейры ни хрена нет в руках против нас! — воскликнул с торжеством в голосе Бренно. — И он, и Тано — оба остались с носом!

Военный совет

События нагнетались в таком темпе, что ситуация грозила выйти из-под контроля. Покушение на судью Конти, нападение на фургон с золотом, убийство Салимбени… Генерал Амидеи решил созвать совещание, чтобы выработать план дальнейших действий. Приглашены были Генеральный прокурор, судья Сильвия Конти, Давиде Ликата и Браччо.

Когда они вошли в кабинет, то застали генерала за странным занятием. Он сосредоточенно раскладывал перед собой на столе пасьянс и, кладя каждую карту, что-то неслышно бормотал себе под нос.

— Что мы знали, когда начинали это расследование? — заговорил генерал. — Ровным счетом ничего! Новый король мафии нам был неизвестен, кто его валеты — мы тоже не знали. Они для нас, как эти карты, — Амидеи показал на карты, лежавшие вверх рубашками. — А что у нас было на руках? Убийство Беллини — фотографа, который хотел застрелить Ликату и который, по-видимому, округлял свои доходы тем, что продавал какие-то компрометирующие фотографии. Потом он же убил Каневари. Затем у нас был Салимбени, — продолжал генерал. — Этот

финансист занимался крупными сделками с африканскими странами, вероятно, отмывая грязные деньги. Имелся также туз той же масти, что и Салимбени швейцарский банкир Стефан Литвак. Прошлое этого человека известно — оно далеко не безупречно. Может, Салимбени его шантажировал, может, сыграл на его желании морально себя реабилитировать, но так или иначе уговорил дать большой заем, чтобы провернуть выгодное дельце в Африке. Тот ему обещал одолжить огромную сумму. Тут появились мы. Первым делом мы поняли, что ошибались насчет Беллини: тот, оказывается, работал на кого-то другого, а вовсе не на Салимбени и не на нечистого на руку банкира Литвака. Но и сам Салимбени вдруг изменил свою позицию на сто восемьдесят градусов и оказался на другой стороне. Ясно, что за всем этим стоит кто-то еще. Полученный кредит в тысячу миллиардов лир Салимбени направляет уже не в Африку, а в Прагу — на какой-то таинственный анонимный счет под названием «Запад». Выходит, Литвака обманули — либо Салимбени, либо директор миланского филиала его банка, или же они оба вместе, и Литвак соглашается перевести деньги не в Африку, а в Прагу. Значит, помимо главаря мафии — того нового короля, которого мы ищем — назовем его «королем бубен» — имеется еще какой-то другой, тоже неизвестный нам король — назовем его «королем пик». Этот другой король, пиковый — кто-то, обладающий огромной финансовой мощью, широкими международными связями и вообще большими возможностями. Кроме того, это, безусловно, смелый человек, не боящийся рискованных финансовых операций. Он притягивает к себе других, как гигантский магнит.

— И это он требовал у Беллини какие-то фото, а когда тот их ему не отдал, убил его? — спросил Ликата.

— Наверно, так, — ответил Амидеи. И продолжал: — Этот «король пик» задумал какой-то широкий маневр, но очень сильно рискует, так как «король бубен» начинает понимать, что происходит…

— Это тот человек, что жил в Праге в отеле «Амбассадор»? — задала вопрос Сильвия.

— Думаю, что да. Все следы ведут в Прагу, там все сходится, — ответил Амидеи. — В Праге живет этот загадочный господин Ячек или Яцек, телефон которого мы нашли и у Беллини, и у Карты. Из Праги возвратился профессор Каневари, которого убил Беллини. В Прагу везут золото, в пражском банке открыли счет «Запад».

— И что же вы, генерал, намерены предпринять? — спросил Ликата.

— А вот что: отправиться немедля в Прагу, — ответил Амидеи. — Там центр событий. Тано с Феде поедут туда с задачей выяснить, что это за счет «Запад», кто за ним стоит. А Ликата тоже будет находиться в Праге и установит контакт с одним человеком, которого я хорошо знал много лет тому назад. Его зовут Милош. — Генерал показал фото полноватого немолодого мужчины. — Это старый коммунист, в молодости доблестный партизан, был награжден, и в тридцать лет возглавил секретные службы страны. Это сложный человек, интеллектуал, потом он вел себя странно… Видно, разочаровался в идеалах молодости, начал вести двойную игру, сотрудничал с нами. Сейчас он не у дел, у него запутанные отношения и с новой властью. Но он много знает о прежнем режиме и очень многие хотели бы его уничтожить… Я дам вам его адрес, телефон.

— А что ему можем предложить мы? — поинтересовался Ликата.

— Американский паспорт и кучу денег, — ответил Амидеи. — В Прагу направитесь также и вы, синьора Конти вместе с Браччо, — обратился генерал к Сильвии.

— Но действовать на иностранной территории довольно опасно, — возразила она.

— Не знаю, кто этот «король бубен», — продолжал Амидеи, — но он оказался в трудном положении, «король пик» грозит его задавить. Между ними разгорается схватка и в этой схватке многие могут погибнуть. Борьба между ними слишком опасна, она вовлечет всех и вся. Ставка тут велика, мы должны во что бы то ни стало помешать им схлестнуться вплотную. Борьба с международной организованной преступностью — общее дело, чехословаки заинтересованы в успехе нашего расследования не меньше нас. Генеральный прокурор, — обратился Амидеи к начальнику Сильвии, — прошу вас связаться с правоохранительными органами Чехословакии и попросить их о сотрудничестве с судьей Конти.

Амидеи поднялся из-за стола, показывая, что совещание закончено.

Все едут в Прагу

На вилле возле Вены Тано Каридди приготовился к отъезду. Долгим любящим взглядом молча следил он за движениями Марии, накрывающей на стол.

— Молодец! — наконец проговорил он, — после твоего приезда тут все стало так чисто, так прибрано.

— Ты что, снова уезжаешь? — спросила Мария.

— Да, ненадолго. Обещаю тебе скоро вернуться.

— Не хочу расставаться с тобой, мы всегда должны быть вместе, — со слезами в голосе проговорила сестра.

— Но ты же прекрасно без меня обходишься, весь день хозяйничаешь, наводишь порядок.

— Не оставляй меня, я боюсь! — продолжала упрашивать Мария.

— Успокойся, Мария. Тут тебе нечего бояться. Повторяю: я скоро вернусь.

И Тано, сделав над собой усилие, решительно вышел из комнаты. Внизу уже ждала машина. За рулем сидела, как всегда невозмутимая, Феде. По дороге они почти не разговаривали. Феде сосредоточенно вела машину, а Тано рассеянно глядел на пролетавшие за окном красивые пейзажи.

Сильвия и Браччо прилетели из Милана в Прагу самолетом. На аэродроме Рузин их любезно встретили чехословацкие коллеги, кто-то из них говорил по-итальянски. Их сразу повезли в гостиницу.

Тано и Феде подъехали к специально снятому для них особняку. Дом был обставлен тяжелой старомодной роскошью. На высоких лепных потолках сияли огромные люстры, стены были облицованы дорогим деревом.

У одетой по последней моде в немыслимое мини Феде был вид знатной путешественницы. Она распорядилась, чтобы внесли чемоданы, расставила по-своему цветы.

Прилетевший самолетом Браччо был уже там и заканчивал установку аппаратуры — из соседней комнаты большая гостиная прослушивалась по двум микрофонам и просматривалась на экране монитора. О том, что все готово, он доложил пришедшей следом Сильвии, добавив, что все осмотрел и чужих «жучков» не обнаружил.

Вновь главная роль в спектакле отводилась Тано. Все зависело от него. План был обдуман заранее во всех деталях.

Тано снял трубку и позвонил в банк, куда должны были быть перечислены деньги. На безукоризненном английском он авторитетно представился: «Гаэтано Каридди, владелец частного Нанка в Вене» и попросил соединить его с директором. Когда тот подошел, Тано сказал только, что он приехал из Вены специально для того, чтобы с ним срочно встретиться по важному делу, относящемуся к счету «Запад». Назвал адрес, где он остановился, и просил приехать к нему незамедлительно. И не слушая вопросов и возражений, повесил трубку.

— Ну что ж, — сказал Тано, обращаясь к Феде, — теперь остается только ждать.

Приедут или нет? К приезду гостей все было готово. Нервы у всех были напряжены. В гостиной находились лишь Тано с Феде, остальные — в комнате рядом, прильнув к экрану. Тано сохранял внешнее спокойствие, нервное напряжение выдавало лишь то, что он то и дело подходил к столу и наливал себе минеральной воды. Потом он принялся складывать из бумаги какую-то фигуру.

— Что это? — спросила Феде.

— Это называется оригами — я когда-то им занимался. А сложил я лебедя.

В комнату с аппаратурой постучали и, когда Браччо открыл дверь, вошел молодой мужчина, представившийся Пишником — работником пражской прокуратуры. Лицо у него было открытое, симпатичное, взгляд прямой и твердый. Он рассказал, что два года учился в Болонье и очень любит итальянский язык. По-итальянски он говорил довольно бегло.

— Ваше расследование нас весьма интересует, — сказал чех, обращаясь к Сильвии, — но боюсь, оно грозит занять очень много времени. Существует множество правил и установлений, которые придется соблюдать, а это долгое дело.

— Как раз времени-то у нас и нет, — ответила Сильвия. — Ситуация требует быстрых и решительных действий.

В гостиную заглянул наблюдавший за улицей Браччо.

— Приехали. Сейчас войдут. Их четверо.

— Постарайся не пускать всех зараз, — сказал Тано подошедшей к двери Феде. А сам встал в центре комнаты, приняв важный, недоступный вид.

Браччо прошел в соседнюю комнату и приготовился наблюдать.

— Это вы установили здесь всю эту аппаратуру? — спросил его Пишник. — Боюсь, придется подать на вас иск за ущерб, причиненный зданию… — И после паузы добавил: — А также и за более серьезные вещи… Я правильно выразился по-итальянски, судья Конти?

— Да, правильно, коллега Пишник, — ответила Сильвия.

Между тем в гостиную постучали, и Феде приоткрыла дверь. Грубо оттолкнув девушку, в комнату ввалились все четверо — плотные, плечистые мужчины.

— Нам надо с вами поговорить. Уберите эту женщину, — сказал немолодой мужчина в темных очках, по-видимому, самый главный из них.

— Прежде всего, господа, — резко проговорил Тано, — надо вести себя воспитанно. Первое — не забывать о вежливости. Второе — моя секретарша останется здесь. И третье — ваши спутники должны уйти. Я не привык у себя дома разговаривать с незнакомыми людьми.

— Моя фамилия Кертеш, — представился мужчина в темных очках и властным жестом велел своим людям убраться. — Директор банка сообщил мне о вашем звонке, — начал Кертеш, — и мы…

— Проходите, не стойте в темноте, — перебил его Тано. — Присаживайтесь, господин Кертеш.

— Какой к черту это Кертеш! — воскликнул Пишник, наблюдавший вместе с Сильвией и Браччо за происходящим в соседней комнате на мониторе. — Это же Отто Варфель, я прекрасно узнаю его. Этот человек занимал очень важный пост в руководстве компартии. Опасный, насквозь коррумпированный тип. Он всего лишь год, как вышел из тюрьмы…

— Что означает ваш приезд и ваша инициатива встретиться с нами? — проговорил Кертеш (он же Варфель). Кто вам позволил приезжать сюда? Ваше дело было лишь перечислить на наш счет деньги — и больше ничего! Также считает и директор банка. Ведь была договоренность — никаких встреч, никаких вопросов, никаких других шагов.

— Вы весьма заблуждаетесь, когда разговариваете со мной как с исполнителем чьих-то распоряжений, как с курьером. Я всегда выступаю в делах от собственного имени. Всей этой операцией руковожу я. И не могу действовать вслепую, всегда должен убедиться во всем собственными глазами. Иначе это все равно, что ложиться в постель и заниматься в темноте любовью с женщиной, которая держит нож под одеялом…

— Ну что вы, никто не собирается вас зарезать, господин Каридди. Ни я, ни мои друзья, — поспешил с улыбкой заверить Кертеш, — хотя бы по той простой причине, что вы нужны нам. И прекрасно это понимаете, иначе не приехали бы сюда. Ну, давайте, выкладывайте, сколько вы хотите? Каковы ваши требования?

— Так, значит, вы опять не поняли, — ответил Тано. — Вы вновь ошибаетесь. Деньги меня не интересуют. Меня интересует другое — стоять у руля всего этого дела. Ведь речь идет, насколько я понимаю, о наркотиках, не так ли?

— А если и так? — помолчав, ответил Кертеш.

— Я прекрасно знаю, что ваша страна до отказа набита наркотиками, — продолжал Тано. — Тонны наркотиков, завал товара, а рынок слишком мал, страна ведь маленькая. Куда вы думаете сбывать эту прорву, вы же задыхаетесь от товара…

— Спрос рождает предложение и наоборот, предложение рождает спрос, — отозвался Кертеш. — Мы ведь можем сбывать наркотики ближним соседям — в Польшу, Венгрию, Румынию и, конечно, также и в Россию.

— Но это слишком большая территория. Вам одним не справиться. Тут нужно действовать масштабно и без колебаний. И каким же образом вы думаете осуществлять поставки? У вас имеются каналы, пути сбыта?

— Сохранились старые связи и каналы, — ответил Кертеш. — Те, что раньше служили для другой торговли, сбыта другого товара…

— Какого? — спросил Тано.

— Что вы, сами не понимаете?..

— Мне хочется услышать из ваших уст.

— Оружия, — сказал Кертеш.

— Теперь вы понимаете, почему я спросил о прежнем товаре и о каналах, — проговорил Тано. — Передайте мои поздравления тому, кто додумался использовать проторенную дорожку для сбыта нового товара! Это гениальная идея! Особенно в нынешний момент, когда в бывших социалистических странах развивается первобытный, варварский, дикий капитализм! Удовлетворить немедленно их спрос, дать им то, чего им не хватает. Кто этот умный человек? Я очень хотел бы лично познакомиться, встретиться с ним. Передайте ему об этом моем желании. Я был бы готов предоставить в его распоряжение свой банк, свой опыт, компетентность, свою хитрость — словом, всего себя без остатка. И как только вы могли принять меня за какого-то простого связного?

— Не думаю, что… — промямлил Кертеш.

— А меня совершенно не интересует, что вы там думаете, — резко прервал его Тано. — Ваши деньги у меня в банке, золото тоже. Вы у меня в кармане. Сейчас диктую условия я. Жду ответа до завтрашнего вечера.

Когда Сильвия и Пишник увидели, что гость уходит, они только переглянулись — свою роль Тано сыграл блистательно. Дело было сделано — опять оставалось только ждать.

Ликата тоже не сидел без дела. Он условился по телефону о встрече со старым приятелем генерала — Милошем. Давиде пришел в сад на Градчанах за несколько минут до условленного часа. Но вот знаменитые старые часы с молотом начали отбивать методичные удары, и Ликата увидел сидевшего на скамейке полноватого, уже очень немолодого человека с газетой в руках. Ликата издали прочел название газеты — та самая, что условлено.

Ликата подошел к скамейке.

— Это вы тот человек, которого прислал мой итальянский друг? — спросил старик.

— Ага, — кивнул Ликата.

— Вы знаете, на этом месте, где мы сейчас встречаемся, стояла огромная статуя Сталина… На нее были вынуждены любоваться все гуляющие. Вот как меняются времена… Вы видели мой город? Не правда ли, он прекрасен? Ну, послушаем, чего от меня хочет мой старый приятель Амидеи.

Ликата сразу перешел к сути дела.

— В вашей стране, — сказал он, — один чех со своими друзьями из других бывших социалистических стран организует колоссальную операцию по сбыту наркотиков, создает целую структуру наркобизнеса, используя старые каналы, по которым шла торговля оружием, прежние пути его сбыта в соседние страны.

— И кто же это? — спросил Милош.

— Его зовут Отто Варфель.

— А, знаю.

— Вы сможете быть нам полезны?

— Думаю, что да. Постараюсь, — ответил Милош.

— Что вы можете о нем сказать?

— Раньше он работал в отделе, который занимался связью, координацией со спецслужбами других соцстран, а также ведал разными секретными складами и базами.

— И где же они расположены?

— Их было много по всей стране. Но ныне все они разрушены, не сохранились. Уцелела лишь одна такая база, но она самая подходящая для такого рода дел. Расположена в уединенном месте, но недалеко от железной дороги и автострады, совершенно изолирована. К ней проложена узкоколейка. Это самое надежное местечко. Наверно, они используют именно эту базу, — закончил Милош.

Варфеля по телефону неожиданно вызвал Рибейра.

— Где вы? — спросил Варфель, — я звонил вам в Милан, но не смог дозвониться.

— Я в Милане, но не у себя, — отвечал Лоренцо. — У меня неприятности, я не чувствую себя дома в безопасности. Мои враги завладели моими бумагами.

— У нас тоже не все в порядке. В Праге объявился Каридди, хочет получить свой жирный кусок пирога. Шеф обеспокоен и хотел бы с вами повидаться. Собрать всех нас и обсудить положение.

— Передайте ему, что я приеду, — сказал Рибейра.

Проклятое место

На следующий день Ликата с Милошем отправились на ту «базу», о которой говорили накануне. Она находилась довольно далеко от столицы, почти у самой границы. Склад спецслужб помещался на территории бывшего концлагеря. Во время войны этот лагерь просуществовал дольше других: Красная Армия освободила этот район лишь весной 1945 года. В лагере нашли только трупы: все заключенные там евреи умерли от голода или были уничтожены. Потом это место долго служило секретной базой советских войск, а затем ее стали использовать чехи.

— И как же вы ее использовали? — спросил Ликата, идя рядом с Милошем по утрамбованной дорожке меж заброшенных складов и бараков, мимо неработающего завода — закопченного здания красного кирпича с высокой трубой.

— Когда русские убрали отсюда свою совершенно секретную базу — что там было, мы до сих пор не знаем, чехословацкие спецслужбы вновь устроили здесь лагерь для арестованных противников нового режима — фашистских недобитков, всяких прислужников гитлеровских оккупантов, а также для неуспевших бежать на Запад помещиков и буржуев, — продолжал свой рассказ Милош. — Но постепенно состав заключенных стал меняться: среди них начали появляться и бывшие товарищи — ответственные коммунисты, известные люди — бывшие подпольщики, партизаны… потом и простые рабочие, студенты, учителя и прочие интеллигенты, — словом, все, кого объявляли «врагами народа». Отсюда мы охраняли победивший социализм… И вот однажды в списке заключенных этого лагеря я натолкнулся на хорошо знакомое мне имя — Елена Розенталъ… То, что здесь держали старых врагов, было справедливо, но в новых врагов верилось с трудом. С этой женщиной я был в одном партизанском отряде, она была предана коммунистической идее, сражалась против фашистов. В ее виновность я не мог поверить…

— И что же ты делал? Именно после этого ты начал передавать нам информацию? — спросил Давиде.

— Нет, это началось немного позднее, Сначала я уволился из органов, перешел на другую работу. А когда репрессии приняли массовый характер, когда в лагерь — и в этот, и в другие — потоком шли эшелоны, когда таких, как Елена, среди узников стали сотни тысяч, тогда я не выдержал… пошел на контакт с западными спецслужбами.

— А что было тут в последние годы?

— В последние годы все это хозяйство использовалось как база для тайной торговли оружием. Его тут было складировано видимо-невидимо. Куда оно только не шло отсюда — по всему свету, даже в Южную Африку. Этим делом занимались самые грязные типы, вроде этого Отто Варфеля.

Разговаривая, они дошли до большого барака, стоявшего в центре территории бывшего лагеря. Милош приостановился и проговорил:

— Зайдем. Я узнал, что именно здесь наш друг Варфель приготовил колыбельку для своего новорожденного.

Давиде вошел и ахнул:

— Да это пищевая фабрика! Сложная система труб, перегоночные кубы, вместительные емкости для сырья и для готовой продукции… Электрические печи, оборудование для расфасовки… Мощная вентиляционная система… Перед ними былое целое химическое предприятие, прекрасно оснащенное для очистки и переработки морфина в один из самых опасных наркотиков — героин. Все было готово, чтобы немедля начать производственный процесс. Не видно было лишь сырья и персонала.

Милош пошел вглубь просторного помещения, разглядывая новенькое, только из ящика, оборудование. Оставшись один, Ликата стал разглядывать стены барака, испещренные полустершимися надписями. Закопченные, грязные стены и потолок барака, видимо, никогда не ремонтировавшиеся, составляли резкий контраст чистенькому, современному оборудованию, наверно, совсем недавно смонтированному. Взгляд Давиде случайно упал на какие-то странные письмена на стене.

— Что это? — спросил он у подошедшего Милоша.

— Это написано на иврите.

— А ты можешь перевести?

Милош стал разбирать надпись. Она гласила:

— «Мы, кто был здесь, все погибли».

— А подпись?

— «Стефан Литвак», — прочитал Милош.

Вернувшись в Прагу, Давиде тотчас доложил генералу о результатах поездки. При разговоре с Амидеи присутствовала Сильвия.

Амидеи стоял у приколотой к стене большой географической карты Чехословакии, на которую было уже нанесено местоположение «базы», и внимательно слушал Ликату.

— У них там все готово. Дело только за сырьем.

В эту минуту по внутренней связи Браччо сообщил:

— Внимание! К Тано идет посетитель!

Все бросились к монитору и надели наушники. Это был посланец Кертеша.

— Господин Кертеш желает вас видеть, — проговорил он, когда Феде проводила его к Тано.

— Зачем? — спросил Тано.

— К нему прибыл один его итальянский друг, это и ваш друг тоже. Едемте со мной.

— Я поеду вместе с тобой! — воскликнула Феде.

— Нет, девочка, лучше не надо. Я поеду один. И никто больше!

И Тано решительно направился к выходу вслед за посланцем к его машине.

Генерал молча лишь взглянул на Давиде, и тот вскочил и бросился к своей машине. Сильвия поехала с ним.

Они незаметно пристроились за машиной, увозившей Тано, на некотором расстоянии, ни на минуту не теряя ее из виду.

Они проехали через весь город, выехали в пригороды. Наконец машина с Тано остановилась у длинного бетонного забора, огораживавшего какой-то большой пустырь. Водитель посигналил, и железные ворота со скрипом отворились. За ними неожиданно открылся простор летного поля. Неподалеку от ворот стоял небольшой самолет.

Увидев самолет, Тано спокойно спросил у сопровождавшего его незнакомца:

— Куда же мы полетим? В другой мир?

Тот промолчал и только жестом пригласил следовать за ним к трапу.

Не в силах сдержать волнение, Сильвия крикнула:

— Их надо остановить! Если Тано сядет в самолет, только мы его и видели! Сделайте же что-нибудь!

Браччо сделал движение, чтобы выскочить из машины и броситься вслед за Тано.

— Спокойно! Всем оставаться в машине! — скомандовал Ликата. — Беру всю ответственность на себя. Не мешайте Тано довести его игру до конца. Никто лучше, чем он, этого не сделает. Предоставим действовать ему самому.

— Ты напрасно полагаешься на этого человека! — воскликнула Сильвия.

— Не беспокойся, он вернется. Пока Мария у нас, никуда он не денется.

Тем временем самолетик взлетел и поднялся высоко в небо.

— А теперь вернемся в Прагу, — сказал Давиде. — Я еще должен встретиться вечером с Милошем — мы с ним вчера не закончили наши дела.

«У Швейка»

На одной из улочек в центре города находится питейное заведение, настолько старинное, знаменитое и уютное, что язык не повернется назвать его пивной. Скажем лучше — пивной зал или пивной ресторан. В былые времена этот ресторан, кажется, назывался по имени владельца «У Калеха». Но теперь он известен под названием «У Швейка», и посетителей встречает находящийся рядом с входом и служащий вывеской портрет бравого солдата — героя книги Ярослава Гашека. И это не случайно, — пивная была не простая, она десятилетиями служила своего рода литературным клубом, и автор этой бессмертной книги выпил здесь немало пива.

Ликата и Милош сидели в переполненном зале за маленьким столиком и пили из высоких узких бокалов не пиво, а шампанское.

— Как ты себя чувствуешь после вчерашней поездки? — спросил Ликата.

— Ничего, отдохнул, — ответил Милош.

— За твое здоровье, — сказал Давиде и чокнулся с Милошем.

Ликата рассказал ему, что они закончили тут свои дела и собираются возвращаться в Милан. Но прежде, чем уехать, сказал Ликата, я должен тебе передать вот это — и подвинул к Милошу толстый конверт с деньгами. Милош заглянул в конверт, вытащил несколько ассигнаций, а остальное возвратил Ликате.

— Это слишком много, — сказал он, — я возьму только на возмещение расходов.

Ликата предложил Милошу ехать вместе с ними — в Милане он сможет получить паспорт и отправиться в Америку или в любую страну, куда пожелает.

Но Милош только покачал головой.

— Это для тебя Прага, — сказал он, — лишь красивый город, а этот зал с мягкими диванами, оркестриком и певицей — лишь приятный ресторан. Тебе все это ничего не говорит. А для меня Прага — город, где я родился и эта пивная — место, куда я прихожу каждый вечер. Гляди, — продолжал Милош, — когда-то вон там сиживал Гашек и пил кружку за кружкой. Сюда нередко приходили Франц Кафка, тут бывал Майринк — может, он здесь придумал своего Голема[4], тут собирались молодые писатели и художники. Как я могу покинуть этот любимый приют пражан? Потом Милош сделался серьезным и добавил:

— А кроме того, в Праге есть один человек… мы живем не вместе, но его я ежедневно навещаю.

Я обещал этому человеку никогда его не оставлять, ни при каких обстоятельствах не покидать Прагу. Без этого города я не смогу жить. Кто здесь родился, тот тут и умрет… До свидания, итальянец! Если у тебя слишком много долларов, то лучше дай немножко им! — и Милош указал на оркестрантов.

И не оборачиваясь, быстро пошел к выходу.

Давиде еще недолго посидел в ресторане, слушая красивые грустные мелодии, лившиеся из-под струн небольшого оркестра, негромко игравшего на маленькой эстраде, и задумчиво допивая шампанское. Он размышлял обо всем, что увидел и узнал за эти дни в Чехословакии, и у него в ушах отчетливо звучали слова Каневари — то, что он говорил своим студентам через несколько дней после того, как возвратился из Праги и за несколько дней до того, как его убили в Милане: «Необходимо разыскать всех до одного, всем дать их имена. Память священна. Мертвые среди нас, и я боюсь не успеть разыскать этих мертвецов, не найти их палачей, которые еще среди нас!».

Наутро вся группа погрузилась в микроавтобус и отправилась обратно через Вену домой с чувством выполненного долга. Проехали мост через широкую Влтаву, и вскоре башни и колокольни Праги остались позади. По дороге Давиде начал рассказывать о вчерашнем разговоре с Милошем, о том, что Милош отказался от паспорта и денег, не хочет один уезжать из Праги, оставлять там близкого человека.

— Да у Милоша никого нет. Жена умерла много лет назад, а больше он не женился, — отозвался генерал.

— А как звали его жену? — спросил Давиде.

— Елена Розенталь. Ее расстреляли после событий 1953 года.

— Теперь понятно, кого каждый день навещает Милош, — пробормотал Ликата.

Карусель

В луна-парке на пустыре оглушительно гремела музыка: сверкая и переливаясь яркими огнями, вертелась карусель. Цветные отблески причудливо освещали заборы и обшарпанные стены бараков на противоположной стороне улочки. На ступеньке железной лесенки, которая вела к двери логова Сантино, сидел мужчина в темном пальто. Увидев приближающегося Сантино, он встал и грубо произнес:

— Целый час тебя тут дожидаюсь. Где тебя только носит!

Это был Марко.

— Чего тебе надо? — спросил Сантино без обычного почтения к сыну хозяина.

— Есть для тебя серьезная работка. С Лоренцо Рибейрой просто нет сладу. Надо его немедленно убрать.

— Не могу я, — неожиданно отказался киллер. — Я совсем расклеился. Наверно, заболел. Найди кого-нибудь другого.

Марко взял его за плечо.

— Да ты что? Не понимаешь, о чем я говорю?

— Убери лапы! — в бешенстве заорал Сантино. — И катись отсюда. Иди, ищи другого!

— Ты что, хочешь разделить судьбу Карты? — угрожающе спросил Марко.

— Убирайся, и чтоб больше я никогда тебя здесь не видел!

Сантино, нахмурившись, вошел в свою конуру и приблизился к кровати, на которой спала Франческа. Девочка во сне постанывала, кашляла, щеки у нее горели. Было видно, что у нее жар. Случилось то, чего Сантино больше всего боялся — что он будет делать с больным ребенком?

Франческа проснулась и расплакалась.

— Ну чего ревешь? — спросил он как можно ласковее. — Ты меня не узнала? Это я — Сантино, я ходил тебе за лекарством. На, прими. — И он протянул ребенку таблетку.

Франческа не переставала плакать и все попытки Сантино успокоить ее были напрасны. Решение пришло сразу.

В комнате, находящейся над фотоателье, Нина укладывала спать Николу и Серену. Вдруг раздался резкий звонок у входной двери. Позабыв об осторожности, Нина, не спрашивая, отворила дверь и тотчас очутилась в железных объятиях Сантино.

— Не бойся! — сказал киллер. — Поедем ко мне, девочка совсем заболела. Надо за ней поухаживать.

Нина, не думая ни о чем кроме болезни Франчески, послушно пошла за ним в машину. А приехав и увидев Франческу, бросилась к ней, плача и смеясь одновременно, начала осыпать ее поцелуями. Девочка узнала мать, заулыбалась и перестала хныкать.

Джакомо Карта быстро поправлялся после ранения, оказавшегося не слишком серьезным. В больнице ему даже разрешили поставить во дворе клетку с голубями, и он целыми днями возился со своими любимцами. Однажды после обеда, когда у клетки, как обычно, собралась кучка выздоравливающих, к ним подошел какой-то человек в белом халате, по виду санитар или фельдшер, и спросил, кто из них Джакомо Карта.

— Это я, — сказал «старший».

— Тебе просили передать привет, — проговорил «санитар» и дважды ударил Карту ножом в живот.

И прежде, чем больные успели опомниться, убийца исчез с больничного двора. Это был Корно — один из охранников Бренно.

Сообщение о нападении на Карту Сильвия получила по радиотелефону в машине, тотчас же вызвала Ликату, и они стремглав помчались и больницу.

Карта был еще жив, но спасти его не было никакой надежды.

Давиде склонился над каталкой, на которой его привезли из операционной, и проговорил:

— Карта, это я, Ликата. Если хочешь спасти душу, скажи, кто всем этим заправляет? Назови только имя.

— Не знаю, — прохрипел Карта.

— Где его найти?

— Не знаю, — продолжал упорствовать даже на смертном одре «старший».

— Ну скажи хотя бы, как разыскать Сантино?

— На Вильо Гранде, барак напротив луна-парка… — еле слышно выдохнул Карта.

Умирающего увезли, больше в больнице делать было нечего.

— Едем к Сантино! — сказала Сильвия и они помчались вновь с включенной сиреной в район Большого судоходного канала.

Пока Нина прибиралась в комнате и возилась с Франческой, киллер вышел покурить на улицу. Вдруг он увидел, что к бараку подъезжает машина и из нее выходят Ликата и судья Конти. Сантино притаился в темноте.

Сильвия взбежала по железной лесенке и прильнула к окну. Угол занавески-был отодвинут, и она увидела постель, а на ней маленькую девочку. Значит, Сантино не утопил ребенка? Ничего не понимая, она продолжала наблюдать за происходящим в комнате и вдруг увидела Нину. Не успев поделиться со стоявшим внизу Ликатой своим неожиданным открытием, Сильвия почувствовала, как сзади ее обхватили сильные руки и в шею уперся ствол пистолета.

— Не шевелись, судья, — прошипел Сантино, а ты, легавый, бросай пистолет!

Киллер незаметно, как кошка, проскользнул вверx вслед за Сильвией и теперь стоял у двери, прикрывшись ею, как щитом. Стрелять Давиде не мог.

— Эй, Сантино, — крикнул он, — тебе не уйти, у тебя на хвосте вся полиция Милана! Отпусти ее!

— Кому говорю, брось пистолет! — повторил Сантино.

Делать было нечего, риск был слишком велик. С Сантино шутки были плохи. Давиде швырнул пистолет на землю.

— Вот так, молодец, мент. Теперь стой, где стоишь, и не дергайся, — приказал Сантино.

Он направил пистолет на Давиде и, по-прежнему крепко держа Сильвию, ногой распахнул дверь. И крикнул внутрь комнаты:

— Нина, бери девочку и выходи ко мне. Живее!

Когда Нина с Франческой на руках показалась на пороге, Сантино оттолкнул Сильвию так сильно, что она упала на площадку лесенки, а сам быстро спустился вниз, подталкивая перед собой Нину с ребенком. Продолжая держать Ликату под прицелом, он открыл переднюю дверцу своей машины и, вырвав Франческу из рук громко плачущей Нины, плюхнулся с девочкой на сиденье. Нина отчаянно вцепилась в дверцу, не давая ее захлопнуть.

— Отдай ребенка, Сантино! — крикнул Ликата. — Иначе хуже будет!

Сантино включил зажигание и стал разворачивать машину. Ликата шарил в темноте по земле в поисках пистолета. Нина встала перед машиной, чтобы не дать увезти Франческу. Но Сантино не затормозил, женщину подбросило вверх, она упала на капот машины, а потом ее отбросило в сторону. Сантино дал полный газ, и машина скрылась в темноте.

Не прошло и четверти часа, как киллер уже устраивал ребенка в другом своем заранее припасенном логове.