Последыш. Книга III

Глава 1 (1)

Встречу организовали в Ниене[1] в ресторане «Фортеция» на Крестовском острове[2]. Занимались этим шведы: то ли телохранители принцессы, то ли люди из службы охраны Шведской короны. В любом случае, кто-то из них заказал анонимно все четыре отдельных кабинета, находившихся на антресолях западной стороны общего зала, а кто-то другой открыл в семь часов вечера портал прямо во второе из этих относительно небольших, но со вкусом обставленных помещений — в так называемый «Финский будуар». Бармин же объявился в ресторане за несколько минут до этого, — в 18.57 по местному времени — переместившись прямо в смежный «Финскому» кабинет.

На самом деле, он прилетел в Ниен накануне и по случайному капризу — сбивая возможных преследователей со следа, — вселился в гостиницу Англитер, где представился никому ничего не говорящим именем: Игорь Старосельский из Новгорода. В этом мире на постоялых дворах еще не начали спрашивать документы, подтверждающие личность постояльца, так что можно было назваться, кем угодно, хоть Донкихотом Ламанчским. Тогда же накануне вечером, Ингвар съездил на такси в ресторан «Фортеция», где человек майора Злобиной заранее заказал ему столик на галерее, совсем недалеко от назначенных местом встречи отдельных кабинетов. Так что, Бармин осмотрелся, вкусно поужинал, — кухня в ресторане оказалась выше всяческих похвал, — прошелся между делом по антресолям и заглянул в кабинет, носивший название «Ингерманландский покой». Там в это время «выпивали и закусывали» два его телохранителя, так что он спокойно, без суеты и с подробностями изучил место, куда ему предстоит переместиться на следующий день вечером. Теперь он мог прыгнуть сюда прямо из своего гостиничного номера, что было весьма удобно, но главное — безопасно.

Вернувшись на постоялый двор за полночь, Ингвар почти сразу лег спать, а весь следующий день гулял по городу, который в его прежней жизни назывался Петербургом, хотя сам Бармин родился и вырос в Ленинграде. Кое-что оказалось очень похоже на то, что он помнил по дням своей молодости, зато другое — нет. Здесь не было, например, Зимнего дворца и арки Главного штаба, но Невский проспект и Петроградская сторона оказались похожи на себя в другом мире, как две капли воды. В общем, впечатлений было много, и все они были более, чем странные. Не плохие, нет, но растревожили они Игоря Викентиевича не по-детски. Заставили вспомнить прошлое в другом мире и в другую эпоху, когда он был так же молод, как Ингвар Менгден сейчас, и учился в 1-м медицинском институте. Даже сердце от тоски защемило, хотя ностальгировать, по большому счету, можно было только о молодости, которой у него и теперь было в избытке. Тем не менее, — волновался или нет, — к семи вечера он был готов к встрече, собран, сосредоточен, подобающе одет, — темно-серый костюм, черная рубашка и темно-фиолетовый галстук, — и смог наконец сформулировать для себя, чего он ожидает от знакомства с герцогиней Сконе. Вернее, так: чего бы хотел от этой встречи он сам, — как ни странно, интуиция подсказывала, что невеста ему подходит, но не объясняла отчего так, — и чего от этих переговоров и от самой принцессы следует ожидать на самом деле. В любом случае, просто не будет, а там, как пойдет.

«На тебя уповаю, Альфёдр, — подвел Ингвар итог своим тревогам, — береги нас в этой жизни Вератюр![3]»

Шаг, и он уже не в гостиничном номере, а в «Ингерманландском покое». Короткий взгляд на телохранителей, — типа, «Что, как?» — и Бармин вышел на галерею. Здесь в креслах сидели двое: изящная девушка, являвшаяся боевиком майора Злобиной, и авантажный средних лет мужчина — телохранитель принцессы. Оба подали знак «путь свободен» и, сделав несколько шагов по галерее, Ингвар в сопровождении «Лизы» и «Михаила Карловича» вошел в «Финский будуар». Часы показывали 18.59, и ждать долго не пришлось. Открылся портал, и в сопровождении телохранительницы в кабинет вошла герцогиня Сконе.

Фотографии не врали. Бармин увидел перед собой молодую — максимум двадцатипятилетнюю, — красивую женщину. Если забыть, что она кронпринцесса, вполне могла стать кинозвездой и сниматься в блокбастерах со Статен-Айленда[4], потому что Ульрика Катарина герцогиня Сконе была похожа на Шарлиз Терон начала двухтысячных, уже не девочка, но еще отнюдь не женщина бальзаковского возраста. Впрочем, принцесса была, пожалуй, несколько выше любимой актрисы Бармина, и грудь у нее явно была полнее. И еще стоило, наверное, обратить внимание на взгляд светло-зеленых глаз. Судя по их выражению, перед Ингваром стояла серьезная опытная женщина, которая была явно старше двадцатичетырехлетней Варвары и двадцатитрехлетней Елены.

— Ваше Высочество! — поклонился Бармин.

— Господин граф! — Протянула ему руку принцесса.

— Оставьте нас! — приказала она, едва Ингвар отнял губы от ее длинных и сильных пальцев лучницы и пианистки.

Обращалась она, понятное дело, к сопровождающим лицам, но переход от приветствия к приказу получился излишне резким, и Бармин внутренне поморщился. Начинали сбываться худшие его опасения. И, хотя Ингвар ничем, ни жестом, ни взглядом не выдал своей реакции, — в этом он был абсолютно уверен, — принцесса все-таки его настроение уловила.

«Чуткая женщина» — отметил он.

— Я сделала что-то не так? — спросила она, когда они остались наедине.

— Ну, что вы, Ваше Высочество!

— Значит, сделала, — признала она с легким вздохом сожаления. — Плохое начало.

— Нормальное, — чуть улыбнулся Бармин. — Присядем?

— Давайте перейдем на имена, — предложила она, усаживаясь в подвинутое Барминым полукресло.

— Ульрика Катарина?

— Просто Ульрика.

— Принимается, — подтвердил Бармин, устраиваясь напротив женщины. — Я Ингвар.

— Выпьешь что-нибудь? — к счастью в норне[5] нет противопоставления местоимений «ты» и «вы», так что хотя бы над этим не надо было голову ломать. — Вино? Старка?

— Вино, разумеется.

— Разумеется, — поддержал Бармин, хотя и подозревал, что Ульрика достаточно взрослая девочка и предпочитает крепкие напитки. Однако положение обязывает, поэтому вино. — Белое, красное?

— Белое. Я правильно поняла, что ты не открываешь порталы, а телепортируешь «броском»?

— Да, — подтвердил Ингвар, наливая в бокал принцессы сухое божоле. — С порталами у меня, если честно, дела обстоят не так, чтобы очень хорошо.

«Попросту, никак».

Он специально говорил на народном, чуть грубоватом норне. Хотел увидеть ее реакцию, и увидел, но только не понял, как именно она отреагировала. Это могло быть что угодно от презрения до иронии.

«Кого она видит перед собой? — спросил он себя, наливая в свой бокал не вино, а старку, ведь ему перед ней выпендриваться было незачем. — Что слышит, о чем думает?»

Бармин знал, — по крайней мере, предполагал с высокой долей вероятности, — что именно она видит, а видела она перед собой молодого парня. Девятнадцать лет, ни прибавить, ни убавить. Ни усов толком, ни бороды, так — вошедшая в моду в последнее время двухдневная щетина. Длинные светло-русые волосы, заплетенные в косицу, крупные, но хорошо очерченные черты лица, высокий лоб, крупный нос и тяжелый подбородок. Ну и серые глаза, разумеется. В общем, красавчик, но уж больно молоденький. Семнадцать лет разницы — это немало. Он ей в сыновья годится, а она собралась за него замуж. Но, с другой стороны, она, верно, читала его досье, да и дядюшка Виктор наверняка наболтал с три короба. Какой вывод сделала она из полученной информации?

Слово за слово разговорились, и Бармин сразу же обратил внимание на то, как изящно она обходит темы, на которые, по ее мнению, ему было бы трудно высказать собственное мнение. Театр и кино, современная литература, конный спорт и, к сожалению, многое и многое другое. Однако принцесса умела вести непринужденную беседу, избегая неудобных для Ингвара тем. Поэтому говорили о последних марках автомобилей, о магии и, разумеется, о предках-викингах. Тут он, худо-бедно, мог составить ей компанию. Но сколько веревочке не виться, а конец будет. На каком-то этапе беседы Бармин почувствовал острое желание, прекратить весь этот фарс. Ну, зачем, в самом-то деле, болтать ни о чем, если оба они знают, что не так с этим браком?

— Ты потрясающая женщина, Ульрика, — сказал он, переводя разговор в «конструктивную плоскость». — Красивая, умная и с характером. Практически идеальная невеста, но, боюсь, ничего у нас не получится.

О богатстве и знатности он умолчал, поскольку это были само собой разумеющиеся обстоятельства, а слово «боюсь» использовал, как фигуру речи, потому что, на самом деле, Ингвар не боялся и не сожалел. Нечего было тут бояться, и сожалеть было не о чем. Судьба.

— Могу я узнать, что тебя останавливает? — Похоже, его слова ее не удивили, но очевидным образом расстроили. Впрочем, она продолжала держать лицо.

«Зачем спрашивать, если знала заранее?» — Бармин был уверен, что его шведский дядюшка успел уже отчитаться перед своей «ясновельможной нанимательницей», и это, не говоря уже о досье на Ингвара Менгдена, которое у шведов наверняка уже имелось. Однако герцогиня Сконе все-таки пришла на встречу и спросила. Возможно, хотела услышать ответ из его собственных уст и в его исходной формулировке.

«Твое право, принцесса, если это действительно так!»

— Я никогда не соглашусь быть в доме на вторых ролях, — спокойно ответил Бармин на вопрос принцессы. — Я не хочу и не буду властвовать над тобой, как не буду унижать или пытаться подчинить любую из моих будущих жен, но я привержен принципу единоначалия. В семье должен быть один глава, один полюс власти, иначе нас ожидает бесконечная война. Перетягивание каната — не тот спорт, которым я захотел бы заниматься на досуге.

— Да война в семье ни к чему хорошему не приведет, — согласилась Ульрика, впервые позволив чувствам отразиться в выражении ее лица. Она была огорчена и расстроена, возможно даже разочарована, и не хотела этого скрывать. — Я понимаю, тебя смущает мой возраст, моя дочь, мое воинское звание, мой статус принцессы крови.

— Ты удивишься, — покачал головой Бармин, — но нет. Практически ничего из перечисленного мне не мешает. Статус? Моя невеста — племянница императора и формально является правящей княгиней. Офицерское звание? Военная подготовка офицерского корпуса, на мой взгляд, значительно переоценена. Сильно она помогло тем бедолагам, которых я дважды раскатал в плоский блин в Надозерье? А ведь среди них было аж два настоящих полковника. — Это замечание не понравилось капитану-лейтенанту Сконе, но она, разумеется, промолчала. По факту он был прав, а что касается военных, имел право на них злиться.

— Дочка? — продолжал между тем Ингвар. — А что с ней не так? Она всего лишь маленькая девочка, которую при хорошем раскладе можно было бы удочерить. Твой возраст, по большому счету, тоже ерунда. Во всяком случае, в постели он мне точно не помешает, но мне вряд ли понравится, если жена станет относиться ко мне, как мать к неразумному и неопытному сыну.

— Но совет от меня ты бы принял? — уточнила принцесса. Она уже справилась со своей первой реакцией и старалась перевести конфликт интересов в конструктивный диалог.

— Наедине, — кивнул Ингвар. — С признательностью. Я ведь не зазнавшийся сопляк с раздутым Эго. Я признаю, что многого не умею, не знаю и не понимаю. Поэтому я с благодарностью приму любую помощь и готов обсуждать с женой любые вопросы, которые поднимет она или которые я сочту нужным вынести на обсуждение. Но все это только наедине.

— Не перебивать тебя на людях, даже если не согласна, — кивнула она, входя в подробности. — Не перечить публично, не влезать туда, куда не звали, не распоряжаться тобой, не решать за тебя и не приказывать твоим людям. Я правильно понимаю?

— Совершенно верно, — согласился Бармин. — Эта форма поведения характеризует верную жену.

— Что-то еще?

— Я предоставляю женам полную свободу при условии, что они меня не компрометируют, не изменяют открыто, не поставив меня об этом в известность, и не рожают от других мужчин.

— То есть, если бы мы все-таки сговорились, я могла бы продолжать жить так, как привыкла?

— Смотря, что ты имеешь в виду под привычным укладом жизни.

— Встречи с друзьями, посещение вечеринок, показов мод, театральных премьер…

— На здоровье, — пожал плечами Бармин. — Когда-никогда я сам с удовольствием составлю тебе компанию. Но, если тебе лучше одной, значит так тому и быть.

— Щедро!

— Я же сказал, полная свобода в рамках приличия.

— Значит, я смогу продолжить работать в своем ателье? Моделировать женские платья, выставлять свои коллекции на показах мод, пилотировать самолеты и геликоптеры…

— Если тебе это нравится.

— Что ж, скажу прямо, Ингвар, ты более, чем щедр. Пожалуй, в ответ я могу постараться…

— Меня не устраивает слово «стараться», — перебил ее Ингвар, который, будучи психиатром хорошо понимал, в чем состоит разница между «стараться» и «делать».

— Ладно, — задумалась на мгновение женщина. — Что скажешь о принятии мной обета по старому семейному праву?

— Предлагаешь сечь тебя за каждое нарушение границ? — усмехнулся Бармин, вспомнив это самое «варяжское семейное право», с которым по необходимости ознакомился только недавно.

— Если по-другому проблему не решить, — пожала она плечами. — Унизительно конечно, но зато действенно. Две-три порки, и я начну сначала думать, а потом уже говорить или действовать.

«Она что, мазохистка, что ли?» — удивился Бармин, но, представив, как проходится розгами по голому заду этой скандинавской красавицы, должен был признать: что-то в этом есть. Да, болезненное, темное, но, тем не менее, притягательное.

— Что ж, — сказал он вслух, — можно считать, что с этой проблемой мы справились. Не верю, что у тебя это получится с первой попытки, но лиха беда начало. Главное — личное желание и взаимопонимание, а оно у нас, похоже, есть.

— Ты умнее и настойчивее, чем говорили мне наши шпионы, — грустно усмехнулась принцесса. — Кстати, если хочешь курить, кури. Табачный дым мне не мешает, привыкла, знаешь ли.

— Спасибо, — поблагодарил Ингвар, но закуривать не стал. Курил он, в основном, для удовольствия, но привыкания пока не замечал.

— У тебя действительно есть шрамы от пулевых ранений? — неожиданно спросила герцогиня Сконе.

— Три, — кивнул Бармин. — На бедре, на животе и на груди, но пока мы не настолько близки, чтобы их показывать.

— Мне сказали, что ранение в грудь было смертельным… — продолжила принцесса, сделав вид, что не заметила его иронии.

«Хочет выяснить силу моего Дара? Как там говорила Варвара? Гроссмейстер, кажется…»

— Я тоже что-то такое слышал, — подтвердил Бармин вслух. — Моя старшая сестра — неплохая целительница. Но давай вернемся к самому главному вопросу, почему именно я? В чем интрига?

— Ты поверишь, если я скажу, что ты просто понравился мне, как мужчина?

— Допустим, — согласился Бармин. — Молодой любовник, то да се… Но этого явно недостаточно для брака.

— Сплочение сил Севера перед грядущей мировой войной?

— Серьезная причина, но не думаю, что стратегический союз между империей и королевством Швеция невозможен без династического брака, тем более, что, имея в виду княгиню Полоцкую, я женюсь всего лишь на племяннице императора, что не превращает меня автоматически в члена императорской фамилии.

— То есть, без веской причины, объясняющей мое желание выйти замуж именно за тебя, наш брак невозможен?

— Так и есть, — подтвердил Бармин. — Объясни, зачем это нужно лично мне?

Если брать в расчет только голые факты, то Бармин в истории с попаданием и вселением выглядел так себе. Плыл по течению, брал что дают и даже лапками, как рекомендовал граф Толстой, не сучил. Одним словом, слабак и размазня. Ни воли, ни ума, ни решительности. Но это, если смотреть на ситуацию глазами диванных стратегов, для которых такие переменные, как титул, молодость, физическая сила и мощный колдовской Дар — это основное, остальное само как-нибудь устроится. Вот только Игорь Викентиевич уже давно не мальчик, молоко у него на губах успело обсохнуть, и «опыт, (сын) ошибок трудных» подсказывал, «торопиться не надо». И еще кое-что немаловажное: он умел и любил думать. Смотрел, видел, взвешивал и решал, и решения эти были в каждый момент времени вынужденными, но при том оптимальными. Переть с пустыми руками на бегемота или носорога — занятие неумное, даже если выглядит образцом лихости и мужества. Ну, и куда ему было лихачить? В чужом мире, не зная правил игры и фактов первостепенной важности, — например того, кто ему друг, кто — враг, а кто, и вовсе, просто мимо проходил, — с неустоявшимся и до конца не освоенным Даром, Бармин не мог принять ни одного решения без того, чтобы не накосячить. Потому и не торопился говорить «нет» тогда, когда осведомленные в деталях взрослые предлагали ему то или это. То есть, будь он юным долбоебом, наверняка, взбрыкнул бы, и с вероятностью в сто процентов огреб бы по первое число. Но, на поверку, он был старым тертым мужичком еще той, советской закваски, с полуторным набором шариков и роликов в башке, — и это по самому скромному подсчету, — и бесценным опытом выживания сначала в одном «обществе равных возможностей», а затем — в другом. Сделать без блата карьеру в СССР было непросто, в Америке — еще труднее, но он свое все-таки взял. Без революций и скандалов, без воплей на перекрестках и баррикадных боев, но своего добился. И теперь его прежний опыт подсказывал: не торопись, Игорь, приглядывайся, оценивай и думай, и действуй только тогда, когда уверен в том, что делаешь, или тогда, когда край, и тебе, по большому счету, уже все равно, поскольку, что ни сделаешь, хуже уже не будет.

Поэтому оглядываясь назад, на все эти считанные месяцы, прожитые в чужом мире и в чужой шкуре, Бармин считал, что с задачей выживания, — то есть, инфильтрации, легендирования и первичной рекогносцировки, выражаясь языком шпионов и разведчиков — справился на «ять». Ольгу разоблачил и превратил из противника, пусть не в друга, но, как минимум, в союзника. Бабку перевоспитал и под Глинских в конечном итоге тоже не лег, перетянув настроенную против него Варвару на свою сторону. И подход, следует заметить, нашел правильный — через Елену, которую купил с потрохами, предложив больше, чем обещал ей Нестор. И дальше, шаг за шагом, тут и там, помаленьку и полегоньку он перетягивал одеяло на себя, но не совершал резких движений. И вот он результат: дедово наследство при нем, невесты одна к одной, но дело, естественно, не в их красоте, — хотя и она имеет место быть, — а в том, что одна Мария не просто с лихвой компенсирует упущенную в браке с бесприданницей Еленой выгоду, а в том, что, благодаря этому союзу, он получил поддержку одного из самых сильных людей империи. Конечно заслуга в этом целиком принадлежит самому князю Северскому, мотивы которого отнюдь не очевидны, но правда в том, что, если бы не было роялей в кустах, — любил Бармин этот термин, почерпнутый на просторах русскоязычного интернета, — он бы попросту не выжил. Уконтропупили бы болезного, ободрав для начала как липку, и весь сказ. Поэтому Бармин помощь такого рода унизительной для себя не считал и принимал, что называется, с благодарностью.

Однако предложение шведской короны имело совсем другой характер, и тут следовало крепко подумать на тему, а нужен ли ему этот подарок судьбы, и, если действительно нужен, то зачем. В этом вопросе возможны были, разумеется, варианты, но один плюс у этого брака был наверняка. Породнившись со шведским королевским домом, Ингвар приобретал сильного и независимого от империи союзника, хорошо уравновешивавшего такого политического тяжеловеса, как брат императора князь Северский. Имелись у этого союза и экономические выгоды. Не смотря на цейтнот, Бармин успел выяснить кое-что интересное о личном состоянии и приданном герцогини Сконе, и это кое-что выглядело весьма многообещающе. И все-таки, все-таки… Грызло его некое сомнение, связанное с тем, что он никак не мог понять истинных мотивов кронпринца Карла Августа. Ему-то Менгден зачем сдался? Вопрос не праздный, и от ответа на него многое зависело, хотя интуиция и утверждала, что «надо брать». Чаши весов, таким образом, застыли в шатком равновесии, — со всеми измысленными его мозгом «Pro et contra»[6] — и оставалось всего лишь узнать, для чего он им всем сдался, тогда и решение будет проще принять.

Бармин не был уверен, что ему это действительно нужно. Лестно, конечно, жениться на сестре короля. Приданное опять же. Политические связи. И все-таки, все-таки… Сомнений было все еще больше, чем нужно, чтобы принять положительное решение.

«Тогда, зачем я сюда приехал, вообще?»

Затем, — шепнул тихий голос прямо ему в мозг, — что случайными такие предложения не бывают.

«То есть, предлагаешь жениться?» — прямо спросил Ингвар, понимая уже, кто это пожаловал на их со шведкой тайную встречу.

Предлагаю рассмотреть предложение по существу, — продолжил нашептывать тихий голос. — Подвоха или обмана я здесь не чувствую.

Весь этот диалог занял не больше мгновения, и Ульрика его, разумеется, не слышала.

— А что, если это что-то вроде государственной или родовой тайны? — спросила она, продолжая разговор.

— Воля твоя, Ваше Высочество, — пожал Ингвар плечами, — но кота в мешке я не куплю. Другое дело, если это действительно нечто настолько серьезное, что с одной стороны объясняет решимость шведской короны в отношении меня, а с другой стороны, является, скажем, родовым секретом. В этом случае, обещаю жениться на тебе, даже если это не покажется мне серьезной причиной. Но должен заранее предупредить, всякая ерунда, типа гномьих кладов и пиратских сокровищ, меня совершенно не интересует, и все остальные договоренности, в частности вопрос о первенстве в семье, повторному обсуждению не подлежат.

— Жестко, — прокомментировала принцесса. — но знаешь, теперь я точно хочу выйти за тебя замуж.

— Я не против, — улыбнулся ей Ингвар. — Так в чем все-таки причина?

— Считается, что Ваза получили благословение Тора в XI веке, — начала Ульрика без какого-либо предисловия или вводной фразы, — но правда в том, что, даже если эта история отражает имевшее место событие, настоящих Ваза нет уже почти триста лет. То есть, по закону мы, разумеется, относимся к этой династии, по праву наследования, но не по крови. Кровь у нас другая.

— Извини, Ульрика, но я не понял. — Бармин, и в самом деле, что называется не въехал. — Династия — это же и есть кровь, разве нет?

— Усыновления, — подсказала принцесса. — Измены, разбавление в браке…

— Ах, вот оно что! — сообразил наконец Ингвар, вспомнив по случаю историю, которая приключилась в его мире с династией Романовых, в которых исконно русской — романовской — крови, в конце концов, почти не осталось. — Извини, не сразу дошло. Продолжай, пожалуйста.

— Мы не Ваза, но существует другая династия, род Стенкилей, к которому мы принадлежим по праву крови. Мы с братом ведем свой род от Магнуса Хенриксена[7]. Магнус был датским лордом и последним из своего рода, кто правил Швецией, хотя и недолго. Всего чуть меньше года. Однако дело не в этом, а в том, что на его прадеда Инге Старшего снизошло благословение богини Вар[8], которая родила ему дочь. Думаю, что ты знаешь, о чем идет речь, ведь Менгдены тоже удостоились Благословения богини.

— Да, — подтвердил Бармин достаточно равнодушно, чтобы сбить собеседницу со следа, — я читал об этом в «Истории семьи Менгден». Но не вижу связи с нашей свадьбой.

— Увидишь, — усмехнулась в ответ принцесса. — И зря ты пытаешься меня обмануть. Ты знаешь, о чем идет речь, а я знаю, почему.

— Как-то я запутался во всех этих «я знаю, что ты знаешь, что я знаю».

— Знаешь, почему князь Северский вернул тебе замок Менгденов?

«О! — восхитился Бармин. — Еще одна версия? Жажду услышать!»

— У меня есть кое-какие соображения на этот счет, — сказал он вслух, — но я с удовольствием послушаю твою версию событий.

— Таких замков, Ингвар, в Европе всего несколько. И те, кому следует, знают их все наперечет. Твой Усть-Угла ничем в этом смысле не отличается от нашего Роннебю слот[9] близ города Роннебю[10]. Такой же древний, и стоит над «Горячей скалой». Он всем хорош, но почти восемьдесят лет в нем никто не жил. Я имею в виду аристократов, хозяев. Слуги там жили, но не постоянно, и время от времени менялись. Но с тех пор, как родилась я, все изменилось. Меня привезли в Роннебю, когда мне еще и года не было. И замок меня принял. С тех пор там постоянно живут люди, и никто не болеет и не сходит с ума, но это только до тех пор, пока я жива и приезжаю туда хотя бы раз в несколько лет. Князь Северский не мог жить в Усть-Угле, не мог никого там надолго поселить, а весь край крепко завязан на замок. С тех пор, как погиб твой дед, среднегодовая температура в радиусе примерно пятисот километров от замка упала на четыре градуса и продолжала постепенно уменьшаться. Урожайность всего, что растет, упала уже почти на треть, участились зимние грозы и наводнения… Есть данные об ухудшении радиосвязи… И, наверное, еще что-то. Вот почему новый император тебя помиловал, а князь Северский вернул тебе Усть-Углу.

«Если это правда, — почти с неприязнью и к будущему тестю, и к сидящей перед ним женщине подумал Бармин, — то действительно многое объясняет. Не отменяет другие причины, но объясняет откуда ноги растут… Вот же суки!»

— С твоим замком то же самое? — спросил вслух.

— Было, — кивнула женщина. — Сейчас уже больше тридцати лет, как выправилось. Я появилась.

«А на братьев моих, сыновей Андрея Романовича, выходит, Усть-Угла не реагирует… Дара нет! Моего Дара!» — понял он.

Ну, в самом-то деле, чего дурью маяться! Не мог князь Северский не знать, кто отец его сыновей, а если знал, то не мог не попробовать передать столь ценное имущество одному из сыновей Сигурда. Дружба дружбой, как говорится, а табачок врозь.

— Я бы на тебе женился Ульрика, — за один только этот рассказ, но все-таки хотелось бы понять, при чем здесь наша свадьба?

— Ну-ну, — принцесса смотрела на него со скепсисом, который, однако, не отменял ее нешуточный интерес к визави. — Ты уверен, что родился на острове?

— Подозреваешь, что мне больше лет, чем задекларировано официально?

— Чем черт не шутит…

— Многие сомневаются, но, увы, — усмехнулся Бармин. — Придется тебе, принцесса, выйти замуж за ребенка.

— То есть, ты согласен?

— Буду, когда закончишь свой захватывающий воображение рассказ.

— Я носитель Дара, но мне нет хода к Источнику, а ты… Ты можешь?

— Мы говорим о тебе, — напомнил Бармин.

— Есть мнение, — начала Ульрика по новой, — что если сойдутся два носителя Дара…

— Мнение? — поинтересовался Ингвар.

— Утверждение, дошедшее в рукописи тринадцатого века. Есть и подтверждение. История случилась в XVI веке. Не у нас, во Франкии. Сейчас этой семьи нет, а их Источник исчез. Но тогда все сработало. В общем, с высокой долей вероятности наш с тобой общий ребенок получит доступ к Источнику в Роннебю. Но брак должен быть законным…

— Чтобы твой брат мог усыновить или удочерить носителя родовой магии, — закончил за нее Бармин.

— Да, — подтвердила принцесса.

— Я дал слово, значит, женюсь, — встал Бармин из кресла. — Можешь готовить брачный контракт. Увидимся на коронации.

— Просто уйдешь? — Ульрика тоже поднялась из кресла и встала напротив Ингвара.

— Что-то еще? — Честно сказать, мысли Бармина были уже заняты другим.

— Поцелуй… — подсказала принцесса. — Возможно, два… Если понравится. Надо же попробовать…

— А если войдем во вкус? — усмехнулся он в ответ.

— Сегодня обойдемся без секса, но на коронации в Гетеборге… все возможно.

— Ты права, — улыбнулся он шире. — Поцелуй. Один.

И с этими словами шагнул ближе и, взяв Ульрику за плечи, привлек к себе. Поцелуй получился достойный. Не больше, но и не меньше.